Йети

С человеком далеко не всё так просто, и не имеет значения: с Дарвином или без. Бесспорно лишь то, что наш вид пошёл по пути технологического развития, чего нельзя с уверенностью сказать ни про неандертальцев, ни про денисовцев, не оставивших о себе никаких свидетельств на этот счёт.
А со снежными людьми всё ещё сложнее, поскольку непонятно – существуют ли они вообще. Хотя находятся те, кто бездоказательно утверждает, что встречался с ними, только не в состоянии этот факт как-нибудь подтвердить. Впрочем, тех энтузиастов, кто интересуется этим вопросом, отсутствие достоверной информации о снежных людях совсем не удивляет. Они объясняют их неуловимость паранормальными способностями, выработанными за долгие годы нетехнологической эволюции, когда телепатия, гипнотическое воздействие и умение читать мысли – далеко не полный перечень всего того, чем они пользуются и владеют.
Признаюсь, что мне, как тревожному интроверту, очень близки проблемы психического развития и внутреннего самосовершенствования. Но науку мало занимают вопросы феномена свободного разума, находящегося вне условностей социального бытия. Поэтому, подчас, бывает очень сложно разобраться в том, что же с тобой иногда происходит.
Меня по-настоящему увлекают и манят горы. В горах прошло моё детство и презорливость и отрешённость горных вершин глубоко проникли ко мне в сердце, возымев непосредственное влияние на образ мыслей, предпочтения и строй души. Поэтому оказавшись поздней осенью в центре Хибинских гор, я, не раздумывая, устремился побродить по их скалистым склонам с надеждой взобраться на какую-нибудь вершину.
Хибины встретили меня сильными порывами холодного ветра и редкими волнами колючего снега, создававшими в воздухе полупрозрачную белёсую дымку. Камни этих древнейших гор в такой атмосфере начисто потеряли цвет, обратившись серыми, скользкими валунами, хотя известно, что за них держится буйная приполярная жизнь с удивительными микроскопическими грибами, цветными лишайниками и колониями причудливых мхов. Узловатые карликовые деревья, заполняя колючими ветвями пространство между острых камней, создавали совершенно непроходимые зоны, и мне приходилось хаотично петлять мимо этих растительных островов даже не помышляя о каком-то осмысленном передвижении вверх. Здесь всё говорило о том, что человек в этих местах редкий и незваный гость и убеждало меня поскорее вернуться обратно в долину, туда, где было позволено обосноваться людям. Но мне это горное безмолвие не казалось чужим, напротив, здесь я ощущал себя так, словно этот горный мир был придуман специально для меня. Тут я мог быть самим собой и не прятаться за ненавистные мне фальшивые маски, здесь не нужно было непрестанно выстраивать вокруг себя психологическую защиту, чтобы никто не мог побеспокоить тебя и бесцеремонно заглянуть в душу.
Обжигающий снег продолжал забиваться ко мне за воротник и тяжело налипать на веки, однако я упрямо карабкался по камням ввысь, пока, наконец, не оказался перед огромным горным цирком – идеально круглой котловиной с продолговатым чёрным озерцом в самом низу. Серые скалы, слегка припорошенные снегом, составляли его крутые бока, а противоположная от меня отвесная сторона представляла собой гладкий вертикальный скол серебристой породы, сходившийся у облаков острым треугольным шпилем.
Невозможно было себе представить, что в конусообразном пространстве горного цирка могли выживать звуки, и чтобы в том убедиться, я выкрикнул своё имя в его сумрачную зияющую пустоту. Вязкое пространство поглотило сказанное, не оставив мне даже слабой акустической ответной волны, но затем, сделав глубочайшую паузу, многократно позвало меня к себе давно забытым и ласковым «Ташик», – так, как родные обращались ко мне в детстве.
Я обомлел от неожиданности, но присмотревшись, заметил, что за насыпью из каменной крошки, застывшей над озером глухим цилиндрическим эркером, прячется какая-то живая и осторожная тень. Моему наблюдению сильно мешали участившиеся заряды снега, превращавшие весь пейзаж в сильно размытую акварель. Но вскоре и вообще произошло нечто, заставившее меня и вовсе позабыть об ускользающей тени.
Неожиданно музыка ветра сменилась дивной мелодией, такой чудесной, какую мне редко когда доводилось слышать. Поначалу я принял её за кантату «Nisi Dominus» Антонио Вивальди, но затем понял, что это что-то совсем другое. Мелодия буквально обворожила меня, душа устремлялась за звенящими нотами куда-то высоко-высоко, прямо в бескрайнее небо за мутными облаками, наполненными холодным и колючим снегом. Звуки дивной мелодии манили, захватывали воображение, что-то пророчили и обещали. Очнулся я только тогда, когда мелодия стихла, вновь вернув меня в реальность с посвистом ветра и беснующимся маревом снежного конфетти. Я снова вспомнил о тени, только на насыпи больше ничего не было, кроме серых камней, покрытых снегом и тонкой ледяной глазурью. Я не сомневался, что чудесная музыка каким-то образом была связана с исчезнувшей тенью, хотя утверждать, что виденное мной неотождествлённое нечто за мной больше не наблюдает, тоже было бы неправильно. Я явственно ощущал незримое присутствие некоей сущности, и осознавал, что эта сущность уже проникла в мою память и начала мной управлять. Свет безмятежного уединения, освещавший всё моё восхождение, затрепетал и погас, лишив меня величественной горной природы, вместо которой перед моим мысленным взором снова замельтешили беспокойные образы, о которых я обыкновенно стараюсь не помнить. Против моей воли они наполнялись плотью и обретали голос, грозя мне пальцем и высмеивая мои жалкие попытки от них убежать. Наконец, неподалёку от себя, я заметил разведённый огонь и небольшую группу людей, разместившихся вокруг костра.
