Жить красиво

У подружки, Татьяны, намечался день рождения. Времена на дворе тяжёлые. С одной стороны - ничего нет. В магазин зайдёшь — пусто. Только трёхлитровые банки с берёзовым соком, каменная соль да лавровый лист. С другой стороны — есть всё, даже то, что раньше было дефицитом и чего она, Кирка, в свободной продаже вообще никогда не видела.

И приносят это всё прямо на рабочее место. Финские детские комбинезончики, пихоры на меху, импортные сапоги, кожаные пальто, коробки шоколадных конфет, никогда не пробованные ликёры в красивых бутылках. Сегодня, например, принесли парную свиную корейку — длинными, на два с лишним килограмма, ровными розовыми кусками. Но цены — ужас! Кое-кто, конечно, берёт. Кирка, правда, ни разу ещё ничего не купила, но жадно рассматривала, щупала, нюхала, прикидывая, что бы она взяла, если бы… Если бы у неё были деньги.

Денег у неё не было. То есть, были, конечно. Смешная зарплата старшего библиотекаря да ещё более смешные алименты. Только разве это деньги?

Олеська взяла трёхлетнему сыну на зиму пихору. Чудное пальтишко из плотной, непромокаемой и непродуваемой ткани шоколадного цвета, изнутри полностью утеплённое ласковым кроличьим мехом. Вплоть до капюшона, который модно было носить вывернутым мехом наружу. А уж если на голову надеть, сверху на шапку, то никакой ветер, никакой мороз не страшны! Такой суммы у Олеськи с собой, понятно, не было, она побежала на кафедру вычислительной техники, заняла у троих, расплатилась и назавтра всё всем вернула. Потому что у Олеськи есть муж, невысокого роста весёлый блондин, таксист. Он как-то крутится, ловчит, имеет, кроме зарплаты, неплохой приработок. И кучу знакомых в разных областях. И приторговывает алкоголем и разным дефицитом. У Олеськи и дублёнка есть, и остромодные сапоги на «манной каше». И когда вышли на работу после ноябрьских праздников, она небрежно положила в общую кучу на стол бутерброды со слабосолёной горбушей и пол-литровую банку крабового салата. На удивлённые возгласы девчонок, зачем, мол, такие деликатесы, махнула рукой:
- А! Всё равно остались, надо доедать.
Олеська худая, стремительная, резкая, язвительная. Она старшая по должности в их отделе и, проверяя перед открытием читального зала порядок, выравнивая подшивки газет на стеллаже и журналы на низком полированном столике, с удовольствием рассуждает:
- Нет, девочки, всё-таки, когда с любовником всё хорошо, тогда и с мужем тишь да гладь. Вот я со своим (все в курсе про её любовника, работающего в соседнем институте,) на той неделе поцапалась, так на Вовку своего таких собак спускала! Он уж и так, и так, и сумку мне купил, какую я давно хотела, и посуду после ужина мыл, и Костика сам укладывал. И всё мне: Лесенька, Лесенька!.. А меня только раздражает. Огрызнусь, отвернусь и сплю. А вчера мы помирились, так я Вовке прямо на шею кинулась. Так соскучилась, представляете? Полночи не спали, еле встала утром. Кстати, он мне туфли подарил.
Олеська достаёт из пакета красивые туфли, надевает, крутится, вытягивает ногу, поворачивает влево, вправо.
- Ничего так, а?
- Классные!
- Кто подарил, Вовка? - уточняет кто-то.
- Да нет, говорю же, Вовка сумку, а туфли, это…
Всем понятно, про кого она. Кира молча удивляется: как у Олеськи всё легко и просто! И муж с зарплатой, и любовник с туфлями, и свекровь хорошая, и мать помогает. Олеська и Вовка оба из многодетных семей, их матери берут всех внуков на выходные или когда, например, эпидемия гриппа, чтобы в садик не водить. Олеська только позвонит раз-другой:
- Мам, как там Костик? Поспал? Капельки в нос закапали? Ну, хорошо. Вы ему на полдник дайте молока с печеньем. Я после работы за хлебом заскочу. Вам взять?
И весь день она за ребёнка спокойна. Он у бабушки, у одной или у другой, с двоюродными братиками-сестричками, а бывает, и один. С ним и погуляют, и поиграют, и покормят вкусно, и спать уложат — всё по режиму. А она вечером его заберёт, как из садика, и домой. Живут в соседнем доме.

Ещё двое взяли кофе и мужской мохеровый шарф на подарок. А Кира взгляд не могла отвести от мяса. Она никогда такого не готовила и не ела. Его надо разрезать поперёк между рёбрышками, отбить, посолить, поперчить и кинуть в раскалённое масло на такую сковородку, к которой ничего не прилипает и по которой куски можно гонять лопаткой, как по льду. Она видела по телевизору. У неё самой такой сковородки не было. И в магазинах, в которые она ходила, не было тоже. Она представила себе такой готовый кусок на тарелке — с ещё шипящими капельками жира на румяной корочке, с чуть отошедшей от мякоти косточкой. М-м-м!.. Один кусок ей, конечно, не отрежут, а весь оковалок целиком она никогда не возьмёт. Ей на эти деньги неделю жить. Но как же хочется! А может… Может, взять для Таньки? А? На праздничный стол? Она как раз жаловалась, что не знает, где купить приличного мяса. Кира попросила коробейника подождать и позвонила подруге.
- Сколько? - ужаснулась Танька, но Кира так красочно расписала мясо, не поленилась подсчитать, на сколько порций оно разделится, что подруга, поколебавшись, решилась: - бери!

Кира побегала по этажу, заняла денег, взяла. Вечером отнесла Таньке, та сразу отдала приготовленные деньги. Подивиться на невиданный продукт вышла вся семья — Танькины мать, отец и муж, Толик, невзрачный мужчина с мягким голосом и всегда как будто виноватым взглядом. Столпились на кухне, любуясь нежным розовым мясом с тоненькой полосочкой жирка. Дети, девочка и мальчик трёх и двух лет, протиснулись между взрослыми и сразу убежали — свинина их не заинтересовала.

Татьяна стала рассказывать, что они купили к столу, что собираются готовить. Праздник задумывался как чисто семейный, будут родственники, Кира и друг Толика с женой. Поэтому кто-то обещал принести свой фирменный салат, кто-то вино, кто-то соленья.

Кира в порыве вдохновения вызвалась приготовить торт по рецепту из газеты, основой которого служит готовое печенье. Для этого торта требовалось ещё сливочное масло и варенье, желательно вишнёвое или из чёрной смородины. К сожалению, именно такого у Киры не было, и масла осталось только что в маслёнке. А готовить нужно уже завтра, в субботу. В воскресенье уже будут праздновать.
Танькина мама, смущаясь тем, что Кира будет печь для них торт, дала ей пачку масла и банку варенья. Танька, которой тоже было неловко припахивать к готовке подругу, дала ей пакет печенья «Мария». Кира посетовала, что печенье твёрдое, трудно будет его ломать. Татьяна, стараясь поменьше обременять подругу приготовлениями к её дню рождения, предложила в помощники мужа — ломать печенье. Толик и Кира впервые посмотрели друг на друга с интересом и быстро согласились.

Позже Танькина мать говорила:
- Ну, что за нужда была к этой Кирке Толика посылать? Лучше бы она нам рецепт дала, сами бы приготовили, у нас и продукты все для него были. Или уж он бы дома вечером наломал, отнёс готовое и сразу вернулся.
Но случилось всё, как случилось.

Для Толика поход к Кире в его скучной, размеренной семейной жизни был событием знаковым — пойти одному домой к подруге жены, к молодой одинокой женщине, кстати, стройной и не то чтобы симпатичной, но совсем непохожей на жену. Он у неё никогда не был. Толик лёг спать в каком-то радостном волнении, утром быстро собрался и пошёл.

Жили они в разных подъездах одной длинной пятиэтажки без балконов и лифтов. Квартира у Киры была такая же, но зеркально расположенная. Поэтому, наверное, Толику всё здесь показалось наоборот.

У Киры было пустовато и от этого просторно. Ковры, стулья, покрывала, люстры, полки, книги вынесла и пропила мать, которая последние несколько лет, к счастью, жила у какого-то мужика на соседней улице.
- Как у тебя хорошо, - говорил Толик, осматриваясь по сторонам, - простор, воздух, прохладно. А у нас духота, кругом тряпки, вся прихожая одеждой завешена, обувью завалена, кругом игрушки, все стены в детских рисунках, обоев не видно.

Семилетний сын Киры, Матвей, сидел в маленькой комнате вместе со старенькой слепой бабушкой, своей уже прабабушкой. Чем уж они там занимались в течение почти четырёх часов, неизвестно, но из комнаты за это время никто из них не высунулся.
- Тихо, - блаженно поводил головой Толик, - у нас вечно галдёж, дети ни минуты не молчат, вечно им то поют, то вслух читают, то сказки какие-то с пластинок слушают.

Кира встретила его в узкой тёмной юбке, красивой блузке. Ворот распахнут, на шее бусы. На ногах туфли.
- Как приятно, когда женщина дома красиво одета, - сделал комплимент Толик, - не в халате и тапках. И когда волосы в порядке, а не собраны кое-как под резинку.
У Киры была очень короткая стрижка, волосы покрашены в цвет гнилого баклажана. Толик одобрительно рассматривал её, как будто впервые увидел. Они редко встречались, чаще на улице, во дворе.
- Вот можно же, даже имея ребёнка, сохранять фигуру и не распускаться, не толстеть.

Кира втянула и без того плоский живот, расправила плечи, призывно выставила грудь. Она сделала это непроизвольно и, как ей казалось, незаметно. И уж точно без всякой задней мысли. Но тюфяк Толик заметил и приобнял её в дверях за талию, пропуская первой в комнату.

В большой комнате тоже пусто, мебели мало, в серванте вместо хрусталя книги, ни ваз, ни игрушек, ни цветов на подоконнике. Но чисто. Диван, платяной шкаф, стол и три разномастных стула.
- Стиль минимализм, - объяснила Кирка, - никаких пылесборников в виде ковров или мягких игрушек, никакой пошлятины типа хрусталя, цветочков, салфеточек.

Толик посмотрел на неё с уважением. Она усадила его на диван и стала искать рецепт. Искала долго. Где-то вот тут была спрятана заметочка, вырезанная из «Вечёрки». Или тут. Или, может, второпях сунула в какую-нибудь книгу? Кирка перелистала какие-то тетрадки, книжки, покопалась в ящиках серванта. Она мельтешила перед лицом Толика, цокала каблучками по рассохшемуся паркету, наклонялась, что-то болтала, и он, не удержавшись, поймал её за руку, потянул и усадил рядом с собой.
- Присядь, отдохни. Подумай спокойно, когда ты её видела в последний раз? Вспомни.
Рука его при этом лежала на её талии, лицо было совсем близко. Кирка с удивлением заметила, что у него пушистые ресницы, ровный нос, красивые губы. Она тоже никогда раньше не обращала на него внимания. Толик и Толик. Ничем не примечательное приложение к Таньке.

С Танькой они не сказать чтобы лучшие подруги. Учились в одном классе. Танька весёлая, лёгкая, мягкая, у неё было много подружек. И родители хорошие, всех привечали в своём доме. А Кирка хмурая, неуступчивая, некомпанейская, с ней никто не дружил. Только Танька. Кирка, считая Татьяну своей единственной подругой, ревновала её ко всем остальным и в душе презирала за неконфликтность и мягкотелость. И к мужу её относилась пренебрежительно. Кого там могла выбрать Танька? И кто мог позариться на неё, бесхарактерную, вечно растрёпанную  толстушку?

Она посидела, глядя перед собой, будто вспоминая, и вдруг встала, подошла к серванту, потянулась и взяла с его верха бумажку с рецептом.
- Вспомнила!

Переместились на кухню. Долго читали и обсуждали рецепт. Измельчить печенье в крошку. Это как? Ломать руками, прокрутить в мясорубку, натереть на тёрке?
- Можно ещё скалкой на доске прокатать, - выказал неожиданные кулинарные познания Толик.
В конце концов решили, что Толик поломает руками на куски, а потом эти куски прокрутит в мясорубке.
Пока он довольно неловко крошил печенье, Кирка поставила чайник. Надо его напоить чаем. Она приготовила маленькие бутербродики с сыром, открыла пачку печенья, насыпала в вазочку сушки с маком.
- Ты как любишь — покрепче?
- Не знаю…

Он действительно не знал. Ему наливали, и он пил. Вкусно, сладко. А крепко или нет, он никогда не задумывался.

