КУРСКИЕ ОДНОДВОРЦЫ
Предисловие
Читая книги краеведческой направленности, «листая страницы» Интернета, не раз и не два приходилось убеждаться, как мы небрежно относимся к истории родного края, как слабо мы ее знаем и как плохо доводим ее до новых поколений. И чтобы не быть голословным в этом утверждении, обратимся к учебным пособиям, изданным как в советское время – «История Курской области» (Воронеж, 1975), так и в постсоветское – «История и современность Курского края» (Курск, 1998). Кстати, «История Курской области» уже не раз переиздавалась, не обновляясь, не исправляясь, не редактируясь, лишь обложка имела новое оформление. Впрочем, это к слову. Что же касается самих фактов, то и в первом учебном пособии, и во втором – довольно подробно описывается период восстановления Курска, заселения Курского края и ближайшей к нему округи в XVI – XVII веках царскими служилыми людьми «по отечеству» и «по прибору» (найму). Попутно дается пояснение, что служилых людей «по отечеству» представлял дети боярские и дворяне, из которых образуется класс феодалов – помещиков, а служилых «по прибору» или по найму представляли стрельцы, казаки, затинщики, пушкари, воротники и некоторые другие жители городов-крепостей, входивших в засечные черты (линии). Например, в Тульскую, Большую и Белгородскую.
И в первом, и во втором издании в обязательном порядке уделяется внимание борьбы обездоленных крепостных крестьян со своими угнетателями – помещиками. Так, в «Истории Курской области» уже на 19 странице стоит тема «Классовая борьба в Курском крае в конце XVI – начале XVII века», на странице 26 следует «Борьба народных масс против феодально-крепостнического гнета», далее, на странице 36, находится раздел «Борьба крепостных крестьян против феодально-крепостнического гнета». В этом же учебном пособии, в главе «Курская губерния в первой половине XIX века» на странице 41 приводится раздел «Положение крепостных крестьян. Крестьянское движение». А в главе «Курская губерния в период капитализма» на странице 53 помещен раздел «Крестьянское движение». В учебнике «История и современность Курского края» о крестьянском движении сообщается на страницах 82-89, 105. Мало того, здесь имелись целые главы, в которых сообщается о борьбе крестьянства и городской нищеты против угнетателей – помещиков и городского начальства. Такие, как, например, «Протесты, бунты, восстания» (страницы 108-116) и «XVIII века: Кризис крепостного строя» (страницы 117-131).
И в одном, и в другом учебном пособии добротно освещены такие вопросы, как борьба курян с иноземными захватчиками, участие курян в Отечественной войне 1812 года и в Крымской войне 1855-1856 годов. Большое внимание уделено курским декабристам, экономическому и культурному развитию края в период с XVII по XIX век. Естественно, это замечательно. А вот о курских однодворцах – одной из самых многочисленных групп социальных слоев курского населения этого периода времени – говорится мало, скромно и без необходимых пояснений и подробностей, раскрывающих смысл понятия и суть социального явления. Однодворцы же – это исключительная данность Курского края и ряда пограничных с Диким полем регионов – Воронежского, Орловского, Тамбовского, Тульского Рязанского, – которой в центральных, западных, восточных и северных губерниях России не было.
В результате этого, мягко скажем, неполного освещения истории края у курян со школьной скамьи сложилось мнение, что в нашем регионе до 1861 года, то есть до отмены крепостного права, в сельской местности проживали дворяне-помещики да крепостные крестьяне. А также незначительное количество священников и мелких купцов. И только ученые-историки да краеведы-любители знали, что значительную часть населения Курского края, в том числе городского, с конца XVII и до середины XIX века составляли однодворцы Впрочем, кто такие однодворцы и каков их вклад в развитие Курщины, будет сказано в основной части очерка.
Когда и как появились курские однодворцы.
Прежде чем ответить на вопрос, когда и как появились курские однодворцы, необходимо хотя бы кратко и бегло заглянуть в историю края. После монголо-татарского нашествия с политической карты Средневековой Руси пропали Курское, Путивльское и Рыльское княжества, существовавшие в Посеймье с конца XI (Курское) и с 80-х годов XII века остальные. А через некоторое время к запустению этих территорий приложили руку и польско-литовские завоеватели (1360-е годы). Так монголо-татарское иго на многие десятилетия сменилось польско-литовским. И только с развитием централизованного Московского государства в начале XVI века Новгород-Северский (1501), а также Посеймье – Путивль, Рыльск и Курск (1508) с примыкающими к ним землями – вышли из-под власти Польши и Литвы и вошли в состав нового Русского государства во главе с Москвой. Причем не просто вошли уездами, сменившими бывшие княжеские уделы, а стали юго-западным порубежьем и оплотом государства. (Во главе уездов стали воеводы из числа приближенных к государю бояр и князей из рода Рюриковичей, Гедиминовичей и потомков Чингисхана.)
Однако население Посеймья было малочисленным и само не могло защитить себя даже в городах-крепостях от набегов польско-литовских отрядов, шаек запорожских казаков, крымских татар и прочих степняков, накатывающих разрушительными волнами со стороны Дикого Поля. В связи с этим московские власти (великие князья и цари) стали строить засечные линии (комплекс оборонительных сооружений с опорой на небольшие города-крепости), выдвигать в степь дозоры, сторожи и станицы, состоящие из государевых служилых (ратных) людей.
Служилые же люди делились на две группы: «по отечеству» и «по прибору» (по найму). К служилым «по отечеству», как единодушно утверждают отечественные историки и как пишется во всех учебниках и учебных пособиях, относились дети боярские и дворяне. А в служилые «по прибору» властями нанимались ратники из свободных (гулящих) людей для дозоров, сторож, станиц. В эту же категорию входили стрельцы, городовые казаки, пушкари, затинщики, воротные и прочие, несшие караульную службу в городах-крепостях и на засечной черте (линии).
Обилие специальных терминов, по-видимому, требует обращение к энциклопедиям, как самым проверенным и авторитетным справочным источникам. В данном случае воспользуемся Советским Энциклопедическим Словарем (СЭС) 1988 года издания, в котором кратко и в то же время емко дается определение слов и терминов.
О том, кто такие «служилые люди», выше было сказано. Поэтому к сказанному остается добавить лишь то, что на Руси они были известны с XIV по XVIII век. А с середины XVI века делились на служилых «по отечеству» и «по прибору». При этом служилые «по отечеству» (бояре, дворяне и дети боярские) за службу получали денежные оклады и земельные наделы, владели землями с крестьянами, обладали юридическими привилегиями, занимали руководящие должности в армии и государственном управлении. Служилые «по прибору» также получали земли, иногда небольшой денежный оклад, имели некоторые юридические привилегии, но свой земельный надел обрабатывали сами и в отличие от служивых «по отечеству», платили налоги.
Бояре – высшее родовитое сословие землевладельцев на Руси с IX по XVII век. С XV века – высшие чины служилых людей «по отечеству», первые чины Боярской думы. Они занимали главные административные, судебные и военные должности в Русском государстве, возглавляли приказы и были воеводами в городах и уездах. Звание отменено царем Петром I в ходе проводимых им реформ.
Дворяне (дворянство) – государственное привилегированное сословие, часть класса феодалов. В России возникло в XII – XIII веках как низшая часть военно-служилого сословия, составляющая двор князя или родовитого боярина. С XIV века дворяне за службу стали получать земли. В XVII веке дворянство составляло основную массу землевладельцев, в интересах которой было юридически оформлено крепостное право.
К данной выдержке из статьи СЭС следует добавить, что отечественные историки первыми известными на Руси дворянами считают сыновей московского боярина Степана Кучки, казненного по приказу князя Юрия Долгорукого. Дочь Степана Ивановича Кучки Улита в 1147 году стала женой суздальского княжича Андрея Юрьевича Боголюбского (1111–1174), сына Юрия Долгорукого. А ее братья Петр и Иоаким стали основой княжеского двора Андрея Боголюбского. (Позже Петр был казнен Боголюбским, а Иоаким возглавил заговор дворовых людей против князя; Андрей Боголюбский был убит заговорщиками 29 июня 1174 года.)
Дети боярские – мелкие феодалы в Русском государстве в XV – XVII веках на военной службе у князей, царей, бояр и церкви. Слились с дворянством.
Если в СЭС о детях боярских, как, кстати, и о дворянах, сказано кратко, то в других энциклопедических изданиях, например, в «Иллюстрированном энциклопедическом историко-бытовом словаре русского народа» Л.В. Беловинского, материалы о них преподносятся в более развернутом виде. Продолжая же тему о служилых «по отечеству», то дети боярские до XVIII века преобладали над дворянами как более родовитые и знатные, а с XVIII века первенство в сословной иерархии взяли дворяне. И это привело к тому, что само понятие «дети боярские» вышло из употребления как в официальных документах, так и в бытовом обиходе. Осталось лишь дворянство.
По-видимому, стоит отметить, что понятие «дети боярские» на протяжении XIX – XX веков волновало умы историков и писателей, в том числе таких, как князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790), Василий Осипович Ключевской (1841–1911), Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843–1911), Николай Павлович Загоскин (1851–1912), Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879), Анатолий Алексеевич Танков (1856–1930). Кстати, Д.Я. Самоквасов и А.А. Танков имели курские корни. Одни придерживались версии, что «дети боярские» – это отпрыски старинных боярских родов, но обедневшие и потерявшие отчие земли, а потому «принижаемые» более успешными и богатыми представителями сословия и княжеской (государевой) знатью. Другие видели в них потомков прежней младшей княжеской дружины – гридней и детей княжеских. Третьи считали их «случайно набранными ратными людьми низшего ранга». Впрочем, преобладающей версией стало все же мнение тех, кто считал «детей боярских» потоками прежних бояр, прибившихся в XIV – XV веках к московским великим князьям (государям). При этом дети боярские, в отличие от бояр, в Боярской думе, сменившей княжескую думу, участия не принимали.
Стоит отметить, что наиболее полно и подробно о детях боярских и дворянах Курского края сказано в фундаментальном труде А.А. Танкова «Историческая летопись курского дворянства», первый том которого был издан в Москве в 1913 году. С опорой на труды предшественников и дошедшие до его времени писцовые, разрядные, межевые и прочие книги, ревизские «сказки» – переписи населения петровских и постпетровских времен и другие документы педагог, журналист, член Императорского С.-Петербургского Археологического Института и общественный деятель Анатолий Танков создал широкое, многоплановое полотно развития дворянства в Курском крае.
Интересную концепцию темы «боярские дети» представил в Интернете современный ученый, доктор химических наук, профессор, основоположник «ДНК-гениалогии» Анатолий Алексеевич Клёсов (1946 г.р.) в статье «Дети боярские, или История одного русского рода». Из статьи следует, что предки автора с конца XVI века проживал на территории Курского края в деревне Клёсово (ныне Клёсово находится на территории Городьковского сельсовета Конышевского района Курской области). И вначале они были детьми боярскими, а затем, в силу изменения законодательства российского, трансформировались в однодворцев. Но об этом позже, а пока продолжим раскрывать другие термины.
Дозор – в условиях рассматриваемого периода времени небольшая группа воинов, высылаемая вглубь Дикого Поля, чтобы с заранее оборудованных секретных сигнальных вышек при обнаружении неприятеля подать огнем или дымом сигнал другим дозорам, а те – следующему дозорному посту. По идее, такая подача сигнала должна была довольно быстро дойти до одной из крепостей на засечной линии и подготовить защитников к отражению врага. Неприятель знал о таком способе подачи сигнала, поэтому высылал вперед своих разведчиков, чтобы они, подкравшись и схватив дозорных, помешали тревожной сигнальной информации. Постоянная опасность попасть в плен или же быть убитыми требовала от дозорных не только смелости и мужества, но и терпения, и умений маскироваться. Поэтому в дозорные шли наиболее подготовленные служилые люди.
Сторожа – небольшая конная группа из трех-пяти служилых людей, выдвигавшаяся в степь и ведшая наблюдение за важнейшими дорогами –шляхами и сакмами, – образовавшимися со времен нашествия монголо-татарских орд и шедших по вершинам водоразделов. Согласно исследованиям курских ученых, в рассматриваемый период времени через наш край пролегали Муравской шлях, Изюмская и Кальмиусская сакмы. Они относились к основным и главным путям сообщения татар и их набегам на русские земли. Но, кроме них, были также Бакаев, Свиной, Синявский и Сагайдачный шляхи – пути второстепенного значения, но не менее опасные для курян тех времен.
Самый большой и известный Муравский шлях пролегал от Перекопа к Туле через Ливны. И шел между верховий Ворсклы и Северского Донца, захватывая современные территории Тимского и Советского районов Курской области. У Семских Котлов этот шлях соединялся с Изюмской сакмой, пролегавшей между верховий рек Нежеголи и Оскола. Восточнее их пролегала Кальмиусская сакма.
К Рыльску вел Бакаев шлях, а от Рыльска к Болхову – Свиной. Курск, Рыльск и Обоянь соединялись Синявским шляхом, а Сагайдачный шлях пролегал в 15 верстах от Суджи. Кроме того, существовали ответвления этих сакм и шляхов, проходящие через окрестности Льгова (Городенска) и Дмитриева (Старгорода).
Однако возвратимся к сторожам. Под свои наблюдательные посты смелые воины сторож выбирали места возвышенные, чтобы иметь возможность обозрения как можно большего участка степи как в глубину, так и по сторонам. Но при этом сами старались быть незаметными, чтобы не стать жертвами вражеской разведки. Тогда ведь некому будет предупреждать воевод и население о надвигающейся беде. Впрочем, некоторые исследователи говорят и о наличии у сторож небольших деревянных крепостей с сигнальными вышками. Из этого следует, что дозоры и сторожи не только взаимодействовали, но и совмещали свои обязанности по охране порубежья от вражеских набегов.
Станица представляла собой более крупный и подвижный отряд русских воинов-всадников, численностью до 100 человек. Такой отряд выдвигался вглубь Дикого Поля на расстояние до 500 километров. В обязанности станиц входило патрулирование в степи, ведение разведки, слежение за передвижениями татар, украинских казаков – черкасов, польских и литовских отрядов, также совершавших набеги и не менее татар зверствовавших в русских окраинных землях. Кроме того, станица обязывалась пресекать проникновение мелких шаек на русское порубежье и вовремя сообщать о начале крупных набегов.
По большому счету, дозор, сторожа и станица – это предвестники будущей пограничной службы Российского государства.
Об упоминаемых выше засечных чертах (линиях) в СЭС сказано кратко: оборонительные сооружения на южных и юго-восточных окраинах Русского государства в XVI – XVII веках для защиты от кочевников. Состояли из засек, валов, рвов, частоколов; дополнялись естественными преградами (реками, оврагами). Имели опорные пункты – остроги и города-крепости.
К этому можно добавить то, что засечных черт было несколько, но наиболее известны Большая и Белгородская. Большая засечная черта состояла из отдельных участков – засек. При этом оборонительные сооружения создавались из лесных завалов-засек, чередовавшихся с частиками (частоколами), надолбами, земляными валами и рвами в безлесных промежутках. Глубина полосы засек местами достигала 20-30 км. Для засечной черты, как отмечалось выше, использовались также местные естественные препятствия: реки, озёра, болота, овраги. На лесных дорогах ставились укрепления – остроги и небольшие города-крепости. Здесь же селились и ратные (служилые) люди. Строительство Большой засечной черты было закончено в 1566 году во времена царствования Ивана IV Васильевича Грозного (1530-1584).
Оборона засек возлагалась на пограничную засечную службу, состоявшую из жителей окрестных селений, собираемых по 1 человеку на 20 дворов. Эту задачу она решала совместно с гарнизонами городов-крепостей, которые насчитывали в каждом от нескольких сотен до 1,5 тысяч человек. Служивые люди засечной стражи, согласно исследованиям, были вооружены топорами, пищалями, иногда луками и копьями, от казны получали по 2 фунта пороха и столько же свинца. Засечная стража (ополчение) насчитывала во второй половине XVI века до 35 тысяч ратных людей. Они, как сказано выше, охраняли черту станицами (отрядами), высылавшими от себя сторожи (разъезды), которые наблюдали за обширным районом перед засечной чертой. Засеками ведали засечные приказчики, воеводы, стрелецкие и казацкие головы, которым подчинялись поместные и приписные сторожа. Для покрытия расходов по укреплению засечной черты с населения собирались специальные подати – засечные деньги.
Лесистые участки засек представляли большие удобства для обороны и надёжные убежища для населения при нашествии врага. В лесах, где проходила засечная черта, запрещалась рубка леса и прокладывание новых дорог и троп. За порчу засечных сооружений и порубку леса взимался штраф. Население проходило через засечную черту только в определённых местах – засечных воротах. Появление чужих людей в пределах засечной черты приравнивалось к лазутничеству (разведывательной деятельности) и строго каралось (вплоть до смертной казни).
Чтобы устранить недостатки в деятельности служилого люда на Большой засечной чете, в январе 1571 года царь Иван IV Грозный приказал князю и боярину Михаилу Ивановичу Воротынскому сочинить устав порубежной караульной службы. Тот, не мешкая, приступил к написанию устава. И 16 февраля 1571 года устав сторожевой и станичной службы был утвержден царем и направлен для исполнения в города Большой засечной черты. Этим уставом прекращался наем на воинскую службу путивльских севрюков – по мнению большинства курских краеведов, уцелевших потомков летописных северян: «А посылати в их место на Донецкие сторожи детей боярских Путивльцов да Рылян; ино к ним прибавити посылати на сторожу Почапцов и Новгородка Северского». Кроме того, давалось наставление, как вести себя служивому люду в сторожах и станицах, а также определялись конкретные места их нахождения. Например: «1-я Сторожа от Новогородка Северского на реке на Рыли от города 2 версты, а сторожей на ней стоит детей боярских и казаков по 4 человека». (Эти сведения можно найти в работах А.А. Танкова, О.Н. Щеголева, С.П. Щавелева и других курских ученых и краеведов.)
А упоминаемый выше ученый А.А. Клёсов, отталкиваясь от данных «Исторической летописи курского дворянства» А.А. Танкова и работ других авторов, о деятельности служилых людей времен царя Ивана Грозного – дворян и детей боярских – сообщает в интернетстатье интересные сведения. Во-первых, о царском указе об исповещании – наделении землей и поместьями. В «Указе об испомещении» 1555 года, – пишет он, – было сказано: «отцовских поместий не отнимать у сыновей, если они пригодны в службу». Во-вторых, о делении служилых людей на разряды. «В 1566 году Иван Грозный (Иоанн IV Васильевич) определил три разряда служилого сословия. Высший разряд были дворяне – московские, жильцы и городовые. Московские владели землями в Московском уезде, жильцы служили в Москве, но земель в Московском уезде не имели, и городовые служили в других городах. Второй разряд назывался, как и прежде, детьми боярскими. Они пользовались одинаковыми с дворянами правами, но по службе занимали, как правило, меньшие должности. Они могли перейти в первый разряд за воинские заслуги. К третьему разряду относились стрельцы, пушкари, копейщики, затинщики и прочие служилые люди. Они могли быть из дворян, но не из крестьян и холопов. Из них составлялись воинские подразделения, которые возглавлялись дворянами и детьми боярскими. Первые два разряда служили «по отечеству», то есть наследственно, в чине своих отцов, как правило, с поместий. Третий разряд служил «по прибору», то есть по набору». В-третьих, о праве пользоваться землей по наследству или «по отечеству» и необходимости всем потомкам служилого продолжать воинскую службу: «Когда у помещика – а именно помещиками были служилые люди, имевшие поместья – сыновья достигали 15-18-летнего возраста, они верстались в государеву службу и сами приобретали право на поместный оклад. При этом, они были обязаны по первому требованию являться на военные сборы и оправляться в военные походы с оружием и запасами, и приводить с собой конных и пеших ратников исходя из размера поместья, обычно по вооруженному человеку на коне и в полном доспехе со 100 четвертей земли (указ Ивана Грозного от 20 сентября 1556 года). Продавать данную землю им было нельзя, земля должна была оставаться в роду служилых людей, пока они служат, чтобы «в службе убытка не было, и земля бы из службы не выходила». Дети состоятельных дворян и детей боярских верстались «в припуск», то есть землей не наделялись, и отбывали службу с отцовского поместья. Дети неимущих дворян верстались «в отвод», то есть с назначением отдельного поместного оклада».
