Полицейское рвение. Записки следователя

     К вопросу о взаимоотношениях внутри правоохранительных органов советской эпохи хочу поведать один случай, произошедший со мной в самом начале моей профессиональной деятельности.

     Преддипломную практику на пятом курсе дневного отделения юрфака проходил в следственном отделении райотдела милиции, где до этого был внештатаным сотрудником уголовного розыска, еще раньше помогал как член боевой комсомольской дружины, командир школьного отряда имени Дзержинского (были у нас такие). А еще раньше тринадцатилетним пацаном был отловлен на улице и доставлен туда же нарядом милиции за стрельбу из незарегистрированного самопала в неположенном месте, состоял там на учете в инспекции по делам несовершеннолетних как малолетний правонарушитель.

      Вот такая судьба: коготок увяз – всей птичке пропасть.

     Меня уговорили остаться там работать следователем еще до окончания университета (была такая практика), пообещав квартиру и прочее, что для меня семейного было важно.

     Прошел медкомиссию, документы ушли в министерство на оформление, а меня приказом начальника РОВД назначили временно исполняющим обязанности следователя. Тут же принял к производству несколько дел, сам стал возбуждать дела, в работу ушел по уши, при этом постоянного рабочего места не имел, печатать на машинке и самой машинки также не имел. Домой уезжал каждый день в час ночи с постовыми вечерней смены, так как трамваи уже не ходили.

     В этот момент получилась накладка: начальника отделения Гену, который мне все обещал (и сделал бы с его способностями), сняли, нового еще не назначили, работа катилась сама по себе по накатанной колее. При этом ко мне отношение коллег было как к бывалому сотруднику.

     В первый же рабочий день дали мне среди прочих накануне возбужденное дело о хулиганстве и незаконном ношении холодного оружия. Фигурант был задержан на трое суток до меня еще. Он был студент какого-то технического ВУЗа, сидел накануне с друзьями в пивбаре, поссорился с одним из работников бара, угрожал ему кнопочным ножом, признанным холодным оружием. Дело было возбуждено как особо злостное хулиганство, за которое как правило арестовывали.

     Вот и я пошел к районному прокурору с постановлением об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Прокурор, немолодой уже человек, участник ВОВ, засомневался в целесообразности ареста. Мы с ним внимательно перечитали материалы дела, комментарий к уголовному кодексу, в конечном итоге он все же согласился дать санкцию на арест.

     Моя же настойчивость была обусловлена во многом подтруниванием старшего товарища Валеры, в чьем кабинете я обычно располагался, который сомневался в моих способностях настоять на аресте. А дело возбудил и пацана задержал именно он.

     Ко мне приходил отец задержанного, директор какого-то предприятия, интересовался возможностью как-то смягчить вину сына. Но вел себя крайне деликатно, без каких-либо «наездов». Через несколько дней он попал на прием к прокурору нашей республики, просил за сына, как любой нормальный отец.

     Я об этом узнал от своего начальства, так как меня с делом пригласили к начальнику следственного отдела городского УВД. Мы с ним также поизучали материалы дела и законодательство, после чего я пошел в прокуратуру республики. Там аналогичная ситуация повторилась сначала с зональным прокурором, потом с начальником отдела по надзору за следствием.

     Все серьезные солидные мужики, со мной обращались не как с пацаном, а как с самостоятельным процессуальным лицом (как было записано в законе).

     После этого зашли в кабинет прокурора республики. Я его раньше не знал и никогда не видел, хотя с его сыном мы в стройотряде работали в одной бригаде, таскали носилки с бетоном.

     Доложили обстоятельства, имеющиеся доказательства, сомнения в квалификации, целесообразность ареста и т.д. Прокурор выразился в том плане, что я слишком серьезно подошел к оценке противоправного поведения арестованного и предложил изменить ему арест на подписку о невыезде.

     Если бы это дело попало ко мне года через два после начала самостоятельной работы, я бы именно так и сделал бы без всяких указаний. Здесь же я «проявил бдительность», правильнее сказать, - «полицейское рвение», как говорил один из моих будущих начальников Евгений Иванович, потребовал дать мне письменное указание. Получил его.

     Это полицейское рвение можно спокойно идентифицировать как тупое упрямство, но понимание этого приходит не сразу.

     Теперь представьте себе, как я еще фактически студент, хотя и наделенный уже властными полномочиями, сижу за одним столом с прокурором республики, генералом, и мы обсуждаем вопрос, а не ограничиваемся начальственным окриком в мой адрес.

   Защитником у парня был председатель республиканской коллегии адвокатов (отец моей сокурсницы). Но тоже никаких понтов, все вежливо, по закону. Заявил ходатайство о направлении дела в товарищеский суд с учетом обстоятельств преступления и личности обвиняемого (все характеристики положительные, никто не пострадал, а кнопочный нож, признанный холодным оружием, такой сейчас в любом ларьке купить можно).

     На ходатайство адвоката я, проявив недюжинное полицейское рвение, напечатал отказ на двух страницах (одним пальцем). Напечатал обвинительное заключение для направления дела в суд, оставил дело вновь назначенному начальнику и ушел писать диплом.
  Обвиняемый, кстати, впечатление на меня произвел весьма положительное, никакого сравнения с современными «мажорами». Из-под стражи я его по указанию прокурора освободил без всякого сожаления.
 
     А еще встреча с прокурором республики запомнилась мне тем, что когда мы с ним остались в кабинете одни, он мне как-то неформально сказал, объясняя свою позицию, что я и сам-то поди с ножом хожу, также как мой «клиент».

     Возразить мне было нечего, возможно я даже покраснел, потому что как тогда, так и сейчас складной нож в кармане имел и имею постоянно, правда не в качестве оружия, а как инструмент.

     Да, в качестве эпилога могу добавить, что дело все же направили в товарищеский суд. Не все страдали полицейским рвением, к счастью.