Три миража Роберта

Иллюстрация – Юлия Конюхова (EverGreen)


Роберт вернулся домой из университета и сразу понял, что его отец дома: тот встретил его приветственным взглядом из гостиной. Расплывшись в примирительной улыбке, хотя они и не были в ссоре, Вадим спросил:

–Уже был в библиотеке?

–Нет. Позже пойду, – ответил Роберт.

Он не спеша прошел в комнату, заложив руки в карманы. На экране телевизора мелькали лица: большеглазая блондинка и утонченный брюнет вели между собой нетипичный разговор.

–Мы строим корабли, которые пересекают пространство со скоростью мысли, – говорила она. – Они не работают на вашем топливе. Им необходимо намерение пилота, чтобы лететь.

Вадим, заинтересованный фильмом, легко усмехнулся и пригласил сына присоединиться. Роберт оценивающе взглянул на диван и молча сел.

–Ты рано, – сказал он, поглядев на Вадима.

–Сдал ведомости, остальное завтра.

Роберт разглядывал профиль отца: брови его были решительны, а глаза – подслеповаты, и когда он бывал не дома, все время предпочитал прятать их за очками. Роберт напряженно глядел: как не похожи они друг на друга, и вдруг снова встретился с его убеждающей улыбкой.

–Взял бы книг себе домой и читал бы, сколько влезет.

–Не все книги дают с собой. Для этого у них есть читальный зал.

Между героями на экране повисла тишина, и инопланетная подруга землянина теперь смотрела на него заострившимся блестящим взглядом:

–Кто воспитает этого мальчика на Земле, для них не имеет значения. Но я знаю, что очень важно передать ему все лучшие понятия добра, какие есть на этой планете.

–Тогда вам следует поселить его в каком-нибудь развитом регионе, – с жаром заговорил брюнет. – Где охраняется природа, оберегаются заповедники и где есть все возможности для развития…

–Я была бы спокойна, если бы его вырастил ты…

Роберт неизменным тоном провозгласил:

–Интересное кино.

Он оставил позади экран во всю стену, отца, утопающего в подушках, и проследовал на кухню, залитую полуденным светом.

Поставив чашку с кофе на подоконник и взяв в другую руку бутерброд, он наблюдал, как играют солнечные блики в пространстве двора. Вдруг юная фигура с гитарой за спиной появилась в поле зрения Роберта и отправилась пересекать площадку. Он ел и пил, глядя, как пружинистым шагом она заходила в подъезд. Роберт обвел внимательным взглядом окна. На третьем этаже открыли форточку. Он еще отпил из кружки, растер ладони и стал собираться.


Роберт с интересом нагнулся к стопке книг и провел пальцем по корешкам: биографии, свежее издание лучших книг жанра.

–Еще не разочаровался в историческом факультете?

Роберт перевел взгляд с книг на библиотекаршу. Валентина Аркадьевна отложила формуляр и посмотрела на него пристально.

–Нет… Мы много работаем над выступлениями и речью. В крайнем случае, стану ведущим воскресной программы.

Она тепло и хитро улыбнулась.

Уходя из библиотеки, Роберт остановился у окна, замершего в послеобеденный час. Почему ему было так тоскливо уходить отсюда каждый раз, он не знал. Посмотрев немного сквозь стекло, подышав на него так, что появилась испарина, Роберт вспомнил про книги и пошел дальше.


Подгадав верно время, приняв самый безучастный вид, Роберт сумел завести разговор с девушкой из соседнего дома. Испытывая то смуту, то недоверие, он шел от нее по правую руку и сам не верил, что мог так обмануться: вопреки живому темпераменту, она все время будто извинялась своим тонким голоском, а творческой натуры он в ней так и не увидел, боясь предположить, зачем ей гитара.

–Так зачем же тебе гитара? – Решился он.

Она рассмеялась. Ее звали Ингой.

–На ней я играю собственные песни. Запишу альбом однажды. В группе я на клавишах, и мне никак не хотят доверить вокал, хотя я могу… На самом деле, в студии не так уж много времени, чтобы проявить себя. Мы просто стараемся спеться и не рассориться.

Затем она спросила о нем, и Роберт рассказал ей, что читает книги, учится и живет с приемным отцом. Инга долго следила за выражением его почти немного лица, а затем тихо спросила:

–А твой отец – он женат?

