История жизни продолжительностью в 36 минут

Серия: Майя Карловна вышла погулять

Эпизод 5

Майя Карловна открыла к компьютере страничку, на которой заглавными буквами написано: ПЛАН СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ. И с досадой поморщилась. Всё собиралась как-то переименовать страничку и упорядочить записи, а потом оставляла это «на потом». «Ладно, разберёмся», – подумала она, и оставив в очередной раз это мероприятие «на потом», заглянула в таблицу. Она разбила год на четыре времени года. В каждый квартал поместила важное событие, и не одно. Потом находила им место в каком-то месяце квартала.  Итак – апрель, май, июнь. Ещё не жарко, просыпается жизнь, всё начинает цвести! Ага – Павловский парк! Была она в парке зимой, побывала и осенью. И в обоих случаях осталась очень довольна. К тому же там она заказывала себе глинтвейн с алкоголем, что решила ввести в традицию – лес, горячий ароматный напиток и лёгкая искорка огонька по жилам!  Когда едем? Среда – женский день! Отлично! Что с погодой? И с погодой всё хорошо.

Витебский вокзал. Майя Карловна устроилась у окна в комфортной электричке. В их ряду было три кресла. Вскоре у неё появились соседи – двое мужчин. Под потолком бегущая строка сообщала, что время электропоезда в пути – 36 мин., температура за ботом  +17 град. Совершенно незаметно для пассажиров, электричка снялась с места, и за окном поплыли картинки.

«ЭФФТОНАЗИЯ» - негромкий низкий мужской голос произнёс слово эвтаназия как-то необычно. Люди и я оторвались от своих мыслей и непроизвольно стали прислушиваться к голосу мужчины. Вероятно он разговаривал со своим спутником. «Что дал возраст? Ничего. Познал смысл жизни? Познал. На это вполне хватило первой половины жизни – смысла жизни нет. Познал добро и зло? – Так я ещё детским сердечком чувствовал доброту и злобу. Мудрость – не познал, коли снова иду за сердцем, а не разумом. В пределах разума мир относительно спокоен, но однообразен, скучен. За пределами – штормит, но жить интереснее.

Богатство? Никогда не мечтал быть богатым. Но стал им. Откуда-то знал, что не будет у меня личного самолёта и бриллиантов. До сих пор удивляюсь тому, как прозрачный камень, который никого не украшает, силён своей стоимостью! Восхищаются и завидуют стоимости! Если есть чем восхищаться, так это работой ювелиров. Но эту же работу большого мастера можно увидеть в другом металле. Не видят, потому что серебро, или какой-то сплав. Дёшево! Я не хотел самолёт и бриллианты, потому что они не вписывались в потолок моих желаний.  «Зачем человеку две пары штанов, если у него одна пара ног?» – (Маяковский). Действительно – зачем? Зачем иметь 10 машин и десять домов и квартир? Есть иной способ приумножить капитал. Я выбрал другой. У каждого есть свой потолок желаний. Человек устанавливает его сам. Сначала потолок высо-о-кий! В молодости сил много, вариантов – завались! Вот – стану сварщиком, заживу! Стану учёным – получу Нобелевку. Стану отличным комсомольцем, меня примут в партию. Потом высокий партийный пост даст мне возможность помогать людям, поднимать их на высокие результаты в работе, а будет война – буду в первых рядах. И буду получать по разнарядке Приложение к Аргументам и фактам и подписки классиков! И большинство добирается до своего потолка. И всё! Смысл стремиться дальше утрачен. Ой-ёй–ёй! И куда не посмотри сегодня – везде разбитые корыта. А над корытами сидят седые люди. Сидят смирно – уже никто никуда не идёт. О своих юношеских желаниях и не вспоминают. Смотрят телевизор. А я вижу ещё страшнее картину: люди медленно, как в очереди за водкой в 1988 году, стоят в очередь за смертью. Смерть оказалась сильнее всего на свете. Миллионеры, партийные боссы, гении, просто богатые люди, страшно даже сказать – фараоны и цыганские бароны – медленно, со страхом бредут рядом с бомжами и почтенными, но маленькими  людьми. Так ли надо было прожить жизнь? А как»?

