Десятая глава. Сборы

«Ангел за плечами»
Глава десятая. «Сборы».      

            Поезд, с равномерным постукиванием, покачиваясь бежал с нами в город Бузулук, Оренбургской области, для того, что бы мы прошли последнюю военную учёбу в полевых условиях, показали, чему мы научились на полевых стрельбах и испытали себя на последних экзаменах. 

Дальше всё по военному распорядку. Стрижка, баня, смена гражданки на военную форму, портянки сапоги. Ну вот мы и курсанты.

               Палаточный городок располагался на территории действующей войсковой части. В каждую палатку, определили, в полтора раза больше курсантов, чем, нормируемое число на которое они рассчитаны.  Офицеры нам уточнили - чтобы нам теплее спать было (всё лето было больше 30 градусов). На самом деле, просто на всех не хватило палаток. Первые два дня почти ничего не ели и почти не спали. Еда после домашней не шла. Спать было не возможно. Если все ложились на спину, то места не хватало. Приходилось всем спать на одном боку. Если кто-то переворачивался, то начиналась цепная реакция и переворачивались все в палатке. Хорошо то, что тогда мы не знали про однополую любовь. 


              Начались армейские будни. Неделю определили, как курсы молодого бойца, потом присяга. Поделили нашу воинскую единицу в триста человек как в армии. Отделения и взвода. Командирами поставили тех, кто служил до института. Командиром моего отделения поставили парня с другого факультета. Я к сожалению с годами забыл его имя (вроде бы Андрей?), но помню его, как прекрасного человека. Командиром нашего взвода поставили Колю из моей группы, того самого, который ещё неделю назад, жил у меня и делал диплом.


            Всю первую неделю нас учили строевой подготовке, для принятия присяги. Мы должны были пройти несколько кругов на плацу. Каждый должен был индивидуально выйти из строя, подойти к начальнику сборов, группе офицеров и перед строем зачитать текст Присяги своей Родине. Вот, что бы мы не опозорились, нас и тренировали.  Ходили, маршировали, тренировали подход – отход к начальнику и другие элементы строевой подготовки. Коля, хоть и служил, но не умел маршировать совсем. Не знаю, отдавал он себе в этом отчёт или считал, что выглядит как Александр Македонский, но со стороны это был небольшого роста, кривоногий, не попадающий в темп и правильность выполнения элементов, крестьянин. На плацу, перед строем вытянувшихся гардемаринов он смотрелся потешно, но нам же не на парадах гарцевать. Вот мы часами и топтались строем, честно отрабатывали свой хлеб. И всё было бы хорошо, как и у других курсантов наших сборов, но в один из дней…
 

        Нам предоставили время маршировать на плацу воинской части, на территории которой размещался наш палаточный лагерь. Была несносная жара. Мы уже порядком вымотались, несколько человек, не умевших наматывать портянки сбили ноги в кровь и их освободили от ношения сапог и строевой подготовки. Маршировали по плацу в мокрых от пота гимнастёрках и пилотках. Вид у нас был жалкий, тем более, что Коля, как командир, выглядел не уместно. Стоял рядом со строем, не маршировал, потому, что не умел, да и считал, что командир должен командовать, а не стаптывать сапоги. На нашу беду мимо шёл генерал. Настоящий, в галифе с лампасами. Мы его не видели в тени деревьев, а он за нами видимо некоторое время наблюдал. Он свернул с аллеи на плац и приказал нам остановиться.



             Говорил он громко, командным голосом. Что то про нашу внешность. Описал с незамысловатым армейским юмором на кого мы похожи, добавил, что то про наше умение маршировать, опять всё время сравнивая с кем то из животного мира и ещё что-то про нас - минут на пять. В общем-то обычная речь военного перед военными ниже по рангу. Мне показалось, что он был «подшофе», но не берусь утверждать. Потом он приказал нам маршировать до темна, пока не научимся чеканить шаг. Приказал Коле выйти и показать своим подчинённым как надо выполнять элементы строй подготовки. Генерал командовал, а Коля выполнял. Как кривоногий Коля выписывал строевые коленца, путая право и лево смотреть было смешно с все вместе с генералом дружно смеялись. После Колиного позора генерал совсем "разошёлся". Кричал, брызгал слюной. Меня вся эта ситуация вывела из себя. Со мной так бывает, став релейщиком, нашёл потом профессиональную фразу, подходящую к таким случаям - "во мне щёлкнуло моё внутреннее реле".

