Глава 2

Когда пали стены, не пал ли и дух?
Когда разрушен алтарь, не разрушена ли вера?
Когда молчат священные камни, слышит ли Господь?

Говорят, Гилеад стоял меж Светом и Тьмой. Город, омытый молитвами, да ныне лишь обломки заветов древних. Здесь некогда взывали к Господу, да ныне молчат. Средь скал и заросших троп, где покоится пыль веков, Фануэль шёл тропою пророков, влекомый судьбой неведомой.

Знал ли Он, что узрит?

Ведал ли, что обрящет?

Перед ним руины храма Соломона — место, некогда блистающее золотом Кивота, ныне — обитель праха и забвения. Остались лишь колонны, увитые плющом, алтарь, запятнанный кровью, да тени, что шепчут древние имена. Фануэль ступал среди стен, хранящих запах ладана и пепла. Свет Его был непорочен, но в сердце Его жила тень сомнения. «Если Господь всевидящ и всемогущ, отчего дозволяет Тьме простираться? Если воля Его непреклонна, отчего ж испытывает Он души наших братьев? Коль падший неизменно зол, отчего ж боль в голосе Его была подобна стону умирающего?».

И в самом сердце этого места Он узрел Его.

Аралим, отверженный и скверной клеймённый, покоится на каменном престоле, как властитель царства, коего нет ни в мирах смертных, ни в обителях небесных. Стопа Его хромает, но осанка горда; лик Его нечестив, но очи пронизывают, будто ведают все тайны мироздания.

— И вот Ты предо мною, отрок небесный, да не с мечом обнажённым, но с сердцем смятённым.

Фануэль не ответил. Губы Его сомкнуты, словно Он страшится не произнести ложь, но узреть истину.

— Ты взыщешь суда? — Голос демона течёт, как масло, густое и дурманящее.

— Я исполню волю Господню.

— И Ты воистину ведаешь, что есть воля Господня?

Ибо кому дано постичь волю Всевышнего, если даже Серафимы дрожат в сомнении?

Но Фануэль не дрожит. Он поднимает меч, коего клинок отливает серебром, и обрушивает Его на падшего. И был Тот как сын смертных, но не смертный.

— Ты пришёл с клинком, да не с решимостью. Ты несёшь правду, да не ведаешь её до конца, — Голос Его был мягок, как шёлк, но влёк за собою отзвуки бездны.

Ангел не дрогнул.

— Воистину, змий, скрытый меж травами, гладок в речах своих. Но не прельщусь я словами, как не прельстился наш Отец.

И в очах Его не вспыхнул гнев, но не отразилась и милость.

Он не предал Его мечу.

Но и не даровал прощения.

Возвратился вспять, дабы в безмолвии узреть истину, оставляя по себе лишь отпечатки босых стоп на седой прахе камня.