Органы госбезопасности на переломе эпох

Деятельность КГБ СССР в начале восьмидесятых лет прошлого столетия характеризовалась заметными успехами в сфере контрразведывательного обеспечения обороны и безопасности страны. Были выявлены, раскрыты и расследованы факты шпионажа, диверсий и иных особо опасных преступлений, разоблачены и осуждены более 30 агентов и сотрудников иностранных спецслужб, преимущественно ЦРУ США.

Все контрразведывательные мероприятия и следственные действия проводились в строгом соответствии с нормами права. Факт скрупулезного отношения сотрудников оперативных и следственных подразделений к соблюдению законности подтверждается тем, что никто из фигурантов так называемых «громких» дел не был реабилитирован даже после разрушения СССР.

Попытки фальсификации оперативных и следственных материалов карьеристами из числа недобросовестных сотрудников органов КГБ решительно пресекались «изнутри».

Строгое соблюдение правовых норм в деятельности органов и войск  КГБ СССР способствовало формированию в общественном сознании сограждан представления о высоких профессиональных и нравственных качествах личного состава системы государственной безопасности.  Поколебать это представление не смогли даже массированные клеветнические нападки СМИ в «смутные времена» конца 80-х  и последующих лет. Это обстоятельство неоднократно подтверждалось социологическими опросами.
 
Однако дальнейшие события показали, что достижения органов государственной безопасности в противодействии иностранным разведкам являлись лишь частным успехом, который не смог компенсировать катастрофические просчеты  в организации защиты  конституционного строя, суверенитета  и территориальной целостности страны от главных внутренних угроз.

Памятный 1991 год, ознаменовался катастрофой союзного государства и «погромом» его опорных структур, армии, милиции, прокуратуры и особенно органов КГБ. Беда назревала исподволь, однако видимые ее проявления  воспринимались как досадные частности, не могущие поколебать устойчивость государственного устройства. Основные угрозы безопасности государства остались вне поля зрения КГБ.

Некоторым оправданием этому просчету служит то обстоятельство, что угрозы эти исходили из структуры, которая организовывала, направляла и контролировала деятельность органов безопасности. Речь идет о  верхнем этаже номенклатуры КПСС во главе с ее генеральным секретарем.   

Напомню, что основным нормативным актом, регламентировавшим  деятельность КГБ до 1991 г., являлось «Положение о КГБ при Совете Министров СССР» от 2 марта 1959 г., утвержденное совместным Постановлением ЦК КПСС и СМ СССР. Этот акт устанавливал жесткое подчинение КГБ руководству КПСС.

Опасность заключалась в нарастании негативных процессов в среде «профессиональных партийцев»:  в идеологическом и нравственном вырождении функционеров среднего звена,  в их постепенном проникновении в высшие эшелоны власти.  Автор далек от мысли стричь всех партийных функционеров под одну гребенку.  Среди них, судя по личным впечатлениям и доступным ныне материалам,  было немало достойных и способных людей, озабоченных судьбами государства.  Однако на вершину партийной (а значит и государственной)  власти поднялись фигуры, демонстрировавшие интеллектуальную и управленческую беспомощность, раболепное ожидание советов и материальной помощи «коллективного Запада». Как известно, их деятельность завершилась предательством интересов страны. 

23 февраля 1990 года состоялось собрание представителей подразделений центрального аппарата КГБ СССР, на котором было принято обращение к М.С. Горбачеву, Верховному Совету СССР и народным депутатам СССР.  В этом документе выражалась «озабоченность и недоумение отсутствием реакции руководящих органов на упреждающую информацию о негативных явлениях…». Тональность обращения ныне ассоциируется со словами известной песни « А вы, бедняги, просите его превосходительство…».

  Помнится, во время доверительного общения с участниками рабочего президиума собрания, тогдашний завотделом ЦК Г.А. Зюганов в сердцах произнес: «Ребята, куда вы смотрите? Страна ведь рушится!». А «ребята» смотрели в сторону  Генсека, к которому обратились с надеждой на получение некоего плана решительных действий. Увы. Горбачев, со слов его тогдашнего окружения, был более всего озабочен «опасностью предательства  идеалов перестройки» в глазах  Буша и других подобных персонажей.

Будучи надгосударственным образованием, партия, с одной стороны, не позволяла органам безопасности реагировать на информацию о противоправных деяниях партноменклатуры, установив в этих целях нормативные и неписанные ограничения.

С другой стороны, КПСС периодически направляла в органы безопасности по «партийному призыву» на руководящие должности своих функционеров различного уровня, среди которых встречались лица явно непригодные для этой службы по ряду установленных требований. Оговорюсь, суть претензий к указанной практике заключается не в самих «призывах», а в нарушении в угоду партийным органам установленного порядка проверки деловых и личных качеств кандидатов рекомендованных ими на службу в органах КГБ.

Поверхностный подход к изучению (и скороспелому обучению) партийных выдвиженцев приводил к тому, что на руководящих должностях (от начальника отдела до начальника управления) встречались лица не только непригодные для этой службы по личным и деловым качествам, но порой  и враждебно относящиеся к органам безопасности. 

В 1970 году, в период командировки в УКГБ при СМ УССР по Тернопольской области,  автор стал свидетелем коллективного выступления личного состава Управления (на партийном собрании) против поведения тамошнего начальника 5 отдела, целенаправленно терроризировавшего подчиненных из числа ветеранов борьбы с бандподпольем ОУН.

 Исключительность ситуации заключалась в том, что этот человек, прибывший на службу из обкома КПУ по «партнабору», в прошлом являлся членом молодежной ОУН. Факт подтверждался документально, однако начальник управления И. Ступак приказал этот документ скрыть.  В тот раз коллектив, не подчинившись прозвучавшим из президиума угрозам начальника управления, постановил направить копию протокола собрания в адрес недавно назначенного председателя КГБ УССР В. Федорчука.

 Разбирательство, проведенное в короткий срок необычно многолюдной комиссией, завершилось увольнением со службы партийного выдвиженца вместе с  И. Ступаком.   

Самой одиозной личностью среди выдвиженцев подобного толка стал печально известный партийный чиновник В. Бакатин, который признался, что при  назначении  на должность председателя КГБ СССР М. Горбачев поставил перед ним цель уничтожить  спецслужбу. Выполнив задание генсека, этот «бригадир перестройки»  публично похвалялся титулом «могильщика КГБ».

На должность министра МВД, а затем и председателя КГБ  СССР он пришел из ЦК КПСС, однако в отступлении от так называемых «норм партийной этики» и «личной нескромности в быту» был замечен еще в период нахождения на должности секретаря Кемеровского обкома КПСС.

Рухнув под тяжестью догматизма, управленческой некомпетентности и предательства, КПСС предопределила процессы крушения государства и его основных структур. Разрушение страны было подобно острому заболеванию организма, внезапно лишившегося иммунитета.

Начало заключительному этапу «болезни» положил приход к власти М. Горбачева. Этот период ознаменовался заметной потерей рычагов государственного управления экономикой и контроля над происходящими в обществе процессами. Нарастало недовольство населения правящей партией и, в первую очередь, ее генеральным секретарем.

Провозглашение политики гласности, свободы слова и печати, не сбалансированной механизмами правовой и организационной защиты от недобросовестных обличителей, обернулось массированными нападками на систему управления страной.

Вакханалия получила поддержку ведущих СМИ, переданных в фактическое управление А. Яковлеву. Целью этого  «прораба перестройки», по его признанию более поздних времен, было « разрушение режима через гласность и тоталитарную дисциплину партии под прикрытием интересов совершенствования социализма». «Смутные сомнения» в мотивах отдельных поступков «прораба» у оперативного состава возникали еще в начале перестроечной вакханалии.