Кирка усмехнулась про себя и налила по своему усмотрению. Толик выпил с удовольствием. Было одновременно и приторно, и горьковато. Но он первый раз пил чай из рук посторонней женщины. Не матери, не жены и не тёщи. А именно женщины. И женщина эта весьма привлекательная, и с ней его не связывают никакие проблемы или обязательства. Такое приятное, лёгкое общение. И находится он с ней здесь на легальных основаниях. И как тоненько порезан хлеб и сыр — бутербродики, как игрушечные и красиво разложены на тарелочке. И салфетница с бумажными салфетками, порезанными на прозрачные треугольники, как в столовой. А у них дома все по-простому вытирают рот кухонным полотенцем.

Он докручивал остатки ломаного печенья, а Кирка рассказывала ему, какую она готовит яичницу с сыром и помидорами. Ему немедленно захотелось такой яичницы, и Кирка отошла к рабочему столу, достала доску, нож, полезла в холодильник.
Тут зазвонил телефон. Танька разыскивала мужа.
- Толь, ну, ты скоро? Что так долго? Я тебя жду, жду. Мы тут все в делах, холодец уже приготовили, я думала, ты квартиру пропылесосишь и с ребятами погуляешь до обеда. Сейчас я их уложила, давай скорее, много чего надо успеть, пока они спят.
- Надо идти, - растерянно сказал Толик, кладя трубку.
- Уже? - расстроилась Кирка, - а как же яичница?..
- В другой раз, - сказал Толик, и у Кирки сладко и тревожно ворохнулось сердце.
Значит, будет «другой раз»!

В голове её стройной цепочкой стали выстраиваться мысли: у Таньки, растрёпы, болтушки и хохотушки, есть муж. Причём, хороший. Не пьёт, не курит, её не бьёт, с детьми возится, всю зарплату в дом, по хозяйству помогает. И к тому же очень даже симпатичный. А Танька его не ценит, сразу нарожала двоих детей, сама превратилась в клушу, книг не читает, поговорить с ней не о чем. Да ещё родители во всём помогают. Повезло дуре.

А ей, Кире, хоть она и выскочила замуж раньше, не повезло. Муж был грубый, любил выпить, курил прямо в квартире, ребёнок его раздражал, денег на хозяйство давал мало и со скрипом и свою стройную, подтянутую, чистоплотную, начитанную жену не ценил совсем. И свекровь Киру не любила и не помогала ни в чём, а о своих и говорить нечего — мать пьяница, бабушка слепая. За ними самими глаз да глаз. Так у Кирки оказалось на руках аж четверо, которые круглосуточно требовали от неё внимания, еды, ласки, заботы, за всеми постоянно убирай да ещё всех надо разводить по разным углам, потому что все друг друга раздражают. А виновата у всех всегда Кирка.

Правда, муж сделал попытку вырваться из этого ада, а заодно облегчить жизнь жене — перевёз их с сыном в квартиру к матери. Но там оказалось ещё хуже. Свекровь была молодая, стервозная, считала Кирку хищницей, недостойной её сыночка, и появление в квартире невестки, да ещё с ребёнком, её совсем не обрадовало. Она придиралась и выговаривала ей по любому, самому ничтожному поводу, с внуком не сидела, борщи на всю семью не готовила, и, когда стирала, попробуй подсунуть ей детскую кофточку или штанишки — сразу выкинет: стирайте сами. Слепенькой бабушке хоть можно было ребёнка принести и положить под бочок, она его укачивала, пела песенки, охраняла сон, успокаивала. Всё на два-три часа какая-то передышка, по хозяйству чего поделать или с мужем побыть. И пенсию почти всю давала внучке. Оставляла себе часть, собирала «смертные». А свекровь сразу отказалась иметь с ними совместный бюджет. Кирка надеялась, что она хоть продукты какие-то покупать будет. Но нет. Добрая мама выделила им аж две полки в холодильнике. Сама питалась отдельно и всегда замечала, если брали её шампунь или стиральный порошок.
И муж ни разу слова не сказал маме поперёк, не вступился за жену.

Но прожили они там недолго. Матвею и полгода не исполнилось, когда к мужу приехал армейский друг. Был проездом в Москве, позвонил, муж пригласил повидаться. Тот пришёл, Кира напоила всех чаем, поговорили. Потом друг сказал, что у него через полтора часа поезд, и муж предложил выйти всем, прогуляться, проводить его до метро. Кира завернула Матвея, спустились вниз, чуть отошли от дома, и тут малыш так раскричался, что она никак не могла его успокоить.
- Сделай что-нибудь! - зло шипел муж, - почему он у тебя вечно орёт? Соску ему дай!
- Давала, выплёвывает.
- Чего он хочет?
- Откуда я знаю? Может, животик болит, может, обкакался, а может, есть хочет.
- А ты что, не покормила его перед выходом?
- Ему теперь есть в шесть часов, а сейчас только пять.
- И чего? Может, он раньше проголодался! И вообще, перед прогулкой надо было покормить, чтобы не орал, а спал.
- Так весь режим собьётся...
- Моя сестра всегда на прогулку или в поликлинику с собой бутылочку со смесью берёт, - сказал деликатно стоявший поодаль товарищ.
- И правильно! Слышала, как умные матери делают? Сейчас сунули бы ему бутылку, он и замолчал бы. Сколько колясок мимо проехало, ни в одной младенец не орёт, только у нас! Вот что теперь делать? Обещали проводить, а теперь он на вокзал может опоздать. Всё из-за того, что у меня жена дура!
- Сам дурак! Пошёл бы сам проводил, зачем ребёнка тащить? Он не привык в это время гулять. Посади его на автобус, и пусть едет!
- Дура!..
Муж, не сдержавшись, дал ей по лицу. Несильно, не ударил даже, а просто мазнул ладонью. Не больно, но оскорбительно. И главное, на глазах друга. Кира развернулась и, сильно тряся коляску, пошла назад, к дому. Там она покормила сына, покидала в сумку его и свою одежду и уехала к себе домой. И стала ждать. Но муж не звонил, не приходил. Полная тишина. Как будто и не заметил, что жена и сын исчезли из его жизни. Через два месяца она подала на развод и на алименты. Больше она мужа своего не видела, растила Матвея одна.

В год отдала его в ясли, потом в садик — всё на пятидневку. Сама вышла на работу. Забирала его в пятницу вечером. Теперь он уже пошёл в первый класс. Ну и, конечно, на продлёнку.

Так что семейная жизнь у Кирки сложилась неудачно, да и продлилась недолго.
Не повезло Кирке ни с семьёй, в которой родилась, ни с мужем. Отца своего она не знала, он бросил их, когда ей было около двух лет, мать о нём слышать не хотела, на все вопросы дочки ругалась и замахивалась чем ни попадя. Сама, сколько Кира её помнила, всегда любила приложиться к бутылке, но работала. Потом получила травму на производстве, ей дали третью группу инвалидности, рабочую, назначили крохотную пенсию, и она уволилась. Пойти на лёгкую должность, как ей предлагали, например, табельщицей, вахтёром, не захотела, осела дома и спилась окончательно. Потом нашла себе товарища по увлечению, родственную душу и живёт у него. Правда, раз в месяц, в день бабушкиной пенсии, появляется. Но теперь на страже стоит крепкая, жилистая, жёсткая Кирка. Мать пытается давить на жалость:
- Я ж тебя выкормила, выучила, где благодарность? А ты, мать? Ты ж всегда при мне жила, на всём готовом. Что, я тебе когда супа тарелку пожалела? А вы меня из дома выгнали-и-и-и!.. А я инвалид, пенсии на лекарства не хватает…
- На водку не тратила бы, тогда бы и на лекарства хватало, - отвечала безжалостная Кирка. - Хотя у тебя лекарство-то одно от всех болезней.
- Вырастила-а-а умницу-красавицу на свою голову-у-у!.. - блажила мать, - нет бы деньжат матери подкинуть, продуктов каких или к зиме штанцы тёпленькие купить. Только о себе!..

Разве это справедливо? Чем Танька лучше её, Киры, что ей и родители любящие, и муж заботливый, и дети хорошенькие, ласковые? А она не ценит! И вообще, недостойна. А Толик, наоборот, достоин счастья, и как раз Кира может ему его дать.

Недолго поразмышляв таким образом, Кирка пришла к решению восстановить справедливость, а попросту: отбить чужого мужа. То, что это не просто чужой муж, а подружкин, её не смущало. В любви, как на войне, любые средства хороши.
На следующий день, придя в гости и вручив имениннице скромный подарочек и кривобокий кляклый тортик, Кирка внимательно наблюдала и слушала, ища подтверждения своему решению.

Младший ребёнок сидел за столом рядом с бабушкой, она за ним следила, а Татьяна и дед бегали на кухню за очередным блюдом. Старшая дочка была полностью на папе. Он привычно, ласково что-то подкладывал, подливал, помогал, вытирал, они о чём-то тихонько перешёптывались.

Кирка представила рядом с Толиком своего Матвея. Этот отец не будет дёргать ребёнка, кричать на него, обижать невниманием. А будет подавать хороший пример, каким должен быть мужчина — непьющим, некурящим, спокойным, внимательным, заботливым, во всём помогающим матери. И будет, наконец, у Матвея папа, мальчик сразу себя почувствует уверенней. А то он тихий, боязливый, в школе его дразнят, обижают. Конечно, заступиться-то некому. Ничего, скоро всё будет по-другому.

Татьяна попеняла ей, что не взяла с собой Матвея, как бы им было весело втроём! И поел бы вкусненького. Но Кирка специально не взяла сына. Не хотела, чтобы он видел Толика в его домашней обстановке, в кругу бывшей семьи. Пусть увидит уже членом своей семьи, маминым мужем, своим папой.

На горячее принесли запечённые в духовке большие порционные куски корейки. С румяной корочкой, на которой ещё шипели мелкие капельки жира. Она с удовольствием съела один кусок. Очень вкусно. Ещё один ей завернули с собой — для Матвея. И салата положили для него в коробочку из-под сметаны, и кусок торта, и конфет насыпали. Кирка ни от чего не отказалась — для ребёнка же. К жареному мясу и к оливье Матвей не приучен, она даст ему попробовать, но вряд ли он много съест, так что будет  ей на завтра вкусный ужин. Конфеты будет давать по одной в день, на ужин  к чаю, там на две недели хватит. А торт этот, для которого Толик ломал печенье, ей самой не понравился. Неудачный рецепт оказался. Ну, может, Матвейка съест.

Во время чая с тортом дети уже устали, расшалились, бегали, кричали, а Толик не раздражался, легко и ненавязчиво останавливал, что-то шептал, на что-то отвлекал, подхватывал какую-то игру, а какую-то мягко, но твёрдо прекращал. Её бывший муж грудничка-то еле терпел, а тут бы давно уж наорал и всех отшлёпал. Правильно она от него ушла.

Кирка для себя уже всё решила, и такие незначительные обстоятельства, как разрушенная семья близкой подруги, двое детей, которые лишатся отца, их мать, которая потеряет любимого мужа и старую подругу, и другие невосполнимые чужие потери не имели никакого значения. За своё счастье нужно бороться.

Она ела, улыбалась детям, чокалась с именинницей, её мужем и родителями и прикидывала, как Толик будет делать всё то же самое, но только у неё дома, для них с Матвеем.

Между тем Толик с Танькой дружно и слаженно переносили посуду со стола в кухню. Кирка, допив чай, присоединилась к ним — не хотелось сидеть одной с пожилыми родственниками и перевозбуждёнными детьми.

Толик стряхнул остатки еды с тарелок в ведро, составил их в раковину, залил горячей водой. Танька встала мыть посуду, Толик рядом с посудным полотенцем. Она моет, он сразу вытирает, ставит в шкаф, что-то оставляет на полотенце на столе, видно, чтобы отнести в комнату, убрать в сервант. Кирка тоже взяла полотенце, стала вытирать вилки-ложки.

Прибежали дети, у девочки в руках белый платок, который ей повязывают под шапку.
- Папа! Папа! Давай играть в жмурки! Надо глаза завязать, вот так!..
Толик отложил полотенце, наклонился к дочке. Она неумело стала прилаживать ему на лицо платок. Кирка взяла его из рук ребёнка, сложила и повязала Толику на глаза.
Дети стали с визгом носиться по тесной кухне, выскакивая в коридор, хохоча и падая на пол, когда водящий папа их ловил.
Потом он поймал Кирку и долго не мог понять — кто это такой большой? Дети смеялись. Толик ощупывал гостью и бормотал, веселя детей:
- Кто это у нас? Косички нет, значит, не Анечка. Так… Это что? Блузка… Не платьице с воротничком и поясочком. Ага, точно, не Анечка. О, знаю, это Юрочка! Ну-ка… Странно, бабочки на шее нет… И шортиков нет. А что это? Юбка? Кто же это?..
Дети изнемогали от смеха.
- Это тётя Кира! Тётя Кира!..
Танька закрутила кран и тоже включилась в игру:
- Теплее! Холодно! Ой, горячо!..
И все стали по её примеру хлопать в ладоши, привлекая внимание водящего.

