Глава 29. Алёна. Вспышки на солнце или ретроградны

Я не на шутку перепугалась, когда в дверь стали настойчиво стучаться. Обычно настолько поздних гостей у меня никогда не было, собственно кого я обманываю, у меня в принципе гостей не наблюдалось, кроме разве что проверки счётчиков воды или газа. Перепуганная я подкралась к двери и посмотрела в глазок, и от сердца отлегло. Моим незваным гостем оказался Мацкевич собственной персоной. Я была на него обижена, он целый день не звонил и не писал, а когда набрала его, меня тупо слили. Он сбросил звонок, словно я помешала. Хотя, наверное, так и есть, но всё равно это грубо. Мог бы сообщением скинуть предупреждение что занят. И вообще я не рассчитывала, что он вернулся в город. Матвей неожиданно уехал по работе, и сообщил мне об этом уже утром, когда его и след простыл. Поступок Мацкевича немного кольнул моё сердце, нельзя прощаться по смс, это неприемлемо.

Совсем немного помучив его, я всё же открыла дверь. Чего тянуть, мне всё равно пришлось бы это сделать, не оставлю же я этого дурачка в подъезде одного. Да и чего греха таить, я скучала. Не признавалась себе несколько дней, и только вчера приняла сей факт.

Матвей выглядел помятым, уставшим и несчастным. Я замерла, рассматривая его. Поняв, что я в замешательстве, он улыбнулся мне и вошёл в квартиру без приглашения и приветствия. Его первым порывом стало обнять меня и покрепче. Не сразу, но и я обняла его за пояс, однако после улицы он казался мне слишком холодным, поэтому я собиралась попросить его снять верхнюю одежду.

— Привет Алёна, — шепнул он мне уставшим голосом. — Прости что уехал. Поверь, я ответил за это, и очень сожалею.

Я вообще не понимала о чём, он говорит. Что происходит? За что он ответил? Почему сожалеет? Матвей уехал по работе, я не настолько глупая, чтобы не понять. Если дело было настолько серьёзным, очевидно он не мог отказаться. С чего вдруг я должна держать на него обиду?

— Привет, хорошо, я не держу зла, — а что я ещё должна была сказать? Выразить своё недоумение? — Проходи, я дверь закрою, а ты раздевайся.

— Так сразу? — отпустил он меня и намекнул на что-то непристойное.

Лицо моё залилось краской.

— Не шути так, мне не нравится такой юмор, — предупредила я грозно. — Ты же прекрасно понял, что я имела в виду пальто и обувь.

— Да понял, понял, — потёр он лицо ладонями и приступил к снятию одежды, пока я закрывала дверь на ключ.

— Не обращай внимания на бардак. Я сегодня целый день разбирала старые вещи и собиралась избавиться от некоторых, — указала я на большие чёрные пакеты.

Он молча кивнул. С Матвеем было явно что-то не так. Он слишком молчалив и похоже в какой-то мере раздавлен.

— Хочешь чаю? Кофе? Извини мне больше предложить нечего. К сожалению, — огорчилась я. Будь я в курсе, что он наведается, обязательно накупила бы всего самого вкусного, но, увы, я не ждала гостей.

— Ничего не хочу, — разулся Матвей. — Можно я прилягу? Наверное, это слишком нагло с моей стороны, но я так устал. Мне больше некуда было пойти, чтобы ощутить домашний уют, — усмехнулся парень.

Интересный он, и грустный. Сердце разрывалось от его глаз. Они источали столько боли, что я поразилась. Мацкевич и страдает, вот только о чём именно или о ком?

— Ты выбрал не лучшее место. У меня тут не сказать, чтобы море уюта было, — развела я, руками показывая на свою скромно обставленную квартиру.

— Для меня уют это люди. Ты для меня сейчас спокойствие, — признался Мацкевич без единой эмоции на лице.

— Что ж, тогда пошли я покажу, где можно прилечь и отдохнуть, — не знала я, что ему ответить на то кем я являлась для него. Просто молча повела парня в свою комнату. В отличие от зала и комнаты сестры она была более менее прибрана.

Открыв перед ним дверь, я пропустила Матвея. Он вошёл и стал осматриваться. Его внимание привлёк календарь, где я отмечала дни. Он стал рассматривать, и не до конца понимал, что обозначают разные цвета маркера на числах.

— Можешь отдыхать, я оставлю тебя, — и собиралась пойти в ванну, чтобы умыться, мне срочно нужна порция ледяной воды в лицо.

— Что обозначает фиолетовый? Цвет бегства от реальности.

Боже, зачем он вообще заметил этот проклятый календарь.