      После очередной фразы о том, что мы маршируем «как коровы на льду», я из строя сказал, что генерал не прав и мы умеем маршировать. Сказал не громко, но что бы он расслышал. В абсолютной тишине генерал приказал выйти «умнику» из строя. Строевым шагом вышел из строя. Приказ подойти к нему. Чеканя шаг, не как обычно должны чеканить солдаты, а как нас учили, когда мы стояли в почётном карауле, чётко подошёл к нему и, не дожидаясь его вопросов, представился. По лицу генерала было видно, как он перебирает несколько вариантов как поступить с выскочкой. По моему, он даже обрадовался. В ежедневной рутине, вдруг приехал Цирк. Но выбрал он самый простой вариант. Генерал решил показать строю какой я неумеха и, опозорив меня как Колю, опять же подтвердить свою правоту. И начал меня гонять.

      На пра-во, на ле-во, кру-гом, вперёд, «назад за лиловыми кроликами»... Как я злился на сержантов, занимавшихся с нами в десятом классе маршировкой! И как на плацу перед генералом, был благодарен им за их упорство, с которым они гоняли нас!
      Чётко, без ошибок, выделывал строевые коленца перед генералом, поднимая ногу не по уставу, а выше, так как ходят только в почётном карауле, в общем то пошёл ва-банк, но вынудил меня сам генерал, своей, не к месту выпяченной, грубостью по отношению к нам. Не смотря на огромное волнение я продержался. Вдруг генерал обмяк, наверное просто побыв на плацу эти четверть часа «спёкся» от жары, ведь хорошо критиковать стоя в прохладном тенёчке. Поняв, что ко мне он не подкопается, генерал в заключение сказал, что учить маршировать взвод надо поставить меня и пошёл в тень аллеи, видно вспомнив про свои дела. Я вернулся в строй. «Буря» миновала и все тут же забыли этот случай.


      Все, кроме взводного Коли. С этого дня в Коле проснулся солдафон, который может пользоваться своим вышестоящим положением. Он начал превращать мои армейские будни в ад. По любому поводу, он давал мне наряды. Я убирал, подметал, зачищал, относил, приносил… В прямом смысле это делал один я, другим наряды он не давал. Что там в голове у Коли заклинило, какие мысли вызвал мой микро конфликт с генералом мне с моим мировоззрением не понятно, а он мне объяснял не словами, а нарядами.


        Приняли присягу. Служба шла своим чередом. Вечерами одолевали мысли о родителях. Философски разбирал свои отношения с девушками. Есть в столовой стали всё подряд. Спали в палатке теперь без претензий про недостаток места. В общем втянулись в армейский быт. Как у всех в армейских буднях были и не заурядные моменты. Опишу лишь несколько из них.

        Лето было жарким, не было ни одного дождя. В один из дней были полевые занятия по теме «ориентирование на местности». Преподаватель поделил нас на четвёрки и дал каждой задание. В задании был маршрут группы. Несколько километров в одном направлении, потом в другом и так далее. Всего по расстоянию выходило, что надо пройти одиннадцать километров. Преподаватель сказал, что в конце пути каждую группу будет ждать офицер и потом вместе с ним группа должна прийти на это место, откуда мы сейчас стартуем. Встреча через четыре часа. Тут же, ориентируясь по компасу, все группы бросились в кукурузное поле. У меня мелькнула мысль, что никаких «заумностей» в задании не может быть, иначе наши опытные следопыты все разбредутся по полю и потеряются заблудившись и решил проверить свои возникшие подозрения.  Попросил нашу группу секунду подождать. В нашу группу входили Миша Коробков, Дима Сухарев и Лёня Михайлюк. Взяв карту и, начертив на ней ломаную линию нашего маршрута, показал её ребятам. Откуда начинался путь, в эту точку и возвращался, что и требовалось доказать.

       Парням я предложил два варианта. Первый - зайти в кукурузу, объесться её и выспаться, а через четыре часа, выйти из кукурузы отдохнувшими и выспавшимися. Второй вариант, учитывая, то, что в кукурузе спать на жаре «не комильфо», это найти на карте в близи с нашим местом лесок, озерцо или речку, отдохнуть там, поспать, в общем провести там время и вернуться назад. Пока я искал на карте место, Миша отказался от обоих вариантов, он из нас самый правильный. Лёня, сразу согласился. Дима задумался.

