Rodendron Rassolnikoff ч3 гл2

  Озабоченный утренним гормональным давлением, активированным естественными физиологическими позывами, Вразумихин пробудился поутру, где-то в восьмом часу. Много новых и непредвиденных недоумений очутилось вдруг у него в голове в это утро. Он и не предполагал, что сегодня проснётся на позитиве в ожидании чего-то нового, необычайного. В сознании проявился до последних подробностей вчерашний день. Молодой человек понимал, что с ним совершилось что-то необыденное, что он принял в себя одно, доселе совсем неизвестное ему впечатление и непохожее на все прежние. В то же время он давал себе отчёт, что мечта, загоревшаяся в голове его, в высшей степени под вопросом, – а вдруг клубнично-сливочные губы Дусечки Рассольниковой сегдня его пошлют подальше, чем помогать Макару пасти телят. Стыдобушка-головушка, так вести себя легкомысленно, вместо того чтобы двигаться поступательно по жизни, решая самостоятельно эффективно свои актуальные проблемы.

  Самым мерзким в той ситуации было вчерашнее пьяное скакание возле сестры Рассольникова Дуси. Зачем столько нелепой суеты, если жизнь требует от нас простой рассудительности на берегу своей реки. Нам отмеряно, чуть больше времени, чем одно мгновение и бессмысленно тратить дни, года и жизнь в целом на пустые хлопоты – это отличительная черта человека от других живых существ. Кто дал ему право поучать других людей, когда он сам такой сумбурный и мутный тип, пытающийся всем понравиться. Кому может импонировать дурашливый алкашок и душный понторез? Со всего размаху ударил он кулаком по перегородке, повредил себе руку и оставил заметную вмятину на гипсокартоне.

  Надо выправлять ситуацию и срочно приступать к каким-то конкретным действиям, которые приведут его к жизненному успеху, а конкретнее – к любимой Дусечке-симпапусечке.
  Однако ж, одеваясь, он осмотрел свои драные джинсы тщательнее обыкновенного. Другого прикида, кроме шорт и «парадных брючишек» у него не было, а если б и было, он, быть может, и не надел бы его, – «так, нарочно бы не надел». Но во всяком случае циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он не имеет права оскорблять своим видом чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут к себе. Джинсики он тщательно отчистил щёткой. Труселя же были на нём всегда чистые в обтяжечку; вонять юноша не любил и на этот счёт он был особенно чистоплюем.

  Утренний туалет он выполнил тщательно, – гелем для душа вымыл волосы, шею и особенно места потных сочленений ног с туловищем. Когда же дошло до вопроса: брить или не брить, свою щетину – он хотел пошкрябать свои скользкие щёки старым бритвенным станком, но подумал, что трёхдневная щетина ныне в моде и оставил свои щёки колючими. И… и главное - наверное, вчера показался мадамам Рассольниковым он каким-то ханыгой, а не приличным студентом престижного вуза. Всякий порядочный человек, да ещё культурный образованный не должен выставлять себя напоказ.  Многовероятно, что семейка Рассольниковых – ещё те гуси, но что делать если в этой стае живёт Авдошенька, засевшая занозонькой в его сердце. Хотя, ему не понравилось, как мать с дочкой пляшут под дудку, тунеядствующего сынка и братца. Здоровый оболдуй сидит на их шее и ножки свесил. Хоть ещё учился бы, а то в академ ушёл и нигде не работает. Ну да, чёрт с ним! А пусть! Ну и нарочно буду, как всегда, такой грязный, сальный, чмошный, и весёлый! Ещё больше буду!..

