Когда-нибудь

1

«У кого-то жизнь – время возможностей, а у меня – невозможностей, - с грустью думала Нина, трясясь с закрытыми глазами в вонючем ЛиАЗе. – И что самое обидное: сама во всём виновата».

Автобус тряхнуло, Нина подпрыгнула на сиденье, поморщилась и стала смотреть в окно. На выцветшем бледно-голубом небе висели ватные облачка. Асфальтовая дорога стиральной доской лежала меж зелёных полей, перечерченных лесополосами. Мимо проносились мелкие деревушки, пасущиеся стада. Страшно пыля, автобус обгоняли редкие торопливые легковушки. Также редко спешили и навстречу. Автобус не гнал – у него расписание, успеется.

Нина опять прикрыла глаза. Ей представилось, как встретят блудную дочь дома. Обрадуются, конечно. Но и жалеть будут. Напрямую не скажут, а про себя будут. Такие надежды подавала, а вот ведь, неудачницей оказалась. Разве можно назвать удачливым человека, который из города домой в деревню возвращается? Все в город, а она из города. Красивая, умная, но, в тридцать пять – незамужняя. «Ну и пусть думают, что хотят. Всё равно. Жить, конечно, буду отдельно от родителей. Колхоз, надеюсь, выделит комнату. Или у кого-нибудь сниму. С работой в деревне проблем точно не будет».

Нина задремала. Снилось ей детство. Дома вкусно пахнет блинами. Розовосатиновый абажур над круглым столом освещает пустую вазочку из-под конфет в окружении мятых ирисковых фантиков. В незанавешенную верхнюю половинку окна заглядывает чёрное небо.
- Выласту, все меня любить будут и хвалить. Мамка говолит, я алтистка, - картавит подружка Аня, крутясь перед трюмо. Её серые глаза  обведены чёрным карандашом, поверх белесых бровей – неровные чёрные линии, на губах – оранжевая помада. Растерзанная косметичка Нининой мамы валяется на полу.
Нина, сидя на кровати, расчёсывает куклу.
- А у меня скоро братик будет. Или сестричка, - говорит Нина с гордостью. – А я у мамы помощница!
В комнату заглядывает папа Нины.
- Ангелята, ужинать и спать, - зовёт он. Увидев раскрашенное лицо Ани, замечает со смехом:
- Только сначала, чур, умываться! Барышни, скажу вам по секрету, в четыре года рановато краситься.

Сон или воспоминание? Или сон про явь? Как часто подобные картинки вставали перед глазами Нины после отъёзда из дома! И сразу становилось легче в большом городе терпеть неустроенность жизни в студенческом общежитии, а позже – одиночество, когда приходила в рабочее общежитие. Впрочем, в студенческом всегда рядом была Аня. Да и вообще, в юности неустроенность не замечаешь. Просто по дому сильно скучала. По своей маленькой деревушке, выстроившимся в ряд деревянным одноэтажным домикам за частоколом палисадников. По тихой речке, с заросшими осокой и ивняком берегами. По покою, уверенности, постоянной тихой радости. Ожиданию чуда, когда просыпалась утром. По ощущению дома. С тех пор, как Нина уехала учиться, она больше не испытывала ничего подобного. Даже когда приезжала в выходные и на каникулы, а после – в отпуск, было ощущение, что она уже только гостья, что теперь у неё должен быть дом в городе. В городе дом завести всё никак не получалось. Нина ждала своего часа, уверенная, что когда-нибудь и у неё всё будет. А пока ничего нет, можно подпитываться воспоминаниями.

***

Мама Нины заведовала клубом. У них в доме раньше всех появилось электричество, немного позже – радио. Деревянные электрические столбы, врытые, когда Нина ещё под стол пешком ходила, соединенные толстыми проводами, до сих пор стоят вдоль дороги.

Нина приоткрыла глаза и удостоверилась – стоят. Тёмные, потрескавшиеся, с белыми фарфоровыми шляпками на крюках, они тянули друг к другу чёрные электрические вены на фоне сияющего неба.

Нина снова погрузилась в себя. Сколько себя помнила, в детстве она, всё время проводила у мамы на работе. Папа был милиционером, чем маленькая Нина очень гордилась. Он ездил на трёхколёсном мотоцикле с люлькой и часто катал в этой люльке дочку. Вечерами они с мамой прислушивались, когда на улице затарахтит мотоцикл и, заслышав, начинали накрывать на стол. Потом вместе ужинали. Потом Нина играла с папой, а мама что-то делала по хозяйству. Потом родился братик, хлопот и радости прибавилось.

Как давно это было! Почему-то вспомнилась зима. Нина снова ощутила себя маленькой девочкой. Ощутила жар печки, когда, вволю накатавшись с горки на санках, добрела до дома, скинула у порога обледенелые варежки и валенки, закованные в снежный панцирь. Сняла и прислонила к лавке твёрдо-ледяные штаны и приклеилась красными ладошками к тёплой печной стене. Пылает огонь в печи, пылают щёки, тонкими иголочками покалывает согревающиеся пальцы. Вот её подхватывает папа, укутывает в тёплую шаль и нёсёт на кровать. Она чувствует лёгкий запах табака отца, его одеколона. Запах маминой стряпни. Тепло рук обоих.

***

Автобус опять  тряхнуло, Нина открыла глаза и улыбнулась – понятно, почему приснилась печь – очень жарко. И запах стряпни доносится из корзинок бабулек, что воркуют сзади, выкладывая друг дружке последние сплетни. Нина взглянула на маленькие наручные часики – ехать ещё почти час.

***

Анька, подружка - не разлей вода, занималась в клубе в драмкружке. Анька жила в соседнем доме и когда её родители ругались, ночевала у Нины. Ночевала часто. Мама Ани работала продавщицей в сельмаге, отец – там же водителем. Оба любили выпить после работы, а после этого бурно выясняли отношения. Летом Нина слышала из открытого окна, как мама Ани кричала что-то про кобеля и сучек, хотя у них не было собак. Только когда Нина хорошо подросла, она поняла, что это означает. Анька про своих говорить никогда не любила. Даже маленькая не рассказывала, что происходит у них дома.

Был у Нины в клубе ещё один дружок – Петька Иволгин. Он хоть и старше на два года, но такой щуплый, что казался ровесником Нины и Ани. Петька учился в клубе играть на баяне. Он жил в доме напротив с матерью. Про Петькину маму говорили, что нагуляла, про Петьку – безотцовщина. Мать у Петьки была очень красивая: высокая, с толстой золотистой косой. Нина тоже такую хотела, поэтому не давала стричь волосы. У неё, конечно, не золотистые, а тёмные, но коса тоже толстая. Петька катал Нину на велике, а Нина в клубе приходила послушать, как он играет. Играл Петька здорово. Иногда они все втроём смотрели кино, иногда гуляли. Мальчишки Петьку не принимали – считали маменькиным сынком. Маленький Петька был худой, большеголовый, с растерянным взглядом серых глаз и каким-то удивлённым выражением лица. А Нине он нравился – не задирается, за косу не дёргает. С Ниной и Аней, а не с другими мальчишками лазает в школьный сад за только-только завязавшимися кисло-горькими яблоками. И на речку купаться тоже с ними ходит. Ане явно не нравилось, что лучшую подругу приходится ещё с кем-то делить, она пыталась отвадить Петьку от Нины, прогоняла его. Тогда не получилось. Потом Петька пошёл в школу. Друзей там не завёл, мальчишки его по-прежнему недолюбливали. Нина, бывая у матери в клубе, всё также заходила послушать, как Петька играет. Ещё они встречались в библиотеке. Нина рано научилась читать и не вылезала из клубной библиотеки. Оказалось, что Петька тоже любит читать. Ещё оказалось, что им нравятся одни и те же книжки. Сначала это были сказки, потом фантастика, потом классика.

***

Автобус обволакивал душным теплом. Позади всхрапывали укачавшиеся старушки. Нина улыбнулась – автобус представился ей машиной времени: мерное гудение, потряхивание, окно, как экран: вроде,  всё как всегда – одинаково и неизменно. Но стоит переключиться внутри себя и попадаешь, куда хочешь.

