Клеопатра

  Столовая прибрежного черноморского санатория, носившая гордое название "Ресторан Апсны», была битком забита отдыхающим людом: деловито снующим, сонно жующим, отчаянно чихающим. И это даже несмотря на "шапочный разбор", к которому только и успел попасть Антон, три часа прокарауливший свой багаж в аэропорту Адлера. Впрочем, с местным аншлагом все, в сущности, понятно— середина июля, люди гибнут за койко-место.
Антону, застывшему в дверях и наблюдавшему за этим птичьим базаром с оторопью новоприбывшего в глазах, по правде, больше нравилось отдыхать в Абхазии осенью. Бархатный сезон в Пицунде — это грецкие орехи, — это инжир, молодое вино, а еще благословенная тишина. Ко всему прочему в октябре и солнце уже спокойнее, и народ посолиднее, и цены кусаются не так больно. Можно за ту же самую тридцатку выбрать полулюкс с видом на море. Беда только, что последние три года, как он работает преподавателем, эта опция стала для Антона недоступной. В начале октября в его Историко-Архивном Институте полным ходом идут занятия. Поэтому вместо вида на море, будьте любезны, вид на аудиторию, а вместо дегустации молодого вина — безбожно разбавленный яблочный сок в студенческой столовой. Вот и приходится Антону использовать самый разгар курортной жизни, чтобы хоть так избавиться от груза переживаний, облепивших в последнее время его душу, словно ракушечник днище корабля.

«Ну что ж, поглядим, чем народ тут развлекается.»
Антон взял поднос и направился к стойкам линии раздачи, где со скептическим видом ковыряли вилками редкие блюда, припозднившиеся отдыхающие: молодая мама с двумя капризными детьми, атлетического вида мужик со спортивной сумкой через плечо и пара красных, словно кипятком ошпаренных (видно, ударно всхрапнули на пляже) пенсионеров.
— О, да у нас здесь настоящий шведский стол, — не сдержал язвительной усмешки Антон, — Знали бы о таком столе в Швеции. Вот смеху-то было б. Такое изобилие, что до ужина можно выбирать: тефтели на пару, тефтели на пару с томатной пастой, тефтели на пару в сметане...
Выудив со дна практически пустого блюда чудом оставшуюся там пару слипшихся сосисок, Антон встал перед выбором, куда прислониться со своей добычей. Выбор столика в санаторной столовой — вопрос вовсе не формальный, как это может показаться на первый взгляд. Антону уже успели объяснить, что посадочные места здесь закрепляются (у нас не проходной двор, а лечебное учреждение) за конкретными отдыхающими, так что от его решения сейчас будет зависеть, чьи лица станут ему почти родными за ближайшие три недели. Ведь ничто так не сближает людей, как совместный прием здоровой санаторной пищи.
Покрутив головой по сторонам, Антон обнаружил в зале несколько вакантных мест. Ближайшее находилось за столиком, что стоял сразу у входа. Его занимали два парня, каждому на вид где-то под тридцать. Один из них напомнил Антону своей брутальной тяжелой нижней челюстью известного итальянского артиста.
«Похож, похож. Забавно будет, если он и под гитару что-то может. Ну так что?»
Антон хотел было двинуть стопы к близким ему по возрасту ребятам, но тут у них под столом что-то громко звякнуло. Антон увидел, как двойник Челентано, нагнувшись, достал из целлофанового пакета, покоившегося у него в ногах, бутылку и, смачно чмокнув пробкой, налил себе на полпальца в стакан.
«Понятно. В такой компании отдых пройдет незаметно, словно его и не было.»
Еще за одним частично свободным столом, рядом с аквариумом, где едва шевелила хвостом разомлевшая на жаре скалярия, сидели, лениво потягивая через соломинку компот, три девчонки лет двадцати пяти. Две симпатичные подруги что–то вяло выясняли между собой, а третья, блондиночка, самая из них прелестная, «секла поляну». Заметив рыскающий взгляд Антона, застывшего с подносом, словно витязь на перепутье, она машинально поправила каре и приглашающе подвинула к нему свободный стульчик вынутой из босоножки изящной стопой. А может просто ножку красивую на обозрение выставила. Понимай, как хочешь.
Заманчиво. Но он бы сейчас предпочел в ближний круг кого-то более нейтрального. Специй в жизни ему и без того в последнее время хватило с горкой. Развелся, потеряв, а точнее красиво уступив, квартиру, переболел (чуть не отдал концы) какой-то ковидоподобной дрянью, влез по уши в долги, а из хорошего — защитил, как водится, не без нервотрепки, диссертацию. Впереди же его ждет новый учебный год, к которому он должен подойти в морально безупречном состоянии и без антидепрессантов на прикроватной тумбочке. Потому Антон заранее определил для себя, что этот отдых будет у него полезным и скучным, как санаторное меню.
«А вот это, кажется, вариант.»
За столиком у окна его пытливый взгляд с удовольствием зафиксировал парочку— недовольную чем-то взрослую женщину под шестьдесят и девицу на вид лет шестнадцати с постным, обиженным на весь мир лицом.
Видимо, яблоком раздора, или скорее камнем преткновения был стоявший перед ней нетронутый омлет.