«Ну и на фига я столько прожил? Я уже лет десять бессмысленно топчу землю. А ведь как надо? Родился – начинай работать и делиться с обществом. Делюсь! Отчислял в государеву казну свою мзду – всё по закону! Но обходить закон – святое дело! В кармане всегда была украденная, для радости жизни, купюра! Где всё беру для себя? Так всего полно на нашей земле! Я же не в Эфиопии живу, где даже воды нет от пуза напиться. Чаще всего люди сосредоточены на реализацию достижения своего «потолка желаний». Остальным не интересуются. А возможности так разнообразны, что только не хлопай ушами! Я прожил жизнь в реализации разных проектов. Они меня захватывали – и в этом было моё счастье. Детям игрушки, жене зарплата! Всё! Ни кому не должен. И мне никто не должен. Мне никто не нужен, и я никому не нужен. Но свободен! Хотя с игрушками для деток я шучу– детей обеспечил. Но – деньгами. Рядом не был, хотя периодически мы жили вместе. Не знал в каком классе учатся. Всем занималась Аня».

Мужчина ненадолго замолчал и продолжил. «За жизнь цепляюсь из страха самоубийства. Почему меня не забирают? Заберите меня, я балласт, которого земля крутит на своём хребте! Так не берут меня там», – мужчина поднял палец в небо, – «Тоже не нужен. Не берут! А как всё прекрасно начиналось... Воспоминания, как сон, обрывистые и бессвязные. Но яркие. Иной раз ярче, чем было в жизни». Мужчина замолчал. Смотрел в окно вагона и молчал. Неожиданно продолжил: «Через год после смерти жены я установил памятник на её могилке. А до этого, за год ни разу на кладбище не был. Весь год думал. Полная свобода меня ошеломила. Почти сразу мой интерес к жизни пропал. Я пытался разобраться я чём дело? Я так устроил своё существование, что моя жена мне совершенно не мешала жить так, как я представлял себе свою жизнь. Я женился на Ане так же, как я совершал в дальнейшем сделки –  хладнокровно и разумно, а в дальнейшем, несколько скорректировав их, получил то, чем я потом очень гордился перед своими друзьями –  Степанычем и Фимкой.

