99. 9, или 13 подвигов инженера Петровкина-22

Глава 22.

:Еще Martell и прекрасная галеристка.


Петровкину снилось, что за все накопившиеся грехи его высылают за пределы Солнечной системы. После того как "Главкосмос" возглавил бывший тенор Большого театра, уволенный, по слухам, за аморальное поведение, шансы на выживание любого запускаемого космонавта оценивались как 50 на 50. Сам же Петровкин давал себе не больше 30 процентов успеха. — Это еще умудриться нужно — чтобы за аморалку из Большого погнали, — возмущался он, но исполнители приговора только посмеивались и суетились, подобно муравьям, между кабелей, лампочек и трубок. На него надели скафандр, защелкнули наручники и вручили, под подпись, приговор высшей инстанции, который Илья Никодимович должен был внимательно прочитать и пересказать близко к тексту после прибытия в конечную точку своего путешествия.

"Внимание! Минутная готовность… Ключ на старт… Протяжка-1… Продувка… Ключ на дренаж… Протяжка-2… Наддув… Земля — борт… Предварительная! Промежуточная! Подъём!"

Перегрузки вдавили тело Ильи Никодимовича в кресло, и, чтобы как-то успокоиться, он сидел и читал врученные машинописные листы, изобиловавшие формулировками "уклонизм", "призывы к свержению", "разжигание", "пьянство", "жестокое обращение", "танцы с анакондой" и "измена в лесу в форме шпионажа". В иллюминаторе проплывал розово-красный Марс, который строители еще не до конца собрали из блоков конструктора "LEGO". Даже человеку, далёкому от небесной механики, было совершенно ясно, что никакого Марса не существует, а есть только секретная орбитальная станция "Марс", на которую скоро переселят всех толстосумов и кровопийц мира, пока остальное человечество будет загибаться в муках и корчах.

Он проснулся и минут пять дрожал, не приходя в сознание.

— Тут никаких нервов не хватит, — подвел итог наш герой и пошел умываться.

Гарри еще мирно спал. Можно было только позавидовать силе его характера, хотя… после обезьяньего питомника даже ужасы средневековой инквизиции могли показаться оздоровительными процедурами, вроде массажа или банок.

Петровкин не стал будить своего друга и поехал на встречу с женщиной Крабова один. На тот случай, если придется что-то записывать, он подхватил листок бумаги, сложенный вдвое, и карандаш "KOH-I-NOOR", валявшийся здесь, наверное, еще со школьных лет.

"Все сыщики что-то записывают", — усмехнулся Илья Никодимович и захлопнул за собой дверь.

Его встретила модная картинная галерея в центре Москвы.

"Андра", — значилось в визитке, которую сунул ему на охоте изрядно опьяневший Пыталов еще до того, как его подстрелили приятные молодые люди из ближнего зарубежья.

Петровкин вошел в чарующий полумрак, но внутри не было ни картин, ни самой Андры.

"Наверное, с ножом в груди валяется", — привычно предположил Илья Никодимович и стал подниматься по лестнице. То, что через минуту предстало очам его, одновременно и радовало, и огорчало. Прекрасная незнакомка в ярком купальнике стояла возле бассейна, прикованная наручниками или, лучше сказать — кандалами, к стене, облицованной мелкой керамической плиткой цвета морской волны. Рот ее был заклеен. Рядом на столике стояла бутылка "Martell" в обрамлении трех соленых огурцов и чайного сервиза.

Илья Никодимович не растерялся: отлил себе немного огненной жидкости и выпил. Хм… тот же самый "Martell VSOP", что они пили на охоте. Хотя мало ли "Martell’ей" в наши дни можно встретить рядом с телами красавиц?

— Скажите, Андра, — произнес наш герой, освобождая рот пленницы от изоленты,  — а разве влага не вредит картинам?

— Очень вредит, — подтвердила пленница. — Но снимите же с меня эти цепи.

— Хорошо, — согласился Петровкин, — но мне понадобится бензопила или автоген.

— Петровкин, вы такой грубый в своих фантазиях, — сказала с укором Андра. — Или, может, вы строитель?

— Нет, я не строитель, — отрицательно покачал головой Илья Никодимович. — Строитель дома остался.

— Тогда возьмите ключи под ковриком, — кивнула Андра в сторону стеклянной двери.

Петровкин нашел под резиновым ковриком маленький красивый ключ.

После освобождения Андра не удостоила нашего героя даже малейшей благодарности, а с диким воплем сорвалась с места и помчалась вниз. Петровкин был вынужден еще долго слушать доносящиеся до него проклятия, чередующиеся со всхлипываниями и гнусавым кряхтением. За это время он успел допить коньяк и съесть два огурца. А теперь просто лежал на шезлонге и смотрел на работу вихревой ванны.

"Как иногда приятно отдохнуть возле зеркальной поверхности, — думал он. — Жаль, что Крабов не дожил, могли бы в хаммам сходить. Но женщина у него, надо сказать, ничего. Грустит без него, наверное…"

Женщина Крабова появилась с бутылкой в руке и в халате.

Она без сил рухнула на второй шезлонг и, прикрыв глаза рукой, прошептала:

— Он обокрал меня.

— Иностранец? — предположил Петровкин.