— Ты отметила им день нашей встречи, — провёл он пальцами по числу, когда впервые нас свела судьба. В тот день, когда он протянул мне руку помощи.

— Ты такое помнишь? — удивилась я, и нервно хихикнула. — Неожиданно. Я и сама позабыла.

— Знаешь, что ещё обозначает этот цвет?

— И что? — недоумевала я.

— Смысл жизни.

О даже так. Какой ужас. Я не готова к подобному заявлению. Когда я отмечала это число фиолетовым я совершенно не подозревала что цвета вообще что-то могут значить. Для меня фиолетовый цвет невезения.

— Ты придумываешь на ходу? — усмехнулась я, хотела перевести всё в шутку и забыть, наконец, о проклятом календаре.

— Погугли, если не веришь, — и слава богам он оставил календарь в покое и буквально рухнул на мою не самую просторную кровать. Но тут у него возникли новые ставящие меня в тупик вопросы. — Почему у тебя нет ни одной фотографии? С сестрой, например? Кстати, — сел он на кровати и посмотрел мне прямо в глаза. — Что случилось с твоими родителями. Я совсем забыл спросить, в тот вечер в клубе Лилю задели слова сказанные, по-моему, Ирой? Она назвала её…

— Сироткой, — продолжила я за парня, и присела, рядом касаясь его плеча своим.

— Ты так часто становилась свидетельницей моей семейной драмы, пришло время и мне побывать в твоей шкуре.

— Нет, Матвей, у тебя не получится. Потому что у меня нет родителей, которые могли бы меня ругать, любить, учить и так далее. Мы с сестрой друг у друга одни, — была искренна я. От признания глаза защипало, к горлу поступил ком, ещё немного и я разревусь. Ненавижу вспоминать прошлое и чем всё кончилось для моей семьи.

— Я хочу послушать твою историю. Ты же поделишься со мной, я ведь успел стать тебе хоть кем-то? Скажи, мне необходимо знать, нужен ли я тебе? Потому что ты мне да, — Матвей стал выглядеть ещё несчастнее. Его разбитый внешний вид совсем не походил на того самоуверенного бизнесмена.

— Что случилось? — нашла я в себе смелость и провела ладонью по его щетине. — Ты выглядишь плохо. Может тебе надо поделиться своей болью?

Он отрицательно покачал головой. Нервно подскочил с места и рванул к окну. Волосы его снова растрепались, отчего он опять часто поправлял их.

— Ну почему? Я всю душу тебе открываю! А ты ничем не делишься, — раздражался Мацкевич. — Что я делаю не так?

— Матвей, — подошла я сзади и притронулась к плечу парня. — Всё так. Просто тебе сейчас важнее выговориться, чем мне. Я обязательно тебе обо всём расскажу, понимаешь, я не хочу расстраивать тебя ещё больше.

— Выговориться? — развернулся он ко мне. — Я не хочу выговариваться, я снимаю стресс по-другому. Ты мне не помощник.

— А вдруг? Что мне сделать? — с придыханием спросила я, готовая пойти на многое, лишь бы он пришёл в норму. Его напряжённость и нервозность меня пугали.

Мацкевич болезненно рассмеялся, и опять потёр лицо.

— Хочешь узнать? Правда? Не пожалеешь? — надвигался он на меня как хищник на жертву.

Я боялась, но скрывала свои чувства как могла. Если ему нужна помощь, я готова.

— Поцелуй меня Алёна. Всего-то. Ерунда, верно? — настаивал он, желая напугать меня ещё сильнее.

Мы уже целовались раньше, что может пойти не так?

— Если это принесёт тебе успокоение…— я приблизилась к нему, встала на цыпочки и собиралась поцеловать, однако неожиданно он отстранился и отошёл обратно к окну. — Что не так? — прошептала я.

— Не потакай мне. Тебе не идёт. Ты не Маша, — словно в укор упрекнул меня Мацкевич.

Я совсем отчаялась. Да пошёл он со своим психозом. Пусть посидит в одиночестве и хорошенько обдумает своё скотское поведение. Не став допрашивать его, я просто вышла вон, хлопнув дверью. Достал!

Сидя на кухне и отпивая воду по глотку, я не могла выбросить из головы его слова «ты не Маша, тебе не идёт, не потакай». Да что с ним могло произойти? Откуда такие изменения? Неужели я в нём ошиблась? Нет, Матвей не мог так искусно играть роль правильного высокомерного мальчика, а потом оказаться истеричкой, которому всё не так и все вокруг виноваты. Я закрыла глаза и упала лицом на стол. Зачем он приехал? Чтобы устроить ссору? Если его кто-то разозлил, зачем срываться на мне? В чём моя вина? Сначала говорил: как я важна, а потом сорвался. Я никак не могла разгадать его поведение.