Бабушка с дедом в это время собрались и позвали детей пойти погулять, чтобы успокоились и подышали воздухом перед сном. Заодно и родственников проводить до остановки.

Танька, Толик и Кирка остались на кухне, чтобы не мешаться в коридоре, заканчивали с посудой, болтали о каких-то пустяках.

Вбежал маленький Юра, прижался к папиной ноге, посмотрел на него снизу вверх. Под носиком сопельки. Папа, не прерывая разговор, невозмутимо достал из кармана носовой платок, посморкал с ребёнком нос, вытер, погладил по макушке, и тот убежал. Через несколько минут прибежала дочка, и тоже прильнула к папе. Он машинально погладил её, посмотрел, снова вытащил платок и так же невозмутимо, между делом, привёл в порядок ещё один носик.

Кирка подумала: интересно, если я подойду, мне он тоже носик посморкает? Она помнила на себе его руки, от выпитого шампанского шумело в голове, горели щёки, ей хотелось  кружиться, обниматься, целоваться! Но к Толику прижалась растрёпанная Танька, он обнимал её, она ему тихонько что-то сказала, он засмеялся и поцеловал её в губы. Кирку словно кулаком в грудь ударили — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она торопливо попрощалась — Матвей дома один — и ушла.

Две ночи ворочалась, придумывая, как бы встретиться с Толиком. Но, видимо, и для него ломаное печенье и игра в жмурки не прошли даром — на третий день он поджидал её у подъезда. Зашёл, она накормила его своей яичницей с помидорами, напоила чаем. Он предложил встретиться в пятницу недалеко от его работы, погулять, может, сходить в кино. Кирка, конечно, согласилась. И он, радостно возбуждённый, пошёл домой, не зная, как объяснить своё нежелание ужинать. У него не было в этом никакого опыта.

С первой встречи у них сложился такой стиль отношений — степенно, солидно, чинно.  Кирка про себя называла бы ещё «респектабельно», если бы не одно «но»: у Толика не было денег. Вообще. Всю зарплату полностью он отдавал жене, покупал себе только проездной на автобус. На обед им на заводе выдавали талоны на месяц. Все покупки, кроме продуктов питания, планировались всей семьёй.

Конечно, кавалер без копейки в кармане мало кому понравится, но Кирка смотрела в будущее: когда они поженятся, он будет всю зарплату отдавать ей, он так привык и считает правильным. И то, что у него не будет с собой денег, тоже хорошо — не на что будет водить посторонних женщин в кино и угощать их мороженым. Кирка уже сейчас ревновала его к другим и рассматривала способы обезопаситься. И ей не придётся выпрашивать у него на расходы, как у первого мужа, да ещё подробно объяснять, словно заранее оправдываясь. У неё на руках будут полностью две зарплаты плюс алименты. А это совсем другое самоощущение.

Вот как Кирка в первую встречу, подойдя к нему на улице, по-семейному взяла его под руку, так и определился формат их отношений — как у супружеской пары, прожившей в счастливом браке много лет.

И он сразу, словно этого и ждал, оттопырил локоть, и Кирке было очень приятно и удобно, не то что с первым мужем. Тот был намного её выше, и ходить с ним под руку было неудобно. И он всегда посмеивался над Киркиным стандартным женским ростом и дразнил её недомерком.
- Я что, правда, такая маленькая? - спросила как-то Кирка, считавшая свой рост совершенно нормальным.
- Ну, как тебе сказать… - задумался муж, - нет, бывают, конечно, и ещё меньше, но вот, например, целовать тебя стоя мне неудобно.
Кирка озадачилась. Она никогда не думала, что есть такой критерий — удобно или нет целовать девушку стоя. Но поняла, что в этом, видимо, важном вопросе, она ему не подходит и доставляет неудобства. А с Толиком, который был выше её совсем ненамного, идти под руку было очень комфортно да и целоваться, как выяснилось в тот же вечер, тоже.

Они сходили один раз в театр — билеты распространяли у него на работе, один раз в музей — вход бесплатный, два вечера провели у неё дома, отправив Матвея поиграть к соседскому мальчику, и тут Толик, неумело прикрывавшийся сверхурочной работой и собраниями, был разоблачён. Припёртый к стене простыми, прямыми вопросами, он сразу сознался.
Тёща, всхлипнув, бессильно шлёпнула его посудным полотенцем по плечу и ушла к себе. Танька, не веря в реальность происходящего, смотрела на него широко раскрытыми глазами и растерянно спрашивала:
- Как же мы теперь будем жить, Толечка?..
- Я могу съехать к своим родителям, - с готовностью предложил муж.

Танька, ожидавшая других слов, поняла, что от Кирки он отказываться не собирается. А она не собиралась отказываться от него. Недотёпистый Толик, который до Таньки не целовался ни с одной девушкой, ощущал небывалый прилив чувств — за него готовы бороться сразу две женщины! Настоящие взрослые женщины, красивые, с детьми. Самооценка его, до этого дремавшая где-то под плинтусом, встрепенулась и потянулась на свет божий. У Толика развернулись плечи, и зажглись глаза.

Он ушёл к родителям, но те его ругали и гнали обратно в семью. За несколько дней, что его не было, дети извели Таньку вопросами:
- А где папа? Когда он придёт? Я хочу с папой!
Сбился режим всей семьи. Детский садик, вечерняя прогулка, ужин, купание, укладывание спать — всё было завязано и на папу тоже. И Толик сам переживал — как там Танька одна с детьми? Он любил их и теперь страдал.

С Киркой они встречались почти каждый день. Однажды она была занята, и он после работы поехал домой. Дети и Танька обрадовались и вели себя так, будто он отсутствовал по какой-то уважительной причине. И тёща с тестем разговаривали, как обычно. Это был такой хороший вечер! И спать они легли, как всегда, вместе в свою супружескую постель. И Танька поняла, как он соскучился. Значит, не всё ещё потеряно. Но через несколько дней он принёс ей примерно половину получки. Значит, не считает уже себя членом семьи. Сам по себе Толик.

Теперь у него были деньги — как ему казалось, огромные. Толик почувствовал себя настоящим мужчиной. Он водил Кирку в театры, на выставки, в кафе, покупал ей подарки. Она являлась на работу то с новой сумкой, то в новой кофточке, у неё появилась косметика, хорошие духи.
Делилась своими победами и планами на будущее с девчонками. Больше ей просто было не с кем.
- Кир, но это же непорядочно — разбивать семью подруги, уводить её мужа. Тебе что, свободных мужиков не хватает?
- Почему непорядочно? Семья их всё равно долго не продержится. Она его не ценит, а он от такой жизни устал. Он сам мне говорил.
- Да он чего только не скажет, чтобы с тобой поразвлечься. Он же понял, что ты не прочь.
- Нет, ну до чего мужик низкий — так говорить про свою жену! И кому — её же подруге! Не нравится — или старайся исправить, или уходи. А вот так, жаловаться на игрушки, детский шум, одежду… Дети же маленькие, да их двое. Ты сама-то вспомни, твой Матвейка в два года был такой же, как сейчас, в семь? Чего сравнивать двоих малышей с одним школьником?
- И где они, свободные? И потом, даже если и познакомишься, сколько времени надо, чтобы узнать, какой он! А Толика я лет пять знаю, их жизнь на моих глазах проходит.
- Готовенького хочешь взять? Татьяна, небось, сколько любви, сил, терпения в него вложила, детей двоих ему родила, а ты себе забрать хочешь?
- А ты уверена, что с тобой он будет таким же, как с ней?
- Как ты ей в глаза будешь смотреть?
- Смотри, Кирка, на чужом несчастье, как говорится… Их семью разрушишь, а свою создашь ли, неизвестно.
Но Кирку было не смутить. Она не чувствовала себя в чём-то неправой. У них с Толиком любовь, а любовь оправдывает всё.
- Вчера у меня были, - нарочито небрежным тоном сказала она как-то в понедельник и, понизив голос, уточнила: - это дело делали.
- У тебя ж там ребёнок и бабушка!
- Ну и что? Матвей на весь день с классом на экскурсию уехал, а бабушка слепая.
- Но не глухая же!
- Ну, и как он?
- Нормально. - С достоинством ответила Кирка, чем до глубины души поразила Олеську.
- Это первый-то раз, и нормально? - но решила уточнить: - а что для тебя нормально? Искры из глаз, бабочки в животе, и улетаешь?
- При чём здесь искры, бабочки? - не поняла Кирка. - Я не люблю всех этих игривостей. Просто возможность выдалась побыть одним, да и надо уже отношения на новый уровень выводить, чего ждать? А то он всё ещё в ту семью захаживает, мне дети его во дворе сказали. Пора ему к одному берегу прибиваться.
- К твоему?
- К моему. У нас любовь, девочки. Между прочим, Олесь, у тебя у самой и муж, и любовник, так что уж ты бы молчала.
- Так я любовника из семьи уводить не собираюсь. И свою рушить ни в коем случае не буду. Мы с Вовкой о втором ребёнке подумываем.
- А как он к Матвею относится? - спросила Ольга, - у него же своих двое, а если ещё общего родите, то твой Матвейка может на последнем месте оказаться. Подумай. И потом, он же алименты на двоих сколько лет платить будет. Треть зарплаты. Я вот тоже одна с ребёнком, но с женатыми, да ещё с детьми, ни-ни!

Ольга самая взрослая среди них, мать-одиночка, её сын на год старше Матвея. В прошлом году у неё был очень перспективный роман с сорокалетним холостым мужчиной, грузином. Настолько всё было серьёзно, что он повёз их летом отдыхать в Сочи. Уезжала Ольга воодушевлённая, вернулась разочарованная.
- Девочки, это кошмар какой-то, - делилась она с подругами, - море грязное, фрукты дорогие, туалетов нет. Им-то, мальчишкам, что, у них под любым кустом или деревом туалет, а я не могу. Измучилась вся. И скупой оказался, в кафе почти не ходили, говорит, дорого. А главное, ребёнок мой ему не понравился. Ест, говорит, много. И ещё привычку взял — начнёт с ним перед сном играть, смешить, конечно, ребёнок перевозбудится, а он ему резко: всё, теперь спи! А он же не может сразу переключиться. И мне говорит: балованный ребёнок, непослушный. Вот родим своего, сам воспитывать буду, хороший будет. Нет уж, говорю, это без меня. У меня есть ребёнок, свой. Самый лучший. Жили мы вдвоём восемь лет, и дальше проживём. Расстались. Так что я теперь опять свободная.
Ольга полная, круглолицая, с пучком тёмных волос, гладко причёсанных на прямой пробор. Она живая, весёлая, подвижная, мужчины вокруг неё так и вьются, хотя язык у неё острый, может и высмеять, и откровенно послать… к жене. Кирка не понимает — что они все в ней находят?

Но Ольгины слова заставляют её задуматься. Грузин скуповат, а Толик что-то слишком расточителен. Правда, тратится на неё. Но покупает на радостях много ненужного, хотя, конечно, и приятного. Кирке, кстати, прижимистость грузина импонирует. Она сама такая. А Толик просто никогда сам не распоряжался семейным бюджетом и сейчас, заимев, наконец, собственные деньги и потеряв голову от любви к ней, к Кирке, покупает всё подряд, чтобы её порадовать. Ухаживает. Это хорошо. Пусть. За ней никто так не ухаживал и никто на неё так не тратился. Недаром этот период называется «конфетно-букетный». Правда, цветы она попросила больше не покупать, очень дорого, а стоят недолго. А лучше нужные вещи, которые долго прослужат. Тем более, сейчас появилось, что купить. И они гуляли по коммерческим магазинам, и Толик покупал ей перчатки, колготки, тапочки, джемперочки, продукты, которые она сама никогда не купила бы, угощал в кафе. И чувствовал себя счастливым. Кирка тоже. Но думала про себя: ничего, вот поженятся, и всеми деньгами будет распоряжаться она — строго, рационально, экономно.

А вот то, что он в свободные от Кирки дни бежит к детям, а значит, и к Таньке, даёт деньги, забирает ребят из сада, гуляет с ними во дворе — это  плохо. Пора Таньке привыкать, что мужа у неё теперь нет. А Толика приучать к Матвею.

Матвейка худенький, тихий, боязливый. Белёсый до прозрачности, как альбинос. Короткий вздёрнутый нос, приподнятая треугольничком верхняя губа, открывающая два больших верхних зуба. Похож на кролика. Странно, муж был очень симпатичный блондин, да и сама Кирка вполне ничего. Хотя нос у ребёнка мамин. У Кирки тоже носик короткий, кончик словно срезан, ноздри высоко открыты. Муж в злую минуту дразнил:
- У тебя через ноздри мозги видно.
Ну, хоть признавал наличие мозгов.
Всё, надо будет брать иногда Матвея с собой и дома не закрывать в комнате у бабушки, а сажать с собой за стол. Приучать обоих к семейным ужинам.

