Грусть земли не-исторический роман. Книга 1

Роман о жизни пяти женщин... Он называется не-исторический – потому что сегодня история становится мощным фетишем для толпы, превращается в идеологию, во имя которой убивают и умирают (его можно было бы назвать и пост-исторический).
В то же время, это роман о XX веке. За каждой героиней – своя эпоха.
В нем будут размышления об истории, но преломленные в личностях героев и их судьбах.
Главное, что волнует автора: место Бога в жизни современного человека... Каким должен быть его образ и какова его судьба в будущем? И возможны ли были полеты в XX веке?


Книга 1.  Ирина 


Эпиграф:

Кто сказал, что земля умерла? 
Нет. 
Она лишь затаилась на время...
 
Высоцкий   
 
 

Оглавление
Часть первая. Начало    4
Сад Акимовых  4
  4
Мать 6
  6
Ирина и мир: напряжение интереса    8
  8
Обучение 10
Что было важным для подростка Ирины 12
Столицы 15
А потом она 17
  17
Амалия 20
Саша 23
Любовь  26
  26
Шалаш любви 28
Осторожно: титаны 30
  30
  34
Конец их лета 34
16-й год  35
  35
В чем смысл русской революции?    39
  39
Однажды Саша пришел к ней домой 41
  43
Подростки в революционном Петрограде  43
  43
  47
Советы    47
Октябрь  51
  51
Часть вторая. 20-е годы  56
  56
Отец  56
  56
«Богоборцы». Бог и свобода  60
  60
Толпа  64
  64
  68
В январе 24-го года...    68
  68
Появление его  72
  72
    76
Как его воспринимала она?  76
  76
Странная встреча 79
  80
Сталин летит на воздушных шариках 80
  83
Часть 3. 30-е годы  83
  83
Москва в 32-м году  83
  83
Дима и Бесконечность        88
Перегрев общества  93
  93
Неизвестность  97
  97
Сад Акимовых 100
  102
Как  Саша был моллюском 102
Три года вместе  107
  107
Часть 4. 40-е годы  111
  111
Слово “война” 111
  111
Как Сталин перестал быть богом  113
Дима на фронте в 41  году  115
  115
1942-й год  119
  119
Наташа  124
  124
Она что, - стала бабушкой?  129
  129
Холодная война и советский патриотизм  133
  133
Возвращение с фронта 136
Часть 5. 50-е годы  138
1950-й 138
  138
Леша  142
  142
В то же лето 52 года она сделала то...  146
  146
В марте 53 года...  150
  150
Безмолвие    154
  154
Сад Акимовых 157
  157
Наташа и Соня 159









Часть первая. Начало   

 
Сад Акимовых 
 
Сад. 
Ирина точно не знала, когда отец его купил. 
Ей казалось, что он был у них всегда. И что - она всегда в нем жила вместе с ними. Что она там и родилась. 
Сад - там, в ее душе. В ее детстве.   
Хотя позднее она поняла, что все было по-другому. 
Она родилась в Петербурге в 1899 году. Так она застала последний год столетия. 
А через четыре года - они переехали из своей небольшой, но в центре города квартиры - сюда. Отец - Гавриил Иванович - смог такое позволить. Это был хутор одной деревни, недалеко от Бологого, в Тверской губернии, и недалеко от железной дороги. Имение было небольшим, по сравнению с соседними, - дворянскими. 50 соток. Но Гавриил не был дворянином, а просто - успешным, относительно богатым адвокатом. Поскольку все его клиенты жили в столице, - то они и должны были быть недалеко от нее. В имении жили летом. Но со временем и по обстоятельствам - могли приезжать сюда и в другие сезоны, даже зимой. Или - они могли здесь жить вдвоем с мамой и двумя слугами. 
Поскольку хутор был безымянным, а мать Ирины называла свое имение садом, то все в округе и стали называть это место - сад Акимовых. 
Сад.
Он проступает в памяти Ирины - как что-то первичное. Это место, где она была совсем маленькой... а родители были молоды и счастливы... 
На этих 50 сотках стоял их довольно небольшой дом - ведь она была единственным ребенком в семье. Хотя дом богатый, отлично сделанный, в два этажа, об этом позаботился отец, пригласив модных строителей из столицы. Но - он не занимал много места. Отец, наверное, хотел сделать что-то, что бросалось бы в глаза - претендуя на внимание, конкурируя - с домами аристократов и высших чиновников, которые там жили. Но мать была против. Фасад их дома был очень тонким и красивым, но дом в целом терялся на фоне сада.   
Что только не происходило потом в жизни Ирины... Да и сам сад тоже пострадал... 
Но сад - и ее родители рядом, - остались в памяти. Завоевали душу. 
Сад не был искусственно сделан, распланирован - как модные в то время английские. Там - полная победа человека, победа плана.   
А тут - просто дорожки. В разных местах - росли кусты роз, тополя... березы... А еще, - в противоположном конце от дома, - конюшня, это тоже был элемент статуса. Лошади ходили по саду. 
Все это было еще у прежнего владельца. Тот много пил, и разорился. Говорили, что он чуть ли не покончил с собой. Но не здесь, а в Москве. Ее мама думала: как можно сделать это в таком саду... да и даже просто имея его...    
Ирина - всего этого не знала. 
Когда отец приобрел это имение, то и дом, и сад были очень запущены. Он, кстати не верил, что его надо покупать. Но жена его уговорила. И он потом не пожалел. 
Дом отец снес и построил новый. А сад - отдал на откуп жене и слугам. Бог не послал им еще детей - хотя это было странно. 
Ему в тот момент было сорок, ей - тридцать. Они поженились десять лет назад. Он был из богатой семьи адвокатов. А она - из обедневшей дворянской семьи. Она была очень красивой и молчаливой, набожной, но и начитанной. Брак был рассчитан их семьями. Но, как часто бывало в то время, они и так полюбили друг друга, только взглянув в ходе знакомства, которое происходило под присмотром родственников и друзей семьи. Они оба поняли, что этот тот человек. Расклад был таким, что его семья давал им, бедным дворянам, - деньги. Но реально - его семья происходила от всего лишь купцов... Поэтому на ее семью - смотрели как на высших.
А он - на нее. Она несла в себе ту уходящую в прошлое, сталкиваемое революциями, - аристократическую, дворянскую Россию. Но если их, аристократов и дворян, - предки могли быть тиранами и насильниками, то она собрала в себе что-то совсем другое... свет.... Его он в ней и разглядел, и ухватился за этот свет у нее внутри. И понял, как в его семье этого не хватало... Потому что его отец и мать был нацелены только на деньги и “продвижение”. Ее звали - Екатерина.
Их счастье стало совсем полным, когда она родила Иру. Чудо... Радость от Бога. Людей в Европе так много... и все народы вооружаются... и война - может, уже на пороге... Но вот - Бог все равно дает нам чудо.
Трое - на небе. Трое - на земле. И так было... и так будет во веки веков. Она чувствовала, - эту древнюю связь. Знала, что она в нее “входит”. Он - «позитивист», -  меньше, но приобщался к ее чувству, к ее улыбке.   
Тогда, через пару лет после рождения Иры, она и уговорила его купить этот сад. Она подумала: странно, что мы “имеем право” - купить землю. Сказать, что вот это - мое. Отдав за это бумажки...  И получив - свидетельство, бумажку. В ней написано, что ее муж - владеет хутором таким-то в такой-то губернии...
А ведь граф Толстой, - этот еретик, - пишет, что народ верит, что земля - не может принадлежать никому, только Богу. А еще есть террористы, - эсеры, которые воют с правительством, они и убили государя Александра Второго, - во имя вот этих самых крестьян и во имя вот этой самой земли... По крайней мере, они так верили.
С другой стороны, дворяне и власть верили, что та земля, что они себе отобрали, принадлежит им. Социалистов в Европе и в России было все больше, они считали, что сам принцип частной собственности, - в том числе и на землю, - устарел и просто сохраняет власть феодалов.
Чья ты, земля? 
Спрашивала она у нее - утром, когда солнце всходило. И вечером, когда тьма сгущалась и казалось - собирала всю мудрость жизни, которая не давила на тебя, а освобождала. Спрашивала - сидя рядом со своим чудом Ирой. И иногда еще и с мужем. Который чувствовал, что земля дает им - Кате и Ире, - больше, чем ему. Спрашивала - летом... и осенью... и зимой... И конечно, - весной, когда земля воскресает. 
Чья ты - земля?
Я - твоя. 
Твоя и Ирины...
Я - ничья. 
Я  Божья. 
Богородицы. 
Любите меня.   
Потому что все это - небо и землю - дал вам Бог.   
И больше в этом мире ничего нет.
Хватит богатым огораживать меня от крестьян. 
Но не надо и убивать их во имя меня. 
Все это только мужчины могли придумать.
Почему люди из всего делают убийство, смерть? 
И из неба... и из земли... и из другого человека...   
Прислушайтесь к земле... и к небу... к деревьям... к пению птиц... 
К Богу. 
Только прислушайтесь...
И вы все поймете...   
Они прислушивались. 


Мать
 

А что касается второго ребенка, то сначала надежда еще сохранялась. Ей было просто обидно, что она могла иметь детей - но не выходило. Она молилась и посещала святые места. Он, будучи столичным адвокатом, “законником”, конечно, - не был настолько верующим, но тоже присоединялся. Он говорил Богу: услышь молитву моей Кати... я человек грешный... а ее услышь... Но у Бога была своя воля. 
И она успокоилась. Она поняла, что ей нужно любить Катю, мужа и их сад. Что это - дал им, и особенно ей, - Бог. Она чувствовала, что время неспокойное. На дворе стоял 1903 год... Хотя муж был уверен, что все будет в России - пусть и неидеально, но стабильно, и что его практика и дальше будет давать им значительный доход. Он по-мужски смотрел в одну сторону, и не чувствовал подземные токи. А Екатерина чувствовала, пусть и вряд ли смогла бы ему объяснить.
Она видела, что крестьяне все больше недовольны, что все чаще захватывают земли помещиков, что террористы убивают чаще и наглее. Пока крестьяне - не шли за ними. Они могли даже возмущаться терактами. Конечно, как и всякий нормальный человек. Но революционеры - делали свое дело. То, что они устроили настоящую охоту на Александра II и добились своего, означало одно... Крестьяне не могли не думать, что Бог - оставил царей. Ничего такого было невозможно - при Петре I, основателе империи. По-другому они это понимать не могли. С десятилетиями пропаганда проникала все глубже. Да и разве - сословность,  презрение к “подлым людям”, отъем у них земли, – разве все это было по-христиански? Разве это - любовь к ближнему? О Христе много говорили... им все оправдывали... Это и показал Толстой в своем романе “Воскресение”. Это был приговор империи. За что его потом отлучили от церкви. 
Этот колосс падет. И хотя она была дворянка, но ей было этого не жаль. Это будет - Божье освобождение... приход “весны”... Так в истории бывает. Но... что будет дальше? Тот же Толстой показал, что есть революционеры, которые все делают только мирными средствами - и он ими восхищался. А есть те, кто делает революцию насилием - террористы. Он писал, что они только внешне отличаются от царей, которые тоже стоят на полиции. Толстой верил в ненасилие. Но реальность была другой. Какими будут революционеры? Каким будет народ, когда сбросит монархию? 
По большему счету, террор был жутким диалогом террористов и народа. Вот, смотри, как я умею. Власть принадлежит - не императору и не аристократам и тем более не попам. А - нам... Ради этого нам нужно положить свои головы и головы многих жертв, в том числе и невинных? Не вопрос. Мы положим свои жизни ради цели. Одно поколение революционеров придет на смену другому. А цель сохранится. Наша цель, чтобы ты нас признал. И пошел за нами. Так мы с тобой заигрываем. Так мы показываем тебе свое представление. Сначала ты - возмущенный зритель... а потом - участник... Вот что происходило.       
Но весь этот строй - нес ответственность за свою слепоту и инерцию предыдущих поколений. Нелепо и стыдно, когда в Европе уже давно ушли от сословий и несправедливости, от ненависти к еретикам и инородцам,  - превратить Россию в «бастион средневековья», что и делал отец нынешнего императора Александр III. Ничего кроме страха, - в этом не было. А Николай продолжил его линию, тем более что был слишком молодой, рано взошел на престол.
Николай пока что запомнился одним - Ходынкой. Когда люди из простых сословий пошли на объявленное угощение и, в итоге, погибли в давке... Вот он - новый век, век больших городов... Знакомые в Москве описывали: жуть в том, мертвые стояли в одной стене с живыми. И живые могли забираться на них, чтобы идти дальше, к угощению. Вот такой он, - русский народ. С другой стороны, может, они просто хотели хоть как-то сдвинуться с места? В наступившем веке - мы увидим, как наш народ взбирается по трупам? И врагов - и даже своих?         
Что она искала в своем саду? 
Убегала от всех этих предчувствий, от борьбы и уже начинающейся гражданской войны. Убегала - от жизни?
Нет. 
Она убегала - от морока, от иллюзии, от того, что выдавало себя за жизнь - в саму жизнь.   
Она понимала, что неизвестно, когда Бог ее призовет. И - видела начинающиеся «бури истории».   
И что есть только небо и земля. Ухаживала за цветами и деревьями... Говорила с ними... Ездила на лошадях...   
Слова и страсти людей - проходят. 
Есть только любовь земли и глаза ее дочки Ирины.
Которая росла с каждым годом. 
Она хотела, чтобы всего этого было больше. 
Хотела, чтобы ее Ирина всем этим наполнилась. 
Этим неспешным ритмом. 
Этой тишиной. 
Наполнилась Богом. 
Таким, который даже в храмы и иконы - не помещается. 
Он помещается только в небо и грусть земли. 
В любовь матери. 
В ее слова. 
В ее ласку. 
Все это и есть - сад Акимовых. 
 
 
Ирина и мир: напряжение интереса   
 
Кстати, там еще был дуб. Он был огромным. И стоял посреди сада. Так что от него было видно сам дом и немного дорогу. 
Посаженный, наверное, лет сто назад. 
Мама часто говорила: “он мудрее, чем некоторые люди”. 
Именно под ним они сидели. На его ветви Ира забиралась маленькая и падала. Так она испытывала свое тело и этот мир. Она ушибалась и мать потом прикладывала бинт или просто гладила больное место. Когда Ира выросла чуть больше и могла забираться выше, - то она могла видеть людей, это вызывало ее возрастающий интерес. Соседи... особенно ее интересовали юноши... И она их видела, все они были из семей аристократов и высших чиновников.   
Начиная лет с десяти и далее - вся она обратилась в интерес к этому миру. Маму она любила... и папу... Ну - они же никуда не денутся, всегда будут рядом. А что же там - люди, мир? 
На юношей она посматривала и начала очень много их “выдумывать”. Хотя они разговаривали... Но все относились к Акимовым, - как к выскочкам. Жена, - пусть и милая, но из бедных дворян, а он - вообще из купцов. Можно было преодолеть этот разрыв - долгим общением и вообще подлаживаясь к ним. Это было очень соблазнительно. 
Так бы и сделал ее отец. Но не мать. 
И вот Ирина все больше “выдумывала”, это тоже было в мамином духе. В это время она много читала - Дюма, Купера, “Унесенные ветром”, и особенно  Скотта, “Айвенго”, книгу, которую зачитала в своем детстве ее мать. Книга была только поводом... Она воображала себя - принцессой, которую надо спасти. Эх, никто ее не понимает и не любит, не видит в ней принцессу... Кто же ее спасает? Кто? Это был самый главный для нее вопрос. Иногда она даже не могла успокоиться и заснуть ночью. Она - леди Ровена, дочь благородного Седрика, а кто ее Айвенго?
Иногда во сне она видела, что это ее отец, но только молодой, другой отец, идеальный. Такой, какой он должен быть в газах мамы... А иногда - это вообще была сама мама, что очень ее поражало. Наконец, через полгода она успокоилась на эту тему, и этот вопрос о спасителе перестал так ее волновать. Она, кстати, иногда думала: “может, этот Айвенго вообще буду я сама?” И улыбалась...      
Однажды, в 14 лет, она забралась на дуб - ночью. Это было летом. Конечно, тайком от мамы и тем более от отца. Небо было без туч. Звезды - высыпали в огромном количестве. Словно - не стыдясь и не стесняясь себя, как будто испытывая людей - и всех других, кто их видел, - своим присутствием, своей красотой. Подавая сигал света, сигнал, что они живы, что они полны души. Вся Европа читала “Войну миров” Уэллса. Который как бы “впустил”, «легализовал» эти далекие миры - в воображении европейцев... Ира, кстати, тоже читала и даже много раз. Но - что-то ее в этом романе не устраивало. Просто она не могла по юности сформулировать. Инопланетяне - представлены как зло, а люди - конечно, добро. 
А что если бы реальные инопланетяне - прилетали, но увидев как мы живем, не стали себя обнаруживать? Весь мир готовится к войне, к ней все идет, так что не надо заливать. 
А звезды, что она видела в летнем ночном небе, с дуба или оставаясь на земле... 
Как и вопросом об Айвенго - она ими заболела. И тоже - до некоей острой фазы на полгода... 
Она лежала на земле одна, очень юная... с длинными черными волосами. В ночной рубашке - но надев маман халат, чтобы не замерзнуть. 
И мечтала.
Это были ее первые взрослые мечты. 
Мать как-то сказала, что звезды - тоже живые, как и весь мир вокруг. Отец - словно играя свою роль скептика, - усмехнулся. 
Но Ира сейчас это вспоминала...
И ее руки помогали ей все чаще.
Там, - на звездах, - есть люди, есть мужчины. 
Да и сами звезды, их свет, - тоже может тебя любить.
Они любят... они любят... они любят... 
Кто знает, может, и Айвенго тоже там?         
Сколько подростков по всему миру по ночам глядя на это небо - мечтали о любви, и чувствовали эту любовь. 
Мечтающие о звездах подростки - это огромная сила. 
Это и есть - грусть земли. 
Кто-то из них потом станет астрономом... а кто-то и космонавтом. Вот только если ты космонавт, - то ты как будто предаешь этот мир звезд? Вторгаешься в него? Делаешь из своей мечты - цифры и отчеты, “преодоление тяготения земли”.   
Иногда Ирина думала: век только начался, а что в нем будет? Все грозятся войной... Может, улететь туда, к ним, но только не так, как мечтают парни, создавая двигатели, а как-то по-другому, на другой тяге. Которая у нее - есть... Правда, она все никак не могла назвать эту тягу. Мужчины-ученые все называют, вводят понятия, а она никак не могла, лишь представляла себе, что спорит... доказывает... Но она была уверена, что сила есть, и что она соединяет вселенную. 
Посредством этой силы - она и мечтает о звездах, и чувствует, что вполне может переселиться к ним, и без всяких кораблей, или принять их здесь. 
Там - в звездах - и Айвенго... и ее мама... и ее папа... родители - и здесь... и там... и она - и здесь и там...
И их сад - тоже. 
Может, он только там и есть? 
Или она мечтала, что в их сад - приходят существа оттуда. 
Если в “Войне миров” - книге, написанной мужчиной, да еще и англичанином, - они хотят нас завоевать, то в реальности совсем другие. 
Они просто сидят и ничего не говорят. 
Они добрые и любят нас... 
Они добрые и любят нас...   
И только она это понимает и любит их в ответ. 
Любовь...
Вот та сила.
Вот то слово.
Которое она искала и никак не могла найти.
Взрослые говорят о нем, но они, - кроме мамы, - его не понимают. В школах говорили о любви к Богу и царю. Но и сами в это не верили, смеялись над этим.   
Нет... любовь...  - это только то, что она знает. То, о чем она мечтает... то, что между ею  и звездами... И то, что между ею и мамой, только мать может это понять.   
Может, они улетят в звезды вместе с ней?  Создадут там новый мир, свой, и найдут там своих спасителей, своих Айвенго? 
А может, это они сюда прилетели и основали здесь сад? И тогда, - учитывая, в каком безумии люди, - понятно, зачем. “Все - сказала она себе, - забраться в себя дальше не могу, это предел. Но и этого достаточно”.    
Вот что было у нее в душе, чем она жила в 14 лет...   
 
Обучение


Все ее ровесницы учились в гимназиях. Но поскольку мать не родила еще детей, то она обучала ее сама, за исключением некоторых предметов. Учителя и учебники - все это ее семья могла себе позволить и отец щедро тратил на это деньги, с гордостью ощущая себя родителем. 
Знания тоже были миром, который она познавала. Ей нравились учебники, книги с картинками... Большой интерес у нее вызвала география, астрономия, а также история и литература. 
Кстати, учитель астрономии - был красивым молодым студентом. Все как-то слишком совпало - ее мечты о звездах и он. Вот он и есть - пришелец оттуда. Ее Айвенго? Она в него влюбилась. И думала по ночам, что он спасет их с мамой. Почему спасать нужно еще и мать - она не осознавала. Конечно, отец любил свою маму, но почему-то казался Ирине недостойным ее. Как бы то ни было, ее пальцы фантазировали об учителе... фантазировали об учителе... Впрочем, это чувство не было слишком сильным, так, что-то сопровождающее. Через пару лет, когда он уже ни у кого не вел уроки, он умрет от какой-то болезни, но ей об этом не скажут.   
Вот так - живут и умирают люди, падая в бездну.
Случайно встречаясь на земле... Может быть, учитель - ушел туда... к звездам? Вернулся? 
Поэтому он и связал свою жизнь с этой наукой... А Ирина - не заметала его, посланца, пришедшего за ней? Чтобы забрать ее с этой земли? Которая будет в этом наступившем веке слишком много грустить?   
Глупый наивный ребенок, который слишком любит людей и землю, и свою маму. Мама и была ей - землей и людьми. Пусть она по-подростковому могла уже ругаться с ней. Но они оба это знали.   
Приглашали, конечно, и священника - учить Закону Божьему. В империи (до 1905 года) - если ты русский, нельзя было быть не православным. Ото всех требовалась справка об исповеди и причащении (ее предоставлял в том числе и такой подданный, как молодой Ульянов-Ленин). И ты должен закончить курс Закона Божьего. Все понимали, что это неправильно, кощунственно, но так сложилось. А когда Лев Толстой восстал против лицемерия, заявив, что он сам будет устанавливать свои отношения с Богом - его отлучили от церкви.   
Каковы были отношения Ирины - со словом “Бог”? На которого все ссылалась и которым все прикрывались?
Здесь у нее опять возникала мама. Она была проводником, Ира верила ее верой.   
Их сал был рядом с большой деревней Бологое. 
Так что они очень часто ходили туда на службу. Любимая церковь мамы  была Владимирская Богоматери. Это был не очень крупный, каменный, но очень древний собор... Построенный еще в XVI веке... На Рождество в нем было холодно. Но ты знал, что - ничего, потерпишь. Тебе дадут вино в причащении. А дома - горячий чай и бутерброды, потому что пост кончился. А на Пасху, в весну, ты будешь повторять “воистину воскресе”. Отец - верил меньше, но тоже ходил вместе с ними. 
Особенно Иру поражал - центральный образ храма - Владимирская. Потертая, древняя. С сыном на руках. Она смотрела на тебя. И ты мог - уйти в этот взгляд без остатка.   
Она улыбалась из своей вечности. Несмотря на то, что все знала о своем сыне. И об этом мире. Эта улыбка может тебя спасти.
Ира думала:
«Если русские люди так много создавали ее образов, значит, она ходила по нашей земле. И они ее писали, они не могли выжить по-другому. Когда на них находили татары, и не было спасения.
Их спасала эта улыбка Богородицы. 
В этой улыбке - вся грусть земли».
Законоучитель по закону Божьему - священник лет пятидесяти. Они его побаивались, потому что он был почти что полицейским, который может сообщить о твоей неблагонадежности. Но не проходить этот предмет было нельзя. Он говорил много и часто бессмысленно. Он больше ценил вино, закуски и дорогие папиросы, которыми его угощал после каждого урока отец. Однажды он долго говорил о том, что все религии - язычество... и что среди христианских конфессий - лишь православие является истиной. Ира кивала и записывала. Она не верила ни одному слову, хмурилась и думала о том, что в следующий раз надо будет все повторять.   
Мать аккуратно вступила в разговор: 
• Все люди просто по-своему понимают Бога.
Священник отозвался: 
• Что и магометане?
• Да. 
• И ламаисты?
• Да. 
• И индусы по-своему? 
• Между прочим, их вера самая древняя... 
• И самая скверная. Поклоняются многим богам. Поют там своему Браме. 
• Возможно, надо уважать все эти веры. Все эти пути к Богу. 
Ира верила матери. Учитель махнул рукой, подумал: “женщина...” и - они  продолжили урок. А потом - снова закуска и папиросы. И отец на этот раз, - видя ущерб от своей жены, - угощал священника больше.
Когда они остались одни, мать сказала: 
– Не понимаю, как можно быть таким нетерпимым. Любой шаг в сторону, в свое понимание - и расстрел. Неудивительно, что они там - и рабочих и крестьян боятся и подозревают. Они так долго не продержатся. Сидят там в своем Петербурге.    
Бог мамы был другим. Ему поклонялись все народы. А еще - с ним была связана та самая Владимирская Богородица... которая улыбалась...   
Он был везде. В храмах... и в их саду... и в их дубе... и в свете звезд...   
Вот что передала Ирине мать, - своего Бога. 
 

Что было важным для подростка Ирины
   
Мать постоянно читала ей стихи. Ее, их Бог - был еще в поэзии. Ира смутно чувствовала, что Бог законоучителя тоже не очень в это “помещался”. Пушкин и Фет... Некрасов и Лермонтов... Когда Ире было лет 11, - она немного заболела Лермонтовым, что и понятно. Ранняя смерть, на дуэли - как и у Пушкина. Может, он тоже посланец со звезд? Он - ее Айвенго? Наверняка, Лермонтов смотрел на звезды, еще и на Кавказе, с гор, и что-то о них вспоминал... Может быть, так и не вспомнил, но вспоминал, а это тоже хорошо.
Если проза - размеренна и длинна, в ней есть что-то рассудочное и мужское, занудное, испытывающее твое терпение - как “Война и мир” графа Льва Толстого, а ты просто живой человек... и хочешь убежать и смотреть на звезды, то поэзия - магична и символична. Ты сразу же понимаешь, что ты здесь дома. Что этот мир существует не зря, что он его создал, для тебя. Поэзия - доказывала ей Бога. А не рациональные аргументы в учебнике “Закона Божьего”.
А еще поэзия - это всегда опознание своих в наступающем поколении. Уже в 90-годы в журналах появляются стихи старшего поколения символистов. Это Минский и Мережковский, Брюсов и Бальмонт. Они принесли новые слова и образы, - по сравнению с поколением Некрасова. 
Маме они сначала не очень-то и понравились. Позднее она смягчилась.  А вот Ира... Журналы лежали в папиной библиотеке, они там немного запылились. И вот - когда ей было 13 - Ира вдруг их снова открыла, и заболела. Это ведь про нее. Эти поэты тоже наверняка смотрят на звезды и видят в них жизнь и Бога.
У Мережковского она прочла: “И хочу, но не в силах любить я людей. Я чужой среди них, сердцу ближе друзей - Звезды, небо, холодная синяя даль. И лесов, и пустыни немая печаль”.   
Все  это было сказано - про тебя, и именно так, как ты это чувствуешь, в этих именно словах. 
Это были новые слова... Символисты утверждали право человека на автономию духа - в борьбе с шестидесятниками. Но Ирине было важно просто то, что это было сказано. Так что те папины журналы быстро переместились к ней. Они были залиты ее духами, ее потом и другими жидкостями. Кстати, еще и слезами. Потому что - Иру по-прежнему не очень жаловали соседи по имению. 
Был здесь и еще один момент. “Люди” в России начала века - это, по большей части, - крестьяне. Народники их “любили” и пытались их «просветить». Символисты отвергли это, утвердив право поэта на поиск, искусство ради искусства. И вот, Мережковский констатирует, что ему трудно любить людей. И это Ира тоже понимала. У Акимовых была своя среда... И пусть высшие дворяне их не очень любили, но простой народ - был совсем далек. Неграмотные... живущие в деревнях и только в последнее время выходящие в города и работающие на заводах... Еще и это - люди, и их было все больше. 
А ведь Христос заповедал любить всех. Это имел ввиду Мережковский. Но как можно любить таких? Об этом думали все. От императора до поэтов...   
Поэзия того времени - была великой. Но она была просто неким островом на движущейся лаве. И тем сильнее человек убегал в нее, в ее чистоту и высоту.
И Ирина, - подросток, - все это впитывала, жила этим, транслировала эту энергию в мир, в звезды.            
И она уже сама читала маме стихи. 
А та - прятала слезы радости. А потом и сама читала этих новых поэтов, потому что они соединили их с дочкой.   
 
И еще, говоря о том, что было важно для Иры, - музыка. В доме стояли два рояля. В гостиной на первом этаже и на втором этаже в ее комнате. С ней занимались с 10 лет. В какой-то момент она сопротивлялась, но потом - все пошло легко. Так что она даже, когда ссорилась с отцом - такое бывало, - то ни с кем не говорила и играла у себя в комнате что-то жесткое («Полет валькирий»). Все знали, что это «надолго». И только мама через пару дней могла ее успокоить.   
Конечно, музыку в то время связывали с женщиной. В Институте благородных девиц - это была очень важная часть обучения. 
Можно сказать, что  мужчины - «изгнали» женщину в музыку. Женщина - это существо музыкальное... это некий романс... Что-то зыбкое, иллюзорное. В монастыре тебе скажут, что женщины - только  искушают, однако добавят, что надо продолжать род человеческий. У Льва Толстого в повести “Крейцерова соната” - молодая жена влюбляется в одного мужчину, играя вместе с ним то самое произведение Бетховена. А муж их застает... и убивает обоих... Так поздний Толстой - к шоку читателей, - безжалостно обнажил страх мужчины - перед женщиной-музыкой. Ведь эту самую музыку можешь полюбить не только ты, но и другой. Женщины как будто говорили - вы изгнали нас в музыку? Ну и хорошо... Мы и там не пропадем. И там будем жить и влиять на вас... и на весь мир. 
С другой стороны, музыка и правда была родной для ее мамы и стала такой же для Иры. Стала средой, в которой она жила. И если позднее она встречала кого-то, то этот человек видел это, входил в ее среду. И фиг с ними, с мужчинами, что они отвели нам это. Может, так они только себя обделили. Музыка - это язык, на котором ты разговариваешь с миром. С Богом. На котором ты познаешь его. И это бы снова не поняли авторы учебников по Закону Божьему. Не поняли, какое это имеет отношение к их рациональному, мужскому «Абсолюту». За которого нужно - мучить безбожников... Не надо никого мучить - могли бы сказать ее мама и Ира. Просто послушайте Баха и Моцарта.               
Музыка - это то, от чего ты плачешь и понимаешь, что весь мир прямо сейчас, на твоих глазах, - кончился. Если ты не чувствуешь этого, - то ты ничего не понял в этой жизни. Может быть, потому что тебе было слишком больно, и ты вообще от всего закрылся... Может быть, ты заплачешь потом. 
Ира часто вспоминала эпизод у Чехова в “Дяде Ване”. Дочь и мачеха профессора - помирились и хотели играть на пианино... Но профессор - запретил. Вот так все и происходит в этом обществе. Чего профессор испугался? Того, что они сыграют что-то такое, что обрушит весь мир? Потому что в женщинах уже так много накопилось... Это и будет другой Бог. Другая его сторона. Но она тревожит только трусливых мужчин, и только они могут видеть в нем зло. А на самом деле, в нем только свет. И это чувствовала Ира,  - когда они с мамой учили очередное произведение, чтобы потом уже играть его одной, все вспоминая.      
Лет в 14 Ира по-хулигански думала: да что они там все сидят - мужики. Император и разные партии, воюют друг с другом, еще и революция может произойти. Или война - с другими народами, где тоже мужчины во дворцах. 
Вот если бы мама стала нашей императрицей... А она - принцессой. Какая у нас была бы политическая программа? Только одна - играть всем Баха... и Вагнера...
Вагнер в то время стал очень моден. Все его исполняли. Писали о его музыке стихи. И Ира тоже по-подростковому им заболела, больше, чем мама. Кстати, любил Вагнера и Николай II. И его подданный, молодой Ульянов-Ленин. Но в том-то и дело, что в их мужском мире это ничего не изменило. Это было что-то параллельное тому, что они называли - “политикой”, “реальной жизнью”, “историей”. Результаты - трагические - налицо. Один правил мало, и умер с больным мозгом. Другой... 
 

Столицы


Чем старше она становилась, тем больше ей запоминались поездки всей семьей в столицы, которые располагались недалеко от Бологого, рядом с которым они жили. Они запечатлевались в ее растущей душе. Особенно, если они ехали вдвоем с мамой. Но это происходило редко - потому что нельзя, неприлично было ехать дворянкам - женщинам - без сопровождения мужчин. Да, вот так. Но - в обеих столицах у них были родственники, и они их тогда сопровождали. Иногда они с мамой убегали от “эскорта”. Эскорт все понимал и только потом слегка жаловался. Вот в чем было настоящее счастье Иры в это время и ее мать тоже радовалась. Они ходили по магазинам и покупали себе дорогие платья и всякие безделушки. И это тоже вошло в память. 
В Петербурге у них была своя небольшая квартира, хотя и в центре. В Москве они жили у родственников.         
Петербург... Столица империи... Ее мать бывала здесь много раз и не очень ее любила. Для нее это город - чиновников и офицеров. Муж работал адвокатом у многих богатых людей, и она знала их истории и морщилась от них. Петербург – был оторван от остальной России. Армией и полицией, словами священников о том, что власть царя от Бога. Так что вроде как выходило, что император и есть Бог? Николай II не чувствовал этой пропасти, по крайней мере, ее настоящего размаха.   
Ира не думала об этом. Подросток, она видела - Невский проспект, с его безумно красивыми сыновьями князей и такими же безумно красивыми дочерями. Вот - где ее Айвенго? Но он - наверняка ее не найдет. Когда они приезжали сюда - она почти заболевала, у нее поднималась температура, от зависти, и она плохо спала.
А еще - Петербург - это первые синематографы... Правда, Ире не очень они понравились. 
А еще - это “содом”... Они встречали юношей, которые явно выдавали себя за девушек. И все на Невском это видели. Ира смеялась над ними вместе с мамой. И думала: «вот так мужчины испытывают вину перед нами?» Также золотая молодежь употребляла кокаин и опиум, которые в то время еще не были запрещены в Европе. На Невском пахло кокаином. 
Но  Петербург - это и поэты, которые читали свои стихи... В многочисленных кафе и просто на улицах среди друзей и поклонников. Или в знаменитой башне Вячеслава Иванова... Младшие символисты пришли на смену старшим. И вот здесь-то точно - попали в бедную психику Иры. 
А особенно - молодой Блок, что ходил по городу и искал свою незнакомку, прекрасную даму. Блок уточнял, что речь идет не просто о “даме”, а о Софии - Душе Мира. Что через нее все мы связаны с Богом. Что все человечество - это и есть душа мира, но оно забыло об этом. Мережковский добавлял, что нужен Третий Завет, который введет в христианство женское лицо и  что Святой Дух - это женщина.      
Ее мама улыбалась от этого всего и думала... Все это какие-то мужские, рациональные, петербургские попытки что-то понять. Но все же, - они появились. Пусть они и не стоят - одного лика Владимирской Богоматери и того, что мы чувствуем в музыке. Почему так сложно соединить два мира, - мужчин и женщин? Мережковский пишет, что если не сделать этого, то наша слишком мужская цивилизация погибнет. И в этом он прав. 
А Ира... не понимала этих философских тонкостей. И только много позже - десятилетия спустя, в эпоху, ставшую совсем другой, - она вспомнила эти уже запрещенные поиски и ей просто нравилось об этом думать, «погружаться»» уходить от проблем. Вот о чем тогда мечтали... глупо... по-мужски... ну и что... И ведь цивилизация и правда погибла, погибает, - из-за того, что не соединили. Но в то время, каждое новое стихотворение Блока, - открывало ей новый мир.
Москва... Казалась ее маме родным городом. Древняя, полная церквей и перезвона, купеческая. Мама понимала, что Ире в ее возрасте - нравится Невский с его недоступной золотой молодежью. Но для нее Петербург - даже в отношении веры, - проигрывал. Все соборы там были официальные. И их было мало. А в Москве - полная свобода. Заходишь в небольшую церковь, где почти никого нет, и просто молишься, и никому ты не должен.
Как часто они с мамой так заходили. Бог был в Москве везде, на каждом шагу. Он говорил не с толпой, официозно, как в столице, - то есть не говорил  на самом деле, - а именно с тобой. И везде - иконы Богородицы. 
Москва - хлебосольная, теплая, душевная. Она обнимает и греет тебя - после холодного Петербурга.   
Заметь, Ира, говорила мама, что и Пушкин родился в Москве, а не в столице. Столица его убила своим холодом, февралем. И потомки тех, что его убили, - и сейчас там остаются. 
А совсем недавно - Москва родила - Цветаеву. Маме не сразу понравились стихи этого молодого поэта, но со временем она ее очень полюбила. Да, была Ахматова, но в ней было что-то слишком по-женски предсказуемое. Ахматова писала - как женщина. А Цветаева – как человек, при том, что была женщиной до мозга костей.   
Да, Цветаева - это другое. Какая-то обращенность к глубине, истинная -  а не книжная -философия. И хотелось ей сказать: осторожно, Марина, в глубине ведь можно и утонуть. Но она не боится. Потому что она девушка... а это и есть глубина... 
Вот она читает свои стихи в театре Эрмитаж. Ира и ее мама были на этом выступлении. Цветаева - молодая, хрупкая, низкого роста, но голос у нее громкий... проникающий... В глазах - ее судьба. 

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои...
Я обращаюсь с требованьем веры 
И с просьбой о любви.   

Мать думала: они там ищут Душу Мира, говорят о Святом Духе как женщине. Да вот она, эта Душа, вот он, Святой Дух... И в ее голосе - все мы, вся наша история. И тоска, и надежда, и любовь. И все наши Богородицы. Неужели их мир - не поймет это? Не примет? Должен принять.   
Ира - чувствовала так же, хотя и не могла сформулировать.
Москва того времени - навсегда останется как Москва ее мамы. 
 
 
А потом она
 
Умерла. Это произошло примерно через 10 лет после покупки сада и дома. На дворе стоял ноябрь 13 года. Ире было 14-ть. 
А самой маме - Екатерине Михайловне - около сорока. Она умерла от какой-то неизвестной в то время медицине болезни сердца. Многие тогда “уходили” из-за чахотки - в том числе и Чехов, например, - но она “проявила оригинальность”.  Так кончилось ее детство. Ее звезды. Ее Бог? Он умер для нее вместе с мамой?   
Она просто заснула с отцом в кровати - и не проснулась. Худая, с красивым мудрым лицом. За закрытыми глазами - улыбка... готовность в любую секунду встать? И сказать им всем что-то? И прежде всего ей?   
Злой пустой ноябрь отнял ее маму. 
Ее похоронили на кладбище в Бологое.
На похороны ее не взяли. Да она бы  и не смогла...
Раньше мама каждый день была здесь, рядом, а теперь – в чужом месте, в холодной земле. Ей теперь она каждый день отдавала свою улыбку... свое тепло... свой лик... Но ведь земле это все не нужно? Не нужно. Не нужно.
Отец - Гавриил Иванович - все молчал и сам был шокирован ранней смертью жены. Ему было 50. Он стал еще более седым. Но, все-таки, не сдал окончательно. Тоже сухой, как и мать, - с широким лицом и чуть раскосыми глазами - видно, в его роду было что-то татарское. Он и раньше курил, и выпивал, а теперь стал больше. Дорогой коньяк и модные папиросы. Их дым и пьяный голос отца - вот что осталось вместо мамы. Любил ли он ее? - спрашивал он себя теперь. Любил ли он ее... 
Вроде бы да... Но - свое адвокатское дело... и свою фамилию - Акимов - и свою репутацию - больше. 
Почему Бог ее забрал? - думала Ира. Неужели он там и правда - мужчина?   
Ее утешали учитель закона Божия, и священники в Бологом. Это помогало только немного. Утешали и родственники... за что она им тоже была благодарна. 
Выяснилось, что они были с ней как сиамские близнецы. И вот теперь была пустота. Как пара лёгких в груди. 
Молиться она не могла. Поняла, что раньше молиться означало для нее - делать это вместе с мамой. Да и просто - говорить о чем-то - о Боге или о чем-то другом светлом... читать стихи... играть красивую музыку... 
Все их совместная жизнь - как раз в последний год вышедшая на самую высоту, - и была такой молитвой. Кто же знал, что это будет последний год.   
Отец видел, что оба рояля - и внизу, в ее комнате, - молчат.
Раньше по ночам она глядела на звезды. А теперь... они стали для нее мертвы...  Она выходила ночью в столовую - и в тайне от слуг (тем более что их и было всего двое, и они глубоко спали), - выпивала отцовский коньяк и курила его папиросы. Она, кстати, вспомнила, что видела на Невском барышень, одетых нарочито без открытого декольте и курящих. Это были шокировавшие всех “феминистки”. Поначалу голова сильно кружилась, но она была этому только рада. 
А их сад... с его дубом... Сейчас, в ноябре, - даже снега еще не было. Везде - гнилая трава... и дым костров, в которых их работники сжигали эту траву и мусор. Мы все - мусор. Как гнилая трава. Так ведь и говорится в Псалмах: “человек яко трава дние его, тако отцветет”. Все носились с нигилистом Базаровым, что он говорил о лопухе из могилы. Но ведь и в Псалмах то же.    
Мы все - трава. 
Ира - тоже умрет?    
От этой мысли она задыхалась. 
Где ты... мама....
И каждый день нужно будет жить... 
Помня о том, что она умерла и что ты тоже умрешь.
«Смерть»  - вот новое слово, которое она «осваивала» в своем взаимодействии с миром.   
А что если - уйти туда, к ней... непонятно, куда она ушла... но уйти в это неизвестное место...   
Она просто ляжет однажды ночью в эту гнилую траву сада и все... уйдет к маме... 
В эти годы, в Москве и Петербурге - была целая эпидемия самоубийств среди молодежи. 
Об этом писали газеты. И Ира об  этом знала.
Кончали с собой студенты из-за голода...      
Декаденты - по “доктринальным соображениям”, из-за своего декаданса. 
Об этом даже Достоевский писал. В романе “Идиот” кончает с собой студент Ипполит.    
Самоубийство представлялось  ей романтично - она ничего с собой делать не будет. Просто уйдет в ту страну. 
Как называлась эта страна - она почему-то не могла сформулировать. 
Страна Смертия. Лета? 
Каждый день нужно будет жить. 
Каждый  день нужно будет жить. 
Отмечаться у Бога. 
В журнале живых, присутствующих.   
 
В первых числах декабря выпал снег.
Он был таким белым и чистым. 
Хотелось есть эти чудные снежинки. Что она и делала. 
Она поняла, что снег - от мамы. Вернее, это она и есть.      
Спасибо тебе. Я никогда этого не забуду. 
Ира плакала. 
Их сад... ее сад - стал белоснежным. Чудо божественного присутствия. Ничего другого на земле не было. И этим белым снегом исцелялась, очищалась ее душа. 
Она ходила по этому чуду с тихой улыбкой. Отец и слуги видели эту улыбку - и радовались. Хотя она досадовала на это. Она же руки на себя собиралась наложить, она же “страдает”. 
А на Рождество - они поехали на ночную службу в тот самый каменный древний собор в Бологом во имя Владимирской Богоматери. Как это делали и когда мама была жива. Вот так теперь приходиться говорить - “когда мама была жива”.
Хотя Ира не постились, как раньше, и почти не молилась. Отец этого не требовал. Мать тоже не требовала, они просто делали так вместе. Но священник принял ее исповедь и причастил. А еще она увидела - икону... И поняла, что не делала этого с ее смерти. Богоматерь все так же кротко и светло улыбалась - сыну и миру. Это сама мама ее утешала, сама смотрела на нее с иконы. Все у меня хорошо, девочка, все у меня хорошо... И у тебя все будет хорошо.
Вот так - зайдя в храм и посмотрев ни икону - можно шагнуть в вечность, прикоснуться.
И в этой вечности - твоя мама. Та, что смеялась и плакала с тобой рядом, что пахла духами. Что покупала с тобой платье в Гостином Дворе. Что была светом и теплом, была жизнью... 
Да?
Да.   
И в этой вечности - ты и сама будешь. 
Странно. Но именно так и есть.   
Поститься она не продолжила и молитвы по правилу тоже не читала. Но просто - молилась своими словами. Часто это было, опять-таки, что-то связанное с мамой и тем, как та молилась. Та нередко читала Псалтырь. И Ира теперь - тоже. Иногда она думала: как же этот мифический царь Иудеи Давид, живший    - позвольте, 30 веков назад, да и неважно кем он там был. Как же он смог вот так сказать и спеть Богу. Что ты читаем и поем это до сих пор. Враги окружили... Это - ее мысли о том, что жить не надо. Бог говорит Давиду: “Грехи твои как снег убелю”. Вот и убелил - снова глядела она на сад. Убелил. Спасибо, Господи. Больше ничего и не надо. Интересно, что Палестина-то снега почти не знает, а вот мы здесь - знаем. А уж когда Давид пел о том, что никогда не забудет Иерусалим, то Ира знала, - что это и есть та вечность. Где они все будут вместе.       
Итак, дыра в душе уже затягивалась. Но все равно была.   
Однажды в январе она заставила себя прийти на ее могилу. Она сделала так из-за сильного чувства вины. Но она об этом пожалела. Вот тебе и снег, вот тебе и Рождество. 
Говорила, отряхивая снег с креста: 
– Прости... что не была раньше... прости... 
И опять затянуло в ее и свою Смерть. Реальность - оказывалась затягивающей и жуткой.   
Если на Рождество и неделю после него она не пила, то здесь снова, - пила и курила по ночам. Уже не на кухне, а у себя в комнате. А ведь она была подросток, будущая мать. Эх... если бы мама ее увидела... Она бы - горько рассмеялась. Но - без упрека. И - просто обняла бы. И так же - и Бог, и Богородица. Вечность рядом. Но Ирине не хватало опыта, тишины и спокойствия, чтобы обратиться к ней. Так что, в основном, - в груди была пустота. И лишь алкоголем в голове и дымом в легких ее можно было заглушить. Клин клином... И так - делали многие в России.      
А что касается Гавриила Ивановича... Он видел, что дочке то легче, то хуже. Но он и сам держался только работой, на которую он стал уезжать из дома чаще, чем раньше, общением с людьми... и дисциплиной, мыслью, что он не будет опускаться, что это слишком тупо. Быть в пустом доме - ей было совсем тяжело. Иногда они говорили о маме, плакали, и он ее обнимал. Но редко. Все стало каменным в их доме.   
Она была на грани. 
Иногда у нее приходила мысль уйти в монастырь. В культуре того времени - это было возможным выходом. В принципе и отец это допускал, так как он чувствовал ее тоску по матери. Да, он не был “набожным”, но не знал, что делать.       
Всем была известна история княгини Елизаветы Федоровны. После убийства террористами своего мужа князя Сергея в 5-м году - она их простила, стала монахиней, и основала монастырь - Марфо-Мариинская обитель. Это имело такой смысл, что монахини в нем и заботятся о ближних - это путь Марфы, - и молятся Христу, - это путь Марии. Той самой Марии Магдалины, что купила мирро и помазала им Христа. Ира все представляла это... Ведь в этом было что-то - очень любящее, “эротическое” в нормальном смысле слова. 
И потом ей нравилось, что  обитель основана женщиной и - в самом монастыре - монахини - и сами эти лица, которым все посвящено, тоже. Она хотела - лить мирро на его голову. Лить мирро на его голову. И больше ничего. И что там - с этим миром, что он сходит с ума, летит к революции или к войне. Нет этого ничего, Господи. Я буду лить тебе мирро. На ноги твои и на твою голову...
И мама бы это тоже одобрила, поняла. И Ира бы стала ближе к ней. Ближе уже окончательно.      
Вот так она на грани... в мечтах и о самоубийстве... и о монастыре... то выпивая и куря... то прекращая... жила... 

Амалия

Но где-то начиная с февраля - в их пустом доме появляется некая новая женщина. Ей было тридцать пять, она была красивой брюнеткой с не очень длинными волосами. Если ее мама была худой, то эта была чуть полноватой. Если мама была очень образованной и читала стихи, то эта - только журналы. Но отец ее быстро полюбил. Звали ее Амалия. Она была русской, из обрусевших немцев, такое имя в то время - нередко встречалось. И сам отец тоже стал чаще бывать дома. Пустота ушла. Место заполнилось. Но - что его заполнило? Кто? 
Слуги были удивлены. И Ира, конечно, тоже. Амалия... Амалия... 
А как же она - Ира? А как же ее горе, страдание, ее планы - срочно помереть или уйти в монастырь? Это что - никому не интересно? 
Самое жуткое, что однажды Амалия осталась ночевать. И было ясно, что  пройдет несколько месяцев, необходимых для траура, - и они наверняка поженятся. Он - “вдовец”, так это называется. И имел на это право.
А что они делали там, в спальне? 
В кровати, где отец был с мамой?   
Слуги это знали. 
И Ира тоже.
Она воспоминала “Гамлета”, которого всегда воспринимала как что-то древнее, классическое, безжизненное. Да все так и есть! Как он мог забыть такую, как мама, - ради такой, как Амалия! Польстится на ее дешевую красоту.   
Ира даже не ожидала, что такое возможно. 
Куда же Бог смотрит? Он снова - за мужчин, потому что и сам мужчина?   
Все, теперь она знала, что ей нужно делать. 
Не себя нужно убить, а другого человека... 
Который занял ее место. Той, кто не может быть никем заменен. Заменить мать, значит - заменить ее саму. А может, эта Амалия еще и родит? Ужас. Миг... и ты уже в повешенном состоянии. Ты не нужна. Или - тебя уже используют в своих целях, она будет нянчиться с их детьми. Таких семей в России в то время с высокой женской смертностью, - было много.   
Так что она пила уже с новой мечтой...
Однажды днем Ира сидела на первом этаже. Вошла Амалия. Они поздоровались. Амалия понимала - почему Ира сторонится ее и о чем она там мечтает. Вот она - красивая девочка-подросток с длинными черными волосами. Ее черное платье уже немного мятое, и волосы плохо причесаны.   
Амалия - подошла к ней близко, вплотную. От нее пахло духами и их с папой любовью. Она улыбнулась. И крепко обняла Иру. 
– Вы что... Вы что...
– Я понимаю, как тебе плохо без нее. 
– Не трогайте меня!    
Но Амалия - не опускала своих рук, и прижималась все теснее к ее хрупкому телу. 
– И что ты не можешь простить отца и меня, Я все понимаю, все понимаю. 
Они заревели. 
– Пойдем к тебе - причешемся...  и платье заменим... Может, вообще новое купим. Стрясем с твоего отца. 
Тут они уже засмеялись. 
Так их дом перестал быть холодным. 
 
Прошел год. 
За это время Ира все больше успокаивалась, хотя и не до конца. 
Они жили втроем - с этой Амалией. Неожиданно для всех хорошо, если не помнить, что на ее месте была мать. Гавриил Иванович, когда сближался с ней, не хотел думать об этих последствиях. Каждый человек - заменим? Как бы говорила сама жизнь... Каждая женщина заменима - даже если это твоя жена и мать. 
Многие семьи в России в то время переживали подобное. Надо отдать должное Амалии, что она не претендовала на место мамы в их сердцах. Отца она и правда любила, пусть и не так сильно, как покойная Екатерина Михайловна. Вот так - “покойная Екатерина Михайловна”...    
Полюбила и ее. Уют в доме был восстановлен, слуги и работники, разболтавшиеся без женской руки - приведены к порядку, а кто-то даже уволен и заменен. Пришло счастье, но - если не помнить, как оно хрупко... и как хрупка сама жизнь человека. Ира была благодарна Амалии... Пусть она этого и не говорила, и своего отца она тоже простила за все. Она знала, что Амалия всегда ее выручит, поддержит, обнимет, посмеется с ней.   
Они регулярно ездили в церковь, молились, пусть Амалия и делала это без такого участия, как мать. Весной они с отцом обвенчались.   
Иногда - Ира садилась за рояль и играла. Отцу было очень приятно это слышать. Выяснилось, что музыка - как и молитва... как и икона Богородицы, что всем улыбалась, - спасала... 
Когда в ноябре пришла уже вторая годовщина смерти - вот так время летит - она смогла съездить на ее могилу. Вместе с отцом и Амалией.   
Ее душа - бушевала... особенно по ночам. Но уже не так сильно. Бушевала вопросами Богу, мыслями о смертности всех живых существ, и ее тоже. И она задыхалась от мысли о том, что нужно спешить жить. 
Между тем, произошло еще что-то и в “истории”.  У них там, у мужчин. Так бы к этому отнеслась ее мама.   
В августе 14-го года Россия вступила в война с Германией. Вся страна была на патриотическом подъеме. Петербург переименовали в Петроград. Немцев изгоняли. Доставалось иногда и их Амалии. Это было смешно, потому что сами Романовы уже давно смешались с немецкими правящими домами, и жена Николая II говорила по-русски с акцентом. За что ей и достанется потом от русских газет в процессе «борьбы с монархией». Все немецкое критиковали.  Наверняка ее мать - учитывая ее всегда немного “толстовский”, “анархистский” настрой - над этим бы смеялась. Над словами газет о том, что мы “завалим” этих врагов человечества. Ведь такие же слова были и в 1904 году, - когда воевали с японцами.  Но Ирина - все это разделяла, особенно в первый год войны. Война была далеко... И для нее она была просто неким развлечением, - что вот не нужно думать о маме, о жизни и смерти. Она верила - особенно в первый год войны – в ненависть Германии к России. Ей казалось, что это именно кайзер Вильгельм отнял у нее маму.   
Уже в 15 году - споры в газетах об ошибках военных были ей скучны. Отец на фронт не уходил, как и большая часть мужского населения его возраста. Но он живо интересовался войной и говорил о ней за столом, и состоял в одном важным комитете, связанным с фронтом.    
В этом году - Ире исполнилось 16 лет. Для девушки того времени - это довольно зрелый возраст. Эх, мама, как жаль, что тебя нет рядом. Но все-таки, - что отмечали их соседи, - было видно, что о ней заботится не только отец. 
Вся в маму... Длинного роста, с крупной грудью, с большим красивым лицом, широкий лоб... Ее длинные черные волосы - стали еще красивее и жили как будто своей жизнью, как будто это был некий океан. В голубых глазах - что-то неуловимое... Вопросы этому миру и Богу. Хотя они и скрывались. Надевала она чёрные или реже белые платья.  Вот такой она была - весной этого года.
Да... а между тем, была весна. Мужчины там далеко умирали и убивали за “веру, царя и Отечество”, но ее никто не отменял. 
И в их Акимовском саду была весна. Тепло с каждым днем прибавляло, солнце становилось ближе, ласковее. На ветвях появлялось зеленое чудо - почки. Они все чаще втроем ездили на лошадях. Иногда она ездила одна. и как это было хорошо. 
Земля проспалась. В этом было что-то древнее. И все они в этом участвовали. И даже мать там, в могиле, - тоже. 
Земля грустила. Но в этой весенней грусти было столько радости. И света. Столько надежды.   
Земля и небо все знают, - в отличие от нас. 
И мы это видим, и весной это вспоминаем.   
И благодарим за все Бога. 
Мы понимаем, что все у нас хорошо. И что все будет хорошо. 
Как же Ира была счастлива, и при этом каждый день плакала, что мамы нету рядом. Но эти слезы были уже чуть спокойнее, чем обычно.   
Спасибо тебе, мама,  за все. Мы с тобой встретимся. Вот что ей хотелось сказать весной. Для нее весна - это и есть встреча... с ней...

