Рио-Тумано

1. И не покажет даже старый мастер Фаренгейт

Такой термальный наш загруженный апгрейд.

2. А ужо про Цельсия и базланить зря нечего:

Там кишка впритык висит — от чёта и до нечета.*

(Одно воспоминание)

Чаще нас в этой низинке бывал только туман. Появлялся как бы ниоткуда, стлаником охватывал бредущие ноги или белёсым вьюном бежал по верхушкам кустарников, мелькая по нашим блескучим дутикам-курткам.

Тут всегда было зелено, прохладно, влажно — слепок из сырого гипса, обещающий нечто в отстранённом будущем. Но мы привязались к этому местечку, тихому и нежному. Командировочные — что с нас взять... Почти сутками гудели в рабочих ульях, а здесь бродили и не жужжали.

«Второгодник» нашей вахтовой службы истекал. На последней неделе с нами повадился прогуливаться ещё один коллега, тучный Владик, в мощном свитере с громадной горловиной «набекре». Он-то и спустился к самой кромке низинки и оказался прямо ногами в слабенькой и слепенькой речушке. Вроде где-то дальше река набирала и потока, и ходу. Но мы видели лишь узенькую полоску размазанной мути, в отдалении схожей с точкой от модной тогда капиллярной ручки. Пальцем в неё раз ляпнул — и потянул грязную полоску. Ещё и палец не ототрешь...

Владик же, нисколько не беспокоясь о стоянии обычными ботинками в воде, начал руками нагребать речной песок. И как бы промывать его прямо в пригоршнях. Нас охватили любопытство, деланный смех, а также что-то иное, какое-то треньканье в головах. От жалости до ненависти, от страсти до равнодушия... Обычный перелив эмоций не то что корыстных, но жадных до денег людей, выгрызающих эти деньги тяжёлым трудом и дорогой ценой уходящих сил.

Мы спускались к нему по шажочку, по своей круче.. А Владик снял свитер и начал руками драть горловину, державшую его сыромятную голову, будто пестик в колокольце. Это было первобытно-звериное, дикое и натужное зрелище. Он отрывал её, как верховину отделял от плоти. Закончив, стал мыть песок через эту вязаную сеть. Свитера обесшеенного не надел; весь распарился, вспучился, широко расставив лапищи в несчастной затоптанной речушке.

И мы ушли, даже не сговариваясь, не переглядываясь, не хмыкая одинаково. Впечатлились такой его атакой на жизнь. И открывшейся глубиной ямы, куда можно падать бесконечно.

Однако не философия и мораль терзали нас больше всего, но два честных факта. Первый: он нас точно убьёт, если мы полезем. Второй: мы сначала убьём его. А если что-то найдём, то потом и друг друга, наверное. Да наверняка.

Судьбой Владика стали какие-то вроде ночные гости. До нашего отъезда с вахты милиция допросила нас семь раз, настойчиво требуя объяснить, куда он пошёл дальше. Только мы-то ничего не видели, а когда уходили, то были уверены, что Владислава с его великого стояния можно снять, лишь выкопав с корнем. Ну вот кто-то и выкопал.

Причём тело нашли дальше, на другой стороне. Не на той, с которой мы вместе заходили и спускались к речке. Там ведь какое устройство: речушка — с гулькин ноготь, потом вроде отсыпки из местных камешков и склон, выводящий из низинки на юг. Снизу кажется, что склон — это сплошные кусты, а дальше серьёзный такой лес...

Но мы туда, да я на церкву побожусь, никогда не забирались.


*Из напевно-ритмического причета «золотушников»: людей, вольно (самовольно) моющих золото. 1 строфа всегда модернистская, от новой крови приисков. 2 — старая, с закосом под лагерное наследие.