И все повторится опять...

               
                Эссе.
                Из  материнской утробы ты выходишь в мир не по собственному желанию и  хотению. Ты  беззаботно плескался в околоплодных водах в ее теплом животе, ты был со всех сторон окружен броней ее тела, ты был в полнейшей безопасности. И вдруг  происходит неожиданное для тебя   – неведомые силы выталкивают  тебя наружу , ты не можешь дышать, ты задыхаешься, но вот твои малюсенькие легкие разворачиваются, ты хватаешь  ротиком  спасительный кислород, дышишь им, и кричишь от радости. Ты пришел в этот мир и громко ему об этом заявляешь.
     Ты понемногу привыкаешь к нему и учишься его не бояться. Ты уже понял, что она всегда будет с тобой рядом, и покормит тебя вкусным молочком, лишь стоит тебе проголодаться и заявить об этом, и закутает  тебя в сухое, если ты сделал мокрой предыдущую одежду, и будет шептать тебе что-то хорошее и ласковое – она ведь не может шептать тебе другое,- и будет обцеловывать тебя везде, и щекотать своим теплым дыханием, и пахнуть она будет так, как может пахнуть только она. Иногда ты, проснувшись посреди ночи, не в силах открыть свои спящие глазки,  будешь узнавать ее по запаху.
                Какое-то время  тебе будет непонятно, кто это такой – большой и сильный, гораздо больше и сильнее ее, появляется рядом с ней, заслоняя собой всю комнату. И почему она позволяет ему брать тебя на руки, кружиться с тобой по комнате так, что в твоей головке все перемешивается,и подбрасывать тебя  на улице  вверх, да так высоко, что ты будешь бояться, что пролетающие мимо птицы схватят тебя и унесут с собой от нее. Сердечко твое будет замирать и захлебываться, когда ты полетишь вверх, в небо и ненадолго зависнешь в нем, а потом оно начнет трепетать от полета вниз, и тебе будет казаться, что сейчас  ты упадешь на землю и разобьешься, ты скривишь личико и приготовишься зареветь от страха и ужаса, но этот большой и сильный человек поймает тебя своими крепкими руками, и будет ловить  тебя каждый раз, и ты, наконец-то, поверишь ему и не будешь больше плакать во время полета.
                А потом он будет щекотать тебя, но не так, как это делает она – не дыханием, а чем-то колючим, растущим на его лице. Тебе это сразу будет непонятно и неприятно, и иногда даже больно, и ты опять приготовишься плакать, но потом что-то произойдет и ты начнешь улыбаться ему, а потом и смеяться взахлеб, и играть с ним, делая вид, что хочешь увернуться от его колючек. А он будет корчить тебе рожицы, и говорить с тобой на странном языке, непонятном даже тебе, ребенку. И в глазах его будет плескаться что-то непонятное тебе и особенное, что-то, что ты сможешь понять  только со временем.
    Ты будешь расти и развиваться, а эти люди – она и он,- будут всегда с тобой рядом. Они будут рассказывать тебе о том, как надо поступать в тех или иных обстоятельствах, что такое правильно, а что- неправильно, и как ведут себя воспитанные люди  в гостях, на улице, в цирке, в кино на мультиках, в садике и школе. Они будут хотеть, чтобы ты стал воспитанным человеком, и чтобы ты не повторял сделанных ими ошибок, поэтому будут учить тебя каждый день, пытаясь  от чего-то предостеречь, а к чему-то подготовить. Их наставления иногда будут раздражать тебя, ты будешь слушать их вполуха, но терпеть. Что-то внутри будет подсказывать тебе, что делать так надо.
        Однажды  утром, днем или вечером ты заметишь, что мама твоя начала поправляться, у нее вырос живот, ты наберешься смелости и спросишь ее об этом, и узнаешь, что у тебя скоро появится братик или сестричка. И когда ты увидишь ее( да, это будет девочка, твоя сестра)в первый раз и тебе предложат подержать ее на руках, ты с волнением и трепетом, не похожим даже на то, «первосентябрьское», возьмешь на руки укутанное в одеялко пищащее создание и неожиданно для себя поймешь, что вы с ней связаны сильной невидимой нитью и что теперь ты за нее отвечаешь. И ты будешь за нее отвечать. Во дворе, на детской площадке, в садике, в школе, и вообще в жизни. Ведь так учил тебя отец. Мужчина всегда отвечает за женщину. Отец не просто говорил такие слова – тебе не раз приходилось видеть, как он старается прикрыть маму от обычных житейских забот, взять ношу потяжелее, дать ей отдохнуть. Хотя сам он работал на стройке и порой уставал очень сильно.               