        На карте, в пяти километрах от нашего места нахождения, нашёл озеро и указал на него. Для себя, остановился на втором варианте – отдых на озере, и предложил его уже окончательно. Дима присоединился к нам и нас стало трое. Миша жёстко отказывался.

        Тогда предложил два варианта уже Мише. Он идёт по маршруту и всё равно придёт сюда, здесь и встретимся, или сидит здесь в кукурузе и мы к нему придём через четыре часа.

      И мы через кукурузу по компасу втроём пошли прямо на озеро. Отойдя немного услышали крики, это Миша нас догонял.

      Карта не обманула и через час мы стояли на берегу большого красивого озера или пруда. Купаться надо было голыми, что бы не «спалится» с мокрой одеждой, о чём без споров согласились все. Так мы голыми и купались. Ощущение полной свободы и какого-то блаженства. На другой берег на автобусе привезли каких-то девушек (или доярок или других каких-то работниц). Они рассыпались по берегу, купались, звонко смеялись над нами, голыми и далёкими от них. Обе компании видели друг друга, но одеваться нам было нельзя. Помню чувства в такой момент обострились до предела. Я слышал каждый шорох, видел одновременно во все стороны, цвета приняли невероятные оттенки. Так голыми и купались, благо до женщин было далеко. Вернулись назад тем же путём. За ориентирование как и все получили «отлично». Я считаю, что это бесспорная оценка за наши знания картографии и отличную ориентацию на местности!


          Ближе к завершению сборов, нас повезли на полигон, на полевые занятия. Запомнились несколько историй. Первый случай, на стрельбище. Когда кидали гранату, у одного курсанта, граната в момент броска выскользнула в момент замаха и улетела назад. Бог миловал, отделались лёгким испугом. Второй случай, вообще кроме меня никто не заметил. Мы разложили буссоли и дальномеры и, присев, вели расчёты для стрельбы, решали поставленные нам задачи. В какой-то момент офицер подкинул нам под ноги взрыв пакет. Я стоял на корточках, на носочках, а пятки были приподняты. Пакет закатился мне под пятку и ворвался. От неожиданности хлопка все испугались, я больше всех. Взрыв отдался во всём теле, причинив краткосрочную боль.

        После этого всё оставшееся время я уже не следил за решением артиллерийских задач, а только за подбрасываемыми офицером взрыв пакетами. Я на себе почувствовал, что это за «безобидные» игрушки. Потом нас построили, это примерно триста человек и готовили к посадке по машинам. Здесь на глазах у всех офицеры решили сделать финальный номер. Выкопали ямку, кинули в неё взрыв пакет (а может быть не один) и накрыли перевёрнутым металлическим ведром. Хлопок и ведро взлетело метров на двадцать вверх. Все ахнули и с восторгом наблюдали за полётом ведра. Но тут ведро стало сносить ветром на наш строй, на триста человек. Строй посыпался, все бросились в разные стороны. Ведро сносило и сносило ветром и, наконец, оно грохнулось на лобовое стекло одного из грузовиков, готовых отвезти нас с полигона. Стекло высыпалось. Тут смех и восторг офицеров стих. Тот который подкладывал взрыв пакеты побледнел. Видно начал придумывать как и что будет врать начальнику сборов полковнику Щукину по поводу разбитого лобового стекла.

       Весь этот цирк понравился всем курсантам, кроме меня, да ещё шофёра машины, которому три часа пришлось ехать обратно без лобового стекла. В этот момент до меня дошло понимание того, что если бы сидя на корточках я в тот момент опустился на пятку, в момент взрыва мне изуродовало бы на всю жизнь ногу, а может быть и травмировало позвоночник, а может быть удар от взрыва разорвал какой-нибудь орган, а уж с мозгами бы точно что-то было бы. Если бы в тот момент я мог вынести какой-то приговор, я приговорил бы этого офицера к приседанию на корточки с подложенным ему под пятку взрыв пакетом (что бы он опёрся на пятку), посмотрел бы что будет после взрыва и тогда бы я не догадывался, а чётко написал здесь, что там оторвало или повредило бы в организме этого недоумка. А того офицера, так после этого придурком и считаю.

