Прекрасное далёко

Дождь усиливался. Жёлтые листья под тяжестью влаги падали, создавая в свете уличных фонарей причудливые картины из калейдоскопа.
Люди попрятались по своим квартирам. На улице было пусто. Только дождь, листья и он. Но его это как раз и устраивало: никто не будет мешать воспоминаниям, отвлекать от них, нарушать «интимную» обстановку его общения с прошлым.
Он устроился на парапете у дома, расположенного напротив входа в детский садик. Сюда много-много лет назад он приводил своих девочек. Слева за воротами – деревянный игрушечный ветрячок. Тот же, что был и тогда. И вообще, пробежавшие двадцать с лишним лет, к счастью, ничего не изменили здесь. Всё было прежним, узнаваемым: деревянные домики, качели, игровые площадки за забором.
После полного разрыва с детьми, он приходил к садику, когда требовалась какая-то душевная «подпитка» - поддержка, которой он ни у кого и нигде больше не находил. Как для иссякшего аккумулятора требуется подзарядка, так и для него общение с прошлым поднимало жизненный тонус. Отсюда он уходил в прекрасном настроении, как после сеанса у хорошего психолога.
Время выбирал ночное, когда там никого уже не было, всё было закрыто, и лишь в отдельных помещениях горело дежурное освещение. Так легче было настроиться на волну воспоминаний, мысленно «погрузить» себя в «то время». Он представлял себе, что пришёл сюда за своими девочками. В садике тихий час, детки ещё спят. Сейчас они проснутся, выбегут к нему, обхватят своими нежными, тёплыми со сна ручонками, прижмутся к нему, а он уткнётся в их головки и будет вдыхать такие родные запахи их тел, волос.
Его шаманское «камлание» –  погружение в транс –  не только позволяло войти в то особое состояние, когда он «видел» картинку, но, кажется, даже чувствовал запахи, слышал звуки. Это было то прекрасное далёко, в которое войти можно было только так, виртуально.
Состояние, точно отображённое Игорем Корнелюком в песне:

Ночь и тишина, данная на век,
Дождь, а может быть, падает снег,
Все равно, бесконечной надеждой согрет,
Я вдали вижу город, которого нет...

Где легко найти страннику приют,
Где, наверняка, помнят и ждут.
День за днём, то теряя, то путая след,
Я иду в этот город, которого нет...

Там для меня горит очаг,
Как вечный знак забытых истин.
Мне до него - всего лишь шаг,
Но этот шаг длиннее жизни...

Время приносит и боль, и разочарование, но может также подарить и дорогие, приятные воспоминания. Из окон садика «того времени» на него могло выглянуть (если б, конечно, могло) только счастье.
Недавно в газете он увидел снимок: идёт мужчина, как бы сам по себе, а сзади, как медвежонок или пёсик, бредёт маленький ребенок, тоже как бы сам по себе. Но они вместе, и им обоим хорошо. Так же хорошо было и ему с его детками. Вне зависимости от того, рядом они были или на расстоянии друг от друга. Они были единым целым.
По выходным дням, когда не надо было идти на работу, и он мог подольше понежиться в постели, жена приносила ему Шурочку. «На друга!» - Говорила она при этом. А Сашенька, и ручками, и ножками, и вообще вся, тянулась к нему, глазки блестели от радости, а мордаха светилась счастьем.
А у маленькой Дашки была своя «мания». Ей нравилась большая цветная фотография отца в его служебном удостоверении. Когда ей удавалось проникнуть в кабинет, где на тумбочке лежало это удостоверение, она брала его, укладывалась вольготно на диван и любовалась своей добычей: развернёт удостоверение, увидит фотографию, говорит «папа», целует фотографию и закрывает удостоверение. И так много-много раз, пока её там не обнаружат и не выдворят.
Любовь к нему детей была, воистину, безгранична.
Когда мать их ругала и называла «плохими» девчонками, дети парировали: «Это твоя плохая, а папина любимая!» Сашка интересно произносила это слово: «Любимия».

Сама жена как-то рассказывала:
- Ласкает она Дашу: «Какая ты у меня, доченька, хорошая. Какая красивая. Какая умная». А та ей возражает: «Да что ты меня любишь?! Всё равно я папина!»
 - Читает она детям сказку «Морозко». Шура под впечатлением услышанного несколько раз повторяет: «Повернёшься – бьют, недовернёшься – бьют», - и радостно завершает: «Господи, хорошо, что я со своим папочкой живу!»
- Идут они в садик. Она спрашивает у Дашки, почему та грустная. Только что они попрощались с отцом, который убежал на работу, и Дашка, по-видимому, ещё под впечатлением этого. Со вздохом она отвечает: «Если б ты знала, как я люблю своего папочку!».

