Мими 7. Подробный инжиниринг несусветного счастья

Фурор среди жителей её квартала, да и всего микрорайона поднялся нешуточный. Не столько среди граждан мужеского пола, но женского в особенности. Всех-всех, кто десятилетиями необычную соседку не только знал, но и о всех перипетиях её бурной юности всегда судачил и бывал прекрасно осведомлён о них по причинам близкого соседства – как раз среди этого самого неустойчивого во мнениях контингента пронеслось совершенно жуткое, поистине будоражащее известие. Всё что угодно, вскричал народ, только не это!

Нет-нет, лучше бы она в своё время просто как-нибудь погибла или умерла, может быть даже трагически, под ножом влюблённого бандита или даже целой их группировки. Дней десять бы оживлённо обсуждали сей кошмар, а то и двадцать. Пусть бы, допустим, сама спрыгнула с крыши из-за какой-нибудь любви к какому угодно джентльмену удачи, уголовных наклонностей и образа жизнедеятельности. Пересудов бы хватило на месяц, максимум два.
Или даже уехала бы она насовсем в Америку, то есть, чтобы действительно пропала с концами, чтоб как и не было её здесь на белом свете. Чтобы больше никогда и никому не мозолила глаза своей непостижимой популярностью среди мужского пола, во всём диапазоне от даунов до профессоров. Тут замолчали бы все сразу и навсегда. Но нет, нет и нет! Всё произошло гораздо страшнее и, главное, куда непоправимее.
Постаревшая, как будто и впрямь никому, слава богу, не нужная, но по-прежнему активно молодящаяся Люси внезапно выскочила замуж. Главное за кого, за очень богатого русскоязычного иностранца, вдобавок моложе себя. Где же такие сказочные расклады по жизни выдают?! В каком собесе выписывают столь царские вспомоществования?! Мы тоже хотим!


Кое-какие признаки до такой степени незаурядного события кое-кем из соседей отмечались и ранее, незадолго до факта шокирующего замужества Людмилы. Самые опытные из регулярно омолаживающихся жительниц микрорайона довольно быстро отметили на лице неугомонной соседки сначала следы круговых подтяжек. Потом и реальных пластико-хирургических вмешательств. Люси вновь помолодела, буквально расцвела, словно бы вступила во второй круг молодости, не успевшей далеко отбежать от неё, как она её догнала. Затем в ход у неё пошли вернувшиеся откровенно девичьи и даже гламурные наряды. Люси всегда не просто следила за модой, а преследовала как лично ей задолжавшую. Куда от нестареющей красавицы прятаться, эта мода всё чаще сама не знала. Последние её писки и шорохи сразу же отражались на очередном Люсином прикиде. Мужчины оборачивались и во дворе и на улицах, улыбались, поднимали большой палец вверх и, не скрываясь от жён, непроизвольно, искренне не скрывали радостного изумления от встречи с чудесным образом возрождающейся богиней: «Ух ты, какая!». А женщины, критически обсмотрев непотопляемую профуру Люси с головы до пят, бессильно шипели: «Вот сучка! Да когда же ты угомонишься и перестанешь нам душу мотать?!».

Особенно тоскливым громом весть о феноменальном замужестве легендарной врачихи, на которой в её личном плане все было поставили крест, прозвучала для стареньких девственниц, всё ещё шарахающихся от любого мужского взгляда, даже мимо рикошетом пролетающего. Они лишь ошалело вытягивали свои бескровные губки в ничего не понимающих гримасах отвращения, пополам с застарелой непроизвольной завистью. С одной стороны: мол, как не стыдно, в такие-то годы?! С другой – оказывается, никогда ничего не потеряно, смотря как к этому стоило в своё время подходить. Получается, и так было можно! «Не только можно, но и нужно!» - гордо отвечал всем пренебрежительный Люсин взгляд.


