История Уральского казачества, колонизация Средней Азии и участие в этом процессе семей уральцев Бородиных, Хорошхиных, Мизиновых, Донсковых, Акутиных, Колпаковых, Чеботарёвых.
История рода Запромётовых
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие. Окинуть взором прожитое
КНИГА 1
ЧАСТЬ 1. Период до начала непосредственной колонизации Центральной Азии
1. Cудьба, рок, или просто история?
2. Древо рода
3. Яик, Мавераннахр, Питер и Москва
4. Возникновение рода Бородиных. Яицкое и другие казачества в вольные времена. 4.1. Ранние казаки, их этнические корни. Яик до XVIII века
4.2. Становление Яицкого казачества. Походы на Хиву. Внешняя политика.
4.3. Истоки рода Новинских-Бородиных
5. Продвижение на восток и Дальний Запад. Зарождение Большой Игры
6. Первый Хивинский поход с участием Никиты Новинского-Бородина
7. Отношения с Туркестаном в течение XVIII века
8. Пугачёвщина, старшина Мартемьян и Иван Бородины
9. Первый акт Большой Игры: казаки, идущие к Инду. Давыд и Пётр Бородины, Дмитрий Мизинов в походе Суворова
10. Казаки в кампании 1812 года
11. Уральское казачество при Николае I
12. Проникновения в Туркестан учащаются. Несчастный зимний поход
13. События после Хивинского похода 1839 года
ЧАСТЬ 2. Колонизация Центральной Азии и уральское казачье войско (1852-1908). 1. Раимское укрепление. Взятие Ак-Мечети, бой в урочище Кум-Суат, осада форта Перовского и Николай Бородин. Битва при укреплении Кара-Костек
2. Посольство в Хиву и Бухару. Тарас Шевченко. Афганистан
3. Уральцы Бородины, Донсковы, Акутины, Мизиновы, Колпаковы, Чеботарёвы, Хорошхины во второй половине XIX века
4. Иканское дело
5. Дело под Джулеком. Взятие Пишпека, Чимкента, Ташкента, Ходжента, Джизака
6. Покорение Ура-Тюбе, Джизака и Самарканда. Зира-Булак и падение Бухары 7. Матча и Китаб. Кульджа. Иван Бородин и Фома Данилов
8. Подготовка к броску и захват Хивы
9. Кокандское восстание. Махрамское Дело
10. Стремительные изменения в среднеазиатском обществе
ЧАСТЬ 3. Кульминация классической Игры от Чёрного моря до Памирского нагорья 1. Вновь Афганистан как камень преткновения. Поражение под Мейвендом — второй афганский урок англичанам
2. Каракиргизы. Текинская крепость Геок-Тепе
3. Путь казаков из Самарканда в Петро-Александровское. Уральцы-уходцы
4. Скобелев и уральцы в Ахал-Текинской военной экспедиции
5. Обратный путь уральцев. Убийство Государя. Инцидент в Пендинском оазисе и назревание войны с Англией
6. Жизнь Туркестана к началу XX века
7. Война с Японией, экспедиции Маннергейма, Корнилова
ЧАСТЬ 4. Уральцы и ташкенцы
1. Багренье. Казак - ихтиолог
2. Запромётовы, Моисеевы: Урал – Средняя Азия. Быт ташкенцев 1880-90-х 3. Бородины, Райковы и Богословские. Дружинины и Балдины
4. Уральская Его Величества и Царская сотни. Молодые годы Сергея Владимировича до Первой Мировой
5. Роды Жирар де Сюкантон и Кибер. «Drang nach Osten»
6. В преддверии тревожных лет в Ташкенте
ЧАСТЬ 5. Суровые годы. Терновый путь
1. Уральцы в Великой войне
2. И в Туркестане неспокойно. Ташкент объят тревогой
КНИГА 2. ПЕРИОД 1917 – 1960
ЧАСТЬ 1. ИСТОРИЯ СЕМЕЙ БОРОДИНЫХ И ЗАПРОМЁТОВЫХ В ПЕРИОД ОТ ГРАЖДАНСКОЙ ДО ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
1. И Туркестан охвачен пламенем. Запромётовы
2. Де Сюкантоны в период с Первой до Второй Мировой войны
3. Бородины, Акутины, Хорошхины, Донсковы, Мизиновы, Мартыновы и Колпаковы в Гражданской войне
4. Бородины, Райковы, Хорошхины, Попугаевы в Туркестане в 1920-30-е годы
5. Запромётовы, Дружинины, Балдины, Моисеевы, Вирские в Туркестане в 1920-30- е годы
ЧАСТЬ 2. ИСТОРИЯ СЕМЕЙ БОРОДИНЫХ И ЗАПРОМЁТОВЫХ СО ВРЕМЕНИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
1. Бородины в период с 1941 по 1960 годы
2. Райковы и Богословские в 1920-50-е годы
3. Запромётовы в период с 1941 по 1960 годы
4. Краткая информация по истории рода до начала XXI века Использованная литература и устные сообщения
«Родина — это жёсткая связь человеческих коллективов с кормящим ландшафтом... (когда) правнуки первых пришельцев в новую страну, с непривычными для прадедов природными условиями, усваивают набор традиций, необходимых для благополучного существования, Родина превращается в Отечество». Л. Гумилёв
Это искренняя книга, читатель. Я не ставил себе никаких целей, кроме семейных и частных М. Монтень.
«Измена интересам сословия должна бы караться как уголовное преступление, в сущности – это государственная измена... Революционная деятельность в России – единственное дело бездарных людей». М. Горький
Предисловие. Окинуть взором прожитое
Ненасытное чрево пылесоса засасывало всё вокруг. Монотонность завывания навевала нерадостные мысли. Позже уже не навевала никаких мыслей вовсе. Лишь лёгкое, но неприятное отупение. Постепенно, автор стал замечать, что пылесос каждодневно и неуклонно поглощает частицы души его и индивидуальность вместе с пылью и крошками добротных бутербродов, приготовленных родителями своим чадам и нещадно выбрасываемых избалованными голландскими школьниками начала XXI столетия, в желании напереться запретными, для неуклонно толстеющих детей, но свободно продающимися в школе сладостями. Эти слишком сытые дети предпочитают на свои карманные, выдаваемые теми же заботливыми родителями, приобрести сладости в школьном буфете, а от снеди, взятой из дома, избавиться, чтобы вечером не ругали. Такое явление выбрасывания без всякого уважения к пище, Богом данной, к заботе родителей, в этой сытой школе, стало массовым, возможно даже и бонтоном. Дебелые юные создания с брезгливой физиономией каждодневно демонстративно швыряют бутерброды в мусорку. Автор, воспитанный в духе традиционной и, позже, вынужденной бережливости, почтении к пище, кормящей тела наши бренные, сохранившейся на Востоке, не мог выносить вида выброшенных, всё ещё упакованных в пакеты великолепных бутербродов. Ненавидя то, что именуется в современной природоохранной литературе «вейстингом», автору претило не взять из мусорного бака такие пакетики, оглядываясь, чтобы никто не заметил, и прятать их где-либо на верху шкафов, а когда народ рассосётся, незаметно отнести бутерброды в комнатку для принадлежностей уборщика, где висели и его сумка с курткой. За время вечерней уборки, накапливалось не менее килограмма нераспечатанных бутербродов, не надкусанных яблок и прочей снеди. Даже таскать мебель, или класть красную голландскую черепицу было куда приятнее, нежели здесь пылесосить, да сортиры драить, но пуще всего противно было видеть эти бутерброды в баках. Там, тешило хотя бы то, как дюжие молодые голландцы-грузчики, обычно, уступали ему в выносливости, возникал азарт некий, но здесь же ничего, кроме неудержимого стремления смыться поскорее домой. Всё легко забывалось, когда идёшь бегать на утреннюю разминку, эдак с десяток раз, забегаешь на, так называемый Бурхт, насыпной холм, что само по себе – редкость в этой стране, да ещё с круглой уютной крепостью на нём, да ещё в самом сердце Лейдена, с видом на все его шпили и заострённые черепичные кровли. Ровно в девять часы башни ратуши начинают иногда наигрывать «Ах, мой милый Августин» или что-либо ещё в таком духе. Иной раз слышны колокола со стороны отдалённой церкви. Правда, что ни говори, а не малиновый это звон. Бежишь по девяноста ступенькам вверх по насыпному холму, созданному изначально против паводков, ещё викингами, думаешь о тех культурных слоях, что под тобой, и – хорошо! Многое вспоминалось и думалось под заунывный вой голландского пылесоса, а спустя ещё немалый срок, на крыше – балконе огромного дома в пригородах столицы Гватемалы с прекрасным видом на «баранку». То бишь – на обширный и малопролазный овраг, густо поросший достаточно дикими зарослями тропических деревьев, которые ютятся на крутых склонах, с островками нехитрых светлых плосковерхих домиков, налепленных по редким пологим местам. В период дождей, за минуту до того, как туча сместится от соседнего холма, слышится, вдруг, нарастающий грохот обычно слабеньких ручейков на дне «баранки», разбухающих до размеров приличной горной реки. Вполне «маркесовский» дождь: «Монолог Изабели, которая смотрит на дождь в Макондо». В 2010-е автор начал читать лекцию о геополитике своим иностранным туристам на территории России, сидя на борту судна, следующего реками и каналами из Москвы в Петербург. Порою высказываться даже в ущерб своим кровным чаевым, ибо взаимопонимание достигалось с трудом и оставалось неполным. С 2022 года автор не смог бы вести подобный диалог с клиентами по причинам роста неприязни западных людей к России даже, если бы туризм по России из Голландии оставался возможным.
Ничто из написанного здесь не есть вымысел, но никто не способен полностью избегнуть ошибок, намеренно или нет, закрадывающихся в исторические хроники. Наиболее отдалённые события приближены к истине настолько, насколько позволяет это сделать уровень семейных преданий, дошедших в устной форме, а также копание в сохранившихся письмах с мало разборчивыми почерками. («микроистория» врёт, как правило, меньше, чем «не микро». Мельче персоны, не так много политических страстей вокруг - меньше повода для вранья1. Хроникой телесного и духовного умирания старого мира становятся дневники, которые Зинаида Гиппиус понимала как литературный жанр, обладающий уникальной способностью запечатлеть «само течение жизни», фиксируя «исчезнувшие из памяти мелочи» (Гиппиус, 1991). Но сколь неимоверно трудно быть объективным, тем паче, если, вдруг, когда, казалось бы, всё это в далёком прошлом, взыгрывает нечто подсознательное, «как говорят в народе» - на генетическом уровне. Как говаривали эмигранты донцы-молодцы: «...что поделаешь с казачьей душою, если в Новочеркасске колокола звонят лучше, чем в Москве, если памятник Платову ближе, роднее фальконетовского Петра... и... казачьи штандарты важнее гвардейских?» (Поляков, 2004). К этому можно добавить и что звон в Уральске, да ещё и на Пасху, более малиновый, чем в самой Первопрестольной, не говоря о городе Лейдене.
Использовался ряд книг, статей, архивов на бумаге и из Интернета. Если ссылки приводились по памяти, и не в спорных местах, то страницы не названы. Всё вмещается во временные рамки имеющихся сведений об уральско-казачьем роде Бородиных, а также родственным ему уральцах Хорошхиных, Акутиных, Мизиновых, Донсковых, Мартыновых, Колпаковых, а также Ливкиных и Марковых. Роды эти, так или иначе, были вовлечены в, так называемую, Большую Игру - The Great Game - затяжное геополитическое соперничество между Россией и Англией на протяжении всех южных границ России, превратившееся со временем в противостояние с Америкой. Название это впервые употребил капитан Конолли в 1840-е годы, но обессмертил, много позже, Редьярд Киплинг в романе «Ким», подразумевая борьбу Англии именно с Россией за сферы влияния в Центральной Азии. В России это противостояние раньше называлось «Турнирами Теней». Противостояние Англии и России в период с 1801 года, а особенно, с 1813 до начала XX во многом предопределило всю будущую историю планеты, в том числе и временный триумф коммунизма, все связанные с ним политические страсти. Если классическая Большая Игра — это именно столкновения с Англией вдоль среднеазиатских границ России примерно с 1830-х до Гражданской войны в России, то в более широком понимании Игра началась не позднее начала переписки Наполеона с Павлом I о возможности совместного похода против Британской Индии, а потом охватила пространство гораздо большее, ибо «игры» вокруг черноморских проливов, Константинополя. Из классической работы на эту тему
1 Монтень приводит хороший пример, как неизменно приукрашивает или очерняет просто история. В одной средневековой хронике говорится красиво: «Сын Луи VII Толстого, Филипп, пал, раненный вепрем» (Монтень, 1991, 46). В другой же хронике всплывает куда более прозаическая причина кончины принца. Филипп скончался, упав с коня, на которого, посреди улицы, налетела шальная свинья. Выходит, что у вепря того шерсти-то и не было.
генерала Михаила Грулёва2, изданной в 1909 году, следует, что русским необходимо спешить прокладывать железную дорогу из Кушки (Туркменистан) до Герата (Афганистан) и Карачи (Пакистан). Герат англичане называли «ключом к Индии» (Грулёв М., 1909, 44-51). Слова генерала свидетельствуют о стремлении военной верхушки усиливать натиск в зоне Большой Игры. Такими же аппетитами обладала и британская сторона. Наиболее агрессивные планы в Большой Игре вынашивались чаще не на правительственном уровне. Наличие или отсутствие фактов вынуждает автора к неровности повествования, да простит ему читатель.
Не абсурден ли тот факт, что белые авантюристы американских прерий воспеты в романах и кинематографе и стали знаменитым символом мужества во всём мире, будучи зачастую обыкновенными преступниками, в то время как о героях других степей – казаках, западный человек чаще знает лишь как об исполнителях колоритных танцев с гиканьем. (Первыми каскадерами-джигитовщиками в ранних вестернах Голливуда стали казаки-эмигранты (Шамбаров, 2010, 584). Любовь к шоу, вошедшая с развитием капитализма в кровь англосаксов, превратила отбросы общества с Великих Равнин в героев и идеалов целых поколений молодых людей. Парадоксально глубоко проникший в ткань псевдокультуры образ честного ковбоя есть лишь миф, созданный вестерном. Проникновение глубокое - вплоть до стиля одежды, успешно возродившегося и распространившегося по всему свету с 1960-х. Миф этот силён своим архетипом. Несмотря на налёт демократичности, ковбой – наследник эпохи рыцарского романа, заполнявшего умы в средние века и Ренессанс. Благородный рыцарь и демократичный ковбой защищают справедливость и выручают обиженных. Казак в представлении народа до 1917 года был подобным же героем: покорителем дикой природы и отважным воином, защитником слабых, но пропаганда как левых либералов, так и большевиков умело вымела его образ из памяти народа. Даже на фоне крушения веры в провидение и утверждения идеала индивидуальной свободы в конце XX века, выдвинувших антигероя в литературе и кинематографе, всё ещё сохранился образ некоего положительного героя, пусть чаще не ковбоя, но смелого, боевитого и иногда ещё честного малого с несколько размытым стереотипом поведения «героя». Такой голливудский парень с одинаковым успехом крушит мафиози, исламских фундаменталистов и русских агентов, бывает справедлив, но часто циничен. Тиражируются какие угодно бравые воины: спартанцы, римляне, викинги, рыцари, самураи, герои Второй Мировой, всё чаще, при этом — американские, но не казаки, как воины и первопроходцы. Не нашлось во всей России своего Киплинга, умело воспевшего бы её имперское
2 Михаил Грулёв возглавлял научную экспедицию в Маньчжурию, которая проводила изыскания для постройки железной дороги. В Японскую войну был контужен и за боевые отличия получил ордена и золотое оружие. В 1907—1909 годах, был членом военно-исторической комиссии при Главном управлении Генерального штаба по описанию Русско-японской войны. Геополитическая работа «Соперничество России и Англии в Средней Азии» переведена на английский и немецкий языки. В 1912 году вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта и поселился в Ницце. Доход от своей последней книги мемуаров «Записки генерала-еврея» (1930) Грулёв пожертвовал в Еврейский национальный фонд на приобретение земель в Палестине.
строительство и процветание. Угроза нашествия гитлеровцев вынудила воскресить имя казака, но в новых условиях, уже не могло возникнуть то, былое казачество: казачество подразумевает самодержавие и преданность православию. Всё произошедшее в России 90-х, есть очередной чудовищный эксперимент над страной после 1917 года. Образ казачества мог воскрешаться только на периферии, но не на уровне государственной политики, пляшущей под либеральную дудку. О попытке стирания русской истории через 70 лет после 1917 года сформулирован в работе Н. Нарочницкой: «Под видом прощания с тоталитаризмом сокрушена не советская - русская история. Потемкин - уже не Таврический, Суворов - не Рымникский, Румянцев - не Задунайский, Дибич - не Забалканский, Паскевич - не Эриваньский, Муравьёв - не Карсский» (Нарочницкая, 2010). Поётся в один лад, повторяется всё та же фикция из одного письменного источника в другой. Хороший пример – очернение конкретных царей: Николай I и Александр III – классические примеры деспотизма и мракобесия, что твердили большевики, а за ними и западные либералы, во многом схожие в своих оценках истории, в своём неприятии христианских ценностей.
Автор выражает признательность за содействие предоставлением устных и письменных материалов по истории семьи: Е.С. Бородину, Л.В. и И.В. Запромётовым, Г. Жирар-де-Сюкантон, Н.В. Кобловой, А.Е. Бородиной и В.В. Колпакову, пусть даже некоторых из них уже нет на этом свете, а также авторам семейных обзоров и мемуаров, ссылки на которые имеются в конце книги, в том числе и членам семьи: Владимиру Бородину – первому составителю полного древа ещё в XIX веке и Александру Запромётову. Автор признателен В.В. Крылову и Л.В. Запромётовой, благотворно повлиявшим на особенности авторской пунктуации и не только.
КНИГА 1
ЧАСТЬ 1. Период до начала непосредственной колонизации Центральной Азии
1.Cудьба, рок, или просто история?
В последние годы всё чаще возникали вопросы: почему я должен на старости лет зубрить чуждые наречия и с неизмеримо большим трудом постигать чего бы то ни было не на своем языке, тогда как, мои русские предки, не нуждались в этом до трагичного XX столетия, а напротив, после жуткой разрухи Тридцатилетней войны немцы, а после чрезмерного напряжения Европы от Наполеона, французы, приезжали в Россию, селились, делали карьеру и оставались в этой стране? В чём- то, судьба моя схожа с таковой деда Сергея, который добился положения есаула казачьего полка в Лейб-гвардии («лейб» происходило от немецкого слова «тело», то есть, состоящего при монархе) самого Государя Императора к Первой Мировой, а кончил жизнь, пройдя лагеря, жалким счетоводом без права въезда в города. Также и автор, достиг чего-то на своём научном поприще, защитил кандидатскую, руководил экспедициями, стал почти что заведующим лаборатории, но помешала очередная «бетономешалка» с 1991 года. Брат деда Сергея же, отстранился от военной карьеры, избрав стезю историка, стал профессором, но кончил дни в лагерях, в рядах заключённых. Для нового режима было неважно, что он достиг немалого в науках и мог бы даже стать полезным. Куда важнее оказались его первородные грехи то, что он был казаком, да ещё и уральским.
Первым ярким постижением истории были рассказы отца о более-менее понятном детскому уму - о картинах войны. Запомнились на всю жизнь слова о том, что отцу дали не ППШ (пистолет-пулемёт Шпагина) отнюдь, привычный уже по фильмам, а устаревшую винтовку, вроде как трёхлинейку, ибо автоматов не хватало. Касок тоже не хватало, вручали, преимущественно, пилотки, или, зимой, ушанки. Когда маленький автор наивно спросил, однажды: «Папа, а сколько фашистов ты застрелил тогда?», последовал ответ: «Надеюсь, что никого никогда не убил, хотя, кто знает, стрелял же». Такой ответ озадачил ребёнка тогда. В юности автора поражали несоответствия мнений по важному поводу, как казалось тогда, в детстве, непогрешимых, правильных людей - ближайших домочадцев. Его, способного в начале 70-х заметить расхождение политических высказываний, коробило от этого. Бабушка нередко заявляла, мол не любит, когда советскую власть ругают, добавляла: «А кто хает-то, кем бы они сейчас были без советской власти?». Тогда, и автору хотелось для себя, для душевного комфорта, по неведению, защитить эту власть от нападок малограмотных людей. Лишь от таких он эти дешёвые нападки слышал. О сталинизме они могли отозваться с наивным цинизмом: «лес рубят- щепки летят». Всё сводилось к недостатку жратвы, да шмоток. Душа же требовала некоего патриотизма, казалось, да что эти продукты, одёжа, как мало важно всё это, как по- обывательски мелочно. В те годы автор был немалым идеалистом. Отец же, напротив, весьма лаконично и ясно высказывался, что, мол, было такое время в его молодости, когда много несправедливости чинилось. Рассказывал, что при Сталине невинно пострадал его отец. Впрочем, он опасался слишком восстановить сына против этого режима. В годы разгула либеральной пропаганды с конца 80-х, автор поддался на некоторое время её притягательности для, как и большинство, оторванных от истинных, запрещённых исторических источников, личностей.
2. Древо рода
Славянофил Аксаков утверждал, что к истории России следует относиться как к Священному писанию, к житию святых. Пусть это и преувеличенно, но доля истины в этом есть. Пушкин уверял, что «гордиться славою своих предков не только можно, но и должно».
Постепенно, из рассказов окружающих, начала складываться картина прошлого семейства, которую автор с годами, выстроил в схему на бумаге, породившую некое шаткое древо со многими отсутствующими ветвями, с «мичуринскими прививками и воздушными, тропическими корнями». Имеется и основа – древо, начертанное ещё предками в XIX веке. Но бросается в глаза, что сверху все ветви родового древа после 1918 года словно выстрижены оголтелым садовником: эти ветви или пресеклись расстрелами, вымиранием от голода, или же связь с ними просто была потеряна, поскольку казаков, а особенно уральских, разметало по всему миру. Выходило, что преобладали русские крестьяне, ставшие ещё до крушения Империи, благодаря своему стремлению к учению, образованными людьми и вышедшие на уровень низшего купечества и уральские казаки высших чинов, получившие дворянство, смешавшиеся с балтийско-немецкой, или остзейской семьей, имевшей примесь французской и немого датско-шведской кровей.
В XVI веке от расправы Ивана Грозного бежало на юг немало новгородцев. Доказано, что новгородские корни яицких казаков прослеживаются в документах переписи в 1614 и 1723 годах, а также в их говоре. Община разрасталась и за счёт азиатских полонянок, а также прихода в казаки татар, башкир, калмыков, казахов, о чём свидетельствуют и фамилии, и их облик (Гордеев, т.2, 1992, 5, 16). Немалый процент уральских казаков имел к XX веку слегка монголоидные глаза уже издавна, не говоря о недавно влившихся соседях. Сами казаки всегда считали себя отдельным народом, что, конечно же, ничем не обосновано и не признавали себя беглыми мужиками, относясь к ним свысока. Казаки не могут быть ничем более, как субэтносом внутри великороссов. К XV веку в Великороссии стали явно выделяться поморы на севере и казаки на юге, а с XVI - ещё и землепроходцы, с последующими за ними крестьянами, образовавшие сибиряков, или челдонов (Гумилёв, 1992). Интересна, сама по себе, трансформация казацких обществ в целом, от разнузданных анархических вольниц, по сути - разбойников, живших отнюдь не по христианским нормам в XV-XVII веках, до богопослушных, наиболее верных Царю и Отечеству пограничных войск в XVIII-XIX столетиях. Старообрядцы, составлявшие более половины яицких казаков, делали их ещё более изолированным субэтносом, чем, скажем донских. Это же, расположило уральцев к ещё более незыблемой верности свергаемому режиму, хотя, казалось бы, им было за что таить зло на царское правительство, временами преследующее старообрядцев. Тем не менее, они оставались преданными присяге в массе своей и после поражения в Гражданской войне подлежали ещё более полному расказачиванию, забвению, чем, например, донские и кубанские, восстановленные позже Сталиным, хотя, никогда более, не ставшие тем, чем были. Уральское же казачество было окончательно похоронено советской властью, не говоря о том, что их было и выбито больше других в ходе Гражданской войны.
Известная легенда, популяризированная ещё Пушкиным, говорит о том, что в XV- XVI веках, яицкие казаки не имели постоянных семей. Очередную жену казак привозил из набега, а отправляясь в новый поход, бросал. Однажды, среди казаков на Яике, примерно в XV веке, появился некий Василий Гугня, пришедший то ли с Дону, то ли из других мест, по всей вероятности – ушкуйник, пират речной, но главное, что явился он со своей женой и бросать её не соглашался. Начиная с Гугнихи сей варварский обычай якобы был заменён на более христианский (Рычков, 2009). До самого XIX века уральские казачки ставили в церквах свечи в память о бабушке Гугнихе. Первую чарку принято также пить за Гугниху. Скорее всего, Гугня после разгрома Грозным Новгородского Вече пошёл на Дон, где ему меньше понравилось, а затем пришёл на Яик (Масянов, 1991, 9). Возможно, что он был донцом, бежавшим от Тамерланова разорения. Видимо, сведения о свободном сожительстве казаков со временными избранницами лишь легенда. Они достаточно серьёзно воспринимали учение Церкви, в отличие от сечевых казаков, у которых в самой Сечи присутствие слабого пола запрещалось. В середине XIX века «По понятию уральцев, особенно уралок, тот казак, который не женился до 25, а особенно до 30 лет, - отпетый казак, сданный от Бога на руки дьяволу казак, такому казаку не было и нет прозвища, кроме как забулдыга, шараматок, околотень, старое базло» (Железнов, 1910, 198-199). В труде Петра Рычкова приводится более прозаическое объяснение о том, что Тайному советнику и кавалеру Ивану Ивановичу Неплюеву от Государственной Военной Коллегии, при Елизавете велено было выяснить, на каком основании яицкие казаки на Яике поселились, какие вольности и жалованные грамоты им даны. Следовало докопаться, не из беглых ли все тамошние казаки. С Неплюевым был и сам Рычков. Войсковой Атаман Илья Меркулов, выбранный и утверждённый Российским правительством пожизненно, рассказал им легенду о Гугнихе, как подтверждение происхождения яицких казаков от донских. Рычков замечает, что рассказ Атамана «в справедливости своей», у него не вызвал никаких сомнений тем более, что позже, другой Войсковой атаман - Бородин показания Меркульева подтвердил. У казаков не было никаких правительственных актов, подтверждающих такие сведения. Рассказом о Гугнихе казаки пытаются доказать «законность» своего происхождение, потому что к тому времени, казаки уже имели свои «метрики» и были признаны русским правительством. Атаману нужна была «казачья метрика», а не теория о беглых крепостных крестьянах. Он заявил, что его отец Войсковой Атаман Григорий Меркульев, умерший в возрасте ста лет в 1741 году, имел бабушку, которая, при его жизни, умерла также «имея столетний возраст». Бабушка же, в молодости знала престарелую женщину «татарской породы» по прозванию Гугниха, которая о начале Яицкого Войска сообщила: «В самые де те времена, когда Тимир Аксак, то есть – Тамерлан, войною шёл, был некто из донских казаков именем Василий Гугня, коий, с товарищами, вышел к Каспийскому морю, где в камышах провёл зиму. С весны, добыв лодки, вышли в море, где нападали на торговые суда и грабили их. Добравшись до устья Яика, зазимовали в урочище Коловоротное, где и основали своё становище. Зимы проводили там, а с каждой весной спускались на море на грабежи торговых судов. Первое время жили по соседству с татарами, остатками Золотой Орды, заселившими низовья Яика. Но татары скоро покинули Яик, потому что у них произошли раздоры между улусами. Вскоре, по уходу татар, на Яик, прикочевали киргизы (то есть – казахи3), с которыми, первое время, казаки жили дружно, меняли им награбленный товар на скотину и покупали у них жён. Но Гугниха происходила от татар, ушедших с Яика, до прихода киргиз. Её семья, состоявшая из трёх братьев с жёнами, со своим улусом также покинула Яик, но при наступлении зимы, в метель, как-то отбилась от своего улуса и решила возвратиться на Яик. Зима выдалась суровая. Гугниха была женой младшего брата. Старшие братья, от голода, убили своих жён и совместно их съели. Весной муж Гугнихи взял лук и отправился в степь с намерением найти пищу, а братьям наказал никакой беды Гугнихе не причинять. Казаки открыли их, проследили и напали на братьев. Троих братьев они порешили, а Гугниху взяли в полон и присудили дать атаману Василию Гугне. Пленными и другими приходящими людьми, казаки умножились и послали двух казаков к царю Михаилу Феодоровичу и последний дал им грамоту на владением Яиком, которая сгорела во время пожара». Гугниха, как говорил Меркульев, поведала ещё, что, когда все казаки обзавелись женами, то, первое время, детей не имели, боясь, что своим плачем дети могут открыть их местонахождение. Детей своих они убивали. Но один казак, Тит Фёдоров, родившуюся у него девочку укрыл и скрытно держал при себе два года. Соседи о том дознались и донесли атаману. Тит был вызван для суда на Круг, куда пришёл со своей двухлетней дочкой. На Круге, не оправдываясь, он просил убить его дитя, но и его самого тоже. Это так разжалобило Круг, что он простил вину Титу и приказал казакам впредь детей своих не убивать, отчего казаки стали сильно размножаться (Сайт казаков, 2007). Одним из собирателей народных преданий о Гугне был родственник Бородиных – Акутин. Он указывает на первое появление казаков на Яике, как бежавших с Дона, от Тимурского нашествия.
Казачество - этнический феномен весьма редкий.
Большинство учёных склоняются, что казаки есть субэтнос в великоросском этносе (Гумилёв-2, 1992), тогда как сами казаки считают себя отдельным народом. Вне сомнений, казачество имело свой особый менталитет, весьма отличный от общероссийского, обусловленный как военизированным образом жизни, так и отличными от русских особенностями быта, своим диалектом, фольклором и даже особым антропологическим обликом. Казачество всегда успешно противилось любым попыткам нивелировки подобных различий. Казаки получили весьма широкое самоуправление по принципу особого народа. В результате болезненного становления частью Империи казачества получили права, которыми пользовались в России многие инородцы, но великороссы - никогда. В эти права входили: ношение оружия в мирное время, освобождение от обязательной воинской службы при формирования собственных,
3 В русских официальных документах и литературе XVIII - начала XX веков существовала путаница в употреблении этнических названий «казак» (казах) и «киргиз». Название «киргизы» употреблялось по отношению и к «киргиз-кайсакам» в XVIII веке, и «киргиз-казакам» или чаще просто «киргизам» (современные казахи), и к «каракиргизам» (современные киргизы). То есть, настоящих киргизов русские именовали не иначе как «каракиргизами», или «дикокаменными киргизами». Туркмен в XVIII-XIX веке именовали «трухменцами», а казахов ещё и «киргизцами».
чисто казачьих частей по принципу ополчения, собственная юрисдикция на территории своих «войск», то есть традиционного расселения, демократическая выборность на местах (Суворов, 2009).
3. Яик, Мавераннахр, Питер и Москва
Кое-кто из предков автора стоял у истоков русской колонизации Центральной Азии. Всех их, наконец, понесло в Среднюю Азию. Все они имели отношение, в той или иной мере, к уральским казакам с их боевитым, бродяжьим духом. Средняя Азия. Мавераннахр, или Мавароуннахр, страна между реками Оксус (с лёгкой руки македонян) и Яксарт, Джейхун и Сейхун (то есть Аму- и Сырдырья), называемая позже, Туркестаном. Арабы называли правобережье Амударьи, кроме её дельты, от самого Памира и Тянь-Шаня Мавераннахр. Означает это странное слово «заречье». Латиняне стали звать примерно ту же область, но более – междуречье Сыр- и Амударьи Трансоксанией. Персы называли эти земли Фараруд, что означает тоже самое. Низины от дельты до Каспия звали Хоразм (Хорезм), что означает по- персидски «воинственный», поскольку персы боялись своих северных соседей – молодые, агрессивные народы. Нынешние Иран и Афганистан, со средневековым центром в Герате, в котором находилась могила поэта Навои, назывались областью Хорасан («откуда приходит солнце»). Все предки автора, кто по доброй воле, в поисках лучшей работы, не от хорошей жизни, как предки матери автора, пришедшие туда с отрогов Южно-Уральского хребта, кто - по армейскому приказу – в военно-научную экспедицию не лишённую романтики казаков-первопроходцев, начиная с Ермака, кто - как часть семьи командированных, кто бежал туда в лихую годину, в надежде спастись, затаиться в глуши после разгрома Уральского Войска большевиками. Кроме Урала, как реки, так и гор, Средней Азии и Эстляндии с Германией, члены семьи продолжали параллельно обитать ещё и в Петербурге с Москвой, кто временно, а кто и постоянно. Уральск, Питер, Самарканд, а также и Ревель с Ригой, так, или иначе, в разное время, были связаны с различными членами рода с XVII по XIX век. В XX столетии добавились Вертхайм, Москва, Ташкент, а в XXI, и Лейден. Со времён «великого исхода» из Узбекистана, провозгласившего независимость, а вместе с ней и диктатуру, к настоящему времени почти никого из родни там не осталось. Более молодая часть утекла. На Урале осталось, возможно, очень немного из ближайших ветвей рода. Кое-кто уцелел и добавился в Москве и Питере. Жестокая судьба страны разметала род по миру, начиная с 1917 года. Есть представители его сейчас даже в Египте и Бразилии, не говоря о Соединённых Штатах.