Матвей, став школьником, как-то изменился, сильно вытянулся, стал ещё более худым. Кирке, которая раньше видела его только по выходным, казалось, что это какой-то другой мальчик, не тот, которого она забирала по пятницам с пятидневки.
- Мы с Толиком в театр ходили, спектакль кончился поздно. Пришла усталая, спать хочу, завтра вставать, захожу в ванную, а там лужа на полу  и полотенце висит комком, не расправлено, - делилась она на работе с девчонками. - Я Матвею, уходя, сказала: поужинаете с бабушкой, посуду помоешь, приберёшь, сам помоешься и спать ложись. А он воды набрызгал и полотенце…
- Слушай, ну вот обязательно ему мыться, когда тебя дома нет? Ребёнок же, может и кран плохо закрыть, и полотенце забыть, да мало ли. Ну, помылся бы накануне или на следующий день, при тебе, ты бы сама сразу всё проверила. А так на него одного  и ужин, и уборка, и мытьё… Он же маленький ещё.
- Почему маленький? Взрослый, в школу ходит. Я его вообще не узнаю. Есть садимся с ним, я в два стакана молоко или кефир наливаю, иногда получается не поровну. Трудно рассчитать, когда из начатого пакета наливаешь. Так он сразу руку тянет и берёт тот стакан, где побольше. Это вот как?
- Ну, и радуйся, хороший аппетит у ребёнка.
- Да каждая мать счастлива, когда ребёнок хорошо ест! Тут не знаешь, как впихнуть…
- Слушай, ну ты же не наливаешь так, что один стакан полный, а в другом на донышке! Какая там разница — в сантиметр, в два? О чём говорить вообще?
- Так он растущий организм, тем более, мальчик. Они в таком возрасте всё метут со стола, только давай! Растут. Что тебе не так?
- Но я-то женщина!
- Ему ты не женщина, а мама.
- Хороша мама, лишним глотком кефира попрекает!
- Да не попрекаю я, а просто некрасиво как-то.
Кирка искренне не понимала, почему не находит поддержки у коллег ни по одному вопросу.

Приближался Новый год. Толик выбирал подарки для детей, для родителей, для Таньки. Кирка была недовольна, но воздерживалась открыто высказываться. А Толик простодушно советовался с ней, что кому подарить. Матвейка мечтал о железной дороге, и Толик её купил, хотя стоила она дорого. И ещё купил тёплые непромокаемые сапоги и толстую книгу — энциклопедию про животных. Кирка немного смягчилась, но эта суета насчёт подарков Танькиным детям её сильно злила.

И встал вопрос: где встречать Новый год Толику? С семьёй? Кирка всегда говорила: «со старой семьёй». Или с ней и Матвеем? Толику искренне не хотелось никого обижать. Выбрать он не мог, поэтому предлагал такой вариант: он вечером придёт домой (в «старую семью»), подарит подарки, проводит старый год, встретит новый (обещал детям ещё до Киры, что в этот раз им разрешат сидеть со взрослыми, пока сами не заснут), побудет немножко, а как уложат детей спать, сразу пойдёт к Кире. Благо, идти недалеко.

Кирку этот вариант оскорбил. Ведь известно — как встретишь Новый год, так его и проведёшь. А встретит его с Толиком, получается, Танька. Да и не это главное. Кирка в приметы особо не верила. Но вот то, что у него до сих пор в приоритете старая семья, а она, Кира, по остаточному принципу будет сидеть полночи и ждать, когда он освободится и придёт к ней, сытый, уставший и обласканный — это возмущало её до глубины души. А ведь как хорошо и правильно было бы провести вместе всю новогоднюю ночь и больше уже не расставаться! Но Толик не понимал:
- Кирочка, но ведь дети так долго ждали этого праздника! И подарков. И мы всегда выходим после полуночи во двор и зажигаем бенгальские огни. У нас такая семейная традиция. Как я могу лишить их этого?
- А как же я? - спросила Кирка.
- А вы с Матвеем встретите и тоже после двенадцати выходите во двор. Будет весело! - простодушно предложил Толик.
Вообще, ему было бы лучше всего пригласить Кирку с Матвеем к ним  в гости и праздновать всем вместе. Кирка — Танькина подружка, дети все знакомы, гуляют в одном дворе. Почему такие сложности? А хуже всех — ему. С кем ни встречай Новый год, сколько ни просиди в одном доме, куда потом ни пойди — при любом раскладе обе будут злиться и перед обеими он будет виноват.

Предпраздничные дни были основательно испорчены этими выяснениями и всеобщим непониманием. Каждая сторона считала, что понять должны именно её. Кирка ходила злая, напряжённая. Студенты, приходящие в читальный зал, старались не обращаться к ней, ждали, когда освободится другой сотрудник.
- Ну, чего ты бесишься? - говорили ей девочки на работе, - Новый год — праздник семейный, естественно, что он встретит его с детьми.
- Ага, и с Танькой.
- И с Танькой. Всё правильно. Они его семья. Если помнишь, они не разведены. Ну, загулял этот пентюх с тобой, так это ты его из семьи тащишь, а он ещё неизвестно, хочет ли. Танька с ним расходиться точно не хочет. Он вернётся, она простит. У них семья, дети, они его любят. И он их. И что, они все должны остаться без семейного праздника только потому, что ты решила увести у них мужа и отца?
Все девчонки, кроме Ольги, замужние, поэтому на стороне жены. Ольга, кстати, тоже.

В новогоднюю ночь, разобрав с Матвейкой подарки, заранее сложенные под ёлку, угостившись тремя-четырьмя праздничными блюдами (остальные ждали в холодильнике прихода Толика), Кирка смотрела Голубой огонёк и прислушивалась к двери, к телефону, к звукам за окном. Во дворе было оживлённо — там кричали, пели, взрывали хлопушки, жгли бенгальские огни, перекликались взрослые, визжали дети, скрипели качели. В какой-то момент Кирка уловила знакомые голоса Толика, Таньки. И по голосам этим невозможно было заподозрить, что их радость что-то омрачает.
Матвей подтащил стул к окну, встал коленками и, прижавшись лбом к стеклу, смотрел во двор. Квартира их на первом этаже, всё хорошо видно и слышно. Как там весело! Вон и дружок его, Гриша, тоже там с родителями.
- Мам, пойдём на улицу! Смотри, там все гуляют! А у нас есть бенгальские огни? Там Гриша! И дядя Толя! Пойдём, мам!..
Кирка подошла, посмотрела. Действительно, весело. Человек двадцать взрослых и детей всех возрастов, подзывая друг друга, стали собираться в большой хоровод вокруг наряженной дворовой ёлки и стоящего с ней рядом снеговика. И Танька там со своим выводком, и Толик. Праздник у людей.
Она рывком стащила Матвея со стула.
- Мал ещё по ночам на улице гулять! Не прижимайся носом, всё стекло обсопливил! Марш в постель!
Матвейка покраснел до корней волос, с недоумением посмотрел на маму, сморщил лицо и заплакал. Кирка в сердцах влепила ему затрещину.
- Быстро спать!
Навела порядок на столе, поставила на место стул, села на диван и стала ждать. Сейчас Толик, выполнив свои обязательства перед детьми, отведёт их домой и сразу к ней.

В душе её кипела обида. Как же так получается — Танька, которой муж изменяет и почти уже бросил, празднует и веселится, и водит хороводы с соседями и открыто смотрит всем в лицо. А она, удачливая соперница, сидит дома одна и подсматривает из-за занавески, и не может выйти со своим ребёнком, пока там… эти. Вот была бы потеха соседям, а сколько пищи для пересудов! Потому что все уже знают, ничего невозможно скрыть в старой ведомственной пятиэтажке.

Кирка замёрзла, закуталась в покрывало, потом прилегла, прислушиваясь к голосам на улице. Потом стало тихо. Потом она открыла глаза, и за окном было светло. А Толика не было.

В маленькой комнате тихо, как мышки, сидели бабушка и Матвей. Они хотели есть, но не знали, что можно взять в холодильнике. Ждали, когда проснётся Кирка.

Толик явился к вечеру. Довольный, благодушный. Сказал, что не получилось раньше — дочка высидела с ними до трёх часов, гуляли, играли, убирались, потом всех свалил сон, а когда выспались, тёща сказала, что они все едут к его родителям.  Как он мог не поехать? Они каждый год все вместе первого числа к ним ездят. Семейная традиция. Но от них он сразу поехал к ней, к Кире. И потянулся с поцелуями. И посчитал, что этого достаточно.

Кирка высказала ему всё. Толик немедленно почувствовал себя виноватым, не знал, как загладить. Кирка сказала, что водить себя за нос не позволит, и потребовала, чтобы он немедленно подал на развод. Не надо мучить ни её, ни Татьяну, ни детей. Лучше разрубить узел одним махом. Толик, поражённый тем, что, оказывается, мучает близких людей, был согласен на всё.

Они вместе съездили в ЗАГС, Толик написал заявление. Кирка ожидала, что Танька будет вставлять палки в колёса, не давать согласия, но она сразу согласилась и подала, в свою очередь, заявление на алименты. Совместно нажитого имущества у них не было.

Теперь надо было выждать отведённое им для примирения время, и Толик будет свободен.

Они уже не расставались после совместно проведённого вечера. Толик ночевал у неё. Матвейка ни о чём не спрашивал, он даже был рад. При дяде Толе мама не кричала и вкуснее готовила. Слепенькая бабушка тоже помалкивала, только мелко крестилась, слыша тихий, мягкий мужской голос: дай Бог, мужчина положительный, не пьёт, не буянит.

Толик получил свидетельство о разводе, но предложения Кирке не делал. Она подождала немного и решительно сказала, что им нужно поехать в ЗАГС, подать заявление. Это неприлично — жить нерасписанными, ей стыдно перед бабушкой и сыном. Это называется сожительствовать, а она, Кирка, не такая, она хочет законную, крепкую семью. Эти слова придавили Толика, как бетонной плитой, он устыдился, и они сразу подали заявление.

Свадьбу решили не устраивать. Дорого, да и брак у обоих не первый. Просто расписаться, и всё. Но необходимы два свидетеля. У Толика был друг, ещё школьный, несколько приятелей по работе, у Кирки только Танька. Толик посоветовал пригласить в свидетели кого-нибудь из девочек с работы. Кирка стала присматриваться, прикидывать. Да, но свидетелям не скажешь: всё, спасибо, вы свободны. Надо хоть немножко вчетвером посидеть. Решили в кафе, скромно — салатик, цыплёнок табака, шампанское, кофе с пирожными.

Начали налаживать в квартире у Кирки семейный быт. Матвея полностью перевели к бабушке. Купили двуспальную кровать, новое одеяло, подушки, бельё. Толик перенёс от Таньки свою одежду и вручил Кирке первую получку. За вычетом алиментов. Сумма равнялась Киркиной зарплате.

Всё было хорошо, имелся только один, но очень жирный минус — жили в одном доме, через два подъезда, в одном дворе с его бывшей семьёй. Уже наступила весна, вечера долгие, светлые, идут Кирка с Толиком под ручку с работы, а из песочницы им навстречу кидаются его дети:
- Папа! Папа!..
И вешаются на него, лезут на руки, что-то рассказывают, просят, спрашивают. А Кирки как будто и нету рядом. Танька или её родители сидят, не подходят, смотрят издалека, но детей не подзывают. Кирка топчется рядом с Толиком, как дура. А тут ещё Матвейка спрыгивает с качелей, подбегает.
- Мой папа! - предостерегающе говорит с высоты ребёнок Толика, сидя у него на руках.
Матвей не спорит. Он знает, чей отец дядя Толя.

А Толик страдает оттого, что вынужден каким-то образом отогнать от себя детей, в чём ему никто не помогает, и уйти на их глазах с другой тётей. И ведь невозможно ничего объяснить. Он с ужасом думает: что говорит им Татьяна? Как эту ситуацию переносят они, такие маленькие?

Дома Кирка не переодевается в халат, а повязывает красивый фартук и собирает ужин. Жарит готовые котлеты, сейчас появились такие кругленькие, свино-говяжьи, в ярких коробочках по четыре штуки. Делает салат из молодой капусты с огурцом и яблоком, разогревает вчерашнюю гречку. Режет на блюдечко тоненько два солёных огурчика, на другое — чёрный хлеб треугольничками. У Кирки всё чётко: на завтрак белый хлеб, к обеду и ужину — чёрный. Заваривает чай, ставит две маленькие пиалы - с печеньем и с вареньем.

На столе скатерть, салфетки, красивая мамина посуда. Бабушке относит еду в комнату — она ест неопрятно, медленно, смотреть на это тягостно и неприятно.
Матвей быстро проглатывает котлету и просит ещё.
- Больше нет, - говорит Кирка, - у всех по одной. Ешь гречку, салат. И с хлебом!
На третий или четвёртый раз Толик не выдерживает, отламывает и кладёт ему на тарелку половину своей.
- Мальчишка растёт, - говорит он после ужина Кирке, - ему нужно больше белковой пищи, я помню, в его возрасте всё время хотел есть.