Стоя под дверью их комнаты можно было узнать планы детей на будущее:
Саша говорит: «Когда я вырасту, я папе буду рубашки гладить», - а Дашка: «А я буду в суп макароны бросать».

Он был для них эталоном всего самого лучшего. Если мать не исполняла данного слова, они тут же пеняли ей ссылками на отца. Но не только в этом он был для них образцом.

Дети кушают. Телевизор включён. Идёт передача о воспитании детей. Выступает психолог. Он говорит, что очень важно, чтобы у каждого ребёнка был человек, который всегда рад ему, который любит его всегда, вне зависимости от того, хороший или плохой поступок совершил ребёнок в данный момент.
- Как наш папа! - Добавляет Дашка.

Как-то уже в школе, в первом или втором классе, Сашин сосед по парте разбил большое стекло. Завхоз сказала, что сообщит отцу, чтобы он вставлял новое.
Мальчик заплакал и стал просить, чтобы отцу не сообщали:
- Он же меня убьёт!
Девочки это всё восприняли «взаправду», и «между собой» решили:
- Нас бы папа убивать не стал! Он у нас самый добрый и справедливый!

Поздние детки, обычно, не по времени развиты. И порой дают не по-детски серьёзные, оценки!
Он договорился о перезаписи своего следственного архива (видеозаписи проведённых им следственных действий). Жена изъявила желание ознакомиться с ними. Пристроилась рядом и Сашенька. Смотрела, не в пример жене, с особым желанием и интересом. Во время просмотра интересовалась, хороший человек или плохой тот или иной персонаж. А по окончании просмотра поинтересовалась:
- Тебе, наверно, все завидовали?
- Кто именно? Кого ты имеешь в виду?!
- Ну… твои сослуживцы.
- А завидовать-то чему?
- А тому, что ты делаешь, и как ты это делаешь!
Ребёнок понял главное - масштаб дела и его сложность - и преисполнился гордости за отца.

С самого раннего детства со всеми своими трудностями они бежали к нему. От него ждали помощи, поддержки. И не удивительно. Родились они недоношенными, слабенькими. Мать боялась прикасаться к ним. Отец их купал, пеленал, кормил, гулял с ними. Когда у Сашеньки полезли сразу четыре зуба, и боль зашкаливала, только отец как-то мог её успокоить. На руках у него она и усыпала.

Его биополе, на самом деле, было благотворным для девочек. С самого раннего детства они любили «греться» в его халате, свитере, куртке.  Как-то Дашка смотрела телевизор, кутаясь в его халат. С ним и пошла в постель. Мать пытается халат отобрать. Дашка не отдаёт, говорит, что будет спать в нём (так и спала, закутавшись в халат и отбросив в сторону одеяло). Мать пытается возразить, что собирается его (халат) постирать, на что Дашка отвечает: «Я буду его «нюхать».
Когда им было годика два, жена после очередного скандала увезла их на выходные дни в деревню к родственникам. Там вся была погружена в негатив, негатив и притянула. Случилось несчастье. С Шурочкой. Она страшно обварилась, причём в самом интимном, нежном месте. И вина в этом матери. Она затеяла стирку. Удобств там никаких, вода греется на плите, потом разбавляется холодной. Стирка происходит на улице. Вряд ли жена ночь перед этим спала. О чём она думала в таком состоянии, тоже можно только предполагать. И вот в таком-то настроении, вылив часть кипятка в корыто, в котором стирала, она остальную его часть оставила в тазу на земле возле себя. Шурочка слонялась рядом, подошла к ней, та не заметила и задела или толкнула девочку, и Шурочка села в кипяток.
Когда он приехал в больницу, Сашеньку как раз должны были везти в операционную для обработки ран. До сих пор он спокойно не может вспоминать момент, когда его доченьку с привязанными к краям каталки ручками и ножками (чтобы она не касалась ими ожоговой зоны) вывезли из палаты. Как только она увидела его, тут же закричала и вся подалась к нему. Он склонился к ней, стал целовать её головку, руки, тельце, успокаивать.
Она его не отпускала. И тогда врачи сделали ей какой-то укол, чтобы она уснула, он мог уйти, а они стали обрабатывать её раны. Тяжёлое это было время. Он регулярно навещал Сашеньку. Она радовалась каждому его посещению. Но уходить приходилось каждый раз с её рёвом, который был слышен не на одном этаже больницы.
Дождь закончился. Лишь отдельные крупные капли ударяли в ткань зонта, как в бубен и тоже способствовали погружению в то убежавшее время, время раннего детства его девочек.