Году в 1985 оперативный сотрудник 5 Управления (Вячеслав Т., мой коллега по 15-й дежурной следственно-оперативной группе КГБ СССР) доверительно рассказал о малопонятной истории. Накануне отъезда в очередной отпуск, он «закрыл» въезд в СССР установленному сотруднику ЦРУ. Вернувшись на службу, Вячеслав с удивлением узнал, что, несмотря на запрет, американец побывал в СССР, и принял участие в некоем «реформаторском» мероприятии. Преодолеть запрет ему удалось усилиями «академика коммунистических наук» А. Яковлева.      

Разношерстная публика, включавшая в себя откровенных врагов, обиженных карьеристов, носителей непризнанных дарований и лиц с различными комплексами, получила преимущественную возможность публиковать массовыми тиражами заведомую ложь, домыслы и мессианские предложения по совершенствованию общественного устройства.   

Ожесточенному шельмованию подверглись органы КГБ. Пик пропагандистской кампании, имевшей характер информационной войны, в которой не обошлось без координации со стороны западных «партнеров» и активистов, прошедших предварительную стажировку за рубежом (Е. Альбац), выпал на 1987 год.

По данным проведенного в 1989 году анализа, 900 материалов центральных и региональных изданий, касающихся деятельности органов КГБ,  70 процентов публикаций, носили негативный, «разоблачительный» характер, 20% - нейтральный и 10%  составляли «позитивные» материалы, в подготовке которых участвовали подразделения общественных связей КГБ СССР. 

Ведущую роль в информационной атаке на органы КГБ играли СМИ, получившие «свободу слова», не ограниченную, как оказалось, ни моральными, ни правовыми нормами. Внушительная их часть специализировалась на поставке тенденциозных и клеветнических материалов. Однако, несмотря на вал негативной информации, общество в целом, за исключением незначительной прослойки работников науки, культуры и искусства, оценивало деятельность органов КГБ положительно.

 О категорическом нежелании редакций центральных газет, журналов и телевидения публиковать результаты проведенных в 1991 году масштабных (от Владивостока до Калининграда, включая союзные республики) социологических исследований на тему отношения граждан страны к органам КГБ сообщила в своих воспоминаниях О. В. Крыштановская - директор Института прикладной политики РАН.  «Проповедники идей гласности» из СМИ обвиняли ее в сотрудничестве с органами безопасности.

В крайнем случае, приняв материал, СМИ «отсекали» без согласия автора или искажали положительную и даже нейтральную информацию («Московские новости», «НТВ»). Как ни странно, научный интерес к материалам исследования был проявлен лишь в Англии, где они были напечатаны в подлинном виде. 

В информационной атаке на органы КГБ участвовали изменники – перебежчики  и «перевертыши» из числа  бывших и действующих сотрудников системы государственной безопасности, партийные и комсомольские функционеры, работники милиции и прокуратуры, научные работники и профессиональные  диссиденты.

Одни из них оказались агентами западных спецслужб. Другие - лицами с болезненной реакцией на служебные неудачи, реформаторами из числа непризнанных мессий, «открывателями общеизвестных истин», обиженными по службе карьеристами, увидевшими для себя возможность успешного продвижения в новых условиях и т.д. Они переносили свои обиды на систему в целом. Встречались искренне убежденные сторонники переустройства спецслужбы в соответствии с рекомендациями западных специалистов.

На начальном этапе авторы публикаций действовали разрознено. Декларировали благие цели «совершенствования» системы, избавления от необоснованной подозрительности, освобождения экономики от излишней  секретности и т.д. Однако довольно скоро наиболее активные из них объединившись под покровительством соросовских фондов «Гласность» и «Культурная инициатива» в сплоченные коллективы единомышленников, получили возможность развивать и пропагандировать свои взгляды  в рамках мероприятий этих организаций.

 Названные фонды, признанные лишь в 2015 году иностранными агентами, организовали цикл конференций и круглых столов под общим названием «КГБ вчера, сегодня, завтра», публиковали «обличительно-реформаторские» материалы этих конференций и другие авторские материалы, о подлинной сути которых пойдет речь ниже. 

Сборники докладов издавались приличными тиражами и оперативно распространялись на территории России. Первоначальные ручейки осторожных статей «радетелей реформ» стали сливаться в заметный  поток более агрессивного толка, направленный на создание у граждан представления о КГБ, как о зловещем монстре, главном тормозе на пути общества в свободное будущее, готовящем тоталитарный реванш.

 Давались рецепты переформатирования системы, начиная с лишения органов КГБ сил и средств контрразведывательной деятельности, завершая ее расчленением и полным разрушением с последующей люстрацией сотрудников.

  Радикализм докладчиков подогревался демонстрацией интереса и поддержки со стороны представителей т.н. «западного сообщества». «Свидетельством международной значимости» мероприятий фондов стало участие в конференциях таких фигур, как бывший шеф ЦРУ У.Колби,  профессор права из Вашингтона Г. Шворц,  директор некоего международного фонда - специалист по вопросам люстрации М. Уоллер (США) , адвокат Д. Шенефилд (США) и  др.

Небеспочвенными оказались надежды «реформаторов» на поддержку фондов  в получении  ими дивидендов в виде продвижения по социальной лестнице. В короткое время наиболее активные из них заняли довольно высокие должности на российской государственной службе, стали депутатами, возглавили известные негосударственные структуры.

Возможности и механизмы влияния фондов на решения руководства страны, в том числе на кадровые, заслуживают отдельного изучения. Не исключено, что ключом к разгадке служат воспоминания помощника Горбачева В.И. Болдина о том, что «…генсек всё чаще стал получать огромные премии от различных фондов, на его банковский счёт постоянно поступали доллары, другая валюта за книгу «Перестройка и новое мЫшление для нашей страны и для всего мира», за другие работы. Количество премий было столь велико, что за ними направлялись специальные эмиссары, и я не понимал, почему всё полученное автоматически не отправлялось в бюджет государства и партии».

С некоторыми из «перестройщиков КГБ» того времени автору довелось соприкоснуться на различных этапах служебной деятельности. Определенный интерес представляет эволюция их взглядов и поступков, совпадающая со значительным карьерным ростом.

В обобщенном виде направления атаки на органы безопасности укладывались в следующий типовой перечень:

-Фантастическое завышение числа жертв репрессий 30-х годов.

-Заведомо ложное изложение материалов расследования ведущихся дел, призванное подтвердить «преемственность» линии на незаконные репрессии. Кстати этот прием используется и поныне по каждому «шпионскому» делу.
 
-Попытки представить «жертвами репрессий» и реабилитировать лиц, обоснованно осужденных за измену Родине.

-Утверждения о том, что органы КГБ продолжают практику незаконных репрессий 30-х годов и осуществляют тотальный контроль над населением страны.

-Заявления о недопустимости функционирования КГБ без детального правового регулирования, с одной стороны;  препятствование принятию законов, с другой и ведение кампаний по дискредитации принятых законов, с третьей.

-Попытки реализовать собственные (демократические) законодательные инициативы, направленные на ограничение функций органов безопасности, или упразднение спецслужбы;  полный запрет на существование агентуры и применение любых негласных методов контрразведывательной деятельности; предложение о  люстрации всего личного состава КГБ СССР  и т.п.

На должность главного инспектора 1-го отдела Инспекторского управления автор попал в начале 1991 года. К указанному времени в послужном списке были 20 лет следственной работы; заочная адъюнктура Высшей Краснознаменной школы КГБ СССР и защищенная кандидатская диссертация. 

В предшествующий период с 1986 года, будучи заместителем начальника 6-го отдела Управления кадров КГБ СССР,  занимался разработкой мер предупреждения правонарушений военнослужащих органов и войск КГБ

В период службы в Управлении кадров впервые столкнулся с небывалым прежде направлением дискредитации органов КГБ в глазах населения - сообщениях в СМИ заведомо ложной информации о якобы не изжитых ведомством с 30-х годов фактах незаконных арестов и   произвола при расследовании уголовных дел.

