Живите сразу

На кончике каждой сосновой иголки висит капля дождя. Хочется выпить этот горький хвойный сок и стать немного лесом, чтобы он приютил меня, чтобы направил. Чтобы не надо было думать самой, кем мне быть и что делать.

Однажды, много лет назад, мой друг сказал мне: "Не понимаю, как можно не знать, что тебе нравится, чего ты хочешь от жизни, чем хочешь заниматься? Я не знал, что так бывает." Я только ухмыльнулась в ответ. Могла бы обидеться, но знала его прямолинейность и безразличие относительно того, как его слова влияют на собеседника, будь это близкий человек или случайный попутчик. Мы сидели в заброшке, пили сладкий Redd’s и курили. Была адская жара, но я все равно носила тяжелые камелоты, черную юбку до пят и кофту с длинными рукавами, чтобы закрыть татуировку в виде черного креста на предплечье - она плохо заживала, краска сходила вместе в корками, и кожа оставалась плохо прокрашенной и бугристой.

Мы гуляли все лето, шарились ночами по городу, иногда наскребали деньги на концерты. Бухали всю ночь в клубе, ждали, когда откроется метро и ехали домой. Я еще умудрялась учиться на вечернем и работать. Как-то в конце лета, сидя на заброшенном стадионе, заросшем кустами, мы начали целоваться, и пару вечеров провели так. Он провожал меня домой, говорил, что позвонит. Потом пропал. Прислал смс-ку, что ему плохо, я примчалась к нему на встречу и вмиг поняла, увидев его издалека, что мы уже не вместе. И откат к прошлой дружбе невозможен. Он с фальшивым воодушевлением рассказал мне, что их семья переезжает в Подмосковье, "давай останемся друзьями", и что-то там еще про несхожесть характеров. Мы еще немного погуляли, и я побежала домой, давя в горле глупые слезы, вызванные исключительно задетым эго, так как встречаться с ним я не собиралась, максимум побухать до конца лета, и всё.



Я стою в лесопарке и как истукан с мутным взглядом, обратившимся внутрь, мокну под последними каплями дождя, падающими с сосен. Смотрю хронику прошлого, бог его знает зачем.
Кризис среднего возраста, видимо.


Я не использовала свою жизнь на 100%.
Впервые эта мысль начала появляться ближе к 30-ти.
Недавно я шла по улице и увидела билборд с рекламой квартир. Там было написано "живите сразу". Если бы я обладала магическим мышлением, подумала бы "это знак". Но это не был знак, просто удачная фраза, четко, по сути привлекающая внимание.
Я не жила сразу. Я вообще не жила. Так и не начала. И некого обвинить, кроме себя.


-
Я курила на крыльце. Было душно, вата облаков затянула солнце. Август уже заканчивался. На дорожке появился наш завкафедрой. Я тупо продолжала стоять, чуть спрятав руку с сигаретой за спину. Даже не подумала выбросить. "Ты куришь что ли?" - с улыбкой спросил он. Я знала, что он не будет меня ругать или отчитывать. С трудом выдрав кусочек сознания из тяжелого тумана мыслей, я попыталась как-то отреагировать,  протянула ради приличия "неет, вы что". При этом продолжая держать дымящуюся сигу за спиной. Он с улыбкой прошел мимо. Я докурила, тупо уставившись в пол.
Этот период я не люблю вспоминать. Если так подумать, то я не люблю вспоминать почти всю свою жизнь, кроме раннего детства. Какие-то из этих воспоминаний особенно ранящие и удушающие. Они хватают за горло и сжимают, и хочется закрыть голову от них, захлопнуть форточку, как от надоедливых мух. Но в голове нет форточки, а воспоминания всегда были внутри, и их не выгнать.

Я ненавидела всю свою жизнь. Все было не так. Я не хотела учиться в этом институте, не хотела работать там. А быть более настойчивой никогда не могла.
Этот кабинет с рассохшимися деревянными шкафами, полными пыльных книг и монографий; хилые длинные растения на подоконниках; допотопный жужжащий компьютер; желтый свет солнца на бледной краске стен. Иногда я подолгу смотрела на эти солнечные полосы, от отчаяния не в силах чувствовать что-либо. Я ощущала себя бесполезным ископаемым, погребенным под пыльными бумагами, курсовыми, отчетами и желтыми черновиками, напечатанными на пишущей машинке еще в прошлом веке.
У меня даже не было мыслей, что что-то может измениться. Что что-то будет по-другому, а тем более что я могу сама что-то поменять. Я не могла.
Все силы я тратила, чтобы терпеть дальше и окончательно не сходить с ума. Читала стихи Ники Турбиной. Слушала Diary of dreams.