Вот Дашенька. Ей годика три. Он приходит со службы очень усталым. Жена встречает окриком:
- Что с кислой рожей пришёл?! Небось, рассчитываешь на участие, поддержку! – Не будет этого! Ты не подумал, что мне нужны положительные эмоции. Настоящие мужчины «нацепят маску», придумают какую-то весёлую историю, а ты…
- Устал я от «масок», и фантазия на весёлые истории не работает. Дай мне немного покоя.
Он уходит в кабинет и ложится на диван. Свет не включает, лежит в темноте, думает о жизни.
Маленький ребёнок свой душой (тогда она у неё была большая) почувствовала, что отцу плохо, захотела ему как-то помочь, и следом за ним пошла в кабинет. Протиснулась тихонько в дверь, подошла к нему. Он сделал вид, что спит и, молча, наблюдал, что доча будет делать дальше. Та потопталась возле, «будить» и вообще как-то беспокоить не решилась и направилась к выходу, а дверь уже захлопнулась. В комнате темно, и ей, видимо, страшно. Какое-то время она пыталась открыть дверь, но до дверной ручки не дотягивается. Громко звать мать или плакать она не решается, чтобы «не разбудить» отца, поэтому устраивается на полу у двери и тихонько поскуливает в надежде, что её услышат и «вызволят».
На душе тогда стало так тепло и светло: вот кто тебя любит всегда, а не только, когда ты благополучен и «на коне»! Причём, любит бескорыстно. В то время вряд ли она (Дашенька) думала о его значимости, как добытчика для семьи. Она просто любила близкого человека, видела, что ему плохо и хотела как-то помочь.

А вот Сашенька примерно того же возраста.
У их матери очередной срыв, который она, как всегда в таких случаях, вымещает на нём. Она отправляет его с детьми гулять, а сама идёт в парикмахерскую. Девочки качаются на качелях, и Сашенька вдруг заявляет:
- Папа, а ведь мама тебе сегодня ужинать не даст!
(У неё, действительно, была страсть наказывать едой).
Он молчит, и Саша продолжает:
- А я маме скажу, что мы без тебя есть не будем. Она обещала сырники приготовить, я скажу, чтобы она и тебе дала.
Всё так и было. Жена на ужин его не пригласила, а когда он по пути в ванную комнату зашёл на кухню, то увидел такую картину: Девочки сидят за столом, и перед ними тарелки с сырниками. Сашенька, согнувшись над тарелкой, плачет и твердит: «Я без папы есть не буду!». Мать её шлёпает по затылку и требуешь: «Ешь!». Маленькая девочка повторяет разъярённой матери: «Я без папы есть не буду!» Боялась матери-не боялась… Конечно, боялась! Просто душа у маленькой была большая. Вот и не могла предать отца, как она это тогда понимала. И ведь вынуждена была их мать поставить ещё одну тарелку и несколько сырников на то место, где обычно кушал он.

С Сашенькой связано и ещё одно подобное воспоминание. Они вечером играют на снежной горке неподалеку от дома. Девочки скатываются с горы, он их ловит внизу. Они барахтаются в снегу. Короче, им весело. Рядом «трётся» какая-то девочка постарше. Она с завистью смотрит на их игры. Видимо, ей тоже хочется, чтобы с ней кто-то так повозился. Потом куда-то исчезает и приходит уже с отцом, которому говорит: «Этот дядька меня ударил!». Тот бросается с кулаками, и тогда Сашенька выбегает вперёд с криком: «Не тронь моего папу!» Ей как-то и в голову не приходит, что дебошир, как медведь щенка, может отбросить её на несколько метров. Такова в ребёнке была готовность защитить отца!
 
Эти свидетельства любви детей он может продолжать и продолжать.
Когда жена на лето увозила их в деревню, детки очень тосковали по нему. Каждый день до его приезда считали, вычеркивая в календаре по квадратику. Он на день-два приезжал к ним, и всё это время купался в их любви и заботе. За обеденным столом обе пытались кушать у него на руках. А когда он уезжал, девочки (не жена, а они) рвали ему в дорогу крыжовник, какие-то другие (в зависимости от времени) ягоды. Маленькие, заботливые лапушки.

