Приключения Никиты в Пестерях

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Никита

— Мама, ну почему обязательно ехать к бабе Тане? Мне и здесь хорошо! — пропел Никита, вытянув губки и округлив свои и без того круглые глазки.
 Это был мальчик лет пяти, худенький и симпатичный, а волосы у него были белые, как лен, и оттого, что он давно не подстригался, они путались и вились, как волны на реке, и в них было ужасно жарко, так что можно было подумать, что на голове у тебя не волосы, а шапка-прилипалка. Да, ему было всего лишь пять, но вот-вот должно было исполниться шесть. И это вот-вот длилось уже почти месяц, а день рожденья все никак не наступал. А ведь он так любил свой день рожденья! Впрочем, его устроил бы и любой другой день рожденья: мамин или папин или даже приятеля Яши, главное — чтобы был то-ортик (это слово надо произносить тихо и нежно и как можно дольше растягивать букву о, чтобы оно длилось и длилось, это воображаемое удовольствие). Да! и нужен обязательно разноцветный крем, желательно, в форме машинки, ну, например грузовика или пикапа, хотя джип тоже подойдет, и чтобы на нем было много орехов, шоколада, вишни (можно прямо на веточке и с косточкой), мармелада, вафелек и… После этих долгих размышлений Никита задумывался и, не зная, что бы еще придумать, проглатывал слюнки и  добавлял: и еще бог знает чего. Эта пауза перед  и еще бог знает чего была чертовски необходима, потому что обязательно нужно было проглотить слюнки, а в особых отдельных случаях следовало облизнуться. "Ихтеесно",— продолжал размышлять Никита, — "а знает ли в самом деле Бог, какие тортики мне нравяста?" Эту мысль ему никак не удавалось додумать, потому что всякий раз, когда он доходил до этого места, его кто-нибудь отвлекал. Вот и в этот раз мама, которая до этого молча стояла у стола и что-то там себе тихо делала (так что можно было подумать, что ее совсем нет), неожиданным образом появилась.
— Завтра мы поедем к бабе Тане, — сказала она, как будто это было решено на сто рядов и оставалось только выбрать день, когда же это про-изойдет.
Голос у мамы был мягкий и завораживающий, так что хотелось прямо-таки окунуться в ее слова и крикнуть: "Ура! Мы наконес-то едем к бабе Тане! Как я об этом мечтал!" Но только Никита открыл рот, чтобы произнести хотя бы первое слово из всей этой тирады, он сразу же его закрыл, потому что вспомнил, что сулил ему завтрашний день, останься он здесь. А завтрашний день сулил ему вот что.
Не далее как три дня назад (это Никита знал точно, потому что он специально считал) Яшин папа дядя Толя мастерил для Яшиной мамы ящик для рассады, а так как они только что переехали и найти что-либо в квартире было совершенно невозможно, дядя Толя сказал: "Никита, принеси молоток!"
Никита с готовностью побежал домой.
— Мама, дай мне молоток, дядя Толя просит!
— У нас нет молотка, — ответила мама без лишних объяснений.
Никита в спешке снял сандалии и, проскочив в свою комнату, стал рыться в ящике для игрушек. Вскоре он нашел маленький пластмассовый молоточек приятного зеленого цвета и побежал обуваться.
— Никита! этот молоток дяде Толе не поможет, — покачав головой, сказала мама.
— А вдруг поможет! — с надеждой крикнул Никита и выскочил на улицу.
— Отличный молоток, Никита, — сказал дядя Толя и постучал себе по ладони.— Тюк! тюк! тюк!
И хотя в этот раз ящик для рассады так и не был сделан, дядя Толя обещал в будущее воскресенье свозить Яшу и Никиту в зоопарк.
— А когда будущее воскресенье? Неужели завтра? — спросил Никита.
— Нет, не завтра, а через четыре дня, — ответил дядя Толя,— поспишь четыре ночи, а на пятый день поедем в зоопарк.
Три ночи уже прошло, оставалась четвертая, последняя, и Никита ни за что не хотел  упустить свой шанс побывать в зоопарке.
— Мама, ну почему обязательно ехать к бабе Тане? Мне и здесь хорошо! — сказал Никита как можно более убедительно.
— Потому что мне тебя кормить нечем! — зло ответила мама. Она посыпала кусочек хлеба сахаром и подала его Никите.
— Мама, ну почему ты на мыня злисся? Разве ты мыня не любишь? — как ни в чем не бывало спросил Никита.
— Именно потому, что я тебя люблю, я и хочу, чтобы ты поехал к бабе Тане, — ответила мама, смягчившись. — У нее молочко, сливочки, огурчики, морковочка…
— Ой, как я все это люблю! я бы съел это все прямо сычас! — Никита облизнулся и проглотил слюнки, потому что хотя это все и не годилось в сравнение с тортиком, мальчик был голоден, и рука его (хотя он этого совсем не хотел, а сама по себе, ну прямо-таки совершенно без его согласия) потянулась за кусочком хлеба.
— А может быть, и тортик там будет? — с надеждой, но не вполне уверенно спросил Никита. — И если он там будет, то не придеста ли мне с кем-нибудь им поделиста?
— Этого я обещать тебе не могу, но если ты будешь вести себя хоро-шо…
Ох, это вести себя хорошо! Сколько раз он слышал эти слова!! Может быть раз сто? или девяносто? или, может быть, миллион?! Не знаю, и Никита этого в точности не знал, потому что он умел считать только до тридцати девяти. Но что же на самом деле значит это вести себя хорошо? Как просто было бы просто спросить: а что это — вести себя хорошо?! Пожалуй, мама или папа могли бы ответить на этот вопрос, но ни один ребенок в мире, кажется, еще не догадался их об этом спросить, потому что слова эти всегда, ну просто всегда произносятся так,  как будто это всем отлично известно, что такое — вести себя хорошо. А так как Никита то и дело слышал "Веди себя хорошо!", когда кричал и возился с ребятней, лез в лужи, гладил прохожих собак, обзывался, кидал на дорогу фантики от конфет и мороженного, выплевывал жвачку там, где придется, чавкал за столом и перебивал взрослых, выпрашивал завести котенка и многое такое прочее, то у него сложилось впечатление, что "вести себя хорошо" только и означает, что "совсем себя не вести", то есть совсем ничего не делать или делать что-то совсем неинтересное. "Ну, если это в самом деле так, то я согласен обойтись и без тортика", — подумал Никита.
С этими грустными мыслями Никита пошел гулять. Он надеялся разыскать Яшу и сообщить ему о своем отъезде.
— Никита! Не урони диван! — прокричала мама вдогонку, но он так и не понял, о чем это она… пока не спустился на первый этаж.


ГЛАВА  ВТОРАЯ

Диван

На первом этаже подъезда Никита увидел поставленный кем-то на боковую спинку диван. Он стоял так и возвышался во весь свой рост, словно какая-то гигантская башня. Никита несколько раз прошелся возле него туда и сюда и даже попробовал его пальцем. Диван слегка пошатнулся. "А ведь может и упасть", — подумал Никита и пошел искать Яшу.
Яша возился в песочнице. Лицо его было сосредоточенно, а пальцы и колени — в песке, и даже на потном лбу  у него блестела целая колония разноцветных песчинок.
— Что это ты делаешь? — поставив ногу на край песочницы, спросил Никита.
Вид у него при этом был весьма важный, ведь у него была припасена новость, куда более интересная, чем вся эта возня в песке.
— Строю башню, разве не видишь?! Вон уже сколько построил! Эта будет самая главная, потому что она самая высокая!
— Какая же она высокая, если она у тебя то и дело падает! Вот я видел башню так башню!
— Где это ты ее видел?
— У нас в подъезде!
— Ха-ха-ха! В подъездах башней не бывает!
— А вот и бывает!
— Нет, не бывает!
— На что спорить, бывает?
— Нет, не бывает!
— А вот пойдем посмотрим, что бывает!
— Зачем мне смотреть, если я и так знаю, что не бывает!
— А затем что бывает! Вот пойдем поглядим!
Верхушка Яшиной башни, снова осыпалась, а вместе с ней пошатну-лось и его упорство.
— Ну, пойдем поглядим! Надоела мне в самом деле эта развалина! — Яша с сожалением посмотрел на руины.
Диван все еще стоял на месте. И хотя он стоял на боковой спинке, можно было все же заметить, как он красив!
— Ух ты! Настоящая золотая башня! — вскричал Яша, оглядывая диван. — Как бы на ней примоститься!
— Не советую тебе этого делать, — со знанием дела сказал Никита. — Если ты сядешь на подлокотник, диван пошатнется и накроет тебя, как лодка!
— Хочешь сказать, он упадет? — засомневался Яша.
— Именно так! Тут и думать нечего!
— Не может быть! Посмотри, какой он крепкий! — и Яша обеими руками надавил на диван. Диван пошатнулся, но дальше не пошел. — На что спорить, он не упадет!
— Упадет!
— Нет, не упадет!
— Нет, упадет! — и Никита изо всех сил надавил на диван.
— Нет, не упадет, — сказал Яша и тоже поднажал.
— Нет, упадет, — пыхтел Никита и жал из последних сил.
— Нет, не упадет! — кричал Яша, которому уже начинало нравиться это толканье.
— Нет, он все равно упадет! — возражал Никита. Он тоже увлекся и даже поставил на стену ногу, чтобы как следует упереться.
— Нет, не упадет! — стоял на своем Яша. Пот уже градом катился с его смуглого лба.
— Вот увидишь, у-па-дет! — продолжал Никита.
От усердия и злости щеки у него стали розовые, как два наливные яблочка, а глаза сделались глубокие-глубокие, как океан.
Тут оба они поднажали и почувствовали, что диван поддался. Он рухнул прямо на лестницу, издав оглушительный грохот. Никита взвизгнул, а Яша, пробравшись через препятствие, со всех ног помчался домой. Тут и Никита, увидев сверкающие пятки быстро удалявшегося друга, стремглав взвился на второй этаж. Сердце его бешено колотилось, а из гортани рвался ужасный вопль. С этим ужасным воплем он влетел в квартиру.
— Никита, ты чего так кричишь? — выбежала навстречу испуганная мама.
— Я диван уронил!
Мама испугалась еще больше.
— Кого-нибудь придавил?
— Нет! — отвечал Никита, захлебываясь в собственных рыданиях.
— Яшу не придавил?
— Нет!
— Диван сломался?
— Нет!
— А чего же ты кричишь?
— Я сам на себя обиделся! я же знал, что он упадет!
— Успокойся, папа придет, подымет этот диван.
Но Никита не унимался. Ужасная картина падения так и стояла у него перед глазами. Диван падал в его воображении снова и снова и каждый раз с оглушительным грохотом бухался о ступени. Затем выбегали соседи и громко кричали. От мысли, что ему не миновать возмездия, ему делалось невыносимо.
— Скорей бы отсюда уехать! — крикнул Никита речитативом. — По-дальше от этого чер-то-ва ди-ва-на!
Поездка в деревню казалась теперь сладчайшим из всех наказаний.
Не успел он прокричать последние слова, как входная дверь отвори-лась.
Вошел папа, вернее не успел он войти, как Никита кинулся к нему, скорчил кислую мордашку и сказал нараспев:
— Папа, я диван уронил!
Уголки губ его чуть не уползли под подбородок.
— Который? — недоуменно спросил папа, — А-а-а! который только что унесли?
— Кто унес? — заинтересовался Никита и перестал плакать.
— Соседи с первого этажа.
— И ничего тебе не сказали?
— Нет. А что они скажут?
— Фу-у-у! Ну слава Богу! А то я думал, будут ругаста, — Никита слегка успокоился.
— Как же ты смог уронить такой огромный диван?
— Он стоял на боку, а мы с Яшей поспорили, упадет он или нет, если его толкнуть. Яша говорил, что не упадет, а я  — что упадет.
— Кто же выиграл спор?
Никита на минуту задумался. Вдруг глазки его прояснились, и улыбка до ушей, которая редко ему изменяла, вновь озарила его лицо.
— Выходит, что я! — радостно и удивленно сказал он.
— Слава Богу, что все обошлось! — вмешалась мама, — а то могли бы  кого-нибудь придавить.
— А может, и придавили! — сказал Никита и хитро прищурил глазки.
— Кого это?! — хором спросили мама и папа.
— Пару или тройку двухвосток! — ответил Никита и засмеялся.
Мама и папа тоже рассмеялись.
— И паука. Хи-хи-хи! И гусенисту. Хи-хи-хи!
— Что же, Никита, ты уже надумал ехать в деревню? — спросила ма-ма.
Еще бы! Никита был несказанно рад предстоящим переменам.
— Конечно, надумал, ведь я так соскучился по бабе Тане! — сказал он, и это была совершенная правда.
— Вот и хорошо, — сказала мама, — значит, будем собираться.
— Ну только я хочу, чтобы ты поехала со мной! — Никита осмелел и стал выставлять свои требования.
— Я тебя отвезу, а сама вернусь домой.
— Ну почему-у-у? — завопил Никита, который никак не хотел расставаться с мамой.
— Потому что маме надо работать! — сказал папа тоном, не терпящим возражений.
— Ну тогда поедешь со мной ты!
— Нет, мне тоже надо работать! — резко ответил он.
— Ну, в этом-то я не сомневаюсь, — сомнительным тоном сказал Ни-кита и замолчал.
С того времени, когда папа сказал "мне тоже надо работать", не про-шло и минуты, как Никита оказался в вагоне поезда, везущего его к бабе Тане, потому что, хотя это и случилось только на следующий день, Никита совершенно забыл, что произошло между "мне тоже надо работать" и тем временем, когда нога его оказалась на ступеньках вагона.
— Смотри, Никита, столбы поехали, — сказала мама, когда поезд тронулся.
— Где? — прокричал Никита и бросился к окну.
Столбы в самом деле поехали, а вместе с ними закружилось здание вокзала и перрон с людьми и чемоданами, так что Никита даже испугался, как бы они не попадали, ведь держаться им было не за что. И точно: маленькая девчонка в гороховом платье взмахнула руками и тотчас брякнулась. К ней, точно осы, подлетела мамаша… а что было дальше, Никита уже не увидел, потому что все это уехало и осталось позади вагона. А навстречу мчались все новые и новые столбы и здания.
— Мама, ну ты же шутишь! — догадался Никита и засмеялся. — Это не столбы едут, а мы едем!


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Пестери

— Ну сколько же можно ждать! — в нетерпении воскликнул Никита. На его голове уже красовалась синяя кепка, а за спиной висел маленький коричневый рюкзачек-обезьянка (в обезьянке — игрушки). — Ты сказала, что осталось ехать пять минут, а мы едем уже пятнасцать! А это много! Зачем я только собирался?! Может быть, мы будем ехать еще целый час?! А это — очень много! — он отвернулся к окну, и его маленькие плечики от досады опустились.
Мама ничего не ответила, она в спешке собирала последние вещи.
Вдруг поезд заскрипел, съежился, и зеленые поля с березовыми колками поплыли медленней. Вот и первые дома, служебные постройки станции и сам вокзал. Прямо перед собой в окно Никита увидел большую белую вывеску с начертанными на ней буквами, и если бы он умел читать, то прочел бы:

ПАНКРУШИХА.

Но он лишь сказал: "Вторая буква А и последняя буква А", потому что знал алфавит только до буквы «Б».
— Правильно, Никитка, — подтвердила мама, — идем быстрее, баба с дедой уже приехали.
Не успел Никита дойти до последней ступеньки вагона, как оказался в мягких объятиях женщины, от которой пахло ванильными булочками и вишневым вареньем. По-правде говоря, она и сама была похожа на мягкую сдобную булочку —  это  была и не бабушка даже вовсе, а какое-то загляденье и объеденье. Она поцеловала Никиту в обе щеки безо всякого разрешения, так что он уже собирался отбрыкиваться. Но она поставила его на перрон и вынула из кармана жакета две маленькие шоколадки.
— Никита, какой ты худющий и как оброс! — сказала она. — Ты со-всем его не кормишь, Оксана, — она повернулась к Никитиной маме и добавила наставительно, — Диета — не для маленьких детей!
По бабушке было видно, что себя-то она диетой точно не изнуряет.
— Ты не знаешь моих обстоятельств! — обиделась мама. — К тому же у Никиты конституция не такая, чтобы вот так вот взять и располнеть!
— Конечно, просто так не растолстеешь!
«Причем тут Конституция?» — подумал Никита и пожал плечами; он знал, что есть такая книга  Конституция, — «У меня ее и вовсе нет».
— Посмотрим, как он у тебя растолстеет!
— Посмотрим! Будет кругленький, как плюшевый мишка!
«Какой ужас!» — подумал Никита и развернул шоколадку. Он повертел ее немного в руках и запихнул половинку в рот.
Мама тоже неодобрительно посмотрела на бабушку.
К счастью, поезд, на котором приехал Никита, тронулся и стал отхо-дить, и из-за лязга колес Никита не услышал окончания ссоры.
— Помнишь бабу Таню? — спросила мама, когда страсти слегка улеглись.
— Угу, — сказал Никита, не раскрывая рта, и засунул за щеку еще кусочек шоколадки.
— А деда Л;ню?
— Угу, — сказал Никита и увидел перед собой чьи-то ноги. Он хотел было поднять голову, чтобы посмотреть, кто же стоит на этих ногах, но ноги согнулись, и он увидел перед собой лицо деды Л;ни.
— Ну, здравствуй, Никита, — сказал деда Л;ня, и Никита снова подлетел в воздух.
Так он плыл в воздухе до самой машины.
— Никита, ты кем будешь, когда вырастешь? — спросил деда Л;ня, когда поехали. Он смотрел на Никиту в зеркальце заднего вида.
— Не знаю, — не понял Никита.
Он поудобнее устроился на заднем сиденье и приготовился разворачивать вторую шоколадку.
— Ну когда вырастешь, кем ты будешь? Вот мама у тебя учительница, бабушка — воспитатель детского сада, я — механизатор, а ты кем хочешь быть?
— Не знаю, — Никита поводил бровками и подергал плечами. — Че-ловеком.
Взрослые засмеялись.
— Ну, это правильно. В первую очередь надо быть человеком, хоро-шим человеком, да?
— Да-а-а!
— А кем ты будешь работать?
— А зачем работать?
— Чтобы деньги зарабатывать.
— Я буду с мамой на работу ходить, ей помогать.
— Нет, Никита, у каждого человека должна быть своя работа, — вмешалась бабушка, — это ты сейчас маме помогаешь, а когда вырастешь, у тебя должна быть своя, отдельная, работа.
— Ну, я пока никем не хочу быть! Я мальчиком хочу быть!
Этот аргумент оказался таким убедительным, что взрослые к Никите больше не приставали, и всю последующую поездку разговаривали о своем. И пока они вели свои длинные, неинтересные разговоры, Никита смотрел в окно на прыгающее за деревьями солнце и дожевывал свою шоколадку.
Вот и Пестери запестрели цветными шапками своих домов.
— Ну наконес-то мы приехали! — вздохнул Никита, вылезая из машины.
Здесь была такая удивительная тишина, которой Никита отродясь не слыхивал, а дома были такими низкими! Но самое удивительное было то, что по улицам ходили живые коровы и гуси, а также множество другой деревенской живности, знакомой Никите по картинками из книжек.
— Мама! Мама! Смотри! — настоящие гуси! — завопил Никита в восторге и стал показывать пальцем через дорогу.
Две маленькие девчонки, которые оказались поблизости, захихикали. Никита глянул на них. Они жались возле забора и смеялись. У одной были черные волосы, густые и длинные, по самую талию, сзади они были перехвачены тонкой резинкой, а по бокам торчали две славные завитушки. К тому же эта белая панама с сиреневым бантиком и светлое платьишко в рюш так ей шли, в них она казалась такой хорошенькой, что Никита просто замер, увидя ее. Вообще-то он был общительным мальчиком, незастенчивым и говорливым, но тут он не смог вымолвить ни единого слова. Вторая была не такая красивая — не такая, чтобы сразу понравиться, но тоже очень-очень славная. У нее были большие голубые глаза, узенький подбородок и чудесные веснушки около носа.
— Ха-ха-ха! Он ни разу не видел гусей! — раздался голос погрубее и сразу перебил все очарование этой неожиданной встречи.
Никита увидел толстого мальчика, сидящего в нескольких шагах от него на песочной куче. Мальчик был намного крупнее его и вдвое старше, и язвительная улыбка расплылась на его круглом лице.
— Ты что, с луны свалился?! — обратился он прямо к Никите и по-смотрел на девчонок.
Те ничего не сказали.
— Я не с луны, я из Барнаула приехал, — совершенно серьезно ответил Никита. И эта язвительная улыбка, и эта колкость совсем ничего для него не значили, потому что он был так простодушен, что даже и не заметил, что его хотели обидеть.
— Городской! — презрительно заключил круглолицый.
Но Никита и в этом не нашел ничего обидного и воспринял его слова скорее как знак внимания и приглашение поиграть. Он бесцеремонно снял свой рюкзачок и стал доставать оттуда маленькие красивые игрушки: зеле-ный грузовик с белой полосой вдоль кузова — совсем как настоящий; синюю гоночку с разноцветными надписями и цифрой восемь посередине; красный самолетик со звездой; аквалангиста со съемными шлемом и аквалангом и двигающимися ручками и ножками; снегоход-конструктор; шарик-попрыгун…
— Никита! может, ты сначала зайдешь в дом, а потом пойдешь поиг-рать? — спросила мама, не надеясь на ответ.
— Нет! я сначала поиграю, а потом пойду домой! — сказал Никита, довольный тем, как он все переиначил, и в очередной раз запустя руку в рюкзачек-обезьянку.
Он достал еще две-три игрушки. У детей просто разбежались глаза, как хороши им показались они. Девочки подошли поближе и уселись на песок.
— Дай мне поиграть вот этого человечка! — сказала черненькая, показывая на аквалангиста.
— Бери! — сказал Никита.
— А мне вот этот шарик! — попросила другая.
— Бери! — сказал Никита. — Берите, все что хотите! Только не тро-гайте эту гоночку, я сам в нее буду играть.
Круглолицый взял грузовик, хотя именно гоночка ему понравилась, и он то и дело поглядывал на нее, ожидая момента, когда Никита бросит ее и возьмет какую-нибудь другую игрушку.
За то время, пока Никита и другие дети возились в песочной куче, ими было построено и разрушено несколько городов, посажено и вырублено несколько лесов, предпринято и пресечено несколько попыток начать войну, задумано и раскрыто несколько заговоров.
Когда дети, наконец, стали расходиться, то и мама прибежала за Никитой, которая то и дело выглядывала в окно.
— Бабушка, я так устал! — сказал Никита, войдя в дом, — Я просто валюсь с ног! — и, не снимая кепки, он лег на диван.
— Еще бы ты не устал! После такой поездки и сразу играть, да еще в новой компании! — сказала бабушка и посмотрела на Никиту.
Никита уже спал.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Первый день без мамы

