Колобок

         

          Солнце висело смертельно высоко.
          Настолько смертельно для его истерзанной, перебитой спины и ноющего правого бока с большой запёкшейся кровяной блямбой, насколько и спасительно – тень от его распластанного на этом плешивом каменном бугре тела залезла под него самого. И темное расплывчатое пятнышко коптера, за которым он наблюдал самым краешком правого глаза, а его мушиное жужжание еле слышал своим правым ухом, его пока что не видело...
          Он чуть вздохнул – насколько позволяла пульсирующая при каждом вдохе рана на боку – и прикрыл правый глаз. Ничего нового он всё равно не увидит. А так хоть всепроникающий свет не будет слепить и сушить его – тем более что слюны во рту на увлажнение давно уже не было. Да и сам язык весь совсем распух – и полностью заполнил собою пространство между двумя челюстями…

          - Да это же самый настоящий Колобок! – этот возглас заставил его повернуть свою мохнатую шею и задрать голову настолько высоко, насколько было возможно.
          Над ним стояла, заслонив почти всё видимое пространство, огромная фигура нового подошедшего великана. Такого большого он еще не видел. В течении нескольких часов, в тот угол, куда он забился, периодически выныривая из непрерывно двигающейся в разные стороны великанской массы тел, к нему подходили разные двуногие гиганты. Иногда – просто проходя мимо. Но вот того одного, кто, походя, вытащил его из душного мешка и бросил в эту щель между двумя павильонами, среди них не было. Те же, кто останавливался, наклонялись над ним, выдыхая самые различные – но все очень неприятные – запахи, имели разные по размерам маленькие, средние и большие фигуры. И все они брали его, смеясь, тискали, переворачивали на спину, для чего-то залезали своими толстыми или длинными и грязными длинными пальцами в рот, дули в уши, задирали ему хвост. Некоторые поднимали его тельце за загривок и трясли. Было очень неприятно и страшно…
          Однажды ему всё это надоело, и он слегка цапнул очередного мучителя за палец. И незамедлительно получил от него болезненный шлепок, сопровождаемый резкими непонятными звуками, которые издавал укушенный.
          Он взвизгнул – больше от обиды, чем от боли. И зажмурил глаза, увидев как рука «пострадавшего» замахнулась для нового шлепка.
          Но шлепка не было. Мало того, он почувствовал, что его аккуратно опустили обратно в этот темный, ставший ему уже почти что родным, закуток. И сразу же он услышал – тогда ещё непонятные ему звуки. Но запомнил их навсегда.
          - Да это же самый настоящий Колобок! – и, вынув аккуратно его из этого тесного и пыльного, уже привычного убежища, новый и добрый гигант поднёс его голову к своему огромному лицу и добавил.
          - Вот я тебя и нашел…

          Что-то вокруг него изменилось. Он повел чутким ухом.
          Смертельная машинка по-прежнему надоедливым шершнем жужжала в небе. Но вот звук у неё стал почему-то другим.
          Колобок повернул осторожно голову, положил её на передние лапы. В таком положении неба над собой практически не было видно. Но левое ухо освободилось – и тоже стало слушать. Точно, звук сделался неправильным. Каким-то дёрганным, обиженным. И вот тут, откуда-то из дальнего места – у еле виднеющихся, даже с этого лысого каменного холмика, в жарком мареве скал, где они были еще этим утром – что-то едва слышно щёлкнуло... Сразу же после этого жужжание превратилось в злой и беспомощный визг, который вдруг начал удаляться. Ещё немного – и уже глаза стали различать судорожно дёргающуюся мутную точку, старающуюся улизнуть за линию недалёких гор.
          Но у неё не получилось. Коптер в какой-то миг беззвучно завис на секунду в белёсой выси, а потом камнем рухнул вниз. Сдетонированный боезапас Колобок прочувствовал всем телом – вибрация сквозь камень передается не хуже звука. Да и звук пришел сразу – как раскатистый дальний гром, после которого обычно с неба начинают лить живительные потоки воды…
          Но это был не тот гром. А потому воды всё не было и не было…