Как-то, перечитывая старые письма, он нашёл письмо жены из деревни. Она пишет:
- «…ночью во сне Дашенька кричала, звала: «Папа, папа…». (Что ей, лапоньке снилось?)
- отвожу её в туалет, а она мне говорит: «Как я соскучилась по моему папочке!». (Это ночью-то, то есть не рассудочное «умствование», а то, что или привиделось во сне или «надумалось» в бессонное бодрствование, другими словами – из глубины подсознания)
- «Даша говорит, что у неё столько мыслей в голове про папу, а потому ей нужна бумага для письма «выше папы».
Можно сказать, «мелочи». Но из мелочей-то и слагается жизнь. И какая-то мелочь может доставить удовольствие, а затем крепко войти в память и «освещать» жизнь.
Например, такая. Жена рассказала. Дети пришли с прогулки. Голодненькие. Кушать ещё не готово. Они нашли в шкафу печенье, взяли в холодильнике сливочное масло, намазали его на печенье толстым слоем и с аппетитом уплетают.
- Что же вы делаете?! Это же вредно для печени! Так много масла намазываете! – Стала возмущаться мать.
- Когда мы были маленькие (ох уж это их «когда мы были маленькие», это может быть и пять лет назад и два года, и десять), и ты лечила зубы, папа как-то привёл нас с прогулки. Кушать было нечего. Он намазал нам печенье сливочным маслом, и так было вкусно!
Он очень любил делать девочкам подарки. Продумывал их. И, как правило, не ошибался. Чего у них только ни было! Девочкам всё очень нравились. Это касается и игрушек, и, особенно, одежды. Дети потом любовались собой и говорили: «Красиво!». Жена первое время подчёркивала, что это купил папа. И у детей постепенно появилось убеждение, что всё, что красиво, куплено отцом.
Как-то перед сном они с женой вошли в детскую, чтобы посмотреть девочек. Шурик спал, зарывшись с головой в одеяло, а Дашка не спала и сидела в своей кроватке. Он её погладил по головке. Она тут же влезла к нему на руки. Расхаживая с ней по комнате, он подошёл к окну. Увидев красивую панораму города, ребёнок выразил свой восторг так: «Ой! Сколько огоньков папа купил!».
В другой раз они с женой ездили на ярмарку товаров для детей в Коломенское. Купили девочкам много красивых вещей. Когда жена стала их примерять Сашеньке, та (ей и двух лет ещё не было) выдала: «Красиво! Папа купил! Молодец папа! Сильно любит!»
Карапуз построил целое умозаключение. С логикой у неё уже тогда было всё в порядке.

Однажды он заболел. Для девочек это было очень неожиданно. Отец в их представлении был кем-то вроде сказочного героя, которые никогда не болеют.  Чтобы как-то подбодрить его, они рисовали ему лекарства с надписью «папочка выздаравлевай» (Даша) и «пуся, неболей» (Саша), а также рыбок, птичек. Дашенька изготовила бумажный самолётик, разукрасила его и надписала на крыльях «скорая помощь». Каждый день, придя из школы, тут же бросались ко нему в спальню, интересоваться, как он себя чувствует, и мать долго не могла их выставить оттуда или, хотя бы, принудить снять верхнюю одежду и переодеть платье. Оценки положительные (4+,5+) приносили из школы, чтобы порадовать. Ну, как тут не выздороветь?!
Может, зависть к такой любви и подвигла жену к бредовой мысли о «главенства в семье». Позавидовала, попыталась влезть на «постамент» сама. Что из этого получилось?! А ничего хорошего! Ни для неё, ни для них, ни для него, конечно, в первую очередью!

Налетел вечерок. Завертелись лопасти ветрячка у входа в садик.
- Сашка любила вращать их! – Подумал он. – Обязательно подбежит, покрутит и смотрит на эффект от своих действий.

Сейчас золотая осень. – Продолжал он воспоминания. – Как девочки любили это время! В парке они, как пёсики, прыгали в собранные в кучи сухие листья и барахтались в них. Приглашая на прогулку в парк, так и говорили: «Пойдёт пошепчемся с листиками! Послушаем, что они нам расскажут».
А во время прогулок придумывали рассказы, сочиняли стихотворения.
Вот падает лист.
- Это ему там, вверху на ветру, холодно стало, и он решил погреться вместе со всеми внизу. – Говорила одна.
- Нет он пустился за своим другом или подружкой. – Возражала другая. – Или ему там, на верхушке, одному стало скучно. Ведь листья, как люди. Они трудно переносят одиночество.
В то время они, лапоньки, понимали, как тяжело человеку быть одному.