        Был ещё один случай, когда мы несли караул по всей воинской части. Я сейчас уже плохо помню все тонкости того случая, и перескажу коротко.   Свою вахту нёс Серёжа Воробьёв, который решил найти тихий уголок и «прикорнуть». Положил рядом автомат и уснул. Проснулся – автомата нет. Что делать – скандал, оружие украли. На утренней поверке нагоняй от начальника сборов полковника Щукина. Оказывается ночью была какая-то Московская проверка воинской части и генерал из Москвы увидев, спящего Сергея не стал его будить, а автомат взял. Сергею дали несколько суток губы, но в результате по-моему он не только не сидел на губе, а даже домой съездил на несколько дней (наверное опять его дед генерал подсуетился, но точно уже не помню, а придумывать не хочу). Серёга у нас всегда был красавчик, каким-то образом ту историю замяли.

        Ну вот и кульминация наших сборов. Нас вывезли на полигон на стрельбы. Мы лежали на вечерней зорьке на границе между молодым дубовым лесочком и полем. Любовались русским пейзажем. Вдалеке, километрах в десяти, был даже большой, поросший лесом большой холм, маленькая гора. Ждали мы полевую кухню, где-то она пропала. Очень хотелось пить. Но воды и еды целый день не было. Организационный сбой. Зато каждому дали секретную карту полигона, на котором завтра мы будем вести стрельбу с закрытой позиции из гаубицы Д-30. Было свободное время. Мы лежали на своих шинелях и рассматривали карты. Я тут же в условных знаках нашёл знак – «место испытания первого ядерного взрыва в СССР». Померили расстояние по карте, от места нашего нахождения – пятнадцать километров.  Обдумать эту информацию не пришлось – приехала полевая кухня. Ужин нам дали сухим пайком, банки с тушёнкой. Кружка кипящей воды и куски хлеба. Пить хотелось нестерпимо, но кипяток пить было невозможно, меня удивил Миша Коробков, я, используя ложку, сделал пару глотков, а он уже выпил всю кружку и повар ему налил вторую. Как он мог пить кипяток? Почти все успели выпить по две кружки, некоторые, как Миша три, а я только одну и кипяток кончился.

           Вернусь к моим отношениям с командиром взвода Колей. К тому времени у меня от взводного было двадцать нарядов. За день до стрельб нам объявили дату окончания сборов, день отъезда в Куйбышев. Курсантов предупредили, что в этот день уедут не все. Те кто не сдаст экзамены и проштрафившиеся, у кого есть наряды, – останутся ещё на неделю и будут «сворачивать лагерь».

         На стрельбах мы должны были нести караул, охраняя наш лагерь, технику, людей, боеприпасы. Я подошёл к Коле и попытался договориться, предложив, что пусть все спят, а я без смены отстою караул один. Продержусь всю ночь, а Коля пусть снимет с меня все наряды. Взводный с радостью согласился и пообещал снять все наряды. Я тут же получил автомат и заступил в караул. Предстояло отстоять всю ночь без смены. Лагерь безмятежно спал, а я боролся со сном. Я мог присесть, что бы ноги отдохнули, но тут же засыпал. Ходил, чтобы не спать, тогда уставали ноги и всё тело, ведь на мне ещё был автомат. В самое темное время, перед рассветом я медленно шёл по грунтовой дороге вдоль расположения лагеря, с тоской думал о доме, родителях. Вдруг как то оступился…и понял, что спал. Шёл и спал. Оглянувшись я вздрогнул, кругом была кромешная тьма. А минуту назад, я шёл рядом с единственной лампочкой, горевшей от автомобильного аккумулятора и был хоть какой-то свет. Стал судорожно соображать сколько я прошёл во сне и как мне выбраться из этой ситуации.

           Кричать нельзя, придётся объяснять, что со мной произошло, а кто любит оказываться в глупых ситуациях? Я попытался потихоньку идти как мне казалось в ту сторону откуда я пришёл. Через некоторое время появился «светлячок» желанной лампочки. Отделался лёгким испугом. Ушёл я недалеко, просто дорога сначала шла чуть в верх, а потом немного спускалась вниз и я зашёл в небольшую ямку, вот лампочка и скрылась из вида. Так я испытал на себе, как люди могут спать стоя, да ещё на ходу.

           Начался рассвет. Вот и настал день стрельб. Общий подъём в пять утра. Меня определили в пункт управления стрельбой. У каждого буссоль. Во взвод на боевую позицию отобрали самых рослых и сильных ребят. Они заранее подготовили огневую позицию. Вырыли окоп для орудия. Огонь они будут вести по нашим данным, сами не будут видеть разрывы, а располагаться от нас и от места цели за десять километров. Сейчас на огневой ждут от нас первой команды.