В начале 1989 г. в «Литературной газете» была опубликована статья Ю. Щекочихина «Шторм после шторма». В этом материале автор утверждал, что старший оперуполномоченный УКГБ УССР по Одесской области майор Бобовский (имени не помню) и прокурор Одесской области В. Зимарин, посетили камеру СИЗО вне рамок уголовного процесса и, используя угрозы и иные незаконные действия, вынудили одного из обвиняемых дать письменное заявление с признательными показаниями о преступлениях, свершенных им лично и другими соучастниками. Затем это заявление якобы было использовано в качестве основного доказательства вины преступных связей сотрудников одесской милиции с  т.н. «цеховиками».

Реакция руководства КГБ и Генпрокуратуры на статью Ю. Щекочихина стала свидетельством растерянности и непрофессионализма органов власти перед нахрапом набравших авторитет «разоблачителей». В течение нескольких дней после публикации заместитель Председателя КГБ - начальник Управления кадров  В.А. Пономарев, выполняя указание В.М. Чебрикова, организовал увольнение Бобовского из органов КГБ. Примерно в то же время приказом Генпрокурора был уволен с работы В. Зимарин. По фактам, изложенным в статье Ю. Щекочихина, Главная военная прокуратура (ГВП) начала в отношении Бобовского доследственную проверку. О принятых решениях сообщила газета «Правда».   
 
В служебном раже должностные лица КГБ СССР не обратили внимания на то, что увольняя Бобовского с военной службы до вынесения в отношении него процессуального решения, сами грубо нарушили нормы «Положения о прохождении службы…». 

В дальнейшем проверка, проведенная ГВП во взаимодействии с 6-м отделом УК КГБ СССР, завершилась постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела за отсутствием в действиях Бобовского состава преступления.
Этот документ на 90 листах хранится в архивных  материалах бывшего УК.

  Военные следователи установили, в частности, что показания, якобы выбитые Бобовским  и В. Зимариным, обвиняемый дал не в камере СИЗО,  а в судебном заседании в присутствии адвоката и по собственной инициативе. Письменного заявления с признаниями вины от обвиняемого Бобовский и В. Зимарин не получали и в качестве доказательства не использовали.  Далее мне пришлось принимать участие в  восстановлении Бобовского на службе.

Показательно, что описанный конфуз, не оказал отрицательного влияния на карьеру Ю. Щекочихина.  В дальнейшем, по оценке соратников из соросовского  фонда «Культурная инициатива» (в 2015 году внесен в реестр иностранных агентов)», он провел в Литгазете «мощную антиагентурную кампанию».
В течение 10 лет был депутатом ВС СССР, а затем  ГД РФ. Пользуясь статусом избранника, направлял в Генпрокуратуру депутатские запросы с требованиями проверить сообщения «о коррупционных деяниях» коммунистов Ю. Маслюкова и Г. Кулика (в то время заместителей Председателя Правительства Е.М. Примакова). Изготовил ряд других материалов аналогичного толка. Однако, ни один из них не подтвердился.   

Дать отпор клеветнику решился лишь бывший прокурор В. Зимарин. В 1993 году  Сокольнический суд Москвы удовлетворил его иск к «Литературной газете» о защите чести и достоинства. Газета опубликовала опровержение статьи Ю. Щекочихина «Шторм после шторма» и извинилась перед экс-прокурором. Кроме того, в 1994 г. по иску о возмещении морального вреда «Литературка»  выплатила В. Зимарину 2 млн. руб.

Участие СМИ в шельмовании органов КГБ подогревалось заигрыванием  М. Горбачева с западными «наставниками» и внутренними противниками общественного строя из числа либеральной интеллигенции.

Тараном выступал «Огонек» «школа демократии» под редакцией назначенного по предложению А. Яковлева «бригадира перестройки» В. Коротича. Кстати, автора стихов, ставших песней с символическим названием «Переведи меня через майдан». В 1991 г. он  отбыл в США.   

Противодействие «реформаторов» законодательному регулированию деятельности органов безопасности. 

Соседом автора по кабинету Инспекторского управления стал светлой памяти С.Е. Мартиросов, выполнивший основной объем работы по подготовке проекта закона «Об органах государственной безопасности в СССР». Законопроект был готов в начале декабря 1990 года, однако его принятие активно тормозилось рядом представителей депутатского корпуса и «демократической общественности».

Основным аргументом критиков стало утверждение, что законодатель намерен «разрешить органам ГБ заниматься тем же, чем они успешно занимались без всякого закона». В пылу полемики критиками было упущено важное обстоятельство – законодательное обнародование того, «чем органы ГБ занимались ранее», демонстрировало, что  средства и методы их деятельности полностью соответствовали международной практике и контролировались гораздо жестче, чем в ряде  «демократических» государств.

Закон был принят 16 мая  1991  года и стал весомым доводом в пользу легитимации деятельности и полномочий КГБ СССР, ранее регламентированных упомянутым выше Положением и совершенно секретными инструкциями. Из рук «реформаторов», твердивших о беззаконии органов безопасности, был выбит весомый козырь.
Не в силах сдержать раздражение этим фактом, один из противников Закона – бывший работник ЦК ВЛКСМ, депутат ВС РСФСР, впоследствии председатель ВГТРК О. Попцов, публично назвал Верховный Совет СССР «парламентом, принявшим преступный акт».

В начале мая 1991 года автор был включен в коллектив разработчиков проекта Закона «Об оперативно-розыскной деятельности». Группа состояла из 3-х специалистов правового управления МВД РСФСР и 3-х практических работников КГБ СССР. Работа заняла 20 дней. Однако Закон был принят лишь через 10 месяцев, в марте 1992 года. До этого он выдержал ожесточенную полемику с представителями Комитета ВС РСФСР по правам человека (председатель С. Ковалев), считавшими недопустимым использование в оперативно-розыскных целях лиц, оказывающих содействие правоохранительным органам и спецслужбам на конфиденциальной основе.

Не меньшее возмущение С. Ковалева вызывали «прописанные» в проекте, средства негласного технического контроля и некоторые другие оперативно-розыскные мероприятия.  С. Ковалев настаивал на том, что закон не нужен в принципе, а борьба с преступностью должна проводиться исключительно следственным путем. 

Не оставались в стороне от нападок на закон авторы пресловутых сборников  «КГБ сегодня…», о которых пойдет речь далее.

К слову, одновременно с законом «Об оперативно-розыскной деятельности» в доме отдыха «Десна» разрабатывался проект закона «О безопасности». В числе его разработчиков присутствовал сотрудник НИИ проблем безопасности некто «Н», включенный в группу по рекомендации «Р», о котором речь пойдет далее. Будучи типичным представителем «западников», убежденных в необходимости реформы КГБ под руководством иностранных советников, «Н» удивлял участников коллектива, в котором были также сотрудники МО СССР и МИДа, запальчивыми призывами избавиться от комплекса недоверия к США. В памяти сохранилась фраза о неблагодарности российской стороны и готовности (дословно) «укусить руку дающую».

Впервые встретившись лично с «Н» и «Р» (последний периодически приезжал в «Десну»), я вспомнил их как проповедников ограничения функций КГБ. Показательно, что статьи обоих публиковались в опекаемом А. Яковлевым журнале «Коммунист» в качестве предложений по совершенствованию системы безопасности страны.

Опубликованная в 1987 г. статья «Р» (в то время сотрудника НИИ проблем безопасности КГБ СССР) называлась «От «культа секретности — к информационной культуре». После выхода статьи в печать «Р», по его просьбе,  был переведен на службу в органы МВД на должность помощника министра МВД СССР В. Бакатина.  В августе 1991 г. возглавив КГБ (МСБ) СССР,  Бакатин назначил его  начальником Аналитического управления КГБ СССР.

Статья «Н» под названием «Конверсия секретности — неразумная недостаточность» была опубликована в 1991 году.

В 1993 году взгляды обоих авторов на систему охраны государственной тайны и органов безопасности России были высказаны более откровенно в Сборнике докладов № 32 «КГБ вчера, сегодня, завтра», изданном упомянутыми   фондами «Гласность» и «Культурная инициатива».