Со стороны— бабушка и внучка на отдыхе. Интеллигентные внешне, со вкусом одетые. Старшая обряжена в дорогой, явно не «made in China», просторный сарафан. На внучке модные брендовые шорты и блузон с принтом египетских пирамид.
Ну что ж, значит покой и ничего не значащие разговоры о Симсах, ценах на абрикосы и средствах от гипертонии. Кстати, вид из окна на цветущий олеандр чудесен.
Сделав  свою ставку, Антон, извинительно улыбнувшись блондинке, направился к окну.
— Свободно?
Девушка, не удостоив Антона вниманием, продолжила со скучным видом ковыряться в своем телефоне. Бабушка же оказалась куда более приветливой. Обернувшись к Антону, она потеряно кивнула.
— Да-да, располагайтесь. Не ест нахалка ничего. Дошла дальше некуда, — посетовала она, словно оправдываясь за напряженность, возникшую за столиком, — Что я родителям скажу, когда привезу домой поджаренную египетскую мумию? Впрочем, ничего я не привезу, если так пойдет.
— А вы не хотите попробовать нашпиговать неаппетитное блюдо, к примеру, чипсами? — сочувственно кивая, предложил Антон, решив принять в конфликте сторону женщины. Хотя бы в качестве ответного жеста за ее любезное гостеприимство, — Или полить чесночным соусом. Я так своему коту кашу Вискасом заправляю. Принести?
— Самый умный, значит? — сквозь зубы произнесла девица, так и не удосужившись оторваться от телефона.
— Ну не самый, конечно, — самодовольно ухмыльнулся Антон, выгружая с подноса свой обед, — У нас в институте самые умные носят звание профессора, а я, увы, пока лишь доцент.
— Да что вы говорите? — с несколько театральным восхищением всплеснула руками женщина, строго посмотрев в сторону уткнувшейся в экран нахалки — А по виду не скажешь. Такой молодой.
— Увы, уже не настолько, как хотелось бы. Тридцать два. Развелся недавно, вот, наверное, и посвежел.
Девица, отложив, наконец, телефон, смерила Антона  с головы до пят оценивающим взглядом.
— Представляю, как посвежела жена, — хмыкнула она.
Антон, не зная, что на это сказать (сам язык развязал, остряк хренов), ограничился тем, что неопределенно пожал плечами и перестал разгружать поднос.
" Не задалось. Может  к подругам все-таки?"
— Не обращайте на внучку внимания …ээээ — поспешила загладить недоразумение женщина, словно прочитав мысли Антона.
— Антон.
— Антон. Ее еще утром  муха какая-то укусила. Сойдет. Меня, кстати, Вероникой Сергеевной зовут. А противную буку…
— Клеопатрой, надо думать.
Девушка наградила Антона уничижительным взглядом.
— Твоя бабушка говорит, что ты у нее тоща, как египетская мумия. — вернул Антон должок за «жену», — И с ней трудно не согласиться. А скелет, он не только в Африке скелет, но и в Абхазии тоже. Я сначала думал тебя Хатшепсут какой-нибудь назвать. Но пощадил неокрепшую детскую психику. Клеопатра хоть симпатичной была. Ну до того как, разумеется...
— Алена, понятно? А- ле-на. И психика у меня вовсе не детская. Мне семнадцать скоро.
— Ну раз скоро, то можешь смело есть омлет, Клеопатра. — сказал Антон, — Оно, конечно, не пицца Пепперони, но твоя охренительно взрослая психика должна справиться.
Алена, фыркнув, отпилила ножом кусочек жесткого, как пятка носорога, омлета и, закатив в потолок мученические, словно у больной тимпанией коровы глаза, принялась с отстраненным видом жевать.
Антон, видимо, каким-то одному Богу известным образом умудрился ее удивить. Чтобы привлечь внимание и уж тем более завоевать у тинэйджера авторитет, его нужно обязательно, непременно удивить. Это Антон, будучи педагогом, знал, как «Отче наш».
— Спасибо вам огромное, Антон. — сказала Вероника Сергеевна, когда Алена отошла за чесночным соусом, — Вы, надеюсь, теперь всегда будете обедать с нами.
— Не исключено.
Антон с сомнением посмотрел на соседний столик, за которым озорно смеялась, периодически бросая в его сторону любопытные взгляды, красивая блондинка.

Следующим утром, за завтраком, Антону, наконец, не впопыхах, как вчера, а обстоятельно удалось рассмотреть своих новых знакомых. Вероника Сергеевна и Аленка показались ему на этот раз необычайно красивыми. Будучи внешне очень похожими, красотой они блистали, естественно, разною. Их образы соотносились между собой как свежесть яблоневого цвета и спелый аромат наливного яблока. Внешний вид женщины в возрасте радовал глаз своей основательностью, гармонией, правильностью линий, исказить которые безжалостное время пока не сумело: миндалевидные глаза, прямые губы, точёный нос. Классика. Каждый ее штрих был совершенен в своей законченности, каждая линия поражала взгляд безукоризненной завершенностью.
«И при этом ни намека на пластику. Бывают же такие природные аномалии, — думал Антон, с восхищением глядя на Веронику Сергеевну, — Природа — лучший пластический хирург». Алена же, напротив, как красотка, лишь подавала надежды. В ее немного угловатых не до конца сформировавшихся чертах пока только угадывались будущие изящность форм и идеальность пропорций, как в распускающейся розе, присмотревшись, можно увидеть наступающее пиршество красок, граней, контуров и оттенков.
— Так, о чем ваша диссертация, Антон? — спросила Вероника Сергеевна, намазывая масло на гренок.
Прекратив украдкой любоваться соседками, Антон с сожалением вздохнул и состроил скорбное лицо. Говорить о диссертации, напомнившей ему о всяческих подковерных интригах вокруг ее защиты, парню совершенно не хотелось.
— О, это ужасно скучная вещь — Варяго — русский вопрос, повесть временных лет и все такое.
— Неужели настолько скучная? Я, например, хоть и учитель биологии …
— Скучная, скучная. — перебила бабушку Аленка, посмотрев на Антона сверху вниз, — Подумаешь. Славяне выписали из заграницы на руководящий пост Рюрика, и тот, притащив с собой братьев, стал править. Учебник истории пятого класса.
— Ой ли? — ухмыльнулся Антон, — И как звали братьев, знайка?
-— Братьев-то?… Си….си
— Синеус и Трувор?
— Молодец, доцент, с языка снял.
— Тогда почему про братьев потом ничего не было слышно? — улыбнулся Антон в предвкушении афронта оппонентки.
— И действительно. — сказала бабушка.
— Сложились быстро на чужбине. — не моргнув глазом, продолжила умничать Алена, — Иностранцы, что с них взять. Время тогда у нас непростое было: ни медицины тебе нормальной, оргпреступность на каждом шагу...
Антон от души рассмеялся. Аленка ему явно нравилась своими упорством и изобретательностью.
— А как тебе версия насчет того, что слова Синеус и Трувор лексически созвучны древненорманским «син хус» и «тру во», что означает «его домашние» и «верная рать»? Вот тебе и объяснение, детка, что о братьях потом слышно не было. Садись — Не зачет тебе, знайка-зазнайка.

