Девятая и десятая главы Стеклодува

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Окончательный разговор
Елена Щвайнштайгер, сотрудники УСО НСО ФСБ РФ
________________________________________
Никогда ещё Лена Швайнштайгер не спала так хорошо и спокойно. Во снах, плывущих один за одним, как облака по летнему небу, она гуляла по бесконечным, разогретым солнцем, лугам. Разумеется, босая: по-другому она себя не ощущала теперь. Её ступни приминали мягко щекочущую меж пальцами траву, цветы, которые исходили дурманящим ароматом. А если попадался ручей, она вступала в его прохладную гладь и шла, смотря, как контуры её ступней, пальцев изменяются в линзе журчащей воды.
Ну и проснулась.
Какой-то деревянный дом из оцилиндрованного бруса – светлый, хороший, добрый; окошко круглое, она лежит на белоснежных простынях деревянной постели… Правда, нагишом, но чёрт с ним. Девушка села на кровати, полюбовалась лоскутом яркой сини в окошке – с пером облачка, и тут вошёл человек…
Она запахнулась в простынку – не так чтобы совсем стеснялась своей наготы, но человек был старше; приплюснутая большая голова навинчена на худое, странно покривлённое тело, одно плечо выше другого; руки длиннющие, чуть ли не до колен, сам худой, кожа смуглая, как обожжённая ветром. И тёмно-карие глаза с почти незаметными зрачками. Вообще-то он ящерку напоминал.
________________________________________
– Доброе утро, Елена Эмильевна… – поздоровался человек; голос сухой, не очень дружелюбный, но, тем не менее, успокаивающий. – Спали хорошо?
– Отлично. Где я?
– Не сомневался в этом. Где вы – чуть позже. Итак, Елена Эмильевна, помните ли вы все события, произошедшие с вами в последнее время?
Девушка помедлила. Сумасшедший забег по Питеру, воровка, полночи в роскошной гостинице, фигура Шиловой в облипающей чёрной коже, свора укуренных вурдалаков, разрезанное горло девчонки в ватнике. И безотчётный ужас, когда Шилова наклоняла её вниз, выдирая волосы, и беззвучный вопль падения в пустоту… мотнула головой – волосы роскошные, каштановые по голым плечам рассыпала.
– Помню!
– Вот и отлично… – проскрипел человек, садясь на стул, опуская суставчатые кисти рук на колени. – Меня зовут Эдуард Викторович. Во-первых, поздравляю вас с тем, что для всей вашей прошлой жизни вы… вы благополучно умерли.
Елена вскрикнула. От неожиданности испуга. Не за себя.
– Как?! А родители… Если моя мама узнает, то…
– Как – просто. В состоянии сильного наркотического опьянения, с героином в крови вы спрыгнули с высоты одиннадцатого этажа. Тело уже опознано по документам, находившимся при вас, и, согласно вашему завещанию… Ну, вы его не писали, но это не важно – кремировано.
– Но мама! – закричала девушка. – У меня мама и папа! И старший брат!
– Родители у вас приёмные, это вы знаете… – на той же, немного нудной ноте продолжал человек. – Ваш брат – сводный. Они сейчас все на отдыхе в Турции, их знакомые увезли… Ну, пробудут там ровно столько, сколько потребуется для завершения вашего участия в нашей операции. А потом – решим.
– Какое же гадство… если честно.
– Не гадство, а оперативная необходимость.
– Но я, простите, ещё ничего не подписывала!
– А вы подпишете, в ближайшее время, – беззрачные глаза приковали её к кровати; этому не хватало змеиного раздвоенного языка. – Как только начнётся активная фаза. Это всё формальности. Я тут, собственно говоря, чтобы разъяснить вам некоторые нюансы.
– Разъясняйте… – прошептала девушка, утыкаясь подбородком в колени, обмотанные простыней и смотря на ногти пришедшего, голубовато-синие. – Значит, теперь нормальной жизни у меня не будет?
– Будет. Будет новая. Новые документы, новые перспективы. Нет, мы живём в правовом государстве. Вы можете ещё отказаться… – он помедлил. – Но вы же понимаете, Елена Эмильевна, отказ будет вам стоить дороже, чем согласие. Это отказ от многих перспектив, и, мягко говоря, вряд ли далее успешная карьера.
– Вы меня шантажируете? Что вы со мной, в таком случае, сделаете? Ликвидируете? Убьёте?
– Да что вы… просто сотрём память ровно до момента, когда вы пошли сдавать зачёт по философии. И всё, будете нормальным, средним человеком. Вероятно, даже без разбуженных сверхспособностей. Ну, разве что в лотерею угадывать вам будет проще. И на картах Таро гадать.
– Хорошо… – Лена стиснула зубы. – Говорите.
– Вы поймите, Елена Эмильевна, уже давно, с начала двадцатого века, спецслужбы практически всего мира поняли, как выгодно использовать людей с необычными, магическими или, если хотите, паранормальными способностями. У нас, например, этим занялись в тридцатые, был такой Вольф Мессинг, слышали?
– Да.
– И много других. Американцы – чуть позже, после Второй мировой, когда получили материалы нацистского общества «Аненербе». Ну, а у нас уже работали с Розой Кулешовой, первым советским экстрасенсом. Хорошо работали. В Москве, в Ленинграде, в Новосибирске, где, кстати, и Мессинг побывал. Анализировали, изучали, пробовали. Многого добились.
– То есть… я из таких? Как вы это поняли?
– Все, кто так или иначе проявляет нечто удивительное с самого рождения – под наблюдением. Вы подошли идеально по психофизическим, биоэнергетическим параметрам; подошли потому, что удочерённая сирота, у вас нет «биологического якоря», и потому, что просто оказались в нужное время и в нужном месте. Вы для нас – ценный материал.
– Материал?
– Не обращайте внимание на профессиональный цинизм, Елена Эмильевна… – человек поморщился, подвигал косыми, неравномерными плечами. – Вы умная девушка, должны понимать: это важная работа и работа без сантиментов.
– Зачем это всё было?! Эти все… задания?
– Извольте. Итак, первое задание было построено на воле. Воля – это важный показатель энергетики, работает обычно на первичной мотивации. Волей вы разбудили биолокационные способности. А это уже такой джинн, которого обратно практически не загонишь… Далее пошло по нарастающей.
– Дальше – страх? Насилие?! Там девушка погибла!
– Никто там не погиб… – человек-ящерица поморщился мимолётно. – И это была не девушка, а инкуб.
– Что?!
– Искусственный биологический управляемый объект. Ну, биоробот, можно сказать. Создаётся ментальным усилием, представляет собой биологическую конструкцию, имитирующую человека… Стругацких, «Понедельник начинается в субботу», читали? – вдруг спросил он.
– Читала… в детстве. Плохо помню.
– Вот поэтому её никто не помнит. Книга якобы для детей. На самом деле – для взрослых. Там описано, как создают «дублей» сотрудников магического института, которые выполняют простейшие действия. Стругацкие хорошо знали эту технологию и то, что она реальна… Проболтались. Так что от «девушки», зарезанной вроде как на ваших глазах, через полчаса осталась лужица органики, не более того. Но перейдём дальше. Для развития следующего уровня вам нужен был страх, как очень активный катализатор, ускоряющий метаболизм всех процессов. В том числе и биоэнергетических. Страх неконтролируемый, безотчётный…
– Мне действительно страшно было!
– Мы позаботились. Там среди нападавших был наш человек с генератором ультразвука направленного действия.
– Но зачем?
– А вот страх разный бывает, Елена Эмильевна. Один – он сворачивает все процессы, превращает человека в куклу, так сказать, парализует. Другой – он, наоборот, подключает внешние источники энергии и ресурсные центры в организме. Именно поэтому вы смогли преодолеть тридцать метров вверх по почти отвесной стене. И эта функция была реализована.
Лена посмотрела на голые ступни, выползающие из-под простынного края. Машинально провела рукой по подошвам. Ничего. Гладкая кожа.
– Очень больно было… Очень! – призналась она. – По раскалённому металлу.
На смуглом кривом лице мелькнуло подобие улыбки.
– Боль – это тоже катализатор. И регулятор. При переходе определённого рубежа боль выключает организм, как прибор при коротком замыкании – это болевой шок. В других случаях, опять же условно говоря, подключает к Земле или космосу. Нашей задачей было выявить тип вашего подключения и вообще наличие такового.
– Выявили?
– Да. У вас уникальная канальность – и то, и другое.
– Но всё-таки… зачем меня было сбрасывать с высоты?! Зачем?! А если бы я разбилась?
– Не разбились бы.
– Почему?!
– Там изначально была группа с надувным батутом, гасящим падение.
– Как? Её не было! Я же смотрела вниз!
– Была. Просто полковник Шилова хорошо воздействовала, через боль, рукой на ваши органы зрения, когда… нагнула вас.
– Но я не видела ничего!
