Об исковерканной душе

Исчезновение отца она почувствовала интуитивно. Вроде бы, не общались и до этого. Он тихонько проскальзывал в свой кабинет и находился там почти всё время. Чем занимался? – Бог весть. Наверное, читал что-то или писал. Они с сестрой и матерью его не беспокоили.
Он как-то давно-давно, когда они только стали избегать общения с ним, попытался выяснить, в чём же дело, и, не добившись ответа, сам, наконец, всё понял и свои попытки общения прекратил.
Получив деньги, молча, клал им с сестрой на их столы в детской комнате причитавшиеся им суммы, оплачивал их страховые полисы, телефоны, компьютер, коммунальные услуги и т.д., не требуя при этом какой-либо благодарности.
Если мать приглашала к столу, приходил. Но поскольку за столом с ним никто не общался, быстро покушав, уходил к себе в кабинет. А если не приглашали… Чем он питался, они не интересовались.
Поскольку как-то она слышала разговор отца с матерью о том, что ему предстоит операция, поняла, что отец лег в госпиталь, и загрустила. Что-то «заныло» внутри. Началась переоценка. И роли отца в их жизни, и своего поведения и отношения к нему.
Всплыло в памяти стихотворение, которое отец читал им в раннем детстве о значимости каждого человека для его близких и окружающего мира.

Пепельница… пачка сигарет…
Стол… бумаги… стынет чай в стакане…
Так и жил он… вроде бы, поэт…
Вроде капли в жизни океана.

Вроде, никому и дела нет…
Вроде, пишет… Вроде, утром ранним…
Так и слыл он… Вроде бы, поэт…
Вроде капли в жизни океана.

Но однажды, вроде бы сосед,
Вдруг заметил: что-то тихо стало
В комнате, где «вроде бы поэт»:
Всё ж душа живая обитала!

Дверь взломали: пачка сигарет…
Стол… бумаги… чай остыл в стакане…
Вроде всё, как прежде… Вроде нет.
– Стало морем меньше в океане.

Прошедшим временем пришло осознание, как много отец им дал и как много значил для них.
Нет, не так! Это всё уже было ранее, просто потом  оно было «забыто» и вспомнилось лишь сейчас, когда «нависло тёмное облако».

Они с сестрой тогда отца ставили несопоставимо выше матери.
Её сестра, сколько уж ей тогда было, откровенно как-то заявила матери: «Я папу люблю выше, а тебя – ниже».
Их первые слова во время обучения письму были о том же. Они писали одно и то же: «Папапа папапа люблю люблю».
Он для них был эталоном во всем: пунктуальности, верности слову, преданности, любви к ним. Сестра как-то ему прямо и «выдала»: «Любовь – это ты!» Естественно, что в раннем детстве замуж они собирались выходить «только за папочку», потому что «папа – самый лучший дядя-папа (то есть лучший из мужчин) и других таких пап-дядь нет».
И это было обоснованно той ролью, какую он играл для них, для всей семьи.
Поэтому-то для них «высшим существом» была не женщина, а мужчина, хотя отец пытался внушить им обратное: «Женщина – существо особое, высшего порядка, чистое и чистоплотное, красивое и умное, доброе и т.п.» На это сестра возразила, что это мужчина – существо особое, красивое и умное, чистое и доброе. Отец не соглашался: «От мужчины требуется не красота (хотя, хорошо, если мужчина не безобразен и ухожен), а надёжность, а вот женщина…». Сестра не дала ему договорить: «Но ты ведь мужчина!».

Он активно развивал в них женские качества. Как-то мать самокритично призналась:
- Мне, конечно, позор, но, объективно констатирую, что для развития женственности в девочках ты сделал больше, чем я, мать.
Прежде всего, он подчёркивал их внешнюю привлекательность (мать сестре в этом часто отказывала). Постоянно говорим, как они ему дороги. Иначе, как «любимые папины доченьки» он их не называл. Говорил:
-Вы - папины доченьки, и это хорошо. Маменькиными бывают сыночки, но это плохо.
Они с сестрой так заучили сказанное, что «от зубов отскакивало»: «Мы папины!»
Даже, когда материальные их средства были ограничены, им покупали только красивые вещи, и таким образом с детства привили вкус в красивой одежде и обуви. Они лучше всех выглядели и в садике, и в школе, и потом в своих университетах.
Мать неоднократно в порыве благодарности заявляла отцу (правда, это было тогда-тогда, пока она не захотела стать в семье лидером): «Как здорово, что ты такое большое внимание уделяешь одежде для девочек».