***

В 1965 Петькиного деда – одноногого инвалида войны, избрали председателем колхоза. В отличие от большинства из немногих вернувшихся фронтовиков, самогоном он не злоупотреблял, имел большой жизненный опыт и пользовался у односельчан уважением. Так говорил папа. Петька стал увереннее, мальчишки перестали его задирать, но он все равно продолжал дружить с Ниной и Аней. Девчонки тогда пошли в первый класс. Дружба с третьеклассником льстила обеим, особенно Ане. В школе было интересно и весело. У Ани с учёбой сразу не заладилось. Нина же стала отличницей. Она помогала подруге делать уроки, но отвечать за неё у доски не могла. А на диктантах и контрольных проницательная учительница рассаживала девчонок по разным партам.


В середине апреля 1969 Нина с Петькой, как часто бывало, сидели в клубной библиотеке. Ане предстояло подготовить доклад к политинформации на тему войны во Вьетнаме. Она читала газеты, делала выписки, возмущалась американскими бомбёжками Ханоя. Петька не реагировал – он читал Стругацких. Неожиданно Нина спросила:
- Петька, как ты думаешь, бог есть?
- Не знаю. Бабка говорит, есть. В школе все говорят, что нет.
Петька хмурится, недовольный, что его оторвали от «Улитки на склоне». Но Нина настаивает:
- Я спрашиваю, веришь ли ты!
- Наверное, верю, что есть что-то такое. Откуда-то же всё это взялось, - он глазами показывает за окно. – А в то, что мы от обезьян получились – точно не верю. Чего это ты вдруг?
- Меня в пионеры 22 апреля принимают. Вопросы дали, на которые надо будет отвечать. Там и про бога. А я не знаю.
- Глупая. Скажи то, что они хотят услышать.
- Так нечестно. Я хочу понять.
- Кому нужно твоё понимание? Об этом, вообще, кроме тебя никто не думает, - отрезал почти взрослый Петька. – Пора уже уяснить, что не всегда нужно говорить, что думаешь.
- Значит, врать?
- Хотя бы молчать.
Нина подумала, что он прав. И решила научиться молчать. Это оказалось не так сложно – достаточно просто подумать перед тем, как сказать. И вдруг окажется, что часто и говорить ничего не надо. Только с родителями, да с Петькой получалось именно разговаривать. Под разговором Нина понимала серьёзные темы, а не болтовню ни о чём. А о несерьёзном можно и с Аней – она лёгкая и весёлая. Сама тараторит, только слушай.


Всё изменилось, когда Петьке исполнилось пятнадцать. В пятнадцать Петька стал другим. В тот год они с матерью уезжали на целое лето к родственникам в Прибалтику. А когда вернулись, оказалось, что Петька за лето вырос так, что стал выше всех в классе. К тому же он раздался в плечах, отрастил длинные волосы, и одет теперь был, как герой кино. Как ни боролись учителя, стричься он наотрез отказался. Петька создал вокально-инструментальный ансамбль при школе и на школьных вечерах играл на гитаре и пел. И в клубе с ансамблем своим выступал. На сцене он был неподражаем: чёрная блестящая грива волос в сочетании со светло-серыми глазами, яркая футболка с картинкой на груди,  джинсы только у него одного во всей школе. Да что там, в школе – во всей деревне. Петька стал мечтой всех девчонок-старшеклассниц. «Вылитый отец! – качали головой старухи на завалинках, - и откуда что взялось? Ведь даже не видал папку своего ни разу, а все замашки перенял!»

Парни теперь считали за счастье дружить с ним. Но Петька был как бы сам по себе. С девчонками он держался развязно и высокомерно. Со всеми, кроме Нины и Ани. Часто втроём они возвращались домой из школы. Петька в такие прогулки старался идти рядом с Ниной, даже как-то вызвался нести её портфель. Нина покраснела и отказалась, зато Аня тут же предложила свой. Петька засмеялся и понёс портфель Ани, а Нина шла рядом и чувствовала себя третьей лишней.


Нина теперь проходила мимо Петьки, опустив глаза и затаив дыхание. В тринадцать лет у неё уже достаточно сформировались женские формы: и грудь, талия, и бёдра. Но изменилось не только её тело – она стала по-другому смотреть на друга детства. Краснела, поймав на себе его взгляд. А по телу проходила какая-то сладкая, непривычная волна слабости. Пропали аппетит и сон. Но Нина решила – за что не станет частью его коллекции! Нина была уверена, что Петька крутит со всеми подряд. Однажды Анька смеясь, заметила, что Иволгин посматривает на Нину заинтересовано. От Аньки, конечно, не могло ускользнуть, что Нина покраснела.
 - Ну и что? – сказала Нина с вызовом. – Он на всех посматривает с интересом. Думает, любую только пальцем помани! И что они все в нём нашли? Никогда не полюблю такого красавчика. Он, как бы, для всех. А я хочу, чтобы только для меня.
- Подумаешь, - сказала Аня. – Зато Петька вон как на гитаре играет. И поёт. Жалко, что он на сцене, танцевать не пригласишь.
- Анька, и ты туда же?
- А что? Захочу, и будет моим!
- Ну и дура! Помимо желаний надо и гордость иметь.
- Гордость это прошлый век. Вон его мать со своей гордостью Петьку одна растит. Мамка говорит, что давно бы уже нашла его папашу. Хотя бы алименты платил, - Аня очень похоже передразнила мать. - А так, приехал на картошку, погулял и срулил. Так нет, она гордая! Ну, уж, нет. Я своего не упущу. Всегда будет только по-моему!   
Нина пожала плечами.
- Не знаю, Ань. Я себя уважать не буду, если буду первая вешаться на парня.
- А я себя уважать не буду, если не сделаю всё, чтобы добиться, чего хочу!

И Аня добилась. Она стала подкрашивать брови и ресницы, что сразу  сделало её лицо выразительным и красивым. Из белобрысой дылды она превратилась в первую красавицу класса. Теперь Аня старалась всегда быть у Петьки на виду. Глядя на её ухищрения, Нина всё больше замыкалась. Аня, стремясь к своей цели, не замечала, как хмурится подруга, когда рассказывала о попытках увлечь Петьку. А Петька всё настойчивее оказывал знаки внимания Нине.

Нина не знала, что ей делать. Лучшая подруга влюблена в Петьку. Ужасно, но и Нина тоже. Получается, она предаст Аньку, если будет встречаться с Петькой. А если не будет – предаст и его, и себя? Но ведь Анька не дура, она не может не видеть, что Нине Петька тоже нравится. И ей плевать. Совсем Нина запуталась.

