Заповедный лес отдельные сказки Пуся

ПУСЯ

1.

 Через неделю Танечке исполнялось целых восемь лет. Событие в своем роде знаменательное. Дело в том, что девочка родилась в ноябре, и в прошлом году в школу не пошла (родители решили "продлить детство ребеночку", "своему позднему чаду", как любила говаривать бабушка). Старшая же группа, куда на два года отдали Танечку, чтобы "привыкла к коллективу", дни рождения отмечала в детском саду, отмечала скучно и совершенно неинтересно. Но зато теперь еще за месяц до праздника Танечка пригласила домой чуть ли не половину своего класса.
 Всей семьей для любимицы-первоклассницы готовилось нечто необычайное, веселое и интересное.
 Сегодня же старший на семнадцать лет брат Толик, уезжая почти на месяц в командировку, рано утром зашел в спальню к Танечке и вложил в ее сонные руки перетянутую лентой коробочку. Девочка легонько встряхнула подарок, пытаясь определить содержимое упаковки. Из-под крышки донесся писк, сопровождаемый слабым царапанием.
 – Ой, там что-то шевелится! – окончательно просыпаясь, шепнула Танечка и подозрительно взглянула на Толика:
 – Наверное, это мышь?!
 – Нет! Не угадала! – в глазах брата заискрились веселые огоньки.
 – Тогда хомяк, – безапелляционным тоном изрекла будущая именинница.
 – А вот и не хомяк, – засмеялся Толик.
 Таинственное содержимое коробки снова закопошилось.
 Глаза Танечки округлились:
 – Неужели змея?!!
 Однако, вспомнив, что змеи не пищат, а шипят, она быстро поправилась, добавив:
 – Или черепаха.
 – Сударыня, Ваши ответы не верны! – дернул ленточку Толик.
 В то же мгновение крышка отлетела в сторону, и на кровать выкатился абсолютно белый, пушистый комочек с копной прямых волос, из-под которых, очаровательно виляя в бешеном темпе, высовывалась кисточка маленького хвостика. Подарок присел на задние лапки, издал звонкое "ав" и, оставив крошечное мокрое пятнышко, со знанием дела перешел на сухое место.
 – Ой, какая "пуся"! – всплеснула руками Танечка, что и дало название новоявленному чуду.
 – Берегите ее, сударыня. Это подарила мне для Вас одна очень добрая волшебница, – закончил Толик.
 – Знаем, знаем! – ничуть не смутилась Танечка, в чудеса давным-давно не верившая:
 – У нее длинные белые волосы, голубые глаза, зовут Катей, и учится она на третьем курсе института. Тили-тили-тесто, жених и невеста!
 В ответ Толик лишь загадочно улыбнулся, исчезая за дверью.
 Собачка обладала на редкость любопытным нравом. За неделю Пуся обследовала весь дом от подвала до лестницы, ведущей на чердак. Она быстро справилась с навыками опрятности, привыкнув к ванночке с песком, но зато постоянно попадала впросак, идя на поводу своей чрезмерной любознательности. Однажды семья целый вечер искала Пусю, перерыв вверх дном все обозримое пространство. То есть они слышали жалобное попискивание, но обнаружить его источник не могли до тех пор, пока не догадались, отодвинув штору, заглянуть за батарею. Юная путешественница легко забралась в простенок, но в попытке развернуться застряла и не сумела выбраться назад. В другой раз, когда Танечку позвали на ужин, Пуся в порыве творчества занялась оставленными на столе красками в баночках и, натрудившись, гордая собой, вошла в обеденный зал, рисуя на чистом ковре попеременно то желтый, то синий, то оранжевый след. Хохотали все, даже мама, которой после пришлось изрядно потрудиться, смывая мазки пусиной "картины". Особенно нравилось Пусе, лежа на столе, наблюдать, как старательно выводит