Ветер усилился. Стало зябко. Пора было уходить. Но так не хотелось выводить себя их комфортного душевного состояния!
Вместе с холодом атмосферным и воспоминания «похолодали».

Жена активно боролась за лидерство в семье.
Она откровенно безобразничала, подчёркивала во всём свою особость. Доходило даже до таких мелочей, что, сталкиваясь с ним в дверях ванной комнаты или кухни, она «впихивала» его обратно, чтобы пройти первой. Если он пошёл в душ и при этом закрыл дверь изнутри (от неё же), неважно, на какое время, она ножом открывала замок дверь, демонстративно что-то там делала и выходила. Скандалила по каждому поводу, когда, как ей казалось, её «не достаточно уважали». Как-то незаметно ей удалось переместить его на «второе» место по влиянию в семье, хотя он всё также решал все возникающие проблемы и являлся, практически единственным, источником благосостояния семьи. И не удивительно. Ведь детей в списке «тормозов» у жены уже не было. До сих пор он не понимает, как ей удалось «переформатировать» их сознание.
Для себя он этот момент объяснил так:
Когда дети были совсем маленькими, они, как зверушки, просто чувствовали, жили инстинктами и тянулись туда, откуда исходило больше тепла. Когда они повзрослели, разум им стал подсказывать, что их каждоминутная жизнь зависит от матери, и что именно на неё надо равняться. Тем более что мать жёстко реагировала на каждый «нелояльный» поступок.

Как-то они удивили его своей просьбой:
- Папа! Нам так надоели ваши с мамой скандалы! Ты бы помирился с ней, признал, что она «выше», уступил ей права главы семьи. Вот она к нам хорошо относится, и к тебе бы подобрела. Всем было бы хорошо.
Ответил им предельно честно:
- Доченьки! Разве я учиняю скандалы?! И признать что-то хорошее готов, было бы что, но пока его не вижу. Но даже тогда я бы ни своих прав главы семьи, ни вытекающих из этого положения обязанностей никому бы не уступил. Я для вас, после Бога (и его именем) – высший воинский начальник. Таким и останусь. Признанным или нет, неважно.
Помните, мы с Вами ездили в Санкт-Петербург и в Александровском дворце я вам рассказывал о последнем российском императоре Николае Втором. Поддавшись уговорам непорядочных людей, он отрёкся от престола. Поверил, что так для России будет лучше. И тем самым предал миллионы граждан России. Страна рухнула в такую бездну и откатилась в своём развитии на десятилетия!  Миллионы людей погибли, и сам царь с семьёй в том числе. Вот цена проявленной слабости, прекраснодушия, забвения чувства долга. Каждый должен нести свой крест до конца, невзирая на обстоятельства!
Вы говорите, что мать к вам хорошо относится. А не приходила вам в голову мысль, что это, во-1-х, определяется тем, что за вас сейчас идёт борьба. Она таким образом старается вас привязать к себе и отдалить от меня. А, во-2-х, она понимает, что поступи она с вами как-то не так, нехорошо, я тут же за вас вступлюсь, ибо не принял её властных поползновений и сохраняю свободу воли.
Беда в том, что она ни меня, ни вас, ни даже себя не любит. Власть она любит, к ней и стремится. Покорись ей, и все станем у неё слугами. И кто знает, куда занесёт её с её не вполне здоровой психикой и непомерными амбициями.
- Но ты ж её когда-то любил!
- Я, может, и сейчас ещё люблю, что не исключает критического отношения к её поведению. Вижу свою вину в том, что выбрал вам такую мать. Романтик был, надеялся теплотой и любовью исправить. Как же теперь я могу вас оставить на «её усмотрение»?! Видно, такая у меня судьба терпеть всё, пока не «подниму» вас.

Откровенный, серьёзный, как со взрослыми, был разговор, но девочки предпочли «мамины пирожки», а «пирожки эти» требовали ответной благодарности – отказа от общения с отцом. В конце концов, «пирожки» победили.
Вслед за матерью дети приняли по отношению к нему тактику «противостояния» во всём. Эдакая независимость полностью зависимых людей, паразитирующих на его порядочности («Что положено для жизни и так даст и сделает! Чего перед ним плясать!»).
И мать тщательно это взращивала.
Но «не возроптал праведный человек» (из библейского сюжета).
- Дети выбрали такой способ выживания. - Констатировал он.
Оставшись изгоем в своей же семье, он продолжал играть в ней стабилизирующую роль. Если жену вдруг «заносило», он тут же вступался за детей. Наличие «конкурента» на влияние на них заставляло её корректировать своё поведение.
Как Мальчиш-Кибальчиш из сказки Аркадия Гайдара он ждал, когда «подойдёт Красная Армия» (что-то поменяется в головках у детей), а её (Красной Армии) всё не было и не было.