Эти сведения важны не только по своей информативности, но и тем, что они позже подтверждались другими законодательными актами царей, в том числе «Уложением» 1649 года.
Подводя итог сказанному, А.А. Клёсов приводит слова русского историка В.О. Ключевского, воспроизведенные им в «Курсе русской истории»: «Кто служит, тот должен иметь землю», – и делает вывод, что «на данном принципе была построена поместная система».
Дело Ивана Грозного по строительству и укреплению Большой засечной черты продолжил его сын, царь Федор Иоаннович (1557–1598), прозванный Блаженным. По его указу в 1592 году был основан Елец, в 1595 – Воронеж, а в следующем, 1596, построены города Белгород на Северском Донце, Оскол на Осколе и Курск на старом городище на Семи (Сейме). Как известно из официальных документов тех лет и их интерпретации курскими краеведами, Курскую крепость строили воевода Иван Осипович Полев, стрелецкий голова Нелюб Огарев да подьячий Яков Окатьев (Акатьев). Естественно, строили не сами, а силами вверенных им служилых людей – детей боярских, дворян, стрельцов, пушкарей, казаков и курского населения. Сами они, как это делалось испокон веков на Руси, да и делается ныне, – руководили. В это же время Курский край, особенно правое побережье Сейма активно заселяется семьями и родственниками служилых людей как «по отечеству», так и «по прибору». Служилые «по отечеству» получают поместья и становятся, как уже отмечалось выше, помещиками, а служилые «по прибору» получают земли в «один двор» и становятся однодворцами. Впрочем, об однодворцах немного ниже, а пока о служилых людях времен Федора Иоанновича по интернетстатье А.А. Клёсова. «При сыне Ивана Грозного, – сообщает он, – в составе русского войска было 80 тысяч дворянской конницы, и дворянские конные полки составлялись из дворян и детей боярских. Дворяне большие (то есть бояре) получали жалование 70-100 рублей в год, «середние» 40-60, дети боярские 20-30 рублей в год. – И далее констатирует: – В русской истории было мало примеров пожалования статуса детей боярских людям низших сословий и даже холопам, и эти примеры были, как пишут историки, неудачными. Борис Годунов допускал такие пожалования, но они оказались «непрочными», и все эти лица в последующие царствования были возвращены в прежнее свое состояние».
В годы правления царя Бориса Годунова число служилых людей как «по отечеству», так и «по прибору» значительно возросло. И при нем же был принят закон о крепостном закреплении крестьян за помещиками, когда им запрещалось в Юрьев день переходить от одного землевладельца к другому. Кстати, это отразилось в фольклоре в виде поговорки: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день».
Начавшееся при Борисе Годунове Смутное время, длившееся до избрания на российский трон в 1613 году Михаила Федоровича Романова (1596–1645), вновь значительно опустошило села и города Курского края. Поэтому при царе Михаиле Федоровиче Романове проявилась вторая волна заселения Курского Посеймья семьями служилых людей «по отечеству» и «по прибору».
(Кстати, период Смутного времени на территории Курского края довольно ярко и подробно описан в историческом романе уроженца с. Богородицкого Щигровского уезда Курской губернии Владислава Львовича Маркова (1831 – после 1905) «Курские порубежники», изданного в 1873 году. Ныне этот роман можно найти на просторах Интернета. На эту же тему или близко к ней написан и роман Михаила Николаевича Загоскина (1789–1852) «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Не забираясь в дебри литературных споров, какой из двух романов выше в художественном плане, отметим, что интересны оба и удачно дополняют друг друга в свете событий тех далеких и туманных лет.)
Однако, если в столице власть царя Михаила Федоровича крепла с каждым годом, то Курское порубежье с его поместным и однодворным населением продолжало страдать от набегов ногайских и крымских татар, военных отрядов поляков и литовцев, разбойных шаек запорожских казаков и реестровых казаков с окраин Речи Посполитой.
Прокурор Верхней расправы Курского наместничества С.И. Ларионов в книге «Описание Курского наместничества…», изданной в Москве в 1786 году, одним из первых курских авторов приводит не только имена, фамилии и звания курских воевод и его ближайших помощников, но и перечисляет вражеские набеги на город Курск с округой. Он же пишет, что детей боярских, дворян, казаков и стрельцов чаще всего в бой с врагами водил казацкий голова Иван Антипович Анненков. Так за 1615 год он сообщает: «В сем же году приходили Ногайские Татары в Курск воевать, и против них выслан бывший тогда Головою у казаков Иван Антипов сын Анненков, который с Курчаны, с детьми боярскими и с казаками прогнал их, и в 15 верстах от города победив их, многих в полон побрал, а бывших у них плен весь возвратил».
В 1618 году Иван Анненков «с курчаны, с детьми боярскими и со стрельцами татар победил». В 1622, 1623 и 1628 годах И.А. Анненков с детьми боярскими, казаками и стрельцами вновь бил татар. В 1634 году курские служилые люди отразили нашествие польско-литовских отрядов.
Впрочем, о событиях 1634 и 1635 годов, опираясь на тексты книги «Курск: вехи пути», сообщим несколько подробнее: «Так уж распорядилась судьба, что воеводе Петру Григорьевичу Ромодановскому (? – не ранее 1655), как сообщают архивные документы и краеведы, в 1634 году пришлось дважды отражать нападения польско-литовской армии. Первый раз это случилось 13 января, во вторник, когда к Курску, крадучись вдоль Сейма (Семи), как сказано в «Повести о граде Курске…», подошло двадцатитысячное польско-литовско-казацкое войско князя Иеремии Вишневецкого. Его обнаружила курская сторожа, стоявшая у переправы через реку примерно в том месте, где ныне Сеймский мост. Один из дозорных, дворянин Никифор Мальцов (Мальцев) стремглав поскакал к крепости, чтобы сообщить воеводе и другим начальным людям о приближении врага.
Заподозрив что-то неладное, или же спросонья что-то померещилось, но в то же самое время ударил в набат дежуривший на высокой колокольне стрелец Киприян Ерпылев. Испугавшись содеянного, он побежал докладывать воеводе, что некая божественная сила сама ударила в колокол, а он тут ни при чем. Но воевода Ромодановский, естественно, не поверил сказке стрельца и приказал учинить сыск, а стрельца взять под стражу за учиненный переполох. Но тут примчался от переправы Мальцов с сообщением о появлении врага. Однако воевода принимать меры к обороне города не спешил и приказал проверить это сообщение, показавшееся ему маловероятным и сомнительным. В разведку был направлен небольшой дежурный конный отряд (станица) курского сына боярского Мартемьяна Никифоровича Шумакова. Возвратившись после столкновения с поляками раненым, Шумаков не только подтвердил слова Мальцова, но сообщил, что «литовские люди» уже на Глинище и построены в боевом порядке. Это означало – будут атаковать с ходу. Тут уж воевода перестал быть Фомой неверующим и распорядился готовиться к обороне. Но уже поднялся переполох – звон набатного колокола услышали многие. Панику усиливали бежавшие с посада и слободок как служилые люди, так и простые горожане с семьями и скарбом. У ворот Пятницкой башни образовалась давка – все стремились попасть в крепость под защиту ее стен и… 4-х пушек, одна из которых к тому же была с изъяном.
В это время «литовские люди», форсировав маловодный Кур, пошли на приступ Меловой башни или бастиона Белград и овладели им фактически без сопротивления со стороны курян, так как они не успели рассредоточиться по стенам и башням крепости. Водрузив на башне флаг, враги попытались развить успех и дальше, но натолкнулись на организованное сопротивление курских служилых людей. Воеводе Ромодановскому и его помощникам удалось восстановить порядок, пресечь панику и начать оборону.
Сколько раз потом на протяжении долгой осады Е. Вишневецкий ни пытался атаковать крепость, с какой стороны не подступал к ней, но продвинуться дальше Меловой башни не смог, лишь нес большие потери, в том числе и от вылазок курских ратников. Итогом же стало то, что, разорив и ограбив Троицкий мужской монастырь, а также посад, пригородные слободки и селения, Е. Вишневецкий увел войска от Курска, о чем воевода П.Г. Ромодановский поспешил сообщить в Москву царю Михаилу Федоровичу.
Второй раз «литовские люди» и «полковые черкасы» под стенами Курска появились 4 апреля 1634 года. В этот раз командовали ими украинский полковник Данило Данилов, гетман Яков Острянин и, по некоторым сведениям, польский гетман и князь Е. Вишневецкий. В их распоряжении было 12 тысяч запорожских казаков и другого польско-литовского сброда. В Курске же, как сообщают историки и краеведы, было не более 1140 человек всего населения, а служилых людей «по отечеству» и «по прибору», надо полагать, вообще в два раза меньше. Но куряне воевали все же не числом, а умением. Стойкости и храбрости им также было не занимать. Они не только героически обороняли город под руководством воеводы П.Г. Ромодановского, но и совершали вылазки, нанося врагу потери в живой силе и ущерб в военно-техническом имуществе и оснащении. Мало того, умудрялись брать в плен «языков», которых потом отправили в Москву. Не добившись желаемого результата и понеся потери, гетманы и полковники увели своих вояк в Полтаву на отдых, естественно, предварительно разорив и ограбив селения Курского уезда».
В память о походах «литовских людей» на Курск и разграблении Троицкого мужского монастыря, который после этого так и не смог восстановиться, осталось название дороги, а в более позднее время – улицы Литовской.
Надо отметить, что между первым и вторым появлением «литовских людей» под Курском они в марте пытались штурмовать Севск, но город не взяли, а озлобленные очередной неудачей разорили и разграбили его окрестности. Как сообщают документы того времени, больше всего в этих делах старались православные запорожские казаки – по сути своей грабители и разбойники. В мае все того же 1634 года, уже после заключения очередного перемирия (Поляновского) между Речью Посполитой и Московским государством, запорожские казаки во главе с Яковом Остряниным совершили нападение на Белгород. Город не взяли, но уезд разорили и ограбили значительно: только пленили 62 человека да угнали 301 корову и 194 овцы, не говоря уже о прочих мелких вещах типа орудий труда и одежды…
Многие поколения русских людей, воспитанные на произведениях отечественных классиков, в том числе на повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба», где запорожские казаки представлены в романтико-героическом ореоле славы, искренне считали их таковыми. На деле же это были разбойники, пьяницы и убийцы, готовые служить кому угодно, хоть черту лысому, лишь бы им платили да позволяли грабить и убивать. А русских ли, поляков ли, турок ли, украинцев ли, православных ли, католиков ли, или же мусульман – им было все равно.
Ныне на Украине такими же головорезами являются нацики, захватившие власть в Киеве в результате государственного переворота в 2014 году. Они не только терзали и терзают русское население Донбасса и Новороссии, но и ворвались в Суджанский район Курской области. Здесь они, как и их предшественники из XVII века, грабили, насиловали и убивали мирных жителей, в том числе беспомощных стариков и старух. Впрочем, как всяких мародеров и убийц, их ждет неминуемая расплата…
Однако возвратимся к событиям тридцатых годов XVII века и отметим, что не только «литовские люди» да «полковые черкасы» в 1634 году разоряли Курский край, сюда грабить, убивать и брать в плен мирных жителей вновь и вновь приходили крымские и ногайские татары. Так, по сведениям А.В. Зорина, 4 сентября 300 крымских и ногайских татар ворвались в Курский уезд и грабили села на берегах реки Рати, всего в 15 верстах от Курска. Но 6 сентября отряд курских служилых людей настиг татарский чамбул в 200 человек на реке Быстрой и, разгромив, захватил 22 пленных. А отряд под предводительством И.А. Анненкова 22 октября все того же 1634 года на реке Рати разбил крымско-ногайский чамбул мурзы Мамед-Казыя в количестве 500 человек, освободил 52 русских пленника и взял двух «языков», о чем было сообщено в Москву.
В 1635 году крымчаки и ногайцы по Изюмской сакме добрались до Курского уезда и разорили несколько селений, в том числе деревню Шумакову, названную так по прозвищу ее первых основателей – служилых людей Шумаковых. В Курске в 1635 г. количество жителей, как следует из документов того времени, возросло до 1577 человек.
Как видим, сведения С.И. Ларионова о событиях 1612 – 1635 годов, расширив и дополнив собственными комментариями, в своих работах перечислили А.А. Танков и другие курские историки и краеведы. А Анатолий Алексеевич Танков, кроме того, в заключительной части своего фундаментального труда «Описание Курского наместничества…» привел еще писцовые книги или то, что от них сохранилось, о дворянах и детях боярских по Курскому, Путивльскому, Рыльскому, Оскольскому, Белгородскому, Обоянскому и Суджанскому уездам с пофамильным перечнем жителей. При этом самыми «ранними» являются писцовые книги по Оскольскому уезду (1615 год), Путивльскому (1626–1627) и Рыльскому (1628–1629) уездам, созданные уполномоченными на это писцами. Писцовые книги по Белгородскому и Обоянскому уездам были составлены, соответственно, в 1646 и 1648 годах. А самыми «поздними» стали писцовые книги Суджанского и Курского уездов, датируемые 1678 и 1685 годами.
Если обратить внимание на ранние писцовые книги, то увидим, что Оскольский уезд делится на пять станов, в которых «не было почти совсем ни крестьян, ни бобылей, а население состояло целиком из детей боярских». Населенные пункты – села, сельца, деревни и починки – находятся на берегах речек и колодезей, названия имеют природного или ландшафтного плана (деревня Мокрая Поляна, починок Березовой, сельцо Дублинское, село Нижнее Чуфичево). Впрочем, есть и селения, в названиях которых основой является фамилия первых поселенцев, например: починок Сорокодомов, в котором помещик Филимон Клементьев сын Сорокодумов, или деревня Дурнева на реке Дубне, в которой поместья детей боярских Федор Иванов сын Дурнев, Понкрат Иванов сын Митосов, Тимофей Селиверстов сын Озаров, Степан Ортемов сын Грезнов и Григорий Онофриев сын Ровенский. Особый интерес представляет село Голубино на реке Оскол, в котором живут атаман Парфен Ондреев сын Денехин и его станицы казаки 22 человека. Учитывая вступительную часть, что население Оскольского уезда «целиком состояло из детей боярских», то напрашивается вывод, что казаки в данном случае также относились к детям боярским.
В более поздних писцовых книгах уездов Курского края поселений с названиями, произошедшими от первых поселенцев или от владельцев, становится все больше и больше. Если мы взглянем на современную карту Курской области, то только в одном Конышевском районе обнаружим Ширково, Шустово, Коробкино, Хрылевка, Беляево, Малахово, Матвеевка, Захарково, Рышково, Волково и еще добрый десяток сел и деревень, некогда основанных служилыми людьми с соответствующими фамилиями. Это говорит о том, что идет упорядочивание землевладений с одной стороны, а с другой – деление земельных участков на более мелкие из-за постоянного роста числа наследников служивого сословия.
Кроме перечисленных писцовых книг, А.А. Танков в своем труде приводит и курские десятни – поименный списочный состав дворянского военно-служилого сословия XVII века, в котором указаны денежный и земельный оклады служилых людей и их вооруженность как для военного смотра (разряда), так и военного похода. Среди сохранившихся десятен Курская с городом Курском, Путивльская с Путивлем, Рыльская с Рыльском, Белгородская с Белгородом, Обоянская с Обоянью, Оскольская с городом Старый Оскол. Как с сожалением пишет сам А.А. Танков в предварительном обзоре, «не сохранилось десятен XVI века», а их XVII века «первые по времени десятни Белгородская и Оскольская, которые относятся к 1621 году, последняя – Рыльская – к 1663 году».
Продолжая тему о курских служилых людях, более подробно рассмотрим Курскую десятню 1636 года, которую 10 марта по указу царя Михаила Федоровича составил стольник и воевода Данило Семенович Яковлев. В ней явившиеся на смотр куряне делились на проживающих в Курске (Иван Анненков с окладом 850 четей и 25 рублей, осадный голова Семен Виденьев с окладом 600 чет, Кузьма Виденьев с окладом 500 четей и 12 рублей и Воин Анненков с окладом 450 четей. При этом И.А. Анненков «на государевой службе живет на коне в саадаке, да человек за ним на коне с вожею, с пищалью, с простым конем, да два человека на конях с пищалью». Семен Виденьев – на коне с вожею и пищалью, да человек на коне с вожею, с пищалью, с простым конем, да два человека на меринах с длинными пищалями. Примерно также вооружены Кузьма Виденьев и Воин Анненков.
За ними следуют дворовые Наум Мануйлов сын Бредихин с окладом 500 четей – на коне в саадаке, Тимофей Трифонов с окладом 350 четей – на коне в саадаке, Афанасий Бредихин с окладом 300 четей – на коне в саадаке, Михаил Анненков с окладом 300 четей – на коне в саадаке и Иван Павлов сын Мишустин с окладом в 250 четей – на коне с вожею и пищалью. (Надо полагать, что И.П. Мишустин – прапредок и один из основоположников рода нашего современного Председателя Совмина М.В. Мишустина.)
Далее идут городовые дворяне и дети боярские. Список городовых служилых людей открывают Афанасий Иванов сын Мезенцов с окладом в 450 чет – на мерине с пищалью и Сафон Антипов сын Толмачев с окладом 400 чет – на коне и в саадаке. Список завершают новики – вновь поверстанные на военную службу – и неслужилые, то есть по каким-то причинам отошедшие от воинской службы. Но и они имеют земельный оклад от 250 до 70 четей.
Упоминаются тут и поверстанные в Москве Микифор Осмолов, Федор Болычев, Марк Якшин, Григорий Долженков, Григорий Головин и другие – всего 20 человек, – которые вернулись в Москву, а потому на смотр не явились и земельного оклада лишились.
Итог же Курской десятни таков: «всего курчан дворян и детей боярских к смотру объявилось 93 человека на конях, 307 человек на меринках, 240 человек на меринах, 145 человек пеших». Не трудно подчитать, что в Курском уезде находилось около 800 служилых людей как «по отечеству», так и «по прибору». А в самом Курске по ведомости, составленной воеводой С.Д. Яковлевым, числилось 82 конных и 101 пеший стрелец, 73 их братьев, племянников и захребетников – всего 256 человек. А также 102 полковых конных и 158 пеших казаков, 88 их братьев, племянников и захребетников – всего 348 человек. Кроме того, в городе находилось 43 пушкаря и затинщика, 6 казенных плотников и кузнецов, 20 рассыльщиков, 23 чернослободца, 21 дворник в осадных дворах, 141 монастырский крестьянин, 21 церковный бобыль – всего 275 человек. В общей сложности в Курске находилось 879 человек служилых людей. Как видим, перечень служилых людей «по прибору», то есть по найму, значительно увеличился. Да, не все они получали денежный оклад, но все были наделены земельными участками разного достоинства в пределах Курского края. А чего в этом перечне нет, так это прямого упоминания об однодворцах. Это дает нам основание полагать, что однодворцы официально еще не вышли в отдельное сословие. Возможно, по старинке, они по-прежнему продолжали находиться в помещиках…
В Курской десятне с окладом в 200 чет значится Василий Федоров сын Похомов, надо полагать возможный прапредок автора этого очерка. И соседствует Василий Похомов с Пашковыми, Перцовыми, Доренскими, Каменевыми, Переверзевыми, Завалишиными, Мезенцевыми, Толмачевыми, Мосоловыми, Мишустиными, Мелеховыми, Андреевыми, Малыхиными, Михайловыми, Локтионовыми,, Рыжковыми, Захарьиными, Потаповыми, Сотниковыми, Косиновыми, Басовыми, Зориными, Асеевыми, Масловыми, Воробьевыми, Фурсовыми, Глебовыми, Ваниными и другими. При этом многие из них жили уже в селениях, названных по их фамилиям – Каменево, Андреевка Малыхино, Рышково, Волково, Зорино, Маслово, Воробьевка, Глебово.