–Нет. Мы живем одни.

–Выходит, что ты единственный близкий его человек? – робко рассудила она. – Наверное, он очень хотел сына и взял тебя из приюта?

–Не так. Он был влюблен в мою маму, а потом она исчезла, и он тогда взял меня к себе. Я и не помню ее совсем.


Как-то раз, будучи дома один, Роберт стирал пыль с полок и, снимая налет времени со старого альбома, сел с ним в кресло. Наклонив голову, он пролистал туда, где он знал, была заветная фотография – портрет его матери. Он долго смотрел на нее. Все это казалось каким-то нарочным: и аккуратная светлая стрижка, и открытый доверчивый взгляд, мягкая, неширокая улыбка. Она будто бы специально сфотографировалась для него, чтобы сесть на поезд и навсегда умчаться. Где была ее настоящая жизнь?

«Я только знал, что она была приезжей. Не знал ни ее родственников, их как будто бы не было… Не знал, где она жила до этого: то она рассказывала про столицу, то про соседний город… Никого, кроме меня, кто мог бы заявить о ее пропаже в полицию не было. И мне потом долго пришлось доказывать, что я тут не при чем…».

Слова отца, собранные из осколков воспоминаний, кружились в уме Роберта несмелым хороводом. Ожесточившимся взглядом он посмотрел перед собой.

«А почему бы и нет? – метнулась дерзновенная мысль. – Такая удобная жертва… Настолько удобная, чтобы прятать ее потом всю жизнь за очками, да перекрывать экранами кинофильмов! Нет, она просто не могла исчезнуть!».

Роберт отложил альбом.

«Вот прямо сейчас могла бы взять, да позвонить в дверь».

Раздался звонок. Роберт, бросив испуганный взгляд в коридор, поднялся.

В дверь звонили, не прекращая, а Роберт, не спеша, шел к ней. Звук оглушающе клокотал и переливался как трель перелетных птиц, трещал, как сама тишина поздней ночью, и, казалось, что при этом звуке можно жить вечно. Не открывая дверь.

Роберт посмотрел в глазок: странная фигура не отнимала руки от звонка. Он отворил.

Звонить перестали; перед ним стояла женщина неопределенного возраста, с мраморной кожей и хрустальным блеском васильковых глаз. Самой отличительной чертой этой незнакомки были, пожалуй, ее красные длинные волосы. Кожаный плащ блестел сам по себе и от дождя: струйки воды как змейки, стекались по ее плечам, убегали под пояс, находили край подола и разбивались о плиточный пол подъезда.

Роберт посмотрел на нее исподлобья, и тогда она произнесла:

–Твоя мама прислала меня к тебе. Она скучает.

–Я тоже по ней скучаю, где она?

–Далеко отсюда. Чтобы ты смог с ней увидеться, она передала тебе это.
К Роберту протянулась рука с конвертом. Он открыл его: в нем были нарезанные листы бумаги.

–Зачем это? – спросил он почти возмущенно.

–Разложи у себя в комнате. Потом узнаешь, зачем это нужно. Разложи, разложи.

Роберт бросился вперед к уходящей фигуре с криком «Где она?», но дверь сама захлопнулась перед ним. Замок не поддавался. Роберт крутил ключи в замке, и все внутри него разрывалось от осознания, что эта женщина уйдет, и никакой больше информации он не получит.

Заклинивший замок поддался, но никого в подъезде уже не было. Роберт чертыхнулся, захлопнул дверь и гневно взглянул на конверт. Он бросился к окну, чтобы догнать взглядом фигуру, уходящую от его дома, но улица была безлюдна. Единственное, что он обнаружил,– это что не было дождя.


В студии прощались музыканты. Роберт стоял уже некоторое время на пороге, ожидая, когда закончит свои сборы Инга.

–Классные песни играете, – бросил он, когда она подскочила к нему.

–Верно. Но я хочу другие.

Тут Инга приблизилась и в полголоса произнесла:

–Завтра прослушивание в одном центре. Я была бы рада, если бы кто-нибудь пошел со мной, а своих музыкантов я звать не хотела.

–Если от меня будет толк, то я пойду с тобой.