           Нам указана цель. Это отдельно стоящее дерево на склоне того самого холма, за которым было место первого ядерного взрыва. Все кто был на командном пункте начали решать огневую задачу. Офицеры произвели первый расчёт и сверили с данными курсантов. Я не успел закончить, считал медленнее, и до конца расчёт не довёл.

             Командир стрельб отдал команду «огонь» на огневую позицию, мы прильнули к приборам. Первый выстрел. Через несколько секунд пришёл звук выстрела, вой снаряда, а звука разрыва не было. Сам разрыв визуально тоже не наблюдался, ни одним человеком на командном пункте. Полковник Щукин, командир стрельб, сам проверил расчёт, внёс поправки. Все кто был на командном пункте доложили свои результаты, окончательные данные передали на огневую позицию.


          Вторая команда «огонь». Эхо звука выстрела. Вой снаряда. Разрыва нет. Звука разрыва тоже нет. На самой верхушке горы-холма, мне показалось какое-то движение маленьких чёрных точек, толи веточки, толи птицы облачком поднялись над вершиной и растаяли в утреннем небе. Стрельбы остановлены. Никто не может найти причину отсутствия разрывов. На огневую постоянно задаются вопросы про вид, тип снарядов, не холостыми ли стреляем? Просят повторить какие значения установлены на орудии и всё в этом роде. На пункте управления – нервная обстановка. Я решился, подошёл и тихо спросил у полковника Щукина разрешения к нему обратился. Недовольный полковник нехотя спросил, что мне нужно? Я доложил полковнику, о том, что мне показалось движение на вершине горы. Полковник стал серьёзным, и дал команду взять за расчёт по высоте половину расстояния от вершины горы до цели. Он рассуждал так, если я действительно видел результат выстрела, то следующий выстрел, придётся на середину горы, выше цели. А если мне померещилось, то …всё равно надо куда-то стрелять. В общем он подстраховался. Так же ввели корректировку по направлению, чуть левее.

          Перед самой командой «огонь», полковник скомандовал на огневую, выйти и сбоку посмотреть визуально, что бы ствол не уткнулся в бруствер перед орудием. Мне эта мысль показалась здравой, потому что корректировка по высоте была большой, ствол опускали намного вниз. С огневой доложили, что всё нормально, от уровня земли до ствола орудия ещё есть расстояние.

          Бухнул третий выстрел. Вой снаряда и точно посередине горы над деревом-целью столб дыма и облако из веток. Все бросились считать окончательную поправку, а я, как заворожённый, смотрел в окуляр на магическую картину взрыва. Сначала какие-то камни и куски земли падают на землю, за ними медленно опадают вниз из облака дыма веточки деревьев, а само облако дыма ветер сносил от места взрыва. И в это время я увидел машину!

       Это был бойлер, голубая кабина и жёлтый бак, с чёткой надписью «молоко». Всё детство мы смотрели фильмы о войне, как наши на машинах петляя уходили от фашистов, а те били из пушек по этим петляющим как заяц бедным машинам. Вот точно так же без дороги, петляя по полю летел, оставляя за собой клубы пыли, этот молоковоз. Я бросился к Щукину и без всякого доклада стал орать ему про машину. Ей богу в этот раз он уже точно хотел меня прибить. Я его попросил мне поверить и посмотреть в мою буссоль. Не помню, толи в свой бинокль он смотрел, толи в мою буссоль, но стрельбы тут же остановили. Дальше были долгие переговоры с незримыми военными об этой машине. Через каждые пять минут кто-то выходил на связь и Щукин им категорично говорил: «Нет, мы не стреляем! Нет, орудие не заряжено! Нет, люди от орудия отведены на сто метров!». Только через сорок минут откуда–то «сверху» пришло разрешение продолжать стрельбу. Все по местам!

       Сверка установленных значений прицела. Команда «огонь!». «Выстрел». Бухнуло. Свист снаряда. Взрыв. Когда дым рассеялся дерева не было. Стрельбы закончены.

       Всем курсантам объявили свободное время, а офицеры пошли обсуждать стрельбы. Потом нам сказали, что от руководства полигоном пришла информация о пойманной машине. Вот какую историю рассказал на допросе шофёр, молодой парнишка.