Где-то она уже это слышала. С Толиком, которого она уже считает мужем, не спорит, чтобы он не посчитал её плохой матерью. Но добавка Матвею создаёт определённые неудобства — котлеты, биточки, зразы, рыбное филе в панировке, которые она приспособилась покупать, потому что они недорогие и их быстро готовить, продаются в упаковках по четыре штуки. Как раз на её новую сковородку. Открыла — пожарила — съели. Всё. Быстро и чисто. Если давать Матвею две штуки, придётся открывать сразу две упаковки, и в морозилке будут болтаться некомплектные котлеты. И сковородку придётся брать другую, старую, к которой всё прилипает. Одни проблемы от него!

Вот Толик — ест, что дают. Правда, он малоежка, не то что первый Киркин муж. И в следующий раз Кирка кладёт Матвею полторы котлеты и дополнительную ложку гарнира. Бабушке достаточно половинки. Не должна малоподвижная старушка есть, как молодой, работающий на заводе мужик, это даже не полезно.

Толик иногда по работе ездит днём в другие организации и тогда заезжает в институт к Кирке, чтобы вместе пойти пообедать. Она прихорашивается, вешает на плечо подаренную Толиком сумочку и убегает. Рядом с их институтом ещё несколько других, корпуса академии, НИИ, в каждом столовые, буфеты, есть и отдельно стоящее двухэтажное здание — на первом этаже большая столовая, на втором — кафе. Перекусить, пообедать, посидеть в тепле за столиком есть где. Она возвращается довольная, принесённые из дома несъеденные бутерброды уносит на кафедру в холодильник. Завтра можно ничего с собой не брать.
- Прогулялись до столовой, погода хорошая, аллея вся зелёная, птицы поют. Сели за столик на двоих у окошка. Взяли по полпорции рассольника, зразы и салат из красной капусты. Так аккуратненько поели.
- Слушай, там же у них булочки такие вкусные, с маком, венгерки, рогалики с марципаном. А наверху пирожные прекрасные, что ж ты домой ничего не прихватила?
- Да мы с Толиком выпечку не очень любим. И потом, какие булочки на ночь?
- А что? Ну, на утро, с кофейком.
- Нет, не хотелось.
- Матвею бы взяла что-нибудь.
Булочки и пирожные там правда очень хорошие. Девчонки ходят туда не часто — далековато, то времени нету, то лень. К тому же, у них в хранилище есть отличное место и для отдыха, и для еды. Три огромных стола в ряд вдоль широких подоконников, электрический чайник, плитка, шкаф, посуда. Холодильника только нет. Зато между рамами окон расстояние чуть не полметра. Но уж когда кто-то идёт в сторону той столовой, то принимает заказы от всех и приносит по списку целую гору вкусностей.
- Матвею дома печенье есть.

В другой раз рассказывает, как прошёл их почти уже семейный вечер:
- С Толиком встретились, зашли в магазин. А там сардельки давали, говяжьи. Я его в очередь поставила, сама пошла в овощной отдел, картошку  взяла, лук и капусты кочан большой. На щи, на солянку и на борщ. Тут и Толика очередь подошла. Взяли сарделек двенадцать штук. На три дня. Толик все покупки домой нёс, ещё возле дома в булочную зашли, хлеба взяли и сушек. Пришли, Матвей уже дома. Говорю, показывай дяде Толе дневник и домашнюю работу. Он у него теперь каждый день проверяет. Если что не так — объясняет, Матвей переделывает, Толик снова проверяет. И отметки сразу лучше стали. Я сардельки отварила, макароны слила и сразу на сковородку, мы так любим, чтобы на сковородке подсушить. Толик освободился, капусты пошинковал, салатик сделали с морковкой, яблоком и огурчиком. Да, а Толик как раз у себя в буфете кетчуп взял венгерский, две бутылки. Матвей так радовался, он любит сардельки, макароны с кетчупом. Так аккуратненько поели.
- Слушай, что ты заладила - «аккуратненько поели»? Что это значит?
- Значит, на столе нет ничего лишнего, вся еда ровно разделена на число едоков, ничего не осталось ни в кастрюльках, ни на тарелках. Ни брызг, ни крошек, всё ножичком аккуратно порезали, никаких недоеденных кусков. И никаких «это я не хочу», «мне это не нравится», «можно, я у тебя попробую». В каждой тарелке аккуратная порция, каждый её полностью аккуратно съел.
- Прямо как в казарме, - пробормотала Ольга. - Это же семейный ужин. Тем более, ребёнок. Ребёнку всегда хочется что-то вкусненькое предложить.
- Так потом чай пили, - невозмутимо продолжает Кирка, - с печеньем и вареньем.

Варенье у неё ещё от Таньки и её мамы. У них дача, вернее, бабушкин дом в деревне, они каждый год много всего заготавливают. И Кирке  всегда подкидывали несколько баночек. Сама она варенья не варит и соленья не солит.

Кирка болтает с девчонками и прикидывает, кого позвать в свидетели на бракосочетание. Олеську? Нет, она язва ещё та, будет замечания всякие отпускать. Или, не дай Бог, Толику глазки строить. Она может.

Надьку? У неё ребёнок, муж, родители, она с работы летит домой. Да и приглашать одну неудобно, может отказаться, а муж её им в ЗАГСе и в кафе зачем?

И Наташка одна не пойдёт, у неё тоже муж, сын, чётко организованная жизнь. Правда, сейчас их размеренный быт всколыхнул приезд свекрови. Та приехала из Сибири, с узлами, чемоданом, корзинами в их новенькую кооперативную квартиру, привезла кучу даров природы и своего огорода. Приехала на месяц-полтора, познакомиться с внучком, которому только исполнился год, отпустить Наташку на работу, помочь по хозяйству. А потом, когда ребёнок привыкнет к ней, забрать его к себе на всё лето. А осенью, как подойдёт очередь в детский сад, привезти обратно. Теперь у Наташки на лице поселилось лёгкое недоумение, и она советуется с подругами:
- Девочки, вот вы мне скажите — чем нужно кормить годовалого ребёнка?
У всех дети постарше, чем у неё, и все охотно перечисляют, что должен есть ребёнок в год.
- Вот и я так думала, и мама говорила, и врач, и сама так его кормила. А свекровь, как ни посмотрю, кормит его пельменями. С бульончиком. Раз, вижу, пельмени, два. На обед, на завтрак. Говорю: мама, ребёнку же, наверное, нужно кашу варить, яичко, творожок давать, кефирчик, супчик, пюре, котлетку, курочку, овощи, фрукты. А она говорит: в пельменях есть всё необходимое, а если с бульончиком и со сметаной, то это полноценный обед. Тем более, мальчик растёт. Я своих троих так вырастила. Все богатыри, как на подбор!
Действительно, её муж, Вася, приходил, девчонки его видели. Высокий, широкоплечий, румяный, голубоглазый, спокойный, руки золотые.
- Я Васю спрашиваю: это правильно так? Он говорит, у них так принято. А молоко она ему даёт, и фрукты, и ужинает он с нами. Не волнуйся, мама знает, что делает. Ну, думаю, ладно. У меня ребёнок первый, я могу всего не знать. А пельмени она лепит каждые три-четыре дня, забивает всю морозилку. Ну, правда, вкусные, ничего не скажешь.

Ольга тоже не поедет к ним на полчаса, её интересуют такие мероприятия, где будут взрослые неженатые мужчины. Да и времени у неё нет — она ещё подрабатывает, сына куда-то на занятия возит. И на язык тоже острая.

Есть ещё несколько человек, но с ними у Кирки не такие отношения, чтобы приглашать на свадьбу. Но всё получилось очень удачно. Приятель Толика с работы сказал, что может заехать к ним в ЗАГС со своей подругой, им по пути, и после росписи они сразу поедут по своим делам. Кирка обрадовалась. Хорошо, что с её работы не надо звать никого, а то будут обсуждать потом. Да и на кафе тогда можно не тратиться, а поехать домой и там вкусненько поесть. Главное — штамп в паспорте и свидетельство о браке.

И они тихо расписались, пошли пешочком не спеша домой, купили по дороге торт «Абрикотин» и бутылку шампанского. И устроили праздничный обед — с салатом с кальмарами, жареной курицей, копчёной колбасой, свежими огурчиками со сметаной.

Бабушка была рада за Кирку, вышла их поздравить, обняла каждого, пожелала счастливой семейной жизни. Бабушка у Кирки была учительницей младших классов, а ослепла лет десять назад из-за диабета. Но за стол с ними не села, сославшись на плохое самочувствие. Не хотела портить молодым застолье своей неаккуратностью. Ей, как всегда, отнесли в комнату.

А Матвейка ел и таращил глаза, слушая, как мама говорит, что они с дядей Толей поженились, он теперь её муж и Матвейкин папа. И что у неё теперь фамилия дяди Толи — Сидорова, и Матвейке поменяют, так положено. И она сходит в школу, и там впишут в журнал новую фамилию и отца. У них теперь полная семья, и, если кто будет его обижать, пусть он говорит, что придёт папа и разберётся.

Матвейке всё очень нравилось, он только не понимал — как это, вчера дядя Толя был папа Анечки и Юры, а сегодня стал его папой? Но долго на этой мысли задерживаться не стал. Эх, жалко, Гриша сегодня у бабушки, Матвея распирало желание поскорее рассказать ему важные новости.

Он наелся так, что еле дышал, и осоловел. Ушёл в маленькую комнату, лёг на свою кровать, и они с бабушкой немножко поговорили о переменах в их жизни. И буквально на полуслове он заснул.

Кирка пришла на работу в новом платье и с кольцом. Девчонки встретили её радостно, поздравили, подарили букет цветов и красивый набор — льняная скатерть и салфетки. Она не ожидала и подумала, что, наверное, надо было принести торт или конфет к чаю. У них, если у кого день рождения, всегда приносит угощение для коллег, а они ему — подарок. Да, не подумала. В обед сходила в ближайший магазин, купила торт, «Ленинградский». Попили чаю.

- А чего ты так мрачно вырядилась? - спросила Ольга, - всё-таки свадьба, радость.
Платье на Кирке было, действительно, несколько мрачноватое. Тёпленькое, из плотного полушерстяного трикотажа, с длинным рукавом, с воротничком, с пояском. Расцветка оригинальная — от правого плеча до левого края подола чёрное, а всё остальное серое. На спине так же наискосок, но наоборот — справа серое, слева чёрное. Две краски всего, а в глазах рябит.
- Это мне Толик в коммерческом магазине купил, польское. Я сама выбрала. В нём восемьдесят процентов шерсти, цвет оригинальный и в то же время не маркий. Очень аккуратненькое платьице!
- А, ну ясно, - пробормотала Олеська.

Семейная жизнь у молодой семьи Сидоровых была замечательной. Тихой, спокойной, экономной, аккуратной. Толик носил из магазина сумки, устранял все бытовые неполадки, занимался с Матвеем. Мальчик стал лучше учиться и вообще стал увереннее и веселее, а мама спокойнее и мягче.

Кирка постоянно брала на работе билеты на разные концерты, спектакли, Толик у себя тоже — тогда в организациях было очень хорошо налажено распространение билетов на различные мероприятия.
- Каждую неделю куда-то ходите, - удивлялись девчонки, - как всё успеваете? Тут домашних дел невпроворот, дай Бог, раз в три месяца в выходной куда выбраться, а вы даже в будние дни умудряетесь.
- Да, девочки, - с достоинством объясняла Кирка, - жить надо красиво, культурно. А не как Танька — в театр не вытащишь, вечно вся в детях, в хозяйстве, в халате. Клуша.
Слово «Танька» у неё звучало как что-то малоприличное.
- Толик устал от этой мещанской суеты, он говорит, ему даже редкий поход в кино был, как глоток свежего воздуха. Он там задыхался. И его не ценили, только требовали и навешивали всякие обязанности. И разговоры все только о детях и о хозяйстве. Ни о книгах, ни о спектаклях, ни о выставках. Никакой духовной составляющей.
- О как! - восхитилась Ольга. - А с тобой он, значит, живёт красиво. С духовной составляющей.
- Да, - серьёзно отвечала Кирка, - ему очень нравится. Он говорит: я и не знал, что в браке можно так жить. У меня даже халата нет, только банный, пушистенький. А у Таньки халат — основная одежда. Как у её матери. Две клуши, день-деньской стирают, кипятят, готовят, чего-то варят, закручивают. В квартире вечно жарко, пар, дети галдят, тесно. А у нас чисто, тихо, порядок, ничего лишнего. После работы встретимся, поедем куда-нибудь, домой возвращаемся, Матвей и бабушка уже спят у себя, красота. В следующие дни вспоминаем, обсуждаем. А раньше он что видел?
Собираясь с мужем в очередной культпоход, Кирка давала Матвею наказ: сделать уроки, покормить бабушку, помыть посуду, подмести пол, вынести мусор. Матвейка беспрекословно выполнял.