Незаметно минули несколько более—менее спокойных дней. Антон немного пришел в себя, обветрился. У него наметился свой распорядок дня. Утром завтрак, потом зал и бассейн с морской водой, затем пляж, далее пешие прогулки, потом снова зал, бассейн и легкий ужин в ресторане. Есть такое понятие— мышечная память. Если человек тренирован и молод, как Антон, то бывает вполне достаточно трех дней активных нагрузок, чтобы тело вернуло нужные кондиции. Так что уже на четвертый день отдыха Антон заметно подсушился, окреп, и стал выглядеть еще привлекательней, судя по игривым взглядам трех невест из-за соседнего стола.
Со своими же соседями по столу он встречался теперь не только за столиком, но и на пляже, а еще иногда в сквере и в бассейне. Где-то пересекались мельком, где-то задерживаясь в обществе друг друга подольше. Непринужденное ни к чему не обязывающее общение с этой интеллигентной и, как выяснилось, приятной парой по большому счету соответствовало внутренней потребности Антона. Они втроем прогуливались по самшитовым аллеям, нюхали рододендроны, фотографировались на фоне пальм и зарослей бамбука, занимая себя разговорами об истории, искусстве, о дальних странах, короче обо всем, за исключением того, что скрыто глубоко в сердце под грифом «совершенно лично».
Антон угощал своих дам мороженым и молодым черносливом, великодушно пропускал их незамысловатые подачи в пинг-понг, доставал для Аленки с морских глубин ракушки (целого рапана однажды добыл), и как-то, устав слушать причитания Вероники Сергеевны насчет египетской мумии, затащил их с Аленкой в местный ресторан на вечер абхазкой кухни: мамалыга, амьгял, хачапури, ну и понятно, Лыхны. Сидя под открытым звездным небом в кресле из ротанга, укутанная аппетитным дымком, долетавшим от мангала, девчонка впервые за весь отдых уплетала за обе щеки на радость бабушке.
— А как же твой любимый омлет, Клеопатра? — с удовольствием подтрунивал над девчонкой Антон. — Может заказать все-таки?
Возвращались домой, нагулявшиеся, пьяненькие, в хорошем расположении духа. Даже Алена.
Вероника Сергеевна, как умудренный жизнью человек, чувствовала, в чем нуждается душа Антона и лишними расспросами ему не досаждала, кроме того еще и внучку одергивала, когда та перегибала палку с приставаниями.
А еще она видела своим женским сердцем то, что Антон, наверное, не хотел замечать, а поэтому и не замечал— в присутствии соседа по столу Алена зачастую переставала быть естественной. Ее без причины бросало в крайности. То она удивляла своей застенчивостью, кротостью, послушанием (не модная столичная штучка, а «дочь советской Киргизии», какая-то), то наоборот, словно черт в нее вселялся— дерзила на каждом шагу, умничала, эпатировала.
— Я тебя не узнаю, — с горечью говорила, взирая на этот цирк, бабушка.
В окончательный же ступор Веронику Сергеевну привела книга «Повесть временных лет» с местным библиотечным клеймом, обнаруженная ею у внучки под подушкой.
Антон же, не обращая на подобные мелочи жизни внимания, дышал полной грудью, жил. Драматическое расставание с женой, житейские неурядицы, нервное перенапряжение с защитой потихоньку уходили на задний план.
«Хороший отдых для души — это думать о чем-то незначащем, а идеальный — вообще ни о чем не думать, — трезво рассудил Антон». И тогда он, доверив «четырем ветрам» свое прошлое, полностью отдался сегодняшнему беззаботному дню, не подозревая, что безмятежность текущего дня зыбка и обманчива, как морской ветер в полдень, и скоро судьба поставит его перед очередным непростым вызовом.

Первый тревожный звоночек прозвучал только на одиннадцатый день, когда отдых Антона перевалил за экватор. Впрочем, поначалу ничего сверхординарного не произошло. Все было, как обычно.
К тому времени, когда на пляже появились Вероника Сергеевна и Алена, Антон давно лежал на полотенце животом вниз и уже было собирался уходить. Ветер шелестел страницами лежавшего перед ним альманаха, изданного российским историческим обществом.
Расположившись чуть поодаль, Вероника Сергеевна не стала раздеваться, а наоборот надвинула на глаза поглубже соломенную широкополую шляпу.
С ее стороны доносился слабый запах Валокордина. Антон знал, что Вероника Сергеевна второй день жаловалась на сердце в связи с обрушившимися на землю геомагнитными бурями.
Неподверженная же никаким атмосферным аномалиям юная Алена, выпрыгнув из сарафана, одним стремительным рывком бросила свое тонкое упругое шоколадное тело на горячие камни рядом с Антоном и с наслаждением простонала. — Кра-со-та. Потом, пытаясь удобно угнездиться, она еще долго ерзала на камнях, подставляя палящим лучам, то спину, то бока, то живот, пока не свилась в клубок, точно змея.
Да, все поначалу было, как обычно.
— И чем же наш Антоний так увлечен? — спросила она, заглянув Антону через плечо.
Антон вспомнил их разговор о Синеусе с Трувором на второй день знакомства.
— Ничего особенного — историческое чтиво, Клеопатре будет не интересно.
— С чего ты взял? Еще как интересно, — промурчала Алена, потягиваясь, словно дикая кошка. — Давай—колись, о чем пишут?
— О правлении княгини Елены, впоследствии святой равноапостольной Ольги. Величайшая женщина в истории Руси, прошу заметить.
— Замужняя хоть?
— А то как же.
— И кто у нас муж?
— Игорь Рюрикович.
— Игорь Рюююрикович. — мечтательно и протяжно повторила Алена, — А они с Ольгой любили друг друга, или, как всегда, по расчету?
— Конечно, любили. И когда его потом убили древляне, она жестоко за него отомстила, я б даже сказал изобретательно.
Алена пристально всмотрелась в портрет Ольги.
— Красивая.
— Не дурна. Тут она, кстати, уже единовластная правительница Руси.
— И молодая. Это ж во сколько она замуж в таком случае выскочила?
— Сопливой совсем по нынешним меркам.
— Моложе, чем я, хочешь сказать?
— Даже чем ты. В двенадцать где-то.
— Ух ты, а ее Игорю Рюриковичу сколько было?
— Боюсь соврать. Двадцать восемь или около того.
Алена на пару секунд задумалась, как будто что-то прикидывала в уме.
— Такая же разница, как у нас с тобой, значит.
— Примерно. Погоди, а что ты этим хочешь сказать? — насторожился, почуявший неладное Антон.
— Хочу сказать? Я? — неопределенно пожала плечами Алена и отвернулась, чтобы Антон не увидел резвящихся в ее глазах бесят, — А, ну да. Хочу сказать, что занимательная все-таки штука эта твоя история.
" Уфф...значит только показалось".
Пока Антон изучал журнал, оставляя карандашом пометки на полях, Алене никак не сиделось на месте. Она то пыталась встать на руки, то забегала по колено в море и также бегом возвращалась обратно. «Синдром гиперактивности ребенка старшего возраста, — констатировал Антон, когда она обрызгала его водой из ладошек».
В общем, все шло, как обычно.
Наконец, Алена, устав ждать у моря погоды, разгорячившись, вырвала журнал из рук Антона.
— Антоний, давай-ка ты меня на катамаране покатаешь.
Антон вопросительно посмотрел на Веронику Сергеевну. Доверит ли она любимое чадо малознакомому человеку? Его питала слабая надежда, что нет, не доверит. Но открытое лицо Антона, его умные проницательные глаза и изящные манеры внушали доверие практически всем, кто бы ни встречался на его пути.
— Если не в тягость, Антон. Я бы сама сплавала, но что-то сердце придавило с утра.