У меня нашли опухоль в груди. Положили в больницу. В журнале я прочитала про скрипачку, она писала песни сама, красила волосы в розовый, любила крыс и одевалась как сумасшедшая, сбежавшая из психбольницы викторианских времен.
После выписки ночами я сидела на кухне. Разрисовывала лицо, как она, наверчивала кудри и рисовала сердечко под глазом, фоткала бесконечные портреты на цифровую мыльницу. Напяливала полосатые чулки и шорты, собственноручно расшитые, разрисованные и разорванные в нескольких местах. Ничего из этого не радовало меня. Мне было очень далеко даже просто до стабильно нормального состояния, не то что до радости. Пока ждала гистологию, молнией мелькала временами мысль - вдруг рак? Меня пугало одновременно и то, что я умру, и то, что мне это не только безразлично, а даже как-то желаемо. Исчезнуть. Соблазнительная мысль. С помощью снов исчезнуть не получалось, они изматывали наравне с явью. Пить я не любила, это осталось на уровне баловства на первом курсе. К запрещенке никогда не прикасалась и не хотела. Курить я перестала после тяжелого бронхита и приступов удушья, которые мне пытались лечить в зависимости от того, к какому врачу попадала. Они видели во мне просто чудище Франкенштейна, механизм, собранный из разных кусков. Лор говорил делать уколы в горло, пульмонолог ничего не нашел, но на всякий случай посоветовал развивать легкие, делая дыхательные упражнения, терапевт постебался и сказал, что у меня тут вообще все плохо, посмотрев на мой угрюмый вид, но ничего не посоветовал, даже приблизительно не направив меня куда следует. И только через год я обратилась к психотерапевту, узнав термин "паническая атака".
Я не дружила с жизнью. Потому что не дружила с собой.


Сегодня я вышла в парк, и воспоминания посыпались на меня, словно миллионы дождинок. Я всегда выхожу из дома с пустой головой, смотрю вокруг. Свято место пусто не бывает, и уже на входе в парк, до которого от дома идти две минуты, я начинаю ловить эти мысли. Они складываются в стройные фразы, целые лекции, и я подумываю о том, чтобы сразу включать диктофон и наговаривать их, но это будет выглядеть странно. Можно конечно побежать на боковую дорожку, которая сразу налево после арки входа... все подумают, что я просто говорю по телефону. Записывать нет никакой возможности, иначе я встану тут же у входа  в парк и буду час тыкать в телефон, так и не погуляв толком. И что эти мысли? Хоть раз были полезные? Наверно. Точнее, записать-то я их старательно записала, а вот применять все эти полезные советы, которые приходят в голову... тут дело идет сложнее.
В юности я много читала и много выписывала из книг. Записывать было важнее смысла. Будто чтобы запомнить, надо переписать от руки. Я собирала, копила, как белка орехи, типа потом пригодится, потом этот архив будет бесценен. Потом разовью эту мысль, потом напишу на эту тему. Потом подумаю об этом, сейчас главное зафиксировать. Я забывала тут же о том, что переписала. Потом, все потом. Но это потом не наступало.


Снова заморосило, я спряталась под козырьком маленькой пиццерии. Дождь туманной пеленой висел над прудом, ветра не было, только шум капель. Я стояла, глядя на свои серые ботинки в красном свете от диодов на стене. Вышло бледное солнце, осветило белым листья клена, они были как лакированные и сбрасывали капли. На земле лежало крошечное яблоко. На дереве было маленькое пустое гнездо, совсем низко.
Я смотрела на свои бусы и кольца, которые долго выбирала перед прогулкой. Никому они не были нужны, никто не заметил их, не оценил. Да и я, честно сказать, мало кого заметила из прохожих, не запомнила их одежду и украшения, так как думала о своем и была немного в тумане.

Вот так я барахтаюсь в искажениях всю жизнь.