На следующее утро взрослые тихо встали и только перешептывались, боясь разбудить Никиту. Особенно этого боялась мама. Она хотела уехать, пока Никита спит. Иначе, думала она, без слез не обой-тись, ведь до этого они еще ни разу не расставались. Глядя на спящее личико Никиты, она все же не удержалась, чтобы пару раз не поцеловать его. К счастью, Никита не проснулся, он только поморщил нос и повернулся на другой бок..
— А где же мама? — был его первый вопрос, когда он, наконец, проснулся и босиком, в одной пижаме, вышел в кухню.
— Она уехала, — ответила бабушка.
— Ну почему-у-у? — завопил Никита, и слезы готовы были брызнуть из его глаз в четыре ручья.
— Ты же знаешь, маме надо работать.
— Почему она даже не попрощалась со мной? — был другой вопль, и Никита от досады топнул ногой.
— Ты же спал!
— Надо было мыня разбудить! — и Никита опять скорчил кислую мордашку.
— Ну-ка, Никита, посмотри в окно! Кто это там идет?
Никита кинулся к окну.
"Неужели мама?" — мелькнуло у него в голове.
Но сюрприз оказался еще более восхитительным.
По улице неспеша шла красивая девочка в белой панаме.
— Это та девочка, с которой я играл вчера! — крикнул Никита, и слезы мгновенно высохли у него на щеках.
Никита помчался в комнату и стал искать свою прогулочную одежду.
— Бабушка, где моя футболка и шорты? Я пошел гулять! — от одежной кучки, висевшей на стуле, то в одну, то в другую сторону стали отлетать ненужные вещи.
— Надо сначала покушать! — строгим тоном сказала бабушка.
— Нет! Мне некода! Я потом покушаю! — крикнул Никита, натягивая футболку.
— На, хотя бы съешь пирожок! — бабушка протянула Никите, который уже оделся и готов был выскочить вон, теплый ароматный пирожок под румяной корочкой.
— А-а-а! Пирожки-то я люблю! — Никита уселся за стол и съел два пирожка.
— Ну все! а теперь я пошел гулять! — сказал он и в следующее мгновение в доме его уже не было.
На улице было просто чудесно. Солнышко уже пригревало, а свежесть утра еще не прошла. Песочная куча, на которой так любили играть дети, располагалась как нельзя лучше. Вечером и с утра ее прогревало солнце, а днем, в самый зной, ее прикрывало облако тени, которое набрасывала на нее густая высокая крона ивового дерева, растущего в соседнем саду. На этой-то куче и уселась вчерашняя девочка с длинной косой. Она совсем ничего не делала, просто сидела, подперев ладошками подбородок, и смотрела по сторонам. Можно было даже подумать, что только Никиту она и ждала.
— Здравствуй, девочка, — сказал Никита, подойдя и немного смущаясь.
— Я не девочка! Я Наташа! — ответила та и тряхнула косой. — А Вику ты тоже не помнишь?
— Какую Вику?
— Мою подругу, с которой мы играли вчера!
— Почему же? Помню! Только я не знал, как ее зовут! Но теперь за-помню!
«Вика» — добавил он про себя. Он всегда так делал, когда нужно было запомнить новое слово.
С Наташей было очень хорошо. Она редко спорила, никогда не дралась и ничего не ломала. И главное — ей было тоже пять лет, так что с Никитой им было во что поиграть.
Вскоре к песочной куче стали стекаться и другие дети. К полудню их стало так много, что Никита уже сбился со счету и перезабывал все их имена. Он то и дело кричал: "Мальчик, не строй здесь, здесь я уже построил гараж!», «Девочка! отойди! ты наступила на мой домик!» Но не считая этих мелких недоразумений, игры стали веселее и задорнее, шумнее и разнообразней, чем с утра, когда Никита и Наташа играли одни. Никита был по натуре строитель, он любил строить и терпеть не мог, когда что-нибудь ломали. Это вызывало у него бурю негодований. К чужим постройкам он тоже относился бережно и искренне восхищался, когда кто-нибудь что-нибудь построит. К тому же Никите здорово удавалось распорядиться, где и кому строить, каким машинам следует ездить по мос-ту, а каким — нет.
Но кое-кому это сильно не нравилось.
— Раскомандовался тут! — фыркнул Миша.
Это был мальчик, с которым Никита играл вчера. Ему было восемь или девять лет, и ему нравилось возиться с малышней, потому что малыши его беспрекословно слушались. Ему было неприятно, что Никита «плевать хотел на его замечания», как он сам выразился, да еще и пытается верховодить. «Кто он вообще такой? — думал Миша, — приезжий, да еще и городской!» Он стал придумывать, как бы отделаться от назойливого мальчишки.
Он стал подползать то к одному, то к другому ребенку и что-то нашептывать на ухо. Вскоре одна за другой постройки стали исчезать: то по мосту проехала слишком большая машина, и он развалился; то по стране прошел великан и раздавил все дома; то ураган пронесся, то … В конце концов на песочной куче не осталось ни мостов, ни тоннелей, ни гаражей, ни домов.
После всех этих страшных событий Никита стоял посредине кучи и горько плакал — так жаль ему было этих построек!
— Ну и играйте теперь одни! Все равно вам теперь нечем играть! — крикнул он и пошел домой.
В пылу обиды он совсем забыл про свои игрушки. Тем временем Миша одну за другой закопал их в песок, а гоночку, нимало не стесняясь, засунул в карман.

— Бабушка, я больше не буду играть с этими глупыми детьми! — сказал Никита, войдя в дом.
— Почему это? — спросила бабушка.
— Они сломали все мои строения!
— А ты играй с теми, кто не ломает! Не все же ломают, правильно?
— Но куда же девать остальных? Они же тоже приходят?! Вот если бы у мыня был тигр, я бы посадил его возле песочнисцы, и он бы никого не пускал!
Никита размечтался.
— Но у мыня только котенок! — он печально вдохнул. — Ну где же мой котенок? Надо его научить хотя бы царапасца! Бабушка, ты не видела моего котенка? — засуетился Никита, озаренный новой идеей.
— Кажется, он сидит на крыльце, — ответила баба Таня.
Никита кинулся на крыльцо, но котенок, который, действительно, там сидел, испугался, потому что немало детей уже успело потаскать его за хвост и за лапы. Предчувствуя свою участь, он убежал под крыльцо.
— Кис-кис-кис! — звал Никита, усевшись возле щели.
Но котенок не хотел выходить. Он только жалобно пищал:
— Мяу! Мяу!
— Кис-кис-кис! — не унимался Никита.
— Мяу! — говорил кот и сидел.
— Ну, кисонька, иди ко мне — ты же такая хорошая! — уговаривал его Никита.
Котенок сидел и молчал.
— Никита, вынеси ему молочка и помани, — посоветовала подоспев-шая бабушка.
— Точно! молочка и пирожка! — обрадовался Никита.
Он принес из дома пирожок и блюдечко с молоком, уселся возле крыльца и стал выманивать котенка.
— Молочка! пирожка! Молочка! пирожка! — говорил Никита нараспев.
Котенок стал показывать морду, тыкаясь носом в краешек блюдца, но выходить не собирался.
— Молочка! пирожка! Молочка! пирожка! — опять запел Никита.
Котенок начал наконец лакать и выполз из дыры вслед за удвигающимся блюдцем.
Никита дождался, когда тот допьет, и начал предлагать ему пирожок, но от пирожка кот отказался.
— Неужели ты не любишь пирожки? — удивился Никита и, схватив кота подмышку, съел пирожок сам.
К этому времени он, кажется, уже забыл, для чего ему нужен был кот. Он просто ходил по двору с котом под мышкой и весело распевал: "Молочка! пирожка! Молочка! пирожка!" Эта песенка ему очень нравилась.

К вечеру, когда неприятности утра основательно подзабылись, Никита снова решил сделать вылазку на песочную кучу. У него возник план постройки нового города. Каково же было его удивление, когда в этой самой песочной куче он не нашел ни единой своей игрушки!
— Неужели их кто-то украл? — подумал Никита, но спросить о пропаже было некого, потому что все дети уже разошлись. Особенно жаль ему было машинок. — Что ж, пойду в огород, съем хотя бы огурчик, — вздохнул Никита и поплелся обратно, — Вдруг это мыня успокоит!
Он пробрался сквозь узкую щель едва отворенной калитки в сад, добрался до огуречной грядки и стал осторожно раздвигать колючие плети и листья.
— Ох, эти противные колючки! — возмущался он. — И зачем они только нужны?
Еще не раз он уколол и одернул руку, прежде чем нашел зеленый ребристый огурчик. Он помыл его в бочке, которая стояла тут же в саду, воображая, будто огромный зеленый корабль разрезает волну. И хотя игра его эта вполне увлекала, корабль все как-то больше стал походить на огурчик и проситься Никите в рот. Никита наконец-то не выдержал и откусил кораблю корму — корма оказалась съедобной. Затем в ход пошла и палуба. Никита ходил между грядок, хрумкал огурчик и время от времени вспоминал: «Ах, моя любимая гоночка!», «Ах, мой бедный грузовичок!».
Вдруг на краю морковной грядки он увидел маленькую садовую лопатку.
— Ух ты! У мыня есть хотя бы лопатка! — воскликнул он. — Вот она-то мне и пригодиста!
Он выхватил лопатку из земли и пошел обратно на песочную кучу. И так как ему никто не мешал, он многое успел сделать: большой многоэтажный замок, целый квартал домов, разветвленную сеть дорог. Оставалось выкопать подземный тоннель. Он стал копать вглубь, выгребая песок, и — о, чудо! — он нашел аквалангиста. Тогда Никита забросил свою идею тоннеля и начал копать везде, где еще не было построек. Он нашел самолетик, грузовичок, шарик, лопатку — почти все игрушки, которые он выносил в песочницу. Вот только гоночка никак не находилась.
— Вот, черт! — воскликнул Никита, — Ну, неужели она под замком!? Как же мне жаль ломать его! Лучше бы она была под этими домиками!
Никита стал копать под домами, но под домами он нашел только ногу от робота. Он еще долго ругался и фыркал, бродя вокруг замка и не решаясь сломать его. Стало смеркаться, к тому же эти несносные комары так и вились вокруг Никиты, и уже не было никакого терпения отбиваться от них. Так что Никита, наконец, решился: вонзив лопату в самую середину замка и разворотив его, он стал энергично перекапывать песок под руинами. Но гоночки и там не оказалось. Никита перекопал песок под замком еще четыре раза, но больше ничего не нашел. Теперь у него не было ни гоночки, ни такого чудесного замка.
Никита собрался было расстроиться, но понял, что расстраиваться некогда, потому что тьма уже сгущалась у него перед глазами.
Он кое-как сгреб игрушки в кучу и понес их домой.
— Ой, Никита, какой ты грязный! — заметил дедушка. — Теперь тебя две недели надо мыть с мылом!
И точно: руки у Никиты по локоть покрылись толстой песочной корочкой, нос был в песке, шея — в песке, а уж о ногах и говорить нечего.
Бабушка согрела целую кастрюлю воды, налила ее в большой таз и приказала Никите садиться в него.
— А можно я возьму с собой игрушки? — попросил Никита.
— Ну только те, что чистые!
— Ну, конечно же! — обрадовался Никита. — У мыня как раз чистый кораблик, я его не брал на улисцу.
Никита уселся в тазик и стал играть корабликом. Тем временем баба Таня то и дело терла его мочалочкой, поливала чистой водой и приговаривала: «Ах, какой же ты грязный!», «Ну как же можно так замараться!?»
— Ну вот и готово, — наконец сказала она, — вставай вытираться! — и развернула перед Никитой большое чистое полотенце.
— Я еще не наигрался! — взмолился Никита, хотя он уже порядком замерз. — К тому же две недели еще не прошли!
— Ах, ты хитрец! — рассердился деда Л;ня. — Ну-ка вылазь немед-ленно!
Дедушка всегда начинал сердиться, когда Никита пытался умничать.
Никите пришлось повиноваться. Бабушка завернула его в полотенце и отнесла прямо в кровать.
— Ах, какие у тебя чистые ножки! — восхитилась она и поцеловала Никиту прямо в ступню.
— Бабушка, не целуй мыня в ноги! — возмутился Никита, — а то их опять мыть придесца!
— А в лицо можно? — засмеялась бабушка.
— В лисцо можно! — разрешил Никита и подставил щечку.