Саша
 
Вот в таком состоянии ее и увидел Саша. Так они встретились. Может, лучше бы не надо? 
Он проходил по саду, потому что был дальним родственником одного их работника. Нужно сказать, что крепостное право было отменно, но слуги и работники оставались - они работали уже за деньги и еще во многом по привычке. Они могли перейти к другим нанимателям. Это была «сложная ситуация».
Ира сидела у того самого маминого дуба, который весной тоже распустился зеленью, и  ревела, и ей было неважно, что кто-то видит ее такой. Тем более  - из работников. 
Она услышала его голос:
– Барышня... Почто плачешь? 
Ира подняла  голову. Молодой парень лет восемнадцати. Легко одетый, в рваную куртку, под ней - грязная рубаха и черные штаны, грубые рабочие ботинки. Но какой же он был красавец. Высокий, статный, с крупными мышцами на руках, сразу видно - от тяжелой работы. При этом лицо его было с тонкими чертами. В карих глазах - живое любопытство и участие к ней. Но пройдут годы - и лицо его изменится... Станет грубым, может еще и травму получит и будет какое-нибудь бельмо, что она часто видела у многих из нижнего класса в возрасте, если они вообще доживали. А у этого пока ничего. 
Весна их свела... 
Бог свел.   
Мама, ведь из-за нее она плакала. 
Она могла не опасаться, что их увидят,  - это место не просматривалось из дома. 
– У меня мама... умерла... 
Зачем она ему это сказала? Человеку из “подлых”? Да, и мать и она считали, что заповедь о любви к ближнему - относится и к ним. Об этом ведь и писал Лев Толстой в “Воскресении”. Кстати, были дворяне, которые так вообще не считали, не относили к ним эту заповедь. В любом случае, как же тяжело их полюбить. Безграмотные. Вонючие. От этого парня - тоже немного пахло чем-то слишком “народным”, немытостью тела. Но не очень сильно, от него шел запах хлеба и свинины, которыми его угостили у них в доме. Хорошо хоть не водкой, как на «пике формы» простого русского человека. (Империя рухнула из-за того, что дворяне так и не смогли преодолеть свою брезгливость...) 
• Мамка померла? 
Он сел рядом с ней, тут же, под дерево, где сидела и она. Это было очень “нагло”. Но на дворе стоял 15-й год, уже прошла революция 5-го года, которая показала, что народ собирается воевать за свои права и многое из них уже получил. Прежнего уважения к царю и дворянам не было. Она могла позвать отца и Амалию, и те выгнили бы его и это бы имело потом для парня и его семьи последствия. А вот до отмены крепостного права,  если кто-то вот так забывался, - могли засечь. 
Но она ничего не сделала. Она все равно хотела с ним говорить. Потому что весна... и потому что мамы не было... и ей 16 лет... За ее слезами в глазах - был интерес к нему, чем он живет, они ведь все и правда - ничего этого не знают. 
• Как тебя зовут? - спросила она. 
• Саша. Ляснадр.. В память Ляксадра Свирского мои именины.
Говорил он уверенно и спокойно. И ей это нравилось. 
• А что до мамки, барышня, то сочувствую тебе. Я не так уж и много знавал ее. Но она хороший добрый была человек. 
• Спасибо тебе... Саша...
Назвать его по имени, значит, заходить на его территорию. И он был к этому готов. 
• А что скажу еще...   
• Что? 
• Мою мамку я вообще плохо помню. Нас всех тетка воспитала.
Было ясно, что воспитывать было много кого.
• А вот тятку - помню хорошо. Он все время меня бил.
Ира слушала и не верила. 
• Но о прошлом годе - война началась.
• Да. 
• И его там убили. 
Он, видимо, был этому рад. 
• Убили и брата моего Димитрия. 
По нему он, видимо, скучал. 
• Хорошо хоть, что меня не призвали. Хотя и могут. В любой Божий день. 
• Тебе плохо от этого всего? 
• Да... барышня... 
Он имел ввиду, как ему может быть плохо, если все его предки - привыкли терпеть. У них это в крови. Плохо, но можно и потерпеть. Если надо - и до смерти. Отдать жизнь за барина... за царя... или за то, что господа называют “Богом”, или за свою общину, что было им ближе и роднее, - вообще не вопрос. Они еще будут друг с другом соревноваться, - кто лучше себя увечит или умрет. На миру и смерть красна. Вот такой “массив” стоял за ним, вот что было у него в голове и в сердце. 
Если дворяне и некоторые купцы - были личностями, то эти были -  массой, они были зрителями... Дворяне - ездили за границу, читали, любили и страдали, писали великие произведения.  Но крестьяне и появившееся недавно рабочие - за всем этим стояли. Как огромная нерефлективная масса. Пушкин писал “Онегина”, а слуги его кормили. И вот Толстой в “Воскресении” все это и показал: оборотную сторону, толпу.   
Вот о чем она подумала. 
• Не называй  меня барышней. Мне это смешно. Да и тебе, наверное, тоже.. 
• Как же тебя называть?
• Можешь, - просто Ириной. 
• Ирина?
• Да... 
• Ирина.   
У него закружилась голова.
• Саша.   
Вот так они - преодолевая расстояния и историю, влюблялись. Весна в них влюблялась.   
• Ирина.
• Саша.
Как хорошо просто произносить его имя. Этого парня, которого она еще вчера не знала.
И она забыла о своей боли. Поняла, что устроила представление. И вот на фоне жизни таких людей, как он, - все это смешно. И ее мама тоже смеялась. Да и потом, стало понятно - что никуда мама не уйдет, она всегда там, и Бог всегда там.
• Скажи, ты все-таки скучаешь по маме? - спросила она.
• Да.
Она залезла в какую-то тяжелую дверь его души. У них всех таких дверей было очень много, и вся их жизнь была такой дверью. 
• Молишься за нее Богу? 
• Да. Святым за них молюсь. 
• Как ее звали? 
• Дарья...   
Он пожал плечами. Это для Иры и ее мамы - слово “Бог” — это что-то загадочное и возвышенное. То, о чем пишут и читают. О чем спорят, в чем сомневаются, доказывают. А для этих людей все было не так. “Бог” это, - с одной стороны - что-то господское, ведь и само это слово происходит от “богатых”. То, за что они должны убивать и  умирать,  как и сейчас это было,  или с турками. А с другой, - Бог или Богородица или святые - это что-то очень глубокое и важное, святое. Если господин спрашивает тебя о Боге - это не к добру. Могут в полицию сдать.  В Петербурге и правда были такие случаи, когда крестьян арестовывали за то, что они просто читали Евангелие, потому что боялись сектантов. 
• Дарья... я буду тоже молиться за нее. 
• Спасибо. 
Но относилась ли она к миру господ? Формально, да. Но сейчас был 15 год и уже очень многое рухнуло или зашаталось. И ведь многие господа - это все и рвали, тот же Лев Толстой пахал поле, пусть он и шокировал этим своих крестьян. 
Она - другая. 
Она - живой человек?
Такой же, как он? 
Не может этого быть.
Он смотрел на нее украдкой. 
Им может быть больно.
Они могут плакать. 
Тосковать по умершей маме? 
Они тоже - творения Божии? 
Их можно жалеть и любить? 
И к ним тоже относится заповедь Христа? 
А с другой стороны, что он знает о жалости и любви...   
Его отец за все эту дурость обругал бы его матом и побил. А мамка бы над ним посмеялась. 
Он - протянул руку и коснулся ее ладони. 
Так - крепостное право рухнуло окончательно. 
Спасибо, Саша. 
 
 
Любовь 
 
Любовь-ненависть? 
В эту весну они все чаще встречались, разговаривали. Брались за руки, иногда целовались. Ее отец и Амалия не замечали. А вот их слуги - конечно, но они пока ничего не говорили. 
Как они могли влюбляться друг в друга? У нее это был первый опыт. У него, конечно, нет. Но ему казалось, что с ней - как будто все в первый раз. 
Как они могли влюбляться... Если они были из разных миров. Но - семья Акимовых в этом мире дворян была совсем не на первом месте. И еще - при всей внешней власти, представленной в символах и в полиции, армии и церкви, вся система как будто рушилась, заходила в тупик и все это чувствовали.  Империя в 15 году - это буквально колосс на глиняных ногах. Уже в ноябре следующего года русские аристократы собственноручно убьют - ради спасения монархии - Распутина. Человека, который был “гуру” русского двора и особенно важен для жены Николая. И им стало ясно, что дальше полный хаос и неизвестность. Для них.
Так что этот мир уходил. Но почему она выбрала именно его? У нее было много вариантов. Были дворяне, которые хорошо к ним относились... Обе столицы были относительно недалеко от них и найти там кого-то было не так сложно. Но она, может, никого и не хотела - в отличие от ее отца и Амалии, которые что-то уже делали, потому что возраст у нее был подходящий. Ей искали “партию”. Ну а она ничего не искала. Она просто страдала после смерти мамы. Иногда пила и курила по ночам. И вот так все произошло. Она верила, что все это весна... и Бог... и мама... 
Саша - своим корявым языком, - все больше о себе рассказывал. Он жил в соседней деревне. Его семья и правда была одной из самых бедных, даже не “середняцкой”. Дом их был на отшибе, все их презирали. Изба была небольшой, и с небольшим же двором. У них были всего две коровы - чтобы пахать на них и брать молоко. А потом - зарезать и купить новых. 
Изба была тесной и темной. И только несколько образов висели в красном углу и перед ними одна лампада. Иконы были закопченные, старые. Вот что передали им предки. Что-то очень святое. Но и грязное. Рядом лежала Псалтырь и кто-то один в семье мог иногда по нему читать. Но, как правило, они были безграмотными. И конечно, Саша тоже, ведь он был молодым парнем. Это была семья и дом его родственников. А его собственную родную избу - отдали давно за долги. 
Когда Ира тогда спрашивала его - о маме и папе, то сердце у него щемило. Зачем она это бередит? Хорошо ему вспоминать это или трудно? Он и сам не знал.   
Он вспоминал свое детство, когда мама была жива и отец был добрее и моложе. Мама поила его молоком от их коровы. Какая же она у него была красивая. И как любила их всех. И батю... и всех своих детей.   
У них была своя изба. Вот он - Господень рай, сад Эдемский. 
(Вот она - грусть земли.)   
А потом - мама... 
А еще в страну пришел “кризис”.   
И дом продали. 
(И снова - грусть земли.)   
Кто во всем этом виноват? 
Бог?
Да. 
Конечно.   
Вот он смотрит на них с грязных икон, и в нем нету любви. 
В нем нету любви.   
Значит, - и  ему они отомстят. 
Ну и -  все господа. 
Вот такие, как эта Ирина. 
Зачем же он тогда с ней разговаривает и встречается? 
Чтобы позабавится?   
Он и сам этого не знал,  - зачем. 
И потом - она была совсем другой, чем они. 
 
Она была другой, чем остальные господа. Почему? Что это за чудо? Неужели это Бог ему послал? Иногда им вдвоем казалось, что они создают параллельный мир. Где нету - борьбы и ненависти. Как сказала бы мама Иры, - нету истории. Нету борьбы дворян и мужиков... нету войны Германии и России. И где Бог есть, но он не принимает ничью  сторону. Ни богатых... ни слишком озлобленных бедных... ни дворян... ни крестьян... ни немцев... ни русских...   
Это и был - сад Акимовых. Где жила Ира.    
Саше все труднее было возвращаться к себе домой. После встреч с ней. Дома его ждали взрослые дети его тети и жалкие остатки родной семьи. Взрослые дети тети иногда били его, и он сопротивлялся. Единственный из родных, кто у него остался, и кто его искренне жалел, - его сестра Маша. Очень похожая своей красотой на мать, ей было 12 лет. 
Ему еще нужно было помогать родственникам по хозяйству. И главное, ходить на заводы Петербурга или Москвы и зарабатывать там очень небольшие деньги. Это называлось отход. Отходняки - вонючие, безграмотные, - заполняли столицы. Он уже работал на заводе примерно год. Тетя требовала от него. Ведь он был молодой - и ему пока было что “гробить”. Если он не будет приносить эти деньги, - то их с Машей выгонят из избы. 
Все это он ей рассказывал. 
И Ирина взяла из своих денег, которые она особо и не тратила, и дала ему... Столько, сколько бы он заработал на заводе и даже чуть больше. 
• Пожалей свое тело. Не ходи на завод. Хотя бы в это лето. Прошу тебя. И дай на хлеб и мясо своей Маше. 
Он... долго не хотел принять...   
Что это значит? 
Да понимает ли она - что значит зарабатывать деньги? 
Нет... Она в буквальном смысле слова белоручка. 
Отец ее богат. Да и то, он заработал “законником”, адвокатом. Словами. Все это - что-то господское, непонятное для них. Законники - для них всегда враги. Нету никакого закона. По их закону - у нас деньги всегда отнимут. Что такое труд - только мы, крестьяне,  - знаем. Изначально это что-то прекрасное... Ты - любишь эту землю. И все твои предки делали так же. Но труд может быть и чем-то очень тяжелым, изматывающим. Такова уж их доля. 
Что делать с ее деньгами? Возможно, что он примет их, но потом - ей же и себе не простит. А с другой стороны, - можно сразу помочь сестре Маше. 
И он принял.   
• Спасибо. 
Ира знала, какой ценой ему далось это «спасибо» и это решение. 
С огромной радостью он купил сестре еду, и она так радовалась. Ира думала:  “я ведь даже не видела его избу. Но, наверное, это пока рано... Я и так себе представляю”.   
А потом пришло лето. Когда они, бедняки - ходили по лесам и собирались грибы и ягоды и радовались вольной жизни. И он почти не приходил к себе домой, тем более что в отход тоже не нужно. 
Однажды она ему сказала: 
• Давай устроим тебе шалаш в саду.   
Она могла бы сказать - в моем саду, на моей земле. Но поняла, что так говорить не нужно. 
Она чувствовала себя - героиней из романов Купера. Неужели - Эдем будет возможен? 
И она сможет немного исцелить его? 
А он - помочь ей войти в эту жизнь, стать взрослой? 
И он - согласился. 


Шалаш любви


Они устроили его в той части сада, что была дальше от дома. 
Слугам она вся рассказала, - и просто купила их. 
Риск все равно сохранялся. 
Но от этого им было и веселее...   
Ему-то терять было нечего. 
Наоборот... Вот, значит, красивую молодую барыню охмурил. 
А ей... 
Эх... мамочка... Знала бы ты.. 
Да она и знала. 
Была - так сказать - на месте... в небе... 
Все консервативные газеты писали, что дворяне не должны смешиваться - не то что с  крестьянами, но даже и с купцами. Что это - противно богоданому порядку. 
Но Ира этих газет не читала. 
Это был их рай в шалаше. 
О чем они оба потом жалели. 
Подумав, - может, это и правда противно порядку? Как  бы ты к нему ни относился, даже если ты его ненавидишь...   
Или еще они думали: может, им это все приснилось? 
Они создали здесь свой мир. 
Где они могли касаться друг друга. Прижиматься... а потом и целоваться...   
Это был другой язык. 
В котором они ни были Ирой Акимовой, дочерью дворянина... и Сашкой из деревни Броды. 
Они были Адамом и Евой.   
И никто - даже они сами - не могли это отменить. 
Это все равно происходило.
Как мир.
Как Бог. 
И все, что ты должен был делать - не сопротивляться своим разумом и своими пред-рассудками. 
Не отнимать то, что происходит между ними - у вселенной. 
Быть. 
Вечерами они смотрели на звезды. 
И плакали. 
Не только она, но и он, хотя и не верил в это днем.   
Иногда они катались на лошадях. И лошади больше любили его, чувствуя в нем что-то более “древнее”. 
Она говорила им с улыбкой: 
• Ах вы... предатели...
Странно, что хотя она  была младше, но часто он чувствовал, что она ему как мать. “Этого” они еще не сделали, но все чаще засыпали, обнимаясь. И вот - как же им обоим было хорошо, когда она своей грудью “нависала” над ним. Как будто над всей его жизнью, над его бродячей душой. Словно он ребенок и в детстве... и мать жива...  И Ира это чувствовала. Так она - спасала себя от тоски по своей мамой тем, что была “матерью” для него. Как все странно  в жизни.   
Как он был ей благодарен ей за это. И Богу? Да... и Богу. Хотя днем он бы никогда так не сказал. Ее любовь... его умершая мама... Бог... Все это сливалось в одно, и было слишком святым. Слишком важным для него. Так что он даже и ей бы этого не сказал.   
Она - своими делами и своей грудью, - доказывала ему Бога. Зачищала всех своих  предков, историческую память, что мешала им.      
Когда отец и Амалия уезжали, то они заходили с Сашей в дом. Она играла ему на рояле. И делала это радостно. Как делала только при живой маме. После ее смерти она играла редко, и каждый раз это было испытание. 
Саша сначала морщился. Не понимая, чем она восхищается. Господская забава. Господа развлекаются, - а мы там спину гнем. Какой там - к ляду - “Бах” и “Вагнер”... Но со временем - он, все-таки, стал слушать. Он просто сказал себе: это же вот она, моя Ира (а она - его...) любит, значит, в этом есть смысл. Он и правда его не сразу, но почувствовал. 
Он видел в музыке -  ее любящую душу, так он ее познавал, и даже привык к ней. 
И еще... 
Она читала ему. 
Он не умел ни читать, ни писать.
Книги. Слова... 
Это тоже что-то господское. 
Это самое сугубое их издевательство. Ради слов о царе и Отчестве - его отец и брат погибли на фронте. Ради слов о Боге - священник всегда драл с крестьян деньги. И когда его мать умерла, то ее нужно было отпевать. Хотя бы за четверть копейки... Иначе - ее не положат на кладбище. Вот так он все это понимал. Ради книг о законах и о Боге - простых людей всегда и мучили. 
А вот слова, голос его мамы - был таким слабым. Так же, как и слова его сестры Маши. Но он все отдаст за эти слова. Это все, что ему оставили в этом мире. 
Но Ира ему сказала: 
• Я хочу тебе читать... И еще хочу тебя потихоньку научить. Может, ты потом найдешь в книгах что-то свое. 
Она подумала: “но что это будет за свое...  это будет уже его выбор...”   
Для нее книги - это свобода... ее мир... и мир того, что она читала со своей мамой.   
И он это видел. И как и с музыкой, - ругался, но все равно слушал. Чем дальше, тем больше. Господа еще одно развлечение придумали. Или... Просто - радовались жизни и пытались ее понять. Радовались жизни и пытались ее понять... И что хотел сказать Бог, дав всем людям эту жизнь и этот прекрасный мир? Что в ней есть добро и зло? Что в ней есть свет и тьма? И света всегда больше. Так это все понимала она. И он тоже “приобщался”. 
Она читала ему Пушкина и Лермонтова... Тютчева... А когда однажды прочла Некрасова - про страдания народа, про железную дорогу и русских женщин, то  оба заплакали. Она сказала: 
 - Как их всех жалко и как их нужно любить. 
А он ответил: 
• Да. И как нужно мочить господ. 
И она потом не могла с ним говорить какое-то время, насколько ей стало жутко. А он подумал: “ ага, значит, и такие бывают господские слова, господские книги. Тогда, может, и правда - нужно научится читать?” Он хотел попросить ее прочесть еще раз, но так и не решился. 
Весь тот день они  не разговаривали. Но ночью все равно легли вместе в своем  шалаше. При этом даже не обнявшись. 
Они смотрели на звезды. А звезды - на них. Он коснулся ее руки. И сказал: 
• Прости меня. 
Она знала, чего стоят ему эти слова. Да, это уж не  “прости” в светском салоне, да и еще на французском! (за что она их и не любила). 
• И ты меня прости.
И тогда они... впервые это сделали. Звезды радовались за них. Они плакали и проникали друг в друга. 
Так их любовь стала больше, чем они сами. 
 

Осторожно: титаны
 
 
Эти три летних месяца - вошли как что-то светлое в жизни. О чем он потом мог жалеть, а она ему напоминать. Но и она могла жалеть. 
Она, кстати, не “предохранялись”, да и презервативов тогда не было. Могли быть последствия.   
Они об этом не думали (по такому принципу и жила тогда вся Россия и весь мир).   
У каждого человека должны быть вот такие три летних месяца.
Так они любили - укореняясь вниз и вверх.   
Они просыпались по утрам. И чувствовали мир. Она прижимала его к своей груди.
Они знали: что бы ни произошло, - небо и земля все равно будут на месте. И Бог, который это все создал для них. 
Они пили, глотали - чистое молоко жизни, молоко бытия.
Они исчезали - в утреннем тумане творения.
Смерти и ее удушья не было. 
Не умерла ее мама, и не умерла его мама, и его брат. 
Это было очевидно. 
Ведь Ира обнимает его, и целует, и прижимает к своей груди. 
Утро все равно придет после ночи. Все на своем месте. 
Она будила в нем силу. 
Иногда ей было страшно этой его силы. И у всего простого народа так было. 
В нем всего было слишком много. Много добра и много зла, много любви и ненависти. 
Она часто вспоминала о титанах в греческих мифах.  Ведь изначально титан - это не великий человек, а великое чудовище. Если поколение богов Зевса было красивым и человечным, то титаны - страшными. 
Бессловесные... во власти простейших эмоций - зависти и ненависти... Не люди? 
Так она все воспринимала до встречи с ним. То есть она была настоящей снобкой - морщилась и от своих дворян, но от народа - еще больше.   
И вот теперь она понимала, что да, они титаны. Но все же и люди... и прежде всего, - люди.
И надеялась сделать из него - а в его лице из них всех - человека.   
Она верила. А что еще остается, когда тебе - 16 и ты любишь. Только это и могло иметь действие. 
Проспались... выгуливали лошадей... Как приятно ощущать - спину животного, его мир, его мысли и дыхание. С такой “подставкой”, “основой” - все у тебя будет хорошо. Ты разговаривал с ними, чувствовал поддержку. Даже когда - просто смотрел на их морды и спины. Иногда думалось, что лошади красивее, чем многие люди... И добрее? Они здесь живут почти вдвоём - в своем времени. А всех других людей, которых было уже очень много на планете - словно нет. Они как бы представляют все человечество.   
А еще к ним часто приходила его 12-летняя сестра Маша, с которой она познакомилась.  Худая, красивая, с русыми волосами. “Вот она, моя соперница”, - думала с улыбкой Ира. И все чаще - обнимала ее. Она ее кормила. И так приятно было слышать ее голос, смех.   
Как будто, это их ребенок. Как будто - земле и неба неважно, что не они ее родили. Главное, что они уже более или менее взрослые и вот - рядом с ними “дочь”. 
Трое на небе и трое на земле.
Так должно быть.
И во всех мирах, во всех вселенных - так и есть, так и будет.
Из трех все растет... И в трех все возвращается.   
Так они приобщались этой тайне. 
Были тремя. 
Иллюзия их детей. 
Готова ли она?
Продолжить древо жизни, плодоносить на его ветвях?
Учитывая, что она недавно потеряла мать, пусть в это лето она и меньше об этом вспоминала.
Или - древо жизни - это бездушный конвейер?   
Людей и так много на планете, и счастья в жизни не больше, чем страдания. 
Тем более, что будет в этом новом 20 веке и особенно в России? 
Она уже слышала о философе Шопенгауэра и его пессимизме. 
Да нет.... Она все равно любит Сашу. И то, что она реже вспоминает о смерти матери, потому что в кого-то влюбилась, - и говорит  о том, что она готова сама стать матерью. 
Сама пройти этот круг. Который многие считают проклятием. 
В жизни вообще можно что-то делать, если обо многом забудешь. 
Так все происходит - во всех мирах и вселенных. Ты - залетаешь по глупости.
Так и мир начался? 
Но она наделялась, что у них это будет еще далеко. 
И вдруг она представила, что ее дочь выросла,  и смотрит на нее. 
А потом - ее внучка... и смотрит, в свою очередь, на свою мать... 
Что они там в будущем переживут в этом наступившем XX веке? 
Выживут ли вообще? 
Остается только молится за них... и все равно радоваться... 
И начнется все с этого не-ведения (которое и является, на самом деле, ведением). С этого светлого пятна в  сердце, белой точки - их влюбленности. А что если - именно они и должны будут родить. Потому что многие рожают -  совсем по другим причинам. Для статуса, для государства, от скуки и желания кого-то иметь рядом, для галочки, из страха пустоты. 
А у них - было чувство начала. Как будто мир начинался  с ними.   
Сладкая боль в сердце. 
Обращенность друг к другу. 
Даже если жизнь иллюзия, - кошмарный сон божества, - она все равно должны быть прожита. 
Здесь Ира выходила на какую-то грань, за которую не хотела заглядывать.
Потому что Ира - прижимающая Сашу к свой груди и глядящая на Машу и на лошадей, -  это и есть сама жизнь. 
Она, пусть и была еще совсем юной, но могла немного рефлексировать об этом. А Саша? Что он чувствовал, когда они были втроем и вроде как сама собой возникала мысль о детях? 
На самом деле, в его “титанской” душе - бурлило. Он хотел детей. Хотел размножаться. Но кто будет рождаться? 
Такие, как он - “народные мстители”? 
Или - такие, как Ира, - невинные овечки?   
Но именно с ней он хотел иметь детей. Это было что-то инстинктивное. Потому что понимал, что она его спасала и еще, наверное, много раз спасет. Да, она из другого мира, из “стана врагов”... Но жизнь почему-то очень любит именно такие противоречия, - в лоб. Объявляет первых последними и последних первыми. Если бы они не были из разных миров, то и не полюбили бы. Как Ромео и Джульетта - из той смешной книги, что Ира ему недавно прочла. 
Он готов был убить всех - за их будущих детей, вообще за “свое”, за своих. При том что они еще и в браке-то не были. Убить не в фигуральном,  - как для Ирины и ее мира слов, мыслей, “культуры”, - а в буквальном смысле слова. Что-то и правда непросветленно титаническое в нем просыпалось, это даже его самого напугало. 
И, все-таки, - он любил ее.
Как будто проклиная за это землю и небо...  и еще кое-кого.., 
Он был слаб. 
Он нуждался в ее руках, в ее груди, в ее всегда уместных и разумных словах, которые каждый раз открывали ему другой мир. 
Вернее, его прежний мир - открывался ему по-другому. 
С ней он был легким.    
Слабым, но в этом не было ничего позорного. 
Ее слова - возвращали к чему-то изначальному. К тому, что всегда было. И всегда будет. 
Как?
Как это называется? 
Что это за слово... 
То слово, которое произносил священник, когда призывал его потерпеть после смерти мамы. И потом,  - после смерти брата. Да и его сестра Маша - тоже была худой и слабой. 
Слово “Бог”. 
Да. 
Вот о чем, - не упоминая его, - говорила Ира. 
Свидетельствовала. 
За это он ее любил-ненавидел. 
Любил. 
Неужели он есть?
И тогда - все понятно. И люди всегда о нем говорили, по-разному его представляли.   
Но все равно чувствовали его присутствие там, за небом... и не только...
Он везде. 
И в его душе. И в деревьях. И в лошадях. И в Маше. 
И - в Ире.
В их любви. 
Он есть вечная тайна, а мы можем только жить в ней и познавать его. 
Так зачем же наш царь преследует безбожников и еретиков, раскольников... Это же - какой-то жуткий детский сад. Каждый понимает его по-своему и это нормально.    
Он обнимает ее, прижимается к ее груди, словно - его мама жива.   
И плачет. 
Думая, что он ее не заслужил. Кто он такой, чтобы радоваться. Да еще и с такой красавицей и умницей, с таким чудом в своих «титанских» руках. 

 
Конец их лета



В августе жизнь словно чувствовала, что все идет к концу. Отец обнаружил их «шалаш любви». Этого следовало ожидать. Они лежали почти голые внутри. Гавриил Иванович страшно орал. И ругался на них матом. 
Саша - мигом убежал, правда, не домой, а к своим друзьям. Ира покраснела и смущённо одевалась. Сколько в России было таких же вот ситуаций, когда детей обнаруживали.
Отец долго выспрашивал - кто это такой. Спалил огнем их шалашик. «Ну ты и дурак...» - думала Ира.   
Все это растянулось на несколько дней. “Допросы”... сокрушения о том, что он не доглядел, и что бы сказала ее мама... Подразумевалось, что и сам был слишком занят своей Амалией. Но это было неправдой. Птица упархивала из гнезда. В итоге - ее почти не выпускали из дома... и это летом... 
Настоящую тревогу -  и Амалии тоже, - вызвало то, кто он был такой. Ну ладно бы - сын какого-то богатого соседа. Это, в конченом итоге, было бы даже  и хорошо? Может, заставили бы жениться. Но - крестьянин.... да еще из самых бедных... не середняк... с одной коровой... Презираемый даже в своей общине. Это вообще что?   
Она безумна?   
Так подумали они оба.
• А ты не боишься, что он тебя просто съест однажды с голода...
И ведь правда, - каннибализм иногда встречался... в  годы, когда приходил голод... 
• Твари бессловесные... Они не видят человека, не видят личность.
Ира сказала в ответ:   
• А как же - образ Божий? 
• Образ Божий... в них умер. 
Она думала: “так сделаем их словесными, и личность тоже научим видеть”.   
• Даже и не думай о браке! И встречаться с ним запрещаю, и говорить с нем тоже. Ты под моей властью, и за тобой будут следить.   
Такова была плата. Как же им было тоскливо друг без друга. 
Саше иногда приходили в голову какие-то строки. Он вспомнил что-то из Ромео и Джульетты, и все повторял их. И так ему становилось чуть легче. Жаль, что он не умеет читать и писать. Написал бы ей письмо. Он наполнялся тяжестью, которая не имела выхода. 
А потом, в последних числах лета - умерла его Маша. Он просто - из-за своей тоски - стал меньше следить за ней и давать еду. А тетя и родственники еще и ругали ее.
И вот однажды утром - ангел не проснулся. Ушел на небо. Еще вчера она была живой и спрашивала о чем-то, а он отвечал...   
Ира узнала обо всем через слуг и плакала. Ее закопали в землю - в самом бедном районе кладбища. И даже на крест денег  не хватило.  Впрочем, ему было все равно. Саша очень долго стоял там один.   
• Я вас всех за это убью.  Я вас всех за это убью.
Ира  смогла убежать к нему из дома. Он не верил, что видит ее на самом деле. Она обняла его крепко, крепко. Они вместе плакали. Саша все повторял слова об убийстве... Ира ему вторила:    
- И я тоже, и я тоже.
Но ее руки и грудь говорили о другом. 
 
 

16-й год 
 
Именно в этом году в “духовной биографии” Саши произошли важные изменения, и Ира все это видела и отчасти “участвовала”. После смерти Маши его душа сдвинулась в определенную сторону в отношении к ним, к богатым. И это при том, что он все равно тосковал по ней, а ее отец в это первое время, - особенно упирался в том, чтобы им мешать. 
Это, кстати, привело в еще большему их чувству. Записки от нее.. Которые ему читали редкие грамотные люди в его деревне. Очень редкие встречи, но тем более сильные, так что она опасалась забеременеть. Все это было похоже на то, что описывали в литературе. Но она чувствовала, что весь этот сословный, основанный на презрении к другому, - крестьянину, иноверцу, раскольнику, - мир рушится у них на глазах. Но он все равно сопротивлялся.   
А Саша... Она боялась за него. Пустота от отсутствия Маши - сводила его с ума. Он часто напивался. Не знал, что сделает - то ли сожжет всю деревню, то ли - дом господ, к которым они были приписаны, и которые и были во всем этом виноваты. То ли - уйдет скитаться странником, в поисках Беловодья.  Это, впрочем, поскольку он молод... ему всего 19 лет... еще рано для него.
Она чувствовала себя более сильной в этой ситуации, чем он, хотя она была младше его на два года. Но ведь просто ее позиции в жизни были более сильные. Что он тоже понимал и чувствовал. Но - порвать еще и с ней - он вообще не мог. 
Они встречались - тайком, в новом шалаше... Или дома у тех слуг, которые, несмотря на весь риск, - были ей преданы.   
Они обнимались и плакали... а за окном были - осенние сумерки... или - снег... или - оттепель... 
Саша не знал, что будет в его жизни, что вообще происходит, в мире господ, созданном их Богом. Что-то такое, что делает его - жертвой, ведь он с самого рождения себе не принадлежит. 
Но он знал, что она есть. Иногда ему казалось, что она - призрак, что ее видит во сне пьяный человек.
• Ты есть... Ира?
• Я есть... Саша... Я тебя люблю. 
Странное свидетельство - другого мира. Лучше бы его и не было? Это и правда сон? 
 - Я есть... Я тебя люблю. 
Почему этот мир так безумен? 
• Скажи, что и ты меня любишь.
Она издевается? После всего что произошло, после смерти Маши, которая казалась ему и всем, кто ее знал, ангелом и душой этого мира, его оправданием. Да как она может кощунствовать...
• Скажи, что и ты меня любишь...
И выдавливал из себя:
• Люблю... 
И понимал, что и правда ее любит, через боль и потери.  А Маша - смотрит на них сверху и улыбается, благословляет.   
На следующий день он ходил по деревне и думал: “я тебя люблю...” Слушал обычную ругань и получал тычки от родственников и  думал: “я тебя люблю...” Пил в кабаке с друзьями и думал: “я тебя люблю...” И все думали - что это с ним? Почему он улыбается? Ааа... с этой из господ встретился, все понятно. Так связь между ними - устанавливалась невидимым телеграфом. 
Но такое у него бывало редко. Если она всегда была настроена, то он - нет. 
И вот однажды - у него все определилось, встало на свои места. Он нашел себя. 
Он встретил большевика... 
Была поздняя весна. Саша по порученным ему родственникам делам был в другой деревне. И шел в лесу по дороге. И вдруг увидел - двух жандармов, что вели под конвоем - некоего арестованного. Сразу было видно, что он политический, “революционер”. Лет тридцати, с длинными волосами и бородкой, в очках. Но при этом физически сильный, иначе он бы не выжил. Арестованный ничему ему не сказал, не крикнул - только посмотрел на него с улыбкой. И Саша - улыбнулся в ответ. А затем подойдя со спины, с невероятной лёгкостью - ударил обоим жандармам в лоб, сначала одному, а потом другому. Они крякнули и упали на дорогу, без сознания. И тут у Саши возникло желание - взять у них винтовки и застрелить обоих на месте... застрелить обоих на месте... Он удивился, как же это было бы хорошо, легко и свободно. Что это такое? Память тела? Предки которого всегда умели - выживать и убивать. Но тут он услышал голос арестованного: 
• Не надо...  Не бери преступление на душу. Это будет нехорошо для меня... и для тебя. 
Кровавый налет в его голове - исчез, все прояснилось.
Они ушли с дороги. Двигались быстро. Арестованный деловито спрашивал, где что здесь находится, и где более безлюдные места, Саша ему отвечал.   
• Спасибо тебе... добрый человек. Ты рисковал собой. 
Саша покраснел. Да что там рисковать... Что ему жизнь... А тут вот, какой-то серьёзный человек его благодарит. 
• Как тебя зовут? 
 - Саша. 
• А меня Петр Иванович. 
Потом они нашли безлюдное место. И там - заброшенную избу. Там Петр Иванович и жил примерно неделю, после чего ушел. А с ним жил Саша - в соседней избе, благо возвращаться домой смысла не было.
Они говорили, смеялись, удили рыбу, сидели у костра и жарили картошку...   
Саша рассказал ему о своей жизни. О маме... об отце... о брате и, наконец, - не сразу – об умершей  Маше. Интересно, что про Иру он не говорил. Как будто бы ее и не было? Или - она была слишком важна для него, чтобы рассказать о ней даже такому человеку? Она была чем-то само собой разумеющимся. Все равно будет -   некоей подосновой. Она – в параллельной реальности.   
А тот - рассказал, что из партии большевиков Ленина...  И что некие Маркс и Энгельс открыли в нашей жизни - очень важное, может, - самое важное.
Это был переворот в жизни Саши. 
Ему объяснили всю его жизнь, и жизнь человечества. На все как бы взглянули со стороны, с высоты полета. И увидели, что все слова, идеи, образы - все это прикрытие... лицемерие... и слова о Боге - тоже. 
• А что же было? 
• Маркс пишет: вся история была историей борьбы классов. Сначала - рабовладельцы и рабы. Потом - феодалы и крепостные. И, наконец, - сегодня - капиталисты и рабочие. Ты на заводе работал, Саша? 
• Да... В отход ходил... 
• Ну вот... А, в основном, ты крестьянин?
• Да... Но земли у нас очень мало. И корова одна. 
• Из беднейших, значит. Сколько ты получал на заводе, ведь совсем немного?
• Да. Твоя правда.   
• А забастовки были?
• Были. Но мало.   
• Капиталисты всегда с нами борются. И мир между нами невозможен. 
Он увидел, что Саша загрустил. 
• Но  знаешь,  - что будет в  будущем? 
Слово - “будущее” - так манило его. Он и использовал-то его редко. Какое у него может быть “будущее”. И он знал, что именно  вот этот еще несколько дней назад чужой ему человек - скажет ему о будущем. 
• В будущем не будет ни феодалов, ни капиталистов. Ни рабочих и крестьян. А будут только настоящие полноценные люди. Все будут равны. И построим этот мир - мы сами. Ты сам. Рабочие и крестьяне. Это и будет наша революция. 
Такого никто еще не мог ему сказать. 
Саша плакал.      
Пётр Иванович ушел, оставив ему книги Маркса и Ленина. Крохотные издания, с мелкими буквами, потому что все это было запрещено и провозилось контрабандой. Как же он сразу их полюбил. Это главные слова в его жизни.
• У тебя есть кому прочесть? 
 - Найду... 
• Тебе и самому нужно выучиться читать.
• Да... правда... 
Когда он вернулся в свою деревню, он был другим человеком. Родственники били - а ему было все равно. Как будто у него был невидимый щит. Это было похоже на то, - как англичане слушали первые концерты Битлз. У него все время - от мыслей и чувств болела голова. Он плохо спал. 
Его ненависть - “структурировали”. И все его жизнь и жизнь его предков - стала понятна. Поднялась мощная энергия... Все встало на свои места. Именно это сейчас и испытывали тысячи русских простых людей. Очень часто - это были солдаты на фронте, которые тоже слушали большевиков, и, в итоге - дезертировали. Рабочие на заводах. Слушали не только большевиков, но и другие радикальные партии - левых эсеров и анархистов.
У всех - было единое чувство - поднимающегося вала... Они теперь были зрячими и готовыми к действию.
Это и будет “революция”. Они сделают это вместе - скооперируются. Чтобы нанести удар по классовому врагу.  И построят - под руководством своих лидеров - новый мир. 
Как же он хотел поделиться этим с Ирой. И вдруг он подумал: а ведь она - из мира феодалов... “классовый враг”... Так это называется, или она - была выше этого? Ведь Ленин тоже из дворян. 
А тут еще - ее отец опять за ней следил. Хорошо хоть - уже почти лето и проще было встречаться. Наконец, они соединились. И вот, лежали на сеновале в соседней деревне. 
Как же им было хорошо. Весна кончалась... Пришло лето... 
Небо и земля - как всегда, были на месте. Солнце нещадно “забиралось” в глаза, щекотало зрачки.
Саша подумал: «вот, и наша революция будет как эта весна». 
Ира сразу почувствовала, что с ним что-то случилось и что он хочет об этом рассказать. Что он и сделал. Она слушала про Петра Ивановича. 
• Ну что - ты успокоился?   
• Да... 
• Вот к кому мне нужно ревновать, - сказала она с улыбкой. Она и правда чувствовала, что он как будто чужой. Что он ушел из ее мира. 
• Почитай мне Маркса. 
Выяснилось, что он взял манифест с собой.
• Да... Другие мы с тобой раньше читали книги. Ладно... я это сделаю. Потому что я тебя люблю.
Он выругался:
• Я и сам скоро выучусь. 
И в этих словах - была решимость, какой она у него еще никогда не видела. Как будто он говорил: я выучусь,  чтобы отомстить за свою Машу и свою маму, которые никогда не читали. 
• Ладно... 
Все равно - она и сама раньше Маркса не читала. Ей будет полезно. 
Они обнялись, она начала. В этом было что-то хорошее - вместе читать на природе. 
Правда, - Манифест не был достоин природы. Так подумала Ира. Вот для чего они использовали - слова, мысли, образы... Маркс составил - историю ненависти к капиталистам и феодалам. Был ли он прав? Конечно, за каждое преступление, издевательство - высших над низшими - они несут свою ответственность. Спорить можно до бесконечности. Это, кстати, похоже на спор о границах между государствами. Каждое представляет свои аргументы, уходит в историю. Так и здесь - он уходил в историю. 
Но все эти радикалы - Маркс и Бакунин - похожи  на неких темных магов... темные карлики... В них только ненависть. У них - своя энергия, свое отношение к слову. Нормально - через слово и образ - делиться с другим человеком - своей радостью. Мы не задумываемся об этом. Но это свидетельствует о том, что у всех у нас есть душа. А они делятся другим. Они только похожи на людей. Они вообще подразумевают, что жизнь  и смысла-то не имеет. Какой смысл, если все время - классовая борьба? С другой стороны, в ней только и смысл, какой вообще возможен. Когда их читаешь, то сразу попадаешь в это темное поле. И это при том, что Ира - хотя и была дворянкой, но вполне чувствовала несправедливость их строя.    
Поздний Лев Толстой в “Воскресении” - обличал наше общество сильнее. Потому что у него не было партийной, “левацкой” агрессии. И он говорил о том, что нужно не убивать феодалов и капиталистов, а просто - жить по совести, как братья, перед лицом единого для всех людей Бога. Толстой обличал – любя, а не ненавидя. 
Как в России в начале войны - все нарочито ненавидели немцев, так и Маркс ненавидел богатых. Забывая, что все должно быть в меру, в равновесии. 
Так бы  восприняла Маркса ее мама. И она воспринимала так же. 
Они закончили. 
• Спасибо... тебе...
В этих словах Саши - было очень много. Ира поняла, что он нашел для себя смысл. 
А что она может ему ответить на так жестко, по-мужски поставленный вопрос о смысле? У него смысл - в слове “борьба”. 
А у нее...
Что-то неуловимое.
То, что нельзя доказать.
То, что лучше не называть. 
То, что они вместе испытывали. Глядя на небо и чувствуя землю. Плачущие, незащищенные, нуждающиеся, открытые для боли - после смерти Маши.   
И что он сейчас потерял. 
И она тоже? 
 
А на самом деле, - они всегда будут это терять и находить.   
 
 
В чем смысл русской революции?   
 
Об этом она все время думала. О том, что с конца 16-го года во всей России нарастало - забастовками...  дезертирством с фронта... митингами  в столице... 
Она думала днем и ночью, когда ей не спаслось. И когда разговаривала с недовольным ее поведением отцом. И когда ей редко получалось встретиться с Сашей. 
В нем смысл. 
И в миллионах таких же. Молодых и  зрелого возраста... Мужчин и женщин. И еще евреев... и казахов... и  чукчей... Но русские были основной массой.
Смысл в том, что русские крестьяне и рабочие - которых было меньше, возможно, пока, и скоро станет больше, - поднимались и пробуждались. Вот эта безголосая безъязыкая масса - обретала язык, мысль, верила в мечты, строила планы, пыталась строить свой мир. Раньше они были массой зрителей исторического спектакля. Суворов, Екатерина Великая, Пушкин, Петр - творили великую историю. А крестьяне - были немыми участниками и зрителями. Декабристы - пытались изменить именно это - они хотели ввести крестьян в историю, сделать их участниками. Но, видимо, было еще рано.      
И вот - время пришло. Ира это чувствует.  И Саша тоже. Потому что после 1825-го года - народ стал более вовлеченным в городскую жизнь, стал больше читать газеты. Тогда слова декабристов солдатам о том, что они идут против царя, за Константина и Конституцию, его жену  - вполне соответствовали уровню грамотности народа. Сегодня слово “конституция” - крестьяне и особенно рабочие, как горожане, - хотя бы слышали, оно не было им совсем чужим. 
Конечно, главной причиной изменений - стала отмена крепостного права. Ира помнила, как мать говорила ей о радости, которые они все тогда испытали. Как же можно было терпеть эти унижения. Терпеть такое. Да еще и прикрывать это словами о том, что Христос тоже за нас страдал и терпел. А ведь  Христос делал это добровольно. 
Империя обречена. Потому что она построена на сословности и все ее попытки измениться, - иногда искрение, иногда нет, - ни привели к успеху. Брезгливость к простым людям - была как будто в генах. Поэтому, например, на Невский было запрещено выходить нижним чинам, - то есть солдатам. Они и правда - ели семечки и пахли... Но может, нужно было все равно воспитать их и тогда не будет проблем с красивым видом на Невском. То же самое было и во всех других городах. 
Империя - все время, и  особенно часто сейчас, при Николае, -  ссылалась на Бога, как на источник своей власти. 
Как Бог относится к империи? И как он относится к переменам? Обновление - заложено в природе и истории. И сам Бог заложил эти законы.   
Крестьянам и рабочим - стало нестерпимо, неудобно в огромном обветшалом здании империи... оно казалось им чужим... Со столицей - в далеком холодном “финском” Петербурге.   
Они складывались в некое новое единство... в новую историческую силу - вот в чем был смысл. И было понятно, что именно эта новая сила и создаст новое общество. И дальнейшие поколения будут “идти” от этих сдвигов, - которые сейчас происходят. Это масштабное историческое строительство. Это похоже на - те изменения, к которым привела в своей стране Французская революция. Или - Американская.  А у нас - на то, как после падения Киевской Руси - сложилось новое общество на Северо-Востоке. 
Другой вопрос, как эти простые русские люди - распорядятся своей свободой... что они построят... Они принесут в это новое общество - свое добро и зло, свое видение. И судя по таким, как Саша, ясно, что они будут озабочены “классовой борьбой”, марксизмом. Что из этого получится, и чем кончится? Но эта новая складывающаяся сила - должна пройти свою эволюцию, свой рост. Наверное, от детства и до зрелости.   
Но этих людей, - все равно нужно любить и понимать. Они грубые, они “титаны”-чудовища. Однако - другого народа нету. Именно от него пойдет наша новая история. Насколько возможно, этих людей нужно - делать грамотнее... напоминать, что небо и земля - даны Богом. И что в мире есть не только классовая борьба, но и красота. Не только мужчины, - но и женщины. И что на Руси не зря столько было написано икон Богородицы, что  мире есть человек, а не только “ левый гуманизм”.
Но нельзя отворачиваться от них, презирать. Нельзя отрицать саму жизнь...  и саму юность... 
Потому что Бог - за них. Несмотря на все их детские и недетские заблуждения. Они ответят за свои преступления. Но они - пытаются во что-то верить. Так что вы, потомки, оглянитесь на их лица... и найдите в них лики... найдите в них человека... а не “предка” и не “учебник”.   
   

Однажды Саша пришел к ней домой


Конец 16-го года. Все только и говорили об убийстве Распутина и о том, что это положит конец правлению Николая, а может, - и монархии вообще?
Она провела его тайком от родителей, сразу к себе в комнату - на втором этаже. Он бывал здесь, но редко. Весь их дом казался ему одновременно - чем-то страшным, что его угнетало и угнетало его предков, и чем-то интересным, красивым, скрывающим какой-то смысл, и что он полюбил. То же и ее комната. Рояль... небольшая кровать, на которой они уже спали. Картины на стенах, книги на полках. Все это - ее мир. Здесь она прожила почти с самого рождения, здесь - говорила со своей мамой о чем-то “высоком”. Была уже почти зима, и поэтому они были вынуждены так рисковать, встречаясь у нее дома, а не на сеновале. 
Он ничего от этого не терял - хотя и скрывал о таких ночах у себя дома, - ради ее репутации. 
Почему рисковала она? Это было в ее характере. И потом - и правда чувствовалось, что все скоро рухнет. И потом - она так делала, борясь с отцом. 
И вдруг, когда они закрыли дверь на щеколду (спасительная щеколда!) в нее кто-то постучал. Раздался голос отца: 
• Кого ты привела? 
Ира отворила дверь на распашку. Они еще не успели раздеться.   
– Познакомься, это Александр Соколов. 
На Александра он был не похож, - а именно на Сашу. 
– Мой отец Гавриил Иванович. 
Отец даже не кивнул. Сказал только: 
– Пойдёмте все вниз... в столовую. 
Зажгли свечи и одну электрическую лампу. Внизу их ждала Амалия. Она была в красивом теплом домашнем халате. Саша видел ее лишь несколько раз и издали, и подумал, - что она ничего, тоже красотка. И смутился. В столовой уютно вкусно пахло едой...  “Буржуи” (ясно, кто это подумал). 
– Что ты творишь? - сказал отец Ире, - тебе 17 лет. И мама твоя - уже покинула нас. Она сейчас все видит.   
– Я люблю его. Мы любим. 
Саша посмотрел на нее. 
Отец обратился к нему: 
– Ну а ты? Что молчишь? 
И тут вступила Амалия: 
– Обращайся к нему на Вы... Вы - Саша? 
– Да. 
– Какие у вас планы?   
Отец крикнул:
– Какие у него могут быть планы... Он из самой бедной семьи в деревне Броды. 
Ира сказала: 
– Все узнал, значит? 
– Да... все узнал...
И вдруг Саша сказал: 
– Вы все буржуи и феодалы. Как сказали об этом великий Маркс и Энгельс в своей святой книге - “Манифест коммунистической партии”, которая открыла всему человечеству окончательную истину. Вы все буржуи и феодалы. Но я - ее люблю.
“Может, - за это и люблю? - подумал он, - вот как в жизни бывает...”   
Его крестьянский язык - был таким чужим для этого места. Словно выносил приговор? 
Ира добавила: 
– И поэтому мы с ним сейчас пойдем в мою комнату. Или - мы с ним вместе пойдем к нему домой. Все просто. У меня или у него. 
За окном было темно и холодно. 
Отец побелел. Амалия прятала улыбку, отмечая их победу. Она обняла отца покрепче, готовя его тоже к ночным ласкам. 
Это был дом любви.
Какое же счастье было делать это не украдкой. Ира все вспоминала тираду Саши про буржуев и феодалов... Да, это войдет в их историю, в историю их любви.   
И разве мы и правда - не буржуи и не феодалы? Своей любовью он очистил «Манифест». Пусть уже «Манифест», но они рядом. И сколько в России тогда было таких пар...
Он все проникал и проникал в нее. 
 
Так они жили. И отец уже - с большим трудом, но привыкал к “коммунисту”. 
Саша учился читать. Обучала его Ира и иногда Амалия, что вызывало гнев отца. Буквы... слова... книги... Что это такое? Это мир господ. Но вот в этом мире - появляются коммунисты. И они в своих книгах все объясняют - про “эксплуатацию”... и “классовую борьбу”... Называют то, что с ним - и с миллионами на планете - происходило и происходит. Словно Адам - дающий вещам имена. Сколько боли за этим... И - смерть его мамы, и его сестры Маши - о чем он старался не вспоминать - тоже именно так и называются. И всю их, простых людей, боль - понял и назвал Маркс. Назло другим ученым, назло всему миру. Словно он - из другого ряда, он - наш, не немец, а русский, и уж, конечно, не буржуй. А если что-то названо - значит, оно уже как будто немного преодолено, поставлено на повестку, есть в твоей голове. Как Маркс мог знать про его сестру Машу... И выразить это все  - в буквах, чтобы мы здесь это читали. И чувствовали связь с ним и со всеми, кто пострадал. Это явно что-то - от  неба, что-то божественное.
Однажды он читал “Манифест” по слогам, а Ира его слушала, терпеливо поправляя. При этом она иногда смеялась в том плане, что вот - она слушает это уже в который раз. Он прервался и спросил: 
– Как ты можешь это не понимать?
Она посмотрела на него. И увидела, что он за этим видит. В том числе и смерть Маши.  И вдруг она поняла, что он запросто может убить ее. Потому что - что бы она не говорила, - она из другого мира. И он сам это понял в себе и испугался. 
Она подошла к нему, обняла: 
– Я все понимаю, Саша, Я все понимаю... и про нее - то есть про Машу - понимаю. 
Но они все равно любили. Сквозь боль и страх. Сквозь взаимные “сословные”предрассудки, открываясь друг другу все больше.   
 
А потом в феврале - пришла весна. Земля согревалась, и солнца становилось все больше. И даже ее отец помягчел. Он уже начинал свыкаться с мыслью о том, что есть Саша. 
В весну нельзя не радоваться, не смеяться и не танцевать... тем более таким молодым... Они знали, - что все у них будет хорошо.   
В конце февраля - газеты написали, что в Петрограде - революция. Сначала никто не верил (как и вся остальная Россия). Но это оказалось правдой. Царь отрекся в пользу Временного комитета Государственной Думы. Временное правительство... Оно объявило - полную отмену сословий... Все права и свободы - безо всяких ограничений, как это было при Николае... Светское государство...    
Ира и Саша - победили. 
Ее отец - сразу стал стариком... Он хмурился и не верил. 
Грядет живительный хаос. 
Грядет танец бога “Шивы”. 
 
 
Подростки в революционном Петрограде 
 
В марте и потом в апреле они туда ездили. Гавриил Иванович, - по идее, - должен бы с ними, в целях безопасности. И каждый раз его мучила совесть на эту тему. Но вдруг все поняли - что ему уже 60... и что он мигом постарел из-за их  революции. Стал седым и немного глухим. Нет, это не его мир. Не его столица. В которой он когда-то был очень успешным адвокатом. Так же ведь думали и многие другие - и совсем не старики... а очень даже молодые. Особенно офицеры. Их неприятие потом уже окончательно оформилось - после Октября, который оказался полным разрывом с прошлым. И все белое движение - хотя его в чем-то можно понять - было попыткой продолжения существования в «прошлом». Это была ретро-утопия. Они физически не могли существовать в настоящем. И - вернувшись с фронта, они продолжили жить в мире иллюзий, - где называли друг друга - ваше благородие и где солдаты называли их так же. В этом и был для них смысл. Так они жили, пока их всех не расстреляли или не вытеснили за границу. Где многие из них продолжали так себя и друг друга называть.   
Он не мог с ними поехать. Но с ними каждый раз была Амалия. Можно было еще снарядить пару мужчин-слуг - в качестве телохранителей, - но все слуги стали вести себя странно. Некоторые вообще ушли. Или отказывались делать что-то... Если молодых и Амалию они еще как-то любили, то отца - совсем нет. В любом случае, на них нельзя было положиться. Вот что такое революция. 
Но - Ира и особенно Саша - не могли не ехать. И они отправлялись. А Амалия - должна была быть с ней. За что отец был ей очень благодарен. 
Поезда и железные дороги в то время... Раньше они радовали обывателей. Вот... ты мог с комфортом проехаться... Ты - приобщен к прогрессу... И еще - ты мог показать, что богат, что каждый раз и делал Гавриил Иванович - раньше. Запах машинного масла... гудок паровоза... Это что особенно любили мужчины... Эх... и мы здесь с России - живем. И мы не чужды запаху прогресса, цивилизации. И вот, - сидел в вагонах первого класса вместе с аристократами - типа Анны Карениной,  -  а рядом у тебя молодая жена Амалия, и красивая дочка. И вам сейчас принесут стэйки и пиво. И в зубах у тебя дорогая папироса, дым от которой улетает на ветру. И только Амалия и дочь с улыбкой просят его направить дым чуть в сторону, что он и делает. Разве нужно еще что-то в жизни? 
Кстати, мама - не  очень любила поезда и железные дороги. Потому что все знали, какой ценой они строились. О чем и написал Некрасов. Лес рубят, щепки летят... Большевики приводили это как пример бездушного капитализма. А Лев Толстой, - убежав  в свою последнюю поездку, - ехал третьим классом, чтобы не отрываться от народа. 
И вот - революция - мигом лишили поезда и железные дороги - всего этого флера. Странно - формально все сохранялось по-прежнему. И так же можно было ехать первым, вторым и третьим классом. И обслуживание у первого было таким же... Но пассажиры первого - лишились своего пафоса. Если бы Толстой дожил до этого, - он был ликовал! 
Кстати, и ведь то, что произошло с императором Николаем - тогда, в конце февраля, - тоже было связано с изменениями на железной дороге. Он находился в своей поезде - в ставке недалеко от Пскова. И вот - рабочие-железнодорожники просто - показали свою власть, и не пустили его поезд в столицу. А потом - из-за давления генералов и митингов в столице - он подписывает отречение. 
Теперь он ждал на переезде, - когда его привезут в Царское, к семье, где их всех арестуют. Те, кто ездили в первом классе, - хотя никто у них ничего не отнимал, - лишились уверенности. И оказалось, что это главное. Что без этого вроде как все и не нужно. 
Ты ехал в первом классе, но солдаты и матросы, и крестьяне, - реже рабочие, - были везде и от них твоему взгляду было никуда не деться. Это была толпа... масса... Они осаждали поезда, кричали, дрались. От них пахло едой и водкой... Всего этого раньше не было. До революции был жесткий порядок. Если кто-то позволил бы вести себя так, - то просто получил бы в зубы от полицейских, городовых, и сел бы в участок. А если их нет  рядом, - от любого офицера, что иногда могло вообще приводить к гибели нарушителя.    
И вот сейчас этого не было. Если раньше была четкая иерархия, то сейчас она не ушла полностью, - но очень сильно заколебалась.   
Амалия была в шоке. И подумала: хорошо, что они не поехали с отцом, тот  бы захотел всех их поубивать. А они - его.      
Саша был явно рад этим переменам. А Ира... Ей главное, что она с ним вместе.    
Амалия спросила: 
– Ты поедешь со мной, в первом классе? Мне брать один или два билета? 
Этот вопрос заставлял ее выбрать. Может, она будет потом вспоминать всю эту “сцену”. 
– Нет... я буду с ним. 
“С ним, в этом аду?”
“Да...”
Эту ночь и утро до столицы - были самыми счастливыми в их жизни. Государства нет... империи нет... Император там где-то под Псковом - в тупике и курит в одиночестве в ожидании. А они - подростки, прощающиеся со своей юностью, - лежат вместе на ветхом лежаке... в вагоне, полном людей. Почти полная темнота, только огни папирос. Какая-то женщина жалуется на жизнь, ее речь немного безумна от повторений... Она потеряла сына на фронте, муж ее бьет... Другие слушают, словно вынуждаемые к жалости, чувствуя себя попавшими в колесо сансары... И какой-то мужик - все время тихо поет народную песню. 
А они с Сашей - прижимаются все теснее. Если бы ей не было 18, она бы так не смогла. 
Они чувствуют - все человечество и всю вселенную. Хотя отрефлексировать это больше может она, чем он. 
Она почему-то думает, что в далеком Буэнос-Айресе - почему именно там? - кто-нибудь смотрит на ночное небо и тоже видит эти звезды, и тоже на них молится, молится словами и любовью. Название “Буэнос-Айрес” - она всего лишь раз прочла в газете, больше она ничего о нем не знает, не знает даже, в какой он стране, видимо, где-то в Южной Америке. 
У них вся жизнь впереди.
Саша думает: мы все построим... возведем... 
Она думает: главное, что я с ним.
 