Иногда я напиваюсь кофе и потом не сплю. Полночи я рассказываю что-то в своей голове друзьям и знакомым, а потом при встрече мне нечего сказать, ведь я все уже рассказала. Так проще, потому что в твоей голове они всегда говорят нужные реплики, на которые у тебя уже готов красивый ответ.
Отлавливаю искажения за хвост, как чертей, вышвыриваю на свет, они визжат, извиваются и истлевают. Но на их место приходят новые и новые, те, которых было не видно, которые притаились внутри, неопознанные, и дергали за ниточки, заставляя меня тоже извиваться и визжать.
Непаханое поле искажений, я только начала поднимать их, словно тяжелые, черные, жирные пласты земли, плодородные и пышущие паром жизни. Теперь надо решать, чем будет для меня эта земля - могилой или местом для хорошего богатого урожая.


Память цепким хвостом мелькает рядом, словно багор тащит меня, больно ухватив за жабры. Ну что ж, позволю ей утащить меня в самый омут.

Слайд: отпуск два года назад с теперь уже бывшим мужем.

Я сидела на кухне, сдерживала слезы и ковыряла вилкой дрянную картошку пюре, заваренную в стаканчике.
Я ничего нормального не смогла записать в последнее время. Наша знакомая скрыла от меня сторис, хотя мы прекрасно общались и совсем недавно виделись, мило побеседовав. Я случайно увидела эту сторис с другой своей страницы, о которой она не знает. И самое дебильное было в том, что оно длится две секунды и там мелькает ее сын, идущий в школу, в толпе детей, к тому же снятый сзади. Ничего суперличного, там и разобрать-то что-либо сложно. И мелькает доли секунды. Но это почему-то вызвало, точнее сказать обвалило во мне шквал эмоций. Что я за человек такой? Меня все ненавидят, я неприятная? Единственная лучшая подруга тоже стала скрытной, постоянно типа занята, увидеться не предлагает, мало что рассказывает. Не удивлюсь, если тоже скрывала какие-нибудь сторис от меня. Чем я всех так отталкиваю? Это цена за то, чтобы быть собой?
Н. спит наверху. Мы сняли часть дома с кухней и санузлом. Наверх ведут крутые деревянные ступени, скрипучие до ужаса. В прихожей и ванной ползают несколько сверчков, похожих на огромных черных тараканов, холодильник течет и размораживается.
Я мечтала сидеть на кухне, уютно пить кофеек. Или на диванчике во второй маленькой комнате. Смотреть в окно, писать что-нибудь. Из окна видно заброшенное здание с темными проёмами окон без стекол, и крыши какой-то соседней халупы, слепленной из разномастных камней, говна и палок.
Почему я всегда жалуюсь? В целом мне все нравится, но когда начинаешь рассказывать, неизменно упоминаешь негатив, почему-то кажется, что так интереснее или вызывает больше отклика, эмоций.
Я взяла термос, бальзам для волос, бандану, блокнот, кеды, простой карандаш, несколько банок витаминов. Все это так и лежит, не используясь. Лишние вещи на всякий случай.
Я чувствую себя такой же лишней вещью, появившейся видимо тоже на всякий случай, вдруг пригожусь. И вот сижу и жду, и не пригождаюсь. Только вот Н. зачем-то остаётся со мной, наверно ему это чем-то выгодно, полезно и удобно, иначе вообще не вижу смысла.
Наверно и он скоро отвернется от меня. Скроет сторис, перестанет делиться мыслями и просить совета, молча соберет вещи и уйдет, несмотря на 13 лет, прожитых вместе.
А я так и буду сидеть, ковырять картошку и глотать слезы, которые даже не могу выплакать нормально. Что я за человек такой.


Мне надо было лечиться тогда, давно. Эти искажения сожрали мою жизнь и молодость. Но я не знала о них, я не знала, что они вообще есть. Я жила через них и считала нормой. Никто не сказал мне о них, даже не намекнул.
И теперь мне страшно осознавать, что этот грёбаный театр теней жил в моей голове и прекрасно себя чувствовал.



Выныриваю.
Девочка с распущенными волосами бежит второй круг вокруг пруда.
Утки начинают снова плавать, разрезая гладь воды. Дождь перестал, лишь тонкая взвесь влаги парит в воздухе.
Собаки бегут по лужам, бабушки в дождевиках бодро продолжают свою прогулку, внимательно оглядывая встречных прохожих.