Она засветилась и облегченно выдохнула:

–Конечно, будет – я не стану так бояться. Послушай, – обратилась она к нему, заведя прядь за ухо. – Не мог бы ты посмотреть тогда, как я играю? Взгляд со стороны очень важен…

–Разумеется, сейчас же пойдем.

–Сейчас? – с неуверенным смешком выдохнула она.

–Если ты не устала, – посмотрел он на нее долгим взглядом, который тут же приправил теплой дружеской улыбкой.

Инга отвела подбородок к плечу, улыбаясь.

Они выходили из прохладного здания на улицу. Пропуская девушку вперед, под безжалостно палящее солнце, Роберт с сожалением подумал, как, оказывается, легко ею управлять.


Хрупкая, бледнокожая девушка, которая еще час назад смущалась играть перед ним собственные песни, выбрала для своего первого выступления весьма людное место: в прибрежном парке прогуливались пенсионеры, резвились дети, с обеда возвращались рабочие.

Роберт оглянулся по сторонам – ветер, дующий с реки, щекотал его щеки. Инга волевым движением головы отбросила пряди волос назад. Роберт пригляделся: устраиваясь с гитарой на каменной скамье, она ни единым мускулом не выказывала ни волнения, ни смущения, кожа ее нисколько не покраснела. Она только сосредоточенно смотрела на пальцы. Задвигалась по грифу рука в голубом манжете. Мужской рубашки. Четвертой по счету за все разы, что Роберт виделся с ней.

Инга пела. Нет, он ошибся: в этом было много таланта, только применен он был не к месту. Да и никто не остановился послушать песню про мир, изборожденный дорогами, который нам свыше дано исколесить. Непрошеное обнажение правды – непростительное занятие.

«Она бы спела еще про экологию… про озоновые дыры, например».

Фантазия подвела Роберта: он прыснул от неожиданности.

Звук гитары оборвался.

–Что, неужели так плохо? – ни жива, ни мертва спросила она.

–Нет, что ты! – поспешил Роберт, вскинув руки в стороны. – Но это просто до истерики возмутительно: никто не оборачивается, никто не остановился!

Инга, на лице которой остались одни глаза, полные жажды, посмотрела вокруг себя.

–Это песня про них, а они даже не пожелали услышать!

Тонкие пряди волос Инги колыхал ветер, и она опущенным взглядом скользила куда-то вниз по набережной.

–Они и не должны были…– негромко произнесла она.

–Это замечательная песня, – перебил ее Роберт. – Ты очень красиво ее исполнила, но она не для всех. Если найдется хоть кто-то в комиссии, у кого еще остался нюх на чистоту и честность, то тебе повезет.

Он сказал это, словно отыграл свой концерт. В пустоте, возникшей вдруг в его сознании, загорелся страх: а что, если он все-таки солгал?


–«Труды по минералогии», – прочитала на корешке Валентина Аркадьевна и подняла вопросительный взгляд на Роберта.

–Это книга отца. Хотя читал ее я. Просил вернуть… Но брал он ее для меня, я уверен.

Библиотекарь потянулась за формуляром.

–Понравилась она тебе?

–Жизнеописание – да. Про остальное ничего сказать не могу. Отец что-то в этом понимает.

–Он у тебя умный человек. Это у вас семейное.

Роберт не смог скрыть легкой усмешки.

–Да, а что, – невозмутимо проговорила Валентина Аркадьевна. – Думаешь, зря он посвятил всю свою жизнь тебе?

–Вот уж этого я не знаю.

–Человеку важно принять участие в жизни другого. Особенно, когда он остается один.

Она ушла в лабиринты шкафов, и Роберту отчего-то стало совестно: то ли оттого, что он вдруг поговорил о себе, то ли оттого, что почувствовал – эта женщина без слов понимала все его смутные и непростые мысли.

Опустив голову, он дождался, что библиотекарша вернулась к своему столу и положила перед ним незнакомую книжку.

–«Грезы о совершенном мире: путешествие к далеким планетам»? – удивленно прочитал Роберт.

–Рай для идеалиста. Это тебе от меня, – заговорщически улыбнулась она и вписала в формуляр название крючковатым почерком.

Роберт просиял в лице, остро взглянул на книгу и, попрощавшись, покинул читальный зал.