           Он решил покатать девушку. Парочка отъехала подальше в лес и заехала на территорию полигона.  В лесу, сила любви захватила их. Остаётся представить, что парочка испытала, когда рядом с ними разорвался наш первый снаряд, который перелетел гору-холм. Водитель с перепугу перепутал направление и дал газа в другую сторону, не из леса, а внутрь полигона. И был очень удивлён, когда второй выпущенный нами снаряд опять взорвался рядом с его машиной. Третьему снаряду, почти попавшему в его машину, он уже не удивлялся. Потом, когда их всё же отловило оцепление полигона, полуголый водитель пояснял, что после третьего выстрела он был уверен, что стреляют специально по его машине. Решил, что таким образом, военные решили проучить его за въезд на полигон. Если бы он сразу «стартанул» в другую сторону, всё тихо бы для них и закончилось…

         Услышав эту историю подумал, что теперь, когда вся округа узнала про этот случай, ему придётся жениться!


          Курсанты легли на травку в лесочке вздремнуть, а я, не спавший всю ночь, пошёл резать и вязать веники. Просто люблю я это дело. Мы огораживали лагерь шпагатом, вот им я и связывал отличные, густые, с огромными листьями веточки молодых дубков. По характеру я садовник, вот заодно и дубы молодые формировал, создавал им правильную форму. Успел сделать пятнадцать штук. Построение, посадка на машины и нас через баню повезли назад.

         Баня! Всех запускали группами. Время на помывку каждой группе давали полчаса. Я уговорил майора Албатырева, разрешить мне париться со всеми группами от начала до конца, пока все не помоются, за то, что буду всех парить. Так я четыре часа и провёл в бане как банщик. Напарился от души. Так как всю ночь не спал, то в какой-то момент, отдыхая, даже уснул. Это было солдатское счастье. Хоть меня никто и не похвалил, я то точно давал себе отчёт, что стрельбы спас я. Конкретно я, а благодарность, сам себе, объявил баней. А ещё в этот день я избавился от нарядов!

         Я не стал описывать своё состояние, из-за этих не заслуженных придирок Коли. Как я был доведён до какого-то нервного срыва. Я уже хотел даже драться с ним, так он меня достал. А тут всё разрешилось само собой. Нет нарядов и я как бог блаженствую в бане.

         С утра следующего дня мы начали сдавать экзамены. А у меня вдруг обнаружилась какая-то сыпь. Всё тело чесалось так, что остановиться я не мог. В медсанчасти меня осмотрел фельдшер и спросил не ездил ли я на полигон. Я ответил, что только вчера вернулись. Он подошёл к двадцатилитровой бутыли, на которой красовался жёлтый круг с чёрным вентилятором - знак, обозначавший радиацию. Отлил мне пол-литровую бутылку, дал пачку ваты и сказал протирать почаще все прыщи-болячки. Я мгновенно вспомнил надпись на карте «место первого ядерного взрыва в СССР»! И объяснять мне не надо было ничего. Сколько я хватанул на полигоне, делая веники из облученных деревьев, парясь четыре часа облученными вениками. Из трёх сотен курсантов облучился до сыпи я один. А через день кожа вся воспалилась как сплошной ожог. Зуд был нестерпимым. Три дня не переставая я испытывал невероятный зуд. Гимнастёрка брюки задевали тело и это было сверх того, что можно терпеть. Ночью я не мог лечь в палатку, ребята поворачиваясь задевали меня и я начинал чесаться. Так все ночи я и просидел рядом с палаткой в одних трусах, одежда задевая приводила к нестерпимому зуду. Не смотря на это сданы четыре экзамена. Две пятёрки, две четвёрки. И вот я, весь на нервах от нестерпимого зуда, стою в строю. Зачитывают списки провинившихся, тех, кто не уезжает завтра, а остаётся ещё на неделю. Называли фамилии, а у меня от зуда темнело в глазах, я ничего не слышал.

        Вдруг все рядом со мной стали хихикать и хлопать меня, по плечам и спине. Озверев от зуда, я, с размаха, влепил нескольким рядом стоящим в ответ. И тут до меня дошло, что я за двадцать нарядов назван в группе остающихся убирать лагерь.  Я подлетел к Коле разбираться, напомнил, про наш договор. А он мне смеясь в лицо сказал, что за караул снял один наряд, а остальные оставил и подал мою фамилию для включения в списки не отъезжающих, как не дисциплинированного.