          Великана звали Георгий – это имя Колобок запомнил уже через пару дней. Приходившие к ним другие великаны протягивали Георгию руку и говорили: «Привет, Георгий!», «Как дела, Георгий?», «Где был, Георгий?», «Ну, Георгий, где твоё чудо-юдо?»… Всех слов он ещё не понимал, но повторяющееся имя запомнил. Как и то, что у него теперь тоже есть своё имя – такое катящееся, круглое и ласковое – «Колобок».
          Жили они в маленькой, но уютной квартирке. Комната, кухня и прихожая там были одним целым. И Георгий, сложив  в несколько слоёв мягкое одеяльце, положил его сбоку от входной двери, показал на него и сказал короткое незнакомое слово «Место». Потом подтолкнул Колобка к этому одеяльцу.
          Одеяльце пахло Георгием. И ещё чем-то. Тем, что Колобок уже почти и забыл – лишь иногда, вспоминая во сне, смешно причмокивал губами. Оно пахло его недавним младенческим детством – и ещё материнским молоком…
          Георгий часто – иногда на целый день – куда-то уходил. И Колобок оставался один. За время отсутствия старшего друга и вожака он обследовал все углы своего нового пристанища, даже умудрился забраться под низкий диван, на котором Григорий спал по ночам – и вытащил из-под него зубами из дальнего левого угла забавную вещь. Она была круглой, вся в пупырышках – и смешно пищала, если её чуть сжать зубами… Когда Георгий вернулся под вечер и, уже привычно для Колобка, надел на него ошейник, намордник и взял в руки поводок – чтобы пойти прогуляться по необходимости (как и по утрам тоже), то Колобок лапой подкатил к его ногам это пищащее нечто.
          - Где ты её нашел? – Георгий наклонился, взял в руку резинового ёжика с пищалкой внизу. – Димка тогда так его и не нашел. Без него уехали… Оказалось – навсегда…
          Георгий положил игрушку на лежанку, потом присел перед Колобком и прижался своей головой к его голове.
          В этот вечер они гуляли очень долго. Вернее, гулял Колобок – бегал по специальной площадке, здоровался с уже знакомыми собаками, потом играл с ними, звонко лая и повизгивая иногда от удовольствия. А Георгий сидел на лавке. И смотрел на Колобка. Но смотрел невидящим взглядом, будто бы куда-то далеко – во времени и в пространстве…

          Передние лапы болели, кровоточили от порезов, полученных при взрыве мины. Но они работали. А задние были как чужие – не слушались, заваливались вместе с телом, то на один бок, то на другой. Правый бок начал опять тягучими толчками выдавливать из себя густую кровь. Но сильно идти ей не давал крупный железный осколок, прочно засевший в теле. И он же при каждом небольшом шаге, царапая своими рваными краями живую плоть, будто бы старался залезть поглубже, спрятаться и от солнца, и от косящего на него при каждом шаге собачьего слезящегося глаза.
          Колобок шел к тому месту, где ещё утром расстался со своим другом. На этой каменисто-песчаной пустоши каким-то невероятным способом пустили свои корни несколько корявых кустов акации. Именно в их тени Колобок оставил раненого после атаки дрона Георгия, побежав по приказу к его друзьям, находившимся в паре километров отсюда – в неглубокой расселине среди старых потрескавшихся скал.
          Как же тяжело Колобку давались эти длинные –всего в три сотни собачьих прыжков – метры до бледно-зелёного купола акаций. Иногда Колобок разрешал себе немного прилечь, передохнуть – от боли, от того тяжелого стука, что начал раздаваться в его голове. К тому же горячая каменистая поверхность, обжигая лапы при ходьбе, запекала текущую из раны кровь – и от этого приходило некоторое облегчение.
          До спасительной тени, где находился Георгий, осталось всего ничего, когда чуткие уши уловили ещё один звук – более грозный и беспощадный, чем жужжание дрона. Это было потрескивание и тяжелый шелест, переходящий в давящий гул вертолётных лопастей. И, собрав все свои силы, Колобок упорно заковылял к кустам акации… 

