Я вот такой херни в сети не видал, что ли?

     Поступивший на службу Ерманза в первый же свой трудовой день был направлен преосвященным в копиисты - писчики к наизнаменитейшему в столичных кругах литературному критику Епишеву, сменившему краснофлотство и красноармейство на идеологицкую обработку потенциального врага и затаившегося двурушника, время от времени выявляемого славными органами ГПУ среди себя. Чинно устроившись за приставным столиком Ерманза торопко поспешал за надиктовывающим очередной хлесткий пост Гозманом, принятым новичком за Епишева, да и как было не ошибиться : оба - два из граждан евреёв товарищи, оба стремные и гадкие обликом, оба вздорные и невежественные, разве у Епишева орден, а у Гозмана медаль, но новенькому не трудно и перепутать.
     - И как Стынча продал Бессарабию, - жестяным голосом скомканно вещал Гозман, расхаживая по кабинету Епишева с видом гордым и богохульным, - так и Гутчинсон - Американец.
     - Ты совсем мальцу мозги зае...л, - кротко заметил Епишев, незаметно входя в кабинет, - Гозман. Зырь, он у тебя шатается уже, белея.
     Гозман бросил пренебрежительный взгляд на Ерманзу и увидел, что Епишев совершенно прав. Сидит молодой писчик - копиист и шатается. А сам белый - белый.
     - Что же, - разумно парировал опытнейший в общественных дискуссиях Гозман, - ему, по - твоему - то, ниггером теперь быть ?
     Пораженный прямо в свое чорное нацистское сердце Епишев захрипел, отчаянно хватаясь скрюченными лютой злобой пальцами за кадык.
     - Так тебе, - торжествовал Гозман, ударив ногой Епишеву по яйцам, - на, сука !
     Ерманза вскочил. Бросился к двери, но в кабинет уже заходил очередной господин объясняющий, на этот раз им был тоже критик Быков, хитро и ловко притворившийся тоже критиком Артемием Троицким, он даже предусмотрительно вернул первобытное заикание, обратившись к заполошному писчику с простыми, но святыми словами :
     - А вы тута А - а - а - кунина не видали ли ?
     - К - к - к - ротов, - передразнил новоявившегося злобствующий Епишев, горделиво поправляя мизинцем несколько наискосок висевший по груди патриота орден. - Ты кому ?
     Быков пожал плечами, но не смог смолчать.
     - Говно для говна, как говорит некоторый коала.
     Епишев подбежал к стене и воззрился побелевшими от ужаса глазами на лукаво щурившегося с парадного портрета Ильича.
     - Скажи, Ильич, - горячечно зашептал Епишев, трогательно складывая руки на своей груди патриота ( это не повторение, а двоичность патриотизма, так как геополитицкая катастрофа сменила парадигму, нарисовалась путиноидная рашка, короче, надо понимать, мать вашу так ), - неужели же мы все говно ?
     Ильич не ответил. А почему ? А я скажу. Потому портреты безмолвствуют. Как пушкинский разъединенный народец прям.