На следующий день Инга повела Роберта к месту своего прослушивания. Он шел за ней размеренным шагом, набросив свой рюкзак на одно плечо, мрачно оглядывая коридоры, в которых ему довелось побывать: здание из стали и стекла удваивало, размножало звук на ворох осколков. Внезапно он увидел свое отражение: встретился со стеной, сплошь увешанной зеркалами.

Инга оглянулась и с досадой обнаружила, что он опять где-то затормозил, но внимание ее привлекло зеркало, и она вновь про все на свете забыла – вернулась к нему. Встав рядом с Робертом, она испуганно посмотрела на себя, разворошила челку, оправила рубашку в полоску и они оба тронулись дальше.

Инга оставила его, чтобы встретиться с организаторами. Роберт осмотрелся: рядом прислонился к стене парень с гитарой, тут же кругами расхаживала девушка, твердившая такт, где-то гремел аккордеон и прерывался, будто раскаты грома.

Неожиданно, и это заставило Роберта вздрогнуть, он услышал тоненький, слабый плач. Он повернулся на этот голос: недалеко, сидя на скамейке, сидел маленький белокурый мальчик и досадливо вздрагивал.

–Вот увидишь, в следующем году обязательно получится! – успокаивали сопровождающие его взрослые.

Эти простые всхлипы были очень понятны Роберту: каждый раз, роняя слезу, этот мальчик глядел голубыми глазами и словно говорил себе: «Нету!.. Просто нету, и все!».

Взметнулся рядом, как пожар, силуэт Инги, с ее сияющим лицом и сбившимся от беготни дыханием.

–Что-то стряслось?

Он отрицательно закачал головой, сложив на груди руки.

–Я выхожу через 20 минут. Никуда не уходи!

Она снова исчезла в толпе. Краем глаза Роберт заметил знакомую фигуру, он нахмурился и пошел прямо к ней.

–Давай выйдем. Здесь что-то дышать невозможно.

Кивнув, он проследовал за ней. Красные волосы петляли перед ним, он, только подумав немного, обернулся назад, и не смог себе отказать, чтобы вновь упустить эту фигуру.

Звезды тонули в бледном предвечернем небе, растворялись, не оставляя следа. Женщина вывела его на улицу и, наконец, развернулась к нему лицом. Роберт сразу начал выпрашивать ее о матери. Глаза неизвестной больше не были странными: она смотрела на него живо и внимательно. Роберт заметил, как она запустила руку в свое пальто – на этот раз белое, драповое.

–Возьми, – только и ответила она, протянув перед ним руку.

–Что? – опешив, воскликнул Роберт, уставившись на предмет.

В ладони ее уместилась небольшая баночка из-под крема, совершенно пустая. Роберт знал прекрасно: это вещь из его дома и именно она и принадлежала когда-то его матери. Дорогой шелковистый крем она использовала, а баночку оставила, чтобы купить потом вновь такой же. Но, видимо, это была последняя банка.

Со значением потрясая рукой в воздухе, фигура монотонно и наставительно проговорила:

–Возьми и мажься каждый вечер из этой банки. Там, где тебя ждет твоя мама, все другое, и тебе нужно подготовиться.

Неловко приняв из ее рук эту вещь, Роберт ощутил, что, наконец, раскрыл секрет своей матери – ведь это было так просто – она всего лишь была из другого мира.


В комнате, где свет серебрился от лампы, Роберт опускал пальцы в банку и проводил невидимой материей по своим щекам, шее и запястьям, стараясь разнести ее по наиболее открытым участкам своей кожи. Он точно видеть не мог, но ему казалось, что эфир этот источает перламутровое мерцание. Полностью уверовав в эту баночку, он, опустив веки, любовно поворачивал ее в руке.

Вадим зашел в этот момент в комнату и из-за спины сына не мог видеть в его руке этой баночки. Получив на какие-то насущные вопросы ответы «да» и «нет», он вдруг задумчиво затих.

–Откуда у тебя эти листы бумаги? – спросил он и уже хотел собрать их – со шкафа, стола, тумбочки, как вдруг получил возбужденный ответ Роберта:

–Не трогай… А что это за листки?

Вадим посмотрел на него и со вздохом произнес:

–Это твоей мамы. Она нарезала эти листы, чтобы написать на них приглашения на пьесу.