         Мир перевернулся. В том состоянии, уставший, ничего не соображающий, от нескольких бессонных ночей, от Колиных двухмесячных издевательств, от нестерпимой тяги к дому и родителям, начал судорожно искать выход. И, как мне казалось, нашёл. Пошел к полковнику Щукину и попросил выслушать. Зачем-то, как родному отцу, лучшему другу, стал рассказывать всё что наболело. Что взводный достал меня, придирался не заслуженно, говорил и говорил… Когда рассказывая дошёл до этого зуда, снял гимнастёрку и показал всё в кровавых болячках тело, и тут, по-моему, даже заплакал от безысходности. Полковник с отвращением смотрел на меня, как на слюнявую тряпку и, видя его выражение, я стал возвращаться в нормальное состояние, осёкся на полуслове, развернулся и пошёл назад к своей палатке. Полковник меня вслед окликнул и спросил, не я ли на стрельбах взрыв засёк, а потом машину. Я подтвердил его догадку. Тогда он сказал, что вычеркнет меня из списков остающихся.

         «Иди и собирайся, уедешь вместе со всеми» - сказал он.  Этот последний вечер я был сам не свой. Первым делом пошёл и на недостроенном фундаменте, рядом с нашим лагерем, нашёл тяжёлую арматуру, была она очень толстой и короткой, весила килограмм пять. Принёс за пазухой арматуру в палатку и положил на дно моей дорожной сумки. Собирал вещи и всё время что-то бормотал, только спустя немного времени понял, что в этот момент  точно сходил с ума. У меня чётко в голове созрел план избить до полусмерти взводного, а если получится вообще убить. Эта мысль до сборов и сейчас, по прошествии времени, кажется глупой, страшной, чуждой. Такое решение тогда, я точно помню свои ощущения и мысли, было гениальным планом. Коля курит, он выйдет в тамбур курить, я вместе с ним. Арматура короткая, будет в рукаве, никто даже не заподозрит. Буду бить его по голове, которая два месяца смеялась мне в лицо перед всеми ребятами, бить и бить, пока от головы, лица ничего не останется. Даже если меня поймают, хоть отомщу за себя. Всё продумал. Меня не должны поймать. Арматуру на ходу поезда выброшу в дыру между вагонами.

       Последнюю ночь опять не мог спать, состояние у меня было как в бреду, разговаривал сам с собой, и никак не мог дождаться долгожданного утра. И утро наступило. Нас построили, торжественная часть, зачитали списки оставшихся сворачивать лагерь. В списках оказался я.

        Пока все парни взяли сумки и строем пошли к выходу из части, я бегал и искал полковника Щукина. Встретил его около офицерского общежития. Не успев ничего спросить, услышал только одну фразу: «Когда ни будь ты поймёшь, ещё и спасибо скажешь». Почему он изменил решение? Я попытался просто удрать через забор, дезертировать, но всё равно уехать со всей колонной.

       Но тут, как из под земли, передо мной возник капитан Аручев, он был оставлен как провинившийся офицер, вместе с десятью проштрафившимися курсантами сворачивать и консервировать лагерь. Отчитал меня за то, что вышел за территорию нашего лагеря и повёл с собой что-то делать. Что? Я сейчас уже и не помню.

        До вечера мы делали всевозможные работы по сворачиванию лагеря. Потом была ночь. Звёздная. Звёзды падали и падали. Было время «Персидов». Из-за воспаления кожи и зуда я опять не спал, сидел на скамейке дневального под грибком и философствовал о жизни.  Что произошло? Прошло меньше суток, а для меня уже не существовало напряжения экзаменов, злости на Колю, сумасшествия последних дней. Взводный уже вообще в моей жизни не существовало. Я пошёл в палатку вынул из сумки арматуру и забросил её в сторону строительной площадки. Пол ночи тихо пел свои любимые песни. Уснул в каком-то душевном спокойствии и блаженстве, сидя на лавочке дневального под звёздами в одних трусах. Мои новые товарищи по несчастью спали как младенцы, несмотря на то, что половина из них в течении пяти дней будет ещё пересдавать капитану Аручеву заваленные первый раз экзамены.


         Первую половину дня все сидели в классе. Классом назывался импровизированный навес под открытым небом. Двоечники -  пересдавали экзамены, «разбойники и душегубы» - решали задачки по стрельбе. Капитан приходил в ужасном похмелье. Периодически похмеляясь, состояние его улучшалось. А к обеду он уходил в своё общежитие, уже в приличном подпитии.