А Анатолий Алексеевич Клёсов, ведя речь о служилых людях Курского края и их испомещения, среди курских служилых людей рассматриваемого периода времени нашел основателя рода Клёсовых. «Было два основных механизма получения поместий – или обычным порядком, при очередном призыве на воинские сборы, когда указом поименно объявлялось, кто какой надел и какую денежную сумму получает, или по челобитной самого дворянина или сына боярского, или его служилых сыновей, просящих государя за отца, – сообщает он. – И вот здесь на сцену выходит мой первый предок Иван Клёсов (рожд. ок. 1580) – первый, конечно, по существующим упоминаниям в архивах – которому в 1639 году по челобитной его сына Кирея (рожд. ок. 1605) указом было выделено 300 четвертей (чет) земли (180 гектаров). Вот как повествует об этом Отказная Книга (РГАДА, ф. 1209, оп. 188, дело № 15684, стр. 159): «Лета 7147 года (1639 год) апреля в 12 день по государеве цареве и великом князе Михаиле Федоровиче всея Руси грамоте Ивану Клёсову, сыну боярскому рейтарской службы по челобитью курчен кормовых детей боярских Кирея Клёсова, Фрола Евсюкова да Дениса Пыжова да Мина Вожова да Остаха Шипилова и по наказу стольника и воеводы Ивана Васильевича Бутурлина в Курецком стане Курского уезда были отписаны угодья и урочища с устья вверх по Хмелевскому колодезю да от устья ж Хмелевского колодезя вниз по Пруту по правую сторону речке Прута и написано по сыску усадище усть Хмелевского колодезя и дикого поля и дубровы по описи сто чети в поля а в дву по тому ж по государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всея Руси грамоте и по сыску».
Далее А.А. Клёсов пишет, что «расшифровывается этот непростой текст по отписным землям с помощью объяснений А.А. Танкова: «местному воеводе предписывалось послать – кого пригоже на место нахождения поместья и произвести сыск окольными и тутошними людьми по поводу справедливости оснований, по которым челобитчик просит записать за ним это поместье, а затем измерить землю поместья… разверстать ее на три поля и определить, сколько четвертей придется в одном из них. Обыкновенно в Курском крае измерялась только некоторая часть земли, в состав ее входила пашня, перелог, дикое поле, дубрава на пашню, пашня, поросшая лесом, и эта часть считалась одним полем. Умножением этой части на три определялась величина поместья». Следует добавить, что «а в дву потому ж» означает, что «в двух остальных полях по стольку же».
Не менее важным является то, что уже в начале 1630-х годов царь Михаил Федорович принимается за укрепление пограничного с Диким Полем порубежья и приступает к строительству Белгородской засечной черты (линии). Забегая несколько вперед, поясним, что Белгородская засечная черта (БЗЧ) – укрепленная линия на южных рубежах Русского государства, созданная в 30-50 годах XVII века и служившая для защиты от крымско-ногайских набегов. Белгородская засечная черта делилась на 25 участков – Олешнинский, Вольновский, Хотмыжский, Карповский, Болховецкий, Белгородский, Нежегольский, Короченский, Яблоновский, Новооскольский и другие. Протяженность БЗЧ составляла 600 километров, а с учетом ее изгибов – 800. Проходила она по территории современных Сумской (Украина), Белгородской, Воронежской, Липецкой и Тамбовской областей. Главными опорными пунктами – городами-крепостями БЗЧ, возведенными при Михаиле Федоровиче, являлись Романов (1614), Борщев монастырь (1615), Козлов (1635), Тамбов (1636), Усерд (1637), Верхососенск (1637), Царев-Алексеев (1637), Яблонов (1637), Короча (1638), Хотмыжск (1640), Вольный курган (1640), Костенск (1644), и Орлов (1645), Сюда же входили Воронеж (1586) и Белгород (1593).
Кроме вышеперечисленных городов-крепостей, входивших непосредственно в Белгородскую засечную линию, вторую тыловую укрепленную линию составляли как старые города, так и города-крепости, вновь построенные, общим числом около 50. Среди старых городов на территории Курского края, как отмечалось ранее, были Путивль, Рыльск и Курск. Среди новых – Суджа, Белополье, Старый Оскол и некоторые другие. В городах второй линии находились гарнизоны из городовых служилых людей – детей боярских и дворян, составлявших, как правило, конницу, а также казаков, пушкарей, затинщиков, воротных и прочих.
Из интересного и даже знакового в жизни служилых людей царствования Михаила Федоровича вслед за А.А. Танковым следует привести факт женитьбы дворян и детей боярских не только на девицах простого звания, но и на крепостных крестьянках. «В 1641 году, – сообщает Танков, – дворяне и дети боярские били челом, что их братья и племянники, дети и внучата, верстанные и неверстанные, кабалу на себя дают и женятся на крепостных женках и девках». Пресекая такое непотребство, царь в 1642 году издал указ, которым «повелел верстанных дворян и детей боярских, если даже они поженились на крепостных женках и девках, взять с женами и детьми и написать с городами по поместью и по вотчине. А впредь с нынешнего указа дворян и детей боярских, их детей, племянников и внучат, верстанных и неверстанных, в холопы никому не принимать».
Другим важным сообщением А.А. Танкова в области юридических норм является констатация фата, когда помещики могли вступать между собой в частные сделки для передачи поместий. И делает вывод, что из этого «образовалось право давать поместья в приданое за дочерьми».
В 1645 году Михаила Федоровича не стало, и на трон Русского государства взошел его сын Алексей Михайлович Романов (1629–1676), прозванный в народе Тишайшим. Он продолжил дело отца по строительству Белгородской засечной линии. Первыми городами-крепостями, построенными при нем в сороковые годы, стали Урыв (1646), Усмань (1646), Болховец (1646), Карпов (1646), Добрый (1647), Сокольск (1647), Коротояк (1648). Позже были возведены Острогожск (1652), Нежегольск (1654), Ахтырка (1654) и Белоколодск (1663).
Административное и военное управление оборонительной линии располагалось в Белгороде. Город Белгород и другие города-крепости управлялись царскими воеводами, стрелецкими или осадными головами и прочими мелкими чиновниками, подчинявшимися воеводам.
По оценке историков, Белгородская засечная черта сыграла важную роль в укреплении обороноспособности Русского государства. Если ещё в 1630-х годах грабительские рейды крымских татар отражались у берегов Оки, то после её возведения район русско-крымских столкновений сдвинулся на сотни километров на юг, открыв огромные плодородные территории для полноценного заселения. Что же касается Курского края, то его служилые люди уходили на юг на защиту городов и острогов Белгородской засечной черты, а их семьи оставались на ранее полученных землях в Посеймье.
Важнейшим законодательным актом, регламентировавшим правовые нормы жизни и деятельности Русского государства, стало Соборное уложение 1649 года. В нем было несколько разделов глав). Например, глава XI «Суд о крестьянах» состояла из 34 статей, глава XIX «О посадских людях» состояла из 40 статей. Но ни в этих главах, ни в других, в том числе о землепользовании и воинской службе и служилых людях «по отечеству» и «по прибору» юридического понятия об однодворцах не вводилось. Хотя, конечно, уже находились крупные помещики-землевладельцы, начавшие скупать земельные участки у менее счастливых собратьев. И, конечно же, появились и мелкопоместные дворяне, и дети боярские, не имевшие крепостных крестьян.
В период царствования Алексея Михайловича Романова в 1653 году фактически завершилось строительство Белгородской засечной линии, и в это же время усилиями курских воевод Курский уезд, как сообщают краеведы, для удобства сбора и верстания на воинскую службу людей был разделен на несколько станов – Пригородный, Курицкий, Тускарский, Обмятский и Усожский. Каждый такой стан объединял несколько десятков населенных пунктов.
Усожский стан – административно-территориальное образование, существовавшее в составе Курского уезда в XVII-XVIII веках до губернской реформы Екатерины II 1775 года. Располагался на северо-западе уезда. Северная и северо-западная граница стана проходила по реке Свапе. В стан входила, в основном, территория бассейна реки Усожи и её притоков. В настоящее время это территория почти всего Фатежского района (кроме южной части), юг и юго-восток Железногорского (вся территория южнее Свапы) и северо-восточная окраина Конышевского Курской области.
В середине XVII века в Усожский стан, расположенный на севере Курского уезда, входило 67 поселений, но крупными были следующие: Архангельское, Богоявленское, Борисово, Дмитриевское-на-горках, Дмитриевское-на-Холчах, Жирово, Гаево, Глебово, Жердево, Жидеевка, Злобино, Игино, Карманово, Мокрыж, Молотычи, Ольшанец, Покровское-на-Жигаеве, Радубеж, Рышково, Троицкое, Фатеж, Фоминка, Шатохино, Шахово.
Это, во-первых, говорит о том, что формирование основных населенных пунктов Курского края, начатое еще в XVI веке служилыми людьми, фактически завершилось. Во-вторых, в этих и других селах жили как крупные помещики со своими крестьянами, так малопоместные и беспоместные дворяне и дети боярские. Кстати, на данное обстоятельство обращает внимание А.А. Клёсов в своей интернетстатье. Он же, используя данные «Исторической летописи Курского дворянства» А.А. Танкова, сообщает, что в соответствии с указом царя Алексея Михайловича от 1648 года практиковались следующие нормы поместных земельных окладов детей боярских в Курско-Белгородском крае: старшие оклады (оклады 1-й и 2-й статьи) – 400 и 300 чет (четвертей), средние оклады (оклады 3-й, 4-й и 5-й статьи) – 250, 200 и 150 чет и низшие оклады (оклады 7-й и 8-й статьи) – 100 и 70 чет. И следом в очередной раз напоминает, что «поместья давались только служилым людям» и что по «Соборному уложению» 1649 года «людям не дворянского сословия вообще было запрещено владеть землей. В лучшем случае и в виде исключения солдаты испомещались 25 четвертями». В-третьих, в селе Покровское-на-Жигаеве или, точнее, в его части, называемой Нижней Жигаевкой, уже проживали потомки Василия Федорова сына Похомова, в том числе его внук Иван Пахомов, родившийся в середине XVII века. Но об Иване Пахомове и его детях, предках автора этого очерка, немного ниже… А пока что о наиболее раннем упоминании о Жигаеве. Как установили курские краеведы, оно содержится в отказной книге 1697 года и выглядит следующим образом: «15 мая 1697 года в пустоши Жигаевой Усожского стана Курского уезда получили поместья служилые люди Андрей и Ермол Стефеевича сыны Новосильцевы, а также Иван Романова сын Яковлев». (РГАДА, д.1209., оп.188; РГАДА, ф.350, оп.2, д.1693). Фамилии этих поселенцев для края знаковые, не раз упоминаемые, следовательно, они относились к служилым людям «по отечеству». Краеведы пришли к выводу, что раз местность названо пустошью, то, по всей видимости, поселение существовало здесь и ранее, возможно, и до нашествия монголо-татарских орд, но к 1697 году было покинуто жителями.
Однако возвратимся к более ранним временам, чем 1697 год. И остановимся на том, что в 1654 году (8 января) в Переяславле произошла очередная Рада, получившая название Переяславской, на которой украинские казаки, конечно, не без согласия с царским правительством, приняли решение о воссоединении с Московским государством. И здесь необходимов сказать, что с начала 1650 года бывший подданный Речи Посполитой Богдан Хмельницкий неоднократно присылал в Москву челобитные царю Алексею Михайловичу о принятии его с казачьим войском под державную руку Русского государства. Царь, зная о непостоянстве в характере казаков и не желая войны с Польшей, всячески устранялся о принятии решения. Он даже передал эти челобитные на рассмотрение Боярской думы. И только после многих сомнений и размышлений, опираясь на решение думных бояр, дал свое согласие на воссоединение . Воссоединились – и началась затяжная война с Польшей. Курск и Курский уезд прямого участия в военных действиях, проходивших на территории Украины, не принимали. Но на курских служилых возлагалась обязанность охраны порубежья от татарских набегов и пополнение полков действующей армии.
В апреле московские рати, возглавляемые князем Алексеем Никитичем Трубецким (?-1680), двинулись в пределы Речи Посполитой. В одном из полков этого войска находился царь Алексей Михайлович, которому в это время было 25 лет. Царская рать держала направление на Смоленск – старую кровоточащую рану Московского государства. Рать Трубецкого двинулась под Брянск. А рать воеводы и князя Василия Борисовича Шереметева (1622-1682) дислоцировалась в Путивле, имея предписание держать оборону пограничья в данной местности. В его оперативное подчинение входили отряды воевод Путивля и Яблонова – Никиты Зюзина и Ивана Ромодановского. По-видимому, подобное относилось и к рыльскому, курскому, белгородскому и оскольскому воеводам.
На первом этапе войны русским войскам сопутствовала удача: были взяты Смоленск, Дорогобуж и Полоцк, а также десяток мелких городов. Русские отряды победно дошли до Бреста и Люблина. Но уже при гетмане Богдане Михайловиче Хмельницком (1593-1657), заварившем эту кашу в 1648 году, подняв восстание против Польши, украинская знать в лице полковников и казачьей старшины стала вновь посматривать то на Турцию, то на Речь Посполитую. Тут ничего не поделаешь – такова природа непостоянства, халявничества и продажности украинской элиты (да и значительной части простых украинцев) во все времена, вплоть до наших дней.
Сразу же после смерти Богдана Хмельницкого сначала его сын Юрий Хмельницкий, затем и гетман Иван Выговский явно встали на путь предательства общего единства и братства. Не без одобрения Выговского пограничные с Посеймьем сотники стали совершать набеги на селения Рыльского и Путивльского уездов. Курский историк А.В. Зорин по данному факту со ссылкой на документы того времени пишет: «Ночью 31 августа черкасы атаковали деревни Шелгину, Старкову и Козину Севского уезда Крупецкой волости. А в ночь с 1 на 2 сентября Грицко Мельник напал на само село Крупец, где его казаки убили 4 драгун и животину у них отняли».
Чтобы пресечь набеги польских шаек на Присеймье, здесь в пределах Белгородской засечной черты из служилых людей и свободных крестьян начал формироваться Белгородский разрядный полк. К 1658 году организация этого полка была завершена. Как установили историки, Белгородский разрядный полк делился на «большой полк» белгородского воеводы (более 10 тыс. человек), «полк первого товарыща» воеводы (более 5 тыс.) и полк «второго товарыща» воеводы (более 3 тыс.). В состав полка входили две тысячи всадников дворянской конницы, 3 рейтарских, 5 драгунских, 8 солдатских полков и приказ московских стрельцов. Первым воеводой этого полка был князь Григорий Григорьевич Ромодановский (?–1682), в руках которого сосредотачивалась административная, военная и судебная власть.
Здесь, по-видимому, следует пояснить, что драгун того времени – служилый человек «по прибору», сражающийся как в конном строю, так и в пешем; рейтар – служилый «по прибору» в тяжеловооруженной кавалерии. Еще были и копейщики – вооруженные по примеру казаков копьем кавалеристы легкой кавалерии.
С появлением рейтарских, драгунских и солдатских копейных полков корпус служилых людей «по прибору» значительно расширился. Рейтары, драгуны и рядовые солдаты, как и их предшественники – стрельцы, казаки, пушкари и прочие, – за воинскую службу получили от царя земельный оклад. Земельные наделы были невелики, но и они позволяли своим владельцам переходить в разряд помещиков и записываться в писцовые и прочие книги дворянами и детьми боярскими. Таким образом, число детей боярских, уже не имеющих никакого отношения к родословному и знатному происхождению, резко возросло. И, в конце концов, это привело к тому, что в 1675 году, как сообщает А.А. Клесов в интернетстатье, «приборным людям было запрещено переходить в дети боярские, что ускорило формирование дворянского сословия». Впрочем, не только формирование дворянского сословия, но и формирование однодворчества и однодворцев – нового сословного понятия в среде потомков служилых людей.
Как ни тяжела была судьба служивого человека «по прибору», но судьба зависимых от дворян людей – крепостных крестьян – была еще тяжелей. Поэтому они стремились попасть на царскую службу, чтобы прокормить себя и своих близких – родителей, братьев, детей, племянников. И попадали. Это привело к тому, что в 1678 году вышел указ царя Федора Алексеевича, который, как сообщает А.А. Клёсов, гласил так: «холопей боярских и стрелецких и казачьих и неслужилых никаких чинов отцов, детей и братьев и племенников отнюдь никого детьми боярскими у верстания не называли и поместными и денежными оклады их не верстали».
Однако возвратимся к писцовым и межевым книгам Курского уезда, точнее, к остаткам писцовой книги, составленной в 1685 году писцами – князем Яковом Осиповичем Щетининым и подьячим Тимофеем Друковцевым по указанию царей Ивана и Петра Алексеевичей Романовых. Не поленимся и вслед за А.А. Танковым приведем полный текст вступительной части этого документа по правилам авторской орфографии, с «ятями» и «ерами», из которой видны цели и задачи переписи: «Л;та 7193 апр;ля въ 3 день по указу Великихъ Государей Царей и Великихъ Князей Iоанна Алекс;евича и Петра Алекс;евича всея Великiя и Малыя и Б;лыя Россiи Самодержцевъ и по наказу изъ пом;стнаго приказу за приписью дьяка Анисима Нетужина, писцы князь Яковъ Петровичъ Щетининъ да подъячiй Тимофей Друковцевъ, при;хавъ въ Курскiй у;здъ, въ стан;хъ и волостяхъ монастырскiя и церковныя земли, за стряпчими и за дворяны московскими и за городовыми дворяны и д;тьми боярскими, и за вдовами и за девками и за недорослями, и всякихъ чиновъ за пом;щики и за вотчинники пом;стныя и вотчинныя земли, села и деревни и починки и пустоши и селища и займища, въ нихъ крестьянскiе и бобыльскiе дворы и въ двор;хъ людей по имяномъ, и места дворовыя и оброчныя и бортныя и порозжiя земли, и дикiя поля и всякiя угодьи межеванныя и немежеванныя и посадскихъ людей земли, писали и мерили и межевали по наказу и по кр;постямъ, а за кемъ имяны пом;стья и вотчины и всякiя земли писаны и по какимъ кр;постямъ, писано въ сихъ книгахъ подлинно».
Дальше же идет перепись села Шумакова, которое еще именуется Мордовской поляной, что, по-видимому, является первоначальным названием этого поселения служивых людей. Впрочем, перейдем к тексту:
«Село Шумаково-Мордовская поляна тожъ, на р;к; Семи и на р;к; Млодати. Въ сел; церковь святого Великомученика Георгiя деревянная, а въ церкви церковное строенiе, а у церкви на церковной земл; во двор; попъ Иванъ Овдокимовъ. Пашни паханыя и перелогомъ дикаго поля и дубровы добрыя земли 20 четей въ пол;, а въ дву потому жъ. С;но по лугамъ въ Толстой Луж; и по р;к; Млодати вверхъ 40 копенъ. Пашни пахать и л;съ хоромной и дровяной с;чь вопче съ пом;щики села Шумакова до берегъ р;ки Семи и по озеры до берегъ р;ки Млодати, и рыбныя ловли и всякiя угодьи.