Каким был Петроград?
Везде были - солдаты и матросы. И на Невском тоже, и на всех центральных улицах. Многие из них были пьяны, а еще - лузгали семечки. Все это имело еще и нарочитый характер - до революции на Невский солдатам и матросам выходить было запрещено. Такие были таблички: нельзя собакам и нижним чинам.   
На них смотрели с подозрением. Дворянка со своей дочкой, красивые крали, богатые, пусть они и стараются это скрыть, надев платья попроще. 
Были солдаты, которые облизывались на них, почесывая себе штаны. Ограбить и опозорить... А Саша явно был лишим рядом с ними, и они думали, что он не будет их защищать,  наоборот,  - примет участие.   
На самом деле, таких, как они трое, - совмещающих не очень совместимое, - было не так уж мало, все смешалось в весеннем революционном Петрограде. 
И вот, надо отдать Саше должное, - каждый раз в таких опасных ситуациях он был рядом не только с Ирой, но и с Амалией. Часто - посылал матом таких солдат. Говорил им: 
– Мы революцию делаем не для такого.
Впрочем, на это обращала внимание Амалия... И потом на всю жизнь революционный Петроград запомниться ей таким. Каждый воспринимал по-своему. Николай с семьей в Царском, - под арестом, тоже воспринимал охраняющих его солдат по-своему. 
Ира - лишь лукаво улыбалась. Она готова была пританцовывать, тем более что многие тротуары уже высохли на солнце, освободились от февральской снежной жижи. Это такое чудо солнца и земли. Весна. Сами твои ножки пританцовывают. Словно - ты чувствуешь вселенский танец. Что она и делала иногда, под руку с Сашей. Солдаты- глядели  на них, лыбились, и плевались.   
Все в хаосе, как в первый день творения. 
Солдаты и матросы - “матросня”, как называли их обыватели, - были связаны с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов. Об этом писали все газеты. Амалия думала: это что же... двоевластие... Вот эти... существа еще и создали свою власть? Параллельную с нормальной с человеческой властью Временного правительства? Что же дальше будет? Может, свой совет создадут еще и тараканы? 
Между тем, - именно Петросовет выпустил знаменитый первый приказ по армии - о создании в ней выборных солдатских комитетов и о неиспользовании солдат в целях сохранения прежнего режима. Это было важно для революции. А еще - отменили титулование офицеров. Что приводило к развалу.    
Саша и Ира, - без Амалии, - несколько раз сходили в Петросовет, который располагался в Таврическом дворце. Огромная зала - полная солдатами. Пахнет портянками и табаком. Все в сизом дыму махорки. Сами солдаты просят не курить, но это бесполезно. На трибуне - выступающие говорят о том, что скоро наступит социализм. В социализм верили почти все, о нем говорили не только большевики, но и меньшевики, и эсеры.   
Саша смотрит на все - с радостью. Ира думает: «хорошо, что Амалии с нами нет, и уж  тем более отца». 
Вот он - народ. Такой, какой он есть. Вонючий. Курящий махорку. Здесь раньше был князь Потемкин-Таврический... Потом - заседала Дума... А теперь - они. Безграмотные. Верящие в “социализм”, во всеобщее царство равенства, которое построит. И наверняка,  они скоро выберут одну из социалистических партий, все к этому идет. Но это мой народ. Я его часть. И я должна сыграть свою роль - удержать от пропасти. Не погрузиться совсем в темноту. Если такое будет.   
Здесь начинается что-то новое. Зарождается новый виток истории. 
И она уверена, что ее мама - тоже как будто бы здесь, с ними. 
Она почувствовала, что здесь - в этом “чужом” месте - она впервые успокоилась после ее смерти. Даже не с Сашей, а с ними. 
Она, 18-летняя дворянка, была как бы матерью для них, молодых и зрелых, и старых. За их верой в социализм - стояла боль всех их предков, пострадавших от дворян и “буржуев”. Они были - телесно и душевно исковерканы. И она хотела их исцелять и делала это хотя бы тем, что слушала. И смотрела на них. А они - на нее. Как Христа распинали, - так и их. 
Социализм для них - это вера... новая вера... Хотя в их душе она не так-то противоречила вере во Христа. Если партийные интеллектуалы, эти новые “книжники”, были атеистами, - то они это все совмещали. Помещики и царь навсегда будут виноваты в том, что пытались присвоить Христа себе. Но они - солдаты и матросы, особенно из крестьян, - верили, что Христос скоро придет. История - это выдумка классовых врагов. Она сейчас кончится... И все то, что было у помещиков  и буржуазии - все их блага, от еды до картин, от ванн до книг, - будет теперь общим, доступным для всех. Они - солдаты и матросы - сами все построят, возведут с нуля. И вот тогда-то и явится Христос... и Николай...и мать наша Богородица... И скажут - добро зело... хотим с вами быть...   
Ира думала: и разве эти люди не имеют права верить в это? И сами творить свою жизнь. Господи, - ведь ты их создал. Их нельзя больше прятать. Вот что произошло. Империя их прятала... они терялись - в ее огромном теле...         
И вот теперь они - вышли из темницы... из рабства... разрушили фасадную империю... которую собой подпирали.   
Что они построят? Имели ли смысл жертвы? 
С другой стороны, такие, как Ира, - тоже будут рядом и смогут помочь. 
 
Они все ходили с Сашей... Все радовались. Зашли и на Дворцовую, к Зимнему. Интересно, что если Временное правительство раньше было в Таврическом, то теперь оно здесь... И его тоже свергнут?
Дворцовая... Она всегда была имперской... императорской... Всегда была - в парадах и офицерах, всегда  была вымуштрованной. Что бы сейчас сказали Павел и Николай? Увидев - семечки и матросов... И лишь небольшой караул у входа в Зимний напоминал, что в нем - осталась какая-то власть. Как некий аппендикс.   
Один из матросов долго объяснял Саше и Ире, что он твердо верит, что все государство - умрет и вместо него придет анархия... И что именно об этом и учил сам Христос. А в наше время - об этом вспомнил Лев Толстой. Жаль, что он умер и не может видеть этого матроса. И маме бы это все тоже понравилось. Она подумала: 
“Мы все здесь православные люди... И вот - разе это не Пятидесятница... не приход Святого Духа?”    
Одно дело - праздники как что-то связанное лишь с историей, с елками в храмах, и со словами службы.   
А совсем другое жизнь....  Но именно она и отражается в символах  и ритуалах.    
 
 
Советы   
 
Какими были их отношения в это время?   
Она об этом не задумывалась, а он тем более, но та революция, поскольку они оба ее приняли и участвовали в ней, - словно вобрала в себя их любовь. Если ты так молод и если ты участник, - так было у всех в России в то время. Вообще - семейная жизнь, счастье, видимо, сложно соотносится с этим. До революции - большинство жило в браке и в целом было довольно, хотя творческие люди - тосковали от этой “скуки”, - что и выразилось в декадентах. Революция - все это разрушила... Семейная жизнь трещала, не выдерживала. Крайне важный момент, что Временное правительство, - а позднее Ленин, - введет светский брак. Отказ церкви разводить - приводил раньше ко многим несчастьям... Кстати, знаменитая пара Колчака и Теняковой - тоже смогла именно в условиях хаоса революции - соединиться. Хотя против дальнего порождения революции - Октября - он и воевал. 
Староверы, пользуясь полной свободой совести - выходили из церкви. А вот - пары - разводились. Кстати, был русский философ, которого церковь не смогла повенчать, и он построил целую философию на исследовании того, как христианство и язычество относятся к сексу и браку... Он залез в самую глубину, предвосхитив Фрейда. 
Революция дала эту свободу. Но и большевики, и белые - настолько были увлечены борьбой, что любовь и брак - все равно были жертвами. Весной 17 года - это противостояние лишь намечалось, но все - и будущие красные, и будущие белые - были еще в одной эйфории - все равно брак и любовь оставались во втором ряду. Раньше в них убегали от скуки и авторитарности, так что теперь, - компенсируя, - оставляли позади. Многие жены уходили или то же делали мужья. Но это относилось к среднему поколению.    
А не к ним. Парадокс был в том, что революция - в тот момент - как бы полностью забрала их и они не чувствовали себя отдельно от нее. Но это просто потому, что они были так молоды.
Их любовь питалась этими событиями. И они чувствовали, что так и должно быть. Многие в то время - изменяли традиционным партнерам. И они могли соблазниться... Но это не приходило в голову, событий и так было слишком много. И они - пусть и были “классово чуждые”, но были так рады, что проходят этот опыт вместе. Ира была уверена, что она в  это время не забеременеет, что Бог им этого не пошлет, и так и произошло. 
Они все равно считали себя в браке перед лицом Бога. Как и миллионы - на их месте, те же Колчак с Тиняковой. Отец ей бы не разрешил, пусть это и была уже другая страна. Она могла с ним зарегистрироваться, но все это было ново и даже еще не было государства! Все было временным, ждали Учредительное собрание. А венчаться - она знала, как он бы к этому отнесся. Временное государство - разве это не чудесно - думала она. Таким оно и должно быть. А вот люди - как раз нет, они не временные.      
И они каждый день засыпали в ее комнате... 
 
Проснувшись однажды, она подумала, что видела что-то во сне. У нее просто остался образ и мысль, что русский народ всегда почитал Троицу. И словно и саму Троицу она почувствовала. Все троично в нашем мире. И в небесном... Смысл в том, что лица Бога - любили и при этом не враждовали. Она помнила, как ее всегда поражала - рублёвская Троица. Может, - вот для такого и существует в истории наш народ? 
И ведь все эти рабочие и солдатские Советы - восходят к Троице. Совет... 
Она сказала ему:
– У меня есть  предложение.
Саша долго ее слушал. И плюнул с досады. Ну вот почему ему это в голову не пришло. Она ведь - баба, да еще и младше. 
Да ладно. Все равно он был рад. Она предложила - организовать Совет в его родной деревне Броды.  Он бы стал его членом, поскольку он крестьянин и живет в ней, но и она тоже бы участвовала, как секретарь или как сопредседатель. Советы образовывались тогда по всей России. Это шло снизу, стихийно, причем в их руководстве в то время не господствовали большевики, в основном, - левые эсеры и анархисты.   
Броды - были очень небольшой деревней, выселком.  В ней было 20 дворов, и в них жило - человек 50. Приписана она была не к ее отцу Гавриилу Акимову, - потому что он не был дворянином (только ее мама была дворянкой, и то бедной), а к его соседу - крупному помещику Сергееву. Броды находились на границе его владений. 
По большому счету, вся эта система приписки крестьян была - реформированным  остатком того, что было до отмены крепостного права. И в ней все больше до  революции нарастал хаос, который правительство лишь отчасти контролировало своими законами. Реальность - все больше от них отходила. После Воли - землю крестьянам дали, но ее им не хватало, особенно в районах с такой ценной землей, как здесь, в Тверской. Так что и у помещиков, и у крестьян был очень велик соблазн бороться до крови и пожара. Ведь, начиная с 5-го года, по всей России крестьяне сами захватывают землю и часто, - убивают помещиков со всеми семьями и сжигая усадьбы и даже их церкви. А потом приходят солдаты   и убивают крестьян-бунтовщиков, и сжигают их дома. Эта тихая гражданская война шла годы. Новое поколение крестьян вырастало в этих условиях. А после революции - государство окончательно отступило. Тем более что оно было временным и нужно было ждать Учредительного собрания. Когда его в 18-м году выбрали, то победили левые эсеры, у которых было одно требование - отдать всю землю крестьянам. Однако Ленин, как известно, своим вторым декретом ее и отдал. То есть все захваты были легализованы. 
Когда Ира думала об этом, она вспоминала библейскую фразу: Каин, где брат твой Авель...      
Может быть, вся наша история - этим и кончится, все к этому и сводится. На Страшном суде мы будем за это отвечать. Бог сказал, что убийство человека - это грех. Личность бесценна, потому что все мы - одно, душа мира. 
По большому счету, все споры и войны на земле, - очень запутанны по своим оправданиям... 
И есть две главные линии этой запутанности и вражды. Нации и сословия. Споры о границах... о том, кто занимал эту землю раньше, чья она, – можно вести бесконечно. Война 14-го года и началась из-за спора сербов и австрийцев, в которой Россия поддержала сербов, а Германия - Австрию. 
Когда русские попадали на небо, у них спрашивали - почему он убил немца? И что он отвечал? Что сербы были правы в своем споре? И то же самое - с зеркальной противоположностью, - отвечал и германец, когда он убивал русского... что австрийцы были правы... Отвечали то, что они читали в своих приказах и газетах. Свято веря, что они правы, ведь они присягали. При этом оставшиеся  в живых - считали своих героями и верили, что те - в раю.   
И что они слышали в ответ? И где оказывались? 
Ясно, что есть ситуации, когда нужно защищать свой дом, - но война 14-го года как раз к такому не относилась, она была “надуманной”. 
Они там все понимали, что земля не принадлежит никому, что она Божья. И что все люди - творения Божии. 
То же самое и с сословиями... 
Популярность социализма - означала просто то, что рабочие хотели предъявить “капиталистам” - некий исторический счет.  В каком-то смысле, социалисты выдумали и рабочих, и капиталистов. Так же - как русские газеты в 14 году выдумали “ужасных немцев”, а немецкие газеты - жутких “славян”. Да, и немцы, и русские, - реально существуют. Но - как они существуют в восприятии? Это очень сильно на всех влияло... В итоге, люди начали убивать друг друга из-за этого. То есть, до такой степени они поверили в это. Террористы убивали капиталистов, а те, в свою очередь, посылали полицию, которая убивала рабочих на их демонстрациях. И так же на небе отвечали о том, почему они это делали. И на войне, и в таких конфликтах, - все пребывали в некоей эйфорической волне ненависти. А на небе - приходило отрезвление.   
Ира спрашивала себя: Господи... как же не запутаться во всем этом? 
На самом деле, - не так уж это и трудно. 
Ты на своем месте - отвечаешь за все. При этом, Ира - не принимала идеи социалистов об изначальной несчетности капитализма. Сам Бог, вселенная  поставила тебя на твое место. И ты должен быть честным. Должен быть человеком. Это не так уж и сложно.   
Если ты капиталист, - ты должен заботиться о своих рабочих, это нормально. Не должен обманывать их. Так же - если ты торгуешь, не должен обманывать покупателя, играть с ценой, или продавать товары, которые на самом деле - не нужны.   
Если ты рабочий - ты тоже должен быть человеком. Это означает в том числе - если тебя плохо содержат, то ты должен бороться за лучшие условия. Но - законно. Но вот- ненавидеть “капиталиста” просто за то, что он «капиталист» – ты не имеешь право. Потому что на самом деле, вы оба просто люди, и оба ответите за свои поступки. 
Вот и все.   
Но для России ее времени - играли роль не отношения капиталистов и рабочих, а - помещиков и крестьян... 
И все, что было написано политиками и в литературе - отражало их “бой”. ;
И снова:  Каин, где брат твой Авель?
И снова - кто первый начал...   
Кто - Каин и кто Авель. 
По всей России крестьяне убивали помещиков, веря, что начали господа, а они лишь отвечают. 
И в чем-то они были правы.   
Всем были известны - зверства Салтычихи, и Пушкин отразил это все в своем «Дубровском», в образе Троекурова. 
Но отвечая на небе за эти пожоги и убийства, - говоря, что они так делают, потому что их предки страдали от помещиков, и они знали, что это правда, - что они слышали в ответ?
Что - оказывается -  и “помещик” (и “капиталист”) - тоже человек. 
Почему нас шатает в этих волнах? Как и все страны - в своей форме и в свое время. Вот - родился человек и быстро умер, потому что подорвался на этом. Увидев в другом - не человека, а немца, не человека, а помещика, не человека - а крестьянина, подлого, чернь.
На этом последнем и была построена империя. Именно на этом. И вот сейчас она - исчезла. Слава Богу. 
Но нас качает - в противоположную сторону - ненависти... 
Вся история - реактивные качели? 
И значит, не имеет смысла? 
Миллионы погибли - из-за ненависти к “немцам”, “русским” и “англичанам”. 
Сколько погибнет - из-за ненависти к “капиталистам” и к “коммунистам”... к “помещикам” и “крестьянам”... 
И все наши образы будущего - Царство Божие, коммунизм - все это просто иллюзии, в которых мы рисуем - полный мир между людьми и даже между животными. Но и за эти образы - мы убиваем. 
Господи... Нету света... нету воздуха...    
Лучше сойти с ума. 
...
Но есть один выход - верить в Бога и в себя... Любить Сашу, стоять на земле и видеть небо.
И менять то, что - в твоей власти. Не поддаваясь стереотипам и эйфории, излишней радости и излишнему гневу.   
Как забыть, что она тоже - не из мира господ, а просто человек?
Как внушить крестьянам, что они не крестьяне?   
И что помещики - не помещики...   
Итак, они создали Бродский Совет. Конечно, он был во многом наивно-декларативным, но такими были большинство Советов.
Он был отдушиной...
И все-таки, играл огромную роль. 
Крестьяне раньше не имели права - на громкую, обращенную к другим речь. Большинство были безграмотными. Поэтому и говорили косно, косноязычно. 
По большому счету, это были словесные руины, оставшиеся от империи. Кстати, многих преступников лишали языка...  Они все и были как лишенные языка.
Но со временем – их речь становилась все более уверенной и грамотной. 
И они чувствовали единство друг с другом, когда говорили о своей жизни, и о предках, о притеснениях. Которое марксисты назвали бы классовым, а Ира - человеческим. 
Все они верили в скорый приход социализма... где господ не будет и где они сами все будут решать. И у всех будет земля.
Сашу стал председателем Совета, его они воспринимали как своего. И он тоже - вырастал с ними “политически”. 
А вот Иру, - которая стала секретарем - вызывала подозрения. Она - из мира господ, пусть и не помещица. Кто она? Почему она плакала, когда слушала их рассказы о себе?  Ясно, что они с Сашей - “полюбовники”. Но зачем еще и их-то любить? 
За что их любить...
Их же никто в жизни особо не любил. 
Их даже Бог забыл...   
И еще - Ира часто говорила им что-то из книг, что она читала, учила из самих читать. 
Чем-то всегда делилась.   
Она была единственной грамотной межу ними. 
Среди всех этих господ - она была светлым пятном. 
 
“Как сложно быть человеком. 
Быть посредником - между поколениями, между сословиями, между полами. 
Христос тоже был посредником. 
И его распяли”.   
 
 

Октябрь 
 
Настроения в Петрограде изменялись. Весна и лето прошли. И после них пришел сентябрь, а потом и он кончился. 
Ира это знала, Саша ездил туда регулярно, в том числе и без нее. Да и в газетах сообщалось, пусть они и выходили нерегулярно. Как газеты сообщали всей стране, что в столице - во времена Французской революции, так и здесь - во время русской. Газеты были очень важным источником информации, - в то время, когда не было интернета и телевизора.      
Смена глав Временного правительства... Кризисы... постоянные митинги... от которых обыватели уже устали. Матросы и солдаты были радикальными. Они  требовали немедленного прекращения войны - с чем, кстати, Ира была согласна, а вот ее отец совсем нет, - и легализации захваченной крестьянами земли. Ими руководили - левые эсеры, анархисты и большевики.    
Ленин тайно приехал в столицу накануне 25 октября. Он вместе с Троцким (позднее напишут, что - со Сталиным) готовили на этот день революцию. В сам этот день - внешне все было спокойно... На Невском ходили люди, - в том числе и богатые, пусть они и побивались матросов, - работали синематографы. И только все ключевые мосты – а также   почту и телеграф, - почти незаметно захватывали люди из Военно-революционного комитета. 
Часов в пять Ленин выходит на балкон дворца Кшесинской, где был штаб большевиков. Свою речь о победе социализма и Советов - он еще не произносит, пока он только ходит вокруг своих товарищей, и волнуется. Они курят, а он, как некурящий - просто хочет побыть немного с ними. 
В какой-то момент - он видит, что на улице стоят двое. 
Они стоят на самой набережной, никуда не идут. Это неудивительно, потому что людей вокруг дворца становилось все больше, и уже ближе к ночи, - когда и «Аврора» прогремит своим выстрелом, и Зимний будет взят, - здесь соберется огромная празднующая толпа. Очень молодой парень - и еще более молодая девушка... Она - с длинными черными волосами, убранными под скромную шляпу, за ее серым платьем - видна большая грудь. И они - постоянно обнимаются. Ну он-то наверняка - за нас... Ленин, кстати, смутно помнил его  лицо, он уже бывал здесь и на митингах. А она?  Сочувствующая? Ну уж раз с ним - то явно не равнодушная. Таких было много, и среди барышень тоже. Хотя - очевиден разрыв по статусу между парнем - явно рабочим или крестьянином и ею, пусть она и выглядела скромно, но все равно это было заметно, по белоснежной коже на лице и на руках, которое смутно виделись. 
Почему она так странно на него смотрит? Все время держа за руку своего парня. 
Словно хочет что-то сказать. И он даже понял, что... Она хотела сказать - мы с ним любим друг друга.   
А ты... способен влюбиться? 
Может ли он влюбиться? В нее... или в кого-то другого... Но в данный момент, - они были перед ним. 
В ней  была не просто красота...  А что-то слишком глубокое, слишком русское. Она наверняка была из русской провинции. И наверняка - из богатых или дворянок, очень хорошо образована и много читала стихов. Ведь он и сам во многом такой же, только из Сибири... и в его лице - были немного раскосые глаза, что и неудивительно.  В ее взгляде на этого парня - и отчасти на него - было что-то слишком праздничнее, легкое, словно она - разрешала этому миру быть. Словно она кем-то прислана, чтобы ее любили и через нее кого-то еще. И что нету ничего важнее. 
Может ли он в нее влюбиться? Или в кого-то еще? Способен ли он к этому - волнению бытия? К безумию? 
В этот миг, в день его революции, - глядя на нее, на них, он думал, что да. 
 
Нет... он бы не смог в нее влюбиться. Думала Ира. 
Кто он такой? Книжник... “чернокнижник”... Фарисей от марксизма. Приехал из Европы. Газеты писали, что он германский шпион и что революция будет совершена на немецкие деньги. Как же это глупо.
На самом деле, намного важнее, что сам марксизм - порождение европейской, - немецкой - культуры. Что такое - Европа и именно Германия - для русской интеллигенции? Авторитет... В чем-то обоснованный. Но - любой авторитет может превратиться в идол. За таким отношением - глубокое недоверие к себе. Русским нужно искать себя. 
Германия... страна Гете и Шиллера, Канта и... Маркса. Но между Гете и Марксом - пусть они и жили в одном столетии - дистанция. Европа даст нам последнюю истину... Но ведь так думали - и либералы... и даже консерваторы, ведь и на них влиял немецкий романтизм. И разве то, что все жены наших императоров были из немецких княжеств - не говорит о таком же точно отношении с придыханием - к загранице и Германии. Шаг от этого - к вере в марксизм - не очень-то и далекий.   
Ленин - привез истину в последней инстанции... из Германии... Он еще и на немецком все это читал. Штудировал в подлиннике Гегеля. Поэтому вся левая интеллигенция относилась к нему соответствующе... даже если ты анархист и левый эсер - ты все равно должен уважать “старика”. 
И вот, если Ленин победит, - а все сегодня к тому идет, - понятно, что будет с Россией. Уж как полуграмотный народ будет на него смотреть... Как на мага. Человека - который может. Потому что - знает... у него истина в последней инстанции. У него и его помощников...  которые тоже “несут его свет”... 
Все будет как по написанному - в «Манифесте» и «Капитале». Сейчас время власти феодалов и буржуазии. Но они только эксплуатируют нас - беднейших крестьян и рабочих. Мы от них страдаем. Раньше нас жалели только Господь... и Николай Чудотворец... и Богородица... И мы - припадали к их иконам и молились. Но теперь - нас - и всех страдающих, во все времена, - пожалел он, очень умный немец. Который прочел все книги и все знает. И сам написал великие книги. Которые мы должны будем читать. Ради этого и надо учиться грамоте. И мы заставим весь мир их читать! Ведь именно этот ученый немец открыл истину. 
После смерти этого немца - Ленин получил тайное немецкое знание... тайный рецепт, который мы здесь и осуществим. Это и будет - Царство Божие... уже не внутри, а в жизни. Конец лукавой истории, истории господ и наших унижений. И произойдет это именно у нас, в России.   
Вот как - все это будет восприниматься простыми русскими людьми.       
Жалел ли на самом деле Маркс рабочих? Да. Но это - не помешало ему сделать на этом себя имя в истории и политике. 
Жалел их и Ленин. Но он сделал на этом еще больше себе имя. Он просто - оттолкнулся от этого сострадания. 
Сострадание... Христианское (и буддийское) - слово. Ясно, что когда Маркс смотрел на рабочих на предприятиях в середине XIX века, и когда Ленин смотрели на крестьян, мучимых помещиками в России, - то нельзя было им не сострадать. 
Но какая у них была на это - слишком расчетливая, мужская, рациональная реакция. 
Они говорили о страданиях человека. Но при этом - не очень-то были людьми. Не были человечными. Некрасов в Железной дороге и Толстой в Воскресении - все это показали намного лучше, чем Маркс в Манифесте, и тем более Ленин в своих ученических в отношении Маркса статьях. Да,  видя эти страдания, - человек  вообще мог бы наложить на себя руки, от бессилия и возмущения на Бога - думала Ира. Эта реакция была бы более человечной. Или - уйти в монастырь. Или - как сторонники Толстого - создавали свое движение, с целью изменить этот мир, и добиться того, чтобы богатые поняли свою ответственность. Но - безо всяких “партий” и “идей”. 
С другой стороны, толстовцы ничего существенного не добились.      
Почему в жизни и в истории все так происходит? 
Ленин был слишком спокойным и скучным. Ира - тайком от Саши, потому тот становился все большим фанатом большевиков, - прочла две  его книги - Материализм и эмпириокритицизм.... и Государство и революция. 
Не было в них ничего интересно. И вся Россия станет такой же скучной? От страдания рабочих и от книг Маркса - он всего лишь оттолкнулся. А главный его интерес, страсть, - был в строительстве партии. И вот статьи на эту тему - полны страсти. Вот здесь он - Шекспир, здесь у него вдохновение. Как ни странно... но для него это не было странно... И вся страна будет тоже искать “божество и вдохновение” - в партийных спорах?
Еще в 3-м году Ленин порвал с теми социал-демократами, которые видели в партии клуб единомышленников, и создал большевистскую партию - организованную сверху. Большевик - слово, которое тоже в народе воспринималось соответственно. Большак. За ним - правда, сила, Бог.
Партия - до 17 года - была очень небольшой и возглавлял ее он лично. Таких партий в России и заграницей было много. Ленин и большевики жили в своем мире - борьбы за небольшие деньги, статусы, газеты. Он представлял себя как последовательного наследника Маркса. Сформировался очень забавный феномен «марксисткой ортодоксии». Вот там Горький и Луначарский увлекаются каким-то “богостроительством”? Сейчас мы по ним вдарим... И напомним, что все члены нашей партии - атеисты и материалисты - и что это - увлечение буржуазной культурой. Он везде видел - происки буржуазии... классовых врагов... 
Вот такой человек и такая партия - приходили к власти в России. А ведь начиналось все - с сострадания к рабочим и всем угнетенным. Можно верить, что оно реальное. Но зачем - строить на этом такую “конструкцию” - в виде идеологии и партии? Зачем все это усложнять? Все сводится к партийности. Ленин сам себя таким сделал - во имя Маркса -  скучным и слишком спокойным, недостаточно человечным, ограниченно рациональным, бьющим в одну точку... Иногда забывая, - во имя чего, так что и сами эти рабочие - и особенно крестьяне - уже ему мешают их спасать. В этом фанатизме - было уже совсем не немецкое, - а именно русское. Европейцы мыслили широко: Маркс для них все равно терялся среди других. А вот Россия - сделает из Маркса культ. И больше того, - противопоставит Европе Маркса. Мол, мы вас лучше понимаем, чем вы сами. Об этом уже и Ленин писал.   
И вот - вся его внешне безумная стратегия фанатизма и жесткой партии, - и сыграла свою роль в 17 году. Когда все устали от анархии. 
Вернувшись в апреле, он заявил, что после «буржуазной революции» сразу же должна прийти «социалистическая». Вся власть - Советам, а в них уже большинство было за его партией и союзниками - левыми эсерами. Наша партия - свергнет власть капитала и остатки феодализма, и построит диктатуру пролетариата. И вся партия его не сразу, но поддержала... Сработала как часовой механизм. Революция и происходила сейчас в городе... 
 
По всем этим причинам,  - он и не мог в нее и ни в кого по-настоящему влюбиться. Хотя в молодости он полюбил Крупскую... А несколько лет назад свою секретаря  молодую Арманд. Но в этом не было его реальной личности. 
Он смотрел на Иру Акимову, -  и чувствовал, что она несет ему какое-то другое послание. Он иначе относился к миру. Он видел в нем - историю... и динамку... прогресс... И все это и войдет с ним в историческую плоть России. Причем эта история тоже была скучновата.. Ведь все в ней было предсказуемо, одна формация жестко сменялась следующей.
Ира существовала в другом мире. Где не было динамики и истории. Где было только небо и земля, и человек, или - два человека... люди. И их сменяющиеся поколения. Это не было динамикой и историей,  а просто частью процесса, не более того. Динамика в этом и была, и не была... терялась в чем-то более широком. И все это было явно создано каким-то загадочным, но светлым существом, в которое всегда верили люди. Тем самым, которое он отрицал, вместе с Марском. Верить в него принуждала империя, что и правда было глупо. Но - в Ире и ее присутствии - он его на миг почувствовал. А потом... вернулся в историю и прогресс... Пора было произносить речь победителя на балконе. 
 
Итак, Россия выбрала Ленина. Ограничила свою слишком широкую свободу. Выбрала “Штольца”. Слишком рационального, скучного. Во имя - рабочих... во имя Маркса и истории...  прогресса... 
Это в чем-то было неизбежно. Надолго ли? Пожалеет ли страна? Конечно.. Как и о любой человек в сделанном выборе.
Что ж... пусть наша страна пройдет этот путь до конца.
А что, собственно, Ира может предложить? 
Со своими неопределенными толстовскими мечтами?
В ее фантазии вдруг мелькнуло: эх, если бы была жива мать. То дочь бы сделала ее императрицей... А сама Ира - была бы наследницей. Мама.. Ты бы нашла пусть решения всех этих проблем, так чтобы не было скучной, верующей только в Маркса - партии - от своего духового бессилия. Ты бы смогла примирить и капиталистов, и рабочих, и помещиков и крестьян. 
Мама... 
Мама... 
Она заплакала и крепко обняла Сашу. 
 
В июле 18-го года - Царская семья была расстреляна. Их доставили на тех же поездах, по тем же железным дорогам, что и всегда. Только на этот раз - не под почетным караулом, а как преступников... Николай думал: “поезд - все время был тюрьмой для меня. Ведь и отрекся я в поезде. И вот, наконец-то, смерть... освобождение от их мира железа и громких гудков... от мира прогресса...”    
Его расстреляли - потому что рабочие верили, что они рабочие, и что он - император.   
 
 
Часть вторая. 20-е годы 
 
Отец 
 
На дворе стоял довольно теплый март 21 года. 
Отец и Амалия уезжали из страны. И он просил лишь об одном, - чтобы она уехала вместе с ними.   
И вот они с Сашей стояли вдвоем у их дома, в саду Акимовых. 
Как много всего изменилось. У них там, в истории. И у нее? 
В 18-м году Ленин перенес столицу из Петрограда в Москву, что вообще-то было правильно. Потому что одно дело создать порт на Финском заливе, и другое - перевести в этот очень удаленный город столицу. Но их хутор в районе Бологого снова был недалеко от столицы.   
Хотя.. Поезда были полны мешочников, едущих за хлебом, потому что была “политика продразверстки” и горожане голодали.   
Сам их сад - стал меньше по территории, потому что крестьяне заняли немного и его. С чем Ира, - в конечном итоге, согласилась. Лошадей продали или съели. Потому что был голод... особенно в 18 и 19 годах. И - в саду везде были огороды, выращивали «спасительную» картошку. Делала это и она. Так что ее руки были черными и с мозолями. Правда, в последнее время - она уже не могла работать.   
А дом... Двухэтажный, построенный явно богатыми людьми в самом начале века, - приходил в ветхость. Потому что люди выживали. 
Отец... папа... 
В эти дни их отъезда она вдруг поняла, как он важен для нее. Он - единственный, если не считать ее, кто помнит маму... Голодая в 19, она спрашивала себя: что бы сказала сейчас ее мама? Жалела бы ее и плакала. 
Она все время по-подростковому воевала с отцом. В сущности, она считала, что он ее недостоин. Что мамы достоин какой-нибудь Айвенго... Который придет и спасет - не только Иру, но и маму от отца. Айвенго... Вальтер Скот... Книги, которые читала не только она, но еще и мама ребенком - все это было с легкостью сожжено, когда в 18-м всем в стране не хватало топлива. Когда она потом вспоминала это - то ревела. Она всегда винила отца в том, что мать умерла. А уж когда он женился на красивой и молодой Амалии - как бы своим шагом проигноривав то, что она страдала... А на самом деле - он просто хотел, чтобы им обоим - не только ему, но и Ире, - было лучше. И как же они с Амалией полюбили друг друга. 
Ей было страшно оставаться одной. Без этих двоих более старших и таких любимых людей. Эх... если бы мама не умерла, то и “революция” пошла бы по-другому. 
Ей было 22 года... а Саше 24. Отец смотрел на нее и любовался... она была в расцвете... И правда, - вылитая мама в молодости. Как тут не подумаешь про переселение душ. Правда, она была худой после голода... Высокая... с голубыми глазами... и длинными черными волосами. И грудь по прежнему была тоже - крупной и красивой. На ней было очень простое серое платье, но все же изящно на ней сидевшее, и чистое. Как будто само ее тело - не могло существовать по-другому, не могло быть другим. Ира не хотела выделяться. Но - мозоли на руках ничего в ее образе спасти не могли. Всем было понятно, что она - “бывшая”. Принадлежала либо к дворянам... либо просто к богатым людям... а в ее случае и то, и то, было правдой. “Бывший”... “контрреволюция”... “эксплуататоры”... От одних этих слов - отцу и Амалии было худо. Дворян убивали  за то, что они дворяне. Священников - стреляли прямо в храмах и на площадях.  Особенно в первые годы революции, сейчас, в 21-м, - немного успокоилось, потому что достигли своей цели и еще - многие уехали. И каждый раз Ира как будто чувствовала эти смерти. И думала: «книжники... они это делают ради своих черных книг...»
Но отец должен был признать, что и Саша возмужал за это время. Высокий, крепкий, с красивым русским лицом. Он уже давно умеет и читать, и писать. Он даже недолго повоевал в Красной Армии, пойдя туда добровольцем. Сейчас работал здесь же, в Бродах. Он был главой местного партийного комитета, хотя - и деревня-то была небольшая, 50 жителей, а членом партии в ней было единицы. Но в этой системе - он, по сути, был главой Бродов, и получал за это деньги, а главное - продукты. В России того времени - властей было две. Власть Советов - была главной, но лишь формально. Руководили в них всегда - “лучшие”, то есть - большевики, или, как они сейчас назывались, - коммунисты. Что и “подтверждалось” всегда на выборах. И это при том, что к 21 году - все партии, кроме этой, были запрещены, в том числе их союзники по Октябрю - левые эсеры и анархисты. Так что, по сути, он, глава Бродского парткома, - был важнее, чем  Бродский совет и его глава. В Москве, конечно, сидели не дураки, - тем более что время хаоса первых лет революции прошло, да и столица была рядом, - и понимали, что Сашу, - Александра Соколова, - с его Бродами вообще можно соединить с другими деревнями. Но, все-таки, его ценили как «идейный кадр», оказывающий “правильное влияние”, и не хотели его терять. Так что - небольшая, но власть у него была, и продукты за нее. 
Бродский совет крестьянских депутатов... Родной для нее совет, где они с Сашей - совсем молодые, почти подростки, - сидели, и он был тогда председателем, а она - секретарем, все фиксировала. Как она любила этих людей с их трудной речью,  пытающихся рассказать о своей жизни, о том, как страдали от помещиков, да и просто свои мысли. А она делилась с ними своими знаниями, читала стихи, и они ей были благодарны. Тогда, в 17 году - до Октября - все было свободно. И по всей стране Советы были стихийны и свободны. Анархисты рисовали свои безумно красивые образы будущего без государства. Поэты читали стихи. Художники - приносили картины. И даже священники приходили и говорили о будущем, и том, что царь правильно сделал, что отрекся. Все были уверены, что дальше эта волна так и будет нарастать. И она думала о том, что ее маме бы это очень понравилось, она чувствовала, что она тоже здесь присутствует.
Но пришла - совсем другая волна, страшная. Террор и голод... война с деревней. Сейчас в Совете сидело несколько человек - и они решали вопросы - как прокормить жителей деревни. Принимали решения, продиктованные им Сашей, а он, в свою очередь, получал их из Москвы. Протоколировали это все, заседали и уходили. Он должен был следить за их настроениями. Но поскольку жителей было мало, то и проблем не возникало. А так - по всей стране - были восстания крестьян, которые не хотели сдавать хлеб Москве, партии, Ленину, коммунистам. Шла настоящая война. Саша ей говорил, что ЦК партии, скорее всего, заменит разверстку налогом и разрешить элементы капитализма. И что это будет уже скоро.      
Отец смотрел на нее и уговаривал ее ехать с ним. Гавриил Иванович - был уже в возрасте - ему было 60. «Гаврил Иванович» - само это выражение - так запало в ее память, как будто весь их дом пронизан им. И ведь так - представляя его кому-то - говорила и мама. «Гавриил Иванович», - в этом есть что-то стабильное, глубинное, успокаивающее. Она подумала, что сам их дом не сможет без этих слов и имени. Хотя ему было 60, и он был седой, но он очень хорошо сохранился, это редкий случай для того времени. Его молодила Амалия - ей было 40 и выглядела она хорошо, красиво, и, конечно, Ира. 
В 21 году они с Амалией поняли, что Гражданская война кончалась - и что красные остаются надолго. Навсегда? Уж по крайне мере, они переживут его. Он был для них врагом - пусть и не дворянин, но богатый преуспевающий адвокат, и такой пожилой, что с ним еще делать... И нужно было удивляться, что его пока не тронули. Возможно, потому, что был хаос, а может - не хотели убирать фактического тестя Саши. Просил ли он сам его не трогать? Они этого не знали. Он не просил, но ему все равно было тревожно. Он был рад, что тесть уезжает, ведь он «враг». Но - не такой уж и подлый, как другие? Ему тоже было страшно оставаться без страшных. Словно что-то внешнее всех разделяет, очень многие тогда уезжали. Он не думал, что это внешнее - тот самый Ленин в Москве, которому он верил и подчинялся, что это внешнее, - в конечном итоге, - он сам. Степень его рефлексии еще до этого не дошла.
Отцу и Амалии разрешили уезжать. Он сберег в войну золото, и он мог жить во Франции, там у него были знакомые и даже родственники, тоже эмигрировавшие. Но - какой в этом смысл - без нее, молодой, у которой вся жизнь впереди. Ясно, что больше детей у него не будет. 
Но... Ира сейчас была такой красивой еще и потому, что была на втором месяце беременности. Именно поэтому она и не могла уже работать в саду. Живот еще не было видно, но все ее тело и сознание, - уже жило этим ребенком. 
– Ты же это все понимаешь, - говорит ему Ира. 
Отец кивает головой. В этом разговоре не было Саши, он был на работе. И отец сказал: 
– Зачем ты это сделала? Может, ты все равно поедешь? Или - вы поедете с ним, с Сашей? 
“Технически” поездка во Францию с маленьким плодом была рисованной, но - представимой. Дело не в этом. Что Саша будет делать с ними заграницей... Да и даже если бы выполнилась мечта отца, что он с беременной Ирой там, без Саши... и что его золото можно будет употребить не на его старость, не на тупик одиночества, пусть и скрашенного Амалией, а на будущего внука... Что она будет делать заграницей? Есть. Еда... как она важна для голодной Советской России. Вся русская эмиграция отъедалась. А что дальше? На самом деле, очень многие эмигранты - даже решившие материальные проблемы, - все равно страдали. За кого она выйдет замуж? Или будет одна? Не за отца же... 
Эмиграция... Как много было покончивших с собой. Вот - ее любимая Цветаева - уехала в Германию и Чехию. И писала там стихи о том, что - солнце везде, и небо и земля везде, а не только в России. Да. Но - известно, что она все равно страдает. И может, - вернется. Многие возвращались. Ира не знала, что Марина вернется и в 40-м году, - от безысходности и травли покончит с собой. Но она могла это себе представить. Цветаева могла это сделать и заграницей. Вот такая у нас жизнь, у русских. Она - великий поэт. Но Ира - другая. Она из намного более прочного материала. 
Она - слишком крепкий стебель на земле. Небо и земля - везде. Бог - везде. Весна - что сейчас была на дворе - везде. Но и - здесь тоже. 
Она не могла уехать. И оставить здесь свою маму. 
Хотя у многих происходило не так: он, отец - мог бы здесь остаться ради памяти ее мамы. А она могла бы - уехать с золотом - как будущее. 
Но - что она там будет иметь? Будет ли там будущее? 
Она остается - потому что по-другому невозможно. И они оба это знают. Даже если она и сама в отчаянии от этого.   
Она остается, потому что должна родить, - как ее родила мама. 
И именно здесь... в их саду Акимовых... в России... Как бы она ни называлась... 
Поколения - это единственная форма существования людей на этой земле. В этом, - а не только на иконах, - проявляется Бог. 
Мудрость Древа. 
И потом - оставшись, она могла влиять на происходящее. Неважно - как. Своими неведомыми никому, - кроме нее, - способами.   
 
Наконец, мартовским утром они уезжают. 
Отец говорит: 
– Я будет тебе писать. Не знаю - получишь ли ты. Но буду. 
Ему больше ничего не оставалось.   
– И еще. У меня к вам просьба. Зарегистрируйтесь в вашем советском ЗАГСе. Чтобы нам было за вас спокойно. 
– Хорошо, - отвечает Саша. 
Ира понимает, что, по идее, отец имеет в виду и венчание. Но это уже - как получится. 
Когда они их проводили, то оба плакали. Они стояли в саду и слушали пение весенних птиц. Все. Они одни. На этой земле... под этим небом... 
Они оба сейчас задавали себе вопрос. Любит ли она его, как и раньше? Уверена ли в этом ребенке, хотя она все равно будет рожать? Уверена ли, что надо пойти с ним в ЗАГС?   
Кто он для нее? Парень, ради которого она пошла против отца и всего своего окружения. Во что он превращается? В мелкого партийного работника, в представителя новой власти. Как многие женщины на ее месте - позавидовали бы ей и сказали бы, чтобы она не глупила и регистрировалась. 
Представитель новой власти, который - проводит ее политику. Да, она знала, что никаких массовых расстрелов у него не было. Но может, пока? И потом - он искренне верил в свой коммунизм.    
– Я все равно тебя люблю.   
Она любит его за их 17-й год, когда они были подростками и верили, что все на земле будут свободны. 
А еще за то, что он  и правда помогал и крестьянам, и рабочим, чтобы жизнь у них стала лучше. Пусть и понимал это по-своему. 
А еще - за свою маму, и за своего будущего ребенка. 
 
Вскоре они сходили в крошечный Бродский ЗАГС. Его там все поздравляли, - главу местного парткома! И все пили потом на свадьбе.   
А потом она предложила ему - тайно - съездить в Бологое, в тот самый храм XVI века,  с иконой Владимирской Богоматери. Он еще никогда там не бывал. В 21 году - такое было еще возможно, и в плане того, что храм был еще не закрыт, и в плане того, что он, коммунист, - не так уж был от этого далек. Позднее все будет совсем «замуровано» - и храмы, и души коммунистов. 
Он сделал это только ради нее. И ее рассказов о том, как она ходила туда маленькой с мамой. Она и сама давно тут не была. Богородица была - на месте. Она - все так же улыбалась с иконы своему сыну и всему миру. Если эту икону сдадут в музей, - а так потом и произошло, и она там стояла в запаснике... все равно улыбалась. Уже - казалось бы, - никому. 
Ира стояла в полузаброшенной, почти безлюдной церкви... и плакала. А ведь раньше людей принуждали верить и ходить сюда. Теперь же пришла свобода. Пусть и горькая. 
Потом сказала ему:
– Обвенчаемся?   
– Да. 
Он был к этому готов. И даже захватил деньги на пожертвование. Священник его узнал, и испугался. 
– Не боись, - сказал Саша, - и не говори никому. 
Наконец, они вернулись домой. И почему-то только сейчас поняли, что они могут спать не в ее комнате на втором этаже, а внизу, где была столовая и спальня ее родителей. На той самой кровати, где ее мама спала с папой. А тот потом - с Амалией, но это не так уж важно. 
Отец - далеко... заграницей, словно в загробном царстве. Ленин - верит в книги и пишет во имя них расстрельные приказы (и их потом соберут в новые книги и новые приказы).   
А они с Сашей просто любят... продолжая дело ее мамы...   
 
 
«Богоборцы». Бог и свобода 
 
Как можно “запретить” Бога? 
А с другой стороны, - как можно принуждать в него верить, что было во времена империи.
 
Весь этот 21-й год, когда ребенок рос в ее животе, - был таким счастливым для них. И в стране тоже. Все это было каким-то образом взаимосвязано. Словно Ленин в Москве знал, что Ире нужно помочь. Ведь - это ее первая беременность. И вот - они сидели в своем доме и саду одни... Иногда Саша уходил на работу, но чем больше был ее срок, тем чаще оставался. И вот, именно с весны 21 года - вводится та самая Новая Экономическая Политика. Перестают воевать с крестьянами за хлеб - и просто взимают его налогом. Разрешают мелкое и среднее частное предпринимательство...  Петроград и Москва покрываются лавками. Люди отъедаются после голода. А многие слишком фанатичные коммунисты -  кончают с собой, или в недоумении. Они-то думали, что коммунизм уже рядом, завтра в него шагнем. Многие герои Платонова отражают этот процесс, да и сам Платонов тоже. Маяковский боится «нэпманского», «мелко-буржуазного» перерождения. А вот Есенин, наоборот, - его глашатай, и даже открывает свой ресторан. 
Ира об этом особо не думала. Но замечала, что все, кто критикуют НЭП, - старые сторонники, со стажем, еще с дореволюционных времен. Они чувствуют  в нем предательство. Ленин - тоже будучи таким же, - возможно, от этого непонимания с их стороны - так и не смог отправиться, из-за этого он и умер так рано.   
Она видела, что ее Саша - и другие молодые партийцы, - намного легче это приняли. Почему? Потому что им было легче подчиняться приказам своего Ленина, легче не судить партию. А «куда» она завтра прикажет? Они снова повернут. И еще - многим партийцам нравился “мелкий капитализм”, как они его называли. Они видели и многие привыкали - к другому потреблению, к другому образу жизни. И, наверное, следующий поворот будет таким: партия станет бюрократией с роскошью, а остальная страна - будет предметом ее «преобразований» и одновременно дойной коровой. 
Но пока ее Саша... был просто ее Сашей. Ее любимым человеком.   
Тем более что... это был их единственный дом (у ее отца была квартира в Петрограде, но он уже давно ее продал). Ему иногда предлагали перевестись в Москву, но он отказывался. 
Да, у них там, в истории, в учебниках - НЭП, после «военного коммунизма», и наверняка, - после него тоже что-то будет. 
А они с Сашей просто любят. Он сморит на нее - со все более крупным животом, а она на него. Как же она благодарна Богу за своего первого ребенка, это счастье, чудо, исполнение. 
Можно ли любить - при НЭПе, при «военном коммунизме», при «индустриализации» (ой... вперед заехал,  извините).
Да только это и можно. И именно об этом и нужно писать в учебниках. Что вот - в 20 годы - люди любили, и в тридцатые - тоже. 
А террор и война? 
Вот  - если бы в учебниках писали не об истории, то и террора и войны бы не было, и не нужно было бы писать о них в учебниках, а потом повторять это в жизни. 
Она знает, что у нее родится сын. А потом - возможно, Бог пошлет им дочку. И назовет она его Дмитрием. Именно Дмитрием. Не - Октябрем, не Марксом, не Карлом, не Вилиор (в честь ВИО вождя и Октябрьской революции)... и не Даздрапермой (Да здравствует первое мая). Ведь так многие коммунисты называли своих детей. И Саша с ней согласится.   
Но видя, что творится, она не могла не думать о его судьбе. Ты что, Ирина - конвейер по производству людей, которые обречены на страдание, в этой стране и на этой планете?  Да еще и мальчик.
Ты все равно уже есть... и я тебя люблю... Бог нам поможет...   
 
Бог... Бог... Но ведь все его здесь отрицали. 
И что? Его, значит, и нету? 
Она иногда думала о том, что на Афоне есть русские монахи, которые ушли туда еще до революции - и вот, они там молятся, а мы здесь живем.  Они знают, и вроде бы и не знают о том, что происходит в России, в каком-то смысле - им все равно. У них свои отношения с Богом. Это тоже форма отношения к “истории и прогрессу”. И она как будто тоже участвовала в их молитве. 
И вот она - все больше думала о “богоборчестве”, о “государственном атеизме”. Когда ноябрь уже перешел в декабрь, у нее был девятый месяц. Все, уже не до любви с Сашей. Она родит в конце месяца, под Рождество. То самое, которое коммунисты не отмечали, наоборот, заставляли рабочих и крестьян - проводить другие, свои мероприятия. 
Насколько это все продержится? Может, - несколько поколений, и даст свой эффект. 
Такого никогда не было в мировой истории. Может, и не будет. Это - интересное явление, загадочное. В этом есть что-то подростково дерзкое в  плохом смысле слова. Как можно чуть ли в законах прописать, что Бога нет? С таким же успехом можно прописать, что нету неба и земли, нету вдохновения, нету солнца, нету весны и поэзии.  А есть только - “материя”. Но так ведь и было у них прописано. В этой реальности они и жили. И Ленин, и Троцкий, и все другие. 
Про Бога говорили, что это выдумка эксплуататоров... Выходили книги о том, что христианство - все заимствовало у других культов. Митры, Диониса... Так - рушились вековые стереотипы. 
На самом деле, это было полезно. Ясно, что, в какой-то степени, там писалась правда... Одно другому не мешает. Все в этом мире взаимосвязано и влияет друг на друга. Но писались эти книги - “Занимательные Библии” - с таким давлением на читателя, с такими четкими “выводами”, которые он должен сделать, так что от этого становилось душно. А ведь на самом деле, никому он ничего не должен. И вот - сидит какой-нибудь советский гражданин, читает про бога Митру, образ которого повлиял на христианство,  - и начинает в него верить, и все поверят (фантазировала беременная, немного безумная Ира). И станут правоверными митраистами. Таково эффекта не ожидали? А ведь все граждане свободны, и имеют право. Но... не так уж много эти книги читали. Их выпускали по разнарядке и держали в библиотеках. Когда они только выходили, и их продавали в магазинах, сначала, в первые годы революции, это могло привлечь интерес, но с годами, - все становилось формальным. 
А с другой стороны... 
До революции в законах было прямо прописано, что Бог есть, и ты - должен в него верить. С таким же успехом можно было написать, что есть небо и земля... весна... поэзия и вдохновение. И все видели то, что церковь и правда обслуживала царей и дворянство, освящало рабство. И действительно держалась на невежестве крестьян. 
И то, что Филарет, митрополит Московский - перевел Библию с церковно-славянского на русский, что резко облегчило ее чтение простым народом - при том, что многие были против... И то, что он поддержал отмену крепостного права - и тоже многие были против, - только говорит, что в церкви были и просвещенные люди.   
Отлучение Толстого, - который хотел своих отношений с Богом -  и показало всю гниль. И это при том, что тысячи православных были таковыми лишь формально, и все это знали. Говорили - ведь Толстой только о Боге и пишет... и вот...
Загадочный русский народ... Тебя невозможно поймать во всех этих законах. Ты словно - стена, о которую все разбивается. Государство кажется тебе абсурдным и далеким. Оно требует ходить в церковь? Пожалуйста. Требует не ходить и закрывать церкви? Со скрипом... но сделаем, пожалуйста.
Здесь нужно еще помнить, что многие были раскольниками и привыкли не ходить в храм или делать  это для галочки. Многие были близки к такому отношению... Ууууу. Все императоры - немцы-антихристы... Мы живем здесь своей жизнью. Не трогайте нас. Мы потерялись в пространстве. Мы есть и нас нету.   
Да, империю этот народ сломал, потому что она его довела... Но, - допустив Ленина, - он уже дальше все больше устранялся, раз “присягнув” большевикам, как некоей новой династии, после Романовых. Мы здесь сами, а вы там сами. 
И раз они выбрали большевиков, то значит - и с их политикой против церкви - смирятся, пусть и с трудом. Они нас мучают? Ну  так... а как по-другому. Цари тоже мучили, но мы от них устали и хотим нового. Не во имя Бога... а в имя прогресса... 
А то, что сами крестьяне все равно верили в Бога, пусть и не ходили в церковь, - их не напрягало, они не видели здесь противоречия. Это их личное дело.   
И все-таки... и всё-таки... 
Ира понимала, что народу и правда нужна эта перемена.   
Государство стало светским. Впервые за свою историю. Крестьяне - смутно, но понимали это. Рабочие - чуть больше. Открывалась свобода и перспектива для человека. Церковь до революции – эту свободу не понимала и считала “анти-христианской”, “западной”, “либеральной”. Но как же очевидно, что Бог требует и ждет признания в государстве этой свободы для человека. Что человек к ней уже готов. Что атеисты - неизбежны и имеют право на существование. 
Но большевики -  сами нарушили эту свободу.. И все смешали в одну кучу. Себя запутали и других тоже. Они объявили свободу, отделили церковь от государства... А потом - за всю страну решили, что именно все эти люди выбирают. И не только сейчас - но и будущие поколения. Мы атеисты... и наши дети тоже будут атеистами... Вот так они все видели. Решили все скопом. 
Под атеизмом они на самом деле просто понимали - свободу от традиций, от империи. И вообще просто что-то новое, то, что приходит на замену, себя самих и свою веру в коммунизм. 
И еще, духовенство в 17-м году, даже после Февраля и свободы совести, - продолжало воспринимать эту страны как полностью свою, притом, что нового государства еще не было.... И Ленин на это отреагировал. Большевики-атеисты против духовенства.   
Но ведь - богоборчество тоже было несвободным  по отношению к Богу. Подростковым бунтом-отрицанием, «фиксацией».   
Пройдет несколько поколений, и все у людей войдет в гармонию. Будут храмы... И в них - в отличие от империи, - можно будет не ходить. Это очень важно. А можно будет ходить. Ходить и не ходить. 
И не дай Бог, - чтобы кто-то снова принимал законы о том, что Бог есть... или что его нет. Или что есть небо и земля. Оставьте его в покое. Дайте ему свободу. 
 