Им так и не удалось побудить отца покориться матери. А вот разрыв с ним негативно сказался на них самих, в первую очередь. Они стали замкнутыми, запирались по комнатам, объясняя это необходимостью заниматься. Их развитие за пределами выбранных для обучения профессий, приостановилось. Воистину никого не предавай, ибо предаёшь, в первую очередь себя. Как в том анекдоте о деде Мазае:

«Во время фашистской оккупации дед Мазай вынужден был просить лодку у немцев. «Хорошо, - ответили в комендатуре, - дадим, если скажешь, где партизаны». Сказал. Партизан расстреляли. А лодку не дали. Сокрушался дед: «И зайцев не спас, и перед ребятами неудобно…».
Когда дети завершили обучение, он сказал жене:
- Всё! С меня хватит! Больше ни видеть, ни слышать тебя не хочу! У тебя есть своя квартира, есть пенсия – живи сама, как считаешь нужным.

Она очень быстро «сгорела». «Кусать» было некого! Пока он был рядом, была и надежда, что «всё сбудется»: вот ещё немного – и он сдастся. Стало быть, она докажет, что состоялась как человек! Когда такая надежда улетучилась, и жить оказалось не за чем. Он верно сказал когда-то детям, что по настоящему ценным для неё всегда была власть.

Дети вновь обвинили во всём его:
- Всё из-за тебя! Ты маму выгнал! Если бы она осталась…
И прервали с ним всякие отношения. Тяжко было от одиночества. Никто не звонил, никто не заходил.
И опять «не возроптал праведный человек» (из библейского сюжета). Он понял, что детям так легче. Они прекрасно понимают, что он - единственный, кто не поддался на «пирожки», и остался верен себе и понимаемому им чувству долга. А вот они предали и его, и себя, да и мать тоже.  Ибо, знай она своё место, не претендуй на лишнее – жила бы себе, да жила. А вот, чтобы сказать это себе, нужна духовная сила, которой, видимо, пока не было. Но, он надеялся, когда-то да появится.
Есть поговорка, что «в глазах трёхлетнего ребёнка видна судьба восьмидесятилетнего старика». Именно в первые три-пять лет жизни создаётся «запас прочности» человека.  При встрече с трудностями он мысленно возвращается в этот кусочек своей жизни, очень добрый и притягательный, чтобы набраться сил для их преодоления.
У его девочек этот «арсенал» неисчерпаем. Что-то только должно произойти, чтобы они поняли (вспомнили) это.

Стало совсем холодно. Дрожь пробирала его. Он поднялся и побрёл домой.
- Да, перебрал я сегодня! – Сознался он. Ему бы сразу вызвать скорую помощь или, хотя бы пропариться, выпить крепкого чая с мёдом. Он же завалился в постель, решив, что до утра всё пройдёт. А не прошло.

Консьержка, привыкшая каждое утро и вечер общаться с ним, забеспокоилась, когда он на следующий день ни утром, ни вечером не вышел из дому. Тем более, что она видела, каким нездоровым он возвратился домой накануне.
Когда он не вышел и на второй день, она стала звонить ему. Но ни стационарный, ни мобильный его телефоны не отвечали. Она вызвала соответствующую службы МЧС.
Он был без сознания. Валялся в бреду с высокой температурой. Его тут же и увезли в больницу.
Порывшись в старых книгах, она нашла телефоны его дочерей и позвонила. На всякий случай. А вдруг посчитают нужным и прибегут.

Посчитали… и прибежали. Валялись у него в ногах, плакали и просили прощения. За что-то благодарили и, перебивая друг друга, рассказывали, рассказывали, рассказывали. О своём детстве, о его участии в нём и влиянии на них. О том, как много он им дал, и какое красивое и «ёмкое» у них было детство.  И как жаль, что в их юности и молодости его «уже не было».
Он ничего этого не слышал, был без сознания, а они всё говорили и говорили, торопились. Причем, что интересно, вспоминали они сейчас те же эпизоды из своего детства, что и их отец два дня назад у их бывшего детского садика.