           Служить в армию ты пойдешь добровольно и с охотой. И никогда не пожалеешь об этом.  Ты не станешь бегать от военкома и придумывать себе не существующие болезни. Мама будет, конечно, переживать, но ты будешь уверен, что она поддерживает тебя. Ты с детства примерял на себя военную форму, ты понимал, что мужчина должен быть мужественным и сильным, а что еще может дать такие ощущения,  кроме военной службы?  На тех ребят, в принципе, неплохих, которые будут петь песни о том, что служба в армии – это просто тупая потеря двух лет жизни, ты будешь смотреть как на людей, не сумевших понять в этой жизни ее глубинную суть. Ты не будешь их осуждать – им просто не повезло так, как повезло тебе.Хотя эти два года оказались для тебя очень лихими. Ты не расскажешь маме о всем, что было с тобой там, в армии,  на войне. Отцу расскажешь, но тоже не все. Ты убережешь их от подробностей, жутких для гражданских людей. Твой отец в армии служил, но это было давно, и теперь он – такое же гражданское лицо.
                Ты не расскажешь им, как тебя, оглушенного, контуженного, беспомощного, потерявшего сознание взяли в плен. Тебя  за это будет жечь стыд. И за то, что тебя будут долго бить, а ты не сможешь ответить, потому что руки твои будут связаны за спиной, и ты сможешь только сжиматься на земле в комочек, принимая форму человеческого зародыша, и за то, что тебя бросят в глубокую земляную яму как куль соломы, и за то, что еще одному солдату, оказавшемуся в этой яме вместе с тобой, переломают пальцы на руках, а твои пальцы не тронут. Потом ты узнаешь причину столь гуманного к тебе отношения – они как-то узнают, что ты – штатный радист разведроты, и они захотят использовать тебя против своих, а для этого им нужны будут твои целые и невредимые пальцы.
             Ты не расскажешь родителям, как тебе, вытащив из ямы и поставив на колени , предложили в обмен на жизнь застрелить твоего соседа по яме. Тебе даже развязали руки и дали для этого пистолет. Сосед твой по яме,  детдомовский парнишка Коля , стоял напротив тебя, смотрел тебе в глаза и трясся. То ли от холода, то ли от страха, или это было у него нервное. Тебе хотелось разрядить в их ненавистные бородатые рожи всю обойму и погибнуть под автоматным огнем, но это показалось тебе слишком простым решением, к которому они наверняка были готовы. А они в самом деле подготовились – в обойме не было ни одного патрона – ты почувствовал это по весу пистолета. И ты просто и культурно, в литературных выражениях , отказался убить Колю  и бросил пистолет на землю, в пыль двора. Они предложили то же самое твоему соседу по яме, и он отказался убивать тебя тоже. И резко перестал после этого  трястись от дрожи.
    Вас бросили опять в яму, пообещав утром отрезать головы, снять это на камеру и отправить вашим родителям. В свою последнюю ночь уснуть вам не удалось. Вы сидели на холодном земляном полу, прижимаясь к осыпающемуся краю ямы и друг к другу, и молчали, думая каждый о своем. В черном кавказском небе блестели светлячки звезд, пели где-то цикады, носились по небу  тени ночных птиц. Ухали филины. Высились где-то вдали хребты гор. Южная ночь оставалась красивой не смотря ни на что. О чем думали вы, двадцатилетние, в последнюю ночь своей жизни?
                Ты вспоминал дом, своих родителей, младшую сестру, которая уже, наверное, стала невеститься и крутить пацанам мозги, мамины блины и борщ, вкуснее которого ты не ел ничего в жизни, седую прядку ее волос, выбившуюся из- под косынки, ее теплые  руки, нежнее которых ты не знал ничего, твердый взгляд отца на твоих проводах в армию и его слова: « Не посрами, сынок…». Как легко быть уверенным в том, что не посрамишь, пока опасности не окружили тебя, не взяли в плен… И как трудно бывает сделать это на самом деле… И еще тебе вдруг совсем не к месту подумалось, что ты еще ни разу не целовался с девчонкой по-настоящему…
               А о чем мог думать Колька, сидя рядом с тобой? У него в  жизни были только детдом, школа-интернат, учеба в ПТУ на каменщика-монтажника и армия. Но оказалось, что вы думали об одном и том же.
