Лия. Часть вторая. Путь продолжается

Лия. Продолжение пути.

  Вечер опустился на пустыню, приглушив краски цветущих трав и вылив все запасы розового, пурпурного и лилового на закатное небо. Жара постепенно спадала и всё живое, облегчённо вздыхая, нежилось под волнами свежего ветра. Стада овец и коз напоены и собраны вместе. Тишина прерывается только лаем собак, пресекавших любую попытку овец отбиться от стада. Возле большого костра собираются пастухи, приветствуя друг друга и подыскивая местечко для сна поудобнее. Приготовления ко сну не сложны — плащ, укрывавший своего хозяина в течение дня от палящего солнца, послужит и постелью и одеялом. Пастухи - народ неизбалованный комфортом, который могли бы дать деньги и положение в обществе. Лишь бы ветра сильного не было да дождя. Всё остальное привычно и давно стало частью их кочевой жизни. Но, вот, краски запада погасли, и окружающий мир уменьшился до площадки вокруг костра, который давал и тепло и то ощущение покоя и умиротворённости, которое могут оценить только люди, много и тяжело отработавшие день. На какое то время в лагере наступает полная тишина — время молитвы. У каждого пастуха есть свой деревянный божок. Многие уже почти стёрты и больше напоминают куски тёмного, замасленного  дерева с выпуклостями и впадинами. Они достались им от отцов, а тем — от их отцов. Сделать нового дорого, а отказаться совсем от этого кусочка дерева невозможно — страх перед гневом божества, страх перед собственной незащищённостью, страх потерять всякую надежду на потустороннюю помощь — это всё, что осталось в сердце язычника от первоначальной веры в Творца, идущей от начала творения, обросшей предрассудками и потерявшей связь с Истинным Богом. Поэтому каждый, находящийся у костра человек, склонясь в  молитве, в тихом шёпоте рассказывал кусочку дерева все свои дневные радости и печали, обещал подарок за помощь в управлении стадом, в защите от волков и воров.
    Наконец, молитва окончена. Каждый достал из своего широкого пояса, сложенного в глубокие складки, которые служили карманами, ломти хлеба. Из кожаных бутылей налит айран — перебродившее козье молоко. Из этого и состоял их скудный ужин. Стоит сказать, читатель, что скудным его могут назвать только жители современного общества потребления, в котором стоит вопрос не о наличии еды, а о наслаждении особой едой или зависти окружающих к употребляющим деликатесы. Но там, у костра халдейских пастухов, пища была не просто удовольствием, прекращающим страдание голодом, это было способом продления процесса жизни организма. И отсутствие еды, сон на пустой желудок не было явлением необычным, если человек по каким то причинам не смог заработать себе на хлеб. И, уже с этой позиции, мы можем совсем другими глазами взглянуть на эту вечернюю трапезу. Теперь мы заметим, как аккуратно откусывается каждый кусочек хлеба — не спеша, стараясь не уронить ни крошки. Как невольно вырывается вздох удовольствия от нехитрого этого наслаждения вкусом пищи. Как ароматен айран в медной чаше и как пьётся он небольшими глотками и от него остаётся только белая пена на дне. Когда же трапеза закончена, все её участники пододвигаются ближе к костру — здесь можно в непринуждённой беседе обменяться новостями, рассказать о потерянных или больных козах и овцах, получить дельный совет от бывалых пастухов. Постепенно, от насущных проблем беседующие переходят к вопросам жизни города — кто женился, кто умер или у кого родились дети.  Давайте, присоединимся к ним.
– И всё - таки я не понимаю, почему Иаков сбежал от Лавана. Разве он не мог просто сообщить о своём уходе?
– Ну, знаешь... Не всё так просто. Лаван не из тех людей, которые  легко расстаются с имуществом.
– Не просто? Так расскажи, как там всё происходило. Город до сих пор шумит от выходки Иакова.
– Хорошо, хорошо. Устраивайтесь удобнее, это будет не короткий рассказ - все слушатели пододвинулись поближе, что бы не упустить ни слова из сказанного.
– Как я уже говорил, Иаков отработал на Лавана двадцать лет — по семь лет за каждую жену и шесть за свои стада. Но это не могло продолжаться бесконечно...