Отплыв далеко за буйки, Антон оставил педали, и они с Аленой принялись молча раскачиваться на мелкой дружелюбной искрящейся золотом волне. Антон, находясь в волшебной нирване, наблюдал за Буревестником, высматривавшим высоко в небе свою добычу.
«Вот бы так же, как он, — лениво мечтал Антон, — Гордо реять в прозрачном теплом воздухе черной молнии подобно, будучи подхваченным упругими восходящими потоками. И никаких тебе забот, ни предательницы— жены, ни интриг на кафедре, ни долгов, ничего. Лети куда хочу.»
Но едва успел Антон расправить крылья, как в его бирюзовые мечты беспардонно встряла Алена со своей дурацкой болтовней.
— Я карту смотрела. — сказала она, вглядываясь из-под ладошки в блестящую, как мишура, линию горизонта, — Побережья. Смотрела, значит, смотрела... Представляешь, отсюда до Турции двести км всего? По прямой. Cлуушааай, — зрачки Алены сверкнули, как у кошки, увидевшей мышь, — Поплыли, а?
— Что, прям сейчас? — вздохнул Антон, осознав, что идиотская мечта Алены гораздо более реалистична, чем его— стать буревестником.
— Ну да. Вместе. В новую жизнь. Скажем туркам, что потерялись, сбились с курса, и потом попросим политического убежища. Так ты со мной?
— Ни в коем случае.
— Почему? — удивленно вскинула брови Алена, уверенная, наверное, в неотразимости своего предложения.
— Как тебе сказать? На нашем корыте — это три дня плавания, а у меня, диссидентка, отпуск слишком короткий и морская болезнь. К тому же солнце, как видишь, в зените. Это значит, что через километр ты словишь солнечный удар. Хотя, как по мне, то тебе уже напекло.
Антон снял со своей головы панаму и водрузил ее на взъерошенную макушку Алены.
— И самое главное, Клеопатра. Чем ты думаешь меня все это время кормить?
Алена нахмурила брови, но лицо ее быстро просветлело.
— Ты прав, Антоний. Значит на сегодня — отбой. Завтра отправимся. А пока подготовимся: тефтелей возьмем, минералки, аптечку. Я банковские карточки прихвачу. На первое время должно хватить, а там, уверена, ты что-нибудь придумаешь.
Алена смотрела на Антона примерно так же, как его бывший спаниель Тиша, когда просился на улицу— преданно и одновременно с надеждой.
«Похоже, что это не мечты. — дошло, наконец, до Антона, — Это у нее план действий такой. А значит, пора срочно приводить девку в чувство. Как бы дров еще не наломала.»
И тогда Антон привел самый, на его взгляд, безотказный аргумент.
— О родителях подумала б.
— Интересно, с какой стати мне о них думать? Я для них кто? Ноль. Отец у себя на Охотном до дыр в штанах уже прозаседался, мать от автосалонов своих отлипнуть не может. А то как же — бизнес, благосостояние. Эти двое даже не поймут, что я исчезла из их жизни. Не заметят просто.
— А как же бабушка?
— С ней сложнее. — озадаченно потерла нос Алена, но тут же нашлась, — Эврика, я ей позвоню из нейтральных вод. А как только на месте обустроимся, мы ее к нам выпишем. Ты ведь не будешь против, Антоний?
— Мы? К нам? Ты часом ничего не перепутала?
Алена, ничуть не смутившись, доверчиво положила Антону руки на плечи, скрестив запястья у него за спиной.
— А почему бы и нет, милый Антоний? Мы с тобой оба чертовски привлекательны, к тому же глубоко развиты, как личности, — деловым тоном начала приводить аргументы Алена, — Хорошая пара. И что немаловажно, никто из нас не обременен отношениями. Как там в песне? Вот и встретились два одиночества, развели … развели, развели...
«Впечатлительная какая. Нет, нельзя было ей про княгиню Ольгу рассказывать»
Алена рассуждала настолько забавно и по-детски непосредственно, что Антон открыл было рот, чтоб от души рассмеяться. Но смех застрял него на полпути, стоило ему наткнуться на Аленин взгляд. Клеопатра смотрела на Антона не мигая, смотрела одновременно печально, нежно и как-то всепрощающе— снисходительно. Антона таким почти «божественным» взглядом давно уже никто не удостаивал. Даже жена. Только мать, наверное, да и то в детстве.
«Батюшки-светы, а там-то, кажется, все серьезно. — похолодело внутри у Антона, несмотря на тридцать в тени, — И, что характерно, эта бестия уже все решила и расписала. Развитая личность, блин".
— Развели... Не помню дальше. — озадачено свела в кучку брови Алена, не обращая внимания на то, как вытянулось лицо у потенциального спутника ее жизни, — Думаю, что кого-то эти двое облапошили. Но не в этом суть. Главное, что они встретились. Одинокие, тоскующие, неприкаянные...
— За себя отвечай.
Антон разозлился, а потом растерялся, поняв, что с таким решительным настроем, как у Алены, обернуть сейчас разговор в шутку у него вряд ли получится. Хоть, действительно, прыгай с катамарана и дуй вплавь до Турции.
Но тут, на его счастье, послышался плеск и смех. Встречным курсом на их с Аленой плавсредство шел катамаран, под управлением давешней блондинки с подругой.
— А я плавать не умею, — поравнявшись с катамараном Антона, нарочито громко сказала блондинка, и несмотря на драматизм известия, рассмеялась.
Сообразив, что к чему, ее подруга включилась в игру и в шутливой мольбе протянула руки к Антону.
— Тебя молодой человек спасет. Я его попрошу. Правда, юноша?
— Не спасет, — рассмеялась Блондинка, — Он своей дочкой занят.
— Так и быть, спасу, — Антон помахал девчонкам в ответ, — Хоть и занят. Только кричите громче.
Не удержавшись, Антон обернулся на Алену, в упор расстреливавшую взглядом блондинку. Была бы Алена медузой Горгоной, идти бы блондинке сейчас ко дну, превратившись в кусок белого с серыми прожилками мрамора, но скорее все-таки булыжника.
— Меня Анжелой зовут, а вас? — не унималась блондинка, — Должна же я знать, чье имя выкрикивать, когда тонуть начну. А то буду кричать— мужчина, мужчина. И все вокруг, у кого есть что-то в плавках, подумают, что зовут не его, а какого-то другого мужчину, и никто меня не спасет.
Антон вымученно улыбнулся. Версия Анжелы напомнила ему историю с собакой Альмой (она же Гектор) из оперетты «Летучая мышь»
— Антон Константинович.
— Слишком длинно и сложносочиненно, — забавно сморщила носик Анжела, — Боюсь не выговорю, утону раньше.
— Хорошо, для экстренных вызовов — Антон.
— Тогда до встречи на суше, Антон. — рассмеялась Анжела, энергично закрутив педалями, — Там, когда будете чувствовать твердую почву под ногами, надеюсь, окажетесь более любезным и разговорчивым.
Обратно плыли молча, каждый думал о своем. Антон ломал голову, докладывать ли Веронике Сергеевне о неуставных отношениях, возникших у него с ее внучкой, либо оно как-нибудь само собой рассосется. Алена же, наверное, прикидывала, сколько бутылок минералки влезет в ее пляжную сумку— конверт с двумя танцующими фламинго.
— Какая пошлость, — со свирепым видом сказала, наконец, Алена, когда они с Антоном причаливали катамаран к берегу, — Хамство и пошлость.
— Ты это о чем?
— Да все о том же. Так бессовестно клеить чужого мужчину на глазах его собственной женщины — это что-то. На такое только тупые блондинки способны.
— Не злись, Клеопатра. Она просто не увидела рядом со мной женщину, — вырвалось у Антона. Заметив, как побледнела и сникла Алена, Артур прикусил себя за язык, да уже было поздно. Слово не воробей. Но не извиняться же. Если начать объясняться, что мол он не то имел в виду, а другое, и что Алена вовсе даже женщина, то можно выйти на обратный эффект. Только от этого станет еще хуже. К таким поворотам судьбы он не готов точно. А так, точки над i расставлены, sapienti sat.
Алена ничего на его бестактную реплику не ответила, как бы пропустив ее мимо ушей. Но, тем не менее, на ужин девица не пришла, сославшись на нездоровье.

