de omnibus dubitandum 1. 128

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1572-1574)

    Глава 1.128. ПРАВО ИМЕТЬ ПЕЧАТЬ ДАЛЕКО НЕ ТО, ЧТО ПРАВО НА ГЕРБ…

    В книге «Русская геральдика» сочинения Александра Лакиера, СПБ, 1855 г. читаем:

§ 1.

Общее, преобладающее у нас мнение о происхождении русских гербов, о входящих в них эмблемах, равно как геральдических атрибутах, состоит в том, что наши гербы заимствованы из Западной Европы. С первого раза мнение это кажется так правдоподобным, что мы считаем долгом оговориться: внешние атрибуты для герба, форма щита (ecu) и краски (emaux, couleurs) не наши и, конечно, перешли к нам с Запада; но идея гербов русских, в отличие от гербов Западной Европы, совсем иная. Для доказательства этого мы, считаем необходимым предварительно пробежать историю западноевропейского герба. Это кажется нам тем более полезным и любопытным, что в это изложение должны будут войти важнейшие, по крайней мере, мнения о времени и происхождении герба, о его составных частях, технических названиях и т.д. Многие из предложенных вопросов до сих пор еще не решены, и они имеют свой интерес в науке.

§ 2.

Исследователи по части геральдики обыкновенно оставляют совершенно без объяснения самое слова blason, armoirie, Wappen, как понятие слишком общеизвестное для того, чтобы оно могло нуждаться в пояснении. Оттого герб смешивают с символами, символическими разного рода знаками, ведут его начало с глубокой древности и не отличают гербов от печатей, хотя право иметь печать далеко не то, что право на герб. Мы остановимся на этом, чтобы объяснить разницу между смешиваемыми понятиями, и начнем с символов. Чем народ юнее, чем живее в нем воображение, тем более привязан он к отвлеченным символам, и нет ничего неестественного, что знаками этими искони отличались отдельные лица, колена, города, царства и народы, как один от другого, так благородные от неблагородных, знатные от незнатных. Эмблемы в этом случае брались по большей части из видимого мира, и особенно из царства животных. Всякому животному придавались особенные свойства и качества: один предпочитал символ льва как идею благородной отваги, другой змеи — символ хитрости и мудрости и т.п. Были даже археологи, которые производили слово blason от еврейского sobal (носить), разумея под этим словом знаки, постоянно носимые одними в отличие от других. Мы увидим дальше, в какой мере производство это правильно.

§ 3.

В Греции и Риме, точно так, как у древних персов, египтян, мидян и других народов древности [Символы всех древних народов исчислены в известном сочинении иезуита Petra-Sancta: Tesserae gentiliciae a Silvestro Petra Sancta Romano Societatis Jesu ex legebus fecialium descriptae. 1637, in 4°. Рисунки этих символов и, между прочим, колен Израилевых в Spener Jnsignium theoria seu opens heraldici pars generalis. Francofurti, 1690. P. 39], встречаются символы, постоянно повторяющиеся на монетах, медалях и печатях. Символ, Коринфом, напр., избранный, был пегас, Афинами — сова, Пелопонесом — черепаха, Фивами — щит, Самосом — павлин, Родосом — роза (соответственно названию ;;;;;). Символы эти переходили и на печати; так на Помпеевой был изображен лев с мечом; у Цезаря видим вооруженную Венеру, у Плиния Младшего колесницу и т.п. Писатели древности сохранили нам не одно свидетельство об употреблении и даже наследственности символов: так, Овидий [Metamorphos.Vol. 7. Р. 423. Знак рода на рукояти меча костяной {лат.}] прямо упоминает о signa generis in capulo gladii ebumeo, а Светоний [Suetonius in Claudio. Р. 35. Старинные отличительные семейные знаки {лат.}] о vetera familiarum insignia. Таких свидетельств встречается немало, и, основываясь на них-то, писатели средних веков видели в символических изображениях начало гербов. Такому смешению этих двух понятий несродных способствовали, отчасти следующие обстоятельства:

1) что и древние обращали внимание на цвета. Доказательством тому служат существовавшие в Риме и Константинополе партии в цирке и вместе с тем партии убеждений, различавшиеся по цвету одежды: белые и красные; позднее голубые и зеленые [Подробное описание цветов партий в цирке и отношения их к цветам гербов находим в приведенном сочинении Петра Санкты, с. 25: ’’Decolorum usu in ludiscircensibus” (“Цвета и их употребление в цирковых зрелищах” {лат.})]. Далее, судьи в Афинах и Платее, в Риме кандидаты на должности и почти все сановники одевались в белые тоги; пурпур был цветом богов и царей. Магомет носил черный плащ, который после него надевали халифы, в знак преемственности власти от лжепророка; а зеленый тюрбан, сохранившийся в гербе Оттоманской Порты, и теперь еще означает у турок Магометова потомка. В средние века евреи нашивали себе на платье кружок из желтого сукна. Но все эти и подобные им примеры показывают одно, что народ, как и человек в отдельности, предпочитает тот или другой цвет, никак не более. Гораздо многозначительнее другое обстоятельство, а именно

2) то, что изображения знаков символических носились на оружии. Для примера мы приведем следующее описание Есхилом щитов семи вождей, под Фивами сражавшихся. Всякий из семи героев предводительствовал особым отрядом и отличался своим щитом. Первый витязь, Тидей, носил на своем щите эмблему: вычеканенное небо, усеянное звездами, между которыми отличалось блеском одно светило. Второй вождь, Капаней, имел на щите изображение обнаженного человека, несшего в руке горящий факел с девизом: "Сожгу город". У третьего на щите вооруженный воин влезает по лестнице на неприятельскую башню и в девизе объявляет, что сам Марс его не сдвинет. Четвертый вооружен щитом, на котором Тифон изрыгает из огненной пасти черный дым, а вокруг изображены переплетшиеся змеи. У пятого сфинкс держит под когтями Кадма. Шестой витязь исполнен мудрости и не имеет на своем щите никакой эмблемы: он не хочет выдавать себя за храбреца, он хочет быть им. Седьмой, наконец, обороняется щитом, на котором женщина ведет воина, вычеканенного из золота; она умеряет его шаг и говорит в девизе: ”Я сама справедливость, я одушевляю этого человека, возвращу ему его отечество и наследие предков”. Воздерживаясь от приведения других примеров, мы заметим только, что все они доказывают не более как существование знаков отличий, избранных вождями или данными предводителями дружине. Овидий и Вергилий постоянно изображают своих героев носящими на шлемах и щитах агша, insignia, но общего с гербами в этих символах нет ничего.

§ 4.

Переходим к печатям. Существование их очень древне, и они также приводились в доказательство употребления гербов задолго до рыцарства и турниров. Сходство между ними заключается в том, что как гербы со щитов перенесены на печати и в таком виде употребляются в подкрепление воли лица, дающего акт или вообще делающего какое-нибудь распоряжение, причем печать принимается за необходимую принадлежность известного лица; так и у древних римлян перстням (annuli signatorii, sigillarii и cerographi) было придаваемо особое значение. Сенаторы и всадники носили кольца золотые, а плебеи - железные, если только они не получали права на золотое кольцо за подвиги храбрости или важные государственные заслуги вообще. Впоследствии, когда древние существенные различия между сословиями Рима стали мало-помалу сглаживаться, отличие это утратило свое первоначальное значение, и получение его не было уже сопряжено с такими требованиями и затруднениями, как прежде. Конечно, перстни эти были драгоценны не только по богатству их украшений, но и по тем фигурам, которые на них были изображены: портрет государя, предка, друга или какого-либо знаменитого человека, эмблема события, важного для государства, для известной фамилии или для отдельного лица, заставляли дорожить подобными кольцами. В доказательство мы можем привести несколько особенно разительных примеров: Силла велел себе сделать перстень, на котором Бох, король Мавританский, представлен выдающим ему Югурту, первого виновника его соперничества с Марием. На перстне Помпея были высечены три трофея: эмблема его побед в трех частях света. У императора Августа на кольце был изображен сначала сфинкс, потом лицо Александра и, наконец, его собственное. Потомки продолжали пользоваться кольцом предка. Перстнем запечатывались обыкновенно письма и депеши; а что изображения на них (signa) имели определенное, официальное т.е. значение, доказывается тем, что достаточным считалось приложение печати для того, чтобы распоряжение имело законную силу. Правило это древне, повсеместно и вполне объясняется малым распространением грамотности между древними народами, для которых более видимые знаки были осязательнее. Из множества свидетельств, приведем в подтверждение одно более резкое. В Книге Царств (III, гл. 21, ст. 8, 11) сохранилось следующее известие: ”И написа Иезавель книгу на имя Ахаавле и запечата ю печатью его, и посла книгу к старейшинам и свободным живущим с Навуфеем... и сотвориша тако мужие града старейший”. Значение печати предполагает ее общеизвестность и неизменность. От народов восточных печати перешли к грекам и римлянам, а от сих последних к германским племенам средних веков. Как римские законы требовали приложения печатей к судебным актам и сделкам разного рода, так и племена, поселившиеся на римской почве, вместе с узаконениями Рима усвоили себе и этот обычай. Частные случаи из VI, VII и последующих столетий подтверждают это [Wailly J.N. de. Op. cit. Vol. 2. P. 1, 43], но, тем не менее, обыкновение прикладывать печать сделалось общим и повсеместным не ранее XII столетия и долго заменяло собою подпись.