– А вы слышали, как цыганки глаза отводят? Вот и не видели. Батут запустили в тот момент, когда Шилова вас столкнула, он раскрылся, как положено, за секунду. Главное, вы показали результаты.

 
Девушка даже не стала спрашивать, какие. Погладила крепкие пальцы с широкими, будто раздутыми изнутри, фалангами. А ведь есть в них своё очарование.
– Смертельный страх – инстинктивен. Это заход в самые сильные области сознания, подкорковые, интуитивные. Там чудовищные резервы энергии. Это жёстко, но без этого нельзя. Чтобы понять, что такое жизнь, надо пережить смерть. Хотя бы в сознании.
– И что происходит?
– Некоторое, так сказать, обновление системы. Перезагрузка. Открываются каналы, как я уже сказал, резервы… Подсознание это делает независимо от вас.
– Послушайте… Я уже столько всего узнала от Натальи. Но если вы этим всем занимаетесь, почему об этом до сих пор никто не знает? В Интернете, например?!
Синие ногти и скрюченные пальцы пришли в движение. Затрепетали. Он, кажется, засмеялся.
– Почему же не знает? В той же сети – горы информации. И якобы документальной, и художественного вымысла. Но это всё талантливо перемешано со слухами, небылицами, разного рода дезинформацией. Хорошо. Приведу пример. Знаете, в Новосибирском Академгородке есть такой Институт Гидродинамики…
– Знаю… Не его, Академгородок знаю. У нас на курсе девчонка оттуда училась.
– Ну вот, официальная структура, открытая. Российская академия наук. Что изучают? «Гидро» – вода, «динамика» – движение. Движение воды изучают. И есть одна совершенно секретная лаборатория, которая занимается теорией воды. Вода как переносчик информации.
– То есть?
– Давайте не будем в дебри. Вода – структура, охватывающая нас и Мировым океаном, и водоёмами, и облаками, и сам человек почти весь из воды… В этой общей структуре есть волны. Волны переносят энергию и информацию. Всё просто. Надо только понять, как. Продолжим?
– Давайте.
Матовые шарики глаз снова прижали её к кровати. Жёсткие седые волосы на черепе Эдуарда поблёскивали в лучах солнца.
–  И таких лабораторий на самом деле масса. Тысячи людей, учёных, совершенно не причастных к работе спецслужб, работают… в определённых направлениях. Разработки, естественно, секретны. Всё нормально, всё в границах здравого смысла и даже обычной физики. Вы это должны понимать…
Она хотела ещё что-то казать, возразить, пробить его – упрямая! – но он перехватил инициативу.
– Итак, мы вас разбудили. Вы сейчас человек со стремительно развивающимися сверхспособностями. Это… ответственность, в первую очередь.
– Это что, я экстрасенс? – успела вставить девушка.
– А как вы себе представляете экстрасенса? Как человека, который двадцать четыре часа, чтобы он ни делал, читает чужие мысли, видит всё то тайное, чего не видят другие, в курсе всего происходящего на планете? Даже когда, простите, сидит на горшке?
– Нет… Но…
– Без «но». Человеческий мозг не сможет так работать. Перегорит. Поэтому экстрасенс – это тот, кто включает в себе эти способности в экстренных случаях. Когда необходимо ему или того требуют обстоятельства, в которые он попал.
Девушка обвела глазами стены своей комнатки. Нет, никакой демонстрации ей не надо. Шилова тогда, в кофейне, и так хорошо показала… Ей нужен был якорь. Чтобы всё-таки поверить, что она не спит, а этот морщинистый ей не снится. И что она с ума не сошла.
________________________________________
Якорь такой она нашла. Между окнами бился шмель. Неслышно – стёкла толстые. Взлетал, бодался толстой головкой в кажущуюся прозрачность и падал, ползая и обиженно топорща уставшие крылышки. Она стала за ним наблюдать.
– Более того… – проговорила ящерица. – Это своего рода кодекс… Вы потом поймёте. Ни один экстрасенс не воспользуется своим даром в меркантильных, чисто бытовых или… ну, прочих мелких целях. То есть не даст в магазине чистый листок бумаги, заставив продавщицу поверить, что это очень крупная купюра. И получить сдачу. Ну, кстати, это один раз сделал Вольф Мессинг – но только, чтобы продемонстрировать возможности генералу Власику, начальнику личной охраны Сталина. А так – ни за что.
– Почему?
– Трудно сказать. Бог, наверное, не велит, – кожистое лицо пошло складками. – Представьте, вы обладаете техникой удушения. Руками. И в компании вам говорят: а на спор задуши меня! Вы задушите?
– Да нет, конечно!
– То-то и оно. Максимум – ну, попугаете, для смеха.
– То есть… многие вокруг экстрасенсы.
– Да. Не все, и не совсем «многие», но я бы сказал, многие из некоторых. Вы с ними ежедневно общаетесь, говорите, обедаете, ездите в транспорте… Учитесь, работаете и даже, может быть, спите. Совершенно не подозревая об их способностях. Потому что ни вам, ни им это не нужно.
– Как это всё напоминает… – девушка задумчиво погладила пальцы своих ступней, полюбовалась.  –  …Жизнь разведчика-нелегала!
– Это и есть жизнь нелегала. С точки зрения науки и медицины, вас не должно быть. С такими способностями. Но вы есть. Более того, в отличие от разведчика, вы можете завести семью, родить детей…
Лена вскинула на ящерицу тревожные глаза:
– А дети? Они будут… без отклонений? Я имею в виду, ни тоже, что ли…
– Успокойтесь. Вероятность минимальная… – на его лице отобразилось что-то вроде улыбки. – Если бы экстрасенсы воспроизводили себя подобным образом, их сейчас был бы легион. Нет, случаи наследственной передачи есть, но крайне редко. Кстати, даже шаманы и колдуны нечасто передавали свой дар по роду, по крови. Как правило, присматривали подходящего ученика, постороннего, и готовили его.
– М-да… значит, я вроде как избранная?
– Елена Эмильевна, вы Евангелие читали? – вдруг, не смотря на неё, спросил он.
Лена смутилась:
– Ой… так. По курсу религиоведения. Плохо.
Ящер смотрел на шмеля. Тот сложил крылышки и, кажется, помер.
– Есть время разбрасывать камни и время собирать их… Книга Екклесиаста, Библия. Вполне возможно, сейчас такое время пришло – собирать. Вот поэтому за такими, как вы, наблюдают с самого рождения и в нужный момент… привлекают.
– Я вас услышала… – на самом деле Елена услышала собственный голос, непривычно твёрдый, стальной. – Я готова. Работать и… и выполнять приказы.
– То есть вы получили ответы на все ваши вопросы? В этом и был смысл нашей беседы.
– Да. Абсолютно. Можно я его оживлю, всё-таки?
Человек с мятым лицом всё понял. Поднялся. Рук-плети повисли.
– Легко… Он спит, – кивнул на шмеля. – Хорошо. Значит, здесь вы побудете до обеда, а потом к работе. Пока очень скучно, под прикрытием, как тренер по финской ходьбе.
Она раздумывала: что сказать? «Есть?!» Или «Слушаюсь»?! Но не вытягиваться же по стойке «смирно». Она так и не придумала, а её собеседник остановился на полпути к дверям, сказал:
– И знаете, хотел вам посоветовать… – он сухим пальцем-шилом указал на оголённые её ступни. – Вам этот лак не идёт. У вас женственные ноги, вам надо лазоревое что-то. Или пастельное. До свидания!
Ошарашенная девушка ещё пристальнее смотрела на эти пальцы – ну да, тот тёмно-лиловый колер, который она навела перед испытаниями. Только почти ведь слез, остались так, фрагменты. А он заметил. Да, хороши тут экстрасенсы. С особым вниманием к педикюру.
Дверь уже закрылась; Лена соскочила с кровати, кинулась к окну. Жалостливо глянула на насекомое – шмель ожил, зажужжал. Девушка мысленно подняла его до приоткрытой створки форточки и втолкнула – тот исчез в сини.
А через пять минут Лена, надевшая висевшее на спинке стула пёстрое платье с подсолнухами, вышла из дома. Он стоял на лугу, у прилеска – рядом ничего и никого, только колышется высокая трава. Лена пошла по ней, приминая, чувствуя, как травинки лезут меж пальцев ног, как хватают за щиколотки. Зашла в самую гущу и упала – стала смотреть в бесконечное синее небо.
________________________________________
А через час в кабинете со старомодной деревянной отделкой стен и тяжёлыми бархатными шторами на несуществующих окнах, тем не менее плотно задёрнутыми, шло совещание. Генерал Быкадоров в своём кресле, пока что за столом, не ездил по кабинету. По обе стороны от другой перекладины этой буквы «Т» – Шилова в игривой кофточке с голыми плечами, тощий-ящер в мятом сером, курчавый Роман в кожаном пиджаке и ещё один персонаж, похожий на обычного питерского алкоголика: с морщинистым испитым лицом. Он, единственный, курил, посасывал коротенькую трубочку, по виду глиняную.