Потребность в изменении подходов к охране государственной тайны, по словам, «Н», объяснялась тем, что «КГБ был главным орудием системы лжи и насилия, а тайна использовалась как средство насилия и борьбы за власть». Кроме того, « с помощью государственной тайны формировался образ врага».   

Содержащийся в сборнике доклад «Р», был более насыщенным. Автор сообщил, что считает необходимым:
-создать общественную экспертную группу с участием видных авторитетных деятелей, включая иностранных юристов, которые могли бы проводить независимую экспертизу законопроектов по вопросам безопасности;

   -проводить международную экспертизу российских законопроектов, затрагивающих режим секретности, «поскольку режим секретности очень тесно связан с целым рядом международных соглашений, а в том числе и с мерой недоверия, и другими вопросами»;

-исключить из числа ограничений на дачу допуска к государственной тайне «наличие у допускаемого и его близких родственников двойного гражданства»:

-опубликовать все ведомственные инструкции КГБ под угрозой утраты их правовой силы;

 -организовать постепенное перетекание кадровых и других ресурсов Министерства безопасности в структуры безопасности  частного бизнеса.

Завершая выступление под названием «О государственной тайне», автор призвал  «общественность сказать свое слово» за принятие в России «в целях восстановления справедливости» закона о люстрации сотрудников КГБ.

Суть ожиданий, связанных с принятием этого закона описал в том же сборнике в общих чертах «профессиональный диссидент» Б. Пустынцев.  По его словам, «организация, именовавшаяся ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ, МБ, будет объявлена преступной, а принадлежность к ней будет рассматриваться, как соучастие в преступлении, поскольку надевая мундир офицера КГБ, человек сразу брал на себя ответственность за всю кровь, пролитую этой организацией».

Постскриптум доклада «Р», содержащий оценку личности и действий В. Бакатина, заслуживает дословного цитирования: «Хотел бы сказать несколько слов о Бакатине. У нас сейчас многие претендуют на роль отцов русской демократии. А люди с совестью, которые тихо, без рекламы работают на демократию — демократами как бы не считаются. Кто же реформировал КГБ? Кто разбил его на ряд структур? Бакатин. И этот человек ушел оплеванный со своего поста. Конечно, никаких гостайн он никому не выдавал. Конечно, он выполнил техническую функцию по тому политическому решению, которое было принято двумя президентами и двумя министрами иностранных дел».

К личности этого «отца русской демократии», типичного представителя обнаглевшей партийной номенклатуры, совершившего государственное преступление – измену Родине, мы еще вернемся.

Надо сказать, что приведенные выше «научные» и политические взгляды «Р» и «Н» способствовали их карьерному росту. В 1993 – 1996 годах «Р» являлся заместителем секретаря Совета Безопасности Российской Федерации. Правда, с реализацией научных амбиций дела обстояли менее успешно. В 1996 году он направил в Высшую аттестационную комиссию материалы на соискание ученой степени доктора наук по совокупности научных трудов (без защиты кандидатской и докторской  диссертаций).
«Научные труды» представляли собой подборку опубликованных  в СМИ статей на тему «развенчания культа секретности». К подборке прилагались  положительные отзывы двух академиков, утверждавших, что соискателем «разработаны теоретические положения,  совокупность которых можно квалифицировать как решение научной проблемы, имеющей важное  социально-культурное, народнохозяйственное и политическое значение».

 Я ознакомился с этими материалами в качестве эксперта специализированного межведомственного Совета ВАК № 5, в котором состоял с 1995 по 2000 год. Отрицательное решение экспертов ВАК по материалам соискателя ученой степени совпало по времени с освобождением «Р» от должности в Совбезе. Свое увольнение он связывал с «навешенным клеймом «бакатинца».

«Н» в свое время занял должность заместителя начальника НИИ проблем безопасности. Правда, со временем был уволен и восстанавливался через суд.

 Названный выше Сборник докладов «КГБ вчера, сегодня, завтра» объединил под своей обложкой и ряд других «реформаторов» системы безопасности из бывших сотрудников КГБ. В их докладах воззрения «Р» и. «Н» были изложены еще  более откровенно.

Стремление «искоренить и исправить» оформилось у них  набор  пожеланий - призывов:

- «Реформировать Комитет госбезопасности невозможно. Машина КГБ должна быть сломана полностью и заменена новой структурой, отвечающей общемировым нормам демократического государства». А. Кичихин

- «Агентурная работа  в силу своей безнравственности и отрицательных последствий должна быть всячески ограничена, а в последующем и запрещена. Если руководство страны желает, чтобы его считали умным, достойным, нравственно зрелым, — оно должно принимать не смехотворный с точки зрения прав человека Закон об оперативной деятельности, а любыми мерами ограничить агентурную деятельность и некоторые другие средства сыска».  Я. Карпович.

На одном из этапов своих усилий сторонники упразднения агентурной деятельности в ФСК добились весомого успеха. 

В числе авторов названного выше Сборника докладов «отметился»  государственный изменник О. Калугин. Служебные поручения, связанные с  именем этого человека, мне приходилось выполнять во время службы в Управлении кадров, а затем в Инспекторском управлении.

В 1990 году по поручению руководства УК я подготовил представление о лишении О. Калугина воинского звания генерал-майор и справку о нем для выступления В.А. Пономарева в одном из Комитетов Верховного Совета СССР. В числе материалов, с которыми мне довелось ознакомиться при выполнении этих поручений, находилось объяснение О. Калугина, в котором он признал свое участие в выдаче ЦРУ Чехословацкого разведчика-нелегала. Этот поступок Калугин объяснял тем, что заподозрил чеха, впоследствии  арестованного властями США, в двурушничестве.   

Руководство ПГУ и КГБ СССР по неизвестным соображениям факт предательства О. Калугина оставило практически безнаказанным. Он отделался переводом с поста начальника Управления «К»  ПГУ КГБ СССР на должность первого заместителя начальника УКГБ СССР по Ленинградской области.

Там он проявил себя с несколько неожиданной стороны. Одна из моих командировок в Ленинград пришлась на разгар скандала, о котором я узнал от начальника УКГБ А.А. Куркова. Накануне моего приезда руководство Ленинградской милиции переслало в УКГБ заявление некоей девушки о том, что ранее незнакомый ей мужчина, впоследствии оказавшийся  О. Калугиным, пригласил ее к себе домой, где склонял к участию в сексуальных «играх» с его породистой собакой. Чем закончилось разбирательство по этому поводу, мне неизвестно. Показательно, что впоследствии, О. Калугин в своих мемуарах приписал склонность к подобным «играм» жене одного из послов СССР. 

Напомню, что летом 1990 г. О. Калугин был избран народным депутатом СССР от Краснодарского края (взамен И. Полозкова). Выборы проходили под девизом «Калугин – это Ельцин (в то время еще популярный) в КГБ». Девиз соответствовал истине, а попытки властей проинформировать избирателей о неблаговидных деяниях кандидата, доверия не вызывали.  За Калугина, в числе других, проголосовали мои родственники и знакомые.  В 1991 году Калугин являлся также советником председателя КГБ - руководителя МСБ В.Бакатина.

Реабилитация изменников
Возвращаясь к теме дискредитации органов КГБ в глазах общества, расскажу об одной из попыток представить «жертвами репрессий» лиц, осужденных за измену Родине. Некоторые их этих «жертв», используя политическую конъюнктуру, возникли буквально из небытия. С одним из таких случаев я разбирался в период службы в Инспекторском управлении КГБ СССР.
Осенью 1991 года мне была поручена подготовка решения по заявлению о реабилитации Н.Е. Хохлова, обратившегося к председателю КГБ (руководителю МСБ) СССР В. Бакатину. Автор официального обращения, в прошлом сотрудник ПГУ КГБ СССР, был направлен руководством ведомства в 1954 году в Западную Германию с целью организовать физическую ликвидацию одного из лидеров Народно-трудового союза (НТС) Г. Околовича. Однако, по прибытии в Франкфурт-на-Майне он от выполнения задания отказался. Более того, встретившись с  Г. Околовичем, предупредил его о готовящемся покушении. Затем выступил на пресс-конференции с обличением «преступного режима СССР» и попросил политического убежища у властей  США. В том же 1954 году Н. Хохлов был заочно осужден Верховным Судом СССР по обвинению в измене Родине к исключительной мере наказания – расстрелу.