               
                ***

    … Внезапная слабость и дурнота заставили опустить кувшин и прислониться к старой изгороди. Что с ней? Лия вытерла пот со лба. Только бы не заболеть! Иаков тогда вообще не будет к ней заходить. Мысли набегали как шумные волны, ревность выдавливала из глаз обиду — после недели, проведённой с ней по свадебному обычаю, муж словно забыл дорогу к ней. Все ночи и свободное время днём он проводил с Рахилью. Лишь изредка, почти на бегу, при встрече они обменивались незначительными фразами. Это было больно и, хотя Лия жила в обществе, где чувства женщины, её переживания, её мнение не значили почти ничего, для самой молодой женщины это значило очень много — полная зависимость от любимой жены мужа, отсутствие возможности получать и дарить внимание и любовь. А ведь это то, о чем Лия мечтала всегда, особенно после встречи с Иаковом. Прошёл месяц её замужества, и глубокое разочарование опутывало душу липкой паутиной. Со стороны её жизнь, её судьба выглядели вполне благополучно — красавец муж, жизнь рядом с родственниками и друзьями детства, благополучие и сытость, свой собственный шатёр... Знаешь ли, читатель, есть особый род одиночества, когда твоё существование принимается как данность, а добрые отношения не предполагают отношений глубоких, дающих сердцу отраду даже в самых трудных обстоятельствах. Её не взаимная любовь не имела выхода и причиняла постоянную тупую боль... Когда Лия говорила отцу, что готова на всё, лишь бы быть рядом с избранником, она говорила не всю правду. Она надеялась. И вот, эта надежда таяла у неё на глазах с каждым днём.
Лия еле слышно застонала. Она не видела, что за ней давно наблюдают — и её внезапная слабость и выражение дурноты на лице сразу привлекли внимание старой служанки, кормилицы Рахили Деворы. В семье Лавана она была добрым исключением в интригах и сплетнях слуг — она в них не участвовала, не пыталась заслужить лучшее положение доносами и заискиванием. И даже, будучи кормилицей младшей сестры, к Лии всегда относилась тепло и сочувственно.  И теперь, увидев, как Лия внезапно, прислонившись к изгороди, начала в бессилии сползать по ней на землю, Девора  устремилась к ней и, подхватив, начала звать на помощь.
    Когда Лия пришла в себя, она увидела, что лежит в своём шатре, а рядом сидит, обмахивая её веером из листьев пальмы, кормилица Рахили.
 - Слава богам, ты пришла в себя! Что случилось, детка?  Ты не заболела? Я говорила Маину, что бы не кормил тебя всякими ягодами  и всякой ерундой, что он находит в пустыне! Как ты себя чувствуешь, что мне сделать? – слова лились потоком, неся не сколько информацию, сколько чувства – испуганную заботу и расположение.  Руки кормилицы нежно убирали растрёпанные волосы с лица молодой женщины, гладили по голове, по плечам.
- Девора, прошу тебя, не говори о случившемся Рахили, хорошо?
- Да что случилось?
- Я, кажется, умираю. Мне так плохо – тошнит постоянно, слабость и голова кружится…
- И давно это с тобой? Прошли ли твои дни очищения?
- Ах, Девора, о чём ты? Уже неделю как мне плохо и лучше не становится…
Пожилая женщина облегчённо вздохнула и по-доброму засмеялась.
- Нет, Лия, ты не умираешь. Скажу больше – у тебя, точнее – в тебе появилась новая жизнь. Ты беременна. А как же? На то ты и замужем! Так что тут не горевать, а радоваться надо! Вот Иаков будет рад! – старая женщина вздохнула - Правда Рахиль рада не будет, но ничего, будут дети и у неё.
    Эта новость заставила Лию сесть на ложе. Из глаз брызнули слёзы, заливая лицо быстрыми струями, но рот её улыбался, с языка срывались несвязные слова, надежда певчей птицей влетела в её сердце, и враз исчезли мрак и отчаяние. Ребёнок! Его ребёнок! Плоть от плоти его, кровь от крови Иакова! Первенец и наследник! Боже  милосердный, как Ты велик, как Ты мудр и справедлив! Как дивно Ты покрыл боль сердца радостью под сердцем!...
Девора ещё раз погладила  молодую женщину по плечу и, пожелав крепости и здоровья, заспешила к выходу из шатра. Сплетницей она не была, но принести первой прекрасную весть Иакову – этого она не могла упустить!
    Как быстро всё изменилось! Ощущение слабости и дурноты, ещё несколько минут назад причинявшие страдания  мыслями о личном несчастье, теперь привнесли новое, неизведанное чувство, что она - это сосуд с драгоценностью, которую ей доверили и которую нужно беречь. Лия встала с ложа, умыла лицо водой, пригладила волосы и вышла из шатра, что бы забрать кувшин, который так и остался лежать у старой изгороди. Она чувствовала в себе разительную перемену. Все движения стали плавными, спокойными, полными уверенности и достоинства. Исчезли порывистость и внутреннее напряжение. Она уже не отверженный сосуд. Она мать, носящая продолжение жизни Иакова.
   Кувшин лежал на том же месте, где Лия его выронила из ослабевших рук.  Подняв его, Лия услышала шум приближающегося стада, блеянье овец и коз, крики пастухов. Впервые она не побежала навстречу, что бы хоть на несколько минут увидеться с мужем, узнать – всё ли у него в порядке. Нет, она шла степенно, с достоинством неся кувшин на плече. Она шла к своему шатру. Пусть Девора сама всё расскажет. А она уже счастлива. Иаков придёт. Обязательно.

                ***

- Буду петь я Богу,
Сотворившему  мне радость
Буду славить Господа
В сердце моём сладость

Он узрел с высоты
Всю  печаль мою
Посетил меня Всевышний
Подарил любовь Свою…
Лия тихо напевала, помешивая  деревянной лопаткой готовящийся на костре ужин. Но мысли её были далеки от этой ежедневной рутинной работы.  Перед мысленным взором проходили картины – вот Иаков вбегает в её шатёр, падает перед ней на колени и, обняв, нежно целует ей живот. А вот ещё – уже нельзя ни от кого скрыть округлившуюся фигуру. Иаков дарит золотое ожерелье (Лия слышала, что он отдал несколько овец и баранов за него). И новая картина – она краем уха услышала, как Иаков, беседуя со слугами, очень жёстко требовал, чтобы они не позволяли ей делать никакой тяжёлый или сложный труд. И она весь день проводила в степи со старым и дряхлым рабом отца  Маином, слушая его притчи и размышления о жизни. К вечеру она возвращалась и готовила ужин – всегда на двоих. Иаков мог прийти в любой вечер. Хотя и делал это нечасто, но она ждала его всегда.
Но, вот, ужин готов.  Прикрыв еду от вездесущей мошкары, Лия в задумчивости постояла у шатра, размышляя – чем ещё занять себя до того часа, когда стада вернутся с пастбищ. Внезапно она почувствовала на себе пристальный взгляд. Инстинктивно обернувшись, она увидела Рахиль – та стояла за шатром и наблюдала за сестрой.
- Рахиль? Ты меня напугала! Так тихо подошла…
- Я не хотела.  А ты изменилась… С этим животом ты стала похожа на корову! (от едкой усмешки Рахили ничто не изменилось в лице Лии, только руки рефлекторно закрыли живот, слово защищая)
- Что ты хотела Рахиль? Или ты пришла позавидовать моему счастью?
Стрела попала в цель. Рахиль вздрогнула, гримаса раздражения на мгновение исказило её красивое лицо, но она взяла себя в руки. Не для этого она пришла.
-Ну, не сердись. Я пришла с миром. Мне очень нужен твой совет - Лия опешила. Совет? Совет Рахили, той, которая никогда с ней не только не советовалась, но и любила отпускать злые шуточки и колкости?
- О чем ты хотела посоветоваться? Чем я могу тебе помочь?
Рахиль медлила, нервно перебирая браслеты и кольца на руках. Наконец, не глядя в глаза сестре она быстро спросила: «Скажи, Лия, только честно… . Помнишь, много лет назад ты о чём то просила богов и даже сложила памятную горку?  Я вижу теперь, что это сильные боги, и они исполнили всё то, о чём ты мне тогда говорила. Поделись со мной, каким богам, и какие обеты ты дала? А я подарю тебе эти браслеты? Хочешь? На них луна, которой мы поклоняемся  и воинство небесное. Ну, что ты молчишь?»
Лия с удивлением увидела, как волнуется Рахиль, как дрожит и срывается её голос.
- Рахиль, сестра, я верю только в Единого Бога. Бога Авраама, Исаака и Иакова. Я посвятила всех своих детей этому Богу…
- Ты хочешь провести их всех через огонь? Тогда какой смысл их просить, что бы потом убить?
- Ты не понимаешь. Я не собираюсь приносить их в жертву. Я хочу и, думаю, что и Бог хочет, что бы мои дети служили Ему и были священниками.
- И этого было достаточно? Как же ты получила от Него ответ, что Он тебя услышал?
- Никак. Я поверила Ему. Бог Иакова был единственной моей надеждой, и я держалась за неё как могла. Но, подожди, зачем тебе это?  Иаков всегда ночует в твоём шатре.… Получается, что Бог затворил твоё чрево? – Лия почувствовала, как волна злорадства накрывает её, ощущение превосходства над сестрой хотя бы в этой области, в области деторождения принесло новые ощущения. На кончике языка уже складывались колючие и едкие слова. Но, к счастью, Лия вовремя опомнилась, и её добрая натура взяла верх. Осторожно прикоснувшись к плечу сестры, она тихо произнесла: «Помолись Богу Иакова. Он сильный и добрый. Он поможет».
Но Рахиль стряхнула руку сестры с плеча: «Мне твоя жалость не нужна. Раз не хочешь сказать правды, как ты выпросила себе и Иакова и ребёнка – не надо. Я  придумаю, я всё равно что-то придумаю…». Резко повернувшись к сестре спиной, Рахиль заспешила к воротам города, где уже были слышны звуки приближающихся стад.
    Жизнь потекла своим чередом. Восходы и закаты сплетали дни в монотонную нить с небольшими яркими бусинами – событиями жизни города. Сёстры почти не общались и лишь изредка до Лии доходили слухи о Рахили, о том, что она ходила к жрецу луны, а Иаков был этим очень не доволен. Все сплетни приносила служанка Лии Зелфа, милая и услужливая девушка, подаренная ей отцом в день свадьбы с Иаковом. Вот и сегодня она рядом, помогает надеть сандалии и смеётся вместе с Лией над тем, что та не видит их стоя из-за живота. Она рядом всегда. Времени осталось немного – ребёнок должен скоро родиться, поэтому нельзя оставлять госпожу одну. И если раньше их отношения носили характер слуги и госпожи, то теперь они сблизились. Лия в своём новом статусе обрела почтение в обществе, внутренний покой и радость, которой она щедро делилась со своей служанкой – сиротой. Лия помнила правило мира, в котором жила – проклят богами нищий, прокажённый и бездетный. Теперь же, когда в ней билось два сердца, мир уже не казался таким жестоким. Переживая на себе благосклонность Провидения, она верила, что теперь будет всё хорошо. Иаков будет только её.  Читателю не стоит укорять молодую женщину в эгоизме. Кому не знакома ревность? Кто не испытывал на себе её горящие, обжигающие стрелы? Кто не знает, какие муки они доставляют, и на какие отчаянные и необдуманные поступки толкают?  Возможно именно поэтому, спустя века в народе еврейском и появилось это правило – не брать в жёны сестёр, что бы не превратить семейную жизнь в поле вражды и раздора.