Чем же был столь заманчив этот неведомый и загадочный, вплоть до более интенсивного заселения с начала XX века, Мавераннахр, да Хорезм? Сине-жёлтый край беспредельных просторов, напоённая солнцем земля древних цивилизаций согдов и пиратов степей жунь-жуаней, а много лет позже – туркменов-работорговцев текинцев (теке).
Зелёного мало на той земле, вернее, зелень преходящая. Как только сходит снег, начинает зеленеть степь и даже пустыня, но ненадолго. Нещадное светило выжигает всё зелёное, оставляя всё те же жёлтые тона земли и синие воды да неба. Не зря в местном наречии имеется одно слово для обозначения синего и зелёного, по причине быстротечности появления последнего. Интересно, что в языке майя, возможно пронесшего отдалённую связь с древне- тюркским через 20 тысячелетий миграции, разделившей обитателей Нового Света от Старого, имеется та же особенность, в отношении этих двух цветов, хотя уж на Юкатане зелени хватает. Но у майя такую семантическую особенность, можно объяснить повальным преобладанием зелёного и синего в среде обитания. Впрочем, зимой в Средней Азии добавляется белый цвет. Снег ненадолго, но плотно покрывает просторы не только гор, но и пустынь. Край гордо парящих орлов, несметных стад антилоп, крадущихся по галерейным лесам, вдоль рек, тигров, подстерегающих кабанов, некогда и стремительных гепардов, беспощадно ядовитых пустынных змей и маленького паука-каракурта, превосходящего даже их, по силе ядрёного яда.
Одно из старейших детских впечатлений автора связано с картиной, написанной одним из его предков маслом, которая висела в просторном ташкентском доме дядюшки. На полотне конный казак отбивается топором от нападающего тигра. Откуда взят сюжет – не совсем ясно. Такое могло быть и на Дальнем Востоке, и в тугаях на Амударье, Сырдарье, либо на Или, где до 1950-х ещё бродили полосатые хищники. Судя по скромным размерам тигра на картине, он скорее всего туранский, нежели бабр-уссурийский. К сожалению, в юности автору не хватило ума определить казака по форме, скорее всего выписанной весьма достоверно. Вероятнее, что там был изображён уральский казак, что сообразно истории семьи, а следовательно сюжет картины туркестанский. Теперь же судьба разметала их, с сыном дяди, по свету. Сама природа влажных галерейных лесов – тугаёв вдоль рек Средней Азии чем-то схожа с тростниковыми просторами низменности озера Ханка, что на китайской границе к юго-востоку от реки Уссури. И там, и там имелось огромное количество кабанов, служащих достойной кормовой базой для тигра. «Природа и жизнь в Средней Азии настолько полны своеобразной новизны и увлекательного интереса, что каждый, кто побывал в этой колыбели древней иранской культуры, стремится вновь и вновь увидеть простор её безграничных степей и пустынь, грандиозную панораму её снеговых хребтов...» (Россия. Полное географическое описание, 1913, гл. 8).
Если мельком взглянуть на карту величайших гор евразийского материка, то сразу же бросается в глаза, что Тибет и пустыня Такламакан есть крупные ландшафтно однородные, в силу своей окраски на физической карте, центры в окружении буйства пересечённости основных хребтов - Гималаев, Каракорума и Гиндукуша. От Тянь-Шаня до Сычуаня скелетом всего континента протягиваются китайскими стенами линии хребтов. Они переплетены словно могучие корни вокруг некоего обширного и сравнительно плоского места, коим является Тибет, с прилегающей Такламакан, напоминающие пень, эдакий пуп Земли. Более плоские участки между хребтами, как правило, засушливы и имеют незначительное биологическое разнообразие, немного видов флоры и фауны, а также небольшое многообразие ландшафтов, преобладают полупустыни. В обрамляющих их изрезанных хребтах и ущельях, напротив, сокрыто огромное богатство природы, в силу таких различий, как прогреваемость крутых склонов с южной и северной экспозицией, частоты сменяемости контактной зоны снег – его отсутствие, порождающие, вместе с изобилием осадков и рек, совсем иные условия существования живых организмов, включая и хомо сапиенса.
Все долины, в которых возможно земледелие, издревле заселены. В ходе последней пары тысяч лет, Средняя Азия служит местом соприкосновения зороастрийской, буддистской, конфуцианской, исламской и христианской культур. Великий Шёлковый Путь породил впервые контакты чуждых друг другу культур и, более того, примирил их, хотя бы временно, на коммерческой почве. Так возникали и сменяли друг друга Согдийская, Бактрийская цивилизации, затем расцвёл Хорезмский оазис, а позже и Бухарский Эмират, Хивинское и Кокандское ханства. Было на Пути и некое безымянное государственное образование в районе Яркента, в бассейне Тарима, на территории нынешней Уйгурии в Китае (Гумилёв, 1992). Многие из этих достаточно обширных царств достигали немалого, по средневековым меркам, расцвета, накапливали богатства, вызывающие всё больше любопытства у северо-западных соседей, уже почти разделивших весь мир. Вся Средняя Азия, а особенно - междуречье Аму- и Сырдарьи, место очень своеобразное как в географическом, так и в историческом планах. И очень изолированное, как замкнутый внутриконтинентальный бассейн и как наиболее долго сохранявшийся в чистейшем виде мусульманский средневековый феодализм. Средняя Азия была населена к IV веку до Рождества Христова преимущественно ираноязычными народностями. Иранцами по языку были как обитатели земледельческих оазисов: хорезмийцы, бактрийцы, согдийцы, так и кочевники: саки, массагеты и прочие. Со времён Александра Македонского (Искандера Двурогого, Зулкарнайн по-местному) были в ходу страшные рассказы о неистовых племенах гогов и магогов (яджуджей и маджюджей), за которыми, на деле, подразумевались воинственные степняки-кочевники, к северу от земледельческой Бактрии, а позже, и жунь-жуани, пришедшие с востока. К первым векам нашей эры, относится проникновение в северо-восточные области Мавераннахра и в Хорезм тюркоязычных групп. Преобладали близкие к сасанидскому зороастризму дуалистические культы, восходящие своими корнями к древним арийским (индоевропейским) верованиям. Почитанием пользовались также небесные светила и силы природы. Значительное место занимали культ предков, добрых и злых духов. В VIII веке арабы насадили ислам (Википедия, 2008). После угасания Великого Шёлкового Пути, в конце средневековья, начинается и упадок государств Центральной Азии, их почти полная изоляция. С приходом более совершенных кораблей, в эпоху Возрождения, стало проще и выгоднее везти товар из Китая морем, а, кроме того, шелководство перестало быть китайской монополией.
Из всей совокупности «белых пятен», раскинувшихся на европейских картах начала XIX века от Индокитая до Персии, «самым белым» оставался район «Нагорной Азии». В него входили Памир, Тянь-Шань, Гиндукуш, Гималаи и Тибет. В начале XIX века вовсе не существовало привычных на нынешних картах географических очертаний этих горных систем. Нагорная Азия зачаровывала и кабинетных учёных и смелых первопроходцев от Санкт-Петербурга до Лондона. Загадочный Оксус Александра Великого манил, как и дикие и неведомые, уединённые в морях песка города - Хива, Бухара их деспотами - шахами, ханами и эмирами с их фанатичном магометанском населением, слухами о красоте тамошних женщин. О Центральной Азии, к XIX веку, известно интригующе мало. Европейцы, как и прочие иноверцы, не подлежат впуску на территорию ханств и эмиратов. Постоянных посольств не существует, контакты редки, местные правители мало дружелюбны, и, как оказалось, не зря. Когда русские начали колонизировать этот край в XIX веке, ханства его пребывали в состоянии незыблемого феодализма.
Неспроста на арене Туркестана, начинается знаменитая, так называемая, Большая Игра, зародившаяся на смене XVIII и XIX веков, когда Павел I, «вдруг», послал казаков к северным границам Жемчужины Британской Короны. В сорокалетней Кавказской войне на стороне кавказцев воевали английские инструкторы, пытавшиеся для русских сделать завоевание как можно более сложным. В столкновении персов и афганцев в 1830-е годы участвовали русские военные инструкторы. Позже, в годы завоевания Средней Азии Россией, британцы обучали индийских горцев методам современной разведки и забрасывали их через границу под видом мусульманских проповедников или буддистских паломников. Они сумели нанести на карты тысячи квадратных миль прежде не обследованных европейцами территорий, параллельно с русскими путешественниками. Русские же использовали для проникновения в районы, считавшиеся особо опасными, монгольских буддистов, как бы своих. Спустя полвека, с юга земли эти пытается прибрать к рукам британский лев, своей политикой умелого бездействия чаще напоминавший обезьяну, созерцающую с дерева схватку двух тигров, с севера их быстро колонизирует русский медведь, ещё через полстолетия, с востока, подминает под себя всерьёз и надолго, китайский дракон, а, в последнее время, впивает свои когти и заокеанский орёл. Английские лидеры часто повторяли, что у Великобритании нет ни постоянных противников, ни постоянных союзников, а есть лишь постоянные интересы, что, в конечном счёте означало постоянное стравливание европейских государств, могущих помешать мировому господству Англии, между собой. Так, разбив Бонапарта, в основном, руками русских, Англия немедленно вступила в союз с Францией против России, а разбив русских, в Крымскую кампанию, частично, руками французов и турок, Англия, тут же, начала военные приготовления против Франции. В наши дни, спустя ровно век со дня официального и весьма условного окончания Большой Игры, в ходе подписания англо-российской конвенции 1907 года, она все ещё продолжается лишь с частичной заменой игроков. В роли
Великобритании всё чаще выступают Соединённые Штаты, объявившие Центральную Азию к 2000 году зоной своих стратегических интересов, а после событий 11 сентября 2001 года, зоной непосредственных политических жизненно важных интересов США.
Ничего нет милее Яика-реки сердцу уральского казака. Согласно уральско-казачьему писателю-фольклористу Иоасафу Железнову, ещё Геродот использовал в своей «Истории» труд Аристея, благодаря ему сейчас известно древнейшее имя реки Урал. «Ликос, или Лик», звучало для эллинов трудновыговариваемое ирано-савроматское Йик, или Ийик. На территории нынешней Башкирии и Западного Казахстана, в местах предполагаемого обитания исседонов, и по сей день, названия многих рек содержат слово «ик». Например, притоки реки Самары – Большой и Малый Ик. Много тысяч лет назад, когда индоевропейские народы говорили на общем праязыке, слово «ик» означало «текущая вода», «течение». Позже, античный географ Клавдий Птолемей привёл новый вариант написания названия, как «Даикс», где конечная «с» призвана «облагородить слово». Начальное же «да», вероятно, есть попытка передать гортанное «а» в говоре гуннов, а византийский историк Меандр Протиктор называл реку «Даих». В 922 году арабский торговец Ибн-Фадлан переправлялся с торговым караваном через Яик в районе современного Уральска. В записках Ибн-Фадлана, профессор Ковалевский находит два варианта произношения: Джайх и Йайх. В русских летописях XIII века — это Аик и Гаик. Ногайские татары, обитавшие в Приуралье в XIV-XVI веках, называли реку Яик. Вместе со многими другими местными названиями, оно переходит к уральским казакам. Есть мнение, что слово это монгольско-тюркского происхождения, и одна его часть – «Джай» (иногда – «джой») означает «место, удобство, пространство», а вторая – «Ийк», есть «особенность, достопамятность» (Железнов, 1910).
4. Возникновение рода Бородиных. Яицкое и другие казачества в вольные времена. 4.1. Ранние казаки, их этнические корни. Яик до XVIII века
Целые поколения Бородиных, предков автора, стали в той, или иной степени маленькими винтиками в чудовищном механизме Большой Игры. Разобраться с Большой Игрой и участием в ней казачества, а на его фоне и «винтиков Игры»- уральцев Бородиных, их постепенный отход от устоев, крушение казачества, их чёрные, тяжёлые и, затем, бесцветные годы, удобнее поэтапно, хронологически. По сведениям автора «Истории Казачества», эмигранта Быкадорова, у арабских историков и путешественников времён Хазарского каганата, русы имеют три племени, вожди которых находятся, соответственно в Куябе (Киеве), Славии (Новгороде) и Артане, или Тане – городке в устье Дона, называемого тогда Танаис (Быкадоров, 1930,16). В XII веке половцы используют население Тмутаракани – бродников, что жили на нижнем Дону, в своих целях, заставляя их нападать на братьев по вере – киевлян. В ту эпоху ни о каком бегстве славян из лесной зоны в степную речи быть не могло, так как такого беглеца ожидал лишь плен и рабство у степняков. Напротив, шло неуклонное вытеснение славян из степной полосы в лесную (ibid., 1930, 48, 57). Бродники, остатки подонского населения, праотцы донских казаков, никак не могли относиться в то время к великороссам, поскольку до XVI века великоросский этнос ещё только сплавлялся из московитян, смолян, новгородцев, рязанцев, севрюков и даже угро-финнов – мерян, муромы, чуди, а также служилых татар, литвы. Русы, переселённые монголами с севера смешивались с коренными, теми же бродниками. Так, волгские и донские казаки были по началу явным субэтносом, а не просто частью русского народа, с которым их связывало, прежде всего, православие. Бродницкая народность не была поглощена монголами, как некоторые тюркские (часть казахов, камские болгары, аланы), из смешения которых произошли ногайские, казанские и крымские татары. Это указывает на прочность устройства идеологии, психологии и традиций бродников. Позже казаки, уже веками жившие на юге стали смешиваться с беглыми на юг великороссами и «русеть» ещё больше. Беглых крестьян и преступников никогда сразу в казаки не принимали, но разрешали расселиться на казацкой земле. Их называли бурлаками и относились к ним свысока. Принимать лишних означало и делиться с ними царским жалованием. Однако тех, кто хорошо себя проявлял на поле брани охотно принимали в войско. Слово «казак» произошло, согласно Быкадорову от «касаг», «косог» - названий степных народов, означающие конного воина, пограничного стража, а по другим источникам — корни этих слов «аз, ос» означает «вольный» (ibid., 67, 71, Шамбаров, 2010, 14, 47, 170)
Когда началось монгольское нашествие, бродники - воеводы Пласкини оказались союзниками монголов, так как считали, что монголы помогут разгромить старейшего недруга православных – половцев. Положение бродников при монголах было схоже с положением казаков на их пограничных окраинах (Быкадоров, 71, Гордеев, т.1, 1992, 22). Коме того, для сопротивления огромному монгольскому войску они не имели демографической возможности. Согласно казачьему эмигранту Андрею Гордееву и ряду других источников, казаки знали, что такое дисциплина и порядок ещё во времена раннего ига, когда монголы начали забирать каждого десятого рослого русского молодца для своих пограничных войск, которые и стали истоком казачеств. Не исключено, что с началом ига, с середины XIII века, монголы забирали часть молодых русских семей, или юношей, от взимаемой Тамги, или Дани Кровью, то есть - специально отбираемых для военной службы молодцов из покорённых народов. Поселяли их и к бродникам, уже вынужденно служивших монголам, для контроля огромных захваченных территорий, на которые не хватало никаких армий. Им разрешалось исповедовать свою религию, селиться семьями, не смешиваясь с прочими народами. Разница с янычарами и спагами турков (пленными детьми славян, превращенными в ядро турецкой армии) была принципиальной. Монголы никогда не лишали русских наследственной памяти, а позволяли сохранять веру отцов и жить обособленными семьями (Гордеев, т.1, 1992, 29-45, 72). В
тяжёлую годину монгольского нашествия Святой благоверный князь Александр Невский сумел обеспечить духовную преемственность казачеств с русским государством. Он добился разрешения хана Берке, чтобы резиденция переяславского епископа была перенесена в столицу Орды, Сарай, что породило Сарскую Подонскую епархию. Из её названия следует, что часть паствы её жила на Дону. Церковь стала связующим звеном казаков с центром государственности и культуры. Впрочем, ряд авторов отвергает довольно убедительную теорию основания казачества монголами, например, Шамбаров. Тем не менее, он цитирует записки французского посла XIII века, Робрука, упоминающего поселения русов повсюду среди татарских (Шамбаров, 2010, 19-20, 22). Если славянская государственность после монголо-татарского нашествия не распространяется на южные области Дона и Днепра, заселённого славянами, то православная церковь по-прежнему рассматривает тамошних жителей как своих прихожан Подонской и Сарайской епархий.
Так возникали первые «протоказачества» (Быкадоров, 1930, 71). Пополнение их рядов, позднее, шло посредством примыкания к ним местных степняков, а также и беглых русских холопий с севера. Уже в XIV веке употребляется слово «казак» в отношении военно-служивого сословия Подонья, особенно его центра - Червлёного Яра, взамен названия «бродник» (Шамбаров, 2010, 18-22). К XVIII веку беглые крепостные становятся главным источником пополнения рядов казачьих войск, поскольку до Петра Великого крепостное право не было столь массовым и жёстким. Согласно историку Соловьеву, редко заселённое государство Российское после Смутного Времени вынуждено было содержать непомерно крупное войско для защиты очень протяжённых границ. Единственным выходом стало прикрепление крестьян, чтобы они не уходили с земель бедных помещиков, чтобы служилый человек имел всегда работника на своей земле, выходя в поход. «Прикрепление крестьян – это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении» (Соловьев, 1967, 688). Частное же крепостное право, вводимое усердно после реформ Петра, с вдохновением утверждалось на земле русской именно либеральными дворянами с Вольтером подмышкой. Вопрос права предоставления беглым убежища долгое время оспаривался между Москвой и казаками. Имела места поговорка: «С Дона выдачи нет». Все поздние казачества, возникшие с XIX века на востоке, – уже следствие искусственного заселения приграничных линий, сознательно проводимого государством набором в существующих казачествах. К концу XVIII века приток беглых в казачьи области прекратился, и прирост населения здесь шёл уже за счёт только внутреннего воспроизводства. Причём браки в подавляющем большинстве случаев заключались только между казаками. Представителей этноса брачующегося внутри самого себя, учёные называют «изолят». Такое поведение характерно для этносов с очень высокой степенью традиционализма в образе жизни, например для черногорцев, албанцев, басков, евреев (Суворов, 2009).
Видный историк казачества Фёдор Щербина, впрочем, отмечал: «Вопрос о происхождении казачества принадлежит к числу тех исторических задач, которые нельзя считать окончательно решёнными. Не уяснены ни процессы образования первоначальных форм казачества, ни постепенный ход в их развитии, не установлены ни ближайшие причины, породившие их, ни степень их самостоятельности, не даны ответы на вопросы: кто были творцы этих форм, ставшие во главе... движения народной массы к автономии...? Вопрос о зарождении казачества остается... открытым... Пожалуй, вплоть до XV века речь может идти только о складывании своеобразного «предказачества» или «протоказачества». Поэтому, всё, что было сказано в этой главе выше есть не более, чем смутные догадки различных авторов. Такие авторитетные историки казачества, как Гордеев, придерживаются точки зрения незначительной генетической составляющей в позднем казачестве «протоказачества», например — бродников, а также одобряют гипотезу расселения казаков на юге монголами. Другая группа авторов уделяет больше внимания более отдалённым этническим истокам казаков, как скифы, аланы, касоги или массагеты и даже гунны. К ним относятся часто цитируемый Быкадоров, а также Евграф Савельев (коллежский асессор, делопроизводитель Областного Правления Войска Донского. Награждён Серебряной медалью в память царствования Александра III и Серебряной медалью в память Святого Коронования Их Императорских Величеств в 1896 году, а также орденом Святой Анны третьей степени. Будучи надворным советником, уходит в отставку по болезни без наград 1911 года. Народный учитель, писатель, историк, поэт и журналист) (Хронос, 2011). Третьи историки, например Ознобишин и Ключевский, признают лишь миграцию на юг великороссов, в основном — беглых крестьян. В чистом виде последняя теория не выдерживает критики. Необычная стойкость казачьих традиций, сплочённость и верность своему укладу указывают на более древние истоки. Так, господин Савельев приводит пример с изолятами-некрасовцами, которые, оказавшись на чужбине, среди мусульман, в течение 200 лет сохраняют древний общинно-казацкий строй, свои обычаи, нравы и говор (Савельев, 1915, 3). Судя по всему, в формировании «протоказачества» принимали участие самые различные этнические компоненты (хазары-христиане и чёрные клобуки). Замахиваться же на столь отдалённые временем народы, как скифов и гуннов, весьма малоубедительно. «Устрялов в своей «Русской истории» уверяет, что донцы - чудная смесь разно племенных народов, что язык их состоит из разных элементов, что в чертах их лиц есть нечто азиатское и, что казаки гордятся своим происхождением от черкесов и даже сами называют себя черкесами» (ibid., 8-9). «Не подлежит уже сомнению наличие древнего славянского населения «хазарских степей и лесостепей» в X-XI веках» (Сопов, 2011, 1, 2). Описатель казачеств полковник Генерального штаба уралец Михаил Хорошхин (родственник Бородиных) считает, что первые документальные подтверждения существования казаков относятся лишь ко второй половине XIV столетия, а в XV веке казаки появляются в составе вооружённых сил русских княжеств, Литвы и Польши. Лишь во второй половине XVI столетия на окраинах Московского государства возникают многочисленные казачьи общины,образующиеся самостоятельно и стихийно из выходцев, недовольных существующими порядками (Хорошхин, 1881, 1). Вероятнее всего, что все эти теории отчасти правы и поздние казачества формировались из неких «протоказаков», отчасти неславянского происхождения, которые уже многие столетия стали аборигенами известных казачьих рек (берендеи, хазары-христиане, бродники и им подобные), а позже монголы поселяли по этим рекам данников кровью, которые после краха Золотой Орды уходили с этих земель и вновь возвращались, а потом начинали вливаться недовольные с севера – из русских княжеств.
Крупным вливанием следует выделять новгородцев, бежавших от разгрома их Москвой, в том числе и ушкуйников – речных пиратов. В XVII столетии стремление к вольности у казаков столь сильно, что они вступают в открытую войну с Польшей – Хмельницкий и с Москвой – Разин. По известной терминологии Льва Гумелёва в этот период происходит «пассионарный перегрев» казаков.В начале XX века русский исследователь древнего зодчества Ознобишин, в противовес теории о происхождении казаков от «беглых холопов», выдвинул новую версию. По его мнению, родоначальниками казаков следует считать новгородцев и хлыновцев, ушедших на Волгу и Дон после двух разгромов их республики Великим князем Иваном III и царем Иваном Грозным. В доказательство своей версии академик Ознобишин приводит сходство новгородского и казачьего республиканского строя, стиль церквей. Уход в «молодечество», «казаковать» в Дикое Поле, стало новым явлением, не свойственным доселе московскому населению. Уходили «с военно-промышленными целями, по своей личной инициативе, на свой страх и риск» и поначалу лишь новгородцы и вятичи. Уход «самодурью» само по себе было делом, с московской точки зрения, противогосударственным, «воровским». Новгородские ушкуйники, как и киевские витязи, в своё время назывались «добрыми молодцами», а в последствии в отношении к таким «уходцам» привилось слово «молодцы». Покоряя Новгород, сопротивлявшийся объединению России в единую монархию, Иван Грозный и сам прогонял, расселял новгородцев по окраинам, а Новгород заселял москвичами (Савельев, 1915, 280, Быкадоров, 1930, 118-120, 170-171). Скорее всего, теория отчасти верна и, разбежавшиеся от погрома, новгородцы, в большинстве своём, пошли на юг, ибо севернее было идти климатически не обосновано. Ещё живший в новгородцах вольный дух речных ушкуйников и известных морских корсаров Ивана Грозного, набираемых частично из тех же новгородцев к морскому делу сподручных, делал новгородцев, дошедших до степных окраин, народом казакам подходящим. Не зря Великий Новгород и другой славный непокорный русский субэтнос, поморов, питал. Быкадоров считает, что в последний век чисто вольного казачества (XVI-начало XVII) можно говорить о некоей единой республике по типу Новгородской — Вольном Казачестве, или Казакии, поскольку все казаки были очень солидарны между собой, особенно в вопросах ведения войн. Казачий Круг, или запорожская Рада, есть аналог новгородского и вяткинского Вече. Ушкуйники называли своих выборных предводителей «ватаманами», откуда, вероятно пошло название лидера казаков, а отряды ушкуйников назывались «ватагами», у казаков до XVIII века - «станицами». Слово «молодцы» было тождественно «рыцарям, лицарям» запорожцев и употреблялось часто вместо «казаки» (Быкадоров, 1930, 146-147, 152-156).
В XIV веке начинается, признаваемая наукой, история Казачества. Поднепровские черкасы, как их называли русские – будущие сечевые казаки-запорожцы, они же и днепровские казаки, стали называться «русским лицарством» и нанимаются литовским князем против ливонского ордена, а в 1380 году участвуют в Куликовской битве под предводительством литовского воеводы Боброка. Именно они принесли князю Дмитрию Донскому икону Донской Пресвятой Богородицы и потом оставили как дар. Впервые казаки выступают в качестве Воинов Христовых, каковыми им и суждено было стать в будущем. Согласно Валерию Шамбарову, поход Тимура (Тамерлана) на Русь в 1399 году обернулся разгромом, уже расцветшего, свободного Донского казачества. Завоеватель повернул по неясным причинам от Москвы назад, но по пути прошёлся огнём и мечем по всему Дону. Когда Тимур нанёс сокрушительное поражение Золотой Орде, рухнула вся организация ордынских пограничных войск, а также и сети ямских сообщений, выжжены были городки казаков, и тысячи их неприкаянными странниками уходят назад в пределы Руси, становятся на службу княжеству московскому, не имевшему до этого права иметь своё войско. Бездомный люд с южных окраин становится рязанским и хлыновским казачествами, а также начинает формировать нарочитое, то есть - постоянное войско князя в качестве городовых или служилых казаков. (Городовые или служилые казаки есть синоним слову солдат, которого ещё не было на Руси до XVIII века. Это были вольные люди, нанимающиеся в царские войска, или в гарнизоны городов, но не относящиеся к потомственным стрельцам. При Елизавете I городовые казаки упразднены. Выделялись ещё и «кормовые» казаки, от слова «корм», что тогда подразумевало и оклад. Они могли временно наниматься моряками, речниками и так далее. Противоположность им – казаки природные, или станичные (позже), живущие вдоль своих рек в стихийно и естественно возникших казачествах). К рязанцам примкнули и старые, так называемые рязанские и мещерские стражники пограничной противомонгольской службы. Вся Запольная Русь (пространство к югу от русских земель до оседлых поселений татар носило название «Поля» (или Дикого Поля). Дон, Донец и другие реки назывались «запольными», южная же граница Руси – «польскою» (от слова «поле»)» (Хорошхин, 1881, 2), весь Дон опустел в то время, лишь низовые казаки остались там, находясь под властью Крыма. Именно тогда начало дичать «Дикое Поле – земля незнаема». В XV веке запорожское «рыцарство» уже бьётся с турками на стороне поляков и венгров. Лишь к середине XVI века выкристаллизовывается особый «этнический организм» - Запорожское казачество (Шамбаров, 2010, 23-24). В 1401 году казаки вполне определённо упоминаются в ходе разгрома крестоносцев литовским войском при Динабурге. Венцеслав имел в тот момент в своей армии 37 тысяч казаков (Хорошхин, 1881, 3). В 1410 году казаки выступали в составе польско-литовского войска против крестоносцев в грандиозной Грюнвальдской битве. К концу правления Ивана III Великого тысячи казаков ушли назад на Дон и даже до Терека, так как надеялись там на более вольную жизнь, чем под царём московским. В одной летописи времён Ивана III говорится, что «...в Хлынове мужики с казаками стали вести себя нехорошо: гикают, на конях ездят...» (Масловский, 2007), и послал Иван московские войска разогнать казаков хлыновских. После того, как рязанские и хлыновские (вятские) казаки, послужив Иоанну Великому, вновь ушли к себе, начинается период истинной вольницы и длится чуть более полувека.
Казачества стали больше подчиняться власти единого атамана, дисциплина ужесточалась. Войска всё больше пополнялись выходцами из Великороссии, с севера. Чтобы стать полноправным членом войска, нужно было войсковое постановление. Далеко не всем оно выдавалось, одни должны были «застариться», пожить, проявить удаль в бою, да и уживчивость в обществе. С тех пор среди казаков постоянно проживало и не казачье население, называемое тогда «людьми бездольными» или «бурлаками». Они ловили рыбу, варили соль, ухаживали за скотом, помогая казакам. Земледелия до конца XVII века у казаков не было. Казаки справедливо опасались, что землевладение породит неравенство в казацкой общине- коммуне и запрещали его. Кроме того, земля бы отвлекала от военного дела. Помимо этого, привязанные к земле хозяйства стали бы лёгкой добычей степняков, в отличие от выпасного животноводства (Шамбаров, 2010, 12). Но со временем жёсткие условия с угрозой частого голода заставили казаков отступить от строгого закона, запрещающего возделывать землю. Из общины чисто военной казачества превращались в общину воинов-земледельцев. По достижении шестнадцатилетия всем казакам выдавался на три года земельный надел одинакового размера. По истечению строка надел перераспределяли, чтобы обеспечить всех подрастающих казаков. Это поддерживало равноправие, но и таило в себе нежелание много вкладывать в обработку участка, например, удобрять. Шло истощение земель и уменьшение наделов, так как население росло, а общий земельный фонд – нет. После смены поколений следующий передел участков не мог обеспечить новых подросших членов общины наделом прежнего размера (Костомаров, 1993, 1994).
Не сразу, с первого содружества с Москвой, приходит верность казачества престолу. В 1545 году днепровские казаки, выйдя в море на 32 чайках (беспалубных, плоскодонных чёлнах образца сечевых казаков, вмещавших до 70 человек, и нёс 4-6 фальконетов (лёгких пушек), подошли к турецкой крепости Очаков и сходу захватили её. Иван IV Грозный, впервые, создал регулярную армию на Руси и мог выставить до 150 тысяч войска. Грозный царь стал и первым организатором казачеств в качестве полу вольной русской армии. На Казань вместе с московской армией шли до 10 тысяч казаков атамана Сусара Фёдорова с Дона, Волги, Яика и Терека. Покров Пресвятой Богородицы 1552 года, взятие Казани, можно считать датой рождения российского Казачества, сражающего за общее Отечество (Гордеев, т.2, 1992, 22-27, Шамбаров, 2010, 33, 37). В 1554 году Московия разгромила Астраханского хана и в этой кампании решающую роль играли казаки – волгцы и донцы атамана Федеца Павлова. Через два года Астраханскую орду пришлось усмирять ещё раз. Там отличились донцы Ляпуна Филимонова. (Шамбаров, 2010, 48, 51).