Быкадоров, сгорбившись, согнувшись, словно на его погоны давила невыносимая тяжесть, говорил глухо:
– …на сегодня вариантов прибытия Анубиса-Рамзеса к месту предполагаемого нахождения трупа Разгулова – два. Либо морем, через финскую границу, либо сухопутным путём через Петербург. Сил у нас немного, мы должны не ошибиться и сконцентрировать их там, где он пойдёт. Какие будут соображения? И перед этим есть вероятность прямого энергетического появления Анубиса, египтянина?
Ответил, без приглашения, тот самый курчавый Роман. Нахально, так как в этой мрачной комнате он, очевидно, был самым младшим по званию.
– Очень маловероятно, товарищ генерал. Анубис потерял достаточно сил в Ботиево. Даже если он выйдет в Выборге из Тёмного сектора и создаст энергетический объект… или суккуб, сила его будет очень небольшая. А это ему невыгодно: у него на кону всё. Так что, я думаю, он явится сам.
Никто не возразил этому курчавому наглецу – видимо, говорил дело. И Шилова благодарно кивнула.
– Тогда скажите – как? Через границу или посуху?
– Через границу ему будет проще… – высказался желчный человек-гвоздь. – У финнов практики нет. Пройдёт, как нож сквозь масло.
– А если предупредить? – это снова встрял молодой, но вот тут уже его осадили. Быкадоров посмотрел тяжело, густо, проворчал:
– Анубис – энергет со стажем, реинкарнация пятого демона Икенти, Стража Ворот. У него сто документов и сто лиц. Он может хоть годовалым младенцем через границу пройти. И у нас на этом направлении, да, почти никого нет. Разве что объект Отшельник.
– Товарищ полковник, разрешите? – это подала голос Шилова; она задорно тряхнула светлой гривой волос. – Я считаю, что Анубис просто однозначно пойдёт через Питер.
– Почему? Обоснуйте.

 

– Во-первых, Петербург – место силы. Очень много источников с открытым доступом, для пополнения резерва. Во-вторых, это город детства объектов Ятога и Энигма. Ему нужны их следы, чтобы подпитаться, чтобы собрать информацию… Чтобы маскироваться, в конце концов. Я думаю, это точно совершенно. Надо работать по питерскому варианту приезда Анубиса.
Тяжёлые веки Быкадорова дрогнули; прозрачные глаза в Шилову упёрлись.
– Хорошо, допустим. Как обстоят дела с восстановлением Ятоги и Энигмы?
Женщина сглотнула; по движению мышц горла было ясно – трудно говорить. Но взгляд Быкадорова выдержала.
– Плохо, товарищ генерал. Я… я предлагаю использовать контактное замыкание. Иначе говоря, «Веретено». С Еленой Швайнштайгер.
Повисла нехорошая тишина; вероятно, каждый обдумывал услышанное. В этой тишине, жужжа, покатилось генеральское кресло – вдаль, от стола.
– Товарищ генерал! – человек-гвоздь чуть не подскочил. – Я решительно протестую! Категорически протестую против использования «Веретена»!
– Почему, Эдуард Викторович?
Генерал подъехал к нему сзади – тому пришлось оборачиваться, кривясь.
– Потому, что это провал! «Веретено» используют, когда энергопотенциал объекта равен единице или выше! А у этой девчонки он не дотягивает, понимаете? То есть в случае провала она просто сгорит, не выдержит! И мы потеряем не только её, но и Ятогу с Энигмой! Безответственный план.
Шилова молчала, но у краёв её красивых губ что-то пульсировало. Какая-то дрожь, нервы.
– А вы что предлагаете?
– Я предлагаю Ятогу с Энигмой оставить до поступления аппаратуры нового уровня. А действовать лично полковнику Шиловой, этой стажёрке, и вообще… всей группе, которую мы имеем. Плюс возможно подкрепление.
Шилова упёрлась глазами в тёмную столешницу, руки тоже на неё положила; длинные, артистичные пальцы с красивыми ногтями растопырила. Поговорила, едва губы разжимая.
– У нас. Нет. Подкрепления! И вы это знаете!
Гвоздь не счёл нужным ответить, в потолок уставился. Колёсики кресла вернули генерала на прежнее место – во главу стола.
– Полковник Шилова права… – сухо заметил генерал. – Шарлатанов в стране много, а настоящих энергетов не воспитали. Как Барсукова убрали, так и всё… заглохло.
– Товарищ генерал, я считаю, нужно обойтись малой кровью! – опять заголосил Гвоздь. – По крайней мере, у нас есть шансы хотя блокировать Анубиса, выйти на след информационной закладки. А так – будет ноль, полный!
Пока шла эта перебранка, седой и морщинистый человек двигал во рту свою трубочку; он единственный тут сидел в кителе, причём с погонами полковника МВД, что было бы очень странно для постореннего наблюдателя, если бы такой тут был. Генерал устремил взгляд из-под нестриженых бровей на него.
– Что скажете, Алексей Николаевич?
Тот кашлянул. Трубку выбил в пепельницу, осторожно, та отозвалась серебряным треньканьем. Проговорил (голос у него был простуженно-прокуренный, хриплый, царапающий ухо):
– «И порох в стволах превратился в песок, увидев такие дела…» Помните, товарищ генерал?
Генерал помрачнел. Почему-то отвернулся от стола, отъехал, показывая свой покрытый пигментными пятнами затылок.
– Я для присутствующих, с вашего разрешения… В шестьдесят шестом брали мы такого Петра Ускова, он же Китаец. Его отец был личным адъютантом барона Унгерна, известного Махагаллы. Прошёл с ним всю Монголию, Китай… успел скрыться, когда монголы Унгерна слили. Обосновался в Харбине. А было ему, генерал-майору, двадцать шесть лет, так что в сороковом году у него и одной китаянки родился сын, Петя. С определёнными способностями от отца, тот у Унгерна много чего нахватался и от матери – она, оказывается, происходила от последнего китайского императора Пу-И и его наложницы Тань Юй-Линь. Был королём карманников и мошенников всего Дальнего Востока, катался от Москвы до Владивостока в СВ, жил там… ну, ладно. Брали мы его в шестьдесят шестом, когда в МВД пришёл Щёлоков и начал чистить все старые нарывы.
Человека этого не перебивали: было видно, что даже Быкадоров относится к нему с особым уважением, и именно ему позволено столь неэкономно расходовать время участников совещания. Впрочем, человек сам это понимал, поэтому немного смутился, кашлянул; трубочку в миниатюрную пепельничку вытряхнул.
– Была команда: при зачистке «малин» и поимке крупных рецидивистов стрелять на поражение. Брали мы его на водонапорной башне у моста через Амур, это по факту семиэтажка, недостроенная. Всё вокруг оцеплено наглухо. Он там зажёг что-то, покрышки с битумом, кажется. И ветерок… И шлейф чёрного такого дыма – через Амур. В общем, он вышел с крыши башни с двумя подельниками и пошёл по воздуху. Наш командир бегает, бесится: стреляй, кричит.
И тут этот бугристое лицо с сизоватым носом-картошкой, типичное лицо сельского участкового-забулдыги, улыбнулось. Он закончил.
– А у нас не стреляется. Осечки! Потом выяснили: у двадцати солдат спецроты и восьми оперативников порох в патронах песком стал. Потерял свои свойства… Да, а он-то, кстати, так по воздуху, над нашими головами, за Амур и ушёл. Поймали, правда, через четыре дня в тайге, кореша его уже умерли от истощения внутренних органов, а он живой. Допрашивать его из Москвы прилетали, зам Щёлокова. И я тоже участвовал. Так вот, когда его спросили, как ему удалось, он и говорит: гражданин начальник, я просто очень жить хотел. И прожил, кстати, на зоне, на поселении потом лет восемнадцать. Так я к чему, товарищи: если организм молодой и обладает теми способностями, о которых мы тут говорим… то он вывезет. Однозначно вывезет.
Желчный Эдуард Викторович возмущённо фыркнул, завозился, но было и так ясно, что позиции его смяты и опрокинуты. Роман усмехнулся, а Шилова очень внимательно посмотрела на говорившего – и понимающе качнула головой.
Быкадоров, слушавший это в своей любимой позе – затылком, развернулся к собравшимся.
– Значит, решено. Запускаем группы по Питеру. А вы, Наталья Георгиевна, с Эдуардом готовьте объекты к «Веретену». Роман, резервы по энергетам какие сможем привлечь?
– Старший курс Института физкультуры! – отрапортовал молодой человек. – Так у них «Общество Босоногих» образовалось, они смогут в качестве страхующих…
– Хорошо. Набирайте. О результатах докладывать мне лично два раза в день.