                ***


Девора бежала так быстро, как  позволяли ей и старые ноги, и сильная одышка, заставляющая сердце биться ещё быстрее. Вот, ещё немного, уже виден шатёр Лии, уже слышны сдавленные стоны.  Возле шатра стоит привязанный ослик. Значит, повивальная бабка уже здесь. Облегчённо вздыхая и держась рукой за сердце, старая кормилица осторожно зашла в шатёр и старательно закрыла за собой полог.  В полумраке шатра она увидела Зелфу – девушка испуганно и растеряно начала что-то быстро говорить и объяснять, но её оборвал голос повивальной бабки, потребовавшей приготовить тёплую воду и ещё чистых полотенец. Девушка сорвалась с места, а Девора подошла к ложу. Видимо, схватки уже заканчивались, Лия лежала с измученным лицом, покрытым потом и слезами. Служанка упала перед ней на колени и взяла Лию за руку. И, как будто только этого ожидая, та схватилась за эту руку, сильно сжала, как будто прося помощи. Ещё несколько минут  потуг и наконец  - первый вдох и вслед за ним первый крик младенца.   За стеной шатра, сделанного из плотного войлока и хорошо скрывавшего звуки, были слышны радостные возгласы – появление новой жизни всегда вызывает радость. В этот день во многих домах в обычные, ежедневные молитвы будет вплетена благодарность и мольба о благополучии для нового жителя города. Тем временем пуповина перерезана, младенец омыт от родильной крови.  Повивальная бабка приподняла ребёнка на полотенце: «Смотри, Лия, у тебя сын!»  Лия приподнялась, протянула руки и в радости, которую могут знать только матери взяла и прижала к сердцу своё сокровище. Ребёнок взял грудь в своей первой трапезе, а его мать заворожённо глядела на него, как на чудо, чудо новой жизни. Уже забыта боль родов, уже не имеет значения, что тело полностью обессилело. Весь мир сжался в одно созерцание, в один смысл, в один трепет, ради которого можно стерпеть всё. Не обращая внимания на то, что с неё сняли мокрые от пота и крови одежды, обтёрли влажными полотенцами тело, лицо, волосы, надели свежую одежду, Лия, не отрываясь, смотрела на своё сокровище. Губы тихо шевелились в первых нежных словах: « Дитя моё, любовь моя, свет мой! Сын мой Рувим! Господь призрел на моё бедствие, ибо теперь будет любить меня муж мой!»
Полог шатра осторожно открывается. Иаков уже знает о рождении сына. Но волнение от новых ощущений отцовства, и осознания нового, более достойного положения в обществе делает движения робкими, а голос тихим.
- Лия, как ты?
- Всё хорошо, Иаков, заходи. Посмотри на твоего первого сына.
Иаков входит и, опустившись на колени перед ложем, осторожно кладёт руку на спящего младенца.
- Посмотри, супруг мой, как прекрасен твой первенец, твоя кровь от крови, твой Рувим!
- Рувим? Пусть так. Слава Богу, у меня сын! Ты молодец, Лия.
Лия положила горячую руку поверх руки Иакова: « Муж мой, это только первенец. Бог со мной. И я наполню твой колчан как стрелами сыновьями твоими!»
- Ты хорошая, Лия. Да будет так.
Иаков помолчал мгновение и спросил глядя в глаза жене: «Лия, ты веришь в богов или Бога?»
- Я верю в твоего Бога, Иаков. В Бога Авраама, Исаака и Иакова. Я заключила с ним завет много лет назад, и теперь я вижу, что Он верен завету даже такой земной пылинке как я. Но я так мало о Нём знаю. Приходи, расскажи мне о Нём.
- А я и не знал тебя совсем, Лия… Ты удивительная. А вот Рахиль совсем другая…
Оборвав себя на полуслове, Иаков поднялся и, благословив мать и дитя, вышел.