– Эй ты, иди к нам! – послышались весёлые голоса.
Подойдя ближе, я убедился, что все эти люди мне хорошо знакомы; один из них был моим одногруппником по институту, другой – коллегой по работе, оставленной лет двадцать тому назад, а третий – соседом по здешней гостинице, отметившийся вчера безобразной хамской выходкой в коридоре.
– Давай, погрейся у костерка, – ласково предложил мне вчерашний хам.
Я подошёл к огню и поднёс к нему руку. Пламя костра было совсем холодным, снежинки густо сыпались туда, как яркая звёздная пыль, застывая на пылающих поленьях красивым серебристым налётом. Я заметил, что Слава, мой неистощимый насмешник и товарищ по институту, совсем не изменился, оставшись таким же розовощёким юношей с жиденькой бородкой и чуть заметным пушком на верхней губе. То же самое можно было сказать и о бывшем сотруднике – Валерии Иваныче, прибывшем сюда во всём своём привычном великолепии, включающем в себя модную по тем временам пыжиковую шапку и цветастый широкий галстук.
– А мы кричали, кричали тебе, но ты нас так и не слышал, всё карабкался и карабкался куда-то вверх, точно обезьяна, – объяснился гостиничный сосед, и вся троица заливисто рассмеялась.
Тот, кто собрал для меня этих троих, прекрасно понимал значение каждого. Если приставший ко мне сосед по гостинице отвечал за день сегодняшний, то остальные двое олицетворяли собой прошлое: Слава в своё время сделал невыносимым моё студенчество, а Валерий Иваныч некогда выжил меня с работы.
– Садись рядышком, – заботливо произнёс Валерий Иваныч, достав откуда-то войлочный туристический коврик.
Памятуя об опыте с огнём, я предположил, что и с ковриком будет точно такая же история. Поблагодарив коллегу, я присел с ними рядом на корточки.
– Вот видишь, нет ничего лучше тёплой дружеской компании, – заявил Слава, так и не избавившийся от дурной привычки теребить мочку уха при разговоре. – Только чтобы собраться, не нужно было сюда тащиться.
– И действительно, зачем было сюда идти. Внизу-то всё под рукой и всё рядом, – поддержал Славу Валерий Иванович. – Там самое место для тёплой и весёлой компании.
– Оставь эту дикость снежному человеку, – загоготал вчерашний хам, и двое моих знакомцев в этом его горячо поддержали.
У меня не было никаких причин чувствовать себя уютно в обществе этих людей, однако какая-то приятная истома растеклась по всему моему телу, и мне подумалось, что и вправду, было бы не так уж плохо собраться в гостинице нам всем вчетвером, посидеть, поговорить о разном. Я скользил взглядом по их лицам и не находил в моих товарищах ничего, кроме искреннего расположения ко мне и неподдельной радости от этой встречи.
– А почему бы и нет? Нечего здесь нам делать, – согласился я, и все сразу же снялись со своих мест.
– Вот это самый верный и надёжный путь вниз, – сказал Слава, указав на ровную полосу из плоских камней вдоль обрыва, чем-то напоминающую подобие узкой тропинки.
Мы приняли его совет и дружно поспешили за ним.
Никогда я ещё с таким одушевлением не спускался с гор. Мои друзья смеялись, обменивались невинными шутками и внимательно следили за тем, чтобы я не поскользнулся и не свалился в пропасть, сопровождая чуть ли не каждый мой шаг деликатными замечаниями.
Но я всё-таки не удержал равновесия и поскользнулся на валуне, который был предательски подёрнут тоненькой ледяной коркой, а спасся лишь тем, что при падении мне удалось зацепиться за узловатую вязь из карликовых берёз, и вместо меня вниз с откоса полетела струйка мелкой щебёнки вперемешку с ошмётками ягеля, произрастающего здесь повсюду. Поднявшись, я отошёл от края пропасти и обнаружил, что мои сопровождающие исчезли. Зато в нескольких шагах от себя я увидел некое существо, которое не позволило себя долго разглядывать и быстро скрылось в расщелине, которую мы с друзьями только что миновали. Запомнить мне удалось разве что его глаза – пристальные и дерзкие, смотрящие на меня в упор. Моё восхищение магическим даром этого коварного существа оказывалось даже сильнее ощущения исходящей от него опасности, ведь у меня не было никакой уверенности в том, что если ему не удалась одна попытка заманить меня в смертельную ловушку, то за ней не последует и вторая. К тому же меня подкупало его упорство в отстаивании прав на свою территорию, на которую не допускались непрошеные гости.
Я намерился более не беспокоить неизвестное науке реликтовое существо и решил покинуть охраняемые им владения, несмотря на то, что тоже считал эти безлюдные миры своими. Там, внизу, я не находил для себя ничего такого, чем бы я мог гордиться и чем дорожить. А здесь близко и дорого было для меня всё, начиная от невзрачного горного ручейка вплоть до могущественных вечных снегов, сползающих со своих высот на альпийские луга с изумительными цветами и краснокнижными дикоросами.
Теперь я не знал, как разделить мою спасительную Итаку с таинственным собратом по разуму, наделённым удивительными способностями, о которых мы, насельники тесного социального общежития, только сейчас начали серьёзно говорить и спорить.
Несмотря на всё моё нежелание уходить, мне не оставалось ничего иного, как понуро убредать вниз, чтобы вновь тесно соприкасаться острыми локтями со своими «друзьями» и «коллегами».
На душе было бесприютно и горько, а от осознания того, что горняя спасительная целина оказалась уже кем-то заселена, мой хмурый и скученный нижний мир становился ещё неприветливей и ещё теснее.