Быкадоров прикрыл глаза. Было видно, что разговор его утомил. Не эмоционально – физически.
– Все свободны, товарищи.
________________________________________
…Расходились все через тот же коридорчик с дверями без табличек. Каждый по своему маршруту. Эдуард Викторович, приоткрывая свою и нервно одергивая серый пиджак, и так безнадёжно мятый, не упустил случая язвительно заметить:
– А вы, Наталья Георгиевна, сегодня прямо… из образа вышли! Непохоже на вас.
Женщина поняла, о чём он говорит. Усмехнулась. Вышагнула из босоножек, бросила их в большую джинсовую сумку с модной вышивкой. Нацепила на нос дорогие солнцезащитные очки.
– Так для совещания нарядилась, Эдуард Викторович. Два часа мучений. Всего вам доброго!
Её собеседник только дверью раздражённо хлопнул.

 
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Фантомас и Смерть
Воспоминания Константина – Зеленогорск. Дядя Фёдор, Энигма и другие –санаторий
________________________________________
Сидя сейчас в подвале и разглаживая на прилавке газету с надписью «НЕ ПОДУМАЙТЕ НА НАС, ЭТО СДЕЛАЛ ФАНТОМАС!», Костя ощутил странное чувство. Время в этом подземелье словно бы загустело, как остывшее стекло его очередного произведения, и он сам там внутри – как насекомое в кусочке янтаря. Впаялся, оцепенел; и то, что он вспоминал, было наоборот живо, ярко и текло перед ним лентой времени. А половина его жила там, именно жила, двигалась и чувствовала…
Он подошёл к холодильнику, достал бутылку «Абсолюта» и лимон. Пил он сейчас мало, разве что только с Ореховым. Но теперь налил полстакана сразу, выпил и бросил на зубы лимонную дольку, обжёгшую язык лучше холодной водки. Он вспоминал и не мог остановиться…
________________________________________
Настал сентябрь, его закрутила школа. Всё это время он ждал Энигму, ждал её возвращения – она как будто выпалила, выжгла всё в его сердце, не оставив и капельки какой-то почвы для новых привязанностей. Ждал её на новогодние каникулы, но не приехала. Потом снова закончился учебный год, потянулось лето, с ремонтом не ладилось, Костя помогал отцу по строительству; первый раз серьезно заболела мать, проблемы с лёгкими, и пришлось лечь в клинику.
Наступил октябрь девяносто третьего, и страну затрясло: в Москве танки стреляли по «Белому дому», толпа штурмовала телецентр. Костя мало понимал, что происходит, но видел, как практически все разделились – одни были за Ельцина, другие против, раздел прошёл по семьям даже, его отец ругмя ругал «еврея Эльцина», а мать защищала. А потом, когда он был в школе, матери позвонили на домашний, и она пересказала ему: звонила Энигма. Хотела с тобой поговорить, но… а звонила она из аэропорта, она с семьёй срочно уезжает в Аргентину, почему-то очень и очень срочно.
Отец говорил, что во всём виноват Хохлов. К тому времени отец Энигмы оставил лабораторию, её должны были передать отцу, но пока тянули резину, оставив ВРИО; а Хохлов занялся бизнесом и вот, поди ж ты, в этом конфликте не на того поставил, не тех поддержал. Может сесть запросто, статью победители найдут. Поэтому и Аргентина, даже не Лондон, а подальше.
…А затем снова пошли школьные будни, и мудрая природа взяла своё: Костя увлёкся своей одноклассницей Светой Федорович. Серьёзная, худая девчонка отлично играла в баскетбол, и что самое главное, вытребовала себе право на физкультуре заниматься босой, до скандала с директором. Лицо у неё было чуть попорчено веснушками – хотя, может быть, и наоборот, а ступни, как у Энигмы, сильные, красивые, переливающиеся ходом сухожилий в движении и не боязливые: грязь ли, холодная раздевалка. Она и через всю школу, к питьевому фонтанчику, по тёмным бетонным полам так ходила – гулко, глухо стуча по ним голыми пятками, чуть мозолистыми, у неё сухая кожа была…
Затем Костя поступил в секцию дзюдо, и там случилась новая краткосрочная любовь, тренерша Ира. Яркая брюнетка-хохлушка, как многие в Ботиево. Тоже с красивыми ногами, тяжёлой косой до копчика. Правда, ничего особенного у них не было, как-то повалялись на матах, потискались, потёрлись потными горячими телами, но она, видно, из соображений определённой этики, не дала. Зато Костя окреп физически, и скоро стал брать первые места на спартакиадах.
Так пролетело пять лет. Долгих, очень долгих лет, хотя, конечно, для него они летели незаметно. Образ Энигмы отцветал. Танк «Руди», связанный с ней тонкой ниточкой воспоминаний, приносил уже не сладкое, а горькое чувство потери, и пылился на полке в кладовке, в той самой комнате без окон. В одиннадцатом классе парень твёрдо решил идти в военное училище, начал готовиться, в местном военно-патриотическом кружке гранаты метал, на стрельбище ездил. Но, как на грех, несколько военных вузов как раз закрылись, в других не было бюджетных мест, да и сочинение он написал плоховато, баллов не хватило. Ну, тогда просто в армию.
Эти мысли и бродили в голове у юноши, когда неожиданно позвонил дядя Фёдор. Костя один был, услышал просевший голос отцова брата в трубке:
– Что, забыли старого дурака?
– Что? Ой, дядь Фёдор, да какой же вы старый… то есть какой же… – он запнулся. – Шутите!
– Есть маленько.
– Кто вам сказал такое?
– Кто, кто… Твоя сказала. Сказала, что я круглым дураком буду, если на этих каникулах тебя не повидаю. Перед службой-то. Ты же в армию идёшь?
– Иду, конечно… – машинально отвечал Костя и вдруг осенило, вспыхнуло. – Моя сказала? Энигма, что ли?!
– А кто ж ещё? – старик похохатывал дребезжаще.
– Где она, дядь Фёдор? У вас?! Она что, вернулась?! Не может быть, блин, чёрт!
– Может, может… Прикатила тут на спортивной машине за мильон долларов, вся из себя такая модная. В общем, Костик, давай, прямочки как там учёба закончится, дуй ко мне. С мамкой договорился уже, будешь Новый год у меня встречать. А отец повезёт её в одно место на югах, ей подлечиться надо.
Он ещё что-то говорил, а Костя только стискивал в потеющей руке телефонную трубку и бормотал: «Ничего себе! Ну, дела!»
– Ничего да чего. Бывай, Костик!
Он не находил себе места. Энигма вернулась! Энигма, родная, настоящая, он её увидит! Дядя Фёдор ему успел сообщить, что Валентин Хохлов отсиделся три года в Аргентине, там поднялся, фирму открыл. Потом приехал в Питер и тут многих подмял, отсудил часть имущества лаборатории. Приватизировал. Занимается радиоэлектроникой, оборонные заказы выполняет. Почти олигарх. К Самому вхож, на деловых завтраках с ним бывает в Барвихе.
________________________________________
Он плохо помнил даже, как ехал на электричке в Териоки-Зеленгогорск. Пейзаж в окнах смазывался в серо-белую кашу. Энигма… Скоро – Энигма. И ничего больше не надо, ровным счётом ничего. Вот это настоящий подарок на Новый год!
На вокзальной площади стал искать глазами такси, частника, но тут его окликнули: «Ятога!» Повернул голову. Стояли поодаль от машин настоящие расписные сани, лошадка гнедая с косматой гривой и такой же косматый мужик в тулупе. Как с картинки девятнадцатого века. Было ясно, морозно, голубые искры вспыхивали в кучах белого снега, от лошадки приятно пахло конюшней, и этот живой, тёплый запах перебивал бензиновую гарь от стоянки.
– Сажайся… – проговорил косматый. – Замолаживает, однако…
– Что? Холодно, да?
– Молозно. Меня Лодионом кличут. Ты усё? Ну, тлогай!
Возница не выговаривал букву «р». А Костя сначала подумал – диалект такой, местный.
Поехали. Сани шли хорошо, плавно, но не быстро, как будто качали Костю. Плыли мимо знакомые зеленогорские пейзажи: вот нарядный музей-усадьба, русское зодчество, вот церковь с так и не восстановленной колокольней, разрушенной после войны. Красавец-супермаркет с билбордами последних западных фильмов. Старенькая детская библиотека.
Возница сосредоточенно правил по обочине Пляжевой улицы, время от времени ласково погоняя гнедого. Машин мало, проскакивают мимо, обдавая парами. И внезапно боковым зрением юноша увидел старинный автомобиль снежно-белого цвета с огромными фарами. И опущенным верхом! Водитель сидел там в белой же лыжной шапке, огромных автомобильных очках. Алая «аляска», чёрные перчатки-краги. Автомобиль пролетел, сторонясь и стараясь не испугать лошадь, и даже коротко, звонко гуднул. Знакомый возницы, что ли? Ну, может быть такое…
И вот через четверть часа, за поворотом шоссе, за свёртком к санаторию, у нагребённой тракторами кучи, он снова увидел красный спорткар. И водитель его стоял рядом, и без этой шапочки, и без очков, и без перчаток. Чёрные волосы рассыпались по серебристому меху куртки. Глаза смеются.