— Прости меня, — испугал меня его голос, неожиданно появившийся из-за спины. — Я не знаю что творю, — и сам Матвей Мацкевич упал передо мной на колени.

Я опешила и вскочила на ноги.

— Что ты делаешь? — воскликнула я.

— Я забрал у родителей всё. Какая же я тварь. Мать даже не посмотрела на меня. Отец дал напутствие, словно мы никогда не ругались. В итоге я оказался злодеем этой сказки, — смотрел он не на меня, а куда-то в стену, мимо. — Я пришёл к тебе, чтобы ты поняла, с какой гнидой имеешь дело.

— Матвей, встань, прошу, — подошла к нему я и попыталась помочь подняться, но он не поддавался. — Ты находишься в ужасном состоянии. Тебе действительно нужен отдых. Ты правильно сказал, надо прилечь, поспать, а потом думать. Я помогу помириться с родителями. Ты не останешься один. Я буду рядом.

— Ты сама одинока, — устало опустил он руки.

Я присела на колени напротив него и обняла.

— Значит, будем друг для друга опорой. Ты поддерживал меня, когда сестра отказалась, я поддержу тебя сейчас. Мы оба не одиноки. Вот доказательство, — подняла я его лицо ладонями, чтобы он наконец-то посмотрел мне в глаза.

— Я был груб, да? Зато у меня теперь есть компания. Я баснословно богат Алёна. У меня есть бабки, и нет семьи.

— А я? Меня ты берёшь в расчёт?

— Ты. Это ты.

— Ты спрашивал, нужен ли мне. Я повела себя трусливо. Не ответила. Нужен Матвей, очень нужен, — и губами я прильнула к нему.

Я целовала Матвея с упоением, с огромным желанием и жаром в душе. Этот поцелуй нельзя было назвать страстным, он мне казался горьким. Каждым касанием губ, я пыталась залечить его раны. Моя давно затянулись, а вот ему необходима помощь и поддержка. Матвей обнял меня за талию притянув настолько близко к себе, что я ощущала весь его жар. Парень распалялся, ему требовалась разрядка. Но смогу ли я дать её ему? Я никогда не делала этого, не была в постели с мужчинами, и понятия не имела, как всё должно происходить. Собственно я считала, что между нами всё слишком быстро закрутилось, и хотя бы с интимными отношениями мы обязаны повременить. На самом деле я боялась их, как огня, как наводнения, цунами или землетрясения. Мне казалось если я перейду рубеж, во мне может поменяться моя суть. Как я буду жить после этого, как смотреть людям в глаза, зная, чем занималась ночью с мужчиной. Все эти мысли не давали покоя. Понимаю, наверняка жизнь продолжился, и ничего не поменяется, однако я не могла отделаться от чувства страха неизведанного.

Раз Матвею это надо, я готова пожертвовать собой. Он опытный, он знает что делать, я просто должна подчиниться ему и его силе.

Набравшись смелости, я старалась показать ему, что готова перейти к определённым действиям. Я целовала его, ладонями залезая под рубашку, и трясущимися руками трогала его торс. Кожа Матвей казалось мне бархатом, приятной и тёплой, от каждого прикосновения пальцы рук показывали. Я не заметила, как мы поднялись на ноги, а губы Мацкевича оказались на моей шее. И щекотно и невероятно приятно. Что мне сделать, чтобы и ему было так же хорошо? Я должна поцеловать в ответ? Господи, помоги мне преодолеть свой психологический барьер.

Ты не готова! Ты не готова! Ты не готова!

Ещё рано! Повременить! Он поймёт. Мне тяжело справиться!

Одно и то же прокручивалось в голове, но я раз за разом затыкала мысли, и предотвращала попытки остановиться.

— Ты напряжена, — сказал Матвей, когда пригвоздил меня к стене. — Не хочешь?

— Хочу, — дрогнул мой голос.

— Ты мне лжёшь? — тяжело дышал Мацкевич, продолжая удерживать меня у стены. — Зачем ты притворяешься что хочешь?

— Замолчи, я хочу, — накинулась я сама на него с новой порцией поцелуев.

То, что я предприняла попытку сама, мне не помогло. Я могла целовать Матвея вечность, но я не могла заставить себя лечь с ним в постель так рано.

Вспомнив кое-что из фильмов для взрослых, я потянулась пальцами к его рубашке и стала расстёгивать пуговицы.