–Так, значит, это приглашения… – восхищенно протянул Роберт, не заметив, как стоит перед отцом и потирает лоб и шею.

Тот еще немного поглядел на эти странные движения и, не осмеливаясь спросить, вышел.

Тихо улыбаясь, Роберт погасил свет. Когда глаза его привыкли, он различил эти белые прямоугольники в темноте: похожие на свечи, притягивающие к себе маяки, они объединялись в цепь и кружились в едином священном потоке. Роберт лег под одеяло, припал к подушке и опустился в дрему.

Из глубины своего сознания он слышал себя так, будто диктор по радио нашептывает ему скрипуче прогноз погоды, начиная с доисторических времен и заканчивая сегодняшними сутками.

«Даже если вот так оторвусь с краю и – в пропасть, ведь никто не кинется вслед за мной… Наоборот, скажут, дурак, зачем это сделал. Надо было лететь, а он…
Руки Инги тонкие, она бы не взлетела, точно, она не взлетела… Бинтует свои руки каждый день, так вот зачем нужны ей эти мужские рубашки – чтобы скрыть свою слабость…».

Затем он видел, как Инга, его отец, он сам, все, кого он знал, взмахивают руками, но, не взлетают, а будто прорываются через что-то прочное и вязкое. Роберт оставлял позади весь мир, который был ему ведом, который он ставил под сомнение, и лететь теперь было действительно, свободно и радостно.

Что он видит перед собой? Маленький шарик, лучащийся голубым, неведомым светом. Вот он растет: все больше и крупнее его орбита и горизонты – так это планета! Ее сладостное свечение, похожее на перламутровый блеск, точно дает понять: она чиста и прекрасна. Иначе не было бы на ней таких щедрых лесов и хрустальных рек, и не жило бы в дружном соседстве на ней все живое. Он приближается к людям, приветственно улыбаясь, они ждут его, наряженные, умиротворенные, ведь все у них здесь по правилам и по справедливости, по силам их распределены дела. И среди этих лиц – его мама…


Как-то возвращаясь домой, Роберт увидел во дворе Ингу. Она стояла у своего подъезда, обхватив плечи руками и глядя в одну точку; гитары при ней в тот день не было. Завидев Роберта, она вышла из своей задумчивости и, спрятав лицо, тут же скрылась за дверью. Он подумал, что лучше было бы догнать ее, но замок уже захлопнулся, а звонить ему не хотелось. Она просто мелькнула в калейдоскопе дня, напомнив о себе и унеся с собой что-то, о чем он, может быть, никогда не узнает.

Он вошел в квартиру, и коридор, темный, как грот, встретил его полумраком. Отец, конечно, был уже дома, и Роберт лишь хотел понять, почему он сидит молчаливо на кухне, а не смотрит очередной фантастический фильм на большом экране. Роберт повесил куртку и прошел вперед.

Вадим посмотрел на него таким взглядом, что у Роберта в жилах застыло. Более опустошенного, серого лица он у него еще не видел.

–Нашли твою маму.

Роберт напряженно смотрел перед собой.

–На дне реки, то, что осталось. Роберт, это было давно…

Роберт ушел в комнату. Он лег по диагонали кровати и застывшим взглядом уставился на трехлитровую банку, в которой плавали золотые рыбки: два задумчивых малька поблескивали в толще воды. Когда одна рыбка поднималась наверх, другая ныряла глубже на дно – так и мысли в голове у Роберта сменяли друг друга. Лишь одно обстоятельство встало вдруг поперек всего. Едва моргнув, он произнес в пространство:

–Так, значит, ты ненастоящая…

–Кто это будет решать – те, кто сказали, что твоей мамы нет? Ведь ты слышишь мой голос, я дала тебе указания, неужели ты хочешь отказаться от встречи с ней?

Неподвижно глядя вперед, Роберт закачал головой.

–Если ты хоть в чем-то уступишь, ты больше никогда ее не увидишь. Делай все по-прежнему, как я сказала.

Голос исчез, осталась только тонкая полоска от лампы, и глубокий потолок, что терялся в сумерках.


Роберт продолжал мазаться из банки, но ритуал больше не приносил ему никакого удовольствия. Прежний эфир, теперь эта субстанция пахла землей и сыростью. Послушно проходя пальцами по лбу, шее и рукам, Роберт испытывал тяжелое чувство.

