Выставка

Свои выставки художник Мария Вишняк и ее муж иконописец Александр Соколов всегда проводили совместно. Каждый из них на своем художественном языке говорил о красоте Божьего мира. 34 года они были вместе.
Её муж,Александр  уже умер и теперь Мария устраивает не только свои свои выставки,но и работы А.Соколова-в память о муже.
Из интервью Марии Владимировны:
"Наш с Сашей духовник, отец Анатолий Яковин, служил в маленькой деревне Пятница Владимирской области, среди мещерских лесов и болот. Так сложилось, что у него на приходе  нашли приют  репрессированные в  прошлом люди.  Он селил их заботливо, как мог, с  любовью обустраивал им быт.  В результате приход сложился как скит.
Главными прихожанами на ежедневной службе были монахини и схимонахини.  Служба всегда была долгая, уставная.
Это были удивительные люди, прожившие невероятно трудную жизнь, видевшие ужас сталинских лагерей. Каждый из них являл собой образ настоящего христианина, простого, глубокого, достойного и невероятно теплого и жертвенного.

Мы встречали  много талантливых людей, прекрасных музыкантов, прекрасных художников, просто добрых людей. Но здесь было иное — какой-то загадочный внутренний свет, который шел от этих людей, родившихся в  совершенно незнакомой нам стране… Общение с этими людьми очень повлияло на нас с Сашей.

Позднее, когда я уже работала над дипломом,  мой дорогой, любимый учитель Илья Сергеевич Глазунов посоветовал мне, чтобы я к своей работе написала несколько портретов космонавтов. Он хотел, чтоб моя жизнь устроилась как можно лучше, а такая работа дала бы мне известность, признание, то есть, как  он говорил, не просто хлеб с маслом, а еще что-то.

Я примчалась к духовнику и говорю: «Батюшка что делать? Илья Сергеевич рекомендует писать космонавтов». Он мне ответил:
«Что ты! Какие космонавты? Пиши Россию, которая уходит. Людей, несущих на лице свет Христов. У нас с тобой таких не будет».

Так и началась эта серия портретов людей той, прежней культуры — схимниц, священников, писателей и простых людей. Работа  с ними  меняла, прежде всего, меня.

Олег Васильевич Волков, писатель, двадцать восемь лет отбыл  в лагерях и ссылках. Я писала его портрет трижды: никак не могла наговориться, наслушаться. Не наговориться даже, а именно наслушаться. Мне было 22 года, ему – 82 года.  Второй портрет я написала через четыре года, а третий – когда ему было 94 года.

Я бы и еще писала, но в 96 лет он, к сожалению, умер.

Это был удивительно красивый человек, с прекрасной осанкой, красивыми движениями.  И это после  почти тридцати лет на каторжных работах!
Он всегда был очень сдержанный. Проницательный взгляд, красивые голубые глаза, яркие даже в таком уже возрасте. Он был прекрасно сложен, сухощавый, с красивыми руками. Когда я писала портрет, Саша говорил: «Куда ты так наряжаешься? Как на свидание». Отвечала: «Саш, а я как на свидания хожу. Я хожу на встречу к дворянину». В 80-е годы, когда у нас ничего не было, я старалась  надеть  все самое лучшее, что имелось  из одежды.

Для  меня это тоже была школа. Как человек двигался, как он говорил, как умел слушать. Я даже не представляю себе, какой бы была моя жизнь, если бы встречи с этими людьми.

Трагический, страшный день был, когда погиб наш отец Анатолий.
Он вез (за рулем был не он) своих гостей из Австралии, — монахиню и других — в Дивеево. В автокатастрофе отец Анатолий умер на месте.

Вся наша семья приехала на похороны… Идет литургия, Евхаристический канон, когда поется: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим», — и я  понимаю, что нет, я не могу благодарить, никак не могу.  И не подошла, как хотела, вместе со всеми к Чаше.

Я написала об этом письмо митрополиту Антонию Сурожскому.
Единственный раз в жизни владыка позвонил мне домой и сказал, что надо просто встать и сказать: «Господи, я не могу, сердце мое окаменело. Я не могу чувствовать благодарность к Тебе». И рассказывать Ему абсолютно все, что есть у тебя внутри.
Это была школа митрополита Антония, которая меня спасла, и учит всю жизнь… Мы познакомились с ним в 1993 году. Я тогда же писала его портрет. После этого еще неоднократно ездили к нему и сами с Сашей, и с детьми, и с друзьями.

И с тех пор я всегда  чувствую благодарность Богу. У меня не возникает вопросов, почему мир стоит. Бесконечной милостью Божьей. А люди все равно деревянные и не обращаются к Нему. Это боль моя и за моих детей, и за многих людей, и за друзей, которые равнодушны к вере.

Архимандрит Софроний (Сахаров) пишет, что самый большой грех нашего времени не в том, что люди убивают, находятся в каком-то черном состоянии, а в равнодушии и в нежелании знать Творца. Это самое больное, потому что Господь открывает Себя во всем, во всех мелочах, через природу, через других людей, через глаза маленьких детей, через улыбки, через тепло. Эти тепло и любовь, внимание льются непрерывно. Их  просто надо научиться видеть. Если человек видит, он каждого человека воспринимает как посланника  Божия.

Когда человек не хочет принять эту гармонию, он остается один, и эта отчужденность — и есть ад, и есть беда. Когда человек видит, что вокруг прекрасные люди, он чувствует себя одним целым со всем миром. Клеточкой, которая работает просто во славу Божию.
Саша был человек удивительный. И приятие, и понимание слов «Да будет воля Твоя» — это было обычное ежедневное состояние Саши. У него было очень много в жизни проблем. Порой люди, особенно с большими деньгами, или наделенные властью, иначе видят мир, иначе распоряжаются другими людьми, считают себя вправе  давать, не давать, лишить, не лишить, унижать, не унижать. Потому такие мелочи, как недоплата крупных сумм, случались нередко. Но были вещи, которые оказывалось труднее пережить. Как, например, человек на твоих глазах менялся и из друга становился абсолютно чужим человеком. И Саша всегда говорил: «Дай всему произойти. Это надо принять».

Как сказала одна наша любимая подруга, к сожалению тоже ушедшая вслед за Сашей год назад, монахиня Евдокия: «На Саше кончалась цепочка зла». Это правда. Все проблемы завершались. Он приходил домой понурый или возмущался кем-то. Никак не мог понять, как это человек может, живя под Богом, под Небом так поступать. Потом он принимал это, и утром шел работать, просто приняв. «Да будет воля Твоя», — это было его правило.
У меня даже есть такая картина, она написана на Валааме и так и называется «Да будет воля Твоя». На ней два монаха смотрят на восход солнца, потому, что по воле Божьей восходит солнце, и по воле Божьей мы, счастливые люди, можем это видеть.
В первый год, когда уходит дорогой человек, ни о чем этом говорить просто не приходится. Мы прожили вместе 34 года, 3 месяца и 11 дней. Когда ты 34 года живешь с человеком, ты даже не знаешь, где кончаешься ты, где начинается он. И когда от тебя оторвали в буквальном смысле, физически, твою большую лучшую половину —  это болит и кровоточит. В первый год даже вопрос этот нельзя было обсуждать."