Ну, всё хорошо. Было лишь одно невыносимое «Но», вызывавшее у Кирки глубокое возмущение: Танькины дети, завидев папу, а видели они его во дворе почти каждый день, бросались к нему с радостными воплями и не хотели отпускать. И он подхватывал их на руки, оживлённо с ними разговаривал, целовал, смеялся, задавал вопросы, и Кирка видела, что он полностью в курсе их жизни, и подозревала, что он днём созванивается с Танькой. Уж очень подробно он знал и о сопельках, и о порванном ремешке на сандалике, и о новой кукле, и о поцарапанной коленке, и о бабушкиных блинчиках, и о посещении с мамой зубного врача.

Эти постоянные лобзания на виду у всего двора бесили Кирку до трясучки. Ну, ладно, когда он просто ушёл от жены. Ладно ещё, когда просто развёлся. Но теперь, когда он официально вступил в новый брак! Она искренне была уверена, что штамп в паспорте автоматически прекратит всякое общение Толика с его старой семьёй. У него теперь другая семья — жена, сын. Почему Танька не объяснит всё это своим детям? Что за бестактность — каждый день торчать во дворе именно в то время, когда они возвращаются с работы?
- Ну, ты же не нашла себе свободного мужика в другом районе, отобрала у подружки, по соседству, да с детьми. Один дом, один двор. Знала, на что шла. Теперь терпи. А как ты себе это представляла? - весело и безжалостно говорила Олеська, и Кирка видела, что все остальные её поддерживают.
- Значит, не совсем пропащий мужик, совестливый, - вторила Ольга, - детей любит, стыдно ему перед ними.
- А перед Матвеем не стыдно?
- А в чём ему стыдиться перед Матвеем? Он ему ничего не должен. Тебе грех жаловаться. Сама говоришь, он с ним и уроками занимается, и покупает ему всё, и не обижает. А там родные.
- Но он же с ними развёлся!
- Разводятся с женой, а не с детьми. Так что, прими как данность, что у него двое маленьких детей, которых он любит.
- Не знаю. Вот мой муж, первый, ни разу про Матвея не вспомнил, только алименты через бухгалтерию, и всё. Ни игрушки, ни шоколадки, ни с днём рождения, ни с Новым годом.
- Ну, ты себе такого выбрала, а Танька Толика.

Во дворе симпатии тоже были на стороне Таньки. Она спокойно ходила, гуляла с детьми, сидела на лавочке, открыто на всех смотрела. Возле неё всегда крутились другие дети, их родители, из их компании доносился смех, который обжигал Кирку подозрением, что смеются над ней. Она и раньше не водила ни с кем дружбу, а сейчас с ней перестали даже здороваться. Шла по двору, как прокажённая. Конечно, у Таньки мощный тыл — мать, отец, оба в силе, работающие, уважаемые люди. А у Кирки? Мать-пьянчужка, хорошо, хоть живёт теперь не здесь, да слепая бабушка.

Однажды Толик принёс с работы четыре билета на детское представление — для Матвея, своей дочки и для них с Кирой. Кирка оскорбилась до глубины души и наотрез отказалась. Толик не осознал всей глубины вопроса и простодушно сказал:
- Ну, ладно, с Татьяной детей сводим, пусть она тоже развлечётся, развеется.
Кирка кипела негодованием, Толик не понимал:
- Ты же не хочешь идти, билет пропадёт, а сынок маленький ещё, не высидит.
Кирке одинаково невыносимо было и идти с его дочкой, и сидеть дома и представлять, как он там развлекается с дочкой и с Танькой.
- Сходи с ними один.
- Почему? Одному с двумя детьми в транспорте и в театре трудно. Вдруг дочка в туалет захочет? С тобой или с Татьяной было бы удобнее.
Что значит «с тобой или с Татьяной»? Ему что, всё равно?
- А на чужом несчастье своё всегда кривым вырастает, - без капли сочувствия напоминала злоязыкая Олеська.

В результате Толик поехал с Матвеем, дочкой и с Танькой. Кирка чуть не лопнула от злости, когда он в радостном возбуждении бегал к телефону, договаривался, уточнял. Потом оказалось, что Танька взяла с собой и младшего сына, ему вход был бесплатный, без места.

Они уехали, и их долго не было. Очень долго. Кирка уже и по хозяйству много всего сделала, и бельё перегладила, и бабушку помыла, а их всё нет.

Вернулись они уже чуть не к ужину, весёлые, радостные. Матвей взахлёб рассказывал, какой классный был спектакль, и они пили в буфете газировку и ели пирожные! Он первый раз был в театре. Кирка никуда его не водила, считала, что тех культпоходов, которые организует школа, вполне достаточно.
По всему было видно, что денёк у них прошёл просто замечательно. Оказалось, после театра они погуляли в парке, потом пошли проводить Таньку с детьми домой — тоже мне, джентльмены! - а там их пригласили остаться на чай с пирогами. И они наелись пирогов и куриного супа, и напились чаю со сладостями и немножко поиграли в настольные игры.

Кирка была в бешенстве. Толик и Матвей смотрели на неё с детским недоумением: в чём они провинились?

Кирка поняла: в одном дворе покоя не будет. Надо переезжать. Но их маленькую двушку-распашонку в панельной пятиэтажке - на первом этаже, без балкона, далеко от метро - ни на что приличное не сменяешь. И она то ли с наивностью, граничащей с идиотизмом, то ли с наглостью, масштаб которой ставит в тупик, обратилась к Надьке:
- Слушай, у вас трёшка? Давайте с вами поменяемся?
Бедная Надька опешила от такого выгодного предложения. Девчонки возмутились:
- Ты соображаешь, что говоришь? Им зачем этот обмен? Ради чего всей семье с пожилыми родителями и с ребёнком сниматься с места, переезжать, весь свой привычный уклад ломать, менять школу, поликлиники? Чтобы тебе с хахалем спокойно жилось? Она, между прочим, замужем, и помогать той, которая одну семью уже разрушила…
- Не с хахалем! Толик мой муж.
- И что ты ей предлагаешь? Из большой трёхкомнатной квартиры с огромной кухней в кирпичном доме, в хорошем районе, между парком и работой, переехать у тебе на окраину в хрущёвку на первый этаж, в двушку с четырёхметровой кухней? Впятером? Им это зачем?
- Ну, они недолго там проживут. У неё же отец инвалид войны. Сразу встанет на очередь, ему быстро новую квартиру дадут, большую.  Вот и окажется: и мы в другом месте, в хорошей квартире, и они в новой.
Девчонки обалдели от такой незамутнённой непосредственности.
- Мы не хотим никуда переезжать. И родители никогда не согласятся. - Растерялась Надя.
- И если они переедут, то ничего её отец не получит, - объяснила Наташка, заочно учившаяся в их же институте на юрфаке, - получится, что он намеренно ухудшил свои жилищные условия, а в таком случае ничего не полагается.
- К тому же, он уже получал  квартиру, больше не положено, - добавила Надя.

Не вышло. А жаль. Кирка решила не сдаваться, написала несколько объявлений, развесила недалеко от работы. Позвонили несколько раз. Предложили однокомнатную квартиру с доплатой, причём доплатить должна была Кирка, а не ей. И ещё двое хотели обменять комнату в коммуналке, но, поподробнее узнав про квартиру, отказались даже приехать посмотреть.

Между тем в стране происходили неожиданные и пугающие события. Везде резко стали закручивать дисциплину. Опаздывать, отпрашиваться, уходить пораньше, подменяться между собой, брать отгул за рабочую субботу, когда хочется, стало невозможно.

Говорили, что в транспорте и на улице останавливают людей и спрашивают, почему они гуляют в рабочее время. Рассказывали историю, похожую на анекдот, будто бы проверили в середине дня очередь в первой секции ГУМа, и там оказались сотрудники МИДа. Ну, уж если даже сотрудников МИДа трясут…

- Девочки, ну, это невозможно! До минуты требуют фиксировать приход-уход-обед, отгулы. Ладно, мы тут на отшибе, от начальства далеко, и то из центрального корпуса звонят постоянно. Я тут кручусь, как уж на сковородке. Всем же надо и к врачу, и в магазин. Вы как хотите, а я думаю, что сейчас самое время смотаться от всего этого.
- Куда?
- В декрет!
- А точно!

Почти у всех девчонок было по одному ребёнку, и все мечтали о втором. А правда, самое подходяще время. И разница с первым будет не такая большая, и беспокойное это время дома пересидеть, по уходу за малышом. А там, глядишь, всё и утихнет.
И действительно, Олеська вскоре сообщила о беременности, вслед за ней Надя, ещё двое с соседней кафедры, и на абонементе трое собрались за вторым, а двое за первым.

Кирку дисциплина не пугала. Она не опаздывала, почти не отпрашивалась. Её беспокоило другое. Они жили с Толиком уже полгода, а он всё так же общался с детьми и, похоже, с Танькой. Непонятно было, кого он считает своей семьёй. А Кирке Толик был нужен в единоличное распоряжение. Она стала думать, чем его загрузить, отвлечь, привязать к себе. Устроить на вторую работу? Записать в спортзал, в бассейн, и ходить вместе с ним? Но Толик абсолютно неспортивный, а у неё уже нет ни желания, ни сил. Тут она прислушалась к разговорам девчонок-коллег и поняла: вот он, выход! Надо родить общего ребёнка. Толик любит детей. Появится маленький, и ему станет не до… этих. Правда, сама Кирка детей больше не хотела. Ей одного Матвея хватило с лихвой. Но чем ещё отвлечь Толика от бывшей семьи? Только клин клином.

И вскоре Кирка присоединилась к команде девчонок, вперевалочку приближающихся к декрету.

Толик был рад, они уже заходили в Детский мир, прикупали вещички. В магазинах пусто, так что надо приобретать всё заранее. Однажды Толик принёс домой большую сумку и сказал: вот, Татьяна передала. Кирка чуть не упала. Да когда это кончится? Сумка стояла в прихожей и вызывала у Кирки противоречивые чувства: хотелось выкинуть её за дверь, желательно прямо в лужу, в грязь и в то же время заглянуть, посмотреть, что там. Улучив момент, когда Толик был в ванной, открыла. Ровными стопочками были сложены чистые и отглаженные детские одёжки — на мальчика и на девочку, лет примерно до полутора. Кирка ничего из Матвейкиных вещей не хранила — о втором ребёнке даже не думала. Что-то пускала на тряпки, что-то отдавала дворничихе. А Танька берегла. Ни за что не возьмёт она эти тряпки, которые будут напоминать Толику его … тех детей. Но с детской одеждой в магазинах было плохо, в коммерческих дорого, да и смысл покупать младенцу дорогое? Она и Матвею старалась покупать в комиссионке. Сумка простояла несколько дней, Кирка за это время пережила целую гамму чувств, после чего исключительно из соображений практичности и целесообразности убрала в стенной шкаф.

Они купили подержанную коляску, кроватку. Сделали небольшую перестановку в комнате. Готовились. Матвей ходил притихший, чувствуя приближение каких-то перемен.

Тут очень вовремя умерла бабушка. Слава Богу, не дома, в больнице. Тихо ушла во сне. У Кирки был ещё небольшой срок, она и похоронила, и комнату маленькую всю вычистила, вымыла, выбросила весь хлам. Когда малыш подрастёт, определят его туда, к Матвею. Будет детская. А пока Матвей боялся спать один, приходилось включать ему ночник и оставлять приоткрытой дверь. Толик заходил по вечерам, разговаривал с ним. Кирка пыталась подслушать, но они всегда плотно закрывали дверь.

Ходила Кирка тяжело, мучил токсикоз, падал гемоглобин и давление, отекали ноги. Не рада была уже, что решилась. Но терпела. Невыносимо было видеть, как он тетешкается с Танькиными детьми, нужно поскорее занять его руки своим ребёночком, маленьким, постоянно требующим внимания.

И как напророчила — родила на месяц раньше, маленького слабенького мальчика. Тишине, чистоте и порядку в доме пришёл конец. Ребёнок был беспокойным, болезненным, плохо спал, не брал грудь, беспрерывно кричал. Кирка носилась с ним по врачам, приходилось сцеживать молоко, хранить в холодильнике, подогревать — это вместо того, чтобы дать грудь, и всё. Успокаивался он только на руках, но Кирка была принципиальной противницей того, чтобы приучать к рукам. А кроме младенца был ещё Толик, хозяйство, Матвей. Кирка ничего не успевала, уставала и хотела только одного — спать. В результате у ребёнка оказалась грыжа, а у неё мастит.