  На таких размышлениях застал его друг Зося.
Он сказал, что заходил к Родику и тот дрыхнет, как медведь в зимней берлоге. Спросонья пообещал зайти часу в одиннадцатом.
– Нахрена мы вчера так дохрена набухались, – констатировал факт прошедшего времени, нахмурясь, Вразумихин, – вчера я, спьяну, проболтался ему, дорогой идучи, о разных глупостях…
– Ты и его мамане с сестрой вчера наплёл три короба всякой охинеи.
– Знаю, что глупо! Хошь бей меня тапком в лицо! А что, вправду была у тебя какая-нибудь верная мысль?
– Да вздор же, говорю; какая мысль! Сам ты описал его как крутыша, когда меня к нему привел… Ну, а мы вчера еще жару поддали, ты то есть, этими рассказами-то… о грабеже! Кабы знал я в точности, что тогда в конторе произошло и что там его какая-то каналья этим подозрением… обидела! Гм… не допустил бы я вчера такого разговора. Ведь эти недоумки из капли росы океан сделают, небылицу в лицах наяву видят… Да что! Я один случай в интернете вычитал, как один придурок, сорокалетний, не в состоянии будучи переносить ежедневных насмешек за столом от восьмилетнего мальчишки, из травмата в упор пристрелил его!
– Кстати, ты вчера прям закорефанил мать да сестру?
Осторожнее бы с ними сегодня…
– Сговорятся! – неохотно ответил Вразумихин.
– И чего он так на этого раздраконил Ужина? Человек с приличным баблом на депозитной карте, кажется, не противен… а ведь у Рассольниковых за душой ни шиша? а?
– Да чего ты-то выпытываешь? – раздражительно крикнул Вразумихин, – почем я знаю, шиш или ни шиша? Спроси сам, может, и узнаешь…
– Фу, как ты тупишь! Вчерашнее похмелье ступорит… Ровно в девять часов Вразумихин явился в гостишку. Обе дамы ждали его давным-давно с истерическим нетерпением. Поднялись они часов с семи или даже раньше. Он вошёл пасмурный, как ночь, откланялся неловко, за что тотчас же рассердился – на себя, разумеется.
  Похерия Александровна так и бросилась к нему, схватила его за обе руки выше локтей и начала по-бабски выражать свой восторг. Он отвернул голову на Дусю; но и на этом утреннем лице было в эту минуту такое выражение признательности и симпатии, такое полное и неожиданное для него уважение (вместо насмешливых-то взглядов и невольного, худо скрываемого презрения!). Ему уж, право, было бы легче, если бы эти чудачки встретили его бранью, а то уж слишком всё паточно-сливочно.
  К счастью, на языке вертелась готовая тема для разговора, и он поскорей за неё уцепился.

 
  От женщин последовал вопрос о том, чтобы заказать кофе с круасаном и приглашение отзавтракать вместе с Вразумихиным.
Авдотья Родионовна позвонила на ресепшн по поводу кофе, на зов явилась девушка, и ей заказали в номер три капучино с круасанами. Вскоре столик был сервирован, но так грязно и так неприлично, что дамам стало совестно – за то быстро. Вразумихин ругнул было «уставший» номер, но вспомнив про Ужина, перешёл на другую тему и ужасно обрадовался, когда вопросы Похерии Александровны посыпались, наконец привычно - без пауз.
Отвечая на них, он проговорил три четверти часа, беспрестанно прерываемый и переспрашиваемый, и успел передать все главнейшие и необходимейшие факты, какие только знал из последнего года жизни Родендрона Родионовича. Он многое, впрочем, пропустил, что и надо было пропустить, между прочим, и о сцене в конторе со всеми последствиями. Рассказ его внимательно слушали; но когда он думал, что уже кончил и удовлетворил своих слушательниц, то оказалось, что для них он как будто еще и не начинал.

– Скажите, скажите мне, как вы думаете… ах, извините, я бы хотела узнать всё про Родика, он такой скрытный – торопилась Похерия Александровна, - Володя, поймите меня, как бы это вам сказать, то есть лучше сказать: что он любит и что не любит? Всегда ли он такой раздражительный? Есть ли у него девушка? Какие у него желания и, так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним словом, я ж мать, я бы желала…
– Мамка, ты задрала Вову, как же можно на это всё подряд так спонтанно отвечать! – заметила Дуня.
– Ах боже мой, доня моя, я совсем заждалась Вольдемара, чтобы обсудить с ним дела наши текущие.
– В общем я за любой кипишь, особенно в такой чудесной компании, – отвечал Вразумихин.
– Полтора года я Родендрона знаю: приколист и добрейшей души парень. Бабушкам место в автобусе всегда уступает. В женское общежитие по делам лямурным не шастает. С студенческой алкашнёй дружбу не водит.  Ну, что еще?.. Мне кажется, ваш приезд будет иметь на него благоприятнейшее влияние.
– Ах, дай-то, бог! – вскричала Похерия Александровна, восхищённая дипломатичным отзывом Разумихина об её Роде.