  Ко времени обращения с заявлением Н. Хохлов проживал в США и занимался преподавательской деятельностью. Вынесенный в отношении него приговор он называл неправосудным актом мести за отказ от выполнения преступного приказа тогдашнего руководства МГБ СССР и СССР в целом.  Написать заявление его побудили изменения в общественно-политических взглядах руководства страны.

 Заявление сопровождалось резолюцией В. Бакатина, предписывавшей создать комиссию из представителей Инспекторского, Первого главного и  Второго главного управлений КГБ СССР и, оценив обоснованность обвинения Н. Хохлова, предъявленного ему в 1954 году,  подготовить  предложение о возможной реабилитации заявителя.

Несмотря на то, что с правовой точки зрения вариант решения, предписанный  В. Бакатиным, был заведомо ошибочным, я внимательно изучил относящиеся к делу материалы.  Жизненный путь Н. Хохлова был по-своему интересен. Накануне Великой Отечественной войны он работал на московской эстраде в жанре художественного свиста. Владел немецким языком. Негласно сотрудничал с органами НКВД под псевдонимом «Свистун». В начале Войны был включен в подпольно-диверсионную группу из четырёх человек, подготовленную для диверсий на случай занятия Москвы немцами.

В 1942 году, пройдя обучение и стажировку с пребыванием в лагере немецких военнопленных под видом офицера вермахта, был переброшен на базу партизанского отряда под Минск. Имел задание подготовить покушение на гауляйтера В. Кубе. С этой целью пытался привлечь к негласному сотрудничеству с НКВД  горничную В. Кубе Е. Мазаник. По словам последней, во время первой и единственной встречи в ее собственной квартире Н. Хохлов,  вел себя  по-хамски, угрожал застрелить ее из пистолета, который демонстративно положил на стол. 

В беседе с руководителями НКВД и ГРУ  21 октября 1943 года Е. Мазаник  пояснила, что «рыжий» (Н. Хохлов)  вызвал у нее откровенную неприязнь.  От сотрудничества с ним она категорически отказалась со словами: «Ты дурак! А кто посылает тебя, дважды  дурак!».

В. Кубе она ликвидировала, выполнив задание капитана госбезопасности П. Лопатина, командира  партизанской бригады «Дядя Коля».   Тем не менее, за «причастность к операции», Н. Хохлов в числе других лиц был награжден орденом Отечественной войны  I степени. 

Надо сказать, что отрицательное мнение Е. Мазаник  о личности Н. Хохлова было не единственным.  В деле «Свистуна» хранится рапорт  офицера разведки НКВД, на связи у которого он находился в 1942 году. Описывая характер и волевые качества  «Свистуна» один из подчиненных П. Судоплатова обращал внимание на его эгоизм,  несобранность и слабые волевые качества.  Мнение офицера основывалось на конкретных фактах. А именно: 1. Получив крупную сумму денег и запасы продуктов  с целью обеспечения диверсионной деятельности в случае захвата Москвы немцами, Н. Хохлов не смог вернуть их обратно, так как деньги потратил на посещение ресторанов, а продукты использовал в качестве дополнения к «скудному пайку».  2. Выехав  в лагерь немецких военнопленных для «обкатки» в нем под видом офицера, забыл дома часть выданной ему немецкой военной формы – сапоги. 3. Желая облегчить режим пребывания в лагере военнопленных, самовольно расшифровался перед офицером НКВД – сотрудником оперативной части.

Рапорт завершался выводом о профессиональной непригодности Н. Хохлова к разведывательной деятельности. Однако руководство управления по неизвестной причине оставило мнение офицера без внимания. В 1951 году Н. Хохлов был зачислен в  штат ПГУ МГБ СССР. 

Нынешняя либеральная печать, возводит Н. Хохлова в ранг «легендарного» разведчика, («очень умен, надежен и беспощаден», прототип героя кинофильма «Подвиг разведчика») «сыгравшего важную роль в уничтожении нацистского гауляйтера Вильгельма Кубе».  Его отказ от ликвидации лидера НТС расценивается как личный бунт «на основе нравственного выбора». Н. Хохлов назвал свой поступок «правом на совесть».

В воспоминаниях «Во имя совести», опубликованных по-английски в 1959 году, Н. Хохлов рассказал, что КГБ, не избавившись  «от старой привычки  к убийствам из мести», пытался отравить его таллием во время пребывания в Лондоне в 1957 году. Тема отравления курьезно объединила фамилии двух изменников. В розыскном деле «Свистуна» находится служебная записка середины 70-х годов с предложением и планом физической ликвидации изменника Родине Н. Хохлова. Документ подписан начальником управления «К» ПГУ КГБ СССР  О. Калугиным, заочно осужденным за измену в 2002 году.  Однако  инициатива молодого (в то время)  генерала О. Калугина была отвергнута «инстанцией».    

Изучив описанные выше материалы, я подготовил записку о необходимости передачи заявления Н. Хохлова в Следственное управление, для решения вопроса о проведении расследования по вновь открывшимся обстоятельствам. Иного варианта возможного изменения вынесенного в отношении «Свистуна» приговора закон не предусмотрел. Необходимость создания ведомственной комиссии отпадала, поскольку требующиеся необходимые для пересмотра дела сведения следовало получить в рамках уголовного процесса.   

Войдя с этим предложением в кабинет начальника Инспекторского управления В. А. Шиповского, я застал Виктора Алексеевича в предынфарктном состоянии. Он только что закончил телефонный разговор с  В. Бакатиным и конвульсивно хватался за лежащие на столе папки. Идти с моей запиской к председателю он отказался. Выход из положения подсказал Л.А. Выйме, посоветовав мне передать документ «наверх» через первого заместителя председателя  А.А. Олейникова, в недавнем прошлом старшего инспектора Инспекторского управления.

 «Аввакумыч», тоже не горел желанием лишний раз встречаться с В. Бакатиным и предложил мне компромиссный вариант. Материалы были отправлены в Следственное управление за его подписью.      

Расследование вновь открывших обстоятельств (по поручению прокурора) проводил мой давний товарищ начальник 5 отдела Следственного управления В.В. Ренев (позже один из помощников Президента России Д.А. Медведева). В числе свидетелей были допрошены П.А. Судоплатов и бывшая жена Н. Хохлова, с которой он заочно развелся в 1960 году.  Был истребован ряд новых документальных материалов.

Допросы Н. Хохлова, опасавшегося пересекать границу СССР, проводились с использованием факсимильной связи. Результаты расследования оказались для заявителя неутешительными. Основания для отмены вынесенного ему приговора установлены не были. Вина Н. Хохлова состояла не только в уклонении от выполнения приказа о ликвидации Г. Околовича,  но и в выдаче иностранным спецслужбам двух агентов МГБ из числа иностранных граждан, которых он лично выбрал для исполнения «акции». Оба были осуждены к лишению свободы.

Характерным проявлением низости (если не злого умысла) Н. Хохлова в 1954 году стало сделанное им на пресс-конференции в Мюнхене заявление о том, что его жена Янина была осведомлена  о планах побега «Свистуна» на Запад и одобряла их. На допросе  в 1991 году, когда скрывать истину смысла уже не было, Я. Хохлова свою осведомленность о намерениях бывшего мужа по-прежнему отрицала. Ложь «Свистуна» обошлась ей, имевшей малолетнего сына, в 5 лет ссылки. Какой-либо помощи на содержание ребенка от бывшего мужа она ни разу не получала.  Тем не менее, сын Н. Хохлова сделал научную карьеру и в 1991 году был профессором МГУ.