Приближался Новый, 1971 год. Однажды студёным вечером, когда Аня осталась на репетицию в драмкружке, Нина с Петькой возвращались из школы вдвоём. Они медленно шли по замёрзшей тихой улице. Ветра не было, мороз пощипывал щёки. Снег хрустел под ногами, искрился в свете редких фонарей. В чёрное небо упирались столбы белого дыма из печей, за невысокими заборами в жёлтых окнах домов поблёскивали разноцветные огоньки гирлянд. Нине было удивительно легко и хорошо: рядом шёл Петька – что ещё для счастья надо! Так было ровно до той минуты, пока Петька не сказал:
- Нин, давай с тобой дружить!
Нина внутренне замерла. Они как раз подошли к её дому. Шарик с той стороны калитки махал мохнатым кренделем хвоста.
«Все, наверное, уже дома, - подумалось ей. - Зачем он спрашивает? Разве так правильно? Разве можно задавать девушке такие вопросы?»
Нина думала, что парню достаточно оказывать знаки внимания, провожать, дарить летом цветы, приглашать в кино. А он решил пойти самым коротким, самым простым путём – спросил и всё.
«Отвечу, что да, - думала Нина, глядя в его румяное от мороза лицо, -  и пропала. Значит, я как все, согласна на всё. А ему и делать ничего не надо. И буду я, как Анькина мать,  сидеть дома и ждать, пока муж не нагуляется и замазывать синяки, если ещё и бить станет, как Анькин отец. Или, как Петькина мать, останусь одна, брошенная любимым, с ребёночком на руках. Не зря же все бабки говорят, что он весь в отца. И как же Анька? Но, какой же он красивый! Как я его люблю!»
- Что ты молчишь? – спросил Петька.
- Мы и так с тобой дружим, - в замешательстве ответила Нина. Сердце стучало в ушах, в голове стало оглушительно пусто.
- Ты же понимаешь, что я не о том. Ты мне давно нравишься. Ты не такая как все. Настоящая.
Его светлые глаза в чёрных ресницах всё больше вгоняли Нину в дрожь.
- Петь, ты на следующий год окончишь школу, уедешь в город и забудешь про меня. А мне ещё два года учиться, - сказала Нина первое, что пришло на ум.
Красивое лицо Петьки изумлённо вытянулось.
- Ермолаева, я думал ты уже взрослая. А ты ещё мамкиным умом думаешь!
И он пошёл через дорогу к себе домой.
«Вот и всё, - горько подумала Нина, - была дружба и нет. Теперь никакой. Зато и любви у него никакой. Ну и ладно. Переживу!»
Она вздохнула, вытерла слёзы и открыла калитку. Шарик привычно стянул варежку и сунул мокрый нос в тёплую ладошку.
- Собака моя хорошая, - всхлипнув, прошептала Нина, - если бы ты знал, как мне плохо!
Нина присела, обняла пса за могучую шею, закопалась руками в густую шерсть. На крыльцо, кутаясь в большую пуховую шаль, вышла мама.
- Ниночка, ты пришла? Мы ждём, ужин стынет!
- Да, мам, уже иду!
Нина умылась снегом, встала, погладила Шарика и пошла к дому.

Через день Анька победно шествовала из школы с Петькой под ручку. Она вся светилась. Радостно улыбнулась Нине и сделала знак рукой, чтобы подруга не увязалась за ними. А Нина и не собиралась. На следующий день на школьном крыльце счастливая Аня делилась:
- Представляешь, Петька предложил мне дружить! Сказал, что ни с кем ещё не дружил, просто он же не виноват, что девчонки сами на него вешаются. Мы с ним вчера весь вечер целовались за «Соколом». «Сокол» - это колхозный клуб. Там и кино крутили и танцы устраивали. Но школьников на танцы не пускали. Поэтому они устраивали посиделки в беседке за клубом. Чтобы скрыть слёзы, Нина нагнулась, как бы отряхивая снег с валенок, и ничего не ответила подруге. А той и не нужны были Нинины слова. Она сама торопилась рассказать о своих чувствах и ощущениях:
- Он такой классный! Целуется лучше всех!
Нина знала, что Аньке не с чем сравнивать – она ещё ни с кем не встречалась и, тем более, не целовалась. Но говорить на эту тему не хотела и пошла домой. Одна – Аня осталась ждать Петьку.

С тех пор Петька стал звать Нину Нинет. Виделись они теперь редко – он больше не играл на баяне, и в читальный зал не ходил. У Петьки теперь была совсем взрослая жизнь. Иногда в школе Нина случайно замечала на себе его взгляд, быстрый, мимолётный. А может быть, ей только казалось.

Аня с Петькой дружили, пока он не окончил школу  и не уехал учиться в город. Всё, как и предполагала Нина. Перед отъездом зашёл к ней проститься. Стукнул в окно, Нина вышла на крыльцо.
- Уезжаю, - сказал, пристально глядя ей в лицо и протягивая букет сирени.
Сирень была из его палисадника: красивая, белая, махровая. В палисаднике Нины доцветала обычная. Цветочный аромат закружил Нине голову. Или это оттого, что Петька так близко? Нина стояла на верхней ступеньке, он – у нижней. Две ступени почти уравняли их в росте.
- Скатертью дорога, - проговорила она, опустив голову и вдыхая сиреневый запах.
- Вот, Нинет, захотел в последний раз посмотреть в твои глаза.
Она покраснела.
- Глаза как глаза. Коричневые.
- Дело не в цвете. Хотя цвет тоже красивый.
Он отвёл от её лица прядь распущенных каштановых волос и осторожно тронул её подбородок, приподнимая лицо. Нина вздрогнула, испуганно взглянула на Петьку.
- Ну вот, - сказал он. – Твой взгляд, как музыка Баха. Помнишь?
- Помню.
- Что помнишь?
- Слушая его, как будто взлетаешь и растворяешься в небе, - немного подумав, ответила Нина. – Как ты играл! Дух захватывало. Жалко, что бросил. Теперь я Баха на пластинке слушаю. Спасибо тебе!
- За что?
- За всё. И за Баха тоже.
 Петька задумчиво сказал:
- Я знал, что ты ответишь что-нибудь в этом роде. Любая другая сказала бы банальность. Но не ты.
Нина окончательно смутилась.
- И причём здесь мои глаза? – спросила она.
- В них тоже растворяешься, - ответил Петька серьёзно. Его губы стали медленно приближаться к губам Нины и она не поняла, кто к кому тянется.
- Петька! – раздалось из соседнего двора. – Ты чего это там?
Аня стояла у заборчика со стороны своего дома и возмущённо смотрела на них. 
- Вот, попрощаться зашёл, - сказал Петька, как ни в чём не бывало. – И сразу к тебе.
Он развернулся и, не оглядываясь, пошёл к калитке. И не видел, как из глаз Нины медленно катятся слёзы. Как она присела на ступеньку, обхватив колени руками, и спрятала лицо за рассыпавшимися волосами.


Вечером Петька уехал. И, скорее всего, думать забыл о своей деревенской жизни. Даже на каникулы не приезжал. Мать сама ездила к нему. Родители Нины говорили, что Петька нашёл в городе отца и живёт у него.

  Аня на Петьку очень разозлилась и поклялась, что больше никогда никого не полюбит.
- У нас же с ним всё по-взрослому было! Понимаешь?
- Эх, Анька! Смелая ты.
- Ага. Дура я, а не смелая. Думала, мы навсегда вместе. А он даже не пишет.
Нина вздохнула, погладила подругу по светлым прямым волосам.
- И мне тоже. Друг называется. Да ну его! Зато мы с тобой навсегда, правда?
Аня кивнула и вытерла слёзы.

На самом деле Нина тоже скучала по Петьке, только вида не подавала, старательно пряча глаза, когда Аня возмущалась его предательством. А что она могла сказать? Она вовсе не радовалась тому, что у Ани не получилось с Петькой. И утешить подругу было нечем. Она не рассчитывала на отношения с ним когда-нибудь. Просто вечерами, перед сном, думала о нём. Представляла, что снова слушает Петькин баян. Или, как они возвращаются вместе из школы. Ночью Нине часто снился сон, как она идёт через пустыню, вязнет в песке. Вязнет всё глубже: по колено, по пояс, по грудь. Песок везде и нет спасения. И вдруг чьи-то руки хватают её и вытаскивают на твёрдое место. Нина не видит кто это, но почему-то уверена, что Петька. Она просыпалась и долго лежала с открытыми глазами.

Лето не считалось с чувствами девчонок: нужно было помогать родителям дома, да и в колхозе работать. Первая любовь обеих девушек постепенно завяла, не успев, как следует, прорасти и укорениться. Осенью, в девятый класс, Аня пришла уже совсем взрослая: с модной стрижкой и насмешливым взглядом слегка прищуренных серых глаз. Она была старостой класса, продолжала играть в драмкружке. Отбоя в ухажерах не было, но Аня как будто отыгрывала свой проигрыш с Петькой – кокетничала со всеми мальчишками, но не дружила ни с кем.  А Нина, как и раньше, была поглощена учёбой. Она шла на золотую медаль, но не медаль была целью: Нине  нравилось учиться.
 