Всему их тогда учил отец. Мать ничего, кроме готовить пищу и убирать, не умела, а он, казалось, умел всё. Ну ещё бы: двух детей в первом браке он уже поднял!

С самого раннего детства он уделял большое внимание их физическому развитию, считая, что «красивое тело женщины говорит о её социальном статусе лучше любых слов и лучше всяких модных вещей», и что заботу о красоте собственного тела женщина должна усвоить с детства.
Рядом с детской комнатой в холле им был устроен небольшой спортивный зал. И был сформирован раньше остальных комнат. На основу из металлических труб трансформируемого комплекса монтировались все виды снарядов (качели, кольца, шест, лестница, канат, гамак, шведская стенка и т.п.). Всё было тщательно продумано.
Чтобы побудить их к спортивным достижениям, под самым потолком был помещён гамак. Залезть в него (а они находиться в нём любили) можно было либо по верёвочной лестнице, либо по шесту или по канату. По мере их развития отец и повышал трудность задачи. Когда они освоили лестницу, устанавливал шест, потом канат. Придумывал различные упражнения на трапеции, на шведской стенке, приобрёл корзину для баскетбола, и учил их бросать туда мяч. Не удивительно, что в школе и гимназии они были лучшими спортсменами и входили в числе немногих «золотых» значкистов ГТО.
Отец сам прекрасно плавал и сделал всё, чтобы и они чувствовали себя, как рыбы, в воде. Каждый год с раннего детства он вывозил их на море и учил, учил, учил, пока они не стали плавать вровень с ним.
Ему они доверяли во всём и слушали беспрекословно. Совсем маленькими в аквапарке они скатывались вниз с высокой горки. И всё шло хорошо, пока внизу их подстраховывал отец. Как только его сменила мать, сестра чуть не захлебнулась водой и наотрез отказалась «сотрудничать» с матерью, то есть не признала в ней тренера. И как психологически верно маленький ребёнок выразил причины своего отказа: «Ты нас боишься, а папа нет». Отец уверенно командовал им: «Вперёд!», и они скатывались, нимало не сомневаясь, что их вовремя подхватят. Мать же в этом уверена не была, она боялась (а вдруг не получится?). Это чувство страха у неё на лице и в поведении ребёнок видел и понимал по-своему («ты нас боишься»).
Понятно, что бегать на лыжах, ездить на двухколёсном велосипеде, двухколёсном мотоцикле, кататься на роликовых и ледовых коньках их учил тоже отец. Своей задачей, кроме владения коньками ли, лыжами, чем угодно другим, он видел привить им выдержку, стойкость, терпение и целеустремлённость:
- Падения – это нормально, без этого никто не обходился. – Внушал он им. - Без падений не бывает взлётов.
Мать приводила в ужас сама мысль, что дети будут падать (а это же больно!), и она отказывалась ходить с нами на тренировки. Она увидела уже результат и умилилась: «Как здорово! Как вам это удалось?!».
Они, и в самом деле, первое время часто падали. И ревели, конечно, но отец это быстро пресекал:
- Чего ревёшь? Легче разве стало?! Нет? Ну, тогда какой смысл реветь?!

У этой истории было продолжение. Как-то мать вела их в садик. Они опаздывали, торопились. Попытавшись перебежать дорогу перед идущим транспортом, мать упала на скольком асфальте в метре от затормозившей автомашины. Все испугались. Дети стали помогать ей подняться и успокаивать:
- Ничего, мам, без падений не бывает взлётов! - Вспомнила она, чему их учил когда-то отец.
- Так нас учит папа, - дрожащим голосом вторила сестра.
Так не ко времени вспомнили они отцовские поучения, и так это оказалось ко времени – разрядило обстановку, вызвало здоровый смех. Мать без смеха не могла потом рассказывать об этой истории.

Коньки, велосипед, ролики они очень хорошо освоили, и вскоре на такой скорости скатывались в парке с крутого склона, что дух захватывало, а все люди засматривались на них.
Очень интересно отец обучал их лыжам. Рядом со взрослой лыжней он пробил для них «свою», детскую. По очереди одевал им лыжи и «гонял» по этой лыжне. А когда они на ней прошли «курс молодого бойца», поставил их на взрослую лыжню (по очереди, то одну, то другую), а сам бежал рядом, чтобы подбодрить, помочь, если падали; дать совет, как разъехаться со встречным или пропустить обгоняющего.