В тот раз Антон сидел за столом вдвоем с Вероникой Сергеевной и судачил о не слишком амбициозном местном гостиничном сервисе. Антон наконец, впервые за последние полдня, почувствовал себя в своей тарелке. Спокойный размеренный отдых вроде снова начался.
— А вы знаете, Антон, сегодня мне с потолка на голову кусок штукатурки упал? — разочаровано ковыряясь в заветренном салате из кукурузы, жаловалась Вероника Сергеевна, — В люксовом номере, представляете? Теперь даже не знаю, что и делать, в каске что ли по комнате ходить…
— Вы правы, Абхазия никогда не отличалась высоким качеством жизни. Места красивые, а хозяйство в упадке. И знаете, что самое странное? Спроси любого местного, почему вокруг такой бардак, ответят— война. Удивительно. Прошло скоро тридцать пять лет с той поры, а последствия войны никуда не делись. Дома, дороги, как после бомбежки. Вон в СССР через двадцать лет после Великой Отечественной в космос уже вовсю летали, целину осваивали. А тут автобусы, изрешеченные пулями, до сих пор. Поразительно.
— Вас не слишком утомила Аленка? — не совсем впопад спросила вдруг собеседница.
— Помилуйте, Вероника Сергеевна.
— Но я же не совсем слепая, вижу, как она к вам льнет. Донимает, наверное. На катамаране вот кататься потащила. Вы поймите меня правильно, Антон, она хорошая девочка, наивная, чистая, не распущенная. Просто ей в семье мужского внимания всегда не доставало, а тут вы— умный, красивый, заботливый. Вот Аленка и оттаяла душой, навоображала себе не пойми чего. Но вы же в конце концов взрослый человек и можете…
Вероника Сергеевна осеклась и потупила взгляд.
— Извините...
Лицо Вероники Сергеевны было напряжено, нервные пальцы комкали одну за другой столовые салфетки. По всей видимости, она хотела сказать что-то еще, самое главное, самое нужное, но никак не решалась. Антон, осознавший еще на катамаране, куда дует ветер в голове у Алены, легко считал опасения бабушки и решил ей помочь.
— Я все понимаю, Вероника Сергеевна. Если вы переживаете насчет того, что это все способно во что-то вылиться, то даже не берите в голову. Алену я не обижу.
Вероника Сергеевна обеими руками судорожно схватила кисть Антона. Казалась, сейчас еще мгновенье, и она ее поцелует.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — шептала она, — Это как раз то, что я хотела от вас услышать.

Только вернувшись к себе в номер, Антон понял, как он сейчас устал.
"Сначала немного душа, затем пивка, а то черт знает, что с этими нимфетками. Еще воспоминания о детском саде из головы не выветрились, но туда же — женщина"
Антон стал снимать шорты, однако застыл на полпути. Лицо парня сделалось пунцовым словно его ошпарили кипятком.
— А это еще что за «Машенька и медведи»?
На его кровати сидела Алена, смиренно положив руки на колени.
И ладно если бы просто сидела и помяла ее, но эта бесстыдница сидела в чем мать родила, прикрывая свои прелестные места только шелковистыми, длиной аж до пояса волосами. Леди Годива, блин, только без коня. И хоть бы на фоне снимания Антоном штанов смутилась. Куда там. Клеопатра с вызовом подняла на Антона ясные глубокие глаза, в зеленых зрачках которых он увидел решимость идти до конца.
— А ты, Антон, ты сам видишь рядом с собой женщину?
— Я вижу рядом одну малолетнюю засранку, — с трудом справившись с дрожью в голосе, сказал Антон, — Которая пошла вразнос. Где твои вещи, бестолочь?
— Вот.
Алена кивнула на банное полотенце, лежавшее на кровати.
— Это все?
— Еще тапочки.
— И ты в этом… через полкорпуса…, — задохнулся от возмущения Антон, - Молодец, нечего сказать.
Расстегнув, чуть не сорвав второпях молнию, дорожную сумку и, выкинув из нее половину содержимого, Антон, наконец, откопал сорочку.
— Держи. Только с возвратом. Ясно? И марш домой. Лолита нашлась мне тут.
— А ты... значит, к ней?
— Я пойду туда, куда захочу. Тебе же советую впредь думать головой. Я старше тебя вдвое.
— А если мне и надо старше.
— Ремня тебе надо хорошего, вот что. Эй, да ты оденешься, наконец?
Антону в какой-то момент стало жалко девчонку, понуро стоящую, точно деревенское пугало, в его рубашке пятидесятого размера, растерянную, глупую, нервно закусившую бескровную губу. Романтическую дурочку, которая пришла к нему вовсе не по зову плоти (вот уж точно не тот случай), а только ради того, чтобы столь незамысловатым способом постараться удержать его рядом с собой.
— Не торопи жизнь, детка, а то потом, так разгонится, только верстовые столбы за окном будут мелькать. — участливо сказал он, как бы невзначай подпихивая ее к выходу, — Но тогда уже не притормозишь. Наслаждайся детством, год остался.
И Антон, несмотря на немую мольбу во взгляде, вытолкал упирающуюся Алену в дверной проем, после чего повесил на ручку табличку «Не беспокоить».