А какой ее Бог? 
Она слышала, что Александр II спорил со своей женой-императрицей - при том, что она была немкой и бывшей протестанткой, - что, на самом деле, вопреки стереотипу, христианство - это не мрачная религия. Ира часто это вспоминала, когда ее живет рос.   
Для нее Христос - это всегда праздник... преображение... тот, кто обратил воду этого мира - в вино, живой, а не мертвый.   
И если бы он пришел снова сегодня, то духовенство бы наверняка его не признало. Она была в этом уверена. 
Он слишком легкий - для икон и соборов.
Он бы не поместился в “религию”. Хотя она - напоминает о Боге своими знаками. 
Бог слишком нас любит. 
Это и изображено как метафора в Песни песней, где Соломон и Суламифь говорят друг другу слова любви.
Вот так - Бог любит нас. 
Можно  только отвечать на его любовь. 
Можно только петь-молиться ему. 
Возможно, что Ницше - объявив, что Бог религии умер - почувствовал эту любовь. И сошел с ума. 
Да, от такого можно сойти.   
И разве юродивые - не были “сумасшедшими”? 
 
В конце декабря она родила мальчика. Его назвали Дмитрием. Он был крупным и здоровым, несмотря на прошедший голод войны. Радость моя... Димочка... 
Она тайно его крестила, хотя Саша все подозревал. 
Добро пожаловать, мальчик. Этот мир, созданный Богом, - это праздник, и он всегда есть и будет с тобой. 
 
 
Толпа 
 
Тот год с первым ребенком - был для них тяжелым, и все-таки, радостным.
– Мы с тобой как Адам и Ева. 
Он усмехался. Не положено главе парткома -  быть в Эдеме. Но ощущал себя так же. Все слуги после Февраля ушли от Акимовых, она справлялась. Но после рождения Димки -  Саша предложил ей нанять горничную-воспитателя. 
– Мы можем себе позволить, - гордился он. 
Но она не соглашалась. И думала: а ведь некоторые в стране все еще умирают, пусть НЭП и пришел.  Она не хотела - вторжения в их сад, и в ее сад. До революции - у них было несколько работников и слуг, но так делали ее родители, это было другое время, и территория была больше, и она сама была другой. 
Она хочет сама - дождаться, когда Димка пойдет в их доме, в их саду. И дождалась - весной  следующего года, когда она уже была беременной вторым ребенком. Вот так все у них “закольцевалось”. Она рожала погодков. Но знала, что после этих двух - Бог больше им не даст. С другой стороны, многие в это время не рожали и считали их сумасшедшими. Какие дети, какая еще новая жизни, в стране, которая...   
Да, она дождалась - когда Дима начал ходить уже будучи с новым животом. Это очень важно. Важнее, чем их вся их «история». 
Ухаживать за одним ребенка, имея в животе другого - в этом есть что древнее и мудрое, то, что было всегда.   
Им и правда часто казалось, что они Адам и Ева. И они как будто забывали, что первыми детьми прародителей - были Каин и Авель. И дело, конечно, не в Диме. 
Но они все равно - каждый по-своему - верили и надеялись. В голове Саши это было связано -  с победой мировой революции. А в душе Иры - с победой мировой “толстовской революции”. В таком глобальном масштабе она все и представляла. Как писал классик, есть только закон насилия и закон любви, и человечество должно выбрать второе, а не первое - как обычно... Иначе оно - погибнет. И она видела эту гибель. Ад насилия, в который чуть не провалилась страна. Но сейчас стала выходить из нее. Или это только передышка? И потом будет новый виток, в новых условиях?
Она очень любила своего Димку. Но не исключала, что его - как мальчика - этот век “перемелит”. И тем сильнее любила. Ведь и Богородица - любила своего сына, зная, что он погибнет. Она, кстати, и людей любила, что его сына распнут. Ира все глубже понимала эту икону. И как будто становилась на нее похожа... И Саша - это чувствовал, пусть и не называл это так и не мог до конца понять. 
Но вот с ее девочкой, - а она была уверена, что второй девочка, - может что-то произойти, что-то очень важное и хорошее. А как еще мама может думать о своем ребенке...  Эта девочка - возглавит мировую толстовскую революции, вернее -  станет ее духовным лидером? Не как Ленин и Троцкий, а как... не знаю кто еще в их “истории”, написанной мужчинами.   
Мечтай.... Ира... что тебе еще остается... в 22-м году... в Советской России... 
Ее отец, который жил теперь в Париже, - был очень рад узнать о рождении внука. Но у него была “ложка дегтя”. Амалия - от него ушла. Ира пыталась его утешать в письмах, хотя это и трудно на таком расстоянии. Амалии было сорок, и она была красивой. Саша усмехался: 
– Не ожидал от нее. Значит, Франция быстро оправилась от войны. И французская буржуазия, значит, опять зажировола! 
Он говорил это с явной завистью. Как и все настоящие «леваки».   
Ира боялась, что отец опуститься и наложит на себя руки, что делали многие русские эмигранты. Ей часто снилось, что он топится в огромной грязной Сене... Она писала ему, чтобы он не сдавался - ради них с Димкой. Тем более что скоро родится - даст Бог, - еще и внучка. Молилась за него. Проклинала Советы, что они все до такого довели. 
Впрочем, в глубине души она верила, что все будет хорошо. Ведь она здесь, на этой земле, и под этим небом.
 
В это время она нашла в библиотеке отца книгу Лебона -  Психология народов и масс. Она вышла еще в конце прошлого века. 
И вот она читала и думала... 
Сколько написано книг до XX века и как будто для XX века. Маркс верил в будущий коммунизм. Вольтер и Руссо - в царство свободы человека и демократии. И мы все в это верили, и верим, социалисты, либералы, Ира ближе к последним, чем к первым, и ее мама тоже.
Но что если наступивший век - будет не веком Маркса, Вольтера и Руссо, а веком, - который описал Лебон. Идеи - всего лишь антураж, высокие слова.   
А смысл в том, что в историю входит толпа, масса. Раньше общество было сословным и не таким многочисленным, а теперь - людей намного больше -  и сословия рушатся, причем одно связано с другим. Такое происходило везде на Западе и вот, у нас тоже. И очень болезненно. 
Она все вспоминала - слова родителей и статьи в газетах о Ходынке. Простые бедные люди - горожане и крестьяне - пошли на царские угощения. В итоге, из-за плохой организации - возникли ажиотаж и давка. Тысячи людей погибли. Причем - многие были вынуждены идти по мертвым телам. Или - и сами этого хотели, неизвестно... И дело даже не в том, что царь виноват, как об этом писали в книгах большевики, ясно, что виноват, - а в другом. Вот это и есть - Толпа. В этих несчастных и страшных людях - буквально идущих по головам трупов, вынужденных так делать, или ради угощения. И далеко не только в России. Это - пророчество о России и о мире наступившего века? Сейчас в Италии какой-то Муссолини играет и собирает свою толпу, во имя великой Италии. Это - кажется - называется фашизм. 
А у нас толпа - вошла в конце правления Николай, в Феврале и особенно с большевиками. Она врывалась - с заводов, из домов беднейших крестьян. И вот ворвались. 
Все это она видела, и даже участвовала. 
В чем не видела катастрофы. 
Сословное общество все равно было обречено.   
Она тогда была чуть моложе и у нее не было сына. Но дело даже не в этом. Она и тогда понимала, что это толпа. Но она так радовалась наступившей свободе, что все прощала и верила, что эти люди станут свободнее. 
Но они - выбрали Ленина. 
Что это значит? 
Они выбрали не пусть свободы - а именно путь Толпы. Ленин и родил их как толпу. А она родила его. Вождя. Он - маг, у него особая сила. Маг, который рождает толпу. У которого с ней особые отношения. Толпа готова пожертвовать собой, ради слов вождя и тех картинок будущего, которые он рисует. Вот почему Николай не мог править больше. Он был из старого сословного мира. А здесь возникали другие энергии, и другие отношения между властью и народом.      
Но каждый человек - все равно, это образ Божий, и он может быть свободным. Об этом писал Бердяев, которого Ира тоже читала. И вот - Бердяева высылают на «философском пароходе» из страны в 22 году. Потому что победила толпа и такие, как он, ей мешают.   
Толпа... запахи немытого тела... грубые лица... плевки... безликость... Все это наполняло поезда... и особенно города.... 
Городская толпа. Она увеличивалась -  из-за заводов и располагалась они в столицах - в Петрограде и особенно, когда она стала главным городом - в Москве. Все это росло, и будет расти дальше. До революции такого не было. Толпа занимала бывшие квартиры - дворян и чиновников, создавая “временные” коммуналки. Которые потом станут вечными. 
Если спросить про это Сашу, то он агрессивно ответит, что это никакая не толпа - а просто люди, рабочие и беднейшие крестьяне. И что твой Лебон - буржуазный философ, да к тому же еще консерватор. И будет прав. 
А что думала сама Ира?   
Ужас в том, что отец презирал толпу, поэтому он и читал Лебона. Он был с ним согласен. И тысячи таких же людей старого мира, в таком же возрасте, - так реагировали. И в Европе это было, пусть и не так радикально, как у нас.   
А Ира - была таким  человеком, что она все это чувствовала, но все равно - не могла не видеть в них людей. Иногда она шептала:
«Господи... зачем ты заповедал нам любить всех?» 
Она - смогла полюбить Сашу и его Броды, потому что видела, что мир ее отца - закрыт от реальных людей, от жизни. И это была правда.   
Но вот они в Октябре - вышли, и лучше бы не выходили, не создавали запаха. 
В каком-то смысле, - им не важны  идеи и слова. Но в каком-то смысле, - совсем нет. Они вообще существуют в сложных отношениях со словами. Если для Иры и ее мамы - слова и мысли часто связаны с чем-то святым, божественным, то здесь - они становятся просто идолом. Это разные вещи. Ленин говорит о «капитализме» как о враге. И о «коммунизме» как будущем счастливом состоянии. И в итоге, в советских газетах и в сознании людей - Запад проклинается, от него постоянно ожидают нападения, и за этой ненавистью, - стоит просто зависть к успеху. Вот так советские люди отреагировали на Запад и его мир в начале века. А «коммунизм» - становится грубым фетишем. Все это началось при Ленина - и видимо - будет расти дальше, создается замкнутый мир идола. 
А что там, в советском настоящем, - а не далеком в будущем - это всегда  оставлялось старшой загадкой. 
Возможно, что смысл того, что писал Маркс - и был в том, чтобы стать таким вот идолом - для миллиардов простых людей. А не сами по себе идеи.   
Но если ее отец - мог уехать и быть относительно равнодушным, то она нет. Она как бы распинала себя в этих людях. И по-другому не могла. 
Она верила, что они станут лучше. Или те поколения, что будут потом. И внешне, в своем  поведении, и внутренне. 
Они не смогут  не понять, что слова о человеке - ради которого все делается, строится будущий коммунизм - на самом деле - говорят о них. И решать, что делать - верить в Бога или нет, признавать частную собственность или нет, - должны они сами, а не партия и не Ленин. Что это просто некие фетиши и расшифровать их по-другому - невозможно. Само к этому все придет. Потому что смысл есть, Бог есть. 
Восстание толпы - все равно неизбежно и полезно.      
Просто история, или вернее - жизнь, - часто связана с чем-то грязным, а “тургеневской девушке” это неприятно признавать. Но вот из этих уплотненных коммуналок с советским газетами и радио и верой в них - выйдут потом люди, которые все поймут и будут свободными.   
Ориентация коммунистов на коллективизм - на то, что все должно быть общим... - это и есть сознание рождающейся толпы. Вот почему была выбрана эта идея. Маркс - выразил страх перед капитализмом и желание его “остановить”. Люди в Советской России хотели, чтобы у них все было как на Западе, - но им за это ничего не было. Чтобы у них была промышленность... электрификация (что и планировал сейчас Ленин)...  дороги... всеобщее образование... мощные города, но -  они бы строили это толпой, коллективно. И все будет решать партия, вожди.  Русские боялись свободного рынка, и его темной стороны. Все у них должно быть по плану, с гарантиями. Но ради этого - они должны были загасить свою личность. И они это сделали. Жертва была принесена. 
Вот что скрывается за “коммунизмом”.   
Но Ира не просто верила, а знала, что однажды эта личность проснется и заявит о  себе. И выйдет из заколдованного круга идолов, осознав, что это она должна решать, как ей стоить свою жизнь и искать свой путь к счастью (о праве на счастье, как данном Богом, - говорится в американской Конституции).   
Выйдет из толпы... 
Ее толпа – это Саша. И она его любит - таким, какой он есть, иногда взрывным и ругающимся на “буржуев”, иногда грустным, а иногда - ласкающим ее и их сына Димку.
А что Толстой? Могла ли толпа сделать его идеи своим идолом? Она была уверена, что никогда. 
Толстой тоже чувствовал эту толпу, в отличие от закрывшегося от жизни императора Николая. 
Но он обращался к каждому, лично. 
Он мог бы повести толпу за собой, но сделать ее другой, более духовной, не дать ей «готовую свободу», как Ленин, а помочь обрети свободу каждому. 
То же самое пытался делать  и Ницше, когда говорил, что нужно быть собой.   
 
Весной 22-го года - она родила девочку. Ее назвали Наталья. Тоже здоровая, как и Дима. 
Ты покоришь этот мир своим добром и любовью... Наташенька моя... Возглавишь духовную революцию? 
Или хотя бы - поможешь не стать хуже.   
А это не мало. 
   
 
В январе 24-го года...   
 
Умер Ленин. 
В это время Наташе было 2 года, а Диме - 4. Россия называлась Советский Союз, включив, кроме нее, - Украину и Закавказье. Большевики радовались расширению своей власти. Хотя для большей части и мира и граждан - это образование казалось надуманным, недолговечным. Ира не могла знать, что в не самом далеком будущем, когда СССР уже не будет, найдутся пожилые люди, которые были уверены, что они все еще живут в СССР... 
Все, что она могла противопоставить большевикам - это Димка и Ната. При этом Димка уже говорил, и видел пионеров в красных галстуках, и с завистью на них смотрел (такая сцена снова может вызвать у кого-то ностальгию). Саша часто говорил с сыном - о Советской власти и рабочих, о Ленине и «буржуях». По крайней мере, он искренне в это верил.   
А Ира - ржала с Наташкой, которая была полноватой светловолосой девочкой. И бесконечно ее тискала. У них там «социализм» и «капитализм», - а у нас смех. Могут ли смеяться лорд Керзон и Ленин?  Смеяться  и обнимать своего ребенка - значит, не быть “безбожником”? Потому что в этот момент ты знаешь, что  он существует, не можешь не знать.   
Кстати, в 23 году они видели Ленина. Оставив Наташу у знакомых, они втроем поехали в Москву. Они вообще ездили в нее все чаще. Между прочим, поездка чиновника-коммуниста, каковым стал Саша, - была уже другой. Эх, прошла юность, - когда она сбежала с ним в 17-м и они любили друг друга - в вагоне, полном рабочих и крестьян, и правда - какая же она была безумная.   
После революционного хаоса - иерархия очень быстро вернулась. Большевики - стали “новыми дворянами”. Потому что говорить о равенстве - это одно, а жить в равенстве - это другое. Таков наш народ. Так “само получилось”. К другому не была готовы не только коммунисты, но и простые люди. Ясно, что все это начиналось  в  Гражданскую и увязывалось с охраной и безопасностью, вот так это и формировалось. И знаменитый поезд Предреввоенкома Троцкого - разъезжал по стране - рассылая приказы, распространяя агитацию, расстреливая дезертиров... 
Но эти новые дворяне - служили своему народу, так, как они это понимали. Прежняя система была снесена именно из-за отрыва от реальной жизни и нужд людей. Большевики были ближе к этим нуждам. По крайней мере, пока. 
И вот они ехали в вагоне для партийных чиновников - в комфортабельных купе. Саша общался с кем-то более высоким, чем он, в иерархии. А Ира думала, что еще два года назад в России был голод. 
Как бы то ни было, Москва менялась. Это вдохновляло Сашу и - интересовала Иру, а еще - пугало. Но она понимала, что все равно должна это видеть.   
К 23 году - последствия НЭПа уже давали себя во всю. Люди отъедались после голода. Везде были лавки и рестораны. Кстати, нередко и коммунисты в них сидели, это была отдельная тема - «разложения» членов партии, о чем писали газеты. 
Многие храмы были закрыты, или использовались как клубы и склады. Расстраивало ли это Иру? Это бы покоробило ее маму - с непривычки, а уж отца - привело бы в ярость, и он бы захотел - хотя и был гражданским человеком, - взять и убить «всех этих красных». Вот поэтому он и уехал. Вот поэтому и была Гражданская война.   
Ира думала, что Бог не живет в рукотворных храмах,  что он везде. Так ведь и сказано в Библии. Тем более что в Москве - в отличие от Петербурга, - было очень много храмов, казалось, что без числа. Она вспомнила, как они с мамой заходили в такие заброшенные среди улиц храмы - и молились. В этом была такая свобода... И никакая “империя” с ее официозной верой не могла им помешать. И никакие большевики - не отнимут у нее это. Даже если они разрушили или закрыли этот храм.    
Использовать храм как клуб... Но ведь поначалу церковь и была “клубом”, просто собранием верующих, и уже потом появятся ритуалы и священники. 
Но - большевики все равно ответят за ту злобу, которую они проявили. Как дворяне - за ту злобу, которую до революции проявили они, заставляя ходить в храм.   
Закрытые соборы соседствовали с памятниками Робеспьеру и даже Иуде. И еще - по всей Москве был колокольный звон, пусть и намного слабее, чем раньше. Невольно задаешься вопросом: что победит - эти новые во многом нелепые памятники - или закрытые соборы и звон?
Так этот новый человек толпы себя проявлял... Нелепо, грубо ворочался в истории, снося многое, что вызывало ненависть, не понимая себя, в поисках себя. 
Вот они, новые люди - рабочие. Их становилось все больше в Москве. Ради них и было все возведено. Они были объявлены новыми “гегемонами”. Пахли мазутом... носили грязную одежду... говорили матом... Ели семечки и пили молоко. Нередко были пьяными. Пока они были такими, позднее - их жизнь и они сами станут лучше. Многие из приехавших в это время рабочих оставались, это тоже был массовой процесс.   
Саша смотрел на них с гордостью: эх... мы с ними задавим “мировую контру”. Ира - с испугом, снова сомневаясь, что все люди - братья. 
В кафе и университетах выступили поэты. Маяковский разил всех своими жесткими витиеватыми лесенками, вдалбливая агитацию про врагов. «Да, - думала Ира, - вот именно этот напряг, этот звон в ушах - и есть коммунизм». А Есенин - сознательно брал певучей лирикой, понимая, что люди по этому соскучились - в условиях «железного века». Ире это было ближе, хотя ее настораживал алкогольный угар поэта, и вообще она больше любила Цветаеву, которая еще так и не вернулась в Россию.    
Итак, в 23 они видели Ленина. Это не был какой-то митинг. Они с Сашей и Димой зашли в Кремль. Она - чтобы лишний раз посмотреть древние соборы, а Сашу - интересовала, так сказать, - “современная история” и современный герой. Она смотрела на соборы. Единицы из них были действующими. Соединение старого и нового... На соборах висели лозунги о Третьем интернационале, и одно место было превращено в трибуну для митинга. Здесь же были - фотографы. 
Ира заметила, что на одном из храмов, - барельеф ангелов, их было несколько, в ряд, с крыльями. Какие же у них лица. Им глубоко все равно - и на Московское царство, при котором храм построили, и на Российскую империю, и на Ленина.
Не все равно только - на людей. На тебя. К тебе они обращены. И ты можешь только лететь вместе с ними. 
И тут приехал Ленин. В машине... с шумом и с охраной... Саша - глядел и не мог поверить. Вот так же - какой-нибудь отец Саши глядел на почудившегося ему в лесу Николая Чудотворца. Кстати, Николай по житию и легендам - очень часто помогал бедным. Так что это тоже могло играть роль для рабочих в плане отношения к вождю. 
Всем казалось, что Ленин не так уж и болен, это скрывали. Ира увидела очень больного и трудно двигающегося человека, хотя ему было всего 50 с лишним. Его взгляд под кепкой был рассеянным. Интересно, что когда через полгода он умрет, то Саша этому очень удивится. Он как будто не заметил, что перед ними был смертельно больной человек, он видел только вождя, только “идею пролетариата”, а не «плоть и кости».   
Да, для Ленина это был ”облом". В 18-м году в него стреляла эсерка Фанни Каплан... То, что это была женщина - символично? Так душа мира - мстила ему, жившему ради книг Маркса и всю страну поднявшую на дыбы ради них? Явилась ему как богиня Кали - своей разрушительной стороной... 
Последствия этого ранения и приводили сейчас Ленина к смерти. Он проправит всего пять лет, и этот 23 год проведет, в основном, - в Горках, а не здесь, в Кремле. Жизнь так захотела, чтобы он о чем-то там подумал... 
Все белые газеты злорадствовали, - и когда было покушение, и сейчас, когда он был при смерти, и после его смерти. Говорили, что это Бог его наказал. А вас самих Бог не наказал? Раз вы в эмиграции и никогда уже не вернетесь? 
Нету никаких наказаний. Есть только вот эти ангелы в стене собора. И они не за белых и не за красных. Они за людей.
И хотя взгляд Ленина был рассеянным, и он уже устал бояться покушений... Но он, тем не менее, почему-то сразу нашел в небольшой толпе, - Иру, Сашу и Диму. Он сразу  узнал их - и Иру прежде всего. Какие же они все были красивые, возмужавшие. И вот - чудесный ребенок у них. Ну прямо Адам и Ева. А прошло всего 7 лет... Он вспомнил, что подумал тогда, что мог бы влюбиться к нее, или в кого-то другого, не так уж и важно, она просто намекала на эту возможность. По-настоящему влюбиться. А не в виде “сопровождения” - что у него и было всегда раньше и есть сейчас в лице Крупской. 
Ира и выбрала это. А он, как настоящий мужик,  - историю. И скучные книги... И эти книги - Маркс и Энгельса и его самого - читали все граждане Союза. Союза Скучных Республик.
А что если в другой версии своей жизни: он влюбился в молодую Фанни Каплан, они поженились, и у них дети... А вот у них с Крупской не было детей.
Может быть, дети важнее, чем книги? Дети могут - резать листы и кидаться в тебя книгами.   
Что стоит за этой женщиной, улыбающейся и счастливой... Кто стоит? Вертится на языке, но он никак не может сказать. “Материя”? “Диалектика”? Нет. Не то, не подходит. Ну и ладно... Это все равно есть. И все мы  к этому приходим. 
И вдруг Ира - улыбнулась ему. Сквозь слезы. Так она благословляла его. Потому что она подумала: а ведь он тоже человек. Да еще и явно при смерти. Он должен понять, что там любовь, а не страх, что там ангелы, и что там нету белых и красных. Там он, который все понимает. 
Ленин смотрел на их троицу. Охрана встревоженно спросила: 
– Вас что-то беспокоит, Владимир Ильич? Этих людей проверить?
– Нет... все хорошо.. - картаво ответил он, - все хорошо. 
Ему было о чем подумать и что вспомнить в Горках. 
 
И вот, через полгода он умер. Ира испытала за него - и за страну - чувство облегчения. За границей все радовались. Писали, что все, Союз теперь рухнет без вождя. Такая вероятность была. И в партии все стало тревожно, хаотично. Хозяин умер. Ведь партия была ориентирована на вождя. Это не монархия и не западная демократия с их относительной стабильностью. Все стало неопределенно. Хотя формально источником власти был народ, Советы, - но реально руководила партия, а в ней он.   
Маяковский написал поэму Ленин, которые потом учили все школьники до боли в зубах - о том, что  партия - это рука миллоннопалая... 
Саша, - как и все коммунисты, - был в шоке. Наташка ходила по дому и говорила: “Ильич умер”... и это было так смешно. Но Ира не могла не утешать Сашу. Она целый год беспокоилась, не станет ли ему плохо. Были те, кто кончал с собой.   
По сути дела, они все подразумевали, что Ленин будет жить вечно. Вот в чем была трагедия. Он должен был жить и править уж хотя бы лет до 70-ти, или вообще - бесконечно. Ведь они строят коммунизм. Эй... Судьба.. Жизнь... Ну как ты там называешься... 
И вот там какая-то “баба”, Фанни Каплан - все это останавливает. 
Люди того времени были такими Прометеями. Хотели найти средство для вечной жизни, завоевать весь космос. И тут  вдруг такое. 
Смерть.
Смерь. 
Она и за нами придет?  - с испугом думали пьяные рабочие. 
Мы что, все умираем? 
Лучше бы мы умерли, а не он. 
Ира видела, что все это сделало их более раздраженными. Как будто кто-то с ними воевал. И вот - им нанесен ильный удар. Но они не сдадутся. И продолжат свое движение. 
Между тем, бесконечные очереди к телу Ленина, приезд коммунистов из Европы и даже Азии...   
И - какая-то странная подростковая упертость, страх, невозможность переварить то, что произошло - привели к тому, что Ленина не стали хоронить и построили вокруг его тела Мавзолей. Тогда он был деревянным, но был план сделать каменный.   
Его как будто не хотели опускать в землю. Отдавать земле. Словно боялись, что она с ним что-то сделает. 
Да ничего бы она не сделала. Приняла бы, как и всех людей. Кто из нас без ошибок? 
Крупская говорила, что ему бы такое не понравилось, но ее не слушали, отвечали, что мы не можем быть такими эгоистами  - лишить весь мир, все поколения - видеть образ такого человека. 
И вот - люди шли и шли. Миновали зима и весна, лето и осень... шли и шли... Там принимали в пионеры и октябрята.
Газеты на Западе писали: а ведь это советский культ.   
Ира туда не ходила. А Саша с Димой - да. 
Чем больше они не понимают жизни и смерти, тем больше у них будет очередь в Мавзолей. Тем больше будет Мавзолей. 
А что если посещение Мавзолея все новыми поколениями дает Союзу - энергию и особую магическую силу. От лицезрения - застывшего лица вождя. 
Ира не знала, что пройдут годы, Союза не будет, но многие из старшего поколения верили, что лидеры нового государства должны, - в случае официальных мероприятий, - стоять на трибуне Мавзолея, иначе они предают свою Родину. 
Так - непереваренный опыт смерти - не опускал живых. 
Так они несли с собой Ленина со всем его “багажом”. 
 
 
Появление его 
 
И вот, он появился. 
Новый вождь, после ухода первого. 
Позднее будет написана история ВКП(б), в которой он - играет ведущую роль, по сравнению со всеми другими лидерами большевизма. И чуть ли не с самим Лениным. Один из его соратников, Каганович, вообще в частных разговорах будет говорить, что на самом деле - Ленин успел сделать не так уж и много, по сравнению со Сталиным. А тот ему ответит: “одумайся...” и засмеется. Хотя это во многом было правда. Ленин успел сделать немногое. Но все-таки, - именно он создал эту партию, и Советское государство, и первые шаги в его существовании. Ну а потом  - выстрел Каплан. 
Сталин... Сталин...
После Ленина... Сталин.... партия Ленина-Сталина... 
Десятилетия на него “молились”. Клялись им при вступлении в пионеры и октябрята.   
Им называли улицы.... и города... 
Устанавливали памятники и вешали портреты. На них он везде - в военном френче и в центре других... и чуть ли не с нимбом. Седовласый грузин с трубкой.   
С его именем побеждали в войне. Его имя проклинали заключенные в тюрьмах. 
А потом... пришел другой вождь и  все это обрушил. 
После - и сама страна уже закончилась. 
Значит, - именно при нем Союз прошел свой пик. 
Сталин. 
Скажи это слово русским и сегодня - и они посреди ночи проснутся и начнут спорить. Ругаться чуть ли не до драки. 
Есть люди, которые верят, что они и сейчас, в начале 21 века, живут при Сталине... в Советском Союзе.   
И ничто их в этой вере не может поколебать. 
Сталин... одним этим именем исчерпывается все. 
У него есть своя энергия. Для одних она, - губит. Для других - спасает. 
Кто он?
Демон?
Антихрист? У которого рябая рука и сросшиеся пальцы на ноге?   
Ну уж, на врубелевского романтического демона он совсем не похож. 
Сталин - это псевдоним... а настоящая фамилия Джугашвили... 
Этим псевдонимом он хотел сказать, что он борется, как сталь. Или что его борьба похожа на выплавку стали... Потом, когда будет индустриализация, - то выплавка чугуна и стали - будет особо важным показателем. Сталин подверг Россию выплавке?   
Сталин отличается от Ленина. Начиная с псевдонимов. Тот взял его по названию реки Лены, где был расстрел рабочих. Ленин происходил из дворянской семьи, знал несколько языков, жил в большей части своей жизни - в Европе, был культурным человеком, слушал Вагнера и Бетховена. Что - не мешало ему расстреливать. 
А Сталин - был из низов огромного пространства Российской империи. Из Грузии, месх, сын простого сапожника, который постоянно выпивал и бил его мать, так что та не выдержала и выгнала его. Что по всем традициям того времени было невозможно, значит, - насколько ей было нестерпимо. 
Кавказские нравы - сформировали его. Месть за врагов. Месть, растянутая на время. Издевательство над врагом, когда тот уже повержен. И над его семьей и его друзьями. 
Но вот - может, у него была обида за мать на отца. Может, он хотел отомстить миру за свою детскую боль? А нужно было просто пожалеть его и полюбить. Но это  некому было сделать, кроме самой мамы. Да и она не была такой уж ласковой, пусть и любила. 
Людей на планете все больше - и все они недолюбленные. И из-за этого и начинаются войны и революции. Вот кажется... остановись на секунду...  посмотри, как прекрасен Божий мир здесь, на Кавказе... как река Кура бурно течет... как свеж воздух. И нужно просто похлопать по плечу  этого паренька, который в ней купается. Поговори с ним немного. И все, кто его презирал и обижал - несут ответственность. 
За что любить маленького Сосо? Он некрасивый,  рябой. Он нищий. Для русских он - грузин, местный. Говорит на нашем «правильном» языке с акцентом. А для грузин он и не грузин, потому что на самом деле - месх. Для дворян - он простолюдин. 
Так что - сословия -  превратились  в империи в форму нелюбви. Поэтому она и была обречена. Другой вопрос, что все это можно было ломать более спокойно, а не с  шумом и треском, как это сделали большевики. Но это была - реакция на нелюбовь дворян к крестьянам... А у Сталина - и русских к грузинам. 
Отданный мамой в семинарию - он обучался богословию. Снова появляется Бог.   
Что это слово означает для подростка Сосо, и так озлобленного? Конечно, Бог - это всего лишь прикрытие насилия дворян и Петербурга, старших над детьми. Ректор семинарии крут, он  сажает непослушного Сосо и его друзей -  на горох и их бьют плетьми. Он делал так - потому что все так делают... И вот - слово Бог для Сосо - это горох и плети. А не любовь, не жизнь, не небо и земля. 
Тут же в семинарии он узнает о марксизме и социал-демократах. И вот как раз в них он и видит - любовь и жизнь... небо и землю... 
Труды Маркса и Энгельса - священное  писание. Простой мальчик Сосо - читает эти книги запоем, пусть и мало что в них понимает. Маркс все объяснил, посмотрел со стороны. Что есть только классовая борьба. И что рабочие должны победить капиталистов и остатки феодалов. Вот он, Сосо, и какой-то там далекий ученый немец, философ, да как он мог так все узнать? И понять? И про Сосо, и про весь мир, про всю историю?   
И то, что в советской науке потом, при Сталине, - будет всегда говорится, что только марксизм дает истину - это было отражением вот этого его юношеского  открытия, его первого знакомства. Это для маленького Сосо он истина. 
Как он это все понимает, чувствует? 
Как месть этому миру? 
Который его не любит? 
Может быть, и сам Маркс это тоже - всего лишь теория мести? Научная... обоснованная исторически... обоснованная философией и чуть ли не логикой... Немец - он все “доказал”. Не понимая, что не нужно вообще ничего доказывать. Марсу было тяжело жить, потому что всю жизнь человека он свел к классовой борьбе. Ааа... Мир создан злым демиургом... Он лишь материален. Ничего больше нет, ни божества, ни вдохновения... А коммунизм когда еше наступит... Вот этот Сосо сидел там на берегу Куры - и просто любовался бы горами и небом. Просто был... И никакой Маркс не смог бы дать ему больше. 
Общество менять нужно. И империю нужно было менять и обнаглевших в конец дворян, и царя.
Но не топором - как сделали большевики. Слишком велика была сила инерции, «обратной тяги», желания отомстить. 
Возможно, если бы церковь не была рабом царей,  - то она могла в этом помочь. Она - могла бы стать рупором,  посредником,  а не партия.
Или - если бы на троне сидели не мужчины - а такая, как мама  Ирины - условная “толстовка” - то это могло бы необычно сыграть свою роль. Она бы смогла радикально порвать всю эту традицию, вплоть до конца монархии. Но мирными средствами. 
А так.... Сосо купался и думал... 
Они там сидят в далеком Петербурге - император, императрица и их красивые дети, едят на фарфоре, - и не знают, что здесь, и везде в России - поднимается волна. 
Он, почти мальчик, плохо говорящий по-русски -  знает о них что-то... о и себе тоже...   
Он и есть эта волна. 
Грязная волна социальной мести, социального низа... Так всегда в жизни и происходит. 
Мы можем сказать - так всегда в жизни и происходит, из грязи рождаются цветы. Но - человек все равно должен оставаться человеком. 
Потом он стал членом партии, и была борьба... Из семинарии его выгнали. Но он потом станет «начетчиком марксизма», превратит его в догму, в символ веры. И когда придет к власти, то сделает из этого фетиш, идол. Миллионы людей будут читать - Маркса, Ленина и его, Сталина... Кстати, после смерти Ленина он напишет книгу - «Основы ленинизма». То есть, - набор догматов. И уже в 30-х будут говорить о  сталинизме, как продолжении дела Ленина. Тысячи людей будут читать это и верить, или делать вид, что верят.  И он захочет, чтобы весь мир - поверил. 
А пока была борьба. Он организует забастовки рабочих... Экспроприирует деньги...  Иногда сидит в тюрьме... 
Ему было 22, - когда он встречает красивую девушку Като Сванидзе. Она моложе его на несколько лет. И вот - он нашел для себя родную душу. Они обвенчались. Она родила ему сына и умерла в 7-м году от туберкулеза... Снова удар. От их “Бога”? Если бы не их бедность, то она бы не покинула его? Если бы она не умерла, то - он бы не стал таким жестким... Потому что мстил уже и за нее, и за сына Якоба, оставшегося без матери? Он плакал над ее гробом... И вот - кто хочет понять Сталина - должен увидеть его там, у ее гроба. Его мысли и слезы... пусть он их и скрывал.      
Жизнь бедных, отверженных, - она как будто никому не нужна... не только людям, но и Богу? Его нет? Мы просто - неразличимая слизь... и вот  - уходим в землю. И мы должны - бороться за свое право... должны мстить...
Имел ли он право мстить за свою Като? Стоит ли мир его слез. И слез - осиротевшего Якоба. Любой, кто смог бы побывать в его душе и увидеть - плачущего мальчика - вернул бы Богу билет? 
И опять... не нашлось того, кто понял бы его. Кто бы его обнял и прижал к себе. Сказал, что жить все равно стоит, и не ради мести. Грузина, плохо говорящего по-русски... полунищего... да еще “революционера”... А тот, кто говорил о Боге - не утешал его, и таких, как он. Их боялись, не понимали. Кроме  этого, он был занят тем, что проповедовал на службе, что Бог есть любовь... И при этом был рад, что он священник, а не из «подлого сословия». 
Его мог бы утешить – Лев Толстой. Но это было “технически” невозможно. 
Ленин и Сталин знали взгляды Толстого на революционеров. Он инстинктивно, на уровне своей аристократической нравственной интуиции, - видел в них два типа. Одни - идут насилием, и добиваются внешнего успеха. И возможно, - именно они и придут потом к власти. Но - парадокс в том, что они повторяют путь империи. Они взяли у нее путь насилия. Мы добавим, что революция - принесла много нового. Но как часто - за средствами не видно цели. Кто там уже вспомнит в ГУЛАГе - ради чего все начиналось? Ты сидишь за анекдот про Сталина, а начиналось все с того, что крестьяне и рабочие страдали при царе... Вот именно так все выглядит. И ты - точишь зуб на Сталина и большевиков, и  хочешь отомстить уже им, и ты по-своему прав. 
И вот здесь и вспомнишь - про Толстого и про слова Христа о ненасилии и любви. 
История СССР - это история мести. Сначала дворянам и царю... потом – «врагам народа», а потом и самому Сталину, что и сделал уже следующий вождь, Хрущев. 
Все захлебывается - в ответных волнах мести и злобы. 
Без Бога здесь не обойтись. Но и его нельзя превращать в символ, в знамя ненависти. (И снова - Толстой). 
Ленин и Сталин - смеялись над взглядами Толстого. Ну что... это же - “мелкобуржуазный пацифизм и анархия”. Да, у них на все был ярлык. Мы зальем все  кровью. Ленин это делал - больше из соображений книжных и своей возможности влиять на этот мир, на “историю” - посредством партии, которая полностью ему подчинялась, а Сталин – из соображений жизненных, насколько он их понимал. Ленин все делал через партию, а Сталин просто создал огромную систему, замкнутую на себя, как на живое божество.
 
Уже с февраля 17-го года он был в Петрограде и участвовал во всех революционных событиях. Вот, Революция победила. Свобода победила. Стихия... Он радовались и не верил. Советы - казались ему своим органом.. его стихией... За время долгой - и тоже, кстати, повлиявшей на него как повод для “компенсации” от царизма - ссылки в Турухане, он стал более образованным, много читал и уже писал свои статьи. Конечно, они были слабыми, по сравнению с Лениным или Троцким. Но  ничего - со временем, он свое место займет. А потом была победа Октября. Гениальный ход Ленина, в который никто поначалу не верил. Этой гениальности он учился. И снова не верилось, что они  у власти. 
В 17-м году - он встречает Светлану Аллилуеву. Ему сорок, а ей 16-ть... Она дочь грузинского деятеля революции, он помнит ее еще чуть ли не ребенком. Красивая грузинка с чуть полноватыми щеками. Они влюбляются. Тем более что революция освободила все шлюзы, - что мы видим и на примере Ирины. Она рожает ему дочь и сына. А он... любит и издевается над ней. Как будто он спутал, что мстить надо империи, белогвардейцам, а не ей, этой совсем молодой девушке. Но он уже - не мог это все  различить. Он пер своим грузинским напором. 
На самом деле, его отношение к ней - это и есть его настоящее, а не  на словах отношение - к России, к жизни, к себе, она - душа мира. Они постоянно ругались. И это видели их дети. 
Так - круг борьбы был закольцован. 

   
Как его воспринимала она? 
 
В 25 году в Париже умер ее отец. На следующий год после смерти Ленина, так им ненавидимого. Он надеялся, что там он его встретит и все ему выскажет? Отец был уже совсем старый и его смерть не была такой страшной, как у многих русских эмигрантов - ведь деньги у него были. И кроме этого, он знал, что у него двое внуков. Правда, Амалия не было рядом. О ней, кстати, ей кто-то из других родственников написал, что она «опустилась» и погибла.      
Отец... он был последнем, что связывало ее с мамой, с прошлым, с собой в детстве. 
А с другой стороны, она думала: “отмучился, ушел из нашего совсем непонятного ему мира”.  И таких непонимающих - было очень много. 
Странно думать, что он  большую часть жизни прожил до революции, а она - до революции родилась. Настолько все здесь изменилось, другая страна. Скажешь  какому-нибудь  подростку, что Ленинград был Петербургом, что Эрмитаж был не музеем, а дворцом императоров... Не поверят. С другой стороны, разве превращение его в музей - не благо?   
А еще повсюду - по крайнее мере, в Москве и Ленинграде, - проводится электричество. У них в Бродах еще слабо, но тоже скоро будет. Строятся заводы - пусть и не очень еще активно в это время, дороги, школы, детские сады. И все это - для крестьян и рабочих. Они - “хозяева”. Не в том смысле, что всем руководят, а в том смысле, что для них это все создается. В какой-то мере, они могут и руководить этим, участвуют в процессе. Гражданская кончилась... мир... Политика НЭПа давала свои результаты, хотя в мире в целом нарастал экономический кризис, но об  этом больше политики и экономисты думали, а не Ира. Выстраивался - особенно в столицах - мир некоторого благополучия и стабильности.   
И вот когда - вчерашний крестьянин, такой, как ее Саша - это все видел, то для него это и был “социализм”. И он верил в него относительно легко и сильно. А  коммунизм - это что-то в будущем, что сделает его жизнь еще лучше. Страх в это время еще не был главным в этой вере. 
 
А что касается Сталина, то он вошел в ее жизнь, как почти и у всех. О нем - среди других лидеров - писали газеты. Потому что он был генеральным секретарём партии, правда, в начале эта должность - не играла такой роли, как позднее. 
Она помнила - шок Саши после смерти Ленина... Она даже боялась за его здоровье. И так чувствовали себя все коммунисты. Он так относительно неожиданно и рано ушел. Что же это такое... «Враги социализма» издевались над ними, говоря, что они не могут без вождя. 
Партия, толпа должна породить нового Мага. Но кто это будет? Или - всем будет Политбюро? 
Думали на Троцкого. Ведь именно он делал с Лениным революцию в Октябре. И это все знали, и он сам писал об этом в своих многочисленных статьях и книгах. Хотя он ей не очень-то и нравился. В очках, с истеричным голосом. Очень много расстрелявший белогвардейцев, да и красноармейцев, которые дезертировали, - тоже. 
Да все они казались ей на одно лицо... Это ее Саша мог их различить. Газеты постоянно писали: товарищ Бухарин... Каменев... Зиновьев... Все они - были книжниками, верили в Маркса. Но если у Ленина и Троцкого - был при этом какой-то талант мысли и организатора, то у них он был явно слабее. Пустышки... 
А могла ли вождем стать женщина? Об этом Ира тоже думала. Большевики сделали очень много для равноправия. Также был радикально упрощен развод. Это была реакция на жесткость в этом плане до революции. Могла бы быть - Крупская, как жена Ленина... Или - знаменитая советская феминистка - Коллонтай, которая писала книги о том, что в браке мужчина часто тиранит жену, в том числе и в СССР. И боролась с этим. Но... все это было ограниченно, было “городским”. Какой там феминизм, если большая часть населения - все еще крестьяне, и далеко еще не все грамотные. Представить, что новым вождем будет женщина - невозможно. Да и какая это будет женщина, если она будет “как Ленин”? 
Сталин появляется в ее сознании, как что-то еще хуже, чем все остальные вожди.  Худший среди худших? В фотографиях 25-26 годов -  он никогда не в костюме, как другие лидеры партии, а в своем военном френче... Он собирается все время воевать? Усы - закрывают лицо, оно еще и рябое. Может, для этого он их и носит? Серый... невзрачный... Еще Саша, который бывал на съезде и пленуме, говорит о грузинском акценте Сталина, над которым многие, - в том числе и Троцкий, - посмеиваются. Также всем в Кремле известно, что его жена Аллилуева - очень молодая красивая грузинка, родившая ему двух детей - страдает от его измен и издевательств. “Бедная - думает Ира с улыбкой, - а какая у нее красивая  и религиозная фамилия”.      
Однако именно Сталин - хитрыми ходами, союзом то  с одними, то с другими и  - побеждает в конкуренции. Его главный соперник - Троцкий. И вот уже в 27 году - на десятилетие Октября - он лишен всех своих постов в партии и правительстве. Газеты пишут о том, что Троцкий - «враг народа».   
Почему Сталин победил? За него встало партийное большинство. Во многом, потому что он сам его, будучи генеральным секретарем, - сформировал. Но многие коммунисты и правда его поддержали. Вот и ее Саша - сначала симпатизировал Троцкому, но потом перешел на его сторону, причем он сделал это добровольно, ведь шли еще 26-27 года. Что он видел в Сталине? Стабильность... нежелание много и не по делу говорить, как все другие вожди, особенно Троцкий. Все они плели словеса... А Сталин сильнее верит в социализм, чем все они, словоблуды. В нем была нутряная вера в социализм и пролетариат. 
А связано это было с одним - он вышел из гущи, из народа. Все они - и Троцкий, и Бухарин, и Каменев и Зиновьев, а уж тем более Ленин, - были либо вообще из дворян, либо - слишком много просидели в эмиграции. Сталин же не оторвался от почвы, и очень долго сидел в сибирской ссылке. От массы... От толпы... 
Они все были абстрактными, а он был очень конкретным. Он был  уверен в своей победе, потому что видел, что именно он ближе к людям. И он ревновал к их славе и претензиям, в первую очередь, к Троцкому. 
Он был в этой своей серости и невзрачности, с рябым лицом и даже с грузинским акцентом - плоть от плоти - русской толпы начала нашего века. Он был ее - гомункулусом. Воплотившимся кошмаром. Демиургом. Франкенштейном.   
В нем толпа увидела - свое отражение. Не в Ленине и не в Троцком. А в Сталине. Это была какая-то жуткая мистика. И увидев это отражение, - она могла только, замереть от ужаса, отдаться. Понимая, что она гибнет, но - другого выхода нету. Именно с ним она пройдет свой путь. Она его создала, так же как и он будет создавать ее. Они вместе друг друга творили. Она - полу-грамотная, верящая в чих, - его породила. 
Их отношения - были не политикой, а браком. Это была любовь... которая всю страну - и даже весь мир - может погубить. И поэтому люди так легко погибали и убивали во имя Сталина уже в 30 годы. Жуткая любовь, что двигала континенты и которой весь мир испугался. 
Именно поэтому позднее старшее поколение и воспринимали его время - как  что-то настоящее, для всего мира. Конечно, ведь он умер. И что делать дальше? Без него? Никто не может его заменить...  Все, кто приходил потом на его место, - кажутся предателями, жалкой тенью. Наконец, рушится весь Союз, и это неудивительно, потому что его уже давно нету.   
Русский народ нашел себе прекрасного принца. Но он оказался больше похож на лягушку - невзрачный и жуткий, косноязычный. 
Брак был заключен. И надо было пройти этот путь до конца. 
В 30-е годы Сталин напишет Краткую историю ВКП(б) (эту книгу все должны были знать чуть ли не наизусть) - скрывшись за коллективом авторов, анонимно, - и в ней  будет написано, что Троцкий проиграл Сталину по одной причине - потому что был оторван от народа. И далее: как Геракл победил Антея, потому что оторвал того от земли, в близости с которой и заключалась сила Антея. Вот такая забавная ссылка на античных героев.
Ира думала: «да... Сталин - порождение русской земли...» И от этого ей было грустно.   
И еще она вспомнила другой миф. Тех самых титанов... Титан - страшное, уродливое существо, и, в то же время, сильное. И в богов он особо не верил, полагаясь на внешнюю силу. Сталин и был титаном. Он оказался востребованным. Другие не подошли - именно потому, что не были настоящими титанами, а лишь претендовали. Пришло время титанов. 
Его породил наш народ. С его добром и злом. С его верой и отчаянием. Народ хотел, чтобы его повели к вершинам и бросили, сделали великим и унизили.   
В зеркале Сталина - мы будем себя узнавать. Мы будем взрослеть. Пройдем путь веры в «социализм».   

Странная встреча

 
Летом 27 года они всей семьей часто ездили в Москву. Это был год десятилетия Октября. Было много партийных мероприятий, на которых говорили о юбилее, хотя главное будет в ноябре. Уже десять лет прошло. В это не верилось. А как западные страны были раздосадованы, так что отношения с ними до сих были сложными. 
Москва строилась, менялась, пусть это и было часто связано с желанием показать всему «капиталистическому миру» - столицу страны Советов. Еще большее число храмов было закрыто. По вечерам везде ярко горел электрический свет. Наташа и Дима так радовались этому зрелищу. Дети выросли в чудесных маленьких людей, задающих вопросы. Особенно ее радовала 5-летняя Наташа. 
Однажды Ира увидела Сталина. Для нее это было в первый раз. Саша взял ее на партийную конференцию. Она тоже была посвящена десятилетию Октября. Все было торжественно. Сначала говорили Бухарин, Зиновьев, Каменев, Калинин... Все “критиковали” - то есть проклинали на чем свет стоит, - Троцкого. А Сталин сидел среди всех других, не особенно выделяясь. Курил свою трубку и смотрел в бумаги. И вот, в конце он вышел на трибуну и сказал, с довольно большим акцентом (а ведь газеты его не передают): “я согласен со всеми выступавшими... с Троцким нам не по пути... и я рад, что наш народ выбрал правильный ленинский путь...”
Казалось бы, - что он такого сказал? Ира все это читала в газетах. Но и она почувствовала - мощный тектонический толчок. Это и была энергия народа, земли, такой, какой она на самом деле была... Все вскочили с мест, зааплодировали, закричали: «слава великому Сталину!» Хотя тогда его культ еще только зарождался. Они, в основном, делали это добровольно. 
И вот...  Ире тоже  так захотела встать и крикнуть. Слиться с другими... Как же одиноки все люди, и поэтому им хочется - быть вместе. Разве Сталин виноват, что именно в нем они нашли это свое вместе. И он сам, такой одинокий, раз он постоянно издевается над женой и  детьми. Диктатура одинокого человека.
Как хочется его убрать, и в то же время, - полюбить, пожалеть. И все эта его борьба с Троцким - такая жалкая, мальчишеская. А ведь страна тоже  это все повторяет. Можно подумать, что мы виноваты, что Троцкий казался умнее Сталина, и что нам нечем больше  заняться, как воевать с ним.
Ира говорит Саше: 
       - Познакомь  меня с ним. 
Тот удивляется. 
– Ты уверена? 
– Да...
Саша и сам с ним едва знаком.  Но  Сталин уже давно заметил ее. Ясно, что она чья-то жена. Но он чувствует в этой красивой молодой русской женщине, явно матери, - что-то слишком глубокое, потустороннее всему тому, что здесь происходит. И он сам, - отодвигая других, - продвигается к ним. Он еле вспоминает его фамилию. Соколов... 
– Товарищ Сталин... Это моя жена, Ирина. 
Они жмут друг другу руки. 
И вдруг она говорит:
– Знаете... У нас дочь Наташа. И мы с ней недавно в Москве купили три чудесных голубых шарика. Жаль, что я сегодня не взяла, а то бы вам подарила.
Саша  в ужасе смотрит на нее. Сталин хмурится.... Она сумасшедшая? Она враг, провокатор? Троцкистка? Сталин и шарики! Да, отлично бы смотрелось. 
– Вы хотите сказать о недостатках легкой промышленности? 
– Нет... просто шарики бы подарила. 
– Спасибо. 
И он от них отходит. Думая, это какая-то параллельная реальность. Дети... шарики... лето... О которой он уже давно не помнит. Которую он давно в себе убил. Так и до Бога можно добраться.   
Сталин потом будет думать, что все это сон, ведь и правда похоже. Ну а Саша смотрел на нее в отчаянии и выводил из зала.
 
 
Сталин летит на воздушных шариках
 
Что-то прорвалось. 
Какая-то мощная сила. 
Которую он раньше отрицал. 
Убивал ее в себе и в других.
И вот - с этой Ириной Соколовой она “пошла”. 
И деле не в ней как в женщине, а в чем-то другом. 
В ком-то другом. 
В тех ангелах, что есть в кремлевских соборах, на которых он все время смотрел и как будто не видел. 
И вот - в ней. 
Дело в русской земле. 
И в русском небе.   
По которым они ходят и не замечают. 
А ведь русский народ все время ее почитал, как и небо, и солнце. 
А мы ходим по ней и видим его наверху. 
И говорим о троцкистах и о “построении социализма в одной отдельно взятой стране”... 
О показателях промышленности и сельского хозяйства. 
О мировой ситуации, о борьбе с “миром капитала”. 
И вот - эта Ира обрушила это все своими шариками. 
Это то, что русский народ называет словом «Бог».
Который и сотворил эту землю и небо.
Русский - часто раскольник - вообще может не ходит в церковь, чем мы и пользуемся. 
Но в этого своего Бога он все равно верит. 
Точнее, он в него не верит, это тоже внешнее слово, а просто живет с ним.   
Он по-своему решает, - как с ним общаться. 
Но - поймем ли мы его - если не поймем его Бога. 
Мы произносим тысячи слов, спорим. 
И все протоколируем... ... 
Но что если все это - пыль.
Маркс... Энгельс.... “Каутский”... Ленин... Сталин... Троцкий... 
Пыль... 
Которая завтра забудется, будет стерта. 
А вот эта земля - будет стоять,  и это небо, и ангелы в соборе, и эта Ира, и Троица Рублева... 
Что более весомо - рублевская Троица или Маркс? 
Русский человек может молиться своему Богу по-всякому.   
И в церкви, и сам. 
Он может молиться ему, - просто сажая  в поле пшеницу.
Да еще и вместе со своим сыном.
Или – с молодой женой. 
Для него и это молитва. 
Он может молиться ему, - слушая кречета, чем он и занимался на охоте.   
Или - любя свою жену.
Или - своими детьми, любуясь чуду Божию, воспитывая. 
Так он молился... просто жил со своим Богом... 
Который - везде был... 
И везде есть? 
И так было тысячелетие. Может, и больше, еще до христианства. А при нем это оформилось, обрело новые символы. 
А мы тут приехали - из-за границы со своими умными книгами. 
Со своей историей и прогрессом, со своими “капитализмом” и “социализмом”. 
А особенно - Ленин и Троцкий. Они - самые чужие. 
Да, мы помогаем этому русскому человеку,  - перестать служить господам, зажить более счастливо.   
Он в нас поверил. 
Но - не более того. 
Он все равно живет-молиться своему Богу. 
И не нужно ему мешать. 
 
И так он - летал на воздушных шариках. 
Которые подарила ему дочка этой Иры. 
Все это было во сне.   
Но эти сны были интереснее, чем реальность, в которой он продолжал бороться с «троцкизмом».   
Так он познавал великое русское небо. 
Развивалась советская авиация, но что она могла дать, если у тебя есть воздушные шарики от Ирины и ее дочки. 
Как хорошо смотреть на все сверху. 
Как здесь все строго  и красиво.
Вот с ним рядом - орлы и чайки. 
Они кричат. 
И ты кричишь вместе с ними. 
Не можешь не кричать. 
Не быть с ними вместе. 
И это тоже - молитва русскому Богу. 
Русские цари писали книги об охоте на кречетов, они все понимали. 
Бог здесь, в небе - совсем рядом. 
Он - тишина.
Тишина русской земли  и неба. 
Он - не фантазия  эксплуататоров, как написано в немецких книгах. 
И не ректор духовной семинарии, который сажал Сталина на горох. 
Он совсем другой. 
Настоящий. 
И вот Сталин видел сверху - русскую землю...
Не советскую... а русскую... 
Русских людей. 
Которые работали на земле. 
И любили друг друга...
И рожали детей... 
Все это было и будет. 
И больше ничего. 
Не надо только этому мешать. 
Земля грустит. 
Потому что - эта светлая грусть земли и есть ее молитва небу. 
В этих своих полетах он видел - счастливую землю.   
А еще - своих врагов, что и неудивительно.   
Троцкого. 
И даже расстрелянного Николая. 
И они ему улыбались. 
Видел и Ленина. 
И он тоже смеялся...
 
А когда Сталин просыпался, то он шел к своей жене Надежде и говорил ей, что.. любит ее. И что какая же у нее красивая фамилия - Аллилуева... И они делали это. Она удивлялась. Ведь она так привыкла, что они постоянно ругаются... Его словно подменили. А еще он шел к детям и крепко их обнимал. Потому что по-другому не мог. 
 
А Саша... Когда они вернулись из Москвы к себе в дом, то он все ругал и ругал ее. Называл безумной, предателем, говорил, что его вообще объявят «троцкистом».
Но - чем больше он смотрел на нее, тем больше его ругань превращалась во что-то все более спокойное и как будто само себя исчерпавшее. 
– Давайте ужинать, дети голодные, - говорила Ира. 
Как же хорошо было засыпать летом не в городе, тесно, очень тесно обнявшись. До головокружения... 
Она знала, что Сталин уже летит на воздушных шариках. 
 

 
Часть 3. 30-е годы 
 
Москва в 32-м году 
 
30-е годы... Что это вообще такое - жить в 30-годы? Одно дело - СССР, а другое - например, Бразилия или Аргентина... А другое - ЮАР... и Индия, которая была еще частью Британии... И совсем другое дело - Берлин...  Или - Лондон. 
Жить в 30-е годы в Москве, - значит, жить в учебнике по истории России. Несколько параграфов... В которых  написано, что это время - очень важное для СССР, когда было сделано много, потому что с 28-го начинается активная индустриализация, первые пятилетки, когда вся страна была мобилизована... Русский человек становится - чрезвычайно активным, компенсируя время, когда он «сидел на печи», или лежал на диване, как Обломов...   
А еще это время - коллективизации, когда мир с крестьянами времен НЭПа был окончен, и партия, город  - начал новое наступление. Создаются колхозы - цель которых полностью подчинить себе деревню, привести ее - в жесткое подчинение промышленности. 
А еще - репрессий ,обрушившихся на “врагов народа”.   
Жить в 30-е годы - значит жить в сознании подростков, которые читают и проклинают учебник по истории России. Ну что они там, так много всего у них там, еще и репрессии. 
Жить в 30-е года - значит жить в черно-белых фото.... Хотя были и цветные, но они очень дороги.
Жить в 30-е годы - значит, жить в черно-белой хронике, где все герои - ходят быстро-быстро и  нам их так жалко. Жить в фильме Чарли Чаплина. 
Все они такие жалкие, несерьезные какие-то - как Чаплин... И Гитлер такой, и Сталин, и Вильсон. 
И так хочется  - освободить их от этого плены черно-белых фото  и хроники. 
И  мы не думаем, что и мы будем во что-то - в какие-то носители, пусть они и лучше, - заключены. 
Для наших потомков - и мы будем жалкими. 
И нас им тоже захочется освободить - из учебника истории и из носителей. 
Таково неуловимее и страшное время... 
 