***

-Маин, как же ты различаешь их? Ты почти слеп, а каждого из моих четырёх сыновей ты узнаешь издали.
- Госпожа моя, я не знаю. Только когда они приходят, я знаю – вот идёт Рувим или Симеон, или Левий, а может Иуда. Сердце моё подсказывает. Господь щедро одарил тебя, и ты выполнила своё обещание мужу – наполнила его колчан как стрелами сынами.
- Ах, Маин, четверо – это мало. Иаков не забывает обо мне, но, видимо, Господь забыл. Больше нет детей. И я как бесплодное дерево. Как хочется мне ещё увидеть дитя у груди, как хочется снова услышать радостный возглас мужа моего! Он всё реже и реже заходит ко мне. Да, нам всегда есть о чём поговорить, особенно о Боге, обо всех  предках Иакова. Но, когда заходит речь об отце и брате, он странно замолкает и хмурит брови. Что-то там, видимо, случилось. Ты не знаешь?
- Нет, госпожа, не знаю. А то, что я вчера узнал, вряд ли обрадует тебя. Это не про родню Иакова, это близко, здесь, рядом. Вчера я почувствовал недомогание и присел отдохнуть. Как потом оказалось, я сидел за шатром Рахили. Невольно я стал свидетелем ссоры Иакова и Рахили. Дитя моё, госпожа моя, не радуйся этому. Сохрани своё сердце чистым и добрым, как я учил тебя.
- Я помню, Маин. Но так трудно… Так трудно оставаться равнодушной, сразу вспоминаются все обиды, что причинила мне Рахиль. И когда ей больно, я принимаю это как возмездие, как суд от Бога. И мне легче становится.
- Ах, дитя, не пей из этого источника! Злорадство не принесёт избавления, только на время оно даёт забыться от боли, но потом умножает её и от злорадства постепенно уходит радость и остаётся одно зло. Хочешь ли стать противником Богу? Только в Нём истинная радость. Но цена её высока – прощение и милость выше справедливости и плод их слаще. И ещё, подумай вот о чём – Всемогущий Бог мог бы избавить тебя от всех бед. Но допустил, значит, в этом есть Его великий замысел. К тому же, Лия, не ты создала Рахиль и не ты управляешь её судьбой. Понимаешь?
- Да, Маин, понимаю. Ты дал мне горькое лекарство. Но ты прав. Прав как всегда. Спасибо. Но, всё-таки, что там произошло между сестрой и моим мужем?
- Рахиль очень плакала, она умоляла Иакова, что бы он дал ей дитя, или она умирает. Иаков очень разгневался и кричал на неё, сказав, что он не Бог, который не даёт ей детей.  Потом они немного успокоились, и Рахиль предложила Иакову войти к её служанке Валле, что бы та зачала от него и родила дитя ей на колени. Ты же знаешь, Лия этот обычай. Если Валла родит дитя на колени Рахили, то это будет считаться её ребёнком, а у Валлы не будет на него никаких прав. А теперь подумай, до какого отчаяния дошла твоя сестра, что согласна делить своего возлюбленного не только с тобой, но и со своей служанкой.
Лия вздрогнула. Но сказанные Маином слова ещё были свежи в её сердце, и она уже другими глазами посмотрела на ситуацию.
- Бедная Рахиль. Я четыре раза стала матерью, четыре раза узнала это счастье. Я держала у сердца детей от Иакова, и вместе с молоком они принимали мои благословения и любовь. А сестра могла только издали видеть это. И к ней нет такого почёта в городе, как ко мне. Да, я помню, Маин. Проклят всякий нищий, бездетный и прокажённый. Пусть будет так, как решила Рахиль. Я научусь радоваться за неё.
Старый раб нежно погладил Лию по голове.
- Благодарю за тебя Всевышнего! Он дал тебе мудрое сердце!
В шатре заплакал ребёнок, и Лия  поспешно ушла к нему.  Наступила тишина, в которой был слышен только голос Лии, напевавшей колыбельную:

  Спи, моё дитя, я рядом
  Пусть сон будет ясным садом

  Пусть Бог будет твоей защитой
  И милость Его в твою жизнь излита

 И как прекрасна вся степь во цвете
 Так ты прекрасен, мой сын обета!

В шатре послышался детский голос: «Мама, ты что, только Иуду любишь?» и нежный голос ответил ему: «Ну что ты, дитя моё, и ты дитя обета, любимый мой. Так как и все вы. Иди к нам, ляг рядом, эта песня будет и для тебя и для твоих братьев»

  Вы сыны мои – стрелы лука
  Все верны и остры
  Кто против вас встать  посмеет
  Вы Богом мне даны…
Над городом поднимался тонкий серп молодой луны. Ещё один день подходил к концу, утешая всех, находящихся в городе отдыхом, прохладой, песней цикад и принятыми решениями. Ещё впереди события не раз испытавшие наших героев и на доверие Богу, и на умение прощать и любить. Будут весёлые и печальные дни. Но что-то должно измениться в семье Иакова. Должен измениться Иаков. Всему своё время. Ночь накрывает своим покровом город.

***

Лия нервно ходит по шатру, сжимая пальцы рук, кусая губы. Мысли мечутся от ревности и обиды. Как сейчас не хватает Маина! Но он болен, лежит в палатке слуг и с трудом понимает голову – старость даёт о себе знать. Некому дать добрый совет, успокоить кипящие в глазах слёзы. Ещё недавно она ничего не знала, по-доброму относилась к Рахили, приветствовала её при встрече, благословляла рождённого от Валлы сына Дана. Радовалась, что лёд их отношений начал таять. Когда Валла была в тяжести, Лия приходила к Рахили и радовалась, что та скоро станет матерью. Рахиль сначала удивлялась, но потом стала принимать как должное благословения и утверждения, что это Бог даёт Свою милость младшей сестре. Когда же дитя родилось, Рахиль сказала: «Судил мне Бог, и услышал голос мой, и дал мне сына. Потому нарекаю его Дан». Прошло ещё несколько месяцев и вот, неожиданная  новость – у Валлы снова будет ребёнок от Иакова. Дети  бегали в пустыне, охотясь на жаворонков, и Лия ощущала себя снова одинокой в своём большом шатре. Все её добрые слова и тёплое отношение с сестрой оказались бессмысленными в эти минуты. Рахиль готова была разделить Иакова со своей служанкой, но только не с ней. Не с ней. Иаков почти не заходит к ней, только иногда играет с детьми около ограды города.  Ревность и обида встали перед женщиной, заслоняя всё, чему она могла радоваться, что приносило ей покой и внутреннее равновесие. Лия металась по шатру, пытаясь унять обжигающие мысли судорожной уборкой. Но получалось плохо – всё падало от дрожащих рук и, в конце концов, одна из ваз разбилась, больно порезав руку. Сев около вазы Лия разразилась рыданиями, не обращая вниманиями на капающую с руки кровь. В то же мгновение в шатёр вбежала служанка Зелфа. Охнув, она нашла чистую тряпицу и начала быстро обматывать рану.
- Ах, госпожа, как же случилось, что ты поранилась? Сейчас я перевяжу рану, а потом, когда остановится кровь, намажу бальзамом, так что и следа не останется! Ну, не стоит так рыдать из-за какой то вазы! Когда будет базарный день, купим ещё красивее!
- Ах, Зелфа, ты не понимаешь! При чём тут ваза? Я отдала бы все свои вазы и украшения, всё, всё, слышишь? Только бы Иаков вернулся ко мне. Видимо Бог забыл меня…. Он выполнил Своё обещание. Неужели на этом всё? Неужели вся моя оставшаяся жизнь будет состоять только из того, что бы смотреть, как торжествует моя сестра, умножая себе детей от служанки?!
  Лия внезапно остановилась и стремительно обернулась к Зелфе. Слёзы остановились, в глазах мелькнул огонь решимости.
- Скажи, Зелфа, всем ли сердцем ты предана мне?
- Госпожа, зачем спрашиваешь? Ведь знаешь, что я предана тебе! Но, что ты задумала? У тебя такое лицо! Ты пугаешь меня!
-Нет, Зелфа, не бойся. Если ты предана мне всем сердцем, то должна стать матерью моих следующих детей, понимаешь? Я дам тебя Иакову в жёны. Ты родишь мне на колени ребёнка. Он будет моим и Иакова, понимаешь?
- Но, госпожа, если Иаков войдёт ко мне, потом ты возненавидишь меня, как ненавидишь Рахиль!
- Не бойся. Наоборот, я проявлю к тебе милость. Ведь ты поможешь мне в борьбе с Рахилью. Валла скоро родит и Рахили будет не до Иакова. И тогда я дам тебя ему в жёны. И, если ты будешь помнить своё место, твоя жизнь будет прекрасной. Ты уже не будешь служанкой. Ты будешь мне как сестра.