На следующее утро Антон, даже не взглянув в сторону Алены, бескомпромиссно проследовал мимо своего бывшего стола вглубь зала. Только мимоходом кивнул Веронике Сергеевне сухо.
— Принимаете? — спросил он у Анжелы.
— Чувствую, что не вам, а мне вас спасать придется, — засмеялась та, — Велком, мой рыцарь.
За десертом к новому столику Антона подошла Клеопатра и, не обращая внимания на Анжелу, сказала с презрительной улыбкой.
— Если ты думаешь, что присутствие рядом с тобой этой ощипанной престарелой курицы меня задевает, ты ошибаешься.
Потом сделала шаг в сторону, но, передумав, обернулась к Анжеле.
— Не воображай себе ничего такого, курица, он с тобой только для того, чтобы насолить мне. Но меня, как я уже сказала, это не трогает.
И, крутанув хвостом, как та скалярия в аквариуме, не оглядываясь, вышла вон.

Днем Антон не отходил от Анжелы, используя ее в качестве живого щита и алиби, когда в поле зрения с независимым и гордым видом принималась околачиваться Алена. Она постоянно попадалась  Антону на глаза: то в столовой, то в бассейне или в бильярдной комнате, и само собой на пляже, методично и последовательно патрулируя территорию в радиусе ста метров от их с Анжелой лежаков. Ближе подойти, правда, не рискнула ни разу.
Когда же солнце почти утонуло в море, а на суше резко похолодало и принялся накрапывать спустившийся с гор мелкий дождь, Антону с Анжелой одновременно захотелось душевного тепла, крыши над головой и по стаканчику Лыхны с чурчхеллой, принятых вовнутрь.
— Ко мне или к тебе? — просто и недвусмысленно спросила Анжела, разглядывая аккуратный маникюр на своих ногтях.
— А у тебя есть Лыхны?
— Нет.
—Тогда ко мне.
Еще в дверях они, точно одержимые, впились друг в друга губами и пронеслись по обители Антона бешеным торнадо, сметая все на пути, пока, наконец, не добрались до постели.
А на улице тем временем горько плакал, безответно барабаня по оконному карнизу, усилившийся до ливневого, тропический дождь.
Минут через двадцать после того, как свет в номере Антона погас, дверь тихонько скрипнула, и в темном проеме прихожей появилась неприкаянная тень запоздавшей Клеопатры. Щелкнул выключатель. Увидев в слабом свете прикроватного бра, разбросанные в хаотическом порядке юбку, лифчик, шорты и дополнявшие эту картину четыре ступни, высунувшиеся из-под одеяла, она на секунду остолбенела, потом топнула ногой и, ничего не сказав, стрелой вылетела в коридор, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
Уже ближе к полуночи в номер к Антону, забыв постучать, ворвалась Вероника Сергеевна. Губы ее дрожали.
— Ой, извините, Антон, я вижу вы не один, — зажмурилась Вероника Сергеевна, обнаружив перед собой приблизительно такую же мизансцену, что не так давно заставила пережить жестокое разочарование ее внучку, — Я не стала бы вас в другой раз отрывать... Но сейчас места себе не нахожу.
— Случилось что-то?
Антон, накинув на себя халат, вышел вслед за беспощадным запахом Валокордина, в коридор, куда испугано ретировалась Вероника Сергеевна.
— Алена пропала, я думала, может вы знаете что-нибудь.
По спине Антона пробежал холодок, а в горле запершило.
— Давно?
— Договорились встретиться за ужином. Но она не пришла. Нет ее ни в номере, ни в бассейне. Телефон, как оказалось, тоже дома остался. Что-то стряслось определенно.
— На рецепшн спрашивали, Вероника Сергеевна? Они там все видят с камер.
— Вы правы, пойду уточню.
Антон мгновенно привел себя в порядок и, извинительно чмокнув Анжелу в лоб, бросился догонять Веру Сергеевну. К стойке администратора они подскочили вместе.
Полусонная мадам за стойкой с достопримечательным именем "Рица" на бейджике долго морщила в задумчивости нос, прежде чем вспомнила, что дескать да — видела девушку, по описанию подходящую под Алену, проследовавшую куда-то с двумя не совсем трезвыми парнями.
— Давно?
— C час назад.
— Какие парни, приметы, на кого похожи, ну? — едва не сорвался на крик Антон.
— Обыкновенные. — немного обиженно пожала плечами администратор, — Хотя, постойте. Один, вы будете смеяться, вылитый Челентано.
— Не поверите, Рица, не буду.
«Так значит — это те два клоуна, что вечно обедают с бутылкой.»
— Какой номер у Челентано, тьфу у этих парней? У них еще столик рядом с дверью в столовой, извините, в ресторане.
Рица посмотрела в компьютер.
— Двести пятнадцать.
Антон взял не находившую себе места и уже начавшую глухо поскуливать Веронику Сергеевну за руку и чуть ли не насильно усадил ее в кресло.
— Побудьте здесь пока. Я версию проверю. И не переживайте вы так. Все будет в порядке.