ГЛАВА ПЯТАЯ

Пойду на улицу, поймаю курицу

— Пойду на улисцу, поймаю курисцу, — приговаривал Никита, выходя во двор. Этой приговорочке его научила бабушка. Раньше она для него звучала просто как стишок, и он не задумывался, что же она значит на самом деле. Но теперь, выйдя во двор и увидя толстую пеструю курицу, которая перелетела через забор денника и прохаживалась по двору, как ни в чем не бывало, эти слова для него стали звучать совершенно-совершенно иначе. Это был теперь уже не просто стишок, а песня! гимн! призыв к дей-ствию!
— Пойду на улисцу, поймаю курисцу! — кричал Никита, бегая по двору и гоняясь за курицей.
— Пойду на улисцу, поймаю курисцу! — кричал он, сжимая над ней растопыренные пальцы, но курица, каждый раз шумно прохлопав крыльями, успевала отскочить.
Никита вспотел, раскраснелся и уже начал расстраиваться, что его план никак не удается.
— Это какая-то слишком быстрая курисца, — догадался он наконец. — Надо найти курисцу помедленней!
Он залез на калитку денника и стал высматривать курицу помедленней. Куры неспешно прогуливались, ища то зернышко, то червячка. Они осторожно наклоняли головы, смотря одним глазом в землю, а другим косясь на Никиту. Было видно — Никита производит на них сильное впечатление.
В деннике, кроме кур, находились еще и гуси с гусятами, и хотя они стояли несколько в стороне, Никита все же не решался открыть калитку. Гусей-то он не боялся, но их странная привычка вытягивать шею и шипеть приводила Никиту в оцепенение. Особенно так любил делать гусак, который ходил вокруг гусыни и все высматривал, кого бы еще ущипнуть. Даже куры, и те ему не нравились. Бывает, засмотрится так одна на какую-нибудь букашку, а та ползет себе прямо к гусиному семейству. Курица за ней: тюк, тюк клювом в землю, да все мимо, так и подойдет к гусям на опасное расстояние. Тут-то гусак и норовит ущипнуть ее побольнее — благо, шея у него длинная — та едва отскочить успеет, так и потеряет свою букашку. А букашка, знай себе, ползет — гуси ведь букашек не едят. Нет, калитку открывать Никита не хотел.
— А ну его! еще кинеста на мыня! — подумал Никита, глядя на гусака.
Гусак вытянул шею вверх и свысока смотрел на происходящее.
Калитка, на которой висел Никита, сверху соединялась с забором по-мощью резинового обруча, снизу же ее легко можно было раскачать. И Никита стал раскачивать ее ногами, словно качелю, неизменно напевая свою приговорочку. Так он раскачался довольно сильно, и рука, которой он держал резиновый обруч, соскользнула, захватив обруч вместе с собой. Калитка откатилась в сторону вместе с висевшим на ней Никитой. Он хотел было закрыть ее, потянувшись к забору рукой, но обруч выскользнул из его рук и покатился по земле. Никита соскочил с калитки и побежал за ним. Обруч все катился и катился по двору, виляя то в одну, то в другую сторону. Никита, наклонившись и пригнув колени, повторял за ним ту же траекторию. Наконец обруч упал. Никита поднял его и стал внимательно разглядывать. Уж очень он походил на руль. Как было бы интересно поиг-рать с ним в машинку. Тут Никита вспомнил, что в гараже стоит старое автомобильное кресло.
— Вот из него-то и из этого руля я и сделаю машинку! — подумал Никита вслух и побежал к гаражу.
Но что это? По двору, словно рассыпанный горох, бродили куры. Они все до единой вышли из денника в ограду, куда им всегда очень-очень хотелось. Ведь тут была и травка посвежей, и неклеванные червячки, да и вид здесь был гораздо более живописный.
Увидев все это, Никита бросил обруч в сторону и стал гоняться за всеми курами подряд. Но куры то подпрыгивали, то подлетали, то просто мчались от него во весь опор, вытянув головы вперед и растопыря лапы. «Им-то хорошо, у них крыльля!» — думал Никита, который обежал уже весь двор раз десять туда и сюда, вдоль и поперек и еще по кругу и которому так и не удалось поймать ни одну беглянку.
Вдруг он нарвался на курицу, которая не стала от него шарахаться, как другие, а медленно шла вперед, время от времени оборачивая голову и косясь на Никиту.
— Петушок, хорошенький, красивенький, посто-ой! — уговаривал ее Никита, который почему-то решил, что эта курица — петушок.
По правде говоря, он еще плохо разбирался в домашней живности.
Курица, как завороженная, все медленней и медленней переставляла лапы. Никита тем временем все ближе подступал и наклонялся к ней. Тут он улучил благоприятный момент и попытался ухватить ее. И хотя движения его были неловкими и курица вполне могла бы улизнуть, как это делали другие, она почему-то присела и больше не двигалась с места. Никите это показалось так странно, что он даже попытался подтолкнуть ее ногой, но курица сидела, словно замороженная.
Тогда он взял ее подмышку, и поглаживая, будто кошку, приволок домой. Он поставил ее прямо на кухонный стол. Курица словно оцепенела. Она стояла на столе ни живая, ни мертвая.
— Ах, какой красивенький, чудесный петушок! — Никита ходил возле стола и глаза его светились от восхищения. Он поворачивал курицу то так, то сяк, выбирая ракурс получше, словно художник, пишущий натюрморт.
Услышав возню, баба Таня вышла из комнаты.
— Это еще что такое?! — воскликнула она и от изумления взмахнула руками.
— Бабушка, это украшение! — похвалился Никита.
— Кыш! Кыш! — закричала бабушка и стала махать руками.
Курица, услыхав хозяйкин голос, встрепенулась и слетела со стола. Она бегала по полу, натыкаясь на все подряд.
— А-ну открывай скорее дверь, Никита! Кыш! Кыш!
— Бабушка, ну зачем ты ее прогоняешь, она же красивая! — стал было возмущаться Никита, но видя настойчивость бабушки в прогонении курицы, кинулся открывать дверь.
— Какая же она красивая? Она грязная! Кыш! Кыш отсюда! — бабушка гнала курицу к проходу, но та не понимала, чего от нее хотят; она бегала по кухне, шумно маша крыльями и взлетая то на стол, то на холодильник, то на стену.
— Никита, открой дверь на веранде и отойди от прохода! — скомандовала баба Таня.
Теперь, когда проход был открыт, курица стремглав помчалась на улицу.
— Фу! — облегченно вздохнула бабушка. — Иди, выгони ее в денник!
Курица, попав в знакомую обстановку, немного успокоилась и стала чинно похаживать по двору, как и остальные представительницы ее породы.
— Ко-ко-ко! — говорила она, искоса поглядывая по сторонам. — Как нам жить нелегко!
Никита, не обращая внимания на эти речи, стал загонять кур в денник, но делал он это так неловко и так невпопад, что очумевшие куры бежали куда угодно, но только не в денник.
— Ах, какие противные курисцы! Ну-ка на место! — свирепел Никита и с шумными криками гонял куриц по всей ограде.
— Никитка, ну что же ты делаешь? — подоспела на подмогу бабушка. — Ты же загоняешь их совсем, у них жирка не будет!
— А зачем им жирок? — спросил Никита.
— Как зачем? Знаешь, какой вкусный, наваристый супчик выйдет из жирной курочки?
— Бабушка, ну неужели ты будешь варить из них суп? — Никите стало бесконечно жаль этих бедняжек.
— Конечно, буду. Ты же любишь вареную курочку?
— Курочку-то я люблю, но только их покупают в магазине! Ты разве не знала? — А этих не трогай, они ведь такие красивые!
Понятие красоты было для Никиты очень-очень важным, поэтому бабушка не стала с ним спорить. Она преспокойно загнала кур в денник и больше никогда не говорила Никите, что собирается сварить живую курицу.


ГЛАВА ШЕСТАЯ

Цирк

Это была большая редкость, чтобы в райцентр приехал цирк, — такое случалось даже реже, чем бабе Тане в ее детстве доводилось поесть пряников или леденцов, так что, как и многие другие бабушки, она не хотела упустить случай, чтобы сводить внука на представление. Она купила два билета — себе и Никите.
— Никита, завтра мы поедем в цирк, — сообщила она Никите накануне.
— В настоящий? — попытался уточнить Никита.
— Ну, конечно, в настоящий! В какой же еще?
— И тигры там будут? — спросил Никита таким тоном, что можно было подумать, что он все еще собирается завести тигренка и водить его с собой в песочницу.
— Нет, тигра там не будет, — ответила бабушка и пояснила: — Там клетки ставить негде.
— Надеюсь, хотя бы слон там будет? Для него ведь не нужна клетка, он же не кусаеста!
— Слонов тоже не будет. Зато будут фокусники и клоуны!
— Фокусники — это хорошо! — философски заметил Никита. — Фо-кусы-то я люблю!
И Никита стал живо воображать, какие чудеса будут вытворять фокусники.
Он твердо загадал себе взять с собой в цирк котенка и попросить фо-кусника превратить его в говорящего кота.
Никита так боялся проспать представление, что утром, когда едва рассвело, он просыпался каждые пять минут и все спрашивал бабушку, не пора ли вставать.
— Пора! — сказала бабушка, когда Никита спросил ее об этом в чет-вертый раз.
По дороге в цирк Никиту вдруг осенила одна неприятная мысль. Он подпрыгнул на сиденье автомобиля так, что чуть не ударился головой.
— Дедушка! срочно разворачивайся назад! — скомандовал он. — Я одну вещь забыл!
— Если мы вернемся, мы в цирк опоздаем, — спокойно ответил де-душка.
Какую это вещь он мог забыть, подумала бабушка про себя и проверила, на месте ли билеты.
— Все что нам понадобится, — это билеты, а они у нас с собой, — сказала она, думая успокоить Никиту.
Но Никита так расстроился, что две крупные слезины прямо-таки спрыгнули с его ресниц.
— Бабушка! Я котенка забыл!
— Ну зачем тебе котенок? — удивилась бабушка. — Котята цирк не любят!
— Нет! я хотел, чтобы фокусник превратил его в говорящего! — Никита с трудом произнес последнее слово, потому что слезы уже клокотали у него в горле. — Ведь это мой единственный друг, а я даже не знаю, о чем он думает!
— Но Никитка! — стала ласково успокаивать его бабушка.— Фокус-ники не умеют делать таких вещей?
— Почему? — удивился Никита — он свято верил, что фокусник умеет все!
— Потому что это в принципе невозможно! Потому что у котят горло устроено не так, как у человека, и они могут говорить только на своем, кошачьем языке.
— А папа мне говорил, что человек может все!
— Многое, но не все!
— Человек может сделать машины, роботов, всякую интересную тех-нику, но он не может изменить животное или человека! — объяснил деда Л;ня.
— Ну неужели я никогда не узнаю, о чем думает мой котенок?
Бабушка с дедушкой не нашлись, что ответить, они только пожали плечами; к тому же машина уже подъехала к кинотеатру, возле которого толпилось огромное количество людей, бегали и кричали дети, так что Никита, увидя все это, забыл про своего котенка, и грустные мысли, только что омрачившие его нежное сознание, быстренько улетучились.
Никита вылез из машины и вслед за бабушкой через широкие двери кинотеатра вошел внутрь. В фойе тоже толпились люди. Не то чтобы это обрадовало Никиту. Он не привык видеть столько людей сразу. Хорошо хотя бы, что здесь были дети. Никита стал наблюдать за ними. Маленькие дети стояли возле своих родителей. Кто-то даже умудрялся залезть к маме на руки или к папе на шею. По-правде говоря, Никита был тоже совер-шенно не прочь сесть кому-нибудь на шею, потому что делать ему было абсолютно нечего, а стоять — неинтересно. Старшие дети были без родителей, они стояли кучками и разговаривали меж собой. Взрослые тоже разговаривали. Никита оглянулся вокруг себя, как будто ища для себя компанию. Взгляд его остановился на девочке, приблизительно его же возраста. Девочка была ничего себе — рыжая, вся в конопушках, Никита раньше никогда таких не видел, — в ее темно-каштановых волосах, словно спутанная дорога, вилась зеленая лента. Девочка тоже заметила его, и когда взгляды их встретились, она резко отвернулась и спрятала лицо в маминой юбке. Вдруг мимо Никиты с громким хохотом и визгом пронесся целый поток воздуха, а затем еще один. Никита обернулся и увидел двух уносящихся вдаль мальчишек. За ними бежали, охая и вздыхая, две разгоряченных мамаши.
— Бабушка, можно я тоже побегаю! — обрадовался Никита, устре-мившись взглядом за удаляющимися детьми и их мамами.
— Что ты, Никитка! Я же тебя потеряю! Ты посмотри, сколько людей! — сказала бабушка и обвела рукой зал.
— Да, затеряста-то я не хочу, — Никита вздохнул и несколько при-уныл.
Однако тут же ему на ум пришла другая мысль.
— Ну ты будешь бегать за мной! — сказал он весело и посмотрел на бабушку.
— Нет! бегать я за тобой не буду! — сказала бабушка и даже несколько рассердилась.
Блеск в глазах у Никиты тотчас пропал.
Но в этот момент дверь в зал распахнулась. В нее, слегка напирая на впередиидущих, как будто им не достанется места, с обеих сторон заспешили люди.
Никитино место было в двадцатом ряду, и как назло, впереди уселся высокий мальчик. Его голова с прозрачными розовыми ушами заслоняла Никите полсцены.
— Ну, как же я буду смотреть на клоунов и циркачей, если мне ничего не видно?! — возмущался Никита, стараясь разглядеть убранство сцены и заглядывая то за левое, то за правое ухо мальчишки.
— Ничего, что-нибудь придумаем, — шепнула бабушка, наклонившись к Никите, — в конце концов, сядешь ко мне на колени.
Никита слегка успокоился, хотя ему совершенно не хотелось просидеть весь цирк у бабушки на коленях.
Зал расселся и почти затих, но сцена стояла пустая, будто неживая, — на ней ничего не происходило.  Так прошло минут десять. Некоторым мальчишкам было просто не под силу просидеть столько времени на одном месте. Двое из них уже бегали между рядов и около сцены. Может быть, это были те самые? за которыми гонялись их мамы? Никита снова хотел попроситься побегать, но бросив быстрый взгляд на бабушку, понял, что это совершенно бесполезно, и покрепче сжал свои губы, чтобы как-нибудь невзначай не напроситься на неприятность.
Директор кинотеатра нервно ходила в кулисах. Цирк запоздал с приездом, и актеры торопливо переодевались. Цирковой реквизит еще тоже не был готов. Народ долго ждал, и из зала начали доноситься нетерпеливые свисты. Надо было спасать положение.
Директриса вышла из-за кулисы и начала громким поставленным голосом.
— Представление начнется через десять минут, а пока…
А пока она пыталась развеселить детей с помощью их же самих.
— Знает ли кто-нибудь из вас стишок? — спросила она и стала оглядывать зал.
Потянулось несколько робких ручонок.
— Выходите на сцену, — скомандовала она и рукой показала, как надо пройти.
Дети, кто посмелее, пошли сами, а самая маленькая девчонка с огромным белым бантом на голове и в смешном клетчатом платье крепко держалась за мамину руку.
Когда все стихи были рассказаны, а их оказалось всего пять-шесть, директриса стала требовать песенку.
При слове «песенка» Никита заерзал на стуле. Он высовывался то с одной, то с другой стороны головы с прозрачными розовыми ушами. Уши тоже не сидели на месте. Они, словно маленькие переменчивые облака розового цвета, летали из стороны в сторону и загораживали Никите сияющее небо сцены.
Дети, что стояли на сцене, совсем растерялись. Все что им приходило в голову, это «Маленькой елочке…» и «В лесу родилась елочка». Но каждый из них понимал, что песни эти какие-то совсем уж неподходящие для такого случая, поэтому все молчали. К тому же от каждого слова и телодвижения директрисы в их сторону они, как перепуганные цыплята, все больше сбивались в кучку. Когда директриса наконец поняла, что ждать от них нечего, она бросила в зал взгляд, почти потухший, но все-таки преисполненный какой-то тайной надежды. Зал находился в полном оцепенении: дети боялись, что их вызовут на сцену и прятались за головы и спины впереди сидящих людей, взрослые очень сочувствовали директрисе и переживали на себе неловкость ее положения.
Директриса еще раз обвела взглядом зал, и вот, когда ее взгляд собирался скользнуть  с левой на правую половину кресел, возле прохода где-то в двадцатом ряду, он наткнулся на некое шевеление, происходившее вследствие того, что Никита, желая, чтобы его заметили, нырял то в одну, то в другую сторону от загораживающей его головы. Директриса заметно повеселела.
— Вот он, наконец, этот смельчак, который исполнит нам песенку! — с пафосом сказала она и показала рукой на Никиту.
Она даже сошла со ступеней сцены, боясь упустить этот драгоценный шанс, и приблизившись и взяв Никиту за руку, повела его на сцену.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросила она, наклонившись, и придвинула к Никите микрофон.
— Никита! — ответил Никита, несколько растерявшись, потому что увидел перед собой огромный зал, полный людей, которые от него чего-то ждали.
— Какую же песенку ты нам споешь?
— Я спою песенку про своего котенка, — сказал Никита.
В этот момент он как будто забыл про зал, так смущавший его, и обратился мыслью к своему любимому котенку. От этого на душе у него стало легко и весело, и он запел.
— Молочка! пирожка! Молочка! пирожка!
От усердия Никита вытянул губки и округлил глазки, потому что песня шла из самой глубины его души и в нее же проникала.
Зал, который вначале держал паузу, желая сдержать улыбку, на второй фразе все же не выдержал и грохнулся изо всех сил. Живая волна смеха прокатилась из дальних рядов к передним и наоборот.
Никита, не ожидавший такого хохота и не ожидавший смеха вовсе, хотел было разобидеться и смутиться, но отыскав и увидев в рядах свою бабушку, тихо и ласково улыбающуюся ему, он вспомнил, как она говорила, рассмеявшись и погладив Никиту по голове: «Ну, ты, Никитка, и отчебучил!». Из этого Никита каждый раз заключал, что он сказал шутку и взрослые смеются над шуткой, а не над ним самим. Тогда Никита тоже становился весел и смеялся вместе со всеми. Так же произошло  и теперь. Волна смеха дошла и до него и до детей, стоявших на сцене. Одного мальчика, который стоял рядом с Никитой, так разобрало, что он то сгибался надвое, чуть не задевая головой пол, то разгибался, отбрасывая спину далеко назад, и при этом бесперерывно держался за животик. Никита тоже начал сгибаться и разгибаться. Движения его, правда, из-за того, что они были искусственны, походили более на движения робота, чем на движения человека,  утружденного непосильным смехом. И смеялся он тоже артистически: он набирал в легкие побольше воздуха и выдыхал вначале высоко, а потом все более и более понижаясь в тонах: «А-ах! – Хах! – Хах! – Хах! –  Хах!»,  «А-ах! – Хах! – Хах! – Хах! – Хах!».
Смех в зале не умолкал, хотя смеяться, кажется, было уже нечему. Никита не на шутку развеселившись, стал кривляться и дергаться, показывать приемы каратэ, крутиться и валяться по сцене. Все это его очень увлекало, потому что детишки, бывшие на сцене, тоже начали вытворять чудеса эквилибристики, и в конце концов получилась такая куча мала, что директриса уже не знала, что об этом думать: радоваться ли, что зал не скучает в отсутствие настоящих актеров, или «предпринимать меры». Она даже не смеялась, как все, — она должна была находиться над ситуацией, а не внутри не;. Тут она случайно уронила свой взгляд на кулисы и обнаружила между прочим, что актеры цирка, уже одетые и готовые к выступлению, тоже покатываются со смеху. Тогда она почувствовала себя совершенно владеющей ситуацией и быстренько развернула кучу малу в стройную речку послушных ребя-тишек. Она увела их со сцены, и цирк на-чал-ся!
Заиграла веселая музыка, вспыхнули фейерверки, и вся сцена словно пришла в движение. Несколько гимнасток выехали на сцену на своих ма-леньких одноколесных велосипедах. Их блестящие костюмы отливали серебром и золотом, привязанные к их спинам огромные перья подпрыгивали в такт музыке. Лица их сияли улыбками. Не успели они уе-хать со сцены, как из-за кулис с обоих концов сцены выскочили два арлекина, один в оранжевом, другой в зеленом костюме, и колесом прокатились по сцене. За ними вышли мужчина в черном плаще и черном цилиндре и полная женщина в синем переливающемся платье. В руках у нее был голубь. Идя навстречу друг другу, женщина передвигала руки, и голубь перешагивал с одной ее руки на другую, а мужчина показывал зрителям испод своего плаща: вначале синий в серебряных точках, будто вечернее небо со звездами, затем зеленый, словно трава на лугу, затем розовый, словно закат…
— Наверное, это фокусники! — подумал Никита, замерев в ожидании, — что же будет дальше?
Но фокусники скрылись за сценой, и вместо них появились жонглеры. Никита еще не знал этого слова, но то, как они подкидывали свои разноцветные кегли, шары и кольца, при этом изящно перегибаясь, передвигаясь и подпрыгивая, ему очень понравилось.
Это было, так сказать, преддверие цирка, приветствие актерами зрителей, когда все артисты прошлись по сцене, показывая на что они спо-собны и как будто обещая показать еще большее умение и мастерство.
Как жаль, что Никите мало что доставалось увидеть из всего этого великолепия! Эти маленькие розовые облака в виде ушей так и мельтешили у него перед глазами! Стоило ему только поудобней устроиться на юго-западе от этих облаков, как они вдруг сбивались в кучку и переплывали на юго-запад; стоило уйти от них на восток, как они тут же уплывали обратно. Вдруг Никиты что-то коснулось со стороны его  правого локтя. Он обернулся и увидел возле себя склоненную голову директрисы. Она ласково взяла его за руку и повела поближе к сцене, где в проходе первого ряда специально для Никиты ее доброе сердце поставило стул. Так Никита оказался в первом ряду, и блестящее действие сцены открылось ему как на ладони.
Снова выехали гимнастки на своих одноколесных велосипедах. Они ловко маневрировали на них, разведя руки в стороны. Так они ездили из стороны в сторону, пока им не надоело, затем одна из них ловко запрыгнула на трос, натянутый в глубине сцены на расстоянии одного метра от пола; она прошлась по нему туда и сюда, как будто разминаясь, и села на нем на шпагат; затем другая гимнастка подала ей стул, и та, поставив его на две ножки, села на него, красиво приподняв ноги. Зал так и замер от удивления и страха — как бы она не свалилась!
— Скорей бы она опустила ноги! — произнес Никита вслух. От волнения он заерзал на стуле.
— Хм! — хмыкнула девочка более старшего возраста, которая сидела поблизости от Никиты, — чего ты боишься, она же привязанная, у нее подстраховка!
— Какая такая подстраховка? — переспросил Никита.
— Такая! Их привязывают веревками к потолку!
Но Никита, как ни старался, не мог разглядеть никаких веревок.
— Где? где? я не вижу!
— Эти веревки прозрачные, поэтому их не видно! — со знанием дела ответила девочка.
Пришлось поверить ей на слово.
Тем временем гимнастка спрыгнула с троса и ее заменила другая. Та, первая подала ей велосипед, и она, повертев его несколько раз вокруг своей оси, села на него и поехала по тросу! Вот это было зрелище! Никита искренне восхитился.
— Смелая! — сказал он тихонько.
— Да кто так не может?! — снова вставила свое слово девочка. — Если бы меня привязали к потолку невидимыми веревками, я бы тоже так смогла!
«Ну и надоела же мне эта девчонка!» — подумал Никита, но все же представил, как его привязывают невидимыми веревками и он едет по тросу на одноколесном велосипеде, расставив в сторону руки, и все дети восхищаются им.
Много еще было показано номеров, но самое интересное были все-таки фокусники. Мужчина-фокусник налил полстакана молока, перевернул его вверх дном, но молоко даже не шелохнулось, так и осталось висеть возле дна. Затем фокусник поставил на табуретку ящик с откидывающимися стенками, открыл их все, показывая, что ящик пуст, закрыл их и через мгновение достал из него живого кролика. Потом он доставал из своего нагрудного кармана какую-то бесконечную ленту, которая была сначала синей, потом красной, потом желтой, потом снова синей… Но этот трюк понравился Никите меньше всего. А вот когда женщина стала подходить к ребятам и доставать у них из карманов, из-под воротничков и из-за ушей разноцветные шарики и складывать их в кулечек, это Никите очень понравилось. Ему так хотелось чтобы она подошла к нему, он смотрел на нее такими сияющими глазами, что она просто не смогла пройти мимо. Она задела Никиту за левое ушко, отчего ему стало ужасно щекотно и он захохотал и весь съежился, и достала оттуда маленький блестящий шарик зеленого цвета. Она, было, шагнула дальше, но вернулась, как будто спохватившись, и достала из Никитиного кармана еще один шарик — красный, а потом из-под бока еще и желтый.
— Откуда же они взялись? — подумал Никита и стал ощупывать себя по карманам, трогать уши и осматривать кресло — увы,  шариков там больше не было…