Население земель любого казачьего войска всегда делили на коренных, то есть население войсковое, и не войсковое, то есть - пришлое население, или иногороднее, в основном, из центральной России. Согласно данным по Уральскому войску с 1870 по 1890 годы, количество иногородних выросло с 21 до 27 процентов. Всего на земле Уральского войска к 1885 году проживало 148 тысяч человек, из которых численность казаков обоего пола достигла 100 тысяч (Бородин, 1891, 133). Мещари и тептяри, маленькие волжские, ныне растворившиеся, народы, вошедшие в татарский этнос, не пожелали сражаться против Грозного царя во время его Казанского похода, за что получили определенные вольности и стали ненадолго своеобразным казачеством из инородцев. Среди этнических компонентов тептярей и бобылей сторонники указанной точки зрения чаще всего отмечают татар, чувашей и башкир (тюркоязычная группа), а также марийцев, удмуртов и мордву (финноязычная группа). Внутреннее единство группы тептярей позволяет видеть в ней не только «особый разряд крестьян без различия национальностей», как думали некоторые исследователи, но и особую группу этнического характера, сложившуюся в результате смешения разных, преимущественно тюркоязычных, этнических компонентов. Сначала тептяри арендовали у башкир землю, но позднее она стала их собственностью; это была награда за помощь, которую они оказали правительству при подавлении мятежных башкир (Бларамберг, 1978, 211). В дальнейшем в казаков нередко вливались татары, калмыки, башкиры, казахи, чуваши, бывали даже немцы и шведы. Условие было одно, непререкаемое: принятие православия. «Калмыки, живущие в (Оренбургской) губернии, причисляются к оренбургским и уральским казакам» (Бларамберг, 1978, 212). Согласно Леониду Масянову: «Были также полноправными казаками татары, калмыки, и были они великолепными казаками. Из татар было даже офицерство» (Масянов, 1991, 2009). Из семи войсковых старшин татарином был один – Узбек Тюняев. Не было татар ни среди есаулов, ни среди казаков, имевших «регулярные» чины – поручиков и майоров. Среди 104 сотников и хорунжих татарами оказались три человека. Cреди урядников татар было немного – пять человек из 128. Из выпускников Неплюевского кадетского корпуса 1867 года было четыре уральца. В числе счастливых обладателей первого офицерского казачьего чина (хорунжего) был один уральский казак из татар – Ахмедфазыл Акиров (Дубовиков, 2009). Среди донских казаков, например, сложилась подобная этнически-пёстрая прослойка, называемая в XVII-XVIII веках «тума», либо «болдырь». На казачестве всё евразийство зиждется! Различные авторы упоминают среди казаков калмыков, бурят, татар, поляков, литовцев, греков, немцев, евреев, болгар, сербов, албанцев, белорусов, черкесов, осетин, эвенков, якутов и прочих. Каждый десятый казак был не русским этнически, но православным (Аверьянов, Воронов, 1992, No3, 145). Особенно прославились осетинские казаки, как отдельная каста в Гребенском (Терском) казачестве. Казаки- осетины постоянно служили в главной войсковой части России – Императорском Конвое. В поздние времена они дали множество известных офицеров высокого ранга. Так, четверо стали генералами в Первую Мировую и восемь – в Гражданскую (Сайт казаков, 2011). Из 50 тысяч населения Уральска в начале ХХ века вся торговля была в руках инородцев, как и ремесленники и служащие почт, банков, были иногородние. В Уральске к Первой Мировой войне проживало до сорока еврейских семей, бывших часовщиками и аптекарями и жившие богато. Дружбы с соседями- казаками, правда, у них тоже не было (Масянов, 1991, 9). Эти факты указывают на то, что изначально антисемитизма в казачьей среде (кроме Запорожской Сечи) не было. Если бы он всегда имел место, евреи бы не селились на территории казачеств. Их было немного там, становились казаками же единицы. Антисемитизм возник в казачьей среде лишь в период между революцией 1905 года и, особенно, начиная с Гражданской войны. Изначально антисемитизма и быть не могло, так как никакого основания для него казаки не имели. (Маснов, 1991, 9). Даже и польские евреи служили, что не вяжется в сложившемся восприятии штампа «черносотенных казаков», принявшие православие и служившие в казачьем войске, также, как и поляки, изменяли окончания своих фамилий. Например, польские евреи Левинские, став православными христианами и, при всей «несочетаемости» слов, казаками, носили фамилию Лявинсковы. Небольшое число крестившихся евреев поселилось в XVII веке на Дону, в станице Старочеркасской, и около десяти казачьих фамилий произошло от них. (Сайт казаков, 2009). (По первоначальному значению слова «станичный» означает «всадник разведывательного отряда в станичной службе» на южных московских рубежах. После того как служилые станицы переселились на казачьи реки, слово это приобрело значение близкого по происхождению и по месту жительства, «своего человека» и обращение – «господин», а к середине XVIII века – казачий населённый пункт (Сайт казаков, 2011). Казаки были настолько веротерпимыми, что с течением времени, кроме пленных, все добровольно вступающие в казаки мусульмане и прочие могли оставаться верными своей религии. В Забайкальсом войске известен случай с казаком-бурятом, который был даже ламой и покидал монастырь для сборов, а после кампании возвращался в него (Шамбаров, 2010, 427). Веротерпимость на землях казаков допускала строительство мечетей для проживающих рядом инородцев. Межэтнические браки стали столь частыми, что циркуляр 1820 года пытался запретить их. На земле Уральского войска, включая войсковое и не войсковое население во второй половине XIX века проживало 86 процентов русских, башкир – 7 процентов, татар – 5, калмыков – 1,5, каракалпаков – 0,5, были также казахи, евреи, немцы, поляки и бухарцы, а в войсковом населении русских было 93 процента, татар – 5 и калмыков – 1.
По конфессиональной принадлежности в тот же период войскового и не войскового населения проживало до 93 процентов старообрядцев, включая 40 процентов единоверцев, 5 – мусульман, далее следовали буддисты-калмыки, иудеи, католики и протестанты (Бородин, 1891, 138-140). Если среди яицских (уральских) казаков большинство были старообрядцами, то добрая половина гребенцев также придерживалась старой веры, много было их и среди оренбургцев, сибирцев и на Верхнем Дону. При Екатерине II гребенцам было разрешено строить старообрядческие церкви. Никакого антагонизма между казаками разных течений веры и толков старообрядчества не наблюдалось. Павел I утвердил положение о Единоверческой церкви с 1800 года. Она подчинялась Синоду, но вела богослужение по старым книгам. Единоверчество широко распространилось среди уральцев. И за это Павла уральцы ценили. На Дону Единоверческий храм возник лишь в одной станице, а на Тереке это ответвление старообрядчества не прижилось. Старообрядчество казаков, в силу их былой изоляции, носит дораскольничий характер. Раньше у казаков не было возможности иметь своих священников, и их религиозная жизнь заключалась в обрядовом лидерстве наиболее набожных и нравственных казаков. Среди казаков даже были особые толки старой веры, коих не наблюдалось нигде более, например: никуданцы, неокружники, дырники, назаровская церковь. После послаблений Екатерины Великой, Николай I усилил гонения на старообрядцев во имя укрепления государства, но для казаков сделал исключение и позволил им следовать своим обрядам. С 1850 года Николай прекратил преследовать старообрядцев, но только «вредных сектантов». В целом, Николай казаков любил и уважал их особенности. В 1827 году он провозгласил своего Наследника Атаманом всех казачьих войск. Так и повелась традиция провозглашения Наследника. Донской атаманский полк был переименован в лейб- гвардии Наследника Цесаревича Атаманский полк. Жёны наследников становились атаманшами (Шамбаров, 2010, 424-426). Из цифр заметно, что часть нерусского населения была крещённой. Казаки «составляли особую сословно- территориальную общность, пользовались правами и преимуществами на условиях обязательной всеобщей воинской повинности. К ним относили также лиц казачьего происхождения – войсковых дворян, духовенство, разночинцев, торговых. Приписные казаки – воины не войскового сословия, служившие в казачьих частях, за особые заслуги могли быть приняты в казаки. Решением Круга могли принять в казаки и иногородних» (Сопов, 2011, 11-13, Аверьянов, Воронов, 1992, No3, 139).
4.2. Становление Яицкого казачества. Походы на Хиву. Внешняя политика.
Становление Яицкого казачества произошло в XVI веке из много позже исчезнувших, растворившихся рязанского и хлыновского, или вятского, вошедших в волгское, частично – днепровское, отождествляемого с запорожским. Так называемое «старшинство» Уральского казачества по разным источникам отсчитывается с 1571, или 1591 года. Старшинство подразумевает тот момент, с которого то, или иное казачество начинало служить Государю московскому. В 1585 году будущий Великий атаман Сибири Матвей Мещеряк и соратник Ермака атаман Богдан Барабоша поняли, что из-за растущих, как грибы, государевых крепостей, более на Волге прежней вольной жизни не будет и увели своих казаков на юго-восток (Шамбаров, 2010, 77). Удобное место подыскали себе на землях Большой Ногайской Орды, на реке Яик у впадения в неё Илека. Здесь на острове Кош-Яик около семисот человек за лето построили земляные и деревянные укрепления. Крепостца была поставлена в глубине вражьих земель, без тыла. Казаки твёрдо знали, что ничего, кроме верной гибели, в случае сдачи городка ожидать не приходится. Казачий городок — это маленькая крепость, окружённая земляным валом и рвом. По валу ставили палисад, сажали колючий кустарник. Население городка насчитывало 300-400 человек. В поход каждый городок должен был выставлять отряд – станицу. Позже станицей стал называться сам городок. До XIX века были «городки и деревни», потом стали «станицы и хутора». (Не следует путать отряд-станицу с подразделениями в казачьих формированиях, таких, как сотня, то есть отряд примерно в сто человек в которой раньше было по два сотника, а сотни делились на курени, которыми командовали куренный атаман и есаул. Полков у казаков ещё не было. С XVIII века в казачьем полку стало пять сотен, пять есаулов и пять сотников, а в сотне пять хорунжих и урядник (Шамбаров, 2010, 170). Ногайский князь Урус всеми силами обрушился на пришельцев. За время затянувшейся осады бдительность кочевников притупилась, и казаки внезапной вылазкой сумели разгромить много превосходящий их ногайский передовой отряд, «захватав все ручницы»4. Воодушевленные победой, казаки устремились на основные силы ногаев и обратили их в бегство. На следующий год ногайцы вновь подошли к Яицкому городку. Их было несколько тысяч против четырех сотен казаков. Казаки не стали долго отсиживаться. Их конница разделилась на шесть отрядов и разгромила врага в очередной раз (ibid.), отстояла присуд, то есть землю, присуждённую Войску за службу Богом. В XVII веке Яицкий городок был укреплён по царскому указу на средства казны и в нём размещён стрелецкий гарнизон. Казаки Яицкого городка объединились с донцами, осевшими на Яике после тамерланского разгрома Дона в 1399 году, и образовали Яицкое казачество, куда стекались наиболее отчаянные головушки. Со второй половины XVI века царское правительство привлекало вольных яицких казаков для охраны юго-восточных границ, разрешая им, поначалу, принимать беглых крестьян, издревле пополнявших ряды казаков, как главный источник. Постепенное закрепощение крестьян дворянами обуславливалось и закрепощением дворян обязательной государевой службой, прежде всего военной. «...крепостной человек», «крепостное право» и «дворянин» в Московской Руси были совсем не тем, чем они стали в петровской. Московский мужик не был ничьей личной собственностью. Он не был рабом. Он находился, примерно, в таком же положении, как в конце прошлого века находился рядовой казак. Мужик в такой же степени был подчинен своему помещику, как казак своему атаману. Казак не мог бросить свой полк, не мог сойти со своей земли, атаман мог его выпороть, - как и помещик крестьянина, - но это был порядок
4 Ручница – тяжёлое, ручное огнестрельное оружие с сошками со второй половины XIV века. Ствол ковали из железа, позднее отливали из бронзы. На Руси называлось пищаль, гаковница (гак - крюк- сошка, для смягчения отдачи), или ручница, ручная бомбарда, или кулеврина — во Франции (Википедия, 2008).
военно-государственной субординации, а не порядок рабства. Начало (почти что) рабству положил Пётр» I (Солоневич, 2010, 278).
Иван IV не одобрял набегов на Крым и прочие турецкие окраины, чинимые казаками по своему усмотрению, и тщетно пытался запретить их. Политические соображения Москвы не могли ужиться с реальностью на Яике, Тереке или Дону, когда люди видели, что творят крымцы с турками, нападая на южные окраины Руси, устраивая резню, насилуя, забирая в полон, в рабство. В ходе похода Ермака на помощь Строгановым, атаман Богдан Барабоша с соратниками остаётся на Яике. В 1586 году астраханские воеводы обращаются к яицким казакам, приглашая их на службу. 150 человек ушли служить, но 250 самых вольнолюбивых воинов с атаманами Барабошей, Якбулатом Чембулатовым, Якуней Павловым, Никитой Усом, Первушей Зеей и Иваном Дудой остались на Яике, сохранив независимость. В 1591 году Москва организует поход против дагестанского шахмала Тарковского5, поддерживающего турок. Яицкие казаки примкнули к царскому войску и этот поход можно считать началом службы царю Яицкого войска, ставшего Уральским с 1775 года (Шамбаров, 2010, 97). Таким образом, первое же упоминание о «государевой» службе яицких казаков происходит по указу Фёдора Иоанновича, когда воеводам, боярину Пушкину и князю Ивану Васильевичу Сицкому, было приказано: «...всех казаков собрать для шевкальской службы: волгских - 1000 человеку, да яицких - 500 человек». Казакам думалось выгодным получить поддержку, гарантированное оружие, боеприпасы. При гуманном, мудром, но слабом здоровьем Фёдоре Иоанновиче6 Москва могла выставить, помимо 10 тысяч стрельцов, 4 тысячи наёмных немцев с поляками и 80 тысяч дворянского ополчения, также до 6 тысяч служилых казаков. Кроме этого, Москва всегда могла надеяться на помощь до 12 тысяч донских казаков (Гордеев, т.2, 1992, 75). Но, и после этого, яицкие казаки не стали постоянно служить Московии, а предпочитали вести «воровскую» жизнь, волю, дольше прочих старейших казачеств. Их особое стремление к воле выражалось в и бунтах XVIII и XIX веков.
Согласно преданиям и татарским летописцам, исследованным фольклористом Рычковым, в начале XVII века отличились два яицких атамана по прозвищу Нечай
5 Шахмал (шевкал, шаухал) – правитель Дагестана с VIII по XIX в. Резиденция шамхалов в XVII в. переместилась в город Тарки, бывший до того второй столицей шамхальства. В 1642 г. в Тарках формируется независимое Тарковское шамхальство. В 1849 г. генерал-лейтенант Шамхал Тарковский, Абу-Муслим-хан возведён в княжеское достоинство Российской империи.
6 При его гуманном правлении появился запрет на отсечение конечностей в наказание, на долгое содержание в колодках, на закапывание в землю заживо мужеубийц. Запрет на требование раскрытия тайны исповеди, нарушенный потом Петром I. При нём же было отменено местничество - обычай московских бояр считаться со службою предков, при занятии места в военной и гражданской службе, в придворных церемониях и за царским столом. По настоянию царя, был возвращён из ссылки Никон. Фёдор, а не Пётр начинает европеизацию России, при участии сестры Софьи: введение мод, обычаев с запада, особенно из Польши (Хронос, 2007). В этом была отрицательная сторона его правления: роскошь ударила налогами по народу.
Шацкий и Шамай. Атаман Нечай предложил казакам пойти «поохотиться» на Хиву- град. «Любо, али не любо, атаманы-молодцы?!» - вопрошал атаман. Зашумел казачий круг. То и дело выходили из него казаки, кидали шапки оземь, и скоро порядочная партия казаков собралась к атаману. Набег был решён. Набрав вольницу, Нечай пошёл на Хиву, переправившись через Амударью в Горловине, вероятно, в месте, где начиналось разветвление устья. Шёл 1600 год. Когда казаки подошли к Хиве, хан с войском своим воевал за тридевять земель. Нечай овладел городом без всякого труда, но зажился в нём и поздновато выступил назад. Нечай набрал там много добра и в жены взял себе одну из ханских жён, которая в него сразу влюбилась и уговаривала его как можно скорее покинуть город, так как ожидала скорое возвращение хана. Обременённые нелёгкой добычей, казаки были настигнуты ханом и разбиты в пух и прах на брегах Сырдарьи. Не более троих сумело возвратиться на Яик с известием о гибели бравого Нечая. Спустя 5 лет, атаман Шамай пустился по следам неудачника с тремястами казаков. Слишком уж заманчивы были рассказы уцелевших о городе тысячи и одной ночи. Казаки встретили улусы калмыков, у которых потребовали дать им проводника до Хивы. Калмыки завели казаков в засаду, неожиданно напали на них, многих поубивали, остальных бросили, а Шамая взяли в полон. Брошенные в степях, отправились далее, но сбились с дороги, в Хиву не попали, вышли к Аральскому морю, на котором вынуждены были перезимовать. Начался жуткий голод. Несчастные бродяги убивали и пожирали друг друга, сходя с ума. Большая часть погибла. Выжившие, стойкие духом, сумели послать известие к хивинскому хану просить, чтоб он их спас от голодной смерти. Хивинцы прибыли за ними, отвели в столицу, превратив в рабов. С той поры, русские рабы имеются в Хиве постоянно, до самого начала колонизации. Имеется и такое описание: летом 1605 года крупный отряд яицких казаков совершил набег на Хиву. Среднеазиатский хронист XVII века Абул- Гази сообщает, что русские взяли штурмом город Ургенч, захватили множество пленных и «нагрузили тысячу повозок самыми дорогими вещами, а остальные вещи, как ткани, шубы, одежды, ковры, одеяла, тюфяки и подушки сожгли». На обратном пути, казаков настигло подоспевшее из Хивы войско Араб-Мохаммед- хана. Хивинцы избрали довольно оригинальную тактику. Они стали сооружать на пути казаков окопы, принуждая их иди на штурм, и одновременно атаковали с флангов и с тыла. На пятый день отступления казаки прибегли к своему излюбленному приему: они расположили свои телеги кругом и укрылись за ними, подобно чешским таборитам. Ещё два дня спустя хивинцы, наконец, прорвались в кольцо телег. Пока воины хана занимались грабежом, «сотня русских успела бежать, достигла берега Амударьи, где устроила из дерева небольшое укрепление». Получив неограниченные запасы воды, казаки сопротивлялись 15 дней, но всё же были перебиты намного более многочисленным противником. Через несколько лет атаман Шамай был выменян на калмыцкого воина. Набег казаков на Бухару в 1605 году описывается так: «Преодолевая страшные трудности, они, наконец, добрались до Бухары, взяли столицу приступом, перебили массу народа и награбили богатую добычу, но на обратном пути, преследуемые доведённым до отчаяния неприятелем,они все погибли от голоду и жажды в безводных пустынях Средней Азии». С той поры у яицких казаков пропала охота к столь дальним походам (Рычков, 2009, Шамбаров, 2010, 99). Неспроста, при первой переписи боеспособного казачьего населения, произведённой при Петре Великом, у яицких казаков набралось всего лишь 3200 мужчин, в то время как на Дону более 14 тысяч. Тогда же было насчитано до 60 тысяч малороссийских казаков, терских - 1800 и гребенских – 500 (Хорошхин, 1881, 25).
После Смутного времени в 1614 году ещё бесчинствовали на Руси яицкие гулевые атаманы Тереня Ус и Верзига. Казаки решают выдать смутьянов царёву воинству. В 1615 году яицкие казаки били челом на получение царской грамоты на земли по Яику и льготные права промышлять по реке, да пользоваться беспошлинно соляными копями (Аверьянов, Воронов, 1922, No3, 141). Примечательно, что со времён первых Романовых казаки всё чаще находят общий язык с Москвой. Великий собиратель Земли Русской Михаил Романов предпочёл добрые отношения с ними, вместо давления при Годунове. Москва опять требовала от казаков прекратить боевые действия с турками, желая заключить с Османской империей союз против Польши. Но казаки продолжали страдать от набегов крымцев-вассалов султана и не могли не драться с ними. Десятки длинных быстроходных лодок-чаек запорожцев и донцов каждый год выходили в Чёрное море, громили Синоп, Трапезунд, Варну, Кафу. (Шамбаров, 2010, 118-120, 127). Казаки проявили себя и на море весьма успешным морским десантом и абордажниками. Возможно, сказывалась давняя школа речного пиратства. После возвращения из плена мудрого отца первого царя новой династии, митрополита Филарета, в миру –Фёдора, сразу же улучшились отношения Москвы с казаками. Филарет долго томился в польском плену и ненавидел Сигизмунда, мечтая отомстить Польше. Дон стал получать ежегодное жалование мукой, вином, порохом, свинцом и деньгами. При этом, Дон сохранил полную автономию. Неспокойное положение за Уральским хребтом вынудило правительство начать создавать искусственным путём новое Сибирское казачество. Набирали народ из служилых казаков, вольных крестьян севера, охотников и поморов. Непрекращающаяся вражда Дона с крымцами и турками вновь стала камнем преткновения, поскольку мешала проведению московской политики союза с Турцией против Польши, и в 1629 году Филарет и царь крупно ссорятся с казаками, казнят некоторых из них, ссылают и перестают платить жалование. Филарет пытается жестко бороться с казацким своеволием и запретить им набегать на Крым и турецкое побережье, призывая их идти вместе с турками на поляков. Отношения Московии с казаками, особенно донскими, обострились основательно и надолго. Султан Осман направил на Польшу чудовищную армию, численностью до полумиллиона. Филарет потребовал от казаков присоединения к туркам в походе на Польшу, на что последовало возражение, что, мол, «С воеводами царскими, а не с пашами басурманскими против всякого врага Государства великого идти готовы поголовно, но не против христианских народов...». Когда турки подошли к Хотину, король попросил гетмана Сагайдачного помочь, и до 40 тысяч днепровских казаков, к которым примыкали и представители иных казачеств, сумели побить полмиллиона султанского войска и обратить их вспять. Теперь Польша пыталась запретить днепровским казакам нападать на турок и крымцев, со своей стороны, склонить их к войне с Москвой, соревнуясь с Филаретом (ibid.). Турция же требовала от потенциальных союзников - Москвы и Польши изгнания казаков с их рек прочь. Дошло до того, что турецкий посол древнего греческого рода, Фома Кантакузен, стал требовать от царя коренного изменения уклада жизни казаков и приведения их к полному послушанию. Он выдвигал две альтернативные меры: открытое вторжение и наведение порядка силой или же взятие их на содержание казны и выплату жалования регулярно. Если же Москва не способна на это, то турецкий султан якобы заберёт казаков на свои земли и сделает своим войском. В последней возможности, впрочем, в Москве могли сильно усомниться, зная о верности казаков православию. После такого воздействия извне Москва стала всё сильнее давить на казаков, чем отношения не улучшила и к повиновению не привела. В начале XVII века в верховьях Яика уже появились многочисленные казачьи поселения. Для вящей справедливости следует отметить, что яицкие казаки первыми потревожили как ногайские, так и хивинские, кокандские и бухарские владения, совершая набеги по своей инициативе, подобно тому, как запорожцы терроризировали земли Польши и Турции. Ходили к брегам турецким, пересекая всё Чёрное море на утлых судёнышках, не просто так называемых душегубками. Из набегов привозили добычу, коней и, непременно, «жён хивинских». Турки постоянно жаловались царю московскому, мол безобразия чинят казаки, набегая на их земли, на что московиты возражали, что казаки - люд вольный и разбойный и, мол, самим спасу от них нет (Савельев, 1915, 280). На недовольство царское же казаки отвечали, что крымцы договоры сами не блюдут, а при случае казацкие городки разоряют первыми, люд в полон угоняют.
Отношения казачеств с Москвой позволяло казакам видеть в верховной власти основу политической устойчивости, почему они и стремились сохранить отношения добрыми. Яицкое войско согласилось в 1632 году на проведение переписи боеспособных казаков и целовало крест царю, а донское отказалось от присяги: «Крестного целования государям на Дону, как зачался Дон, казачьими головами не повелось7». Было насчитано до трёх тысяч боеспособных яицких казаков и около
7 В 1643 году на Дон обрушиваются орды крымцев и турецкого азовского гарнизона. Всё это ставило измученных от непрестанных войн казаков в зависимость от поддержки Москвы, и они обращаются за помощью. На Дон отправляют воеводу с тремя тысячами стрельцов и тысячью «новых казаков», навербованных повсюду. Это стало моментом прочного объединения Государя с казачествами. (Если словосочетание «Государь Император» во всех источниках единодушно пишется с заглавными буквами, то слово «Государь» пишут по-разному. «Царь» пишут почти всегда с маленькой). Таким образом, вольница не была усмирена Москвою, воля не ущемлена, но напротив, казаки сами решили ограничить собственную свободу, обретая большую силу. Уже в 1645 нападение пяти тысяч крымцев было успешно отбито и неприятеля гнали до самого Перекопа. Царь даже признаёт традицию «невыдачи с Дона», а в 1646 году уже Алексей Михайлович издал указ, разрешающий вольным людям всех сословий уходить на Дон. Турецкий султан был вынужден признать включение Дона в состав России.
тысячи из них взято для помощи царскому войску (Шамбаров, 2010, 149). Внутренний патриархальный быт казаков был построен на почтении к старшим, равенстве и народоправии некоего военного лагеря, что создавало хроническую угрозу впадения в анархию. Атаман до XVIII века выбирался самими казаками. Московский царь становился некоторым гарантом против погружения в анархию. Опорой порядка среди казаков служила хозяйственная семейная часть казаков, промышлявшая скотоводством, коневодством, рыболовством и охотой, а позже и хлебопашеством, отличавшаяся от непредсказуемой импульсивной голытьбы, то есть, несемейных безответственных молодцев, легче добывавших себе средства к существованию, в основном, войною, но и легко проживавших их в удалом разгуле. Этот беспокойный элемент был, впрочем, легко наказуем. Власть атамана была беспрекословна лишь во время похода, но порядки были достаточно жёсткими всегда. В войске хранилась особая сабля, которой рубили головы сильно провинившимся, по постановлению круга. (Шамбаров, 2010, 122-125, 129-130, 132, 148-149). В XVII столетии в казачестве выделилась богатая верхушка, старшины, ставшая опорой Москвы, стремившейся подчинить себе яицких казаков. В 1613 году Яицкое казачье войско было принято в подданство Московского государства. Отныне Москва снабжает их оружием, выплачивает жалование. Последний Земский собор, созванный мудрым Государем Алексеем Михайловичем в 1653 году, принимает под защиту казаков, но подтверждает права и вольности казачьи, признаёт их самоуправление. В 1695-96 годы за участие в Азовских походах Петра Великого уральцы получают десять боевых знамён. При этом, царь Пётр никогда не признавал казаков, как настоящую армию и хотел их использовать не больше, чем на подхвате. Впрочем, он не признал и заслуги прочих частей старой армии, даже устроенных по западному образцу – рейтаров и драгун, а желал лишь всех переделать на Прусский и Саксонский манер (Шамбаров, 2010, 157, 160-164, 167, 231).
Все подвиги казаков до середины и даже конца XVII века были сделаны пешим порядком, или же в качестве морского десанта. Так, французский инженер Боплан в 1630-е писал: «сотня их в таборе не побоится ни тысячи ляхов, ни нескольких тысяч татар...нельзя сказать, чтобы они плохи были на море, но не таковы на конях...» (Шамбаров, 2010, 172). Лишь к XVIII столетию казаки садятся на коня и становятся, постепенно, новыми кентаврами Степи, наряду с казахами, после киммерийцев, скифов, савроматов (сарматов), роксоланов, гуннов, куманов, монголов. В этот период казачонка сажали на коня уже в три года, а с пяти доверяли ездить самостоятельно. С семи лет он учился стрелять, с десяти – владеть холодным оружием. Женились тогда с 17 лет, чтобы успеть произвести потомство, пока муж не уйдёт на службу. Бедным казакам помогала община, а сиротам – «детям атаманским» - вся станица (Шамбаров, 2010, 281).
В 1660-е на Дон стекается множество всякого сброда, начинающего всё чаще пиратствовать на Волге и Доне. На Переволоке между бассейнами рек возникает логово грабителей – Рига. Донцы, по велению царскому, Ригу эту разорили, но неуёмный грабёж продолжается. В звериного числа 1666 году шайки воровских казаков под предводительством Василия Уса, повздорившего с войсковым начальством, опустошают окрестности Воронежа и Тулы. («Воровские казаки, или вольные» означало казаков, предпочитающих полную волю и грабёж царской службе. «Голутвенные казаки, или голытьба» – казацкая беднота, раньше тоже называлась «воровскими». В противоположность им выделялись «Домовитые, или старожитные» семейные казаки, имеющие прочное частное хозяйство и положение в Государевом войске) (Шамбаров, 2010, 87). Банды пополняются недовольными крестьянами. К 1667 году казачий сброд из голутвенных донцов и волгцев во главе со Стенькой Разиным и братцем его Фролкой хитростью берут Яицкий городок, казаки которого отнюдь не одобряют их действия. Разинцы объединяются с Усом, захватывают Царицын, Саратов, Самару - вся нижняя Волга сходит с ума. Разинцы сжигают первый крупный морской русский корабль «Орёл», осаждают Симбирск, Тамбов, Нижний Новгород. Отложились от царя и начали бунтовать марийцы, чуваши и мордва. Под Симбирском стрельцы и служилые казаки Ивана Милославского впервые побили воинство Стеньки. Князь Юрий Барятинский, наконец, полностью разгромил разбойников, и Стенька постыдно бежит, бросив своих. Часть казаков бежит в мятежный старообрядческий Соловецкий монастырь и защищает его против царских войск. Тогда в Москве очень хорошо прочувствовали, что казаков требуется держать в узде. Царь повелел привести Дон к присяге. Круг поначалу протестовал, но вскоре согласился (Шамбаров, 2010, 188-196). Почти два столетия спустя, уралец Иосаф Железнов описывает нравоучительные рассказы стариков маленьким казачатам, в которых Разин говорит про себя: «От начала мира и до Шегодня не было ни в человеках — человека, ни в зверях — зверя... подобного мне... равнялась бы Шо мной в злобе и лютости, я всех превыШил! Многое множество пролил я крови христианской... Мало того: я Царю благоверному изменил, над верой православной надругался, от Бога истинного отрёкся, сатане треклятому предался...» (Железнов, 1858, ч.1, 92). (Уральцы обычно произносили вместо «с» - «ш»). Так сам народ осуждал своего же казака Разина, боровшегося, согласно советской историографии, за свободу крестьян.
В годину никоновского церковного раскола, начавшегося официально с 1652-1654 года, но дошедшего до народа позже, очень много приверженцев старой веры бежит к казакам. Помимо тайных скитов, целые общины чернецов с попами и раскольничьи монастыри возникают на казацких землях. Казакам была непонятна жестокость Москвы к людям, молящимся по старым книгам. Сами они могли молиться, как по старым, так и по исправленным, поэтому непонятен был им и фанатизм старообрядцев. Для Москвы же раскольники были неприемлемы, как начало мятежа против церкви и царя. Часть донцов принуждали гнать раскольников с казачьей земли, они подчинялись или же добровольно совершали очистку своих земель от подобного беспокойного элемента, почище своей голытьбы. Но яицкие казаки поддались большему влиянию проповедников нерушимости устоев веры. Не могли упёртые старообрядцы-казаки принять Никоновскую реформу, душа противилась, само подсознание вставало против. Если бы не петровские гонения старой веры, да после ещё и николаевские, не случалось бы смут на Яике, не переименовывали бы его в Урал. От реформ Петра I пошло изменение самого статуса Православия. Мистические традиции Восточной Церкви, бывшие незыблемыми порядка двухсот лет, пошатнулись. Перенос столицы из Москвы в «проклятое место», не воспринимаемое народом, Санкт-Петербург, и упразднение Патриаршества вместе с учреждением Синода означали не больше - не меньше, что Россия перестала быть, в богословском смысле, догматически легитимным Православным Царством (Дугин, 1997). Общая же логика российской геополитики всё ещё принципиально не изменилась, хотя и стала более проевропейской, а чисто политические интересы стали явно преобладать над религиозными. С 1681 года яицкие казаки ежегодно призывались царём и сражались в Польше, в Крыму.
Со времён Петра Великого, всё дворянство стало пожизненно служивым, подобно рекрутам из крестьян, которых стали забривать на 25 лет. Кровь дворянина всё ещё обменивалась на пот неслуживого крестьянина, как и во времена московских царей, а казачества охраняли границы с юга, и на этом зиждилась мощь страны. Но если для крестьян попасть в рекруты означало беду, то для казака было позором не служить. Если кто-то из них, по каким-то причинам, уклонялся от службы его презрительно звали «осташкой». Казаки считали себя «Воинами Христовыми» и были таковыми по рождению, то есть призывались самим Господом. Если рядовой казак в среднем и жил лучше крестьянина, то ненамного, а лямку тянул ещё дольше и сам оплачивал своё снаряжение. Не материальный фактор привлекательности казачьей жизни явно преобладал, но некий психологический, верная служба православному Отечеству (Шамбаров, 2010, 443-444). Со времён царствования вдовы Петра, а особенно с воцарением Петра III, уже и это подобие справедливости было нарушено. Дворянство перестало быть обязательно служивым сословием и выродилось в паразитическое. В начале XVIII столетия пять сотен яицких казаков сражаются под Нарвой. С 1704 года один их полк во главе с атаманом Матвеем Рекуновым бессменно стоит в Нарве. Более двух тысяч яицких участвуют в войне со шведами. В 1724 семь сотен яицких громят ногайцев с каракалпаками на южных границах.
4.3. Истоки рода Новинских-Бородиных
Не так мудрёно, как по бабушкиной западной линии, всё выглядит по казацкой, дедовской. Сведения, относящиеся к XVII веку, полного доверия не вызывают, но кочуют не одно столетие от родителей к потомкам. Впервые некий Бородин- Саратовец был упомянут, как казак, целовавший крест Михаилу Фёдоровичу в Касимове вместе с Прошкой Михайловым. Видимо, этот Бородин не имеет отношения к роду автора. Некий крепостной крестьянин Трифон Новинской, с ударением на второе «о», изначально же, наверное, - Новиньский, вероятно, польского происхождения, в 1663 году вместе с первенцем Никитой, родившемся в 1652 году, ушёл из села Ширяева Самарского уезда от помещика Андриана Филатова (Семейный архив Бородиных). Данные о польском происхождении именно этой фамилии упомянуты на казачьем веб-сайте. В XVII-XIX веках в Уральском казачьем войске служило немало поляков, принявших православие и изменивших окончания своих фамилий со «-ский» и «-вич» на «-сков» и «-вов». Тянуло народ на вольную, никому ещё не принадлежащую землю отважных и разгульных казаков. Бежали и крепостные, и захребетники8, кошевались9. Трифон и Никита считаются основателями рода. Не исключена и ошибка, закравшаяся в цифры, так как родись Никита в 1652 году, он был бы уж слишком стар для петровского похода 1716 года. Вероятнее, что родился он лишь в 1662. Допетровское летосчисление приводится в современном виде. Даты с петровских времён до 1918 приводятся, как правило, по старому стилю.