Энигма!
Костя завопил, чуть не выпрыгнул из саней прямо на ходу, поскальзываясь в валенках (а он специально по привычке валенки обул). И застыл, не веря тому, что видит.
Да, это была Энигма. Тогда ей было шестнадцать, сейчас – двадцать один. Аргентинское солнце сделало матовую кожу золотистой, как корочка на жареной картошке. Энигма вытянулась, фигура её, и без того замечательная, кошачью гибкость и женственную округлость приобрела. А глаза, тёмно-карие, по-прежнему сверкают. В тонкой руке – бутылка шампанского и два хрустальных бокала.
– Ты…
– Я! – девушка задорно засмеялась, крикнула косматому: – Родион, постой чуточку. Мы тут за встречу выпьем. В санаторий я позвонила.
–  Как скажешь, хозяйка… Добло!
И сани деликатно отъехали. А Энигма открыла бутылку, с хлопком, пробка вверх, в ясное, вымороженное и высвеченное небо. Пенящаяся жидкость полилась в бокалы. Он обнимал её, целовал в щёки, в холодные губы, она смеялась: «Тише, тише, разольём!» Потом подала бокал:
– Ну, за встречу, Костя. Прости, перерыв долгим оказался.
 

Зубы холодное шампанское ломило, но сладко было необычайно. Сердце ходило в бешеном темпе, не успевая стучать, сбивалось. Юноша кивнул на автомобиль:
– А эта… это как, оставишь, что ли?
– Конечно. Ненадолго. Сейчас охраннику нашему позвоню, он приедет, заберёт.
– Охраннику?
– Да. Я же теперь дочка почти миллионера долларового. ВИП-персона.
Она достала голубенькую, суперсовременную «Нокию», набрала номер, что-то сказала, не здороваясь, приказным тоном. Забрала у Кости бокал.
– Давай допьём. Шампанское выдохнется… Это «Дом Периньон Брют» шестьдесят восьмого года. На ходу неудобно будет.
Отпивая вино, Константин снова показал глазами на красное чудо:
– Старинная?
– Нет. Репликар фирмы «Херитэйдж», американской, копия «Мерседес-Бенц 540 К» тридцатых. Двигатель почти шестилитровый, от «Шевроле Корветт».
– Да-а… Чудо, а не машина.
Шампанское на морозе пилось удивительно легко, даром, что холодное. Бутылку Энигма положила на сиденье, а дорогие бокалы со смехом швырнула в снег: «На счастье… Чтобы никто из них больше не выпил!»
Пошла к саням.
На ней кожаные штанишки, утеплённые, и сапожки, почти ковбойские. Сели в сани, Родион чмокал, потягивал вожжи, и внезапно девушка хитро улыбнулась:
– Что, удивляешься, почему обутая, да?
– Да нет, не удивляюсь. Зима же! Понятно…
Энигма пихнула его сильным плечом.
– А давай, как в детстве? Как ты рассказывал?
– По снегу?
– Ага.
И не дожидаясь его согласия, она расстёгивала молнию на сапогах, стягивала с ног символические белые носочки.
Ступни её остались прежними, со всеми своими анатомическими деталями, милыми выпуклостями и идеальными ногтями. Девушка с гиканьем соскочила в снег: «Родион, давай за нами! Устанем – сядем!»
Ну, и Костя – тоже. Он же валенки по старой привычке на босу ногу носил, они верблюжьи, хорошие, тепло держат в самые сильные холода. Оставил в санях, прыгнул за Энигмой.
И побежали. По кромке дороги, разбрасывая снежную кашу, крича, смеясь, буйствуя. Босые ступни, искупанные в обжигающем холоде, его не чувствовали, точнее – он как щекотка был, а потом и вовсе горячий. А голые ноги девушки молотили по снегу, взрывая его. На щиколотке – татуировка, какой-то крест… Чувство былого восторга, чувство озорства и хулиганства наполняло: они с Энигмой по снегу босиком, вместе!
Метров через пятьсот, или побольше, с километр, немного утомились; сани катились рядом. Энигма запрыгнула в сани, и Костя засуетился:
– Погоди, давай ты в мои валенки… Так согреешь ноги быстрей. И высохнут.
– А ты?
– А тут вон, смотри, дерюжка есть.
Так, она в его валенках, словно бы касаясь своими его ног, а он, закутав ступни овечьим пологом, доехали до санатория. Там девушка обулась, сказав:
– Эх! Дядю твоего от главврачества отстранили Новые времена! Сейчас он консультантом числится. А новый врач – какая-то тётка вредная.
– Не разрешает босоножить?
– Ты что! Для неё это как красная тряпка для быка. Сектантство! Так что мы с тобой, от греха подальше…
 

Дядя Фёдор ходил уже, опираясь на тяжёлую палку с бронзовым набалдашником. Постарел. Веки набрякли, стариковские мешки под глазами. Голова как бильярдный шар. Борода только осталась прежней и теперь сделалась совсем-совсем белой, ни единого пегого волоска.
– Ах вы мои дитята! – чуть не прослезился он. – Как ты вырос-то, Коська… Помню я, как вы тут всех на уши поставили. Ой, золотое время было.
– Не жалеете?
– Да нет. Отбился я тогда, правда, бумаги исписал тонну! А горн-то, Энигмочка, я же тогда у себя спрятал. До сих пор у меня в кабинете стоит.
– Здорово.
Сначала они у него в домике чаю напились с малиновым вареньем и булочками выпечки Егоровны. Оказалось, всё ещё работает, хотя пару раз хотели уволить, специалиста по приготовлению пиццы взять. Не вышло. Но пиццу отдыхающие заказывают и так…
– Значит, вот что… – сказал дядя Фёдор. – Сегодня у нас покамест день свободный… Завтра фестиваль снежных фигур, то-сё. Карнавал отрепетируем. Ну, а уж послезавтра, стало быть, и карнавал.
– А сам Новый год? – хором спросили юноша с девушкой.
Старик устало махнул рукой. Посмотрел горестно на давно не беленый потолок, на трещины облупившейся краски в лепных углах.
– Да какое там… Дети, что тут, тридцать первого к своим ёлкам новорусским с сантами разными разъедутся. А кто останется, прости господи, бухать будет. Они за тем и приехали…
– Новый средний класс, да? – понимающе кивнула Энигма.
– Ага. Рынок Зеленогорский пировать будет. Уже арендовали на двое суток всё. Ну, поели? – старик спохватился. – Пойдёмте, кой чего покажу.
В гараже, совмещённом с домом, стояли старая «Волга» дяди Фёдора, кремовая, со следами ржавчины на корпусе, и диковинное сооружение: не то сани, не то двухместная коляска с велосипедными педалями. Задние колёса обматывали широкие ребристые ленты-гусеницы.
– Санкопед! – заявил старик гордо. – Меня когда из главврачей-то турнули, я завхозом стал. Ну вот, из разного хлама и соорудил.
– Ездит?
– А то! Как птичка, порхает! Видишь, вон, и тормоз есть. И фары. От мотоцикла «Днепр».
Фёдор Иванович подрагивающей рукой стёр пыль с кожаного сиденья.
– Вот, запылился… А кому кататься-то?
– А дети?
– О, они эта… на снегоходах импортных. Что им эта драндулетина.
Фары санкопеда печально поблёскивали.
________________________________________
 

Но на них глаз, что называется, положили. И недобрый. Высокая женщина в дублёнке и чёрных сапогах чуть ли не армейского образца сначала с ненавистью разглядывала пригнанный охранником Энигмы «Мерседес», потом побродила по двору, а когда заметила дядю Фёдора и Энигму с Костей, выкатывающих за калитку санкопед, бросилась к ним коршуном.
– Та-ак! Опять вы это уродство вытащили. Кто разрешил?!
– Так то ж моё… – проворчал. – Я и разрешил!
– А это кто? Опять ваши гости?!
– Да. Племяш вот и…
– Её я знаю! – хлестнула гневным окриком женщина, очки её сверкали стократ отражённым солнцем. – Носится тут. Голоногая, спектакль устраивает… я вас предупреждаю: к моменту приезда арендующих посторонних на территории санатория быть не-дол-жно! Слышите?!
– Да слышу я, слышу…
– А если они вот на этом вашем безобразии травму получат, отвечать будете вы, господин Ятога! Персонально!
Взмахнула полами дублёнки, воинственно сбила набок норковую шапку, ушла. Энигма подсказала Косте:
– Вот это и есть новый главврач. Аделаида Вольфовна Цахно…
– Она раньше городской баней у нас заведовала. Сауной… – с тоской добавил дядя Фёдор. – А потом в здравоохранение подалась. Склочная баба.