 Вразумихин красноречиво глянул искоса на Авдотью Родионовну. Он часто взглядывал на неё во время разговора, но бегло, на один только миг, и тотчас же отводил глаза, боясь пересечься взглядами. Авдотья Родионовна то садилась к столу и внимательно вслушивалась, то вставала опять и начинала дефилировать, по обыкновению своему, из угла в угол, покачивая стройными бёдрышками, сжав губки в аппетитное сердечко, изредка задавая свой вопрос, не прерывая шагания. Сегодня она была одета в какое-то тёмненькое из лёгкой материи платьице, а на шее был повязан белый прозрачный шарфик. По многим признакам Вразумихин тотчас же заметил, что экипировка обеих женщин скромноватенькая, бедноватенькая. Брендовых тряпок не наблюдалось. Будь Авдотья Родионовна одета как королева, то, кажется, он бы её совсем не боялся; теперь же, может, именно потому, что она одета в прикид из интернет-магазина и что он заметил всю эту бедность в китайских вещах. В сердце его вселился страх нанести словом нечаянную обиду, и он стал бояться за каждое слово своё, за каждый жест.
– Вы много сказали любопытного о характере брата и… сделали это беспристрастно. Это хорошо; я думала, вы над ним часто иронизируете, – заметила Авдотья Родионовна с улыбкой. – Кажется, и то верно, что в этом возрасте возле него должна находиться девушка, – прибавила она в раздумье.

– Я этого не говорил, а впрочем, может быть, ты возможно права, только…
– Что?
– Ведь он пока никого не полюбил; может, и никогда не полюбит, – отрезал Вразумихин.
– То есть Родик не способен полюбить?
– А знаете, Авдотья Романовна, вы выражаетесь, как в реалити-шоу: любит не любит, к сердцу прижмёт, нафиг пошлёт, – брякнул он вдруг, для себя самого неожиданно, но тотчас же, вспомнив о том, что сейчас говорил ей же про брата, покраснел как рак в кипятке и ужасно засмущался. Авдотья Родионовна не могла не рассмеяться, на него глядя.
– Насчёт Роди вы оба можете ошибаться, – подхватила несколько пикированная Похерия Александровна, - Я не про теперешнее говорю, Дунечка. Родендрон романтичен по своей натуре и, как бы это сказать, капризен. Я уверена, что он и теперь вдруг что-нибудь может сделать такое необычное, чего ни один нормальный человек никогда и не подумает сделать… Да недалеко ходить: известно ли вам, как он, полтора года назад, меня изумил, потряс и чуть совсем не уморил, когда в восемнадцать лет вздумал было жениться на этой, как её, – на дочери богатого бизнесмена?
– Знаете вы что-нибудь подробно об этой истории? – спросила Авдотья Родионовна.
– Он ничего и никогда сам об этой истории со мною не говорил, – осторожно отвечал Вразумихин, – но я спрошу при подходящем случае, рискуя получить в ответ грубость…
– А что, что вы слышали? – спросили разом обе женщины.
– Впрочем, ничего такого слишком уж особенного. Узнал я только, что брак этот, совсем уж слаженный почему-то не состоялся. Ныне ведь богатые женятся только на богатых. А бедные и так за денюжку всё сделают что надо.
– Я уверена, что она порядочная была сучка, – с тиктоковским юморком заметила Авдотья Родионовна.
– Да может быть, но не умная, так как всяк образованный чел  должен по себе искать пару. На всех принцесс не хватит, им всё-таки принцессам лучше с принцами, а голодранкам лучше с нищебродами, – заключила Похерия Александровна; затем осторожно, с задержками и с беспрерывными взглядываниями на Дуню, что было той, очевидно, неприятно, принялась опять расспрашивать о вчерашней встрече между Родей и Ужиным. Это происшествие, как видно, беспокоило её более, чем какой давний бзик Родика.
Вразумихин пересказал всё снова, в подробности, но на этот раз прибавил и своё заключение: он честно обвинил Рассольникова в преднамеренном унижении Петра Петровича перед своими корешами.
– Он у нас с придурью, но всегда за справедливость, – прибавил он.
– Я тоже так думаю, – сказала Похерия Александровна с меланхолическим видом.
Её женское сердце поразило, что о Петре Петровиче Вразумихин выразился на этот раз так хитрожопо, что даже как будто и с уважением. Авдотью Родионовну это восхитило.
– Так какого… (пауза) вы сами мнения о Петре Петровиче? – не утерпела не спросить Похерия Александровна.
– О будущем благоверном супруге вашей прелестнейшей дочуры я и не могу быть другого мнения, – твёрдо и с жаром отвечал Вразумихин, – и не из одной пошлой вежливости стебусь над кем-то, а потому… потому… ну хоть по тому одному, что Авдотья Родионовна сама, со своим изысканейшим вкусом, будучи в полном разуме, добровольно, удостоила выбора из миллионов хлыщей этого человека. Если же я так вчера его обзывал неприличными эпитетами, то это потому, что вчера я был позорно пьян и ещё… безумен; да, безумен, без головы, сошёл с ума, совершенно… и сегодня в раскаивании от того позорного поведения!.. – Он покраснел до корней щетины на скулах и покорно замолчал. Авдотья Родионовна вспыхнула, захлопала в свои розовые ладошки, но не прервала молчания. Она не промолвила ни одного слова с той самой минуты, как заговорили об Ужине.