Сначала новобрачный подарил жене «Ниссан Мурано», потом «Мерседес» А-класса. Затем, через полгода, Люси пересела на «Порше», притом видно было, что максимум годовалый. Бывшая красавица-простушка на старости лет в одночасье обернулась владелицей в первую очередь двухэтажного особняка на берегу моря, в Золотых песках, в восемнадцати километрах от Варны. Необычность происходящих стремительных метаморфоз усугублялась и вовсе добивающей новостью: оказывается, скромной дочери профессора эволюционной морфологии и генетики стал принадлежать ещё и двухэтажный особняк с гектаром земли неподалеку от береговой линии в соседней Турции, рядом с Трабзоном. Никогда и ничем не злоупотреблявший профессор, Люсин папа, от неожиданности грубо заматерился и чуть не запил. Однако вскоре решил подвергнуть нового зятя тщательному морфогенетическому анализу на предмет выявления каких-то скрытых, неизвестных русскому человеку мутационных возможностей. Но зять с тестем всегда лишь здоровался, часто на разных языках, тем самым пытался сразу дистанцироваться от отца жены как можно дальше, долго не вынося его чересчур пристального морфогенетического взгляда, который всё видел, всё понимал, а сказать стеснялся.

Обе крутых заграничных недвижимости её избранник, покорённый непрерывно возрождаемой люсиной красотой, этот самый зять сразу записал на имя обожаемой жены, отчего в обморок грохнулись уже и Люсины мама с бабушкой, а дочка Ритка завистливо принялась вопить: «И я себе такого же мужа хочу!». Золотая рыбка в облике нового маминого супруга тут же взяла сокровенное пожелание падчерицы на стратегический карандаш. После чего немедленно закипела работа и по этому направлению продолжающего ветвиться несусветного счастья молодожёнов.

Маргарита хоть и успешно закончила медицинский универ, но поначалу тоже считалась в обществе не ахти какая специалистка. После интернатуры занималась лишь лазерным выжиганием папиллом и бородавок в первой городской хозрасчётной поликлинике, да ходила по частным вызовам к взыскательным старушкам на дом. Хорошо ставила капельницы, бывало, даже подключичку. Да и на личном фронте обстояло всё так же - ни шатко ни валко. До громового финального замужества матери и над Ритой, естественно, словно рок мерцал всё тот же фамильный «венец безбрачия». Всё та же безнадёга загрызала точку ру. Однако грянувшие затем «подвиги матерей крылья дочерей» лихо сорвали и его. А безнадёгу отогнала прочь, как непривитую собаку.

После материного, хотя и позднего, но воистину потрясающего блицкрига, Маргариту через какое-то время взяли врачом-ординатором в престижную клинику профессора Чудновского. Одновременно она практически сразу же обзавелась приятнейшей наружности и видимо вполне толковым бойфрендом, клиническим ординатором оттуда же. Судя по его настораживающей обходительности и предупредительности, этот молодой человек видимо также не являлся отечественного разлива и закупорки. Тем более не вёл своего происхождения из выжженных ущелий с гюрзами по каменистым склонам и певучими карабахскими ишаками во дворах глинобитных строений где-то там под тенистыми смоковницами. Даже не танцевал лезгинку по кабакам с пьяными шлюхами. Оказывается, и такое по жизни бывает.


Через год жители микрорайона с ужасом запеленговали парочку туристов, небрежно но вальяжно прогуливающихся по соседнему бульвару: Люсину Ритку и какого-то блондинистого джентльмена, исключительно предупредительного, вежливого, очень красивого, чрезвычайно культурного и потому весьма застенчивого мерзавца, также держащегося на расстоянии от любопытствующих взглядов любых соседей, тем более каких-либо расспросов с их стороны.

Так прозвучал второй, теперь контрольный выстрел в голову всему микрорайону. Агонический ступор хватил всю женскую половину его населения. Будто стон раздался над встопорщенной русской землёю: такого же в природе не бывает! Почто боженька опять попустил настолько обидную неравномерность в распределении своей милости, твою же мать неисповедимой?! При всём стрясшемся форменном безобразии тот факт, что новый избранник Людмилы в израильской клинике ещё и нормально отремонтировал Люсиной маме, а Ритиной бабушке тазобедренный сустав, после чего та стала ходить совсем как в молодости, нисколько не припадая на ногу – теперь совсем никак не воспринималось. Очутилось за пределами восприятия, потому что получился, конечно, явный перебор. Зашкалило. Случившееся полностью выпадало за пределы обычно существующего мира, как есть воспринимаемого житейским рассудком. Оно казалось целиком за гранью реального смысла и порядка вещей и обстоятельств, чем-то вроде наваждения. Или искушением - вторым после гордыни смертным грехом. То есть, простой, чёрной завистью, в сто оттенков серо-буро-малинового, что нисколько не меняло подлинной сути вконец измучившего всех событийного ряда.