– Да уж… Ладно. Поедем.
Благодаря очень точно, грамотно рассчитанному механизму передачи тяги, санкопед, действительно, порхал по снегу: широкие гусеницы жадно хватали что снег, что утоптанный наст, лыжи скользили, как смазанные маслом. Эффект был примерно такой, как от парного катания на водном велосипеде, когда две пары ног, крутящих педали, разгоняют посудину до невероятной скорости.
На ней и промчались по главной аллее, выскочили к пляжу. Костя показал:
– Помнишь? Тут мы картошку воровали…
– Конечно!
На месте той скромненькой дачи высился коттедж-исполин о трёх этажах. С пустыми окнами и обвисшей парусиной: «ПРОДАЮ ТЕЛЕФОН…». Энигма сказала:
– Да, так много где. Строил-строил хозяин, а потом убили.
– Почему убили?
– Потому, что кому-то дорогу перешёл. У отца уже пятерых бывших друзей – кого расстреляли из автоматов, кого взорвали в машине. Время такое.
– Печально это всё. Слушай, расскажи, как там ты была – в Аргентине?
– А, ну конечно.
Иногда останавливались, бросали педали, отдыхали. Девушка рассказывала, как там, неподалёку от Буэнос-Айреса, работала на кукурузной ферме. Сначала вместе с местными работниками – на уборке. Потом бригадиром поставили. Потом в долю хозяйскую взяли.
– …убирают и молятся. Как ряд-другой оканчивают, на колени и молитва. В кукурузу заходят только по двое, а то и по трое. Амулетики у всех, обереги.
– А кого боятся? Животных диких, что ли?
– Нет. Кордямонен, если по-немецки, или поппельдоро, если по-местному. Это «кукурузный демон». Дух мужского пола с головой свиньи. Когда кукурузу убирают, он заходит дальше вглубь поля и становится всё опаснее и больше. Только когда последние початки срезаны, он умирает. Но всё равно его боятся, делают «кукурузную куклу» и в деревню приносят, сжигают.
– Интересно. А что он делает?
– С ума сводит. Зрения, слуха может лишить, или немоту наслать. У беременных выкидыши происходят.
– А ты его видела?
– Нет. Есть ещё Роггенмухме, или «хорен-корен». «Ржаная тётя». У неё пальцы огненные, во рту угли, а груди наполнены кипящей смолой… Они длинные, она перекидывает их через спину, когда бежит. Белая такая… – серьёзно проговорила Энигма.
– А она что делает?
– Крадёт человеческих детей, которые собирают оставшиеся початки. И ещё сжигает поля. А, и по ночам ходит и бьёт тех, кто из окон выглядывает. Что, испугался?
Энигма засмеялась. Опять толкнула его – игриво.
– Но мне местные сказали, что я сама их напугаю, демонов.
– Почему?
– Ну, ты же меня знаешь, я там босиком работала. Местные ругались: вроде как не положено, а потом привели какую-то старуху слепую, колдунью здешнюю. Заставили меня ей голыми ногами на лицо встать. Она потом и говорит: у этой девушки в ногах серпы Господни, она срезает ими духов… А в голове якобы пятка Лунной Женщины, которую ещё называют богиней времени, Шмукане. Вот не страшно ей… Ха! Меня потом на поле специально выпускали первой – чтобы я там потоптала пятками своими всё, и они спокойно убирать.
Энигма ещё рассказывала, как училась кататься верхом, без седла, как объезжала диких жеребцов наравне с ковбоями. Ковбои называли её Калканхар-Куэнте, что переводится как «горячая пятка», потому что большая часть была выходцами из соседней Бразилии. Потом – о знакомстве с дочерью настоящего колумбийского наркобарона, её же возраста, Клементиной. Катались по ночам по Буэнос-Айресу в огромном лимузине. Текилу пили, развлекались. Клементина стреляла из кольта по стеклянным билбордам у дороги, расшибая их…
– Весело вы жили.
– Костя, там особое всё… Там и бандиты, и полицейские, и священники в одной каше варятся. Днём стреляют друг в друга или молятся вместе, а ночью пьют в кабаках. Всё в порядке вещей. Кстати, в кафедральном соборе Буэнос-Айреса я даже в обморок упала.
– А из-за чего? Из-за жары?
– Да нет, там как раз прохладно. Но я же – опять! – босиком пошла. Кстати, там у входа и икона Владимирской Божьей Матери стоит, такая вот веротерпимость. А перед алтарём там такая мозаика в форме восьмиконечной звезды. Я туда встала и чувствую: ступни как к полу приросли. Сдвинуться не могу! Потом – бах и отключилась. Минуты на три. Ну, меня вынесли, охают, ахают. Потом пришёл какой-то падре старенький, темечко пощупал, и говорит: Бог перстом коснулся… Кстати, у меня там до сих такое пятнышко. Сейчас покажу.
Энигма сняла шапочку, голову наклонила к нему. Аромат её волос, её тела коснулся юноши, заставил задрожать, онеметь. Энигма волосы на макушке развела, показывая участки белой кожи у корней и красноватое пятнышко. Как родинка.
– Его точно раньше не было, потому что я там по приезде лихорадкой болотной переболела, меня тогда обрили, я видела – голова чистая совсем.
– Богом поцелованная ты…
– Ха! Хорошо, если так! Ну, поедем дальше.
По снежной глади залива у берега санкопед носился, как авиалайнер или аэросани. В лица бил упругий ветер. Костя вспомнил Финский залив, такие же порывы и горячие ступни девушки на своём животе под курткой и кофтой…
 
– Ну, потом отец там хорошо прокрутился, создал фирму, экспортную, потом продал и мы в Европу подались. Сначала Испания, потом Франция. Я на курсы исследователей морского дна записалась, в Марселе. Сам Фабьен Кусто, внук Жака-Ива, с нами работал.
– На дно погружалась?
– Да. И с аквалангом, и на батискафе. Там жутко интересно. И тишина… вообще, могильная. А ещё звуки моря слышала.
– Прибой, что ли?
– Да нет, какой прибой? Там, на глубине, такие загадочные звуки возникают. Как писк или плач ребёнка… Ни один прибор не регистрирует, не записывает. А люди слышат. И то некоторые… Я слышала. Кусто потом меня замордовал исследованиями – датчики, томографы. В общем, я опять какая-то не такая, как все!
– Это точно.
– В Марселе сидели в кафе, русская мафия с местным перестрелку устроила. Трах-бах, стекла витринные разлетаются. Я прыгаю по ним, укрытия ищу. Конечно, опять голопятая и хоть бы царапина одна… потом нашла укрытие за стойкой бармена, туда засадили очередь. А я цела. Комиссар полицейский дырочки считал, пули выковыривал и спрашивал, точно ли на русской девчонке не было бронежилета.
Солнце падало к горизонту, распространяя тающие золотые пятна, поигрывая закатным бликом. Снег сверкал. Вернулись в санаторий к ужину. Здесь их ждал не очень приятный сюрприз. Дядя Фёдор, кряхтя и скребя лысину, сообщил: у него в домике осталась одна комната, где он с сестрой обитает. Главврач все помещения для персонала переоборудовала в люксы, сотрудников – истопника, двух дворников-таджиков, плотника и кастеляншу к нему в домик переселила. Есть только официальные гостевые комнаты в главном корпусе, но…
– Ты ж эта, родной… Не того. Не совершеннолетний! – Фёдор Иваныч глаза прятал. – А на красавицу нашу Аделаида зуб имеет. Из-за её художеств голопятых.
– Ну, да, – подсказала девушка. – Она говорила, что босиком только проститутки и порнозвёзды ходят. Потрясающий бред.
– И что теперь? – уныло поинтересовался Костя, уже всё понимая.
– Дан приказ – ему на Запад, ей в другую сторону! – вздохнул старик. – Ты у нас на первом, а ей на другом конце, на втором. Ну, вы, голуби, уж не обессудьте…
Он, пожилой человек, со своей женой-покойницей обручённый ещё в четырнадцать и всю жизнь с нею проживший, Костю хорошо понимал!
В санатории теперь повсюду торчали охранники обслуживающего ЧОПа, которым управлял брат главврачихи. От ворот до столовой. Молодые, наглые, все как один мордатые, с профессионально-каменно-брезгливыми лицами, ходили, чёрными дубинками поигрывали, золотыми шевронами на чёрной форме сверкали. Пост их размещался как раз на лестнице главного корпуса, в переходе: о том, чтобы незамеченными пройти друг к другу, нечего было и мечтать!
А пока они сели с дядей Фёдором и его сестрой ужинать. Егоровна наготовила котлет, таких, как Костя обожал: наполовину говядина, наполовину свинина и хлеб добавлен. Столовские. Картошки тоже нажарила. Старик хотел было достать заветную бутылочку, но Энигма опередила:
– Дядя Фёдор, у меня там пару бутылочек вина чилийского… Давайте его. Красное, к мясу. Вино я люблю.