хозяйка на тетрадном листе непонятные значки, и вдруг прыгать вперед, пытаясь укусить источник этих черточек, крепко зажатый в Танечкиных пальцах. В первый раз это закончилось длинной полосой на чистом листе, навернувшимися на глаза девочки слезами, а затем истошным писком виновницы, запертой в чулане. Эта мера, правда, оказалась безрезультатной, и, чтобы спасти уроки от ошибок и помарок, Пусе нашли занятие – ей давали грызть половинку карандаша, причем каждый раз новую, поскольку надкусанных половинок гордая Пуся принципиально не признавала.
 Так прошла неделя. Наступила суббота, наполнившая все предпраздничной суматохой. Ждали много: кто гостей, кто подарков. Пуся тоже прониклась всеобщим настроением. Ей даже повязали на шею розовый бантик с маленьким золотистым колокольчиком, издававшим мелодичное звучание при каждом повороте головы. А уж последняя вертелась так, что обитатели дома только и успевали то вытаскивать Пусю из всепожирающего жерла пылесоса, то отряхивать от липкой сахарной пудры, то ловить за хвостик у самой дверцы пылающей духовки.
 Наконец наступило некоторое затишье, прерываемое звоном посуды из столовой, да восторженными возгласами детворы из детской. Пуся даже устала переходить из рук в руки прибывавших гостей, выслушивая в свой адрес всевозможные комплименты, и, когда всех позвали к столу, собачка мирно задремала, забытая на груде подарков.
 Разбудил ее отчаянный рев Танечки. Оказывается, устраиваясь поудобнее, Пуся случайно порвала коготками подвенечное платье куклы Барби и оцарапала ее глупое лицо с пустым взглядом разинутых глаз. Для именинницы это была просто катастрофа, и, чтобы хоть как-то успокоить девочку, Пусю отправили "охладить пыл" на заднее крыльцо дома.
 На улице стояла ранняя, но от этого не менее холодная зима. Дул порывистый колючий ветер, бросавший комки мокрого снега. Обледеневшие ступени скользили под лапками. Воздух сковывал морозной стужей, подбираясь к самому сердцу. Пуся пищала и царапалась изо всех сил, но безрезультатно. Никто не вышел и не открыл дверь. Потеряв последнюю надежду, собачка скатилась на землю. Она была столь мала, что налетевший снежный вихрь подхватил хрупкое тельце, в два счета вышвырнул его на улицу и понес, вращая, в сгущавшуюся темноту, больно ударяя о ледяные уступы тротуара. Мимо промчалось рычащее чудовище, обдав Пусю вонючим дымом и окатив потоком грязи, превратившим белую шубку в черный свалявшийся колтун.
 Не в силах оказать хоть какое-то сопротивление злому ветру, страдая от боли, холода и унижения, несчастная Пуся взмолилась, глядя в бездонную тьму:
 – О, Всемогущий бог собак, людей и всего живого и мертвого! Да я глупая, любопытная и неуклюжая, но ведь я такая маленькая! Ну почему я должна страдать, еще толком не научившись жить! Мне о-о-очень хо-о-о-лодно и бо-о-о-льно! Спаси меня, пожалуйста, бо-о-о-о-женька! И я никогда не буду даже пытаться узнать, почему люди требуют, чтобы все делалось так, как им хочется, как они считают правильным, и почему ты допускаешь это!
 – Ой! – очевидно, последние слова пришлись кому-то там наверху не по нраву, потому что Пусю перевернуло в очередной раз, пребольно ударило о фонарный столб и швырнуло на колючие ветки придорожного куста. Теперь ее в довершение к пронизывающему ветру терзали еще и колючки. Стало нестерпимо больно, и, уже теряя сознание, Пуся подумала:
 – Ну, хоть бы стать бесчувственной тряпочкой или сразу умереть!
 И тут же блестящие бусинки глаз померкли.
 