Из своей некогда крутой больнички Люси уволилась почти сразу. Перестала самоотверженно спасать сивых блаженных калек, всё равно всех не спасёшь, а на «спасибе», как оказалось, долго не протянешь. К тому же, чем больше кого спасаешь, тем больше желающих спастись отовсюду прибывает. Закон Ома, когда не все дома. А тогда есть ли смысл продолжать всю эту гуманитарку, до какого упора?! Не лучше ли поставить преграду в самом истоке столь неистовой прорвы безнадёжных дел?! Чтоб и не начинались вовсе. Или хотя бы в середине всех этих заведомо нескончаемых усилий, не имеющих никакого принципиального завершения?!

Бывшие коллеги вскоре потеряли её из виду. Она перестала переговариваться по скайпу даже с бывшими близкими  подругами, Инной, Алиной и Яной, вместе с Люсей выстоявшими наиболее страшный, первый натиск пандемии коронавируса в заблокированном спецназом терапевтическом корпусе. Так Людмила порвала со своим прежним жалким существованием, которому и до этого знала цену, но которым раньше всё-таки гордилась и несла бремя врачевания по-гиппократовски высоко, с гордо поднятой головой. Сейчас она его попросту отбросила и забыла, что такое по жизни бывало. Нашла и оправдание этому. Мол, потому что там, в прошлом, её якобы никогда не ценили и никто доброго слова в сущности так и не сказал. Только сверкали завидущими глазками и ставили подножки.

Её старенький папа по инерции продолжал репетировать абитуриентов в медицинский. Однако теперь без прежнего надрывного фанатизма, обусловленного конечно же хронической нехваткой денежных средств. А тут та нехватка как-то внезапно закончилась. Вместе с Зоей, мамой Люси он спустился с неуютных, продуваемых блочных этажей. Стал жить в крепком и просторном загородном доме, куда по праздникам и на Новый год наведывались только теперь окончательно вошедшая в разум красавица дочка с до сих пор пугающе услужливым и подозрительно нежадным зятем.


Бывшая Люсико-джан как-либо работать бросила совсем. Поочерёдно сиживала во всяких шезлонгах возле моря. То на болгарских золотых песках, то на турецких серебряных. Придраться в её поистине баснословном счастье было абсолютно не к чему, что народ опять немного пугало, но потом быстро забывалось, словно кошмарный сон, о котором нельзя слишком долго помнить, иначе и помереть можно.

Понятно, что её феноменальному под занавес жизненному рывку никто на родине не радовался, но со временем и особо не обсуждал, ограничиваясь завидущими эпитетами, вроде смачного шипения из-за угла: «Люська – золотая писька!». Лишь поначалу ошеломляющее чужое счастье казалось диким и нестерпимым, но потом и оно немного притерпелось, а потом рассосалось. И не к такому горю люди привыкают. Дольше всех помнили и судачили об этом бабушки на скамейках возле подъездов и даже их собственные проснувшиеся дедушки. Только теперь все с удивлением узнали, что их возмутительная соседка была, оказывается, ещё и высококлассным терапевтом, и зря её в подъезде погоняли разными нехорошими словами.

Общая тональность, рефрен новых бабулькиных высказываний также не отличался оригинальностью – мол, бывает, и оголтелые красавицы удачливо выходят замуж, конечно, крайне редко, зато как видно убийственно метко. В данном отдельно взятом случае бабуси сочли, что всё такое произошло с Люсей лишь после того, как её перестала мучить и колбасить собственная неземная красота. Едва начала по-настоящему стареть и дурнеть, как тут же стала человеком. Сразу после того, как перестала выгадывать себе цену и стараться не прогадать в каждом отдельно подворачивающемся случае. Но тут каждая бабка судила по себе. Это уж как водится.