***


 У стены города, на камне сидят двое – Маин и Девора. Закатное солнце не обжигает, нагретый за день камень даёт успокоение старым костям. Два старика сидят, в неторопливой беседе обсуждая и прожитые годы, и жизнь города. В наступавших молчаливых паузах в разговоре каждый наслаждался тем покоем, который знают только старики много и хорошо потрудившиеся на своём веку.
- Да, Маин, если бы ты тогда не слёг надолго, может, всё не так бы вышло. Лия дважды давала Зелфу Иакову и дважды она родила ему сыновей.
-Да, я помню. Гад и Асир. Да будет воля Божья. Мне жаль, что Лия так быстро забыла всё, чему я её учил. Что поделаешь – женщина думает сердцем, я постоянно об этом забываю.
- Ты это о чём, Маин?
- Бог ведь дал Лии ещё сыновей и дочь, помнишь?  Достаточно было Рувиму найти в поле  мандрагоровые яблоки, и Лия выкупила ночь с Иаковом у Рахили. И Иаков сблизился с Лией, помнишь? Он часто приходит к ней, и они много беседуют. Они не просто супруги. Они друзья.
- Да, помню. Только мне очень жаль Рахиль. Она как будто надломилась внутри. Я забыла уже, когда она смеялась или улыбалась.  Дети от Валлы не дали ей утешения. Вокруг Лии постоянно её сыновья и дочь, ей и присесть то некогда. Но она тоже стала последнее время какой то задумчивой. Ты не знаешь, что с ней?
-Нет, Девора, не знаю. Но, если сгущаются тучи, значит, будет дождь. Надеюсь, это будет дождь благословений для обеих сестёр.
- Как ты мудрёно говоришь! Не понимаю…
Оба старика замолчали. А тёплый вечер окутывал их нежным дуновением ветра, солнце окрасило запад багряными красками, обещая всему живущему ещё одну ночь покоя.

***

В это же время Лия была не дома. Повинуясь позыву сердца, она пришла на то же место, где много лет назад она умоляла Бога о своей судьбе.  Вот большой камень, вот углубление, где после дождя собирается в большую лужу вода. Лие казалось, что она даже узнаёт камешки, из которых она когда то сложила памятную горку завета. И вот, через столько лет она снова здесь, и снова, укутавшись в серый плащ и присев около старого места, думает о своей судьбе. Грустно улыбнувшись самой себе, Лия подумала, что – вот, все её желания исполнились. Она замужем за любимым, у неё много детей. В городе относятся к ней с почтением. Дом её – полная чаша. Но, почему нет радости? Она победила свою сестру, больше не слышно голоса Рахили, нет её смеха над ней, да и сама Рахиль ходит как тень. Внезапно вспомнились слова Маина: «злорадство не приносит счастья, но, уничтожая радость, оставляет только зло». И Лия согласилась с этими словами. 
 Находясь в задумчивости, Лия машинально собирала самые большие камушки и складывала аккуратной горкой. Внезапно за спиной послышались шаги. Это была Рахиль. Эта сцена была настолько узнаваемой, что Лия вздрогнула, ожидая снова услышать обидные слова. Но Рахиль молчала. Потом тихонько присела рядом. Лия впервые за много лет увидела её лицо так близко. И сразу бросились в глаза скорбные морщинки у рта, потухшие от частых слёз глаза, пересохшие и побледневшие губы. Жалость к сестре обрушилась на неё как водопад. Слёзы уже подступали к глазам, и хотелось сказать что-то утешительное, но в горле стоял ком и слова не находились.
Рахиль прервала молчание.
- Ты тоже здесь? А я сюда часто хожу. Всё думаю, что же я сделала не так? Потом поняла – твой Бог сильнее моей красоты. Он сильнее всех наших богов. И я хочу сказать – ты победила. Ты рада?
- Нет.
- Нет? Я думала, что ты торжествуешь. 
- Я не торжествую, Рахиль. Мне жаль тебя. Очень. Но, ты ведь гордая, не примешь мою жалость к тебе.
- Приму. Пожалей меня, сестра…
Последние слова были произнесены сквозь рыдания и через мгновение сёстры рыдали вместе в объятиях друг друга. Когда поток слёз иссяк, сёстры успокоились, но сидели по-прежнему обнявшись. Рахиль заговорила первой.
- Ты сложила новую горку перед Богом? О чём ты Его просишь?
- Это я машинально сложила. Ещё не решила.
- Лия, сестра, умоляю! Попроси Бога за меня! Тебя Он точно услышит!.
- Он услышит и тебя. Ну, хорошо, давай вместе. Ты готова посвятить всех своих детей этому Богу?
- Всех моих детей? (голос Рахили сорвался от новых слёз) Да, конечно! Всех! Только Ему, Великому Богу!
Руки Рахили судорожно сгребали  на горку новые и новые камушки. Некоторые острые камни порезали руки, и на них выступила кровь. Но Рахиль  не обращала внимания, казалось, она готова собрать все камни пустыни в этот холмик. Лия легонько обняла сестру за плечи.
- Хватит Рахиль. Посмотри – у тебя руки в крови. Чем же ты будешь держать своих детей?
Стремительно вытерев руки о свой плащ, пытаясь успокоить дыхание, Рахиль повернулась к Лии.
- Лия, знаешь…. Не могу объяснить…. Но мне кажется, что Бог вспомнил обо мне!
- Слава Ему! Ну, что пойдём домой? А то скоро нас начнут разыскивать!
Сестра кивнула и они, обнявшись, вошли в город.