         Из нашей команды неудачников, больше всех выделялся Миша Нейштадт, заранее прошу прощения если не правильно запомнил его фамилию. Судьба с этих дней связала нас с Мишей на два года (Работали на одном предприятии. Миша , имея организаторские способности и опыт работы режиссером студенческого СТЭМа, проводил по праздникам с нашим участием различные концерты и мероприятия).  Но, тогда, на сборах, я этого конечно не знал. Все дни, проведённые со штрафниками, я почти не отходил от него. Наверняка он меня сейчас даже не помнит, а я хорошо помню, как мы, практически не переставая, рассказывали друг другу о себе, делились мыслями обо всех темах, которые только затрагивали. Когда я ему рассказал про то, как я хотел убить Николая, он выслушал все мои признания, не знаю поверил ли? В эту ночь я первый раз уснул в палатке, болтая с Мишей. Но спокойно выспаться не пришлось. Часа в два ночи Громкая команда «Подъём, построение. Мы в темпе одеваемся посреди ночи на месте построений спросонья стоим в жутком волнении. Мысль одна, наверное война. Мы под присягой и вместо дома, нас пошлют в Афганистан, или ещё куда-то. Перед строем капитан Аручев, в галифе, с шашкой наголо, в белоснежной рубашке с воротником типа Жабо. Рубашка до брюк не застёгнута (А может она была без пуговиц? Ночью не разглядишь). Смотрелся он красиво, как гусар в фильмах. Пьяный, босой, с волосатой грудью, что-то кричал, размахивал шашкой. За артистичность ему я бы поставил 6:0. Да и все ребята тоже смотрели на него с интересом. Как будто бы мы были внутри фильма о гусарах, ну или на съёмках такого фильма. Если бы эта сцена была не посреди ночи, все были бы даже рады понаблюдать за такой театральностью. Замечу, что в оставшиеся дни время, эти сцены повторялись ещё несколько раз.

        Что бы сдать экзамены и, чтобы Аручев не буйствовал, Миша предложил отдать капитану одеколон, собранный при уборке лагеря. После того как у капитана кончился одеколон, нам пришлось постоянно ему покупать алкоголь. Выделяли одного из нас и он бегали в самоволку через забор, постоянно рискуя попасться патрулю.

 
        Незаметно ушли все тревоги и я ощутил божественное спокойствие и лёгкость, наслаждался последними днями в лагере. Как будто освободился от гипноза. Вернулся обычный мир и стало  очень страшно за то, как могло всё сложиться если бы поехал вместе со всеми.

         Однажды, когда я отводил пьяного капитана в офицерское общежитие, Аручев, пристально посмотрел на меня, как будто первый раз видел и сказал:
«А, это ты. Щукин сказал, что бы я следил за тобой. Ты оказывается убить кого-то собирался. За неделю твоя сыпь пройдёт, а то скандала не оберёшься если ты в больницу по месту жительства сунешься».

     Аручев, хоть и был пьяным, я от него ни чего больше не добился. Пробовал вернуться к этой теме, когда капитан был трезвым, он вообще сказал, что не понимает о чём разговор. Ночью, глядя на звёзды, я понял, что толи я с дуру сболтнул лишнего полковнику, толи кто-то услышав мой бред «капнул» ему. Полковник поступил жёстко, но абсолютно верно, вернул меня своей рукой опять в списки. Большое спасибо ему за это. Он спас жизнь Коле. Спас мою дальнейшую судьбу. И подстраховался, что бы история с  моей сыпью от облучения не всплыла. За неделю сыпь стала спадать, полностью прошла недели через две. Если бы я приехал вместе со всеми, мои родители точно потащили бы в больницу, а разборки с облучением в то время институту точно не были нужны.

       Таким счастливым, от понимания не совершённой ошибки, в течении жизни я был всего несколько раз.

       На последнюю ночь на сборах, от всего огромного военного лагеря, осталась одна наша палатка.
На утро убрана и она. От нашего лагеря осталась пустая территория засыпанная песком, по которому граблями сделаны равномерные полосы. Так и мои воспоминания о сборах были проборонены звездопадом и философскими разговорами с Михаилом. Уходя из воинской части зашли в военный магазин и купили офицерские рубашки, лейтенантские погоны и сели в поезд.

    Нам предстоял отпуск перед началом трудовой жизни. Ну это уже следующая история…

    (Продолжение следует)