Но как – как всё это в деталях могло произойти?! В чём конкретный технологический секрет столь феноменального счастья?! По мановению какой такой волшебной палочки столь чудесно всё вокруг Люси Пироговой преобразилось?! Почему в её редчайшем случае вдруг безукоризненно сработал обычно бесполезный сайт брачных знакомств за рубежом?! Никогда особо не действовал, а тут вдруг взял и выдал результат, да ещё какой!

Стечение каких таких обстоятельств, срабатывание какого такого жизненного правила или алгоритма произвело на округу эффект разорвавшейся бомбы?! Как и когда бывшая Люсико-джан на это решилась и фактически взяла последним мозговым штурмом почти ускользнувшее женское счастье?! Женщины посообразительнее и хорошо знающие Людмилу Пирогову подходили к обдумыванию случившегося с нею куда более рассудительно, нежели престарелые наседки с дворовых лавочек. Те даже нормально завидовать были не в состоянии, а проституткой потом обзывали дворника Петровича. И то - лишь за его аналогично нелицеприятные высказывания в их адрес. Сдачу давали.

На самом деле действительно высококвалифицированный врач Люси Пирогова, выходя на собственную финишную прямую, взяла вечную проблему бытия на абордаж, приступом, действительно настоящим мозговым штурмом, как некогда героически справлялась с вирусом ковида. Она впервые, раз и на всю оставшуюся жизнь, подошла к процессу охмурения противоположного пола исключительно как к запущенному клиническому случаю из своей практики. Просто ей позарез требовалось вывести конкретный запущенный случай на ремиссию, а затем и в полное выздоровление. Пригодился и страшный опыт с главарём бандитов, не единожды легко бравшим её штурмом, и заумные философствования двуличной профессиональной свахи Натальи, всегда осторожно заходящей на сытную тему с разных боков, авось откуда-то да прокатит. Люси скрупулёзно проанализировала опыт всех тех немилосердных манипуляций, что проделывали с ней главные паразиты её жизни. Сначала отпетый уголовник Гайка Хачикович, а потом и обомшелая человеческая змеюка, сводня и пьяница Наталья со своим гадёнышем Рудиком, стихийным погубителем неопытных девичьих жизней, наверняка будущим бандитом.

Когда сошли на нет не только мороки и наваждения, но и мало-мальски обоснованные возможности ей реально обустроить свою жизнь хотя бы вполовину того, как по юности мечталось,
когда наступил поворотный кризис её серебряного возраста, то есть и вправду далеко за пятьдесят, Люси вдруг взяла, да и тщательно продумала и взвесила следующее обстоятельство своей жизни. Примерно в таком внутреннем побуждающем монологе:
«Если уж я такая умная и рассудительная, а в прошлом ещё и, как говорили, безумно красивая, так неужели же я при таком достигнутом бэкграунде, в своём уникальном всеоружии, на вершине потрясающего жизненного опыта не решу сущий пустяк, плёвую задачку конкретного жизненно-бытового обустройства лично меня любимой?! Вполне же достаточно начать рассматривать столь примитивную проблему в ряду тех, с которыми привыкла справляться за многие годы наработанной безупречной врачебной практики. Особенно эпидемических атак, а потом и настоящей смертельной пандемии. Когда я настолько эффективно для чужих людей научилась решать любые их клинические проблемы оптом и в розницу. И всегда с неизменным успехом. Не может быть, чтобы и на этот раз задуманное излечение самой себя мне не удастся! Чего тогда стоил бы мой диплом и вся моя безупречная квалификация?!