          Через год Колобок понимал уже почти всё, что говорил ему Георгий или те люди, что часто заходили к нему. К тому времени пёс перестал быть круглым и пушистым колобком, превратившись в лохматого, с редкими грязновато-рыжими пятнами на белой шерсти, рослого кавказца. На площадке, где он играл раньше, теперь с ним уважительно здоровались его старые знакомцы, а новый молодняк опасливо обходил его, а если Колобок просто приближался – хотя бы для того, чтобы что-то спросить – сразу опрокидывались на спину, подставляя беззащитные животики…
Вскоре Колобок с Георгием уехали.
          Сначала их везли на поезде – и Колобок ехал в специальном вагоне вместе с другими собаками. Все они сидели в собственных клетках. К Колобку друг приходил два-три раза в сутки. А к некоторым псам их друзья приходили редко – раз в два-три дня.
Потом была внушительно-страшная громада самолёта. Внутри было почти пусто – не считая десятка таких же пассажиров с псами, как и они. Перемещаться в чреве этого исполина было запрещено, и Колобок устроился у ног Георгия, стоически терпя возникшую боль в ушах, надсадный рёв за стеной и периодические позывы к срыгиванию, о которых он уже и забыл со времен своего щенячьего возраста…
          Потом они поселились на несколько дней в маленьком домике. Невдалеке шумело море – такое же огромное и солёное, как и тот океан, к берегу которого они изредка ходили с Георгием гулять. Только там вода была тяжелого серого цвета, а здесь – была прозрачно-голубой и будто искрящейся под ласковым солнцем.
          Тогда он ещё не знал, что солнце может быть и жестоким…

          Из знойного марева будто бы выплыла – как из глубин моря – огромная и страшная туша ударного вертолёта.. И Колобок, переборов и свою уже грызущую его внутренности боль, и страх свой перед этой исполинской смертоносной машиной, ринулся прямо ей навстречу. Он старался первым успеть достичь этих хилых кустов акаций, что раскачивали свои узловатые ветви под напором рушащегося на них воздуха. Он даже заскулил от напряжения, метя свой путь уже непрерывно идущей из его бока струйки крови.
          Внезапно он услышал знакомый голос – услышал сквозь грохот, нисходящий на землю с небес:
          - Колобок, лежать!
          И сразу же за этим криком из акаций вынырнула юркая и быстрая молния РПГшного выстрела – и через пару десятков метров воткнулась своим смертельным копьём прямо в брюхо ревущего чудовища.
          Колобок, давно уже привычный к командам, рухнул, не тормозя даже, на каменистую почву. И запрятал свою морду с ушами в передние лапы. И буквально сразу же прогремел взрыв – и его свалявшуюся, в крови и налипшем песке шерсть опалило неимоверным жаром. А через мгновение взрывной волной подняло в воздух и отбросило на несколько метров назад.
          Он упал на камни, воя и скуля уже во весь свой голос,  и покатился по ним. Казалось, внутри него трещат все кости, а та острая железка вот-вот пропорет его бешено колотящееся сердце. Тело его, перевернувшись еще пару раз, ударилось о небольшой валун и остановилось. И Колобок провалился в черноту…