— Француз.

— Все французы только и думают, как бы обокрасть русских, — успокоил молодую особу Илья Никодимович. — Вспомните нашу историю.

— Ах, причем тут история? Он был таким галантным. Таким рыцарем!

— Много взял? — уточнил Петровкин, который ненавидел всех рыцарей на земле.

— Все картины. Все деньги. И, кажется, угнал мою машину.

— Достойно сработал, — согласился Илья Никодимович. — Хотя я не допускаю мысли, что Крабов хранил свою драгоценную коллекцию в вашем притоне с сауной.

— Вы такой циник, Петровкин, — пожаловалась красавица. — Свои картины Крабов держал в подземной камере, которую этот мерзавец вычистил до основания, пока я здесь болталась, прикованная к скале.

— К стене, — поправил ее Петровкин.

— Да какая теперь разница, — сказала бывшая женщина Крабова и начала разливать коньяк по чашкам.

Они выпили и закусили огурцом.

— А как один человек мог вынести такое количество картин? — спросил Илья Никодимович, раздумывая на самом деле не о картинах, а о том, что же ему делать дальше. Ситуация предполагала разные варианты развития.

— Он был не один, — пояснила Андра. — Тут целый отряд грузчиков работал. Я слышала отсюда их ругань и пыхтение.

— Да, слышимость у вас тут хорошая. А все же интересно, как он получил доступ к хранилищу? И где была охрана?

— Ах, не спрашивайте меня ни о чем, Петровкин. Делайте со мной, что хотите, но я не скажу вам. Теперь это тайна.

— Хорошо, — согласился Илья Никодимович. — Сейчас сделаю.

Они выпили еще по чашке коньку и доели огурец. Надо было что-то решать, потому что невозможно просто так валяться у бассейна в рабочий день. Они немного помолчали, каждый думая о своем, а потом, неуверенно раскачиваясь, стали спускаться на первый этаж.

Андра поставила виниловую пластинку, и в галерее зазвучал хорошо узнаваемый голос Михаила Вавича:

"Утро туманное… утро седое…"

Очаровательная галеристка совсем окосела от коньяка с солеными огурцами и бессмысленно водила головой то направо, то налево.

Петровкин взял с подоконника одну из фотографий в рамке. На ней был запечатлен бывший одноклассник Сережа, в трусах, короне и с царским посохом в руке. На обратной стороне значилось: "Любимой дочери от восхищенного отца".

— Это он? — на всякий случай уточнил Илья Никодимович.

— Вы с ума сошли! — разозлилась Андра. — Это мой отец!

— Богема… — понимающе покивал наш герой и незаметно щелкнул телефоном.

Под ногами хрустели мелкие осколки стекла и разбросанный упаковочный материал.

— Если самое ценное было в хранилище, то что тогда в галерее висело? — спросил Илья Никодимович, разглядывая пустые стены.

— Так, ерунда всякая для туристов и богатеев, — пояснила Андра. — Но он забрал даже это.

Тут на глаза нашего героя попалось НЕЧТО. Судя по внешнему виду — это была единственная уцелевшая картина, накрытая сверху каким-то азиатским половиком.

— Что это? — удивленно спросил Илья Никодимович.

— А, это, — грустно промолвила Андра. — Эту картину нарисовал он сам. И, наверное, оставил ее мне на память. Представляете, Петровкин, какая жестокость?

— Представляю. Можете показать?

— Конечно.

Они не без труда сняли накрывавший картину половик, а потом долго смотрели на нее, застыв от нахлынувших художественных чувств.

— А почему только половина лошади? — не понял Илья Никодимович замысел автора.

— Наверное, не успел дорисовать, — предположила Андра.

Петровкин внимательно присмотрелся к подставке, на которой стояло произведение начинающего зарубежного силуэтиста. Так он и знал: это был слегка испорченный кустарной переделкой змеевик от "Жертвенника". Теперь он служил опорой для картины. Но раньше от него зависела почти половина технологического процесса. Очень нужная вещь. Вряд ли кто-то сейчас взялся бы изготовить что-то подобное. Наш герой ликовал.

— Андра, — начал вкрадчиво наш герой. — Можно, я задам вам два вопроса?

— Задавайте, — согласилась красотка.

— Вы уступите мне эту невзрачную подставку, если я помогу вам снять с нее картину и расположить ее где-нибудь в более удобном месте?

— Забирайте, все равно она мне не нужна. Я даже не представляю, где он взял эту дрянь. А второй вопрос?

— Как ваше настоящее имя?

— Георгина.

— А фамилия?

— Васильева.

— Георгиночка, — широко улыбнулся Петровкин. — Надеюсь, вы тоже входили в клуб почитателей Крабова, которые считали, что он видит будущее.

— Возможно, — задумчиво произнесла Георгина.

— Тогда это вам, — торжественно сказал Петровкин и протянул красотке сложенный вдвое сертификат на материнский капитал, врученный ему когда-то покойным.

— Но этого не может быть… — запротестовала женщина в халате.

Но наш герой не стал вдаваться в объяснения, быстро сбросил картину с изображением половины коня на пол, подхватил змеевик и мягко удалился.

Нужно было завтракать, а Гарри уже наверняка проснулся.


Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/02/26/1762