— Ну, Никита, расскажи, что ты видел в цирке! — попросил дедушка, когда уселись в машину.
Но Никита не отвечал. Он сидел в задумчивости на заднем сиденье, вспоминал белого ручного голубя и кролика, вынутого из ящика.
— Жаль все-таки, что я не взял моего котенка: мне кажется, фокусники смогли бы сделать из него говорящего. Ведь смогли же они из пустой коробки достать живого кролика. — Никита тяжко вздохнул, — Ну, ладно, возьму его в следующий раз. Бабушка, мы же еще поедем в цирк?
— Конечно, поедем, — поспешила заверить его бабушка, хотя она точно знала, что это неправда.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Слава

Что ни говори, а всякие там гуси, куры и другие малоговорящие существа — не очень-то подходящая компания для пятилетнего мальчика, да и цирки случаются не каждый день.
Никита грустил. Даже Пуся — маленькая мохнатая собачонка, которая охраняла дом — и та, завидев его, опрометью мчалась  вон и пряталась за будку. А всего-то и делов, что он пару раз ткнул ей в будку палкой — хотел проверить, там ли еще собака. Кажется, она, действительно, была там, потому что он услышал такой визг, что у него зазвенело в ушах.
«Да, теперь прощения от нее не добьешься», — подумал Никита и поплелся к забору. Даже булочки с изюмом, которые Никита тайком проносил под футболкой, проходя мимо бабушки, и которыми он в изобилии кормил собачку, не помогали. «Какая же она вредная, эта Пуся, — продолжал думать Никита, — как плохое, так помнит, а как хорошее, так забывает!»
Он повис на заборе и, раскачивая калитку ногами,  высматривал, не появится ли кто-нибудь на улице.
Так он провисел довольно долго. Долго, но не напрасно. На другой стороне улицы он увидел мальчишку, который шел прямо в песочницу. Он был одного роста с Никитой, но гораздо шире в плечах, и у него были крепкие и загорелые ручки и ножки. В руках он нес ведерко и довольно большой пластмассовый грузовик. Никита спрыгнул с забора, схватил игрушки, валявшиеся тут же, и побежал навстречу мальчику. Встретились они прямо в песочнице.
— Как тебя зовут? — спросил мальчик.
— Никита. А тебя?
— А меня — Слава.
— Хм! Слава! Разве это имя? — Это слово какое-то! — ответил Никита.
— Какое такое слово?! Это имя!— возмутился мальчик.
— Нет, не имя, а слово!
— Нет, имя!
— Нет, слово!
— Нет, имя!
— Нет, слово!
— Нет, имя! — мальчик начинал сердиться.
Ему хотелось поскорее прекратить этот нелепый разговор, и чтобы показать свою силу, он подобрал толстый сухой прут, валявшийся возле песочницы и, вероятно, когда-то принадлежавший той самой иве, которая  в зной укрывала детей от солнца, и ловко сломал его о колено. Прут хрустнул и разломился на две неровные половины. Слава остался этим очень доволен.
Никита, однако, не понял намека.
— Нет, слово! — продолжал он кричать, надрывая голос.
¬— Нет, имя! — кричал мальчик.
— Нет, слово! — упирался Никита.
— Ну, если это слово, что же оно означает? — Слава ехидно уставился на Никиту.
— Я в точности не знаю! Что-то женское!
— Ха-ха! женское! Думай, что говоришь! Это имя мальчика!
— Нет, не имя, а слово!
— Нет, имя! — рассвирепел Слава и покачал перед Никитой своим крепким загорелым кулачком.
Однако на Никиту и это не подействовало; он продолжал настаивать на своем.
— Ну если это слово, что, что оно означает?— Слава усмехнулся одной стороной рта и уперся руками в боки.
— Не знаю! — ответил Никита, и кажется, его спорческий пыл начал мало помалу стихать.
— Вот когда узнаешь, тогда и говори! — с чувством превосходства и тайной победы ответил Слава. Он тоже слегка успокоился.
— Я обязательно узнаю! Я у бабушки спрошу!
— Спрашивай! Мне все равно! Но только я в точности знаю, что это имя!
Уже было видно, что мальчики устали спорить и им гораздо больше хотелось поиграть — каждому игрушками другого.
— Можно я поиграю твоим грузовиком? — спросил Никита.
— А  я — твоим! — вопросом на вопрос ответил Слава.
Они обменялись машинками и стали играть. Так они возились довольно долго, прокладывая дороги и издавая бесперерывный гул, изображая, как это водится между мальчиками, гул работающего мотора. Когда же игра им надоела, знакомство продолжилось.
— Что-то я раньше тебя здесь не видел! — заметил Никита.
— Это я тебя тут не видел! — ответил Слава.
— Ну, вот, например, завтра, ты разве приходил в эту песочнисцу?
— Завтра я уезжал к бабе Ире, в другую деревню, и приехал только вчера. А вообще я тут живу, — и Слава показал пальцем на дом, из которого Никита видел, как он выходил.
— Я знаю, — сказал Никита, — я видел, как ты выходил из ограды.
— А вот ты откуда взялся? — в свою очередь поинтересовался Слава.
— Я приехал из Барнаула. И теперь живу у бабушки, вот в этом доме, — и Никита показал на бабушкин дом.
Знакомство, кажется, состоялось и, мало того, приобрело дружественный характер.
Вернувшись домой, Никита почувствовал такой зверский голод, что совершенно забыл спросить бабушку, что же это за слово такое — «слава».
— Бабушка, мне хочется чего-нибудь сладенького! — стал клянчить Никита.
— Съешь яблочко! — предложила бабушка.
— Это не сладкое!
— Попей компотику!
— Это тоже не сладкое!
— Чего же ты хочешь?
— Драников! — сказал Никита и вздохнул.
Он не надеялся, что бабушка разгонится на драники. Ведь ей все время некогда!
— Да какие же они сладкие! — удивилась бабушка. — Они не сладкие вовсе!
— Не-е-е-ет! слаще драников для мыня ни-че-го нет! — мечтательно сказал Никита и проглотил слюнки.
Это и вправду было его любимое блюдо.
— Ой, Никита, и как они тебе не надоели! — сказала бабушка и принялась чистить картофелину. — Как они тебе не надоели! — снова сказала она, потому что Никита заставлял ее жарить драники чуть ли не каждый день, и ей-то они уж точно надоели.
Никита так и вился возле сковородки.
— Готов хоть один? Хоть один готов?
Вскоре на блюдечке перед ним возвышалась целая горка горячих розовых драников. Он с большим аппетитом съел изрядную порцию их и пошел играть. Но играл он не долго, кажется, у него снова разыгрался ап-петит.
— Бабушка, — сказал он, — если драники кончатся… кстати, пойду съем еще один драничек… — и Никита засунул в рот драник, — если у нас кончатся драники… — он засунул в рот второй драник, а потом третий… и четвертый…
«Вторую половину фразы он доскажет после того, как опустошит та-релку», — подумала бабушка. Но она промахнулась.
Опустошив тарелку, Никита и вовсе позабыл, что хотел сказать.
— Так что же будет, когда закончатся драники? — спросила бабушка.
— Тогда пожарим еще! — весело ответил Никита.
— Вот как! — сказала бабушка и вздохнула — такая перспектива не показалась ей слишком уж привлекательной.
— Кстати, бабушка, а ты не знаешь, что такое «слава»? — спросил Никита, как будто между прочим.— Как ты думаешь, такое слово есть?
— «Слава»  означает «молва», «честь», то есть что человек сделал какое-то великое дело, такое, что все о нем знают и говорят.
— А почему же мальчика зовут Слава. Разве он сделал что-то великое!
— Пока не сделал, но еще сделает. Когда родители давали ему это имя, они хотели, чтобы он был славный человек.
— Почему же мыня так не назвали? — огорчился Никита, уж очень ему хотелось быть славным человеком.
— У тебя тоже хорошее имя. Только оно греческое, поэтому не сразу понятен его смысл. А означает оно — «победитель».
— Победитель?! — Никита поднял бровки и округлил глазки. На губах у него заиграла улыбка.
— Это означает, что я кого-то победю?
— Да, но только не «победю», а «одержу победу».
— Ихтеесно, кого же я победю? Может быть Змея-Горыныча или врагов? — Никита схватил пластмассовый меч и начал махать им туда и сюда — вжих! вжих! вжих!
— Я победитель! Я всех победю! — кричал он, размахивая мечом и воображая, как у Змея-Горыныча отлетают головы одна за другой. — Вжих! Вжих! — Никита забрался на диван, чтобы добраться до последней головы змея.— Вжих! Вжих! — и последняя голова отлетела. — Бабушка! я всех победил!  —  Никита спрыгнул с дивана и, вытянув меч вперед, помчался на улицу. — Я победитель! — кричал он и уже не мог угомониться.
Бабушка была рада, что Никита умчался на улицу, потому что от его криков у нее чуть не разболелась голова.
Но не тут-то было. Через мгновение Никита снова влетел в дом.
— Бабушка! У Змея-Горыныча снова отросли головы! Не бойся, я тебя защитю!
Никита встал к бабушке спиной, как будто загораживая ее от змея.
Вжих! Вжих! — и у Змея-Горыныча снова полетели головы.
— Вот теперь они больше не отрастут! Я же помочил меч в мертвой воде!
— Где это ты ее взял? — поинтересовалась бабушка, которая испуга-лась не столько змея, сколько того, что Никита своим мечом расколотит ее любимую вазу. Она загодя схватила ее со стола и все то время, пока Никита размахивал своим маленьким мечом, держала ее в руках.
— Как где? В бочке! — ответил Никита, имея в виду ту самую бочку, в которой его корабль-огурчик резал волну.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В гостях у Славы

С тех пор, как у Никиты появился друг, жизнь его заметно преобразилась. Уже не надо было выдумывать, чем заняться, не надо было приставать к бабушке, чтобы она почитала сказку, и даже про драники он вспоминал не каждый день.
Слава и Никита проводили вместе целые дни напролет. Их взаимная дружба возрастала день ото дня, и Слава пригласил Никиту в гости. Он непременно хотел показать Никите свои игрушки, которых у него была целая куча.
Эта куча лежала в коробке, которая стояла в углу Славиной комнаты и была так велика, что приходилась Славе по грудь, так что если нужно было достать что-нибудь с самого дна ее, Слава подтягивался, перегибался через край и влазил в коробку вместе с головой, а сверху были видны только его торчащие ножки. Достав игрушку, он начинал энергично трясти ногами в попытке выбраться. Но это удавалось ему не всегда. Тогда он принимался громко вопить, чтобы кто-нибудь — мама или папа — подоспели к нему на помощь.
Добрая половина этой коробки состояла из всякого барахла и сломанных игрушек. И Славина мама частенько, рассердившись, говаривала: «Надо выкинуть половину!». Но Слава выхватывал из ее рук каждую сломанную игрушку и говорил: «Это мне нужно!», «Это — тоже!», «Это не выкидывай!», «В это я буду играть!». Мама только вспле-скивала руками и оставляла игрушки до следующего такого же раза.
Увидев коробку, Никита ахнул от восхищения — захотелось поскорее в нее забраться.
Но только он притронулся к самолетику, лежащему на верху кучи, как в комнату вбежала маленькая девчонка. Она была такая миленькая и такая смешная, что Никита невольно уставился на нее.
— Кто это? — спросил он Славу.
— Аленка! — ответил тот.
— Сестренка?
— Сестренка!
«Вот бы мне такую!» — подумал Никита.
— Гм! — сказала Аленка и показала пальцем на плюшевого медведя.
— М-м-м-м-м!!! — недовольно сказал Слава и поплелся за медведем.
— Чего это она? — удивился Никита.
— Медведя просит, — нехотя ответил Слава.
— Гм! — сказала Аленка, заполучив медведя, и стала показывать пальцем на кресло.
У Никиты от удивления заблестели глаза.
— А теперь — что?
— Хочет, чтобы я посадил ее в кресло! — ответил Слава и стал усаживать сестру в кресло.
— Она что? разговаривать не умеет? — спросил Никита.
— Почему, умеет! Но не говорит!
— А сколько она знает слов?
— Только три: «мама», «папа» и «мапа».
— Что такое мапа? Я такого слова не знаю!
— Это когда мама с папой вместе и ей все равно, кто из них подойдет, — сказал Слава и начал копаться в ящике.
Он хотел показать Никите свою любимую машинку. Машинка не находилась, поэтому Слава стал выгребать игрушки на пол и так увлекся, что вскоре из коробки стали торчать только Славины ножки. Наконец, машинка откопалась. Слава задергал ногами в попытке выскочить из коробки. Но увы — он был уже слишком глубоко!
— На помощь! — закричал он. — Помогите!
Никита стал бегать вокруг коробки.
— Что делать-то? — спрашивал он. — Что делать?
— Тяни меня за ноги.
Никита потянул.
— Да не туда! В обратную сторону!
Никита сменил направление.
— Ты что? обалдел совсем? ты меня не туда тянешь! В другую сторону! в другую тяни!
Никита уперся руками в боки и сморщил нос:
— Ну если тебе не нрависта, выбирайся сам!
— А-а-а-а-а! Помогите! Спасите!
Никита забегал по комнате.
— Ну что же мне делать?
— Зови бабу Фросю! Кажется, она дома!
Никита кинулся к дверям.
Но бабушка, услышав крики, уже сама спешила на помощь.
Легко сказать — спешила! Она едва переставляла ноги.
— Ах ты, сорванец! — заругалась она, подойдя к коробке. — Сколько же ты будешь меня гонять!
Но Слава только засмеялся. Он знал, бабушка ругается не всерьез.
Вообще-то было трудно поверить, что такая старенькая старушка сможет вытащить из коробки мальчика-крепыша.
Но бабушка всего лишь подогнула ему ноги, и Слава оказался на дне коробки уже на ногах. Затем он перекинул ножку через край и сам благополучно выбрался.
— Ха-ха-ха! — начали они хохотать вместе с Никитой. Минувшее происшествие их очень развеселило.
— Хи-хи-хи!— засмеялась Аленка.
— А я стою на руках и никак не могу выбраться! — кричал Слава и его плечики дергались от неуемного хохота.
— И кричишь: «На помощь! На помощь!»
— А ты бегаешь, как дурак, и не знаешь, что делать! Ха-ха-ха!
— А ты кричишь, как маленький: «Помогите! Помогите!». Ха-ха-ха!
— А ты все бегаешь, как ненормальный!
— А ты кричишь, как бешеный!
Вдоволь нахохотавшись и накатавшись по полу, они уселись, наконец, рассматривать игрушки. Но едва Никита притронулся к самолетику, как в доме раздался оглушительный чих. Кажется, от этого чиха даже стены затряслись.
Никита невольно вздрогнул.
— Что это? — шепотом спросил он.
— Это мой папа пришел! — сказал Слава. — У него насморк.
— А-а-а-а-пчхи! — стены снова затряслись.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Никита, — он так чихает, как будто это не человек, а медведь!
— Или монстр! Ха-ха-ха!
— Или киборг! Ха-ха-ха!
— Или великан!
— Хи-хи-хи! — опять раздался Аленкин голос.
Мальчишки снова начали покатываться со смеху, но вдруг смех их прервался, потому что в комнату вошел сам папа. Он стоял в дверном про-еме, занимая весь его объем и держа в руке носовой платок. Никита даже съежился — Славин папа был, действительно, великан.
— А-а-а-пчхи! — сказал он вместо приветствия. — А вы чего дома сидите? А ну марш на улицу! Такая погода! а они дома сидят! — и папа ушел.
— Да, да! — сказала мама, откуда-то внезапно появившись. — И возьмите с собой Аленку! — мамы любят вообще внезапно появляться и в самое, можно сказать, неподходящее время.
— Ну вот! навязали! — рассердился почему-то Слава.
Они вышли на улицу, прихватив с собой маленькую сидячую коляску, вышитую подушечку для сиденья, бутылочку с молоком… ну и, конечно, Аленку. Слава все фыркал и надувал щеки — так ему не хотелось возиться с малышкой.  Никита же бегал вокруг и кричал:
— Дай мне покатать! Дай мне покатать!
— На, бери! — с легкостью согласился Слава.
Никита взялся за ручки коляски, но Аленке это не понравилось.
— А-а-а-а-а-а-а! — закричала она.
Никита заглянул ей в личико. Аленкины бровки, которых было почти не видно, потому что они были такие тоненькие и такие светлые — поползли навстречу друг другу.
— Чего это она хмуриста? — спросил Никита.
— Она к тебе еще не привыкла! Ты — вот что! Ты начни падать, ну, делать вид, что падаешь, — она и расхохотается!
— Правда?
— Правда, правда! — Слава стал без удовольствия припоминать, как Аленка — всякий раз когда он падал, тер ушибленное место и стонал, — смеялась до упаду.
Никита деланно упал, но на Аленку это не подействовало. Никита упал во второй раз, но и это не произвело на нее никакого впечатления.
— Ты как-то невзаправдышно падаешь! — встрянул Слава и помор-щился. — Смотри, как надо!
Слава крутанулся на одной ноге, упал на бок и, потирая спину, громко застонал.
Аленка захихикала.
— Теперь ты! — сказал Слава Никите.
Никита тоже крутанулся на ноге, упал и, сморщив нос, стал тихо сто-нать. По-правде говоря, он и в самом деле слегка пострадал. Встав, он хотел еще раз упасть, но ушибленное колено заныло.
— Нет! я, пожалуй, больше не буду! — простонал он, прихрамывая и скорчив мордашку.
— Хи-хи-хи! — засмеялась Аленка.
— Ну что? теперь она разрешит себя покатать? — спросил Никита Славу, и его колено сразу перестало ныть.
— Не знаю, попробуй! — скептически ответил тот.
Никита взялся за ручки коляски и повез ее вдоль дороги. Аленка глазела по сторонам, весело болтая ногами.
Слава тем временем пошел в песочницу играть с другими ребятами.
Дорога, выстилающая улицу, по которой Никита катил коляску, была неровная, с ямами, кочками и камнями, и у Аленки от тряски то и дело подпрыгивали светлые завитые волосики.
Проезжая мимо какого-нибудь дерева, Аленка показывала на него и говорила: «Гм!», и Никита срывал ей листочек. Аленка запихивала его себе под правый бочок и, показывая на цветочек, снова говорила: «Гм!». Никита срывал ей цветочек. Ей, впрочем, было все равно, цветочек это, листик или травинка, кажется, ей можно было подсунуть даже камешек или сухую ветку — она все равно запихнула бы их под бочок.
Так они катались довольно долго.
— Фу! устал! — выдохнул Никита и остановился, чтобы перевести дух.
— Гм! Гм! — говорила Аленка, показывая на цветок. — Гм! Гм!
Но Никита не двигался с места. Он сложил руки на груди и нахмурился:
— Я устал! Если тебе надо, иди и рви сама!
— Гм! Гм! — говорила Аленка и качала головой.
— Нет, не пойду! — прокричал Никита и вид у него стал еще более грозный.
Аленка тоже вышла из себя.
— А-а-а-а-а-а-а! — закричала она. — А-а-а-а-а-а-а!
— Вот пока не скажешь «дай», не пойду!
— Дай-дай-дай-дай-дай! — мелко заговорила она.
— А! сразу русский язык вспомнила! — обрадовался Никита.
Пришлось принести ей ромашку.
Поехали дальше. Так они катались еще некоторое время.
— Гм! — говорила опять Аленка, протягивая ручку.
За спиной у нее уже был целый гербарий.
— Ну вс;! Я окончательно устал! — сказал Никита и остановился.
— А-а-а-а! — закричала Аленка, ей явно хотелось еще покататься.
— Чего тебе еще надо? — разозлился Никита.
— А-а-а-а-а-а! — снова закричала Аленка, повысив тона.
— Хочешь еще покатаста?
Аленка закивала головой.
— Ладно, поехали, — сказал он и нехотя взялся за ручки коляски.
— Что, Никитка, нравится тебе эта девочка? — раздался чей-то голос позади них.
Никита обернулся. Это была Славина и Аленкина мама.
— Да, очень!
— Хочешь забрать ее себе.
— Домой?
— Домой!
— Навсегда?
— Навсегда!
— Хочу! Хочу! — обрадовался Никита, и усталость его как рукой сняло.
Он схватил коляску и на огромной скорости покатил ее в направлении бабушкиного дома. Аленке это очень понравилось. Она даже взвизгнула от удовольствия. Кажется, так быстро ее еще никто не катал.
Аленкина мама едва успела опомниться, у нее прямо-таки екнуло сердце, когда она увидела быстро удаляющуюся коляску с ее милым маленьким ребенком.
— Никита! Я же пошутила! Нам Аленка самим нужна! Остановись, ты ее уронишь! — казалось, мама сама не знает, чего больше бояться.
Никита остановился. Он был полон разочарования.
— Жаль! — сказал он, вздохнув. — А ведь это была хорошая идея!
Мама поспешила забрать Аленку, а Никита поплелся в песочницу.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Гонка

