По ком страдает мой коллега?

Я самая обычная, но среди коллег за мной закрепилась репутация умной и опытной женщины. Может, потому что я ни разу не спала с начальником и не уползала с банкетов на четвереньках? Это тоже чего-нибудь да стоит.

Считая меня матёрой и мудрой, коллеги приходят ко мне советоваться на личные темы. Я никому не отказываю. Принимаю глубокомысленный вид и даю жизненные наставления. Наставления выглядят примерно так:

- Успокойся, он об этом ещё пожалеет.
- Бойся зверя в своей голове.
- Пара рюмок коньяка украсит любую ночь. Даже Варфоломеевскую.
- Наполеон тоже был не подарок, а в честь него торт назвали.
- У тебя же две ноги – вот и ходи обеими.

Как ни странно, эти фразы уместны в большинстве ситуаций. Благодаря им коллеги уверены, что Наталья Юрьевна (то бишь я) – женщина кристальной души, огромного опыта и недюжинного интеллекта.

Сегодня на исповедь подошёл Альберт Погодин. Улучил свободное время, когда никого близко нет, и говорит:

- Наталья Юрьевна, я за личной консультацией…

Приятно быть человеком, облечённым доверием. Я разрешила располагать мною без ограничений, тем более что пыхтеть над служебными обязанностями было лень. И Погодин начал.

- Наталья Юрьевна, я уже немолод. На будущий год мне исполнится тридцать четыре. Через два года – тридцать пять. А ещё через год – тридцать шесть…

- У вас все задатки ясновидящего! – говорю я. – Мне бы такую прозорливость.

– Года идут, пора решаться, – говорит Альберт. – Я долго держал в себе, но это сильнее меня. Должен признаться: я люблю и хочу быть любимым! Я жаждаю, я мечтаю!

«О ком он распинается? – тут же подумалось мне. – О Маринке? Нет… скорее об Яночке. Или об Елизавете Петровне?».

Ясно, что речь идёт о даме, причём из нашего коллектива. На кого запал миляга Альберт?

Если бы вы знали Погодина, вы бы тоже заинтересовались. Это человек в футляре. За девками не ухлёстывает, с мужиками не квасит, на канцтовары и дни рождения скидывается вовремя… словом, насквозь загадочный типус. Вдобавок нелюдим, вечно себе на уме. Не человек, а лабробузель какой-то.

То, что он рискнул открыться, уже само по себе удивительно. Главное теперь – не спугнуть.

- Целиком на твоей стороне, Погодин, – говорю я. – У тебя есть две ноги – вот и ходи обеими! Значит, ты испытываешь чувства к кому-то из коллег?

Шаря глазами по столам, я прикидывала кандидатуры. Мне казалось, что Погодину должны нравиться дамы, чем-то схожие с ним: невысокие, без лишнего веса, светловолосые, не слишком общительные. 

«Неужели Настька? Хм, сомнительно. Или всё-таки Маринка? Нет. Пожалуй, больше всех Альбертику подходит Ирина Всеволодовна».

- Увы, это так, – говорит Погодин. – Как быть, Наталья Юрьевна? Как объять необъятное и получить невозможное? Я всего лишь старый специалист среднего звена и не знаю слов любви…

Я молола что-то ободряющее и кумекала, по ком сохнет наш тихоня. Незамужних дамочек в офисе хватает. Впрочем, и замужних сбрасывать со счетов нельзя. Что они, не люди?

- Страдаю я давно и безнадёжно! – тоскливо говорил Альберт с поэтичной ноткой. – Это больно, но в то же время насыщает, будто где-то бьёт живительный родник…

Сравнение с родником звучало круто. Я чихнула от умиления, и тут же меня озарило: стоп! А не обо мне ли, любимой, речь?

Великолепный ход. Альбертик далеко не глуп. Это оригинально: присмотреть себе женщину и подойти по секрету посоветоваться… с ней же! Я чуть не захлопала в ладоши от своей догадливости. Ай да Погодин, ай да жук!

Прислушалась к себе. Ничего похожего на живительный родник не обнаружила. В желудке бурчало, но это не то. Чесалось в ухе, хотелось дожить до пятницы и умереть, хотелось новые красные лоферы… хотя бы один… но и это не имело отношения к делу.

Погодин живописно рассказывал, как часто представляет себя наедине… неясно с кем. Сетовал, что сомневается во взаимности, боится игнора и насмешек…

«Точно, это я! – ликовала я. – Даже стыдно перед парнем. Я ведь и правда ни разу не глядела на него, как на подходящую партию».

- Ах, как бы я хотел обнять и утонуть! – говорил Погодин. – В глазах-озёрах, в страсти жарких тел, в слияньи губ, невыносимо сладких…

Я незаметно покусала себе губы. Сладкого не ощущалось. Помада пахла соусом из ацетона и кислых щей. Глаза мои на озёра тоже не тянули. Я ношу очки с диоптриями, из-за этого глаза смахивают на двух удивлённых карих тараканов, придавленных увеличительными стёклами. Значит, это не обо мне?

- Как я желал бы овладеть всем этим сказочным богатством! – стихотворно откровенничал Погодин. – Ласкать, шептать, парить и таять, купаться в облаках волос…

«Облака волос» меня отрезвили. Моя причёска совсем не пышная. Какое там облако? Так, горсточка вчерашних макарон. Речь либо о Маринке, либо об Александре – у них самые роскошные гривы.

Но опять же они обе худышки, в руки взять нечего. Откуда там «сказочное богатство»? Я же вполне аппетитна. Или это просто художественная метафора?

Альберт Погодин перечислял достоинства неведомой красотки. Обаяние, сексуальность, оптимизм… Что-то подходило ко мне, что-то – к другим девчонкам, но всё вместе никак не складывалось в общий портрет. Впрочем, я понимала, что влюблённым свойственно приукрашать действительность и приписывать объекту все мыслимые и немыслимые качества.

Так о ком же вздыхает Погодин?

- И вот мечусь, страшась открыться… - говорил Альберт. – Как быть? Наверно, не решусь. И буду прозябать, как прежде, в своём укромном уголке.

Устав от туманных догадок, я взяла быка за рога.

- Погодин, будь смелее и тебе воздастся! – говорю. – Между прочим, Наполеон тоже был не подарок, а в честь него торт назвали. Скажи честно, Альберт Николаевич… это я?

Всего я ожидала от тихушника Погодина, но такого…

- Это… все! – он широко обвёл дланью офис. – Всех баб хочу, которых вижу!

Вот скотина. Маньяк-многостаночник.