Развод. Это козырной туз чертей моей памяти. Десерт, который я откладывала до последнего, как могла.
К этому долго шло. Я будто все передумала заранее, подготовила почву, и нужно было только сделать последний шаг. Мы разошлись мирно.
А теперь меня накрыло прошлое. Все, что я видимо утрамбовала внутри и недопереварила. Все выходило, всплывало как бурая пена на кипящем бульоне, и надо было дождаться, когда оно выйдет всё, снять и вытряхнуть в слив.
Выходя замуж, я думала, что то, тяжелое прошлое моей юности можно просто отчеркнуть, как пройденный этап, просто забыть, оставить как есть.
Но теперь приходится иметь дело со всем сразу.
После развода мне вдруг захотелось купить книжный шкаф, который мы убрали, как только стали жить вместе, и мои книги ютились в шкафу-купе на верхней полке, закрытые массивной дверью и спрятанные от глаз.
Теперь я даже купила новые. Нашла в секонде, какие-то купила с рук, забрала у мамы свои старые книжки из юности. Н., судя по фото, которые я иногда смотрела у него в соцсетях, стал рьяно обновлять гардероб, хотя много лет твердил мне, что ему все равно в чем ходить, и носил одни и те же черные кофты, джинсы и кроссовки, просто покупая те же, когда предыдущие изнашивались. Сейчас он купил себе длинное пальто, кожаные перчатки, высокие ботинки, шарф из кашемира, водолазку и узкие джинсы, и заделался этаким денди. Написал, что всегда мечтал так одеваться.
Почему мы не делали всего этого, когда были вместе?

Помню, как-то я гладила полотенца, тщательно отпаривала их, аккуратно складывала, свежие, приятно пахнущие кондиционером и ровненькие, на полку в шкаф, и в голове пронеслось - если  умру и кто-то будет разбирать мои вещи, они наверняка восхитятся и отметят, как у меня все чисто, аккуратно и красиво сложено. Привет, мысли из прошлого. Все еще обитаете там и неплохо себя чувствуете? Ждете своего часа?

Я долго твердила себе, что никто не плохой, не виноват, что так сложилось.

Любовь - это искусство иллюзии. Каждый день закрывать белые пятна, затыкать бреши, докручивать там, где не хватает.
Ты говоришь, что тебя никто не любит, когда в действительности это тебе не хватает чувств к другим. Когда ты никого не можешь полюбить.
Проще обвинить других, направить это вовне, чем на себя. На себя - больнее.


Я добрела до заброшенного стадиона, на котором мы тогда сидели с другом. Кажется, это было пару сотен лет назад, не меньше.

Давно выброшены тяжелые ботинки, черная юбка, давно сведена дурацкая, так и не зажившая нормально татуировка. Диски розданы любителям старины. С другом много лет уже не общаемся. Я как-то видела его страницу - он стал огромен и накачан, отрастил бороду и бакенбарды, женился и ходит с женой в походы, плавает на лодках и постит статьи про музыку. Ну и слава богу, как говорится.
Постелив пакет на сырой бетон, я села на кусок стены в зарослях, чтобы меня не было видно, хотя прохожие тут ходят редко, а после дождя тем более.

Открыла заметки.

"Тикают часы. Бьется больными ударами сердце, стучит быстрее секунд, отбиваемых стрелкой. Ноющая боль отдает в руку. На разложенном кухонном кресле жёстко лежать, ноет поясница. Под ухом шумит и встряхивается холодильник - стоит мне устало задремать, он выдергивает меня из хрупкого сна, я пугаюсь, обмираю с головы до ног холодной колючей волной. В темноте страшно, я всегда боялась ее, с раннего детства.
Глаза покраснели и щиплют, но я не плакала, просто смотрела телевизор и листала соцсети до отупения, чтобы не думать. Но, смотря на котиков и смешных толстых детей, я не могла отделаться от мысленного шума там, на периферии сознания. Сколько котиков ни смотри, мысли никуда не уходят, они все равно клубятся там, все равно складываются во фразы и точат мозг, жаждут быть записанными. Я открывала заметки в телефоне и тыкала буквы, все время промахиваясь мимо нужных, - потом исправлю. Я злилась, злилась, писала матерные слова. Мне снова до слез обидно. Я снова решила отморозиться и жить как соседи, разговаривать с ним бесстрастным тоном, еще меньше делиться мыслями и эмоционально окончательно отгородиться от него. Потому что все наше общение снова и снова приводит к ссорам. Я так больше не могу.
Есть на изнанке мыслей одна крамольная - хоть будет что написать. Страдание же - источник творчества. Но я готова пожертвовать даже творчеством, лишь бы быть счастливой. Чтобы меня просто, по-человечески понимали. Наверно, я не заслужила этого.
А может, сама держу себя в клетке этих ставших никчемными отношений, которые только истощают нас день за днём и ничего больше не приносят. Есть только тень, только воспоминание о чувствах, и мы руководствуемся этим, переносим это воспоминание в новый день. Может, ничего уже нет? Может, они как засушенная бабочка, пришпилены к стене, сохраняют видимость, а внутри давно все высохло, оставив только опустевшую оболочку."