Короче, к четырём годам они плавали, бегали на лыжах, коньках, гоняли на велосипеде и мотоцикле, скатывались с высоких гор на снегокате, лазали по канату, шесту и т.п.

  Как-то на отдыхе он купить им пневматический пистолет. С этим пистолетом они уходили в парк, там находили высокие и широкие лопухи и тренировались в меткости стрельбы по его листьям. Отец учил, как стрелок должен стоять, как надо целиться и стрелять, и у них это довольно неплохо получалось.

Отец был убеждён, что ритмическая гимнастика, танцы под музыку особенно важны для девочек, так как не только укрепляют здоровье, но и улучшают осанку и координацию движений. Поэтому с хореографом в доме детского творчества договорился о том, чтобы их записали в танцевальный кружок. Года два, если не больше, они ходили на танцы, и видны были первые результаты: они стали меньше сутулиться, ножки ставить более грациозно, пару раз даже выступали. Однако мать обидело, что в основной состав их не брали, и она отказалась их водить туда. А отец не мог это делать из-за занятости на работе.
Но не только об их здоровье и физическом совершенстве заботился отец. Он старался развить их и в нравственном, мировоззренческом, духовном  аспектах.
Всячески поощрялось рисование, лепка, любовь к музыке, поэзии, путешествиям, вообще новым знаниям.
Отец говорил, что человек, увлекающийся рисованием, музыкой лучше видит красоту окружающего мира. Ему интересно жить. Он богат духовно. Не зря дворяне старались обучать своих детей рисованию, языкам, музыке, вне зависимости от их будущей профессии. Только ради богатого внутреннего мира.
Пианино им было куплено на деньги, полученные в связи с их рождением, и, по существу, ждало, когда они подрастут и начнут в четыре руки играть на нём.
  Путешествовать вместе с родителями они стали с двух лет. А без них родители в отпуска и не выезжали. Отец  старался рассказать и показать им всё, что знал сам, зародить в их души жажду познания. По Москве они, ещё маленькие, дошколята, совершали с ним «экскурсии» в Александровский сад, на Красную площадь, Старый Арбат, на Поклонную гору. В доступной форме он рассказывал о достопримечательностях. Они слушали выступления уличных музыкантов, смотрели выступление на открытой эстраде танцевальных коллективов, и отец много-много их фотографировал. Вся стена в их комнате на даче увешана их фотографиями. Их фотопортреты висят на стенах во всех комнатах их квартиры. Умел отец запечатлеть их в моменты радости, какого-то торжества.
Её любимый фотопортрет, где они с сестрой сняты с отцом, и он здесь в военной форме, располагался в детской комнате. Как раз напротив их кроватей. Она любила подолгу смотреть на него. Мать заметила, что она, спускаясь по лестнице со своего «яруса», всегда смотрит на это фотопортрет.
- Что ты там всё разглядываешь? – как-то поинтересовалась она.
  - Это любимая моя фотография, - был ответ, - я её по нескольку раз в день разглядываю.  Мне папа с неё каждый раз улыбается.

  Да, тогда она не боялась проявлять свою любовь к отцу и говорить об этом в открытую!

  На день Защитника Отечества отец надевал свой парадный, полковничий, мундир. За праздничным столом рассказывал им об армии и своей службе. Не скрывал, что таким способом пытается пробудить в детях гордость: праздник их касается не боком, не как-то со стороны, а напрямую. Их отец долго и добросовестно служил, и им есть, чем гордиться.