Он собрал те книги, что брал на чтение, и отправился в библиотеку. Валентины Аркадьевны на месте не было, и Роберт даже испытал от этого облегчение. Сдав ношу, он угрюмо побрел к выходу, где и встретил знакомую библиотекаршу – она как раз возвращалась с обеда. Роберт сказал ей, что сдал книги.

–Ничего не взял?

Роберт помялся и произнес себе под нос:

–Не буду пока. У меня экзамены скоро…

Валентина Аркадьевна свела брови к переносице.

–Не понравилась последняя книга?

–Понравилась, но стоит ли вообще писать такие книги?

–Это ты зря, – благосклонно ответила женщина.

Они попрощались и почти уже разошлись, как Валентина Аркадьевна бросила ему напоследок:

–Роберт, ты возвращайся как-нибудь, даже если думаешь, что больше не придешь.

Он оторопело застыл на проходе, будто застигнутый врасплох.

–Ты уже прочел все, что тебе было нужно. Я вижу, как читают разные люди. Твой отец, например, делает это совсем по-другому. Вы же все ходите ко мне с детства… Ну, удачи тебе на экзаменах!


Он ходил на лекции и читал учебники, но все, о чем он думал, возмущало его, потому что не могло охватить его личных проблем. Роберт сидел у себя за столом с раскрытым материалом, а ножки стула то и дело отрывались от пола. В конце концов, он замечал, что только и занимается тем, что балансирует на стуле, а учебник, который он прижимает к столу, помогает ему регулировать опору. Присутствие загадочной фигуры, что он прежде мог ощущать спиной, теперь жгло ему затылок.

–Ты смеешься надо мной, да? Смеешься?

Он сорвал все приглашения с полок и стола и потряс ими в воздухе.

–Что это? – спросил он у нее.

Он бросил листы в ящик, затем схватился за банку из-под крема и кинул ее в стену, но она не разбилась. Роберт подошел к ней, взял в руку и с тоской оглядев, произнес устало:

–Нет, это не моя мать. Ее никогда здесь и не было.

Роберт весь вечер провел, сидя на кровати и покручивая в руках эту баночку, а фигура осторожно молчала. Мрак уже сгустился над городом, когда ему показалось, что она с ним о чем-то договорилась. Асбестовые языки ночи уже пробрались своим холодным пламенем в закутки его комнаты, когда фигура приказала ему ложиться спать. Роберт отрицательно закачал головой – что, если он не проснется, и какой ужас его ждет там?

–Если выстоишь эту ночь, то выживешь. Я буду рядом с тобой.

Роберт накрылся одеялом и судорожно подтянул колени к подбородку. Он ругал себя за безрассудность, но чувствовал, что его озябшее тело не способно больше сопротивляться. Роберт не заметил, как перешел от бодрствования ко сну.

Он стоял такой же скованный и остывший, каким ощущал себя перед сном. Его потерянный взгляд оставался в одной точке, пока за руку его не взяла другая, сухая и ледяная. Она молчаливо повела его гулкими коридорами. Стены, покрытые углем, и свинцовые своды стояли здесь уже вечность, шаги гостей не могли развеять их безразличного забвения. Когда была пройдена лестница, у которой обвалилась каждая вторая ступенька, перед ним открылся не огражденный балкон. Фигура посмотрела на Роберта, предлагая ступить сюда. Когда он поднял глаза к небу, то увидел сплошную черноту и двух огромных птиц на горизонте.

Позднее он понял, что это были окрыленные люди, или те, кто ими казался. Образы – мужской и женский – кружились в воздухе, сражались, пронзая друг друга мечами. От искр, высеченных их оружием, выгорело вокруг все живое. Спутница подняла на Роберта взгляд, но его внимание было приковано к небесной баталии. Этот сюжет был запечатлен на сетчатке его глаз огненными силуэтами.


Роберт проложил путь домой от университета через студию, точно зная, что в этот день у Инги была репетиция. На подходе к зданию она заметила его и остановилась. В общем дворе они, скорее, избегали друг друга, появление Роберта здесь могло говорить лишь о том, что он пришел именно к ней.

