Желание

Сверху уже долго не грохотало – потому Даша проснулась, когда стало уже невмоготу спать. А хотелось уже что-то съесть. Хоть что-нибудь…
Тишина была непривычной. Обычно с пошедшего трещинами потолка при каждом сотрясении от доносящегося периодически снаружи громыхания сыпался песок. А иногда даже – маленькие и колючие осколочки бетона.
Коптилка из старой гильзы давала совсем тусклый свет. И дальняя сторона подвала была мрачной и тревожной. Когда мама проходила мимо коптилки, то неясные и грузные тени нехотя ворочались в этой густой темноте. И иногда даже раздавались какие-то стуки, поскрёбывания, шуршание и скрежет из этого мрака.
Но Даша не пугалась ни этих теней, ни этих звуков. Как-то, когда мама поздним вечером в очередной раз выбралась из подвала, чтобы в одном из дальних и заброшенных огородов нарыть на ощупь в подмерзшей уже земле картошки и свёклы, и на обратном пути прихватить с собою несколько обломков досок для самодельной печки, Даша с коптилкой пошла в темноту.
Там была обычная коричневая шершавая стена с непонятными выемками и торчащими из бетона обрезками труб. Внизу, между стеной и полом, была небольшая и длинная трещинка, откуда периодически раздавались шуршащие звуки. И даже слышен был какой-то писк. Трещина была узкая, толщиной всего с Дашин указательный пальчик.
Присев на корточки, она наклонила коптилку и пригляделась. В свете коптилки оттуда блеснули чьи-то малюсенькие, меньше бусинок на маминой шее, глазки.
Даша вздохнула, и, опираясь о стену, поднялась, держа перед собой коптилку. Мышей она не боялась. Когда они жили еще наверху, в квартире, папка принес как-то ей маленькую белую мышку в небольшом домике-клетке. И она долго жила у них, грызла семечки, любила геркулесовые хлопья и кусочки зачерствевшего хлеба. Но потом Даша забыла после уборки в клетке запереть дверцу на крючок – и Белоснежка – так Даша назвала свою питомицу, убежала…
Вспомнилось про мышку – и есть захотелось очень сильно.
Даша подошла к небольшой и помятой слегка железной коробке с непонятными надписями на тускло блестевшей крышке и четырёхугольной звездой в круге, и открыла её. Мама обычно складывала в коробку всё то съедобное, что находила в ночных вылазках. В коробке было пусто. В чайнике, который стоял на самодельной печке из кирпичей и железных прутьев, оставалось немного холодной воды. Даша налила в единственную чашку совсем немного, потом побулькала водой во рту, а когда она чуть согрелась – проглотила…
Почти все квартиры в их небольшом двухэтажном доме были разбиты или разграблены. Как-то мама взяла с собой Дашу, чтобы та помогла ей перенести в подвал вытащенный из-под кусков штукатурки и бетона матрас с почти что целым пледом, который тёмным горбиком лежал на нём туго свернутым валиком в изодранном полиэтиленовом пакете.  Кто-то, наверное, приготовил его забрать – но так и не забрал… Тогда же на кухне, от которой осталось всего две стены, они нашли закатившуюся под стол с раковиной банку консервированной кукурузы. А после того, как мама, стараясь сильно не шуметь, ручкой от швабры выгребла оттуда мусор, то в нём они откопали два почти окаменевших сухаря и одну сосальную конфету-леденец в покрытом пылью и мусором фантике…
Мама каждый вечер или каждую ночь – если вверху не бабахало и не гремело – выходила наружу на поиски еды и воды. И возвращалась, когда дочь ещё спала. И Даша, просыпаясь, всегда видела рядом с собою маму. А вот сегодня утром мамы рядом не было…
Снаружи вход в подвал было найти очень тяжело – настоящий вход был давно разрушен и завалился внутрь, и на его месте высилась лишь куча разбитого кирпича. А маленькое и единственное оконце ниже уровня асфальта, прикрытое покорёженным жестяным листом с придавленной сверху невесть откуда взявшейся шпалой было совершенно незаметно среди гор разнообразного строительного мусора и обломков разной мебели.
Даша подошла к оконному приямку, встала на приставленную боком в виде лестницы паллету, забралась по планкам вверх и отодвинула край одеяла, приколоченного к оконной раме. Одеяло закрывало изнутри вход в это убежище – и ещё не давало уходить из него теплу.
Сквозь узкие щели и рваные дыры жестяного листа  пробивался тусклый и какой-то мутный свет. Как будто через запотевшее стекло. Обычно солнечные лучи тонкими палочками упирались в самое дно этого оконного приямка. Но теперь этих лучиков-палочек не было.