А как насчет реальных людей?
Не заключенных в учебники для страдающих подростков. 
В жесткую структуру, в цифры и в “основные тенденции эпохи”? 
Что будет, если мы перестанем их насиловать? 
 
Соколовы переехали в Москву несколько лет назад. Почему Ира согласилась? В 32 году ей было 33, а мужу - 35. Время расцвета, в том числе и по тем временам. Она была цветущей мамой двух детей, в которых и видела смысл своей жизни. Любящая мужа... И он тоже ее любил. Пусть он и оставался “жестким коммунистом”, и еще больше, чем раньше. Что могло приводить к недопониманию... Но тем сильнее были их чувства. И  разве они были виноваты - что при этом должны были жить в учебнике по истории России, который читают скучающий подросток будущего? Они так себя не чувствовали. И это и было для них правдой. 
И вот однажды ему предложили - перевестись в Москву, на партийную работу... Он согласился. Их дом под Бродами остался - вместе с очень небольшим участком земли. Власти Брод пошли ему навстречу - и созданный колхоз не поглотил. Хотя - мог. Но - статус Саши стал высоким. Вообще все это место так и называлось - Сад Акимовых - на картах, хотя она сама взяла его фамилию, но им обоим было приятно, что ее девичья фамилия - вот так сохранилась. Все это было связано с ее отцом и мамой - с ее дореволюционным миром, по которому она скучала и в то же время и нет (потому что новый мир был в том числе и ее). Больше  - по маме. Позднее - будет даже табличка на дороге. Для нее - мама и Саша и Дима и Наташа, их сад, - важнее  истории, важнее «30-х годов».  Кашель у Наташи - был важнее, чем все остальное. 
Почему она согласилась? 
Ну - сыграли роль и амбиции мужа... И она как бы сама с ними сливалась. И потом - дом и сад все равно оставался и туда всегда можно было вернуться, что они и делали летом.      
А Москва в 30-е и правда - бурлила. И была не черно-белой, с мельтешением на экране, а цветной и живой.
А еще - услышав тогда Сталина, она и правда почувствовала - пульс истории. Это ее напугало и, в  то же время, - привлекало. Так бывает. Хотя Сталин был внешне серым, невзрачным, и с грузинским акцентом, и говорил там что-то про Троцкого. Но она почувствовала его силу. Соблазнилась ею? Или решила, что она должна быть рядом с этой страшной силой, чтобы направить ее, облагородить, как она это делала в отношении своего Саши?   
Итак, Москва  бурлила... Она  была мировым городом. Людей стало очень много... По всему городу - ходило невиданное для нее и для ее детей чудо - троллейбус. В первое время они ездили в них просто так. Как же она была рада видеть такие лица у своих детей, вот это важнее, - чем история. Улыбки и смех ее детей.  А еще - рука и поддержка мужа. Как же они любили в это время - особенно в первый год их переезда. Вот для чего - история. Для этих мгновений. Не для Сталина и не для партии, не для пятилеток. 
Нам нужно - ввести пятилетки любви, между мужчиной и женщиной. Между просто всем людьми, между человеком и природой.  Об этом нужно докладывать на съездах и конференциях... Нужно создать - всесоюзную партию любви. Об этом она думала, - просыпаясь после ночи с ним. Саши уже не было. И когда она  видела Диму и Наташу, тут же их обнимала. Димка  - уже  уклонялся. А Наташка - поддавалась, шла. Вот  ради чего она жила... Хотя и знала, что Бог дает это на время... Да... И что? Стирала  обмоченные трусы Наташи,  и радовалась.    
Так вот - как она могла отказать  своим детям в том, чтобы они ездили на троллейбусе, если она и сама улыбалась этому как ребенок. Улыбаться как ребенок. В этом смысл. Она была солнцем у себя в саду, а здесь загорелась еще больше. 
Кроме троллейбусов - можно ходить в кино, особенно если на дворе не зима, и в кинотеатре не холодно... Смотреть советские и реже - западные  фильмы. Чарли Чаплина. Наташа очень его любила, все время смеялась, как только он появлялся на экране - так сразу заливалась  смехом. По школьной успеваемости Наташа была “глупее” Димы, но очень быстро шла на контакт, была легкой и все время смеялась. А Дима был в папу - мрачный и серьезный. Хотя отчасти и в нее. Потому что, в отличие от Наташи, очень хотел познать этот мир и задавал вопросы, читал не только учебники. У Наташи не было проблем с этим миром, он как будто был ей понятен.   
Что еще можно делать в Москве? Есть мороженое... Да, в Бродах тоже - но зачем? Дима, кстати, очень любил мороженое, это была его слабость. И вот ты - сидишь в кино или в кафе, и просто ешь мороженое. В этом смысл. Сидишь и смотришь на людей, на прохожих. И на них смотрят. И Наташа снова смеется, и Ира ее обнимает. Прохожие видят счастливую мать с детьми-подростками... Диме было 11, а Наташе - 9.
Как же она красива, наверняка и муж у нее есть. В этом смысл, а не в съездах и не в его решениях.... А ведь у многих матерей не было мужей, или они погибли на войне. Причем Ира - никогда им не кичилась. 
Сталин хотел сказать всем этим: вот, у нас в СССР - не хуже, чем у капиталистов,  в Париже или Лондоне, где люди тоже - просто ходят в кино и едят мороженое. Не хуже, не хуже, Иосиф Виссарионович. Только у нас одно отличие. За все это нужно “платить” своей душой, своей преданностью Вам. Что невозможно представить в Лондоне и Париже.   .   
А еще в Москве уже строили метро. В  35-м откроют первую станцию. Это тоже - чудо. И сам Сталин со своими детьми - будет иногда в нем тайно кататься. 
Строились заводы.... (Больше, видимо, я ничего на эту тему сказать не могу). 
Саше дали квартиру - недалеко от Арбата, который тоже весь перестраивался. Дом был новый. Это была просторная двухкомнатная квартира. Заезжать в нее из их дома и сада - было поначалу неуютно. Они все, - и Саша тоже, - привыкли к простору природы. Что у тебя земля под ногами и небо над головой... Но Ира взялась за это. Создавать уют дома, мир твоей семьи - вот в чем был ее смысл, тем более что она почти не работала (только иногда давала частные уроки игры на фортепьяно).   
В целом, в СССР и, особенно в Москве, - с жильем была полная... (далее слово не для учебника). Да, квартирный вопрос испортил москвичей. Большинство жило в коммуналках...  И это было еще хорошо - зачастую в казармах, или в землянках. Но при этом у многих все равно был энтузиазм строительства социализма. По другому было невозможно психически выжить в этих условиях. Нужен был допинг веры в светлое будущее. Вся страна была в раже, в напряжении, под «наркотиком» газет и радио... И люди словно не замечали, что происходит не в будущем, а сейчас, не могли остановиться и посмотреть на себя и свою жизнь. Так ведь проще было жертвовать - свою жизнь и энергию. Гонка... Гонка... А когда после смерти Сталина пришел новый руководитель, - то пришло похмелье, и все увидели свою жизнь, и зависимость от газет и радио. 
С другой стороны, энтузиазм, не мешал советским людям буквально биться за жилье, за каждый метр. Всех дворян и купцов уже давно выгнали... И вот - пошли доносы на соседей, что они - враги народа, - чтобы занять их место. Это и есть “социализм”. А капитализм - это когда ты просто можешь или не можешь купить квартиру. Но когда тебя все-таки, - не убивают за нее. А если убивают, - то это называется «преступление». 
Ире было жалко этих людей. 
Она создавала уют. Ясно, что она стала частью “партийной элиты”. Она иногда встречались с женами других «аппаратчиков», и они делились новостями. И она - ходила в особый магазин для чиновников. Но нередко и просто на обычный рынок. Домработницы у них не было. Ира думала: “вот это и есть их равенство?” И ведь понятно, что даже за тот невысокий статус, который был у ее Саши, - другие будут бороться до крови, что уже и начало происходить.
Сталин все это видел, хотя про него все говорили, - особенно спустя десятилетия, когда и СССР уже не было, так что каждый уже мог создавать свой миф, - что сам он ходит в простой одежде, и не имеет больших денег. Конечно... Зачем ему богатство, если он владеет СССР и всеми советскими гражданами, не только их телами, но и душами. По крайне мере, он в этом уверен, и все его приближенные так ему говорят. И вся страна тоже. О нем фильмы и книги... О нем портреты в школах и памятники на улицах (так что потом везде на них натыкались и не знали, куда их девать). Он - божок Советского Союза. Гуру. И тем сильнее, чем внешне неприметнее. Если Гитлер внешне гремел и “соответствовал”, кося под “истинного арийца”, то у Сталина все сложилось в русском стиле - косноязычный, в безиком френче, с вечной трубкой, чем-то похожий на юродивого. Таким его любили.   
Что она могла противопоставить этому? Создавать уют. Достала курицу на рынке... Приготовила ее на газовой плите. А если Наташа дома, - то еще и вместе с ней. Учила ее все это делать.  Блин.... Какое же это счастье. Что у них есть дочь и они могут вместо это делать. А вечером Саша придет и поест. А Дима... как всегда, состоит недовольную рожу. Но все равно скажет “спасибо”. Ради этого счастья - и идет история, ради него и строится их социализм.   
Стала ли она при этом “вещисткой”? Между прочим, очень многие советские фильмы в то время показывают “буржуазных перерожденцев”, - членов семей партии, которые видели смысл только в “обогащении” (об этом же говорилось и на съездах). И очень часто - это женщина.... ооо... Вот тебе и советское равноправие. От женщины все соблазны. Очень часто в этих фильмах - именно женщины соблазняют ученого, военного, чтобы они забыли свое служение ради внешнего благополучия. Брак вообще на очень большом подозрении. Так повелось со времен революционной партии. Какой брак, если скоро революция? Сталин  никак не отмечал день регистрации с Аллилуевой, у них не было «свадьбы». Все силы нужно переводить на строительство новой страны. И вот - женщины часто напоминали мужчинам о “буржуазных ценностях”. Брак тоже долго таким считался. И только при Сталине, - когда «наелись свободы», стали говорить о «советском браке» и что его, все-таки, надо укреплять. 
И вот, она в это время - жила своим браком. И любила. Она была женщиной. Была  красотой. Была любовью, который отбрасывал круг света. Перед Богом и людьми. Она просто - была, присутствовала. И этого достаточно, ничего больше “строить”, “возводить” не нужно. Все и так уже здесь. Если только ты способен это почувствовать. 
И все, кто видел ее на улице - это понимали, при том, что было много более молодых девушек - дочерей чиновников, “золотой молодежи” того времени.
Вот что такое - 30-е годы. Которые не запишешь в учебники, в цифры, в графики. И которые не сможешь прочитать накануне экзамена и потом забыть. Это - не история. А люди. Человек.   
А «вещизма» в ней не было. Через мир уюта, еды, иногда с Сашей вина, - она просто любила своих близких и немного - саму себя. Вино вечером с ним - вот еще в чем смысл и благодарность Богу. А дети все не могут заснуть, и ты уже ругаешься на них... 
И еще важный момент. Она не была членом партии. Они с Сашей об этом не говорили, он немного боялся такого разговора. И это при том, что он искренне верил. Но он не мог не видеть, что все становятся членами партии - из совсем других соображений. Ради карьеры и из-за страха. Ире это чем-то напоминало наплыв людей в церковь после Константина Великого. И все они называли себя христианами. Толпа - всегда толпа. Что в IV веке, что в XX. Как бы Ленин к этому отнесся? ВКП(б) никогда не была массовой, а ведь именно в его память и идет такой набор - Ленинский. Да ладно... У Саши “не было времени” думать об этом. Как бы то ни было, то, что она не в партии - их обоих устраивало. (Маяковский, например, тоже не был членом партии.) Главное, чтобы их с Сашей потом не обвинили как “буржуазного перерожденца”. По сути, он нарушал негласные правила. А конкуренция была огромной. Желающих поменять свою комнату на их квартиру и место в магазине - было очень много... Вот так там все и работало. И привело потом к взрыву. Но они не хотели об этом думать. Почему к ним не было претензий? Может быть, та странная встреча со Сталиным в 27 году, - все-таки, - дала свои плоды? Русское государство - всегда как китайская стена - неприступно. А уж тем более - Советское.      
Иногда Дима приходил со школы и спрашивал ее: 
– Почему во всех газетах говорят о врагах народа? И что их всех надо уничтожить? И у нас учителя тоже это говорят. 
Она улыбалась. Садилась за пианино. И играла Баха. 
Он привык к таким ответам мамы. Какая же она у него красивая ... и умная... 
Ему казалось, что она была сильнее, чем та бездна, что открывалась вокруг.   
 
 
Дима и Бесконечность       

 
Здесь нужно сказать, что если Наташа у  нее ничего особо не спрашивала, - ей как будто и так было понятно, то Дима - будучи мальчиком,- все хотел знать, и чтобы ему это сказали словами. 
Но ситуация была неопределенной. Дима видел, что мама многое понимает по-другому, чем папа. При этом они очень любят друг друга. В детстве  казалось, что так у всех родителей. Но сейчас он видел, что нет. У кого-то вообще не было отцов, или отношения родителей  были совсем другими.   
В целом Дима был согласен с отцом, с его верой в коммунизм. И тоже верил в него...  даже сильнее. Что такое «коммунизм»? Это состояние, где все люди на планете - равны, где нету буржуев  и царей, нету дворян. Он читал об этом в детских книгах Аркадия Гайдара. 
Но он видел, что газеты все больше пишут о «врагах народа», «троцкистах».  Троцкий сидел там в своей Мексике и - воевал против нашей Советской Родины... Наверняка, он продался капиталистам в США. И что все бывшие враги - каялись в своих грехах против партии. Можно ли им верить? 
Но ему было  странно, что папа молчит об этом. Словно он сам не хочет думать на эту тему, “разворачиваться” к ней. Он занят своей партийной работой. А еще он проводит с нами время, за что он был ему благодарен. 
Но вопросы оставались...   
Человек - это существо, которое спрашивает. И вот, чем больше Дима взрослел, тем больше думал о том, как его мама ответила бы на эти вопросы. Такая родная... всегда заботящаяся о них... Как он был рад, что она не отдает их в детсад и тем более в интернат и даже не заводит домработницу, - в отличие от того, что делали с детьми очень многие в Москве (в том числе и сам Сталин). Он вдруг понял, как же ему важен мир, - в котором они вместе живут... Пусть он и досаждает иногда родителям, или ссорится - с этой противной Наташкой... но все равно ее любит. И вдруг  он почувствовал, - что это и  есть ее ответ на его вопросы. И понял, что она не член партии. 
Она что - и не коммунистка? Он вроде и раньше это знал, но стал больше осознавать... Но ведь, - как его  назвал Сталин, - величайший советский  поэт Маяковский - тоже не был в партии, но при этом был коммунистом. Как они в школе любили его стихи “лесенкой”... Старшее поколение бывших купцов и кулаков - его ненавидело, а они - пионеры - обожали. Он много его читал, и знал наизусть. И то, что они были не как у Пушкина, а такие вот «перпендикулярные», - это ведь классно. Словно они сами своей формой - обращены в великое наступающее будущее, которое они строят с товарищем Сталиным. И построим. Мы - во времени... мы в истории... 
“Я знаю -  город  будет,  я знаю - саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть”. 
Он в это верил. А мы уже это делаем. И вся страна делает. 
А с другой стороны, - в партию он так и не вступил. И вот - в 30-м году - он кончает с собой. Говорили, что из-за того, что у него были проблемы с женщинами. Вот опять - женщины со своими “буржуазными предрассудками” во всем виноваты, портят всю картину. Запутался поэт, наверное, в этих женских делах. 
Но как же так.. Именно с  30-го года - мы вступаем в «социализм», в «землю обетованную», а он - не с нами. 
А что если на самом деле - и ему не нравилось то, что он видел? 
И ведь был еще один поэт... Сергей Есенин, которого ругали за то, что он “кулацкий”, - его мало, но издавали. И стихи у него больше похожи на Пушкина, чем у Маяковского. Его девочки в школе очень любили. И Есенин тоже - покончил с собой, еще раньше - в 25-м. О нем всегда говорили, что он хотя и талантливый, но никогда не мог - из-за своей классовой позиции, - принять нашу власть до конца. 
Из-за своих вопросов Дима даже стал его читать. И понял, что не такой уж он и страшный. Наоборот, он писал очень красивые стихи. О любви... о чувстве гибели (своей или страны тоже?)... о том, что он не вылезает из кабаков... И все же - он очень любит жизнь. В одном стихе он писал: “схороните меня в русской рубашке под иконами умирать”. Что это все значит? Может, он так писал от отчаяния и одиночества? Иконы... это что-то - кулацкое и поповское. Как в это можно верить? Советский человек умирает не под иконами, а под красным знаменем и под красной звездой. А еще - его часто сжигают в крематории. Это - прогрессивное отношение к смерти, и оно становилось все более популярным. 
Как можно верить в бога, - если все ученые давно доказали его отсутствие? Его нету. Об этом писали Маркс и Энгельс, Фейербах и Дарвин. А главное - наши  родные вожди Ленин и товарищ Сталин.
Все эти вопросы мучили, так что он иногда даже не спал. И он почему-то понял, что только мать ответит на них. На дворе 34 год, ему было 14, он был наивным подростком и не понимал, что мать может что-то скрывать от него. Из любви к отцу и главное - из страха за него. Но они оба сейчас поняли, что скрывать больше нельзя. Что им обоим не уйти от его вопроса. Стояла осень, они были в городе. Отец был на работе. 
Он снова спросил ее - о “врагах народа”, которые мешают строить социализм. Но в этом вопросе было и все остальное, что его терзало.  Она посмотрела на него... и приобняла правой рукой... 
– Нету никакой истории, Димочка. Никакого перехода от капитализма к социализму.   
– А что есть?    
– Есть я и ты...  есть  Наташка и папа... и мы все просто любим друг друга. А еще - как ты помнишь по нашему саду, - есть небо и земля. Есть осень с ее падающими листьями... зима  с ее чистым белым снегом... весна, в которую все воскресает...  лето с его теплом... Солнце, россыпь звезд по ночам. И все это вместе - и есть Бог. Которого не нужно доказывать, мы и так в нем живем. И всегда так было. И будет. А газета “Правда”, которые читают  все советские люди, - об этом, к сожалению, не пишет. Хотя это самая что ни  на есть правда. 
Что это такое? 
Что это все значит? 
Почему все так просто?
И ведь именно так он и думал всегда, а она сказала это своими чудными словами. Словно из другого мира. Может и отец тоже так чувствует, но никогда не сможет сказать?   
Мама...мама...  как я тебя люблю... 
Ему сейчас так хотелось - защищать  ее от врагов, умереть за нее. Какая же она красивая и умная... И ведь и правда - вот это все, что они переживают вместе, и небо и земля и их сад, - и можно назвать  словом “Бог”. 
Он  стал все видеть ее глазами, а не глазами отца, как раньше. У него все время в голове были слова: все это и есть Бог, как бы сказала мама. Бог - это не попы и кулаки, не царь. А что-то другое. То, что касается тебя. И он всегда это чувствовал, но - газеты и книги не  давали ему слов... языка для этого чувства...   
Это было мучительно, и  так сладко. Так пробуждалась его душа.
Это было похоже - на разрыв тектонических плит. Так Бог рождался в его душе. Спасибо тебе, мама, за это. Он боялся, что сойдет с ума. Иногда он не спал по ночам и его глаза закрылись потом на уроках - к удивлению друзей. 
Ему казалось, что у него в груди - что-то разбивается, рушится. Что вся земля - в миг лишается своей коры и все обнажается до ядра. Вот что было в его груди. 
Так рождался Бог. И так умирала прежняя оболочка Димы.   
А однажды по радио передавали фуги и мессы Баха. Играл орган... пел хор... 
Саша тоже слушал и сказал Ире: 
– Красиво, да? 
– Да...   
Они не видели сейчас своего сына Диму. Который  плакал, ревел, - так что он ушел в детскую  комнату, хорошо, что Наташи не было. Вот так он впервые - молился. И ему казалось, что эта сила сама его нашла и вот - выходила из него.  И как же он благодарен маме. 
Вот оно - дно, основание мира. 
Оно есть. 
Он есть. 
И все религии понимают его по-своему.  Но говорят о нем. Поют его, как пел Бах. Как может наше советское радио передавать эту музыку? Ведь это все равно что - передавать Бога. 
Он есть. И ему можно молиться. Говорить ему слова и слушать его ответ. 
Он есть? 
Да... 
Он есть. 
Это и чувствовал бедный Есенин. Он умер от того, что люди в нашей стране - живут без него. Есенин умер - от этого отсутствия воздуха. И Маяковский, может быть,  - тоже, пусть он и был другим человеком. Но и он - по-своему молился Богу, своими стихами, ведь он поэт.      
И Дима все вспоминал, как в далеком  детстве они с Наташей и с мамой, без отца - ездили в тот собор Владимирской Богоматери - в Бологое. Собор был древним и икона тоже. Мама говорила: “смотрите на ее нее, на ее лик...” И правда - какая чудесная у нее улыбка. Чем-то мамина улыбка на нее похожа?
Вот ради этой улыбки Богородицы, которая все о тебе знает - и можно жить. Молясь ей... и  ее улыбке...и ее Сыну - такому чистому. 
Собор  давно закрыли и икона там стоит и пылится. 
Вы думаете - что и “поповский” Бог  там пылится? 
Он ходил по Москве и видел закрытые храмы. Раньше он не обращал на  это внимание. Вы ждали, что и Бога там закроете? Он  подходил к каждому зданию и слушал... смотрел... И молился. Как будто - вместе со всеми людьми, которые раньше в него ходили. А их были - миллионы... Они приходили сюда со своей радостью и болью. Благодаря и прося... Моля о помощи... И кто знает, может, и их семье скоро нужна будет помощь? Он видел, что он не один такой. Бывшие священники, монахи, или просто обычные граждане  - тоже там стояли. А еще - по этой же причине - там стояла милиция. Так что он  был вынужден убегать. Он делал это ради родителей, ради мамы... Потому что ему вообще было наплевать на себя и свою жизнь, - если его заберут  за такое. За него. Как можно забрать за него?  И тут он  так ругался на них. 
Проходило время после того разговора с мамой и он уходил в свои мысли, открытия... Уже в своего, а не только в ее Бога? Иногда он делился чем-то с мамой, и она с полуслова его понимала, но и правда - не хотела ему мешать идти своим путем. Говорить об этом с  отцом  было невозможно. Но Диме - может, пока? – это не было обидно. Все же, отец видел, что сын  радуется, а раньше был мрачным из-за  газет и разговоров о «врагах народа». А сейчас - все время улыбался.    
У каждого свой Бог. Это так понятно. И в то же время, - он един. Может быть, само слово “Бог” и означает - что-то глубокое и высокое, что связано лично с каждым, с интимным, с его радостью  и болью, с преодолением его личного страха, и в то же время, - с тем, что есть у всех. Потому что это так нужно всем.   
Он есть. 
И вот сейчас есть. 
И вот сейчас.
И ты его видишь. 
Во всем. 
А главное - в себе.   
И он тебя видит. Знает. И всех на планете знает. И с ним можно говорить. О нем  можно думать, познавать его.
Он знает даже о Кире - очень красивой девочке из параллельного класса, в которую он влюблен, правда, ничего ей не сказал. И она - его часть.   
Неужели и она тоже? 
Да. 
Это было невероятно. 
Мы все с ним связаны, в единое целое, в единое сознание.
Бесконечные тайны... нити... сны... уходящие в прошлое, к нашим потомкам... 
Воспоминания о его детстве... и как будто обо всем человечестве.. Вплоть до динозавров и начала  вселенной. 
Все это - в нем. И в нас. 
И все  это - его любовь к нам и наша любовь к нему. 
Он нас  любит. Но мы забыли эту любовь. Но каждый раз будем открывать ее заново. 
И каждый раз ненавидя другого человека - мы ненавидим и отвергаем его. Как то, что является всем. 
Дима удивлялся: да откуда это все у него внутри? Откуда это растет? Наша страна - отрицает Бесконечность.   
Если бы кто-то из школьных учителей узнал его мысли, со стороны, то сказал бы, что все у него растет от мамы, и от «преступного бездействия» папы, ясно, - чье это скрытое влияние.
Но он бы и не узнал. Фиг им. 
То, что у него в груди -  Бесконечность. Это была его жемчужина. И он будет ее скрывать. 
А с другой стороны, - ее невозможно скрывать, она все равно светится. И так, без слов будет понятно. Как сказано где-то - да светит свет ваш перед людьми.
За это время он многое передумал. 
По сути, вся наша советская культура - сводится просто к предисловию и сноскам.   
Хорошо, поехали.
Открываем Пушкина. В предисловии пишется, что, поскольку он жил в XIX веке и был моден романтизм, то он и упоминает греческих богов - Афину, Муз, и в сносках - объяснения, кто это такие.      
Лишь бы бедные советские школьники - что-нибудь такое не почувствовали. А ведь как он красиво пишет о работе поэта, как о служении богу Апполону. Или - о пророке, которому Бог открыл глаза.   
То же самое - Тютчев... Фет...  В его стихах о природе - ощущение ее как чего-то божественного. И издатели снова все «заковывают» в сноски и в предисловия. 
«Да дайте уже нам подышать полной грудью!», - думал Дима, сейчас по-другому это перечитывая. Тем, как каждый поэт по-своему понимает Бесконечность. Ведь в этом и смысл искусства, а не  в том, чтобы «отражать классовую борьбу». 
А уж что начинается - в предисловиях к Толстому. Комментаторов просто зашкаливает. Ведь один его герой Нехлюдов открывает для себя Евангелие как источник истины. Вот так Толстой находил свою  Бесконечность. 
И тем более у Достоевского. Где в “Идиоте” князь Мышкин пытается любить всех людей, потому что Бог есть любовь... 
Маркс пишет, - а ведь их в школе заставляли читать отрывки из его книг, - что Гегель - идеалист, говорящий о Боге, и все «поставил с головы на ноги». Так же поставили с ног на голову - Декарт, Спиноз, Лейбниц, а раньше - Платон, Сократ...   
А не в отстойнике ли мы?  В болоте, оторванные от того, что всем очевидно? И вот - сидим здесь, отгородившись? Хвалим свое болото?   
А что дала сама советская литература? Если она так вот легко оставила позади - как «реакционную» - европейскую, а по сути, всю мировую культуру? 
“Так закалялась сталь”... 
Роман “Цемент”... 
Ну единственное из чего-то стоящего - Горький. И то, главный его роман не «Мать», а «Жизнь Клима Самгина», который говорит о России до революции. Но и он, - познавая человека в его жизни, - невольно говорил о Бесконечности. 
А сколько русских поэтов было расстреляно. И еще будет? Сколько уехали за границу...
И все, - был убежден Дима, - по одной причине. Они искали свою Бесконечность. Пели ее, славили, как и Пушкин, Фет... 
Нет, - никто не может ее отнять. Даже он сам. Когда будет сомневаться, не чувствовать ее, “сползая” на периферию. Она все равно здесь. 
Бесконечность. 
Бесконечность. 
Какое красивое русское слово.
Нельзя его запретить.   
Бесконечность. 
 
 
Перегрев общества 
 
В 34-м году некий рабочий Николаев убил выстрелом из пистолета главу ленинградского парткома Кирова, у которого было забавное крестьянское отчество Миронович. Убил из ревности к своей жене, которая работала в аппарате Кирова. И Киров, и Николаев - не были виноваты в том, что они находились в истории, в 30-х гг. И тоже потом попали в учебники... А тем более не были виноваты жители города Вятки, где родился Киров - и который после его смерти - переименовали в Киров. Жить в городе Кирове и Кировской области. Ходить в его музей, где принимают в пионеры в память о нем... читать его “книги”... если это можно так назвать (почитайте их...) Вот - в какое пространство загонялись люди. На площади - памятник Кирову, он пыльный и старый, но никто не будет его менять. Люди здесь рождаются и умирают. Ты родился и умер - в Кирове. Словно это какой-то страшный портал. Вся твоя жизнь - это пыльный памятник никому уже непонятному вождю. А ведь то же самое было и с Лениным. И еще где-то и сохраняется. Подростки вообще не в курсе, кто такой Ленин, или что такое Первое мая. Но поселок Первомайское - есть. И улица Ленина в нем есть. Это - советская карма, портал в советское время, и люди в нем полу-живут. 
Таковы были следы Кирова во времени и пространстве. Он был заурядным деятелем партии, хотя поначалу и верил в социализм, но потом - стал таким же, как и многие в то время, амбициозным представителем “элиты”, и довольно близким человеком для Сталина. Он доверял Кирову, мог на него положится,  а в то  время - борьбы за власть, когда он заставлял своих противников каяться, и все равно им не верил, было важно иметь такого человека - во главе Ленинграда.   
Есть версия, что Сталин, несмотря на это,  - сам подстроил это убийство. Но, скорее всего, это не так, это было бы слишком безумно даже для него. Очевидно, что Сталин был в шоке. Какой-то там Николаев из ревности убил главу Ленинграда... Ясно, что он  действовал по-русски, с горяча (сам Сталин на месте Николаева сделал бы все по-другому). У нас все газеты говорят о врагах народа, о том, что есть террористы - при этом понятно, что их нету на самом деле, - и в этой ситуации Николаев делает такое. Это  значит, что люди все еще нас не боятся. Не чувствуют иерархии. (А как же - разговоры о равенстве? Это просто  разговоры.) Киров, можно сказать, - второй после него человек. А тут такое. 
Нужно раз и навсегда  напугать этих людей. До революции были сословия, и это душило. Февраль и большевики это все обрушили, старые сословия отменялись. Но если на Западе вместо них пришла “буржуазия” (средний класс), -  то  что пришло у нас, при том, что мы с ней боролись и ее тоже отменили? Пришел “социальный хаос”. И единственное, что могло его «пронять», привести в чувство, дать  ему структуру - это страх перед партией, государством. Это нужно понять: там, где на Западе была буржуазия, - у нас был страх перед государством и, в конечном итоге, террор. Сложный непрочный симбиоз рабочих, крестьян и партии, организовываенный террором. «социальный кентавр», – сыгравший свою роль и потом быстро распавшийся.
Николаев был почти сразу расстрелян, а также его друзья, как «соучастники заговора».  Он был объявлен - агентом опасной организации «троцкистов». И люди поверили? Должны были верить, в таком состоянии они находились.  Не говорить же правду, - что он “завалил” второго человека в партии из ревности, тем более что она была обоснованной. Это же скандал и показатель слабости. Киров, значит, - просто спал с женой Николаева... В этом была причина? Он был мужчиной, а не большевиком. И Николаев - тоже.  И опять женщина во всем  виновата. Ее - “виновницу всего” - расстреляли уже в 35-м, так же как большинство родственников Николаева.   
Приехавшие на похороны Сталин и другие говорят о заговоре, о врагах народа и о том, что нужно бороться с ними активнее. Вот в таком соотношении были слова и реальность. Слова используются для того, чтобы ее скрыть реальность. Есть газета - и там что-то пишется... И мы как бы за этой газетой спрятались... Вы должны верить в советскую газету, верить в “Правду”. И конечно, слова используются, - чтобы пробудить в  людях ненависть к врагам народа, к “иудушке” Троцкому. Это что-то древнее, восходящее к Ивану Грозному... поэтому Сталин и заставил снять фильм про его опричнину. Но это что-то еще более древнее, первобытное. Когда врагов ели. 
А ведь слово - должно использоваться совсем для другого. Для общения... для любви... для творчества... Для того, чтобы кто-то сказал - «я тебя люблю...» или - «я в тебя верю...» 
Большевики  использовали слова словно они были зомби, которые мимикрируют под людей. Именно такое создается ощущение, когда читаешь эти газеты и выступления. Тебе становится страшно перед лицом этой бездны. Вы там верите в свой социализм, в человека.. в прогресс... И мы тоже. И мы тоже... И потом - набрасываются на живых, чтобы выпить их кровь, высосать их энергию.
Террор расцветает. С 34-го - и до 38-го. По сути, когда на это смотрит современный человек, но, конечно, глубже, чем в учебнике, - то он оказывается в сложной ситуации. Есть следы той эпохи.  Мемуары, цифры... кинохроника - чёрно-белая с быстрым мельтешением фигур, что довольно важно в плане ее образа. И ты понимаешь, что все это - остывавшая лава вулкана, что  там был невозможный перегрев общества. Что там был ад. 
И Ира - и Саша тоже - это все и видели, и чувствовали. 
Это было какое-то страшное единство, постоянно «звенящая струна». Где ты постоянно слушал радио, читал газеты. О новых достижениях, о выполнении плана и перевыполнении, о строительстве заводов, выплавке чугуна.  И одновременно - о новых врагах  народа. И было понятно, что и те, кто их обнаружил тоже могли быть потом расстреляны. Как были расстреляны главы НКВД - сначала Ягода, а потом Ежов. Промышленность строились... создавались города... население уходило из деревень... создавалось колхозы... 
Но все это делалось на крови и через кровь. Почему? Современному россиянину и правда - почти невозможно во все это глядеть. Поэтому он и отгородился от этого учебником и тестом, так ему проще - не помнить, а наоборот, забыть, не знать. Не понимая, что все это было буквально вчера.      
А  на вершине - Сталин, божок, гуру. Каждое слово и даже интонация которого  было приговором - на спасение или гибель, - для людей, групп, семей. А после его смерти - его тут же прокляли, как страшный сон, и забыли. 
Почему все было через кровь... через абсурд насилия, в который превратилась страна?
Все это был очень болезненный рост того самого человека, новой исторической силы, который родился в Феврале и Октябре, на развалинах империи. Он все сокрушил... И построил то, что у него могло выйти из души в то время. И ведь постройка и правда произошла - именно тогда. И то, чем последующие поколения  пользуются: города и заводы, дороги и электростанции. Так этот новый  человек проходил свое детство и юность. Поэтому он и отдал себя в руки чего-то и кого-то чужого. И тот, кто взял его, - удивлялся своей легкой добыче.
Этот новый человек должен был превратится из анонимной, запуганной толпы - в кото-то, кто хотя бы иногда чувствует свободу, превратиться из массы в личность.    
И это происходило... Подспудно, у миллионов людей, по разному. Они могли сомневаться в атеизме, или видеть, что Запад это не «капитализм». Этот процесс  был медленным, но верным. 
Иначе - какой вообще в истории смысл... И есть ли тогда Бог, если этого смысла нету?   
Вот о чем думала Ира. Когда вообще могла думать. 
В эти годы проходят показательные процессы... На них - все те, кто уже давно  покаялись перед партией - снова объявлялись врагами и снова каялись. Страна слышала по радио - голоса Бухарина, Радека, Рыкова, Каменева, Зиновьева. Голос эти были погасшими. А потом - расстрел, в том числе и их семей. Это была кампанейщина. Вот так  Сталин отомстил за их насмешки над ним -  не умевшим писать умные книги грузином, им, очкарикам.   
И  снова - как тогда использовали слова... Бухарин говорил, что мешает строить социализм. Но - имеет ли это слово вообще какой-либо смысл после всего, что сделал Сталин? Газеты - массово  - печатали его “сенсационные признания”, что он был японским шпионом. И все это читали - от Калининграда до Владивостока (и в Алма-Ате и Душанбе тоже, вообще слабо что понимая). 
«Нельзя, - думал Ира, - так издеваться над словами, даже и над вашим “социализмом”. Нельзя так все насиловать - абсурдом, повторением, тупостью. Это будет иметь свои последствия. Душа человека - не шутка, и слово - обращенное к ней - не шутка. Поэты - знают, что такое слово. И пророки тоже. За слово можно умереть. Но Бухарин умер не за слово, он погиб - в свалке террора  и сам виноват».
Верили ли люди этим процессам...
А на самом деле, ясно, что доверие к суду, к  государству, а главное - к другому человеку -  подрывалось. И это все в нас сидит. Мы до сих пор никому не доверяем. Особенно всему “официальному”. Скачано, что это официальная позиция - а мы думаем: «эх... нас не  обманешь, все наоборот». Но и государство таким  нашим отношением  пользуется, знает, что мы не поверим. Так и ходим по кругу, стараясь обхитрить один другого. И в отношениях между людьми, - тоже. А все потому, что слишком много произносили в СССР лишних, не имеющих веса слова и делали вид, что верим.   
В марте 37-го года Сталин делает свой знаменитый доклад о “двурушниках”, - то есть, предателях - в партии. Если раньше врагом был дворянин, поп и буржуй, то теперь очень часто человек, вроде бы вызывающий доверие, с партийным билетом. 
Доверие. 
Доверие. 
Ты не должен никому доверять. Даже себе... А какое это красивое русское слово - доверие. До - верить. Нету никакой веры... никакого Бога... и никакого человека... Есть только враги. 
Почитайте речь Сталина о двурушниках. Да, Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон Бонапарт - завидуют ему! Вот так он - использовал наши с вами человеческие слова. Смеясь, что у него получилось провести этих лохов, обитателей нашей планеты...   
После этой речи - виток террора снова закрутился, уже - как это ясно из его “слов” - и против самих коммунистов. Понятно, что так  они боролись за власть, обновляли поколение старых большевиков новыми, и - просто занимали квартиры и  места в специальных магазинах... Но делали они это очень дико, как орда. А вот в “буржуазной демократии” - людей не «мочили», а просто... избирали новых... 
 
Как Ира и  ее семья жила  в это время? Тем более находясь в Москве и тем более что Саша был партийным чиновником? Конечно, весь этот перегрев они чувствовали. Они жили как в бреду. Саша очень боялся за семью и за себя. Ведь  он был хотя и молодым - ему было 30 с лишним, но он как раз и был большевиком первого призыва - еще с Лениным, которых очень часто арестовывали и расстреливали. Потому что  шло новое поколение - «абсолютных сталинцев», требовавших себе место под солнцем. 
Абсурд был в том, что все сподвижники Ленина - кроме самого Сталина, - оказались врагами. Саше было стыдно за партию... стыдно за Ленина... Ведь он во все это верил, это была его молодость и его жизнь, его любовь к  Ире. И вдруг. В любой момент за тобой могли прийти. И расстрелять за то, что ты - британский шпион. И твоя семья даже  не узнает, где ты лежишь, где ты брошен в яму. И сами они тоже пострадают. Всесоюзная лотерея смерти. Вот во что превратилась страна социализма. На  тебя мог донести сосед или - что чаще - коллега по работе. 
А что если все это неспроста? И так жизнь платит нам за то, что мы сами делали - с буржуями, с дворянами, с царем. Но обвинения, все-таки,  были не такими нелепыми, мы - возвращали им то, что получали наши предки и мы сами. Но в итоге, - те же ямы, и жертвы и среди их семей. Да, мы были  правы. Но не нужно было так лютовать? 
Саша понял, что его душа - не имеет чего-то более прочного. Все “уходило” в страхи и ожидания ареста, в мысли. И так было каждый день. Ничего больше у коммуниста  не было. Наверное, поэтому и все, такие, как он, - вели себя пассивно и не сопротивлялись. Им не хватало чувства перспективы, воздуха. Потому что они  сами планомерно уничтожили перспективу и воздух. 
Единственное, что его спасало - Ира и дети. У них этот воздух был. Он им дышал. И как же каждый раз им было хорошо в эти годы - вместе гулять. И как тесно он держал Наташку за руку. И как сильно они любили с Ирой по ночам. Словно что-то предчувствуя. Наташе - вообще все было все равно... И хотя ей было 15 лет, но она была еще почти девочкой. И она не знала, что на дворе 37  год,  и что Сталин  говорил о двурушниках. Может ли быть что-то важнее - чем то, какое платье ей купит мама, и что ей подарит на день рождения папа. Все, больше для нее ничего не было. 
А Дима – наоборот, все понимал, но выглядел на удивление спокойным. Потому что знал, что время, по сравнению с Бесконечностью, -  преходяще. Он мог бы сказать это отцу, но тот бы еще  не понял. 
Ира же... вмещала в себя все. Она переживала страхи мужа, и радовалась с Наташкой, и понимала, почему так спокоен Дима. 
Она все равно любила эту жизнь... И Бога, который ее дал. И  в 37-м году тоже. Вот такой она была человек. 
Но у них с Сашей была еще мысль, что они не могут не пострадать - когда все  страдают. Словно какое-то чувства вины. Они не могут не пострадать, - потому что они часть этой системы, и пользуются ею. Это воля Бога?  А может, они зря так себя настраивали?    
Как бы то ни было... Когда в декабре 37-го - к ним приехали люди из НКВД  - и с равнодушными лицами сообщили, что Александр Соколов  - арестован (это сделали на работе, так часто бывало), то Ира громко заревела. «Александр Соколов» - это и есть ее любовь, ее Саша... 
Но в глубине души - отлегло. Все, не нужно уже бояться. И он так же себя чувствовал, она знала. Дима - ругался матом и плакал. Наташа ходила по квартире, не понимая, где папа.... 

 
 
Неизвестность 
 
Его забрали и они оказались в неизвестности. А вот он сам - знал, что с ним происходит. Ира плакала и одновременно думала, что вот так со всеми. То, чего все боятся и ждут... боятся и ждут... особенно в Москве... Вот такая у нас страна. Вот во что они превратили город - с соборами, на которых ангелы, что просто улыбаются, парят. 
Она  ходила в отделение НКВД по месту их прописки. Был декабрь - холодно и вьюжно. А  раньше бы они с Сашей любовались снегом и метелью. С  Сашей. С Сашей. А может - его уже и нету. И она одна будет теперь “любоваться” одна. Одна. А зачем?  Она бы лучше - легла в этот снег. Весь мир был  холодным. И само отделение, - а не только его работники,  - тоже. Народу на приеме  было очень много. Вся Россия сидела? Это были родственники, - в основном, женщины, убитые горем, часто некрасивые, - у которых посадили по  уголовным делам, они глухо ругались матом. Здесь же были и такие, как она, жены партийных, они просто молчали.
На второй день она добилась приема. Но работник - взяв дела Саши - она видела эти бумаги - ничего ей не сказал, кроме того, что он арестован. Он очень сильно кашлял. Ира машинально подумала, что  у него температура, и ему нужно обязательно принять лекарства и выпить чай с малиной. Так она делала своим детям. И  для нее это было важнее, чем 37-й год. И чуть не сказала ему. Да какой чай с малиной... Все обрушилось. И дети, кстати, уже и без тебя справятся, смогут сделать тебе чай. Сашу расстреляли... Его уже нет, он лежит в снегу, и ему хорошо, он общается с тем самым, кого не признавал. И говорят они, возможно, - о них, о его семье. И ей тоже пора в  снег. К Саше. И к нему. К ангелам, что в соборе.
Она ревела и требовала сказать, что с ее мужем. По какому делу он обвиняется? Когда будет суд? Враг ли он народа? И боялась, что тот ответит, что ее муж уже в снегу, в яме, а ты дура. Следователь ответил: “Нет, врагом его не объявили. Мы просто проводим проверку по факту сообщенной о нем информации. Это все. Вы можете идти”. Потом крикнул:” Мне конвой позвать?” «Да и зови», - подумала она, и вышла. Таких, как она, было много. Его и правда могли уже расстрелять. Но надежда все равно оставалась. В  моменты ясности она знала, что он живой. Но этих моментов было не так уж много. И, может, это даже и плохо, что живой? Что с ним делают? Как его  пытают? В каком он лагере? Все эти реалии она и раньше представляла, а здесь ей рассказали родственницы других арестованных. Наверное, они по-женски преувеличивали ужасы - но ведь сами-то работники вообще ничего почти не говорили. Те сказали, что ей нужно приходить и узнавать, и однажды все выяснится. Ну и или... 
Она шла домой, не  зная, как будет говорить все детям, хотя и нечего  было говорить. Она вспоминал слова следователя: “врагом... не объявили... проводим проверку по факту сообщенной... информации”. Они засели в ее голове, чтобы потом их вспоминать, видеть в них надежу или - ужас? Вот как они используют слова. Сидят там в своем тартаре, хароны, и говорят на его языке. Какие-то темные магические заклинания, понятные только им. А мы, люди - для другого их  используем. Но, - опускаясь в этот ад, соприкасаясь с ним, мы и сами становимся такими же, мы начинаем понимать язык этих заклинаний. А Саша, - если он жив - вообще пропадет в этом мире? Вот  чего она боялась, - даже больше, чем того, что он уже в снегу. Каким он оттуда придет? Он ли это  будет? Лагерь - это  социальная помойка? Оборотная, темная сторона? В нем - такая толпа, что это вообще невозможно представить. И в эту помойку Сталин всех опускал... все глубже, все ниже... Это на самом деле и создает новое общество, нового человека?    
Да, а началось все с того,  что Маркс пожалел рабочих... Он во  всем виноват. А потом их пожалели Ленин и Сталин. И пошли - социалисты... коммунисты... социал-демократы.. анархисты.. Борьба левых партий против правых... Об этом все время писали газеты. Дима и Наташа делали доклады на эти темы, и Саша им помогал, и они все смеялись, и она тоже. Саша. А  теперь он лежит в снегу. Вот во что все у людей превращается. В борьбу и ненависть. Причем здесь - следователь НКВД, снежная Москва и Маркс? А потом - пройдет несколько десятилетий, и  люди вообще наверняка забудут - из-за чего они расстреливали! Всем будет глубоко по хрену на Маркса  и Ленина...  И вот здесь, в Москве, можно будет громко послать Ленина на три буквы, и ничего тебе за это  не будет. Ира это знает.  Но - люди наверняка найдут, во  имя чего бороться и во имя чего ненавидеть. Скорее всего, во имя Бога и нации - как это было в империи. Ну - а уж Запад будут ненавидеть всегда: то за «капитализм», то за «царство антихриста». А за всеми этими словами - просто жалкая нищета и зависть. Вот так мы и живем.   
А пока мы в 30-х...   
Сталин, - когда все наедятся террора, - снимет главу НКВД Ежова, и все спишет на него. И Ежова тоже расстреляет как врага народа, и поставит нового - Берию. При нем все немного затихнет, станет не  таким явным, заметным. А как же так - у него работал на такой должности враг народа? И предыдущий - Ягода - тоже был враг? А вот так... Утритесь. Вы должны верить его словам,  верить “Правде”, - за которую он прячется. И народ утирался. 
Она хотела одного - уйти в снег. К Саше. К ангелам. К Богу. 
К Саше. К ангелам. К Богу.   
Метель в наступающих сумерках была такой доброй, уютной, она кутала в своих объятиях, и говорила: иди ко мне.... Саша уже со мной... иди ко мне... иди ко мне... иди...            
К Саше. К ангелам. К Богу.
И вдруг - она увидела, что их выселяют из квартиры на Арбате. (А она  хотела бы, чтобы ее выселили к Саше. И она была уверена, что Бог ему все простит, что она его отмолит своей любовью.)  Если бы она могла думать, то поняла, что это  должно было произойти. Да, вот ради такого и писали доносы - есть за что бороться. Вся Россия писала доносы. Сюда вселятся... и будут жить и радоваться. А потом их тоже, наверно - “выселят”. Это и есть “социализм”. Радости и печали, обретения и потери “социалистического  человека”.       
Энкавэдэшники были равнодушны и грубы. На дворе был декабрь, но они даже не спрашивали, есть ли куда им идти. Дима и Наташа были так рады, что она вернулась. Она их обнимала и плакала. Тебе рано еще - в снег. Рано еще. Да и Саша, скорее всего, не там. Скорее всего. Скорее всего. Вот на этих словах они без него и жили. Хотя - как же больно было жить в этой новой реальности. И как велик был соблазн уйти во что-то совсем другое. Где нету языка следователей, который выносит свой приговор, как будто - не только над Сашей, но и над ней, над всем ее миром. Вот в чем была суть, и она, - со временем это чувствовала (часто просыпаясь из-за этого по ночам). Следователь как будто говорил: нету твоего неба и земли... нет твоего  Бога... нету твоего человека, ничего нет... Кроме Сталина и его слов о коммунизме, в которые он откровенно не верит. Они с другой планеты. И вот, прилетели и захватили тут вас... лохов...   
Но она нужна своим детям. Пусть ей все и тяжело и непривычно. Но...  ведь и им тоже. Она должна была “воспроизводить” свое существование, пусть даже и не чувствуя, зачем.         
Они с Димой собрали вещи в чемодан, она положила себе в сумку  - все их документы и деньги, и еще пару драгоценностей, подаренных ей Сашей. Саша. Саша. И ушли. 
Какое же было, все-таки, облечение - оставить квартиру. Да, они были в ней счастливы, это был их мир. Но... Бог ведь все в конце так и уничтожит. Бог вообще, - несмотря на стереотипы, - большой проказник и нигилист. Он весь этот наш мир сотрет в труху. И туда ему дорога, с его лукавой самолюбивой человеческой стабильностью и благополучием? И разве монахи, - в идеале, - не делают то же самое? Мы были частью этой партийной системы... И ты Ира, тоже. И разве странно, что и нам прилетело? Может еще и не так сильно, как могло бы. Милостиво... И Саша и правда жив, все не так страшно, как кажется. И как же она была рада  уходить в ночь, в никуда - вместе со своими детьми. В том-то и дело, что быт - это одно, а ее любовь к ним - это  совсем другое, и это Богом уничтожено не будет. 
Они переночевали у ее друзей. Те пустили, - может, еще потому, что не успели испугаться. И потом она им сказала, что он не объявлен врагом народа, опять вспоминая слова следователя, а что только  проводится проверка. Она очень часто потом повторяла эту “юридическую формулировку”, достижение “советского правосудия”. Если ты враг народа, - то твою жену помещают в лагерь, и детей тоже, в особый интернат. А на самом деле - люди все равно боялись, какое им дело, что только проверка, когда там такой хаос, что они даже Ежова расстреляли. Она не хотела думать о том, что может быть с ее детьми. Ей это тоже родственники арестованных рассказали.   
Господи... Господи... Лучше в метель, к Саше... 
На следующее утро они сели на поезд и поехали. А путь у них был один  - в “сад Акимовых”, как он теперь назывался даже на картах, в Броды. Как хорошо, что это у них не отняли (и не отнимут). Словно это земля - вне истории и “прогрессивного перехода к социализму”. И словно их там ждали ее мама и папа. 
Весь сад и дом стояли в белом снегу. Чистый снег. Он  все равно давался людям, земле, несмотря ни на что. Ира и дети ели снег, как манну небесную, и понимали, что  все будет хорошо. Главное - не думать - о “будущем” (а ведь во имя него все и делали те, в городе,  на заводах). Здесь это было намного  легче. Не думать и дышать чистым воздухом. Не думать и дышать. Не думать и  оборачиваться на него.  Давшего им снег и жизнь.      

Сад Акимовых
 
Так они перезимовали.
Бытовая перестройка не была такой уж сложной для людей того времени. Зимой согревались, спали вместе внизу, как же хорошо было засыпать с Наташей, одетой в свитер и самой тоже. Иногда она согревалась коньком и водкой, и становилось совсем хорошо. Дом и сад принимали их. Встречая Новый год, - плакали, потому что в первый раз без Саши.  Она думала: а ведь когда-то будет и без меня... 
Она пошла работать в Бродскую школу. Кто-то в Бродах помнил про нее и Сашу. И это помогло. А дети - пошли туда же учиться. Но это была «суровая реальность» - потому что люди в Бродах были, конечно, совсем не таким, как в Москве, что их всех поначалу шокировало. С другой стороны, вся эта борьба за существование - помогали забыть... Школа была новой и учила Ира в ней - музыке. А чему еще другому? Вот так - ее любовь к музыке - еще от мамы, от  детства - пригодилась. То, что было для нее чем-то родным и интимным, то, что, по большом счету, было для нее языком, на котором она говорила с Богом, - она должна была уложить в программу, и заставить их запомнить и повторить. Ужас. Ученики были грубыми и совсем ничего не знали... Да, это тебе не Москва. А ведь даже там - не все легко усваивали музыку.      
Но самой жесткой частью «суровой реальности» - был директор школы, что и понятно. Грузный и мускулистый... с противным лицом, лет пятидесяти, Виктор Иванович.  Наедине в своем кабинете он ей сказал:   
– А ты ничего... Ирина Гавриловна... хоть тебе и 39. 
Она и правда была ничего - длинные темные волосы, и по по-прежнему большая грудь, надела красивое платье из Москвы...  Ира как-то обо всем этом забыла, не смотрела на себя - как она выглядит для мужчин. А еще она была красивой из-за любви и присутствия в ее жизни детей. Эх, Саша, ты бы оценил “комплимент”? Саша, мы здесь в аду.   
– Но ты же знаешь, что твой муж - арестован.
– Он не враг народа.
– Может, пока не враг народа. Если хочешь, чтобы твои дети пошли в школу  и ты работала здесь учителем...   
И дальше он сказал, чего он от нее хочет. 
А она хотела - убить его прямо на месте. 
А все Маркс виноват. Он  начал. И социалисты. И анархисты...   
Она сдержала себя и сказала: 
– Ты устроишь нас всех в школу. Меня работать, а их учится. А то я в Москву пожалуюсь (вот зачем нужна Москва,  - жаловаться, ни на что больше она не годна). 
Он немного испугался, увидев ее  реакцию. Понял, что ей - нечего терять, пусть у нее и есть дети, что она отчаянная. 
– Я все равно буду тебя ждать. Мы можем даже пожениться. Ведь ты наверняка вдова. 
Саша. Саша. Тебя нету. И в эту пустоту лезут другие. Своими грязными  руками. А вдруг она и правда вдова? 
Так они существовали в этой школе - на «полу-оборонительном» положении. Школьники издевались над новичками... Да еще и москвичами. В ее классе лишь единицы моли повторить и усвоить музыку. Но уж если такие находились, то как же она была рада. До слез. Радость иногда к ней и к ним приходила, - но сквозь слезы. Однако эта радость была глубже, чем в Москве. 
После зимы пришла весна. И снова можно было не думать.
А как там Саша? Встречает весну без нас в первый раз? Встречает. Все у него хорошо. И  у нас тоже.
В марте они посадили картошку, помидоры и огурцы в огороде. Так они теперь тоже себя кормили, как и многие простые советские люди. Сажать в  землю семена со своими детьми... как сажали твои мама и папа... и их предки... И больше ничего нет. Есть только теплая, с весенним паром, ласковая земля. И небо. Почему это все?   
Дима переносил отсутствие папы чуть легче, чем Наташа. Потому что он был парень и старше ее. Ему было уже 18, и он все чаще вынужден был играть роль мужчины в семье. Помогал Ире принимать решения и многое делал по дому и в огороде. Наташа видела, - что маме тяжело. И вот - они с братом все чаще говорили. Дима ее утешал, когда в школе их все отвергали, и это было так ценно, такого раньше не было. А еще Дима был сильнее, потому что он продолжал думать о своей Бесконечности. И Ира тоже была рада послушать его. Он все больше понимал ее - как что-то, связанное с философией Гегеля и еще с математикой, так что он читал книги на эту тему. Бесконечность во всем - и в зимнем снеге, и в возрождении весны, и в поэзии, и в математике, она везде проявляет себя по-разному, но в то же время едина.   
Но за маму они боялись. С апреля - она каждый вечер после работы пила водку и даже начала курить. Она не могла не думать о Саше. А еще о директоре школы, которые там чего-то ждал. Такова была «суровая реальность» без него. Весну на земле и в небе - чувствовали они, потому что они совсем молодые, это их время, а она... заглохшая ветка... И ведь так делали очень многие в ее положении. Она кашляла на весь дом от табака. Эх... видела бы ее мама. В своем алкогольном бреду, тоскуя без Саши, она думала - отдаться директору... чтобы он к ним не приставал... Саши и правда нету... И за будущее тогда не нужно будет беспокоится. За то само будущее, из-за которого всех в стране убивали. И от детей - тоже отстанут. Может, этот Виктор Иванович - еще и не худший вариант. Наверняка, так все в ее положении и делают. Пока она привлекательная, - надо пользоваться?       
Однажды она стояла в саду. Был май. Природа пела. Но  ей было не до этого, у нее в голове были алкогольные пары. На общей дороге она увидела - очень молодую девушку... По ее одежде было понятно, что она - скрывающаяся монашка. Какой же это был ангел. Хрупкая, небесная, казалось, что этот мир может легко ее сломать, но на самом деле это не так, скорее - наоборот. Словно сам май в ней воплотился. Она мельком глянула на Иру и сказала своим звонким голосом, с улыбкой: 
– Буду за тебя молиться Владимирской Богоматери. 
И ушла. Таких бегающих монахов в то время было много. Еще один враг народа. И может и ее расстреляют завтра? Ира вспомнила про Владимирскую... про ее улыбку.. Про давно закрытый собор, куда они ходили с мамой. 
С этого момента она - перестала пить и курить. Дети были так рады за нее, а то они боялись, что они ее потеряют. С их помощью она привела в доме полный порядок. Так что мама бы сейчас ею гордилась. 
... 
В июне - спустя полгода - Саша приехал к ним сюда, найти их было легко. У него была седая голова и еще он немного хромал. Взгляд смирившегося мудрого человека...      
 