§ 5.

Значение в подобных случаях печати было так велико, что необходимо было придумать различные предосторожности для предупреждения подлога. Средства эти отличаются своею странностию и, едва ли вели к предположенной цели; напр., примешивали к воску, на котором прикладывалась печать, волосы с головы или бороды [В конце одной грамоты 1121 г. читаем: "quod ut ratum sit et stabile perrseveret in posterum, praesenti scripto sigilli mei robur apposui cum tribus pilis barbae meae". {“...каковое, чтобы было решено и оставалось незыблемым будущем, настоящему написанному силу печати моей прилагаю с тремя волосками моей бороды” (лат.)}], или оставляли на нем оттиски своих зубов, или, наконец, на обороте печати делали знак пальцем или каким-нибудь другим орудием. Бывали также случаи, что к печатям прикреплялись символы инвеституры, каковы соломинки, перчатки и т.п. Этим же объясняется та торжественность, с которою печать прикладывалась к актам особенной важности: собрание придворных и других лиц, властию облеченных, считалось при этом необходимым. Для актов менее важных требовалось присутствие духовенства, дворян, местных судей и вообще свидетелей. С другой стороны, владельцу печати необходимо было предупредить, чтобы не кто иной, кроме его, не употреблял ее и не прикладывал к актам, без его воли совершенным. Поэтому у древних был обычай вместе с человеком погребать его печать и перстень. Когда в 1544 г. рыли в Ватикане землю под фундамент для часовни св. Петра, открыли гробницу Марии, супруги императора Гонория, и между другими вещами нашли 40 печатей и перстней, золотых и драгоценными камнями украшенных, и на одной из печатей изображение головы этого государя. Обычай этот от римлян перешел в Европу средних веков и во Франции сохранился до XIII в. Печать Хильдерика I была найдена в гробнице его в 1653 г. В XII в. печать Гильома-де-Туси, епископа Оксерского, была погребена вместе с ее владельцем, но прежде того разбита и сломана. Тот же обряд соблюдался при погребении пап, так как печать их была именная, и преемнику умершего папы необходимо было озаботиться изготовлением своей печати [Wailly J.N. de. Op. cit. P. 18-20]. Тою же важностью печати объясняется, почему в Константинополе, напр., хранитель грамот храма св. Софии носил на шее печать патриарха. У вице-канцлера Ричарда I, короля Английского, Роже, потонувшего от кораблекрушения близ острова Родоса, нашли на шее королевскую печать. Но если печать по какой-нибудь случайности утрачивалась, или изменялась, или, наконец, сообщалась кому-нибудь по изволению ее владельца, это делалось общеизвестным в предупреждении подлога и подделки. Немалым также против них средством было употребление двусторонних печатей: нет ничего легче, как, сняв восковую печать с акта и подогрев ее снизу, приложить к другой бумаге; но если и на оборотной стороне печати есть изображение (contresceau), то подобная подделка становится невозможною. С начала X столетия двойные печати эти вошли в употребление и были или висячие на снурках или приклеивались к бумаге, пергаменту. Очевидно, что твердых, определенных и неизменных правил требовало самое приложение печати, изображение на которой сохранялось ее владельцем всеми возможными средствами. Прежде всего, при этом должно было озаботиться, чтобы материал, для приложения печати избираемый, был тверд и чтобы штемпель не скоро сглаживался. Древние римляне избирали для своих булл свинец, и в главе таких булл находятся принадлежавшие императорам: Траяну, Марку Аврелию, Антонину Благочестивому. Название этого рода печатей происходит от свинцовых шариков, чрез которые продевался снурок и потом, выбивалось изображение (этим способом пользовались и в ХХ в. – Л.