Два года пролетели незаметно. Приближались выпускные экзамены.
- Скорей бы окончить чёртову школу и свалить уже из этой дыры!
 Аня зло затянулась и выбросила окурок. Папиросы она таскала у отца. Курить Ане не нравилось, но ей казалось, что так она выглядит эффектнее и привлекательнее. Хотя куда уж больше – за Аней и так бегали все деревенские парни.
Нина отмахнулась от дыма и глубоко вдохнула вечерний запах свежести, тины, крапивы. Девушки  сидели в траве на берегу неторопливой речки, прислонившись друг к другу спинами. Тёплый ветер переплетал отросшие светло-русые волосы Ани с каштановыми Нины. Лениво плескались еле различимые в сумраке волняшки, в кустах полыни зелено блестели светлячки. Вдохновенно переквакивались лягушки.
- Потерпи, подружка, - улыбнувшись, сказала Нина, прихлопывая комара на плече. – Скоро экзамены и будет тебе свобода.
- Ага. Именно. Свобода. Даже не верится, что когда-нибудь я стану независимой. И тогда ноги моей не будет в деревне!
 Аня поднялась, отряхнула юбку. Нина с трудом удержала равновесие и тоже встала.
- А я вернусь. Когда-нибудь выйду замуж и буду привозить к мамке с папкой внуков, - мечтательно щуря карие глаза, сказала она. – Мне тут нравится.

2

Аня и Нина никогда не ссорились: импульсивность и эмоциональность Ани гасила сдержанность и рассудительность Нины. И внешне они были не похожи: Нине казалось, что рядом с высокой, худощавой Аней она выглядит сплющенной, хотя когда смотрелась в зеркало одна, понимала, что нисколько не хуже: фигура женственнее, лицо выразительнее. Натуральной блондинке Ане приходилось подкрашиваться, тогда, как Нина в этом не нуждалась: её лицу и без косметики хватало красок. Аня всегда пользовалась большим успехом у парней: умела себя подать, с ней не заскучаешь. Молчаливая, застенчивая Нина довольствовалась вторыми ролями и в родной деревне, и позже в городе. Нина и не стремилась быть во всём первой, её устраивало то место, которое она занимала. Впрочем, кое в чём Аня уступала – школьные знания давались ей с трудом. После школы Нина с золотой медалью прошла без экзаменов в Куйбышевский архитектурно-строительный институт. Аня просочилась туда же каким-то чудом.

Непохожесть не мешала их дружбе. Девушки жили в одной комнате общежития, вместе сидели в библиотеке и на лекциях, ходили в кино и в турпоходы, до летних каникул гуляли по набережной и нежились на пляже. Аня с Ниной за компанию в филармонии терпеливо слушала классическую музыку, Нина ходила с Аней на эстрадные концерты. Общительная Аня вечерами на прогулках знакомила подругу то с длинноволосыми хиппи, то с раскрашенными и начёсанными панками. Днём в институте эти парни были почти как все – администрация боролась с неформалами изо всех сил. Но вечерами и в выходные каждый самовыражался, как мог. Летом раскалённый на пляж парни приносили магнитофоны, все пили пиво и слушали тяжёлый рок. А вечерами в парке Горького или на набережной собирались небольшой толпой, приносили гитару, сами играли и пели. Аня в любой компании была, как рыба в воде – яркая, модная, весёлая. Нина сидела особнячком, не отвечала на знаки внимания, если кому-то нравилась и Аня перестала брать её с собой на «тусовки», как она это называла. В институте подруги блистали в КВНах – Нина эрудицией, Аня в эстрадных номерах. Иногда ходили в театры. Ане больше нравился драм, Нине – оперный. Иногда трудились на овощебазе – Нине помогали родители, Ане же приходилось зарабатывать самой. В каникулы и по праздникам Нина ездила в деревню. Аня – никогда.

***
Взвизгнули тормоза – автобус остановился. Бородатый дед, потрясая палкой перед  водителем, гнал через шоссе нескольких коз. Водитель, высунувшись из окна, что-то прокричал старику, оба засмеялись. Автобус тронулся. Нина снова закрыла глаза.

***

- Угощайся! Должны быть горячие ещё.
Нина достала из дорожной сумки и поставила на стол большой сверток. Аня развернула полотенце и газеты, сняла крышку с низкой алюминиевой кастрюли. В нос ударил аромат свежеиспечённых блинов.
- Ой! Вкуснота! Совсем как в детстве.
- Ешь на здоровье. Мама специально для тебя передала.
- Чья? – спросила Аня с набитым ртом.
Нина опустила глаза.
- Понятно, - голос Ани дрогнул. - Глупый вопрос.
Нина задвинула пустую сумку под кровать.
- Твои привет тебе передавали. Спрашивали, почему не приезжаешь.
Аня поморщилась.
- Нинка, да мне твоя семья ближе в сто раз! Вспомнить стыдно, как я в детстве специально под вашими окнами ревела, чтобы у вас переночевать. Ничего не хочу слышать о своих!
- Когда это было, Ань! Они сейчас такие жалкие. Прости их, ты же у них одна.
- Ага. Маленькая я тоже у них одна была. Только им водка роднее казалась. О чём они думали, когда я в них нуждалась? Теперь они во мне нуждаются – вспомнили. Только поезд уехал.
- Злая ты, Анька.
- А тебе легко быть доброй, когда тебя любили и заботились. Всё, не будем об этом.
И Аня принялась с жадностью поедать тонкие румяные блины, макая их в густую деревенскую сметану. Нина переодеваясь, рассказывала последние деревенские новости.
- Представляешь, Петькина мать вышла-таки замуж за его отца. Оказалось, он тогда, в юности, не смог вернуться. Что-то там у них в семье нехорошее случилось. А потом думал, что раз она не пишет, значит забыла.
- Вот до чего гордость доводит! – подытожила Аня с набитым ртом. – Гордость и неуверенность в себе.
- Так хорошо же всё закончилось! – возразила Нина. – Он когда встретился с сыном, написал ей. Она приехала, они объяснились и поженились. Здорово же!
- Ну, не знаю. Столько лет потеряли. Целую жизнь, считай.
- Не, не согласна. Лучше поздно, чем никогда!

Такие полушутливые споры были часты, но к ссорам не приводили. Каждая оставалась при своём мнении, не навязывая его подруге. Впрочем, ближе к диплому девушки почти перестали общаться. Нина всё больше сидела за книжками, Аня же бегала на дискотеки и свидания, предпочитая, пока не поздно, «строить отношения».

- Нинка, хватит зубрить! Женщина не должна быть слишком умной. Мужчины таких не любят.
Аня придирчиво рассматривала себя в зеркало, примеривая одно платье за другим. Их было всего два: уже старенькое зелёное мини и почти новое голубое миди, только входившее в моду. В этом платье серые глаза Ани тоже как будто голубели.
- Сессия на носу. Вылететь хочешь? – проговорила Нина, перелистывая страницу учебника.
- Не вылечу. Что я, на тройки не сдам? – беззаботно проронила Аня, откладывая голубое платье.
- Сдашь, конечно! Ты же артистка. Видела я, как ты сопромат сдавала: «Вульф Михайлович, я учила! Я всё знаю, только выразить не могу!» Ты свой трояк получила, а я из-за тебя четвёрку, хотя всё ответила.
Аня остановилась на пёстрой блузке с длинными ушами воротника и брюках-клёш – последний писк моды. На блузку пришлось занять у Нины, брюки сшила сама. Чтобы выглядеть хорошо, Аня закончила курсы кройки и шиться. Теперь она шила и себе и девчонкам-студенткам. Это было легче и приятнее, чем работать в холоде, грязи и вони овощебазы. Правда приходилось ещё и ткани подходящие искать – в магазинах хорошие быстро исчезали «под прилавком» и продавались только «своим». Аня, с её пробивным и предприимчивым характером, была «своей». Продавщицам тоже приходилось шить, причём, не задорого. Зато и ткани брала без наценки. Приходилось «вертеться». Подработка, свидания – времени на учёбу не оставалось. И, как предполагала Нина, желания – тоже.
- Ага. Я-то тут причём? – фыркнула Аня.
- Притом. Когда ты вышла, Вульф проворчал, что девушкам, возможно, сопромат ни к чему. Тебе не поставил неуд, а мне – отлично.
- Да, ладно! Твою зачётку это не испортило, а мне пересдавать не пришлось. Милейший старикан!
- А ничего, что я повышенной стипендии могла лишиться? Она у нас, между прочим, одна на двоих, - заметила Нина.
Нина не пользовалась услугами подруги – за модой не гналась, её устраивало то, что покупала в магазинах. Иногда мать баловала: в деревню, бывало, привозили то, что там спросом не пользовалось, а в городе было дефицитом. Да и вообще, по мнению Нины – шмотки, это мещанство и легкомыслие. Сейчас учиться надо и тогда всё будет, только немного позже.
- Упрекаешь? – взвилась Аня.
- Дура ты, Анька!
- Тогда собирайся на дискотеку.
- Мне одеть нечего.
- Возьми моё зелёное платье. Мне оно коротко, а тебе как раз будёт.

