Сущность

Сущность.

Марина всегда была спокойной, мягкой и заботливой. Мы прожили вместе душа в душу десять лет, и я знал её, как никто другой. Она любила цветы, долгие прогулки по парку и старые книги, которые читала при уютном свете настольной лампы. Но больше всего она любила свою мать, Анну Петровну, которая умерла полгода назад. Каждый месяц моя супруга ходила на кладбище, чтобы положить свежие цветы на её могилу. Я никогда не возражал. Это было её личное, сокровенное. Но в тот день всё изменилось.

Стояла поздняя осень. Холодный ветер гнал по улицам опавшие листья. Марина, как обычно, собралась на кладбище. Она надела тёмное пальто, взяла букет хризантем и ушла, пообещав вернуться через пару часов. Я остался дома, занимаясь своими делами, но время шло, а её всё не было. Когда часы пробили семь вечера, я начал волноваться. Телефон супруги не отвечал, и я уже собирался выйти на её поиски, как вдруг замок клацнул, и она вошла.

 — Где ты была? — спросил я, пытаясь скрыть тревогу.

Жена молча сняла пальто и повесила его на вешалку. Её лицо было бледным, почти серым, а глаза... Они были другими. Обычно тёплые, карие, они теперь казались пустыми, словно за ними не было ничего живого. Она посмотрела на меня, и мне стало не по себе.

 — Всё хорошо, — сказала супруга, но голос её звучал глухо, словно издалека. — Я устала. Пойду спать.

Жена прошла мимо меня, даже не взглянув, и закрылась в спальне. Я решил, что ей просто нужно отдохнуть, но что-то внутри меня кричало: это не моя Марина.

На следующий день супруга вела себя ещё страннее. Она не готовила завтрак, как обычно, не включала телевизор, не улыбалась. Она просто сидела на кухне, уставившись в одну точку, и её пальцы нервно постукивали по столу. Когда я попытался заговорить, она резко оборвала меня:

 — Не трогай меня. Не твое дело.

Её тон был холодным, властным. Я, признаться честно, даже растерялся. Жена никогда так не разговаривала со мной. А вечером я заметил, что она начала бормотать что-то на непонятном языке. Это были низкие, гортанные звуки, от которых у меня по спине пробежал холод. Я попытался подойти к ней, но она вдруг вскочила, её лицо исказилось злобой, и она закричала.

 — Уйди! Пошёл прочь!

Её глаза сверкнули чем-то нечеловеческим, и я, не выдержав, в испуге попятился. Мне нужен был совет, и я знал, к кому обратиться.

На нашей лестничной площадке жил отец Алексей, священник из местной церкви. Он был добрым и хорошим человеком. Мы иногда собирались с ним, чтобы выпить пивка, глядя хоккей. Порою помогали друг другу, то с машиной, то ещё с какой-то мелочью.

Я постучал в его дверь, и, к счастью, он был дома. Выслушав мой сбивчивый рассказ, он нахмурился, задумчиво глядя в пустоту.

 — Это может быть одержимость, — сказал отец Алексей, поглядев мне в глаза. — Если твоя жена действительно изменилась после кладбища, возможно, там произошло что-то, что мы пока не понимаем. Кладбища — место сложное. Иногда там задерживаются души, которые не могут обрести покой. А иногда... нечто иное. Нечто тёмное.

Я почувствовал, как холод сковал моё тело. Одержимость? Это звучало как страшилка из фильмов ужасов, но поведение Марины... Оно было слишком реальным. Я не мог отрицать, что она больше не была собой.

 — Что мне делать? — спросил я, чувствуя, как голос дрожит.

 — Сначала нужно убедиться, — ответил мой сосед. — Я приду к вам домой. Возьму всё необходимое. Но ты должен быть готов. Это может быть опасно, и не только для тебя, но и для неё.

Мы договорились встретиться через двадцать минут. Я вернулся обратно, стараясь не думать о том, что ждёт нас впереди. Супруга всё ещё сидела на кухне, но теперь она медленно раскачивалась из стороны в сторону, обняв себя за плечи. Её губы шевелились, словно она разговаривала с кем-то.

Когда я вошёл, она резко повернула голову ко мне, и её взгляд был таким тяжёлым, что я невольно отступил назад. Она не сказала ни слова, но её глаза буквально кричали: "Ты лишний здесь".

Когда отец Алексей пришёл, он принёс с собой небольшой чемоданчик. Внутри лежали крест, бутылочка со святой водой, кадило и несколько старых книг с потёртыми обложками. Он попросил меня оставаться рядом, но не вмешиваться, что бы ни происходило. Мы вошли в кухню, и жена, увидев священника, вдруг замерла. Её лицо исказилось, и она издала низкий, утробный звук, похожий на рычание.

 — Марина, — тихо произнёс отец Алексей, поднимая крест. — Если ты слышишь меня, ответь.

Но она не ответила. Вместо этого её тело напряглось, она вскочила со стула и, оскалившись, бросилась к священнику. Я хотел вмешаться, но он жестом остановил меня. Быстро открыв бутылочку, он плеснул святой водой ей в лицо. Марина закричала. Крик оказался нечеловеческим, глубоким, как из бездны. Она упала на пол, корчась, а её кожа начала покрываться странными красными пятнами, будто ожогами.

 — Оно здесь, — сказал отец Алексей, не сводя глаз с моей жены. — Это не её голос. Это нечто другое.