Придя в песочницу, Никита застал своих старых знакомых. Здесь были Вика, Наташа, Слава и Миша. Все они так громко копошились в песке, что Никита поначалу даже растерялся, как же примкнуть к игре. Но вдруг он увидел свою потерявшуюся гоночку. Гоночка, руководимая Мишиной рукой, бороздила просторы песочной кучи.
— О! моя гоночка нашлась! — радостно воскликнул Никита.
— Эта не твоя, это моя гонка! — крикнул Миша.
Он вовсе не собирался возвращать машинку. К тому же он к ней уже так привык, что, кажется, и вовсе забыл, откуда она взялась.
— Ничего подобного! Это моя гонка! Я ее из Барнаула привез! — начал спорить Никита.
— Нет, это моя гонка!
— Нет, моя!
— Нет, моя!
— Ну где, где ты ее взял?
— Я ее нашел! Значит, она моя!
— А я ее потерял, значит, она моя!
— А я ее не здесь нашел, а совсем в другом месте!
— Ну где, где ты ее нашел?
— Я… я… я… когда был в гостях, на другой улице, я ее там, в другой песочнице нашел!
— И я ее в другой песочнисце, на другой улисце потерял!
— На какой, на другой!
— На такой, на другой!
— Ну на какой, на какой?
— На такой! Я не помню, как она называеста!
— Ах, не помнишь! Тогда не говори, что это твоя гоночка! Она всегда была у меня, мне ее на день рождения подарили!
— Ах так! А только что ты говорил, что ты ее нашел!
— Да, нашел, после того, как потерял!
Теперь в точности становилось ясно, что Миша врет; он и сам почувствовал, что запутался.
— Все-то ты врешь! Все врешь! Это моя гоночка, я ее из Барнаула привез!
Никита так разгорячился, что лицо его от волнения стало пунцовым, а Миша надулся, и пальцы его, сжимающие гоночку, стали дрожать от стыда и злости. Мало помалу всего его охватила легкая дрожь.
Никита чувствовал, что правда на его стороне и не унимался.
— Отдавай, отдавай мою гоночку, а то сейчас как дам!
— Это я тебе дам, что улетишь!
— А я тебе так дам, что на всю жизнь запомнишь!
— А я тебе руку выверну так, что заплачешь!
— А я тебе выверну так… так…. — Никита разволновался и не знал, что бы придумать похуже, — я тебе руку выверну так, что ты рисовать не сможешь!
— Ха, ха, ха! напугал! я и так рисовать не люблю!
— Тогда так выверну, что ты этой гоночкой играть не сможешь! Ха-ха-ха! — засмеялся Никита собственной шутке и развеселился. Злость его куда-то мгновенно пропала. — Ха-ха-ха! — продолжал он смеяться и посмотрел на детей. — Он этой гоночкой играть не сможет!
Дети, сидевшие на песке в некотором оцепенении, тоже начали смеяться. У Наташи на щеках проступили очаровательные ямочки.
— А вот я прекрасно помню, — сказала она, — как Никита доставал эту гоночку из рюкзачка!
— И я помню! — тихо сказала Вика.
Вика была такая скромная и такая робкая девочка, что в любой другой момент она бы точно промолчала. Но она так любила правду (и кажется, Никита ей тоже нравился), что не смогла удержаться.
— Отдавай гонку, тебе говорят! — вступился за друга Слава.
— Да, нате, подавитесь вы этой гонкой! — крикнул Миша и бросил машинку в песок. — Только она все равно моя!
Кинув гонку и в конец разобидевшись, он пошел восвояси. По правде говоря, этот Миша всем так надоел, что давно следовало его проучить.
— Надо было ему по шее надовать! — спохватился Слава.
— И не только по шее! — снова разгорячился Никита и начал размахивать кулаками. — В другой раз возьмем палку и прогоним его на край света!
— Ха-ха-ха! — засмеялся Слава. — На край света! А ты подумал, как мы будем возвращаться?
Никита задумался.
— В самом деле! Еще этот Миша увяжется за нами, потом в век от него не отделаешься!
— Классная гоночка! — заметил Слава, несмотря на то, что машинка была уже основательно поцарапана. — Можно мне ей поиграть?
— Я сам ей давно не играл!
— Ну я же тебе давал покатать Аленку! А мне самому хотелось! — соврал Слава и глазом не моргнул.
— Ладно, бери! — согласился Никита. — Хотя твоя сестра мыня со-всем измучила, в другой раз сам ее катай!
Никита тоже слегка слукавил, ведь несмотря ни на что, Аленка ему по-прежнему нравилась и он готов был катать ее каждый день.
«А лучше всего, — подумал он, — поговорю-ка я с мамой, может она согласится родить мне сестренку».



ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Волосы, локти и ногти

— Тебя просто необходимо подстиричь! — говорила бабушка, ходя возле Никиты с ножницами в руках. Она изредка ими пощелкивала, как портной, примеряющийся, с какой стороны отрезать.
— Мне и так хорошо! — отнекивался Никита и косился на ножницы.
Он терпеть не мог, когда его подстригали. Во-первых, потому что приходилось долго сидеть, а какой же мальчик усидит на месте больше минуты? Во-вторых, нельзя было вертеться, что выше свяких сил. А в-третьих, остриженные волосы сыплются на нос и колются.
— А-я-яааай! О-;-;ооой! Аааа-ааааа-ааааа! Ииииииии!— завопил Никита на все лады, когда после долгих уговоров баба Таня приступила к стрижке.
— Что же ты кричишь, Никита? Разве тебе больно? — срывая голос, чтобы ее было хоть немножко слышно, спросила бабушка.
— Потому что волосы попадают мне на нос и колюста! Ааааааа! Иииииии! О-;-;ооой!
Никита издавал такие крики, которые должны были быть слышны и на улице, так что баба Таня забеспокоилась, как бы соседи не подумали, что она колотит ребенка. Она быстро щелкала ножницами то за ухом, то над ухом, но на макушке. Светлые волнистые пряди так и падали по сторонам, и когда они касались Никитиного носа, крики его становились еще нестерпимей.
Ну вот, наконец-то, последний «чик» — и стрижка готова. Бабушка оставила на Никитиной голове совсем короткие волосы, чтобы было не так жарко и чтобы в следующем месяце сэкономить на парикмахерской, потому что сама она его — нет, стричь больше не будет.
Голова у Никиты стала похожа на голову гуманоида — аккуратный овал лица и торчащие ушки по сторонам.
— Какой симпатичный мальчик! — сказала бабушка, не столько хваля себя, сколько успокаивая Никиту. Она поднесла к нему зеркало и спросила: — Ну как, нравится тебе?
— Красиво! — сказал Никита, едва взглянув на себя.
В следующее мгновение его как ветром сдуло, даже волосинки с его носа бабушка не успела стряхнуть.
Около забора, со стороны улицы, Никиту поджидала целая маленькая компания ребятишек, которые услышали Никитины крики и сгорали от любопытства, что же произошло.
— Привет! — сказал Никита, все еще несколько разобиженный.
Он попытался стряхнуть колючки с носа и шеи, но они не стряхивались и продолжали колоться.
— Тебя что, подстригли? — спросила Вика.
— А как ты угадала? — удивился Никита.
— Нетрудно догадаться — ты так кричал! — иронично заметила Наташа.
— Да эти чертовы волосы мыня всего искололи! — сказал Никита, по;живась и морща нос.
— Это еще что-о-о? — сказал Слава. — Хорошо, что тебе логти не стригли!
Дети с любопытством посмотрели на Славу.
— На руках? — удивилась Наташа.
— Хм! Если бы на руках! А то на ногах! Знаете, как больно!
Дети от ужаса попритихли.
— Разве на ногах есть локти? — робко спросила Вика.
— А разве нет? — спросил Слава.
— Ну где? покажи! — попросил Никита.
— Да вот же! Вы что, не понимаете? — Слава снял сандалии и носок и, приподняв ногу, пошевелил пальцами. — Вам что, логти никогда не стригли?
— Ха-ха-ха! Локти! Не локти — а ногти! — уточнил Никита.
— Да! — логти, логти! Наконец-то поняли! А то вам разъяснять приходится по три часа!
— Ногти-то и мне стригли! — поддержал приятеля Никита.
— И мне!
— И мне!
— Правда, больно!
— Ужасно больно!
— И противно!
Придя к единодушному согласию в столь важном вопросе, дети направились в песочную кучу.
Но от полуденной жары их всех так разморило, что, сбросив сандалии и покидав игрушки, куда что, они, один за другим, улеглись на песок.



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

На реке

Лежать на песочной куче было приятно, но скучновато.
— Вот бы на речку сходить! — размечтался Слава.
У него и в мыслях не было предложить это всерьез. Но солнце светило так жарко и так заманчиво было всей компанией искупаться в ре-ке!
— А что? пойдемте! — подхватила Наташа.
Никите эта идея тоже понравилась.
— Мне влети-ит!— завопила Вика.
— А ты никому не говори! — посоветовала Наташа.
— Я не привыкла врать!
— А это и не вранье! Тебя об этом никто не спросит!
— А если спросит?
— Какая же ты трусиха, просто ужас! — ответила Наташа и поморщилась.
— Какая же ты послушная, просто прелесть! — сказал Никита и улыбнулся.
От Никитиных слов Вике стало так приятно и так хорошо, что она обо всем позабыла. И о том, что она обещала маме далеко не ходить, и о том, что она обещала папе держать его в курсе дел, и о том, что… относительно речки Вике давались особые указания. «На реку, — говорила мама, — можешь ходить только со мной или с папой, и еще бабе Оле я могу тебя доверить». «Ну, баба-то Оля точно на речку не пойдет», — подумала Вика в тот раз, но промолчала.
— Вообще-то, не мешало бы запастись провизией, — сказал Слава со знанием дела, — Поход-то не близкий!
— У меня еще осталось немножко драников! — сообщил Никита.
— А моя мама пекла пирожки! — похвалилась Вика.
— Могу принести компот и ирисок, — сказала Наташа.
— А я домой не пойду! У меня папа дома! — пробурчал Слава. — Еще заставит пол подметать! Тогда я вообще на речку не попаду!
Про пол это он, конечно, соврал. Мести пол его никогда не заставляли, потому что это было все равно бесполезно. Какой смысл был в подметании пола, если из одного угла мусор переметался в другой и наоборот; к тому же Слава поднимал столько пыли, что маме приходилось вытирать ее потом с мебели и вытряхивать из ковров.
— Вот видишь, Валера, он еще маленький! Он не справляется! — говорила мама, обращаясь к мужу, ведь это был папин план научить Славу мести полы.
Короче говоря, Слава домой не пошел. Все-таки и в его вранье была доля правды. Мало ли что придет папе в голову — конечно, если он вообще дома!

— Бабушка, ты не против, если я возьму корзинку для пикника, положу туда драников и поделюсь с ребятами? — спросил Никита, придя домой, и уточнил: — Это будет почти настоящий пикник!
Эту маленькую корзинку для пикника Никита долго выпрашивал, чтобы ее купили. Правда, нужна была еще скатерть, красивая, с кружевом, но бабушка ни за что не соглашалась ее шить.
— Мне некогда, — говорила она Никите.
— Тебе всегда некода! — обижался Никита.
Но что делать? Это была чистейшая правда. Эти гуси, куры, коровы, да еще огород в придачу, занимали у бабушки целый день.
Она чувствовала некоторую неловкость перед Никитой из-за того, что не может устроить ему так давно обещанный пикник. Поэтому она даже обрадовалась, что дети решили обойтись без нее — она же не знала, куда они собирались пойти; она и подумать не могла, что это будет пикник на реке! Она завернула в газету драников, сложила их в корзинку и прикрыла сверху большой хлопчатобумажной салфеткой.
— Ух ты! И даже маленькая скатерть нашлась! — обрадовался Никита.