К несчастью, во время расследования в 1991 году, жена Хохлова младшего была насмерть сбита автомобилем при переходе улицы в районе МГУ. Это могло стать новым информационным поводом для демонизации КГБ, если бы виновник ДТП скрылся. Однако он, остался на месте происшествия и полностью признал свою вину на следствии.   

Получив сообщение об отказе в пересмотре приговора, Н. Хохлов прислал следователю «ругательский» факс, в котором констатировал, что все сотрудники органов безопасности России по-прежнему  остаются «верными бериевцами». Хэппи энд  для «Свистуна» случился в 1992 году, когда Б. Ельцин по инициативе неведомых лиц подписал указ о его помиловании. 
   
Кстати, тема раскрытия фактов и масштабов незаконной репрессивной деятельности органов государственной безопасности привлекала внимание В. Бакатина по причинам не только  политического, но и личного характера. В начале пребывания на посту Председателя КГБ он дал поручение Инспекторскому управлению подготовить аналитическую справку к статистическим сведениям 10-го отдела (ныне УРАФ) о деятельности органов государственной безопасности за период с 1918 по 1990 год. Работа была поручена мне. Справка содержала информацию: о факторах, влиявших на общие и годовые показатели следственной деятельности; о количестве лиц, состоявших на оперативном учете;  о количестве агентуры (с 1943 г) и количестве профилактированных лиц ( с 1947 г.).

   Основные показатели следственной деятельности оказались такими.   С 1918 по 1990 год по уголовным делам,  расследованным органами  государственной  безопасности, было осуждено   3 млн.791,7  тыс. человек:  в  том  числе  к  лишению свободы – 2 млн.435,5 тыс. человек; к высшей мере наказания – 827 995 человек. В отношении 528205 лиц было назначено наказание, не связанное с лишением свободы.

Количество лиц, состоявших на оперативном учете, было вовсе незначительным (цифр не помню), и до обидного не соответствовало утверждениям реформаторов о тотальной слежке за гражданами. Самые высокие годовые показатели количества агентуры не превышали соотношения 1 на 10 000 жителей страны. Итоговые цифры справки, по словам Л.А. Выйме, заметно разочаровали В. Бакатина, зарабатывавшего себе популярность  на раскрытии зловещих тайн КГБ. После фантастических   цифирей А. Солженицина и А. Яковлева выходить с ними на публику было не с руки.  Мотивами личного интереса Бакатина к теме репрессий был увенчавшийся успехом поиск уголовного дела 30-х годов по обвинению его деда.

Возвращаясь к личности В. Бакатина, дополню ее несколькими мелкими штрихами. Его ретивость в расчленении органов безопасности дополнялась откровенной неприязнью, если не сказать враждой, к их сотрудникам.

Склонность «Бабы Кати» (такое прозвище ходило по КГБ) к систематическому и неудержимому использованию в общении с подчиненными нецензурной брани отметили многие сослуживцы.  Могу засвидетельствовать и я, что лично слышал его «отборные выражения» по громкой связи   в  кабинете  А.А. Олейникова.

Бывали случаи и подлее.  Осенью 1991 года он радушно принял и разместил в служебных кабинетах КГБ представителей «новых» литовских спецслужб, прибывших в Москву для «расследования»  мифической преступной деятельности бывшего первого заместителя председателя КГБ Литвы С.А. Цаплина. 

Во время случайной встречи в доме 1/3 Станислав Александрович, знакомый мне со времени реализации разработки на изменника Родине жителя Астрахани С. в 1978 г., с горечью рассказал о своей попытке получить у нового руководителя КГБ защиту от провокационного проведения этих «следователей». Пересказ реакции «Бабы Кати»  на обращение С.А. Цаплина помню дословно. «Приказа совершать преступления в республике я тебе не давал. Иди  и рассказывай все, как было».   
 
Я посоветовал С.А. Цаплину попросту игнорировать вызовы «лабусов», поскольку правовых оснований для его допроса и тем более принудительного привода, у них не было. Кроме того, не исключалось, что они попытаются насильно вывезти его на свою территорию. Так они поступили с одним из прокуроров, задержав его прямо в здании Генпрокуратуры России. Позже мне стало известно, что Станислав Александрович  временно ушел на нелегальное положение. 

К слову сказать, о склонности В. Бакатина к хамству и произволу я впервые услышал еще в конце 80-х годов, от спецкора «Советской торговли», знакомой мне по времени учебы в Ростовском госуниверситете. Корреспондент выезжала в Кемерово по жалобе директора областной торговой базы на то, что Бакатин - в то время первый секретарь обкома КПСС, пытается уволить ее с работы из мести за ненадлежащее обслуживание его жены. Завбазой не смогла «достать» жене секретаря спортивный костюм, подобный тому, который имела жена председателя облисполкома. 

Неоднократные попытки уволить заявительницу Бакатину не удавались, так как она являлась депутатом областного Совета, депутаты которого выступили в ее защиту. В ходе изучения конфликта корреспондент собрала убедительные доказательства того, что Бакатин личность в Кемеровской области непопулярная по причине склонности к высокомерию и хамству. Однако далее сотрудников газеты и друзей ее мнение не пошло.

Тем, кто захочет исследовать личность этого председателя КГБ (руководителя МСБ) несколько глубже, следует разобраться с вопросом, имеет ли он правовые основания для получения военной пенсии от органов государственной безопасности.  Со слов сотрудников Управления кадров, готовивших пенсионные материалы, мне известно, что ему фиктивно приписали годы работы на руководящих партийных должностях, которые по тогдашнему законодательству, подлежали зачету в выслугу лет на военную пенсию, назначаемую органами безопасности. Согласно опубликованным данным, общая выслуга Бакатина, за время его работы в партийных  органах, службы в органах МВД и КГБ, составляет около 18 лет (вместо минимально необходимых 20-ти).

Одно из своих интервью он завершил словами: «И вот, я держу в руках удостоверение пенсионера КГБ». Если его слова об удостоверении соответствуют действительности, налицо состав мошенничества при получении выплат (ст.159.2 УК РФ) – хищения денежных средств путем представления заведомо ложных сведений. Как тут не вспомнить пенсионеров КГБ СССР, которым по воле Хрущева не дали дослужить до «полной» пенсии считанные месяцы и даже недели. 
 
Возвращаясь к истории Инспекторского управления, следует отметить появление новых, ранее не известных, задач подразделения, появившихся после крушения СССР.

Уточню, что описание деятельности Управления на этом этапе по понятным причинам ограничено функциональными рамками отдела, в котором мне довелось проходить службу. Речь идет об аналитико-правовом отделе (впоследствии отдел координации и взаимодействия). В марте 1992 года он стал 2 отделом 2 службы оперативного Управления штаба МБ РФ (Штаб объединил Инспекторское, Оперативное и Аналитическое управления). В феврале 1993 г. после увольнения в запас С.Е. Мартиросова,  я был назначен на должность начальника этого отдела.    

К числу прежних забот отдела добавились:

-Противодействие дальнейшему разрушению государства, органов безопасности и самого Управления путем дальнейшего формирования «правил игры» - законодательных и ведомственных нормативных актов.

-Организация взаимодействия с Комитетами и Комиссиями Верховного Совета России, отделами  и службами Администрации Президента России и  Аппарата Правительства РФ.

-Решение вопросов общего взаимодействия с  правоохранительными органами, Службой  внешней разведки, ФАПСИ и другими министерствами и ведомствами.

Планами предусматривалось участие в переработке Закона о КГБ, воплотившийся впоследствии в Закон РФ от 08.07.1992 N 3246/1-1  «О федеральных органах государственной безопасности» и приведении в соответствие с действующим законодательством более 5 тыс. нормативных актов бывшего КГБ СССР.

Наш коллектив участвовал в подготовке законов о государственной и коммерческой тайнах, о борьбе с коррупцией и организованной преступностью.