«Может быть, сверху плёнку полиэтиленовую ветром задуло, и она за железки зацепилась?» - подумала Даша. Трое суток подряд вверху – вперемежку с уханьем, взрывами, стрекотанием и визгом – выл ветер. Жестяной лист порывами ветра приподнимало, он скрежетал, грохотал будто гром и с противным скрипом елозил своими порванными краями по разбитому асфальту возле дома. Но тяжелая шпала надёжно придавливала его – и не давала улететь. Мама прижала колыхающееся одеяло обломками кирпичей. Но оно все равно пузырилось, и теплый воздух выдувался из подвала…
Мама, когда уходила на поиски, подпирала обломком швабры один край этой жестяной крыши и проползала в образовавшуюся щель. Потом вытаскивала палку и забирала с собой…
Даша встала на колени, и, вытянув ручку, потыкала пальчиком в одно из рваных отверстий в жести. Палец будто бы обожгло слегка, а потом по нему вниз потекла струйка холодной воды.
«Снег, – подумала Даша. – Снег это хорошо. Теперь не надо будет искать, где взять воду. Снег чистый, и вода будет чистая…»
Даша слезла обратно, поплотнее задернула одеяло у выхода и даже постаралась нижний его конец подоткнуть под край паллеты.
И только потом поняла, что мама уже давно должна была вернуться…
Снаружи по-прежнему было тихо и спокойно. За всё то время, что она с мамой жили в этом подвале, она ни разу не слышала такой покойной и равнодушной тишины. Подойдя к местами порванному, с завернувшимися краями, листу календаря, что висел на стене рядом с выходом, Даша при свете коптилки поглядела на него. Дней, что ещё не были зачеркнуты сажей от обгоревшего обломка тонкой щепки, висевшей на тонкой проволоке рядышком с листком, оставалось очень мало. В самом низу календаря. Всего три цифры: 29, 30 и 31.
«Да ведь скоро же придёт Новый год! – вспомнила Даша. – На Новый год Дед Мороз под ёлку складывает подарки и исполняет самые заветные желания!..»
Даша отошла от календаря и присела на матрас рядом с большим ящиком, что был для них с мамой столом. Поставив коптилку перед собою, она отогнула край матраса и вытащила из-под него мамин маленький блокнотик. Мама записывала туда всякие важные вещи, стараясь писать помельче и покороче, чтобы на дольше растянуть пасту в шариковой ручке.
Отвернув у ручки донышко, Даша вытащила полупрозрачный стерженек и посмотрела на него. В свете коптилки видно было, что чернил в нём осталось только у самого краешка пишущей головки.
«На письмо должно хватить. – Рассудила Даша. – Я совсем короткое напишу. Мама даже и не заметит, что чернил меньше стало…»
Она вставила стержень в ручку. Потом оторвала чистый листочек в мелкую клеточку из блокнота – в нём еще оставалось с десяток чистых листков.
Свет от коптилки вдруг стал совсем тусклым. Даша взяла гильзу и слегка потрясла её. Привычного густого бульканья не было слышно. Подойдя к тёмному углу – там мама всегда ставила канистру с маслом – она с натугой отбросила замок крышки. Канистра была почти пустой. По звуку Даша поняла, что масла осталось только на дне.
Аккуратно поставив коптилку на пол, Даша нашла под ящиком-столом маленькую пластиковую воронку. Вытащив затычку сбоку гильзы-коптилки, она вставила в неё воронку. Постаралась, чтобы та плотно влезла в круглую дырочку, даже слегка покрутила, будто ввинчивала. Мама всегда так делала. Потом, прислонив горловину канистры к воронке, стала аккуратно наклонять емкость с маслом. Наконец показалась тонкая темная струйка. Даша сосчитала до десяти – мама тоже считала до десяти, заправляя коптилку – и отодвинула от воронки уже пустую канистру. Заткнув отверстие пробкой, потрясла коптилку снова. Та, заметно потяжелев, довольно забулькала. Потом, взяв мамин пинцет, она аккуратно потянула чуть-чуть за фитиль, сделанный из толстой и широкой хлопчатой ленты. Свет сделался ярче и ровнее.
Покончив со всеми приготовлениями, Даша вновь уселась за ящик-стол и, положив перед собой листок, взяла авторучку.
Она уже давно не писала…
Перед окончанием первого класса в школу попала большая ракета. Весна была ласковой и тёплой, и многие дети в это время были на улице – шла большая перемена. Тогда только несколько учеников погибло, и кто-то ещё получил ранения… Дашу тогда отбросило взрывной волной, и она только получила небольшие порезы от выбитых оконных стёкол на руках и ногах. После этого Даша больше не ходила в школу. И никто не ходил…
А меньше чем через месяц после этого Дашин папа ушёл воевать в ополчение – мама так сказала Даше, пояснив, что ополченцы защищают простых людей и детей... А потом в их дом попала бомба. Даша с мамой в это время были в магазине.