Путь предстоял не близкий. Надо было дойти до конца улицы, пересечь дорогу наискосок и пройти еще одну — впрочем, не очень длинную — улицу. Однако жара стояла такая, что перейдя дорогу и попав в начало следующей улицы, компанию так разморило, все так устали, что решили где-нибудь присесть и немного отдохнуть. Как раз неподалеку на зеленой лужайке — где совсем еще недавно стоял домик и в нем жили люди, а теперь он совсем развалился — лежала целая большая кучка красивых сосновых чурочек. Чудесная развесистая береза, стоявшая поблизости, давала щедрую прохладную тень.
— По-моему, пора подкрепиться, — сказал Слава, устраиваясь на чурке. — Ну, что у вас там есть, доставайте побыстрей! — в животе у него так бурчало, что о правилах вежливости он, казалось, совсем позабыл.
— Ну сычас-сычас! — ответил Никита нетерпеливому другу, — найду только пенечек полушче!
Он уселся на маленькой чурочке и стал доставать еду из корзинки. Сверху в корзинке оказались пирожки, за них-то и принялась компания.
— Фу! Они что с капустой? — поморщился Никита, дойдя до начинки.
— Да, с капустой, с квашеной, —  уточнила Вика, — мы теперь каж-дую неделю едим пирожки с капустой, потому что у нас с прошлого года остался целый бочонок капусты. И мама все время твердит: «Не пропадать же добру!» и все печет и печет эти пирожки!
— Ненавижу капусту! — сказал Никита и стал вытряхивать начинку из пирожка.
Его примеру последовали Наташа и Вика.
— А мой папа считает, что есть надо все! — сказал Слава, с аппетитом поедая пирожок.— А твой папа так не думает?
— А мой папа только и думает, как свести концы с концами, — отве-тил Никита.
— Концы чего с концами чего? — спросила Вика.
— Не чего, а кого! — поправил Никита. — Это кони такие — концы с концами!
— А куда он собирается их вести? — поинтересовалась Наташа.
— Как куда? К нам в квартиру, конечно! Конюшни-то у нас нет!
— А разве они пройдут через двери? — спросила Вика.
— В том-то и дело! — вздохнул Никита.— Если бы они так запросто помещались, разве бы папа думал, как их свести!
— А моя мама постоянно сидит на диете! — сменила тему Наташа.
— А что такое «диета»? — спросил Слава, аппетитно причмокивая.
— Это печка такая, на ней сидят и худеют! — пояснила Вика.
— И совсем не печка вовсе! — сказала Наташа. — Это подушечка та-кая. Когда мама говорит: «Пойду посижу на диете», она берет маленькую подушечку, усаживается на нее в кресло и начинает вязать мне  кофту.
— И долго она ее вяжет? — поинтересовался Никита, припомнив, что его мама много раз принималась ему что-нибудь связать, но никогда не успевала, потому что вязала она немного медленней, чем рос Никита.
— Долго, почти постоянно, уже целый год вяжет. А мне, видишь, приходится ходить в одной футболке! — посетовала Наташа и расставила ручки, чтобы все посмотрели, какая у нее красивая футболка — сиреневая, с аппликацией — и при этом у нее был такой негодующий вид, словно в этот жаркий день ей и вправду не хватало кофты.
Увидев так вкусно причмокивающих малышей, целая стайка воробьев слетела с куста и принялась подбираться к кусочкам капусты, валявшимся у них под ногами. Воробьи робко перемежались, пробираясь к капусте, но стоило только кому-нибудь из детей резко пошевелиться или посмотреть в их сторону, стайка срывалась с места и снова упархивала на кусток.
—  Глядите-ка! птички! — сказал Никита. — Наверное, хотят съесть все наши пирожки!
— Это не птички, это сороки! — уточнила Наташа.
— Не сороки, а ласточки! — поправила Вика.
— Какая разница, ласточки это или сороки — сказал Слава, порывшись в корзинке, — пирожков-то все равно не осталось!
— Правильно, пусть доедают капусту, — сказал Никита не без издевки и захихикал. — Только вряд ли она им понрависта!
— Еще как понравится, — сказала Наташа, — сороки все едят.
— А ласточки — нет! — возразила Вика.
Никита, который до этого еще кое-как разбирался в птицах, теперь совсем запутался.
Слава хмыкнул и, облизывая пальчики, еще раз заглянул в корзинку.
— Ладно, драники оставим на потом, — сказал он и дал каждому по ириске.
Дети отправились дальше, и воробьи, наконец-то, спокойно смогли приняться за трапезу.
Улица закончилась и светлый момент появления речки неминуемо приближался. Дети пересекли пригорок, затем небольшую впадинку и, дойдя до зарослей ивняка, закрывающих от них прохладную гладь реки, они услышали плеск воды и веселые крики детей… Они обогнули заросли, и река во всем своем великолепии, прохладная и живая, раскинулась перед ними.
По берегу в одних трусиках и купальниках бегали ребятишки.  Кто-то сидел, кто-то плавал в воде, кто-то стоял в ней по пояс.
— Жаль, что у нас нет надувного круга, — посетовал Никита, снимая с себя шорты.
— Или надувной подушечки, — подхватила Наташа.
Она сняла с себя сандали и пальцами ног стала трогать воду.
— Теплая! — заключила она.
Никита тоже разделся. Только Вика, как всегда, стояла в сторонке.
— Иди к нам! — позвал Никита, когда они втроем залезли в воду.
Вика нехотя повиновалась.
Ах, как же им всем было хорошо! Вода была такая теплая, ну прямо как парное молоко.
— Как парное молоко! — сказала Наташа, погрузившись в воду.
— Что, как парное молоко? — не понял Никита.
— Вода, как парное молоко! — повторила Наташа и весело рассмея-лась.
Никита тоже рассмеялся. Он каждый раз потом, когда бабушка угощала его парным молоком, вспоминал этот момент, и молоко от этого становилось еще вкуснее.
Они долго веселились, плескали друг на друга водой и разгребали воду руками, идя по дну и воображая, что они по-настоящему плывут. Они то сидели в воде до самого посинения, то вылезали на бережок согреться, то снова лезли в воду.
Время летит быстро, когда так приятно его проводишь. Солнце уходило все дальше и дальше за деревья на том берегу реки.
Высохнув и согревшись в последних его лучах и вспомнив про драники, дети уютно расположились на травке.
— Ах, мои любимые дранички! — сказал Никита и облизнулся.
Дети опустошили корзинку с драниками и кое-как поделили ириски.
— Что-то домой не хочется, — сказал Слава, хотя начинало смеркаться.
Один за другим стали прилетать комары и противно зудеть над ухом.
— Один, два, три! — начал считать Никита вслух и хлопать себя по ногам. Он не успел досчитать и до десяти, как увидел, что остальные дети тоже повсткакивали с земли и хлопают себя по рукам и ногам. Издалека можно было подумать, что они отплясывают какие-то дивные пляски. Это был такой чудесный танец, которому даже учиться не надо, — у любого получится!
Славе первому пришла в голову мысль одеться, остальные не замедлили последовать его примеру.
— Надо идти! — сказала Вика.
И дело было не только в комарах — она представила, что скажет ей мама.
—  Правда, пойдемте! — сказала Наташа. — Ох, и попадет же мне!
Они двинулись в путь.
— Завтра можно будет на рыбалку сходить, — сказал Слава, ничуть не беспокоясь о том, что скажут ему дома, — главное встать пораньше, пока рыбаки всю рыбу не переловили. У тебя есть удочка? — он обратился к Никите.
— Не знаю. Надо у дедушки спросить.
Однако подходя к дому, и Слава забеспокоился.
— Ох, и влетит же мне! — сказал он и его, как магнитом, стало отталкивать от дома.
— И мне! — сказала Вика.
— А мне нет! — похвалился Никита. — Мыня бабушка с дедушкой никода не бьют!
— Везет же тебе! — сказал Слава и пошел домой.
Не зря его так отталкивало от дома, потому что
Но ему все равно влетело. Бабушка с дедушкой сбились с ног, чтобы разыскать его.  Вскоре выяснилось, что пропал не только Никита, но и Слава, и Наташа, и Вика. Где их только не искали! Но об этих неприятных событиях  даже грустно повествовать, скажу только, что досталось всем одинаково хорошо.
Каждый не минул скандала и этих противных нравоучений. А Славу даже поставили в угол. Он так бы и простоял там целую ночь, если бы мама про него не вспомнила. Ночью она часто вставала, чтобы проверить Аленку и укрыть одеялом Славу. Одеяло было такое теплое, что Слава всегда спихивал его с себя, как только мама уходила. Он делал это даже во сне. Так что маме можно было смело приходить каждые пять минут и снова его укрывать.
Придя в комнату Славы и собираясь его укрыть, мама с ужасом обнаружила, что Славина кроватка пуста. Она чуть было не вскрикнула — неужели снова сбежал? Но услышав тихие всхлипывания за дверью, она успокоилась; успокоилась, а потом снова разволновалась. «Сколько же он простоял в углу?! — подумала она и покачала головой.
Она унесла Славу в кроватку и стала его так жалеть, так обнимать и так прижимать к себе, что Слава готов был снова сбежать и снова простоять целый час в углу, лишь бы мама опять его так обнимала и говорила ему столько ласковых слов. Да! с тех пор, как появилась Аленка, все самое лучшее доставалось ей. А самым лучшим из лучшего была мама — и она тоже бесперерывно доставалась Аленке.
— Везет же Никите! — сказал Слава. — У него сестры нет.
Мама ничего не сказала, только одна жгучая слезинка прокатилась по ее щеке, сорвалась и упала на Славину голову.
— Дорогой ты мой ребенок! — сказала она и погладила Славу по голове, — самый дорогой в мире!
— Неужели правда? — удивился Слава.
— Правда, правда! — заверила его мама.
Слава вздохнул.
— Тогда понятно, почему мне шоколадки никогда не достаются. Вернее достаются, но очень редко. Вот если бы вы с папой немножко сэкономили и купили ребенка подешевле, то шоколадки бы ему доставались каждый день! — Слава снова вздохнул. — Хотел бы я быть таким мальчиком!
— Если бы мы купили этого мальчика, то ты бы достался другим родителям.
— Ну уж нет! —сказал Слава и крепко прижался к маме, — к другим я не хочу. Лучше бы Аленка досталась другим, она, наверно, тоже недешевая.
Сон уже давно подбирался к Славе и наконец его одолел. Мальчик уснул, а мама еще долго сидела рядом с ним, держа в своих руках его маленькую пухлую ручку.

Что же касается Никиты, то ему досталось наказание почище, чем ка-кой-нибудь там шлепок, подзатыльник или холодный угол. Бабушка ему так и сказала: «Отправлю тебя домой и вытворяй там, что хочешь!».
Хорошо сказано: «вытворяй, что хочешь»! Он непременно что-нибудь бы вытворил, да разве мама с папой позволят? Особенно папа — он терпеть не мог, когда Никита что-нибудь вытворял. Ну и мама хороша! — подавай ей вечно тишину. Только от нее и слышишь: «Никита, не шуми!», «Никита, не свисти!», «Никита, не гуди!». Ну как же можно играть машинкой и не гудеть? Это ведь как-то не по-настоящему получается!
Так думал Никита, глядя на бабушку, на которой от всех этих волнений лица не было.
Дома-то хорошо, да вот только — и это Никита знал точно — его приключения здесь еще не закончились. В общем-то, они только-только начались. Как же можно было уехать на самом интересном месте!
— У мыня такое самочувствие, — сказал Никита, почесав в затылке, — что самое интересное еще впереди!
Он смотрел на бабушку и не мог понять, ну за что, за что она на него так сердится?
— Бабушка, ну как можно ругать ребенка за приключение? Это ведь в жизни самое главное! — сказал он, широко раскрыв глаза,  и затряс перед бабушкой своими маленькими ладошками.
— Вот вырастешь, тогда поймешь, что в жизни самое главное! — ответила бабушка.
— Да, когда я вырасту, я, наверное, и вареную капусту стану есть! — сказал Никита и глубоко вздохнул.
Он представил себе свое нелегкое будущее.


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Ловушка

На следующий день Никита, как всегда, засобирался на улицу.
— Ты куда это? — спросила бабушка.
— Как куда? на улисцу!
— Ну уж нет, гулять ты теперь будешь только со мной! — бабушка сказала это таким тоном, что любой другой ребенок не стал бы возражать — любой другой, но только ни Никита.
— Я не маленький! — заявил он еще более твердым тоном.
— Ты уже показал, какой ты немаленький! Что я скажу твоей маме, если ты снова потеряешься!
— Но ведь я и снова найдусь! — поспешил утешить Никита бабушку.
 Бабушка посмотрела на Никиту поверх очков. «Ну что же мне с ним делать? — подумала она, — он и в правду не видит своей вины».
— Ладно, иди, — сказала она снисходительно и прокричала в вдогонку: — Далеко не ходи!
«Слава — это не далеко», — подумал Никита и побежал к другу.
Друг был тоже наказан. За ограду его не пускали. Он сидел на чурочке во дворе и рисовал на земле концом длинной палки. Рисование не было его любимым занятием, но чем ему было заняться? Не будешь же сам с собой играть в салочки или прятки!
Этот большой двор, в котором было так много всяких потайных местечек и в котором Слава так много и интересно играл, в его нынешнем положении казался ему таким скучным, таким неинтересным! Он чувствовал себя словно запертым в клетке, ведь именно сегодня, в этот солнечный день, ему так хотелось пойти на лужок, в песочницу или к кому-нибудь в гости — в общем, куда угодно, только не сидеть здесь, на этом противном дворе рядом с этими противными утятами.  Слава изредка смотрел на утят, которые впрочем, довольно неплохо устроились в своей новой просторной клетке. Они аппетитно поедали траву и размоченное пшено и запивали его водичкой. Славина участь казалась ему гораздо более горькой.
— Хоть бы Никита пришел, — подумал мальчик, и только он это по-думал, как Рекс своим громким лаем возвестил чей-то приход.
Малыш обернулся. Так и есть: прямо к нему, весело насвистывая, шел его друг Никита.
— Привет, Никита! — обрадовался Слава.
— Привет!
— А меня за ограду не пускают! — пожаловался Слава.
— А меня вообще чуть из дома не выпустили! — похвалился Никита. — А это что такое? — Никита показал пальцем на утиную клетку. — Я ее раньше не видел.
—  Эту клетку папа вчера смастерил. У нас, видишь, утята подросли, они в старой клетке не помещаются.
В клетке, смешно расставляя лапы, шлепали туда и сюда утята.
— Классные у них ласты! — восхитился Никита. — Скажу папе, чтоб купил мне такие!
— Зачем тебе ласты, если тебя на речку не пускают?
— Ну и что? Буду в них по песку ходить! — Никита весело рассмеялся. Он был в хорошем расположении духа и с этого пути его трудно было чем-нибудь сбить.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Слава. — По песку! — Славе стало так смешно, что его прежнее настроение как ветром сдуло. — Ха-ха-ха, — продолжал он смеяться, — По песку!
Утята, вдоволь накушавшись, разлеглись на траве и изредка поглядывали на Славу, наблюдая за тем, как он, хохоча, сгибается надвое и хватается за животик. Неуемные воробьи, которые, казалось, только и ждали, когда утята отойдут от тарелочек, залетели в клетку и стали клевать остатки утиной пищи.
— Какие наглые птисцы! — возмутился Никита.
— Да они у нас постоянно пшеницу воруют, — подтвердил Слава.
— Вот бы придумать на них ловушку!
— Какую такую ловушку? — Слава очень заинтересовался.
Никита стал ходить возле клетки и вспоминать.
— Ну вот, напрымер, напрымер…
Он знал немало идей, как построить ловушку. Он вспомнил «Тома и Джерри», «Морские заботы»… Но это все были очень сложные ловушки, требующие не меньше десятка приспособлений, всякие там шкивы, веревки, пружины, дощечки… Для некоторых ловушек даже требовался скафандр, для иных — непременно кусочек сыра.
Все это он изложил Славе.
— Самое главное, что не нужны морские ежи! — заключил Никита. — И слава богу, потому что моря здесь нет!
— А речные раковины случайно не понадобятся? — спросил Слава.
— Нет!
— Слава богу, а то на речку нас все равно не пустят!
— Но где же нам все это найти?
— Я знаю одного такого человека! Это Серега — Наташин брат. У него есть собственный мотоцикл и в гараже у него всего полным-полно!
— Тогда пойдем скорее к нему!
— Меня не отпу-у-устят!
— Как бы придумать, чтоб отпустили?
— Попробую поговорить с мамой! — придумал Слава и пошел было в дом, чтобы поговорить с мамой.
Но мама и сама оказалась тут как тут. Она выбежала на крыльцо, потому что услышала писк утят, и поспешила узнать, что же произошло. «Наверное, коршун, — подумала она, — кажется, уже утащил утенка, надо их срочно пересчитать». «А может быть, крыса», — пришла к ней в голову другая мысль. В общем, много идей пронеслось у нее в голове, пока она добежала до клетки.
Но не коршуна и не крысу увидела она возле клетки, а Никиту и Славу.
Слава тихо  сидел на чурке и смотрел на Никиту, который расхаживал возле клетки туда-сюда, раздумывая над планом ловушки, и смешно размахивая руками, чтобы показать Славе, как все должно быть устроено. Перепуганные утята бегали по клетке из стороны в сторону, смотря по тому, куда шел Никита, и громко пищали.
Кстати, и воробьи разлетелись.
— Что это вы тут делаете? — спросила мама.
— Мы придумываем, как сделать ловушку для воробьев, — ответил Слава.
— А где воробьи-то? — спросила мама.
Воробьев в самом деле не было.
— Только что тут были!
— Это для вас надо делать ловушку под названием «Сиди дома и не высовывайся»!
— А разве такая есть?
— Есть, есть! — заверила мама.
Никита со Славой переглянулись.
— А как она устроена? — спросили мальчишки в голос.
Мама уже пожалела, что затеяла разговор.
— Очень сложно, вам ни за что такую не сделать!
— Вообще-то, мы придумали, как сделать одну, — Никита начал рассказывать устройство ловушки. — В общем, берешь для начала бильярдный шар…
У мамы уже полезли глаза на макушку, потому что она отродясь не видела бильярдного шара.
— … кладешь его на качельку, ну вроде той, какую используют циркачи, когда им надо кого-то подбросить. Кидаешь на другую сторону качельки грузик, шар подпрыгивает, ударятся  о край тарелки, к которой прикреплена палочка, а та палочка прибита к дощечке, а дощечка к стене, ну в общем тарелка начинает крутиться вокруг палочки, а к другой стороне тарелки привязана веревочка, и когда тарелка начинает крутиться, она тянет за собой веревочку, а к другому концу веревочки привязана дощечка. Эта дощечка поднимаеста, из-за нее выскакивает пружинка, ударяет по молоточку, молоточек по ножнисцам…  И все это так прикольно жужжит, звенит  и потрескивает, что прямо сердцу приятно… Затем ножнисцы разрезают ниточку, к которой привязана клетка, а у этой клетки нет дна. Вместо дна внизу лежит картонка, а на ней — кусочки сыра, а по краям картонки намазан клей. И вот когда воробьи клюют сыр, клетка падает, накрывает их собой и приклеивается к картонке, так что оста;ста взять эту клетку, отнести домой, поставить возле кровати и любоваста, сколько хочешь! А утром, когда солнышко встанет и воробьи проснуста, они будут радовать тебя своим прекрасным пением.
— Тебе даже будильник заводить не придется! — добавил Слава и рассмеялся.
Эта идея с будильником ему очень нравилась.
— Да, с такими певцами точно не проспишь! — согласилась мама. — И не соскучишься… Только приманка у вас неподходящая. Лучше положите пшено. Пшено воробьи любят, а сыр — это для мышей.
— Для мышей мы потом что-нибудь придумаем, — пообещал маме Слава и добавил: — … если они тебе так нужны!
— Затея неплохая! — похвалила мама, а про себя подумала: «По крайней мере они будут чем-то заняты!»
— Но у нас не все детали есть! — посетовал Никита.
— Мам, я вот знаю одного такого мальчишку, у которого все есть, — осторожно вставил Слава, — Я имею в виду Наташиного брата…
— И что? — спросила мама, заподозрив неладное.
— Да так, ничего, — стушевался Слава, он краем сандаля начал рисовать узоры на земле, — Я просто хотел спросить… просто хотел спросить… нельзя ли нам к Вике сходить?
— Да, да, и вот готова славная компания — Слава, Никита, Наташа и Вика, хорошая компания, чтобы искупаться в реке.
— Нет! Нет! — начал уверять ее Никита, — на речку мы не собираемся! Морские ежи нам не нужны!
— И речные раковины — тоже!
— Ха-ха-ха! — мальчишки снова развеселились.
— Ну ладно! Кажется, я придумала, как поступить. Отведу вас к Наташе сама и строго-настрого накажу Наташиной маме никуда вас не отпускать!
— Ура! — закричали Никита и Слава. — Эта идея нам подойдет!