Из багажника мерседеса достали вино. Разлили. Очень вкусное, дурманящее. Само пьётся, можно сказать… Потом сидели долго, девушка рассказывала что-то о западной жизни; дядя Фёдор, успевший побывать только в покорённой Германии, и сестра его, выезжавшая раз в жизни только в социалистическую Болгарию, охали да ахали. Около полуночи пошли спать. Костя с Энигмой постояли на балкончике второго этажа – как раз перед расходящимся в обе стороны коридором. Мороз спадал, исчез и ветер. Снежинки начали сыпаться с неба, танцевали в лучах фонарного света, в елях. Искрились. Энигма ловила их на ладошку.
– Ты тоже… немного другая стала! – признался юноша. – Похоже, у тебя в жизни много чего было.
– Много. И пьянки с гулянками, аргентинские, с Клементиной, и дискотеки до утра на пляже… Кстати, и косячок мне как-то набили знатной такой боливийской дурью, там марихуана просто вулканическая. Ну, дёрнула.
– И… как? Это же опасно!
– Да никак… – Энигма облокотилась о перила, задумчиво погладила их. – Кайфа никакого, никаких эмоций, это во-первых. Во-вторых, мне не понравилось: горько, противно во рту. В-третьих, совершенно не захотелось повторить. И до сих пор не хочется.
Она помолчала.
– А вот вино люблю. Да, эта тема зашла. Аргентинское, чилийское… но курить – не моё. Ну, ладно, спокойной ночи?
– Спокойной… – со вздохом обронил он.
Ему казалось, она мысли его читает. Но… открыто о том, чего хочет, он тоже сказать девушке не мог.
________________________________________
Следующий день начался с Фестиваля снежных фигур. Как раз ночью температура поднялась; навалило мокрого снега, потеплело так, что сороки одурело носились в деревьях, орали. Ребятню позвали лепить снежных баб, катать снеговиков. И Костя с Энигмой тоже. Девушка не выдержала:
– А, пропади всё… – воскликнула она. – Жарко, Костя. Не могу.
И избавилась от сапожек с носочками, оставив их на скамейке. Теперь он рассмотрел татуировку. Кельтский крест, похожий на ключик. И тут, словно учуявшая – главврачиха.
– Вы опять?! – завопила она сразу, без перехода. – Опять за свою босоту поганую? Вы что тут делаете вообще, сейчас процедуры!
– А мы… в снежки играем! – весело ответила девушка, мигом скатала круглый шарик и подкинула на руке.
– Прекратить! Немедленно прекратить! Всем в корпус!
Энигма повернулась в ребятам. Большая часть из них главврачиху в глаза не знали: ну, тётка и тётка, мало ли таких. И девушка залепила снежком в лоб самому рослому, Димке Валуеву. Самому наглому и дурноглазому.
– А ну? Кто против меня?
Дети завизжали, а Энигма ускользнула в сторону, и град снежных снарядов обрушился на главврачиху. Она, истошно вопя, бежала с места происшествия.
За обедом, когда ели борщ на говяжьей косточке, сваренный Егоровной, а потом пили чай с пирогом, главврачиха пришла ругаться. Оказывается, снежком с неё сбили дорогие итальянские очки, купленные, по её словам, в питерском модном бутике…
Слушая её гневные обличения, Энигма сначала чай прихлёбывала, потом, закинув ногу на ногу, пошевелила красивыми пальцами – уж дома у дяди Фёдора ей стесняться было некого! – и медленно сказала:
– Вы уж кончайте врать, стыдно слушать. Это дерьмо китайское вы купили на Зеленогорском вокзале за три копейки. Там такое на лотках таким, как вы, и впаривают. Нате, возьмите в качестве утешения. И вопрос на этом исчерпан, так?
Она достала из карманчика блузки три-четыре стодолларовых купюры, явно приготовленных, бросила на клеёнку. Главврачиха забрала деньги с видом вождя галлов Бренна, захватившего Рим. На прощанье пообещала Фёдору Ивановичу:
– Я костьми лягу, но вас с этой сворой… Вымету из санатория. Поганой метлой! Вот тогда наплачетесь.
Устрашенные родственники Кости пригорюнились: сестра Фёдора всегда была затюканной бабой, а он сам за последние годы браваду и удаль заметно растерял. Вздохнул:
– Ой, Людмила… Крутенька ты стала. Прям огонь!
– Жизнь закалила, Фёдор Иванович! Иначе сейчас не проживёшь. Иначе сожрут и выплюнут… Ничего. В Барселоне на меня два бандита стволы наводили, хотели выкуп получить – так я же ушла!
…Когда шли по мокрому, вязнущему в ногах снегу до главного корпуса с его актовым залом, Костя спросил осторожно:
– Энигма… А как ты в Испании – ушла?
– Представила себя невидимой… – девушка задумалась. – Ну, не знаю. Они меня похитили ради выкупа, думали с отца сорвать. А я очень хотела без этого.
– Не понимаю… Представила – и стала невидимой?
– Ну… как бы моё астральное тело поднялось, и я сама на себя смотрю сверху. А там я – как фигура из стекла, пустая оболочка. Прозрачная. И на мне только одежда видна.
– И что же надо было сделать, чтобы стать невидимой?
Энигма расхохоталась.
– Раздеться. Просто раздеться перед двумя здоровыми кабанами, которые очень хотели бы меня трахнуть. Донага. И когда разделась, пошла мимо них. А они – ноль внимания. И тогда я поняла, что невидима. Так и вышла на улицу…
– Голая?
– Ну, может, и голая. Это для них я невидима была… усилием сознания. На улице сорвала с балкона какую-то простыню, там бельё вообще на улице сушат, запросто, завернулась, до виллы, которую снимали, дошла.
Костя моментально представил себе эту сцену, и… и у него в горле пересохло. А что, если?
– Не думай об этом… – тихо попросила девушка. – Я потом лежала пластом неделю. Болела. Думаешь. Это всё так просто?! За это платить приходится. Очень жёстко, я сейчас… не готова.
Она отвернулась и долго смотрела в небо. Костя шершавым языком спросил ещё про татуировку – кельтский крест, девушка вяло пробормотала:
– Шаман один набил… Оберег. На удачу.
Репетиция карнавала прошла, в общем-то, штатно. Им никто не мешал. Были: Фёдор Иванович в роли Фантомаса, плотник Касьян Петрович в роли Деда Мороза, девочка Тома, лет двенадцати, худая и большеглазая (как помощница – за всех) и мальчик Альберт, лет семи, пухлый увалень. Ну и Энигма-Снегурка, и Костя – Северный Олень. Энигма сразу стащила с ног положенные Снегурочке унтики, расшитые ёлочной мишурой: «Да это тоже две грелки. Вы откуда такую обувь берёте?!» Несмотря на то, что актовый зал корпуса едва нагревали две хилых ремонтируемых батареи, ходила босой; девочка Тома упёрлась:
– Я с такой снегуркой играть не буду! Снегурок без сапог не бывает!
– А у меня Фантомас украл! Ноженьки мои мёрзну-у-у-ут! – притворно завопила девушка. – Давайте искать!
Один саспенс для сценария был найден. Веселья добавил Касьян Ефимыч. Кудлатый, как старый дворовый пёс, седой, он сидел в дедморозовском тулупе, сдирал бороду и колпак, жаловался на жару, но с валенками почему-то расстаться наотрез отказывался. Выяснилось всё потом, ближе в полуночи, когда Касьян допил спрятанную в валенках бутылку, и стал называть Энигму Муркой, вместо установленного приветствия выдал такую матерную частушку, что Тома просто выпучила глаза и чуть ли не в слезах убежала. В довершение ко всему тихоня, толстячок Альберт, старательно сопя, ходил за сценой и развязывал все веревочные крепления, в результате чего задник рухнул, повалил ёлку, с люстры попадали плохо прикреплённые надувные шары. Дядя Фёдор, задумчиво глядя вверх, сказал:
– Вот, язви его душу… И ведь стремянки такой нет, чтоб туда, на верхотуру, влезть да исправить.
– А где брали, когда вешали?
– Да у эмчээсников брал, ездили за ней.
Кое-как сценарий прогнали пару раз; вспотевший Костя в одной майке с рожками, сползающими с головы, таскал по полу картонные сани; Альберту надавали по шее и выгнали, но это мало помогло: напившийся Касьян Ефимыч вышел в высокое окно вместо двери, упал в сугроб – сам не разбился, но выточенный им же посох сломал.
После этого наскоро оставалось поесть налепленных Егоровной пельменей и разойтись по комнатам. Оба – и Костя, и Энима, вымотались донельзя.