Поднявшись в три прыжка на второй этаж, Антон задохнулся так, словно пробежал целый километр. Ага, вот и дверь с табличкой 215. В какофонии звуков за дверью слух Антона различил музыку, всхлипы, яростное сопенье, невнятную ругань и  что-то глухое ритмичное, словно стук метронома. Впрочем, насчет метронома- показалось. Это, слава Богу, лишь биение его собственного сердца.
Антон, непроизвольно скрипнул зубами и дернул за ручку. Заперто, стучать бесполезно, да и времени нет.  Недолго думая, Антон, вложив в удар переполнявшие его переживания и страхи, засадил подошвой кроссовка туда, где находилась замочная скважина.
Дверь, на удивление легко слетев с петель, с адским грохотом упала перед ним плашмя, обнажив, словно упавший занавес, картину маслом, отдаленно напоминающую «Похищение сабинянок» Джордано.
Осоловевшая с перепоя  бледная, как смерть Алена валяется, разметав по подушке волосы, на кровати, а в ногах у нее суетятся двое до крайности разгоряченных молодых мачо, и, мешая друг другу, пытаются ее раздеть. Клеопатра, до которой, пожалуй, уже дошло, что месть не так сладка, как кажется на первый взгляд, жалобно скулит и из оставшихся сил упирается, но тщетно— самцам любовь уже вскружила голову. То, что они, на первый взгляд, не сделали с ней ничего страшного, свидетельствует лишь об одном: «в товарищах согласья нет».
— Ну здрасьте, уроды.
При виде конкурента, нагло топчущего входную дверь в их альков, один из любовников, тот что вышел рожей в Челентано, прохрипел нечленораздельное ругательство и бросился навстречу Антону, нанося с ходу удар.
Уйдя от неловкого тычка кулаком, Антон локтем отправил противника в угол и для пущей верности смахнул на него, висящий на стене телевизор. Потом, не мешкая, схватил с тумбочки надрывающийся радиоприемник и с треском опустил его на голову второго идальго, который будучи увлечен сдиранием с Алены последней одежды, наверное, даже не понял, как вдруг провалился в кромешный мрак. Романтическая часть вечера на этой оглушительной ноте "ля минор" закончилась и на какое-то мгновенье в номере наступила тишина. Слышно было только, как громко клацали зубы у несостоявшейся жертвы насилия.
— Чего... ик.. явился? — наконец выдавила из себя Алена, зыркнув на спасителя со стыдом и ненавистью из-под опущенного лба — Или Анжелка уже не дает?
— Они что-нибудь с тобой сделали? — рявкнул Антон, не сводя с нее испытующего взгляда. Цела ли Алена — это все, что его сейчас интересовало.
— Тебе-то что?
— Да или нет?
— Нет… ик... Ты влез.
-  Это хорошо...
У Антона, не представлявшего себе, как с этим жить, в случае, если бы не дай Бог, "сделали", точно крылья за спиной выросли. Дура, какая же дура. Да и он сам тоже хорош. Хоть вроде и не виноват ни в чем, да  вот только виноват все равно.
К порозовевшей Алене, тоже стала потихоньку возвращаться жизнь. Как будто вспомнив что-то, она, скрестив на груди руки, принялась растеряно вертеть головой по сторонам.
— Отвернись.
Только сейчас Антон понял, что смотрит не туда. Он, вспыхнув, отвернулся, потом глядя в сторону, протянул Алене платье, валявшееся на полу у него под ногами.
— Одевайся, мстительница.
Алена схватила платье за оторванную бретельку, и, съежившись, как затравленный зверек, поспешно прикрыла им грудь.
— Только бабушке не говори. — всхлипнула она, - Ик… У нее сердце.
— Вспомнила, наконец, и про бабушку. Ладно, посмотрим на твое поведение.
В углу послышалось кряхтенье. Под телевизором заворочался пришедший в себя Челентано.
— Ты, баклан, это… кем будешь? — спросил он Антона, удивленно потирая плечо.
— Я буду свидетелем на суде.
-   На каком суде, ты,  баклан, о чем  вообще?
-   На твоем, придурок. Где тебя будут судить за  развратные действия в отношении малолетних.
Антон словно  прокурор  во время процесса сделал рукой плавный полукруг в сторону Алены.
Округлившиеся от ужаса глаза Челентано бешено завращались.
— Каккаких малолетних? Она сказала, что двадцать ей.
— Сколько? Ты глаза-то ее хоть видел, Ромео, или только на ноги пялился? Паспорт надо требовать в таких случаях. — испустил нервный смешок Антон, — Короче так. Чтобы через полчаса от вас обоих в отеле даже запаха перегарного не осталось. Иначе - заявление. Усек?
— Эй, а куда ж нам … Рейс через три дня. В кармане голяк.
— А мне-то что с того.
Антон, порывшись в кармане, кинул на стол тысячерублевую купюру.
— Койку одну на двоих в ночлежке снимете. Все лучше, чем КПЗ.
Антон взял за руку Алену, размазывавшую пьяные сопли по лицу. Только сейчас, когда все более-менее благополучно закончилось, Антон понял, насколько он вытрепан, морально и физически. На этом фоне, при виде хлюпающей носом Клеопатры, по сердцу Антона словно когтем царапнуло, да так, зараза, больно, что ему самому захотелось разреветься.
— Пошли. Все хорошо, хорошо, девочка. Ну что ты...
Повинуясь безотчетному порыву, Антон вдруг обнял трепещущую Аленку, прильнувшую в ответ к нему всем своим дрожащим тельцем, и прислонил губы к ее темени, от которого пахло морем, солнцем и малиной. Неожиданно он поймал себя на том, что век бы так стоял, вдыхая запах ее волос. От этой крамольной мысли ему стало страшно и душно, и тогда он, разрывая пополам неуместно возникшее чувство, резко, даже грубо отстранил Клеопатру от себя.
— Мы сейчас к тебе? — Алена в робкой надежде подняла на Антона опухшие от слез глаза.
— Отчасти. Я к себе, а ты к себе. Бабушка ждет.
— А почему не к тебе? Потому, что там эта?
— Совершенно верно, там эта.
— Ну и черт с вами…

