Щёлк!

Еле слышные часы электрические… Нежный треск переворачиваемых страниц… С которых, ярких, чётких, – и доверие, и понимание… Милы – даже сами эти печатные слова, сами эти буквы…
…Вдруг.
И потянулось -- долгое-долгое-долгое мгновение…
Начать с того…
Да что такое – это самое: вдруг?!
Откуда оно взялось?..
Откуда оно, это вдруг, вообще берётся?..
Ведь он… не видит!
Поморгал…
Закрыл глаза… открыл глаза…
Не видит!..
Только – полоски, с блеклыми значками… они -- строки?..
…Сердце.
Дыхание.
Волнение, что ли?
А то нет!
Челюсти – до боли.
Потом… уже со страхом… перевёл взгляд на стену…
Видит нормально… Стена как стена. Обои. Календарь… Хотя и в полумраке…
Ведь лампа у него над головой – только для чтения.
Перевёл глаза… это у него… глаза?.. опять на страницу…
Да.
Всё.
…Обычное было настроение, состояние. -- В любимом, книжном, живом пространстве.
И вдруг это вдруг.
Ведь ничем накануне не был расстроен… не болел…
И они, глаза, ничуть сейчас не устали…
А может, пройдёт?..
Не моргая – смотрел… смотрел… поверх белого квадрата книги… перед собой… или как это называется?..
Потом.
Уже обречённо.
Опять.
На страницу.
Всё.
ВСЁ!
…Всегда он читал лёжа. Всю жизнь. А как же. Ведь раз читаешь – интересно. Даже важно! И надо – чтоб без любых затруднений. Всего лучше – и без любых помех. Тогда – лёжа. И ночью. В основном -- так и было. Всегда.
И вот…
…СЛОВНО -- ЩЁЛКНУЛО!
Переключателем каким-то. Неслышным.
Где-то… в нём…
И он всё понял.
Понял – всё.
И лежал с книгой в руках.
Не выключая свет.
Глядя. Куда-то. Как-то.
Поскольку -- открыты.
Они…
Глаза…
…Очки – есть в деревне у родителей. Разные. По всем ящикам-столам. Может, нашлись бы и лишние…
Но не попросишь же… И просто так не возьмёшь…
Ещё -- видел однажды: очки продавали прямо на улице с лотка…
Неужели придётся подойти? спросить?
Неуклюже…
Стыдно…
Будто… будто – что?..
Да! Неужели теперь придётся таскаться по врачам?.. Не может быть!
…Ему – сколько?
За пятьдесят.
Разве?!
Никогда… не думал об этом…
О чём?
О всё таком…
…Книга упала на грудь.
Живая-то!
Ну что же…
Многие носят очки…
Стал засыпать измождённо – будто под стук… под стук… каких-то колёс… колёс…


Полдня, был выходной, он бродил по квартире – настороженно, ответственно, чуть ли не торжественно: словно по чьему-то музею…
А вот пойдёт он по улице… что? запнётся?.. все на него будут оглядываться?..
И, главное, что с ним будет на работе?..
Вблизи -- не сможет читать.
Посетует он сам на своё зрение?.. Или даже заявится уже в очках?..
Что ему скажут?.. Как объяснится он?..
И самое главное… о чём?
И о чём вообще – в таких случаях – говорят?
Скука… Тоска!
В каких таких случаях?!
Что ещё за случаи?!
…Вспомнилось.
Вот был у него… справа внизу… зуб… удалили…
Был у него зуб… когда-то.
А вырвали – вмиг!
И потом он ни разу о том зубе не вспоминал…
И вообще ОБ ЭТОМ ВСЁМ никогда не думал.
Как странно...
Или – как?..
Выходит, он тогда, о зубе… смирился!
Но почему?!..
А разве сейчас – когда он не может взять с полки книгу и прочитать хотя бы строку в обычном шрифте, -- разве сейчас он не смирился?
И – что.
Вообще.
Должно быть.
Махать на всё рукой.
На всё – в жизни?
В тюрьме, говорят, к ногам того, кто впервые туда… роняют будто случайно что-то… и если он инстинктивно наклонится поднять… значит – значит, в нём нет ПРЕЗРЕНИЯ ко всем и ко всему!.. и к самому, прежде всего, себе!.. что от любого и каждого только и требуется...
Вообще.
Всегда.
От всех.
Да нет!
С ним не так.
А как?..


С подругой не виделись недели две. – И смотрел на неё… как-то по-особенному. Свежо спрашивая себя: красивая?.. любишь её?.. О своём вчерашнем недоразумении -- с глазами -- не стал даже заикаться. – Вдруг накличешь на себя! вдруг само всё пройдёт!
Тем более…
Тем более – она… словно бы знала!
Что-то.
Что?!..
Сразу – заплакала.
И всё плакала и плакала.
Несмотря на вопросы, на уговоры.
И почему-то ясно становилось… что она и готовилась к этому.
Когда встретятся – будет плакать.
Только тут он – со стыдом – заметил: у неё чуть иначе, чем в прошлый раз, уложены волосы… и вроде бы по-другому окрашены…
И так они ходили по комнате. Она – с носовым платком в руке. Он – следом за нею – в непривычном ожидании…
И почему-то ясно было обоим… что она поплачет до какой-то минуты.
Наконец – сказала:
-- Теперь ты меня бросишь!
Он -- всё понял.
Хотя впервые такое для него.
Вообще. В жизни.
О чём женщины говорят, наверно, только между собой. Или, может быть, с врачом.
И для чего он сейчас никак не мог вспомнить того специального термина… Об изменениях в гормонах, что ли?..
И он – как-то бешено стал брать в голову, что вот женщина – а прямо намекает на свой… на свой новый, так сказать, статус!
Стал ей что-то говорить, говорить… То, что, вероятно, необходимо в таких ситуациях говорить…
И оба понимали, что они оба не говорят – вслух -- чего-то самого главного.
А сам – будто пойманный – соображал, соображал нечто… ещё более значительное… жуткое… или – какое?..
Выходит…
За время, пока они не виделись… у неё, с нею, в ней… её неотвратимое, её неминуемое… тоже, значит, щёлкнуло!
И было состояние – причастности к чему-то всеобщему. Одному. Хочешь не хочешь. Для всех. Хотят не хотят.
Страшно об этом – попросту думать…
Страшно и признаться, что думаешь или не думаешь, самому себе…
В чём?
И вроде бы в нём то самое – от того его несмирения -- возмущение…
И вроде бы ему – от того презрения? -- забавно…