На простой, нехитрой пище, ржаном хлебе, капусте с луком, да белуге с севрюгой, да свежем воздухе и чистой тогда воде яицкой, казаки славились силою здоровья. Женщины родили богатырей, соответствующих по силе своей и осетрам в их реке, по числу отпрысков – несметным селезням, зайцам, кабанам и прочей дичи в пойменных чащах. В постные дни хлебали пустые щти, да мяли кашу, запивая кислым молоком. В скоромные дни употребляли и баранину, и каймак - жирную степную казахскую сметану (Железнов, 1858, ч.1, 14, Масянов, 1991, 10, Кривец, 2010, 80). Позже, когда красной рыбы стало меньше, перешли казаки на рыбу чёрную, простую, что тогда на здоровье вовсе не отразилось. В поход брали с собою кокорки – пшеничные хлебцы с запечёнными в них яйцами, солёную рыбу, да строганину. Коренастые, крепко сбитые, в плечах косая сажень, они были способны, подобно монголам Чингиз-хана, справлять нужду и спать, не покидая седла в любой мороз, ночевать в степях в пургу без шатра, купаться в реке зимой. Их выносливость всегда поражала прочих солдат поздней русской армии. Даже после всей напасти, привнесённой царём Петром, не стали уральцы до советских времён курить, старая вера запрещала, пили же редко – вера не одобряла, да и социально здоровое окружение. Доживали нередко соборне до глубокой старости и в крепком здравии ума и тела.
Имеются также разрозненные сведения о существовании рода яицких Бородиных уже со времени основания Войска, то есть – с конца XVI века. Основатель рода по этим данным – Михаил Бородин, а сын его -Прохор, в 1633 году попал в список десятников Богдана Змиева – старейший из существующих списков яицких казаков, начатый Змиевым в 1632 году. В XIX столетии списки эти были найдены Иваном
8 Захребетники - покупаемые крепостными крестьянами на имя своего помещика бедняки, которые исправляли за них барщину.
9 Кошеваться – жить в любви, да во здравии.
Хорошхиным в Главном Московском архиве Министерства Юстиции. Казаков на Яике в XVI веке насчитывалось всего 950 и лишь 93 из них имели имена, прозвища и фамилии, а прочие - лишь имена да прозвища. В числе яицких казаков, целовавших крест Государю и получивших по десять рублёв в Касимове был упомянут десятник Прошка Михайлов Бородин-Саратовец. Список целовавших подал атаман Тимофей Микифоров Поп (Карпов, 1911, 55). Были ли эти Бородины связаны с пришедшими на Яик несколько позже Новинскими – вопрос открытый. Скорее всего, имелось два рода, которые позже объединились в единый уральский род. Во избежание путаницы следует упомянуть ещё два дворянских не яицких рода Бородиных. Первый происходит от Петра Бородина, сын которого, Алексей Петрович, служил в 1649 году под Воронежом в числе детей боярских с поместным окладом, а Данило Герасимович Бородин служил в Белгородском полку «казачьим капитаном». Его правнук, Тимофей Селиверстович, по Высочайшему указу 1809 года, был исключен из купеческого звания и возведен в «первобытное предков дворянское достоинство». Этот род записан в VI часть родословной книги Воронежской губернии. Второй дворянский род Бородиных, записанный в VI часть родословной книги Калужской губернии, ведёт начало от Федора Михайловича Бородина, жившего во второй половине XVII века (Сайт казаков, 2011). Примерно одинаково об этом периоде повествуют семейное предание и статья в газете «Казачий вестник» за ноябрь 1991, основанная на уцелевших хрониках вроде архивов Уральского и Башкирского краеведческих музеев, в перечне чинов Уральского Казацкого Войска, послужных списках, ревизских сказках, фондах дворянского депутатского собрания. Никита Новинской уже стал признанным казаком, в отличие от отца, остававшегося, до конца дней, под бременем статуса крестьянина, как позже стали говорить на юге России о выходцах с севера, - кацапа. Что забавно, в некоторых русских деревнях старообрядцы называли никониан «кацапами», а никониане старообрядцев — «кулугурами» (производное от тюркского «подонок»), но тем же пренебрежительным прозвищем «кацап» именовали в Бессарабии русских старообрядцев, селящихся там. Владимир Даль приводит слово «кацап» как тульское и курское именование раскольников. Так слово «кацап» попало в язык населения Приднепровья из самой России как обидное прозвище одной из сторон русского церковного раскола, и здесь ассоциировалось с русскими вообще (Даль, 2008).
С происхождением самой фамилии «Бородины» полной ясности нет. Возможно, что тогда, на стадии становления казаком, за мощную растительность, прикрывающую половину лица, Никита получил на Яике прозвание Бородин. Никита и Михаил записаны в основании ветвистого родового древа Бородиных, начертанного одним из ближних предков, возможно, прапрадедом автора Николаем, и перерисованное более разборчиво, на менее ветхой бумаге, отцом автора. Сын Никиты, Михаил, родившийся на свободном Урале, тогда – Яике, в 1692 году стал основателем ветви казацкого рода, приведшей к автору, спустя два с половиной века. Говорили, что имелся даже парсун (портрет допетровской эпохи) Михаила, да пропал. Помимо Михаила, у Никиты было ещё четыре сына, давших три мощные и одну помельче ветви родового древа (Семейный архив Бородиных). Никита Бородин имел семь сыновей: Андрея, Ивана, Григория, Никифора, Семёна, Бориса и Михаила - основоположника ветви более известной автору. Михаил имел сыновей Мартемьяна и Ефрема, а Ефрем дал Петра и Никифора, отца четырёх детей, из которых от Еремея пошла ветвь уже в XIX веке далее. Поэтому Никиту и следует считать истинным основателем рода Бородиных, как первого, ставшего казаком и давшего четыре основных ветви. Не исключено, что имело место два подряд Никиты, отец и сын, тоже Никита.
Со временем детали забывались, кто-то нарисовал, впервые, родовое древо, подумав, что имеет место лишь один Никита, а не два, да ещё подряд. Это бы объяснило проще такое количество энергии в Никите, который в 60 лет с лишним бежал из хивинского плена через голодные степи. Впрочем, поднимаются же нынешние альпинисты, в свои 70-80, на семи- и восьмитысячники даже, если оговориться, что в 80 – лишь японцы, то есть – особый случай. Что ещё более странно, в Интернете, на казачьих сайтах, назван более ранний год рождения Никиты, 1648, что, скорее всего, не соответствует истине, в отличие от семейных сведений (Сайт казаков, 2009). Но почему бы и казаку Никите не выдержать столько невзгод и испытаний в 62-66, коли здоровье позволяло?
5. Продвижение на восток и Дальний Запад. Зарождение Большой Игры
Арабский учёный IX столетия Ибн Хордадбех писал, что купцы-русы часто появлялись в Гургене, то есть, на территории современного Узбекистана, откуда везли свои товары в Багдад. Как свидетельствует историк Соловьёв, «супруга прославленного багдадского халифа Гаруна-аль-Рашида Зобейда питала особое пристрастие к меху русских соболей и горностаев» (Соловьёв, 2009). При раскопках многих древнерусских городов обнаруживались клады с арабскими предметами, доставленными через Среднюю Азию, так и среднеазиатскими. Нашествие монголов почти прервало торговые связи на столетие, но уже со времён Ивана Калиты восточная торговля усиливается. К концу XVI века Россия уже считает среднеазиатскую торговлю едва ли не своим исконным правом. Следующим из европейцев, после Марко Поло, пересёк часть Средней Азии, если за таковую считать север Персии, тверской купец Афанасий Никитин в 1466 году. Он прошёл по Волге и Каспию через Персию в Индию. В 1559 году из Астрахани в Бухару отправляется английская миссия. В Бухаре англичане узнали, что караваны в Китай уже не ходят и вернулись в Москву. В 1551 году в Англии была создана компания, основатели компании намеревались найти северо-восточный проход в Китай, и разрушить торговую монополию Испании и Португалии. После того, как Иван Грозный разрешил английским купцам торговать в России, компания была переименована в «Московскую компанию». В 1557 году компания предложила царю открыть торговый путь в Китай через Бухару. Англичане имели сведения о том, что караваны ходят из Бухары в Китай. Царь разрешил им проезд до Астрахани по Волге и выдал привилегию торговать свободно и беспошлинно, но только оптовой торговлей. Члены компании имели право путешествовать по русским землям в другие страны, но товары они могли покупать только в царской казне, и закупленные в других странах товары, тоже должны были продаваться казне. Компания утратила свои привилегии при Петре I (Википедия, 2011). Тут уже определённо зарождается Большая Игра. Первые дипломатические контакты Государства российского со среднеазиатскими ханствами относятся к XVI веку. В 1589 году эмир Бухарский добивался налаживания торговли с Москвой. Но расстояния были столь нереально велики, что дело так и заглохло. При Михаиле Романове русские начали посылать в Среднюю Азию послов с целью открыть рынки для своих купцов. В 1620 году в Бухару и Хиву с царской грамотой «ходил» Иван Данил Хохлов, в 1646 купец Анисий Грибов, не дошедший из-за разыгравшихся степных междоусобиц, а в 1669 в Хиву – астраханец Иван Федотов и в 1671 в Бухару - два брата Пазухиных, а в 1675 вновь в Бухару - Василий Даудов. Эти посольства не принесли реальных политических последствий, но способствовали расширению сведений о Средней Азии. Пазухины прожили в Хиве две недели, пытаясь уговорить хана отпустить на волю русских рабов. Рабство же сохранилось там до 1870-х... Перс по рождению Даудов перешёл на русскую службу, принял православие и женился на русской боярышне. Даудов выполнял поручения царя Алексея Михайловича при дворе турецкого султана, а после возвращения из Средней Азии служил воеводой и участвовал в Азовских походах Петра I. Из Бухары два путешественника, Касимов и Шапкин, направились в Кабул и даже попытались проникнуть в Индию, но, встретив недоброжелательность местных властей, повернули назад (Википедия, 2008, Юсуфбеков, Коннов, 1973, 9).
В эти же годы, происходили великие переходы казаков-первопроходцев в Сибири. Расстояния, что проходили они в столь тяжёлых климатических условиях, были немыслимы. Выносливость их не поддаётся описанию. Туземцев казаки постепенно облагали налогом – ясаком. Многие племена, со временем, поняли, что русский ясак вовсе не так уж обременителен: брали по одному соболю в год с охотника, а сдавший ясак, зачастую получал «государево жалование» - топор, или пилу, иглы, ткани. Крещение изменяло статус человека: так, ясачный туземец, крестившись, мог более не платить ясак, но и крестьянских податей платить не мог, то есть была и материальная заинтересованность. Но такого крещённого воеводы нанимали на службу, и они часто становились казаками. В Забайкалье же, из-за маньчжурской угрозы, в войска принимали и буддистов-бурятов, и анимистов-тунгусов. В 1648 году казаки Ивана Галкина открыли в Забайкалье месторождение серебра, за что Иван был произведён в дети боярские. Таким образом, первыми геологами России стали казаки. После походов Хабарова и Черниговского Амурский край вновь забывается и погружается в дикость вплоть до XIX века, пока капитан-лейтенант Геннадий Невельской в 1840-е не изучит судоходность Амура и Амурского лимана и не поднимет русский флаг в устье, основав там военный пост. Николай I оценил старания этого патриота и благословил заселение Амура казаками. Казаки проходят
Сибирь до Аляски и делают Россию безбрежной державою на двух континентах. В 1730-е казаки впервые проникают на Аляску (Шамбаров, 2010, 267). К концу XVIII столетия России принадлежат уже и Аляска и несколько заливов Калифоринии, освоенных Иваном Кусковым. Более половины столетия Империя владеет огромными территориями на Американском континенте. С казачьей деятельностью на юге и юго-востоке Империи и за океаном просматривается очевидная параллель с поморами – отважными пионерами русского севера, особенно проявившими себя в XIV-XVIII веках. Многолетние переходы казаков-первопроходцев по тайге с зимовками могли бы вызвать глубокое почтение даже у самых «матёрых экстремальщиков» современности, покоряющих восемь тысяч без кислорода, идущих в одиночку к северному полюсу. Тем более, что не было у казаков нынешней специальной одежды и особых продуктов.
6. Первый Хивинский поход с участием Никиты Новинского-Бородина
До слуха Петра I с конца XVII века стали доходить слухи о том, что на брегах реки Оксус, прозванной так Александром Македонским, то есть - Амударьи10, местное название которой ещё не докатилось до Европы, в весьма отдалённых и опасных местах, где побывало доселе лишь несколько русских, имеются немалые месторождения золота. Из донесений русских первопроходцев Пётр знал, что за пустынями и горами Центральной Азии лежит Ындея (Индия) - страна неслыханных богатств. Знал он и то, что богатства эти морским путём усердно вывозятся западными европейцами. В результате обдумывания подобных сведений царь возжелал наложить руки одновременно на золото Центральной Азии и, хотя бы, на часть сокровищ Индии. В 1713 году имели место события, позже описанные в докладе ротмистра Василия Могутова Екатерине Второй «Редкое и достопамятное известие о бывшей из России в Великую Татарию экспедиции», изложенные следующим образом: «...знатнаго Трухменскаго роду, именуемаго Садыр, Трухменец Ходжа Нефес, приехав к Туккараганской пристани на Каспийском море имеющейся, куда российские купцы из города Астрахани езживали на судах торговать с Трухменцами разными товарами, объявил о себе, случившимся тут Российским людям, что он имеет некоторое знатное дело к пользе Российскаго государства и требовал, чтоб его отвезли в Астрахань, куда он прибыв, спознался с живущим тут крещёным из Гилянцов (персов), которой именовался Князем Замановым (Самановым), и рассказал ему о реке имеющейся в Бухарии, где песчаное золото достают, и о других тамошних обстоятельствах. Что он, Заманов, приняв во уважение, с тем Трухменцом нарочно в Москву ездил, и представляя его Государю Императору Петру Великому, донёс о всём показуемом от Трухменца, за что оный Князь Заманов, тогда же, пожалован был Стольником и отпущен в Астрахань по-
10 Амударья называлась среди местных народов ещё и Джейхун, позже - Улуг-Дарья (Великая Река), а Сырадарья, в средние века, называлась Сейхун, или Яксарт.
прежнему, а Трухменец удержан в Москве» (Могутов, 2008). За несколько лет до этого Пётр сблизился с Хивинским ханом. Хан искал поддержки северного соседа для подавления непокорных туркменских племен, не подозревая ещё, насколько тот малоизвестный сосед силён. По феодальной традиции в 1700 году хан Шахидаза предложил Петру стать вассалом царя. Хитрый хивинец надеялся, что по причине отдалённости, подчинение станет лишь номинальным. Будучи поглощённым европейским театром действий с «прорубанием окна», Пётр забыл, на время, об этом предложении. Позже царь сообразил, что обладание Хивой, которая лежит на полпути между южными русскими границами и Индией, позволит, со временем, добраться и до северной Индии. Новый наземный торговый путь мог бы нанести значительный ущерб морской торговле соперников, что само по себе радовало. Чем не элемент ранней Большой Игры? В то время путь из Индии морем занимал почти год, что было сопоставимо с сухопутным путём. Дружески настроенный хан мог бы даже обеспечить русские караваны вооружённым эскортом. Дружественный туркменский вождь, враг хана, поведал русским, что, якобы, много лет назад, вместо того чтобы течь в Арал, река Оксус впадала в Хвалынское (Каспийское) море и была направлена местными племенами в её нынешнее русло с помощью плотин. Сибирский губернатор князь Гагарин поспешил довести эти слухи до сведения царя. Пётр логично рассудил, что ежели сие правда, то русским инженерам не составит труда разрушить плотины и вернуть реку в прежнее русло. Тогда товары из Индии станет перевозить быстрее и надёжнее. К тому времени русская экспедиция Бухгольца, посланная в Малую Бухарию11, сообщила о находке в песках, недалеко от побережья Каспия, чем-то напоминающей старое русло реки Оксус12. В народе жило предание, что среднеазиатские ханы отвратили это течение к пустынному морю Аральскому именно для того, чтобы не дать русским пробраться в глубину азиатских пустынь (Википедия, 2007).
В конце XX столетия, автор с трепетом открывал и делал выписки из книги о завоевании Туркестана. Книги без начала и конца, без автора, названия и года издания от истрёпанности своей. Но очевидно, что издания дореволюционного. В 1714 году Пётр Великий послал военную экспедицию в Среднюю Азию под руководством капитана-поручика лейб-гвардии Преображенского полка, родом из Кабарды, крещённого мусульманина, князя Александра Бековича-Черкасского (в мусульманстве – Искандер-Бека). Князь Александр был похищен у родителей русскими в ходе первых кавказских столкновений, а очень богатая вдова из рода Голицыных из сострадания к мальчику объявила его своим наследником. Имя отца мальчика-заложника не было известно похитителям, знали лишь, что отец его был
11 Малая Бухария, в дальнейшем получившая название Восточный Туркестан, нынешняя провинция Синьдзянь, в Западном Китае.
12 Вероятно, имелось в виду сухое пале русло Узбой. В середине кайнозоя (21 млн лет назад) Арал был соединён с Каспием. До 1570-х Амударья по рукаву Узбой впадала в Каспийское море, а река Тургай — в Арал. На карте, составленной греческим учёным Клавдием Птолемеем, показаны Аральское и Каспийское моря, в Каспий впадают реки Зарафшан и Амударья (Википедия, 2011).
бек, то есть, князь, потому и прозвали юношу Бековичем. До крещения Александр носил татарское имя Девлет-Гирей-Мурза. Князь Александр воспитывался в доме дядьки царя Петра - князя Бориса Алексеевича Голицына наравне с его сыновьями. В 1699 году вдова князя Петра Иль-Мурзича Черкасского, княгиня Анна Васильевна, урожденная Нагая, подарила молодому князю Александру обширные вотчины свои в Романовском уезде. В 1707 году Александр, подобно многим недорослям боярским, ездил за границу с целью прилежно изучать мореплавание. Позже Александр Бекович был отправлен на свою родину с царской грамотой к владыкам Кабарды для привлечения их на сторону России. Вскоре посланник оповестил Петра, что черкесские беки, прочтя царскую грамоту, изъявили готовность служить Великому Государю всей Кабардой, и уже приведены к присяге. Вероятно, что Александр нашёл там своих родителей и воздействовал через них на прочих феодалов. Далее князь Черкасский, предлагал царю начать перетягивать прочих горцев на сторону России и против Персии. Бекович женился на дочери князя Голицына, воспитателя самого царя. Пётр полагал, что исламские корни позволят Бековичу легче других найти общий язык с Хивинским ханом. Задачей Бековича стало осмотреть новое русло Оксуса, нет ли возможности перевести его в старое, построить крепосцу на старом русле реки, где она впадала в Каспийское море. Далее, следовало склонить хана Хивинского к верности и подданству российскому и просить хана послать своих людей вверх по Сырдарье до Эркети- городка13 для «осмотрения» в тех краях золота (книга без обложки) и разузнать, где находится плотина, загораживающая ей выход в Каспийское море, а также поздравить хана Хивинского со вступлением на престол (Терентьев, 2010, 5). В распоряжение князя Черкасского были предоставлены «тысячи полторы воинских людей да на всякие расходы тысяч пять денег». С князем были посланы мастер горного дела Блюгер, отряд пехотинцев, но помимо этого Черкасский не преминул прихватить пять сотен яицких казаков, которые должны были спуститься к Гурьеву и примкнуть к экспедиции. В 1715 году, впервые в европейской истории, русские прошли на судах по всему восточному берегу Каспийского моря. Было использовано две шхуны, 27 морских стругов и одна буса. Князь доносил царю, что им завершено изготовление карты Каспийского моря и что он возвращается в Астрахань. Лично доложивший обо всём царю в Любаве, князь, награждённый чином капитана и официально объявленный послом к Хивинскому хану, был направлен назад в Астрахань с полномочием самостоятельно распоряжаться всеми приготовлениями к походу. Сенату велено было без отговорок и без задержек исполнять все распоряжения капитана.
13 Так тогда называли Яркенд, город в нынешней провинции Западного Китая - Синдзянь. Князь Гагарин сообщил Петру, что в тамошней реке Дарье имеется золотой песок. Тогда не делали различия между Яркендарьёй и Амударьёй.
В руководство князю Пётр собственноручно написал наказ, состоявший из 13 статей: «1) Надлежит над гаванью, где бывало устье Амударьи-реки14, построить крепость человек на тысячу, о чём просил и посол хивинский; 2) Ехать к хану Хивинскому послом, а путь держать подле той реки и осмотреть прилежно течение её, а также и плотину, если возможно эту воду опять обратить в старое ложе, устроив городок и произведя некоторые сооружения, долженствовавшие возвратить древнему Оксусу славное некогда течение его к морю Хвалынскому, а прочие устья запереть, которые идут в Аральское море; 3) Осмотреть место близ плотины, или где удобно, на настоящей же Амударье-реке для строения крепости тайным образом и, если возможно, то и тут другой город сделать; 4) Хана Хивинского склонить к верности и подданству, обещая ему наследственное владение, для чего предложить ему гвардию, чтоб он за то радел в наших интересах; 5) Если он охотно это примет и станет просить гвардии и без неё не будет ничего делать, опасаясь своих людей, то дать ему гвардию, сколько пристойно, но чтоб была на его жалованье; если же станет говорить, что содержать ему её нечем, то на год оставить её на своём жалованье, а потом, чтобы он платил; 6) Если таким или другим образом хан склонится на нашу сторону, то просить его, чтоб послал своих людей, при которых и наших два человека было бы, водою по Сырдарье-реке, вверх до Эркети-городка, для осмотрения золота; 7) Также просить у него судов и на них отпустить купчину в Индию по Амударье-реке, наказав, чтоб изъехал её, пока суда могут итти, и потом продолжал бы путь в Индию, примечая реки и озера, и описывая водяной и сухой путь, особенно водяной, и возвратиться из Индии тем же путём; если же в Индии услышит о лучшем пути к Каспийскому морю, то возвратиться тем путем и описать его; 8) Будучи у Хивинского хана, проведать и о Бухарском, нельзя ли и его хотя не в подданство, то в дружбу привести таким же образом, ибо и там также ханы бедствуют от подданных; 9) Для всего этого надобно дать регулярных 4000 человек, судов сколько нужно, грамоты к обоим ханам, также купчин к ханам и к Моголу; 10) Из морских офицеров поручика Кожина и навигаторов человек пять или больше послать в обе посылки: в первую под видом купчины, в другую - к Эркети; 11) Инженеров дать двух человек; 12) Нарядить казаков Яицких 1500, Гребенских 500, да 100 человек драгун с добрым командиром, которым идти под видом провожания каравана из Астрахани и для строения города; и когда они придут к плотине, тут им велеть стать, и по реке прислать к морю для провожания князя Черкасского сколько человек пристойно; командиру смотреть накрепко, чтоб с жителями обходились ласково и без тягости; 13) Поручику Кожину приказать, чтоб он там разведал о пряных зельях и о других товарах и, как для этого дела, так и для отпуска товаров, придать ему двух человек добрых из купечества, чтоб не были стары» (Википедия, 2008, Безгин, 2008).
14 Само русифицированное сочетание слов «Амударья-река» есть «масло-масляное», ибо «дарья», в тех широтах, означает «большая равнинная река». Под бывшим устьем имеется в виду Красноводский залив.
Князь Черкасский, в принципе, не нарушил приказ Государя. Уже в конце апреля 1716 года яицкие казаки были отправлены сухим путём к Гурьеву городку. Пять сотен терско-гребенских казаков пришли туда ещё до зимы и вынужденно бездействовали. Отпраздновав Пасху, Бекович вышел из устья Волги, от Астрахани, морем, с регулярным войском. Около ста сорока небольших судов везли солдат и провизии почти на год. Как обычно случается, предприятие заняло куда больше времени, чем первоначально предполагалось. Лишь в июне отряд выступил из Гурьева городка к Хиве. Время было уже очень жаркое и не слишком благоприятствовало переходу через пески. В составе экспедиции были три пехотных полка - 3727 человек (Астраханский подполковника Кушникова, Казанский подполковника Хрущова и Азовский, или Коротояцкий - полковника, видимо, голландского происхождения, по имени фон-дер Вейде, или Винден15), сводный полк пензенских драгун и эскадрона пленных шведов майора Франкенберга - 617 человек, 15 сотен яицких казаков от атаманов Ивана Котельникова, Зиновия Михайлова и того самого Никиты Бородина, основателя очередного казацкого рода, а также пять сотен гребенских казаков от атамана Басманова, артиллеристов - 26 человек при 22 орудиях, морской команды - 232 человека, включая 71 матроса и 146 новобранцев из солдатских и садовничьих детей, кроме того - 52 невоенных человека: четыре лекаря, два толмача, восемь чиновников и 20 дворян, в их числе и два родные брата князя Александра Бековича, с 20 черкесскими узденями16, несколько из алтынников - купцов астраханских, собравших караван в Индию, из разночинцев способных людей, русских и татар, и из бухарских торговцев - до двухсот человек, из которых некоторые и товары для торга при себе имели, всего - 6655 человек. Провианта из Казани выдано на год, а из Астрахани, в морской поход – на полгода. Сверх провианта на каждого солдата выдано по пол пуду сазанов и коренных осетров, да вина и уксусу по ведру (воду в походах предпочитали пить с уксусом, считая, что смесь лучше утоляет жажду), да по шубе на человека (Безгин, 2008, книга без обложки, Голованов, 2010, Абаза, 2008, Терентьев, 2010, 8-22,).
Менее половины отряда была послана в крепостцы, заложенные Бековичем, а кавалерия была оставлена в Астрахани. На побережье Каспия было построено укрепление Святого Петра, где оставили полк Хрущова с 11 пушками. Место
15 Вероятно, что нидерландское «фан», ставшее, позже, в русифицированном варианте, «ван» (Ван Гог итп), было переделано в более привычное для русских, немецкое «фон». Возможно, что на родном ему языке, имя полковника звучало, как «фан дер Фейде», или «фан дер Фелде».
16 Уздень - термин тюркского происхождения, которым обозначались в Дагестане свободные крестьяне общин, составлявшие подавляющее большинство крестьянства. Изначально противопоставлялся терминам «лаг» (раб) и «райат» (крепостной, зависимый). С XVI века применялся русской администрацией и к служилому феодальному сословию (уоркам), а в XVIII-XIX веках вошёл в обиход адыгов, кабардинцев и прочих. В Дагестане под узденями чаще подразумевается сословие свободных людей. В Кабарде же понимается высшее сословие, происшедшее от древних родовых старейшин племени адыге, права которых признали кабардинские князья. Уздени могли выкарабкиваться в феодальную верхушку, но могли и попадать в зависимое крестьянство (Википедия, 2008).
выбрали неудачное: на косе Тюп-Караган пресной воды не было вовсе, а в колодцах вода за сутки становилась горько солёной. Приходилось постоянно рыть новые колодцы. Из Тюп-Карагана Черкасский отправил поручика Кожина в Астрабад (Ашхабад) с поручением доставить туда морского подпоручика Петра Давыдова, которому предстояло отправиться послом в Персию (по некоторым источникам – в Бухару). Проплыв ещё 120 вёрст, Бекович остановился в заливе Бехтир-Лиман, что выше Киндерли и заложил крепость, назвав её, в свою честь, Александровской. Место оказалось удобным и для защиты не следовало оставлять много народу, а лишь три роты из Казанского полка. Прибыв к Красным Водам, князь закладывает ещё одно укрепление, у входа в Балханский залив. Сюда же прибыл и Кожин, ложно уверяющий князя, что хан Астрабадский отказал в пропуске через Персию подпоручику Давыдову. Здесь был оставлен фан-дер Винден с двумя полками. Винден и Кожин протестовали против такого решения Бековича, но тот настаивал. Сам князь отбыл в Астрахань, а из двух неудачно расположенных гарнизонов к весне 1718 года вымерло от скверной воды на грани голода более трёх четвертей солдат. На обратном пути Александр Черкасский смог получить представление о трудности предстоящего наземного перехода, поскольку в Тюк-Карагане он нашёл уже тогда 700 больных и 120 человек уже умерших от непривычного сухого резко- континентального климата, непривычной пищи и скверной воды. Не ясно для чего Бекович изменил решение царя и основал вместо одного три укрепления, чем лишь усложнил проблему выживания гарнизонов. Путь в Хиву князь выбрал тоже вопреки царскому наказу – не от Красных Вод по бывшему руслу Амударьи, а от Астрахани, то есть длинным путём. Когда Бекович принял имя Девлет-Гирея, то есть – покорителя царств, обрил голову и вырядился в азиатский костюм, в умах русских подчинённых зародилось подозрение в измене кабардинского князька... Так были заложены укрепления Святого Петра, Александровское (названное в честь Бековича) и Красноводское, поставленные Бековичем у мыса Тюп-Караган и у входа в Александровский и Балханский заливы, как на местах удобных для захода кораблей. В эти же годы Закаспий исследовал отряд Соймонова17 (ibid.).
В феврале 1717 Бекович вернулся в Астрахань и начал готовиться к походу. В мае 1717 года князь получает весть от калмыцкого хана Аюки о том, что бухарцы, хивинцы, каракалпаки, кайсаки и балаки засыпали колодцы и собираются напасть на экспедицию в Хиву и на отряд, находившийся в Красных Водах, и что посланные ещё раньше в Хиву Иван Воронин и Алексей Святов приняты ханом нелюбезно. Воронин и Святов и сами послали известие Бековичу, что хан обеспокоен постройкой крепостей и опасается, что русские, под видом посольства, могут напасть на Хиву. Всё говорило против начала экспедиции этой весною. Поручик Кожин, сильно не ладивший с князем Черкасским, уже прямо доносил царю, что князь намерен «изменнически предать русское войско в руки варваров» и не желает
17 В 1764 году на Каспий отправляется экспедиция Ладыженского, а в 1781-82 – графа Войновича (Бларамберг, 1978, 11).
участвовать в походе. Кожин возвращается в Петербург, где предаётся суду за самовольство, но позже был оправдан, когда его предсказания, как бы, сбылись и поход провалился, и возможно, по вине Бековича. Сохранились устные свидетельства, что два зловещие явления предзнаменовали плачевный конец хивинской экспедиции. Жена и двое детей князя Бековича погибли в самый день его отплытия к Гурьеву-городку из Астрахани. Возвращаясь в лодке после его проводов домой, они были опрокинуты неожиданно набежавшим вихрем и утонули в Волге. Не исключено, что эта трагедия могла повлиять на умственные способности князя во время похода. Есть мнение, что князь воспринял гибель семьи, как наказание Аллаха за его вероотступничество и решил исправить это своею изменой. В день же заключения опрометчивого мирного договора с хивинцами полуденное солнце на безоблачном среднеазиатском небе вдруг померкло настолько, что от его диска остался видным лишь небольшой край подобный народившемуся месяцу (ibid.).
В состав экспедиции в Хиву вошли две роты пехотинцев, посаженных на лошадей, всего 300 человек, драгунский полк в 600 человек, яицких казаков Никиты Бородина 14 сотен и гребенских пять сотен, черкезких узденей с братьями Бековича 22 человека, юртовских татар (калмыков) 32, ногайских – около 500, артиллерийских и морских чинов до ста человек. Всего 3454 человек при шести орудиях. Параллельно двигался купеческий отряд в 35 купцов, из которых 13 были русскими, в том числе астраханские дворяне, князь Саманов (Заманов), родом персиянин, со 161 человеком прислуги, в числе которой были подьячие и толмачи. Соответственно всего по пустыне шли 3646 человек из которых пешими были 300. Проводниками через пустыню стали туркмены Ходжи Нефеса и калмыки хана Аюки. Отряд вёз трёхмесячный запас продовольствия, которое везли 200 верблюдов, а также было немало арб и телег. Сотню яицких казаков Бекович направил для усиления Тюп- Караганского укрепления и лишь после Троицы, в начале июня, начался переход через пустыни. Время было выбрано наиболее неудачное для такого перехода, когда жара может быть не меньше, чем в разгар лета, а ночью воздух наполняется мириадами кровососов. Обширная пустыня, раскинувшаяся более, чем на 500 вёрст по прямой, между восточным побережьем Каспийского моря и Хивой стала наибольшим испытанием в пути, к тому же, временами нападали каракалпаки. Русские начали страдать от непривычной жары, жажды, умирать от солнечных ударов. По различным источникам убыль в отряде от тягостей перехода следует оценивать не менее, чем в 600 человек и ещё больше животных. Почти на каждом привале приходилось рыть множество колодцев (по 25-35) в две-три сажени глубиной, чтобы удовлетворить потребность людей и животных в хоть сколько- нибудь сносной более-менее пресной воде. Кроме того, те же туркменские племена – пираты степей, что докучали и Хиве, были горазды внезапно набегать на растянутый русский караван. О повороте вспять, рискуя навлечь на себя Государев гнев, никто из начальства и не помышлял, но из-за скверного состояния части лошадей пришлось оставить более тысячи казаков и солдат по пути с тем, чтобы они подлечили животных и подошли за воинством позже. После двух с лишним месяцев пути, передовой отряд донёс весть о начале Хорезмского оазиса. Утром 15 августа дошли до озёр Амударьи, принадлежащих к Хорезмскому оазису, находившихся всего в шести днях пути от Хивы. В этом благодатном месте Карагач войско расположилось на отдых, укрепив свой лагерь на случай неожиданного нападения. Было проделано около 1350 вёрст, на что потрачено 65 дней (ibid., Волос, 2012).