 
 
Как  Саша был моллюском
 
То, что он вернулся, - неудивительно. Такое редко, но бывало. Особенно учитывая, что в 38-м году Ежова сменил Берия, и он потом занимал этот пост много лет. Многие историки вообще считают, что роль НКВД-КГБ в этой системе была чуть ли не главной. И это во многом верно. Сталину, видимо, было сложно решить проблемы с кадрами в НКВД, поэтому  многих в нем и расстреливали. Роль этого комиссариата росла, через него Сталин жестко контролировал партию и народ (в чем его потом и обвинил Хрущев). И вот  - в лице Берии он его нашел. Поэтому многие арестованные при Ежове - были выпущены, и реабилитированы. Что вот типа он не такой уж и кровожадный. А на самом деле, все цели были достигнуты. Овцы не были целы, лишь единицы выжили, но волки - сыты. И далее - Берия становился вторым человеком после вождя. Они были с Кавказа и хорошо понимали друг друга. По сути, Сталин отдал страну и Москву на  откуп  Берии, так что его люди - хватали школьниц и привозили к нему. Наивные пионерки и комсомолки...  которым ломал жизнь  дядя - с первых полос газеты “Правда”... И вся  Россия была такой наивной пионеркой.
А сам Сталин - отошел на второй план, но просто управлял руками Берии, Кагановича, Молотова и других. С 32-го года - он жил не в Кремле, в пригороде столицы, на  ближней даче. 
Причина была одна. Его жена, с красивой «поповской» фамилией Надежда Аллилуева, - красивая молодая грузинка и мать его двоих детей - покончила собой буквально после того, как он ее обругал на обеде. Все было в шоке. И сам Сталин - тоже. Это чем-то было похоже на смерть первой жены Ивана Грозного Анастасии, что вся страна и видела  в фильме Эйхзенштейна. Грозный после ее смерти почти сошел с ума и верил, что это бояре ее отравили. А во  что верил в плане смерти  своей жены Сталин? Что ее тоже извели “бояре”? Хотя она выстрелила в себя из пистолета прямо к Кремле, настолько он ее довел... Вот -  между соборами с ангелами в барельефах...  Может быть, она в отчаянии верила, что  эти ангелы ее простят и заберут. Как верила в это Ира - после ареста Саши. Как верили в отчаянии все, кто потерял близких, спиваясь на глазах у детей... и далеко не все  они могли привести свою жизнь в порядок, как Ира, там более что к ней вернулся Саша.   
Сталин стал править руками Молотова и Берии. Так что было понятно, что именно они стали потом его главными конкурентами, особенно Берия - который был  опасен тем, что был главой НКВД, и мог  завести дело на каждого. В том числе и на вождя? Но Сталин - матерый волк и должен сосредоточиться для ответного удара, что и произойдет уже после войны. А те - ответят ему...  Что, видимо, и приведет к его смерти. 
Вот - к чему он свел свою жизнь, к чему он свел нашу с вами историю. И если вам интересна эта схватка между «зомбаками», - то и читайте про нее. А реальная история - была с такой, как Ира и ее близкие. А таких было много.      
Саша вернулся. Как же она была рада любить его в ту ночь. Теперь все было на своих местах. И небо и земля - тоже. И даже чувство Бога  стало в  ней более радостным и спокойным. Потому что в человеке - не только небо, но и земля, не только душа, но и тело. Именно таким создал нас Бог.   
Она его отмыла. Дети видели, - что Ира  спокойна и счастлива. 
Сашу так и не объявили «врагом народ»а. Но - в его личном деле была пометка об аресте и коротком пребывании в лагере в Карелии, где заключенные строили железную дорогу. И вот теперь - раб был освобожден с галер. Дело и правда небывалое. Словно кто-то там в Кремле - вспомнил о воздушных шариках? На которых можно было лететь по небу во сне? Но  это  ведь невозможно. А сама Ира вспоминала о своих словах Сталину в 27 году - как о чем-то нереальном, не из ее жизни. Может, этого и правда не было?   
Что он пережил в лагере? Он ей об этом постепенно рассказывал. Наташе меньше, просто упоминая об этом. Диме - чуть больше. 
Лагерь сильно его изменил. Там он увидел - оборотную сторону системы, ее тень. Вся страна была в лагерях. Раньше он это подозревал, но не более. Уголовных было большинство. Но и политических тоже много, а он  был политическим. Однако зэки сразу увидели, что он не был интеллигентом. Высокий сильный мужик, из крестьян, совсем не  старый, 40 лет. И это его спасло. После освобождения он иногда просыпался ночью и боялся, что его сейчас убьют или изнасилуют. Потом это прошло. В лагере всегда нужно быть в стойке, никогда нельзя расслабляться. В этой борьбе он и стал седым и повредил немного ноги. 
Так вот что значит - человек. Горький говорил, что человек - это звучит гордо. Ради будущего человека коммунизма они и жили, во имя него жертвовали. Ни хрена не гордо. Человек - это вот те уголовные - что все время над  ними издевались, пусть у них и не получилось это в отношении конкретно его, Саши. Так что когда он уходил, они смотрели на него с завистью и обидой. И потом он же видел, что в НКВД - хаос, и его могли арестовать снова. Так ведь и было со многими политическими. Их арестовыми поэтапно, волнами, так чтобы в конце - расстрелять или засадить в лагерь - почти навсегда, так что они выходили уже после смерти Сталина, которую они все восприняли как невозможное чудо, как Пасху. И хотя он был политически благонадежен, - в отличие от священников, - но его первый арест мог быть воспринят как основание...  Если «замели» - значит, виноват. И ведь и сам Саша  так долгое время думал. Хотя если бы кто-то сказал ему - что он так  думает, испытывает вину - он  бы не поверил. 
Знает ли  Сталин - об этом аде, который был выстроен НКВД? В который впихивали по доносам... В тень которого погрузилась  страна? В вечном ожидании воронков? Днем и особенно по ночам, под утро. Не может не знать.   
Сталин знает. 
Сталин знает.
К этому он  тоже  долго привыкал. Тот самый Сталин... Наследник Ленина... наш вождь... 
Самое страшное было видеть, что жизнь это не Москва и сад Акимовых... не Ира и Наташа и Дима... и не он - там, с ними. 
А вот это.
Это нечто. 
И  он в нем. 
Свалка людей. 
И ты сам - уже жил по законам  этой свалки. 
Ира, как женщина - все  чувствовала на расстоянии, и от этого сильно страдала... в этом была ее  сила и слабость, а он - в первые месяцы ничего не чувствовал. 
Он был каким-то частичным человеком. Человеком-функцией... который выполнял  свою работу и ел, выживал. Он быстро приспособился. Иногда он даже думал, что если его здесь оставят, то он и к этому привыкнет. Он был моллюском в этом лагере и присосался к своему месту. Вполне мог со  временем - и сам стать “шишаком”. Откуда это все у него? Они все здесь стали моллюсками. Что-то древнее материализовалось здесь. И он далеко не самый худший из них. Стать - не человекам. А чем-то до-человеческим. Этого даже Сталин не понимал. Вот моллюск - это звучит гордо. И мы должны, - захватить всю страну. В том числе и Кремль. Аааа.. Ааааа... Он не знал, что так же чувствовали себя многие заключенные в немецких концлагерях.
Откуда это все в нем? В нас?  Из какой коры мозга? 
Так он реагировал на все - первые месяцы.   
Нужно ли эволюционировать до человека? - спрашивал он себя, и смеялся. Да мне и так хорошо. Вот чем он тогда был.
Единственное что ему мешало - разговоры политзаключенных, с которыми он сидел. Дело было не в том, что они говорили что-то “вражеское”, это его не волновало. 
Волновало, что они люди. 
Что они говорят о чем-то по-человечески. 
Вспоминают свою жизнь до лагеря, любимых жен... детей... 
А еще....  что уж совсем преступление. 
Они во что-то верят. 
О чем-то мечтают. 
Еще и спорят друг с другом. 
Ему хотелось сказать им:  да вы что... да вы посмотрите за окно, на мир, в котором мы живем. В который нам завтра утром нужно будет идти, и выживать. И работать. Работать. Работать. Это - и есть жизнь и больше ничего. 
И он и стал им это говорить. И тут же понял, что раз он говорит, то значит... и он - человек, а не моллюск...   
Он ревел. 
А они его обнимали. 
Так он быстро эволюционировал. 
И вспомнил, что у него есть Ира... и Наташа... и Дима... 
Хотя моллюск в нем очень об этом жалел.  И втайне ждал реванша.   
Да, люди там были разные. И ты тоже человек, надо к этому привыкать. Слушая их, иногда споря, он понял, что быть человеком, это значит, - смотреть на мир по-разному. А совсем не как в газете “Правда”. 
Здесь  были - коммунисты-ленинцы, конечно, посаженные за то, что они считали, что Сталин все исказил. 
Были “мистические анархисты”, верящие, что Христос говорил о будущем человечестве – что в нем не будет никакой власти... ему это тоже было интересно.    
Были и православные священники. И он тоже их слушал. Они  говорили  о Новом Завете, книге, которая была почти запрещена в СССР, на которую было столько ярлыков-запретов, так что если ты - не на зоне - даже просто упоминал ее, то ты не мог не говорить о “классовой эксплуатации” и “мракобесии”. 
Были еще - католики. И они, кстати, часто спорили с православными, что было довольно забавно.       
Были украинские и татарские националисты... исламские муллы... и у них тоже был свой Бог, которому им трудно было молиться и соблюдать ритуалы.   
Так что когда после работы, он с трудом мог думать - то о том, что Бог - это  ритуал. И может, не так уж и не правы наши безбожники? Хотя... им он тоже не верил. У нас ведь тоже -ритуалы. Культ Ленина и Сталина... Мавзолей... 
Однажды, засыпая, он слышал - какого-то Гошу, мужика лет пятидесяти, седого... которого, кстати, среди самих политических не очень уважали. Может, это сыграло свою роль.    
Он говорил кому-то шепотом -  о буддизме, но больше об индуизме. Цитировал какую-то неизвестную Саше - «Бхагават-гиту»... «Упанишады»... Веды... Если о Библии - там, в прошлой жизни - он по крайней мере слышал, то здесь, конечно... 
Гоша говорил о том, что весь мир - это иллюзия... Но есть Божественная Реальность. Это Брама... Вишну... Шива... И главное, что должен сделать человек - это осознать, что он - часть этой реальности. Перестать быть локальным. И  тогда он  перестанет страдать. Это  и понял позднее Будда. В лагере ты должен перестать быть человеком и стать  моллюском. Но здесь - «движение» шло  не вниз, а вверх, не к периферии, а в центр. 
При  этом сам моллюск в нем, - который не исчез, а перестал быть главным, - говорил, что Саша  просто выбрал одно из человеческих утешений. И понятно, что он выбрал не коммуниста-ленинца, а вот такое, что-то не такое скучное. И что вообще неважно, что у тебя там в голове, когда ты копаешь. Главное - что копаешь и что ты выжил.
А Саше было важно. Что у него в голове и в душе. 
Потому что Саша не моллюск. 
И когда он копал, он вдруг понял, что эти слова о Вишне и Шиве - и Божественной  Реальности - были чем-то древним, в хорошем смысле слова.
Он так и представил этих индусов, что поклонялись  своим богам. Молились Кришне и Раме, пели им  гимны, пытались соединиться с ними. 
Как же это просто.   
В этом и смысл - неба и земли... и человека... 
И все это было - так давно и как будто вчера. Как будто, - он сам это делал.   
Есть Божественная  Реальность. 
Есть Божественная  Реальность.
(А моллюск внутри говорил: нету... нету...) 
Он ее часть. По-другому и не может быть.
И все существа на земле ее часть. 
И он, и Ира... и Наташа... и Дима... 
И их нужно любить, чтобы они меньше страдали. 
Маркс говорил о страданиях рабочих. А на самом деле, ему на это было плевать, он просто хотел создать свою партию - на этих страданиях. 
Так Саша становился более глубоким и укорененным в жизни, в бытии, так он успокаивался. Так он чувствовал - свою связь. 
А во что он верил, когда был на воле?    
В Ленина и Сталина. 
В Мавзолей на Красной площади. 
Его священным писанием - была статья Ленина «Шаг вперед, два шага назад», и книга Сталина - “Основы ленинизма”. И его доклады о врагах народа и двурушниках в партии? 
Как называл это все православный священник: “свиные рожки”. И они там все громко смялись после его слов, говоря о том, что это ведь - антисоветчина! 
Да, вот так они спасались. Общаясь, споря... давая друг другу чай и печенье... И как потом Саша вспоминал эти разговоры - с радостью, благодарно. Священник думал о том, что это чем-то похоже на тайную вечерю. 
Это и были русские люди - в поисках истины. Но эти поиски были свободными. А Советская власть - не могла быть свободной. Потому что принесла всех - и себя тоже - в жертву марксизму. Истина -  это марксизм. Хотя вы и сами чем дальше, тем меньше его понимаете...   
С индуистом Гошей он разговаривал часто. Он и правда  плохо выглядел, у него были проблемы со здоровьем. А потом - его вообще быстро перевели. Но он оставил Саше - пару своих книг.
И вот он читал. 
Да, это были не «Капитал» и не «Критика какой-то там Готской, блин программы»...
А «Дхаммапада»...  «Дао дэ цзин». 
Как коммунисты могут не понимать, что в «Дао» - написана правда? 
Иногда он думал, что все они здесь ищут что-то совсем другое, чем марксизм, - потому что он им просто набил оскомину. 
И вот они - живут здесь в своих мирах. 
Одни - в христианском... другие - в мусульманском... третий в анархистском... А он - в “индуистском”... 
А что в реальности? Моллюски? 
Да по хрену всем уже давно на вашу реальность. Если она - такая. 
Мы сами в этом виноваты. 
И еще, возможно, что все эти миры не так уж и противоречат друг другу. 
Бог сидит там сверху и смеется нашим мирам? 
А может и не смеется.
Просто - мы так его по-разному воспринимаем,  а он во всех них.
В одном только мире его нет - у моллюсков. 
А что  если на самом деле - только у них он и есть?
Но эта мысль являлась ему очень редко...   
Когда он читал «Дао» в очередной раз - он, кстати, почти выучил ее наизусть, что было несложно,  -  то ему  и сообщили об освобождении. 
А он и так  уже был свободен. 

 

Три года вместе 
 
Три года счастья... А ведь его, пусть он и не «враг народа», - конечно, исключили из партии. 
Что это значит в 30-е годы? Что ты был в партии, пусть и не на высоких, а средних руководящих должностях, тебя арестовали по подозрению, и выпустили, потому что не нашли “вины”... Это значит, что ты все равно - изгой. Это имеет страшные последствия. Для тебя и твоей семьи. Вы  все равно под ударом, и ждете - следующей «волны». Многие священники, или бывшие купцы или дворяне, арестованные и выпущенные в 20-х гг, - были расстреляны уже в 30-х, просто так, за «компанию». Потому что - система, наконец, нашла на тебя время и ресурсы. Докатилась до тебя. 
И все существование тебя и твоей семьи - полу-официальное. Вы зависите от других - от их расположения, как это и узнала Ира, устраиваясь  на работу в школе.
Формально Саша мог подать документы в специальную комиссию - и она могла рассмотреть его дело. Но реально - это значило лишний раз привлекать к себе внимание. 
Саша не хотел обратно в партию. Иногда он вообще ничего в жизни не хотел, помня о том, что был моллюском в лагере. Ну а уж если и хотел, то быть с близкими. 
А что касается директора школы, то когда пришел сентябрь, то Саша просто проводил Диму,  Наташу и Иру - до самого здания, и все окончательно увидели, что он вернулся. Многие  - но не все,-  подходили к нему и разговаривали. Директор прикусил язык, и больше к ней не  приставал... 
Они  были  подвешены между небом и землей. И тем острее  они все чувствовали и радовались. Сорокалетние, - Ира и Саша были в середине своей жизни,  -  и это давало им мудрость. Ира думала:  «еще неизвестно, кто кого изгоняет - они нас или мы их... с нашей земли и нашего неба...»    
Саша пошел работать в Бродский колхоз трактористом. И это тоже было по знакомству. А ведь он привык работать с бумагами. Но поскольку он был крестьянином, то смог быстро  приспособиться. Вот так Бог его “смирял”. И это при том, он немого хромал. И каждый раз, когда он слезал или залезал  в кабину – суставы болели. Такова была “суровая реальность”. Тракторы  - были сельскохозяйственной модой того  времени. Вместо плуга и лошади - все люди в СССР садилась на эту машину. Эту “лошадь” нужно было кормить бензином. Тракторы показывались в фильмах как то, что принес социализм. Да, тракторы... электростанции... оросительные каналы в Узбекской ССР, и обоснованная радость из-за них  - это и есть “социализм”, а не что-то уникальное - потому что то же самое приходило - раньше или позже, в своей форме - и в западных странах, где был “капитализм”. Но - обоим лагерям нужно было, конечно, доказать, что именно он лучше. Объективно Запад был лучше - потому что там не уничтожали людей в таком количестве, как у нас. СССР был беднее и поэтому  – озлобленнее.
Как бы то ни было... Пусть у него и болели ноги, - он был рад этой работе. Сеять весной... собирать урожай осенью... А что он делал раньше? Реферировал доклады чиновников и сам их делал? И в каждом докладе - слава великому Сталину, и при этом - наслаждался жизнью в Москве. Он уже и сам не понимал тогда - искренне или нет он это говорил... или же - по всеобщей инерции, а еще страха за себя и семью.  Так что он вообще не мог посмотреть на себя со стороны.
А вот в лагере смог. И ведь действительно - для многих лагерь стал местом, где они нашли себя. Особенно если это были молодые люди и у них не было семьи. В лагере - люди переставали быть сталинистам. Находили или искали своего Бога... Общались с новыми людьми. Расширял кругозор. Вот - ты живешь в какой-нибудь глуши - в Киргизии - и попадаешь в лагерь, и это - средство коммуникации. Но все это при том, что люди там погибали от тяжелых работы и климата. Лагерь был адом и раем, в нем все было сконцентрировано. И кто же такой Сталин, - что при нем такая свобода - обмена и обретение себя - была только в лагере? 
А что уж говорить о “шарашках” - специальных тюрьмах для ученых, физиков, которые там работали, и создавали наше оружие... Да... А где еще ученому делать открытия? Ведь он еще должен сохранять секретность, мы выжмем  из него все соки, но - запугаем в буквальном смысле слова  до смерти его и его семью. Общество не смогло организовать все иначе, чем именно в такой форме. Она оказалась - самой удобной и всем понятной. В том числе и самим ученым, потому что они были запуганы. А что дальше? Всех граждан вообще  посадить в тюрьму - для эффективности? Это, наверное, тайная мечта товарища Берии. А вот они там при «капитализме» - платят ученым большие деньги и строят для их семей огромные дома, и не так мучают с  секретностью... Почему? Потому что... доверяют. Верят в человека - не на словах. И в Бога, - который нас  всех и сотворил, чтобы доверять. Человек? Да что это вообще такое? У нас это просто слово и не больше. 
Саше хорошо было работать на земле. Да, это был трактор... пахло соляркой... но к этому можно привыкнуть. И все его предки - тоже сажали клубни и дожидались, когда они превратятся в рожь и пшеницу. Здесь нужно было терпение. Любовь к этой земле. Мудрость. До революции, когда не было дождя летом, - они молились Илье... или Богородице... или Николаю... По большому счету, - они  и видели в земле Богородицу. Потому что она давала хлеб. Земля несла свои дары. Спасала от голода тебя и твоих детей. Он помнит, как они все заказывали молебны о дожде... И как его мать - так быстро потом умершая, - молилась вместе со всеми и поглядывала иногда на него. Здесь ли он? Не убежал ли с мальчишками? Я здесь, мама... Я здесь, земля. Мы все здесь - и мы любим тебя,  даже несмотря на тракторы. Только бы не навредить тебе, не сделать хуже. У Репина есть известная картина - Крестный ход с Курской Божией матерью. И уж какие там люди - старые, калеки. Да, все так и было: невежество, нищета, и все это мы исправляем. Но - какие же там вера у этих людей. 
Люди всегда обрабатывали-любили землю. И даже в Древнем Египте - как он узнал от кого-то в лагере. И всегда - наблюдали за погодой, за сменой времен года... Переход  от зимы к весне - это Никола Зимний  и Спиридон Тримифунтский. В этом была жизнь, бытие. 
Он здесь - на своем месте. Стоя на земле и глядя на небо. В свои сорок лет. И это - не может понять ни Маркс, ни Ленин, ни Сталин. Хотя - они все об этом вроде бы знают. И в то же время - ни фига они не знают. Для них есть только переход от «капитализма» к  «социализму». Вечные переходы, кочевничество... И они превратили в  таких неприкаянных исторических кочевников нас и весь мир хотят таким сделать.
А вот неграмотные  русские крестьяне это понимали. Как и индусские крестьяне... говоря о своих богах и о Божественной Реальности, что скрывается за всем.   
А его Ира? Она вообще всегда это понимала? Как будто сразу - родившись, он всегда это в ней чувствовал, хотя и не мог сформулировать? 
После конца рабочего дня, - он из-за своих больных ног долго отдыхает и курит папиросу. Дым - разносится по полю. Ему в этот момент вспоминается советская песня как раз про поле: “здравствуй, русское поле... я твой тонкий колосок...” Песня - “патриотическая”, и все-таки, верная, хорошая.   
А вечером дома... Они все ужинают... Ирина так же работает в школе, но смотрит на своих учеников по другому - они видят, что она там чему-то рада, кого-то дождалась. Но еда все равно на ней, пусть ей это  сейчас, когда Саша приехал, совсем не тяжело. И  потом - Наташа помогает, пусть и поругивается из-за этого. И вот они едят. 
На выходных - Дима делает что-то по огороду. А так - они просто общаются все вместе, лишь немного выпивая вина. 
Кстати, очень многие жители Брод - и во всех колхозах - в выходные - просто напиваются. Алкоголизм был нарастающей бедой. И вот, Ирина - тоскуя без Саши, - чуть не ушла в это. Люди спивались, а государство на этом зарабатывало. Спивались - жены и дети врагов народа. Спивалась интеллигенция - от не-свободы. Так что когда в 60-х годах писатель Ерофеев напишет свой роман Москва-Петушки, - где главный герой ищет одного - алкоголь, то всем это будет понятно. Спивалась - потому что в провинции, потому что нельзя уехать зарубеж, потому что было душно и не было перспективы. Так что позднее один руководитель вообще запретит спиртное, и вся страна превратится в вурдалаков, которых лишили главной энергии жизни. Поэт Бродский, уезжая из СССР, сказал, что ему не  понятен и что его пугает советский человек. Советский человек - превратился во что-то неизвестное для самого себя и пугающее для других народов. Неизвестное - потому что вместо того, чтобы понять самого себя, он читал Маркса и Ленина, да и то - невнимательно, по указке.  Человек того времени - ходит на собрания, ни во что на них не верит, и пьет. Вот, собственно, и все. А начинался этот путь алкоголя - в 30-х.    
Но не для них... Да  и как можно не пить - если в Мавзолее лежит самый скучный человек на  земле и твоя страна - Союз Скучных Республик? Конечно, в 20-х активность была, правда подчас - лишенная света и мысли... Активность же 30-х -  была паранойей пятилеток и репрессий (планы были и по количеству арестованных, при этом руководство мудро учитывала региональную специфику), и от этого пили, это тоже было частью паранойи. 
О чем  они говорили? Саша - особенно в первое время - о лагере. Как он там чуть не стал моллюском. При чем даже само это слово он не произносил, потому что боялся, что все вдруг вернется. И он станет моллюском навсегда - как и положено всем людям какой-то страшной судьбой, в соответствии с адовым вариантом истории? Потом ему стало легче. 
Однажды он сказал ей, когда они лежали вдвоем в саду... Было лето... 
– Знаешь, индусы молились - да и сейчас молятся, - Кришне и еще - его жене Радхе. 
– Жене? 
– Да. Я тоже удивился. Она - такой же бог, как и он. Ну... может, чуть менее важный. В одной их поэме - Радха обижается на него, ругает, посылает его подальше, и все равно любит, ждет. Как в каком-нибудь обычном фильме про любовь. У них это все - песнопения и ритуалы.
Это было слишком глубоко. И для нее, и для него. 
Так глубоко, что не верилось, что в такое можно верить.   
А что если так и есть? 
И это нисколько не противоречило ее вере, она не думала об этом сейчас. Она смотрела его глазами и как же ей было от этого хорошо... 
В основе мира - любовь двух существ. 
Именно поэтому земля так тоскует по небу.
Все охвачено таинственной связью... все беременно плодами и дарами... 
Богородица - несет в животе Христа. 
Данте любит Беатриче... 
И даже Леонардо - не особо любивший женщин, -  все равно пишет свою Джоконду, и не отдает эту  картину потом никому. Потому что нашел в этом образе что-то. И весь мир потом на нее смотрит... И пока будет смотреть - будет стоять мир. В этом напряжении между мужчиной и женщиной. Между из взглядами друга на друга, даже просто на улице. 
А Ромео - любил Джульетту и готов был за нее умереть. 
И даже пресловутый Эрот у греков - это ведь то же самое. Мы просто превратили это во что-то легкое, в рекламу, а они в это верили. 
Любовь - держит это мир, небо и землю. И рождает его снова... Вся вселенная - волнуется от этой Божьей любви, что и выражено в любви мужчины и женщины.
Это - главнее. Чем слова о пятилетках. Об этом надо писать в газетах. О том, что ночью Саша и Ира - уходят друг в друга. Они знают, - все, что было во вселенной и все что в ней будет, потому что они творили ее вместе с Богом. 
 
А что в эти годы - с их детьми? 
Наташе в 40-м году - 19-ть. Она очень красивая, с длинными черными волосами, вся в мать - девушка. Она не так сильно все понимала во всех их разговорах, но ей  это было и не нужно. Она была очень счастлива за маму и за всех. Но эта  радость у нее граничила с тревогой. Она вспоминала арест отца. Как же она его любила. И  когда его не было, и когда он вернулся. Но все казалось нестабильным... Что будет завтра? Его снова арестуют? А может и их? Она не могла представить себя - там, уж если даже отец после полугода пришёл оттуда седым. А мог вообще не прийти? У родителей есть что-то, - что делает их спокойными. А ей этого не хватало. Поэтому она бессознательно - словно винит их во всем, что мы живем в такой стране. При этом она слушает, что говорят в школе - и не так уж сопротивляется этому, повторяет, - в ее юной головке это сочетается с тем, что она слышит от  отца и матери.   
Она уже закончила школу, чему была очень рада, и поступила - в Бологое, в педучилище. Пошла по стопам мамы, но больше потому, что нужно было куда-то идти. Так что она - постепенно уходила от семьи, часто ночевала там в общежитии. И все же эти годы она рядом, и как же Ирина и  Саша ей благодарны.
А Дима закончил школу еще раньше, в 39-м. Его увлечение  обретенной им Бесконечностью -  продолжалось. Он как будто сливался с этой идеей - она становилась ему родной, его возлюбленной. Он видел ее все глубже. Он  мог бы думать об этом в плане философии, но - такая философия называлась в советской науке - “идеализм”. И поэтому он “пошел” в книги по математике. Каждая - «выносила мозг», особенно связанная с новыми открытиями в квантовой механике. Какая же это  - тайна... созданная... заложенная  кем-то вечным, оставленная как след. И вся наша жизнь - воспоминание этой тайны - пока мы не  уйдем туда, в смерть - в нее, в Бесконечность, уже не ограниченную нашим телом.
Разве это непонятно? Нет, советским ученым это было непонятно.
Но что делать ему после школы? Он очень хотел поступать в МГУ на физмат, но с его личным делом это было невозможно. Вот так люди тогда жили. И он поступил в Бауманку, чем тоже был доволен. Он много жил в Москве, в общежитии, в этом городе были их знакомые, так что и в  этом плане всем было проще. Учиться ему было очень легко, так что он часто приезжал к ним, особенно на каникулы. Он  всех поразил в своем институте - тем, что уже на 2 курсе написал брошюру, математическую книгу, которая так и называлась - «Бесконечность». Это был большой вклад в математику и физику, и ее позднее, -  кроме прочего, -  использовали для создания оружия. 
Они не понимали, что Бесконечность - это что-то совсем другое.      
 

 
Часть 4. 40-е годы 
 
Слово “война”
 
Что  вообще означает это слово? В 41-м году его часто произносили, хотя и в не газетах, а просто в разговорах. 
Война... от слова «воин»... «воевать».... 
Мы всегда воевали. У нас всегда была война. 
Всегда время воинов. А не поэтов. Или скажем - не торговцев. И даже труд крестьянина  - чем и занимался ее Саша,  - тоже был на втором месте. 
Война... Неужели мы и в XXI веке будем воевать? – думала иногда Ира.   
Что же ее поколению пришлось пережить. Первая Мировая... Гражданская... Мы воевали не только с внешними врагами, но и с внутренними. Разве террор при Ягоде и Ежове, и ставший при Берии просто более  “спокойным” - тоже не был войной? А ведь была еще война с Финляндией, - на которую Сашу и Диму не призвали. Почему - неизвестно. И вот в 41-м все говорили о предстоящей войне с немцами. 
Все это было связано с тем, что страна была огромной. Так что - слишком сложно было и управлять  внутри нее -  без военных методов террора, да еще и постоянно сталкиваться с интересами соседних стран. Иногда партийные  чиновники не чувствовали разницы между тем и другим. Между своими гражданами и врагами извне. Это часто могло сливаться. «Враги народа» признавались, что они - японские или британские шпионы. Пусть и было понятно, что это самооговор. Отсюда -  ощущение войны внутри.  Отсюда - депортация кавказских народов... Следует еще помнить, что СССР чувствовал себя единственной социалистической страной  в мире, окруженной капиталистами, - то есть, врагами. Поэтому - форсированно нужно было создавать военную промышленность, что и делалась до войны. Все граждане Союза  - готовились к этому, молодежь прыгала с парашютов (тем более шокирующим были первый год войны, но сейчас не об этом).      
У Иры возникал вопрос: вот, в стране социализма - все  милитаризируется... Именно  об этом мечтал Маркс, которое они все типа читают  и вроде как верят в него? Сталин найдет что ответить, оправдаться. Про классовую борьбу... и что она ведется во имя рабочих и крестьян, во имя человека. Ну так... где этот человек? Запуганной террором... зачуханный в тяжелом, часто опасном для жизни труде... Жизнь в «капстранах» - совсем неидеальна, но она там лучше. Не говоря уже о том, что  она там просто спокойнее, а это тоже очень важно. Помимо всех внешних показателей и статистики. 
Сталин возводил всю эту военную промышленность - во имя чего? Во имя социализма... Людей расстреливали... отправляли в лагеря, жестоко эксплуатировали на заводах и в колхозах.... Не понимая, что это и  есть социализм. И что другого - не будет, это и - защищала партия, она просто находится в России.      
Ира не знала, что предстоящая война с Германией будет долгой и жестокой, почти гибельной для страны. И что в будущем эта тема займет много места в учебнике, так что подростки будущего будут зубрить про все ее операции, боясь их перепутать. А еще - будет  принят закон о том, за оскорбление памяти об этой войне - можно сесть в тюрьму. Если бы она это знала, то посмеялась бы.  Для нее эта война еще не началась, - а для них это  уже что-то прошедшее, что-то законченное... за что можно сесть в тюрьму. Да... Наше государство всегда найдет - за что. В СССР  сажали за будущее, - а у вас за прошлое. Лучше бы  - просто жили всегда в настоящем. 
А что касается ситуации с Германией в 41 году, то она была сложной, запутанной.   В 38-м году - Сталин заключает пакт с Гитлером о мире и ненападении. И это при том, что раньше коммунисты ее ругали и проклинали. СССР  был вынужден это сделать, чтобы оттянуть время для подготовки, что, наверное, было обосновано. 
Германия... При Гитлере она быстро выросла, восстановилась после поражения в Первой мировой войне. Национал-социалисты - установили в стране диктатуру своего вождя. Евреев высылали из страны и помещали в гетто (их массовые убийства еще не произошли). Всем были известны - кадры кинохроники, где Гитлер - испытывая некий ментальный  оргазм, -  выступает перед немцами, принимает парады и шествия... И вот - в 39 и 40  он всех  шокирует своим шествием, завоевывая все страны Европы, кроме Англии. Сталин боится, что СССР будет следующим, и заключает тот Пакт о мире, и заставляет себя верить, что Германия не нападет в ближайшее  время.
Гитлер... Что это такое для Иры? Да это и есть та самая толпа, масса, - которая приходит в этом столетии. У нас она пришла в большевиках, у которых хотя бы была идея справедливости, милости к низшим... пусть они и испоганили ее. И сделали из страны - свой лагерь, в котором они  окопались от  остального мира. И вот - это и есть моя страна...  Они уже  не помнят, с чего начиналась их ненависть к этому миру, который они  называют “капитализмом”. Ира не понимала - почему, во имя чего она должна ненавидеть весь мир.
Но уж Гитлер то - это толпа в чистом виде... нарциссичная, невидящая другого человека - в  данном случае - еврея. Хотя - наши так же ненавидели классового врага. Но они были - все-таки наши.      
Вот такой она была “история” - того времени. Никто в этом до конца не разберется. И не нужно. Спорить и вставать  на чью-то сторону. На сторону той или иной партии. В  этом смысл, который вы должны понять. 
Когда певец Петр Лещенко работал в довоенной Румынии, - то его все обвиняли в  том, что он советский шпион. А когда он попал  на территорию, освобожденную СССР, - то его  обвиняли, что он работал на Германию. Вот  в таких историях, - а их были тысячи - и была вся соль.  Но при этом он все равно приехал в СССР. Но скорее - как просто в Россию.   
Весь XX  век - исполосован взаимной ненавистью, обвинениями. Так что,  следующим поколения,  - погружаться  в его страсти надо осторожно, или вообще этого не делать. Помнить  историю, чтобы просто ненавидеть кого-то  - нельзя, бесчеловечно. (А у нас, как правило, ненавидят Запад, конечно.) Да лучше уж - погрузиться в реку забвения Лету... так для всех лучше...   
В СССР ненавидели капиталистов... А на Западе - русских, советских, большевиков.  Обоснованно или нет? Во многом, - да. А чем-то - это был просто эффект толпы, массы. Вообще забавно,  что если бы наложить критику Запада  Советами и обратную критику, - то вот и получился бы идеальный образ общества - все преуспевают,  но нет  несправедливости. Но... за что же тогда будет воевать, ненавидеть друг друга? Не за  что. А в чем тогда смысл? 
Нацисты же - утрировали этот образ СССР, большевиков, до предела. И вот с ним в голове они и ехали на нашу землю. Они - не имели на это право, что бы у них там в головах  не было. 
В это время в мире было три центра притяжения - Запад, Германия, СССР. И вот они - начинали взаимно «искрить»...  И это отражалась в войнах, в репрессиях, в судьбах отдельных людей. Пока Германия не напала на СССР, Запад относился к ней спокойно, иногда даже как к своему восточно-европейскому “тарану” против большевиков. Но потом он,  конечно, испугался ее мощи и встал на нашу сторону. Ясно, что после войны - останется всего два центра притяжения, которые искрились, так что все будет не так абсурдно. 
Так что да,  война началась в 41-м, но и  вообще она шла всегда и во всем мире, и внутри самого СССР. Война была в  головах... У немцев, «накаченных» своими газетами, и у советских, «накаченных» своими (и у западных европейцев тоже). 


Как Сталин перестал быть богом 

Что они все почувствовали 22 июня 41 года, когда немецкие самолеты бомбили Москву, а их армия стремительно занимала наши западные территории?
Все почувствовали одно: что Сталин не является богом. И что, видимо, есть там кто-то, кто над ними всеми. Кого они не учли в своих планах, хотя, кажется, что они распланировали все. И все учли. Но главное – забыли. 
И дело совсем не в том, что  немецких касках были слова “с нами бог”. Нет... не с ними... Но и не с большевиками, конечно. Он вообще ни с кем. Вернее, - со всеми. Он не с немцами и не с русским, а с людьми. И каждый человек - перед ним отвечает. И ты не можешь сослаться - на то, что это еврей, большевик, жид... Или - фашист.  Но - защищать свою страну все равно нужно. Пусть иногда и очень сложно было определить все - по совести. 
Да, Сталин - не бог, вот что все они поняли. И это был очень важный момент - который сложно было осознать. Стало ясно, что они здесь жили в своем мирке - и  газеты говорили, что боятся нечего... и они им, как всегда, верили. Но тут вдруг пришла проверка - от реальности, ответ, чего раньше не было, а, может, и не будет. То, что немцы занимали все больше территории и так быстро - это все губило  и всех шокировало. Да как же так - это же наша страна социализма... страна - освященная товарищем Сталиным...  А если они - займут вообще все - что, конечно, было нереально, - то что тогда? Мы будем читать их газеты и верить их вождю?   
Вот что пугало Сталина. Он и сам понял, что он - не бог. Хотя везде были его портреты, памятники. Но он в этот момент понял, что - заигрался. Он решил, что его решение не ожидать войну немедленно, как его предупреждали все агенты - было верным, ведь  он - вождь, отец. А теперь все портреты и памятники - как будто смеялись над ним. 
И  он вдруг вспомнил: не  сотвори себе кумира. Как это просто и навечно. А что у них в Мавзолее? А его фото в газетах? Как они там все “по-научному” с Лениным нагородили, книги,  авторитеты, - а  кончилось все вот так. Кто-то там наверху - легким движением  все это снес. А еще Сталин вспомнил, как один еврейский пророк предсказывал всемогущему царю Киру великому, - который упивался своей властью - что Бог его победит.   
Что  же теперь делать? Что защищать? Страну Советов? Партию? Сталина? Или что-то другое... землю и человека...   
И вот он - оправившись от шока, только 3 июля, - обращается ко всем гражданам: 
“Братья и сестры...” А  не - товарищи рабочие...   
Все слушают его обращение. В том числе - бывшие раскулаченные и бывшие священники и монахи. Слушают и они - Соколовы. Сталин призывает - сплотиться вместе перед лицом врага... и выгнать его... враг  будет разбит, победа будет за нами... Ира думает: сплотиться - то есть забыть все, что  они натворили раньше, в том числе и с нашей семьей? Впрочем, она тоже немного успокаивается. 
 
Сам этот день 22 июня - было  воскресенье, они все были дома - кроме Наташи, она была у подруги в Бологое.   
В четыре утра - по небу полетели самолеты... Почему-то сразу было понятно, что они не наши. Долетев до Москвы - они начали ее бомбить. А потом - и более близкие к ним районы. Ира подумала: «вот что люди сделали с небом - наполнили его своей ненавистью друг к другу». Так что - они теперь будут бояться смотреть и слушать небо.   
Они все втроем выбежали из дома - в ночных рубашках. Только рассвело. Какой же чудесный воскресный рассвет... Не нужно. Не нужно его уничтожать. Не нужно  воевать с ним, люди. Вот с таким рассветом, вздохом, - весь мир начинался в первый день творения.   
Они все ревели... Не верили. Боялись за Наташу... Ира сказала с насмешкой:
– Вот самолет на Сталина полетел. А мы-то здесь причем? 
Они не ответили. Из Бродов приходили люди, и сообщали, - что война. Но никто не верил, думали, что опять провокация. «Провокация - от Бога», - думала Ира. Вы все здесь построили что-то такое, и сами уже не знаете - что, и во имя чего. Так что это должно было произойти. Ваше царство рушится. Но только - никаким немцам наш сад Акимовых - не взять. Он его от вас защитил, а уж от  них и подавно. Это ее земля и небо. Ее мамы... и Саши... и Димы... и Наташи...   
Все мужчины в Бродах - пока спонтанно - собирались и шли в местный военкомат. В том-то и дело, что раньше ничего такого стихийного в Союзе быть не могло. Все стихийное - было давно загнано в  лагеря, и в землю. Это и был конец его власти. И вот - простые русские люди - сами шли спасать свою землю. И его.
Стали собираться и Саша с Даней. Иногда она кричала - когда не могла найти какие-то их вещи, они ее успокаивали. Саша думал о том, что как он пострадал от партии по какой-то ошибке, так и сейчас мы оказываемся не готовы по какой-то ошибке. Ошибки у них везде. Но он все равно шел. Потому что нужно защитить землю. Так же думал и чувствовал Дима. Она их провожала и все трое понимали, - хотя и только головой, так все было неожиданно, что это - может быть, их последняя встреча. Они запомнит все таким  – озабоченная сборами Ира... отсутствующая Наташа... А она запомнит их - своих мужчин.   
– Я вас люблю и жду... мальчики... 
И она их перекрестила. В этом было что-то - уходящее в века. Она долго целовала Сашу в губы. И они вспомнили разговор о Кришне  и Радхе - как  что-то из другой жизни. А может, наоборот, - это  та самая жизнь, и в ней все реально. И так же в основе вселенной - любовь двух человек? А не история... не политика... не государства... Эти мысли смогли поместится в их разгорячённых всем происходящим мозги, и они оба будут к ним возвращаться.
Наконец, прибежала Наташа, - тоже ничего не понимающая, - и всё-таки, успела их проводить. 
Они остались вдвоем и плакали. Что им еще остается, двум женщинам. Наташа что-то быстро со страху  говорила, говорила, пока Ира просто не обняла ее крепко, чтобы она успокоилась. 
Ира подумала:  «А ведь их Маркс всегда говорил о классовой войне, как о самом главном... а совсем не  с другим  государством... Похоже, что это война будет долгой и затяжной, что она многое у нас изменит. 
Маркс во всем виноват». 
   
 
Дима на фронте в 41  году 
 
Почему он оказался именно в этом месте и в это время? Он об этом особо не думал. Был август, их часть стояла в той части европейкой России, что была южнее, чем основное направление удара немцев. 41 год - был годом, полном паники и хаоса. И слова Сталина 3 июля - не так уж и сильно всех  утешили. Сталин в день нападения Гитлера, увидев масштабы и скорость продвижения врага, сказал своим соратникам: “Ленин оставил нам страну... а  мы ее просрали”.  Именно таким было общее ощущение. Позднее - в победной речи 45 года, он тоже косвенно, не вдаваясь, об этом скажет... Что вот, в тот трагический момент русский народ доверил нам, партии, хотя мог сказать, что - не доверяет... В тот момент так и   было. Непонятно, правда, что было бы, если бы народ не доверился. Ведь всем было известно -  как легко объявляет людей «врагами народа».         
Заводы - рушились или переводились за Урал... А ведь простроили  их совсем недавно. А потом будет все это восстанавливать. А еще все  офицеры вспоминали, как Сталин расстрелял в 37 году почти  все руководство армии:  Тухачевского, Якира... и огромное количество других. Конечно, как «троцкистов». Сталин боялся заговора военных. Об этом он тоже вспомнил в ту ночь нападения Гитлера, - думая о своем наказании.  И ведь эти расстрелы и привели к полной панике армии в 41 году, потому что они имели дальние последствия.
Многие “сознательные коммунисты” могли просто прийти к нему и сказать - о чем ты вообще думал? И Сталин этого боялся. Что его  тоже объявят «врагом народа». И вот это-то и было бы правдой. Сталин - везде ищущий двурушников - сам двурушник. Везде идущий «троцкистов» - сам «троцкист». Но в тех условиях это было невозможно.   
Дима, впрочем, не особенно об этом думал.  Ведь он даже не был членом партии, о чем часто ставили  вопрос в парткоме института, где он учился. Хорошо, что это в прошлом. Он смотрел в свою собственную брошюру “Бесконечность” и думал о том, что все правильно там написал, но ему в голову уже приходили другие мысли, - что можно решать те проблемы по-другому, более совершенно. Так что он еще смотрел в другие книги, привезенные с собой из дома. Дом.. Сад Акимовых. Мама и папа... и Наташа... Это что-то родное, в самом его сердце. Мама там, наверняка, - думает о нем и молится за него. Хорошо думать об этом ночью, засыпая. Он тоже иногда - как умел, молился. В этом была живая связь. 
Капитан Воронин, который командовал их отделением - часто был пьян. Потому что он видел, что соседний фронт, в направлении Москвы, рушился. И что тогда будет? Гитлер возьмет нашу Москву?  А еще - все эти призванные новобранцы - были такими необученными... Что с ними  делать? Пока немцы не делали крупных атак, - но это может произойти в любой  момент. Жалкие  новобранцы... масса  на убой... И он тоже  часть этой массы? Немецкая масса против советской. Наша армия - всегда побеждает просто своим количеством. И еще - своим фанатизмом, ведь мы это Гитлер на нас напал. 
Англия и США знали, что - и в следующие годы это подтвердится, - что только Сталин мог в таком огромном количестве жертвовать солдатами. Это какая-то жуткая тайна. Человек в западных странах - это одно, а в СССР - другое. Президент США Рузвельт не мог не думать о потерях американцев - потому что его собственные избиратели за него просто не проголосуют, пошлют его подальше. То же самое и Черчилль. Человек на Западе - ценит себя и свою жизнь, свое тело. А что там - в далеком и огромном СССР, они понимали не до конца. Но им ясно, что советский человек - не так ценит свою жизнь и свое тело. На Западе все прозрачно и «видно» через газеты и радио...  А в СССР - газеты существуют для другого. Для того, чтобы отдавать приказы из центра. И для того, чтобы сообщать о подвигах по выполнению этих приказов. Так все работало - особенно до войны... И лишь ее начало - “засбоило” все на какое-то время, а потом снова заработало.  Да, это была война за нашу Родину, - но все с тем же партийным маразмом.         
Трагедия войны была в том, что если бы мы не относились вот так к советским солдатам, то и не победили  бы Гитлера. И это знал весь мир. 
И здесь хочется сказать - стоп... давайте как-то по-другому...  Хочется выпить... и пить потом всю жизнь... Или - наложить на себя руки... Или - сказать ему, тому кто небе, - почему все так? А он ответит: а разве не вы сами, люди на земле, все это сделали? Разделились по странам. И по идеологиям. Сделали так, что ваши  газеты были полны ненависти... Немцы - к советским “жидам-коммунистам”, а советские - к “капитализму”. 
Огромная анонимная жертва...  миллионов людей... Молоху... будем надеется, что она имела смысл...
В СССР были толстовцы, которые не воевали. Их, конечно, тоже сажали в лагеря. 
Эту огромную жертву, - спустя поколения - многие объяснили так, что так могли сделать только коммунисты. А не «слабенькие буржуи»... Так СССР «доказал» свой социализм. Да я бы вообще после таких жертв - отменил, остановил бы  историю. 
Ну а пока в 41-м, - эти жертвы только начинались. Капитан Воронин построил свое отделение. На дворе был август, лето, природа пела... Но он  уже был пьян. Его голос разносился и был хорошо слышен... Постоянно используя матные слова - с которыми, казалось, его речь настолько слилась, как будто он с ними родился,  - он говорил о том, как солдатам нужно вести себя - в бою, чтобы убить больше немцев, и чтобы уберечь себя. Но было ясно, что вторая задача имеет дополнительный характер.  Больше того, он и свою жизнь не особенно ценил. 
В то время были два типа командиров - и внизу, и наверху. Одни был такие, как Воронин. Но был и другой тип. Которые чувствовали в себя и в солдатах - человека. Пытались его сохранить. Они становились центрами притяжения - для многих офицеров и  солдат, были лидерами снизу. Вот в этом - и проявлялся Бог, христианская закваска. 
Но ужас был в том, что чем  выше была иерархия - тем больше было таких, как Воронин. И дело не в том, что они пили, а в том, как относились к солдатам (и даже к себе самим). И что сам Сталин был таким. Если ты капитан или полковник, - то ты еще можешь быть человеком.  А вот если генерал или тем более маршал... Битва  за Сталинград.... за  Берлин... Были  невозможны  без гекатомб. И мы уже не узнаем - можно ли было по-другому. В этом страшная тайна войны. 
Для Димы числа и математика - это проявление Бесконечности, Бога. 
А для Сталина числа - это просто удобное средство, чтобы записывать  количество людей. Он однажды в шутку спросил: сколько дивизий у папы римского... С таким же успехом он мог бы спросить и про Бога? Для Сталина - немецкие и советские войска укладывались в цифры. Да, он понимал, что за каждой цифрой, - стоит человеческая жизнь. Но был готов жертвовать ими - ради часто своих ошибочных решений, о чем вспоминали многие маршалы.    
 
После построения и  пьяного напутствия капитана Воронина - все разошлись. Дима поговорил с кем-то из тех, кто стал ему здесь другом, а потом - нашел девушку в форме. Она была радисткой, и звали ее Катя. Им обоим было по 20 лет... И вот их обоих призвала огромная страна. И  они оказались в этой  точке времени и пространства. Если старшее поколение и офицеры - все время хмурились из-за новостей о продвижении немцев к Москве, и думали о том, что такого никогда еще в истории не было (если не считать Наполеона, но тогда ведь и Москва  не была столицей)... То им было все равно. Они не существовали в истории. Они существовали в августе, в своей юности, в  мечтах... 
И сейчас они мигом пошли в свое место. Чуть в стороне от полка - было поле и лес. И вот они лежали рядом - под огромной березой. И смотрели на небо. Дима, - радостно волнуясь, - положил свои ладони на грудь и плечи Кати. Они еще не  сделали это, но были уже на подходе. И все эти дни - готовились... До этого они только целовались и обнималась. Они никогда еще в своей жизни этого не делали. Они знали, что сделают это не сегодня, а завтра. Они задыхались от счастья.  Откуда эта сила? От земли и от неба. Вот от этой  березы. Такой белой с крапинами, такой красивой. От Бога - о котором в их стране запрещено говорить. И у их родителей - тоже это было? Они - и родились после  такого? И все люди и раньше это переживали? Об этом - Ромео и Джульетта? Об этом Адам и Ева? В этом был смысл. Так много смысла, что голову зашкаливало. Дима подумал: “это какая-то электромагнитная индукция...” Катя была москвичкой. И вот она все говорила, говорила. И как же радостно было слушать ее голос. Говори... говори... 
– Я тебе не мешаю? - спросил Дима и совсем утонул лицом в ее груди и руках.
Ткань ее гимнастерки пахла духами и потом. Нету ничего в  этом мире - кроме этого запаха и этой ткани.   
– Нет, не мешаешь. Вся Москва боится, на ушах стоит. Бомбежки постоянные. Все бегут и кричат, ругаются.  (“так ему и надо” - думает Дима). Эвакуация заводов  и правительства. Но товарищ Сталин - на месте, в Кремле  (“товарищ Сталин - это святое”). Наверняка так и будет. Да, как ты думаешь? 
– Наверное. 
– Интересно, он боится? Или нет? 
– Он не может боятся? - говорит он со скрытой усмешкой.
Она испугалась:   
– А ты не донесешь на меня за  такие разговоры?
– Нет. Не донесу, успокойся. 
И  снова - он. И здесь Диму достал.   
Он долго ее целует. Катя. Катя. Ты мир. И я мир. И все люди - миры в Бесконечности, в сознании Бога. Об этом он что-то очень важное понял - именно здесь, на войне, где ад и рай одновременно. Где - капитан Воронов и Сталин. И где - Катя и он, Дима. И даже Сталин - часть этого сознания Бога. Просто вообще этого не понимающая... В своей брошюре Дима лишь подошел к своей мысли, а нужно написать что-то новое. Но... это будет не только математика, но и философия, связанная с Гегелем. А “идеализм” запрещен. Людям запретили думать об этом. Но, может, после войны - раз она была такой позорной для него - все изменится? К власти придут другие. Или партия вообще падет. Такое  - на самом деле  -  возможно. Стабильные, - ценой террора и промывки мозгов, - времена прошли. Об этом все думали - когда немецкие самолеты полетели и стали все бомбить, в том числе и Москву. Об этом с ужасом думал и он.   
С другой стороны, он и правда оставался в Москве, что, конечно, поддерживало русских людей. 
Дима говорит:
– Мы тоже жили в Москве. 
– А потом? 
– Потом... уехали. 
Зачем он это сказал?
Ведь Катя, как бы ни была увлечена, - понимает, в чем там было дело. Таких было много. “Уехавших”. Проклятых, прогнанных. За сотый километр, и дальше, и в землю тоже. Среди ее родственников - пусть и не близких, друзей, и в училище, где она училась. Хорошо еще, что Дима жив остался. Так что же - он из семьи врагов народа? Но на врага он как-то совсем непохож. Она вспомнила доклад товарища Сталина 37-го года о двурушниках, который постоянно повторяли газеты. Что как раз сегодня враг - другой, он изменился. Это уже не буржуй и не священник - их уже победили. А как раз вроде бы свой, он даже может быть членом партии. Но при этом - «троцкист» и шпион. 
Дима смотрел на нее: «вот из-за этого всего - и последствий  этого - мы и проигрываем Гитлеру... и полетели самолеты на Москву... И еще неизвестно, выиграем ли. Никто друг  другу не верит. Все  верят газетам. Которые, к тому же, часто меняются». 
Он сказал:
– У меня книжка вышла, по математике.   
– Да что ты! Как называется? 
– “Бесконечность”. Я во всем ее вижу. И в тебе тоже. И в себе. И в небе. Мы с  тобой - части вечного сознания.   
Мозг Кати, построенный на советских газетах, - обрушился. И как же ей было не жалко... Она поняла, что жила хламом, пила газетную пыль. Она притянула его к себе. Тесно, тесно. 
И они сделали это, не откладывая на завтра. Ведь это можно было сделать сегодня. Катя - чувствовала себе уходящей в небо бесконечностью. 
 
На следующий день немцы неожиданно напали на их полк, где было отделение капитана Воронова. 99 процентов - погибло, в том числе и сам Воронов, и Дима, и Катя. Такая цифра  ушла потом в штаб. 
Земля их засыпала. Приняла. И Дима уже не мог думать о своей Бесконечности. Или - как раз сейчас и мог? Это она его забрала - потому что он ее возлюбил и так хотел найти ее? Теперь - он знал ее тайну...   
 