На следующий день Вероника Сергеевна с внучкой, поспешно собрав чемоданы, вызвали, от греха подальше, такси до границы. Хоть Антон, сдержав данное Алене обещание, сам ничего не рассказал Веронике Сергеевне, но шума эта пикантная история наделала немало, кроме того вплыли разные нелицеприятные подробности. Поэтому мудрая женщина сочла за лучшее побыстрее скрыть Алену от назойливых глаз санаторных постояльцев. Тем более внучка, по всей видимости, и сама не хотела дольше здесь задерживаться.
Пока такси увозило Алену в аэропорт по живописной рыскающей между горами и морем дороге, ничего не подозревающий Антон бродил с Анжелой по Новоафонским пещерам и делал селфи на фоне сталактитов и сталагмитов.
" Вот так одно ненароком брошенное словцо кардинально меняет жизнь сразу нескольких людей, — хмурился он, глядя в объектив на смеющуюся Анжелу. — Если бы не его грешный язык тогда на катамаране, то никаких эксцессов бы не произошло, и сейчас он вместо Анжелы выгуливал бы сюда Веронику Сергеевну со внучкой. И все бы продолжалось как раньше: уютно, размеренно, душевно. По – семейному. Хотя, как раньше, наверное, у них все равно уже не было бы. Но в любом случае лучше уж так, чем, как получилось в итоге — африканские страсти, скандал на всю Пицунду, да еще Анжела теперь."
Антон кисло посмотрел на Анжелу, делающую селфи в двусмысленной позе рядом с, похожим на гигантский фаллос, сталагмитом.
И не то чтоб ему Анжела не нравилась. Отнюдь. Красивая, простая, понятливая. Понимает, вернее оба они понимают, что их интрижка не рассчитана на длинную дистанцию, а распространяется исключительно до пересечения ими реки Псоу. Другими словами, пока их кратковременный взаимный интерес совпадает. Ну может быть в аэропорту еще кофе вместе попьют, если вылет задержится. Интересная девчонка, только абсолютно самодостаточная. Впрочем, как, собственно, и Антон. К слову, за два проведенных вместе дня Анжела даже не поинтересовалась, чем Антон занимается. А ему до этого обстоятельства, в свою очередь, тоже нет дела. В отличие от ситуации с Аленой, чье душевное состояние в какой-то момент стало Антону небезразличным. Казалось бы, еще дитя, наивная дурочка, но ведь сумела, надо честно себе признаться, чем-то его зацепить, привязать. Интересно чем? Ну не взаправду же они сроднились за совместным приемом пищи в столовой. Память Антона вдруг представила ему размазывающую по щекам слезы Аленку, когда он вынимал из своей опухшей стопы иглу морского ежа (и как только умудрился поймать), повторяющую, точно заклинание: Тебе больно, Антоша, да? Ну скажи же, очень больно?
" Вернемся, надо будет, хоть это и непросто, обязательно поговорить с девчонкой. Подобрать слова..."
В номере, Антон нашел подсунутую под дверь записку с расплывшимися по бумаге чернильными строчками.
«Когда ты это будешь читать, я уже, наверное,  буду в самолете. Ты мне сделал больно, Антон, очень больно.
Но последнее слово все равно останется за мной.
Поэтому знай, что я тебя люблю и прощаю. А ты теперь живи с этим, если сможешь. Прощай навсегда.
Клеопатра…»
Антон машинально почесал затылок  ставшей вдруг непослушной ладонью.

А через неделю он уже сам сидел в самолете и отрешенно смотрел в иллюминатор на растворяющийся в облачной дымке берег Адлера, сетуя на то, что долгожданный отпуск прошел столь сумбурно и не принес ему ожидаемого облегчения. Впрочем, при воспоминании об Аленке душу его непроизвольно согревало тепло и обнимала светлая грусть.

В сентябре вместе с небесной водой потекли рабочие будни, один похожий на другой дни: лекции, зачеты, коллоквиумы.
Антон украдкой поглядывал на своих студенток, почти ровесниц Аленки, и в каждой из них со смутным чувством утраты пытался разглядеть постепенно стирающийся из памяти образ той сумасшедшей наивной девчонки с абхазского курорта, ее лукавый и одновременно чистый взгляд, за которым скрывались, искренность, доброта и чуткость. Нет, это не он, это она удивила его тогда масштабом своей личности и редким в наше время умением беззаветно любить и прощать. Способностью ради своей любви не раздумывая отвергнуть мораль, приличия, и устои, решиться (ну да и это тоже) удрать от обеспеченной привычной жизни черт знает куда, в неизвестность. Может оно, конечно, и выглядело со стороны смешно и наивно, но ведь для нее-то это был поступок, ее жертва, ради того, чтобы не расставаться с любимым. На такое, достойное восхищения, безрассудство и авантюризм, как у нее, способна лишь только безудержная, щедрая на эмоциональную отдачу юность, умноженная на искренние глубокое и чистое чувство. Это уже потом Алена, обжегшись, может даже и не раз, тоже станет "самодостаточной", научится взвешивать последствия своих поступков, заводить отношения не в порыве искренних эмоций, а с заранее продуманным расчетом. Жизнь привьет ей навык оценивать личные перспективы, врать, изменять, отжимать при разводе имущество. Но это все потом, потом…

Прошел еще год. У Антон, как у нового зам. декана, впервые появилась своя подшефная группа первокурсников. В конце декабря к нему подошла с какими-то бумагами декан факультета.
— Антон Константинович, знаю ваша группа первокурсников не полностью укомплектована.
— Есть два места. А в чем дело, собственно?
— Считайте, что теперь одно. Из МГИМО переводом кадр любопытный прислали. Попросили его к вам прикомандировать.
— Что-то новенькое. А разве это допустимо, чтобы студенты непрофильные вузы меняли, да еще накануне сессии?
— Допустимо, особенно, когда у их родителей... — декан закатила глаза к потолку, — Сами понимаете. Принимайте, значит, а мне к ректору.

Декан открыла дверь и в кабинет уверенной легкой походкой зашла стройная, очень эффектная девушка в строгом брючном костюме с волосами, завязанными в пучок.
В ее лице Антону померещилось что-то смутно знакомое, лукавое, капризное, оттеняемое грустной серьезностью и ранней взрослостью, которая возникает обычно после перенесенного душевного страдания, как какая-нибудь оспина после инфекции.
— Здравствуйте, а я к вам Антон Константинович. Разрешите?
«Погоди… погоди… Да ладно тебе...»
У Антона отяжелела нижняя челюсть, а в висках застучало, словно там молотом прошлись по наковальне.
— Клеопатра, неужели? Повзрослела- то как, — едва промямлил он.
— Пришлось, — Девушка понимающе улыбнулась, и, с достоинством королевы протянула ему для рукопожатия руку, — Смотрю, Антон Константинович, вы ну оочень сильно удивлены моему появлению.
Антон сделал два глубоких вдоха, чтобы угомонить готовое вырваться из груди предательское сердце.
— Удивлен, не скрою, — стараясь сохранять нейтральный тон, сказал он и, незаметно обтерев влажную ладонь о пиджак, неловко, но бережно взял ее руку в свою, — В первую очередь тому, что тебя настолько захватила История, что ты даже МГИМО оставила.
— Захватила, куда деваться, — хитро сощурилась чертовка, в глазах которой снова запрыгали знакомые Антону бесята, те же, как тогда на пляже за изучением журнала, — Особенно история любви великой княгини Ольги и князя Игоря.
— Тогда имей в виду, что эту историю мы проходим только на третьем курсе. — на всякий случай обозначил дистанцию Антон.
— Ничего не поделаешь, Антон Константинович, но ради такой интересной истории можно и подождать…