Толик брал на себя всё, что только можно. Приходя с работы, полностью занимался ребёнком, давая Кирке возможность что-то поделать, отдохнуть. Кормил из бутылочки, купал, носил на руках, укачивал. Кирка сначала злилась, что «приучает к рукам», потом перестала обращать внимание ради возможности хоть немного побыть в блаженной тишине. И за Матвейкиными уроками он успевал присматривать, не выпуская из рук младшего, и ужина не требовал, ел, что найдёт, сам готовил что-то простое, кормил их с Матвеем.

Красиво погулять по скверику под руку с мужем, тихо покачивая колясочку, никак не получалось — ребёнок не спал, извивался и орал благим матом. Это очень напоминало прогулку с маленьким Матвеем, которая закончилась для Кирки унизительной пощёчиной на глазах постороннего человека и разводом. И она подсознательно всё время ожидала, что Толик не выдержит, разозлится, накричит на неё, а то и ещё чего похуже. Но нет, он был спокоен, невозмутим, с удовольствием возился с малышом и управлялся с ним ловчее, чем Кирка.

Назвали его Николаем, как отца Толика. Кирка не спорила, надеялась хоть так завоевать расположение свёкров. Они с Толиком один раз ездили к ним в гости, когда только поженились — надо же познакомиться. Родители встретили вежливо, пригласили к столу, видно было, что Толика любят. К Кирке никакого интереса не проявили. Как будто он не с женой пришёл, а так, со случайной знакомой. Отец обсуждал с Толиком покупку двухъярусной кровати для Танькиных детей, мама вела с Киркой светскую беседу о ничего не значащих пустяках, показывала своё вязанье.
- Это вот носочки для Анечки, и Юрочке свяжу такие же, но с голубыми полосочками, а ещё в журнале интересная выкройка тёплой шапочки, хочу связать обоим, сейчас шерсть подходящую ищу.

И всё в таком духе. Понятно было, что внуков они обожают, с Танькой и её родителями постоянно на связи, и отношения у них самые близкие. Своего отношения к тому, что Толик развёлся и снова женился, они никак не показали. Кирка ушла от них в бешенстве. Какая бестактность! И неуважение — к ней, а главное, к сыну! Толик не усматривал никакого неуважения или бестактности и успокаивал Кирку тем, что им нужно привыкнуть.

Ну, а потом родился Коленька, и конечно, его нужно было показать бабушке и дедушке, предъявить козырь — дедово имя, чтобы они привыкали к новому внуку.
Визит прошёл совсем не так, как хотелось Кирке. Коле было три месяца, он уже нормально ел из бутылочки смесь — молоко у Кирки пропало. Одели и запеленали его во всё новое, красивое, в гостях развернули и гордо продемонстрировали. Он тут же зашёлся криком, Толик взял его на руки.

И Кирка узнала, что их старший внук родился крупнее, чем сейчас Коля, был спокойным и хорошо спал, и кормила его Таня грудью до года. Так же, как и дочку.
Всё это говорилось не в упрёк, мило и доброжелательно, как, например, в разговоре с соседкой. Подарили Коле шерстяной костюмчик на годик, две погремушки, вязаные носочки — на сейчас. Носочки были из той же пряжи, что и связанные для Танькиных детей, но с голубыми и розовыми полосочками вперемежку. Понятно, что связали из остатков, чтобы не пропадали. Побыли они  там полтора часа. За всё это время Коленьку ни разу не взяли на ручки, не спросили про Матвея, не договорились о следующей встрече. Кирка возвращалась домой злая и разочарованная. Чем её дети хуже Танькиных?

Пару раз Кирка ездила на работу — отдать больничный, получить деньги. Заходила к своим в читальный зал. Узнавала новости. Один раз встретилась там с Олеськой.

Олеська выглядела ослепительно. Она жила недалеко от института и, оказывается, гуляя, частенько заруливала на работу — поболтать, пообщаться. Оставляла коляску в вестибюле и поднималась с ребёнком к себе. Родила она девочку, назвала Машенькой. Ребёнка у неё тут же забирали девчонки и тетешкались с ней по очереди. Олеське наливали чаю, а она  прихватывало что-нибудь сладенькое, и они душевно пили чай, передавая с рук на руки малышку. Машенька была плакатный младенец — румяная, пухленькая, голубоглазая, в перевязочках. Спокойная, улыбчивая, с интересом всё разглядывала, ко всему тянулась, гулила и была очень милой и забавной. Кирке тогда тоже дали её подержать на коленях. Маша была на два месяца старше Коли, но крупнее и тяжелее раза в два. Кирке было неприятно её держать, и она передала её Ольге, которая тут же прижала девочку к себе, закружила, поцеловала в макушечку.
Вот за что такой ребёнок Олеське, неверной жене?

Рассказали, что Надя родила мальчика и тоже заглядывает на работу, когда гуляет. Всё у неё хорошо. Вот-вот должна родить Наташка.
- А ты чего без сынули? - спросили девчонки, - показала бы, похвалилась. А с кем он у тебя сейчас?
- Толик отгул взял.
- Надо было мужика с работы дёргать, села в автобус и приехала, от тебя же полуэкспресс ходит.
- Ты рада, что опять мальчик? Или дочку хотела? А Толик твой рад? Он-то кого хотел? У него ж и мальчик, и девочка уже есть.
Язвы.
- Рад. И я рада, что мальчик. Матвею девять лет, нечего ему на что не надо смотреть.
- Ну, ты заходи! С сыночком!

Когда Коле исполнился год, ни о каких яслях не могло быть и речи. Кирке дали справку в поликлинике, и она продлила декретный отпуск ещё на год. К полутора годам он выправился, они все стали спать ночами, Кирка успевала приготовить обед и прибраться. Но было два отравляющих жизнь момента.

Первый — двор. Очень неприятно было, когда гуляешь с Колей, и вдруг прибегают Танькины дети и лезут в ту же песочницу. Как себя вести? Кирка со своим характером склонна была остаться на месте и гулять как ни в чём не бывало. Но уж очень проигрывал Коленька в сравнении с подросшими уже братом и сестрой по отцу. Кирка стала ходить с ним в другой двор. Получалось, что Танька со своими детьми её выжила.

Второй — поликлиника. Просишь карту в регистратуре, спрашивают: Сидоров? Юрий?
- Нет, Николай.
- Как же? Вот, ваша улица, дом…
- Квартира другая. Ищите лучше.
- А-а-а… Этот? Вы не родственники?
А сколько раз то участковый, то сестра просили:
- Передайте Сидоровым, что их анализы пришли, пусть заберут. Татьяна Сидорова рецепт забыла, не передадите? Не знаете, как там Сидорова, идёт на поправку? Что вам, трудно? В одном доме живёте, и отчество, я смотрю, у детей одно.
Всё это доводило Кирку до белого каления. Хоть фамилию меняй. Ага, имя дедово дали, чтобы старика умаслить, а от фамилии его отказаться? Не простят. Да и Толик не согласится.
И снова она возвращалась к мысли, что лучше всего сменить место жительства. Да, но как?

Однажды, сидя на лавочке в чужом дворе, Кирка услышала разговор двух женщин. Одна рассказывала о своей знакомой. У неё была дочь, и она ждала ещё двойню. И вот положили её в роддом, она благополучно родила двоих мальчиков и письменно отказалась выписываться и уходить домой, пока ей не дадут ордер на квартиру. Она пролежала полторы недели и из роддома поехала прямиком в новую квартиру. В современном доме, большая трёшка! И хотя женщина уточнила, что та знакомая до этого много лет стояла в очереди на улучшение жилищных условий, и рождение именно двойни являлось основанием внеочередного получения, Кирка на это внимания не обратила. Вот он, выход! Надо родить третьего ребёнка, получить статус многодетной семьи и получить новую квартиру в новом доме! Правда, детей она больше не хотела. Но иначе никак не выбраться из двора, оккупированного Танькой со своим выводком. Да и тесно уже в их «распашонке». Тем более, Кирка уже выспалась и как-то привыкла сидеть с ребёнком. Правильно, так и надо — не выходя на работу, из декрета в декрет. Легче двоих подряд на одном дыхании вырастить, чем через перерыв. Потом уже не захочешь.

С Толиком советоваться не стала — вдруг не одобрит? Ему-то удобно, все дети рядом. Просто в один прекрасный день обрадовала его новостью, что у них снова ожидается пополнение.

На этот раз родилась девочка, тоже недоношенная, слабая, беспокойная. Назвали — Галя, Галчонок. Всё началось по новой. Недосып, плач, врачи, кавардак в квартире. Толик стоически переносил все тяготы, снова вставал по ночам — чтобы дать поспать Кирке и просто потому, что она не могла успокоить и укачать ребёнка. Но было видно, что он вымотан до предела — исхудал, осунулся, почернел лицом, начал лысеть.

Однажды, гуляя с Колей, встретил Таньку с детьми. Стали гулять вместе, одной семьёй. Танька была ласкова с Колей и с сочувствием смотрела на Толика. Как он сдал!.. Тяжело ему. Дети стали звать папу к себе домой на ужин. Кирка была дома с приболевшим Галчонком, он надеялся, может, они поспят вместе. По крайней мере, ей будет легче, если их с Колей подольше не будет дома. Пошли.

В доме было неожиданно убрано, просторно, чисто, тихо. Ну да, дети выросли, дочка уже в первый класс пошла, как Матвей, когда у них с Киркой всё завертелось. Сыну шесть лет. Большие, умные, воспитанные дети. Исчезли разбросанные игрушки и одежда, всё на местах. Своими силами сделан косметический ремонт, небольшая перестановка. Они вкусно поели, попили чаю не спеша, поиграли. Толик ощущал блаженство. Он развалился на диване, глаза его осоловели, к нему привалились все дети, и он таращил глаза, чтобы под их тёплой тяжестью не заснуть.

Наконец, распрощались. Ещё подходя к подъезду, услышали вопли в три голоса. Плакал Галчонок, ревел Матвей, орала Кирка. Толику, который засыпал на ходу, пришлось всех успокаивать, выяснять, наводить среди них порядок. Красная от злости Кирка даже не спросила, где они были так долго.

Кирка получила удостоверение многодетной семьи и пошла в жилотдел. На очередь поставили, хотя по метражу они не проходили. Но — трое разнополых детей. Но сказали сильно не надеяться. Как раз в это время началось сокращение строительства, очереди на жильё встали намертво, как в пробке.

Жить стало тяжело. Толику на работе задерживали зарплату, отправляли сотрудников в неоплачиваемый отпуск. Таньке легче — родители её работали плюс ещё получали пенсию, от Толика шли алименты, да и так он ей подкидывал на детей. И дача у них была — картошка, все овощи, яблоки, ягоды. У Кирки только нерегулярная теперь зарплата мужа за вычетом алиментов, смешные алименты на Матвея да копеечное пособие на детей. А их, между прочим, трое!

Повсюду создавались какие-то частные предприятия, кто-то зарабатывал большие деньги, для них открывались новые магазины, в которых было всё. Но цены!..
Кирка стала уговаривать Толика уйти с завода, где он работал много лет по своей специальности, и устроиться куда-нибудь на хорошую зарплату.

Ещё она заставила его подать заявление в суд на уменьшение алиментов. Мыслимое дело — отнимать у троих детей, чтобы дать двоим? Толик сопротивлялся изо всех сил, но Кирка победила. Суд иск не удовлетворил, всё осталось, как было. Толик, кажется, был рад.

Завод свой Толик любил, но производство сокращалось, площади сдавались в аренду, с зарплатой совсем беда. А у него ж дети. Хотя он и надеялся, что всё скоро наладится - не может быть, чтобы такое безобразие длилось долго! - но пришлось уйти. Многие уже уходили. Через месяц устроился по знакомству в фирму, обслуживающую лифты. Зарплата приличная, но удовольствия от работы никакого. Но — сейчас не до удовольствий.

Несмотря на все трудности, дети росли, становилось легче. Коленька уже ходил в детский сад. Кирка с тоской вспоминала прежнюю красивую и культурную жизнь — с театрами, выставками, концертами, ужинами в кафе, чистым, тихим домом. Кто отнял у неё это всё? Танька. Чтобы забрать себе.

Это она теперь ходила в новом плаще и туфлях, с новой сумкой, она возила нарядных детей на различные мероприятия. И Толик уже два раза ездил вместе с ними с Матвеем. Кирка бесилась, но поделать ничего не могла.

Наконец, и Галчонок полетел в детский садик. Можно Кирке возвращаться на работу, на одну обрезанную зарплату никак не прожить. Она проработала два месяца, получила деньги, воспряла духом. Жизнь стала казаться не такой уж беспросветной. И у неё появилось общение, хоть поболтать с девчонками, послушать, какие у других проблемы.