 Как далеко ушло то время, когда они с отцом были практически одним целым, с горечью констатировала она. Тогда каждое слово отца было для них истиной в последней инстанции. Время, которое они могли провести с ним, было для них счастьем. Они с радостью готовы были его сопровождать, куда угодно, даже если он при этом должен был молчать, обдумывая очередное своё произведение, и погруженный в свои мысли. Они при этом всё равно были вместе, и им было хорошо.
Воспоминания набегали одно на другое, а следом за ними вставал вопрос: как же всё это можно было забыть! Вернее, не забыть, а «выбросить» из своей памяти, ибо на деле оказалось, что всё помнится до мельчайших деталей.
Днями она лежала, прокручивая в мыслях все эти события. Мать даже забеспокоилась, что с ней. Она сказала, что устала. Мать решила, что она перезанималась, и старалась её не беспокоить.
 А она искала ответ, хотя он (ответ) был на поверхности. И она, и её сестра, да и сама мать стали жертвой её (матери) борьбы за лидерство в семье.
И началось всё, пожалуй, с одного разговора в машине во время поездки в Санкт-Петербург. Верный себе, отец использовал любую возможность, чтобы их чему-то научить, с чем-то ознакомить, куда-то повезти. Вот и «под завязку» своей службы повёз их в отпуск в зимний Санкт-Петербург.
 В один из дней они поехали в Ораниенбаум. Там были и во дворце, и в павильонах. Очень понравилась выставка детских новогодних (ёлочных) игрушек начала двадцатого века.
Возвращались довольно рано (в театре марионеток на Невском в 17 часов было представление – спектакль для детей «Красная шапочка»). Они с сестрой в машине расшалились: настроение было хорошим, «гидессу» они знали ещё с предыдущего, летнего, «заезда», то есть она была почти «своя», и они в машине стали петь песни. А пели они неплохо, и песен знали много, поэтому гидесса удивилась и похвалила их:
- Какие вы молодцы! Кто ж вас всему этому научил?
- Папа! – Последовал ответ.
- А ещё чему папа вас научил?
- (пошло перечисление: роликовые коньки, лыжи, двухколёсные велосипед и мотоцикл и т.п.)
- Ой, какой папа молодец! А мама чему вас научила?
Они, не подумав, хором «брякнули»:
- А мама у нас готовит и убирает!
В машине повисла тишина, гидесса почувствовала, что лучше этого вопроса было бы не задавать, попыталась выправить ситуацию, завязать какой-то разговор и втянуть в него их мать, всё было напрасно. В театре мать села отдельно от них, хотя места у нас были рядом. Молчала и всю дорогу до гостиницы, там отказалась от ужина, а утром отказалась ехать на экскурсию. Никакие доводы отца не действовали.
Дурная ситуация была. Пришла машина, приехал человек, который должен был проводить экскурсию, а у них… стыдно даже сказать. Но гидесса была та же, женщина она не глупая, и всё поняла сама. Поехали без матери, и в этот день, и на следующий. А мать просидели два дня в номере, ни с кем не разговаривая.

С этого момента и началась её вначале тайная, потом открытая война против отца. И полем боя стали они с сестрой. Мать уничтожала отца в их глазах. Превзойти его, хоть в чём-то, даже уравняться, она не могла. Оставалось только «мочить».
Всё хорошее в нём очернялось: «Кому они нужны его «книжные» знания? Что дал ему его «книжный» ум? Да он же совсем не разбирается ни в людях, ни в жизни! И ничего не умеет!» Его взгляды объявлялись «наивными», убеждения – «устаревшими». Привычки подвергались «вышучиванию» и даже «осмеянию».

Далеко не сразу (они активно сопротивлялись), но мать подмяла их под себя, покорила собственной воле, сделала послушными орудиями. Она могла и без еды оставить, и «врезать» (ударить). И она постоянно была рядом, в отличие от отца. Тот обычно был «где-то», и всегда предсказуем в своём поведении. Постепенно они усвоили взгляды и оценки матери.
В негласном сравнении с другими отцами, их отец стал «проигрывать». Не то, чтобы другие отцы были «лучше». Они были прагматичнее, «могли жить» и несравненно лучше обеспечивали своих детей материально. Всё чаще они задумывались не о том, что отец им дал. Теперь они отмечали то, что «недополучили».
Вскоре, на радость матери, они тоже стали посмеиваться над отцом.
Он это «не принимал»:
- Вы ведёте себя так, будто знаете что-то, чего не знаю я. Вышучивать – это, значит, показывать своё превосходство. А в чём оно?!

Тут вмешивалась мать:
- Мы так над папкой подшучивали, а он не обижался. Был благодарен мамке, что она помогает ему становиться лучше.
И тут отец не сдержался:
- У твоего папки какое было образование? – Два класса. Так? А у мамки? – Целых три! Да она ж для него была Вольтером, Руссо, Монтескьё (короче, просветителем) в одном лице. Ты-то какого рожна «полезла на броневичок»?
Зря он это сказал. Мать ему этого не простила. Вопрос образования был для неё больным. Она только и могла похвастаться, что «до седьмого-восьмого классов училась только на четыре и пять». К тому времени она уже пристрастилась одна ходить гулять в парк. Там находились ухажёры, которые отмечали «аристократизм» в её внешностях и манерах.
- И это люди с двумя-тремя высшими образованиями, а не с одним, как у вашего отца. Тоже мне! Возомнил себя! – Так она передавала им своё возмущение словами отца.