 
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

У Наташи

— Я уже замучился ждать, когда твоя мама накрасится! Она что, пока все платья не перемерит, не выйдет? Так можно до вечера ждать! Лушче бы мы одни пошли! — Никита нервно ходил возле клетки и возбужденно махал руками.
— Ты нам опять всех утят перепугаешь! — рассердился Слава. — А мама скоро придет!
— Ну, вот и я! Заждались, наверное? — мама поправила выбившуюся из прически прядку. — Квашня подошла, пришлось хлеб ставить!
«И когда это она подошла? — подумал Никита. — Я никого не ви-дел».
— Ну, пойдемте, пойдемте быстрее, отведу вас и домой, а то у меня хлеб сгорит!
Мама так торопилась, что Никита со Славой едва за ней поспевали. Однако когда дошли до угла, мама Галя остановилась, чтоб поболтать с тетей Дашей, и так с ней разговорилась, что даже про хлеб забыла. Никита со Славой чуть со скуки не померли, пока эти тетеньки обсуждали, чем лучше кормить утят, надо ли им ставить прививки, какой нынче урожай свеклы и рано ли будут заморозки.
— Они бы еще про Новый год вспомнили! — захихикал Слава.
— Так мы отсюда никода не сдвинемся! — рассердился Никита.
— Мама, у тебя скоро хлеб сгорит!
— Ой, и вправду! — спохватилась мама. — Побегу-ка я домой. А вы, мальчишки, и сами дойдете, тут недалеко осталось.
Слава хорошо знал Наташин дом и дорогу к нему, он часто у нее бывал. А вот Никита шел к ней в первый раз.
У Наташи во дворе стояла чудесная клумба японских гвоздик; она была так восхитительна и так благоухала! И не только Никита был от нее в восторге — целое разноцветное сообщество тонкокрылых бабочек, пушистых шмелей и жуков в сияющих сюртуках разместилось на этой клумбе. Только на Славу она никак не подействовала.
— Ну что ты уставился? Цветов никогда не видел! — окликнул он Никиту.— Мы же за делом пришли, а не грядки разглядывать!
— Ловушку мы всегда сделать успеем, а вот бабочки не каждый день попадаюста!
— Пока ты будешь ловить бабочку, у нас воробьи всю пшеницу склюют! — пробурчал Слава, но увидя, что его слова не возымели на Никиту ровно никакого действия, добавил. — Ладно, я пока за Серегой схлжу.
— Сходи, схлди, — согласился Никита, — а я пока бабочку пойймаю!
Среди целого облака белых капустниц Никита заприметил одну очень красивую бабочку. Крылья у нее были  словно сделаны из кирпичиков — рыжих, коричневых, охряных и еще бог знает каких. Она так и называлась — кирпичница. Никита этого, правда, не знал, и по правде говоря, ему это было совершенно безразлично. Главное, что ему очень хотелось заполучить ее в свои цепкие лапки. Он дождался, когда бабочка сложит крылья и попытался ухватить ее двумя пальчиками, но бабочка оказалась куда проворней. Видимо, ей не раз уже приходилось бежать от погони. Она вспорхнула с цветка, быстро-быстро замахала крыльями и стала летать по всему двору. Она садилась на забор, на куст сирени, на цветок подсолнечника, вспархивала и летела через всю ограду обратно на цветочную клумбу. Никита бегал туда и сюда, подпрыгивал на одной ноге, крутился, наклонялся, но поймать кирпичницу не удавалось.
Слава, Серега и Наташа вышли на крылечко.
— Никита, иди к нам! — закричал Слава.
«Бум, бум, бум» — пробежал Никита мимо крыльца.
— Мне некода! — крикнул он на ходу.
— Иди, я тебя с Серегой познакомлю!
«Бум, бум, бум» — пробежал Никита в другую сторону.
— Не видишь, я ловлю бабочку. Пока я буду знакомиться, бабочка улетит!
— Ты что, забыл, зачем пришел?
— Зачем? — «Бум, бум, бум».
— Ну точно забыл! — рассердился Слава.
Бабочка сделала крутой вираж в воздухе и улетела в небесную высь.
— Ну вот, из-за вас я бабочку потерял! — разозлился Никита и взглянул на крыльцо.
Но на крыльце уже никого не было.
— Эй! — крикнул Никита. — Вы где?
— Иди сюда! — крикнули ребята из гаража.
В гараже у Сереги, действительно, было полным-полно всякого барахла; им были завалены полки, коробки и ящички, а кое-что валялось на полу.  Никита со Славой начали поиски, Серега с Наташей тоже помогали. Нашлась пара подходящих дощечек, пружина и молоток.
— Этот молоток не годисца, он слишком велик для ловушки, — сказал Никита с видом большого знатока ловушек и молотков.
— Зато он пригодится, чтобы заколачивать гвозди!
— Таких молотков везде полно!
— Зато смотри, какая веревочка!
— М-м-м, — Никита задумался, — веревочка, действительно хороша.
— Ножницы я попрошу у мамы. Тарелку возьму на кухне.
— Итак, нам еще нужен бильярдный шар, качелька, клетка…
— А вот и клей! — Слава достал из кучки, валявшейся на полу, выжатый тюбик клея.
— А это что? — Никита поднял с пола маленькую жестяную баночку.
— Это крем для лица, — сказал Серега и усмехнулся, — Можешь за-брать его себе. Утром, когда бабушка будет спать, намажь ей на лицо — она красивая будет!
— Не верь ему! Этим кремом ботинки мажут! — сказала Наташа.
Крем и в правду был какого-то странного, черного цвета.
— Она еще маленькая, не понимает! Вот вырастет, тоже будет таким кремом мазаться, так все девчонки делают, и женщины. Бери!
— Я не хочу, чтобы у бабушки лисцо было черное!
— Ты что? Это он с виду черный, а когда, намажешь, он становится розовым.
Никита нехотя положил подарок в карман.
Серега остался этим очень доволен.


ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Обед

Поскольку не все детали для ловушки были найдены, дети решили пойти к Вике, — возможно, у нее что-нибудь найдется.
И они пошли к Вике. Но по дороге они наткнулись на ужасную картину. Вика стояла неподалеку от своего дома, и глаза у нее были полны слез, на лбу у нее была большая царапина, а из уст слышались тихие всхлипывания. Напротив нее стоял мальчишка с растрепанными волосами и понурой головой. Он, видимо, и был причиной ее слез. Рядом с ними стояла Викина мама и бесперерывно кричала то на мальчика, то Вике. Мальчику она кричала: «негодяй», «хулиган» и всякие другие ругательные слова, которые Славе, Никите, Наташе и Вике были не совсем знакомы, потому что им редко доводилось их слышать, а уж в свой адрес — никогда. Разве иногда мама говорила Никите «хулиганишка ты мой», а в общем больше ничего. Да и мальчик с трудом понимал, чего от него хотят, он в общем-то и не хотел бить Вику вовсе, но это как-то само собой получилось. У него всегда это выходило само собой, и родители чужих детей постоянно ходили жаловаться к его маме. Вечером каждого такого дня он отсиживался где-нибудь в предбаннике или на чердаке, ожидая, когда мама забудет про этот случай, а папы у него не было вовсе. Вот и сейчас ему хотелось удрать поскорее домой и спрятаться где-нибудь во дворе, но дорогу домой ему загораживала Викина мама, и он не видел возможности проскочить мимо нее.
— Ударь, ударь его тоже! — кричала Викина мама, но Вика стояла молча и ничего не делала.
— Раз он тебя ударил, то и ты его ударь!
— Дуреха, — сказала Наташа мальчишкам, — чего она боится, когда мама рядом? Я бы ему как дала, у него бы искры из глаз полетели!
Мальчишка недовольно покосился на нее.
— Как это? — спросил Никита. — Он что, элехтрический?
— Правильно, — сказал Слава, — мне папа всегда говорит: «Давай сдачу!».
— Разве он у тебя что-то покупает? — спросил Никита.
Слава удивленно посмотрел на него.
— Вот, я когда прихожу в магазин, мне всегда дают сдачу, — продолжал Никита. — А самому мне давать сдачу не приходилось.
— Вот и зря, — сказал Слава, — сдачу надо давать всегда!
Он хотел еще что-то сказать, но тут заговорила Вика:
— Не стану я его бить, ему больно будет!
Мама только всплеснула руками. Она поняла, что толку от Вики ей не добиться, — таково уж воспитание — и повела ребятишек в дом.
Она была рада хотя бы тому, что дети сами пришли к Вике в гости, потому что отпускать ее куда-нибудь после похода на речку, да еще после этого случая с мальчиком она боялась. «Будет гораздо лучше, — думала она, — если дети будут приходить к Вике и играть у нас в доме или во дворе». Она себе очень хорошо представляла, что такое четверо детей в доме, — постоянный шум, возня, топанье, крики.
«Может, даже последнюю вазу разобьют», — подумала она и посмотрела на вазу, стоявшую на столе. Ваза была красивая, ей ее на день рожденья подарили. Мама грустно вздохнула, можно было подумать, что она заранее распрощалась с этой вазой. Да так оно и было: к битью ваз, вазочек и прочей мелочи она давно привыкла, потому что папа Вики был такой неуклюжий - ну просто медведь — постоянно что-нибудь разбивал.
— Вы проходите, проходите, — сказала она детям, — поиграете пока у нас. — К тому же у нас обед намечается.
Она рассадила детей за столом, что было само по себе очень приятно, — все вместе они обедали только на пикнике.
— Сидим все вместе, прям как на пикнике! — заметил Никита. От этого приятного воспоминания у него даже в животе защекотало.
И вообще, ему приходилось без умолку говорить, потому что ему на тарелку положили какие-то тушеные овощи, а он их терпеть не мог, и поэтому рот у него не был занят. А чем же займешь пустой рот, как не приятной беседой?
Викина мама прямо-таки вздрогнула, когда слово «пикник» донес-лось до ее ушей. Вилка выскользнула из ее пальцев и улетела под стол.
«Ну вот, теперь она голодная останется», — подумал Никита.
А ведь она и так ничего не ела. Вместо того, чтобы преспокойно жевать свои препротивные овощи, — она то и дело отодвигала из-под папиной руки тарелку, чашечку или вазочку с конфетами, когда его рука тянулась за кусочком  колбасы или сахара, и ставила все на место, когда рука возвращалась.
«Не удивительно, что она такая худая, — подумал Никита, — ей и на диете сидеть не надо, и "Конституцию" читать тоже не надо. Она же совсем ничего не ест! только и успевает, что посуду переставлять».
— Никитка, и что это ты такой худенький? — спросила его Викина мама, как раз в тот момент, когда он размышлял о ее конституции. — Кушать надо хорошо, а то не поправишься.
— Разве от овощей поправишься? — изложил Никита свою точку зрения, хотя бабушка ему строго-настрого наказала в гостях вести себя хорошо.
— Правильно, овощами сыт не будешь, — Викина мама нисколько не обиделась, — возьми вот кусочек колбаски!
Она протянула Никите тарелку с нарезанной колбасой.
— А-а-а! от колбаски-то я не откажусь! — сказал Никита и взял четыре кусочка.
На другом краю стола сидел Викин папа и, перевернув вверх дном банку с кетчупом,  изо всех сил начал ее трясти, потому что кетчупа в банке оставалось мало и он ни за что не хотел показываться. Наконец он красными кляксами начал вылетать из банки. Но попал он не только папе в тарелку, но и на рубашку и, что еще хуже, на белоснежную скатерть.
— Ну вот, рубашку замарал, — виновато сказал папа и посмотрел на маму.
— И скатерть забрызгал, — вздохнула мама.
Она с ужасом подумала о предстоящей стирке. Стирка — что? Но вот сушка белья была для нее настоящей мукой, потому что когда папа возвращался грязный с работы, маме приходилось бежать впереди него и раздвигать развешанные полотенца и простыни, чтобы он невзначай не задел и не замарал их, а затем снова бежать назад и развешивать все об-ратно.
Но эти грустные мысли ей не удалось додумать, потому что папе захотелось колбаски, и он протянул руку. Мама быстро убрала впереди его руки сахарницу, кувшин с компотом и две маленькие тарелочки.
«Ну и семейка! — подумал Никита. — То ли дело у нас! Возьмешь себе тарелку макаронов, сядешь с ней перед телевизором, и никто тебе ни-чего не скажет!»
Это ничего, что не каждая макаронина попадает Никите в рот. Бывает, засидится Никита перед телевизором, особенно когда там какой-нибудь увлекательный мультик, засмотрится, разинет рот и поднесет к нему пустую вилку. И куда эта макаронина делась? На полу нет, в кресле нет, только маленький котик так и вьется, так и вьется вокруг. Ладно бы поднимал упавшие макароны с пола, а то ест их прямо с Никитиной вилки!
— Ну что, накормил кота? — смеется дед.
— Да! — совершенно серьезно отвечает Никита. — И сам поел!
Иногда кот так надоедает, что Никита говорит:
— Уберу-ка я этого котенка от греха подальше!
— А где грех-то? — спрашивает бабушка.
— Как где? возле мыня!

— Про пикник не напоминай! — тихо сказал Слава и пнул Никиту под столом. Он уже прекрасно знал, чем заканчиваются эти «напоминания». Попробуй только напомнить, как тебя заставят неделю дома сидеть или оставят без сладкого — тоже на неделю, а сладкое ему и так редко доставались.
— Ты чего пинаешься? — закричал Никита во весь голос.
Все сидящие за столом уставились на них. Но объясняться Слава не захотел.
— Лучше про ловушку расскажи! — сказал он, и Никита сразу забыл все свои обиды. Он в который раз стал рассказывать устройство ловушки. — У нее, знаете, какая мочность! — добавил он в заключение.
— Ха-ха-ха! — засмеялся папа. — Такие ловушки только в мультиках бывают, в жизни все гораздо проще!
Никита со Славой с интересом посмотрели на него.
— Вам понадобится всего три предмета (не считая приманки), — деревянный ящик, веревка и палка…
Он изложил им свой план ловушки, который Славе очень понравился, а Никиту разочаровал. План был прост в исполнении и сулил незатейливую, но беспроигрышную поимку воробья, а если повезет, то и нескольких сразу.
— Разве это самое главное? — спросил Никита, когда они со Славой вышли на улицу. — Моя ловушка гораздо интересней.
— Зато ее невозможно сделать!
— Зато она жужжит и потрескивает.
— Зато моя как хлопнет!
— Кажется, я знаю, где можно достать бильярдный шар, — встрянула Викина мама, услышав мальчишеский разговор.
— Где? — обрадовался Никита.
— В клубе стоит бильярдный стол, значит и шары тоже есть.
После пятнадцатиминутной перепалки между мальчишками, в ходе которой выяснилось, что Никита «такого дурака еще не встречал», а Слава «в жизни такого тупицы не видел», Слава, наконец, согласился пойти с Никитой в клуб, но не потому что верил, что они найдут шар, и не потому, что ему хотелось подержать его (хотя все-таки хотелось), а потому что клуб находился по дороге домой, где у него уж точно найдется ящик, веревка и палка.
Девочки, которые в продолжение этой ссоры стояли поджав губы и закусив языки, засеменили за ними.


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

В клубе

Зайдя в клуб, они увидели высокий стол с лузами, обшитый зеленым сукном. Они заглянули на стол и под стол, обошли его вокруг по часовой стрелке и обратно — но шаров не нашли.
— Никаких шаров здесь нет, — заключила Вика.
— Шары нам и не нужны, достаточно одного, — угрюмо ответил Никита.
— Надо внимательней посмотреть, — предложила Наташа, — вдруг закатился куда-нибудь.
Они снова принялись искать.
— Так дело не пойдет, надо кого-нибудь спросить, — предожил Никита, который всегда был не прочь с кем-нибудь пообщаться.
— Кого же спросишь, если никого нет? — возразила Наташа.
И в правду, тишина стояла мертвая. Вдруг откуда-то снизу стал доноситься смех — то пронзительный, то приглушенный.
— Что это? — спросила Вика, и дети все вместе стали искать, откуда доносится смех.
Они прошли за угол и наткнулись на квадратный проем, проделанный в полу. Крышка от него была откинута в сторону, а вниз, в непроглядную тьму, вела деревянная лестница.
Дети расселись по краям проема, которых было как раз четыре  — на каждого  по одному — и стали вглядываться в подвальную тьму, которая ничуть не казалась им страшной, потому что снизу, немного со стороны, доносился непрерывающийся смех. Причем это был не какой-то там жиденький смех, а смех самый что ни на есть настоящий — детский, веселый.
— Идите сюда! — позвал кто-то снизу и дети увидели лик, освещен-ный свечой.
Они по одному спустились вниз, и мальчик, которому принадлежало освещенное свечкой лицо, вручил им целую горсть свечных огрызков. Каждый взял по свече и, зажегши ее, отправился вслед за мальчиком. Они шли по пустому подвалу, довольно большому, и длинные тени сопровождали их. Тени дрожали, переламывались у стены и производили неприятное впечатление.
— Мне здесь не нравится, — сказала Наташа шепотом. Чем дальше она отдалялась от люка, тем ей становилось страшнее.
— И мне, — тихо сказала Вика.
— А мне нрависта! — захихикал Никита.
Смех, доносившийся из глубины подвала, действовал на него зарази-тельно.
— Все-таки здесь чуточку жутковато, — заметил Слава, когда смех затих.
— Они перешли из комнаты смеха в комнату страха, — объяснил мальчик со свечкой. — Комната страха к нам ближе, поэтому мы сначала попадем в нее.
— Ой, боюсь! — завопила Наташа.
Они шли с Викой, крепко вцепившись друг в дружку.
— НИЧЕГО НЕ БОЙТЕСЬ! — замогильным голосом сказал мальчик, отчего стало еще страшнее.
— А мне не страшно! А мне не страшно! — пытался развеселить себя и друзей Никита, но дело не пошло. Страх невидимыми цепями оковал их всех. К тому же мальчик, шедший впереди, ничего не говорил, и его тень, которая была крупнее других, медленно, но верно продвигалась вглубь.
Минув большое помещение, они оказались в другом, не таком огромном, но сплошь засыпанном горками из песку.
— ЭТО ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ! — возвестил голос.
Дети, с трудом удерживая свечи, и с еще большими усилиями удерживаясь на ногах, стали один за другим карабкаться на песочные кучи и с тихим писком скатываться вниз. Кричать и визжать никто не посмел — атмосфера, царящая вокруг, к этому не располагала.
— КОМНАТА СТРАХА! — торжественно возвестил голос, перейдя в следующее помещение.
Ничего особенного в этой комнате не было, разве что потолки в ней были особенно низкими. Но услышав слово «страх», девчонки что было сил завизжали; к ним присоединились и Слава с Никитой. Они визжали бесперерывно минут пять — не меньше, — но видя, что ничего не происходит, умолкли.
— Что же вы испугались, глупенькие? — раздался ласковый девичий голос, и девочка с приятным лицом приблизилась к ним. — Весь ужас комнаты страха в том, что на потолке нарисованы злые картинки. — Она обнесла свечой потолок в той его части, которая была изрисована, освещая то фигурки чертей, то рыла свиней, то череп с костями и разную подобную чепуху. — Вы тоже можете нарисовать такие, — продолжала она и стала водить свечой у потолка, показывая, как нужно делать. От пламени свечки потолок становился черным. Вскоре на нем проступила фигурка дракона.
Компания подростков оказалась довольно большой — здесь было пять или шесть человек. Одни увлеченно рисовали, другие — с интересом разглядывали, и несмотря на то, что комната страха должна была вселять ужас, те и другие время от времени заливались безудержным смехом. На малышей, однако, комната производила куда более серьезное впечатление.
— Если бы у меня сейчас был веросипед, я бы живо отсюда умчался, — сказал Слава, обращаясь к своим.
Он говорил гораздо чище Никиты, но казусы случались и с ним. Не так давно он научился выговаривать «р» и вставлял его иногда невпопад.
— Не «веросипед», а «велосипед», — сказала девочка; она была «хо-рошисткой» и уроки русского языка ей особенно нравились. — Проверочное слово — «вело…»…
— Велотрек! — сказал кто-то из пацанов.
— Нет, не «велотрек».
— Велосипедная дорожка!
— Опять не то!
— Велок!
— Сам ты велок!
Послышался общий смех.
— В;лик!
— Правильно, «велик»! Кажется, так, — сказала девочка и добавила наставительно: —  А не какая-нибудь там «Вера»!
Вера — так звали одну девочку из их компании — захихикала, и в полутьме было видно, как она сжалась наподобие крысы Чучундры.
— СЛЕДУЮЩИЙ АТРАКЦИОН — КОМНАТА СМЕХА, — опять возвестил голос, и все присутствующие двинулись дальше.
— Да ведь здесь ничего нет! — сказал Слава, когда перешли в другую комнату.
— Как это нет! — возразила девочка, — посмотри, сколько темных углов! В каждом из них что-нибудь есть!
Слава передвинул свою свечу в один из неосвещенных углов.
— Ничего нет! — сказал он.
— Просто они очень быстро исчезают, — начала объяснять девочка. — Не успел ты поднести свечку, а они раз, и исчезают. Как только ты унесешь ее обратно, они раз — и появятся! Поэтому ты никогда не можешь их увидеть.
— Кого их? — спросил Никита.
— Не известно. Они такие ловкие, что их никто никогда не видел. Это как тень, от которой сколько ни беги, она все равно нагонит.
— Зачем же они от нас прячутся, они разве не видят, что мы не злые?
— Они над нами смеются!
— Мне гораздо больше понравилось бы смеяться самому! — сказал Никита разочарованно.
— Я уже давно предлагал сделать комнату смеха, такую же, как комната страха, — сказал один из парней.
— Не надо! — словно мышь, пропищала Вика.
— Не бойся, мы просто ее изрисуем. Только картинки будут веселые, — сказал парень и в подтверждение своих слов хотел что-то нарисовать пламенем свечи, но свечки-то почти не осталось.
Тут со всех сторон послышалось: «С-с-с! С-с-с!», но только это был не свист, потому что когда свистишь, выдыхаешь воздух, а когда говоришь «С-с-с! С-с-с!», вдыхаешь. Это происходит, когда обожжешься или уколешь палец. Так вот, свечные огрызки, которые были у всех почти равной длины, догорели, и каждый, ожегшись, бросил свою свечу на пол — не свечу, конечно, а то, что от не оставалось.
В подвале воцарилась абсолютная темнота.
— Ой, как страшно! — завопила Вика.
— Не бойтесь, беритесь все за руки! — скомандовал парень.
Он преотлично знал этот подвал и все входы и выходы из него. Подростки и малышня взялись за руки и благополучно выбрались из подвала. Но выйдя на свет, компания обнаружила, что не хватает Никиты и Веры.
— Куда же они пропали? — спрашивали все друг у друга. — Неужели остались в подвале?

