Лепестки

Кто теперь помнит о том необыкновенном событии, когда мы, с давно умершим младшим братом  моим, пасли гусей  в стороне от нашей деревни на сгоревшем жарким летом от искры из трубы паровоза ( как говорили)  ячменном  поле.  И вдруг, прямо над нашими головами, резко снижаясь, с рёвом стал опускаться… самолёт. Мне было лет десять. Брату –  и того меньше.  В ужасе, наглядевшись фильмов  про войну, мы бросились на землю и закрыли руками головы. Когда рёв перешёл  в негромкое  шуршание, мы со страхом осмелились  поднять глаза. Совсем рядом, словно  на картинке, стоял зелёный  «ястребок», столько раз виденный в кино. Передо мною уже рисовалась картина  окровавленного лица пилота, уткнувшегося в щиток управления…   Но, как-то буднично, не спеша, вылезли два лётчика в кожаных куртках, подозвали нас к себе и попросили  сбегать за взрослыми.  Со стороны деревни уже бежали мужики.  Кто-то был отправлен звонить. Нас оттеснили.  Темнело.  Надо было собрать разлетевшихся гусей  и гнать их домой.

Чуть свет,  со всей ребятнёй мы бросились на поле.  Но самолёта не было.   И долго потом я  боролась  с  сомнением, что  виденное наяву  не было сном. Только сосед, хромой дядя Михей ,подтвердил, что ночью приходил кран и большая машина с платформой, которые и увезли самолёт.
             
                ***

СOVID-19.    В те горячие полубеспамятные ночи, которым, казалось, не будет конца, комната моя  едва освещалась телеэкраном «плазмы», настроенным,  вместо невыносимого мелькания цветных кадров,  на радио «Маяк» с почти выключенным до невнятного  «шептания» звуком. И  вдруг … Что заставило меня, безразличную ко всему,   вдруг прислушаться?

Привычная тональность короткой неразборчивой информации  диктора  неожиданно  сменилась   иным  колоритом,   похожим вдруг на  ровное журчание  ручья по камешкам, заставлявшим в детстве  подолгу замирать, опустив ладошки в прозрачную, зеленоватую от прибрежной травки  воду.

Который  уже день, безучастно не воспринимая громких звуков, в этот раз  я пошарила рукой, отыскивая пульт, и чуть усилила громкость. «Маяк» передавал Мамина-Сибиряка  «Зимовье на Студёной», с  раннего детства   любимый, давно не перечитываемый мною  рассказ. И  ожила потерянная в северных печорских лесах избушка старика Елески и верного друга его – Музгарки.

«Не хотел Елеска, чтобы волки съели мертвого Музгарку, и закопал его в казарме. Три дня он долбил мерзлую землю, сделал могилку и со слезами похоронил в ней верного друга …  Поправил он лыжи, на которых еще молодым гонял оленей, снарядил котомку, взял запасу дней на пять, простился с Музгаркиной могилой и тронулся в путь. Отошел старик до каменного мыса, оглянулся на свое жилье и заплакал: жаль стало насиженного теплого угла».

Давным-давно  зная  завершение «Зимовья»,    замерла  вдруг в какой-то надежде …

И  удивительно, что неизбывная печаль, растворённая в строках негромкого  русского повествования, вдруг  целительно легла на измученную болью и бессонницей душу. И впервые за долгое время, ночь приняла в свои объятия, опустилась на плечи   и не дала  услышать о последних минутах  старика, который, казалось,  шёл и шёл, словно плыл, в нескончаемых северных снегах … до самого завершения той памятной ночи,  когда и появились, наконец,  первые признаки  выхода из долгого  тяжёлого недуга.

                *** 
На уроке труда из спичечных коробков мастерили мы кораблики.
И паруса были к ним приделаны.Шли с братом домой, бережно держа в руках свои поделки.
Начинались весенние каникулы. Лед на речке
вспучился,был толстым и серым , но кое-где  на нем были видны
лужи воды.Вполне подходящие лужи, чтобы  пустить кораблики,
что я и не замедлила сделать. Вовка стоял на берегу, а я осторожно
по льду подошла к воде. И вдруг! Лед проломился и я в одно мгновенье оказалась в воде. Тяжелое, на вате, зимнее пальто, валенки с галошами - все это сразу намокло и потащило меня на дно, а дна не было. Я хваталась руками за лед, а он обламывался и крошился. От холода перехватило горло. Но Вовка схватил меня за шапку ( хорошо , она была на завязках под подбородком) и изо всех сил держал меня на воде. Не знаю, как удалось мне ухватиться за край  крепкой еще льдины и с его помощью выбраться на берег.
Вода лилась из валенок и пальтишка,ноги свело судорогой.
Мимо шла соседка тетя Настя на  ферму. Ахнула, приказала - бегом
домой.

Дома я поступила по- хозяйски. В русскую печь, еще не остывшую, отправила свои барахлишки и, когда прибежала, вся белая, мама, которой тетя Настя успела позвонить, следы преступления были надежно закрыты заслонкой печи.

Мама плакала, растирая меня водкой и кутая в шерстяную шаль.
А  через пару дней, отпросившись гулять, с замиранием сердца увидели мы:  в воде,  на растаявшей речке,покачивались грустные одинокие  наши кораблики с парусами.