Показательно, что сторонники «Н» и «Р» пытались реализовать в проектах законов о государственной и коммерческой тайне идеи отказа от «избыточного» участия государства в охране секретов, ранее высказанные на страницах пресловутых сборников «КГБ вчера, сегодня…». По их мнению, охрану коммерческой тайны следовало перевести в сферу гражданско-правовых отношений, что лишало охраняемые сведения уголовно-правовой защиты. В обоснование позиции они ссылались на зарубежный опыт правового регулирования, «изучавшийся НИИ безопасности КГБ в течение 10 лет».

Чей опыт они изучали, осталось загадкой. Мне довелось (уже в качестве старшего научного сотрудника НИИ Финансового университета при Правительстве  России) исследовать законодательство и судебную практику США по этой тематике на материалах подлинных дел. Свидетельствую, сторонники ограничения государственных мер умолчали, что в США  применение гражданско-правовой санкции не исключает назначения ответчику наказания в рамках уголовного преследования. В моей «копилке» имеется пример  приговора со сроком  20 лет лишения свободы российскому программисту, «оставившему» копию  разработанной им по договору программы   ЭВМ  для «личного пользования».

«Р»-ский проект закона «О государственной тайне» исключал процедуру получения допуска к работе с секретами со стороны депутатов и надзирающих прокуроров. 

Особо жесткое противодействие неких неведомых сил получил проект Закона РФ «О борьбе с коррупцией». Он разрабатывался коллективом под руководством председателя Комитета Верховного Совета А.А. Аслаханова. Мне довелось принимать участие в работе этой группы, базировавшейся в одном из зданий Верховного Совета на Новом Арбате.  Проект закона  был принят Верховным Советом 20 июля 1993 г., однако затем возвращен президентом  на доработку и больше не рассматривался. Такая его судьба, на мой взгляд, была предопределена содержавшимися в проекте несвоевременными идеями контроля за доходами и расходами, а также некоторыми другими ограничениями свобод государственных служащих.   

Вторую попытку реализовать идею этого контроля, предпринял прикомандированный к администрации президента заместитель начальника Оперативного управления А.С. Пржездомский.  Начало было обещающим. Андрей Станиславович показал мне записку с предложением о принятии соответствующего Указа. На документе имелась одобрительная резолюция Б. Ельцина. Однако дальше одобрения дело не пошло. Закон «О противодействии коррупции» был принят лишь в 2008 году.   

Печальный опыт СССР показал, что от успеха борьбы с этим злом в значительной мере зависит безопасность государства. Ни в коем случае не следует отождествлять защиту конституционного строя с защитой людей, стоящих на любых этажах власти, от ответственности перед законом. Тут на память снова приходят воспоминания В.И. Болдина о получении М. Горбачевым из рук в руки 100 тысяч долларов США наличными от президента Южной Кореи Ро Де У и последующим необъяснимым изменением позиции СССР по отношению к этой стране.

Нынешнее законодательство о противодействии коррупции состоит из системы законов и  подзаконных актов. Жизнь подсказывает необходимость постоянного совершенствования  этих норм в соответствии с меняющейся ситуацией. В 2015-17 годах, наконец,  приняты эффективные решения, разрушающие замаскированные коррупционные связи чиновников с зарубежными фирмами, действующими в ущерб  отечественным разработчикам инновационной продукции.  Подробнее об этом, без преувеличения, патриотическом решении расскажу далее. 

Проект закона о борьбе с организованной преступностью, о принятии которого просили М. Горбачева в упомянутом выше обращении сотрудники центрального аппарата КГБ, разрабатывался под руководством одного из комитетов ВС РСФСР.  Мне довелось принимать участие  в этом авторском коллективе, включавшем представителей милиции, прокуратуры и даже внутренних войск МВД.  Федеральный закон «О борьбе с организованной преступностью», принятый Государственной Думой 22 ноября 1995 г. и одобренный Советом Федерации 9 декабря 1995 г., был  отклонен Президентом Российской Федерации 22 декабря 1995 г. Скорее всего это произошло по причине нехватки денежных средств, требовавшихся для его реализации. Такие подсчеты велись разработчиками по рекомендации представителя штаба ВВ МВД.

В 1993 году попытки «Р» реализовать идеи тотального контроля  за деятельностью органов безопасности со стороны «гражданского общества», ранее высказанные в одном из сборников «КГБ вчера, сегодня…», воплотились в проекты Закона «О государственном контроле за деятельностью специальных органов системы обеспечения безопасности» и «Концепции «О парламентском контроле за деятельностью  специальных органов системы обеспечения безопасности».

Проекты поступили на отзыв в отдел из аппарата Совета Безопасности. В число задач контролирующих субъектов документы включали не имеющие правового содержания лозунги «контроль за уважением прав и свобод личности» и «контроль за соблюдением прав человека». Пределы парламентского контроля за соответствием внутриведомственных нормативных актов действующему законодательству определялись «конкретными потребностями субъектов парламентского контроля».

Наряду с введением в целях контроля должности некоего государственного инспектора предусматривалась возможность «самостоятельного депутатского контроля». Однако механизм защиты сведений, с которыми предстояло работать контролерам, отсутствовал. Не были прописаны правовые механизмы, формы и методы контроля. Положения проектов входили в коллизию с рядом федеральных законов, содержали множество других несуразностей правового и технического характера, перечислять которые нет смысла. По изложенным причинам наш отзыв на проекты, направленный в Совбез был отрицательным.

Нет нужды напоминать о потрясениях, которым после 1991 года подверглись органы безопасности.

 Бесконечные «разделения, слияния и поглощения» потребовали подготовки обильного потока проектов нормативных актов, связанных с изменениями Положения, структуры и штатов Управления. Все это происходило на фоне  бесконечных «переездов» из здания в здание, из кабинета в кабинет. Перерабатывались и создавались заново ведомственные инструкции. По причине сжатых сроков исполнения сотрудники работали до глубокой ночи.

Менялись взаимоотношения со спецслужбами  бывших республик Союза. Некоторым из них была оказана помощь в создании собственной нормативной базы в сфере контрразведывательной деятельности. Заключались договоры о взаимодействии между органами безопасности стран СНГ.

В работе группы, командированной в Киев под руководством В.И. Кравцова для согласования такого договора между Министерством Безопасности России и Службой безопасности Украины, довелось участвовать и мне. Из настойчивых требований украинской стороны больше всего запомнились попытки узаконить «халяву» - бесплатные поставки Россией оперативной техники.

Главным аргументом СБУ служил довод: «Всегда так было». Довеском к этому были маловразумительные, явно из желания утвердиться, претензии к структуре и стилистике документа. Точно так же вели себя представители СБУ при подписании Соглашения об Объединенном банке данных по организованной преступности. В этом мероприятии я участвовал как разработчик Регламента работы системы и самого Соглашения.

Руководящие сотрудники Оперативного Управления выезжали в длительные командировки для оказания помощи в урегулировании межнациональных конфликтов. На моей памяти Я.Ф. Погоний и И.И. Лаптев провели по несколько месяцев в зоне осетино-ингушского конфликта. 

Значительный объем работы отдел выполнял в рамках установленного законодательством парламентского контроля за деятельностью органов государственной безопасности, по поводу отсутствия которого надрывно сетовали «реформаторы».

Представления последних о «депутатском контроле» выглядели незамысловато. Многие из ветеранов помнят карикатурную троицу О. Калугин, расстрига Г. Якунин и Л. Пономарев. Эти «три богатыря», присвоив себе явочным порядком право  прохода в здания ведомства по депутатским удостоверениям, при мне инспектировали  оперативную библиотеку. Требовали доступа к секретным и совершенно секретным изданиям (был очевидцем). Посещали 10-й отдел (УРАФ), требуя ознакомления с делами оперучета.  Их хождения, используя «непарламентскую» лексику, пресек близкий в то время к Б. Ельцину  Министр безопасности РФ В.П. Баранников.