Никита и Вера через некоторое время поняли, что они держатся друг за друга обеими руками и поэтому никуда не двигаются.
— Надо покричать, — предложила Вера.
— Не стоит, — сказал Никита, — еще подумают, что я струсил.
Никита, который не разбирался в простых вопросах (ну, например, не знал, что такое дать сдачу), знал зато массу таких вещей, которые в го возрасте рано знать —насчет изобретений и другой подобной всячины и поэтому любил все усложнять.
— Представим себе, что это лабиринт, и будем вибираться, как из лабиринта. Надо идти все время в одну сторону.
 И они начали пробираться слева направо, ощупывая каждую стену и каждый дверной проем.

Новая ловушка

Придя к Славе, мальчики без труда нашли ящик и палку; веревку вынули из мешка. Привязали конец веревки к палке, ящик опрокинули вверх ногами и под один край его в вертикальное положение поставили палку, так что ящик оказался снизу как бы полуоткрыт. Под ящик насыпали пшеницы, а сами взяли другой конец веревки и отошли по-дальше в сторону. Они сели на травку и стали ждать. Ждать пришлось долго. Воробьи не решались залезть под ящик, но видя, что ничего не происходит, двое из них осмелели и стали клевать пшеницу. Слава дернул веревку, край ящика упал на землю и птицы оказались в ловушке.
— Неужели получилось? — обрадовался Никита.
Он осторожно подсунул руку под ящик и достал одного воробья. Второго достал Слава.
Тут и девочки подошли.
— Дайте мне подержать! — попросила Наташа.
Никита дал ей своего воробья.
— Как у него сердце колотится!
— Наверно, от страха! — предположила Вика.
— Давайте посадим их в клетку! — предложил Никита.
— Давайте, у меня как раз осталась клетка от хомячка.
— А хомячка куда денем?
— Хомячка нет, мама его знакомым отдала, когда Аленка родилась. Она сказала, что от хомячка одни микропы
— А кто такие микропы, — спросил кто-то из детией.
— Это все те же блохи, только совсем маленькие, — пояснил Слава.
Дети пошли в дом и, найдя клетку, посадили в нее воробьев. Насыпали им пшена и налили в блюдце водички.
— Почему-то не клюют.
— И не пьют.
— Может, им конфету дать! Пшено-то невкусное! — предложил Никита.
— Они у вас ничего есть не станут! — грустно сказала мама,  войдя в комнату.
— Почему? — спросили дети хором.
— Потому что они в неволе жить не хотят!
— Почему?
— Вот вы же дома сидеть не хотите, на улицу рветесь. Правильно?
Дети молчали.
— Вот и им на улицу хочется.
— А мы их прямо в клетке на улицу вынесем! — нашелся Никита.
— Это не поможет.
— Почему?
— Потому что это вольные птицы, им в клетке не нравится!
— Давайте их отпустим! — предложила Вика.
— Ну уж нет! — не согласился Слава. — Мне они дома нужны. Они песни петь будут!
— Это птицы непевчие! — возразила мама.
— А раньше ты нам об этом не говорила!
— Я же не знала, что вы в самом деле сделаете эту ловушку!
— Мы не эту сделали, мы другую, — уточнил Никита.
— Ну вот! тем более! — сказала мама. — Лучше бы мышеловку сделали.
— А мыши в клетке жить станут?
— Станут!
— А есть будут?
— Будут! К тому же мыши дрессируются хорошо. Их разным трюкам научить можно.
У Никиты заблестели глаза, а Слава задумался.
— Ну ладно, птиц отпустим, — согласился он, — …минут через пятнадцать.



ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Секреты красоты


На утро следующего дня баба Таня затеяла стирку. И прекрасно сделала, потому что в карманах Никитиных брюк, шортов и рубашек чего только не нашлось! — скрепки, пуговицы, ржавые гвозди, шарик для пинг-понга, разные там пузырьки, пробки, запасные части для робота, ну и, конечно, баночка с кремом для обуви. Бабушка не стала разбираться, нужные ли это вещи, и отправила их все в мусорное ведро.
— Бабушка, ты не видела мою футболку и шорты? — спросил Никита, проснувшись и не найдя, что бы надеть.
— Я их постирала.
— А рубашку и брюки?
— Тоже!
— В чем же я поду на улисцу? — расстроился Никита. — Мне же на-деть нечего!
— Посиди пока дома, а вещи скоро высохнут!
— Кстати, у меня в кармане лежала баночка с черным маслом. Куда ты ее дела?
— Никакого масла я не видела, — ответила бабушка.
— Странно, — сказал Никита, — Неужели я ее потерял? Пойду, по-ищу. Бабушка, где моя футболка и шорты?
— Я их постирала.
— Ах, да! совсем забыл. Но что же мне делать?
— Посиди порисуй или полепи из пластиллина.
— Это не ихтеесно! — вздохнул Никита. Ему гораздо больше хотелось погулять.
— Сделай аппликацию!
— Это тоже неихтеесно! — опять вздохнул Никита.
Но он все таки достал карандаши и бумагу. «Сделаю, пожалуй, книгу», — подумал он, — «Книга будет называться "Секреты красоты"».
Он вырезал несколько бумажных прямоугольников, свернул их пополам, приклеил по сгибу друг к дружке и стал рисовать картинки. Он нарисовал губную помаду, платье, бант, баночку с черным кремом, расческу и зеркало. Затем, когда картинки были готовы, он попросил бабушку подписать картинки и вот что из этого вышло.
 
«Секреты красоты»

Для женской красоты нужно платье и губная помада.

Для мужской красоты понадобится бант и расческа.

Еще нужно черное масло, чтобы мазать лицо.

Теперь нужно зеркало, чтобы посмотреть, как ты красив!


ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Обливалки

Зря бабушка сушила Никите одежду, потому что не успел он выйти за улицу, как два маленьких ведерка вылились ему на голову и на грудь. Никита стоял, растопытив руки, одежда у него стала мокрая и холодная, а с его кислой мордашки скатывались струйки воды.
Наташа и Слава стояли рядом с пустыми ведрами и хохотали. У Вики в руках была небольшая брызгалка, из которой она пару раз пульнула в Никиту.
— Вы что, совсем обалдели? — крикнул Никита. Он был чрезвычайно сердит.
— Иван-Купало, обливай кого попало! —  закричали дети и снова расхохотались.
Они и сами с головы до ног были мокрые.
— Вот сычас возьму и тоже вас оболью! — разозлился Никита.
У него в предбаннике лежал водный пистолет с большой емкостью для воды.
— Вот вам! Вот! — кричал он, обливая детей струйкой из пистолета.
Но они только весело кричали и,  несмотря на то, что уже были мок-рые, пытались увернуться. Да и вообще эта игра доставляла всем огромное удовольствие.
Никита был приятно удивлен, когда выяснилось, что сегодня такой особенный день, когда можно обливать даже взрослых,  — и никто не оби-дится и даже бабушке не раскажет. Он отжал сою рубашку и повевил ее на заборе, а сам то и дело бегал в огуречник к бочке пополнять запасы воды в пистолете.
Так весело было на улице — Никита ни за что не пришел бы домой, если бы не этот зверский голод, который-то и пригнал его на кухню. Там, как всегда, возилась бабушка.
— Бабушка, наливай мне скорее борща, я есть пришел! — Никита уселся за стол и заерзал на стуле.
Было видно, что он очень спешит.
— Сейчас, только разогрею, — бабушка так обрадовалась, что захлопала крышками на всех кастрюлях, какие только были в доме, как будто она заранее приготовился семьдесят блюд  и все их сейчас выложит перед Никитой.
Стол и вправду оказался недурен. За борщом последовала жареная курочка, за курочкой — булочки с коринкой, после булочек — ароматная дыня со вкусом ананаса —  жаль, что в животе у Никиты на нее почти не осталось места.
Бабушка смотрела на Никиту, аппетитно пожирающему это все, и смутные сомнения закрались в ее душу.
— Никита, а что это у тебя волосы такие всклокоченные?
— Это они, наверно, от солнца наэлектри… наэлектри… зовались, — он с трудом выговорил последнее слово.
— Как это наэлектри-зовались? А почему у тебя воротник на рубашке мятый? — она засунула руку Никите за шиворот и потрогала воротник.
От щекотки Никита заерзал на стуле и захихикал. Но бабушке было не до смеха.
— Так он у тебя мокрый. Ты что опять на речку ходил?
— Нет!
Бабушка посмотрела на Никиту поверх очков.
— И вообще, взрослые должны доверять детям! — продолжил Никита. — Вот представь себе! Захотят, например, бандиты взорвать Землю, а дети об этом узнают и сообщат милисции, а милисция им не поверит! Что тогда? А? Что? Что? — Тогда вся Земля взорвеста! И все погибнут!
— Зачем же бандиты будут взрывать Землю, тогда и они погибнут!
— Нет! Они улетят на космической тарелке!
— Где же они возьмут тарелку?
— Как где? — украдут в космическом музее! — ответил Никита без-апелляционно и тут же добавил: Это должна быть очень крепкая тарелка, а то и она взорвеста!
— Ты мне зубы не заговаривай, — спохватилась бабушка, — почему у тебя рубашка мокрая?
— Но ведь сегодня Иван-Попало! На меня, знаешь, сколько воды попало!
— Ну-ка, ну-ка, какое сегодня число, — бабушка начал приглядываться к отрывному календарю, висевшему на стене. Но так как она была без очков, она не сразу разглядела. — Так и еть седьмое число, — проговорила она, и у нее от души отлегло.




ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

День рождения

Когда мама приехала, только разговоров и было, что о Никите. Никита сказал то, Никита сделал это. Никите это было весьма приятно, он то и дело улыбался, хихикал и время от времени вставлял в свои пояс-няющие фразы.
— Представляешь, Оксана, — сказала бабушка, — мы тут в цирк ездили, так Никита надумал свезти фокуснику котенка, чтобы тот научил его говорить.
— Ну, Никитка, ни один фокусник мира этого не сможет! — сказала мама.
— А вот и сможет. Я знаю одного такого!
— Кто же это? — удивилась мама.
—Господь Бог!
Мама удивилась еще больше и в недоумении посмотрела на бабушку.
— А кто тебе это сказал? — спросила мама.
— Сам догадался.
— Последнее время только и разговоров, что о Боге, — вставила ба-бушка, — не знаю, откуда он этого понабрался.
— Откуда-откуда? Баба Фрося мне рассказала.


Вечером, когда улеглись спать, Никита лежал спокойно и чем-то ду-мал, что было на него совершенно непохоже, потому что раньше, когда ложились спать, он бесперерывно о чем-нибудь спрашивал  — а интересовали его очень многие вещи на свете — от вопросов мироздания до последнего слова техники. И не то, что бы это никому не мешало. Уже бабушке начинает сон сниться, дедушка храпит и прихрапывает, а Никита все спрашивает: «А правда, что…?», «А бывает так…?» Но сегодня было что-то удивительное — такая тишина в доме! Мама даже забеспокоилась.
— О чем это ты думаешь, Никита? — спросила она.
— О тебе, только о тебе! — ответил Никита.
Мама заулыбалась в темноте.
— Что же ты думаешь? — спросила она.
— Я думаю, что когда мы попадем в рай, я хотел бы, чтобы ты осталась такой же?
— Какой, такой же?
— Такой же красивой!
— Ну что ты, Никитка, в раю я буду еще красивее! — ответила мама.
— Нет! нет! — Никита испуганно затряс головой и руками. — Не надо! — Так сойдет! Вдруг ещё я тебя не узнаю!
Никиту совершенно не устраивало, чтобы мама стала какой-то другой, потому что она и так была самая лучшая, в ней ничего, совершенно ничего не надо было менять! К тому же, как знать, если она изменится, вдруг Никита ее не узнает! А это хуже всего, потому что рай без мамы — вовсе даже не рай!


— А когда подадут еду? — спросил Слава.
— Ну вон же сколько всего! — сказала Никитина мама. — Угощай-ся!
На столе лежала желтая спелая дыня, нарезанная наподобие молодой луны, красный арбуз с полосатой коркой, яблоки, груши, киви… — только вкусное и больше ни-че-го. И от этого всего исходил запах свежести и аромат лета.
Слава взял себе кусочек арбуза. Съел его с большим аппетитом. Затем дольку дыни. Дыня тоже понравилась.
— Что, даже борща не будет? — снова спросил он Никитину маму.
Мама стояла в растерянности.
— Борща ты и дома поешь! — выручил маму Никита. — К вам как ни зайдешь, у вас всегда борщ!
— Да! я к нему привык!
— Я не собираюсь держать тебя здесь целый день! Вечером пойдешь домой и наешься, сколько хочешь!
— Так сейчас только утро! Я, что, целый день голодный ходить буду?
— Не обязательно, — сказала Никита, — можешь полежать!
Через минуту рот у него был так занят, что говорить он не мог. Да Слава его ни о чем и не спрашивал, потому что глядя на то, как ребятишки поглощают фрукты, еще мгновение назад лежавшие на столе в изобилии, а теперь от них оставались все больше корки да шкурки, Слава поледовал их примеру.
— Ты ешь, ешь! не стесьняйся, — говорил ему Никита с набитым ртом. У него по подбородку текла сладкая струйка арбузного сока.
Вскоре все было съедено. Ребятишки отлеживались на диване, потирая животы.
— А теперь время игр! — сказала мама и начала придумывать …
— А теперь чай! — сказала мама, и на столе стали появляться конфеты, тянучки и чашечки с чаем.
Бабушка задернула шторы, так что стало почти темно. А мама тем временем внесла торт с горящими свечками по бокам.
Тортик был удивительный. В нем было целых три этажа, каждый длинней предыдущего, то есть наоборот. Самым широким был первый этаж, он был украшен цветами и фруктами. От него на второй этаж вели три шоколадные лесенки. На втором этаже располагались свечки, от него наверх тоже вели три лесенки. А на третьем, самом верхнем этаже стояли фигурки принцессы и принца. Фигурки слегка наклонились и, казалось, вот-вот упадут. Надо было их срочно съедать. Но прежде всего предстояло задуть огоньки. Правда, в комнате от этих огоньков стало так уютно и так таинственно, что задувать их было немного жалко, и Никита тянул время.
— Дуй скорей, — сказал Слава, а то принц с принцессой окончательно свалятся.
— И набьют себе синяков, — поддержала Вика.
— Потом от них косточек не соберешь, — вставила свое слово Наташа.
— Что ты, у них нет костей, — сказал Никита, они из печенья. — Косточек тоже нет, потому что вишни я тут не вижу, — Никита внимательно осмотрел торт со всех сторон — и правда — вишни на нем не было.
— Дуй скорее! — приказал Слава, и Никите пришлось повиноваться.
Он подходил то к одной, то к другой стороне торта и по одной задувал свечки. В комнате воцарилась кромешная темень.
— Включайте свет! — скомандовал Слава.
— Свечки не выбрасывайте, мы их потом в подвал возьмем!
— Я в подвал больше не пойду! — заявила Наташа.
— И я! — подхватила Вика.
— А мы пойдем! — сказал Слава и засмеялся.
Никита закивал головой, но в темноте этого никто не увидел.
— Никита, а ты пойдешь в подвал? — спросила Наташа.
Никита закивал головой. Но этого опять никто не увидел.
— Кажется, Никита пропал, — сказала Вика. — Включайте же скорее свет!
Свет наконец включили.




— Неужели ты меня заберешь домой? — спросил Никита маму, когда гости разошлись. — Я здесь уже так привык!
— Разве ты не хочешь домой? — удивилась мама. — Папа по тебе так соскучился!
Никита не знал, что ответить. Ему вроде бы и остаться хотелось, и домой уже потянуло.
— Вообще-то хочу! — Никита внезапно переменил решение. — Мы с папой ловушку сделаем, только бильярдный шар надо найти!
— Найдем, не беспокойся! — ответила мама.







ОГЛАВЛЕНИЕ

Глава первая. Никита
Глава вторая. Диван.
Глава третья. Пестери.
Глава четвертая. Первый день без мамы.
Глава пятая. Пойду на улицу, поймаю курицу.
Глава шестая. Цирк.
Глава седьмая. Слава.
Глава восьмая. В гостях у Славы.
Глава девятая. Гонка.
Глава десятая. Побег.
Глава одиннадцатая. Жизнь продолжается
Глава двенадцатая. Ловушка.
Глава тринадцатая. У Вики.
Глава четырнадцатая. Часы
Глава пятнадцатая. Обед
 тети Фросины душеспасительные беседы (беседы о душе и боге не пролли даром). Венувшись домой Никита сказал: «А я знаю одного фокусника, который может всё!» Кто же это? — спросила бабушка. А вот кто — господь Бог! — ответил Никита таким тоном, что нельзя было и усомниться в истинности его утверждения.

Продолжение следует.