Их приютила мамина знакомая соседка, у которой они покупали всегда картошку, а летом ещё огурцы и помидоры. Она жила недалеко от них в маленьком своем домике… А потом за соседкой приехал её сын и куда-то увёз.
Напоследок, когда они попрощались с добросердечной женщиной, и она села в грузовик, доверху нагруженный разнвм домашним скарбом, сын соседки зло зыркнул на маму – и прошипел сквозь зубы с ненавистью, чтобы они выметались из дома:
- Нічого тут москалям робити! Забирайтеся в свою Росію!
А потом, перед самым порогом, повернулся, оглядел маму с ног до головы и, похабно хохотнув, добавил:
- Дивіться! Через годину прийду – перевірю!
Тогда они и перебрались в подвал своего разрушенного дома…
Даша аккуратно погладила листочек ладошкой. Вздохнула – будто набиралась храбрости перед таким ответственным делом.
«Дорогой Дедушка Мороз!»
Даша аккуратно выводила каждую буковку, стараясь писать разборчиво и мелко – чтобы не истратить много чернильной пасты.
«Я Даша. Мой папка на войне. И я, и мама совсем не знаем, что с ним. Мама моя ушла ночью искать покушать и за водой – и её всё ещё нет.
Милый Дедушка Мороз! Мне не надо никаких подарков! Правда-правда! Даже куклу, которая у моей подружки Томы была – не надо! Я знаю, ты исполняешь все желания. Я хорошо себя вела в этом году. Училась в школе читать и писать. Слушалась папу и маму. Потом помогала маме, когда мы ходили тащить матрас. Всегда умываюсь утром и чищу зубы щёткой. Только вот без пасты.
У меня есть только одно желание, Дедушка Мороз! Одна большая просьба к тебе. Она очень простая. Сделай так, чтобы мы с папочкой и мамочкой встретились побыстрее – и больше никогда не расставались.
Девочка Даша»
На листок вдруг посыпались с потолка песчинки. Где-то наверху заухало, заворчало. Будто огромный и голодный зверь пытался разгрести развалины дома и добраться до подвала.
Потом раздался дикий, закладывающий души, визг. И грохнуло так, что даже пол под ногами – будто от страха – задрожал.
Даша схватила листочек с письмом и бросилась к выходу. Уже, стоя на верхней перекладине паллеты и прижимая к груди листок, она обернулась. Огромная глыба бетона, будто бы выдавливаемая чей-то беспощадной лапой, повиснув на порванных паутинках арматуры, медленно опускалась прямо на матрас, покорёжив уже своим зубастым острым краем ящик-стол и опрокинув на бок коптилку.
Ещё раз оглушительно грохнуло. Даша закричала, пытаясь одной рукой отодрать одеяло, закрывавшее проём и выбраться в маленький оконный приямок. Ей это почти удалось, и она вползла в образовавшуюся щель прямо под жестяной лист. Листочек с письмом она сжала в своём кулачке, боясь его потерять.
И тут сам воздух будто взорвался тяжелым чугунным шаром. Даша оглохла. Упав на спину от неимоверного толчка, сотрясшего разваливающие останки дома, она увидела, как жестяный лист, скрежеща и визжа, будто от невыносимой боли, вползает, влекомый тяжестью расколотой надвое шпалы вниз, в приямок. Прямо на неё...
За мгновение до того, как лист жести опустился на хрупкое тельце, Даша поднесла кулачок с зажатым листочком к губам и, прошептав «Пожалуйста…», изо всех сил зажмурила глаза…

Даша стояла на школьной линейке. В белом платьице. Вокруг строго и торжественно стояли её одноклассники. Её друзья и подруги. Вон Петька – вечно с лохматой непричесанной головой улыбается ей своим щербатым ртом. Вот Юлька – дразнясь, показывает язык молчаливому Славику, державшему в руке огромный букет пышных белых роз. А вон Томка – её лучшая подружка. Они часто ходят друг к другу в гости – и Томка даёт Даше поиграть со своей огромной и, будто-бы настоящей, куклой.
Даша оглянулась. Слева от неё стоял её папка – как всегда, в сером костюме и белой рубашке. А справа её за руку держала мама.
 И все вокруг были такие радостные, улыбающиеся. Задрав голову, Даша посмотрела в небо. По нему неспешно плыли лёгкие кудряшки белых облаков, и солнце будто бы купалось в них, то ныряя в эту воздушную пену, то выныривая обратно…
Даша поднесла правую ручку ко лбу – чтобы солнце не слепило сильно глаза. В ручке был зажат какой-то листочек. Слегка порванный, сильно помятый, с черными пятнами сажи.
Мама, увидев его, наклонилась и спросила:
- Дашуль, что это у тебя в руке? Можно мне посмотреть?
Девочка разжала кулачок.