Уговорить Нину удавалось не всегда. Она не любила шумных компаний. Не любила повышенного интереса к себе: терялась, смущалась, краснела. Аня, будучи душой компании, однажды, подвыпив, ради смеха устроила розыгрыш и привлекла к подруге всеобщее внимание. С тех пор Нина и вовсе перестала ходить с Аней на вечеринки и дискотеки. Она много читала, придумывала что-то своё, увлечённо училась. Строчила шпоры, потом отдавала Ане – сама и так знала, что там написано. Аня виртуозно умела их прятать и пользоваться.

- Скучная ты, Нинка! Нет в тебе азарта, куража. В старости вспомнить будет нечего. Ты даже ни с кем толком ещё не встречалась.
- Зато ты так и норовишь создать себе трудности, чтобы потом их преодолевать. Неконструктивно.
- Зато продуктивно. Нинка, собирайся, пошли гулять на набережную. Будет интересная компания. Кое-кто просил тебя привести.
- Ань, не хочу я. Не нравится мне никто.
- Главное, чтобы ты нравилась!
Аня хитро подмигнула.
- Понимаешь, о ком я?
Нина нахмурилась.
- Я же говорю – никто не нравится! – сердито сказала она.
- Да, ладно. Не этот, так другого встретишь. Хорошо, что мы в строительный пошли. Смотри, сколько в институте парней. Будущие инженеры, интеллигенция. А закончим, в проектную контору попадём, в бабский коллектив. Или на стройку, к алкашам-работягам. И что?
- И всё! – смеясь, ответила Нина. – Жизнь кончилась. Отстань, Анька! Всему своё время. Когда-нибудь и я влюблюсь. Сначала надо диплом получить.
-  Что ты вцепилась в этот диплом? Получишь, куда он денется. Удачно выйти замуж и, желательно, до окончания института, вот это я понимаю. Я, например, хорошо знаю, чего хочу.
- Чего же теряешься? С тебя   глаз не сводит. Такой всю жизнь будет на руках носить.
- Ага. Из соседней общаги? Скажешь тоже!
Аня мечтательно возвела красиво накрашенные глаза к потолку, потом перевела на Нину и поделилась новой душевной тайной:
- Мне Коля Воробьёв нравится. Симпатичный. Городской. Одевается модно. Наверняка у родителей куча связей. Вот с таким точно не пропадёшь.
- Ну, не знаю. Учится так себе. Все девчонки на него вешаются. И он, заметь, никого из них невниманием не обижает.
- Ничего, у меня не забалует.

На последнем курсе Аня вышла замуж за Колю Воробьёва.

***

Нина осталась в общаге. Подруги теперь встречались не часто – Ане было некогда за домашними делами, Нина готовилась к диплому. Из редких встреч с подругой Нина поняла, что у Ани в семье не всё гладко. Не то, чтобы Аня жаловалась, но часто в её интонациях проскальзывало разочарование. Она рассказала, что, оказывается, Колины родители – горожане в первом поколении, и квартира у них служебная. Снимать свою молодым Колина мать не разрешает. Он же во всём слушается мать, а не жену. Нина посочувствовала, поддержала. Сказала, что это временные трудности, которые всегда бывают в начале совместной жизни.
- Ты-то откуда знаешь? – огрызнулась Аня. -  Советчица нашлась! Сама разберусь!
И ушла в свою новую семью, в свою квартиру. А Нина вернулась в общагу, к учебникам и другим книжкам.

Институт Нина закончила с красным дипломом. Её не отправили по распределению в другой регион, а взяли в местное проектно-конструкторское бюро инженером-конструктором. Дали комнату в общежитии. Как самого молодого члена коллектива опекали, помогали освоиться. ПКБ занималось реконструкцией сельхозобъектов. Приходилось ездить по всему Союзу, осматривать и обмерять мельницы, комбикормовые заводы и элеваторы. Работа Нине нравилась. Нравилось ездить в разные города и сёла, смотреть, как живут люди в других местах. Теперь и в жизни Нины случались приключения. Как-то раз глубокой осенью в Хасавюрте Нина только устроилась в гостинице и успела обнаружить, что ни воды, ни отопления в номере нет, как в дверь постучали. Время вечернее, знакомых никого.
- Кто там? – спросила Нина.
- Девушка, откройте! Это дежурная по этажу.
Нина открыла.
- С вами хотят поговорить. 
И дежурная исчезла. В номер, не спрашивая разрешения, вошёл чернявый мужчина средних лет и уселся на стул.
Почему Нина не закатила истерику, не выгнала его сразу? Испугалась? Наверное – одна в чужом городе. Кавказцы народ темпераментный. Нагрубишь и прирежет. Характера не хватило? Может быть – Нина не умела ругаться, кричать, идти врукопашную. Она сидела, сжавшись на стуле, и уговаривала «гостя» оставить её в покое. Надо отдать должное, поняв, что «эта русская» не желает с ним «общаться», мужчина ушёл. Нина потом долго тряслась в ледяной постели толи от пережитого ужаса, толи от холода. И думала: почему она такая мямля? Аня на её месте устроила бы грандиозный скандал, ни незваному гостю, ни дежурной мало бы не показалось. Было очень противно за своё малодушие.
Таких историй было немного и на характере Нины эти недоразумения, как она их называла, никак не отразились – она продолжала доверять людям, готова была помочь первому встречному и ездила в командировки тогда, когда другие отказывались.

Сказанные когда-то Аней слова оказались пророческими – коллектив был женский, а немногочисленные мужчины –  женаты. Но жили дружно, дни рождения и праздники отмечали весело: скидывались на общий стол, говорили тосты, танцевали. Помогали друг другу, если случались авралы, навещали, если кто-то заболевал. Шестиэтажное здание ПКБ находилось в старой части Куйбышева, между элеватором и комбикормовым заводом. Чтобы попасть на работу, надо было пройти через узкий мостик над промышленной территорией. И сразу окажешься на пятом этаже старого, ещё дореволюционного, здания. Строительный отдел занимал весь шестой этаж: четыре группы конструкторов в четырёх кабинетах по восемь кульманов и кабинет начальника отдела. В комнате, где сидела Нина, был балкончик, с которого открывался внизу вид на реку Самарку, если посмотреть правее – на стрелку Самарки и Волги. А если смотреть прямо – далеко на озёра и заливные луга. Где-то там, в двух часах автобусной тряски, на зелёной траве, под широким небом, тихо и дремотно жила родная деревня. Мать, отец, братишка. Нина теперь редко ездила к родителям – младший брат привёл жену, уже и внука им подарил. Теперь в родном доме Нина чувствовала себя виноватой: старшая дочь, а ни мужа, ни ребёнка. Мать с отцом деликатно помалкивали, но вопрос «когда» висел над головой Нины, как дамоклов меч.