***
Иаков нервно ходит вокруг шатра. Сегодня не до стад – ими займутся слуги. Из шатра доносятся сдавленные стоны. Тихонько  откидывается край полога и выходит Лия.
- Всё хорошо, супруг мой. Всё хорошо. Рахиль скоро избавится от бремени.
И так же тихо Лия возвращается к сестре. Берёт за руку, вытирает пот и слёзы с измученного лица сестры.  Наконец, после нескольких часов мучительных схваток ребёнок рождается и послышался его первый плач. Следуя строгой традиции, его тут же омывают и заворачивают в чистую ткань. Повивальная бабка усталым, но довольным голосом говорит: «Радуйся, Рахиль, у тебя сын!»
Ребёнок затихает у груди матери, Рахиль смотрит на него так, с таким восхищением, как могут смотреть только матери. Из её груди вырывается вздох облегчения: «Снял Бог позор мой… Этот сын мой Иосиф. И даст мне Бог ещё сына!»
Лия вышла из шатра и, похлопав мужа по плечу, тихонько сказала ему: «Вот, Господь пополнил твой колчан ещё одной стрелой. У тебя сын». Иаков взглянул в глаза Лии, но, кроме милосердия и теплоты, не увидел там ни зависти, ни раздражения.
- Господь не ошибся, когда дал мне тебя в жёны, Лия. Ты моя драгоценность.
Входя в шатёр, он не видел, как засияло лицо Лии, как воздела она руки к небу, благословляя в сердце Того, Кто управляет судьбами.

***

- Лия!Лия-а-а-а! Где ты?!
Голос Рахили срывался и был настолько взволнован, что Лия бросила рукоделие и выскочила из шатра
-Что? Что случилось? Почему у тебя такое лицо, Рахиль?
Рахиль начала говорить шёпотом,  быстро, почти неразборчиво. Понятно было только одно – Иаков ждёт их у стада мелкого скота.
- Только нас… Нет, Лия, не говори ничего детям, не зови их. Он ждёт нас. Там что-то случилось!
Обе женщины быстрым шагом миновали город, стараясь не привлекать внимание, а за городом, подхватив полы одежды, они побежали что было духу к ближайшему холму, где и пасся мелкий скот.
Иаков сидел на краю большого валуна. Руки его были крепко сложены на груди, брови нахмурены, как у человека принимающего непростое решение. При виде женщин он быстро встал и, отведя за валун, став невидимым для города, Иаков заговорил.
- Вы обе знаете – сколько я работал для вашего отца. Как часто он менял плату за работу. Но Бог моего отца был всегда со мной. И вот, я видел Ангела, который приказал мне возвращаться в землю моих предков. И я вернусь. А теперь, дочери Лавановы, спрашиваю вас – пойдёте ли вы со мной в землю, которую не знаете, поверите ли вы моему Богу, как поверил Ему я?
Молчание длилось не более мгновения, как обе женщины сказали «да».
- Что нам в доме отца? Обманывая тебя он обманывал нас и детей наших, приданое наше он съел… Что нам ещё здесь делать?
Лицо Иакова просветлело.
Оставим их обсуждать план побега. Не будем их судить, нравы тех времён были суровы и Лаван мог забрать обратно и дочерей и внуков, объявив Иакову неустойку за не выданный выкуп за дочерей. Это было несложно сделать, ведь Иаков пришёл с пустыми руками. А Лаван хитёр, это известно всем. О том, как хитрил сам Иаков, мы умолчим. Всему своё время и всё происходит перед Лицом Всевидящего.
Но, вот, солнце совсем зашло, и на небе появилась луна, освещая путь нашему семейству. Они тихо вошли в город. Сегодня им будет не до сна. Впереди новая жизнь, далёкий путь, сопряжённый с опасностями. Никто не помешает им уйти – Лаван уехал на дальние пастбища стричь скот и вернётся не скоро. Только кто это так тихо крадётся у шатра Лавана, закрывая лицо? Это же Рахиль! Быстро нырнув под полог шатра, через несколько минут она выходит, так же тихо и идёт к своему шатру, стараясь не издавать ни одного шороха. Когда она уже почти дошла, луна, скрывавшаяся в облаке, неожиданно освободилась от него и пролила свой свет на окружающий мир. И мы видим, что в руках у Рахиль идолы её отца. Думаете, она понимает, что делает зло? Нет, увы, в её глазах, в её языческом сердце, только раз коснувшемся благодати Божьей, живёт невозможность расставания с предметом поклонения. Она ещё не знает, что уже приговорила себя. А пока Рахиль прячет идолов среди вещей и облегчённо вздохнув, укладывается спать.
Наутро вещи упакованы, шатры собраны, дети в повозках. Лия последней покидает город. Вдруг слышит, как кто-то, кряхтя и постанывая, торопится к ней. Сделав шаг назад, в город, она видит приближающегося  Маина. Старик еле передвигал ноги, из груди его вырывался хрип и стон. Лия кидается навстречу, обнимает старческое, ставшее почти невесомым тело. «Маин, Маин, я совсем о тебе забыла. Давай я заберу тебя с собой, хочешь?» Но старик отрицательно качает головой и, наконец, справившись с дыханием, ухватившись за плечи Лии тихо говорит: «Нет, Лия. Я ведь не твой раб, а Лавана. Я, как раб, уже ничего не стою. Но если об этом узнает Лаван, он погонится за вами из мести. А мстить  он умеет. Прощай. Да бережёт тебя Всесильный Бог!»  Лию окликают и она, бросив последний печальный взгляд на Маина, удаляется. Её и Рахиль усаживают на верблюдов, и караван со стадами отправляется в путь. И никто не видит, как старый раб бессильно опускается по стене, как скатывается по морщинистой щеке слеза и, издав последний вздох, верный раб покидает мир живых.

