Ушел поэт островитянин

Когда  Гоша  Николаев  по мобиле мне сказал ЭТО, у  меня случилась истерика прямо на  улице...Мы  шли с  сыном, который  как обычно ворчал на меня, но  здесь - стал рваться динамит. Я  рыдала как бешеная.

Я некоторое время билась к  нему по телефонам Но он не отвечал. Он  жил далеко, в деревне, а там плохая  видимо связь. Потому что между нами  связи  уже не было. А ведь были такие письма, такие стихи...
Теперь он не ответит никогда. Умер мой  Островитянин. Я  сама нарекла  его так, я  верила что  это сильнейший  поэт нашего времени, принимала его в  союз, но  союз его не принял. Они  дважды  теряли  его документы! Они придирались к  формулировкам! А были даже  такие, которые  бросили в него камень: дескать не поэт, а  версификатор.  Пусть им будет  стыдно  теперь. А он в  который  раз  махнул  рукой - ну  и ладно. Я  ему  кричала - перепиши заявление! ну  что ты  делаешь? А он сидел с  банкой  пива и выстукивал причину  вступления - "Меня  заставила Галя  Щекина".  -"Ты  с  ума  сошел, это серьезно!" - "Это все  бумажки, Галя. Поздно".
Я  отправлю письмо в правление. Я же на  венке еловом написала - от Союза российских писателей. Я  речь говорила - от Союза российских писателей. Понимаете? Это было настоящее. Не одобрили они, видите ли. Ну, в  списке  различных провалов Союза будет  еще  один...

Я  поехала на похороны в  Белозерск. Я просто глянула на Гошино перекошенное лицо...Вдруг поняла - Островитянин не  чужой.   Мне дали денег и я  поехала в  жару 4  часа  на  автобусе со  скачущим давлением. Гоша  опоздал на  автобус и морочил мне  голову. Столько воспоминаний  от этого Белозерска, ужас просто. Сначала  в Вологде они  выступали втроем,  а  спать  было негде и Юра Малоземов  их положил спать в пожарке... А потом мы  были там, в  маленьком городе у большого  озера... И этот  Гошин  камин, и  вал древний  заснеженный, и  валы стихов, я  удивляться не  уставала. Островитянин, типичный большелобый интеллигент, поправлял  толстые очки, шелестел толстой  тетрадью. Он  сильно выделялся из всех районных литераторов обморочной неуверенностью в  себе. Стихи же  были противоположны - грозные, тревожные и какие-то набатные... Биография простая -
http://vosrp.artvologda.ru/forum/viewtopic.php?f=12&t=219
Островитянин более пятнадцати лет работал "на пятаке" - психологом в ОЕ для  пожизненников. Он обрел уникальный  опыт, но страшный - и страшной  ценой.. Я слышала  как он  выступал с  докладом на конференции МВД. Потом стал директором очень сложной деревенской  школы. И  подорвался в  очередной  раз. В таких  делах очень много безвыходных  ситуаций.
Болело  сердце,  слепли глаза. Для  литературы  места не осталось. Может поэтому он больше не отвечал на мои письмо и звонки?

В  Белозерске  все было странно. Дышать было нечем - воздух горячий и сырой  как смола, облепляли  комары - здоровые как лошади. Только у  озера не было комаров, но там били в  баржу  серые взбаламученные волны - в такую  воду не войдешь! А так  хотелось прохлады, не продохнуть. Кругом  были  брошенные  дома, половина  домой в  Безлозерске смотрят  выбитыми провалами как в  войну...Таня  Ермакова  молча  смотрела на  пьяного в  никуда Ермакова, она привычно страдала, пыталась отрешиться и даже  стихи читала. Верещагин изумительно вещал немолчным речевым потоком, слов  уносило, Гоша как-то корчился понемногу.