Вот ещё одна ночь без Энигмы. Пустая ночь. Даже луна не стала Костю поддерживать – ушла с неба, завернулась в саван белесой дымки. За дощатой стеной брякали стаканами два охранника, обмывавшие чей-то юбилей: ну, а он чё? А, понятно. А ему чё? И так далее.
________________________________________
Следующий день Костя встретил с ощущением лёгкого жжения в глотке. Ну, мало ли что. Надо было срочно восстанавливать ущерб, нанесённый празднику. Маявшийся с похмелья Касьян Ефимыч заколачивал вынесенное окно, два хмурых сантехника, матерясь на весь корпус, чинили батареи. Главврачиха сюда не совалась: боялась Энигму. Тамара потащила ту на улицу: можно босичком по снегу?! Ну, хоть пару минут постоять… Как вы умеете…
Потом Костя и Энигма лепили на новый посох Деда Мороза конфетти и цветные ленты, делали из найденного в подвале алебастра череп – он должен был играть одну из главных ролей в мистическом представлении; какую, Костя уже не помнил, – кажется, с помощью его надо было вызвать Фантомаса, разгадать вытащенные из него шифрованные записки. Череп, его картонная основа, которую они обмазывали, держался между прекрасными голыми ступнями Энигмы, и Костя норовил коснуться не только его, но и её холодноватой гладкой кожи.
Он часто оглядывался назад. Там – стальная дверка, едущая непонятно куда. Подземный ход?
– Да, наверняка в старую котельную… – отмахнулась девушка. – Но вообще, подземные ходы… Многие, ведут в Тёмный мир.
– То есть?
– Ну, пространство, в котором обитают мёртвые… и так, временно мёртвые. Не попавшие ни в ад, ни в рай. Выходят и пугают нас в виде привидений.
– А привидение может убить?
– Ну, не само… то есть как бы не руками. Оно же бестелесное. Но вызвать энергию, которая, например, человека об стенку расплющит, может. Или создать физическую оболочку.
– Какую?
– Практически твёрдую. Как пузырь такой. В Аргентине у многих шаманов в волосах были шипы или иглы.
– Зачем?
– Чтобы эту оболочку, если что, ими проткнуть. Ты смотрел… – она назвала какой-то японский ужастик. – Там соль насыпают в доме, чтобы увидеть, что ходит дух.
Он наступает этой оболочкой, и горка соли – фах! Разлетается.
– Господи, Энигма, у тебя все сказки какие-то ведьминские… И фильмы.
– А я такая!
Наступил момент праздника. Костя чувствовал себя всё хуже и хуже: голова начала трещать, горло саднило. Бутерброды в обед туда не лезли. Но виду не подавал. Ну, началось. Дети пришли наряженные в костюмы: кто из дома привёз, кто сотворил из подручных средств, шуршащей бумаги, блёсток и картона. Картонные латы, марлевые крылья, деревянные мечи… Приехал на трёхколёсном велосипеде Касьян Ефимыч, сказал басом: «Драсти, детки дорогие, вот приехал из пурги я!» и рухнул с велосипеда, уронив мешок. Его подняли. Дворник подумал, выдал: «Я подарки вам привёз, значит, я-то Дед Мороз!» и взмахнул посохом так, что свалил первую шеренгу детей, рванувших к нему за подарком. Кому шишка на лбу, кому по уху… они заорали. Энигма, спасая положение, скинула унтики, зашвырнула их за кулисы, заплясала: «Валенки украли, ноженьки болят, попроси-ка, дедушка, их найти ребят!» В это время толстый Альберт утащил мешок и старательно очищал его от самых вкусных конфет; невкусные бросал на пол и топтал ногами – чтоб никому не досталось. Пока искали валенки Снегурочки, появившийся Фантомас украл электрогитару. Плотник очнулся, загремел на весь зал: «Не подумайте на нас, это сделал Фантомас!» – опять начал размахивать посохом, насилу угомонили…
Её, гитару, тоже кинулись икать, потом нашли Фантомаса, выволокли его на сцену. Кое-как посаженный на стул, Касьян Ефимыч открыл глаза, прогудел: «Я открою вам секрет… Фантамаса, на хрен, нет!», после чего стало ясно, что он окончательно напился. Фантомасу пришлось снять маску, и все увидели добрые глаза и естественную бороду Фёдора Ивановича. Дети завизжали: «Фантомушка пришёл! Верни гитару, Фантомушка!» Фантомушка спорить не стал, и дальше уже праздник продолжила специально приглашённая музыкально-аниматорская группа Зеленогорского ДК «А ну-ка раз!».
________________________________________
Костя едва держался на ногах, едва с Энигмой дошёл от главного корпуса до домика дяди Фёдора. Мерседес с поднятым верхом стоял, как усталый слон, сгорбившись под белыми хлопьями. Костю шатало. Когда он выронил с вилки второй пельмень под стол, забеспокоились, и сестра дяди Фёдора закричала:
– Чёй-то с пацаном сделали?! Укатали совсем! Горячий, як печка!
Тут и Фёдор забеспокоился.
– Ой, беда, Константин! Беда… Аделаида узнает, и что? Выпрет вас обоих. В больницу.
– Почему?
– ОРЗ или ОРВИ. Угроза арендованному мероприятию. Отомстит за маскарад, он ей как кость в горле. Прибыли с него ж никакой.

 

Решили, что Костю положат у дяди Фёдора в комнате на раскладушку. Сестра старика ушла к Егоровне – ночевать. Энигма, критически осмотрев юношу, скомандовала:
– Раздевайте его. Совсем. И кладите на покрывало… на пол, Фёдор Иванович. Спирт есть?
– Есть…
– Растирать будем.
Растёрли. А затем девушка поставила табуретку и начала ногами массировать ему спину. Тока за точкой. Мягко хрустели позвонки. Но Костя блаженствовал. Маятная боль в голове, озноб уходили, и по телу разливалась мягкая шёлковая расслабленность. От её пяточек, от её умелых пальчиков… Кажется, он просто заснул.
________________________________________
Проснулся на раскладушке. На диване – смятая постель дядьки; на полу рядом – пустой спальный мешок Энигмы. За окнами – яркий свет утра, тишина. И пустота.
Он, чувствуя себя несравненно лучше, даже бодрость какую-то ощущая, кое-как оделся, напялил на себя всю одежду с батареи. Сунул ноги в валенки. Вышел. Во дворе услышал какой-то тихий вой – кажется, дядькиной сестры: «Не знаю я ничё! Я пришла утром, а ево нету ужо!»
Что творится?
Во дворе нет красной машины, только следы от её колёс. Солнце пламенеет в небе, морозцем дышит. Побрёл к главному корпусу, чей гордый белый фасад плавал в утренней дымке.
Стоит полицейская машина. Потом ещё одна, уазик. Стоит «скорая» с открытыми дверцами, курит возле неё санитар в ватнике на фланелевый халат. Потом две штатских машины, одна с надписью: «ПРОКУРАТУРА» и оцепление. Костю поймал за ухо полицейский:
– Пацан, ты куда? Туда нельзя!
– Да я тут… живу.
– Живёшь? А ты ко?
– Ятога. Константин.
Полицейский изменился в лице. Удерживая его, позвал кого-то. Пришли люди, отвели его в помещение бывшей регистратуры, там уже опухшая, заплаканная сестра дяди Фёдора и неулыбчивые люди в гражданском. С папочками.
Пахло бедой и смертью.
Краснолицые торговки с рынка, в золоте и норковых шубах, уже приехавшие на праздник, крикливо ругались с кем-то из санаторного начальства: как так отменяется? Вы что делаете? Деньги назад давайте!
Оказалось, в шесть утра труп дяди Фёдора, висящий под потолком зала на шнуре от колонки, обнаружила уборщица. Разломанная, рухнувшая стремянка валялась у поваленной ёлки с разбросанными конфетами и разбитыми шарами. По всему выходило, что около двух ночи заслуженный врач РФ, ветеран Фёдор Иванович Ятога пришёл в главный корпус, забрался через окно, отодрав фанеру, прибитую плотником…
И повесился.
Там, куда, по определению, не могла достать ни одна из имевшихся в санатории лестниц.
Но это уже никого не интересовало.
________________________________________
Оглушённого горем Костю ласково расспрашивал следователь, потом какая-то баба из полиции: где он был ночью, с кем? Где девушка по имени Людмила и по фамилии Хохлова? Что они делали? Они ли лепили череп, найденный в аккурат под мёртвым, висящим телом? Зачем?! Внятного ответа Костя дать не мог – он сам не помнил тонкости сценария. Помучав его, отпустили, отдав Егоровне.
И вот, поднявшись в ту комнатку, где он метался ночь в забытьи, он глянул на внутренний дворик.
На примороженном к утру снегу, прямо под окном, чьими-то голыми пятками – и он догадывался, чьими! – было вытоптано:
НЕ ИЩИ!
И кельтский крест.
Так во второй раз в его жизни появилась Энигма, и так она пропала.