Теперь всякий контакт с отцом был равносилен измене. И они старательно обходили отца, избегали общения с ним, уходили от него, когда он пытался с ними поговорить. Он же продолжал добросовестно исполнять свои обязанности в отношении их и семьи в целом. Они были уверены, что по-другому и быть не может, поэтому порой откровенно хамили ему. Знали, что всё им сойдёт. А матери будет приятно, что гордеца «поставили на место».

Например, она захотела поехать на отдых в Крым, и отец каким-то образом добыл и путёвки в Феодосийский военный санаторий, и деньги на поездку, хотя уже не работал, и были трудности чисто материального плана. Попросил только их представить для санатория и военкомата справки с места учёбы о том, что они учатся по дневной форме обучения. Тогда и путёвка оплачивалась по льготному тарифу, и дорога в оба конца. Сестра принесла справку с треугольным штампом вместо гербовой печати. Отец сказал, что такая справка не годится. Надо документ переоформить. Что ответила сестра?
– Тебе надо, ты и переоформляй!
И ни мать, ни она сама упрёка сестре не высказали. Отец сам поехал в её университет за нужной справкой. Этот отпуск сестра потом объявила «лучшим в жизни», а город Феодосию – любимым городом. Но перед отцом так и не извинилась.

Как-то отец во время очередной грубости с их стороны спросил их обеих:
- Вы можете припомнить, хоть что-то, что вы сделали для меня в последние пять-семь лет? Пусть мелочь какую-то! Подали чашку чая, когда я смотрю телевизор? Погладили рубашку?

Не смогли обе. А он продолжал выполнять какую-то свою программу по обеспечению их нужд по учёбе и отдыху. Добыл ей деньги на зарубежную стажировку, путёвки на отдых на Байкале. Она как-то обмолвилась, что хотела бы там побывать. Несколько лет он настойчиво обивал пороги инстанций и, наконец, добыл в чужом ведомстве путёвки на нужное им время. И деньги добыл, и билеты взял, и путёвки оформил.
Прилетели в Иркутск в сильный дождь. Да что там! В ливень. А сестра не взяла зонт. Конечно, отец уступил ей свой. Они-то и с зонтами промокли, пока шли к машине. Отец же вообще был мокрым до нитки. Час ехали к месту отдыха. Потом они отдыхали и сушились в тёплом помещении, а отец таскал чемоданы, оформлял документы, размещал их. На обед они идти отказались: устали, дескать! И тогда он как-то договорился с администрацией и принёс им в номер и первое, и второе, и третье. То есть, практически весть обед с доставкой «на дом». И на полдник они не пошли. И вновь отец всё принёс им в номер. Но когда потом обнаружил, что его рубашки в чемодане измялись и попросил сестру «подгладить», получил отказ в довольно грубой форме:
- Ты что не видишь, что я с мамой разговариваю?
И опять, ни она, ни мать укора сестре не высказали. Отец пошёл гладить рубашку сам.

Стыдно! Ой, как стыдно было всё это теперь вспоминать! И отделаться от этих воспоминаний никак не получалось.

А потом от отца пришла короткая SMS:
- Доченька! Завтра у меня операция. Всё должно быть нормально, но мало ли что. На всякий случай, чтобы вы знали, у меня в сейфе в папке прямо сверху собраны все необходимые вам документы. Ключ от сейфа на полке с книгами. Там же код замка. Сестра легко его вскроет. Ну, это если я… не смогу. Без такой нужны, конечно же, не надо.

Она заревела. Да так громко, что прибежали мать и сестра. Долго не могли её успокоить. Она сообщила им, что завтра у отца операция. Мать спросила, что ещё отец сказал, а узнав, что тот просто прислал SMS-ку, потребовала показать её. И она не смогла матери в этом отказать. Какую-то особую силу имела мать над ней.

Ознакомившись с сообщением, мать тут же потащила их обеих «вскрывать сейф». Никакие увещевания, ссылки на мораль, на то, что отец разрешал вскрыть сейф, только если сам не сможет этого сделать, не действовали.
- Я должна знать, что он там вам приготовил? – Твердила она.
И они обе подчинились ей, покорно пошли в кабинет и вскрыли сейф отца.