В деревню теперь ехал – уже в спокойной твёрдости. – Ни слова ни о каких неприятностях!..
Сам же всю дорогу – только о том, как когда-то впервые поехал в город -- устраиваться на работу… потом – поступать в вуз…
Ехал, помнится, тогда – с ощущением ЧЕГО-ТО ОГРОМНОГО! БЕСКРАЙНЕГО!!
Всего мира. Самого себя.
А сейчас – когда попросту едет в обратную сторону – что иначе?.. что изменилось?..
Почему теперь – словно бы он какой-то другой?..
Да и все вокруг… разве с ними не то же самое? – разве не смирились?
Была у каждого юность, молодость – а теперь их нет, и -- навсегда… были волосы – а теперь нет…
И так – во всём!
Все вокруг – смирились. И все – знают такое друг о друге. И рассчитывают на это. В любых отношениях. – На неизречённое. Презрение...
…Сам он однажды заметил: когда стало ему за сорок – вдруг он ощутил… необыкновенное!
С ним.
Будто его… нет. Уже нет.
И значит, в тех годах -- так со всеми.
Люди уходят… раньше своего ухода...
И тогда – у него было такое же, как со вчерашней ночи, состояние-настроение: настороженности! ответственности! тожественности!
Но тогда, когда за сорок, – не было такой, как теперь, грусти…
Печали! Печали!
…Даже и это – не всё.
Вспомнилось – и то, что было с ним… в самом-самом начале… начала его самого.
Миг!
В пелёнках!
Отчётливого понимания.
Когда начались даже и эти самые: вдруг… вдруг…
ЧТО ОН ЭТО -- ОН.
Просто – не умеет говорить, не умеет стоять…
И отчётливого осознания.
Тогда. В пелёнках.
Ну, мол, раз такое теперь с ним, что он это он, а всё вокруг это всё вокруг…
Просто это как-то – ТЕПЕРЬ…
Так, мол, и будь что будет!


В деревне решил ещё зайти к дядьке.
А это родители проговорились: дескать, на эти выходные приехал к нему, к дяде, брату отца, его сын… тоже из города… и выпивши… и вот, дескать, они второй день из-за чего-то скандалят…
Пошёл.
Так оно и оказалось.
Правда, при нём – с кем виделись изредка – те оба старались сдерживаться.
Но – чуть помолчав – как бы вдогонку адресовали друг другу повышенные голоса.
Он, племянник и брат, сел у стола – хотел не хотел – как бы по-деловому.
И – со стыдом – поймал себя на том, что делает вид, будто не знает о их ссоре…
Явно было и то, что они – тоже: делали вид, будто не замечают, что он делает вид…
Впрочем – обычная атмосфера среди хорошо знакомых, тем более -- родных.
Но -- всё зудели в нём… вчерашние впечатления!
Он – вместо обычной манеры свойского общения – весь уже пропитан опытом того некоего знания…
Говорили… конечно… о всякой чепухе…
Брат курил на кухне…
Сам он, дядя, лёжа на диване, смотрел куда-то… поверх включённого мутного телевизора…
С дядей они, особенно раньше, дружили: вместе ходили на рыбалку…
Несколько лет, как у него не стало жены…
Он стал частенько выпивать…
Хотя сейчас и рад приходу племянника…
Но понятно, что тому сегодня уезжать…
И что – самое-то важное! -- они, отец и сын, сейчас опять останутся, со своими претензиями, с глазу на глаз…
И было неуютно.
Вернее – был один неуют.
Он, явно испугавшись, чуть не вслух:
Презрение к жизни?..
И скорей -- якобы чтоб не быть гостем надоедливым -- засобирался уходить…
Вдруг.
Дядя – как-то умело соскочил с дивана.
-- Пустите я тут лягу!
И лёг на пол.
С каким-то пониманием-знанием.
Послушно.
Прилежно.
На спину.
Прибежал сын.
И первый он, сын, -- что-то, судя по нему, понял.
ВСЁ.
Оставшимся в доме двоим – им только бы не быть тут просто так…
Один -- стал дышать, дышать, дышать – щетинистым ртом в щетинистый рот…
Другой -- ладошками тискать, тискать, тискать седую, в расстёгнутой рубашке, грудь…


…Дни шли.
Ночи… тоже шли?..
Для него – всё стало опять спокойно.
Но теперь – иным покоем.
Кроме этого ЩЁЛК! в жизни ничего и не бывает.
Зачатие…
Рождение…
Открытие…
Откровение…
И так далее…
А что, кстати, значит это: далее?
Да конечно, конечно -- то, что было с ним до того, в младенцах, ТЕПЕРЬ!

Ярославль, 20 декабря 2024

(С) Кузнецов Евгений Владимирович