Стану исследовать и разбирать саму себя исключительно в качестве собственной пациентки, отстраненно, как бы со стороны я это проделывала. Начну чинить себя именно как поломанную куклу человека. Хоть за уши, но вытащу себя из трясины, в которую меня затягивает старость, смерть и все как один плохие мужики из прошлой жизни. Этот страшный опыт я и возьму, как по репарациям с побеждённого врага. А потом выверну наизнанку. Всю наработанную методологию борьбы с ними использую на полную катушку! И впервые на благо только себе одной». То что делаешь ты сама себе, никто и никогда тебе не сделает!


Так вот Люси и принялась за совершенно плёвое дело решительного, кардинального слома и переустройства с самого начала неправильно пошедшей собственной жизни. Использовала весь предыдущий профессиональный опыт для интубирования очередной почти безнадёжной пациентки, каковой стала рассматривать саму себя, к тому времени почти никем не любимую. Первого же кандидата на её руку и сердце, случайно откликнувшегося на объявление в международном сайте брачных знакомств она сразу взяла в полный оборот. Скрытно и массированно атаковала в симбиотическом всеоружии методов врача высшей квалификации в миксе с неотразимыми лайфхаками уголовника Гайки и сводни Натальи. Достаточно было подетально представить как именно они бы набросились за заграничного карасика и что бы сделали с ним, точнее разделали.
Сказано-сделано, технология была отработана с чёткими поправками на новейший жизненный опыт. Наивный заграничный жених сходу заглотнул её наживку, она подсекла, как это делали Гайка и Наталья, и он сразу же пропал наповал, потому что с этого самого момента спастись не смог бы ни при каких обстоятельствах. Только воздух хватал ртом, трепыхаясь на её ослепительной палубе.

В точности как с неё самой некогда отщипывал наиболее лакомые кусочки завораживающе мрачный демон Гайка Хачикович, давший ей первую путёвку в страшную человеческую жизнь, так в точности и она сама теперь обрабатывала свою животрепещущую жертву. Подобно всё тому же отпетому бандюгану, некогда впивающемуся в неё саму, словно грязный клещ под атласную кожу, беззастенчиво присваивавшему её нежную ангельскую сущность – точно так и Люси на пороге старости во всеоружии почти прожитой жизни принялась глубоко запускать безжалостные коготки психической зависимости в последнего своего суженого-непростуженного. Жалеть тут было некого и не для чего.

Именно по этим лекалам, в зеркальном извороте судьбы, опытный и талантливый врач Пирогова принялась обрабатывать всё-таки попавшегося в её сеть действительно вкусного и упитанного рака-везунчика. По хорошо апробированной методе она запустила в реализацию движущийся симбиоз основных человеческих антиномий, довела до конца начавшийся процесс функционального слияния мужчины и женщины в единый самодвижущийся андрогин.

Так роскошная жемчужница Актиния всеми своими неумолимо-стрекательными клетками всё же заловила и немедленно принялась прочно осёдлывать идеально подходящего для неё рака-отшельника, опрометчиво подползшего к ней слишком близко. Оседлав наконец главнейшую движущуюся платформу жизни, Люси продолжала уверенно двигаться дорожкой, дотоле проторенной главными упырями её жизни, отлично ею проанализированной и теперь наконец-таки в полной мере используемой. Люси оказалась прекрасной ученицей во всём.

Она была преисполнена абсолютной решимости двигаться дальше и дальше, без остановки и до самого конца, невзирая ни на что. Была готова за любой успех на этом пути платить какую угодно цену, уяснив главное – побеждает только тот, кто идёт до конца. Даже если при этом потеряет профессию, зато получит главное – реализацию своего истинного призвания на Земле – быть счастливой. А остальных людей лечить в принципе на фоне всего этого уже не имеет смысла. Всё равно никого на самом деле излечить нельзя. Кроме самого себя. Не зря же первая заповедь Гиппократа любому врачу так и звучит: «Исцелися сам!». А всё остальное потом. Если ещё захочется. Но лучше не надо. Следует во времени пождать, богу есть что подать.

Достигшая своей профессиональной вышки врач Пирогова холодно и почти цинично использовала и куда более простые и потому эффективные жизненные приёмы или даже отмычки. В частности - главную технологическую наработку от супер-пиявки Натальи, впрочем, и бандита Гайки тоже – жертва непременно должна млеть и счастливо мычать только от того, что ты ею закусываешь, что именно ты, а не она получает от этого единственное удовольствие.