- Знаешь, Ань, - поделилась она с подругой, - а я на квартиру в очередь встала. Говорят,  лет через пять можно будет получить. Замуж выйду. Ребёночка рожу. И будет мне счастье.
- Ага, жди у моря погоды. Ещё не факт, что дадут. Да, даже если и дадут – целых пять лет жизни. Квартира будет, а мужиков уже тю-тю. Кому нужна 28-летняя старуха? Молодым точно не нужна, а ровесники все уже окольцованы. Разве только из семьи уводить.
- Ну, тебя, Анька! Как ты можешь так говорить? На чужом несчастье…
- Да ладно, ерунда всё это! Какое тебе дело до чужого счастья, когда вопрос о твоём!
- Нет, Ань, так нельзя. Мир так устроен: наши дурные поступки, как бумеранги, возвращаются и бьют по нам же.
- Ага. Мир устроен так, как мы сами его устраиваем! Поэтому, такие, как ты, сидят в… глубокой, тёмной и сырой.
- А такие, как ты?
Аня замешкалась и бодро сказала:
- А такие, как я, всегда побеждают!
- Ну, флаг тебе в руки, подружка. Только я в таком мире, где человек человеку волк, жить не хочу.
- Захочешь, Ниночка, никуда не денешься. Жизнь заставит. Перестанешь улыбаться, выбросишь из головы свои стишки, романтические бредни, и сделаешься такой, как все. Ну, а пока найди хотя бы мужика с квартирой.
Нина пряча улыбку, спросила:
- Где?
Они сидели на скамейке у Аниного подъезда. Нина заехала к подруге, подгадав, когда та выйдет гулять с ребёнком. Она заметила, что Аня нервно качает коляску, хотя ребёнок давно спит. Вопросов задавать не стала. Зачем лезть в душу? Захочет, сама расскажет.
Но Аня Нине своё сокровенное больше не доверяла.

3

Через год в тоже ПКБ пришла и Аня. Её не распределяли – молодая мать, замужняя женщина. Оставили по месту прописки. Вот она и пришла на уже обжитое Ниной место. Они сидели в разных кабинетах. В каждый перерыв Аня приходила покурить к Нине на балкончик, поболтать, посплетничать. Аня легко освоилась в коллективе, с энтузиазмом взялась за общественную работу, тем более что заниматься этим желающих не было. Она стала помощницей профорга. Нина не удивилась: и в школе, и в институте Аня всегда была активисткой. Когда предыдущая профорг ушла на пенсию, Аня заняла её место.

В очередь на квартиру Аня встала, как только устроилась на работу.
- Зачем тебе? – удивилась Нина. – У тебя же всё хорошо.
- Тесновато впятером в двушке, - ответила Аня. – А снимать дорого.
Ещё года через три Аня была уже следующей после Нины – кто-то из очередников уволился, у кого-то изменились обстоятельства.

               
Нина не то, чтобы завидовала подруге, просто хотела, чтобы и у неё всё было, как у людей. Вернее, как в её родном доме. Большая семья, большая квартира, большое счастье. Но, время летело гораздо быстрее, чем шла очередь. Прошло пять лет, потом ещё год и ещё. Страна бурлила, перестраиваясь. Мужчины в отделе мечтали, что кульманы скоро заменят компьютерами, обсуждали реформы, относительно молодого главу государства. Женщины – его жену, первую, не спрятавшуюся в тени мужа. Мужчины ждали перемен: одни с надеждой, другие – с опаской. Женщин больше интересовали появившиеся журналы «Бурда» и как достать ткани, чтобы пошить всю эту красоту. Счастливицы шли к Ане, которая умудрялась из оставшихся лоскутов скомбинировать кое-что и себе. По радио звучали Лещенко, Кобзон, Пугачёва и Ротару, а с магнитофонов гремел западный и русский рок, «Ласковый май» и «Мираж». Появились талоны на водку. Да, страна менялась, но Нину это как будто не касалось. Она ждала главное, а оно всё никак не наступало. Нина уже два года встречалась с разведённым мужчиной, но замуж он не звал. И с карьерой тоже не шло. «С твоими мозгами тебе бы хватку Анны, - сказал ей начальник отдела, - я бы тебя на руководителя группы рекомендовал. Но – характера не хватает. Все на тебе ездить будут». И освободившееся место занял сотрудник, во всём уступавший Нине, кроме одного – мужчина: авторитетнее и жёстче.

Мужчину Нины звали Гена. Они познакомились в самолете, когда возвращались каждый из своей командировки. Гена был старше на восемь лет. Среднего роста, поджарый, внимательный. У него были добрые голубые глаза, тёплые и сильные, совсем как у папы, руки. Нине нравилось в нём всё: внешность, уверенность и уравновешенность, негромкий голос, даже нарождающаяся лысина. Гена не прикрывал её, как многие другие лысеющие мужчины, остатками длинных волос. Просто стригся коротко.

Когда Нина рассказала Ане о Гене, подруга насмешливо спросила:
- Как это ты до свадьбы решилась, перестраховщица?
- Он сказал, что мы поженимся, как только будет крыша над головой, - смущённо ответила Нина. – А так, глупо расписываться, чтобы скитаться по чужим углам. Да ты не думай, он надёжный. Хоть в разводе, а дочку не бросает. Квартиру свою им оставил. Праздники и выходные с ребёнком. И жене не отказывает, если надо что-то по хозяйству.
- А с тобой когда? Если праздники и выходные с дочкой? И жене не отказывает, – многозначительно сказала Аня.
- Вечно ты всё опошлишь! – обиделась Нина.
Но в глубине души понимала, что Анька права – было в их с Геной отношениях что-то не то. Не могла объяснить себе, что, но чувствовала, что так «это» должно быть в её жизни. Под «этим» подразумевалась любовь.

Гена жил с матерью в частном доме в одну комнату, кое-как перегороженную на две клетушки, с крошечной кухней и удобствами во дворе. То, что Гена рядовой инженер на заводе со смешной зарплатой, да ещё и алименты платит, её не смущало – руки-ноги есть, не пропадут. И вообще, меркантильность плохой спутник в любви. Они встречались в гостиницах, в течение года копили деньги, чтобы вместе съездить на море. Мечтали, что когда-нибудь станут неразлучны, будут растить общих детей. Хотя бы одного, потому что больше родить уже не успеют. Как же Нине не терпелось поскорее получить собственную квартиру! Она понимала, что без своего жилья никаких перспектив на семейную жизнь у неё нет. Любовь не окрыляла Нину, а скорее, подстёгивала её нетерпение. Они с Геной почти не говорили на общие темы, не обсуждали фильмы или театральные постановки, не делились впечатлениями о прочитанных книгах. Все разговоры крутились вокруг того, какая будет мебель, что надо бы успеть расписаться и забеременеть, чтобы дали двухкомнатную. Вот только предложения Гена не делал, а без штампа Нина беременеть не решалась. Радовало то, что очередь пусть медленно, но двигалась, приближая к заветной цели. Пусть скоро уже 30. Ещё не всё потеряно, она ещё хороша собой. Нина сохранила длинные каштановые волосы, косметикой не злоупотребляла. И формы имела по возрасту, аппетитные, как говорил Гена. Между ними не кипели страсти, но Нина была уверена, что между мужем и женой так и должно быть, чтобы в семье царил мир и покой. С каждым днём Нина всё больше думала о том, что уже вот-вот, уже совсем скоро начнётся её новая жизнь. Она засыпала в предвкушении, просыпалась с надеждой.

С Аней они виделись теперь только на работе. У каждой была своя личная жизнь и ни одна не была готова делиться ею с подругой. Впрочем, как-то раз во время очередного Аниного перекура Нина задумчиво сказала:
- А я в выходные к своим ездила. Знаешь, Ань кого я там встретила?
- Кого? - затягиваясь, равнодушно спросила Аня.
- Не поверишь! Иволгина. Помнишь?
- Петьку? – удивленно спросила Аня. – Чего он там забыл?
- Оказывается, он в деревню давно вернулся. Говорит, помотался по разным городам, и понял, что лучше родного края ничего нет.
- Ну и дурак! – усмехнулась Аня. – Такие перспективы были! Я слышала, он даже в каком-то ВИА играл. Или пел. Что, от алиментов сбежал? Так ему и надо!   
Нина вздохнула.
- Злая ты, Ань. Нет у него никого.
Аня заинтересованно посмотрела на Нину.
- Про меня спрашивал?
Нина отвернулась и небрежно сказала:
- Про всех спрашивал. Он теперь вместо моей мамы клубом заведует.
Рассказывать про Петьку ей расхотелось.
- А я недавно Спиридонова видела. Помнишь? – проговорила Аня.
- Конечно! Как он?
- На протезе после Афгана. Спивается потихоньку.
У Нины сжалось сердце.
- И ты так спокойно об этом говоришь? – вырвалось у неё.
Аня пожала плечами:
- Мне-то что?
Нине стало страшно. И за Спиридонова, и за всех мальчишек, покалеченных войной. И за родителей тех, кто погиб. А главное – за Аню. Она вдруг заплакала.
- Ты чего? – удивилась Аня. – Он же тебе вроде не нравился.
- Ничего, - сказала Нина, вытирая слёзы, и ушла с балкона.