–Прости за прошлое.

–О чем ты, – она отвела от лица прядь, глядя просто и слегка удивленно.

–Я о пробах. Кстати, у тебя получилось?

Она рассмеялась, уперев подбородок в грудь.

–Да брось. Знала бы я, что после выступления мне станут названивать из модельного агентства, и вовсе бы не пошла.

–Тоже вариант: можно сделать карьеру и поездить по миру.

–Мне это не подходит, – утвердительно произнесла она и посмотрела прямо на Роберта. – Музыка – все для меня, и с этим ничего не поделаешь.

Честный тон и доброта девушки заставили что-то дрогнуть в душе Роберта. Смущенно улыбаясь, он сбросил с плеча рюкзак, и нашел заветную вещь его матери.

–Прими это, – наконец протянул руку он.

–Ты смеешься надо мной? – спросила Инга, но видно было, что обижаться она больше не собиралась.

–Нет, я серьезно, – сказал Роберт, бережно накрыв баночку ладонью. – В ней содержится звездная пыль, которая объединяет между собой всех людей во Вселенной. Всех, кто когда-либо были.

Приподняв брови, смягчив тем самым упрямый взгляд, Инга приняла это странный подарок, и стала в глазах Роберта еще загадочнее.

–Хм, хорошо. Я положу эту баночку из-под крема себе на полку, среди ракушек и морских камней. У меня там настоящий алтарь. Придешь как-нибудь посмотреть?

Роберт кивнул ей, она еще улыбнулась ему через персиковую под ярким закатным лучом щеку и они распрощались.

Подгоняемый легкими ветрами, Роберт шел, будто окрыленный, по широкой улице. Все, что ни встречалось ему по пути, вызывало у него радость: приятно было ступать в кедах по согретому асфальту, оголенные ветви деревьев будто дрогнули под алым светом и готовы были вот-вот распуститься. Остановив на солнечном диске расслабленный взгляд, Роберт поймал зайчик.

Звенящее пятно не хотело исчезать. Оно сопровождало его как тень и, в какой-то момент Роберт увидел в нем фигуру. Женщина с ярко-алыми волосами подмигнула ему, осенила белоснежной улыбкой и произнесла:

–Видишь, как просто! А ты думал, что она совсем тебя не понимает. Я хочу, чтобы ты узнал еще один секрет!

Роберт удивленно пожал плечами и улыбнулся. Она вдруг подскочила к нему близко, что его почти коснулись складки шифонового цветастого платья – сегодня она была в нем – и звонко поцеловала его. Она отняла руки от его шеи, но Роберт не готов был их отпустить; он случайно ухватился за ее волосы, но вдруг заметил, что в ладонях зажал струящийся шарф – это все, что осталось от утонувшего солнца.

Задумчиво Роберт брел домой через дворы и закутки. Темнота неожиданно накрыла город, словно мохнатый мотылек опустился сверху на бетонные джунгли. Пепел осыпался с его кружевных крыльев, и где-то в глубине мыслей людей закипала беспокойная лава.

Роберт закрыл за собой входную дверь.

–Тебя долго не было, – напряженно сказал отец.

–Я гулял, – ответил Роберт и посмотрел на него.

Вадим подслеповато уставился на шею сына. Переступая с ноги на ногу, он спросил изменившимся тоном:

–Откуда у тебя этот шарф?

Роберт потрепал легкую ткань и ответил задумчиво:

–Должно быть, он мамин.

Вадим нервно потирал руки.

–И что же, ты так и ходил с пятнами крови по городу?

Роберт сдвинул брови к переносице и развернул перед лицом материю: действительно, пятна, которые он вначале принял за красные цветы на розовом фоне, были темно-бардовыми и не имели вразумительной формы. Скорее, они и были похожи на пятна крови. Разведя руки в стороны, готовясь сказать, что он ничего не понимает, Роберт поднял глаза на отца и не узнал его.

Вадим стащил с лица очки, и стали видны его глаза: блестящие и свербящие, как два жерла:

–Где ты взял этот шарф?

Роберт, недолго думая, выскочил за дверь. Он слетел вниз по лестнице, с такой скоростью, что его было не догнать. Он мчался сквозь деревья и кустарники, на миг обернулся: зверь, что затих над городом, теперь расправил свои крылья и грозовым тучным телом наплывал на мир.