Существовали направления и второстепенных наступательных операций, довершающих полный разгром и подчинение противоположного пола, обеспечивающих окончательное слияние парочки в целостный супружеский андрогин. Как врач действительно высшей категории Люси хорошо понимала, что в таком деле не обойтись без базовых запахов общения, напрямую действующих на лобные доли мозга мужчины. Как воздух необходимы особые, с нужными феромонами духи и туалетная вода. Мозг мужчины, как любого хищника или охотника полностью завязан прежде всего на такие запахи. Чаще всего по жизни руководствуется только ими. С помощью такого ладана души женщина внедряется в святая святых человеческого мозга, в лобные доли неокортекса, зоны высшей умственной и духовной активности, после чего начинает полностью управлять всем поведением осёдлываемого рака-отшельника, каким бы высоколобым он до того себя ни позиционировал. Но и запах запаху рознь! Пирогова очень хорошо знала, что иногда всё решает особый запах из подмышек. Вот где настоящие феромоны водятся в изобилии! Наполеон, лучше многих мужчин разбирающийся в женщинах, после битв возвращаясь в императорский замок Фонтенбло под Парижем, обязательно сообщал своей Жозефине главное: «Еду домой. Не мойся!». Может быть для того и сражения выигрывал, чтобы она периодически не мылась.


Столь очаровательные примочки дамочке требуются не только для создания миксов неповторимых запахов, легко вскрывающих любое мужское сердце. Нужны и другие столь же милые подробности её интимного устройства, тембра голоса, оттенков поведения, которые неизбежно придадут женщине действительно неповторимый, сверхузнаваемый облик. А это основной приоритет в существовании мужчин и всего непрерывно сотворяемого ими материального и духовного мира. Потому что от женщины всё на свете, какова она, таковы и муж и дети. Поэтому только ради неё с детьми это всё вокруг мужчиной и пересозидается всякий раз.


Люси решительно и бесповоротно сделала себя жизненно необходимой, как глоток воздуха, с первых же секунд судьбоносного знакомства с приглянувшимся ей невзрачным, но богатеньким заграничным рохлей, наперёд зачарованным настоящей, поистине мистической красотой русской женщины. Надо было только никогда не давать ему остыть. Даже на полградуса. Помимо всех прочих уловок, в главной операции её жизни врачу Пироговой всенепременно требовались и возгласы особого рода, только и только ей присущие опознавательные хмыканья, приколы, интимные мурлыканья, потирания ладошками и пальцами эрогенных зон разного рода и локации. Всё-всё это, создавая внутренний космос любви, интериоризировалось во внутренний план мужчины, исподволь становясь действительной сутью его мотивационной сферы.

В завершение всего бывшая кабацкая гулёна Люсико-джан в полном объёме применила для полного присвоения последнего суженого-простуженного весь скопленный тактический арсенал от бандитов, лучших людских гуртоправов, всю дремучую методологию природной сводни Натальи по превращению объекта своего воздействия в своего ревностного и страстного поклонника, настоящего кукляка свифти. Оставалось только намазать его на батон и медленно, растягивая удовольствие, съесть. Отныне скажешь ему «Стоять!» - останется как истукан неподвижным. Скажешь «Иди!» - пойдёт. «Прыгай!», «Ползи!», «Вешайся!» - всё-всё исполнит твой безропотный рак-отшельник. И куда надо отвезёт и чем хочешь накормит и что пожелаешь доставит. И верёвку себе сам и намылит. Голубая мечта любой женщины! Она его слепила из того что было, а потом и полюбила.

Вот только на высококачественную пластику и действительно хороших хирургов стало уходить много денег. Со временем всё больше и больше. Но ничего не поделаешь. За всё надо платить, а за самое главное в жизни – самые значительные деньги. Каждые два-три года операция на лице и шее. Через год – подтяжки. Однако женщина должна, просто обязана оставаться всё той же юной обольстительницей и в свои всегдашние «под шестьдесят». Капитальных вложений требует любое дело. Без них куклы свифти, то есть, подавляющее большинство безропотно ведомых людей, необработанными зачахнут сразу. Или втянутся обратно, в прежние оболочки никому не нужных, унылых смурфиков. Или бросятся наутёк в неизвестных направлениях.