 
1942-й год 
 
Это был самый тяжелый для нее год. 
И в то же время, в нем  было и что-то хорошее, светлое. 
В  октябре 41-го - немцы так близко  подошли к Москве, что они вообще могли ее взять, но подумали, что советских войск хватит, чтобы отразить их атаку. Они не знали правду. Лишь с ноября -  наша армия собирается с силами, и начинается битва за Москву. Мы в ней побеждаем, отбрасывая фашистов на десятки километров. Это был экзистенциальный момент, который они все пережили. Если бы Москву взяли... то их партии и их Сталину пришел бы конец. «Ну а раз так.. - думала  Ира, - Пусть пока живут». 
Что для нее, родившейся в  конце прошлого века, - Москва?  Это город, где она была с мамой... и где было много церквей, в которые они заходили... Но потом Москва изменилась. Для нее это город, - где в Мавзолее лежит самый скучный человек в мире, которого нужно предать земле. Перед лицом которого - дети становятся октябрятами и пионерами. Читая брошюры которого, - «Шаг вперед, два шага назад», «Детская  болезнь левизны в коммунизме», - люди и сами становились скучными бесповоротно, на всю жизнь. Представьте себе якут, которые вынуждены были это читать и чуть ли ни учить наизусть, - вместо того, чтобы делать акцент на нормальных человеческих книгах... Кстати, наверняка Сталин, - днюя и ночуя в Кремле, - тоже мечтает туда попасть, к Ленину. И - в душу русского человека, в его историю навечно. Это его цель? 
Город, где людям запрещено верить в Бога. Хотя при этом, их социализм - дал очень многое простым людям - рабочим и крестьянам. И таким образом выполнил заповедь о любви к ближнему, - сломав империю, только прикрывавшуюся христианством. Но он построил вместо нее что-то - жестокое и несуразное. Время его еще не пришло, но уже скоро... скоро... скоро придет... И сделают это совсем не немцы, - а мы сами... Город, где везде висят его портреты.   
А еще Москва - город, который чуть ни убил ее Сашу и всю ее семью.   
Но все равно - это ее город. Это их город, а не партии и его. 
И поэтому она была рада и благодарила Бога. Но, конечно, боялась за своих Диму и Сашу, от которых пока вообще не  было писем. А потери у нас везде были огромные. И то, что это не особо писалось в газетах - тоже раздражало. Волновалась и за Наташу, потому что как только началась война, - ее сразу призвали, обучили на медицинских курсах, и она была на фронте, в госпиталях, и тоже не писала. 
42-й  год в целом был в войне еще не очень удачным. Люди не знали, что Сталин - воевал со своими военноначальниками, предлагая такие операции, с  которыми они спорили.  Так что много было  отступлений. Это означало, что он быстро забыл 41-й год...
Вся страна голодала. Бродская школа, в которой она работала, - временно закрылась. Ира иногда ходила в колхоз, чтобы помогать на полях и кормится самой, есть картошку. А еще она увеличила посадки на своем огороде. Убивала зверей в лесу. Весной и летом - ела грибы и ягоды. От голода все время болела голова. 
В январе - немцы  проходили через всю их Тверскую область. Было снежно. Постоянно бомбили наши и немцы в ответ. Фашисты показались  ей какими-то совсем жалкими. Закованные в форменные черные шинели, с замерзшими  пальцами, - они стреляли из своих шмайсеров. Иногда что-то кричали на своем костлявом языке. Чужие. Они посмотрели на Иру, прятавшуюся за сараем. Без особого интереса, даже мужского. Заинтересовались ее домом. И вошли в него. Ира испугалась - впрочем, когда ты голоден, у тебя все реакции заторможены. Она убежала в Броды, - к своим знакомым.   
И вот - мама... Они там... Делают там что-то. 
Ну да, - словно ответила ей мама, - и что? 
Она почему-то не могла из-за этого заснуть. Дом, - где они с Сашей любили, где рядом были их дети - Дима и Наташа. Будет теперь жалкой лачугой, временным пристанищем для горе-завоевателей. Она не могла с этим смириться. Наслушавшееся своего фюрера, свое радио - они вот сюда приперлись. Сами уже не понимая, зачем. И что? И где их Германия Гёте и Шиллера? Ира ругалась на них матом. В XX веке -  очень часто происходили вот такие завоевания. Масса шла на массу. Она, наконец, заснула под утро, слушая петухи. 
И как же радостно было слушать  в то  утро - как наши отбили ее сад Акимовых. Русские молодые солдаты что-то кричали друг другу, с матерком, и это тоже было приятно слышать. Наши - отбили от чужих. Ей так хотелось им что-то  дать, но у нее ничего годного не было, - кроме молока. И вот она их угостила.  Они пили, слушая крики своих командиров, что нужно идти дальше. Сказали: «спасибо, мать...» 
Ради этого момента - многое можно было отдать. Она их перекрестила и молилась за них. Они неуклюже поклонились и пошли, тоже сохраняя это в сердце. У них было много таких моментов, - но они и его запомнят. Пусть  они и “красные безбожники”.   
Она уже выглядит как “мать”. Да и ладно.
Она немедленно прибралась за  немцами, что-то  - сожгла в печке. 
И потом заснула. За долгое время -  по-настоящему спокойно. 
Сама земля была ей и этим  солдатам благодарна. 
 
А потом пришла весна. Проснулась природа. Солнце пело, согревало, - несмотря на то, что люди устроили войну. Фронт отходил все дальше, в  этом плане было уже спокойно. Открылась школа, и она снова начала там работать, получая спасительные карточки на еду, пусть она и была такой просто по названию. Но Ира - ходила на охоту. Будет скоро сажать в огороде. Школьники были голодными, но она все равно обучала  их своей музыке, преодолевая их сопротивление. В музыке - особенно в эти годы войны, - был смысл.      
И вдруг -  она однажды увидела у небольших ворот сада - какого-то человека. Она не сразу поняла, что это ее Саша. Потому что он был без правой руки. Вместо нее -  просто пустой рукав старой куртки. 
На  его губах была усмешка. 
– Вот что от меня осталось. Меня все меньше и меньше в вашем мире.   
Она бросилась его обнимать. Потом он попросил ее - зажечь ему папиросу, потому что ему было очень неудобно. Она зажгла и закурила из его пачки себе. 
Так они стояли долго-долго. Дым шел от папирос. А потом они закурили еще по одной.  Вокруг была весна. Но она была уже для кого-то другого.   
Когда она его отмыла, и переодела в домашнее,  то он  сказал:
– Все. Меня комиссовали. 
«Меня комиссовали» - так же мы будем говорить, когда умрем? Она была рада, но и в слезах. 
И уже ближе к вечеру, когда  они оба были пьяны и немного сыты, обнимая ее своей одной левой рукой, он сообщил:
– В прошлом году - Диму убили. Есть похоронка. Мне ее принесли. Можно, конечно, надеется, что ошибка. Такое бывает. Но вот  так...   
И тут они уже оба  заплакали. И стали делать это. Несмотря на то, что он хромой и без руки. Неистово. Как безумные. Потому что другого хода не было. 
 
Но так было лишь в эту первую ночь. Потом такое случалось редко. Он весь стал совсем другим. Его тело - было неким обрубком войны. И словно и душа его уменьшилась. И как много после войны в стране было таких обрывков. Их после 45 года - выгоняли из многих городов, в том числе и из Москвы. 
А она все ревела из-за Димы. Вот, он ушел от нас - в свою чаемую Бесконечность. Из мира Ленина и Сталина. Он оказался достоин этого, в отличие от нас. Но как же, Димочка, без тебя одиноко. 
Вся ее жизнь - станет слезами, памятью о нем? Почему Бог допустил такое? 
Она теперь будет молиться за него - не за здравие, а за упокой? Нет... невозможно поверить... 
В этом и есть сама жизнь.   
Когда-то - и она уйдет в этот покой? 
Как все в этой жизни - до безумия просто. 
И быстро, мгновенно... Вот что ей приходило в голову в это время. 
И как ей была нужна поддержка Саши. 
Но его словно не было, как будто и его убили, а не ранили.  Лишь иногда он с ней плакал и говорил о Диме.
Однажды он ей сказал: 
– Я стал там каким-то моллюском. 
И она ему верила. Вспоминать о том, что было на фронте,  - ему было тяжело. А с другой стороны, - он только об этом и воспоминал. Он и так там жил, и не мог по-другому. 
Все, что он пережил и как будто бы победил в лагере, - вернулось. Что  было на фронте? 
Толпы молодых русских солдат, которых ведут на убой. Часто - с винтовками еще с  Гражданской войны - против немецких танков и артиллерии. Вечно пьяные командиры, - которых тоже постоянно убивают - так что и от этого тоже была неразбериха. Смеющееся полковые жены - проститутки. И надо всем этим товарищ Сталин. Его портеры и его имя - с которыми они идут в бой.   
Выжить... выжить. Убить немцы и выжить...      
Все люди - моллюски... ползают... убивают друг  друга. И едят ту еду, которая тебе перепала. 
Есть моллюски- немцы, а есть моллюски - наши, советские.   
И они почему-то воюют. 
Потому что их главный моллюск - Гитлер - напал на нашего главного моллюска - Сталина.   
Какого-то особого смысла в этом нету. 
Смыла вообще нету.
Он умер для него - там, на фронте. 
А еще  он там получил похоронку на Диму, в которую почему-то сразу поверил.   
Смысла нет. 
Есть оскал и запах моллюсков. 
И все, что мы придумываем  себе в голове - и «коммунизм», и  Бог его Ирины, и его Божественная Реальность, Криша и Радха, и Бесконечность Димы - просто слова. 
Больше того, когда ты идешь в атаку, тебе нужно что-то кричать, и проще кричать - за Родину, за Сталина. Как они кричат: за Рейх, за фюрера. 
Ты уже сросся с этим всем своим существом. Это  минимум работы твоего мозга, но больше и не нужно. Больше и не нужно. 
За Родину, за Сталина.
Когда он вернулся, то очень часто кричал это во сне. 
За Родину, за Сталина.
Он стал этими словами - и больше ничего не осталось. 
За Родину, за Сталина. 
И у него внутри поднималась такая сила, что он сам ее боялся. У него включались все органы, все  рецепторы. Он боялся, что останется голодным, или что его убьют. А главное - он знал, что одними  этими словами  - он сможет уничтожить весь мир. А не только немцев. 
Что однажды - по этим словам, по этому коду, - проснулся все инвалиды, и вместе куда-то пойдут, и кого-то победят. 
За Родину, за Сталина.
В этом было что-то подземное, тектоническое (титаны из тартара)... Что использовали один раз и нужно было это остановить, но никто не мог это сделать.
Он не знал, что пройдут десятилетия, Союза и партии уже не будет, но найдутся люди из  старшего поколения, которые снова произнесут это, как заклинание его царства, когда все было правильно. 
За Родину, за Сталина.    
Ира его успокаивала. Но понимала, - как же трудно к нему пробиться.
Ее бы кто успокоил. 
...
И вдруг, в конце этого 42 года,  - такого тяжелого для нее, в декабре, когда им снова нужно было думать, что есть  зимой, - она увидела у ворот молодую девушку в гимнастерке - кажется, с крохотным ребенком на руках.
Она выбежала, и только тут поняла, что это ее Наташа. Она никогда не видела ее в форме. Она вообще ее давно не видела. Ира заплакала - на этот раз, от радости.
Наташа крепко  обняла мать. Какое же это было счастье. И передала ей ребенка. Та аккуратно его приняла. 
– Это что - твой?
– Мой! 
Да когда она успела-то... Наташа еще передала большую сумку с консервами. 
– Прости, что все так, мама... Ладно? Не писала и вот - с малышом пришла. 
Но Ира увидела, что и на ее лице была печать войны. Той, что съела полностью Сашу. Но Наташу, - раз она молода, - будем надеяться, не съест. 
– Ты про Диму знаешь?
– Знаю, мам... Будем им мстить, гадам. 
– А что папа пришел, знаешь?
Она обрадовалась. 
– Нет.
– Пойдешь в дом?
– Прости... Меня вообще за самовол на губу посадят, понимаешь?
– Да. 
И снова на ее лице - та же печать войны. И как  она еще умудрилась родить. Да, это по-нашему, по-акимовски. 
– Я ему скажу, что ты заходила. Он все равно - немного не в себе после фронта. 
Наташа ничего не сказала и просто кивнула. 
– Как малыша зовут? - сообразила спросить Ира.
– Это она. Сонька. 
– Соня? Почему?
– Не знаю.
Спасибо, что не Роза - в честь Люксембург и не Клара в честь Цеткин. 
– Ладно, беги уже. Не беспокойся, все будет хорошо с ней. Пиши. И будь осторожна, Наташенька.   
Она ведь уже потеряла - Диму и почти - Сашу. 
Они снова крепко обнялись. И Ира - перекрестила Наташу из ворот. 
Она посмотрела на ребенка - ангелочек спал. И понесла ее в дом, все показывать и рассказывать Саше. 
Соня. София. А ведь - сколько до революции носились с этим. Владимир Соловьев писал книги и стихи, а Александр Блок вслед за ним тоже, - ища свою прекрасную незнакомку... Серебряный век. София, мудрость, - Душа Мира. 
И вдруг вот она рождается в 42-м году, в красной Москве. Уж какая там мудрость. 
В какое же ностальгирующее существо ты превращаешься, Ира. 
Да. И что?   
Так ты стареешь. 
 
Таким был 42-й год. 
 
 
Наташа 
 
А что происходило с ней? 
Она становилась другой. Причем это началось еще до войны, а они в своем счастье это не заметили. Она тоже его переживала... но со все  большими вопросами внутри. В 41 году ей было 19-ть. Красивая, молодая, с длинными черными волосами, с узким лицом и большими голубыми глазами, - вылитая Ира молодости, - но ей  было все сложнее совместить свою любимую семью, - и “окружающую действительность”. В  которой она читала газеты и слушала  радио, и в которой она слушала то, что ей говорили в школе и в училище. Вот Дима - мог от этого защититься, у него была своя Бесконечность. Уж не говоря о маме и папе. А она? Когда она приезжала в Москву, то видела везде  - его портреты. И слова о том, что именно мы, Страна Советов - впереди всей планеты, что на нас смотрят и рабочие Европы, и угнетенные народы Азии. Под  руководством товарища Сталина... И разве это не правда? Разве мы - не творим великую историю? Как можно не любить его... Как можно не верить ему... Как можно не преклоняться перед ним... 
Наташа не понимала, что у нее срабатывали подростковые механизмы - в ее взрослеющей душе все мутилось, поднималось вулканом. Она краснела  от своих мыслей, вспоминала что-то из детства, просыпаясь  по ночам, - и дома, и у подруг в Бродах, где она находилась все чаще. 
Мать во всем виновата... Женщины вообще виноваты? Вот ведь и у нашего товарища Сталина - когда погибла его  жена Аллилуева - с такой неподходящей «поповской» фамилией, были слухи, что  она вообще покончила с собой, - то он сильно расстроился. Женщины - должны знать свое место... Не мешать нашей борьбе. Вдохновили, помогли, родили ребенка - и все. Как это было и с Надеждой Константиновной Крупской. Мы - боремся. Мы - строим новое общество. Нам не до буржуазного быта. Да, семья, любовь, - тоже часть нашей жизни. Но далеко не первая. Вот, великий Владимир Маяковский - так много искал свою любовь и думал, писал об этом, так что из-за этого и покончил с собой. И буквально когда мы только начали все строить!  А уж что говорить о Есенине! Который только о  любви и писал, так что тоже неудивительно, как он кончил. Любовь... Любовь... Вот ее мама часто о ней говорит, о том, что они все любят друг друга. И что наш сад Акимовых - это такое вот волшебное место, где все мы любим, обмениваемся мыслями. А ведь так можно и до “боженьки” дойти, до культа, до религии, опиума для народа. И ведь мама и дошла... и никогда и не уходила.. пусть они все и скрывают это от Наташи, не хотят лишний раз говорить об этом, показывать. Сад Акимовых - это и есть буржуазный мир!  С  культом любви и боженьки. Все это мама  сохранила от своей мамы, с дореволюционных времен. 
А что же  папа? Ведь он - из бедной крестьянской семьи. В Бродах,  - его все знают и помнят. Но как  же мама его изменила, своей любовью  и  богом. Ему  бы женится на ком-то другом, не из богатой и дворянской семьи. Он же - пошел на поводу у своего чувства... В снах Наташа иногда видела, что ее отец выбирает кого-то,  - похожую на нее. Что этот кто-то - освобождает отца.  Ну как можно доверять какому-то  чувству в наше  время... У нас должен быть - классовый и партийный инстинкт.   
Родители - прежде всего, мама - испортили своим детям жизнь. Но если Дима  их вроде не упрекал, просто “ушел” в свою математику, - которую Наташа не  любила и не понимала, - то она не могла не  думать об этом. 
Она с ужасом вспоминала рассказы матери, как они с отцом  в 27 году - подошли к Сталину после одного пленума и мать ему сказала, что ее дочь - то есть, Наташа, - любит играть с воздушными шариками и что надо было бы подарить их Иосифу Виссарионовичу... Это вообще правда? 
Наташа не понимала, что в 27 году Иосиф Виссарионович был еще  другим, не был божком. И еще были живы и здоровы все “враги народа” - Бухарин, Каменев, Зиновьев. И Сталин с ними общался и пожимал им руки. Не зная, что они уже работали на британскую и японскую разведку. Наверное, он был наивным и доверчивым, добрым, и они этим пользовались. 
В 30-е годы -  даже и представить себе такое невозможно. Ну... мама... дорогая... родная... как можно быть таким врагом... Сегодня - даже в шутку такое представать нельзя. 
Товарищ Сталин  - и воздушные шарики!
Ну что бы он с ними делал?
Полетел бы на них по небу?
И это когда мы - строим заводы и города, электростанции,  вычищаем партию от врагов. 
Потому что вокруг капиталисты, и мы должны создать свою промышленность. И быть готовы к нападению... 
Ясно, что при таких темпах и задачах, при такой скорости движения, - в партии всегда будут люди, которые всего этого не понимают, «тормозят». Таким человеком и оказался ее отец. И это неудивительно - потому что он слишком любил маму и доверял ей, и это при том, что она даже не была коммунисткой, членом партии. Наташа не знала, что донос на него был написан с целью  - занять место отца. Она была уверена, что это верный сигнал - против “воздушных шариков”. И вот - вся их жизнь обрушилась. Здесь еще было чувство вины из-за  этих проклятых шариков - как будто она сама, маленькая Наташа, - тоже виновата. Так что когда она видела потом в Москве - ребенка с шариками, то она хмурилась и переходила  на другую сторону дороги. Она боялась, что эти дети покушаются на жизнь товарища Сталина и на все дело «социализма». Шарики - это самая настоящая контрреволюция. Если у нее будут дети,  - она никогда им их не купит.    
И вот так она думала, - все чаще ночуя в общежитии в Бродах, или у подруги, а не дома... Она ходила в местный комитет партии - и просила принять ее в члены. Писала заявления. Она  должна стать коммунисткой. Так она искупит все ошибки своей семьи, искупит заблуждения отца. Ей отвечали: мы вас понимаем, но история сложная. Ваш отец был исключен, но он «не враг народа». Все это нужно решать в Москве.  А в Москве тоже не знали, что делать. Там знали, что донос на Соколова был - плевым, ничего не значащим. Но возвращать его в партию - не хотели, да он и сам этого не хотел. Таких дел были миллионы. И заявление Наташи - лежало без хода. 
 
А потом - началась война. Интересно, что если все общество воспринимало первый год как полностью провальный, как позорный для партии и,  - в конченом итоге, - для Сталина - то они, молодые, наоборот, его жалели. Тем более она - коммунистка без партийного билета. Она чувствовала вину за свою семью, перед страной и перед ним, за “воздушные шарики”.   
Поэтому - если бы ее не призвали, она пошла бы сама. Она быстро закончила медицинские курсы, и стала - медсестрой. Участвовала в очень тяжелых боях, отступлениях... Нередко - сама брала в руки автомат, чтобы отбить немцев от наших раненых.   
Чем стала война - для нее и ее поколения? Для таких как она, 19-летних? 
Она  стала - учебником жизни, стала  самой жизнью. 
Если Саша, ее отец - видел во всем грызню моллюсков, в которой он по какой-то случайности был на советской стороне, и в словах “за Родину, за Сталина” - крики животных, что-то подземное, из тартара, то для Наташи - это было то, что ее сформировало. 
За Родину, за Сталина. 
Это - наша жизнь, ее  будущее, ее дети, пусть их еще и не было.   
За Родину, за Сталина.
Это ее юность. Это ее любовь ко всему миру, и ко всем людям. 
Она чувствовала себя на передовой -  как Наташа Ростова  на первом балу (забавно, что они тезки). 
За Родину, за Сталина. 
Это социализм, - который обязательно придет, иначе зачем мы убиваем фашистов и сами готовы умереть.  Что  все и в ней видели, и тоже ее любили, любовались. 
Вся вековая энергия христианской  веры - в ней воплотилась, и  в таких, как  она. Если ее мать верила в Бога, то теперь - в ее лице - как бы и сама Ира верила в социализм, что, наверное, не очень бы той понравлюсь. 
И вот - ее заметил некий молодой офицер Артем. Они быстро сошлись. Он был лишь чуть старше ее – ему шел 21 год. Но он был - из Москвы, рабочим, и членом партии. То есть, у него было все то, чего она хотела от своего отца, и, по крайней мере, от своего будущего мужа, пусть они и не думали о браке. 
У многих солдат и офицеров - в этом 41-м году настроения были  тяжелыми. Так что офицеры часто пили, думали, что мы скоро потерям Москву, и спали с медсестрами. Но Наташа и Артем такими не были - надо отдать им должное.
Они - полюбили. Оба забыв о том, что коммунисты не должны так отдаваться “чувству”.  Уж не говоря о том, что вообще была война. С другой стороны, - раз все так плохо, как все говорили, то что и терять-то... 
Артем ее спрашивал: 
– Кто твои родители?
– Соколовы...
– Ааа... те самые?   
Наташа хмурилась. 
– Те самые - что?
– Твоего папу - выгнали из партии.
– Да... 
Вот так вот, папочка.
– А еще говорят... но это наверняка анекдот, - что твоя мама хотела подарить товарищу Сталину воздушные шарики.
Вот так вот, мамочка.   
 - Но это же просто анекдот. Никто в это не верит. Где наш товарищ Сталин и где воздушные шарики. 
– Конечно, - отвечала она. 
Она уж не стала говорить, что связано это было с ней, когда она была маленькой, из-за чего она мучилась по ночам - до войны... Она бы хотела уничтожить все шарики на земле - как чистую контрреволюцию. Наташа рассказала ему о своих заявлениях в партию, и о том, что их не удовлетворяли. 
• Не расстраивайся... Сын за отца не отвечает. Так сказал товарищ Сталин. 
Сколько людей верило в эти его слова. 
Больше всего Наташе нравилось, что Артем - верил в Сталина совсем не так, как она -  ведь она раньше вообще о нем не думала, жила своей жизнью  и бессознательно верила маме и папе. А Артем - как будто таким и родился!
И еще он ей говорил: 
– Ты здесь всем себя показала. Что ты настоящий герой. 
Показала - в том числе ему...
– И мы будем просить за тебя - чтобы тебя приняли! Я лично за тебя поручусь!
«Я лично за тебя поручусь» - так в Советском союзе признавались в любви.
Однажды ночью, когда они это делали, - она сказала:
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю.
Так они превратили “буржуйское” слово - во что-то совсем другое. В свое. В советское. «Я тебя люблю», - это значит, что товарищ Сталин не может быть не прав. Что  мы победим этих гадов фашистов (ведь и правда победили). Что социализм не может не прийти - буквально завтра. 
Слово “любовь” - уходило в древность, к родителям, к дедушкам и бабушкам...  «Да, раньше оно было искажено классовой борьбой, - думал Артем, - но сейчас-то все другому. Мы - новые люди (о которых и писал Чернышевский). Мы - молодость мира. На нас весь мир смотрит». 
Они любили. И кто же им - этого не простит. Кто не поймет, что на таких все и держится - при любом строе. 
Это и было их - “за Родину, за Сталина”... в том числе и по ночам.
А потом она забеременела. Она долго была в шоке. Сказала ему. Он тоже думал об этом. Аборты в то время делали часто, а уж тем более в войну. 
Но они после этой новости стали любить друг друга еще больше. Так что она сказала ему:
– Я буду рожать.
– Хорошо. Рожай. Это же - ребенок социализма. Он будет жить при новом строе. Ради которого мы и умираем сейчас. Ребенок будущего. 
До 5 месяца она еще работала в своем госпитале. А потом - ее отпустили в тыл. Но она приехала не к маме, а в Броды, к подружке Соне. Она там часто в своей жизни ночевала. Хотя условия у нее были несравнимо хуже, чем дома, - вот такой она была “сталинисткой”. Тяжелее всего было расстаться с Артемом. О ребенке она, все-таки, думала  меньше. В то время у многих женщин был ослаблен материнский инстинкт. Нередко дети воспитывались в чужих семьях - родственников и просто друзей. А тут еще и война, - совсем все сбила.
Расставаясь с ним, она уже не думала о том, что он -   “сталинист” и поможет ей в партии. Думала только о нем, словно что-то чувствуя.  Потому что  - полюбила его. Да, такое вот слово. «Мы с ним - думала  Наташа, - очистили его от всей “буржуазной накипи”. Вселенная не может существовать без любви. Она все мудро обновляет. Это, кажется, - говорил отец маме? Ну да.. Ну и что... Значит, он был прав, такое тоже бывает».
Когда она была на 8 месяце, - то почувствовала, что Соня получила какую-то телеграмму. Но почему-то не хотела  ей говорить. Наташа спросила:   
• Его... убили... 
• Да.
Если они убили такого  человека, - то социализм не может не наступить. 
И - товарищ Сталин во всем прав.
А те, кто так не думают, - против ее Артема. И против Наташи. 
Она вообще не хотела рожать. Зачем? Если его уже нету. Кому нужен этот человек социализма? 
Но Соня ее заставила. Хорошо, что она и сама была медсестрой. 
• Соколова... Соколова... Ты будешь рожать.
Ребенок родился - на удивление быстро и легко. И вот уже - новый человек пищал. И Наташа  не могла - хотя бы немного не полюбить ее... покормила ее грудью... Не понимая, что строи проходят, а в кормлении матери - вечность. И богиня Исида так кормила бога Гора. И ее мама - так ее кормила. В этом жесте, - божественная любовь к миру и человека к человеку. Соня сказала:   
– Девочка... Нашего женского плачущего полку прибыло! Как назовешь? 
– Соня. 
– Правда, что ли? 
– Правда. Ведь ты меня здесь спасла.  Спасибо тебе. 
В это время она узнала еще и о гибели Димы... Она должна быть снова на  фронте, в госпитале. За брата и за  любимого. Два пустых места - она должна встать в эту пустоту. 
Они победят гадов и дойдут до Берлина. Силой любви и ненависти. 
Во имя Сталина. Во имя социализма, - в которых она уже не сомневалась.
Но - оставить дочь с Соней было нельзя, та тоже ехала на фронт. 
Придется - у мамы... 
И вот, все ее эти переживания - из-за убитого Артема и того, что ее родители сломали ей жизнь, вырастив ее не верящей в социализм, - Ира и увидела на ее лице. Рассказывать она ничего не хотела. 
Наташа ехала на фронт с одной мыслью... Лучше бы уже - и  не возвращаться домой. Пусть ее Соня уже дальше без нее. Она должна быть с Артемом. На  том свете, - которого вроде бы нету, - они и встретятся. Таких людей - прошитых войной насквозь, между небом и землей, между жизнью и смертью, плохо спящих по ночам и рано просыпающихся, все еще в снах и встречах с ушедшими, - становилось все больше.   
 
 
Она что, - стала бабушкой? 
 
Не может быть. Нет, она не бабушка... Ведь ей в 42-м году было всего 43-ри. Вот так идет время. Но Наташа и правда - родила ребенка слишком рано, сама Ира сделала это чуть позже. Но все это можно было объяснить войной. 
Бабушка... При этом она старалась не думать о зияющей пустоте Димы в ее сердце. О том, что вот он-то - уже ей никого не родит. 
Дима... 
Дима... 
Ты был  слишком светлым для этого мира, слишком бесконечным.   
А ведь еще и  Наташа может не вернуться, судя по ее настрою отомстить. Хотя она ничего и не рассказывала - Ира поняла, что  ей уже было за кого мстить. Неужели это отец Сони, и он тоже погиб?
Безумие. Безумие. 
И тогда из их рода вообще останется один этот маленький и слабый ребенок.
Хотела ли она отомстить немцам? 
Нет. Этого хотела Наташа... и такие, как она, - в целом, светлые люди, пусть и озлобленные свалившимися на них потерями, они стремились - все возместить, чтобы было некое “равновесие”, пусть это и страшное слово. Они и выиграют эту войну.
А Ира...  хотела бы отомстить этому миру. За то, что в нем такое  происходит... За то, что в нем - Аушвиц.... и в нем - советские лагеря. Проведя в одном из которых лишь полгода - ее Саша уже начал сходить с ума. А война у него это все завершила. Безумен Гитлер, убивающий евреев. Но безумен и наш, в Москве, везде ищущий “врагов народа” (и ведь  даже сейчас аресты иногда происходят). Она хотела бы отомстить самой себе, - за то, что этот мир таков. 
Он, в Москве, - очень быстро забыл про день Господень - 22 июня 41 года. 
По слухам, - вернувшаяся, наконец, в Советский Союз Марина Цветаева, о чем просили ее многие советские писатели, - со стихами которой она себя отождествляла, да и не только она, - повесилась в какой-то Елабуге. Зачем было ее травить  нашим газетам, если она - вернулась из эмиграции! Тоже безумие. Это значит, что Марина, этот человек, который искрился своими стихами, своей душой - не нашла себе места ни там, ни тут. Ее вообще выгнали с земли. 
В Ленинграде - Даниил Хармс, человек, всегда выглядевший на  улицах как карнавал, обэриут, взрывающий строение обычного слова, - посажен в тюрьму за слова о том, что немцы завоюют город. В тюрьме он и умер. Это  был обычный донос, ясно, что к нему “прикопались”. Он был преступным - потому что в нем был карнавал для этого скучного города Ленина. Они почувствовали в нем - врага ленинской скуки. 
Наконец, еще раньше - в 37-м, - сгинул в лагерях Осип Мандельштам. Тонкого  сложения, с лицом  как будто еврейского мальчика, пророка, глядящего  куда-то далеко, в библейские времена и в античность, и оттуда - на СССР. Один из последних голосов Серебряного века. Он написал стих про Сталина: “Мы живем под собою не чуя страны”. Назвав того “кремлевским горцем”. Да, все так себя и чувствовали. По крайней мере, интеллигенция, а из них - более старшее поколение, такие, как Ира. Свой стих он читал друзьям, и не  скрывал его. Это был  вызов. Чему поражались другие поэты, занимавшие ту же позицию. Страна строит, рабочие выполняет и  перевыполняет планы, крестьяне загоняют себя в колхозы... А тут - какой-то “Мандельштам”. Строчки про его арест в газетах прошли почти незамеченными.   
Вот за это  Ирина, - и хотела бы мстить. Ведь именно из-за этого и... погиб ее Дима, как ей ни страшно было это слово по отношению к нему. Гитлер сжигал еврейские книги... А мы разве не сжигали - буквально и переносно, - книги “врагов”? Библию, всех “идеалистов”, и “неправильных” писателей... 
Хотя она понимала, что смотрит так - потому что родилась вообще в прошлом веке. Их - Цветаеву, Хармса, Мандельштама, - будут читать. А не его доклады на пленумах. Страна катилась каким-то очень жестким темпом вперед, страна была железной (а вернее, - стальной). Ире было очень горько, что ее родная Наташа - вообще не хочет ее понимать. Это был разрыв. И она видела это и в своих учениках в школе. И вынуждена была не поднимать эту тему. Терять  ей особо было нечего, но просто - чтобы не дразнить гусей, так экономнее для нервной системы. 
Пройдут годы... И Наташа, и ее поколение, - будет читать свободно. И творить свободно. Они прочтут то, что творит сейчас поколение Иры - в условиях почти своей смерти и - “догонит” это  по времени. Это так поразительно. Будет “совпадение”. Они поймут, что не Правда и Известия - описывают то, что происходит. А -  Цветаева и Мандельштам. И даже полузапрещенная Библия - тоже.  Все написанное - будет  прочитано. Неужели это будет? Тогда в  это  не верилось, но какой тогда вообще смысл? 
Смысл в том, чтобы люди читали и думали свободно. 
 
А пока она... ощущала себя “бабушкой”... Каждое утро - она поднималась рано утром и давала молоко Соне. (Что, кстати, будет читать ее поколение?) Саша  - снова работал трактористом в Бродским колхозе. Но поскольку он не только хромал, но у него еще и не было правой руки, - то ему было совсем тяжело. Но все же - он приспособился все делать левой, даже закуривать. Без его работы и карточек, - им было бы голодно. Да и в колхозе понимали,  что он - воевал с  немцами, пусть и выгнан из партии. Там тоже были люди... Саша говорил, что он - герой моллюсков. Их любовь по ночам - проявлялась все реже. Но каждый раз - их обоих это спасало. А потом он снова “уходил”. Да... Все ушли - в той или иной форме. И только Соня - была рядом. Так что Ира не задавалась вопросом, а имеет ли смысл растить ребенка в мире, который рождает Гитлера и Сталина. И какой там может быть новый вождь впереди. 
Со стороны Иры это был своеобразный эгоизм. Она бы не выжила сейчас без этого ребенка. И она была благодарна за это Богу. 
А между тем, она понимала, что ей нужна не бабушка, а мать. Но мать - ищет там своего врага среди фашистов... Но она вернется... Главное, чтобы  “история” и “социализм” не отобрали у нее и Наташу.   
Соня - росла смешливой и сообразительной. Ире так нравилось - говорить с ней, заботиться о ней, тихо покрикивать, когда она не спит  по ночам. 
Да, там Сталин и Гитлер - сошлись в роковой схватке, которую запишут в учебники.... А Ира - просто разговаривает с мурчащей ей в ответ внучкой. Для нее в этом смысл. Потому что оба - и Гитлер, и Сталин - вот этого и не поняли. Но Гитлер - виноват больше, потому что он напал и несет свою ответственность. 
Через пару месяцев после того, как Наташа ей принесла Соню, она - с большой осторожностью - отвезла ее в Бологое покрестить. Она так делала - по традиции, потому что так делала и ее мама с ней, и потому что верила в это. И еще - как бы в отместку всем им, - заставляющим всех не верить, носить дыру в сердце. (От этого ведь и воевали Гитлер и Сталин.)  Советские люди - были серыми и не всегда мытыми. Вот эту серость и нужно было преодолеть... 
Храмы в Бологом были почти все закрыты. Соню крестил один иеромонах. Когда он сказал: “Во имя Отца... и Сына... и Святого Духа...” и помазал ее крошечный лоб мирром, то Ира почувствовала, - как этот запах побеждает все. Мирро - это что-то древнее, как  и ладан. Он побеждает - и Гитлера, и Сталина, и ее, Иру. И всего - несколько капель. А Мария Магдалина - этого мирра целый сосуд разбила и - помазала им ноги Христа. За что получила нагоняй от одного апостола - сколько можно было дать денег нищим. Этот  апостол был “социалистом”? Но Мария была права. В мире, где  схватываются державы, партии, “интересы”  - а так было и во время Христа, - нужно тратить свою жизнь на что-то чистое  и святое. Только так можно - победить безумие мира.
Соня расплакалась после крещения, и Ира ее успокаивала. Они еще немного поговорили с этим иеромонахом. Он, видя, что она кого-то потеряла и кого-то еще боится потерять на фронте, процитировал ей слова из Библии. “У Бога - тысяча лет как один день... и один день как тысяча лет”. Вот тебе и “история”. 
Над этой фразой можно было думать очень долго. Тысячу лет и один день. Ею бы наверняка заинтересовался Дима. Блин... опять сыночка вспомнила. 
 
Еще одним способом выжить, - помимо молитвы и забот о Соне, - было то, что однажды она взяла у Саши печатную машинку. Ее выдали ему, когда он был в партии. Это - ценная вещь в советском мире. Тысячи людей писали ручкой, - или печатали. А позднее - их будет больше. И  писатель будет непредставим без такой машинки, сигареты, вина, а чаще - чего-то покрепче. И очень часто - писали в стол. Так что со стороны могло казаться, - что к этому и свелась их жизнь, зачастую без надежды публиковаться. И это как будто тоже входило в “набор” с сигаретой и водкой. 
Ира была рада, - что не пила (и не курила). Ради Сони, ради Саши, ради себя. Но ей было так приятно печатать... Так  она - чувствовала свою связь с миром, с прошлым, с мамой, со своей молодостью, - которая уже прошла? Воспоминания бабушки, значит? Все, она уже отнесена в “категорию”? ... Она печатала сразу в нескольких экземплярах, под копирку (такие выражения были очень распространены - до эпохи компьютеров). Это были  ее небольшие воспоминания и просто мысли. Так она хотела сохранить себя - для Наташи. И для всего ее поколения. Она назвала это: “Сталин летит на воздушных шариках”. У нее не было горечи, - как и у поэтов того времени, - что это не напечатают. Но она  верила, что это сохранится. Все, что написано, - будет прочитано. И именно Наташей. 
 
Годы шли, война продолжалась. Та самая, про которую будут много учить в будущем подростки и за не-уважение к которой можно будет сесть в тюрьму. И называли уже “фашистами” - всех, кто считался врагом, целые “неправильные” страны. Как будто - именно за это и погибали наши деды. 
Битва за Сталинград 42 года, с огромным количеством жертв... и с нашей, и с немецкой стороны, - окончательно повернула ход войны в нашу пользу. Курская битва 43 года, - когда враги по обоим сторонам сидели в танковых коробках, жарясь, словно в аду, а сверху их еще поливал огонь из самолетов, - еще одна наша победа. В 44 году - союзники открывают второй фронт. Они и правда воспользовались тем, что мы были в безвыходном положении и были вынуждены бить немцев из самого “нутра” нашей страны. А еще они боялись наших завоеваний, что было в чем-то обоснованно. В 45-м Сталин завоевывает одну за одной восточно-европейские страны, семимильными шагами пробираясь к Берлину, - чтобы нас не опередили союзники с Запада.
Когда Ира услышала это, то подумала - вот они, начинаются игры в “историю”. Черчилль, Рузвельт - тоже играют, но они хотя  бы ограничены своими  избирателями, которые тупо не изберут их, если потери будут не оправданы. Их  газеты - мигом обо всем напишут, все прозрачно, в отличие от наших. (Может, эти лидеры еще и втайне завидуют Сталину.) И все уже чувствовали - «холодок» наступающей Холодной войны, что было предсказуемо.
Война еще не кончилась, - а лидеры уже делили послевоенный мир. Нам - Восточную Европу... им Западную... Сталин довольно потирал руки. Отхватил себе кусок. Ира не знала,  что в будущем будут завидовать вот такой “дележке”.
Ясно, что так все хотели предотвратить третью мировую. И все же, - а ее кто-то спросил?
А что  если она сама хочет быть отдельным миром. Каждый человек должен быть государством. Так сказал бы Толстой, сославшись на Христа. Анархия? Да и неважно, как это  называется. А вот то что народы, - которые нам “отошли” - будут восставать, Сталин, конечно, не подумал. Он стал каким-то геополитическим Плюшкиным.   
Наконец, с огромными потерями -  был взят Берлин. Гонка войны закончилась. Когда 9 мая об этом сообщили по  радио, - все выбежали на улицу. Ира ревела и радовалась. Ее Димочка... Ушел с этой войной... Ее Димочка... Спустя три года - ей было чуть проще об этом думать. Кажется, Наташа - жива, она редко, но писала. И  даже трехлетняя Соня - тоже  улыбалась. Она уже ходила и говорила, что для Иры было важнее, чем “история”. Дети - спасут этот мир. А не Сталин и Рузвельт. Ира обнимала Соню  и Сашу. Тот говорил, как заведенный: 
• Что - наши моллюски победили немецких? Так я и знал! 
Она отвечала:
• Победа! Победа!
Кто знает, может быть, русские люди станут чуть свободнее, и умнее. 
Кто знает...
Победа! Победа! 
 
 
Холодная война и советский патриотизм 
 
Нет, не стали умнее и свободнее. С другой стороны, есть поверхностный слой и более глубокий. Ира видела, что русские люди что-то переживают внутри, но им крайне трудно выразить это - в той идеологии, в тех  словах, которые у них были. Да, они обоснованно гордились взятием Рейхстага. Но - Сталин все это использовал и трактовал по-своему. При этом нужно помнить, что Союз после войны - был  ослаблен, экономику нужно было восстанавливать.
Начиная с 43 года, и потом уже после войны более активно, - Сталин выстраивает некую советскую империю, странное образование - учитывая, что Ленин всегда говорил об интернационализме. Советский патриотизм - опирался у Сталина во  многом на русский, так, как он его понимал. При этом - ему было уже 66  лет... И русские люди воспринимали советских вождей как царей, и его тоже. На это во многом опиралась его харизма. Его империя стала очень странным симбиозом - идеи коммунизма и русского национализма - так что Маркс и Энгельс перевернулись в гробу. Это  был такой местный карго-культ. Причем нужно не забывать, что была сторона для Запада и сторона - для внутреннего употребления. С 43-го года армия называется не Красная, а Вооруженные силы, у офицеров - вводятся эполеты, как до революции. Коммунистический интернационал - особенно пугавший западные страны своей  деятельностью по распространению влияния Москвы, - был закрыт. Это  делалось - в угоду западным странам, с которыми  вы вместе воевали против Гитлера. Союз воинствующих безбожников, - который доставал всех своими надуманными акциями - тоже закрыли. Всем религиям была дана небольшая свобода. А в русской церкви избрали патриарха. Гонения стали не такими сильными, кого-то из епископов вернули из лагерей, некоторые храмы открыли, особенно - связанные с историей, в Москве. 
Все это  Ирина видела и удивлялась. В чем-то радовалась. Но...  мотивы Сталина были неясны. Он не очень был похож на обратившегося к вере человека. Партия все равно все контролировала, и эти епископы - были просвечены, или часто работали на МГБ, министерство безопасности (вот еще, вместо наркоматов - министерства).  Партия - и стоявший за ней Сталин - контролировали все. Возможно, что он и сам до конца не понимал своих целей. Он  просто создал свою красную империю. А Москва - превратилась в сталинский Вавилон. В котором у него - и резиденция патриарха... и мавзолей... В сознании Сталина это нисколько не противоречило. Словно это какая-то странная воплотившаяся мечта Сталина-подростка, в которой он - и ученик тифлисской семинарии, и революционер.  Но - люди-то жили в этом реально. Каково им было в этом абсурде? Но они смирялись, и почти не задавались вопросами, - ведь он император этой красной империи. Именно так - коммунистический император. 
Одна история немного проливает свет на то, как он себя ощущал, и что у него было в голове. Ватикан боролся с коммунизмом, потому что он был безбожным. И вот, Сталин - пытался опереться на русскую церковь - в борьбе с влиянием Ватикана! И церковь... пошла ему в этом навстречу. Сталин даже хотел провести в 48-м году, - новый вселенский Собор, при том, что последний такой собор - был в VIII веке! И на нем - осудили бы католиков как еретиков, окончательно, и полностью утвердил бы истинность православия. Но из-за противодействия того самого Ватикана - это не состоялось. 
Вот такой у него в голове был бардак...  Он настолько возненавидел Запад, - с которым мы вступили в Холодную войну,  - что ему вообще было все равно, какие средства использовать. Артиллерию и войска, ядерное оружие, коммунистическую пропаганду - которая тоже сохранялась и никуда не исчезла...  И вот еще добавим, - что и наше православие осуждает ваш хваленый Ватикан! А разве церковь не несет свою ответственность за это? 
Это очень напоминало городничих в городе Глупове. Мировая провинция... И каждый из начальников  - проводит свою абсурдную политику. 
Вот в чем разгадка всего этого советского патриотизма. Когда в стране, где не  было денег, - выпускались дорогие фильмы о том, как русские композиторы в XIX веке выбирали не Европу, а свой, национальный стиль... Когда тебе запрещают думать, что радио изобрел Маркони... И так далее - по всем  сферам. Здесь можно вспомнить, что Петр I заставлял русских дворян - носить европейскую одежду, пить  кофе и курить табак, и все это делалось  указом. Сталин все делал  с точностью до наоборот. 
Во время войны - мы  были с Западом союзниками... И вот, - с 46 года - опускается железный занавес. Рузвельт уже умер, а Черчилль -  уже не премьер Англии. Все боятся красного императора, который простирал свою власть и влияние в Восточной Европе. А еще - в Азии, в таких странах, как Вьетнам, Корея, и особенно Китай. 
Ира не знала, - что пройдут десятилетия - и именно по этому сталинскому апогею будут скучать люди старших поколений. Они напишут книги, герои которых попадают в то время. Они мечтали, - чтобы так все и осталось. С 45 года - до смерти императора. Ведь - Запад в то время нас боялся. 
Этот момент  власти, страха, влияние  - он только и был. И ни к какому марксизму это уже отношения не имело. Соблазн власти, контроля, к нему все свелось. У Москвы и у Сталина. 
Сталин чувствовал себя одиноко в этой мировой изоляции. И вот - начиналась  - «шиза». Дело было не в том, что русский народ -  хорош... Как утверждалось во многих книгах того времени... и в речи Сталина на банкете по случаю Победы. А в том, что Запад плох. И сколько еще раз, - может быть, - в будущем Россия попадет в этот капкан.
А почему Запад “плох”?
Это  нужно сказать раз  и навсегда.
Потому что он - более свободен и более удачен в экономике. 
Потому что за ним - и огромный мир христианства с его соборами, не исчезнувший со Средневековьем, а лишь отодвинутый, и пришедшие потом Ренессанс и Новое время. И вся культура и искусство, уж по крайней мере - до XX века. А в XX-м - кино и музыка. И да, потребление, пусть и пришедшее чуть позднее, уже в 50-е годы.   
И все это - вызывало ненависть и зависть. 
Ненависть и завесить. 
Больше ничего. 
«И всегда,  - думала Ира, - за обличениями Запада стаяло и будет стоять вот это. А не любовь к русскому и советскому народу». 
Сталин - и вся его империя чувствовали себя отвергнутыми. И вот какие-нибудь подростки в советской провинции смотрели  голливудский фильм (такое было иногда возможно, потому что свои снимать дорого, это делали редко, что тоже  очень показательно) - и ощущали всю эту гамму “недоступности”, «запретности». И это их формировало.   
С другой стороны, разве Запад - тоже не несет свою ответственность? Это вопрос на миллион... Русские  были отвергнутыми  братьями. В СССР знали и ценили - всю западную культуру. Миллионными тиражами выходили репродукции  художников Ренессанса, та же же Джоконда да Винчи, или Сикстинская Мадонна Рафаэля. И вот - это везде висело. Что она символизировала? Что - у нас одна мать, Богородица? И что мы с европейцами братья? Но почему тогда враждуем? Потому что они в нее верят, а мы вроде бы нет, как “атеисты”? А кто-то может подумать, что мы в нее верили сильнее, потому что в душе были более  добрые, а они - верят лишь формально.
А может, этот разрыв все равно неизбежен, иначе тогда и не могло быть? Ведь тогда,  - как и в жизни между братьями, - не было бы интриги, отношений.  Но это в любом случае подразумевает, что братья должны однажды встретиться. И в этом отталкивании-притяжении -  и есть смысл. 
Нас отвергли - за то, что мы безбожники и коммунисты. И ведь и правда мы были агрессивны в этом смысле, особенно при Ленине. Но тот же Ватикан - почему он вел компанию против нас? Не  было ли наше безбожие всего лишь предлогом для политиков? И тогда ответ Сталина был беспомощной попыткой что-то противопоставить... 
Холодная война привела и к новым запретам и репрессиям. И это уж точно было сталинским маразмом. Все боролись с “низкопоклонническом перед  Западом”. И опять за этим  - зависть и бессилие русской провинции. Часто нельзя было ссылаться на западных ученых, лучше на советских или на дореволюционных. А ничего что, - Маркс и Энгельс были немцами?  Это называется - чего захотела левая нога начальника... А завтра она хочет чего-то другого. И Ленин, и вслед за ним вся советская идеология, - зависели от ауры Запада... С этим и правда можно было бороться. Но - в октябре 17-го года, а не в 40 годах. По-настоящему опереться на свои силы коммунисты не могли. У них не  было для этого  глубины, перспективы, какого-то важного ресурса. 
Сталин просто барахтался в болоте своих ограниченных амбиций, и никакой такой опоры не хотел. Он хотел одной опоры - на свою власть. 
Что всех ужаснуло, что очень многие сторонники Запада, “космополиты” -  были евреями. И вот их увольняли или даже сажали в лагеря и расстреливали... И это при том, что мы победили фашизм! Евреи ему тоже теперь помешали. Сталинисты в будущем - тоже сохранили его антисемитизм. Все это называлось - борьбой с  сионизмом. И вдруг реанимировало - дух еврейских погромов, и веру в “жидо-масонский заговор”.  Все евреи были под подозрением. Вот он - апогей красной коммунистической империи. От которой Ленин  - перевернулся в Мавзолее? Сталин - борющийся  с «врачами-убийцами»,  конечно, евреями. Сталинисты верят, что в этом бою он не смог одержать победу, что они его и убили. В СССР навсегда сохранится скрытая дискриминация евреев.
Это будет неписаной, полу-официальной частью «левого» символа веры, преданием... На смену старым борцам с сионизмом – придут новые. А причина-то одна – нечем наполнять Маркса... Марксизм... Он стал пустой куклой.  И Маркс тоже за это ответственен. Ненависть к капитализму почему-то легко дополнилась ненавистью к евреям. (Может, и многие и религии тоже испытали такую же судьбу? Христианство зародилось  как еврейская секта, а привело потом к ненависти к евреям во всей Европе?)   
Вот это и есть их «социализм». 
 


Возвращение с фронта

Так это все шло, и Ира за этим наблюдала. Газеты читать было интересно. Что он там еще придумал, чтобы вся страна это делала... выдумщик... “художник”... 
В мае 45-го года Наташа вернулась. Она была жива и здорова, – худая, красивая, ей было 23-ри. Она смотрела на людей в поездах и на пиронах, где всех встречали, и как же она радовалась. Но было и неуловимое чувство опустошения. Так что она плакала. Она  отомстила фашистам за своего Артема. И за Диму. И за Соню, и за всех своих родных.  Никого нового она там себе не нашла, это место было вакантным, по крайне мере, пока.
И вот - куда же ей идти? К подруге Соне в Броды? Или?
Нет... Она едет в сад Акимовых. Это  - ее  родина, ее земля и ее небо, там  ее  дочь, ее мама с папой. И дом, который еще помнит Диму. 
И вот она приходит. И сразу видит - трехлетнюю Соню, которая гуляет по земле и что-то бойко громко говорит. Какая же у нее чудесная дочка. Как будто и не ее. 
Наташа пытается ее обнять. Та не понимает, что это за тетя и со страхом убегает в дом. Ира все видит и понимает. Она плачет и говорит Соне, что это ее мама, о  которой она ей часто говорила и письма которой они постоянно читали. 
«Слишком много любви, Господи», - думает Ира. Она крестится, и благодарит, что Наташа вернулась. После потери Димы - она была в этом до конца не уверена. И даже Саша, - пусть и на время, - пробуждается к жизни. И ничего не говорит о моллюсках, а просто плачет и радуется, обнимет свою дочь. Он - отец, а не моллюск. Он - муж, а не моллюск. А еще - дед. 
Это - прочнее и глубже, чем «социализм». И чем все выдумки человека в Кремле. И он  и сам это знает. 
Ира моет свою доченьку после войны. И та ночует дома... А Соня - все время где-то рядом, шагает, кричит, задает вопросы. И как же радостно слышать ее голос. И как нетрудно, - несмотря на смертельную усталость после войны, - отвечать на ее глупые вопросы. Наташа почти сразу засыпает в своей комнате. И думает: какая же я была дура, что почти не приезжала  раньше. Она вполне могла отпроситься. Но делала это редко - потому что боялась, что будет вспоминать Соня будет напоминать ей Артема. Поэтому дочь и удивилась. Наташа должна была воевать, должна  была отомстить.
В эту ночь Ира и Саша - сделали это. Они должна были. Дима - уже и не может. А что там  с Наташей - неизвестно... Так что - как будто сам дом им велел. И это спасло Сашу на еще долгое время. 
Неделю Наташа живет с ними вместе. Она курит - как все офицеры на войне и как сам товарищ Сталин. 
Тонкая ткань их отношений... любви с Соней - прорастала, утверждалась. И Соня видела, что ее мама “немного” другой человек, чем бабушка. Ира была  мягкой и обволакивающей, - как мир. А Наташа - худой, кашляющей и жесткой, как война. Ира читала ей стихи. А чаще просто - призывала слушать землю и смотреть  на небо, и намекала, что все это - прямо для них с  Соней! - создал некий Бог, пусть Соне было и не очень понятно это  слово (но так было еще интересней, она сама могла что-то выстраивать на эту  тему в своей голове, и быть в своих отношениях с  этим загадочным существом). А Наташа - говорила о передовицах газеты “Правда”, и о том, что мы победили фашистов по одной причине - потому что нами руководит товарищ Сталин. И что ее папа... - здесь Соня особенно прислушивалась, - был героем войны. «То есть, – думала Соня, - он умер, как и другие дяди на фронте?» У нее сливались образ неизвестного ей папы - и Сталина. Что и понятно - потому что во всей стране были сироты, и все называли его отцом.
Они  были разными. 
И как же  это было больно. 
Они сходились в долгих спорах, так что  кричали на весь дом. Ира называла ее «тупой сталинисткой». А Наташа в ответ недобитым врагом народа, которая всем - и папе, и Диме , и  вот, теперь и Соне, - испортила всю жизнь. Своим религиозным мракобесием  и «поповством», которое уже давно отжило свой век.   
Одно их сдерживало - Соня, которая это все часто слышала.  Ей было так больно - оттого, что бабушка и мама, - которую она узнавала и любила все больше, - так ругаются. Так и должно быть в этом мире людей? И от таких вот ссор, - и идут потом войны и непонимание. Как бы ни был кто прав из этих  спорящих. Об этом говорило Соне то знание, что было у нее, как у  ребенка.
Через неделю Наташа не выдержала, - и  ушла  к своей подруге Соне. Хотя там были условия намного хуже, чем дома. Впрочем, та очень часто уезжала в командировки, так что  Наташа жила одна. 
А ее дочь? «Зависла» между бабушкой и мамой. Наташа стала часто приходить, и с Ирой только здоровалась. 
Между тем, ей нужно было искать работу. Она устроилась в Бологое, и стала журналисткой местной газеты “Рабочий Бологого”. Наташа ездила в этот город - и освещала в своих статьях возрождающиеся там заводы. Ей это было интересно, и получала она неплохо, статус журналиста был высоким. В Броды  она приезжала очень часто, скучала по Соне. Так что девочка все чаще с ней оставалась. И  уже через пол-года она примерно половину  недели проводила с мамой. А остальную - у Иры. И надо отдать должное - больше те не ругались. 
Однажды Соня приехала к бабушке, и засыпая, крикнула: 
• Даешь бетон! Даешь бетон! Даешь бетон! 
Ира всю  ночь потом не могла заснуть от смеха. 






 

Часть 5. 50-е годы 
 
1950-й
 
 
Их жизнь шла дальше, вместе со всей страной. 
В этом году Соне было уже 8 лет! Она была красивой, чуть полноватой девочкой. И уже училась во  2 классе и была октябренком. А ее крестик - был Наташей не выброшен, но просто положен на полку. Ира это понимала - и  не видела в этом такой уж большой катастрофы, учитывая, что многие мамы в таких же ситуациях его именно выбрасывали.  Да и вообще - когда Ира крестила младенца Соню, она еще подумала, что, в конченом итоге, - Соня сама будет выбирать, а не мы. Ради креста - слишком много было  насилия. И то, что потом пришли те, кто срывал  кресты с храмов - было в какой-то степени следствием. Ее любимый Лев Толстой - завещал похоронить себя без креста, именно потому, что не хотел и намека на это насилие, - которое было и в царской России (и у католиков). Но... заметьте разницу. Его действия были мирными, ненасильственными. Он не срывал с церквей крестов, и наверняка бы это не одобрил. Толстой был убежден, что все  люди всегда  и сегодня - верят в Бога как в универсальную Силу Жизни, связанную с добром и любовью. О чем и говорят все религии и большинство философов. Ясно, как бы то он отнесся к тому, что устроили большевики, к их попытке “запретить Бога”. Он бы изумился и сказал: «как можно запретить жизнь... дыхание... небо и землю... любовь...  вдохновение...» 
Да в том-то и дело, что никак. 
И  вот мы видим с вами 8-летнюю Соню, - читающую перед  классом стихии о товарище Сталине.    
Вы там, в Кремле, - пытаетесь быть богами. Но у вас с трудом получается. Трудно быть богом. 
Но - Соня волнуется... Ей кажется, что сам товарищ Сталин как будто ее оценивает - глядя с портрета. И вся ее душа - вкладывается. Как и у миллионов других советских детей. А с другой стороны, поколения назад дети так же читали  стихи - только про царей. Так может, надо было отделять кесаря от Бога, - и тогда революционеры, свергая царей, не пытались бы свергнуть еще и Бога, - попадая в какую-то странную, невозможную ситуацию, в невозможную страну, в нереальной топографии, которую они и сами не понимали, и никто не понимал.   
Ира видела, что происходит с Соней. И как же ей это было больно. Как и Наташа в своем детстве - Соня все больше чувствовала разрыв между тем, что говорила бабушка, и жизнью страны, в которую была вовлечена ее мать. И ясно, что она - в конечном итоге, - выбирала Наташу. Такие ситуации в своей форме - были тогда у всех. Разрыв с поколением дедов и бабушек, родившихся в прошлом веке.   
Наташа все больше увлекалась работой журналиста. Ее там замечали и ценили, так что она стала заместителем главреда, и часто вообще выполняла его работу. А еще ей дали квартиру в Бродах - она была небольшой, двухкомнатной,  но отдельной, в  новом доме. В то время - коммуналок, и бараков -  это  было огромное достижение! И -  в магазины она ходила для партийной элиты. Это были знаки благополучия в той эпохе. Хотя Наташа не умела это ценить... И еще - она всегда любила Соню и не оставляла ее дома  надолго, как многие родители на ее месте. Так что выбор Сони в ее пользу и этим тоже был вызван. Никого она себе  пока не  нашла. Так и тосковала по своему Артему. Как  же она была красива  в то время, в свои 25, и  особенно - когда Соня была рядом. Она не понимала, что бессознательно любила... товарища Сталина. Он органично занял место Артема.   
В 49-м году - в ее жизни произошло событие. На восстановленный завод в Бологом - приехал он. Без предупреждения. Так что партийное начальство потом - заливало  все валидолом, ну и водкой, кончено. 
Каким же он был? Хуже, чем на портретах и памятниках?
Лучше. 
Он  был живым, скромным, что-то деловито спрашивающим, а когда-то кто-то - от волнения - мямлил, то смеялся и переспрашивал... Эх, товарищ Иванов, смешной Вы... Заметил он и ее. Просто посмотрел на красивую  молодую женщину. И пошел по заводу дальше. Перед ним расступались и давали дорогу. Царь идет. Бог идет.      
(Вспомнил ли он, глядя на нее, - историю с воздушными шариками?)
Как можно быть таким хорошим, добрым, все понимающим. 
И как же - ее  мать, Ира, этого все не  видит! 
Пройдут  годы, и уже после XX съезда она вспомнит это посещение. И поймет, что Сталин не был тогда на заводе - ни хорошим, ни добрым, ни все понимающим. А того самого Иванова - вообще расстреляют за то, что он мямлил. И  она это будет знать, - но никак не соотнесет с этим случаем. Ну, убрали человека, наверное, было за что. 
А с другой стороны, - может, человек всегда хочет очаровываться и разочароваться? И ведь после XX съезда она была очарована кем-то другим - уже следующим в Кремле. И все-таки, - явно в меньшей степени. Мы всегда притянуты чем-то внешним. 
Вот такая жизнь. Где же - мы сами? 
Это вопрос - ко вселенной и ... к нам самим. 
К тебе.
Как бы то ни было, фото Сталина на Бологовском заводе - висело на почетном месте в доме Наташи. Вместе - с Лениным и с ее Артемом. Посещение бога. В которое, -  чем дальше, тем меньше верилось. 
Иногда она говорила Соне:
• Тебе не стыдно перед лицом Иосифа Виссарионовича? 
Соня краснела.
А когда Наташе было совсем плохо, то она смотрела на него и думала: ничего... ничего.. Иосиф Виссарионович... мы справимся...   
• Конечно справитесь.
Соня все больше жила с ней. А Ире - приходилось с этим мириться. И уже все меньше говорить о том, что она думает о стране и вожде. Она так делала, - чтобы не “сбивать” ей программу. И Соня это понимала. Но Ира знала, что даже если бы того, что она ей дала, вообще не было, - внучка все равно найдет свой путь к тому самому запрещенному Богу - самой жизни... Ведь жизнь человека  - это и есть его путь к этому.   
Хотя Ире было тяжело оставаться одной со сходящим с ума Сашей. 
 