  А между тем Похерия Александровна, без её поддержки, видимо находилась в нерешимости. Наконец, запинаясь и беспрерывно посматривая на дочь, объявила, что её чрезвычайно заботит теперь одно пикантное обстоятельство.
– Видите, Вова… – начала она. – Простите заранее, я буду совершенно откровенна?
– Уж, конечно, мамуленька, – внушительно заметила Дуська Рассольникова.
– Вот в чём дело, – затараторила та, как будто из неё вытащили огромную клизму. – Сегодня, очень рано, мы получили от Петра Петровича записку в ответ на наше вчерашнее извещение о приезде. Видите, вчера он должен был встретить нас, как и обещал, в самом жэдэ вокзале. Вместо того на жэдэ вокзал он не приехал, а Петр Петрович просто забывает по причине раннего склероза иногда очень существенные обстоятельства. За то с утра прислал мне здоровенную сэмээсину. Скажите мне ваше откровенное мнение, Вразумихин! Вы лучше всех знаете характер Роди и лучше всех можете посоветовать.

  Предупреждаю вас, что Дунечка уже на всё согласилась, с первого шагу при за совместное проживание, но я, я ещё не знаю, как поступить, и… и все ждала вас с утра для этого.
Вразумихин почесал эпителий между глазами и волосами верха черепно-мозговой коробки, и начал читать телефонное сообщение:
«Тёть Похерия, не имею честь тянуть дохлого кота за облезлый хвост, уведомляю, что по происшедшим внезапным провалам в памяти забыл вас встретить. Но я не виноват, это всё из-за вашего прибабахнутого сынка Роди. Он со своими друзьями алканами произвёл на меня преотвратнейшее впечатление. Прям не студенты, а бакланы, гопники отмороженные. Посему, буду же рад иметь честь конфедициально посетить вас сёдни и откланяться вам в вашей квартире не иначе как в пополудни, причем осмеливаюсь присовокупить убедительную и, прибавлю к тому, настоятельную просьбу мою, чтобы при общем свидании нашем ваш придурошный сынок уже не присутствовал, так как он беспримерно и неучтиво обидел меня при вчерашнем посещении его и, кроме того, имея лично к вам необходимое и обстоятельное объяснение по известному пункту, насчёт коего желаю узнать ваше собственное истолкование.
И слушай сюда: если, вопреки просьбе, встречу Родика-уродика, то принужден буду немедленно удалиться восвояси и тогда пеняйте уже на свою тупую головушку. Блин буду, собственными очками зрил, сбитого машиной алкана, родственнице которого, девице низкого социального поведения, сунул вчера в руку пятитысячную купюру денег.
При сих обстоятельствах, свидетельствую моё особое обожание моей красотке Авдотье Родионовне, прошу принять чувства почтительной преданности кандидата в ваши зятья Петра Ужина».