Въ сел; жеребьи пом;щиковъ:
Микифоръ Клеменовъ сынъ Шумаковъ.
;едоръ, Онциферъ и Ондрей Ефимовы д;ти Шумаковы.
Племянники ихъ: Онисимъ и ;едоръ Онтиповы д;ти Шумаковы.
Вдова Матрена Афонасьева жена Шумакова, да ея д;ти Дмитрiй и Лаврентiй.
Ефремъ, Карпъ, Иванъ, Трофимъ, Онисимъ, Петръ, Титъ, Степанъ Петровы д;ти Шумаковы.
Осипъ и Овдокимъ Васильевы д;ти Шумаковы.
Племянники ихъ: Михаилъ, Максимъ, Озаръ, Кондратiй и Ефимъ Микифоровы д;ти Шумаковы.
Иванъ Филиповъ сынъ Шумаковъ.
Вдова Марья Кирилова жена Шумакова съ пасынками Iевомъ, Осипомъ и Евс;емъ Кириловыми д;тьми Шумаковыми.
Вдова Марья Васильева жена Шумакова съ пасынкомъ Софономъ да съ дочерьми съ д;вками съ Солонидою, Натальею да съ Софиною.
Карпъ Григорьевъ сынъ Мезенцовъ. Пом;стье его, что онъ вым;нилъ у Григорiя да у Мины Измайловыхъ изъ пом;стья его въ жеребьи села Шумакова-Мордовская поляна тожъ, съ т;мъ, что къ Толстой луж;, а въ томъ его пом;стье мельница на р;к; Семи.
Иванъ Павловъ сынъ Бредихинъ да его двоюродные братья: Ондронъ да Ортемъ Акимовы д;ти Бредихины. Племянники ихъ: Осипъ, Павелъ, Омельянъ Мироновы д;ти Бредихины».
Данный текст наглядно представляет как лиц, населявших село – помещиков и их родственников, так их жеребья (владения земельными, лесными и водными угодьями). Пашенные же владения у всех – по 20 четей на одном поле и по столько же на другом. Земельные наделы, скажем прямо, не великие. Поэтому Карпу Мезенцеву пришлось выменивать земли у Мины Измайлова да еще и заниматься помолом муки на построенной, возможно, им самим или же купленной мельнице. И нет ни единого упоминания о наличии у этих помещиков крепостных крестьян. Следовательно, в селе Шумаково проживали одни мелкопоместные потомки служилых людей «по отечеству» и «по прибору», которым в недалеком будущем предстояло стать однодворцами.
И здесь, по-видимому, вновь стоит обратиться к статье профессора А.А. Клёсова, который, говоря о земельных владениях курских служилых людей этого периода времени, сообщает следующее: «Вообще поместные «оклады» с их сотнями четей было одно, а фактические «дачи» были часто значительно меньше. Окладную землю себе надо было еще найти и организовать ее измерение и запись по форме, то есть провести юридическое оформление. А земли часто и не было, или она была плоха, или слишком удалена. Поэтому среди провинциального дворянства в то время часто встречались чрезвычайно мелкие помещики, у которых оклады падали ниже предельной меры, назначенной по закону для поставки одного вооруженного конного ратника (100 четей, или 150 десятин в пашне): назначали по 80 и по 40 четей оклада (120 и 60 десятин). Еще скуднее бывали дачи, приближавшиеся уже к крестьянским участкам: встречались помещики с 30, 20, даже с 10 десятинами пахотной земли. Так образовалась значительная масса бедных провинциальных дворян, беспоместных или малопоместных. <…> А поскольку такие помещики в своих поместьях не имели крестьянских дворов, жили своими дворами, «однодворками», то отсюда позже и образовалось понятие и сословие однодворцев…».
Курские однодворцы
Неоднократное упоминание потомков служилых людей как однодворцев обязывает к пояснению этого понятия, причем к квалифицированному пояснению, прописанному в энциклопедических изданиях.
В Советском Энциклопедическом Словаре об однодворцах сказано, что «в Российской империи это категория государственных крестьян (в основном бывшие служилые люди по прибору)». Только вот Российская империя, как известно, возникла в конце первой четверти XVIII века… Тут что-то уважаемые академики, редактировавшие СЭС, поднапутали: ведь однодворцы до появления Российской империи уже существовали.
В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова, изданном в 1990 году в Москве под редакцией члена-корреспондента АН СССР Н.Ю. Шведовой, об однодворцах, точнее об однодворце, на странице 444 сказано: «В Росси в старое время: происходящий из служилых людей владелец небольшого (в один двор) земельного участка (сам на нем работающий)». Не очень ясно про «старое время», но суть понятна: потомок служилых людей «по отечеству» и «по прибору».
Однодворцы по «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля – это «поселяне, считавшие себя дворянского рода и, отчасти, владевшие людьми; из дворянских детей и служилых, поселены в XVII веке на украйне (границе); им даны некоторые права, их притон [пристанище, местопребывание – Н.П.] Тамбовская, Воронежская и соседние губернии».
Чтобы читатель не скучал, В. Даль приводит и пословицы об однодворцах: «Сам пашет, сам орет, сам и денежки берет. Тащил черт однодворцев в короб, да рассыпал под гору. Нес черт грибы в короб, да рассыпал по бору: и выросли однодворцы! Собрал черт всех однодворцев в решето и понес: гром грянул, он и выворотил их над Воронежем!»
В «Историко-бытовом словаре русского народа» современного историка, профессора кафедры музеологии Российского государственного гуманитарного университета Леонида Васильевича Беловинского об однодворцах сказано довольно подробно и широко. Если же кратко, то «сословие однодворцев оформилось в начале XVIII века из бывших служилых людей «по прибору». Здесь же говорится, что однодворцы, как и дворяне, освобождались от телесных наказаний и срок службы для них сокращался до 15 лет. При этом однодворцы после 12 лет службы унтер-офицерами могли производиться в офицерский чин. Еще здесь отмечено, что в XVIII веке однодворцев брали только в легкую кавалерию, а вне воинской службы они платили подушную подать и им разрешалось иметь крепостных крестьян».
Не трудно заметить, что Л.В. Беловинский, несмотря на широту изложения данного определения, из числа предков однодворцев вывел служилых людей «по отечеству». Да и о времени появления понятия «однодворцы» сказал неопределенно и туманно: «в начале XVIII века».
В современном иллюстрированном энциклопедическом издании «Российская история» (М.: «РОМСАН», 2008) об однодворцах говорится так: «Однодворцы – социальная группа в России XVIII – 1-я половина XIX веков в составе государственных крестьян, впервые упоминается в источниках в 1714 году. Однодворцы происходили из служилых людей: детей боярских, казаков, стрельцов, рейтар, драгун, солдат, копейщиков, пушкарей, затинщиков, воротников, засечных сторожей, селившихся в XVI–XVII вв. в районах засечных черт на восточных и южных границах Московского государства для защиты от ногайских и крымских татар. Они получали за службу земли в «один двор», без работников. С продвижением границ за пределы засечных черт однодворцы переставали вести нести военную службу и окрестьянивались. При Петре I часть этих служилых людей вошла в состав мелкого дворянства, другая стала однодворцами, сохраняя свой статус до середины XIX века».
Как видим, этимологический спектр понятия «однодворцы» весьма широк и разнообразен, но именно он и позволяет делать вывод о том, что однодворцы – это потомки служилых людей всех категорий: от родовитых детей боярских и дворян, до нанимаемых на военную службу пушкарей, воротников, драгун и копейщиков. И формироваться он начал задолго до XVIII века, хотя официальный статус действительно приобрел в годы правления царя Петра I. И здесь, к сожалению, каких-либо сведений из труда А.А. Танкова «Историческая летопись курского дворянства» уже не добыть, ибо первый том этого труда завершается на времени царствования Софьи Алексеевны Романовой, серединой 80-х годов XVII века. А рукопись второго тома этого замечательного произведения опубликована не была, возможно, из-за начала Первой мировой войны и где-то затерялась. Изречение мудрецов, что «рукописи не горят», в данном случае, к сожалению, не подтвердилось.
В авторских статьях на просторах Интернета можно прочесть, что первые упоминания об однодворцах начались с введением всеобщей воинской повинности царем Пётром I в 1699 году. В результате этого монаршего действа те однодворцы, которые согласились поступить на пожизненную службу, получили шанс перейти в дворянское сословие. А те, кто на службу поступить не мог по разным причинам, оставался в своем статусе. Правда, у классиков отечественной истории дореволюционного периода С.М. Соловьева и В.О. Ключевского, освещавших тему военной реформы Петром I в исторических трудах и лекциях, упоминаний об однодворцах нет ни под 1699 год, ни под 1708 и 1710 годы, ни в другие более поздние времена. При этом о формировании полков из лиц разного социального положения говорится много, особенно у С.М. Соловьева. Оно и понятно: классики отечественной истории Петровские реформы рассматривали в глобальном масштабе, не отвлекаясь на частные моменты, присущие лишь регионам, граничащим с Диким Полем. И только известный русский историк Сергей Федорович Платонов (1860–1933), ведя речь о крестьянах, в качестве податного класса граждан при Петре видел: 1) крестьян черносошных, 2) крестьян монастырских, 3) крестьян дворцовых, 4) крестьян, приписанных к фабрикам, 5) однодворцев – как «класс измельчавших служилых земледельцев, когда-то поселенных по южным, преимущественно, границам Московского государства дя их защиты». И далее С.Ф. Платонов разъясняет: «При Петре они были записаны в ревизские «сказки», платили подушные налоги, но сохранили право личного землевладения и владения крестьянами».
Как видим, однодворцы при Петре I были. Причем в количестве, значительно превышающем число дворян. И в армии служили честно и самоотверженно, в отличие от украинских реестровых казаков и запорожцев, поддавшихся на прелестные речи гетмана-изменника И.С. Мазепы и переметнувшихся на сторону шведского короля Карла XII. Как и в середине XVII века, так и в начале XVIII казачья верхушка да и часть простых казаков и украинского населения оставалась непостоянна, вероломна и изменчива. Ген природного предательства постоянно проявлялся в них. И так будет и в 1917-1920 годах, и в первой четверти XXI века. Гетман И.С. Мазепа, находившийся при гетманской булаве с 1687 по 1708 год, как и все предатели, плохо кончил. А ведь ранее он был обласкан царской властью и имел в Курском крае (ныне это Рыльский район) владельческие села Ивановское, Степановку, Мазеповку и прочие, подаренные Петром. Но судьбу не обмануть: вступив на путь предательства, Мазепа лишился не только сел и земель, но и чести, и самой жизни. Кстати, подобная судьба ждет и современных продолжателей дела и поклонников Мазепы на Украине: все они плохо кончат в самое ближайшее время. Что же касается выше названных селений, то они позже были отданы Александру Меньшикову, а после него через несколько владельцев перешли во владение князей Барятинских. И князья Барятинские были одними из самых наибольших владельцев-крепостников в Курском крае.
Однако возвратимся к служилым людям петровских времен и однодворцам. В XVIII веке, как отмечалось выше, понятие «дети боярские» вышло из употребления, уступив главенствующую роль термину «дворяне». Вот как об этом сжато и в то же время емко сказано в статье профессора А.А. Клёсова: «В XVIII веке понятие «дети боярские» для служилых людей исчезает, остается термин «дворяне». Для уходящих в отставку с воинской службы на свое поместье, в особенности для тех, кто не служил во времена 1-й ревизии термин «дети боярские», как и «дворяне» часто, особенно у малопоместных, заменяется понятием «однодворцы».
И дальше, применительно к свои предкам, сообщает: «В «Разборной книге детей боярских по городу Курску и Курскому уезду 1695 года» (ГАКО, ф. 1555, оп. 1, дело № 168, лист 678) впервые упоминается деревня Клёсова. Еще через 15 лет, по ландратской ревизской переписи, деревня Клёсова шла по разделу «Рейтары и однодворцы», в ней было 12 дворов и жили 35 человек (из них семь взрослых мужчин и девять женщин, остальные – дети), у всех фамилия – Клёсовы». Следовательно, в 1710 году, в результате военной и прочих реформ царя Петра I бывшие жители деревни Клесова – дети боярские Клесовы – стали однодворцами Клесовыми.
Несколько ниже, ведя речь о второй ревизской сказке 1744 года, А.А. Клёсов об однодворцах деревни Клесовой сообщает: «живут уже 70 человек – 69 однодворцев и один наёмный крестьянин». Из этого видно, что численность однодворцев Клесовым за 34 года значительно увеличилась.
.Примерно то же самое произошло с предками автора этого очерка. Согласно исследованиям, проведенным председателем Курской городской общественной организации Историко-родословного общества, писателя, председателя Курского регионального отделения Союза писателей России Евгения Семеновича Карпука, в 1710 году по переписи населения Усожского стана однодворцами деревни Нижняя Жигаевка стали Пахомовы. Если конкретно, то «во дворе [проживают] Григорий Иванов сын Пахомов, 1675 г.р., у него жена Агафья, сын Потап, дочери Евдокия м Феодосья; брат Евстрат, 1678 г.р., – он был в драгунах и ныне в доме Ананьи в ланцах, – у Евстрата жена Мотрена, сын Григорий, дочери Василиса, Ефимья и Марья; брат Ананья, 1683 г.р., у него жена Анисья и дети Афанасий, Алексей и Евдокия». ( ГАКО, ф. 184, оп. 4, дело 15; л.д. 297, 305,307,308).
Воинская служба Евстрата Ивановича Пахомова совпала с началом самодержавного правления царя Петра Алексеевича Романова и его Азовскими походами. И тут можно предположить, что драгун Евстрат Иванович Пахомов принимал в них участие, в том числе, возможно, и в составе Белгородского разрядного полка. А вот в войне царя Петра I со шведским королем Карлом XII, начавшейся в 1699 году, но более известной нам по неудачному походу русских войск к Нарве в августе 1700 года, участия, по-видимому, не принимал, находясь на охране южных рубежей России. Не участвовал он, судя по всему, и в Полтавском победном сражении 1709 года, так как к этому времени уже находился в отставке и проживал в ланцах у брата Анания. (Правда, что обозначает выражение «проживать в ланцах» – остается «темным лесом»; нет ему объяснения ни в энциклопедических словарях, ни в Википедии.) Сам же Ананий Иванович Пахомов, 1683 года рождения, также проходил воинскую службу в ландмилиции.
Ландмилиция – иррегулярные поселенные войска для охраны границ Русского государства, учрежденные Петром I, и, как сообщают историки, формировавшиеся в основном из однодворцев. В 1713 году на Украине сформирована пешая ландмилиция, в 1722 году она преобразована в конную. Курский край, соседствующий с Украиной, принимал в этом непосредственное участие. В 1775 году подразделения ландмилиции (украинской, закамской, сибирской, смоленской и прочих) по указу императрицы Екатерины II вошли в состав регулярной армии.
Интересные сведения о ландмилиции можно прочесть в интернетстатье Юрия Туркула «Однодворцы в Российской империи». «Через некоторое время Петр I решил вернуть однодворцев на военную службу, – сообщает Ю. Туркул. –. 2 февраля 1713 года Петр I издал указ о создании пяти полков ландмилиции, для защиты южных границ России из однодворцев. То есть, из тех самых детей боярских, городовых и станичных казаков, стрельцов, пушкарей и других служивых людей, охранявших и оборонявших «Белгородскую засечную черту» в своё время. Впоследствии эти полки были созданы и в других районах Империи, где проживали однодворцы. В 1731 году уже было сформировано 16 конных и 4 пеших регулярных полков ландмилиции. В 1736 году все 20 полков были преобразованы в конные. Полки создавались по территориальному признаку, и их содержание было возложено на самих же однодворцев; они платили специальный налог, установленный для этих целей».
Как и многие исследователи темы однодворцев, Ю. Туркул также считает, что «в отличие от регулярной армии, где солдаты несли службу 25 лет, в полках ландмилиции продолжительность службы была 15 лет и что в ходе своей службы однодворцы имели право восстановить себя в дворянском звании».
Важно отметить такой факт: в 1710 году двор однодворцев Пахомовых платил государству ежегодную подушную пошлину в размере одного рубля 16 алтын и четыре деньги. А в деревне (Нижняя Жихаевка) в этот период времени уже числилось 122 двора однодворцев, в которых проживало 766 человек мужского пола и 675 женского, а всего – 1441 человек. За помещиками числилось 19 крепостных душ. Надо понимать, что под душами значились лица мужского пола. Но самым важным здесь является то, что однодворцев в деревне Н. Жигаевка было во много раз больше, чем крепостных крестьян. И это соотношение прослеживалось по большинству населенных пунктов Курского края. Лишь в тех местах, где земли вместе с селениями были подарены Царем Петром I своим приближенным вельможам – князьям Трубецким, графам Толстым, Александру Меньшикову и прочим, – дело могло обстоять иным образом.
По ревизским «скаскам» (переписи) Подгородного, Обмяцкого и Усожского станов 1719 года (ГАКО, ф. 124, оп. 2, дело № 5, л.д. 74, 77, 78) в деревне Жигаевке (Жихаевке) во дворе Григория Иванова сына Пахомова проживали сам Григорий Иванович, возраст которого указан как 45 лет, его сын Потам 10 лет, а также родные братья: Евстрат (55 лет) с новорожденным сыном Степаном и Ананий (42 лет) с детьми: Афанасием (8 лет) и Алексей (2 лет). Еще в этом дворе проживали Григорий Евстратович (25 лет) с новорожденным сыном Никифором. Здесь же проживали дети Григория Ивановича, близнецы Прокофий и Василий (10 лет), а также племянники драгунские Евстратовы: Фрол (10 лет) и Варлам (7 лет), да внуки Григорьевы – Матвей (6 лет) и Озар (Азар) (5 лет).
Согласно исследованиям Е.С. Карпука, старший брат Евстрата – Григорий Иванович Пахомов, 1675 года рождения, был женат на девице-однодворке Агафье, 1675 года рождения; младший брат – Ананий Иванович Пахомов, 1683 года рождения, был женат на девице-однодворке Анисьи, 1687 года рождения. По данным А.А. Клёсова, его предки из деревни Клесовой также заключали браки только с однодворцами, причем их селений, расположенных вблизи Клесова . Эти факты говорят о том, что курские однодворцы строго придерживались социальных норм и традиций. Девичьи же фамилии невест и названия селений, откуда они брались замуж, прямо указывают на то, что в крае в основном жили однодворцы. А то обстоятельство, что сын Евстрата Ивановича – Варлам Евстратович Пахомов, 1712 года рождения, – также пошел по пути родителя и служил в ландмилиции, в очередной раз указывает на продолжение военной службы жигаевскими однодворцами.
Здесь, по-видимому, уместно отметить, что по губернской реформе Петра I с 1708 года Курский край, за исключением Нового Оскола и Валуек, стал частью Киевской губернии. С 1713 года здесь действовали ландраты, наделенные административной, финансовой и судебной властью. Затем, в 1719 году, Киевская губерния было поделена на 4 провинции: Киевскую, Белгородскую, Севскую и Орловскую. Некоторая часть курских земель с населенными пунктами вошла в Севскую провинцию, остальная часть – в Белгородскую. А в 1727 году при императрице Екатерине I, проведшей новую губернскую реформу, была создана Белгородская губерния, к которой были присоединены территории Орловской и Севской провинций. Таким образом, население Курского края полностью вошло в Белгородскую губернию. И такое положение продолжалось до 1779 года, до создания Курского наместничества, состоящего из 15 уездов: Белгородского, Богатенского, Дмитриевского, Корочанского, Курского, Льговского, Новооскольского, Обоянского, Путивльского, Рыльского, Старооскольского, Суджанского, Тимского, Фатежского и Щигровского. Столицей этой новой административно-территориальной единицы Российской империи стал город Курск.