    Вы помогли друг другу освободиться от веревок. Это было нелегко, но вы смогли. Желание не сдаться и жить дальше было сильнее. Вы стали пробовать выбраться из ямы. Снизу, когда вы лежали, как кули, на земляном полу, она казалось вам недосягаемо высокой. А вот когда Колька после нескольких неполучившихся попыток смог взгромоздиться тебе на плечи, а ты неимоверным усилием воли встал в полный рост с ним на плечах- Колька смог  отодвинуть сплетенную из жердей крышку люка и выглянуть во двор. Часового, обещавшего утром отрезать вам головы, не было видно. Где-то в ночи на другом конце села были слышны выстрелы. Там был бой. Все мужчины с автоматами, бывшие в этом доме, наверное, убежали туда. Колька выбрался из ямы и помог вылезти тебе. Вы притаились в тени стоявшей недалеко телеги. Послышались быстрые шаги – пришел ваш часовой. Он спустил с автомата предохранитель, подошел к яме, резко отодвинул крышку и направил автомат туда, где сидели вы. Он пришел вас добить – на отрезание голов не было времени. Ты, бесшумно, как учили, подкравшись к нему сзади, ударил его по голове подвернувшимся под руку камнем. Он рухнул к тебе под ноги. Его кровь забрызгала твое лицо. Вы быстро связали ему руки веревкой, которая еще недавно связывала вас, Колька плотно заткнул его рот куском своей заскорузлой портянки, вы хотели оставить его здесь, под телегой, и скрыться в темноте.  Тебя учили, что и как надо делать с врагом, пытавшимся тебя убить, но перед тобой был просто человек, без сознания, крепко и умело связанный по рукам и ногам,  он был полностью в твоей власти, слабый и беспомощный, а за слабых и беспомощных ты привык заступаться, и ты некоторое время не мог решить, что с ним делать дальше, но тут ваш часовой очнулся и стал сопротивляться и что-то  мычать, видимо, пытаясь домычаться до своих. Тебе вдруг захотелось поступить с ним так, как обещал это сделать с вами он, как, наверное, он уже делал это с другими нашими солдатами,  и увидеть ужас в его глазах, и чтобы он запросил о пощаде, вспомнив вдруг о семье, детях, больной маме… Ты задрал его голову вверх – как это делали они, засунув два пальца в его ноздри, и приставил отнятый у него нож к его горлу, и слегка надавил лезвием на шею… Он затрясся под твоей рукой  и обмочился – резко и горячо запахло свежей  мочой. Ты спрятал нож в ножны и столкнул его в яму. Он свалился в нее, как куль, ударился о землю и застонал от боли. Услышав приближающиеся  к вам  шаги, вы, как могли быстро, спрятались за забором, сложенным из камней. Вбежавший во двор мужчина с автоматом в руках, услышав возню и стоны, доносившиеся из ямы, подбежал к ней и, не разглядывая, дал очередь  по чему-то в ней копошащемуся. Стоны затихли. Стрелок, пригнувшись и держа автомат наизготовку, вышел со двора. Ты прицелился в его силуэт и срезал его одиночным выстрелом. Тебе почему-то стало неловко за то, что ты выстрелил ему в спину.
      Через полчаса деревня была занята нашими . Среди них были ребята из твоей роты. Вас накормили, напоили и отправили в медчасть.
 … Через много лет, когда ты с женой и детьми в очередной раз приедешь в гости к Кольке, обосновавшемся в Краснодарском крае, у моря, и вы будете сидеть на уютной летней веранде его трехэтажного дома, играть в шахматы и попивать самодельное вино, делать которое он окажется великим мастером, твой друг, сделавшись вдруг невероятно серьезным, попросит у тебя прощения таким голосом и с таким лицом, что тебе станет не по себе. Он скажет тебе страшные слова о том, что если бы тогда, у ямы, ему первому предложили бы попробовать купить свою жизнь ценой твоей – он до сих пор не знает, как бы он поступил. Мог бы  и дать слабину. И что все эти двадцать с лишним лет  он благодарит Бога за то, что Он сделал так, как сделал. С тех пор он стал верующим человеком.