Сначала мы с друзьями организовали кооператив. Работали в гараже, как Форд! О женитьбе не задумывались, но каждый озвучил свой главный критерий. Степаныч – его жена должна быть красивой, Фимка – умной, а я заявил, что моя жена должна быть безмолвной и смотреть мне в рот». – «Немая, что ли»? – Смеялись друзья. «Покорной». Начали собирать отечественные компьютеры. Дела пошли, и мы перебрались в приличный офис в центре города. Фимка взмолился, что не справляется с финансами и обязанностями «секретутки», и решено было нанять себе офисную помощницу. Написали объявление в газету, в котором обозначили свои требования к секретарю. «Девушка, обладающая внешними привлекательными данными, владеющая машинописью, знанием английского языка. Высокая зарплата и ненормированный рабочий день». Писали и хохотали. Особенно над знанием английского языка и ненормированным рабочим днём. Мы со Степанычем были видными парнями и считали себя знатоками женщин. Фимка такими качествами не обладал. На собеседовании с претендентками присутствовали все трое, как жюри на конкурсе красоты. И, вдруг, вошла Сонька! Королева! И сразу заговорила на английском языке. Беседу с ней вёл Фимка. Все трое влюбились в неё. Все трое захотели её. Но всё по честному – выбор должна была сделать Сонечка. По утрам на столе у Сонечки лежало три букета. Ни на какие намёки Сонечка не отвечала. И однажды утром на стол перед ней легли три заявления от нас с предложением выйти замуж. Соня серьёзно ответила, что подумает, сделает выбор и ответит письменно. И выбрала Фимку! В письмах к нам с Стёпкой сообщила, что рассмотрела наши предложения, но отказывает нам по причине нашей козлиной конституции. Сыграли свадьбу. К слову говоря, брак оказался крепким, живут в Америке, дети благополучны, хорошо устроены, часто навещают родителей. Однажды мы со Стёпкой подцепили двух девочек, одна из которых, как оказалось, была победительницей конкурса красоты где-то там, там...  Вторая была миловидной, женственной и немногословной девушкой, которая почти не поддерживала болтовню за столом. «Женюсь»! – заявил Степаныч. «Ну, тогда и я». Провожая девушек домой, каждый из нас сделал предложение девушкам выйти за нас замуж. Но я сначала выдвинул свои требования. Так и сказал – требования к своей возможной будущей жене. Выглядело это приблизительно так: я ещё не нагулялся, измены будут, но я всегда буду возвращаться к ней; и, чтобы без скандалов, а для этого ей придётся принять мои правила. Беспрекословная её покорность – основа наших отношений. К этому странному предложению добавил – она никогда не будет ни в чём нуждаться, и он будет надёжной защитой семьи. Я уже знал, что Аня сирота, что меня тоже вполне устраивало. Аня дала согласие. Сыграли одновременно две свадьбы. Вскоре от Степаныча стали поступать жалобы, что жена  его банкротит. Я же хвастался своей, потому что моя жизнь в принципе не изменилась, но дома меня всегда ждала надёжная жена, и дома у меня полный порядок. И всегда под рукой женщина. Через год Стёпка сделал ноги от своей красатули, а у меня родился сын, а потом вскоре и дочка. Дела наши хорошо двинулись вверх, но жизнь превратилась в одну сплошную работу. А вечерами мы со Стёпкой вознаграждали себя нехитрым отдыхом –  ресторан и женщины. Я часто не ночевал дома. Однажды Сонечка, для которой наша жизнь не была секретом, сказала мне, что такие женщины, как Аня, могут однажды просто уйти. Тоже без скандала и ссоры.  «От меня не уйдёт. Любит». И забыл. Через 20 лет брака, совершенно не изменившие мой свободный образ жизни, встретилась совсем молоденькая девочка. Голова закружилась, и я сразу пришёл к жене сообщить ей, что полюбил, то да сё. Хочу жениться. Семья будет по прежнему обеспечена. Всё сделал, как надо, и с чувством  выполненного долга женился на девице. Через два месяца вернулся домой. Положил голову на колени жены и спросил: «Я могу вернуться»? – «Обещал возвращаться, я согласилась на твои условия – возвращайся». Стали жить дальше. Но я немного притормозил с гулянками. И, вообще, что-то изменилось. На письмо Сонечки – «Анечка ещё не ушла от тебя»? – ответил: «Ты не поверишь — я влюбился в свою жену. У нас полная гармония»! И тут жена мне сообщила, что у неё неоперабельный рак. Месяца через два её не станет. Надо всё обговорить. Аня всё продумала, что касается наших детей. Перед самой её кончиной, я спросил, почему она не ушла от меня? Ответ был такой: «Я тебя очень любила. Такого, какой ты есть.Ты человек другого масштаба, твоя жизнь не умещалась в рамки работа–семья». Но права была Сонечка – Аня ушла от меня сразу, даже не обеспокоив меня длительной болезнью. Через год я появился на кладбище и очень долго говорил с ней. Она мне отвечала, мне так казалось. Вот уже много лет я езжу сюда по выходным. Аня назначает мне свидание в определённый час. Сегодня в час дня. Я не боюсь смерти. Я боюсь, что моё самоубийство, разлучит нас там», – мужчина поднял руку вверх. Вот почему я хочу, что бы был здесь, на земле, суд надо мной. Что бы не считалось это самоубийством. Судья спросит меня – кого я сделал счастливым на земле? – Кто будет плакать на моих похоронах? Кто будет ухаживать моей могилкой»? –  «Никто и никогда»! – «В ЭФФТОНАЗИЮ его»!

