В трамвае

Однажды мне приснился сон, по которому позже я написала фантастический рассказ. В нём молодая девушка, путешествуя по миру, в каждой стране каким-то образом подключалась к местному языку и без особых затруднений общалась с любым встречным.

Сейчас, с высот своих знаний и опыта, мне ясно видно, что такая фантазия могла возникнуть, в основном, по причине именно затруднений в общении. Да, в детстве было непонятно, о чём говорят взрослые; зачем они лгут, призывая меня говорить правду; почему называют вещи не их именами, а уходят в сторону от истинного смысла, который изначально доступен ребёнку, но невыразим. Из-за этого и возникает непонимание, а хотелось понимать.

Пока я жила с родителями, всё детство и юность мой промятый диванчик грустил без меня до вечера у окна, а в его изголовье стоял старый радиоприёмник-проигрыватель «Урал», и засыпала я исключительно под разговоры и песни разных стран. Бедные родители! Их кровать была в той же комнатке, отделённая от меня и многоголосого мира всего лишь письменным столом.

Придя к выводу, что, сколько на планете людей, столько и языков, душа моя, жаждущая понимания, невольно потянулась к Слову, произнесённому или написанному на разных языках.

Сердечно любимый английский; ещё сильнее – на уровне телесных вибраций – любимый испанский; милый итальянский, песни юности, свежести и моей приятельницы-итальянки Габи Коломбо; трудный французский, но всё-таки читаемый и звучащий в песнях; возмутительно-ленивый португальский, позже, благодаря босса-нова, перешедший в категорию обожаемого; светлый латышский, которому не нашлось применения, кроме исполнения песен Паулса; польский для чтения Мицкевича и общения в друзьями детства; гавайский – исключительно для песен, потому что в нём вообще двенадцать звуков, из которых семь – гласные.

Ну, и так далее, вплоть до начал китайского, фарси и урду.
Сегодня я пою на тридцати четырёх языках.

И что?
Да, получаю удовольствие, память тренирую, использую на мастер-классах и при обучении детей, доказывая им, что в нас – как в биокомпьютеры – загружены все языки: люди поют на языках, которые никогда не слышали, просто считывая текст с губ ведущего. Это всегда работает как супер-удивление, и каждый из участников отныне не отрицает, что не знает того или иного языка. Он пробует и выясняет.

Мою детскую теорию о доступе ко всем языкам подтвердила жизнь Виталия (Вилли) Мельникова, который писал стихи на 93 языках, свободно говорил на 153 наречиях и читал на 250 языках. У нас случилась короткая переписка. Мне неизвестно, как и кто его феномен изучал и изучал ли, однако, по его собственному утверждению языки, даже мёртвые, стали в него загружаться после контузии в Афганистане. Отвечая на мой вопрос, как это происходит, он сказал:

– Я как будто в коконе, чем-то окружён, а потом – раз! – прямо перед лицом открывается что-то вроде окошка, и идёт язык. Часто бывало, что я начинал говорить на языке, не зная, к какой группе он относится и вообще, говорят ли на нём где или он уже мёртвый…

Представляя, какое счастье – говорить на всех языках мира, я не могла не отметить облака печали на его лице.
– Да что ж вы все ко мне пристаёте с этой печалью! – в сердцах написал он.
Похоже, не я первая это видела.

Но эпизод не о Виталии и чудесах непознанного человеческого потенциала.
Рассказ о трамвае.
При чём тут он?

Порой я задумывалась, сколько непроявленных интересов и талантов остаётся за кадром нашего существования. Вот и я, вся такая талантливая, еду сейчас от своей приятельницы на задней площадке городского трамвае, довольная и общением, и тем, что дома меня ждёт недоученная босса-нова «Este seu olhar», с которой мы обнимемся на всю ночь, и сны мои будут окрашены текстом, ритмом и голосом чудесной бразильской певицы…

И тут в трамвай – как ответ на мой запрос небу – входят четверо. Я стою напротив двери. Один, загадочно улыбаясь, спрашиваем что-то у меня на английском. Я отвечаю. Другой спрашивает на польском. Пане, смеётесь, что ли? Третий начинает хохотать и говорит со мной на итальянском, первый переходит на испанский, четвёртый хитро наблюдает за ситуацией.

Конечно, я растерялась.
Кто эти четыре всадника?
Не похоже, чтобы Апокалипсиса…
Вечер.
Трамвай.
Провинциальный городок.

Кто-то там, сверху, наблюдал происходящее с улыбкой и будто говорил неслышно:
– Сама просила!