В сейфе прямо сверху лежала указанная папка с документами и начиналось всё с письма, адресованного им. Читать взялась она сама:

«Доченьки! Если вы читаете это, значит, случилось то, что случилось.
Что вы должны знать? По моему завещанию (оно есть у вашей матери) вы, по 50% каждая, мои наследницы. Это ; квартиры и имущества в ней, загородный дом с участком и депозиты в трёх банках (шло перечисление банков и суммы на депозитах). Ну, и пенсию мне перечисляют на счёт в Сбербанке. Немного, конечно, но этих денег вам должно хватить на завершение образования. Разделите на четыре части (вдруг, не сразу найдёте работу и всякий форс-мажор)- вот ваши расходы на год.
Но это всё через полгода после открытия наследства (об этом заявляется любому нотариусу), а сразу же надо получить деньги по моему страховому полису (он здесь же). И по этому поводу надо позвонить (шло перечисление лиц и их телефоны). Они помогут.
Кроме того, сразу же надо позвонить в пенсионный отдел военкомата (пенсия, орг. помощь). Перечислялись лица, которым надо было звонить, и их телефоны.
О поездке в санаторий летом. Путёвки надо получить (там-то, тогда-то и у того-то). Авиабилеты уже взяты и туда (на такое-то число), и обратно (указывалась дата). Мой билет сдадите, они (билеты) возвратные.
Долгов нет.
Архив мой не выбрасывайте. Он (вместе с книгой моих воспоминаний) при разумном отношении может позволить вам зарабатывать: по ним можно писать сценарии, книги, только возьмитесь. Там описана вся моя жизнь. И ваша, кстати, тоже.
Ну, вот, вроде бы, и всё.
Целую вас    Ваш папа      (дата)»

Она заплакала. Заброшенный ими отец даже в такой момент думал о них, неблагодарных. Думал все эти годы, храня деньги на их учёбу и отказывая себе во всём.
Будто окаменела, с красным (то ли от волнения, то ли от стыда) лицом стояла и её сестра.
Реакция на услышанное матери обескуражила:
- Вот же сволочь какая! Чувствовала, что деньги прячет от семьи!
- Да как ты можешь?! Он же для нас хранил деньги!- Не удержалась она.
- Как же! Для вас! Вон тебе нужны новые сапоги, а сестре - новое пальто! Сколько раз заводила при нём разговор на эту тему. – Отмалчивался, негодяй. Ничего! Придёт, я ему устрою!
- Да пришёл бы только! И ты ни в коей мере не должна дать ему понять, что мы знаем об этом письме. Читать его было подло! Я жалею, что рассказала тебе о нём, что присутствовала при этом позорном действе!
Она вновь разразилась слезами. Но мать стояла на своём:
- Не тебе, а ему должно быть стыдно за его такое поведение!
 Сестра всё время молчала. Не становилась ни на ту, ни на другую сторону.

Неделя после этого тянулась, казалось, целую вечность. Но успокаивало то, что из госпиталя звонков не было. То есть, если бы … , то позвонили бы.
Какие только мысли не приходили ей в голову?! Какие обещания она давала себе! Изменить отношение к отцу, окружить его любовью и заботой. Попросить у него прощения за дурное отношение в последние годы. Давала себе зарок защищать отца от нападок матери и больше не отмалчиваться, когда мать будет устраивать ссоры с ним.

И вот он пришёл домой. Опять тихо проскользнул в свой кабинет. Она почувствовала это. Но почувствовала и мать. Тут же двинулась за ним в кабинет и сразу стала требовать:
- Так! Давай деньги!

Она в своей комнате слышала весь их разговор.
Отец удивленно спросил:
- Какие ещё деньги?
- Те деньги, негодяй, которые ты прячешь от семьи! – Мать перешла на крик. - Я всё знаю! И теперь ты не отвертишься! Не отдашь нашу долю добровольно, отсужу через суд! Понял?! Твоё письмо я сфотографировала!
И дальше в том же духе.

- Как же мне всё это надоело! – В сердцах выдохнула наша героиня и двинулась к двери. Там остановилась, немного помедлила, затем плотно закрыла дверь, легла на свою кровать и укрылась с головой одеялом, чтобы не слышать продолжение скандала.