Истина, что ломает

Сафина медленно опустилась в кресло, не отводя взгляда от тёмных пятен, что дрожали на стенах, словно тени пытались принять какую-то форму, но не могли. Она чувствовала их, чувствовала его, не просто слышала голос в своей голове, но ощущала его присутствие в самой материи комнаты, в каждом вдохе, в каждой колеблющейся частице воздуха.

Этот разговор больше не был игрой разума.

Это было нечто большее.

Она зажгла масляную лампу на столе, пламя мягко осветило сложенные в стопку письма, карту с пометками о движении армий, бокал вина, который остался нетронутым со вчерашнего вечера. Обычные вещи, символы власти, которой она теперь обладала, но впервые за долгое время они казались пустыми, как атрибуты спектакля, который уже давно вышел из-под её контроля.

— Ты хочешь сказать, что никогда не покидал этот мир? — её голос был ровным, но в нём сквозило напряжение, тончайшая нить сомнения, которое даже она сама ещё не могла осознать до конца.

Тени на стенах шевельнулись, чуть замедлились, будто наслаждаясь моментом.

— Я не могу уйти туда, куда меня хотят загнать. Я существую. Всегда существовал. И всегда буду существовать, пока есть этот мир.

— Но тебя больше нет. Люди забыли тебя, стёрли твой след, и всё, что осталось, — это голос, шёпот в темноте.

— Люди забыли, но я всё ещё здесь.

Сафина подалась вперёд, её пальцы мягко касались края карты, но мысли были далеко от этих линий и границ.

— Ты говоришь, что был этим миром, что жил в нём, когда он принадлежал не нам. Значит, ты был его частью. Ты был тем, кто владел магией до нас.

— Я не владел магией, — голос звучал теперь глубже, в нём чувствовалась вековая усталость. — Я был магией.

Она медленно подняла глаза, холод пробежался по её коже, но не от страха, а от понимания.

— Ты не просто дух. Ты не проклятие. Ты — сама сила.

— И эта сила была отобрана у меня.

Тени на стенах стали глубже, темнее, в них мелькнуло движение, словно чьи-то руки вытянулись вперёд, будто пытались ухватиться за что-то неуловимое.

— Ты знаешь, каково это — быть отторгнутым? Быть вытесненным, видеть, как тебя заменяют те, кто не понимает ни твоей сути, ни твоего предназначения?

Она не ответила сразу.

Вместо этого поднялась с кресла, подошла к окну и медленно, почти лениво провела пальцем по холодному стеклу.

Снаружи, за стенами дворца, город жил своей жизнью. Свет факелов освещал мостовые, стражники несли службу, караваны с товарами проходили через центральную площадь. Всё было как всегда.

Но теперь она знала, что этот мир живёт на границе чужой могилы.

— Они не просто забрали у тебя силу, — прошептала она, и её слова слились с дыханием ночи. — Они переписали саму реальность так, чтобы ты больше не существовал в ней.

— Теперь ты понимаешь.

Голос не был злым. Он не угрожал.

Он просто констатировал факт.

Сафина перевела взгляд на стены, на движущиеся, извивающиеся тени.

— И теперь ты хочешь её вернуть.

— Я хочу вернуть себя.

Она выдохнула, позволив тишине между ними наполнить комнату, тишине, в которой застыли века забвения.

— Ты ведь понимаешь, что если ты вернёшь то, что принадлежало тебе, этот мир изменится? Ты знаешь, что люди не отдадут его просто так?

— Люди не отдали мне его тогда. Они взяли его силой. Они уничтожили мою сущность, сделали меня призраком, навсегда отрезанным от своей сути. Почему теперь я должен уступать?

Она медленно развернулась к нему, её глаза сверкнули в свете масляной лампы.

— Потому что теперь я знаю о тебе.

На этот раз пауза была долгой.

Тени сжались, скрутились в единый узел, голос стал тише, глубже, почти личным.

— И что ты собираешься делать, дитя?

Она медленно усмехнулась, скрестив руки на груди.

— Пока ещё не знаю.

Но внутри себя она понимала: теперь она в этом одна не останется.