За это время в Российской империи сменилось несколько императоров и императриц, а также прошло несколько ревизских «скасок» (1744 и 1762 годов), которые в однодворческих селениях, надо заметить, проводили сами однодворцы. Точнее – выборные от них лица, предупрежденные об административной и уголовной ответственности за неверные сведения. В Качестве конкретного примера можно привести третью ревизскую «скаску» 1762 года, порученную проводить Фролу Евстратовичу Пахомову. Так, на листе 121 дела № 106 (ГАКО, ф. 184, оп. 2) черным по белому написано: «1762 году майя дня Курского уезду Усожского стану деревни Жигаевки однодворец Фрол Евстратов сын Пахомов по силе опубликованного прошлого 1761 году 20 дня Правительствующего Сената указу дал сию сказку о положенных в оной деревне Жигаевке по последней 1747 году ревизии в подушном окладе написанных в скаске умершего брата моего родного Григория Евстратова сына Пахомова и с того числа разные случаи убылых и после того вновь рожденных объявляю по самой истине без всякой утайки. А буде впредь кем обличен явлюсь, то повинен буду положенного по указу тяжкого штрафа без всякого милосердия». И далее идет отчет о проживающих, умерших и родившихся родственниках, о женах сродственников, взятых в супруги как в Жигаеве, так и из других сел, но обязательно из однодворческих семейств. Подводит итог сказанному такая запись: «К сей скаске однодворец Яков Пахомов вместо однодворца Фрола Пахомова по его прошению руку приложил». Это, к сожалению, свидетельствует о том, что Фрол Евстратович грамоте обучен не был, зато более молодой Яков Пахомов уже был видным «грамотеем», раз «руку приложил» к важному документу. В целом же о грамотности однодворцев исследователи отзываются положительно.
Не лишним, по-видимому будет отметить, что по 3-й ревизии 1762 года в Усожском стане значатся 2 соседних селения: деревня Жигаевка и село Покровское-на-Жигаеве.
В годы правления императрицы Екатерины II курские однодворцы в тени жизни края не прозябали. Уже в 1760-е годы о них знали в столице. Важной вехой, с политической точки зрения, в реформаторской деятельности Екатерины II могло стать новое уложение по систематизации законов и государственному устройству России. Для этого императрица 14/25 декабря 1766 года опубликовала Манифест о созыве Уложенной комиссии, подобия Земского Собора, и указы о порядке выборов в депутаты. При этом квоты были следующие: дворянам разрешалось избирать одного депутата от уезда, горожанам – одного депутата от города, государственным и экономическим крестьянам, однодворцам, служилым людям ландмилиции – одного от провинции, инородцам – одного от народа.
В результате, в работе комиссии приняло участие более 600 депутатов: 33 % из них было избрано от дворянства, 36 % – от горожан, куда также входили и дворяне, 20 % – от сельского населения (государственных и экономических крестьян, казаков, однодворцев и т. д.). От Белгородской губернии из трех провинций, куда входили города Курск, Обоянь, Суджа, Рыльск с одноименными уездами, курян (в широком смысле этого слова) в комиссии было 37 человек. Среди них от дворянства Курского уезда – майор Петр Стромилов, от Обоянского уезда – отставной гвардии прапорщик Михаил Глазов, от Рыльского уезда – отставной гвардии сержант Лука Ширков и поручик Александр Ширков. Город Курск представлял купец Иван Скорняков, Обоянь – купец Сидор Уткин, Рыльск – купец Федот Филимонов. Однодворцев представлял курянин Андрей Маслов. Среди депутатов от Белгородской губернии, как отмечено в Русском биографическом словаре Брокгауза и Ефрона, был и курянин, купец 2-й гильдии Иван Иванович Голиков (1735–1801), будущий автор 30-томного собрания сочинений «Деяния Петра Великого».
Первое заседание прошло в Грановитой палате в Москве, затем заседания были перенесены в Санкт-Петербург. 28 мая 1768 года на заседании комиссии с радикальной обличительной речью в защиту крепостных, против произвола помещиков, жестокости наказаний и преследования беглецов выступил по наказу курских однодворцев от мая 1767 года А. Маслов. Он же отметил и негативное отношение курского купечества к однодворцам, создающим купцам конкуренцию в торговле: «Из нас же, в Курске живущих однодворцев своими домами, разные ремесла и мастерства имеющих, курские купцы по своим злобам до продажи своих художеств не допускают, бьют и отнимают».
Как известно, затея императрицы с новым уложением провалилась. Всё осталось на прежних рельсах. Правда, в 1775 году курские городские и сельские однодворцы, бережно хранившие старинные документы с правом на поместья, могли представить их императрице и получить дворянство. И некоторые однодворцы этим воспользовались.
В 1782 году в Нижнем Жигаеве, вошедшем в Дмитриевский уезд, в однодворцах числилось 167 душ мужского пола и 167 душ женского. (Ревизскую сказку в этот раз готовил однодворец Казьма (Кузьма) Григорьевич Лукьянчиков.) И если сравнить данные первой ревизской «скаски» 1719 года, когда в Н. Жигаевке проживало 766 человек мужского пола и 675 женского, а всего – 1441 человек, с данными ревизской «скаски» 1782 года, то обнаружим резкое сокращение численности жигаевских однодворцев. Не в дворяне же все они перешли?.. Скорее всего, в переписи 1782 года учитывались лишь податные души, а не все население… Нельзя исключать и такой факт, как переселение нижнежигаевских однодворцев в другие части Жигаева – Верхнее Жигаево и Среднее Жигаево, называемое в то время Покровским и Косьмодемьянским – по наличию православных церквей. На правом берегу речки Жигаевки церкви Покрова пресвятой Богородицы, а по левому – церкви Косьмы и Демьяна. Общая же продолжительность Жигаева вдоль одноименной речки превышала 10 верст.
Важнейшими документами того времени, в которых упоминаются курские однодворцы, является рукописный труд губернского чиновника – землемера и архитектора – Ивана Федоровича Башилова (1749 – после 1792) «Топографическое описание Курского наместничества» и его же «Атлас Курского наместничества». Они были написаны в Курске же в 1785 году.
Оставляя за скобками многие части «Топографического описания, перейдем сразу к населению города. По данным И.Ф. Башилова, в Курске проживало 320 дворян (136 мужского и 184 женского пола), их людей (по-видимому, домашней прислуги и родственников-приживальщиков) 766 (365 и 401), священнослужителей 165 (70 и 95), приказных 495 (345 и 150), купцов 3609 (1919 и 1690), мещан 4531 (2303 и 2228), однодворцев 4525 (2384 и 2141), отставных солдат 65, крестьян помещичьих 172 (70 и 102), войсковых малороссиян 464 (231 и 253), цыган казенных 42 (19 и 23), цыган помещичьих 117 (55 и 62). Всего – 15291 человек, в том числе 7962 мужчины и 7329 женщин. Нетрудно заметить, что у дворян, их людей, крестьян помещичьих и священнослужителей число женщин преобладало над числом мужчин, а у купцов, мещан и однодворцев количество мужчин доминировало над количеством женщин. Численность же городских однодворцев – 4525 человек – явно превалирует над дворянами города, которых только 320 человек.
К сожалению подобных данных о Курской округе И.Ф. Башилов не дает, а потому неизвестно, сколько однодворцев проживало в округе и сколько всего на территории Курского наместничества. Тем не менее большой интерес представляют его характеристики, данные социальным слоям Курска. «Дворяне в губернии сей, – пишет он о привилегированном классе, – состояние имеют посредственное, и большая часть людей малопоместных. Детей своих приготовляют к военной службе. Большие же поместья принадлежат знатным фамилиям, которые в них не живут».
Характеристика купечеству такова: «Купечество и мещане в городах Курске, Рыльске, Белгороде, Путивле и Обояни… капиталы имеют посредственные; обоянские ж вообще бедны, и торгу, кроме своей округи и соседних, никуда не производят».
«В духовенстве, – констатирует И.Ф. Башилов, – священников просвещенных и учителей церковных немного, а есть по нескольку в городах и малороссийских слободах. В селениях однодворческих – почти все невежды, жизнь ведут единообразную с однодворцами и часто являются в пороках и преступлениях, не соответствующих их состоянию».
О крестьянах Курского края Иван Федорович говорит коротко и с позиции своего «просвещенного сословия»: «Крестьяне – суть люди, зависевшие издревле от какого-либо над ними начальника, собственности своей в землях не имеющие. Кроме хлебопашества, какого-либо ремесла и извозу, ни в каких роскошах (промыслах) не упражняются. Живут в черных избах».
Больше всего им написано об однодворцах. Признавая в них потомков служилых людей, порой даже дворян, имеющих царские грамоты на дворянскую принадлежность, но оказавшихся без распроданной ими или их предками земли, скупленной помещиками, они в глазах И.Ф. Башилова выглядят бездельниками и тунеядцами. «Дворы имеют они непорядочные, улиц в селениях их нет, а к проезжей дороге стоят их гумны с хлебом, через которые к каждому на двор въехать надобно. Живут в черных избах. Обуваются в лапти. Пищу употребляют суровую, и самые богатые к трудам не весьма прилежны, ибо они во время работное ездят по полям с ястребами на лов перепелок, а зимою по лесам с тенетами и собаками на ловлю зверей, в извозы и в работу от своих домов не отдаляются, отчего много бедных».
Ничего не поделаешь, дворянин по происхождению И.Ф. Башилов явно не долюбливал однодворцев, предки которых защищали край и заселяли его по берегам рек и речек, никогда не текущих ровно, а выбиравших пути извилистые. Потому и избы поселенцев-однодворцев ровных улиц почти не имели, а петляли вслед за речками по вершинам берегов, огибая многочисленные овраги и прочие неудобья.
Но в целом о жителях Курска отзывается положительно: «Города сего жители добронравны, не сварливы, не тяжебники и миролюбивы; к промыслам прилежны, в торгах осторожны и благоуспешны. Живут чисто и опрятно одеваются; охотники до хороших лошадей.
Женщины доброличны и добронравны, склонны к роскоши и вольной жизни, прилежны к церковным служениям, особливо церемониальным. Девки же до замужества в церкви не ходят (кроме великого поста, когда говеют), а показываются людям в праздничные дни на улицах, составляя небольшие круги или карагоды. За водою и мыть белье ходят в нарядах. В замужество же выходят в летах совершенных, отчего и здоровы. На свадьбах у простых и бедных людей по совершении брака наезжане и свахи ездят по улицам с песнями и вместо музыки бьют по сковородкам косарями или каким другим железом. Протчий же обряд свадебный – самый старинный русский. Одежды женщин: сарафаны из сукна, китайки из шелковых материй, обложенные у бедных лентами, а у богатых – позументами, сверх коих душегрейка. Это все прикрывается кафтаном мужеским русским сборами. На головах носят бабы кички, покрываясь белыми кисейными, флиоровыми и шелковыми покрывалами, подвязывая оные кругом шеи и спуская концы назад, а девки на головах носят венцы и повязки. По открытии же наместничества многие купеческие жены и девки стали одеваться в кофты и юбки с принадлежащими к тому приборами и на головах стали носить платки».
Другим же важнейшим документом, повествующим о курских однодворцах того времени, является «Описание Курского наместничества…» прокурора Верхней расправы Сергея Ивановича Ларионова (? – после 1786), изданное в 1786 году в Москве. Кстати, о нем упоминалось выше, когда речь шла о курских служилых людях начала XVII века. О самом авторе сведений мало. Ясно, что он из старых московских дворян с хорошим по тем временам университетским юридическим образованием. Возможно, кто-то из его предков побывал на курском воеводстве в 1727 году. Но написанная им книга на многие десятилетия стала большим подспорьем в жизни курских краеведов.
Описывая построенный (или же строящийся) по генеральному плану Курск, С.И. Ларионов отмечает его составляющие части и общее число улиц – 182. Из них он отмечает лучшие – Херсонскую (бывшую Белгородскую) и Московскую. Переходя к описанию населению города, его профессиональному, социальному и этническому составу, Сергей Иванович пишет, что «господ присутствующих членов, приказных, офицерских и нижних чинов служителей при двадцати разных местах наместничества находится 355, да особо при должностях и с приказными 307, воинской команды с гарнизонным батальоном 922. Итого всех службою и должностями обязанных 1584 человека. Сверх того квартирует Севский пехотный полк».
Если сравним эти данные с данными И.Ф. Башилова о приказных (495 человек), то обнаружим существенную разноголосицу. А ведь между обоими «Описаниями» разница во времени – всего лишь год. Правда, этот год вместил в себя новый закон императрицы о городах, новое реформирование, новые подходы…
Данных о дворянах, проживающих в городе, Ларионов не приводит, хотя количество их городских деревянных домов называет (58). Однако ниже, когда речь ведет о Курской округе, к дворянству возвращается и указывает, что их всего 358 человек, из которых в селениях живут только 279. Остальные же либо находятся на службе (губернской и уездной), либо живут в иных местах. А у Башилова четко сказано, что в Курске проживает 320 дворян, в том числе 136 лиц мужского пола. Снова явная нестыковка как в цифровых выражениях, так и в объектах исследования.
Однако следуем далее и видим, что, по данным С.И. Ларионова, «купцов – 1883, мещан – 2230, священно- и церковнослужителей и монахов – 181, разных иностранных – 22, цыган – 49, однодворцев – 222, разных крестьян – 84, малороссиян – 249, ямщиков – 1086 человек». А всего разного звания горожан – 6006 душ..
И опять наблюдаем разницу в количестве представителей социальных групп: купцов и мещан больше у Башилова, а священнослужителей – у Ларионова. А уж про однодворцев и говорить не приходится: по данным Башилова, их 2383 человека, а по данным Ларионова – 222. Куда-то за год пропало 2160 человек. Парадокс, да и только! К тому же у Ларионова показано количество ямщиков, а у Башилова эти данные вообще отсутствуют; возможно, ямщики включены в число однодворцев… Хотя Ямская слобода еще не входила в черту города, как об этом пишет сам С.И. Ларионов.
Ведя речь о ремесленной деятельности курян, И.Ф. Башилов лишь обозначает виды такой деятельности, не называя конкретных цифр, а у С.И. Ларионова цифровые данные имеются. Согласно его данным, в Курске в 1786 году было 11 казенных каменных (кирпичных) строений и 56 частных каменных зданий. И он впервые называет цифру всех имеющихся зданий в городе – 2111. А также поясняет, что начато строительством множество новых зданий, в том числе 10 купеческих каменных домов. Освещая наличие промышленных производств, С.И. Ларионов пишет, что в городе всего 36 заводов, из которых 6 кирпичных и 1 воскобойный принадлежат однодворцам.
Ведя речь о Курской округе, С.И. Ларионов сообщает, что в ней государственных, дворянских и однодворческих сел 38, сельц 22, слободок 4, деревень 126, хуторов 8, а всего 198. И что в этих селениях проживает 28144 души (мужских) по 4-й ревизии (1782 год). Приведя такие данные, Сергей Иванович население Курского округа на сословные составляющие не делит, лишь количество дворян называет – 358 человек, но проживают в селениях только 279. Остальные – либо в Курске, либо в столице. А еще он бегло указывает, что некоторые церкви в селах построены однодворцами.
Также обстоятельно и подробно прокурор Верхней расправы С.И. Ларионов описывает уездные центры и уезды Курского наместничества. И опять не один раз упоминает однодворцев, но не всегда представляет данные об их численности. Впрочем, из его повествования видно, что в городе Белгороде проживало 536 однодворцев мужского пола, а всего населения 3463 человека; в городе Богатый – 394 однодворца из 513 жителей, в Короче – 383 из 3835; в Обояни – 957 из 2109; в Новом Осколе – 1251 из 1387, в Старом Осколе – 21182 из 2529; в Путивле – 1888 из 3996; в Рыльске – 557 из 2232; в Судже – 53 из 2839; в Тиме – 786 из 935; в Фатеже – 334 из 394; в Щиграх – 1298 из 1412 душ мужского пола. В городах Льгове и Дмитриеве однодворцев не числилось.
Что же касается сельских уездов или округ, то в тех уездах, где селения были разной принадлежности, четко шло определение «государевы, дворянские и однодворческие». Например, о Белгородской округе сказано: «в округе сей находится селений государевых, дворянских и однодворческих вообще 33, селец 2, слобод 23, деревень 53, хуторов 20; итого 131. В оных всех мужского пола по 4 ревизии 26615 душ». В тех же округах (уездах), где преобладало население из однодворцев, упоминаний про «государевы, дворянские и однодворческие» селения нет. Примером этому могут быть Новооскольская, Старооскольская, Тимская, Фатежская и Щигровская. Про Новооскольскую округу сказано: «Селений всех в округе сей: сел 17, селец 12, слободок 6, деревень 16, хуторов 14; итого 73. В оных всех мужского пола по 4 ревизии 23331 душа».
В соответствии с исследованиями С.И. Ларионова, в первой половине 80-х годов XVIII века во многих уездных городах Курского наместничества на первый план по численности выходили однодворцы. Надо полагать, что подобное пропорциональное соотношение наблюдалось и в уездах.
Как отмечают курские краеведы и историки, в середине 80-х годов XVIII века в Курске, кроме Благородного училища и духовного училища при Знаменском монастыре, других школ не существовало. Об их учреждении только шли разговоры. Однако уже в это время в городе грамотой владели более 48 % купцов и 26 % мещан и однодворцев. Впрочем, не стоит забывать, что после последних реформ 1785 года началось строительство малых народных училищ в уездных городах. Во второй половине 80-х годов в Курске было учреждено Георгиевское малое училище, а другое – в курской пригородной слободе Ямской.
Если же возвратиться к предкам автора этого очерка и жителям деревни Нижняя Жигаевка, то, в соответствии с переписью 1795 года, Пахомовы Михаил и Фекла Азаровичи выбыли в слободу Городькову Новопавловского уезда Воронежского наместничества, а Пахомов Матвей Петрович с 1787 года в рекрутах. (Весьма интересный факт: ведь ему, если все верно внесено в перепись, во время призыва в рекруты исполнилось только 16 лет.) Появились изменения и в административно-территориальном обозначении деревни. Она стала не деревней Усожского стана, как было в 1782 году, а деревней Дмитриевской округи. (См. ГАКО, ф. 184, оп. 2, дело № 139, л.д. 238, 242, 243, 244; дело № 216, л.д. 198, 207, 208). Ревизскую же сказку в 1795 году по деревне Жигаевке готовил «однодворец выборной с общего согласия» Ефим Власов. По итогам подушной переписи однодворцев в Жигаевке проживало 152 души мужского пола и 147 душ женского.
В 1796 году не стало императрицы Екатерины II, и у руля государства оказался ее сын Павел, который уже в следующем году провел очередную губернскую реформу в России. И теперь вместо Курского наместничества появилось Курская губерния. Но в ней в связи с укрупнением уездов было уже не 15, а 10 уездов. Не стало Дмитриевского. Льговского, Богатенского, Тимского и Новооскольского. Село Жигаево (объединенное) вошло в состав Рыльского уезда. Новшеством стало введение волостей – фискально-полицейских учреждений, подчинявшихся уездным начальникам.