Главная и основная по жизни любовь – всегда последняя! Другой не бывает. Едва между Люси Пироговой и её последним светом в окошке, настоящим по жизни избранником установился полностью гармоничный симбиоз, словно между классическим коралловым полипом актинией и неутомимым раком-отшельником, подписавшимся всю жизнь возить насмерть прилипшую красотку на своём горбу, - она и грянула. Их биотическая связь оказалась поистине неразрывной. Друг без друга даже дышать становилось затруднительно. И жить невозможно. Иногда она говорила своему безотказному раку-отшельнику: «Стой!» - он останавливался. Потом командовала: «Ползи!» - он и полз дальше, куда две странницы вечных, обе хищницы, любимая хозяйка и господа удача покажут. Затем строго по команде останавливался и начинал щёлкать клешнями, отгоняя надоедливых конкурентов и врагов. А сверху по ним пуляла свои стрекательными дротиками всегда прекрасная актиния, щупальцами затаскивала их в себя, переваривала, а остатки своей трапезы сбрасывала вниз к безотказному другу. «На! Это тебе, милый! Заслужил!». Вот это и есть настоящая любовь!


Она говорила, мол, надо Ритке подогнать стоящего жениха, он и подгонял, не простого, а какого сказали. Сетовала, что её мама стала плохо себя чувствовать – сходу определял тёщу в лучшую израильскую или германскую клинику. В нормальном симбиозе у андрогинов только так, по-другому не бывает. Лишь в таком случае девочки находят своё истинное счастье. А потом ещё и намазывают его на батон и медленно, смакуя каждый миг, поедают. По-другому – никак.

Люси свою выстраданную любовь только так и называла, как в тихой лагуне счастливого детства: «Мими! Мими!». Хотя настоящий «Мими», в миру добрый мститель Гоша, как обычно, лишь охранял её счастье, слегка отсвечивая неподалеку. Иногда делал это и сверху для лучшего обзора всех возможных опасностей. Он по-прежнему откликался на своё первое, детское имя и как всегда, подобно Щелкунчику, беззаветно любил свою хозяйку. Но никто кроме Люси его больше не видел.

По-немецки упорядоченная и расчётливая Люси такую свою жизнь распределила минимум лет на двадцать пять вперёд, куда-нибудь туда, за девяносто. Не меньше. А там и рак-отшельник свистнет, хотя и моложе он её, но таки неизбежно состарится, поскольку всё же не плюшевый, ползать и щёлкать много приходится. Но даже и не подумает сбежать, хотя бы потому что ползком от настоящей хозяйки далеко не убежишь. Да, наверное, и не захочется по той же самой причине. Слаще не бывает такого рабства! Однако по-настоящему такие дела лишь молодыми делаются, когда мозги зелёные и потому доподлинно ещё не известно, что все бабы одинаковые и сбегать от них нет смысла никакого. А когда те раки прозреют, да поумнеют, что-либо новое предпринимать обычно становится поздно и куда более бессмысленно. Да и бежать уж точно некуда.

Лишь это регулярно выпадающее обстоятельство кругового тупика пока что спасает до сих пор на редкость везучий род людской. Всё везёт себе и везёт, но кого именно и куда, до сих пор не понимает.
Тем не менее и при столь отчаянном экзистенциальном цугцванге он, пользуясь всё списывающей безнадёгой и за неимением других альтернатив развития, всё равно берёт себе и продолжается. Обнаруживая смысл и в самом ничтожном, что остаётся ему при таком положении его дел. До того дошло, что даже бездумно прокатиться на тропические острова или в иное подобие престижного рая любому человечку теперь всегда бывает предостаточно, поскольку является до упора статусно. Хотя бы забить внешними впечатлениями зияющую внутреннюю пустоту – что может быть слаще?! Ах, он этого достоин!