А что он? Как  будто бы брошенный, хотя Ира о нем заботилась. Ему было 53... Хромающий и без правой руки. В колхозе он уже не работал. 
Но она - все так же была учителем музыки (кроме этого, им помогала Наташа). И как же ей это в то время помогало. Ученики видели свою еще не старую - хотя вроде и бабушку. В нее можно было влюбиться, хотя «формально» ей был уже 51. Учитывая, что Соня уходила, а Саша почти отсутствовал, - общение с учениками было очень важным. Она в это время расцвела как педагог. И  как же много вот таких педагогов было в то время - высланных из Москвы - или уехавшие сами. Они со страстью несли свои знания. Но...всегда  была  фигура умолчания... по поводу страны и вождя. Как и у нее с Соней. Если ты говорил то, что думал, - тебя сажали. А если не говорил, - то терпели. Должен же кто-то учить.
Ира уже не видела в учениках “быдло”, да и они культурно подросли, в том числе и в Бродах. В чем и правда было завоевание Советской власти. И вот она слушала  вместе с ними Баха, Бетховена, Вагнера. И думала, что они, - особенно на фоне советских песен, - свидетельствуют  о Боге. Это и так понятно. И эти ребята - все поймут. Каждый по-своему. До революции - неграмотная масса агрессивно верила (да и сколько стоит такая вера?). А после - они стали агрессивно не  верить. Но это реакция. Будет - время гармонии и свободы, грамотной веры, и  вот она - стоит много. Может, за этим мы сюда, на землю, и приходим.
А Саша... Как же ей было его жалко. Но он - все больше закрывался, все больше ощущал  себя моллюском. Его душе - как будто было все теснее, -  в его разъятом, нелепом теле. 
• Саша... Я тебя люблю...
Он отвечал, но с трудом: 
• И я тебя. 
Иногда он просыпался среди ночи и говорил, говорил, пусть и не громко, но его слова капали на ее сознание. 
• Все в мире моллюски. И я моллюск. И ты моллюск.
Себя-то ей было не жалко. Она спросила:
• А Соня? Наша  с тобой внучка?
• Соня... нет... но  она им станет. В будущем моллюсков станет еще больше. И они будут выживать... выживать...  и убивать друг друга. Бедные - богатых, богатые бедных. Одна страна - другую. 
• А больше ничего?
• Ничего. Ничего. Ничего.
Да, у него была целая теория. Это ее пугало. «Пробить» это было почти невозможно. А может, - он как раз и был прав? И ничего больше не было и не будет, кроме тотальных войн моллюсков. Вот... Наташа хотя бы верит в своего Сталина, у нее есть тоска по чему-то такому. А Саша... Может, он прилетел из далекой галактики - и знает всю правду. А ведь он раньше говорил о Крише и Радхе, о Божественной Реальности. 
А теперь... все это для него - человеческие выдумки. 
Вольтер говорил, - что если бы Бога не  было, то его надо было бы придумать. Бог придумал человека, или человек Бога?   
А что если и Ира тоже придумала?
Да и пожалуйста. Ее это вообще не заботит. Она всеми фибрами души и даже тела - чувствовала его. Как можно не чувствовать - если ты слышишь чайку, или - видишь, как приходит весна. И все выходят на улицу - “социальный” момент здесь тоже очень важен, именно это русские философы и называли соборностью.
А Саша... Однажды вечером Ира - терять ей было уже нечего, да и Сони дома не было, - специально оделась для него, чтобы соблазнить.. своего мужа. Она посмотрела на себя в зеркало. И подумала: 
• А я еще ничего. Могу!   
Именно так ей сказал директор школы, предлагая ей сожительство. Он, кстати, уже давно не работал, вместо него была женщина, и это тоже делало школу для Иры лучше. 
Саша... набросился на нее и потащил в постель. И они  это сделали. Как же им было хорошо. Но это была одна  из его последних «распаковок».   
Летом этого 50 года,  - когда Ира вместе со всеми жителями Брод радовалась лету, купалась, загорала - она однажды его не нашла. Он куда-то исчез. Растворился. Она ревела. Вызвала Наташу. Милиция его искала, но неохотно, у них были другие дела.  И вот - они с Наташей ночуют в их доме - без него. Понимая, что как бы он ни был далек от них, этот “ходячий моллюск”, - но он был рядом, на него можно было посмотреть, о нем можно было подумать, ему можно было что-то сказать, обнять... Да, это была тень, но она  была. А что теперь Ире делать? 
И на следующее утро -  не пришел. Они почти не спали. Наташа говорила:
• Это все ты виновата. Из-за тебя он стал “моллюском”. 
Ира молчала. Нигде не было даже его тела. В милиции нужно было писать заявление, что он пропал без вести. 
На второй день Наташа сказала:
 - Прости, что я все это сказала. Мне все равно нужно на работу и к Соне. 
И ушла. А  Ира  осталась в пустоте. Даже не зная, что с ним, хотя все понимали, что именно с ним, скорее всего, случилось. 
И вот - через неделю, рыская повсюду, как тень, - она вдруг увидела на одном небольшом деревянным  причале для купания у реки - не его. И не то, что осталось от его тела. А... вырезанные на дереве слова: «Кришна и Радха». Да, это явно не могли сделать пионеры. 
Она аккуратно выпилила всю эту доску, хотя многие рядом - ругались на нее матом, что она делает преступление, вредит. Но ей было все равно. Она принесла деревяшку домой. 
И что там - в сталинском Союзе - этот древний индуизм, что там какие-то Кришна и Радха. 
Но она понимала, что это была его последняя записка. 
Что он - соединился.
Пусть и таким экстремальным способом.
Если у тебя хромают ноги и нету правой руки, и ты погружаешься в сильное течение речи - то все просто. 
И как же он радовался, что лето... И все бегут к речке, вот и он пришел. И никто его особо не заметит. 
Как же было хорошо - становится водой,  рыбами, синими и зелеными водорослями.
Как же хорошо было освобождаться. 
Ира  думала...   
Ты прошел свой путь, Саша. 
Ты в твоем теле все исчерпал, и уже больше ничего не мог чувствовать. 
Я тебя люблю. 
• И я тебя люблю.
И вот теперь  - от него остались фото и эта деревяшка, которую она  возьмет с собой на тот свет...   
Вот только она осталась одна. 
Сколько в то время умирало инвалидов  - и после войны, и после лагерей. Они спивались и, брошенные, погружались в мрак.
Но у нее была деревяшка. Она ей светила. 
Это были его слова, - к ней и ко всему миру.
Криша и Радха. 
Криша и Радха.
В основе вселенной - любовь двух богов, божественная любовь к этому миру.   
Не забывайте об этом. Обернитесь. Вспомните эту любовь. Вспомните себя. И вы все поймете.
Вспомните, октябрята и пионеры.   
Вспомни, - главный человек в  Кремле. 
Вспомни, Ира. 
Криша и Радха.
 
 
Леша 
 
Иногда ей казалось, что она его  выдумала. 
Как и школу, как и всю свою жизнь?
Она могла родиться в другом месте, в  другой стране и даже в другое время?
Но нет, Леша был. 
Когда то лето 50 года кончилось и начался учебный год, и она пошла в Бродскую школу и увидела учителей и учеников - как  же она была рада. 
Учителя по-разному реагируют на начало года. Когда они сюда только приехали, и все было новым, провинциальным, а они уже привыкли к столице... И неизвестно, что было  с Сашей - может, его расстреляли. А тут  еще гнида директор к ней пристает. Ясно, - в каком настроении она тогда работала. Так же - в войну, когда все голодали, лишь бы день простоять  и  ночь продержаться. Но она должна была работать, - ради себя, и Сони, и Саши. 
В том же 50-м, когда Саша “уплыл”, и от него осталась только дощечка.... (которую она  будет хранить до второго пришествия), она молилась  Богу, чтобы он помог ей выжить.  И в общем она со скрытыми слезами радости стала вести свои уроки. 
И вот она замечает среди других его, - Алексея Вортникова. Лешу. А он замечает ее. Ему было 17, и он учился в последнем 10 классе. Выпускном, так что в конце годы предстояли экзамены, а после  него - армия, а после - кто-то шел в училища, реже в институт, очень часто - на заводы. Которые - строились или восстанавливались по всей стране. И там уже получали дополнительное образование. Заводов и рабочих было много. В Бологом их было несколько, о чем и писала в своих статьях Наташа. 
Большая часть  парней - и девушке тоже, но чуть поменьше, - шли на заводы. Все ее ученики были потенциальными рабочими. 
Рабочие... пролетариат... У них было рабочее государство, так они себя называли, и привлекали к этому внимание рабочих всех мира. Это и были новые люди. 
Какие  они были? Делал ли этот труд на заводах человека - лучше? Благороднее? Сложно так сказать. Часто неграмотные. Фанатично упертые в своей вере в то, что пишут в газетах. Часто погибающие на производстве - особенно это было до войны, когда начиналась индустриализация. Не такие уж и не-меркантильные... 
Ира не знала, как рабочие будут жить в следующих десятилетиях. Но - она вполне могла догадаться. Рабочий в Европе - перестанет совершать революции, и получит очень много, станет частью системы. Рабочие в СССР во время, когда  он будет в окончательном кризисе, - будет просто завидовать этому западному рабочему. Да и сама экономика на Западе перестанет быть индустриальной, появятся информационные технологии. На этом фоне советский рабочий станет - изгоем... Заводы - которые в сталинские времена играли роль центра жизни - станут “промками”, пространством, где человек деградирует, убивает себя тупой работой, повторением. Будет не  хватать автоматизации, план  станет всесоюзной отпиской. Что там были за люди - непонятно. Они были похожи на “зомбаков”. Гиперактивность 30-х - уйдет навсегда, она сменится - «гиперпассивностью». Рабочий просто хотел,  - чтобы у него были квартира и машина. И это стало для него «социализмом». Но все это было у западных рабочих - более лучшего качества, чем у нас. 

Ира понимала, что Леша - тоже будущий рабочий. Но пока - он просто Леша, один из ее учеников. Что его ждет после школы - она  боялась об этом думать. Он был высоким худым блондином, с развитыми мускулами. Красивый парень - с открытым русским лицом... В его глазах - была вера во что-то. Наверное, - в “коммунизм” и в товарища Сталина. Но ей были важны не это, - а сами по себе его глаза,  и сама по себе вера. 
На самом деле, неизвестно - кто на кого первый начал смотреть. Может, она отвечала на его взгляды, или она  сама. Просто - их глаза все чаще встречались. Глаза... Вы ни от чего не зависите... Так же - учительница и ученики смотрят друг на  друга - в Испании и в Франции, и  в Бразилии, если там вообще есть учительницы. 
Леша видел - среднего возраста, но совсем не старую женщину, в красивом платье, причем Ира одевалась все более разнообразно - их-за “фактора” его  глаз. Длинные темные волосы... Большая грудь...  На  которой в воображении учеников - и Леши тоже, - можно было отдохнуть. От этого несущегося века, от пятилеток, от своего предсказуемо экстремального будущего на  заводах и стойках века. Однако только Леша видел в ее глазах - что-то очень глубокое, и одновременно - тревожное, тревога “добавилось” в этом учебном году. И он это заметил. 
Он не знал, что в ту осень только Бог - и Соня и Наташа, - не давал ей - “уплыть” туда, к Саше. Она  была отчаянной, и именно поэтому она стала все чаще заговаривать с ним после уроков. Ей нечего было терять. Это - в русском стиле Акимовых.
Поначалу он не верил, что она с ним говорит. Да не может быть. Да кто я такой. Это - сон, подростковая фантазия. Об этом мечтали все парни класса. 
Но нет... это было реально. Это был не сон. 
Она спрашивала его, что он думает о тех произведениях, что они изучали на уроке.... Спасибо вам, Бетховен и Бах... и  Дебюсси... Сказал Дебюсси,  - и сразу Франция, Париж, конец прошлого века,  время, когда по нему ходят Ван Гог и Гоген. И пишет стихи Бодлер. 
Франция прошлого века, а не Броды. Все это она не говорила, а подразумевала - и он  чувствовал. 
Однажды она сказала:
• У меня муж летом погиб. Утонул в реке Нийке. 
И он понял ее отчаяние. Но не знал, как реагировать. 
• Ясно. 
Они стали гулять. По ее инициативе. Гулять в самих Бродах было невозможно. Но - найти лесные дороги, где почти не было людей, было  нетрудно. Но - их все равно видели. И рано или поздно об этом должен был узнать директор. Но ей было  все равно.
Как же прекрасен был тот октябрь, в который они ходили - иногда молча, а чаще разговаривая. Он называл ее на вы, Ирина Гавриловна, - так что ее отец -  враг Советской власти - наверное, был очень на небе удивлен. А она его на ты. 
Леша.   
Леша. 
Он все про себя рассказал. Он был похож на ее Сашу. Так же жил в Бродах. Его родители тоже рано погибли (вот почему ученики так смотрели на ее грудь, они все были сироты). Так же он жил у какого-то далекого родственника, правда - он был один, у него не было братьев и сестер. И так же его били. Но в последний год - меньше, он сопротивлялся, поэтому у него и  были такие мускулы. Все знали, что после школы - он вообще уйдёт в армию, а потом на завод. Вот как меняла в то время жизнь этих парней Советская власть - и ведь правда, это было хорошо. Для них открывалась перспектива, поэтому они ей верили. А с другой стороны, - что с ними будет на этих заводах? И все-таки, - они шли, для них это был шанс. 
И еще - он хорошо чувствовал музыку. И вполне мог при желании - стать композитором. Такое тоже случалось, ведь и здесь государство давало новые возможности, в этом, а не в “коммунизме”, и был его прогресс. Правда, буквально в 48 году Жданов разгромил оперу Мурадели. Ира понимала, что это очередная цензура, «окрик», а Леша - во всем этом не разбирался и доверял партии. Ну.. Им там видней, Жданову и Сталину. И все же,  сам он хотел не в консерваторию, а на завод. Потому что - этом было веление времени. Да и кто он такой, - чтобы быть композитором? Сын неграмотного крестьянина... 
Она все чаще -  брала его за руку. Как же им было от этого чудесно. Так что он и сам уже, когда они встречались, - это делал. Она улыбалась. А когда ты берешь ее за руку, то касаешься локтем - ее груди. Это невозможно. Об этом мечтали все мальчики в классе. Так можно? - словно спрашивал он всем своим существом.  Можно, - словно отвечала она и улыбалась. Можно. Можно. 
И наверное, Сталин в своем Кремле думал: да ты, мелкая буржуазия...  хватит развращать мне моего советского человека... он мой... 
Уже - не весь твой. 
И вообще - ты не можешь контролировать все. 
Да?
Да. Например, свою смерть. 
Не может  быть!
Живи с этим.
Хорошо, буду.
И она все более откровенно рассказывала ему не только о музыке и истории, но и о своих маме и папе. Думая, кто знает, когда у меня будет еще такая возможность поведать свою историю. Хотя она написала воспоминания, но - это же живой человек, в которого она все больше влюблялась.   
Постепенно забывая, что - как и в случае с Наташей и Соней, - ей нужно было соблюдать с ним фигуру умолчания. 
В ноябре стало совсем холодно. И они все чаще стали приходить к ней домой. Где он однажды - поцеловал  ее. По своей инициативе. Это  был долгий поцелуй. Спасибо тебе, Леша. Что ты в нас поверил. У него вообще почти и не было раньше поцелуев. 
Он все чаще стал оставаться у нее ночевать. Так им было проще скрываться. Он спал на втором этаже - там, где в детстве была она сама. А она пока переместилась на первый. Да, они совсем обнаглели... Дома-то Лешу не спрашивали, он быстро перестроился. А ее соседи... Дело в том, что сад был хутором, непосредственных соседей у них не было. Но все  равно они скрывались, особенно от школы. Последствия будут. Но им - особенно  ему, - было все равно. Ведь он все больше влюблялся в нее.
Ее сад и дом - как будто были вне времени. И как же он - бездомный, - полюбил этот дом и словно чувствовал его ответную любовь. В доме появилась  - новая молодая жизнь. И как же дом был за это благодарен.
Они с Лешей очень часто просто лежали вместе на диване, на первом этаже, и - он крепко ее обнимал. Запуская свои руки на ее грудь и шею, лицо. Больше они ничего не делали, им и так  было хорошо. При этом они слушали радио... Но чаще - ставили на патефоне пластинки. Это была классика. Но иногда и что-то советское.
В этот момент им было хорошо. Хорошо. Ну вот бывает такое...
И они знали, - что вся веселенная на них смотрит.    
Она при этом готовила ему что-то - и было чудесно, что не себе одной. И еще они пили вино и пиво. 
Они нашли какую-то дырку во времени и убежали в нее, - от истории.
Они так и не  сделали это, хотя кто знает, может, это и произошло, а я  просто не в курсе.  Потому что Ира могла, - как женщина, - что-то от меня скрыть. И я уже здесь не властен. 
А потом... вернулась реальность. 
Директор школы - которая, на самом деле, хорошо к ней относилась, - все узнала.
Это был январь, после каникул. Леша исчез - он снова ночевал дома. И его там снова били, причем он уже не почти сопротивлялся, чувствуя себя виноватым.   
Ира рассказала все Наташе, и та была  в шоке:
- Совратила советского школьника!
- Да это такой лоб. Он сам меня совратил. 
Директор вызывала Лешу каждый день и говорила:
• А ты знаешь, кто это такая? Жена человека, исключенного из партии, сидевшего в лагере. Почти - врага народа. И сама она - не коммунистка. 
Его перевели в другую школу. Ее отец, все время его бивший, - хотел теперь убить  и ее, ведь из-за нее у него какие-то проблемы, но жалел он, конечно, не  Лешу, а себя. 
Ну а ее... директор почему-то не уволила. Сказала, что если еще раз такое себе позволит, - то вообще сядет в тюрьму. Так что она уже смотрела на учеников - со страхом, пусть  он и был не глубинный, а как  будто наносной. 
Ира снова ревела. И Наташа довольно часто приходила к ней с Соней, - поддержать, по-женски. И  вся-то Россия в то время - женское царство. Мужчин все потеряли. Нету  Димы... Саши... Так они ревели и ей становилось чуть легче.
Лешу она не видела. Без него - было тоскливо. Но в то же время, - эта тоска как будто четко  определяла ее место в пространстве, во вселенной, в  ней она себя нашла. И весь ее дом и сад был красивым воспоминанием и тоской по  нему. 
А потом - пришла весна. Сталин не мог это контролировать.  И директор школы тоже. Так же как небо и землю и того, кто за всем этим стоит. 
Леша - выпустился из той своей школы. Она думала  об этом и в то  же время не думала.
И однажды - он пришел к ней. И вот здесь они... и сделали это. Это мне Ира почему-то сказала. У него это  было по-настоящему в первый раз. Счастье. Счастье. Смотреть на Лешу, и понимать, что он рядом. Не верить, что он рядом. Дышать им.
Он лежал на ее груди. И думал, - что здесь он на своем месте. 
А потом они оба заплакали. Он стал одеваться. 
• Я пойду. 
Она знала, - что больше его не увидит. Армия, а потом какой-нибудь завод, стройка века. 
Вот так они - полюбили сквозь время и обстоятельства, и даже сквозь  себя самих.
• А мне здесь директор рассказала про тебя и твоего мужа. Ты что, товарища Сталина не любишь? 
• Я всех люблю. А тебя особенно. 
А потом они попрощались, и он ушел. Теперь их любовь принадлежит только им. Теперь она будет вечной. А не Сталину и не директору. 
Что с ним будет? Найдет  ли он кого-нибудь? 
Но он все равно будет ее помнить. Это в его душе. Жену исключенного из партии человека. Ее он любил. Ее он любит. 
Крепка, как смерть, любовь.
Так они  - ломали систему. 
Она затосковала, но в ее тоске был свет. 
Свет Леши. 
Этот свет - возвышал ее. 
Светом они теперь с ним говорили. 
И это в то время - оказалось самым надежным средством связи. 
 
 
В то же лето 52 года она сделала то... 
 
Что было бы абсолютно непонятным для большинства советских граждан. Через того самого иеромонаха, что жил в Бологом, она вышла на некоего епископа, тоже сидевшего на чемоданах, и ждавшего ареста, и он совершил с ней тайный постриг в монахини. Раньше это была расписанная, огромная процедура, но теперь, в новых условиях, все было проще. Он просто положил свою правую руку ей на голову, и сказал:
• Благословляю тебя, Ирина, на, чтобы быть невестой Христовой... Во имя Отца и Сына... и Святого духа. 
 А потом, уже закончив посвящение, сказал:
• Никаких особых советов тебе не даю. Ты и сама  все знаешь... Господь сказал: в дому Отца моего обителей много. 
И потом быстро ушел. Потому что за ним, - следили. Но она и хотела, чтобы они там все знали. Пока вы целуете - памятники  и труп в Мавзолее, - мы здесь живем. 
Почему она это сделала?
Не потому, что ей было тоскливо после ухода Леши. 
Просто - уже с 50-го, с момента  гибели ее мужа - она почувствовала, что смерть не за горами. Возможно, у нее что-то с сердцем, иногда она с тревогой хваталась за левую грудь. Можно было сходить к врачу, сделать обследование... Но  что такое советская медицина в 50-е годы... Пусть уже  “чинят” свое молодое поколение. И потом - она не была до  конца уверена. Но  и ее любовь к Леше - возникла  тоже на фоне этого  предчувствия. И поэтому ее  тоска  по нему  была светлой. 
Тайный постриг в советское время - имел место. Например, великий философ Алексей Лосев и его жена - были в нем. Кстати, у него была степень доктора не по философии, а по филологии. Только в таком - искаженном, урезанном виде - система могла его принять, переварить. 
Почему она это сделала? 
Она помнила, что собиралась стать монахиней после смерти матери, - но она бы  не сделала это в той, дореволюционной России. Там монашество выродилось, монастыри - те же Соловки, - стали огромными успешными хозяйствами. Да и  в целом церковь  была подчинена царям.
А сейчас - у церкви была свобода. Да, и дали ей это “безбожники”. Пусть они и зашли в этом своем странном безбожии - в тупик, что  и было понятно.
Почему Ира это сделала?
Не для того, чтобы убежать от жизни, от  боли и одиночества. Вспоминая Диму... Сашу... а теперь и Лешу. Да довольствоваться редкими визитами Наташи и Сони. 
Убегать в монашество вообще ни от чего не нужно. 
Не убегала от мира. От жизни. Не боролась со страстями. 
Она просто любила жизнь... и мир Божий. И хотела - почувствовать  его  всего  целиком. И его создателя. Хотела - забрать, укутать этот мир своей молитвой. Повторяя: Господи, помилуй... Господи, помилуй...
Познать Димину Бесконечность. 
Хотела - как Мария, - разбить сосуд с мирром и помазать им ноги Христа, говорившего о любви. Именно это нужно ей... и всему нашему миру... Где снова все ненавидят и угрожают. Теперь - во имя «социализма». Советские газеты в то время - с гордостью сообщали, что теперь у СССР есть ядерное оружие, и что нам есть чем ответить Америке. Голые и голодные, - но с  ракетами. Так будет теперь  всегда?
Ну что там, казалось бы, какая-то женщина, что молится Богу, которого  мы уже отменили (и сами уже  не знаем, что дальше с этим делать, чем теперь дышать). Что там ее “мирро” - которым она “мажет” ноги своего воображаемого Христа...   
Вот в этой своей молитве она и почувствовала по-настоящему - всю свою жизнь. И Диму. И Сашу... и Лешу. 
Она молилась так, словно монахом стал Лев Толстой. А ведь как он не любил и не доверял монахам. 
Молилась, - чтобы Бог простил нас за, что мы  делали с крестьянами в империи. Но и за прощение безбожников, - совершавших свои преступления, - тоже.   
Вспоминая, что ей всегда нравился в  Братьях Карамазовых -  не  старец Ферапонт, который все делает по уставу и говорит о борьбе со страстями, а Зосима, заповедавший ученикам любить жизнь и мир Божий. Хотя она не понимала, как Достоевский совмещал это в своей жизни с ненавистью к евреям, полякам, к “бесам  революции” и прочее. 
Бог - это альфа и омега, начало и конец. И вот ее жизнь - тоже в этом. 
Страшно было чувствовать не очень далекую смерть? 
Конечно. 
Иногда  ей приходили мысли, что там вообще ничего и никого нет. Не только Бога, но и Димы, и Саши. Есть только трупы на кладбище.   
Но как только она просыпалась утром в своем доме, и слушала пение птиц... Видела людей, что с ней здоровались... Вспоминала  маму и папу, свою молодость и любовь к Саше... А еще, что на свете где-то есть Леша, пусть и живущий своей жизнью, и так это и будет, ей от этого уже не было больно... Ее душа сразу начинала молиться. И чувствовала тишину, покой. 
Ей нечего было боятся - потому что она прожила свою жизнь - так, как Бог на душу положил. 
Иногда  она с акимовской улыбкой думала: если она вот так прожила и в это верит - не может там ничего не быть. Будет!   
Молитвой освещался - дом... и сад... в котором она часто проказничала  в детстве. Теперь она все  больше чувствовала не грусть земли, а грусть неба. 
Эта грусть и была в ее груди - в сердце. 
Это была птица в ее груди, что хотела быть свободной, хотела вспорхнуть, улететь.
Она сама становилась этой птицей. 
Она  уходила в небо.   
Это и называется у людей - смерть. 
Иногда ей было дико страшно... 
Что там, на небе?
Но потом она делала шаг вперед,  и летела дальше.
Над одиноким человеком в Кремле. Над одиноким человеком в Вашингтоне. 
Все дальше и выше.
И понимала, что ее страх - это и есть, все что у нее осталось, - от земли... от человека... от Ирины...
У нее в  груди - рождалась другая жизнь. 
 
Осенью снова начался учебный год. Из-за прошедшей истории с Лешей - она могла бы ходить в школу со страхом. Но - ничего этого в ней не было. Она все видела по-другому, и ученики это чувствовали. Она часто вспоминала, как  Толстой описывал смерть Болконского. Как зримый для его близких - уход туда, который вызвал у них ужас. Все верно, но только слово «ужас» - совсем здесь лишнее. Скорее, это напоминает - то знаменитое открытие Безухова, когда он в плену и понимает, что у него есть душа... и что душу-то им, идиотам, в плен не взять. Вот так же чувствовала и она. В этом мире. Но - может быть, сильнее и чаще. 
Вся школа смотрела на нее - с осуждением и презрением. Ученики и учителя были поражены, почему директор - не уволит ее с выговором. Это ведь сделало бы ее жизнь совсем невыносимой, - в условиях, когда страна голодала. И она должна умереть от голода. Директор, возможно, бессознательно - просто завидовала наглости Иры, -  что она сделала то, о чем все лишь мечтают - загулять с  учеником. Они не знали, что она сейчас сделала и еще что-то “безумное”. “Загуляла” с Богом. Что они может быть не поняли бы, осудили, возмутились, но подумали - а что, так можно? 
Вот так - уходить в небо и бесконечность?
Мазать мирром ноги Христа?
Можно. 
Творить тайную молитву, в том числе и на уроке? Соединяясь?
Уходя вот в эту музыку Баха, которую они на нем слушают, но уже непосредственно?
Можно. Все зависит от тебя. 
Так - стихами, - сказала бы об этом Цветаева, о  которой она тоже молилась. 
Можно. И вот тогда вы и правда соединитесь со всем миром. Не лозунгами “пролетарии всех стран, соединяйтесь”, - который вы не особо понимаете, и которой вас уже только пугает. 
Молящиеся люди всех стран, соединяйтесь. Вот что она еще чувствовала. Люди молятся Кришне... Будде... Христу... Аллаху... Часто - вообще уже умирая, погибая от рук других. И во всем этом - ты часть. Она становилась голосом. Удивления от жизни и радости. И скорби от того, что люди не понимают друг друга. И ведь - и в молитве они друг друга не понимают, и хотят заставить, чтобы другие молились так  же. Это грустно. Но  она об этом много не думала. Просто летела.
 
Чувствовала эту перемену в ней и Наташа. Хотя она ей, конечно, не сказала - ни о предчувствии смерти, ни о постриге. Да, за Наташу и Соню она тоже молится. Ты есть в этих четках. И деревья... и птицы в саду...  И звезды... и вся вселенная... Ты есть в этих четках.
Наташа чувствовала, что ее мать нашла некий покой. И она ей как будто завидовала. Да что ж такое... Почему же она не  страдает из-за Димы и папы, и из-за этого пропавшего ее ученика, с которым они, конечно, не  могли продолжать  поддерживать  отношения - не только из-за того, что все были против них, но и из-за того, что они реально были слишком разными?
Где она нашла это? Мама же так любить пострадать. А она бы, Наташа - ее бы за все ругала... и при этом утешала... Неужели дочь ей больше не нужна? Словно спрашивала она ее глазами.
А то словно отвечала: нужна. Ты мне очень нужна. Я вас всех люблю. Но - по-другому. Оттуда. Как и всех людей. Но любовь моя к вам не меньше. 
Если бы Наташа спросила: откуда у нее это было, как это называется, то все бы узнала. Но она не спрашивала. Потому что - боялась. 
А у Сони была радость. Ее приняли в пионеры!  И вот они с  Наташей пришли к бабушке домой - поделиться. Как же она была рада. Она с ужасом чувствовала, - как этот ангел, - а Соне было 10 лет, - произносила свою клятву, во имя Ленина и Сталина. Да все ваши вожди и учения - не стоят одной ее улыбки. Она своей улыбкой и своими мыслями - освещает вас всех. А вы там - зомбаки, питаетесь... И так на этом все и будет держаться. Но она все равно обнимает свою Соню. И говорит, что галстук и правда очень идет ей. Они пьют чай. 
А Сталин – есть в ее четках?
... В ней на миг поднялась вся боль из-за Саши и Димы...
Он ведь тоже человек. 
А я? 
Ты есть в этих четках.
 
    
В марте 53 года... 
 
Он умер. Жизнь Сталина оказала на Россию - и мир, - огромное влияние. И его смерть тоже. Две страны отказались его осудить, в отличие от СССР. И ушли в свое «плавание» - карго-культа сталинизма. В Европе – крошечная Албания, а в Азии - огромный, не очень понятный Европе - Китай, под  Мао Цзэдуном, который был китайским Сталиным. 
Но все это еще не произошло. А пока в марте - страна видит, что он умирает, и газеты ежедневно сообщают о состоянии его здоровья... 
Сталин находился под Москвой, на ближней даче. Берия, Хрущев, Маленков - уже в схватке за власть. Сталин всех подозревает и никому не верит. Поэтому - выгоняют и расстреливают врачей, которые с ним работают и охранников. 
Он не может успокоиться даже перед смертью, и хочет забрать с собой больше людей. Возится как вурдалак с кровью...
На  самом деле, он просто не может задать себе простой вопрос, от этого он и убегает в свои уже не нужные интриги и подозрения. Простой вопрос. Кто он такой? Парадокс в том, что его знает весь  мир и не знает весь мир. Когда ты становишься публичным политиком, а тем более когда в стране культ твой личности - то ты на самом деле все меньше это понимаешь. Ты уже - сам подчиняешься этому отражению, этой тени. И так было и будет всегда - в разные эпохи и в разных формах. 
Кто он такой? Вождь мирового пролетариата, построивший социализм и распространивший его в Европе  и в Азии... Таким он вошел в “историю”. На это он отдал  свою жизнь и свою душу. Так он вещал с портретов, из книг. А на самом деле, что получилось, то и построили.  Людей сажали даже за анекдоты про него, и срок-то был сравнительно небольшой. “Всего” пять лет. Заключенные в лагерях - ждали его смерти.   
Все начиналось с хорошего слова “сострадание” - к рабочим и крестьянам. А кончилось вот этим - 5 лет за анекдоты про Сталина. 
Почему? Это хороший вопрос - к человеку. К русскому человеку. К человеку вообще. 
Но при этом очень много достигли. Однако - не смогли быть свободными. Он сам говорил, что западная свобода - это  фальшивка, что буржуазная  демократия не может быть  свободной. И мы все  больше отгораживались от мира, не  пускали иностранцев, и своих не выпускаем зарубеж. Создали здесь болото и назвали его “социализмом”. А он - вождь этого болота, царь горы.   
Запад - все равно сильнее. А мы здесь бесимся вокруг него, танцуем свои танцы. Может быть, в этом разгадка? И ведь даже то, что мы сделали из марксизма культ - больше, чем на самом Западе, где он появился, и  осуждаем сам Запад  как “капитализм”, разве и в этом - не рабство? Капризного подростка, на которого не обращают внимание... Нужно уметь быть самостоятельными. Нужно расти. Самостоятельность не в том, чтобы всех в мире назвать буржуями, и угрожать спалить его в огне, а в том, чтобы - не убивать гражданина по любому подозрению. Ценить человека. Следующее поколение за ним этому научится. И возможно, что именно его, Сталина, система, и есть социализм. И она потом... развалится. Сыграв свою роль подъема русских рабочих и крестьян. Он  свою роль выполнил. Мог бы сделать по-другому. 
Выяснилось, что человек  - не такой уж и добрый, как мы предполагали. Или это Сталин сам не доверял человеку? Начали с борьбы против царя и буржуазии. А кончили - борьбой против «врагов народа» - уже внутри самой партии и общество. Все время борьба... все время  - поиск врагов, и успокоиться нельзя. Мы сделали историю страны такой раскаленной, что будут поколения, которых вообще от самого слова “история” будет тошнить.   
Смерть - она придет к нему сегодня, завтра. Он до ужаса ее боится. Потому что в том мире не будет борьбы... не будет врагов... В том мире ему придется успокоится. Но если для Иры этот покой был желанным, то для него – был огнем.
Боится смерти... Вытолкнув в нее миллионы - он сам теперь перед ней предстоял. Чужие смерти - это статистика,  а своя... Он цеплялся за  жизнь, заставлял врачей придумывать препараты. А ведь ему  было уже 76. И вся страна - все равно видела его старение.  В России привыкли к долгим правлениям царей. И его приближенные - тоже привыкли к нему. Все у нас складывается в привычку. Русская история - это история привыкания и терпения.   
Газеты сообщали, что за него молится патриарх... (а когда он умрет, то тот сообщит о той скорби, что он  переживает). Патриарх молится своему Богу. Но Сталин понимал, - что все это искусственное. Он сделал так, чтобы верующие люди в СССР - не чувствовали себя совсем изгоями, и чтобы Запад не ругал нас за безбожие. А то вот Папа римский снова ополчился.
Сам Сталин вроде бы числится “атеистом”. А что  у него в душе - никого не волнует, это же «политика», «история». Он  знает, что когда умрет, то белогвардейские газеты с радостью напишут, что  он - попал в ад. И что там ему и место. Ад... ад... Нежели это правда? Как писал Маяковский: «работа адова». 
Он вспомнил о 22 июня 41 года...  Когда все поняли, что он не бог, а просто царь местного болота...  Это было - посещение Господне. 
А еще вспомнил - как его жена с неподходяще религиозной фамилией Аллилуева - покончила с собой в Кремле, доведенная его руганью, - прямо на обеде.   
Вспомнил детей... Вася - был уже мужчиной и вел образ жизни - золотой молодежи, пил и спал с женщинами и никак не мог угомониться. Света - хотела выйти замуж за некоего еврея, но он был против их брака, прямо сказав ей - об этой причине. Вот такой он был “коммунист”. Так что Света с ним все время ссорилась.   
Вот такой у него капитал?
Вот что он туда возьмет?
Хотя он вроде в “туда” и не верит...
А помимо этих семейных дел - мясорубка... во имя истории...   
То, что его реально волновало. 
И вдруг он вспомнил  - ту самую  странную жену какого-то мелкого партийца, красивую русскую женщину, еще и мать, что тоже было видно, которая в 27 году сказала ему, что она бы хотела подарить ему воздушные шарики, их так любит ее дочь и вот они, приезжая в Москву, часто с ними гуляют. Сталин тогда был недоволен и спросил: она что, хочет пожаловаться на нашу легкую промышленность? И отошел от них. Хорошо, что их тогда не расстреляли, а только - всего лишили. Но что же... она - все равно верила в него? Пусть и предчувствуя наступающие 30-е годы? 
Хоть один человек, - но нашелся.
Было утро 5 марта. Он громко - из последних сил, - позвал охрану. 
• Да, Иосиф Виссарионович! 
• Принесите мне... воздушные шарики...
• Шарики... зачем?
• Я хочу полететь.
И он полетел.
Так он навсегда покинул “историю”.
Оставив урок ужаса и достижений. Урок того, как масса крестьян и рабочих - построив что-то во имя справедливости и человека, - забыла и то, и другое. Узнавая в вожде себя. Взрослея, и учась жить вместе. Теперь они будут без него. Они обвинят во всем его, хотя будут знать, что виноваты они сами. А кто-то - и не захочет признавать преступлений, говоря: “лес рубят, щепки летят”. 
А он - пошел отрабатывать каждую свою ошибку, каждого загубленного им человека. 
 
Ира в тот день проснулась от сирен и гудков. Как будто война началась. Но потом сообразила,  - он умер... 
Жители Брод останавливали работу в колхозе и собирались  на центральной площади. Занятия в школе прокатились и все тоже вышли на площадь. Лица у людей были опустошенными, потерянными. Они не верили его смерти. Они даже плакать почему-то не могли.   
Наконец-то, он свободен. Он своего старого тела, от мундиров, чинов, от газет и от радио, от слов - в которые уже никто не верил. 
Иди, Иосиф... только имя у тебя теперь осталось.   
И душа. В существование которой тебе верить не положено. 
Но будем надеяться, что ты, все-таки, - помнишь про воздушные шарики.   
Другого выхода у тебя нет. 
Ира постояла и ушла домой. По радио крутили похоронные марши и слова  сочувствия от вождей, телеграммы со всего мира. 
И вдруг - днем приехали Наташа и Соня. У Сони тоже было потерянное лицо. А уж у Наташи... лица вообще не было. Соня со слезами на глазах повторяла:
• Папочка наш умер... папочка наш умер... 
Бедный  ребенок. Ира и сама заплакала. Наташа понимала - как это выглядит, что они с мамой все время из-за него и ругались, а теперь она к ней идет. Но она не хотела идти к подругам, пусть они и были “правильными”. 
У Наташи в глазах был вопрос, который был у всех таких же, как она: “как теперь жить?” И она его даже не произносила. Ира предложила им остаться на эту ночь у нее.  Соня пошла гулять по саду. 
Ира принесла водки. Наташа сказала:
• В память о нем? 
• ... Хорошо...  давай в память... 
Они выпили.
Наташе стало чуть легче. 
• Теперь все жители Союза - узнают, что человек смертен. Хотя ведь вы уже узнавали это в 24 году, когда умер Ленин.   
• Да лучше бы я умерла. Лучше бы я отдала свою молодую жизнь вместо него. Я ведь что - молодая  и глупая. А он... а он... 
• Так вся молодежь сейчас и думает. Система на этом и построена.   
Вся жизнь Наташи была заточена на него. В него верил ее Артем. Ради него они убивали и умирали на войне. Ради него - дошло до Берлина. Или - и ради себя тоже? За Родину, за Сталина... Это - кодовые слова, ее молодость, ее жизнь. И за этим стояла вся советская масса, и чуть ли не все человечество, история. И вдруг она подумала, что когда умер отец, то она горевала меньше, чем сейчас.
Он и есть сам социализм. Почему же история, жизнь - вот так делают? Никто нас теперь не может  утешить, потому что всегда утешал он. 
Спали они тревожно. Соня просыпалась и снова плакала. Лишь на рассвете она заснула. 
Какое же было чудесное весеннее мартовское утро. Но советские люди  его не чувствовали. Он у них все забрал, лишил их права на весну. Ира, что-то подозревая, поднялась к Наташе наверх, в ее комнату. Она сидела - с пистолем в руке... глаза у нее были мутные. Ира бросилась и отняла: 
• Нет... нет... 
Та закричала: 
• Я не хочу... не хочу жить без него. 
Ира ее обнимала и целовала. Моя девочка... моя маленькая девочка... И говорила:
• Ты будешь жить. Ты будешь жить...
• Ради чего?
• Ради себя... ради Сони... ради меня... ради Бога...
Таких, как она, было много. Триста человек погибли в давке, когда его хоронили. Так его мертвый образ уносил с собой новые жертвы. Его положили в Мавзолей рядом с Лениным. Цель была достигнута? 
 
Наташа и Соня пробыли у Иры несколько дней. О нем они больше не говорили. 
Ира поняла, что она и сама зависела от него и по-своему в него верила. Пусть и не любовью, а ненавистью, и тоже чувствовала пустоту. 
Теперь вам нужно научится жить самим. А что это значит - решать вам. Вот и посмотрим. 
 
 
Безмолвие   
 
Прошло еще два года. 
За это время Ире стало понятно - что будет после него. Первым секретарем партии стал Никита Хрущев. А премьер-министром - Булганин. 
Берию же - летом 53-го - расстреляли. Как врага народа! Ира думала: «да, еще бы и всю партию ими объявили».  Но было понятно, что расстрел Берии - был продиктован страхом перед ним и его МГБ, и его всесилием, тем, что он все про всех знал. 
Люди были рады избавится от заносчивого представителя Кавказа, охрана которого крала для него школьниц. 
Но главное, что,  кроме этого частного расстрела в ходе борьбы за власть, - больше  расстрелов не было. 
Репрессии сохранились, но в виде чего-то локального. 
А заключенные в лагерях - возвращались домой. Как сказала Ахматова: теперь те, на кого писали доносы - посмотрят на тех, кто их писал. 
Лагеря сворачивались. Политические дела - закрывались. 
Система теперь - как это позднее и определится с годами во что-то  стабильное и это было важно - подавляла людей не  массами, а персонально и локально. 
Если Сталин был вурдалаком, то пришедшие за ним - стали гуманными вурдалаками, и кровью не питались. 
Вот что  было главное. Когда культ Сталина осудили, то кто-то из сталинистов скажет: был культ, но была и личность. Мол, Хрущев - менее масштабен. В чем-то это правда. Но и время тогда было другое. Сталин - стал кульминацией русского социализма. С его добром и злом. С его светом и тенью. Причем часто казалось - что света мало, что он почти погас - например, в 30 годы. А в войну - его было больше. А после войны - снова почти погас, когда  он построил из Москвы - Вавилон, а себя - вообразил всемирным красным императором. 
Почему партия прекратила репрессии, заменив их на локальное подавление? Да потому что поняли, что не надо больше трогать человека. И в самих себе, и в простых гражданах - увидели людей. В этом и было моральное взросление этой русской массы крестьян и рабочих. В этом, - а не в самом по себе “социализме” - смысл нашей истории. 
И потом - партия уже не нуждалась в таких репрессиях. Она перестала быть чужой, по сравнению со временами Ленина. Она становилась все более своей для народа, в ней было все больше тех, кто ее менял. Особенно их сблизила война. Когда русские люди воевали  за Советскую власть. Так всегда  бывает: народ сплачивается при общей угрозе. 
Партийные чиновники больше не хотели 30-х годов. Но и простые люди - тоже. И это нормально. Не нормально - если бы хотели. Вот тогда - все, пиши пропало. 
Ира думала: конечно, по сравнению со Сталиным, Хрущев не был таким масштабным. Но это и хорошо. Да, Хрущев был похож иногда на клоуна... А еще было понятно, что они свалят всю вину за репрессии на Сталина. Хотя они сами в них участвовали, и тот же Хрущев делал это активно в 30-е годы, что он будет скрывать, уничтожая архивы. 
Все это понятно.
Главное, - что люди  возвращались. Приходила оттепель, пусть  к 55 году она только начиналась. 
Соня - постепенно забывала о товарище Сталине.  Газеты ничего о нем не писали, кроме того, что он был великий вождь, и что все мы скорбим. Но вот Наташа, - сама будучи журналисткой, - обращала внимание, что в «Правде» иногда появлялось статьи о том, что культ личности недопустим. Но еще очень общие. Однако раньше - такого не было. При этом ссылались на самого Сталина (у “классиков” все можно найти, когда придет последний генсек, он тоже будет так делать).   
А главное - никаких разоблачений космополитов, врачей-убийц с еврейскими фамилиями - больше не было. О врагах вообще перестали писать и говорить по радио! Старшее поколение не верило. И думало: а зачем тогда вообще газеты и радио нужны, если в них не появляются ежедневно новые жертвы! Да, именно так. Оно не чувствовало - величия момента... строительства... сталинской скорости...
Пришло что-то - вегетарианское. И в этом нету смысла? 
Однажды - в редакцию газеты Наташи - появился человек из лагеря. Он был мужем одной ее сотрудницы. Причем никто и не знал, что ее  муж был арестован. Ему было лет 40... Он смог там выжить. Физически сильный, с несколько уголовным лицом и цепкими глазами. Он был одет в старый свитер и штаны. И пришел прямо к жене на работу. Его жена ревела...  обнимала его...
Они вместе его кормили, и давали ему выпить, - хотя никто особо его не знал, но это было неважно.   
Наташа спросила его:
• Как Вы выжили?
• Не знаю... Знал, что Вера меня ждет. И Данька. Еще - молился. 
Таких историй становилось все больше. 
Так что уже и не думалось - о том, что Сталин умер.  Думалось о чем-то другом. О чем-то - своем. 
 
Ира уходила в безмолвие, в исихию. Ее сердце становилось все слабее, и она чувствовала, что уже очень скоро. 
В то лето 55 года - снова было тепло, как и когда ее Саша “ушел”. Наташа довольно часто приезжала и оставалась с Соней у нее, часто оставляла и Соню. О Сталине они больше не спорили и руки она себя наложить не хотела. «Да кто он такой - думала Ира, - чтобы мы из-за него ссорились». А ведь именно так и разделялись раньше семьи. Но сейчас все это стало слабее. 
А что ее дорогой Леша? Служит в армии. Она молится за него, - как и за всех своих близких.  Он тоже хотел  наложить на себя руки...  Она это знает, тем более что  он молод и у него нету ребенка, как у  Наташи. Но знает и то, что он этого не сделал.   
Мы с тобой, Леша. 
Прости, что я ухожу.
Бог меня призывает. 
И как же я ему за все благодарна.
Я не родилась в этом саду, отец купил его позднее. Но мне кажется, что  - родилась. 
И  рада, что здесь уйду. 
Она молилась и погружалась в безмолвие.
Молилась тишиной.
Молилась землей и небом.
Своей жизнью и любовью к этому миру и к людям.
И буквально чувствовала - как в стране возвращаются люди.
Словно - огни загорались.
Возвращались священники и епископы и простые верующие. 
Возвращались - католики... иудеи... буддисты...
Возвращались - украинские националисты, татарские и кавказские... 
Возвращались - простые рабочие и крестьяне - или мелкие партийные чиновники, которые тоже были объявлены «врагами народа». 
А ведь кому-то некуда было возвращаться - и семьи их уже не было, ее нужно было искать. Жены нередко тоже были в лагерях, а у кого-то расстреляны. 
Вот это и есть социализм. Без кавычек? 
И все эти люди - молились.
И она вместе с ними.   
А она - возвращалась к Богу. 
Летела. 
Иногда было страшно, но вся ее жизнь была крыльями. 
И она забирала все выше, выше. 
Радость. 
Безмолвие.
Радость.
Безмолвие.
Выше, выше, выше. 
Там, где уже ничего и никого нет. 
Там, где все есть. 
И она - во всем. 
 
Ее нашла Наташа - сидящей в кресле, на первом этаже. Она вдруг поняла, что все это время чувствовала какое-то угасание своей мамы, но не придавала этому значение. И вот теперь была видна - ее смерть.
Смерть была в ее глазах, в руках, в неподвижности лица. На  столе рядом была странная дощечка, вроде бы высохшая от воды, с надписью «Кришна» и «Радха». Она вспомнила, - что в далеком, почти забытом детстве  об этом  говорил  отец... Что Кришна и Радха - это индусские боги, которые любили друг друга  и что вся вселенная – это и есть их любовь. Какой-то религиозный бред? Но отец в это верил - по крайней мере, пока не стал считать всех моллюсками. А мама - просто любила его и верила вместе с  ним. 
Наташа ревела.
Хорошо, что Сони в этот раз не было.   
Почему жизнь ее забрала, снова оставив ее одну?
С другой стороны, -  у нее была Соня. 
И ей  самой было 30, у нее вся жизнь впереди. 
Она все никак не могла отделаться от ощущения, что на губах матери - улыбка. 
Я все равно рядом. 
Все равно  с тобой. 
И папа с тобой.
И твой любимый Артем тоже. 
И он...  тот, кого ты вроде бы не знаешь.
 
 
Сад Акимовых
 
Через несколько дней ее похоронили. 
По закону это нужно было делать  на Бродском кладбище. Закона в то время все боялись, за его нарушение можно было сильно пострадать. Но - Наташа и ее друзья захоронили Иру в саду. По-другому дочь никак это себе не представляла. Тем более что здесь же уже был и папа. С ним рядом и появился новый небольшой памятник. Но тела отца там, конечно, не было. Был только памятник  с фото и датами жизни. На фото он был молодой и красивый... Странно было поверить, что этот человек в конце жизни считал себя и всех в мире моллюсками. И еще Наташа думала: «от меня  тоже останется фото и даты?  И все»?
Но  в день похорон об этом, к счастью, не думалось. Обе могилы были не в центре, а в стороне. Так чтобы - они “не мешали” живым. Но  с другой стороны, - и чтобы о них помнили. 
Соне было очень плохо. Бедный подросток - ходила по саду, и плакала. Так что Наташа должна  были ее утешать. Но это отвлекало от горя ее саму. 
На похоронах было много людей. Та самая подруга Соня, у которой Наташа рожала, и в честь которой она назвала дочь, и которую они считали родным человеком. Одногодка Наташи, но более полная и веселая. Директор - тоже, все-таки, пришла. А главное - бывшие ученики Иры. Их было очень много. Хорошо, что было лето, а не осень или зима. Как будто Ира специально  подгадала. Это были все, кто у нее учился, со своими семьями, с детьми и внуками. Поэтому у Наташи не оставалось другого выхода, как посадить их  прямо в саду. Она вспомнила, как они сидели вот так за столом до войны, еще в конце 30-х. Когда все у них было  так  хорошо и болезнь отца еще не очень развилась, ее почти не было. 
И вот сейчас все сидели за огромным столом, пили и закусывали... Немало было людей - пьющих, но и они все не портили. Наташа тоже немного  выпила, и в ее глазах тоже были слезы. 
Поминки. Помин. И всегда русские люди вот так собирались. Вместе радуясь и вместе плача. Вместе - работая на земле... И пусть у них в семье это был только папа, и то, это было очень давно. 
Прости, земля, что мы тебя обрабатываем, пашем... и выводим из тебя растения. Это твоя любовь и твоя жертва. И каждое твое растение - это твоя любовь к нам, но, может быть, и мучение. Чудо... и страдание... А ведь люди еще создали недавно оружие, которое вообще тебя может уничтожить.   
И все равно - мы чувствуем твою любовь. И любим тебя в ответ. Как и небо... Любим и не можем по-другому, не можем... 
Наташа подумала: «а откуда у меня такие мысли? ... 
Так наверняка подумала  бы ее мама. А еще та верила в то, что все это кем-то  создано... И разве это не очевидно?  То, что греки называли Зевсом, ее папа в свои лучшие дни - Кришна и Радха, а мама Богом, и  молилась своему Христу. 
Я стала такой сентиментальной - из-за ее смерти и коньяка... 
Эй, Бог, - в которого верила моя мама - помоги нам, благослови нас, чтобы все у нас было хорошо, и у меня, и у моей дочурки, и у подруги Сони, и у всех,  всех людей... 
Вот об этом и молилась ее мама?
И видела в этом главное. 
Может, в этом есть смысл?
А вот в том, чтобы верить товарищу Сталину, -  смысла как раз не было». 
Она прижала к себе Соню - крепко-крепко. 
Молиться и - обнимать близких тебе людей. Которые в тебе нуждаются. И в которых нуждаешься ты. 
Это и есть  любовь, о которой говорила мама? 
И которую  они с Артемом считали буржуазным словом, и  все равно любили. 
Потом, по мере трезвения и возвращения в “советскую действительность”, у нее это пройдет,  но - и останется в памяти. 
Поминки продолжались  долго. Ученики и ученицы говорили о том, что Ирина воспитывала любовь к музыке, и вообще к самой жизни. Они часто ей сопротивлялись, но потом понимали, как это важно. В годы войны они вспоминали ее уроки, слушая музыку по радио. Так что они ей очень благодарны. Наташа подумала: «вот и я тоже должна так прожить свою  жизнь». 
Потом они  с подругой Соней все убирали. Она сказала:
• Я никогда не понимала твою маму. А она меня. Но я ее любила. 
И ушла к себе домой. Они с дочкой остались одни. 
Нужно было ложиться спать. Они устали. Но все никак не могли. Такое бывает, когда тебя что-то волнует. 
Они легли вместе на первом этаже.   
Маму положили в землю... Все так и должно быть. И все мы туда ляжем. 
Они посмотрели на деревяшку с надписью «Кришна» и «Радха». Наташа тоже это сохранит. А еще на книжной полке стояла книга брата Димы  - «Бесконечность». И ее тоже, пусть и мало что понимает в математике. 
Через много лет, в 60-е  годы - на нее выйдет некий Алексей Вертников, тот самый Леша - он станет известным композитором. Узнав о смерти Иры, он скажет Наташе, что сочинял свои симфонии  - в память о ней. Это будет очень красивая музыка. В которой была любовь. 
Маму положили в землю... Все так и должно быть. И все мы туда ляжем. И вдруг ей подумалось: и когда-нибудь выйдем? Но это было уже что-то - на грани сна... 


Наташа и Соня

Их сон - был легче, чем двадцатый век.
Был легче, чем Ленин и Сталин, и побежденный Гитлер. 
В нем они все обретали снова. 
Все и ничего. 
Ту самую Димину Бесконечность. 
Которую он так хотел поймать. 
 
 
 




Август - декабрь 2024 года, 
Петербург