***


Дорогой читатель! Если пред твоим взором предстала современная картина бегства, с рёвом моторов, стремительно мелькающих километров пути, то спешу разочаровать – нам необходимо представить караван верблюдов, нагруженных тяжёлой ношей из домашнего скарба, женщин и детей. А так же стада мелкого и крупного скота, которые останавливаются на каждой поляне, покрытой травой, а не песком с камнями. И с ними останавливается весь караван. Верблюды ложатся, жуя свою вечную жвачку, люди сходят с них, разминая затёкшие ноги и тело, дают верблюдам сено в мешках и воду в кожаных сосудах. Да и всадники отпускают коней на травяную трапезу. Но, вот слышен зов трубы из рога, и путь продолжается. Идут не только днём с изнуряющей жарой, но и ночью, пользуясь прохладой. И всё-таки наши беглецы ушли не так далеко, поэтому неудивительно, что через несколько дней Лаван с отрядом своих людей нагнал их. Уже издалека увидев погоню, женщин и детей собирают в центре круга, а вокруг собирают стадо, которое может помешать лошадям продвигаться. На внешнем круге – слуги и рабы с мечами.  Иаков садится на коня и уезжает навстречу Лавану.  В лагере тишина, только слышно дыхание скота и фырканье лошадей. Все видят, как на вершине холма Иаков и Лаван встретились. Но о чём они говорят? И чем закончится эта встреча? Лия и Рахиль со своими служанками обнимают детей, как будто пытаются защитить их от неизвестности. Наконец, отряд преследователей вместе с Иаковом повернули и начали спускаться с холма в сторону лагеря. Они всё ближе. Уже слышны слова. Уже слышно, что голос раздражён, а манера уже явно не родственная.
- Смотри, Лаван, если ты найдёшь своих идолов у кого-то в стане – не жить этому человеку!
Рахиль вздрогнула и быстро прошмыгнула в свою палатку. Преследователи спешились, и начался обыск лагеря. Проходит время, ещё больше накаляя атмосферу. Наконец, обыск закончен. Мужчины о чём-то говорят, после чего берут самых сильных мужчин из стана и из числа преследователей и начинают собирать памятник, подкатывая и складывая друг на друга большие камни. Через несколько часов тяжёлой работы сформирован холм с крутыми краями. И вот Лаван и Иаков на вершине холма. Они едят и пьют. Значит, договор перед Богом заключён, бояться больше нечего.  Женщины и дети выходят из палаток, облегчённо вздыхая и благодаря – кто-то Бога, кто-то богов. Атмосфера в лагере разрядилась, каждый занялся своим делом. Мужчины спускаются с памятного холма, Лаван целует и благословляет дочерей и внуков. Вопрос закрыт, и больше ему нечего здесь делать. Отряд вскакивает в седла и вскоре только столб пыли обозначает его присутствие в пустыне.
Из палатки выглядывает Рахиль и знаками зовёт Лию к себе. На её лице торжествующая улыбка. Лия заходит. Рахиль достаёт из-под верблюжьего седла идолов и тихо смеётся: «Представляешь, я спрятала их под седло, а потом сказала отцу, что не могу встать, потому что у меня обыкновенное женское. И он ушёл. А боги теперь с нами!».  Но лицо Лии выражает ужас и смятение, голос охрип до шёпота: «Что ты наделала сестра! Какие боги! Ты молилась Единому Богу и снова вернулась к этим кускам дерева, которые не видят и не слышат! Ты разве не слышала, что сказал Иаков? Ты обрекла себя на смерть…» - последние слова женщина сказала еле слышно, сама ужасаясь тому, что говорит. Рахиль на мгновение опешила, но быстро взяла себя в руки, встряхнув копной волос: «От кого смерть? Отец наш уже далеко. А Иаков… Нет, он не поднимет своей руки на ту, которая носит под сердцем его ребёнка. А идолы… Пусть они будут у нас. На всякий случай. Понимаешь, твоего Бога я не вижу и не слышу, а эти боги рядом всегда. Мне так проще. И вот, у меня снова будет ребёнок, а твоего Бога я не просила. Значит, его мне дали эти боги».
Лия растерялась. Известие о новой беременности сестры и её слова привели женщину в замешательство.  Не находя нужных слов она только смотрела на сестру тем взглядом, каким смотрят на тяжело больного человека. Рахиль схватила сестру за руку: «Ты ведь никому не скажешь, правда? Ты ведь не предашь меня, да?». Лия ответила: «Нет, сестра, я тебя не выдам. Но Бог всё видел и всё слышал. Мне страшно за тебя».
Рахиль пожала плечами. Лия вышла из её палатки, и тут же прозвучал сигнал – лагерь сворачивался, что бы продолжить путь.