С.). С VII в. этот способ приложения печатей перешел к папам и дал название тем постановлениям, которые исходили от них и были утверждены свинцовою печатью. В редких случаях к грамотам особенной важности, напр. об утверждении королей Римских, прикладывались буллы золотые. Из императоров Французских Карл Великий первый ввел употребление золотых печатей, которые в последствии времени встречаются на грамотах германских государей и в подражание им приняты другими монархами Западной Европы. Печати серебряные, бронзовые и оловянные встречаются реже. Буллы могли быть только висячие, в отличие от восковых, впоследствии сургучных печатей, которые прикладывались к пергаменту или бумаге. Первые носят в западной сфрагистике название Sigilla pendentia, или sigilia [Вислая печать (лат.)], а вторые Sigilla membranae affixa, innexa diplomati, chartae diplomati, chartae agglutinate {Печать, приложенная к пергаменту, к грамоте (лат.)}. Каждый из этих родов печатей в разных странах подразделялся на виды по форме, способу приложения и по изображениям на них. Достаточно для нашего очерка следующих общих замечаний. Висячие печати привешивались в конце грамот, тотчас после подписи, на снурке льняном, шелковом или обрывке пергамента, кожи, а если печатей было несколько (число их доходило до 350 в жалобе, поданной богемцами Константскому Собору 30 декабря 1415 г.), напр., когда прикладывали их свидетели при совершении актов или должностные лица, то порядок, в котором они размещались, следовал степени уважения, лицам этим оказываемого, и сравнение печатей средних веков доводит до убеждения, что средняя точка, равно как правая и левая стороны нижней оконечности пергамента, была назначена для печатей самых почетных. Но если печатей было слишком много и вообще изложенное правило было бы трудно соблюсти, то печати привешивались в том же порядке, в каком упоминались лица, ими владевшие, начиная с левой стороны и доходя до правого конца. Нередко в самом документе упоминалось, как приложена печать и какого она цвета (напр., в XVI в.: Sigillatum in cauda duplici magno sigillo cerae rubrae) {Отпечатанная в конце большой двусторонней печатью красного воска (лат.)}. Форма печатей была чрезвычайно разнообразна: то они круглы, овальны, полупродолговаты, треугольны или квадратны, то имеют вид многоугольника, осьмиугольника, шестиугольника и т.п., и притом так: что бока печати были или прямы или образовали кривую линию (sceaux comus). Древнейшие печати были по большей части круглые. Цвет воска, которым печатались грамоты и акты в Западной Европе, различался по достоинству лиц, которым выдавались, и по роду дел, к которым бумаги относились. Право печатать красным воском составляло принадлежность государя и лиц, которым привилегия эта была дарована. Патриарх Константинопольский печатал свои грамоты обыкновенно на черном воску. Привилегия печатать голубым, лазуревым воском, дарованная в 1524 г. императором Карлом V одному доктору в Нюренберге, доказывает, что и этот цвет, хотя редко, не был, однако, совершенно чужд печатей. Во Франции и Англии постановления разного рода утверждались печатями зеленого или желтого, смотря по роду узаконений, цвета [Wailly J.N. de. Op. cit. P. 55-58]