Пошел проливной дождь.


Роберт сбивчиво брел вдоль берега. Отсюда обычно просматривался далекий горизонт, но дождь смешал все между собой – реку и небо.

Он шел; плечи уже не замечали мелкой дрожи, вода заливала веки – он напрасно старался отереть ее с лица. Вдруг под речной гладью что-то заискрилось, и Роберт, ведомый призрачным движением, подошел к краю. В толще воды, вспененной беспорядочным дождем, игриво плутали золотые рыбки. Он еще посмотрел на неожиданное явление и сел на бетонный бортик, обхватив колени руками и опустив голову.

Он чувствовал себя на обрыве мира. Ливень настойчиво продолжал свою лихорадку, и Роберт думал, что он смоет с него всю плоть и унесет с рекой. Нагнувшись и опустив пальцы в воду, он с удивлением обнаружил, что она не была холоднее воздуха. Может быть, он уже и сам продрог до костей.

Вскоре Роберту начало казаться, что капли дождя застыли в воздухе и вовсе начали обратное движение вверх. Река опустилась в туман, и за ним зарделось марево, похожее на чистый рассвет. Белоснежное пятно расширялось и приобрело очертания небольшого судна, мягко плывущего по матовой глади, так, что, казалось, будто лодка движется в воздухе. На палубе можно было различить несколько пассажиров, и у самого носа возвышался женский силуэт. Паруса были спущены, и она, закутанная в ослепительную мантию, держалась за канат.

–Все, что говорят об идеальном мире – правда! – восклицала она во всеуслышание, хотя Роберт был единственным свидетелем этого оглашения.

Он сорвался с места и побежал к причалу.

Судно ударялось о деревянный настил и продолжало мягко качаться на волнах. Роберт уже точно знал, что впереди себя он видел собственную мать. Она была облачена в серебристый плащ, капюшон которого широко покрывал ее голову. Когда она опустила его на плечи, Роберту предстало знакомое лицо, совершенное, словно выполненное из мрамора, но, несомненно, живое и мягкое. То, что венчало ее голову – и первым бросалось в глаза – было украшение из рубинов, гранатовой сетью спадающее на левый бок. Крупные грозди стекали на щеку и плечо, их щедрое мерцание дополняло величие ее взгляда.

Роберт приблизился, чтобы говорить с нею с причала, и вдруг ощутил движение: из-за спины его выскочила фигура из видений и легко перепрыгнула на борт. Она обернулась из-за плеча его матери. Стихийный образ посланницы тускнел рядом с несравненным обликом. Немного посмотрев на Роберта внимательными глазами, она углубилась на палубу и растворилась в тумане.

–Вижу, на тебе мой шарф.

Роберт единым движением руки снял его с себя и протянул матери. Она коснулась легкой полупрозрачной материи и поднесла ее к лицу. Оценив взглядом шарф, она раскрыла ладонь, и ткань, струясь, упала на палубу, к ее ногам.

–Ты не отправишься с нами, – удивленно проговорила она, уточняя.

Роберт ответил ей, кратко качнув головой.

Глаза матери сочувственно заблестели, но голос ее прозвучал одобряюще, хотя и печально:

–Тебя ждут годы скитаний.

–Я это заслужил, – Роберт устремился к ней всем телом.

–Откуда же ты начнешь?

Роберт с надеждой переступил с ноги на ногу.

–Если бы ты сказала мне, где ты была когда-либо счастлива, мне бы хватило этого.


Вечером Инга достала из сумки удивительный предмет, так странно подаренный ей. Она устало посмотрела сквозь него: толстое граненое стекло искажало восприятие, заставляя расплываться привычные очертания вещей. Размеренным шагом Инга подошла к алтарю – она не солгала про него. Значение ее коллекции никто бы не смог оценить, и новая баночка из-под крема как раз готова была занять достойное место среди ракушек, птичьих перьев и шкатулки, в которой она хранила старые билеты и много чего еще.

Инга провела пальцами по веренице воспоминаний и поглядела теперь на новый предмет. Открыв крышку, она нашла на обратной стороне ее вложенный листок. Инга развернула его, письмо было написано Робертом:

«Я больше не живу здесь. Мой новый номер… ».