***


Дни сплетаются с днями, уже не счесть, как долго они идут по пустыне. Всё чаще встречаются города. Иаков всегда выезжает первым, что бы сообщить их жителям свои мирные намерения. И Бог хранит наших путешественников.  Они продают в города молоко и мясо из своих стад, покупают инструменты для хозяйства и оружие.
Мирное это путешествие не прерывалось, никто не посягал на этот большой стан.
Уже всем видно, что Рахиль снова ждёт ребёнка. Её руки украшены кольцами и браслетами – подарок от любящего мужа. Но в семье мир, Лия не ревнует, а Рахиль не кичится. Сёстры стали ближе и доверяют друг другу свои маленькие тайны.
Вечер. Костры у шатров уже догорают. Все жители стана устраиваются ко сну. Только Лия не имеет покоя, заглядывая в очередную палатку, она спрашивает: «Дина не у вас?». И получив отрицательный ответ, вздыхает и идёт дальше. Младшая и единственная дочь не пришла домой к вечеру.
Дорогой читатель, эта женщина сейчас испытывает не просто заботу, а настоящий страх, который холодит сердце и пробивает дрожью всё тело. Молодая девушка вне стана может стать лёгкой добычей для любого, что пожелает её. А ведь Дина привыкла к уважительному отношению к ней среди своих слуг и рабов. Она не умеет быть осторожной. Она ещё не знает, что выходить в город можно только со старшими братьями! Лия ругает себя, что не рассказала об этом дочери вовремя. И теперь, когда совсем стемнело, Лия сидела у дороги в город, рядом со станом, вглядываясь в темноту и умоляя Бога помиловать её дочь. Рассвет застал её на том же месте, покрытую росой, измученную бессонной ночью. Внезапно она увидела вдали фигуру на дороге. Человек шёл в её сторону. Неужели Дина? Но походка была мужской и рост, и телосложение были мужскими. Со стоном Лия опустилась на землю. Человек подошёл к ней: «Я – Еммор, князь этой земли. Хочу говорить с Иаковом». Женщина устало показала  на шатёр своего мужа. Слуги у шатра доложили хозяину и гость вошёл. Разговор был долгим, Иаков позвал на него всех сыновей. После ухода гостя, было слышно, как браться кричат и возмущаются в шатре. Тихонько подойдя к шатру с тыльной стороны, Лия внимательно слушала их разговор. Плечи её затряслись от неслышного рыдания, она кусала свои кулаки, что бы не разрыдаться в голос. Её девочка, её красавица, гордость, нежный цветок, который достоин наилучшей судьбы! Она изнасилована сыном князя. Её удерживают. Да как они посмели! Ярость вскипела в ней как лава, не оставляющая на своём пути ни сожаления, ни пощады. Поэтому она не удивилась, что все сыновья вдруг понизили голос и начали о чём то договариваться. Они спасут её девочку! Вернувшись в свой шатёр, Лия упала на ложе в полубессознательном состоянии. Вбежала служанка, пыталась привести госпожу в чувство, но бесполезно. Лия бредила, звала Дину, по её красному от внутреннего жара лицу стекали струйки пота и слёз. Позвали знахаря, знающего толк в травах. Он принёс какой-то отвар и по не многу вливал сквозь  сжатые зубы. На третий день Лия пришла в себя, тихонько приподнялась на ложе.  Служанка тут же подбежала к ней, уговаривая прилечь обратно. Но Лия не стала слушать и спустила ноги с ложа.
- Ты слышишь? Что там за шум и плачь?
- Госпожа моя, стоит ли слушать? Ты очень слаба, отдохни.
- Я тебя спрашиваю – что это за шум и плачь?
- Симеон и Левий убили всех мужчин этого города, а женщин и детей взяли в рабство. Это всё за свою сестру, твою дочь Дину.
- А где Дина?
- Её привели, она в шатре отца. Что-то страшное он ей сказал, она плачет уже давно.
- Я знаю, что он ей сказал. Она никогда не выйдет замуж. Приведи её. Теперь она будет жить со мной.
Вдруг, по всем стану пронёсся звук рога -  стан снимается с места. Слуги в спешке начали собирать вещи и складывать шатёр. 
Путь теперь не казался ни радостным, ни увлекательным. Все молчали, только слышно было, как плетущиеся сзади новые рабы иногда начинают рыдать.
Наутро Иаков остановил караван и, встав на возвышенность, начал говорить громким голосом: «бросьте богов чужих, находящихся у вас, и очиститесь, и перемените одежды ваши. Встанем и пойдём в Вефиль, там устрою я жертвенник Богу, Который услышал меня в день бедствия моего и был со мною в пути, которым я ходил»
И принесли все слуги и рабы своих идолов и серьги с изображением луны и звёзд. Лия тихо подошла к Рахиль и встала, глядя ей прямо в глаза. Не выдержав этого взгляда, та вздохнула и вынесла из своего шатра идолов Лавана и, как и все, бросила к ногам Иакова. Рядом рос большой дуб с обширной, густой кроной. Именно у его корней Иаков выкопал яму и, сбросив туда всё принесённое, закопал.  Весь народ двинулся в путь. Только некоторые с тяжёлым вздохом оглядывались назад, глядя на дуб, где были похоронены их и вера, и надежда на помощь.
Путь продолжался, а вести о новом народе шли впереди них. И никто не смел больше делать им зло. Дни шли за днями. Вот уже и Вефиль позади, где, по своему обещанию, Иаков сделал жертвенник перед Богом. Не стало Деворы, кормилицы Рахиль.  Возле её могилы обе сестры долго стояли и вспоминали сквозь слёзы об её добрых делах, как она делила их детские забавы, как утешала детские обиды и разнимала (было и такое) их драки. Трудно терять тех, кто является частью твоей жизни. Сёстры так скорбели и плакали у этой могилы возле старого дуба, что Иаков назвал этот дуб дубом плача. Но, пора было двигаться дальше. Рахиль посадили на осла – она уже не могла подняться на верблюда, и караван тронулся  дальше и дальше, в страну, где старый отец Иакова ждал своего сына. Но, пройдя полдня  – Рахиль вскрикнула – по седлу осла потекли воды с кровью. Её тут же сняли с осла и слуги спешно начали собирать шатёр. Караван остановился и все, понимая, что тронутся они не скоро, начали распаковывать вещи и устраиваться на новой стоянке. Немедленно послали за повивальной бабкой. Как только шатёр был готов, Рахиль ввели и уложили на ложе.
- Лию, позовите мне Лию – кричала Рахиль. Сестра прибежала скоро, схватила за руку.
- Лия, мне страшно! Так страшно! Что-то во мне не так! Помоги, помолись обо мне твоему Богу!
Повивальная бабка перебила её: «Не бойся, не бойся! Я столько детей уже приняла! Я вижу, что у тебя будет сын!»
Но Рахиль не слушала, вместе с ребёнком из неё текли потоки крови. Она дрожала как лист и, не отрываясь, смотрела в глаза Лии. Лия, не зная слов молитвы, сама металась в своём сердце и вдруг одна мысль, одна картина из памяти и точное понимание, что говорить: «Рахиль, попроси прощения у Бога. Это Его гнев на тебя. Скорее, проси прощения!». Глаза Рахили уже закрывались и по телу пробегали судороги, но собрав последние силы, женщина прошептала: «Прости меня, Великий Бог».  Потом, с трудом, она повернула голову к Лии: «сестра, ты будешь матерью всем моим сыновьям? Не отвергнешь?». Лия не могла говорить от слёз, но сестра поняла её, что будет матерью, что не отвергнет. Тишину разрезал крик новорождённого, мать посмотрела на него тускнеющим взглядом и прошептала: « сын мой Бенони». И глаза её, глаза первой красавицы, закрылись навсегда.
Младенца вымыли, завернули в чистую ткань и вынесли к отцу. Иаков всё слышал
и, закрыв лицо руками рыдал. Взяв своего младшего и последнего сына на руки сказал: «не Бенони, а Вениамин». В стане тут же нашли кормилицу и та нежно забрала дитя в свои руки.  Иаков, шатаясь от горя, шёл, не разбирая дороги. Навстречу ему вышли все его сыновья. Каждый обнял отца, каждый поплакал на его груди. Не скоро придёт утешение, раны сердца заживают долго.  Но, вот, могила при дороге готова, тело похоронено и над ним стоит камень – памятник обладавшей  красотой тела.
***

Лия и Иаков сидят на склоне холма. Впереди – такие знакомые с детства места  для Иакова – дом. Иаков вдыхает глубоко воздух. Скоро конец путешествия. Живы ли отец и мать? Поворачивается в жене: «удивительно, но, знаешь, такое ощущение, что все мои дети это и твои дети тоже. Твоя нежность и забота проникла в сердце каждого. Не удивительно, что они все называют тебя матерью». Лия улыбается тихой улыбкой: «все твои дети – мои дети. Кровь от крови твоей. Жизнь когда то заканчивается. Думаю, главное, что бы в ней были и любовь, и смирение и вера в твоего Бога. Тогда Он усмотрит – при какой дороге нас похоронят, и как долго будут помнить».
- Нет, нет, Лия. Тебя при дороге хоронить точно не будут. Ты драгоценный камень, подаренный мне Богом. Ты упокоишься среди моих предков и приложишься к ним, когда придёт твоё время. Твоё сердце прекрасно и ты достойна этого».