А жена меня заждалась: «Ты обещал возвращаться ко мне», – упрекнёт она меня.  Каждый раз я обещаю ей, что скоро приду, но не берут меня! Сдохнуть должен был сто раз – не сдох. Знаете как много людей поддерживают меня?! Вы себе представить не можете! У каждого своя причина. А у меня одна – я хочу вернуться к своей Ане». Майя Карловна давно поняла, что мужчина рассказывает о своей жизни ей, Майе Карловне. Электричка прибыла на станцию и мужчина вежливо распрощался с ней. Ещё долго впереди маячила его высокая статная фигура и белая шапка седых волос.

Майя Карловна прямиком направилась в сторону неприметного кафе, взяла глинтвейн и устроилась с ним на скромной скамейке. Напротив – огромная поляна. По середине поляны тоже огромное дерево. Если присмотреться, то видны две макушки – два дерева стояли плотно прижавшись друг к другу. Вероятно они сплелись корнями, и то, которое немного пониже, навсегда – ствол к стволу, приникло к великану. А вот  крона над ними была единая, роскошная, правильной круглой формы.

Эвтаназия – серьёзный вопрос. Сколько людей не живут, а мучаются! Прав старик – терпят. И боятся. И вспомнились ей похороны одного человека. Не побоялся. И не мог бояться – он из тех далёких комсомольцев, которые не верили в Бога. Из того поколения, среди которых весь смысл жизни заключался устройстве счастья для всех людей на земле. В прошлом он много лет был неизменным первым секретарём партийной организации центрального района города. Потом произошёл несчастный случай – его водитель насмерть сбил пешехода. Николая Евграфьевича, так звали того человека, с почестями проводили на пенсию. Заслуженный..., награды на красных бархатных подушечках..., спец обслуживание... Вот он-то и бросился с высокого этажа областной спец больницы для заслуженных людей. Это была уже вторая попытка. Оставил записку: «Я уже не способен быть полезным государству. Прошу простить меня жену и дочь». Хоронили его мы, те, с кем он сотрудничал последние годы, и какой-то мелкий партийный чиновник. И две женщины, которых он оставил – старенькая жена и пожилая дочь. Нас поразила обстановка в его квартире – вся мебель пятидесятых годов. Старая, потёртая. Женщины его были ужасно одеты. Он не был бедным. Но такой аскетизм, видимо, поддерживал в нём добровольный отказ от мещанского образа жизни в пользу своего служения. И он перенёс его на свою семью. И, не уставая трудиться на боевом посту во благо всего человечества, не сделал счастливыми только двух человек – жену и дочь. И объявил себе приговор. Ушёл после приговора самому себе в ЭФФТОНАЗИЮ. К слову говоря, был он ума незаурядного с феноменальной памятью. И по слухам – краеугольным камнем в среде чиновников и партийных боссов. Критиковал, добивался ухода их с насиженных мест, загонял в тюрьмы. Потолок его желаний был высок. Но он его достиг. И пустота. Вспомнила подругу, которая очень мучилась перед смертью от болей. Нужен закон об эвтаназии! «Это будет очень сложный закон, но он нужен», – грустно размышляла Майя Карловна.

Этот женский день недели выдался грустным. Планируй, не планируй – жизнь вносит свои коррективы. Майя Карловна хлебнула из стакана глинтвейн и обожглась. Оставила недопитый стакан на скамейке и вошла в лес. 

И не заметила, как звуки от пешеходных аллей стали тихими, словно лес закрыл за ней дверь в шумный мир людей. Листва под ногами была мягче одеяла, и ноги радовались такой неожиданной нежности. Снова появился любимый с детства запах леса, кустарников, почвы. Обилие зелёного цвета радовали глаза – хотелось их широко раскрыть, что бы они запоминали, запоминали... это состояние. И чтобы всё это осталось в памяти. А потом, когда-нибудь, по её просьбе, закрыв глаза, она смогла бы оказаться в лесу. С его лесной тишиной, запахами и мягкой лиственной подстилкой под ногами.