Он начал читать молитвы, громко и уверенно, но с каждым словом Марина кричала всё яростнее. Её тело извивалось, а изо рта вырывались слова на том же непонятном языке, что мне довелось слышать раньше. Я стоял, парализованный животным страхом, не в силах отвести взгляд, до конца не веря во всё происходящее. Марина, или то, что было в её теле, извивалась на полу. Глаза закатились, а изо рта вырывались звуки, которые не могли принадлежать человеку. Отец Алексей продолжал читать молитвы. Его голос дрожал, но он не останавливался. Воздух в комнате стал тяжелым, словно само пространство сгустилось, и мне показалось, что тени на стенах начали двигаться, извиваясь, как черные змеи.

 — Кто ты? — громко спросил священник, держа крест перед собой. — Назови себя!

Марина внезапно замерла. Её тело обмякло, но затем она медленно подняла голову. Губы растянулись в жуткой, неестественной улыбке, а голос, который зазвучал из её рта, был низким, хриплым, чужим.

 — Ты не сможешь изгнать меня, старик, — сказало оно. — Эта душа теперь моя. Она сама впустила меня. Она слабая. А ты... ты никто. Просто болван.

Отец Алексей не отступил. Он снова плеснул святой водой, и существо взвыло. Его крик эхом отразился от стен. Священник принялся читать ещё громче. Голос задрожал от напряжения, но в нём была сила. Я видел, как супруга корчилась. Тело билось в конвульсиях, а из её рта вырывались слова, которые я не понимал, но которые наполняли меня ужасом. В какой-то момент её глаза, с лопнувшими сосудами, встретились с моими, и на мгновение мне показалось, что я увидел её, настоящую Марину, испуганную, умоляющую о помощи. Но затем тьма снова затянула взор.

 — Держись, — прошептал я, чувствуя, как пот стекает по лицу. — Пожалуйста, держись.

Отец Алексей достал кадило и начал размахивать им, наполняя комнату запахом ладана. С каждым взмахом существо кричало всё громче, его голос становился всё более отчаянным. Наконец, священник возвысил голос, почти крича.

 — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, выйди из неё! Оставь эту душу в покое!

В этот момент свет в комнате мигнул, а затем погас. Темнота окутала нас, и я услышал звук, похожий на треск ломающихся костей. Марина издала последний, душераздирающий вопль, а затем всё стихло. Тишина была такой оглушительной, что я слышал только своё учащённое дыхание. А когда свет снова самостоятельно зажегся, я увидел Марину, лежащую на полу, неподвижную, но её грудь медленно поднималась. Она дышала.

Отец Алексей опустился на колени рядом с ней, по-старчески покряхтывая. Его лицо было бледным, но он выглядел довольным.

 — Оно ушло, — сказал он тихо. — Но ей нужно время, чтобы прийти в себя. Она пережила страшное.

Жена очнулась через несколько часов. Она была слабой. Её голос оказался сорван от воплей, но это была она, моя Марина. Она почти ничего не помнила, что произошло на кладбище, но шёпотом рассказала, что, стоя у могилы матери, почувствовала странное, давящее ощущение, словно кто-то смотрел на неё со стороны. Она также припомнила, как ветер внезапно стих, а воздух стал тяжёлым, почти осязаемым. Тогда она услышала низкий, хриплый голос, который звал её по имени. Она попыталась уйти, но ноги словно приросли к земле. Последнее, что жена помнила, — это холод, который проник в её тело, а затем темнота.

 — Я не знаю, как это случилось, — прошептала супруга, глядя на меня со страхом. — Но я чувствовала, что теряю себя. Как будто кто-то другой смотрел моими глазами, говорил моими губами...

Отец Алексей внимательно выслушал рассказ. Он объяснил, что, скорее всего, на кладбище её настигла сущность. Возможно, неприкаянная душа или нечто более тёмное, что искало слабую жертву. Марина, находясь в состоянии скорби и уязвимости, стала лёгкой мишенью. Сущность воспользовалась её горем, чтобы проникнуть в её тело и захватить разум.

 — Ты не виновата, — сказал священник, положив руку ей на плечо. — Но теперь тебе нужно быть осторожной. Не ходи туда одна. И помолись за душу своей матери — возможно, её связь с тобой ещё не завершена, и это тоже сыграло роль.

Прошло несколько долгих недель. Марина постепенно приходила в себя, но я видел, что она изменилась. Супруга стала тише, задумчивее, часто сидела у окна, глядя в пустоту. Иногда я замечал, как она вздрагивает, словно от невидимого прикосновения, но жена уверяла, что всё в порядке. Я старался быть рядом, поддерживать её, но страх, что это может повториться, не покидал меня.

Однажды ночью я проснулся от странного звука, тихого, ритмичного постукивания. Я повернулся к супруге, но её не было в постели. Сердце сжалось от ужаса. Я встал и пошёл искать её. Она стояла в гостиной, в темноте, лицом к окну. Её пальцы медленно стучали по подоконнику, а губы шевелились, но слов я не слышал.

 — Марина? — тихо позвал я.

Она медленно повернулась ко мне. Глаза снова были пустыми, как в тот день, когда она вернулась с кладбища. Но на этот раз она не закричала, не бросилась на меня. Она просто улыбнулась, слабо, и прошептала:

 — Мне приснился кошмар. Жуткий кошмар, что это вернулось.

Я облегчённо выдохнул. Потом притянул жену к себе, обнимая её за дрожащие плечи. Она не сопротивлялась и позволила себя увести обратно в постель.

Скажу лишь, что с тех пор прошло довольно много времени, но Марина постепенно восстановилась. Да, нам оказалось тяжело, но мы смогли… Мы справились. И мне хочется верить, что ничего подобного больше не произойдёт.