На другой день, 60 казаков, посланных на рыбную ловлю, были захвачены в плен хивинцами. Вскоре сам Хивинский хан Шир-Гази, с союзными киргизами (казахами) и туркменами появился перед ним с многолюдной ратью, до 24-34 тысяч и начал без предупреждения биться «пищальным и лучным боем», длившимся три дня (по иным свидетельствам – пять дней). Слух же хан пустил о том, что бросил на супостата сто тысяч. Имя хана означало Тигр Борьбы за Веру. Хивинцев предупредили бежавшие калмыцкие проводники. Бекович ожидал неприятности и успел тщательно окопать лагерь и окружить пушками. Казаков и солдат за окопами было побито не больше десяти человек, а хивинцев с киргизами и туркменами полегло около тысячи. На четвертый день, не слишком уверенный в хорошем приёме, Бекович выслал группу людей на переговоры с заверениями, что их поход носит исключительно миролюбивый характер. Хивинский начальник заявил, что нападение их совершено без повеления на то хана. Лишь когда сам хан прибыл приветствовать царского посланца, князь уверовал в его искренность. Следующим утром часть войск противника возобновила нападение. В ответ на возмущение русских, хан показал, что зачинщики заварушки из туркмен уже ходят на тонкой длинной веревке, продетой одному в ноздрю, а другому – в ухо перед всем войском...
Хан вступил в мирные переговоры и клялся на Коране, чтобы против русских не поднимать впредь оружия и быть во всём царю послушным. Знатные хивинцы целовали перед русскими Коран, заявляя о том, что над Государевыми войсками не будет содеяно ни малейшего зла и условия мира будут свято исполнены ханом. Бекович целовал крест. Хан уверял, что если бы он раньше знал о мирных целях похода, то никогда не напал бы на князя. Обмен приветствиями со многословием, достойным истинных сынов Востока. Под музыку экспедиционного оркестра он вселил надежду на лучшее в сердца солдат. Черкасский поверил хивинцам и, в сопровождении 700 драгун и казаков, отправился в лагерь хана, где расположился в отдельных юртах. Большая часть офицеров высказалась против доверия хану, но Бекович вынес противное решение. Незначительная охрана князя следовала поодаль. Войско князя следовало за ним на расстоянии около двух вёрст, под командою майора Франкенберга и Пальчикова, располагаясь отдельно. На другое утро хан принял князя, который передал хивинцам щедрые подарки от царя московского: сукна, сахар, по девять блюд, тарелок и ложек из серебра и много всего прочего. Хан угостил Бековича и Заманова роскошным обедом в сопровождении русской военной музыки. После этого они продолжали свой путь к Хиве среди ханского войска. На другой день, ещё до вступления в Хиву, хан вернул сукна с упрёком, что они драные. Оказалось, что князь Заманов разорвал сукна ещё до похода с целью извлечения прибыли и князь горько попрекнул мелочного дельца за это. Желая смягчить, Бекович заявил, что, то были его собственные подарки, а царские ещё впереди. Впоследствии князь ещё делал подарки хану, о чём мало известно. Когда до Хивы оставалось уже не более одного дня пути, хан заявил Бековичу, что не сможет разместить и накормить в Хиве такое множество людей. Он предложил разбить экспедицию на несколько групп, чтобы можно было с надлежащим комфортом расселить людей в окружающих кишлаках, и вынудил разделить русское войско на пять отрядов и отправить их порознь в пять мест в пригородах Хивы, назначенных ханом. Одни из уцелевших участников похода говорили, что хан добился от Черкасского выдачи соответствующего приказа уже угрозами, другие, что ему удалось воздействовать убеждениями. Солдаты не могли всего знать. Князь послал 500 человек из своего конвоя в 700 к основному отряду с тем, чтобы передать им решение и начать разделение. Опасаясь обидеть хана своей подозрительностью, Бекович согласился и приказал своему заместителю майору Франкенбергу разделить отряд и расселить по назначенным квартирам. Майор высказал на это свои опасения и дурные предчувствия. Настораживало такое, несвойственное исключительно веронетерпимой Средней Азии, радушие. Бекович же, уповая на святость восточного гостеприимства, продолжал настаивать на выполнении своего приказа. Поскольку Франкенберг продолжал возражать, Бекович заявил, что предаст его, по возвращении, военному суду. После споров всё было сделано, как того желали хивинцы. С самого начала похода многим офицерам стало ясным, что для выполнения столь ответственного поручения князь Черкасский был совершенно «негодная особа», хотя лишь поручик Кожин осмелился заявить об этом во всеуслышание. В конце же похода проявилась если и не позорная трусость командующего, пытавшегося купить себе жизнь ценой продажи вверенного ему отряда, на что нет прямых указаний, то, во всяком случае, преступная легкомысленная самоуверенность. Некоторые пытались объяснить такую опрометчивость, душевным расстройством Черкасского, впавшего в полное безразличие после того, как на его глазах в день отплытия утонули его жена и две малолетние дочери. Кроме того, Бекович не построил ни одной крепости там, где этого требовали пункты петровского наказа и собранные им же самим, данные, а возвёл две в столь неудачных местах, что они никак не могли стать в дальнейшем опорными пунктами для действий его отряда. Возможно, что важнейшим фактором стало двусмысленное положение Бековича, как мирного посланника с одной стороны и предводителя военного отряда – с другой. В этом смысле можно с таким же успехом обвинить и царя, соединившего в лице князя две несовместимые обязанности. Вина лежит и на русских офицерах, не сумевших отличить законных приказаний от незаконных от полоумного военачальника. Но, в любом случае, вина бездарного, либо сумасшедшего Бековича велика, учитывая множество жертв среди оставленных в крепостях гарнизонах и в отряде, попавшимся на хитрость хивинцев. Общее число жертв не менее 6 тысяч человек (ibid.).
Ночью русское войско сразу во всех пяти точках подверглось коварнейшему нападению. Солдаты Петра Великого были вырезаны порознь почти поголовно. В числе первых был изрублен, на глазах у хана, сам Бекович. С него сняли кожу и, сделав из неё чучело, выставили на позор над городскими воротами. С голов врагов снимали кожу и набивали сеном. Потом князю отрубили голову, набили соломой и, вместе с головами Франкенберга и других старших офицеров, выставили на обозрение толпе, выражавшей полнейшее ликование. О конце самого Черкасского очевидцы сообщали противоречивые сведения. Один из уцелевших участников похода, калмык Бакша, сообщил русскому правительству, что хан приказал отсечь Бековичу голову и выставить её на воротах Хивы. По словам одних, его пытали и отрубили голову перед ханским шатром, а по словам других, его увели в шатёр, что же потом было - неизвестно. Часть очевидцев утверждала, что его голова была выставлена на палке в Хиве, на базарной площади, другие, видевшие головы русских там же, ни в одной не признали головы князя. Поэтому и пошёл слух, что князь предал русских по уговору с ханом, и остаток дней своих провёл в роскоши при хивинском дворце, что вызывает большие сомнения. Скорее всего, он был наказан первым, как предатель веры отцов. Согласно работе генерал-лейтенанта и военного историка Михаила Терентьева, князей Черкасского и Саманова, в самом начале бойни, раздели до нага и изрубили на глазах у хана (Терентьев, 2010, 19).
Примерно лишь сорока русским удалось избежать заклания. Хан велел выстроить остаток русских на главной площади, чтобы казнить на глазах у всего народа. Была ли то месть за набег Нечая? Ведь минуло лишь одно столетие и те события могли быть живы в памяти народной. Неожиданно, вмешалось местное духовное лицо, заявившее хану, что его победа одержана благодаря коварству, и что безжалостное избиение пленных лишь усилит грех хана пред судом Божьим. Такое заявление потребовало не дюжего мужества и произвело впечатление на владыку. Он остановил бойню. Желая похвастаться своей победой над русскими, хивинский хан отправил голову Бековича - мусульманского князя, продавшего душу царю неверных, своему соседу эмиру Бухары. Тело же несчастного было выставлено на всеобщее обозрение в Хиве. Мрачный трофей был поспешно возвращён эмиром, который заявил, что не желает быть причастным к такому вероломству со словами: «Если их хан – людоед, то пусть обратно отнесут ему голову, а я не принимаю участия в его поступке» (ibid., 2010, 20). Возможно, что эмир уже тогда лучше представлял себе, что таит в себе соседство с Россией. Во всяком случае, его последний правящий потомок оказался более политически уступчивым. Казаки ожидали, что царь жестоко отомстит хивинцам за их вероломство, и уже носились слухи о приготовлениях к новому походу, но неудача надолго отбила у правительства охоту проникать в Среднюю Азию силою оружия. Никакого возмездия не последовало. Хива была слишком далека, а Пётр, расширявший границы империи повсюду, особенно на северо-западе, слишком занят, чтобы послать карательную экспедицию мстить за Бековича и его подчинённых. С этим можно было повременить. Пройдёт немало лет прежде, чем Россия вновь предпримет попытку колонизовать Хиву. Если предательство хана и осталось безнаказанным, то весть о нём пуще прежнего утвердило восточных славян в недоверии к магометанскому Востоку. Сотни семей осиротели на Урале и Тереке и памятником этого остаются до сих пор: своеобразные фамилии, данные оставшимся при вдовах мальчикам по именам их отцов: Семёнкин, Федюшкин и тому подобные (Безгин, 2008).
Память о несчастном походе Черкасского до начала XX века была жива среди гребенского и уральского казачеств: «Пропал, как Бекович», гласила поговорка южных окраин. Удалось спастись из хивинского плена лишь очень немногим, в том числе, и обоим братьям Черкасского. Последних отпустили восвояси, возможно, как единоверцев-мусульман. Нескольким русским позволили проделать рискованный путь через пустыню обратно к Каспийскому морю, включая и братьев Черкасских. Те, кто всё превозмог и достиг пределов Отчизны, передали ужасную новость своим товарищам, остававшимся в двух маленьких деревянных городцах, построенных перед началом хивинского похода близ Каспия. Оттуда новость сия дошла до царя в, едва отстроенную им, северную столицу. Осенью того же 1717 года четверо случайно сбежавших пленных из сорока уцелевших - яицкий казак Емельянов, татарин Алтын, гребенский казак Белотелкин и вожак похода туркмен Ходжа Нефес перед сенатом, в присутствии самого Петра, поведали, что им довелось пережить. Остальных сделали рабами на годы. Двое гребенских казаков, которым через многие годы также удалось вернуться на Родину, были Червлённого городка казак Иван Дёмушкин и Щедринского городка - Пётр Стрелков. Последнего до самой смерти так и звали Хивинцем, и прозвище сие унаследовали его потомки. Оба казака, переходя от одного хозяина к другому путём продажи, попали, наконец, в Персию, откуда и бежали уже к старости. Десять сгинули в рабстве, остальные полегли. Всего сумели вернуться около тридцати человек из более, чем трёх тысяч пленников, вошедших в Хиву за столетия (ibid., 2008).
Так рассказывал об этом несчастном походе гребенский казак Дёмушкин: «До Амударьи киргизы и трухменцы сделали на нас два больших нападения, да и мы их оба раза как мякину по степи развеяли. Яицкие казаки даже дивовались, как мы супротив их длинных киргизских пик в шашки ходили (здесь заметна непременная похвальба и бравада одних казаков перед другими). А мы как понажмём поганых халатников18, да погоним по-кабардинскому, так они и пики свои по полю разбросают; подберём мы эти шесты оберемками, да и после на дрова рубим и кашу варим... За один переход от Хивы хан, наконец, замирился и просил остановить войска, а самого князя звал в гости в свой хивинский дворец. Собравшись ехать к хану, Бекович взял с собой наших гребенских казаков триста человек, у каких ещё
18 Так русские называли до XX века среднеазиатов за их долгополые стёганые халаты, используемые зимой и летом.
были лошади, и мы отправились, прибравшись в новые чекмени19 и бешметы с галуном, а коней поседлали наборной сбруей. Хива - город большой, обнесённый стеной с каланчами, да только улицы в ней очень уж тесные. У ворот нас встретили знатнейшие хивинские вельможи. Они низко кланялись князю... Справивши почётную встречу, повели они нас в город, а там у них были положены две засады за высокими глиняными заборами. Уличка, где эта ловушка была устроена, и по которой мы шли, была узенькая и изгибалась, как змея, так что мы проезжали по два да по три коня, и задним совсем не было видно передних людей за этими кривулями. Как только миновали мы первую засаду, она поднялась и запрудила дорогу и начала палить из пищалей. Наши остановились и не знают: вперед ли, назад ли действовать, а в это время показались новые орды с боков и давай в нас жарить с заборов, с крыш, с деревьев и из окон домов. Вот в какую западню мы втюрились. И не приведи, Господи, какое там началось побоище: пули и камни сыпались на нас со всех сторон, и даже пиками трёхсаженными донимали — вот как рыбу, что багрят зимой на Яике. Старшины и пятидесятники с самого начала крикнули: «С коней долой, ружья в руки!», а потом все подают голос: «В кучу, молодцы, в кучу!» А куда в кучу, коли двум-трём человекам с лошадьми и обернуться негде врастяжку, да и бились же не на живот, а на смерть, поколь ни одного человека не осталось на ногах. Раненые, и те отбивались лежачие, не желая отдаваться в полон хивинцам. Ни один человек не вышел тогда из треклятой трущобы: все там полегли, а изверги издевались даже над казацкими телами, отрезали головы и, вздевши их на длинные пики, носили по базарам. Самого Бековича схватили раненого, поволокли во дворец и там вымучили у него приказ к отряду, чтобы расходился малыми частями по разным аулам. А когда войска разошлись таким глупым порядком, то, в ту пору, хивинцы одних побили, других разобрали по рукам и повернули в Яссыри. С самого Бековича, после лютых мук, с живого содрали кожу, приговаривая: «Не ходи, Девлет, в нашу землю, не отнимай у нас Амударьи-реки, не ищи золотых песков» (Дёмушкин, 2008).
Отсидев немало в хивинском рабстве, годков, эдак, четыре-пять, выживший предок бородинский, сумел бежать и дойти до первой крепостцы, покрыв огромные расстояния безлюдных суровых пустынных просторов. С одной стороны, есть сведения о происхождении фамилии «Бородины», упомянутые выше, с другой, что бежавший из плена Никита НовинскОй20 прикидывался по пути возвращающимся из Мекки ходжой-татарином, ибо имел огромную пышную седую бороду до пояса, а возможно, и имел облик с восточным оттенком. Встречные мусульмане принимали его за молчальника и уважали от того ещё больше, давали свежего коня,
19 «Чекмень» – по-татарски то же, что «зипун», куртка более короткая, чем кафтан. Зимой поверх чекменя (зипуна) одевали тулуп, или епанчу, бурку (Шамбаров, 2010, 173).
20 Некоторые авторы, как например, Кривец, видимо путают Никиту с отцом его Трифоном, называя его Трофимом (Кривец, 2010, 88). В его, в целом, очень благожелательной книге, увы, имеется много преувеличений и неосторожного обращения с фактами.
провожатых. Узнавший об этом царь Пётр, якобы велел ему впредь именоваться Бородиным, когда случайно встретил вернувшегося казака на Волге, спускаясь в Астрахань. «Бородушка помогла сохраниться», - молвил казак царю, на что Пётр ответил: «Значит не в суе я пожаловал вашу братию, яицких казаков, бородою. Умеете ею пользоваться!» (семейные предания, Кривец, 2010, 88). Таким образом, Никита стал первым из Бородиных, побывавших в «дебрях Центральной Азии», и, надо сказать, вернулся он под впечатлением, словно побывал в мире ином. Истинный основатель рода, Никита, имел семерых сыновей, из которых Никифор, стал войсковым атаманом с 1760 года, Андрей печально известен тем, что облагал казаков несправедливыми налогами, Михаил же дал ветвь рода автора (Семейный архив Бородиных), а из прочих лишь Иван упомянут в исторической литературе.
Имеются и совершенно иные сведения о судьбе Никиты. По данным Трегубова (Трегубов, 2017) «Никита Трифонович Бородин (1648 - не позже 1732) был выкуплен из хивинского плена астраханским татарином за 170 рублей товаром и вернулся на Яик в феврале 1718 года. В апреле 1719 года его избрали войсковым атаманом, он всегда оставался верным сторонником старшинской партии и Миронова. Во время следствия, проводимого поручиком Кротковым, Бородин давал ему взятку, чтобы поскорее от него избавиться, но этот кровопивец ещё долго вел розыск и вымогал деньги и вещи у казаков. Летом 1719 года Яицкий городок целый месяц осаждало 20 тысяч киргиз-кайсаков и 3 тысячи каракалпаков Абулхаир-хана. Так как 2100 человек было на войне со шведами, а еще 1500 были убиты или пленены в Хиве, то в городе оставалось мало казаков, способных держать и руках оружие. Однако, они храбро оборонялись и отбили все натиски, несмотря на то что потеряли около десятка человек и у них была угнана часть лошадей. Свой город казаки отстояли. Осаждавшие Яицкий городок киргизы ушли, потеряв немало своих людей. В мае 1720 года на войсковом Круге казаки сместили Бородина с поста атамана, за его поддержку бывшего атамана Миронова. В сентябре 1720 года походный атаман Никита Бородин во главе отряда яицких казаков вступил в бой с отрядом киргиз-кайсаков и каракалпаков числом около 500 человек и перебил их. Эти степняки грабили русских на Волге, после боя казаки освободили 60 русских рабов. В 1723 году он записан в 28 сотню, ему было 75 лет, из которых 50 лет он провёл на казачьей службе. В 1724 году Бородин был подвергнут пыткам на допросах у полковника Захарова. В мае 1725 года Никиту Бородина сослали на вечное поселение в Тобольск, вместе с другими яицкими казаками и старшинами. Правительство не взяло во внимание его многочисленные заслуги и верность Москве. В 1732 году Бородин был освобожден из Тобольска и вернулся в Яицкий городок».
В сентябре туркмены атаковали солдат Красноводского гарнизона, ушедших искать дрова и 26 из них захватили в плен. Вскоре туркмены ворвались в укрепление, но были выбиты. Дольше удерживаться малыми силами было невозможно, ибо укрепление не было достроено. Решили возвращаться в Астрахань. Часть солдат из гарнизонов других крепостей, основанных Бековичем, отправили в Астрахань тоже ещё осенью, так как дров было ближе неё вовсе не сыскать. Несчастным из Красноводского повезло ещё меньше. Лютый шторм разбил утлые судёнышки, а иные были прибиты к брегам Куры, откуда лишь весной сумели добраться в Астрахань. 400 из этих людей пропали без вести. После мрачной зимы 1717-1718 все гарнизоны восточно-каспийских крепостей Петра покинули негостеприимную землю Закаспия, поскольку солдаты начали болеть и умирать всё стремительнее, десятками. В 1721 году в Петербург прибыл хивинский посол, попытавшийся оправдать действия своего повелителя. На приёме в Иностранной коллегии он заявил, что хан очень обеспокоен сокращением торговли с Россией и хочет, «чтоб прежняя любовь установилась», а Бековича, мол, убили только потому, что «он приезжал не как посол, но как неприятель, построил город и в нём оставил войско». Русские власти отстаивали исключительно дипломатический статус экспедиции. Посла, «чтоб в себя пришёл», посадили в Петропавловскую крепость, где тот вскоре скончался от сырости и простуды (Терентьев, 2010, 23).
После бездумных походов Нечая с Шамаем, после гибели всего воинства Бековича, в Яицком войске остаётся всего 2770 боеспособных казаков. После неудачного хивинского похода астраханский генерал-губернатор Татищев начал организовывать гарнизоны вдоль хивинской границы. Он же потом установил чёткие и ясные правила рыболовства на Яике. Казаки сумели убедить царское правительство оставить Яик под своим контролем, взамен пообещали за свой счёт обустроить границу. Сразу же началось строительство крепостей и форпостов вдоль всего Яика. Пётр I предпринял первые попытки для введения яицких казаков в систему государственного управления, подчинить Военной коллегии. В 1718 году правительство уже назначило атамана и его помощника, а часть казаков, 770 человек, была объявлена беглыми и подлежала возврату помещикам, казаков, которые уже десятки лет жили на Яике! Их забирают и раздают как крепостных! Яицкие казаки возмутились, сожгли свой городок с намерением не выдавать беглых крестьян и скрыться в киргизские степи, но были жестоко усмирены полковником Захаровым. Пытались опять выявить беглых, но казаки научились выдавать замысловатые легенды и с выявлением ничего не вышло. В маленьком, примерно двухтысячном, Гребенском войске потеря пяти сотен своих сынов после похода на Хиву отразилась на демографическом положении ещё больше (Шамбаров, 2010, 248). Царь готов был вовсе расформировать Яицкое войско, но сподвижник его Неплюев сумел доказать, что энергичный народ Яика может быть очень полезным государству. Выборность атаманов и старшин временно упразднили, но с 1723 года. Государь впервые сам назначил войскового атамана. Войско оказалось разделенным на старшинскую и войсковую стороны. Первые держались правительства как гарантирующего их положение, а вторые требовали вернуть традиционное самоуправление. Была совершена перепись служивых, определена служба и назначено жалованье. С этого времени отсчитывается пограничная служба Яицкого войска (Гордеев, т.3, 1992, 68, Сайт уральских казаков, 2009).
Царь Пётр, несмотря на неудачи, продолжил развивать проникновение в Среднюю Азию и после прибытия посла от Бухарского эмира, посылает в священный город Бухару очень образованного и энергичного итальянца Флорио Беневини послом, который должен заодно собирать сведения о золотоносных реках и прочим полезным областям. Посол этот натерпелся бед, продвигаясь с 1718 до 1721 в Бухару через Персию, где имела место заварушка. Потом он не мог просто и чинно покинуть Бухару, откуда тайком бежал в Хиву. Пределы хивинского ханства ему пришлось покидать столь же скрытно. Только в 1725 году итальянец на царской службе добрался до Гурьева, принеся множество сведений о далёком крае. Слуга же Беневини, Николай Миньер съездил даже в афганские Балх и Герат (ibid., 2010, 24-26). Как отмечал Сергей Соловьёв, первый российский император, «прорубая окно в Европу на морях Балтийском и Чёрном, в то же время искал ключ и врата ко всем азиатским странам, через Киргизские и Туркменские степи». В числе прочих, и казачьи шашки прорубили выход России через Дон на морской путь, ведущий в конечном счёте, в Средиземное море и далее сквозь Гибралтар в Мировой океан. Следует признать, что выход в Чёрное море существовал и до Петра, усилиями политики Алексея Тишайшего и казаков, а русский флот, своеобразный и очень хорошо приспособленный к мелям на реках или ко льдам полярных морей, также имел место до царя-преобразователя. В 1714 году сибирский наместник князь Гагарин обратился к царю с предложением завладеть Иртышом, чтобы иметь свободный доступ к знаменитым золотым россыпям Эркети. Пётр на основании донесения повелел «построить город у Ямышева озера и идти далее до города Эркети и оным искать и овладеть». Очевидно, что как Гагарин, так и царь имели весьма смутное представление о расстояниях от Иртыша до Яркенда и о чрезвычайно труднопроходимых препонах на пути.
7. Отношения с Туркестаном в течение XVIII века
Зимой 1725 года в Астраханскую губернскую канцелярию начали поступать тревожные сообщения калмыкских военачальников о продвижении многотысячных отрядов казахских войск к Эмбе, Илеку и Яику. Многочисленные роды Младшего и Среднего казакских жузов заполнили всё пространство степей близ земель Яицкого Войска, и дошли до Башкирии. Яицкий станичный атаман (то есть - начальник отряда, высланного подобно делегации) Арапов прибыл в Петербург и попросил у правительства разрешения основать новое поселение яицких казаков и построить крепость выше Яицкого городка при устье реки Самары, где, по его словам, «переправляются и ходят в Россию неприятельские каракалпаки и киргиз-кайсаки и ближним оному месту городам причиняют разорение». Вопрос временно был замят. Осенью 1726 года несколько казахских отрядов общим числом около 10 тысяч человек, возглавляемые ханом Среднего жуза Семеке, султанами Есимом и Бараком, напали на улусы калмыкского тайши (верховного вождя) Лобжи Назарова. На побережье Яика казахские отряды были атакованы численно превосходившими их силами калмыков, напавших одновременно с трёх сторон, что решило успех в пользу калмыков (Сайт Уральских казаков, 2009).
С 1727 по 1730 год Василий Ватаци, грек на русской службе, составил карту земель у Аральского моря. Через два года России пришлось вернуть Персии её прикаспийские земли в обмен на помощь в предстоящей войне с Турцией. В 1738 году Татищев отправил в Ташкент торговый караван, с которым поехал офицер- геодезист Кушелев. Под самым Ташкентом караван разграбили хивинцы. Через два года геодезисты Гладышев и Муравьёв добрались до Хивы, добились встречи с самим ханом Абул-Хайром и завоевали его благорасположение. К сожалению, вскоре Хива была захвачена персидскими войсками, хан бежал из города, а Гладышев и Муравьёв вернулись в Россию ни с чем. Важным шагом в продвижении на Восток стало подчинение российской власти казахов Младшего и Среднего жузов (племенных союзов). В 1753 году торговый караван купца Рукавкина, к которому присоединились русские дипломаты, вышедший из Оренбурга, достиг Хивы. Послы просили у хана гарантий безопасности для торговцев, но попали в тюрьму по обвинению в шпионаже. Ещё и о богатстве моря Аральского Могутов Матушке- Государыне Екатерине II указывал в своём докладе: «Море Аральское Татары называют Арал Дингис, что значит Островное море, ибо на нём есть множество островов, на которых Аральской народ жительствует. В 1741 году посланный из Оренбурга в Киргизскую меньшую орду и в Хиву, геодезист Муравин оное море объехал и на карту положил близ половины, что восемьсот девять вёрст сочиняет... Рыбы в нём такое множество и тех же родов, как и в Каспийском, потому есть резон думать, не имеет ли оно с сим морем, или с другими водами, подземнаго сообщения. Какая в нём глубина, о том обстоятельнаго известия хотя ещё нет, однако, по скаске многократно бывалых там людей, в некоторых местах, у самых берегов довольно глубоко. Аральской народ на островах онаго живущей, для ходу по нём хотя одни, и то малыя лотки, употребляют, но сказывают, что по нём морским и немалым судам ходить можно» (Могутов, 2008). После смерти Петра, Санкт-Петербург на добрых 122 года отвечает на вероломство и разбои Хивы лишь презрением. Утвердились преувеличенные представления о неимоверных трудностях, связанных с походом на Хиву. Временами правительство даже забывало о дерзости хивинцев. Так, в 1793 году Екатерина II в ответ на просьбу хивинского хана отправляет в Хиву врача Бланкеннагеля. Он осмотрел глаза хана Фезаль-Бия и нашёл их неизлечимыми, за что, естественно, был ограблен и посажен в яму. Лишь благодаря тому, что до осмотра хана он успел вылечить около трёхсот больных хивинцев и туркмен, ему удалось склонить их к помощи и бежать (ibid., 2010, 28). В конце XVIII века многое изменилось. Хивинский шах, как ни в чём ни бывало, вновь просит Россию сделать Хиву её вассалом, чтоб иметь помощь от грозного северного соседа против боевитых трухмен21.
В 1794 году чиновник горного ведомства Бурнашев добрался до Бухары. В 1803 году в Бухару отправилось большое посольство, но узнав о появлении на Сырдарье враждебно настроенных кочевников, оно вернулось в Орскую крепость. Через год из Оренбурга в Бухару отправилось русское посольство, в состав которого вошли статский советник Негри, офицеры Генерального штаба Мейендорф, Вальховский и Тимофеев, переводчик Яковлев, учёные-натуралисты Пандер и Эверсманн. Для охраны миссии был выделен внушительный конвой из 530 солдат и казаков под командованием капитана гвардии Циолковского, а проводником стал один из казахских правителей Арунгази Абдулгазиев. Путешествие сопровождалось научными наблюдениями, маршрутной съёмкой и определением астрономических пунктов для составления карт местности. Послам удалось добиться от эмира Бухарского обещания свободно пропускать торговые караваны в свои земли. К несчастью, руководители экспедиции поверили местным бекам, обвинившим Абдулгазиева в каких-то интригах с хивинским ханом. Проводник был отправлен в Петербург, где его приговорили к ссылке в Калугу. Это вызвало волнение в жузах. В начале 1824 года из Оренбурга в Бухару выходит большой торговый караван под охраной пятисот солдат. Недалеко от горы Беш-Тюбе, что на полпути от реки Сырдарьи до Бухары, на караван напало четырехтысячное войско хивинцев, включавшее туркмен и казахов. Две недели караван отчаянно отбивается, но затем, бросив товары, отступает. Убыток от разграбления имущества составил 550 тысяч рублей, по тем временам сумма колоссальная (Википедия, 2008). В ответ на это нападение на плато Устюрт был выдвинут крупный отряд полковника Берга, будущего фельдмаршала. Недалеко от реки Эмбы отряд Берга разгромил крупную орду казахов. После этого Берг отсылает пехоту назад, а сам с казаками доходит до Аральского моря и по его берегу движется на юг. Хивинский хан спешно отправляет
21 Уместно вспомнить, что также мило поступали с Россией братья во Христе армяне и, особенно, грузины, которые с 1647 года слёзно просили Россию защитить их от персидского террора и рабовладения. Просьба была не скоро, но с честью удовлетворена. В 1553 году в Москву прибыли кабардинские князья бить челом Грозному царю, только что взявшему Казань, чтобы принял он их в подданство да защитил от Хана крымского, да от орд ногайских. Адыгские князья обращались к Ивану Грозному в 1556 году с просьбой оказать им помощь в борьбе с Османской империей и Крымом. Добровольно присоединившиеся в следующем году к России черкесы долгое время сотрудничали с Москвой, посылая своих воинов на помощь русским войскам на протяжении полутора веков. Кавказская война XIX века началась вовсе не в связи с попыткой России колонизовать Кавказ. Кавказ частично вошёл в состав России много раньше и, в значительной мере, по добровольному согласию. С XVI века посольства от адыгов, а потом и кабардинцев, аварцев, народов Дагестана и осетин приносят челобитные, чтобы «их Государь пожаловал, вступился за них, а их, с землями, взял к себе в холопи, а от крымского хана оборонил». Первые русские крепости на Северном Кавказе, такие как Терский городок, были построены в начале второй половины XVI века именно по просьбе влиятельных северокавказских правителей. Медленное течение процесса присоединения кавказских народов к России, растянувшегося на два века, объясняется тем, что Россия не искала в этих регионах материальных выгод или земли, а лишь руководствовалась стратегическими интересами своего усиления против Турции и Персии (Тюрин, 2010, 174-175, Шамбаров, 2010, 392-393).
своего посла к русским со слоном в качестве подарка и заверениями в вечной дружбе. Берг не мог начать масштабных военных действий, не имея достаточных запасов, и вернулся в Оренбург. Вскоре он представляет командованию проект большого похода на Хиву через плато Устюрт, который был реализован много позже Перовским.
От боязни волнений - Булавинского восстания донских казаков против чиновничьего произвола на местах и требования брить бороды, не носить долгополые одежды, а также Пугачёвского восстания, со времени Николая I, наказными атаманами во всех казачествах становились армейские генералы, а казачьи – армейскими. Официального положения об этом не было, а негласное существовало (Шамбаров, 2010, 448). Так, даже в середине XIX века, правительство страховало себя от излишней замкнутости и бесконтрольности казачества. Особенно яицкие казаки, со значительным перевесом старообрядцев в нём, не могли быть довольными преобразованиями Петра, а также немецким засильем петербургских властей в последующие годы. Но не всё вызывало только недовольство казаков. Пётр запретил казакам жениться без священников и начал массовое возведение станичных церквей. Возникали и новые казачьи монастыри для увечных воинов, которые, в отличие от прочих, никогда не пользовались трудом крепостных. (Когда большевики лишили инвалидов такой возможности, это сразу же облекло множество душ на беспросветное пьянство). Казаки всегда желали готовить священников из своей среды и обучали их при монастырях (Шамбаров, 2010, 420). Яицкое казачье войско так же, как и все другие казачества, не платило государству податей, но несло государеву службу и обязано было в любое время по первому требованию выставлять, за свой счёт, определённое количество одетых и вооруженных конных воинов. В случае же большой нужды всем считавшимся на службе подобало выступить в военный поход. Волнения яицких казаков происходили также в 1738 и 1748 годах, когда войсковой круг утратил своё значение. В 1748 году была введена постоянная организация или штат войска, разделённого на семь полков, и войсковой круг окончательно утратил своё значение, кратко возобновившись лишь в лихолетье Гражданской войны. В Яицком Городке возникает Шацкий монастырь, и казаки- старообрядцы молятся только там. Его уничтожение в 1741 году ни к чему хорошему не привело. Гонения и пытки лишь упрочили упорство староверов. Во второй половине XVIII века возникают знаменитые старообрядческие Иргизские монастыри, затерянные в степях, которые сильно влияют на яицких казаков. Под могучим влиянием Иргизской братии раскол на Яике только упрочился. В Войске возникает Сергиевский скит, ставший рассадником других скитов. С 1762 года яицкие казаки начали жаловаться на всевозможные притеснения от алчных членов канцелярии, учрежденной в войске правительством. Сетовали на удержание жалования, самовольные налоги, нарушение старинных нравов и обычаев рыбной ловли. Посылаемые для рассмотрения их жалоб чиновники не могли или же не хотели их удовлетворить. Казаки неоднократно возмущались, и генерал-майоры Потапов и Черепов принуждены были прибегнуть к силе оружия. В Яицком городке учредили следственную комиссию. Войсковой атаман Андрей Никитич Бородин был отставлен за несправедливость и на его место посажен Пётр Тамбовцев (Сайт казаков, 2008). Проводя изрядную секуляризацию монастырских земель, Екатерина II издаёт указ о терпимом отношении к раскольникам. Поначалу весь Яик возликовал, но уже в 1766 году яицкие казаки опять бунтуют.