Наташка тоже родила девочку, как и хотела. Щекастую, глазастую, с золотистыми кудрями. Со смехом вспоминала, как отдала на лето годовалого сына свекрови  в Сибирь:
- Она его перед отъездом сводила в парикмахерскую, побрила под ноль. Говорит, так принято, потом волосы гуще растут. Ну, ладно. Уехали. До почты, чтобы позвонить, ей далеко, писали письма. Я пишу, спрашиваю: скажите, сын у меня кудрявый? Не отвечает. Про всё пишет, про это нет. Я опять: сынок мой кудрявый? У него волосы кольцами вились, а говорят, после такой стрижки бывает, что потом прямые растут. Наконец, пишет: кудрявый. Ну, думаю, хорошо.

Девчонки на работе увлеклись рукоделием — шитьём, вязанием, модным макраме. Делали выкройки, менялись журналами. Наташка говорила:
- У меня в работе всегда три вещи: одно что-то я шью, другое вяжу и ещё по схеме макраме плету. То одним позанимаюсь, то другим, по настроению.
Приносила свои изделия показать — очень красиво, аккуратно. И другие девчонки то в новой юбке придут, то в новой кофточке, шапочке. Показывали, что связали детям. Стали дарить на 8-е марта подвесные плетёные кашпо. Всё своими руками. Очень классно.

Кирка ни к какому рукоделию склонности не имела. А теперь подумала: жалко, полезная вещь, можно сэкономить, что-то перешить, перевязать. Но учиться уже не хотелось. А Танькиным детям, да и ей самой бабушки с двух сторон навязывают. А её детям только раз через Толика передали две пары носков, и всё.

Олеська смеялась: её Вовка по дому делает всё, но вот детей одевать не умеет. Обязательно что-нибудь забудет, перепутает, то наизнанку, то не на ту ногу.

Наташкин муж умел всё.
- У нас с Васей полная взаимозаменяемость. Он и покормит, и оденет, и уложит, и погуляет. И всё по режиму. И порядок наведёт. И детей ко всем занятиям привлекает. Они за собой всё убирают. Я, если ухожу куда, всегда спокойна.
- Толик тоже по дому и с детьми всё делает, - сказала Кирка и осеклась: у них-то нет полной взаимозаменяемости, она не во всём может Толика заменить, особенно в том, что касается детей.

Она решила тоже научиться вязать, девчонки сказали, что научат её в два счёта, хоть самому простому — шарф, шапочку. Она купила спицы, красивую пряжу, но тут случилось такое, что стало не до рукоделия.

Мать вернулась домой. Поругалась со своим сожителем и ушла от него. Опустившаяся пьянчужка, опухшая, беззубая. Куда её? К детям? К себе в комнату, где тоже маленький Галчонок? Освободить для неё детскую комнату, а самим впятером в одной? А как на работу уйти, оставить её одну? Она напачкает, порушит весь порядок, приведёт собутыльников. В доме уже появился запах перегара и немытого тела. Кирка была в ужасе.

Мать вела себя воинственно. Она знала Киркину лаф стори и не одобряла. Делала вид, что не замечает Толика и младших детей и вообще не знает, кто они такие. Ласкала только Матвейку, хоть он и шарахался от неё. Жалела его, причитала:
- Бедный ты мой, внуче-е-ек!.. Мать-то, глянь, мужика себе нашла, новых детей нарожала, не до тебя теперь. Никому-то ты не нужный, только бабушке. Кровинушка ты моя-я-я!..

Кирка погнала её в ванную, отмыла, отстирала. Мать приободрилась, стала напоминать, что Толик живёт тут без прописки, а вот она сообщит, куда следует. Кобель, одну бабу бросил с двумя детьми и тебя бросит.

Кирка перевела Колю к себе в комнату, Матвей стал жить теперь с другой бабушкой.

Вернувшись несколько раз с работы и застав дома пьяные компании, устав убирать после них, лишившись небольшой суммы денег, пропавшей из коробки, увидев незапертую дверь, испоганенный унитаз и раковину, Кирка решила сдать мать в ЛТП. Пусть её там принудительно полечат. Может, перестанет пить. А нет, то хоть пару месяцев от неё отдохнуть. Сходила к участковому. Оказалось, что ЛТП теперь нет. А есть платные похмельщики, которые за сумму в половину её зарплаты приедут домой, поставят капельницу, выведут из запоя. И что сделает мать сразу после того, как её выведут из самого любимого состояния? Правильно, пойдёт и напьётся.
Она даже сходила к тому мужику, с кем мать жила последние годы, в надежде их помирить. Но у него уже жила новая тётка, точная копия матери.

Она попыталась устроить её на работу, уборщицей. Конечно, её не взяли. Кирка написала заявление на отпуск, осела дома, чтобы следить за порядком. Что делать дальше, думать было страшно.

Пока она барахталась в проблемах, создаваемых матерью, как-то немножко отвлеклась от Толика. А он, оказывается, потихоньку от неё погуливал. С кем? С Танькой. Всё чаще он с младшими детьми присоединялся к Таньке со старшими детьми, они куда-нибудь вместе ходили, ездили, потом шли к ним домой, вместе проводили вечер. А потом оказалось, что он и один заходил несколько раз. Сбегал от невыносимой обстановки в доме у Кирки в чистую, тихую, уютную квартиру Таньки. Чтобы успокоиться, расслабиться, отдохнуть. Побыть вместе с мягкой, тёплой, лёгкой характером Танюхой. Он жаловался ей, она его жалела, утешала. Он каялся, просил прощения, она не держала зла. Жалость, сладость покаяния и прощения заронили в лоно Таньки семя новой жизни.

Когда Кирка опомнилась и посмотрела, наконец, на своего мужа внимательно, он уже определился: с Танькой гораздо лучше. Тем более, у них будет ребёнок.

Какое-то время он пожил на два дома, но недолго. Кирка никак не могла поверить в происходящее. Как же так? Ведь у них же дети! Семья. Как он мог? Ведь всё было так хорошо, красиво!

Танькины родители восприняли возвращение блудного зятя как само собой разумеющееся. Они уже несколько лет потихоньку перестраивали и утепляли свой деревенский дом, в этом году как раз оба вышли на пенсию и весной собирались съехать туда на постоянное жительство.

Кирка даже не заметила, как незаметно, потихоньку Толик вынес свои вещи. Сообразила только, когда он пришёл с работы, протянул ей деньги — треть получки и ключи от квартиры.
- Извини, Кир, но я не могу… Не получается у нас… Я домой хочу. Прости.
Подхватил подбежавших Колюню и Галчонка, расцеловал, осторожно опустил на пол и ушёл.
- Мам, а папа куда? - спросил Коля.
Кирка растерялась.
- Ушёл ваш папка, - ехидно объяснила пьяная бабушка, - а я предупреждала!

Кирка осталась одна. Ну, как одна? С тремя детьми и пьющей матерью. Денег было совсем мало. С детьми и с хозяйством в отсутствии Толика и при наличии активно отравляющей жизнь матери она не справлялась. Пятидневки, так выручавшей её с Матвеем, теперь не было. Матвей опять съехал на тройки. Стали мелькать и двойки. Коля и Галчонок бесились, дрались и не слушались.

Отпуск кончился, она вышла на работу. Нет бы матери, как порядочной бабушке, забрать внуков из садика, сходить в магазин, приготовить ужин, постирать. Куда там! Кирка забирала детей, шла с ними за продуктами, а они ныли и хотели гулять. Одних во дворе не оставишь, маленькие ещё.

А дома! Беспорядок, дым, вонь, на кухне сидят мать со товарищи, выясняют, кто кого уважает, а кто падла. Раньше Кирка уходила  на работу и знала, что лежит в холодильнике, что прикупить. Теперь нет. Приходишь — ни супа, ни котлет, грязная посуда громоздится и на подоконнике, и на столе, и на полу. Стол, плита, раковина — всё обляпано, залито, засыпано пеплом. Дети под ногами путаются, просят есть, включить мультики, Матвей лезет со своими школьными проблемами, пьяная мать сидит на табуретке, разглагольствует. Хоть вешайся.

Толик, с которым постоянно сталкивались во дворе, сочувствовал, но помочь не мог. Он в той квартире был никто, а мать — ответственная квартиросъёмщица. Но предлагал:
- Давай, я возьму детей, мы все вместе погуляем, потом я их приведу, во сколько скажешь. Или в окно покричи.
Так было бы легче, но Кирка не хотела, чтобы её дети гуляли с «этими». И она грубо кричала на детей, когда они просились погулять с папой.

Мать, почему-то не признававшая младших внуков, по отношению к Кирке совсем уж злыдней не была, даже где-то ей сочувствовала. Её саму бросил муж, когда Кирочка была совсем маленькой. Все они такие, кобели-и-и!.. И мать от души предложила Кирке испытанное на себе средство забыться — выпить. По маленькой!

Лекарство подействовало на Кирку самым волшебным образом. Она подсела на него с первого приёма. Видимо, наследственность затаилась до поры, а с первой каплей живительной влаги проросла и расцвела буйным цветом. Раньше она никогда не пробовала водку. Так, в праздник иногда чуть-чуть вина или шампанского, и всё.

Она раз пришла с перегаром на работу, два. Ей сделали замечание. Потом стали стыдить, ругать. Устроили собрание. Пытались поговорить по душам — чем ей помочь? Что интересно - строгой, сдержанной, «аккуратненькой» Кирке не было стыдно. Вообще. Прибегли к последнему предупреждению — объявили выговор. На Кирку это всё не возымело никакого действия. Потом её вызвали в отдел кадров, где уже сидела заведующая библиотекой, и предложили написать заявление по собственному желанию. Она написала и ушла. Вот так — быстро и просто — всё закончилось.

И работа закончилась, и семейная жизнь. По инициативе Толика их развели, теперь она получала алименты, как раньше Танька. Толик с Танькой сразу расписались снова, младший ребёнок, девочка, родился в браке.

Кирка хотела сначала поменять обратно фамилию себе и Матвею и навсегда забыть семейку Сидоровых, а потом махнула рукой. Бегать, хлопотать, менять документы… Уже ничего не хотелось.

В доме стали реже появляться сомнительные гости. Общее увлечение сильно сплотило мать и дочь. А если кто и приходил, Кирка уже не ругалась, как раньше, не выгоняла. Просто ставила на стол ещё одну стопку.

Дети теперь сами убегали во двор, едва завидев там отца. Гуляли, шли к нему, там ужинали, разбирались с Матвейкиными уроками. Матвей был уже подросток - некрасивый, трусливый, скрытный. Он стыдился и боялся матери и никому не верил. Кроме дяди Толи и тёти Тани.

Потом стали оставаться и на ночь. Спали на кушетке — или один Матвей, или Коля с Галей вместе, «валетиком». Троих одновременно уложить было некуда.

Материной пенсии не хватало толком даже на выпивку. На алименты не прокормишься. Кирка устроилась дворником в ЖЭК, и они стали работать с матерью вместе. Кто был в состоянии, тот и мёл двор. Начальство смотрело на это сквозь пальцы.

... Кирка собрала мусор в кучку и, используя в качестве совка кусок картона, сгребала его в детскую ванночку, стоящую на колёсах от старой детской коляски. Малая механизация, которую за две бутылки уступил ей предшественник. Кирка в своём польском платье - половина чёрная, половина серая. Наискосок. Поясок, правда, потерялся. Всё равно удобно — тепло и не марко. Сверху брезентовый фартук — последняя дань аккуратности.

Из своего подъезда вышли Толик, Танька, четверо детей. Пошли по тропинке к остановке. В сторону Кирки даже не посмотрели. Два мальчика, две девочки. Всё нарядные, весёлые. Из их выкриков Кирка поняла, что идут в кукольный театр и ещё потом будут ждать, когда пробьют сказочные часы на стене. Интересно, какое животное выглянет из окошка?
- Сова!
- Нет, поросёнок!
- А может, ослик?..

Кирка давно уже перестала переживать, что её дети прочно прибились к «той» семье. Охота кому-то их кормить, мыть, развлекать, да и пожалуйста. Ей легче.

Матвей дома. Он сегодня куда-то едет с классом. Просил деньги на билет и на дорогу. Кирка не дала. Нету. Но он себе будильник завёл, сам встал, собирается. Значит, Толик дал.

Дети все чистенькие, причёсанные. У девочек через плечо красивые детские сумочки. Одна из девочек — её, Киркина, дочка, Галчонок. Держится на руку Толика, скачет, подпрыгивает.

Танька вроде похудела, постройнела. Стрижка модная. С самой маленькой малышкой, видимо, приехала посидеть одна из бабушек. А может, её забрали на все выходные. И у Толика с Танькой руки развязаны. Могут со старшими и в театр, и в парк, и в кино. Красиво живут. Культурно. Кирка тоже когда-то…

- Ки-ирк!.. - доносится из форточки первого этажа, - заканчивай давай, водка стынет!
Мать, хохоча над своей шуткой, захлопывает форточку. Из подъезда выходит Матвей и, чтобы не попасться матери на глаза, бежит к школе окольной дорожкой. Кирка  торопливо сгребает мусор, торопится домой. Мать, она такая — может и без неё начать.

               
                23.02.2025