2.

 О Пусе вспомнили, как только закрылась дверь за последним гостем, но на крыльце никого не нашли. С фонарем обшарили весь двор, сад и даже прилегающую часть улицы, но бедная собачка исчезла.
 – Это ты, ты во всем виновата! – твердила, заливаясь, как всегда бывает у людей, запоздалыми слезами раскаяния Танечка, пиная ногами злосчастную Барби. Окружающие взрослые сочувствовали, и лишь одна Катя, задержавшаяся с уходом, чтобы помочь убрать со стола, грустно подумала:
 – Это, наверное, в крови у нас, раз с самого детства мы начинаем искать виноватых везде, где только можно, только не в нас самих, и успокаиваемся, когда таковых находим.
 Ночью у Танечки поднялся жар. Она заболела. Вызванный поутру доктор прописал все, что положено при простуде и ушел. Прошло несколько дней. Ртуть в термометре застыла на отметке "тридцать шесть и шесть", но больная нисколько не выздоравливала, а потихоньку таяла на глазах. Она почти не разговаривала, мало ела и пила, постоянно находясь в полу дреме, прерываемой тихим шепотом:
 – Пуся! Пуся! Пусенька! Она замерзла! Она умерла там на холоде!
 Принесенный папой белый щенок овчарки колли заставил загореться радостным блеском Танечкины глаза, но они тут же погасли:
 – Это не Пуся!
 Щенка отнесли назад.
 Слово "депрессия" тяжело повисло в воздухе, и все уже согласились с тем, что необходима "госпитализация" в больницу, когда к вечеру в двери с таинственным выражением на лице скользнула Катя:
 – Оставьте нас вдвоем. У меня есть лекарство, – шепнула девушка.
 Она склонилась над Танечкой и что-то достала из сумочки. Раздался мелодичный звон колокольчика. Девочка мгновенно открыла глаза. На одеяле стояла Пуся. Те же длинные белые волосы, тот же розовый бантик, тот же колокольчик, но... Это была не живая собачка, а изумительная игрушка, один к одному похожая на пропавшего щенка. Слезы потекли по впалым щекам.
 – Не плачь попусту! – белокурые Катины волосы буквально засветились в полумраке комнаты, каким-то сказочным голубым огнем полыхнули глаза, и даже голос стал волшебным:
 – Ты большая и взрослая девочка обидела маленькое беззащитное существо. Ты заставила ее страдать, мучиться, испытывать боль. Вот она и превратилась в игрушку, чтобы вынести все эти испытания. Я нашла ее в тот же вечер, застрявшую в колючем кусте в двух домах отсюда, замерзшую и грязную, отогрела, вымыла, расчесала и принесла тебе. Теперь только от того, насколько ты ее любишь, будет зависеть, станет ли она снова живой Пусей.
 Утром Танечка встала с постели абсолютно здоровой. Через два дня она снова пошла в школу. Она стала хорошо есть, спокойно спать, вдоволь гулять на улице, но меньше смеяться, больше задумываться и старалась нигде не расставаться с игрушечной собачкой.
 Так прошла неделя, за ней еще одна, и еще, и еще. Вернулся из командировки Толик, а Танечка снова загрустила, подолгу нашептывая Пусе какие-то слова. Приближался Новый год.
 В праздничный вечер все собрались за столом. Горела огоньками елка, пахло хвоей, мерцали свечи. Ждали куда-то запропавшего Толика. Катя сидела рядом с Танечкой, уговорив ее оставить Пусю в комнате, и тихонько говорила на ухо:
 – Сегодня ночь волшебства и сказок! Загадывай свое самое сокровенное желание, и оно обязательно исполнится!
 Тут появился раскрасневшийся с мороза Толик, зашипело в бокалах шампанское, и почти сразу часы таинственно пробили двенадцать раз. С веселым смехом погасили елку и свечи, по очереди, путаясь и толкаясь, положили под мохнатые ветки подарки и зажгли люстру под потолком. Радостно зашуршала разворачиваемая бумага, и только погрустневшая Танечка медленно пошла к себе в спальню. Все замерли, глядя ей в след, и никто не заметил, как Толик подмигнул Кате, склоняясь к ее губам.
 И не успела девочка приоткрыть дверь в комнату, как маленький белый пушистый мячик с тоненьким лаем ворвался в зал. Это была Пуся.