8. Пугачёвщина, старшина Мартемьян и Иван Бородины
Казаки попытались довести до сведения самой императрицы праведные свои жалобы. Тайно посланные от них люди были, по повелению президента Военной коллегии графа Чернышева, схвачены в Петербурге, заключены в оковы. Велено было нарядить несколько сот казаков на службу в Кизляр. Казаки разнюхали, что правительство имело намерение составить из них гусарские эскадроны и что уже повелело брить им бороду, чего они никак не могли стерпеть. Генерал-майор фон Траубенберг вместе с гвардейским капитаном Дурново, которых послали для проведения этого мероприятия в Яицкой городок, навлекли на себя народное негодование. Они велели пороть недовольных. Наконец, в 1771 году мятеж проявился во всей своей силе. Казаки собрались на площади Яицкого городка, взяли иконы и под предводительством казака Кирпичникова направились в дом капитана Дурново. Они требовали замены членов канцелярии и выдачи задержанного жалованья. Генерал-майор Траубенберг вышел им навстречу с солдатами и пушками, приказывая разойтись, но ни его повеления, ни увещевания войскового атамана не помогли. Траубенберг велел стрелять, казаки бросились на пушки. Произошло настоящее сражение, и мятежники одолели власти. Траубенберг бежал, но был зарублен у ворот своего дома. Дурново ранен, Тамбовцев повешен, члены канцелярии взяты под стражу. Мятежники отправили от себя выборных в Петербург, дабы объяснить и оправдать кровавое происшествие. Между тем, оренбургский генерал-губернатор Рейнсдорп снаряжает для подавления бунта карательную экспедицию генерал-майора Фреймана с ротой гренадер и артиллерией. Фрейман весною прибыл в Оренбург, где дождался падения уровня рек, и взяв две лёгкие пехотные команды и несколько казаков, пошел к Яицкому городку. Около трёх тысяч мятежных казаков выехали навстречу ему, и оба войска сошлись в семидесяти верстах от города. В начале июня произошли жаркие сражения. Фрейман картечью открыл себе дорогу. Мятежники прискакали в свои дома, забрали баб да детей и начали переправляться через реку Чаган, намереваясь бежать к Каспию. Вступивший в городок генерал-майор успел удержать народ угрозами и увещеваниями. За беглецами послали погоню и часть переловили, но край был столь глухим, что многие скрылись в степях, в их числе и будущие пугачёвские атаманы Пономарёв, Ульянов, Зарубин-Чика. В Оренбурге учредилась следственная комиссия. В тюрьмах не хватало места. Былое казацкое правление было навсегда уничтожено. Начальство поручили яицкому коменданту подполковнику Симонову. В его канцелярии велено было присутствовать войсковому старшине Мартемьяну
Бородину, внуку Никиты и сыну Михаила, а также старшине Мостовщикову (Сайт уральских казаков, 2008). Зачинщики бунта наказаны были кнутом; около ста сорока человек сослано в Сибирь, другие были отданы в солдаты, но все они умудрились бежать. Остальные получили великодушное прощение Матушки-Государыни и приведены ко вторичной присяге. Спокойствие сохранилось лишь видимое. «Так ли мы ещё тряхнём Москвою», - поговаривали прощённые. Яицкие казаки разделились на две стороны - согласную и несогласную, или же, как точнее переводила Военная коллегия, на - послушную и непослушную. Тайные совещания пошли по степным умётам (позже - хуторам) и отдаленным селениям. Всё предвещало очередной мятеж. Недовольство повлекло за собой Яицкое казачье восстание. В Яицком городке, в крепости Михайло-Архангельского собора разместили постоянный гарнизон во главе с комендантом подполковником Симоновым и капитаном Андреем Крыловым, отцом будущего баснописца Ивана Крылова.
Беглый донской казак Емельян Пугачёв был не первым кому пришла мысль выдать себя на Петра III, императора, царствовавшего настолько кратко, что в российской глубинке внешность его была, мягко говоря, не слишком известна. Уже несколько самозванцев попытались выдать себя за царя, коварно отстранённого молодой женой от власти. Слухи о том, что царь Пётр Фёдорович всё ещё жив, а вовсе не убит своей «жёнкой», поползли почти сразу же после его смерти. Говаривали, что император скрывается на Дону, у тамошних казаков, народа вольнолюбивого, который не побоится приютить беглого царя. Самым знаменитым допугачёским «Петром Третьим» стал беглый крепостной Федька Богомолов. В марте 1772 года он объявил себя царём, а уже в декабре был задержан и скончался на пути в ссылку. Но за эти несколько месяцев весть о нём настолько широко разошлась по казачьим землям, что властям пришлось предать широчайшей огласке в землях Войск Донского, Яицкого, а также и в Поволжье об аресте и наказании лжецаря. После этого средний обыватель пуще прежнего уверовал, что Пётр до сих пор жив, а иначе - с какой стати бы нынешние власти так беспокоились (ibid., 2008). Уже в ходе службы в армии, в Семилетнюю и очередную Турецкую войны, рядовым казаком, затем и хорунжим, Пугачёв хвастался, что «верную саблю» подарил ему его «крёстный отец, Государь Пётр Великий». В 1771 году полковник Кутейников направил Пугачёва на Дон в составе команды из ста казаков для замены лошадей. Емельян по болезни, «грудь да ноги загнили», не мог вернуться обратно. Он нанял себе, как было принято, замену, подыскав некоего казака Бирюкова, коему за то дал двух лошадей с сёдлами, «саблю, бурку, зипун, харч всякий, да денег двенадцать рублёв». Сам же направился в войсковую столицу Черкасск просить отставку, но получил отказ: «лечись, мол, сам, аль в лазарет ложись». Он дезертировал и во время долгих скитаний по городам и весям начал выдавать себя за богатого купца. Сперва подался он в Польшу, в раскольнические скиты, укрывался у старообрядцев. Он прослышал, что староверам – выходцам из Польши дают разрешения селиться под Оренбургом или в Сибири, то есть замаячила возможность вернуться к легальной жизни. Шесть раз Емельяна ловили, и каждый раз он умудрялся бежать.
Порешил уйти на Яик, дабы подговаривать тамошних казаков к побегу на Кубань. Оказавшись в Яицке, где наиболее сильна была известность Федьки, Пугачёв понял, что «купец» – это несерьёзно. На Яике и назвал он себя, впервые бывшим императором Петром III. Поначалу он обсуждал с участниками казацкого бунта 1772 года возможность побега скрывающихся участников восстания на Кубань. По возвращению в Мечетную слободу Пугачёв был арестован по доносу крестьянина Филиппова и направлен в Казань. Емельян сумел сговориться о побеге с отбывавшим вместе заключение купцом Парфеном Дружининым и караульным солдатом Григорием Мищенковым. Летом 1773 года Пугачёв добрался в земли Яицкого войска, в Таловый Умёт, что в 60 верстах от Яицкого городка, на постоялый двор казака Степана Оболяева по прозвищу Ерёмина Курица. Объявив о побеге и снова назвавшись «императором Петром Фёдоровичем», он попросил Оболяева устроить ему встречу с кем-либо из зачинщиков прошлого бунта. Оболяев был схвачен, а Пугачёву удалось скрыться. «Воровским казаком сделался донец», упоминаемый, как «Злодей Емелька Пугачёв». Нашёлся и грамотный казак для составления указов. Первым делом Емельян издал «царский» указ, жалующий казаков, татар и калмыков, служивших в Яицком войске, старинными казачьими вольностями.
После настоятельных расспросов Емельян признался главным сообщникам, что он не царь, а донской казак, на что Зарубин ответил за всех: «...вить-де мне в том нужды нет: хоша ты и донской казак, только-де мы уже за Государя тебя признали, так тому-де и быть». Многие казаки не только пристали к Емельке, но и старались повсюду разносить слух о «царе». И пошли они чинить бесчинства, занимая одну за другой крепосцы со слабыми гарнизонами. Когда Пугачёв ходил на Оренбург, жену свою он оставил в лучшем доме Яицка – Бородинском доме (Короленко, 2008, 19). Пугачёв собирает войсковой круг, на котором войсковым атаманом избрали Каргина, а старшинами оставляет, или выбирает вновь – Зарубина-Чику, Перфильева, Падурова, Шигаева, Овчинникова, Чумакова, Лысова и Фофанова. В дальнейшем эти яицкие старшины следили, чтобы никто, кроме них не оказывал на самозванца влияния и во многом управляли им (Шамбаров, 2010, 295). Атаман Овчинников идёт в поход в низовья Яика, к Гурьеву городку, приступом овладевает его кремлём. В марте 1774 у стен Татищевой крепости войска генерала Голицына нанесли поражение повстанцам, Пугачёв отошёл к Бердской слободе. Затем последовал бой с бригадой генерала Мансурова и вновь - тяжёлое поражение пугачёвцев, пал атаман Дехтярёв. Овчинников собрал разрозненные казачьи отряды и глухими степями вышел к Пугачёву у Магнитной крепости. Последовал не то - поход, не то - бегство по Уралу, Прикамью и Поволжью, Башкирии, даже взятие Казани, Саратова, Камышина! Преследуемые войсками Михельсона казаки теряли своих атаманов. Особенно яростным преследователем пугачёвцев стал небольшой отряд Алексея Иловайского в четыре сотни донцов. За это Иловайский становится наказным атаманом Дона (Савельев, 1915, 429-430). Войско то превращалось в горстку казаков, то снова наполнялось десятками тысяч мужиков. «Умножая дерзости по мере успехов, разбойник Емелька cо сволочью своей, из коих главные были вооружённые яицкие казаки, состоящие от двух- до трёхсот человек, кои до конца безотлучно почти при нём находились... Отряжённый от него храбрый и ревностный генерал-маиор князь Пётр Голицын разбил под Татищевою крепостью злодейское скопище, в великом числе состоящее при помянутых Яицких казаках из башкирцев и других беглых русских людей и заводских крестьян. К сожалению общему, ранновременная кончина покойного генерала Бибикова не дозволила сему достойному мужу окончать дело, на него возложенное... изменники, умножив свою сволочь, побежали к Саранску и Пензе, быв преследуемы по пятам корпусом усердного полковника Михельсона, и прошед оные, стремились далее чрез Петровск к Саратову, и овладели оным, где, однако ж, комендант, полковник Бошняк, обороняясь храбро, наконец, с пятьюдесятьми человеками офицеров и солдат сквозь толпу пробился и приплыл в Царицын. Злодеи, ограбя Саратов и убивая всех, кто по взгляду их не показался, прошли к Царицыну. Сия крепость учинила им сопротивление сильнее многих городов, принудила их отступить... Между тем, изменник Емелька был паки разбит сказанным генерал-маиором князем Голицыным под Самарою, кинулся на рудокопные заводы Оренбургской губернии, где, умножив вновь толпы и вылив пушки, наивящшие, начал делать истребления селениям и заводам грабительства имуществам и убивства людям. И хотя не единожды был достигнут и, потом, разбит храбрым полковником Михельсоном, но находя, всякий раз, способы уйти, вновь собирал толпы. Наконец, взяв пригородок Осу, перешел Каму и пришёл к Казани. Тут нашёл он отпор храбрым и мужественным поведением генерал-маиора Павла Потёмкина, за два дни перед тем, в Казань приехавшего, по повелению Её Императорского Величества... приспел в помощь к городу неутомимый полковник Михельсон с деташементом. Злодеи, узнав о приходе войск, побежали из города в поле, где, по трикратном сражении, в три разные дни, разбойники наголову были разбиты. Часть их, с воровским атаманом Емелькою, бросилась к реке Волге... на луговую сторону, и пробирался к Узеням на степи, между реками Волгою и Яиком находящимся. В сём месте, судьбы Всевышнего предали сего злодея рода человеческого и Империи в руки правосудия, и сами сообщники и любимцы его, казаки: илецкий Творогов, да яицкие, Чумаков и Федулев, раскаявшись в содеянном ими злодействе, и узнав о обещанном манифестами Её Императорского Величества прощении тем, кои явятся с чистым покаянием, условились между собою Емельку Пугачева связать и привести в Яицкий городок, на что уговоря других казаков, числом до 25 человек, сие они самым делом исполнили», как утверждал летописец (Пушкин, 1953). Когда Пугачёв уже думал лишь о своём спасении бегством за Кубань, или в Персию, мятежный дух по Руси свирепствовал с особой силою, переходя от одной деревни к другой, от провинции к провинции. Возникали отдельные шайки, и каждая имела у себя своего нового Пугачёва. Генерал-поручик, будущий фельдмаршал Суворов, присланный из московской шестой дивизии, отправляется в Царицын, где соединяется с Михельсоном и начинает преследовать бегущих бунтовщиков. У реки Большой Узень, Суворов почти настигает Пугачёва, но в это время казачий сотник Харчев уже пленил его. Генерал-поручик перевёз бунтовщика в Симбирск, откуда генерал граф Панин доставил «... Злодея, с главными его сообщниками ... под крепкою стражею в царствующий град Москву, где и примут должную месть» (ibid., 1953). Суворов недолго занимается ликвидацией остаточных отрядов мятежников и умиротворением населения, оказавшегося в зоне влияния восстания. Капитан- поручик Маврин, первым допросивший Пугачёва. засвидетельствовал небезынтересный ответ из уст зачинщика бунта: «Богу было угодно наказать Россию через моё окаянство».
Совершенно очевидно то, что в Пушкинской «Истории Пугачёвского бунта» упоминается «непрямой предок» автора – яицкий войсковой старшина Мартемьян Бородин, Мартюшкой прозванный, который участвовал в подавлении восстания, проявил ещё не свойственную тогда казачеству верноподданность. По требованию Пугачёва Мартемьян выезжал один, вперёд на переговоры со «Злодеем», оставляя далеко свою охрану. Заходил в толпу самых отъявленных бунтовщиков и бесстрашно уговаривал их не верить самозванцу (Железнов, 1852, 346). Однажды он почти что пленил самого Емельку. Впрочем, его можно легко обвинить в измене своим и выслуживании пред большей силой. Не потомкам судить поступки предков в годину тяжкую. Слишком много неясных моментов в мотивации его поступков, которые, по большому счёту, вели к усилению и процветанию Российской Империи. Родился он в 1737 году. Немало лет прослужил войсковым старшиною Яицкого казачьего войска, то есть - выше есаула. Яицкие казаки «мятежной» стороны, восставшие в январе 1772, арестовали его вместе с другими старшинами и держали в темнице, откуда летом их освободила вступившая в Яицкий городок военная экспедиция генерала Фреймана. Комендант правительственного гарнизона в Яицком городке подполковник Симонов осенью 1773, узнав о появлении в войске человека, выдающего себя за императора, отправил для захвата самозванца две команды, а несколько позже послал в Прияицкую степь розыскную команду старшины Мартемьяна Бородина. Злодей успел скрыться. В октябре 1773 - марте 1774 года с отрядом яицких казаков он находился в осаждённом Оренбурге, участвовал в его обороне и проявил мужество. С ослаблением восстания, Мартемьян с регулярными армейскими частями вёл карательные операции против повстанцев под Яицким городком, в заволжских степях и правобережных уездах Поволжья, за что был произведен в чин майора, отмечен золотой медалью и получил в награду тысячу рублей. С осени 1774 его казачий отряд входил в состав конвойной команды, сопровождавшей арестованного Пугачёва из Яицкого городка в Симбирск, а оттуда в Москву, и находившейся при бунтовщике по день его казни - 10 января 1775 года. Незадолго до казни Пугачёв сказал Бородину: «Ну, Мартемьян, переехал ты мне через ногу: смотри, Бог даст, перееду я тебе когда-нибудь через шею» (ibid., 328-329). Бородин был произведён в полковники и назначен атаманом Уральского казачьего войска. Умер внезапно, в том же году, в Петербурге, куда прибыл по войсковым делам.
Андрей Никитич, один из семи сыновей основоположника рода, дядя Мартемьяна, начал службу с 1721 года, стал войсковым старшиной с 1749 и атаманом - с 1756. Через четыре года получил чин подполковника. В эти годы не раз злоупотреблял властью, облагая казаков несправедливыми налогами, за что отстранён от атаманства недовольством народа, спустя семь лет. Впрочем, Бородин сохранил за собой служебные и имущественные правомочия старшины и офицера. В первый же день вспыхнувшего на Яике мятежа 1772 года, восставшие казаки расправились с неугодными им старшинами и офицерами: одних они убили, других бросили в тюрьму. В числе последних был и Бородин. Узники вышли на свободу через несколько месяцев, после поражения восставших в боях с карательной экспедицией у реки Ембулатовки. В конце сентября 1773 Андрей Бородин, спасаясь от пугачёвцев, бежал из своего прияицкого хутора в Оренбург, где внезапно умер в декабре того года. Стар уж был, перенервничал. В начале 1774 года пугачёвский атаман Толкачёв, собрав на нижнем Яике людей и оружие, занял Яицкий городок, позднее к нему присоединился Овчинников, взявший перед этим Гурьев. Казаки, желая крепче привязать «царя» к войску, уговорили его выбрать себе жену из яицких девушек. Емельян, поломавшись, согласился. 1 февраля, в Петропавловской церкви Яицкого городка состоялась «царская» свадьба, после чего казачка Устинья была посвящена в сан «императрицы». Молодых поселили в доме атамана Андрея Бородина22. Священники, служившие при венчании, после подавления восстания, были отстранены от должностей и лишены сана (Сайт казаков, 2008).
Другой внук Никиты и сын Ивана, двоюродный брат Мартемьяна отважный Никита Иванович, двадцати восьми лет отроду, был захвачен в Кулагинской крепости в 1773 году атаманом Пугачёва Толкачёвым, и за отказ служить новоявленному императору Петру, казнён вместе с братьями Лобиковыми, толмачом Иваном и казаком Дмитрием. Правнук Никиты, внук атамана Никифора и сын Семёна, племянник Мартемьяна, Григорий, был послан с отрядом Витошнова в триста человек отразить первый приступ пугачёвцев на Яицкий городок. Будучи окружённым войском Пугачёва, отряд без малейшего сопротивления капитулировал. Большая часть казаков с охотой присоединилась к бунтовщикам, остальные пошли на это не по доброй воле, но всё же примкнули, желая сохранить жизнь. В числе последних был и Григорий Бородин. Через день на войсковом Круге казаков-пугачёвцев его избрали хорунжим повстанческого войска. Сам Григорий пытался отказаться от должности,
22 В 1825 г. сгорел старый бородинский дом, и атаман Давыд Бородин поручил постройку нового войсковому архитектору Микеле Дельмедино. Впоследствии этот добротный дом был выкуплен у семьи Бородиных под постоянную резиденцию наказных атаманов и приём высоких гостей Уральска. Здесь останавливались цесаревичи Александр Николаевич в 1837 году, Николай Александрович в 1891, а также Пушкин, писавший свою историю Пугачёва, Жуковский, Даль и Лев Толстой. Дом этот унаследовала вдовая племянница Давыда, Аграфена Абрамовна Донскова (урождённая Бородина). Она-то и продала этот дом нелюбимому казаками наказному атаману Покатилову, своему интимному другу. Деньги эти Покатилов взял из войсковой казны, да так и не смог возвратить до смерти. Деньги, полученные за продажу «Атаманского дома», Аграфена Донскова успела прокутить с тем же Покатиловым (Сайт уральских казаков, 2010).
но «царь» настоял на этом. В дальнейшем Бородин участвовал во взятии прияицких крепостей, в боях под осаждённым Оренбургом, ездил в Яицкий городок, где уговаривал защитников городовой крепости к сдаче её «армии Государя Петра Фёдоровича». В ближайшем окружении Пугачёва, Бородин являлся случайной, чисто декоративной фигурой. Такой человек был необходим для подкрепления престижа и для личных амбиций Пугачёва. Когда Пугачёв, потерпев поражение у Татищевой крепости, бежал в Бердскую слободу со своими соратниками Почиталиным, Коноваловым и Кузнецовым, в их числе был и Бородин. Но на другой день Григорий, спасая себя, надумал предать Пугачёва и бежать. Он пытался склонить некоторых лидеров мятежа, таких, как Шигаев и Чумаков, пойти с ним, но те отказались. Явившись в Оренбург, Бородин сообщил властям о поражении Пугачёва и о начавшемся отходе его отрядов из Бердской слободы. Проведя более двух месяцев в тюремном остроге, он был допрошен в Оренбургской секретной комиссии относительно его службы у Пугачёва и вскоре освобождён. Григорий возвратился в Яицкий Городок, где, уже осенью, умер в свои тридцать лет (ibid., 2008). Всё терзался, сравнивая свой поступок с подвигом своего ровесника-дяди.
В те тяжёлые годы имел место ещё один человек, носящий имя Бородиных, - некий Андрей Андреевич Бородин-Шара, рождённый в 1748 году. Крещёный калмык, дворовый человек отставного атамана Яицкого Казачьего войска Андрея Бородина, он был табунщиком, пасшем в Прияицкой степи хозяйский конский табун из нескольких сотен голов. В октябре 1773 года он привёл в лагерь Пугачёва под Оренбургом 250 коней для повстанческой кавалерии, за что и был, немедля, произведён самозванцем в полковники. Месяц спустя Пугачёв послал Бородина- Шару и, печально известного, пособника Хлопушу (Соколова) с их полками, около восьмисот человек, для взятия Верхне-Озёрной крепости. Первый приступ, предпринятый в ноябре 1773 года, не имел успеха. Неудачен был и второй штурм. В этом бою Бородин-Шара был тяжело ранен, захвачен неприятельскими солдатами и доставлен ими в крепость, где умер во время допроса в комендантской канцелярии (ibid., 2008).
Восстание Пугачёва стало лебединой песней казацкой вольности. Напуганная бунтом Пугачёва, Государыня-Матушка прекратила свои «якобитские» разговоры об освобождении крестьян, и крепостное право достигает при ней наибольшего расцвета. Критика крепостного права отныне стала государственным преступлением. Яицкое войско было гневно переименовано Екатериной в Уральское казачье войско. Императрица пожелала забыть о смутьянах с Яика навсегда. В Уральске, как стал называться Яицкий Городок, стояли не казачьи части, а солдатский гарнизон, и так до середины 1917 года! Войску было запрещено иметь свою артиллерию. Назначался наказной атаман, как и на Дону23. В то же время, императрица издаёт указ о терпимом отношении к раскольникам, что радовало уральцев. Но строптивые старики ещё долго продолжали именовать себя «Шлавным Яицким лыцарским войШком». Тридцать три года считался казак на военной службе, в 55 переходил в домоседную команду, а с 60 уходил в отставку. При этом явной нужды семьи казачьи не испытывали. Впрочем, случалось, что оставались в строю и семидесятилетние здоровяки, могущие дать фору молодым. Жили и впредь получше средних крестьян, голода никогда не случалось на казацких землях. Прилавки Уральска ломились от товара до 1917 года, поражая приезжих своей дешевизной. С гордостью называют себя в дальнейшем яицкие казаки «уральШкими, УральШским войШком, сынами Яикушки-Горыновича (то есть – реки Яик)» (Масянов, 1991, 16).
В 1774 году Потёмкин, состоявший вице-президентом Военной коллегии и генерал- губернатором Новороссийского края, назначается начальником всей лёгкой кавалерии иррегулярных войск, к которым относятся Донское, Яицкое и Волгское казачества, а также отдельные казачьи полки. Ему следовало окончательно «замирить» и переименовать Яицкое казачество. В 1775 году указом императрицы окончательно досталось и запорожцам как «Богопротивной и противоестественной общине, не пригодной для продления рода человеческого» (Гордеев, т.3, 1992, 129-130). Имелся здесь намёк на холостяцкий закон и проживание основной массой сечевых казаков без семей. Сечь была раз и навсегда уничтожена мирным путём. Само название «запорожцы», Днепровское казачество кануло в небытие. Часть запорожцев вновь бежала в Турцию и образовала Задунайскую Сечь в Добрудже. Но то не та была уж Сечь. Часть сечевых казаков превращались в регулярную армию, в гусарские полки. Большую часть запорожцев сначала расселили между Днепром и Бугом. Потёмкин много заботился о сохранении войска и учредил в 1787 году Кош Верных казаков и бывших запорожцев из 600 человек. Эти казаки начали зазывать осколки запорожцев и к ним примкнули даже некоторые из удравших за границу. Их
23 Атаман - военный руководитель. Станичный атаман (до XIX в.) – выбранный отдельным городком (крепостью). Войсковой атман (до XIX в.) - выбирался казачьим кругом для всего Войска (как и войсковой есаул и войсковой дьяк). Наказной атаман - до XVIII в. назначаемый войсковым атаманом для похода, а позже - поставленный по царскому распоряжению в Войско. Полевой атаман, или походный, назначаемый во время похода. Плавенный атаман - организатор рыбного промысла. Кошевой атаман – только в Сечи, от слова «кош», то есть – Сечь. Гетман - глава украинского казачьего войска. Старшина – лицо, занимавшее пост атамана прежде. Далее с XIX в. следовали: войсковой старшина, есаул, подъесаул, сотник, хорунжий, подхорунжий, урядник, приказный, рядовой казак.
число росло и под командованием атаманов Белого и Чепеги казаки хорошо проявили себя в Русско-турецкой войне 1787-9124.
Когда Пушкин, собирая материалы для своей «Истории Пугачёвского бунта», посетил Уральск в 1833 году, отставной казачий войсковой старшина с пожалованным дворянством Андрей Иванович Бородин, потомок Никиты в шестом колене, помогал Александру Сергеевичу (Сайт уральских казаков, 2008). Андрей отыскал современников и ветеранов Пугачёвского восстания, пригласил поведать поэту, уже знаменитому, о страшной године. Бородин оставил свои записки об этом событии. Пушкин использовал и «довольно любопытный рукописный журнал бывшего войскового атамана яицкого Ивана Акутина», род которого примкнул к Бородинскому древу с выходом Елизаветы Акутиной замуж за Владимира Бородина во второй половине XIX века. Десять лет спустя капитан Генштаба картограф и путешественник германо-голландского происхождения Иван Бларамберг разыскал в станице Берда, откуда восставшие были руководимы при осаде Оренбурга, девяностолетнюю казачку с удивительно светлой памятью и много расспрашивал её о Пугачёве (Бларамберг, 1978, 269).
9. Первый акт Большой Игры: казаки, идущие к Инду. Давыд и Пётр Бородины, Дмитрий Мизинов в походе Суворова
В 1788 году, после взятия Очакова русскими войсками, Уильям Питт-младший, премьер-министр Британии, заявил: «Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить: ворота на Индию ими уже открыты» (Леонтьев, 2008, 6). Когда турецкие войска были разбиты русскими вместе с союзными австрийскими войсками, британское правительство сделало заявление Екатерине II, что оно не допустит изменения границ Турции и воспротивится всякому территориальному приращению России (Широкорад, 2008). Сила заявления поддерживалась союзом Англии с Пруссией и согласием Голландии, Испании и королевства обеих Сицилии участвовать в этом союзе. К 1791 году у Екатерины Великой возник план захвата некоторой части Индии из-под носа у Великобритании. Предположительно, что некий мсье де Сен-Жени
24 Казаки эти сами отбили у турок остров Березань и Потёмкин предложил им владеть этим островом. С тех пор они стали называться Черноморским войском. К 1793 году, после смерти Потёмкина-Таврического, черноморцам стало неуютно там от притеснений, окружающих землевладельцев, и они переселяются на Кубань. Кубанское казачество, возникшее ещё в XVII веке из переселившихся нижне-донских раскольников, заметно усилилось после прибытия Черноморских казаков, а позже и Задунайских, Побугских (Бугских), некрасовцев и азовцев. В первой половине XIX века в состав будущего Кубанского войска вошло до 70 тысяч переселенцев - бывших запорожцев, вернувшихся из Турции, и казаков упразднённых украинских казачьих войск (Усть-Дунайского, Азовского, Бугского, Екатеринославского). При реформировании Потёмкиным Волгского казачества, от него уцелели гарнизоны в Саратове, Камышине, Царицыне и енотаевские казаки, обеспечивающие переправы и речные почтовые перевозки (Шамбаров, 2010, 324-326).
посоветовал императрице, чтобы её войска прошли через Бухару и Кабул, провозглашая по пути, что они намерены воскресить мусульманское правление в рамках границ Великих Моголов. Француз уверял, что это может привлечь под штандарты Екатерины все ханства Средней Азии и подвинут Индию подняться против господства англичан. Не исключено, что де Сен-Жени был агентом Наполеона. Отставной фаворит и искусный политик князь Потёмкин благоразумно сумел отговорить Матушку-Государыню от столь опрометчивого шага. В зарождающуюся Большую Игру вступает молодой резвый игрок - Наполеон Бонапарт, мечтавший отплатить «островитянам» за все поражения французов со времён Кресси и Пуатье, отрезав их от Индии, «Жемчужины Короны», главного источника их богатства. Наполеон считал, что французам следует сначала укрепиться в Египте как плацдарме на пути в Индию (Хопкирк, 2008). Весной 1798 года целый флот с французскими войсками на борту, по возможности незаметно, покинул Францию. Вокруг этого «секретного» морского похода во всех соседних странах зароились слухи. Одни считали, что Наполеон будет наступать по суше через Сирию или Турцию и ударит по Индии со стороны Афганистана, другие уверяли, что он высадит на полуостров десант с моря.
Возможно, что впервые наводит Бонапарта на мысль о вторжении в Британскую Индию ни кто иной, как владыка Майсура султан южного Декана Типу – непримиримый борец с обнаглевшими англичанами. Он посылал корабль с посланием Наполеону о возможном союзе против Британии, но судно вынуждено было вернуться. Нет ясности даже в том, достиг ли призыв Типу Бонапарта или нет, но попытка имела место. Типу выдержал две войны с англичанами с 1784 года и пал в битве в 1799 (Крашенинников, 1963, 178-181). Именно в эти годы Наполеон совершает бросок в сторону Индии. Адмирал Нельсон пытается перехватить французскую армаду на просторах Средиземного моря и неожиданно, обнаруживает её стоящей в заливе восточнее Александрии. Он искусно заманивает французов в ловушку и полностью уничтожает. Бежали лишь два судна. Нельсон отрезал высадившуюся в Африке армию Бонапарта от Франции, прервав все линии снабжения. Трафальгарский триумф позволил руководству Ост-Индийской компании временно успокоиться. Впрочем, молодой французский император вовсе и не думал расстаться со своей мечтой завоевания Индии.
Один из трёх сыновей Мартемьяна Бородина, Давыд, ставший к 1827 году генерал- майором и атаманом, участвовал бригадиром в походах Суворова в Италию и Швейцарию. Как казачий военачальник Давыд Мартемьянович Бородин прославился в 1798–1800 годах, когда в качестве походного атамана двух полков уральских казаков участвовал в Швейцарском походе. Эти полки входили в корпус генерала Римского-Корсакова, прибывшего в Швейцарию для соединения с войсками генерал-фельдмаршала Суворова-Рымникского, которые должны были прийти из Северной Италии. В проигранном Римским-Корсаковым Цюрихском сражении уральцы занимали главную позицию. Разбросанность русского корпуса и несостоятельность корпусного командира как военачальника позволила французам одержать победу. Вместе с Давыдом в Переходе Суворова через Альпы, участвовал и другой родственник Бородиных – уральский майор Мизинов, назначенный командиром Второго уральского полка бригады есаула Петра Бородина, бывшей в составе отряда Римского-Корсакова. После этого, казачьи полки атамана Давыда Бородина участвовали в деле у Дисенгофена в сентябре 1799 года. Сохранился словесный портрет Бородина в те «швейцарские годы», приведённый на страницах «Русского вестника» в одном из номеров за 1799 год: «Это мужчина приблизительно сорока лет от роду, огромного роста, положительно правофланговый гренадер. Сила и здоровье так и отражаются во всех его движениях, и его величественная фигура издалека бросается в глаза. Его борода достигает до луки седла. На груди у него висит большой, украшенный бриллиантами и самоцветными камнями крест. Лошадь его скачет, вернее сказать, носится по воздуху, а не ходит. И когда он гарцует на ней перед рядами своего полка, то так и кажется, что видишь перед собой покорителя мира — Тамерлана...» (Шишов, 2012). Другой сын - Абрам (такова была в те годы приверженность к библейским именам) стал полковником.