Не понимаю - Островитянин  столько сделал для  лито и лито не  ехало хоронить. У него одного  столько лет был компьютер и он печатал  первые  литовские гранки на  своем  компе. И  всех поэтов - печатал. Добровольно.
А машин вообще не было, Ермакова добрая  душа  напряглась и нашла  частника за  бензин. НО как же  другие, как руководитель, почему не заказали автобус?
12 июня в День  России хоронили его. Мы в  это Анашкино за  40 км от Белозерска ехали полтора  часа - дорога никакая. И вот  значит так  ему приходилось добираться на лито, а иногда пешком  идти?  И дома ругали. И всю жизнь прожил  этот поэт без общения... Там в деревне опять жара и комары. Нас отвели в  огромный  спортзал - его  выделили в  ОЕ, из дома не вынести  гроб.
Громадный металлический  ангар и и углу синий  гроб с Володей. Непохож. Не  узнала его - там было что-то серое, оскаленное. Потом присмотрелась: он. Ворох крапивы под гробом. Вопли вдовы: "Володюшка!". И без перехода - "Нет, я  все  выдержу, ты меня  всему научил".
Какой же ты  маленький, Островитянин, титан духа. Какие впалые щеки, вообще  худой подросток, а не титан... Сорок шесть для  мужчины  это конечно не  возраст... Говорили - он пережил сильный сердечный приступ, десять дней в  реанимации, а как  перевели в общую - вышел на  улицу, а нельзя было...
Искрутила  голову, смотрела  священника, но не  было священинка.Как же без отпевания? Трагедия прямо. Я  в  Вологде  поскакала,  заказала панихиду и сразу  начала  читать акафист по едноумершему, а тут похоже  всем было наплевать ан  душу  бедного поэта. "Перестань, - шептала  Ермакова, - на  весь район  один  священник, ты  что не понимаешь?" Я не понимала. Я  среди  этих воплей понимала одно - его  душа  летает  здесь. Глаза горели и туманились, но я стала  читать заупокойную. Это помогло мне не  свихнуться. Так мы  и бормотали  каждый  свое - я  из книжки, а родичи - причитали. Что поделаешь. На митинге я еще  что-то говорила чужим голосом. Прочитал  стих  его!  Ну  как же  без  этого? На меня недумевали. Кто такой  представитель ОЕ - ясно, зав по образованию - тоже, кто такой молоденьий директор школы - тоже. Мокиевскую-то  все  знают, а кто я такая - наплевать. Мне тоже.
Нас после  митинга повезли на кладбище за  8  км по вихляющей от грязи дороге.
И школа  за  8  км в  Артюшино. Вот и работай в  таких условиях... Там началось что-то ужасное, просто мистика. Только выставили  гроб - шарахнул  оглушительный гром. Молния, дождь. Приехав на  кладбище, стали говорить речи. Они сошли с  ума в  такой обстановке. Вода  хлестала  Володе в гроб. Только перестанет дождь -  облепляет толстым слоем комарье. Потом  снова гром, и снова  дождь и комарье жалит под зонтами. Все  стояли как в  аду. Погода с  цепи сорвалась. Священника не  было и там. "Ты посмотри каких  детей мы вырастили!" Стройный  боец в  форме и милая  девчушка из педколледжа.
  Гоша  вел  себя отвратительно -  упадал на оградки, хватался  за бок. Блин как будто другим легче.П оминали чаркой и кусочками еды.Я  не могла.
Поминки  были  еще  боле  ужасными и тягостными. Рядом  со мной сидели корявые  люди, гробокопатели. Им тоже надо поесть, выпить. Опять стали гвоорить речи. Вошла  избитая кривая  старушка с линим расшмяканным лицом. Ее тоже покормили... Уха  была холодная и полная костей. На столе много салатом непонятного содержания - все в майонезе - и жареной рыбы. Есть не  хотелось. Пить боялась - запросто свалиться можно с давлением -то. На горле  железное  кольцо.

Обратно ехали на пустом  катафалке, нас трясло как не  знаю. Ну дороги в  глуши. Я  почему-то подумала, что жизнь он и не  жил, Володя Попов-Островитянин, он преодолевал всю эту  дикость как только мог, он все отдал другим, себе  ничего.  Потом  устал и упал. И все. Нельзя  жить в  таких условиях, а вот он и смог, но только недолго.Каждое  время  считает  своим  долгом  удавить своего поэта. И только потом услышать. Или не  услышать.
Так  тяжко мы  прощались с Островитяниным, а  еще  была  женщина которая  его любила, и ей  даже нельзя было на кладбище  приехать и  она молча  сидела  дома, и что она   чувствовала - лучше  даже не  думать.

По воспоминаниям  2009   года