  Ты представишь, как ему жилось все эти годы с такими мыслями, насколько тяжело ему было смотреть тебе в глаза в твои приезды в отпуск,  как нелегко было решиться на такое признание и, конечно же, простишь его.Ведь он  же твой друг.
    Об этом ты тоже никому не расскажешь. Ни жене. Ни родителям.Ни сестре.
   Ты вернешься с войны,контуженный, трижды раненый, но живой, с целыми руками и ногами, и мама прижмется к твоей груди, и будет плакать на ней, шепча :         » Вернулся, живой, мальчик мой маленький..», а ты испытаешь поразившее тебя ощущение собственной слабости, когда ты, прошедший через такое, выживший, вернувшийся, суровый мужчина двадцати двух лет не сможет сдержать какие-то слезы – эту, по сути, воду, копящуюся в нашем организме. Ты не покажешь их маме, незаметно вытерев их о ее косынку. Ты скупо расскажешь родителям о девушке- медсестре Вале, которая нравилась тебе и о которой ты рассказывал им в своих редких письмах и даже прислал им ваше совместное фото, ты скажешь, что она погибла при обстреле. Ты не станешь рассказывать им, как она погибла на самом деле, что их полевой госпиталь, не успевший переехать на другое место, захватили боевики, всех находящихся в нем раненых солдат они добили, а медсестер изнасиловали и убили. Валю, еще живую,  они оставили привязанной на операционном столе в палатке, засунув в ее тело гранату, чеку которой привязали тонкой и крепкой шелковой ниткой к пологу, закрывающему  вход в палатку. Когда один из наших солдат дернул за полог – раздался взрыв. Тогда ты чуть не сошел с ума от отчаяния и бессилия. И к тебе пришли мысли о том, что милосердие и прощение врагов – это проявление слабости. Врагов надо уничтожать, а не прощать. Но ты так и не нашел место, куда можно было бы запрятать за ненадобностью прощение и милосердие. И не нашел в себе сил от них отказаться.
   Ты думал о том, что у тех, кто сделал такое с Валей, наверняка есть семьи, матери и отцы, которые любят их за то, что они – их дети, есть жены, есть сыновья и  дочери, которых  любят они, как и положено родителям любить своих детей, и что они покупали когда-то своим любимым маленьким девочкам красивые куклы, нарядные платья и туфельки, и белоснежные банты, и белые колготки, и красивые сережки. Они защищали их и оберегали.Они желали им хорошего будущего. И это они же – любящие и заботливые к своим детям, - так поступили с Валей. И со многими другими женщинами. И у тебя это  никак не сможет уложиться в голове во что-то объяснимое и понятное.
  Позже выяснилось, что это сделали наемники с Ближнего Востока. Но ведь они оказались в этих горах не просто так, их кто-то нашел, пригласил пострелять платил им немалые деньги за их действия.И у них там, в их пустынях и равнинах, в шикарных дворцах и скромных мазанках  тоже остался  кто-то, кто ждал их возвращения. С деньгами, заработанными на войне. Пахнущими типографской краской и кровью.Которые они будут тратить на подарки своим родителям, на хлеб, воду,на красивые кружевные платьица для своих дочерей, на украшения для своих жен, на садака...
  Стал ли ты после этого жестоким и безжалостным воином? Пленных ты  без команды не брал, а над взятыми в плен  никогда не измывался.
     Ты привык со временем к мирной жизни, встретил девушку, которую полюбил, она ответила взаимностью, вы  поженились, у вас родились дети, и…
    И все повторилось опять. Только теперь уже ты и твоя жена учили своих малышей уму-разуму, пытаясь вложить в их сердца  истины, услышанные когда-то  от своих родителей.И ваши дети не только слышали от вас правильные слова, но и своими глазами видели, что вы, их родители, стараетесь жить именно так, как вы говорите им, а ваши слова не расходятся с вашими делами.  Опыт предыдущих поколений – ценная вещь. Жаль, что мы иногда с опозданием  это  понимаем.
Декабрь 2024 - февраль 2025