Вместе с Давыдом в Переходе Суворова через Альпы, участвовал и другой родственник Бородиных – уральский майор Дмитрий Мизинов, назначенный командиром Второго уральского полка бригады есаула Петра Бородина, бывшей в составе отряда Римского-Корсакова в 1799 году. Пётр Бородин был с Суворовым и за Дунаем и позже, в Саксонском походе 1813 года. Он стал боковой ветвью линии автора: сын Ефрема, который был братом Никифора, отца Еремея и деда Павла, сын которого, Николай, описывается ниже, как герой взятия Ак-Мечети. У Суворова в Итальянском походе всего имелось восемь донских полков под руководством Адриана Карповича Денисова, племянника Фёдора, и два уральских полка Лицинова и Бородина. Казаки быстро освободили от французов Милан и были тепло встречены итальянцами. Бородатые казаки вызывали любопытство и были восприняты, как военизированные священники. Их прозвали «русскими капуцинами». Наступила Пасха и казаки усердно обучали местных дамочек христосыванию. В разгроме французов южнее Милана на реке Требии решающую роль сыграли казачьи полки Грекова, Молчанова, Поздеева и Семерникова. В Итальянской кампании Россия оказалась единственной державой, воевавшей за монархическую идею и только. Англия надеялась руками русских подмять под себя Голландию, Австрия – утвердиться в Италии и Германии. После стремительного и успешного освобождения Северной Италии Суворов собирался развернуть наступление на Францию, нанося главный удар в направлении Гренобль, Лион, Париж — гнездо республиканских карбонариев. Но этот план был сорван официальными союзниками России, опасавшимися усиления влияния России в районе Средиземного моря и Италии. После того, как Суворов «погромил» французов, союзники решили его поскорее спровадить назад. Павлу I навязали мысль о том, что русские из Италии должны быть переброшены на помощь австрийцам в Швейцарию, а новые силы присланы в Голландию. Суворову было предписано, оставив в Италии австрийские войска, во главе русских войск направиться в Швейцарию, соединиться с действовавшим там корпусом Римского- Корсакова, в котором служил уральский майор Мизинов, и затем наступать на французской территории. Корпус русских войск генерала Германа, который был послан Павлом помогать Голландии вместе с англичанами, по договору должен был получать пищу и одежду от англичан, но почему-то терпел срывы всех поставок и был на грани голода. Когда 17-тысячный корпус Германа, включающий казаков лейб-гвардии, прибыл в Плимут, англичане держали его на судах три месяца, продукты поставляли с перебоями, а обещанных лошадей так и не дали. Осенью русские высажены с английским десантом герцога Йорка на побережье Голландии и, с большими потерями, выбили французов из города Бергена. Отчаянная атака поручика казачьей гвардии Давыдова британцами не была поддержана. В результате, русский корпус был отброшен из города, потеряв четыре тысячи! Два месяца русские сидят под холодными дождями на побережье среди дюн, пока Англия не заключает сепаратное перемирие с Францией и эвакуировала русских на остров Джерси, где люди мёрзнут в условиях наступившей зимы и голодают. Суворов, начавший в конце лета знаменитый переход через Альпы, тоже не получил обещанных проводников и мулов от австрийцев. По прибытию в Таверно обнаружилось, что австрийцы не доставили туда обещанных полторы тысячи мулов необходимых для перевозки провианта и артиллерии. Мулы были доставлены только четыре дня спустя и всего 650 штук. Австрийские офицеры дали русским также неправильные сведения о французской армии, преуменьшив её численность почти на треть, а также и о топографии маршрута. Не дождавшись русских, австрийская армия уходит из Швейцарии. Брошенные союзниками корпус Римского- Корсакова и армия Суворова прорываются через ущелья, охраняемые превосходящими силами французов. Там отличились казачьи полки Астахова и Кумшацкова. Запертые ниже слишком крупными силами неприятеля, суворовцы уходят к истокам Дуная через обледенелые перевалы.
В знаменитейшем Швейцарском походе Суворова, кульминации славы русского оружия, пусть неудачном, из-за предательства союзников, но принесшим полководцу наибольшую славу, казаки Василия Орлова проявили себя во всей удали. Французский генерал Массена впоследствии говорил: «Я отдал бы все свои кампании за швейцарский поход Суворова». Александр Суворов получает генералиссимуса от благодарного императора, что стоило ему огромного разочарования. Заговорщики против Павла оклеветали героя Италии в глазах Павла, и Суворов впадает в опалу, что ухудшило состояние здоровья переутомлённого многократно раненного человека и в 1800 году он умирает. Опала постигла и Платова. Гнусно оговорены в якобинских якобы настроениях заговорщиками и любимцы Павла казаки лейб-гвардии Евграф и Пётр Грузиновы, за чем последовала их казнь (Шамбаров, 2010, 349-353). Оскорблённый наглостью союзников, император Павел выходит из антибонапартовской коалиции. Дмитрий Мизинов возвращается в Уральск и заказывает итальянскому архитектору, в угоду уж многовековой моды на итальянцев, строительство своего дома в главном городе Войска.
Брат Никифора Бородина, Пётр Ефремович, тоже служил есаулом в Задунайском походе Суворова, а в 1813 году участвовал в военных действиях в Саксонии. В Отечественной войне 1812 года и последующих заграничных походах русской армии в 1813 и 1814 годах походный атаман генерал-майор Давыд Бородин возглавлял шесть номерных полков уральских казаков (непосредственно в боях участвовало только четыре). Воевали они доблестно, с боями прошли славный путь до самого Парижа, в который вступили в рядах русской армии-победительницы в марте 1814 года. На войсковой территории атаман имел целую деревню дворовых людей (крепостных), которых либо выигрывал в карты, либо скупал в соседних губерниях. Деревня Бородина, которую называли и Бородинской, и Генеральской, стала форпостом, затем посёлком, сохранившим название и поныне, находится на территории, отошедшей к Оренбургской области ещё в 1927 году. После смерти атамана, по его завещанию, все крепостные крестьяне были записаны казаками Уральского войска (Шишов, 2012). Портрет Давыда Мартемьяновича работы Тропинина хранится запасниках Уральского исторического музея и поныне. По иронии судьбы, теперь уже не в России, а в Казахстане...
Внук Никифора Бородина, Ксенофонт Фокеевич, был офицером штаба и не раз отличался мужеством на Кавказе в 1840-е. Ещё один внук Никифора, Иван Иванович Бородин, произведя на свет и вырастив двух славных сыновей, ушёл в старообрядческие монахи. Дети его Никанор Иванович, блестящий офицер, и Андрей, войсковой старшина, с пожалованным дворянством, который встречался с Пушкиным, оставались достойными отца, уральцами- старообрядцами, но, как и многие другие казаки новых поколений, уже отдалялись от устоев старой веры, а их потомки даже переходили в никонианство. Сын Никанора, тоже Никанор, стал интендант-полковником, а его сын Михаил отличился в Первую Мировую. Двоюродным братом отца Павла, Ефрема, помимо упомянутого Мартемьяна Михайловича, был и Фёдор, брат которого Иван стал прадедом войскового старшины Панфила Евстафиевича, женившегося на внучке Карамзина, что свидетельствует о неплохой образованности Бородиных второй половины XIX века (Семейный архив Бородиных). Вряд ли внучка историка пошла бы за неотёсанного казака.
После неожиданного захвата англичанами земель Мальтийского ордена иоаннитов, орден обратился за помощью к России и Павел I обещал взять иоаннитов под своё покровительство. Государь потребовал у британцев вернуть Мальту ордену, но получил отказ, что сильно уязвило царское самолюбие. Бестактное неблагодарное и даже хамское отношение к русским войскам в Итальянскую кампанию австрийцев и англичан побудило русского монарха повернуться к республиканской Франции. Стратегические интересы России превысили принципы монархические, и Государь забывает, что имеет дело с якобинцем и узурпатором (Чулков, 2005, 50). Неожиданно Бонапарт получил тайное послание из Санкт-Петербурга. Павел I решил возродить план вторжения в Индию, разработанный ещё матерью. В планах Екатерины предусматривался глубокий рейд русских войск через Центральную Азию. Корсиканец опередил царя и предложил свой готовый уже проект совместной экспедиции По замыслу Наполеона 35-тысячный корпус генерала Моро идёт по Дунаю и переправляется на русских судах через Чёрное море, следует до юга Каспия, где соединяется с 25 тысячами русских солдат и 10 тысячами казаков, откуда они проходят через Афганистан до Инда. В авангарде идут казаки и прочая лёгкая конница.
Позже Бонапарта стали всё более одолевать сомнения в успехе и он долго обсуждает проект с царём в письмах. Павел был намного более оптимистичен. Его замысел состоял в том, чтобы двинуть 35 тысяч казаков через Туркестан, призывая по дороге все встречные народы освободить Индию от иноземного ига, обещая им делёж сказочных богатств далёкой Индии. Французская армия примерно в том же численном составе одновременно должна была спуститься по Дунаю, пересечь Чёрное море, пройти по Дону, Волге и затем Каспийскому морю до туркменского побережья. Здесь французам предстояло встретиться с казаками и совместно двинуться на восток через Персию и Афганистан к реке Инд, где и нанести удар по англичанам. Павел планировал с точностью почти до дня, не имея карт далее Хивы... Французам якобы потребуется двадцать дней, чтобы достичь Чёрного моря, а ещё через 55 дней вместе с русскими они промаршируют по землям персидским, а ещё через 45 дней смогут «напоить коней в Инде». Итого, ровно четыре месяца до столкновения с противником. Для получения само собой разумеющейся поддержки со стороны персов и афганцев вперёд должны будут высланы посланники с призывами: «Страдания, от которых изнывает население Индии, вызвали сочувствие России и Франции, и две державы объединились с единственной целью освободить миллионы индийцев от тиранического и варварского ярма англичан». План Павла особого впечатления на Наполеона не произвёл. Он послал краткий ответ в виде вопроса: «Как Вы видите переход в Индию через бесплодную и почти дикую страну на расстояние почти в тысячу миль?» В ответ Павел I писал, что земли, о которых идёт речь, не бесплодны подобно Сахаре, что почти на каждом шагу там есть пресная вода. «Нет нужды разыскивать траву на корм лошадям, так как там в изобилии растёт рис». Несмотря на энтузиазм русского царя, Наполеон решил повременить с реализацией планов (Хопкирк, 2008, Широкорад, 2008). При этом вскоре, отступающий из России Наполеон изрёк: «Казаки – это самые лучшие лёгкие войска среди всех существующих. Если бы я имел их в моей армии, я прошёл бы с ними весь мир».
Но существует совершенно противоположное мнение, высказанное очень сжато Владимиром Махначом: «Есть еще одно безумное искажение смысла политики императора Павла: ему приписывается проект индийского похода (нелепейший!) через Среднюю Азию, где, несомненно, должна была без воды погибнуть русская армия. А ведь на самом-то деле русские войска должны были двигаться в Индию не через Среднюю Азию, а через Сирию и Месопотамию, где французы уже начали готовить нам операционную базу, провиант, необходимые технические средства. Ни один военный специалист никогда не критиковал проект императора Павла. Месопотамский путь в Индию более чем реален. И здесь - блестящее геополитическое мышление! Причём мышление в интересах России, в интересах имперской политики, в интересах Церкви» (Махнач, 2012). «Наполеон явно не ожидал, что Россия примет идею азиатского похода так близко к сердцу». Позже Бонапарт пришёл к выводу, что замысел этот стоит пристального внимания (Голованов, 2011). Не отказываясь от своей идеи, становящейся уже навязчивой, Павел велел атаману Войска Донского Василию Орлову выступить 12 января 1801 года в Оренбург с целью подготовки похода к истокам Инда. Удалось собрать куда меньше казаков, чем предполагалось изначально. Задачей казаков было идти сначала в Хиву, чтобы укрепиться там на пути в Индию и забрать русских рабов с рынка Хивы и Бухары. На всё это выделялось всего три месяца. Из рескрипта императора Павла I атаману войска Донского генералу от кавалерии Орлову Первому (в то время военачальники-однофамильцы именовались по номерам) от 12 января 1801 года: «От нас ходу до Индии месяца три, да от вас туда месяц, а всего месяца четыре. Поручаю всю сию экспедицию вам и войску Вашему, Василий Петрович. Соберитесь Вы со оным и выступите в поход к Оренбургу, откуда любую из трёх дорог, или и всеми пойдите, прямо через Бухарию и Хиву на реку Индус и на заведения английские на ней лежащие... Все богатства Индии будут вам за сию экспедицию наградой». Далее следовала откровенная приписка: «Карты мои будут только до Хивы и до Амударьи-реки, а далее ваше уже дело достать сведения до заведений английских и до народов индийских, им подвластных». В последнюю минуту император передал Орлову новую и подробную карту Индии, лучшую из всех, что он смог получить, обещая поддержать казаков пехотой, как только таковая будет в его распоряжении. Орлову предстояло скорее освободить из заточения в Петропавловской крепости опального казачьего атамана старообрядца Матвея Платова. Будущий герой Отечественной войны 1812 года отсиживал по причинам, ему самому не очевидным, что нередко случалось при Павле. Прямо из каземата Платов был немедленно представлен императору. Вопрос был поставлен ребром: мол, знает ли он дорогу в Индию. Атаман смекнул, что в случае отрицательного ответа есть шанс вернуться назад, в равелин. Платову был выдан следующий императорский рескрипт: «Англичане приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих датчан и шведов. Готов их принять, но нужно их самих атаковать, но там, где удар им может быть чувствительным и где меньше ожидают. Заведение их в Индии самое лучшее для сего. Подите с артиллерией через Бухару и Хиву на реку Индус. Приготовьте всё к походу. Пошлите своих лазутчиков приготовить и осмотреть дороги... (Кривец, 2010, 140). Индия, куда Вы назначаетесь, управляется одним главным владельцем и многими малыми. Англичане имеют у них свои заведения... Цели - всё сие разорить и угнетённых владельцев освободить и ласкою привесть России в ту же зависимость, в какой они у англичан... (Широкорад, 2008) таковое предприятие увенчает вас всех славою, заслужит по мере заслуги моё особое благоволение, приобресть богозжи и торговлю и поразить неприятеля в его сердце. Здесь прилагаю карты, сколько у меня есть. Бог вас благослови. Есмь ваш благосклонный Павел». Подумав, вдогонку царь послал ещё один рескрипт: «Мимоходом утвердите Бухарию, чтобы китайцам не досталась. В Хиве вы освободите столько-то тысяч наших пленных подданных... Если бы нужна была пехота, то в след за вами... Но лучше, кабы вы то один собою сделали» (Кривец, 2010, 88). Планы Павла были нереалистичными, если бы путь к Инду шёл через пустыни Средней Азии, но вполне выполним, если направить армию через Сирию и Месопотамию. Орлов отдаёт приказ: «чтобы все наличные обер-офицеры, урядники, писаря и обер-офицерские дети были готовы к смотру, также все служилые казаки... до последнего все шесть дней выступили о двух конь, с полумесячным провиантом... ружьём и дротиком25». Кроме казаков, в поход должны были идти и донские калмыки, около пятисот человек. В конце февраля экспедиционный корпус выступил с Дона в составе 22507 конных казаков (500 из которых – офицеры) при 12 пушках и 12 единорогах. Мобилизованы были даже больные, так как людей не хватало. Солдаты были одвуконь, то есть – имели одного запасного коня, а офицеры – отрёхконь. Предполагалось использование и уральцев.
Средств казна выложила щедро, но потом подразумевалось всё вернуть за счёт добычи. Войско поделили на четыре колонны во главе с Денисовым, Бузиным, Боковым и самую крупную – Платовым. Орлов был рядом с Платовым и руководил всем походом. Съестных припасов было велено прихватить на полтора месяца (Кривец, 2010, 141). Худшего времени для выхода трудно было выбрать. Морозы сменялись внезапной оттепелью, метели — гололедицей. Раннее вскрытие рек зачастую создавало почти непреодолимые трудности. По пути на юг в самые холодные дни из более 42 тысяч лошадей пало 886. Люди начинали болеть, а некоторые и разбегаться. Слишком рано вышли казаки, опасавшиеся летней жары в песках. Ту же ошибку повторили русские спустя почти 40 лет в походе генерала Перовского на Хиву. История, как правило, никого ничему не учит. Великобритания всё же была в шоке, не владея достоверными сведениями о силе русских, посланных к бассейну Инда, не догадываясь о непреодолимости чудовищных расстояний пустынь на их пути.
После отдачи приказа казакам император российский, защищённый рвом Михайловского замка, прожил не долго. Многие источники утверждают о британских деньгах, пущенных на устранение царя. Именно английский посол финансировал главу антипавловского заговора — графа Палена (Чулков, 2005, 110, Тюрин, 2010, Махнач, 2012). «Павел умер от апоплексического удара... табакеркой в висок», - как подшучивали некоторые придворные (Широкорад, 2008). Официальной версией смерти стал геморроидальный припадок самодержца. О заговоре знали супруга царя - Мария и сын Александр. Надо оговорить, что сыну было обещано обойтись без отцовской крови. Сын, став Александром I, сразу же
25 В то время использование дротика становилось уже редким. С середины XVIII века его заменяет пика. Её ввёл для казаков ещё Пётр I, что оказалось, при находчивости казаков, не плохой затеей. Они сумели соединить в себе возможности лёгкой конницы с тяжёлой. Кроме пики казак должен был иметь саблю, ружьё и пару пистолетов. Вплоть до XIX столетия казаки зачастую ещё применяли луки (Шамбаров, 2010, 282).
отозвал казаков назад. О походе 22 тысяч казаков известно, увы, очень мало. За месяц казаки проделали около 400 вёрст и достигли северного побережья Аральского моря. Проходили по 35-40 вёрст в день. Там их настигает гонец, принесший весть, что Государь Император Павел «почил в бозе». Остановив вовремя славных казаков, Александр, скорее всего, предотвратил их неминуемую гибель. Пока же потерь людских ещё не было. Либо доклады умалчивают о них. Лишь порядка девяти сотен коней выбыли из строя. После переправы через Волгу по уже движущемуся льду, оказавшись на родной стороне, казаки отслужили благодарственный молебен и ушли на Дон. Если бы они продолжили путь, то после изматывающего холодом и недостатком витаминов перехода казакам предстояло подвергаться засадам текинцев, возможно, столкнуться с войсками хивинцев и бухарцев в знойных безводных пустынях, пересечь афганские горы и пройти через земли иных воинственных племён. Несмотря на всю боеспособность и выносливость казаков, такое вряд ли было бы под силу и титанам. Даже преодолев земли магометан, казаки бы напоролись на свежую, хорошо обученную и вооружённую армию Ост-Индийской компании. Не 22 тысячи казаков следовало слать и даже не 35, а, главное, не в такие сжатые сроки и не таким образом. Ни русские, ни англичане просто не ведали ещё о масштабе естественных препятствий, возникающих на пути через Центральноазиатские пустыни и горы. Впрочем, советский историк Окунь оценивал павловский замысел очень высоко: «Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план этот был разработан как нельзя лучше. Этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным. Именно по этому пути в древности прошли фаланги Александра Македонского, а в 40-х годах XVIII века пронеслась конница Надир-шаха» (Голованов, 2010, 14, 2011).
«Принято говорить о безумии Павла Петровича, однако, простое перечисление изданных им законов показывает в Павле Петровиче огромный государственный ум, видевший неизмеримо дальше, чем видели его современники» (Солоневич, 2010, 20). Следует признать, что его правление было сумбурным, последовательностью должной он не обладал, делал множество ошибок, но они не были столь болезненными для страны, народа, как ошибки, положительно описываемого, Петра I. Павел искренне пытался навести порядок в стране, расшатанной правлением цариц, радующихся сытой жизни вместе, с постепенно обленившимися, дворянами. Государь сей был намеренно и последовательно оболган, как новым дворянством в угоду его шляхетским свободам вопреки абсолютизму, так и буржуазными либералами, социалистами и коммунистами. Подобный же ушат помоев достался и Николаю I. Если Екатерина Великая оставила о себе недобрую память среди уральцев, то Павел – напротив. Он предаёт забвению Пугачёвский бунт и желает иметь при себе гвардейскую сотню отборных уральцев, помимо прочих, чем он обласкал уральцев в пику нелюбимой матери. Сотня была сформирована под командой Севрюгина и всегда оставалась в большом фаворе у Государя. В мрачные дни подготовки дворцового переворота граф Панин благоразумно отправил Царскую сотню в Царское село, чтобы верные казаки не спасли царя в нужный момент. Павел
даже определил себе маршрут, по которому он бы удалился со своими преданными людьми в случае переворота. Этот маршрут вёл на землю Уральского войска, поскольку царь рассчитывал на добрый приём казаков (Григорьев, Колоколов, 2007, 514). Долго берегли уральские семьи неразменный серебряный рубль Павла с изречением: «Не нам, не нам, а имени Твоему». Так сложилось уральско-казачье «Делай вШё, Што прикажет начальник, но против Бога и Царя не выШтупай!» (Масянов, 1991, 16). Павел позволил казакам иметь свою артиллерию, что стало большой уступкой после всех послепетровских ограничений. Он же учреждает новое Башкиро-мещеряцкое казачество. Это решает проблему с бесконечными бунтами башкир, они успокоились, занялись делом. Павел приписывает к сибирским казакам отставных солдат Тобольской губернии и объединяет их в Сибирскую линию казаков. Государь упорядочил службу на линиях, превратил линейцев26 и казаков-пограничников в войска, действующие по ясным инструкциям. Непосредственно этим занимался Михаил Илларионович Кутузов. Казачьи чины были уравнены указом Павла с армейскими: казачий полковник и войсковой старшина стали соответствовать майору, есаул – ротмистру (капитану), сотник – поручику, хорунжий – корнету. В дальнейшем, казаки были уверены, что все обиды шли не от Государя, а от ставленников его, а сам царь о том не ведает. Не зря народ Руси уже с монгольских времён ратовал за Москву с её свободами от феодального произвола и сильной централизованной властью. Самодержавие, по сути, защищало народ от произвола феодалов, что было нарушено в правление Петра I и, продолжалось так, по меньшей мере, вплоть до Николая I. Попытка Павла обуздать произвол дворянства не удалась. Для такого нужен был характер Николая. В тоже время, отношение Павла к казакам было не однозначным. Он упраздняет Бугское казачество и шесть тысяч человек превращаются в государственных крестьян. Та же участь постигла и екатеринославских казаков (Император Александр восстановил Бугское казачество). Упразднил Павел и Астраханское войско, превратил в Астраханские полки, за исключением отправленных на Кавказскую линию казаков, которые при Павле стали называться «казаками, поселёнными на Кавказской линии», или просто «линейцами». Из Астраханских полков возникает Новое Астраханское казачье войско, в которое вливается много калмыков (Шамбаров, 2010, 356-357). Государь Император Павел I верно оценил тяжёлое внутреннее положение в стране, наследие от перенапряжения екатерининской России в войнах и искренно хотел облегчить именно положение крестьянства. Государь запрещает продажу дворовых людей и крестьян без земли, отменяет крестьянскую работу по праздникам. Хлебная повинность была заменена на менее обременительную
26Название «линейные войска» происходит от слова «линия», системы укрепленных пунктов на границе. Зачисление в солдаты линейного батальона служило, в частности, одной из форм уголовного наказания, но было и естественным для причисления казаков и целых казачеств к какой- либо линии. Попадали в линейные батальоны, на окраины Империи и наказанные по политическим мотивам; например, декабристы и польские повстанцы. В России к середине XIX в. существовало всего 84 линейных батальона: 18 грузинских, 16 черноморских, 13 кавказских, 10 оренбургских, 15 сибирских и 12 финских. Среди офицеров служба на отдаленных границах считалась трудной и, за исключением Кавказа, не слишком престижной.
денежную. Екатерина оставила сыну армию мирного и одновременно военного состава в 503 тысяч человек, но доброжелательный император, желая облегчить материальное положение населения, сократил численность армии до 400 тысяч. В тоже время, Павел и Аракчеев повысили техническую оснащенность армии, в особенности – артиллерии. Преследования старообрядцев были прекращены, а монастырям возвращали их имущество, конфискованное частично матерью Государя. Его попытки начинания в облегчении тягот народа, увы, имели отрывочный и путаный характер. Высшее дворянство не намеревалось терпеть провозглашение вольностей для низших классов. Так нажил царь врагов вокруг себя, а походом казаков и внешних. Бонапарт объяснял успех покушения на особу царя прямым действием британского золота (Тюрин, 2010, 45-46, 48).
10. Казаки в кампании 1812 года
Император Александр питал страсть к изменениям военной формы и разрабатывал её лично. Шагом вперёд стала отмена солдатских косичек, буклей и штиблетов. Впервые было указано использовать единую униформу и казакам. До сих пор строго единой формы казачества не имели. Были лишь попытки ввести её при Екатерине. Новая форма 1801 года пришлась им не по вкусу. Она была неудобной – слишком узкой, как и прочая солдатская. От казацкого чекменя осталось одно название, а высоченный кивер их никак не устраивал. В отличие от солдат, казаки должны были шить себе форму сами, за свой счёт. Они не преминули шить попросторнее, на свой лад. Кивера брали с собой лишь для парадов, а для дела оставляли свои папахи. Непосредственное начальство шло казакам навстречу. В итоге, от реформы военной одежды, казаки сохранили только погоны (новшество в русской армии) и лампасы. Казаки должны были служить 25 лет во внешней службе, куда пошлют, и ещё пять лет – во внутренней, то есть в своём войске. Они отправлялись на западные границы на три года, или на Кавказ на два, а потом возвращались «на льготу», в войско, чтобы вести хозяйство на два года. В Чермноморском (Кубанском) войске сама льгота была условной, так как горцы постоянно нападали на отчие дома (Шамбаров, 2010, 362-365). В 1803 году Государь Император утвердил Положение об Уральском войске. В его состав вошли Лейб-Уральская сотня и десять конных казачьих полков. Введено очередное «Положение об управлении Уральским казачьим войском». Как и все старообрядцы, казаки страшились составления каких-либо реестров, оформления личных документов, требований ношения униформы и любой иной бюрократизации и регуляции общества. Волнения, связанные с введением единой формы для войска в 1803 году, прозванные Кочкин Пир – тому пример. Оренбургский генерал-губернатор Волконский получил известие о том, что казаки отказываются надевать одежду с «антихристовами знаками», и выслал батальон под командованием офицера Кочкина. Батальон окружил недовольные станицы и зачинщиков пороли на снегу за городом. Они сбрасывали с себя одежду и голые валились на мёрзлую землю, желая умереть «на груди родной земли в своем человечьем обличье!». Указом князя Волконского уральцу Павлову калёным железом наложили клеймо на лоб и щеки, вырвали ноздри и сослали на каторжные работы в Сибирь (Масянов, 1991, 6)
В 1807 году в Лондон поступили донесения, на сей раз основательно встревожившие как британское правительство, так и директоров Ост-Индийской компании. План Бонапарта заключался якобы в пересечении 50 тысячами французских солдат Персии и Афганистана и соединении их там с казаками для окончательного удара по Индии, вдоль Инда. Кроме того, Бонапарт предлагал России присоединить Финляндию (Хопкирк, 2008). Мир с Наполеоном был встречен на Руси, на уровне народа, враждебно. Дело в том, что Святейший Синод объявил французского императора антихристом, что было оглашено повсюду народу русскому. В результате Государя начали винить в подписании договора с антихристом и попадании под действие нечистой силы (Сайт казаков, 2009). Не поэтому ли ещё так лихо бил «хранцуза» простой русский мужик? Англия усиленно осуждала политику Александра. В конце 1807 года произошло столкновение русской эскадры адмирала Сенявина с английским флотом при прохождении Гибралтара. Россия разрывает дипломатические отношения в Англией и начинает «дружить» с Соединёнными Штатами. Позже англичане объявили войну России, русские суда задержаны у Лиссабона и «сданы на сохранение» британскому адмиралу Коттоносу с условием возвращения через полгода, после окончания войны (Хопкирк, 2008). Александр накладывает запрет на ввоз в Россию английских товаров. Конец Морской войне России с Великобританией был положен мирным договором, подписанным в Швеции, лишь после перехода армии Наполеона через Неман.
В 1812 году «Наполеон вёз с собой в Россию не только фальшивые русские ассигнации, но и целые тюки прокламаций, в коих обещал крепостным освобождение» (Чулков, 205, 139). В целом, прокламации успеха не имели. Кроме того, Наполеон, подобно Карлу XII Шведскому за столетие до него, пытался сыграть на недовольстве казаками пребыванием под рукой царя. Прослышав о бунтах Разина и Пугачёва, император даже пытался заслать на Дон своих агентов, которые должны были призвать казачество изменить царю (Шамбаров, 2010, 375). Конечно же, всё это ничем не закончилось и достоверно об этом более ничего не известно. В кампанию 1812 года первыми русскими солдатами, что встретили и оказали сопротивлениям вторгшимся без объявления войны французам, были казаки. Всю Отечественную войну 1812 года казаки неожиданными набегами, степной, монгольской тактикой изнуряли армию Наполеона больше прочих русских войск, несколько уступавших французам в то время своей артиллерийской и тактической подготовкой. Находясь в постоянном движении, казаки проводили разведку и нападали на вражеские обозы. Благодаря стремительности и подвижности, они сумели обеспечить отход армии Багратиона. Уже тогда казачьи партизанские методы ведения войны с неожиданными набегами и разгромом обозов становятся головной болью Наполеона. Они заманивали противника вперёд и затем окружали его излюбленным приёмом – вентерем. Следует отметить, что казацкие способы построения, такие как вентерь хаотичные, не столь чёткие и красивые, как того требовало военное искусство Европы XVIII - начала XIX веков, эволюционно возникшие от монгольских в XIII-XIV веках, сохраняли в бою больше жизней, были гораздо пластичнее и эффективнее принятых в линейной тактике. Что может быть более антигуманным, чем «красивое и аккуратное» каре пехоты? Когда одно каре приближается к другому и с убийственно близкого расстояния эти сомкнутые ряды людей начинают отчаянно палить друг в друга, не имея права ни пригнуться, ни отпрыгнуть, ни проявить искусства рукопашной, как в столкновении с холодным оружием. Тут даже умения стрелять особого не надо, пали себе в густую толпу, обливаясь холодным потом. Ещё «гуманнее было», когда по таким каре лупили в упор картечью. Тем не менее, все эти помпезно-нелепые типы построения возникают в так называемую «просвещённую эпоху», а не в диком Средневековье, тем более не среди диких кочевников-монголов, а в «признанном центре цивилизации». Пока не развилось скорострельное нарезное оружие, каре продолжали процветать. На казаков же смотрели свысока, мол не умеют красиво построиться.
В начале войны в строю находились 50 донских, 10 уральских, шесть оренбургских, четыре башкирских, два бугских, два чугуевских и один ставропольский казачьи полки, разбросанные на большой территории. Платов возглавлял 14 полков на главном направлении. Полки тептярей и бобылей под началом майора Темирова вошли в состав казачьего корпуса атамана Платова (Сайт казаков, 2009). Уже тогда неказачий лихой гусарский подполковник и поэт Денис Давыдов обратился к Багратиону с просьбой выделить ему казаков для разрушения вражеских коммуникаций. Он хорошо знал казаков и воевал вместе с ними в Пруссии. Действия Давыдова принесли столько пользы армии, что в его распоряжение были даны два полка бугских казаков. Был при нём и эскадрон родных гусар. Во время флангового марша Кутузов создаёт целую сеть партизанских формирований, основу которых составляют казаки. В арьергардном бою при Шевардино и у Колоцкого монастыря, казацкими полками Ивана Краснова и Иловайского Пятого был сдержан натиск всей огромной армии противника. 12 тысяч приостановили продвижения последовательно наступающих сотен тысяч! Французы были поражены: как можно сопротивляться столь долго при таком неравенстве сил? Благодаря их умению и героизму, русская армия успела собраться для подготовки ненужного кровавого Бородинского сражения. Но что было бы, если бы она не успела? Гвардейский Казачий полк особенно прославился благодаря лихим операциям генерал-майора Орлова-Денисова. Покидая Москву, армия Кутузова идёт на юг, но потом резко сворачивает на запад, к Подольску. Два казачьих полка продолжают создавать иллюзию уходящей к Рязани армии, поднимая как можно больше пыли. Кавалерия Мюрата была обманута и Наполеон целых две недели вовсе не знал, где находится его основной противник. Пока Великая армия мародёрствовала в брошенной Москве, по призыву Платова, наказным атаманом Адрианом Денисовым, на Дону проводится поголовная мобилизация от 18- до 50-летних казаков. В кратчайшие сроки сформировано 26 новых полков донских, пять уральских и пять оренбургских казаков, а кроме того, формируются 19 башкирских, два мещерякских и 10 сибирских казаков. Крестьяне Каширы и Тулы вспоминают о своём казачьем прошлом и добровольно создают два полка по 1200 всадников. Царь призывает упразднённое малороссийкое казачество из «людей к казачьей службе охочих» и наказной атаман де Витт, голландского происхождения, набирает на Украине четыре конных полка в 4700 всадников. Как только арьергард французов покидает Первопрестольную, пытаясь взнести на воздух все храмы Кремля, казаки Иловайского Двенадцатого врываются в город. Безвестные патриоты уже успели потушить часть фитилей заложенных французами мин (Шамбаров, 2010, 376-382). В кампанию 1812 года 50 человек уральцев, под командою майора Хорошхина (родственного Бородиным рода уральцев), были назначены в Нарвский корпус генерала-от-инфантерии Голенищева-Кутузова для защиты Петербурга.