Так он поймет, что я не лгу! Так я смогу обмануть Матвея! Он должен мне поверить!

Я сама обязана поверить что хочу! Верь, Алёна, только верь что хочешь!

Его руки проникли мне под футболку, и я ждала, когда он стащит её с меня, но Матвей резко вырвался из моих объятий, отвернулся и стал застёгивать пуговицы.

— Я не могу. Не могу принуждать. Почему ты врёшь мне? Думаешь, я идиот, и не понимаю, когда девушка меня хочет, а когда нет? — говорил он это без претензий, с некой досадой, но держал себя в рамках.

— Прости, — сжалась я, стоя всё у той же стены. Меня одолевал стыд. Я готова была провалиться сквозь землю.

— Тебе не за что извиняться. Наоборот ты должна была меня оттолкнуть, раз не хотела. Я почти сорвался, — прикрыл он ладонью глаза. — Как же стыдно.

— Я должна была поддержать тебя. Не смогла. Я какая-то неполноценная. Не знаю. Ненормальная, — разнервничалась я окончательно и разревелась прямо на глазах у парня, с которым только что пыталась доказать обратное.

— Что за глупости у тебя в голове? В смысле ненормальная? — Мацкевич прибывал в спокойствии, словно и не было всего того цирка что он устраивал ранее. — Кто тебе сказал, что это ненормально?

— Я сама понимаю. Девушки с такой лёгкостью это делают, а я как замороженная. Может мне не дано? Какие психологические травмы могут действовать таким образом? — обняла я себя, за плечи, хныкая как ребёнок.

— Перестань плакать, — потребовал Матвей, и подошёл ко мне, чтобы обнять, но я не позволила, выставив преграду в виде руки.

— Если я не смогу? Никогда у меня не получится преодолеть себя? Это невыносимо, — и боясь его осуждающего взгляда, я убежала в ванну. Там и заперлась, рыдая уже вслух.

Усевшись рядом с дверью, я утирала слёзы. Проклинала себя и свой организм, который не может пойти против себя и своих желаний.

— Алёна открой дверь, в противном случае я её выломаю, — решил угрозами вытащить меня Матвей.

— Уходи, я хочу остаться одна, — рыдала я, и понятия не имею, понял ли он мои слова или нет. — Одиночество — это моё проклятье.

— Возможно, мы поторопились. Оба были в состоянии аффекта, — рассмеялся он своим словам. — Выйди ко мне, я так сегодня устал. Мне нужно чтобы ты просто побыла рядом. Я не притронусь к тебе, клянусь. Буду готов, когда ты скажешь. Пусть это случится через месяц, год, десять лет. А если нет, то….

— Найдешь другую? — возмутилась я.

— Нет. Не буду врать, гены у меня отвратительные. Но знаешь что, по крайней мере, я буду с тобой, пока чувства не остынут. — Он ухмыльнулся и подошёл к двери прислонился, то ли к ней, то ли рядом с ней. — Возможно, я первым тебе наскучу Елена.

То как он назвал меня, заставило выйти из укрытия. Я теперь не могла имя Лена. Просила всех звать Алёной. Однако в паспорте моё имя значилось как Елена. Никто ко мне до него так не обращался. Отперев дверь, я подтвердила свои догадки, Мацкевич опирался на стену рядом с дверью, иначе бы я не смогла выйти так просто.

— Ну, всё? Успокоилась? — на утомлённом лице Матвея появилась лёгкая улыбка. — Мы можем пойти и поспать? Я сейчас упаду.

Вся покрасневшая от слёз, я рассмеялась. И сама обняла его.

— Мы сегодня оба не в себе. — Констатировала я факт.

— Спишем это на вспышки на солнце или на ретроградный Меркурий? Тебе что ближе? — поднялось настроение у него, а я, смотря на улыбку Матвея, сама не могла не отвечать взаимностью.

— На нашу тяжёлую судьбу.

— Ну, — протянул он, — я всё же на вспышки спишу. Судьба у меня классная. Будет ещё лучше, когда ты поможешь мне вернуть расположение родителей, ну и сама соответственно будешь рядышком.

— Пошли отдыхать, иначе боюсь не миновать новой истерики, — взяла я его за руку и повела в зал, где стоял широкий диван.

Когда мы заснули в обнимку, сквозь дрёму я услышала вибрацию телефона. Ощутила, как Матвей достаёт его и светит экраном себе на лицо. Я не могла судить точно, однако он явно был взволнован содержанием. Но разлепить глаза и поинтересоваться не смогла, уж больно я утомилась от нашей драмы.