После смерти Екатерины II ее сын Павел I в 1797 году Курское наместничество преобразовал в Курскую губернию. Количество уездов сократилось до 10. Но однодворцы остались. Мало того, по данным Юрия Туркула, при Павле I появилась ещё одна категория однодворцев – отставные солдаты Императорской Гвардии Российской империи. Как сообщает Ю. Туркул, «император Павел I своим указом от 23 декабря 1800 года пожаловал отставным нижним чинам Гвардии права однодворцев. И определил отвести им землю в Саратовской губернии, из расчета 15 десятин на душу (учитывались лица только мужского пола). На обзаведение хозяйством, этой категории однодворцев было выдано по 100 рублей на каждого». По другим сведениям, Павел I прежним российским однодворцам, у которых земельные наделы не превышали 15 десятин, распорядился прирезать еще по 15 десятин из государственных земель. Но как это осуществилось на деле, трудно сказать. Ибо в России во все времена «гладко на бумаге, да мешают вновь овраги».
К этому стоит добавить, что однодворцы Курского края, будучи свободными людьми, могли по собственному желанию переезжать из одного населенного пункта в другой, из сел – в города. Это видно по некоторым предкам автора данного очерка, которые из Жигаева переселились в Курск и селения Воронежской губернии. Что же касается Н. Жигаева и его населения, то по переписи 1816 года деревня официально именуется Нижней Жигаевой Жигаевской волости Дмитриевского-на-Свапе уезда Курской губернии. Так же она называется и по переписи 1834 года.
В начале XIX века, при императоре Александре I, однодворцы в 1804, 1809 и в 1816 годах получили новые законодательные акты, укрепляющие их юридическое положение. Юрий Туркул о данных фактах в интернет статье «Однодворцы в Российской империи» сообщает следующее: «Однодворцы из дворян имели право на восстановление дворянства согласно указу Александра I от 18 декабря 1804 года. Они имели право владеть крепостными, но отпускать на волю своих крепостных долгое время не имели права и только в 1809 году они его получили. В 1816 году император Александр I установил правила восстановления дворянства для однодворцев из бывших дворян. Для этого однодворец, претендующий на дворянское звание, утерянное его предками, был обязан прослужить в армии 6 лет до первого обер-офицерского чина и после этого дворянство восстанавливалось».
Не менее интересные цифровые данные об однодворцах Российской империи приводит Ю. Туркул и по губерниям. Согласно его исследованиям, «так сложилось исторически, что однодворцев проживало больше всего; в Курской (около 268 тыс. человек), Тамбовской (около 238 тыс. человек), Орловской (около 149 тыс. человек), Воронежской (около 180 тыс. человек), Оренбургской около (67 тыс. человек), Пензенской (около 55 тыс. человек), Саратовской (около 35 тыс. человек) губерниях по переписи 1835 года». И он же приводит динамику роста количества однодворцев. В соответствии с переписью населения 1672 года в России числилось свыше 42 тыс. однодворцев, по переписи 1761-65 годов 527 тыс. душ, по переписи 1833-1835 годов 1283 тыс. душ. И поясняет, что «в этих переписях указывались только мужчины, независимо от возраста».
И здесь в самый раз обратиться к свидетельствам классиков отечественной литературы Н.А. Полевому и И.С. Тургеневу, писавшим об курских однодворцах первой половины XIX века. Земляк курян, писатель, переводчик и издатель, близкий знакомый А.С. Пушкина, Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) в повести «Рассказы русского солдата», основанной на материалах курской действительности, об однодворцах устами своего лирического героя высказался так: «Вы знаете, что у нас в Курской губернии есть много дворян больших помещиков, а еще больше мелких. Есть целые деревни, и большие деревни, где все жители дворяне, и у них, у сотни человек, десять крестьян, и эти крестьяне служат всем поочередно. Наконец, есть еще у нас что-то такое, не дворяне, не крестьяне, а так, сам крестьянин и сам барин, и называется однодворец. Говорят, будто это остатки каких-то прежних дворян, потому что у многих однодворцев есть свои крестьяне. Я называл себя однодворцем, как мы все себя называли, а впрочем, право, мы не ведали, что это такое значит, так как мелкое дворянство, жившее вокруг нас, знало о себе одно, что с них рекрутчины не бывает. Впрочем, эти высевки дворян жили в таких же хатах, как и мы; так же одевались, так же пахали, сеяли, косили, жали, как все мы; ели по-нашему и пили по-нашему. Одна только бывала беда с ними связываться, что, подравшись на весельи, мы просто мирились на другой день, а дворяне наши непременно подавали просьбу в бесчестьи. Кроме того, все у нас было общее, и согласное, и одинаковое; ссорились и дрались мы на межах одинаково, потому что и наши и дворянские поля были пестрее рябой рожи и перерезаны в такие мелкие ремешки и клинушки, что разобрать их не удалось бы самому домовому дедушке, не только земскому суду. После каждой просьбы между нами начинался, однакож, суд, делался судебный осмотр; оканчивалось тем, что выигравший тяжбу должен был продать свой участок для оплаты расходов по суду; на продаже напивался весь мир крещеный, подымалась на весельи новая ссора, за ней драка, и – дело оканчивалось новою тяжбою.
Так жили мы, и дворяне и однодворцы, под одним небом божьим, жили изо дня в день, и весело, не думая о завтрашнем дне; и житье наше так нам всем нравилось, что, поверите ли, – многие из наших дворян, прослужив много лет в военной службе, возвращались поручиками, даже капитанами на родину, надевали старые свои зипуны и принимались снова за плуг и соху. Вот было житье: подыми, встряхни, перевороти и вывороти – ничего не выпадет, ни из души, ни из головы, ни из кармана, кроме гроша на вино да краюшки хлеба на сегодняшний день! И чего ж вам больше? Был ли у нас в оный год неурожай, есть нечего – мы занимали у других; отдавали, когда потом хлеб родился, а ведь у бога не положено, чтобы неурожай был всякий год? Итак, барыш и убыток, веселье и горе, сытое брюхо и голодное ездили у нас на одних санях».
К этому остается добавить, что произведение «Рассказ Русского солдата» было издано в 1833-1834 годах.
Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883), часто навещавший сельцо Семеновское, в котором проживал его родной брат Николай Сергеевич, и любивший поохотиться в тех местах, написал несколько рассказов на материалах Курского края. Среди них «Касьян с Красивой Мечи», «Контора», «Мой сосед Радилов», Льгов» и другие. Не исключено, что и рассказ «Однодворец Овсянников», вошедший в сборник «Записки охотника», основан на реалиях Курского края. И если выше об однодворцах повествовалось в общих чертах, то И.С. Тургенев во всех красках описывает нам своего героя – однодворца Овсянникова. Чтобы не быть голословным, несколько строк из начала рассказа, чтобы почувствовать и образ незаурядного представителя этого сословия, и время, и, конечно же, красоту литературного слога писателя: «Представьте себе, любезные читатели, человека полного, высокого, лет семидесяти, с лицом, напоминающим несколько лицо Крылова, с ясным и умным взором под нависшей бровью, с важной осанкой, мерной речью, медлительной походкой: вот вам Овсяников. Носил он просторный синий сюртук с длинными рукавами, застегнутый доверху, шелковый лиловый платок на шее, ярко вычищенные сапоги с кистями и вообще с виду походил на зажиточного купца. Руки у него были прекрасные, мягкие и белые, он часто в течение разговора брался за пуговицы своего сюртука. Овсяников своею важностью и неподвижностью, смышленостью и ленью, своим прямодушием и упорством напоминал мне русских бояр допетровских времен… Ферязь бы к нему пристала. Это был один из последних людей старого века. Все соседи его чрезвычайно уважали и почитали за честь знаться с ним. Его братья, однодворцы, только что не молились на него, шапки перед ним издали ломали, гордились им. Говоря вообще, у нас до сих пор однодворца трудно отличить от мужика: хозяйство у него едва ли не хуже мужицкого, телята не выходят из гречихи, лошади чуть живы, упряжь веревочная. Овсяников был исключением из общего правила, хоть и не слыл за богача. Жил он один с своей женой в уютном, опрятном домике, прислугу держал небольшую, одевал людей своих по-русски и называл работниками. Они же у него и землю пахали. Он и себя не выдавал за дворянина, не прикидывался помещиком, никогда, как говорится, «не забывался», не по первому приглашению садился и при входе нового гостя непременно поднимался с места, но с таким достоинством, с такой величавой приветливостью, что гость невольно ему кланялся пониже. Овсяников придерживался старинных обычаев не из суеверия (душа в нем была довольно свободная), а по привычке. Он, например, не любил рессорных экипажей, потому что не находил их покойными, и разъезжал либо в беговых дрожках, либо в небольшой красивой тележке с кожаной подушкой, и сам правил своим добрым гнедым рысаком. (Он держал одних гнедых лошадей.) Кучер, молодой краснощекий парень, остриженный в скобку, в синеватом армяке и низкой бараньей шапке, подпоясанный ремнем, почтительно сидел с ним рядом. Овсяников всегда спал после обеда, ходил в баню по субботам, читал одни духовные книги (причем с важностью надевал на нос круглые серебряные очки), вставал и ложился рано. Бороду, однако же, он брил и волосы носил по-немецки. Гостей он принимал весьма ласково и радушно, но не кланялся им в пояс, не суетился, не потчевал их всяким сушеньем и соленьем. «Жена! – говорил он медленно, не вставая с места и слегка повернув к ней голову. – Принеси господам чего-нибудь полакомиться». Он почитал за грех продавать хлеб – Божий дар, и в 40-м году, во время всеобщего голода и страшной дороговизны, роздал окрестным помещикам и мужикам весь свой запас; они ему на следующий год с благодарностью взнесли свой долг натурой. К Овсяникову часто прибегали соседи с просьбой рассудить, помирить их и почти всегда покорялись его приговору, слушались его совета. Многие, по его милости, окончательно размежевались… Но после двух или трех сшибок с помещицами он объявил, что отказывается от всякого посредничества между особами женского пола. Терпеть он не мог поспешности, тревожной торопливости, бабьей болтовни и «суеты». Раз как-то у него дом загорелся. Работник впопыхах вбежал к нему с криком: «Пожар! пожар!» – «Ну, чего же ты кричишь? – спокойно сказал Овсяников. – Подай мне шапку и костыль…» Он сам любил выезжать лошадей. Однажды рьяный битюк помчал его под гору к оврагу. «Ну, полно, полно, жеребенок малолетний, – убьешься», – добродушно замечал ему Овсяников и через мгновение полетел в овраг вместе с беговыми дрожками, мальчиком, сидевшим сзади, и лошадью. К счастью, на дне оврага грудами лежал песок. Никто не ушибся, один битюк вывихнул себе ногу. «Ну вот, видишь, – продолжал спокойным голосом Овсяников, поднимаясь с земли, – я тебе говорил». И жену он сыскал по себе. Татьяна Ильинична Овсяникова была женщина высокого росту, важная и молчаливая, вечно повязанная коричневым шелковым платком. От нее веяло холодом, хотя не только никто не жаловался на ее строгость, но, напротив, многие бедняки называли ее матушкой и благодетельницей. Правильные черты лица, большие темные глаза, тонкие губы и теперь еще свидетельствовали о некогда знаменитой ее красоте. Детей у Овсяникова не было».
Что и говорить, образ курского однодворца и его супруги-однодворки подан писателем блестяще, с присущей ему поэзией в прозе. Кстати, это произведение было написано И.С. Тургеневым в середине 40-х годов XIX века.
Кроме Н.А. Полевого и И.С. Тургенева, об однодворцах высказывались и писали и другие известные деятели отечественной культуры. Например, автор интернет статьи Мария Яковлева приводит слова сына Льва Толстого Сергея Львовича: «…Однодворцы никогда не знали помещиков-крепостников. Это и сказывалось на их более свободном и доверительном отношении и чувстве собственного достоинства. Они относились к дворянам не как к господам, а как к богатым хуторянам, здороваясь, они протягивали руки, приглашали их в гости, не стеснялись, не притворялись, не попрошайничали…».
По Интернету также ходят высказывания известного литературного критика В.П. Боткина в письме к И.С. Тургеневу об особой гармонии платья и природной красоте однодворок после посещения им вместе с А.А. Фетом деревни Ливенского уезда Орловской губернии: «Не могу не сказать о женщинах, или точнее — одеждах их. Говорят, что однодворческие женщины давно одеваются так, а именно: рубашки с высоким воротом, вроде мужской, с широкими, к концу суживающимися рукавами; юбка красная и широкая, обшитая черной или синей каймой, плотно охватывает стан. Грациознее и провакантнее этой одежды трудно выдумать, особенно на молодых девушках».
Подводя итог лирическому отступлению в очерке, обратим внимание на то обстоятельство, что курские однодворцы отменно представлены известными мастерами художественного слова. И это как нельзя лучше согласуется с выводами отдельных исследователей данного этнофеномена, где говорится о многих положительных качествах всего сословия – о стремлении к службе и учению, о проявлении независимости и жажде созидательного творческого труда, о манере поведения в быту и в коллективе, об одежде и нарядах. В целом – о культуре.
Автору этого очерка в детстве не раз приходилось слышать от отца и других родственников, что жигаевцы дореволюционного времени могли вести автономный образ жизни и полностью обслуживать себя. Среди них были кузнецы, плотники, гончары, печники, шорники, швеи, сапожники, бондари, столяры-краснодеревщики, садоводы, пасечники, мастера по изготовлению саней (дровней) и телег (с колесами). А ведь для всего нужны были хорошие знания и умелые руки. Кроме того, предки автора очерка – сельские сапожники – любили литературу и для этого выписывали из Санкт-Петербурга журналы, в том числе «Ниву». А еще они играли на музыкальных струнных инструментах – балалайке, виолончели, гитаре и контрабасе – и устраивали по праздникам небольшие концерты для односельчан. Что же касается их характеров, то на первый план выдвигалась независимость во взглядах, мнениях, суждениях и делах. Они не терпели хамства и обид, а потому могли постоять за себя и словом, и кулаками. Многие обладали недюжинными физическими способностями, силой, в связи с чем любили вольную борьбу. Причем, не только юноши, но и мужики в зрелом возрасте.
Однако от частного перейдем к общему и отметим, что начиная со времен Петра I и завершая периодом 50-х годов XIX века отднодворцев России, в том числе и курских, царские власти не раз пытались сделать государственными крестьянами. Недаром в некоторых справочных и энциклопедических изданиях однодворцев причисляют к государственным крестьянам или же делают одной из составляющих частей этой категории крестьянства. Но всякий раз главы однодворческих семейств доставали из-за божниц или из киотов пожелтевшие от времени царские грамоты о своих правах на землю и добивались быть своим собственным сословием между дворянами и крестьянами на селе, между мещанами, купцами и дворянами в городах. Ибо не раз видели, что так называемых государевых крестьян, юридически не зависимых от какого-нибудь конкретного помещика, российский император мог в любой момент передать во владение очередного фаворита всем селом или даже округой. Так делал Петр I, так поступала Екатерина II. Вот и держались за свои старинные права и обычаи. Но к середине 50-х годов XIX века власти все-таки не мытьем так катаньем добились того, чтобы однодворцы назывались еще и государственными крестьянами. Примером этому может быть предки автора очерка.
По переписи 1850 года (9-я ревизия) в Нижней Жигаевой Фокинской волости Дмитриевского уезда (по данным Нижнежигаевского сельского общества) наличествовало 42 двора, в которых проживало 190 души мужского пола и 191 душа женского пола «однодворцев государственных крестьян». Как видим, произошли некоторые изменения в названии деревни: прежняя Нижняя Жигаевка стала Нижней Жигаевой, и значительные изменения в официальном названии однодворцев. А из ближайших предков автора очерка жигаевский однодворец и государственный крестьянин Пахомов Семен Иванович (1835-?) с 1854 года находившийся в рекрутах. И, по-видимому, он принимал участие в обороне Севастополя во время Крымской войны 1853-1856 годов. Впрочем, точных данных о местах его воинской службы и участии в боевых действиях нет.
По данным Википедии и Интернет-ресурса Рувики в 1850 году по 9-й ревизии в селе Жигаево со всеми его официальными составляющими частями (Трубецкой, Верхним Жигаевом, Космодемьянским (Жигаевом), Нижним Жигаевом, а также неофициальными, местничковыми – Тепловкой, Лысовкой, Соповкой и прочими – практика помещичьего землевладения и владения крепостными крестьянами выглядила следующим образом: Азарий Беседин (14 душ), Николай Беседин (10 душ), Ольга Гриневич (5 душ), Анна Иваненкова (23 души), Варвара Иванина (36 душ), Марья Кругликова (154 души), Александра Лазаревич (18 душ), Мария Локтионова (12 душ). А вот прежних землевладельцев – Трубецких, Новиковых, Рышковых, Афанасьевых, Щербачевых, Износковых и прочих – не стало.
В 1855 году во время Крымской войны, когда против России в союзе с Турцией выступили Франция, мечтавшая о реванше за 1812–1814 годы, Англия – извечный недруг России, провокатор и подстрекатель, и королевство Сардиния, от которого вскоре и следа не останется, для защиты Севастополя куряне отмобилизовали 17000 человек (по другим данным – 25000). Среди отмобилизованного ополчения значительную часть занимали курские однодворцы. Многие из них за личную отвагу и мужество были награждены медалями. Курскими краеведами установлено, что только за отражение штурма 27 августа 1855 года 798 курских ратников-ополченцев получили эти награды. К сожалению, немало было и тех курян, кто пал на поле сражения.
Принимали ли жигаевцы участие в этих знаковых событиях, ответить однозначно невозможно: документальных сведений этому нет (или еще не найдены). Будем считать, что принимали. Например, в 1855 году в обороне Севастополя участвовали жители дмитриевского уезда, создавшие ополченческую дружину № 54, которой командовал гвардии капитан Долженков. И не стоит исключать, что в этой дружине не могло быть жигаевцев. Интерес представляет и такой факт: в соседнем с Жигаевом селе Яндовище на деньги местного помещика, генерала Булгакова, в память о жертвах Крымской войны был построен Никитский храм, а рядом часовня и школа. (Храм просуществовал до 1990 года, школа – до 1996.) (О данном факте сообщается в книге «Конышевский район: история и современность» (Курск, 2013).
Если же вновь обратиться к Жигаеву и его жителям, то по переписи 1858 года в Нижней Жигаевой Фокинской волости Дмитриевского уезда (по данным Нижнежигаевского сельского общества) наличествовало 38 дворов, в которых проживало 173 души мужского пола и 186 душ женского пола «однодворцев государственных крестьян». (ГАКО, ф. 184, оп. 2, дело № 1112, л.д. 885, 898, 899; дело № 1018, л.д. 359, 360,641, 642, 740; дело № 1003, л.д. 799, 812, 812, 813; дело № 850, л.д. 655, 665,666, 667; дело № 791, л.д. 200, 897, 898, 9011, 902,906, 907 – переписи (ревизские сказки 1850,1858 годов.) (ГАКО, ф. 95, оп.11, дело № 13, л.д. 1, 334, 365 – перепись из 6-й книги Курского депутатского собрания о посадских, живущих в городе Курске, за 1852 год.)
По данным же Интернет-ресурса Рувики по 10-й ревизии 1858 года в Нижнем Жигаеве было 34 двора однодворцев: 12 дворов Пахомовых, 6 дворов Рышковых, 5 дворов Лукьянчиковых, 4 двора Лукьяниковых, 3 двора Черкасовых, 2 двора Манежиковых, по 1 двору Бесединых и Брежневых — всего 173 души мужского пола и 186 женского. В Вышнем Жигаеве в то время было 27 дворов однодворцев: 10 дворов Роговских, 9 дворов Тепловых, 3 двора Малыхиных, по 2 двора Худяковых и Чернышевых, 1 двор Солнцевых — всего 152 души мужского пола и 134 женского (ГАКО, фонд 184, опись 2, дело 1112).