Мама взяла листочек, и распрямляя его, удивлённо сказала:
- Странно. Он, вроде бы, из моего блокнотика…
А потом начала читать:
- «Дорогой Дедушка Мороз!..»
Внезапно листочек съёжился, почернел – и рассыпался в маминых руках на невесомые серые хлопья пепла. Лёгкий ветерок подхватил их – и взмыв вверх, унёс неотправленное Деду Морозу письмо туда – в глубину доброго и спокойного неба, к белым пушистым облакам и к солнцу…
Даша посмотрела на маму. Потом закрыла ладонями лицо. И заплакала…
- Дашенька, не плачь, девочка моя. Я рядышком, я с тобою…

***
- Дашенька, не плачь, девочка моя. Я рядышком, я с тобою… Ну, что ты, родная моя. Всё уже хорошо. Всё позади. Всё теперь будет хорошо…
Даша отняла ладони от лица. Мокрые от слёз ладони почему-то были залеплены пластырями. И запястья тоже. А из сгибов локтей торчали какие-то прозрачные трубочки...
Мамин голос раздавался откуда-то сбоку.
А вверху был белый-белый потолок. И еще был резкий и непривычный запах лекарств.
Даша повернула голову.
Рядом с кроватью стояла штанга капельницы. От толстых пластиковых мешочков, закрепленных на ней, тянулись эти самые тонкие трубочки, что исчезали под бинтами на внутренних сгибах локтей. А около этой штанги на табуретке сидела её мама. В белом халате, накинутом поверх зелёной шерстяной кофты. Той самой, которую мама всегда надевала под пальто, когда уходила из подвала.
- Мама, это ты? Настоящая, да?
- Конечно, Дашуленька, самая настоящая.
Женщина отчего-то вытерла тыльной стороной ладони глаза и погладила девочку по голове. Потом наклонилась и поцеловала её.
Даша поняла – мама самая настоящая. Потому что пахла мамой.
Девочка потерлась щекой о мамину ладошку…
- Мам, а почему я здесь? А как наш подвал?
- Нет большего подвала, девочка моя. Тебя чудом нашли наши ополченцы. Как только обстрел закончился, я их и привела, показала. Начали раскапывать вход – а под жестяным настилом ты лежала. Без сознания. Чуть не задохнулась от дыма. В нашем подвале всё загорелось, и дым пошел… А сверху жестянка тебе рученьки порезала…
- Мамочка моя родная! Как я по тебе соскучилась! – Даша заулыбалась. Потом попыталась приподняться. Но вдруг что-то сильно кольнуло в спину, и она, ойкнув, опустилась на простынь.
- Ничего, моя хорошая. Всё скоро пройдет. У тебя только сильный ушиб позвоночника и несколько трещинок в рёбрах. Но всё почти что зажило. Доктор сказал, что через неделю уже бегать будешь…
Даша слегка вздохнула. Потом, вспомнив, спросила:
- Мама, а папа где?
Женщина удивлённо посмотрела на дочь:
- Дашуль, он на первом этаже, уже выздоравливает. Сейчас процедуры пройдет – и ты с ним увидишься. А ты откуда знаешь, что он здесь?
Девочка, улыбаясь, посмотрела на маму. И, не ответив на вопрос, спросила снова:
- А что с папой?
- С папой уже всё хорошо. Он тебя начал вытаскивать из оконного приямка, а тут часть стены прямо на него свалилась. Прямо на его спину. Он тебя собой закрыл.
Женщина поправила одеяльце у дочери, взяла полотенце, промокнула уголки глаз.
- Ему операцию быстро сделали. В Москве. А потом сюда обратно доставили. Врачи сказали, что со спиной всё нормально. И тоже скоро ходить будет… Как и ты…
Внезапно дверь в палату распахнулась – и в проёме показался силуэт мужчины на костылях.
- Папка! – только и успела выдохнуть Даша, когда сильные отцовские руки бережно заключили её в объятия – как в самую надёжную и защищенную колыбель…
- Ну, девочки мои. Скоро вас с праздником надо поздравлять будет. В новой квартире. Мне дали. Пока – однокомнатную… Но, самое главное – нашу…
- Ах да! – закричала Даша – Скоро же Новый год!
Мужчина присел на край кровати. Подмигнул жене, и, улыбнувшись, сказал:
- Дашенька, через три дня – Восьмое марта! Женский день!
Женщина, видя неподдельное удивление на лице дочери, строго посмотрела на мужа. Потом, погладив Дашу по голове, со вздохом сказала:
- Я два месяца дежурила у твоей постели, Дашулька. Ты два месяца в коме была. Без сознания… Вот.
Даша лежала с закрытыми глазами. И чувствовала, как из под ресниц текут слёзы. Слёзы счастья и радости…
Тихо, чтобы никто не слышал, она прошептала. Одними губами:
«Спасибо тебе большое, Дедушка Мороз! Спасибо…»