Огромный урон наносили преобразования ведомства и его структурные изменения. Непоправимый ущерб службе причинили ликвидация Следственного управления и Следственного изолятора. Уничтожались (а порой и утрачивались) массивы ценных оперативных документов. В связи с ликвидацией Оперативного управления был уничтожены «за ненадобностью» массивы документов с детальным описанием механизма и фактов поставок оружия в зоны межнациональных конфликтов, в частности в Чечню. Покидали службу сотрудники.  Не менее болезненной была чехарда со сменой руководства ведомства.   

В сентябре 1993 г. я убыл в отпуск. Перед отъездом заместитель начальника Штаба В.И. Кравцов  предложил мне возглавить аналитический отдел Инспекторского управления. Ответ был положительным. Ко времени моего возвращения из отпуска Оперативное управление было ликвидировано. А.И. Жданьков, комплектовавший новый штат  Инспекторского управления сообщил, что моя прежняя должность – начальника 2 отдела 2 службы Оперативного управления Штаба упразднена, а других вакансий для меня нет.

 Правда, через некоторое время должность своего заместителя мне предложил начальник 5 отдела Инспекторского управления  В.И. Комогоров (впоследствии заместитель директора ФСБ), с которым я до того времени не был знаком. Виктор Иванович пояснил, что делает это предложение по рекомендации моих бывших подчиненных, вопреки желанию начальника управления.

Я был благодарен ему за лестную оценку моих деловых качеств, однако к этому времени принял предложение бывшего начальника Инспекторского управления КГБ СССР И.А. Межакова стать его помощником. Игорь Алексеевич к тому времени был назначен начальником Управления кадров, а позже – заместителем Директора ФСК. На этом моя служебная деятельность в Инспекторском управлении завершилась.
 
Службу в органах безопасности я закончил в 2000 году в Управлении экономической контрразведки, куда попал по собственному выбору после освобождения И.А. Межакова от должности заместителя Директора ФСК. Хотелось перейти от «бумаготворчества» к более конкретным делам.  В УЭКе, в качестве старшего консультанта группы консультантов, наряду с неизбежной «писаниной», занялся подготовкой к реализации дел оперативного учета, добился возбуждения уголовных дел по ряду «залежавшихся» и «бесперспективных» материалов.

Набирал фактический материал для будущей научной и преподавательской деятельности. А факты, порой, встречались интересные.
 
Таким было, обращение  шведской компании Vin & Sprit, производителя напитка «Абсолют Водка». Бумага поступила, по-моему, из МИДа. Шведы жаловались на нарушение их интеллектуальных прав, изготовление фальсифицированной водки с использованием их марки, организованное в Венгрии двумя российскими генералами из окружения Б. Ельцина.

 Сокрушались по поводу сбыта контрафактного продукта на территории России. Просили пресечь «незаконный бизнес» и уничтожить поступившие в страну объемы лже-водки. Суть «Дела о водке Абсолют» подробно описана в одном из изданий, доступном для ознакомления в сети Интернет.

Мое внимание в этом обращении привлекло простодушное описание результатов масштабной разведывательной операции, проведенной шведами. Материалы содержали  детальные данные о процессе организации производства «продукта», документальные сведения о собственниках «винокурни» и механизме его нелегальных поставок в Россию. Давались ссылки на объемы партий, таможенных перевозчиков, пункты пропуска, таможенные декларации и склады временного хранения товара.  Завершалось описание перечислением торговых сетей, получивших водку для реализации.
 
Как тут было не удивиться  всеохватности и глубине работы «деловой разведки» и непрофессионализму собственников «винокурни».  Наверное, именно такой механизм защиты коммерческих интересов в рамках гражданского права имел в своих выступлениях «Р».

Увольнение с военной службы почти не изменило направление моих дальнейших занятий. В течение ряда лет я был старшим научным сотрудником одного из НИИ  Финансового университета  при Правительстве России. Выполнил несколько заказанных Правительством научно-исследовательских работ по совершенствованию системы банковской безопасности и безопасности финансовых рынков.

На этом направлении мне существенно пригодился опыт, приобретенный в Следственном,  Инспекторском и контрразведывательном управлениях   КГБ-ФСБ, о которых я храню теплые воспоминания. 

Разработанные в рамках НИРов предложения законодательного, организационного, методического и научно технического характера получили положительную оценку Заказчика, банковского сообщества, участников рынка ценных бумаг и Следственного комитета России и почти все воплощены в жизнь.

Знания и навыки, приобретенные во время службы в органах государственной безопасности, оказались востребованными на других направлениях борьбы с экономической преступностью, несущей серьезные угрозы национальной безопасности страны. 

В 2003 году я начал работу в небольшом коллективе российских программистов-энтузиастов, ныне выросшем в компанию Институт проблем безопасности и анализа информации (ИПБ; www.spi2.ru; www.irule.ru). Костяк компании составили программисты из числа бывших сотрудников УЭК ФСБ России.  Работу начинали «на коленке» вдвоем, на собственные средства, и за сравнительно короткий срок (в 2004 году) создали программный продукт iRule (RUssian Law Enforcement), превзошедший на голову аналогичные разработки таких транснациональных монстров, как i2 (IBM) и VisuaLinks (США).  Никакой государственной или спонсорской поддержкой не пользовались. Свои решения предлагали «снизу» конкретным функциональным пользователям. Продирались вместе с ними через препоны лоббистов транснациональных корпораций.

Технологии iRule (анализ информации, визуализация и передача знаний) предназначены для создания аналитических систем выявления признаков противоправной деятельности, информационно-аналитического обеспечения расследования государственных и иных преступлений и правонарушений, бизнес-рисков, а также системного анализа материалов иных видов деятельности (научной, организационной и т.д.).

В настоящее время решения ИПБ с успехом используются в подразделениях отечественных спецслужб (ФСБ), правоохранительных (МВД, ФТС) и контролирующих (Росфинмониторигнг, Счетная палата) органов, а также в службах безопасности госкорпораций (Росатом), крупных банков (Банк России, Газпромбанк) и промышленных предприятий. 
Моя часть работы заключается в создании криминалистических методик (тема моей диссертации), которые программисты перелагают на язык компьютерных программ поиска признаков правонарушений и  организационной поддержки расследований.

Одна из последних разработок ИПБ «Центр по оценке рисков» при Росфинмониторинге получила высокую оценку Президента России.  Эта система, по словам ознакомившегося с ее работой В.В. Путина: «…Открывает новые дополнительные возможности для выявления угроз национальной безопасности в банковской и финансовой сферах…дает возможность видеть проблемные зоны, прогнозировать развитие событий» .

12 ноября 1915 года работа Центра оценки рисков была продемонстрирована Президенту Группы разработки финансовых мер борьбы с отмыванием денег (ФАТФ) Шин Дже-Юну, который после этого «признался главе администрации Президента России С.Б. Иванову, что был впечатлен возможностями Росфинмониторинга и технологиями отслеживания потоков нелегальных средств».

С удовлетворением отмечаю, что руководство страны учло печальный опыт СССР и прилагает значительные усилия в борьбе с экономической преступностью  и чиновным корыстолюбием, невзирая на чины и должности.
 
Ныне стало очевидным, что деяния «пильщиков» бюджета и  коррупционеров куда опаснее пресловутой «идеологической диверсии» со стороны враждебных сил Запада. Общеизвестно, что эта публика рассматривается иностранными спецслужбами, как благодатный материал для вербовки и пополнения так называемой «пятой колонны». Способность страны защититься от перерожденцев во власти обусловлена реально работающим механизмом  очищения. У КПСС он был почти парализован.

В завершение описанных выше событий не удержусь от утверждения о том, что в числе главных союзников России, в виде Армии и Флота, присутствует третья (неназванная) опорная структура – органы государственной безопасности.

Будучи автором ряда ведомственных учебных и методических публикаций своего времени, отдаю себе отчет о неизбежном устаревании части накопленного опыта. У каждого поколения свои трудности, ошибки и победы. 

Незыблемой же для любых времен остается многократно подтвержденная истина: правильный выход из самых тяжелых служебных и личных ситуаций при любом социально-политическом устройстве предопределен соблюдением закона и нравственных норм.