Маленький ковчег

Для наведения марафета у меня была особая губочка. Заговорённая на идеальный результат. Начав тереть ей, не остановишься, пока поверхность не заблестит, как зеркальце.

Я двигался привычно, ни на что не отвлекаясь, но почувствовал вдруг странную влажность. Не на себе, потеть нам не свойственно, а вокруг. Места, начищенные мной, ещё и отражали капли, добавляя размера бедствию. Да и без отражений капли становились всё крупнее и стучали только чаще.

На взмокшей губке я съехал по небольшому наклону, словно на саночках, и еле удержался за край, чтобы вползти внутрь. Верная же подруга моя шмокнулась вниз, в целую лужицу, успевшую скопиться и натечь. Провожая её с горечью, я, однако, вынужден был забыть эту потерю очень скоро.

Ибо внутри ждало меня весьма печалящее всякое сердце зрелище: работники, не сдавшие своего труда, в немалом количестве и великом ужасе сбились в сухой пока мысок. Тесня и душа друг друга, жалостливо умоляя о помощи, они — и я в их числе — смотрели на бездумно подкатывающую волну, готовую затопить наш приют и смыть всех за одну крупинку времён из песочных часов. (Пусть бы это были даже не виданные миром часы, где пересыпался бы весь песок Великой пустыни...)

Откуда дождь в обувной коробке? Как ливень — или это последний Потоп — попадает сюда?

Ни сиятельный мастер голенища, ни подмастерья колодки, ни ученики кожаной тесьмы, ни глухой мэтр лихого стука каблука со своим треугольником не знали ответа. Они продолжали заунывно стенать, икая от собственных слёз, иссушающих душу, лишь ахая порой от заливающей воды. Доходящей уже по грудь первой линии терпящих бедствие. Начавших в безнадёжном отчаянии отступать на собратьев.

В давке, тьме и зачарованном вертиго от нехватки воздуха мы умудрялись передавать инструменты крайним рядам, зажатым в самом конце сапожного носка. Треугольник мэтра, готовый уж к панихиде, направлял нас своим звоном.. Наконец добротный пошив поддался усилиям несчастных. И настоящий вал, будучи последним, окатил всех, выбрасывая наружу.

Чтобы передать в безумную власть стихии! Ветер разметал нас, как лёгкие эглеты, ударяя о громадные дивные папоротники. Косой дождь хлестал великие древние растения, соревнуясь с пращой. Повисший на листе-арбалете треугольник захлёбывался в визге.

Повсюду здесь бежали, катились, валялись и лежали наши трудовые друзья... И повсюду были размокшие обувные коробки с нашим золочёным значком, наклонно падающие с перевёрнутой повозки рикши, стоявшей теперь с поднятыми оглоблями-бивнями. Трубившей слоном о большом позоре. «Обувь, пошитая вручную в европейских артелях» гибла под экзотическим ураганом на другом краю света, брошенная на произвол судьбы вместе с мастерами.

Мы, уцелевшие, забрались на пальму и попросили убежища у юрких зверьков, ловко запасавших плоды тайфуна. Башмак по ноге стопчется, а потоп — так после нас.

Ещё и охромевший, мэтр расслышал гимн в успокоении природы. Он снял свой треугольник, сделав лассо из старого шнурка. И сыграл аллилуйю новой артели маленьких проворных собирателей. У нас всегда сезон! «Все фрукты отобраны вручную. Спелость гарантируем».