Трилогия о главном
Но, в большей степени, кассовая трилогия – о пресыщенности европейского социума и неспособности взаимно договариваться и выстраивать отношения, когда романтизм превращается в привычку, пусть и с прежней совместимостью во время близости.
Даже европеец из первой половины ХХ века над этими «семейными проблемами» посмеётся – не знают жизни. Для которой у них есть всё: взаимность, финансовый тыл, дочери-близняшки и вегетарианская эпоха Западной Европы 90-х – нулевых годов. Ах, приходится урезать время на призвание и удовольствия из-за детей. Ах, только сейчас выбрались в Грецию, а мечталось не только о ней, и раньше сорока лет. Ах, когда он осмысливал роман (муж – писатель), она его не поддержала. Ах, когда заболели дочки, он был на какой-то бессмысленной лит. презентации. И двести взаимно накопившихся претензий к сорока годам.
Звоночек на тему «жестокие дети/умеют влюбляться/не умеют любить» звучит ещё в финале первой и самой романтичной части. Взаимные дела, неизбежное прощание перед поездом. Они не обмениваются адресами, соцсетями и телефонами, хотя договариваются встретиться только через полгода. Мол, эта рутина убьёт отношения.
В реальности, это взаимный страх – узнать о человеке чуть больше, чем ты нарисовал в романтичный период. И не принять его или её после этого. Первая неловкая борьба с истиной, что любовь – это когда ты знаком с близким тебе человеком в его худших проявлениях, но готовишь ему/ей завтрак, не сомневаясь, что «и это пройдёт», а к вечеру – наедине или в обществе, но вы снова будете парой, которой завидуют окружающие, поскольку, в отличие от шекспировских героев, у вас шикарный фундамент для союза.
Но нет. Скандалы с южной экспрессивностью, снежный ком взаимных обид и недоговорённостей. И в финале оба получают не хэппи-энд или трагедию, а то, что и случается в реальности: отношения-созависимость, с бесконечными уходами-возвращениями, вспышками остывшего романтизма и взаимно-холодными фразами за полчаса всего одной беседы, напоминающей американские горки.
Каждый упрямо разыгрывает свою партию. Она, например, может театрально прикинуться дурочкой, чтобы повеселить мужа и друзей на вечеринке в Греции. Он умно подыграет. Но даже в этом скетче ощущаются глубокие взаимные обиды.
Как ни странно, здесь я вспоминаю цитату Льва Лосева из личных воспоминаний о Бродском: «Иосиф не стал психом. Для этого у него был слишком мощный ум. Он сам себя научил справляться со стрессами. Это была интеллектуальная, рациональная, аналитическая операция. Он смотрел на себя со стороны, как Горбунов на Горчакова или Туллий на Публия. Оценивал ситуацию. И принимал решение – что надо делать, чтобы не сорваться в истерику или депрессию».
От опошливания прежней взаимности убийственной привычкой спасают не набор ритуалов (венчание, исповеди, память о грехе, дорогой психолог), не физическая близость, не воспитание. И даже призвание (а значит, личностные богатства двух несхожих миров) и милосердие – спасают отчасти.
Память. Уважение, а не только влюблённость. Ум. Интеллект. Взаимно, а не односторонне. Я не стану устраивать тебе абьюз-скандал или манипулятивную истерику, даже в моменты личной слабости или при ощущении немалой доли правоты. А если ты уже не та или не тот, кого я знал и любил – расставание всегда сопровождается постскриптумом: помни о хорошем и лучшем из былого, и случись не к кому больше обратиться – я снова побуду рядом.
Вот – наивысшая добродетель. Вместо вычёркиваний, удалений, блокировок, чёрных списков, уничтожения личных вещей и непременной «терапии для приматов», как я её именую: ищу нового партнёра, причём без паузы.
Сняв внешне банальную трилогию «Он и Она» лишь с отдельными удачными эпизодами, Ричард Линклейтер за 6 часов ленты достоверно явил динамику трагизма пресыщенности даже при взаимности.
Спасите себя от такой жизни – и хватит с вас этого подвига. Поскольку древнее союза «Он и Она» нет ничего, будь то семья, социум, государство и любая совокупность общественных институтов.
Свидетельство о публикации №225022300867