Чем вызвано разница в цифровых данных числа домов разных источников 10-й ревизии, а также небольшое сокращение количества домов и числа жителей между двумя переписями (9-й и 10-й ревизиями), трудно сказать. Возможно, были пожары и прошла эпидемия, возможно, некоторые жигаевцы вместе с семьями, домашним скарбом и хатами перебрались в иные части Жигаева или даже в иные места России – это тоже время от времени практиковалось… Но что было, то было.
Зато по данным Рувики видно, что в Жигаево в пореформенное время однодворцев представляли такие фамилии, как Алёхины, Беседины, Брежневы, Власовы, Зубовы, Костины, Логачёвы, Лукьянчиковы, Малыхины, Пахомовы, Подковальниковы, Роговские, Рыжковы, Твеленёвы, Тепловы, Худяковы, Черкасовы, Чуйковы, Щукины. Не трудно заметить, что большинство этих фамилий перекликаются с фамилиями служивых людей XVII века, указанных в писцовых книгах Курской, Рыльской и прочих округ и в десятнях Курского края, упоминаемых выше. А среди крепостных жителей Жигаева значились Амельченковы, Бизяевы, Гладких, Гололобовы, Зайцевы, Кариковы, Ковалёвы, Колозины, Кошелевы, Лазаревы, Новиковы, Сазоновы, Чуваевы, Шилины и другие.
Всего же в селе Жигаево в пореформенное время проживало около 1800 человек. Простой арифметический подсчет показывает, что в крепостной зависимости (по 9-й ревизии) находилось не более 270 человек. Следовательно, подавляющее число жигаевцев было людьми, свободными от крепостной зависимости.
Если вновь обратиться к исследованиям профессора А.А. Клёсова о своих предках в деревни Клесово, то увидим, что, по данным 9-я ревизии (1850 год) «двое однодворцев уходят в рекруты – Алексей Клёсов (1837, в 23 года, вернулся в деревню через двадцать лет отставным солдатом) и Андрей Клёсов (1844, в 21 год). В деревне 13 дворов, на два двора больше, чем в предыдущую ревизию, но прибавление в людях более заметное – уже 71 однодворцев и 72 однодворок» (ГАКО, ф. 184, оп. 2, дело № 850, лл. 641-647). А по последней, 10-й ревизии 1858 года, «четверых отдали в рекруты – Фрол Клёсов (1854, в 21 год), Казьма Клёсов (1854, в 30 лет), Финоген Клёсов (1854, в 20 лет) и Поладий Клёсов (1855 год, в 19 лет). В деревне 14 дворов, 71 однодворец и 73 однодворки» (ГАКО, ф. 184, оп. 2, дело № 1112, лл. 626-639).
В 1861 году, как известно, крепостное право было отменено. Все крестьяне в юридическом плане становились вольными людьми. Правда, довольно часто без участков земли, оставшейся у крупных помещиков. Из-за такой несправедливости во многих регионах России, в том числе и в Курской губернии, прокатились бунты. В Курской губернии в 1861 году отмечены крестьянские волнения в селах Кудинцево, Шустово, Густомой, Ивановское (владения князей Барятинских), Большие Угоны (владения графа Александра Николаевича Толстого), Фитиж (владения помещика А.С. Булгакова) и в слободке Дьяковке Льговского уезда.
В этом же году походили крестьянские волнения в слободе Михайловке, вотчине графов Шереметевых, где крестьяне отказались платить повинности, и в имении генерала Анненкова Дмитриевского уезда. Губернскими властями сюда был направлен эскадрон гусарского полка. Под давлением Анненкова 14 крестьян было арестовано, а С. Минанчиков и Ф. Суворов, как главные бунтовщики, были преданы суду и осуждены к различным мерам тюремного наказания.
Наиболее широкого размаха крестьянские волнения достигли в 1862 году, когда их надежды на обнародование «настоящего манифеста в течение трех лет» не сбылись. Но, как известно, сила солому ломит – и в 1863 году крестьянам, так и не дождавшимся «настоящей воли», пришлось смириться с существующим порядком.
Сведений о том, что бывшие курские однодворцы принимали участие в беспорядках краеведами не добыто. Ведь худо-бедно, но землей они владели исстари, а потому встревать в споры с помещиками и конфликтовать с властями им было не с руки.
В 1864 году в России начались земские реформы. Следом, законом от 24 ноября 1866 года «О поземельном устройстве государственных крестьян», сословие однодворцев было официально упразднено. И этим же документом все однодворцы причислялись к государственным крестьянам и лишались своих привилегий. Как восприняли этот факт бывшие однодворцы, пробовали ли протестовать, жаловались ли правительству, сведений нет. По-видимому, смирились…
В Курском крае важнейшим документом, сообщающим данные о численности городского и сельского населения, а также иных сведения является книга «Список населенных мест Курской губернии», изданная в 1868 году, но с данными на 1862 год. Согласно данным этой книги, в 1862 году в бывшем частично казенном, частично владельческом селе Жигаево Ваблинской волости Дмитриевского уезда Курской губернии, было 2 православные церкви (по-видимому, церковь Покрова Пресвятой Богородицы и церковь преподобных Козьмы и Демьяна), училище, 179 дворов, в которых проживало 1812 человек (852 мужского пола и 960 – женского).
Про Жигаево здесь было сказано также, что оно находится на торговой дороге между Фатежем и Льговом. Кстати, к этой дороге (по разным ее сторонам) примыкали Узник, Яндовище (Ендовище), Ендовище (Верх Липового колодезя), Богдановка, Рожня. Сюда же отходили Орлянка, Бирлова, Волково (Богдановка), Рыжково, Лукьянчиково, Каплеевка, Важево (Вожево), Михайловское (Городьково), Большая Городькова, Клесово (Малая Городькова), Яковлево, Звягинцево (Запрутье), Лебедова (Ершовка), Верхняя Вабля, Старая Вабля, Юрьевка. Но Жигаево среди них было самым крупным селом и мало в чем уступало по численности населения уездному центру – Дмитриеву-на-Свапе.
Далее, как установили краеведы на основании данных таких источников, как «Волости и важнейшие селения Европейской России» и «Курский сборник», в 1877 году в Вышнем Жигаеве было 94 двора, в Жигаеве (Козмодемьянском) — 29 дворов, в Нижнем Жигаеве — 91 двор. При этом в Верхнем Жигаево проживал 721 человек, в Жигаево (Козмодемьянском) — 203, в Нижнем Жигаево — 668. В селе ежегодно проводились 3 ярмарки. В конце XIX века (данные за 1890 год) в Жигаеве проживало уже 2562 человека (1231 – мужского пола и 1331 – женского), а в 1901 году – 2670 человек (1315 мужского пола и 1355 женского).
На этом фактически закончилась эпопея жигаевский, в частности, и курских в целом однодворцев, гордиться которыми у потомков есть все основания.
Потомки курских однодворцев в ХХ веке
Как известно, ХХ век для России был «богат» на войны и революционные события. И, естественно, потомки курских однодворцев, или «князей в лаптях», как шутливо называли себя сами однодворцы, в этих событиях принимали активное участие.
Оставляя события русско-японской войны 1904-1905 годов за скобками, перейдем к революционным вихрям 1905 – 1907 годов на территории Дмитриевского и Льговского уездов Курской губернии, где проживало немало потомков бывших однодворцев. Уже в конце января 1905 года, согласно исследованиям курского писателя и краеведа М.С. Лагутича, на станции Льгов железнодорожники получили листовки с обращением к ним и их коллегам по всей линии Московской железной дороги с требованиями к администрации дороги. Тихий провинциальный Льгов заволновался. Начались волнения и в Дмитриевском уезде. Так, 6 февраля 1905 года крестьяне села Сального и деревни Холзовки Дмитриевского уезда получили листовки с призывом к восстанию и к расправе над помещиками. И в тот же день приступили к порубке леса, принадлежащего землевладельцу Попову. И вырубили 415 деревьев. 9 февраля примеру жителей Сального и Холзовки последовали крестьяне села Верхние Деревеньки Льговского уезда, вырубив в лесу, принадлежащему князю Барятинскому, около 300 дубовых и осиновых деревьев. Когда же туда прибыл становой пристав Искрицкий, то он был встречен откровенно враждебно. Крестьяне не позволяли проводить обыски в своих дворах. 14 февраля крестьяне села Сального разгромили хутор купца Черничина, 19 февраля – Дубовицкую экономию барона Мейендорфа. 22 февраля в Дмитриевский уезд были введены войска, и за беспорядки было арестовано 409 человек. 26 февраля крестьяне села Пены Льговского уезда, учинив сельский сход, потребовали от графини Клейнмихель продать им по низкой цене луг, а крестьяне сел Клишино, Малых и Больших Угонов стали «демонстративно» вырубать леса князя Барятинского. Местный урядник со стражниками и объездчиками попытался навести порядок, но крестьяне схватились за дубины и прогнали блюстителей порядка. При этом одному из стражников были причинены телесные повреждения. Для наведения порядка в Пены и Большие Угоны, а также и в Льгов были направлены воинские подразделения. 9 августа 1905 года крестьяне села Ширково Леонтий Петров, Устинов, Михаил Дмитриев и некоторые другие, прибыв в город Льгов и сговорившись с местными недовольными из числа рабочих, остановили работы на двух стройках.
С началом полевых работ крестьянские волнения в Льговском и Дмитриевском уездах пошли на спад. Но власти с тревогой ожидали приближение осени. И недаром. Домой стали возвращаться отходники и солдаты, поучаствовавшие в военных действиях с Японией. Они, будоража умы, делились впечатлениями об увиденном ими в других местах Российской империи, читали привезенные революционные прокламации. Все чаще и чаще речи заходили о погромах помещичьих имений.
С наступлением осени крестьянские волнения в Льговском уезде вспыхнули с новой силой. Как сообщает М.С. Лагутич, 11 ноября в деревне Лукашевка крестьянами разгромлена экономия помещика Яроша, а 14 ноября – хутор Муравьева. В эти же дни подверглись разграблению усадьбы князя Гагарина и помещика Сабашникова. В других селениях узда начались поджоги помещичьих имений и мельниц, растаскивания запасов муки и зерна, угоны скота, похищение сельскохозяйственного инвентаря. Видя, что местные полицейские и воинские подразделения не справляются с все разрастающимся крестьянским волнением в губернии, 18 ноября правительство прислало в Курск дополнительные войска под началом генерала Ф.В. Дубасова. Но когда Дубасов на совещании у губернатора Николая Николаевича Гордеева (1850-1906) заявил, что «сожжет все бунтующие селения вместе с селянами», то Гордеев обратился к правительству с просьбой о его замене и своей отставке.
В начале декабря Дубасов был отозван в столицу, а вместо него прислали генерала Пантелеева, который 7 декабря уже был с войсками в Льгове. Но волнения в уезде продолжались. 10 декабря, по данным М.С. Лагутича, бастовали железнодорожники станций Льгова, Артаково и Лукашевка. Мало того, лукашевцы отправили телеграмму, в которой призывали дать отпор «наглому произволу самодержавия и царских опричников» и встать «на защиту пролетариата». Железнодорожное сообщение, в том числе и на участке Льгов – Дмитриев, было приостановлено.
Из телеграммы правителя канцелярии губернатора министру внутренних дел от 25 декабря 1905 года видно, что «крестьяне с. Каменка Льговского уезда захватили земли владельцев и бьют скот». Курский губернатор просит прислать кавалерию и арестовать старосту Терентия Чурилова, агитаторов Калистрата Муркина, Федора и Демьяна Соколовых, Родиона и Никиту Соболевых. Но это был уже не губернатор Н.Н. Гордеев, который с 10 декабря находился в отставке, а Виктор Михайлович Борзенко.
Большие волнения крестьян происходили в селе Старая Белица, где главными зачинщиками беспорядков слыли крестьяне Иван Скоморохов, Григорий Алексеев, Игнат Михайлов и Ефим Богданов. (Фамилии Алексеев, Михайлов и Богданов явно однодворческие.) Но когда туда 23 декабря 1905 года прибыл отряд казаков и пристав 4-го стана Дмитриевского уезда, чтобы произвести арест «этих смутьянов, то крестьяне 1-го Старобелицкого общества прогнали казаков, разогнали волостных судей, выгнали из волости старшину и писаря, а затем разобрали рожь из хлебозапасного магазина да и магазин этот решили продать».
8 января 1906 года против крестьян сел Банищи и Фитиж Льговского уезда, возглавляемых банищанским старостой Павлом Зудовым и братьями Фрундиными, Яковом да Тимофеем, выступили войска, на вооружении которых была артиллерия и пулеметы. Противиться такой силе крестьяне (их отряд был в количестве 700 человек), разорившие имение помещика Стремоухова (ущерб составил 50000 рублей), не могли, но своих главарей Фрундиных не выдали, и тем удалось скрыться.
11 июня 1906 года вышло распоряжение директора корпуса жандармов губернатору о принятии мер к подавлению крестьянского движения в Льговском уезде, в котором говорится: «Получены сведения, что весь Льговский уезд объят беспорядками. Толпы буянов врываются в экономии, снимают силою и угрозами рабочих, даже личную прислугу, запрещают давать корм скоту. Бежавшие из Льговской тюрьмы аграрные агитаторы усиливают брожение…». А далее дается поручение губернатору немедленно принять все меры к подавлению «безобразий» с помощью войск. Но и войска, наводнившие уезд, не в силах справиться с крестьянскими выступлениями. Не успеют они подавить волнения в одном селении, как уже «полыхнуло» в другом.
Значительные волнения крестьян отмечались в селах Яцено и Захарково, в Ширково и Дремово-Черемошки. При этом в деревне Дремово-Черемошки революционной деятельностью занимался и возглавлял крестьянское движение учитель Овчинников Д.В. А представитель старинного курского дворянского рода Николай Владимирович Ширков (1862-1907), будучи депутатом 1-й Государственной Думы, в 1905 году после роспуска Думы подписал Выборгское воззвание, в котором призывал крестьян до созыва народного представительства всячески противодействовать власти. За это был осужден и исключен из курского дворянства.
Обо всем этом довольно подробно и красочно изложено в книге М.С. Лагутича «Провинциальная хроника» и книге «Конышевский район: история и современность», составителем которой является директор Конышевского районного краеведческого музея С.Н. Челенков.
После 1906 года революционное движение в стране пошло на спад. Угасло оно и в Курской губернии. К тому же с началом Первой мировой войны в России был введен закон, запрещающий забастовки и стачки и объявляющий военное положение.
В советское время в СССР (в России) Первая мировая война, в которой участвовали 38 государств с населением более 1,5 миллиарда человек, была более известна как империалистическая. Она длилась 4 года, 3 месяца и 10 дней (с 1.08.1914 по 11.11.1918). Ее итогом стали 10 млн. убитых, 20 млн. раненых (в том числе 3,5 млн. калек) и распад Австро-Венгерской, Германской, Османской и Российской империй.
Российская империя, поставившая в начале войны под ружье в действующую армию около 2,5 млн. человек, согласно статистическим данным Главного штаба, только на 1 марта 1917 года понесла потери – ранеными, убитыми и пропавшими без вести – около 6 млн. солдат и свыше 63 тыс. офицеров. Кроме того, в России, как известно, произошли Февральская и Октябрьская революции. Последняя вскоре перешла в братоубийственную Гражданскую войну.
В советской прессе и исторической литературе Первая мировая война по идеологическим соображениям освещалась мало. И то, как правило, в негативном свете. О героизме русских солдат и офицеров говорилось скупо. Если и назывались имена героев той войны, то, в основном, тех, кто перешел на сторону революции и Советской власти. Например, полный Георгиевский кавалер Семен Михайлович Буденный (1883-1973), герой Гражданской войны, Маршал Советского Союза и трижды Герой Советского Союза. Или легендарный начдив Василий Иванович Чапаев (1887-1919) – также полный Георгиевский кавалер. Остальные были преданы многолетнему забвению. Даже в семьях (по разным причинам) было не принято говорить о дедах и прадедах, участвовавших в войне.
Если вы полистаете учебные пособия по истории Курского края, то данных о мобилизационных мероприятиях того времени, данных о потерях курян в годы Первой мировой войны вряд ли найдете. До последнего времени не имелось таких данных и в работах курских ученых. Оно и понятно: в советское время тема этой войны если не была запретной, то и «спросом» не пользовалась. Тем не менее в Курской губернии и широкая мобилизация проводилась, и куряне, в том числе и жигаевцы, потомки однодворцев, героически сражались на фронтах. И здесь пора вновь обратиться к предкам автора очерка.
Согласно исследованиям Е.С. Карпука, 19-летний представитель 8-го колена рода жигаевских Пахомовых Григорий Яковлевич Пахомов (1856-1921) 25 декабря 1876 года женился на поселянке из села Радубежа Ольге Ивановне Кривошеевой, девице 17 лет православного исповедании. (Поручителями со стороны жениха были Василий Федорович Сопов и Никита Игнатович Рыжков, со стороны невесты – Николай Никитич Рыжков и Георгий Косьмич Пахомов) (ГАКО, ф. 217, оп. 3, дело № 27, л.д. 307, 308). От этого брака у этой четы Пахомовых 26 декабря 1880 году родилась дочь Татьяна, 29 августа 1882 года – сын Александр, в 1884 году – сын Иван, затем сын Егор, дочь Евдокия, в 1890 году – сын Григорий Григорьевич и 8 ноября 1899 года – сын Дмитрий, родной дед автора очерка. Сразу же отметим, что Григорий Яковлевич был грамотным человеком и следил за тем, чтобы и дети его получили образование. Естественно, проживая в селе, трудился на земле. По документам о четвертных подворных владельцах по Дмитриевскому уезду за 1882 год (ГАКО, ф. 134 (Курская казенная палата), оп. 1, дело № 6133, л.д. 53) Григорий Яковлевич Пахомов владел без малого 9 гектарами земли и платил «оброчной подати» в сумме 906 рублей 42 копеек. Кроме земледелия занимался также сапожничеством на дому и обучал этому ремеслу всех сыновей. Однако речь ниже пойдет не о Григории Яковлевиче, главе семейства, а о его сыне Иване Григорьевиче Пахомове – одном из малоизвестных героев Первой мировой войны, полном Георгиевском кавалере. Судьба его не только героическая, но и, к сожалению, трагическая.
Как сказано выше, Иван Григорьевич родился в 1884 году в селе Жигаево Дмитриевского уезда Курской губернии (ныне – Конышевский район Курской области). После окончания Жигаевской школы (училища), он еще учился в 2-х классной земской школе села Рышково (Рыжково). (Последнее обстоятельство следует из справки, выданной из УФСБ РФ по Курской области 21.03.2014 г.). В 1907 году Иван Григорьевич (в возрасте 23 лет) из села Жигаево был призван на действительную воинскую службу и направлен в 20-й пехотный Галицкий полк, расквартированный в городе Житомире (Западная Украина). В 1908 году командованием полка, увидевшим в нем воинскую сметливость, усердие и прилежание, он откомандировывается в учебную команду для получения унтер-офицерского звания. После окончания данного учебного заведения младших командиров, Иван Григорьевич оставлен в нем же для дальнейшего прохождения воинской службы в должности старшего унтер-офицера. (Если перевести эту должность на современное воинское звание, то оно соответствует должности старшего сержанта или старшины в роте.) В 1910 году Иван Григорьевич был демобилизован в запас, но уже в следующем году поступил на сверхсрочную воинскую службу. Служил в должности старшего унтер-офицера 15 роты 123 Козловского пехотного полка, расквартированного в городе Харькове. Кстати, того самого полка, солдаты которого в мае 1906 года отказались стрелять в революционных курян. В 1912 году во время очередного отпуска женился в Жигаево на односельчанке Варваре Алексеевне Худяковой (1890–1963), подарившей ему несколько сыновей и дочь.