***

Петька и Нина встретились на деревенском автовокзале. Автобус только остановился. Нина случайно взглянула в окно и сразу узнала Петьку. Он стоял и смотрел на выходящих из автобуса людей, всё такой же высокий и поджарый. Пёстрая рубашка по последней моде, чёрные джинсы. Теперь, в 1987, они уже не были диковинкой даже в деревне. Правда, глаз за тёмными очками не видно. Седая прядь надо лбом. Сердце её дрогнуло, забилось, застучало в ушах. И по телу прошла знакомая, но хорошо подзабытая сладкая истома. С Геной такого никогда не было.
- Привет, Нинет! А я тебя жду, - сказал он в дверях, подхватывая тяжёлую сумку с гостинцами. Несмотря на пустые городские прилавки, Нина умудрялась добыть чего-нибудь для родных. – Твоя мама сказала, ждут они тебя сегодня. Нечасто ты навещаешь стариков. Не ожидал от тебя такого.
- Привет, Петька! – сказала Нина немного севшим голосом. Прокашлялась, и уже увереннее:
- Неожиданно. А что за наезд? Хотя, чего уж там! Хотелось бы чаще, но зачем я здесь? За родителями есть кому присмотреть: брат с женой с ними живут, сам знаешь. Да ещё два малыша бегают. Без меня тесно. А ты какой представительный стал! Седеешь. Даже неудобно как-то называть Петькой. Каким ветром?
- Нет уж, зови, как раньше. А ветер может дуть в любую сторону – меня не сдует. Здесь жить хочу. И работа есть, и дом свой. Дед совсем старый, уход нужен. Здесь тоже, конечно, от общих проблем никуда не денешься. Но, знаешь, что бы там не случилось, здесь я, по-любому, принесу больше пользы.
Нина с полуслова поняла, о чём он: и об общих проблемах, и о пользе обществу. Страна переживала тяжёлые времена, все разговоры так или иначе сводились на политику. Деньги стремительно дешевели, полки магазинов пустели ещё быстрее. Бесконечные очереди. Но что делать, если не знаешь, как это изменить, если от тебя ничего не зависит? Просто чесать языком глупо. Идти протестовать? А толку-то? Нина старалась избегать подобных тем. Вот и сейчас она промолчала. Петька будто почувствовал её настроение.
- Не будем о грустном. Как ты?
- Если с мамкой общаешься, сам всё знаешь, - ответила Нина, отчего-то смущаясь. – Жду квартиру, сразу после замуж выйду.
Петька усмехнулся.
- А без квартиры не выходится?
Нина вспыхнула.
- Почему не выходится? Просто так правильнее. Без своего угла какая семья?
- А я-то думал, с милым и в шалаше рай.
Петька засмеялся, а Нина рассердилась.
- Это безответственная позиция! Ты предлагаешь и детей в шалаше растить?
- Нет, - сказал он. – Я предлагаю тебе руку и сердце. И свой дом для выращивания детей.
Нина опешила. Стояла и смотрела на него, как смотрит ребёнок на деда Мороза.
- Я серьёзно, а ты как всегда, - наконец выдохнула она. – Всё, пришли. Спасибо, что проводил.
И быстро скрылась за забором, заперев зачем-то за собой калитку, чего никогда днём не делала.
- Я тоже серьёзно! – раздалось из-за забора. – Обещай, что подумаешь!
Это уже вечером мать рассказала ей про то, что Петька никогда не был женат, что в деревне его уважают. Что всегда про Нину расспрашивает. И что как-то признался, что никого лучше неё не встретил.
Но у Нины же Гена! И квартира скоро. Рано утром Нина сбежала на автобус, чтобы не встретиться с Петькой. И больше в деревню не ездила.

***

С Аней они теперь больше молчали, чем говорили. Аня покрасилась в платиновый блонд и наносила макияж под Мэрилин Монро. Выглядело очень эффектно. Несмотря на то, что коллеги побаивались Аню из-за острого языка и крутого нрава, она пользовалась авторитетом куда больше, чем незаметная Нина. Профорг умела быть не только жёсткой, но и внимательной, и отзывчивой. С сочувствием выспрашивала, у кого что не так в семье или со здоровьем, убедительно давала советы. А потом на балкончике, выпуская струйки дыма, язвительно обсуждала с Ниной чужие проблемы. Нине было неприятно, она старалась избегать подобных разговоров, меняла тему. Но осадок, что с Аней что-то не так, оставался.

- Анька, ну, чего ты ко всем придираешься? Все у тебя плохие, - попробовала как-то Нина поговорить с подругой. – Неужели так нравится быть стервой?
Аня изменилась в лице.
- Это ты меня сейчас что, учить будешь? Ты-то чем лучше? Живёшь в своём выдуманном мире и ждёшь у моря погоды. Хочешь знать, что я о тебе думаю? Ты – лежачий камень! Ни целей, ни амбиций! Никого не обманет! Замуж только по любви! Да ты даже должность профукала, не поборолась! Святоша, тоже мне!
- Аня!
- Ладно, прости. Не знаю, что на меня нашло. Просто… просто всё не так, как я хотела. Жизнь проходит, а ничего не происходит. Прости, Нинуль, ладно?
 
Нина простила. Но больше серьёзно разговаривать с Аней не решалась. Да и что говорить, если подруга твердит что у неё всё лучше всех, а сама всем не довольна. Расспрашивает, а о себе не рассказывает. Обмолвилась, правда, недавно, что развелась. Но продолжает жить в квартире мужа и явно не бедствует – вон как одета. С её-то связями и подработкой, холодильник, наверняка, ломится от деликатесов. Это у Нины в нём мышь повесилась. Но Нина не унывает, улыбается, а Аня кидается на всех, укусить норовит.

***

- Аня, в чём дело? Это какая-то ошибка? – дрожащими губами спросила Нина.
У неё дрожали не только губы, а и руки, и лицо, дрожали глаза, похожие на два озера, готовые вот-вот выйти из берегов.
Аня отвела взгляд, и решительно ответила:
- Нет никакой ошибки! Я подала документы, профсоюз решил, что мне нужнее.
- Но, как же так? Как ты могла? Ты же знала, что для меня это значит! Как я ждала эту квартиру! В ней же вся моя жизнь!
- Мне нужнее! – упрямо повторила Аня. – Тебе проще, у тебя детей нет. А я разведена. Одна, с ребёнком на руках. Ты сама виновата. Отложила жизнь на когда-нибудь. А жизнь – вот она! Ты сто раз за это время могла и замуж выйти, и родить. И всё бы у тебя было. Потому что даётся тем, кто хоть что-то делает для достижения цели. А не просто хочет.
- Проще? Детей нет? – прошептала Нина. Голос сел. Слёзы хлынули из озёр, затопив лицо. – Это же подло! Понимаешь? Подло! За что ты со мной так? У тебя же всё есть!
- Да что у меня есть? – закричала Аня. – Что ты вообще про меня знаешь?
Нина развернулась и, пошатываясь, вышла из кабинета Ани.
Сослуживцы с удивлением увидели: их непробиваемая Аня рыдает взахлёб, размазывая по белому лицу чёрную тушь и красную помаду. Заметив недоумённые взгляды, Аня снова сорвалась на крик:
- Чего уставились? Интересно, да? Всё, концерт окончен!
И выскочила в коридор, хлопнув дверью так, что на кульманах вздрогнули рейсшины.

Это потом уже всем стало известно, что квартиру очередную получила не Нина, а Аня. Одни утверждали, что профорг подделала документы, ведь они все были в её руках. Поменяла местами себя и подругу. Другие – что этого не может быть, что Аня не такая. Просто у неё обстоятельства.