          В маленьком домике у моря они прожили четыре дня. А потом была долгая – на всю ночь – и тряская поездка в кузове грузовика. Кузов был под брезентовым пологом, и никого больше кроме Георгия и Колобка в нём не было. Утром они пересели в кабину маленького легкового автомобильчика – и снова куда-то ехали, долго и тяжело – потому что в кабине резко пахло бензином. И Колобок постоянно чихал, стараясь изгнать этот неприятный запах из своего носа.
          Через некоторое время ему разрешили сесть на пол, а не лежать на нём, и высунуть голову в открытое окно. И Колобок впервые увидел желтую землю без каких-либо признаков травы или кустиков. Пустыня расстилалась, казалось, до самого горизонта, и её прорезала только белая лента дороги, по которой ехал автомобиль.
          А на следующий день началась серьёзная и взрослая учёба Колобка. Он учился принимать команды не только своего вожака и друга Георгия, но и других людей.  Учился выкапывать из песка разные по форме предметы – и при этом не хватать их зубами и не трогать лапами. Таскал, пятясь задом и прихватив ткань плотно сжатыми челюстями, сначала мешки с песком, а потом  самого Георгия и его друзей. Привыкал к сбруе и специальному бронику. Учился различать по запаху всякие опасные штуки…
          Когда выпадало время дежурства Георгию – ночью вместе с ним неустанно обходил по периметру, обнесённому острой колючей проволокой,  территорию лагеря, чутко реагируя на каждый звук, шорох или посторонний запах…
          Он учился всему. И это было опьяняюще интересно и увлекательно. Он совсем не чувствовал себя уставшим – даже после многокилометровых пробежек по сыпучему горячему песку. Наоборот, ему даже казалось, что с каждым днём он становится всё сильнее и могучее…
          А потом... Потом был страшный и жуткий день.
          Утро началось с грохота, рёва и визга. И криков. Люди стреляли в людей. Невысоко над территорией лагеря медленно плавало, создавая вокруг себя маленькие песчаные вихри, округлое и глазастое чудовище. И из него вылетали с тонким стрёкотом пули. Некоторые товарищи Георгия падали и больше не поднимались. Угол лагеря, откуда начал частить пулемет, вдруг весь потонул в море слепящего взрыва…
          А свирепое чудище с воем и рёвом, взметая перед собою потоки воздуха, смешанного с песком, начинало идти на второй заход.
          - Колобок, ко мне! – голос Георгия был еле различим в этой какафонии звуков, но Колобок услышал – и ринулся на крик.
          Георгий стоял чуть ли не в центре лагеря – прямо лицом к заходящему на него вертолёту. В руках у него вдруг оказалась сдернутая со спины труба РПГ. Секунда – и выстрел. Вертолёт медленно пытался отвернуть в сторону – но чуть не успел. Снаряд белым копьём воткнулся в заднюю часть кабины.
          Георгий прижал к себе голову подбежавшего пса и отвернулся…
          Потом восемь оставшихся бойцов и один пёс отходили к скалам, неся на себе и с собою всё оружие, что можно было забрать из разгромленного лагеря. Колобок тащил на спине связку из трёх заряженных РПГшек, а к его бокам были примотаны скотчем еще четыре заряда к ним – по два с каждой стороны. В зубах он нёс сумку с аккумуляторами для рации. Ему было тяжело, страшно и тоскливо. Но он терпел…
          К вечеру они вышли к скалам.

          - Да ты же самый настоящий Колобок!..
          Когда-то он это уже слышал. Только вот где и когда?
          Приоткрыв щёлочки глаз, он повел ими. Потом принюхался.
          Пахло солёной прохладой. Покачивало – но не жестко, как при езде в автомобиле, а мягко и успокаивающе. Где-то глубоко под ним что-то добродушно ворчало и постукивало. И вибрация от этого мягкого ворчания передавалась даже сюда. Перед ним белела стена, в которой было круглое окошко... Скосив глаза в сторону раздавшегося голоса, он увидел вроде бы смутно знакомого ему человека.
          Человек сидел с забинтованной головой и грудью. От него резко пахло лекарствами. Вот он аккуратно поднёс руку к голове пса, и погладил её.  Потом наклонился немного – оказывается, Колобок лежал не на полу, а на высоком столике – и уткнулся своим носом в его нос.
          И Колобок вспомнил.
          И счастливо улыбнулся – как умеют улыбаться только собаки.
          И, высунув язык, лизнул Георгия в нос….

Нашим четвероногим верным друзьям посвящается.