"Я сжала кулаки до боли, ногти впились в мясо ладоней, я думала - а где эта грань? Я легко могу сейчас сказать себе, что это игра, я не погрузилась полностью, и что так должно быть, и мне все равно. Но вдруг надо прочувствовать это, сыграть до конца? Протащить через себя, чтобы оно как лекарство протекло по венам, растворилось в крови. Чтобы оно прошило меня красной нитью вдоль и поперек, сверху донизу. Вдруг, если я не позволю себе прочувствовать это и объявлю игрой, на самом деле окажется, что я просто утрамбовала всё внутри, скомкала и засунула поглубже, и со временем оно отравит меня, выскочит в самый неожиданный момент пулей навылет, чертиком из коробочки, или будет сочиться ядом по капле, медленно и фатально. Как понять, что мне делать сейчас? Хочется орать, хочется взять огромный черный маркер и жирно перечеркнуть все это - жизнь, себя, весь мир. Отмотать назад, как в старом кассетном плеере, чтобы ничего этого не было.
Вот только на какой момент перематывать? Какое звено в цепи считать начальным? Нашу встречу? Мое знакомство с подругой, которая нас познакомила? Или может быть тот далекий день рождения Насти с пятого этажа, нам по 10, мы смеемся, едим мороженое с кусочками банана и киви, а потом я вижу у нее в комнате пианино. Ух ты, своя комната, я о ней могла только мечтать. И у окна - пианино. Я аккуратно и медитативно касалась клавиш, боясь нажать не ту и вызвать смешные нестройные звуки. Я не отходила от него весь вечер, потом решилась рассказать о нем маме и предположила, что здорово было бы тоже научиться играть. Но никто меня никуда не отдал, и в 20 лет я пошла на курсы сама. Может эта встреча фатальная? С этой самой подругой-пианисткой. Может, встреча с Настей с пятого этажа? Может фатальность в том, что мои родители поселились именно в этом доме, и мы с Настей неизбежно пересеклись во дворе? А может, дело в том, что я родилась, что родились мои родители, до этого - их родители, и так далее? Что все эти люди встречались, рожали детей, и вся эта история с начала времен сошлась в одной точке - во мне, которая сейчас стоит, сжав кулаки, надрывается в молчаливом вопле и ничего не понимает?"

Дочитав заметки, я перевела взгляд вдаль. Тонкие деревца кленов еще несколько секунд оставались в расфокусе, размывшись в зеленое марево. Потом резкость настроилась.
Вот деревья. Вот бетонная стена, исписанная граффити из баллончиков. Вот трава, и кусты, и земля, и серое небо. Вот мои серые замшевые ботинки, покрытые сырыми пятнами. Вот я сижу. Я есть. Все сейчас - вот так. И никак иначе.
Я сидела еще долго, слушая и смотря, и ждала, когда уляжется внутри этот встревоженный вихрь мыслей, когда они покружат, словно сухие осенние листья, и лягут именно там, где лягут, а я просто буду наблюдать за ними, не ища им определенное место. Они сами все сделают.


______



Я пришла домой в сумерках, когда снова зашумел дождь. Открыла окна, включила желтый свет люстры в комнате. Села у окна. Тюль раздувал свежий ветер, принося влагу и шелест капель.
Мне нужно было встроить это новое осознание в свой мир. Чертиков становилось все меньше, они уже не весело плясали, а покорно шли на свет, чтобы я разглядела их, поблагодарила, и они растворились бы, утянутые в окно вместе с ветром и дождевой пылью.
Я встала, погасила люстру и долго стояла, глядя на дома вдали, завернувшиеся в индиговые сумерки. Деревья почернели, пахло мокрой пылью, листвой и поздним вечером.
Я взяла телефон и записала в заметки:


Ещё темно,
а я уже
не включила свет.
Кажется,
в моей вселенной
больше никого
нет.

Я выключила себя,
поставила паузу,
отбросила слов вуаль.
хочется заново переписать
жизнь.
но плёнку заело.
и вновь ошибаться
жаль.