***

Нина лежала на кровати и сухими глазами смотрела в серый потолок. Все слёзы уже выплакала, осталось справиться с мыслями. Это сложнее. Мысли лезут и лезут, одна противнее другой. «Почему люди такие? С детства меня учили, что человек человеку друг, товарищ и брат. Что любовь побеждает всё, даже смерть. И где всё это? Где любовь, где дружба? Где простая человеческая порядочность? Если этого всего нет, тогда зачем всё остальное? Для чего нужна жизнь, если в ней нет счастья?»

 Сначала Нина не могла поверить в то, что случилось. Если бы это был дурной сон! Но куда деться от реальности? Ордер у Ани. Всё остальное уже неважно. «Неважно? Всё остальное как раз и важно! Как она могла? Если у неё всё плохо, сказала бы. Зачем было врать? Я бы поняла. Я бы уступила. Мы с Геной что-нибудь придумали бы.
Ах, да…Гена».

Гена. Вчера вечером в гостинице Нина ему всё рассказала. Она тряслась лицом и плечами у Гены на груди, а он гладил Нину по голове. Гена велел ей выплакаться и успокоиться. Нина так и заснула, положив голову ему на колени. Утром, проснувшись, сразу всё вспомнила, почувствовала своё опухшее лицо, увидела, что спала в одежде. И что Гены рядом нет. Куда он ушёл? Время, конечно, не раннее, зато выспалась. С тяжёлым вздохом встала, не глядя по сторонам, прошла в ванную. Умылась. Давила тишина. Где же Гена? Обычно он всегда вставал раньше, чем Нина, брился, мыча какой-нибудь мотивчик. Где же он? Войдя в комнату, увидела на столе белое пятно записки. Что-то случилось ещё и у него? Прочитала. Не поняла. Еще раз прочитала. В третий раз не смогла – буквы расплылись. Расплылся листок в руках, расплылась комната. Остался только смысл: «Ниночка, прости. Я всё обдумал. Я понял, что не получится у нас. Ты достойна лучшего. А я тебя не достоин. Я решил вернуться к жене. Я знаю, она простит. И ты прости. Прощай». Что это? Достойна, не достоин. Что вообще происходит?

В дверь постучали. Нина вытерла слёзы и пошла открывать.
- Ваше время кончилось, - сказала горничная, бесцветная женщина без возраста. – Мне надо убраться за вами. «Да, моё время, кончилось, - подумала Нина. – Я ещё живая, а мной уже пришли убраться». Уже на улице обнаружила, что сжимает в руке влажный листок с Гениными буквами. Поморщилась и швырнула в урну. Пришла в общежитие, легла на кровать и уставилась в потолок. Сначала потолок был бело-серый, потом стал серо-белым. Всё это время вокруг что-то происходило, но Нина лежала и не шевелилась. «Моё время кончилось. Моё время кончилось. Моё время убраться. Анька всегда во всём оказывается права. Потому что это её мир. Не мой. Не хочу так жить. Если на свете нет ни дружбы, ни любви, какой же это свет? Нет, не хочу так!»


Нине снилось, как Гена на коленях вымаливает у жены прощения. Лицо у него жалостное, затравленное. Лица жены не видно, она стоит спиной. Но даже со спины видно, что Гену ей не жалко. Вот плёчи жены затряслись, раздался оглушительный хохот. От этого хохота пол под ней треснул и провалился. Женщина, продолжая хохотать, полетела в пропасть. И вдруг оказалось, что это летит Аня. Нина по инерции протянула ей руку и полетела сама. Полёт длился лишь мгновение – она упала и больно ударилась локтем и боком. Открыла глаза и обнаружила себя на полу. В городе бушевала гроза. Сверкнуло, потом громыхнуло. Ветер рванул ветви дерева за окном. Нина села, потирая ушибленную руку. «Как говорит мама – жизнь в раю, что на краю. Чуть оступился и прощай рай, - подумалось ей вдруг. – Одни падают на колени, другие в пропасть. Мне повезло – я всего лишь с кровати».

Она снова легла. Вспомнила, о чём думала, засыпая. «Ну, уж, нет! Не дождётесь. Не может быть, чтобы не было любви. Когда-нибудь я её встречу. А если не судьба, лучше буду одна, чем как Анька. Или как Гена». Её вдруг озарило. «А я ведь не люблю Гену! И никогда не любила. Да чего уж там – просто в старых девах остаться не хотела. Навыдумывала себе чёрте что. Какая же я дура!»
Потом она долго лежала застыв, без мыслей, без чувств. Когда открыла глаза, уже светало. Нина села на кровати. «Это неправда! Моё время не кончилось. Вчера оно лишь остановилось. А теперь пойдёт дальше, – в голове было ясно, как давно уже не было. – Когда и почему я начала жить по Анькиным ценностям? Когда мы поселились вместе? Потому что все вокруг были как она? А я-то разве этого хотела? Город, карьера, квартира, муж – любой, лишь бы был? Чтобы всё, как у всех. Какая глупость! Зачем мне как у всех? Мне не надо как у всех. А что мне надо? Чтобы там, где я, всем было хорошо. А кому рядом со мной не хорошо, пусть уходит. Надо научиться защищать свой мир. А я сдала его, предательница. Да, всё очевидно – это не мой мир. Я – другая. Я просто другая. Моя жизнь, моё время, не должны зависеть от чуждых мне людей. Пусть они живут по своим законам. А я буду жить по своим!»
Нина рывком встала, распахнула окно. Грозы как не бывало. Умытое ночным ливнем дерево тихо шелестело листвой. Нина села за стол, вырвала из тетради чистый лист и начала быстро писать. Потом собралась, поехала на работу и положила перед начальником отдела заявление об увольнении.
- Нина Ивановна, как же так? Нельзя же так сразу! Подумай хорошенько. Будет тебе ещё и квартира. И повышение будет, обещаю.
Они оба прекрасно понимали, что ничего уже не будет. Что 1989год навсегда запомнится выводом войск из Афганистана, но больше ничего хорошего не обещает. Они оба знали, что начальник не выполнит ни одного своего обещания. Как любила говорить Анька – обещать, не значит жениться. Но, даже если бы случилось чудо, и у Нины в руках сейчас оказался заветный ордер, это ничего бы не изменило.   
- Не подпишете, так уйду. Увольняйте по статье. Ни дня здесь больше не останусь!
- Ну, не горячись, Нина. Какая статья? Ты замечательный работник. И человек хороший. Если ты всё так решила, как знаешь. Я неволить не буду.
Он протянул подписанное заявление. Было что-то виноватое в этом немолодом, помятом лице. 
- Держи. Передумаешь, приходи. Обычно назад бегунов не принимаю, а тебя возьму. Потому как – уважаю!
Нина взяла листок и, не попрощавшись, вышла из кабинета. Везде подписали всё и сразу. Сочувствующих взглядов Нина старалась не замечать. «Как бы ни сочувствовали, всё равно чужие. А я – к своим». Ближе к обеду поехала на вокзал, выстояла крикливую очередь и, глядя в окно, два часа тряслась в автобусе. Мимо проносились поля и перелески. Проносились и вместе с ними позади оставались горечь и обида. «Чего я упёрлась в эту квартиру? – думала Нина. – В этот город. Это Анька хотела туда. Подальше от дома. Уехать и раствориться. Растворилась. А я не хочу растворяться. Столько народу и никто никому не нужен. Никто ни на кого не обращает внимания. Поэтому всем всё можно. Поэтому не стыдно ни за что. Ни за измены, ни за предательство. Не перед кем стыдиться. Всё какое-то ненастоящее. И все ненастоящие». 

Вот и родная деревня. Деревянные дома за штакетником, лавочки у калиток, кусты сирени. Тишина не давит, а успокаивает. Успокаивает широкое синее небо. Густая трава по обочинам пыльной дороги зовёт пройтись по ней босиком, как в детстве. Ни машин, ни общественного транспорта. «Господи, хорошо-то как! Интересно, если бы я не уехала тогда в город и не пережила всё это, поняла ли, что моё место только здесь? Ведь я даже в институт поступала для того, чтобы свою деревню отстроить, переселить людей из деревянных развалюшек. А там будто морок какой-то нашёл, утонула в суете».   

Нина, шла, улыбаясь, дышала душистым вкусным воздухом и чувствовала, что её когда-нибудь уже наступило. Прямо здесь и сейчас.