Со вступлением России в Первую мировую войну на стороне стран Антанты, с самых ее первых дней, в рядах 15 роты 123 Козловского полка Иван Григорьевич в должности фельдфебеля (помощника командира роты по хозяйственным вопросам и внутреннему распорядку) отправился на австро-венгерский фронт. Наступали в сторону города Львова, входившего в то время в состав Австро-Венгерской империи.
Сейчас трудно сказать, как воевал Иван Григорьевич, но документально зафиксировано, что 10 октября 1914 года он был тяжело ранен и отправлен в военный госпиталь, располагавшийся в местечке Жабакрич недалеко от города Каменец-Подольский (Западная Украина). Пролечившись в госпитале полтора месяца, он по определению военно-медицинской комиссии был «уволен в отпуск на 6 месяцев». Надо полагать – до практического выздоровления. Полученный отпуск проводил в селе Жигаево, в меру сил и физических возможностей помогая отцу и младшему брату Дмитрию сапожничать. Естественно, не забывал и о жене и детях. Из Жигаева несколько раз выезжал в город Дмитриев для прохождения медицинской комиссии при военном ведомстве Дмитриевского уезда. Но по состоянию здоровья дважды получал отсрочку от продолжения воинской службы. Однако в ноябре 1915 года от врачей и воинского начальства уезда добился направления в действующую армию. И вновь возвратился в 15 роту 123 Козловского пехотного полка, где в должности ротного фельдфебеля воевал до марта 1916 года.
Семейные предания указывают на то, что и до ранения, и после ранения Иван Григорьевич не только честно выполнял свой воинский долг, но был мужественным и храбрым воином. Он не раз награждался командованием за умелые действия во время боевых операций, в том числе и Георгиевскими крестами – высшей солдатской наградой в царской армии. Впрочем, вот как о наградах сказано в книге Дмитрия Александровича Акулова «Георгиевские кавалеры Курской губернии»: «Пахомов Иван Григорьевич. В действительной военной службе с 1907 г. в 20 пех. Галицком полку. В 1910 г демобилизован в запас. В 1911 г. поступил на сверхсрочную службу в 123 пех. Козловский полк ст. унтер-офицером 15 роты. С началом войны в должности фельдфебеля. 10 окт. 1914 г. тяжело ранен (Ист. № 894, стр. 14341). Награжден: ГК 4-й ст., 3-й ст., 2-й ст. и 1-й ст. № 16586 за то, что 20.06.1916 г. в бою у ф. Березовка за выбытием из строя ротного командира и всех офицеров роты принял командованием ротой на себя, восстановил должный порядок и, руководя ротой, продолжал начатое наступление, чем способствовал достижению успеха. При этом был тяжело контужен, но остался в строю. В 1916 г. откомандирован в Тифлисскую школу прапорщиков. После окончания заболел и лечился в 20-м сводном эвакуационном госпитале в Москве. (Стр. 301).
Затянувшаяся война значительно проредила кадровый офицерский состав. Не хватало опытных командиров и в 123 Козловском полку. Поэтому в марте 1916 года Иван Григорьевич, как было сказано выше, действительно, после очередного лечения в госпитале был откомандирован в Тифлисскую школу прапорщиков. Успешно окончив эту школу и получив звание прапорщика – самый младший офицерский чин в царской армии – он в этом же году направился в родной полк. Однако в дороге заболел и оказался в 20-м сводном эвакуационном госпитале в Москве.
Что это была за болезнь, трудно сказать. Возможно, открылись раны, полученные в боях с австро-германцами и их союзниками; возможно, «подхватил» гулявшие по стране холеру или сыпной тиф… Но болел долго. После длительного курса лечения прапорщик Иван Григорьевич был направлен из Москвы в Курск, в команду выздоравливающих. В ней находился до января 1918 года. Впрочем, о дальнейшем жизненном пути Ивана Григорьевича речь пойдет ниже…
Надо отметить, что в Первой мировой войне участвовали и другие жигаевцы, в том числе и потомки бывших однодворцев. Просто долгие годы на тему этой войны по идеологическим соображениям старались не говорить, хотя в свое время она называлась и Великой, и Отечественной. И только в последнее время спохватились, начали вспоминать, но многое оказалось утерянным. Как всегда, что имеем – не храним, потерявши – плачем… Однако если взяться миром, то мало-помалу можно многое восстановить, и если не полную историю этой забытой войны воскресить, то отдельные факты и события вынуть из реки забвения. Например, житель города Железногорска Дмитрий Александрович Акулов в 2020 году издал 1-й том книги «Георгиевские кавалеры Курской губернии», в которой сотни курян, удостоенных Георгиевских крестов за храбрость и мужество. Среди них, кроме И.Г. Пахомова, названы еще три жигаевца. Это Пахомов Егор Борисович, унтер-офицер 12-й роты 310 перхотного Шецкого полка; Гладких Степан Михайлович и Лукьянчиков Иван Иванович, рядовой 69 пехотного Рязанского генерал-фельдмаршала князя Александра Голицына полка.
Пахомов Егор Борисович награжден ГК 4-й ст., 3-й ст. № 91814 от 05.10.1915 г. за особые выдающиеся подвиги в боях с австро-германцами 19.07.1915 г. (Стр. 301). Гладких Семен Михайлович из В. Жигаева награжден Георгиевскими крестами 4-й ст. и 3 ст. № 138791 за отличие в бою 28.07.1916 г. у высоты 363. (Стр. 102). Лукьянчиков Иван Иванович из Н. Жигаева награжден Георгиевскими крестами 4-й ст. № 491177 от 07.11.1915 г. и 3-й ст. № 89029 от 07.11.1915 г. (Стр. 241).
Судя по фамилиям, трое – И.Г. Пахомов, Е.Б. Пахомов и И.И. Лукьянчиков – потомки однодворцев, а С.М. Гладких – потомок бывших крепостных крестьян. Но время и война уравняли всех. Какова дальнейшая судьба Георгиевских кавалеров Егора Борисовича Пахомова, Семена Михайловича Гладких и Ивана Ивановича Лукьянчикова, автору очерка неизвестно, но о жизни и судьбе Ивана Григорьевича Пахомова (1884–1937) сказать стоит.
Как было сказано выше, прапорщик И.Г. Пахомов в Курске в команде выздоравливающих находился до января 1918 года. Здесь он встретил известия об Октябрьской социалистической революции в Петрограде и стал свидетелем борьбы за власть между эсерами и большевиками с 27 октября по 21 ноября 1917 года. Возможно, участвовал в работе объединенного заседания Курского городского Совета и губернского Совета крестьянских депутатов 26 ноября (9 декабря) 1917 года, шумно проходившего в здании кинотеатра «Гигант». Естественно, переживал о развале фронта и о сепаратном сговоре Центральной рады в Киеве с немцами. А немцы с помощью своего ставленника гетмана П.П. Скоропадского захватили не только Киев, Крым и территорию Правобережной Украины, но и Левобережную Украину, и некоторые уезды Курской губернии.
3 марта 1918 года был заключен Брестский мир. И Курская губерния стала пограничной областью с Украиной, где хозяйничали немцы и их ставленник гетман П.П. Скоропадский. Скоропадский с помощью немецких штыков захотел включить в свою «самостийну державу» и Курскую губернию. Курянам пришлось защищаться. (Как видим, гены предательства в так называемой элите украинского народа имели место и в XVII, и в XVIII, и в XX веках, живы они и в XXI веке.)
18 марта в губернии была объявлена всеобщая мобилизация. В Курске и Льгове происходит формирование красногвардейских отрядов, чтобы дать отпор врагу. Позже они станут первыми воинскими частями Красной Армии. Перед отрядами стоит задача дать отпор немцам. Но так как между Германией и Советской Россией вроде бы заключен мир, то отряды получают названия партизанских. Плохо обученные и слабо вооруженные отряды, тем не менее, разбили кадровую немецкую дивизию под Льговом, одержали победу под Суджей. При этом под Льговом в качестве военного трофея отрядов стали два бронепоезда. Они отбили у немцев Рыльск и несколько дней удерживали его в своих руках. Провели успешные воинские операции под Кореневом и у станции Касторное.
К этому Иван Григорьевич Пахомов, подлечившийся и однозначно принявший сторону Советов, снял с шинели офицерские погоны и «поступил на службу в Комиссариат путей сообщения при Курском Губсовете на должность счетовода». Последнее видно из его показаний следователю НКВД в августе 1937 года.
4 мая 1918 года, после трудных переговоров в Коренево Рыльского уезда, было объявлено перемирие с немцами. Оно постоянно нарушалось, но угроза осады Льгова и Курска все же отпала. Можно было заняться внутренним устроением жизни, в том числе и формированием добровольческих отрядов Красной Армии. И в середине мая 1918 года бывший прапорщик и полный Георгиевский кавалер Иван Григорьевич Пахомов – командир первой роты Курского Революционного Советского полка. Вскоре этот полк, созданный Лебедевым М.И., станет стержневой основой формировавшейся в Курске пехотной бригады под командованием Азарха Исаака Ханановича (1896-10.08.1918). А в июле 1918 года Первый Курский Революционный Советский полк направляется в Поволжье на подавление контрреволюционного чехословацкого мятежа.
Как свидетельствуют архивные документы УФСБ РФ по Курской области, Иван Григорьевич Пахомов участвовал в боевых действиях против белогвардейцев и мятежных чехословаков под Ново-Уральском, Орском, в Тургайской области. Неоднократно был ранен. Однако, подлечившись в военных госпиталях, вновь возвращался в свой полк и продолжал участвовать в сражениях. После очередного ранения в начале февраля 1919 года он был эвакуирован в госпиталь города Самары. По выздоровлении – направлен в штаб Южного фронта, располагавшийся в городе Харькове.
Из семейных преданий известно, что Иван Григорьевич Пахомов служил в кавалерийских соединениях В.М. Примакова и Первой конной армии С.М. Буденного. Участвовал в сражениях с деникинцами. От должности командира роты дослужился до командира полка. А одно время даже исполнял обязанности командира дивизии. И если командование царской армии наградило его Георгиевскими крестами, то командование Красной Армии – боевым оружием: саблей, золотыми часами и, возможно, орденом.
Впрочем, все это – семейные предания, в которых за долгие годы и при передаче из поколения в поколение может быть что-то преувеличено и приукрашено, а что-то и совсем забыто. Но справка-выписка из архивно-следственного дела УФСБ РФ по Курской области, пусть и лаконичной форме, частично подтверждает семейные предания. Из нее, со ссылкой на протокол допроса Ивана Григорьевича, следует, что он в составе Красной Армии принимал участие в боевых действиях против войск Деникина под Синельниково и селом Успенским, под Курском и Рыльском. По-видимому, в это время он, пусть и кратко, но навещал супругу в Жигаеве, так как в 1920 году Варвара Алексеевна родила ему сына Валентина (1920-1996). Как говорится, война – войной, а любовь по расписанию…
Из справки УФСБ РФ по Курской области видно, что Иван Григорьевич «в 1921 году уволился из рядов РККА в должности прапорщика, имея в качестве наград Георгиевские кресты всех четырех степеней». И ни слова, ни полслова о его командирских должностях в Красной Армии и его наградах от командования Красной Армией и Советской власти. Хотя бы о золотых часах и именном оружии – сабле, изъятых во время ареста. Канули в небытие. Случается…
В справке УФСБ также сообщается о том, что после демобилизации Иван Григорьевич жил в селе Жигаево и работал в колхозе «Красный колос», являясь членом промышленной артели «Наш труд», был «женат и имел пятеро детей: сын Владимир, сын Дмитрий, сын Валентин, сын Александр, дочь Анастасия» (даты рождения не указаны). Последние данные соответствуют истине. К этому лишь стоит добавить, что последний сын Ивана Григорьевича и Варвары Алексеевны Александр родился в 1926 году.
Из вышеуказанной справки-выписки также следует, что Иван Григорьевич Пахомов был «арестован 5 августа 1937 года сотрудниками УНКВД по Курской области. Постановлением Тройки при УНКВД от 20 августа 1937 года осужден по статье 58-10 ч.1 УК РСФСР за антисоветскую агитацию и пропаганду и приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 28 августа 1937 года. Сведений о месте приведения приговора в исполнение и захоронении в деле не имеется. Реабилитирован посмертно 12 сентября 1988 года по Постановлению президиума Курского областного суда». И было Ивану Григорьевичу на момент ареста и расстрела около 53 лет. Возраст императора Петра Великого…
Имя Пахомова Ивана Григорьевича внесено в 1-й том Книги памяти жертв политических репрессий Курской области. (Всего таких томов четыре). Правда, там датой его ареста указано 6 августа, а не 5, как в справке УФСБ РФ по Курской области. В остальном все сходится. Пусть и с трагическим опозданием, но справедливость восторжествовала. Имя Ивана Григорьевича извлечено из государственного забытья – семья никогда не забывала – и представлено в чистом и светлом образе.
Заканчивая сюжет о герое Первой мировой и Гражданской войн, хочу обратить внимание читателей на тот факт, что супруга, дети и другие родственники Ивана Григорьевича после его ареста и расстрела репрессиям как «враги народа», к счастью, не подверглись. Выжили в смертельной круговерти конца тридцатых годов и честно трудились на благо семей и Отечества. А когда над Родиной черной тучей нависла фашистская агрессия, забыв кровную обиду, дружно встали на ее защиту. Все сыновья И.Г. Пахомова прошли через огненные смерчи Великой Отечественной войны и вернулись домой с орденами и медалями.
Что же касается участия других потомков жигаевских однодворцев в Великой Отечественной войне, то за Отечество сражались многие представители родов Алёхиных, Брежневых, Власовых, Зубовых, Костиных, Логачёвых, Лукьянчиковых, Малыхиных, Пахомовы Подковальниковы Роговских, Рыжковых, Твеленёвых, Тепловых, Худяковых, Черкасовых, Чуйковых и Щукиных. И к родным очагам с фронтов не возвратились: Алёхиных – 6 человек, Брежневых – 2, Власовых – 6, Зубовых – 8, Костиных – 7, Логачевых – 9, Лукьянчиковых – 9, Малыхиных – 5, Пахомовых – 40, Роговских – 16, Рыжковых – 4, Твеленевых – 6, Тепловых – 19, Худяковых – 4, Черкасовых – 7, Чуйковых – 2, Щукиных – 3.
Всего же жигаевцев не вернулось домой – 244 человека.
Вечная память защитникам Отечества всех времен и поколений!
Лит.: Акулова Д.А. Георгиевские кавалеры Курской губернии. Т. 1. – Курск, 2020. – С., 241, 301.
Башилов И.Ф. Топографическое описание Курского наместничества. Рукопись. Некоторые выдержки о Курске и Курской округе. 1785.
Бугров Ю.А., Пахомова А.Н. Власть и дело: исторические очерки об эволюции власти в КурскI вв. – Курск – Москва: РГ-Пресс, 2012. 172 с.,
Беловинский Л.В. Иллюстрированный энциклопедический историко-бытовой словарь русского народа. XVIII – начало XX в. – М.: Эксмо, 2007. – 784 с., ил.
Волости и важнейшие селения Европейской России. Выпуск 1. Губернии центральной земледельческой области. — СПб.: Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел, 1880. — 413 с.
Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1954.
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х томах. Т. 2 (И–О). – М.: Русский язык, 1970. – С. 653.
Златоверховников Н.И. Курский сборник. — Курский губернский статистический комитет, 1901. — 396 с.
Златоверховников Н.И. Курский сборник. Выпуск 5. — Типография губернского правления, 1907. — 76 с.
Зорин А.В. Оплот Московского царства // Очерки истории Курского края… – Курск, 2008. – С. 512-542.
История государства и права России. Учебник. Под редакцией Ю.П. Титова. – И., 2003. – 544 с.
История Курской области. Учебное пособие для учащихся 7–10 классов. – Воронеж: ЦЧКИ, 1975. – 160 с.
История и современность Курского края. Региональное учебное пособие.– Курск, 1998. – 718 с.
Карпук Е. Поколенная роспись рода Пахомовых, потомков Ивана Пахомова, урожденного около 1650 года. Рукопись. Курск, 2020. - : с.
Карпук Е. Выписки из архивных документов Государственного архива Курской области по результатам генеалогических исследований рода Пахомовых. Рукопись. – Курск, 2020. – 18 с.
Клесов А.А. Дети боярские, или История одного русского рода. – Интернет.
Книга памяти жертв политических репрессий Курской области. Т.1. – Курск, 1996. – 352 с.
Конышевский район: история и современность. – Курск, 2013. – 64 с.
Кулюгин А.И. Правители России. – Издание 3-е, исправленное. – М.: ЗАО «Фирма СТД», ЗАО «Славянский дом книги», 2006. – 461 с., ил.
Курский сборник. – Курск, 1901. – С. 22.
Лагутич М. Провинциальная хроника. Льгов в истории Курского края. – Курск: Издательский дом «Славянка», 2014. – 608 с.
Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70000 слов. Под редакцией Н.Ю. Шведовой – 22-е издание. – М.: Русский язык, 1990. – 981 с.
Описание Курского наместничества из древних и новых разных о нем известий, вкратце собранное Сергеем Ларионовым, того наместничества Верхней Расправы Прокурором. – М.: Вольная типография Пономарева, 1786.
Пахомов Н. Пахомовы-Курчанины. История рода в очерках, фотографиях и документах. – Курск, 2021. – 280 с.
Пахомов Н., Пахомова А. Конышевская земля через призму истории Отечества и Курского края. . Очерки. Научно-популярное издание в 5 книгах. Кн. 2 и 3. – Курск, 2015. – 240 с., ил.
Пахомов Н.Д. Родословная Пахомовых-Курчанинов. Курск, 2020. – 40 с.
Пахомов Н., Пахомова А. Жигаево и жигаевцы. Очерки о селе и его жителях. – Курск,2023. – 360 с., ил.
Пахомов Н.Д., Пенькова А.Н. Курск: вехи пути. Эволюция власти и общества за тысячу лет. Сборник очерков по истории Курского края в 3-х книгах. Книги 1-я и 2-я. – Курск: КРОО «Союз курских литераторов». – 460 с., ил.
Платов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. – М.: АСТ, АСТРЕЛЬ, 2006. – С. 495 (704 с.).
Полевой Н.А. Рассказы русского солдата. Часть 1. Крестьянин // Избранные произведения и письма. – Л.: Художественная литература, 1986. – С. 134-164.
Русский биографический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. – М.: Эксмо, 2007. – 928 с., ил.
Советский Энциклопедический Словарь. – М.: Советская энциклопедия, 1988. – 1600 с.
Список населённых мест Курской губернии по данным 1862 года. — СПб.: Центральный статистический комитет Министерства внутренних дел, 1868. — 174 с.
Танков А.А. Историческая летопись курского дворянства. Том первый. – М. , 1913.
Труды Курского губернского статистического комитета. Выпуск первый. — Типография Курского правления, 1863. — 584 с.
Тургенев И.С. Однодворец Овсянников // Собрание сочинений в 6 томах. Том первый. – М.: Русская книга, 1994. – С. 56-70.
Туркул Ю. Однодворцы в Российской империи // Проза.ру. Интернет
Хрестоматия по истории России. Учебное пособие. – М., 2008. – 592 с.
Челенков С.Н. Конышевский район: история и современность, – Курск,2013. – 68 с.
Яковлева М. Однодворцы в генеалогическом поиске // Альманах «Наследие». Интернет.
Курские однодворцы в роду Пахомовых
© Copyright: Николай Пахомов, 2025
Свидетельство о публикации №225022600690
Свидетельство о публикации №225022600690
Рецензии