– Что мне теперь делать, Вольдемарчик? – заговорила Похерия Александровна, чуть не плача. – Ну как я предложу Роде не приходить? Он так настойчиво требовал вчера отказа Петру Петровичу, а тут и его самого велят не принимать! Да он из принципа придет, как узнает, и… что тогда будет? Я боюсь, что он ему всю сопатку расквасит, ведь он боксёр левша… А тот его из принципа в тюрягу засадит – он же юрист со связями поганый!
– Поступите так, как решила Авдотья Родионовна, – тотчас же вразумил Вразумихин.
– Ах, таки титьки матитьки! Змей дрын дрыныч… эта девушка мне мне все уши проскворчала! Что Родька сегодня может подраться с Ужиным. И если они сегодня встретятся в нашем присутствии – мордобоя не избежать. С другой стороны, всё так далеко зашло, что лучше бы расставить все точки над Ё. И главные слова за тобой Дуся! Да и ничего я не врубаюсь, какой там алконавт сдох, и какая там шлюхандра, и получила деньги от Родика на похороны этого человека…
– Которые так дорого вам достались маменька, – прибавила Авдотья Родионовна.
– Он был не в себе вчера, – задумчиво проговорил Вразумихин. – Если бы вы знали, что он там наговорил вчера в ресторане, хоть и умно… гм! О каком-то трупаке, раздавленным джипом, и о какой-то девице он реально мне что-то говорил вчера, когда мы шли домой, но я не врубился в конкретику… А впрочем, и я сам вчера был слегка на взводе…
– А не пойти ли нам все к нему самим и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Время сейчас, мне кажется, очень подходящее! – вскрикнула она, взглянув на свои китайские часики и ужасно не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», – подумал Вразумихин.
– Ах, умничка!.. Собираемся, Дунечка-Дуняша, в путь дороженьку! – тревожно засуетилась Похерия Александровна, – ещё воспримет так, что мы со вчерашнего сердимся, что так долго не являемся к его превосходительству фон барону макарону. Ах, храни мой разум, могорукий Шива!
Говоря это, она суетливо натягивала за ширмочкой на себя воздушный сарафанчик, а Вразумихин рентгентил эротический процесс глазами сквозь ширмочку. Дунечка тоже оделась в шорты и майку с пандой. Шорты на ней были не только заношенные, но даже изодранные, что заметил Разумихин, а между тем эта явная бедность прикида даже придавала обеим дамам вид какого-то особенного достоинства, что всегда бывает с теми, кто умеет носить с достоинством дешёвые тряпки. Вразумихин с благоговением смотрел на Дунечку и гордился, что поведет её по улицам Долгобреда. Вылитая принцесса мисс вселенная, маленькое сокровище неимоверной красоты.
– Ах, тутси шмутси, могла ли я увидеть в самом страшном сне! – воскликнула Похерия Александровна, – что буду так пугаться свидания с родным сыном, с моим единственным кровинушкой!.. Я побаиваюсь, Володя! – прибавила она, робко взглянув на него.
– Не надо саму себя страхом накручивать, мамунчик, – сказала Дуня, целуя её в шею за ухом, – лучше верьте в него, как я верю.
– Ах, боже мой! Я верю тоже, за всю ночь глазонек своих не сомкнула! – вскричала исстрадавшаяся женщина.
Они вышли на улицу.
– Знаешь, Дунечка, как только я к утру немного заснула, мне вдруг приснилась покойница коза Грунечка… и вся в белой шёрстке… подошла ко мне, лизнула за руку, а сама рожками тычется в меня, и так строго, строго, как будто осуждает… К добру ли это? Ах, боже мой, Вольдемар, вы ещё не знаете, козы до скольких лет живут!
– Нет, не знаю; можно глянуть в википедии?
– Скоропостижно! И представьте себе…
– После, мамунчик, – вмешалась Дуня, – ведь они ещё не знают, кто такая коза Груня.
– Ах, не знаете? А я думала, вам всё понятно и ясно, как божий пень. Вы мне простите, Вова, я когда выпью водочки поболе нормы, у меня тоже просто ум за разум заходит. Право, я вас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вам уже всё известно. Я вас уже как за родного считаю… Не серчайте, что так говорю. Ах, боже мой, что это у вас правая рука тоже левая рука, как у моего Родика?
– Да, нет таких уродиков, как ваш Родик, поискать в книге Гинесса, да и то не найдёшь, – пробормотал осчастливленный Вразумихин.
– Я когда начинаю волноваться из порой, какая-то охинея выплёскивается, иногда слишком уж от сердца говорю, так что Дуня меня поправляет… Но, боже мой, в какой задрипозной он квартирке живёт! Проснулся ли он, однако, мой сынуля-сынулёк?
Дружная компания из трёх человек рванула в гости к Рассольникову.