Несмотря на яростные атаки, Наполеон не смог пройти через Малоярославец и повернул на Старую Смоленскую дорогу, уже устеленную трупами. Платов заявил, что выдаст свою дочь Марию за простого рядового, сумевшего взять в плен Наполеона. Под Малоярославцем донцы чуть было не взяли в плен самого Бонапарта. Казаки не поняли, кто перед ними и, увидев французскую батарею, предпочли захватить 11 пушек (Шамбаров, 2010, 382). Платов громит французов под Колоцким монастырём, под Вязьмой наголову разбивает корпуса генералов Даву, Богарне и Понятовского, корпус Мюрата на реке Вопь под Смоленском, за что Вседонской атаман получает титул графа. В затяжном бою под Красным разгромлен корпус маршала Нея, при этом Платов захватывает 115 орудий и пленит 15 генералов. В наполеоновских войнах особенно прогремели имена не только Вседонского атамана Платова, но и двух генералов, вышедших из казаков, и не командовавших непосредственно казаками. Это наказные атаманы Дмитрий Кутейников и Аким Акимович Карпов. В этой кампании звучат имена лишь донских генералов, поскольку они тогда командовали прочими казачьими войсками. Гений Кутузова да мужество народа - армии и партизан, вставшего «супротив антихриста» в лице императора Франции, выперли французов. В отличие от расхожего мнения с подачи самого Бонапарта и французских историков, русская зима сыграла отнюдь не решающую роль в разгроме Великой армии о «двунадесять языков». Осень была самая обыкновенная, вполне тёплая. Французы оставляют Москву в октябре явно не по причине холода. Гораздо вероятнее их погнал голод и отсутствие перспективы развить успех. Когда они отступали до Вязьмы не было ещё и заморозков, а первый снег лёг лишь под Смоленском. Даже Березина ещё не была замёрзшей. Вот когда остатки Великой армии переправились через Березину, ударили суровые морозы до минус 20. Это стало концом. Теплой одежды у французов не хватало. До Березины у французов оставалось под ружьём 40 тысяч, после неё - лишь девять непосредственно на фронте. Ещё тысяч 20 было рассеяно в тыловых группировках, но они не могли бы подоспеть и помочь отступающей из России армии (ibid., 2010, 382-383). Исход войны был ясен и до Березины и сильного мороза.
Казаки Киселёва Второго и Власова Третьего первыми врываются в феврале 1813 в Берлин. Когда один из казачьих полков входил из Германии в Голландию, пересекая её провинцию Твенте, с целью изгнать французов с чужой земли, казаки были ошарашены, услышав там русскую речь. Оказалось, что выходцы из затерянной в Твенте деревни Фризефеен (означает «фризские торфяные болота») давно имеют торговый дом в Санкт-Петербурге, ведут успешную торговлю сукном и целый род живёт годами в России. Соседствующие голландцы даже называли их «русаками». Казаки быстро нашли общий язык с фризефеновцами. С той поры мост, по которому казаки прошли западнее, называется Казацким. Донцы наказного атамана Бенкендорфа, будущего шефа жандармов при Николае, первыми врываются в Амстердам. Наполеон сумел мобилизовать новые войска в Париже и сохранить свою отборную Старую гвардию. В это время умер Кутузов. Русские проводят несколько неудачных сражений при Люцене, Бауцене и Дрездене, где покрывают себя славой казаки лейб-гвардейцы и уральцы пятого и шестого полков. В зарубежной кампании участвовало шесть уральских полков. Преследуя Бонапрата, гвардейские казаки Орлова-Денисова прошли всю Европу и особенно отличились в Лейбцигской Битве Народов. Под Лейпцигом был очень напряжённый момент, когда сто лучших эскадронов Мюрата прорвали пехоту и были уже возле ставки Александра I. Только контратака казачьей гвардии спасла императора от пленения. Тогда же отличились уральские третий и четвертый полки. За общее руководство казаками в битве Платов удостоился высшего российского ордена Андрея Первозванного. В штурме Монмартра в марте 1814 участвовали казаки лейб-гвардии (Шамбаров, 2010, 386-387).
Когда Европе угрожал Наполеон, монархи и народы обращались с мольбами о помощи к Павлу, а затем к Александру. Немцы, итальянцы и другие народы Европы с восторгом встречали русские войска. Героизм простого русского солдата, а, в особенности непостижимых и загадочных казаков, поразили воображение западных европейцев. Французский маршал Сен-Сир писал: «Бородатые люди дрались с наибольшим ожесточением и выказывали наибольшее мужество». В Англии возникли слухи, вызывающие умиление обывателя, что диковатые казаки предпочитали лучшим отелям Парижа здоровый сон на соломенных тюфяках подле своих лошадей (Хопкирк, 2008). Казаки стояли биваком на Елисейских Полях. Имя казака звучало триумфом по всей Европе, но усилиями поздней пропаганды, западная молодежь столетие с лишним спустя уже читала о том, что лишь зима спасла Россию от разгрома, что британцы положили конец завоеваниям Бонапарта. Некоторые постперестроечные русские учебники тоже пишут прозападные либералы в том же ключе, что действует особенно убийственно в затирании заслуг России. То же делается и с итогами Второй Мировой. А в 1814 году прусский маршал Блюхер попросил составить его личный конвой из казаков, их изображали на западноевропейских чашках, гобеленах. В высшем свете появилась модная одежда «казакин», а на балах исполнялся танец «казачок». Александр I и атаман Платов были приглашены в Англию. Овации в адрес Вседонского атамана явно затмевали личность царя. Платов подарил принцу-регенту донского коня с казачьим седлом, Оксфорд преподнёс атаману диплом доктора права, а муниципалитет Лондона – драгоценную саблю. Атамана нарасхват приглашают в гости, в театры. Портрет Платова, написанный по желанию принца, украсил стены Виндзора, в честь него слагали стихи, изготавливались медали (Шамбаров, 2010, 388-389). Особым вниманием публики пользовался казачий эскорт царя и некий казак Жиров, который не расставался со своей пикой, даже сидя в экипаже императора. По другим сведениям, не меньшим успехом пользовался донец-чудак Александр Землянухин, который не желал принимать никакие подарки, приговаривая: «Наш Батюшка-царь наделил нас всем, мы ни в чём не нуждаемся». Отказал и принцу-регенту, норовившему вручить ему тысячу фунтов стерлингов, и попытку подарить дом, женить. Британцы были шокированы столь вопиющим бескорыстием. Его пику якобы сразившую 39 французов, поместили в Британский музей. В его честь новый английский корабль назвали «Казак» (Пыляев, 1990, 48-51, Шамбаров, 2010, 389).
В отличие от французов, покидающих Москву, русские воины не волокли с собой награбленное, не говоря о том, что ни единый дворец, дом, не говоря о храмах, ограблены не были. Как известно, многие московские церкви солдаты Наполеона превращали в конюшни, а уходя пытались взорвать все кремлёвские соборы, а прилегающий к Ивану Великому даже успели частично разрушить. Всё это отнюдь не мешало русским либералам, на протяжении поколений, водружать на своих рабочих столах бронзовые бюсты Наполеона, а таковые Кутузова вовсе и не изготавливались, так как спроса на них не ожидалось. Царь-идеалист очень заботился о том, чтобы вторжение его армии в Европу выглядело очень цивилизовано и строжайше запрещал малейшее мародёрство и прочие проявления насилия. Прибывших в Париж русских солдат поспешили запереть в казармы и скверно кормили, а если офицер на улице имел столкновение с французом, то русский был, в любом случае, виноват. О своих раненных, оставленных позади, царь беспокоился куда меньше. Они находились зачастую в ужасных условиях, в частности многочисленные жертвы Битвы Народов под Лейпцигом (Чулков, 2005, 158-161). Император Всероссийский выдаёт два миллиона рублей, сумму чудовищную, не сопоставимую с рублями даже советскими, не то, что постперестроечными, жителям Нидерландов под Ватерлоо, пострадавшим в ходе сражения. И это в то время, когда под Бородиным в 1816 году некому было сеять хлеб, зревший там прежде в изобилии. Как свидетельствует Николай Муравьёв (Карсский), окрестные крестьяне там поговаривали, что 85 тысяч трупов людей и 10 тысяч лошадей так удобрили почву Бородина, что урожай бы вышел знатный, да людей нет сеять (Русские мемуары, 1989, 132). Поначалу образ действий Александра I в Европе сделал его популярным в Европе. Он защищал Францию против своих союзников и согласился на восстановление Бурбонов только под условием конституционных учреждений, а также упорно стоял за восстановление Польши с конституционным правлением. Когда в Париже царя упрекнули, что в России есть свои рабы, он обещал освободить крестьян от крепостной зависимости; правда, не успел сдержать непростое обещание. Не гнали бы русские Наполеона до самого Парижа, война в Европе продлилась бы дольше, а Россия, тем временем, могла бы направить своё внимание на овладение стратегически важными турецкими проливами. Русские дипломаты, по мнению Татищева, не помогали Кутузову предостеречь Александра от нового вмешательства в европейские дела, вместо того чтобы восстанавливать разрушения 1812 года внутри страны. Напротив, у них установился взгляд, «что цель и назначение дипломатии состоит не в том, чтобы отстаивать интересы Отечества, а дабы доставить, хотя бы в ущерб им, торжество отвлеченным началам европейского порядка и законности» (Куропаткин, 2008).
Великобритания стала душою Антибонапартовской коалиции и была готова оплатить часть расходов армиям, продолжающим военные действия против Наполеона. В 1812 году знаменитый государственный деятель и бывший прусский министр и патриот Пруссии Штейн был приглашён императором Александром I в русскую главную квартиру. Он сумел обворожить царя и приобрести полное его доверие. Штейн постарался воплотить в дело «обращение торжества русского оружия на пользу немецкого дела». Ещё участь войны 1812 года не была решена, а Штейн уже представлял императору соображения об устройстве Германии по занятии её русскими войсками и о способе ведения в ней войны, и Александр одобряет все его проекты.
Чрезмерно долгое пребывание русских войск в Париже с 1814 года, несмотря на советы фельдмаршала Кутузова не увлекаться этим, было раздуто западными политиками и успешно внушило к России всеобщую ненависть. Британский генерал сэр Роберт Уилсон, ветеран многих кампаний, особенно заинтересовался Россией и стал рассматривать её как геополитического врага, в чём, видимо, опередил всех прочих своих коллег. Когда Бонапарт повёл войска на Россию, Уилсон был направлен к русским в качестве официального британского наблюдателя. Несмотря на свой статус, генерал, при любой возможности, с отчаянием бросался в бой, чем заслужил восхищение Александра I. Царь не преминул добавить русский дворянский титул к уже имевшимся у генерала австрийскому, прусскому, саксонскому и турецкому. Вернувшись в Лондон, генерал тут же повёл кампанию против союзников Англии русских, выглядевших спасителями Европы в глазах многих народов. Уилсон стал методично разрушать романтический ореол, сложившийся вокруг русских солдат, и, особенно, казаков. Генерал заявил, что в ходе войны, казаки чинили ничем не оправданную, средневековую жестокость по отношению к французским пленным. Опровергнуть его утверждения было столь же трудно, как и доказать обратное. Генерал уверял, что никакие другие войска не способны совершать марши, перенося такие лютые лишения и голод и что нет в мире солдата храбрее, чем русский. Царя-Императора он назвал человеком «опьянённым властью», который представляет на данный момент уже большую угрозу британским интересам, чем Наполеон Бонапарт. Парадокс истории в том, что агрессор-Наполеон, в целом, в глазах масс потомков, выглядит привлекательнее и выше, чем народ-освободитель Европы. Отменно постарались последователи генерала Уилсона, умело внушившие потомкам мысль о том, что русские действовали варварскими методами, или что их спасла лишь холодная зима, или же Александр I опаснее Наполеона, а Николай I уже и вовсе - Жандарм всей Европы. Так, по утверждению подданного британской королевы Питера Хопкирка, были посеяны первые семена русофобии в Западной Европе. Честный английский автор называет это «русофобией» без экивоков и сантиментов (Хопкирк, 2008).
После отречения Наполеона и его ссылки на Эльбу Англия получила Мальту и часть французских колоний, Австрия - огромные территории в Италии и Германии, а России достался всего лишь маленький кусочек Польши - Герцогство Варшавское, который ничего доброго ей в будущем не принёс. Англия, Австрия и Людовик XVIII, недавно доставленный в Париж русскими, решили и этот жалкий кусок Польши России не отдавать и поспешили заключить против России военный союз.
В 1807 году Наполеон образовал из отобранных у Пруссии польских земель Великое герцогство Варшавское и создал польскую армию. К началу 1812 года у Бонапарта под ружьём оказалось до 85 тысяч поляков. В русской кампании 1812 года за Наполеона, в его 600-тысячной армии, сражалось более 120 тысяч поляков, в то время как этнических французов было не более 30 процентов (В армии преобладали поляки, немцы, итальянцы и многие другие народы). Москву грабили в первую очередь поляки, видимо, сожалея о том, что не успели довершить их предки за двести лет до этого, а старая гвардия Наполеона меньше участвовала в грабежах, как элитарная и высокооплачиваемая группа. Александр I же, постарался как можно мягче обойтись с поляками после кампании 1812 года. Ещё бы, ведь за его спиной стоял советник Чарторыйский. Уже в апреле 1814 царь разрешил вернуться в родные места всем полякам, служившим в армии Наполеона. Причём, речь шла не только об уроженцах Великого герцогства Варшавского, но и о поляках с восточных земель, бывших русскими подданными с 1772–1795, которых можно было бы считать изменниками (Широкорад, 2008). Александр I создал конституционное государство Королевство Польское. Поляки, не ожидавшие этого, были поражены щедростью монарха. Французский историк Сеньобос пишет о польской конституции и правах поляков таким образом: «...в это время абсолютно ни один другой народ Центральной Европы не имел столько политической свободы, как поляки», а польский историк Ашкенази написал: «Не подлежит сомнению, что конституция Царства Польского 1815 года была, по тем временам, наиболее прогрессивной конституционной хартией в Европе... Царство Польское по сравнению с Францией получило в десять раз более широкие избирательные права». По новой конституции Польша располагала своей польской армией, ядром которой были части, сражавшиеся под знаменами Наполеона против России27 (Залевский, 1930, 155)! Грандиозное строительство дорог, каналов и большие свободы крестьянам Польши, чем своим труженикам вызывают недоумение. Наконец, Александр не намеревается требовать репараций с поверженной Франции для восстановления экономического ущерба в силу своей европофилии... Когда Император приехал в Варшаву, толпа поляков распрягла лошадей из его кареты и восторженно везла его по улицам, забыв непримиримость борьбы вожака шляхты Костюшко. Королевству Польскому в составе России уже в 1815 году предоставили конституционную хартию, которая связывает Польшу с Россией унией, но даёт выборный сейм, своё правительство и свою армию, сонм вольностей, которых Польша лишается после очередного восстания в 1830-31 годах, сохраняя лишь административную автономию.
Александр Благословенный видел в религии лишь средство просвещения народных масс, утверждения нравственных начал и не более, он не делал различия между православием и западным христианством. Польские ксендзы и остзейские пасторы, которые в глазах царя были светски более образованными и потому достойными большего уважения, добились при нём таких привилегий, о которых не смели и мечтать русские священники (Чулков, 2005, 104). Николай Бердяев указывает, что «Александр I был связан с масонством и так же, как масоны, искал истинного и универсального христианства. Он был под влиянием баронессы Крюденер, молился с квакерами, сочувствовал мистицизму интерконфессионального типа. Глубокой православной основы у него не было» (Башилов, 2010, 38). Княжество Финляндское получает привилегии и не платит больше налоги в российский бюджет, не даёт рекрутов. Финляндия получает старую русскую землю вокруг Выборга, где русский язык и русские законы заменяются шведскими. Остзейские бароны получают возможность сгонять крестьян с земли. Царь даже готов был бы отдать им Псковскую землю, а полякам Малороссию. Произошла ликвидация русских факторий на Аляске... Со времен Александра I западные владения Империи располагали большими правами и свободами, чем центральные губернии. Крепостное право было ограничено или отменено в Эстонии, на Украине и в Башкирии раньше, чем у русских крестьян. В конце XIX века жители 31 великорусской губернии облагались вдвое большими налогами, чем подданные 39 губерний с преимущественно нерусским населением. Странная для колоний ситуация. Доказательством полного доверия к финляндцам, состоящим в русской армии конца XIX века, служит то, что они могут достигать самых высших
27 В прусской части поделённой Польши шло «...искоренение польской национальности при помощи физического насилия... Преследование польского языка в школе, в армии, во многих местностях и в церкви, приобретение покупкой польских земель через посредство колонизационной комиссии, все эти средства оказываются уже недостаточными, прусские власти начинают прибегать к таким приемам, как запрещение почте доставлять письма с адресами, написанными по-польски... Наконец, венцом системы является закон, воспрещающий говорить по-польски на публичных собраниях, и закон о принудительном отчуждении польской земли, акт необычной важности, подрывающий в корне правовой строй современного цивилизованного общества» (Залевский, 1930, 164). Но почему- то все в Европе помнят только о угнетении со стороны России.
должностей: военного и морского министра и командовать в военное время армией. Пользуясь таким широким доступом к власти в России, финляндцы не отвечают нам той же монетой у себя в Финляндии, протекторате России: в России финляндец может быть министром и командующим армией, но в Финляндии русский не может занять даже должности полицейского пристава. Финляндцы могут богатеть и развиваться за счёт русского населения и русских денег, но не наоборот (ibid., 1989,133). Если же сравнить это с положением вещей в любом британском протекторате, получается противоположная картина. Но, «разоблачения русской «тирании» успешно обеспечивало столь ценимое английским обществом чувство морального и цивилизационного превосходства» (А. Тюрин). Правительство Александра II заботилось о пробуждении народности эстов и латышей и о создании в их среде более интеллигентного класса, в противовес немецкому. С этой целью оказывалось покровительство всякому умственному и общественному движению между эстами и латышами, у которых письменность едва появляется к середине XIX века.
Император Александр породил новую школу дипломатов, преимущественно нерусского происхождения, говорившего исключительно на французском. Автор 1800 года утверждает, что «русские (из высших слоев общества), почти все воспитанные французами, с детства приобретают очевидное предпочтение к этой стране... Они считают её отечеством вкуса, светскости, искусств, изящных наслаждений и любезных людей; они уже считают её убежищем свободы и разума, очагом священного огня, где они некогда зажгут светильник, долженствующий осветить их сумрачное отечество... Полонизация западно-русского дворянства в XVII столетии и вестернизация петербургского дворянства в XVIII порождают замену культурной идентичности, системы ценностей, языка, характера отношений с низшими классами. Подобный глубинный раскол общества уничтожает русскую нацию, как таковую, ибо нация может существовать лишь при единении всех социальных групп в языке, культуре, обязанностях. Преобразования Петра Великого с явно прозападным уклоном были лишь началом. При Петре хотя бы вся дипломатия была русской. Со времён Николая I западничество пускает корни уже по всем слоям русского общества, хотя сам царь уже пытался остановить это, будучи более прорусски настроенным. «Начисто оторванный от почвы, наш правивший слой постарался ещё дальше изолировать себя от этой почвы и культурой, и языком, и даже одеждой. Лет за полтораста крепостного права старая русская культура была сметена и забыта... Слабые попытки славянофилов поднять общественный интерес к прошлому страны и народа утонули во всеобщем непонимании, да и они не были последовательны... Правое крыло базировалось на немцах министрах и на немцах управляющих: оно нуждалось в дисциплине, которая держала бы массы в беспрекословном повиновении. Левое крыло обращало свои взоры к французской революции и черпало оттуда свое вдохновение для революции и ГПУ» (Солоневич, 2010, 24). Но первый неверный шаг русского правительства был сделан, казалось бы, неопровержимым в своей русскости и традиционности, Алексее Тишайшем.
Именно он одобрил Никоновскую реформу по аналогии с западными церковными преобразованиями. Сын его Фёдор Алексеевич и царевна Софья начали вводить западные моды на одежду и обстановку, ориентируясь на Польшу. Триумфатор- Александр впервые осознал, что помимо земных, геополитических задач у внешней политики России есть задача духовная (Мультатули, 2013, 195). Идея, основанная на христианской морали, благородная и гуманная, приведшая в результате к Гаагской мирной конференции Николая II, но направленная на выкачивание российских средств для общеевропейского благополучия. В Россию устремляются иностранные советники, учителя, гувернёры, множатся масонские организации. При всей этой либеральной помпезности, император, в отношении своей армии, ударился в муштру, каковой не было даже при Павле! Всё шире внедрялись телесные наказания, такие как розги, фухтели и прогоны сквозь строй со шпицрутенами. Смертной казни официально не было, но после шпицрутенов случались нередко летальные исходы.
Казаки, столь достойно проявившие себя в войне 1812 года, не стоили государству ни гроша и это становилось очень заманчивой мыслью для правительства. Они продолжили верную службу и в Кавказской войне. Больше всех там прославились донцы. Император разворачивает очередной «казачий эксперимент» в масштабе общевойсковой реформы: в Новгородской, Могилёвской, Витебской, Харьковской, Херсонской и Екатеринославской губерниях вводились Военные поселения. Крестьяне приписывались к полкам. Рота занимала 60 домов, построенных в линию по единому образцу, на первых этажах которых размещались четыре семьи, ведущие хозяйство для прочих. Вся жизнь крестьян расписывалась до мелочей и проходила под надзором офицера. Часть времени поселенцы занимались маршировкой и ружейными приёмами, а часть –прокладкой дорог, строительством мостов, осушением болот и сельским хозяйством. Военные поселенцы стали плохими крестьянами и никудышными солдатами, как и следовало ожидать. Новыми казаками они никак не могли бы стать. Хозяйства их пришли в упадок и поддерживались дотациями. Дезертирство и смертность от болезней превысила в них рождаемость. Единственно прибыльными поселениями оказались таковые, созданные из украинских казаков, под руководством наказного атамана де Витта. Лишь при Николае I поселения были расформированы, и мученики эксперимента получили статус «пахотных солдат», приравненных к казённым крестьянам, которые должны были три дня в неделю работать на армию, заготавливать для неё хлеб и фураж. Мальчики с 7 до 12 лет набирались в кантонисты – военные воспитанники, с 12 лет отпускались домой до 18, а потом тянули лямку до 45, после чего переходили в категорию инвалидов, что просто означало ветеранов. В кантонисты набрали много детей из осиротевших семей кавказских казачеств, у которых родителей вырезали горцы, а также сирот из захваченных аулов горцев. С 1817 года император упраздняет Бугское, Чугуевское и Украинское казачьи войска, превращает их в уланские дивизии и переводит в поселения. Чугуевцев пришлось усмирять, прогнав сквозь строй 275 человек, 25 из которых умерли. Департаменту военных поселений подчиняются уже все казачьи войска! То есть, фактически все казаки стали считаться военными поселенцами! Единственным казачеством, сохранившем полное внутреннее самоуправление, осталось Гребенское (Шамбаров, 2010, 390-392, 433).
После кампании 1812 года, с Большого Кронштадтского рейда, в кругосветное плавание уходит военный шлюп «Камчатка» под командованием славного русского моряка Василия Головнина, которому лично император Александр I повелел провести ревизию тихоокеанских владений России, выполнив параллельно ряд иных важных заданий. Помимо этого, Головнину поручалось натаскать молодых офицеров и помощников. Одним из учеников-мичманов был будущий знаменитый путешественник Фердинанд Врангель из славного рода остзейских немецких баронов, верно служивших России, давших плеяду знаменитостей вплоть до барона Петра Врангеля – героя Белого движения. Этот род связан отдалённым родством с Бородиными. Головнин намеренно прошёл через ряд мест, где по тогдашним навигационным картам, находились острова. Эти несуществующие земли он «закрыл» и с карт убрал. В этом плавании, помимо корабельных наук, Врангель почерпнул у своего учителя прекрасное качество - научную любознательность. В 1819 году экспедиция возвращается к родным берегам и мичману Врангелю присваивается лейтенантское звание жалуется орден Святой Анны третьей степени. Вскоре уже Врангель назначается начальником экспедиции по исследованию Северо-Восточной Сибири и берегов Ледовитого океана и Чукотки. А было ему в ту пору всего лишь 24 года! Головнинская школа не подвели Врангеля, дав ему успешно осуществить четырехлетнюю экспедицию, одну из самых трудных и продолжительных в истории русских географических исследований. Вместе со своим верным другом Фёдором Матюшкиным они исследовали необозримые просторы Ледовитого океана – места, куда и в наше время с нынешней техникой соваться всё ещё опасно. Врангель вполне заслуженно становится капитан- лейтенантом и кавалером ордена Святого Владимира четвертой степени. Недолго оставался на Большой земле молодой Врангель, и вот уже он выходит в двадцать пятое и последнее кругосветное путешествие Александровской эпохи вновь с Матюшкиным и старым своим наставником штурманом Прокопием Козьминым. По прибытию, Врангель, уже при Николае I избирается членом-корреспондентом Императорской академии наук. Первый и последний раз в русской истории командир корабля становится академиком. Через год капитан первого ранга Врангель в свои 33 года, с семьёй, отправляется на Аляску в качестве главного правителя. В годы своего пребывания в Америке, Фердинанд исследует не только дальние побережья, но и глубинные районы Аляски. Проводятся экспедиции Воронковского, Васильева, Тебенькова, Этолина. Сам главный правитель заглянул в наиболее глухие уголки необозримых российских владений, где не ступала нога человека. Не даром 13 географических названий на российских землях связано с именем Фердинанда Петровича Врангеля. В 1829 году казаки стали первыми русскими альпинистами. Была организована научная экспедиция на Эльбрус. Время было неспокойное и учёных прикрывали 600 солдат и четыре сотни казаков. Восхождение на вершину совершили шесть учёных с двадцатью казаками и проводником-кабардинцем (Шамбаров, 2010, 430).
11. Уральское казачество при Николае I
В 1832 г. было учреждено Уральское войсковое училище (с программой гражданских уездных училищ) для обучения сыновей офицеров Уральского казачьего войска (Волков, 2013, 66). В 1833 году по земле русской, на Урале, прокладывается первая железная дорога между Нижнетагильскими заводами, а 1837 – под Петербургом, по сути - между Зимним и Летним дворцами. В том же году царь Николай посетил дом изобретателя Шиллинга, создавшего первый в России и мире электромагнитный телеграф и продемонстрировавшего Государю его работу. 1830 год стал знаменателен для Казачества тем, что последний войсковой уральский атаман Александр Бородин, внук Петра, брата упомянутого ранее Никифора, отдал Богу душу, после чего вместо выбранного казачьим кругом атамана назначаются наказные атаманы, назначенные правительством. В 1835 году появился указ Николая I, гарантировавший казакам на их землях практически полное самоуправление. Царь лишь назначал в казачества наказного атамана, прокурора и архиерея. При Николае в качестве атаманов старались сажать природных казаков (Тюрин, 2010, 466). Позже в наказные назначаются чаще офицеры и генералы неказачьего войскового сословия. Николай ввёл для казаков следующие сроки службы: общим сроком стали 30 лет, из которых четверть века были назначены полевыми, в строевой части, и пять – внутренними, то есть в качестве посыльных, сторожей, писарей, полицейских. С 17 лет казак зачислялся в «малолетки» и отбывал до 19 «сидячую повинность» - учился и нёс внутреннюю службу. Потом молодой человек шёл в полк на три года, на Кавказ – на четыре. После чего парня отпускали на два года домой, на «льготу», и затем – вновь в полк. Так повторялось четыре раза. Полки при Николае стали не пяти-, а шестисотенными, а в сотне было 144 казака В 1837 году старый казачий обычай дележа военной добычи «дувана» был строжайше запрещён. Армия должна была соответствовать новым международным правилам ведения войны. С 1838 года сабли кавалерийского образца в казачьих войсках сменила шашка. Для кавказских войск оставлены кинжалы. Обмундирование стало просторнее и удобнее (Шамбаров, 2010, 442-443).
В конце 1830-х брат прямого предка автора Еремея Бородина, сотник Фокей Никифорович, был направлен войсковым начальством с несколькими казаками для следования с топографом, который проводил пограничную линию между Уральской областью и смежными губерниями: Самарской и Астраханской. Исходя границу с Астраханской губернией, Фокей Бородин был ею сильно очарован и решил поселиться на правом берегу степной речки Большого Узеня. Поскольку одному в далёкой глухой степи, по границе со Внутренней ордой, в то время было жить не безопасно, то он предложил поселиться рядом с ним своему любимому денщику казаку Фёдору Белоножкину, рьяному рыбаку и охотнику. Денщик согласился, ибо помимо дичи, местность изобиловала большими озёрами, в которых тогда водилось очень много разной рыбы, кроме разве что красной и сома. Так, Бородин с Белоножкиным стали первыми жителями посёлка, ставшего называться до 1875 года Фокеевым хутором, затем – Бородинской станицей, куда входил Бородин Посёлок. Именно так звучало: Бородин-Посёлок. Основатели привлекли и других уральцев из посёлков линии, которая от Бородина посёлка была на расстоянии до 200 вёрст. Следом за Белоножкиным переселились туда из Горячинского форпоста казак Зеленцов и казак Гузиков. Когда жизнь на новом месте стала сносной, они приглашали туда своих родственников и знакомых, каковые не замедлили приезжать на хутор и строить для себя землянки из воздушного камня. К Бородину приехал племянник Пётр Иванович Бородин, тоже из офицеров Уральского войска. Вслед за ним переселились казаки Иван Почколин и Максим Бородкин. В 1857 году туда приехал урядник Иван Болдырев. По примеру их стали появляться на хуторе и другие казаки: Костины, Карташёвы и Пономарёвы. Хутор разрастался, хотя и имел недостаток хорошей воды: с севера на расстоянии версты имеется озеро под названием Стефаново, из этого озера жители посёлка брали воду, которая при весеннем заливе от снегов преснеет; если же весной не успевали завалить плотиной свежую воду, то вода утекала в русло речки Узеня и в озере становилась горько- солоноватой, как и в самой речке Узень к лету. Тогда жители вынуждены были брать воду из колодцев с урочищ Чануртан в восьми верстах от посёлка. В зимнее же время, вода добывается из снега и льда. Для топлива население пользовалось местным камышом, а более зажиточные - кизяком. Местность с северной стороны посёлка покрыта сплошным сыпучим песком. Имеется там и солёное озеро, из которого жители добывали соль. Лес по речке Узень не растет, но Бородин Посёлок с годами утопает во фруктовых садах. Жители в большинстве были старообрядцы – народ непьющий и очень трудолюбивый. Приходом Бородин до 1897 года принадлежал к Сламихинской Покровско-Богородицкой церкви. Христианские обязанности прихожанами в те годы исполнялись неисправно, так что, бывало, детей крестили после большого промежутка от дня их рождения. Лишь в самом начале ХХ века, усилиями священника Кондрата Крылова, в посёлке была построена церковь, которая оказалась даже слишком крупной там, в те годы: «Храм построен каменный о семи главах во имя явления святой Иконы Божией Матери в Казани» (Истифеев, 2011). Приток беглых крестьян в казаки сокращался, так как крепостные порядки были смягчены Николаем I (тем не менее, прозванным Палкиным). Запрещалась продажа крестьян без земли, а также с дроблением семейств. Крестьянская семья стала неразрываемой юридической единицей. С 1842 года появился закон Петра Киселёва об обязанных крестьянах: по нему помещик имел право освобождать крестьян, предоставляя им земельный надел в наследственное пользование. Без закона 1842 не было бы и 1861 года (Тюрин, 2010, 475).
12. Проникновения в Туркестан учащаются. Несчастный зимний поход
В Британии в 1838 г. началась антироссийская кампания, направленная против отправки русских офицеров инструкторами в афганскую армию, осадившую Герат, где укрепились англичане с пробританской группой афганцев. Газета «Таймс», по приведённому господином Хопкирком отрывку, выразила эту мысль очень красочно: «От границ Венгрии до сердца Бирмы и Непала... русский дьявол неотступно преследует и терзает весь человеческий род и неустанно совершает свои злобные аферы... раздражая нашу трудолюбивую и исключительно мирную империю» (Хопкирк, 2008). Атмосфера накалялась.
Хива на смене XVIII и XIX столетий сравнивается с осиным гнездом. Её «набеговая экономика» не даёт покоя северному соседу, пытавшегося даже после её коварства 1717 года установить дружеские отношения с ней. Так, в 1818 году к хану был послан коллежский советник 70-летний старик-мусульманин. Посланник был принят грубо, содержался четыре месяца под стражей в темнице, не был выслушан и изгнан обратно в Россию. В 1824 году в Бухару был послан вооружённый караван с товарами, охраняемый конвоем в 625 человек. Полковник Циолковский, уже известный своими неудачными походами, провалил конвоирование и на этот раз. Он был напуган небольшими силами хивинцев, бросил товары и вернулся. Зимой того же года была предпринята экспедиция к устью Эмбы для исследования путей на Хиву. Было послано 500 человек пехоты, четыре сотни оренбургских и двенадцать сотен уральских казаков при шести пушках под руководством полковника Генштаба Берга. Обоз состоял из 872 пароконных повозок с 1744 лошадьми. Имелось две тысячи турсуков – бараньих шкур с завязанными лапками для хранения воды. В середине декабря отряд выступил из Сарайчиковой крепости, взял в плен 260 хивинско-туркменских разбойников в устье Эмбы. В Хиве начинается паника и даже заранее отливаются символические ключи от города. Потом пехота и более четырех сотен казаков были отправлены назад, груз перевьючен на верблюдов и Берг с тысячью уральцев проходит берегом Каспия к Аралу, поднимается на плато Устюрт. К середине февраля экспедиция возвращается к Нижнему Уралу, потеряв всего 20 человек умершими и 42 больными. Зима выдалась не особо холодная, повезло... Хивинцы восприняли рекогносцировочный поход, как неудавшийся и распоясались пуще прежнего. Берг сделал важный вывод, что подобные экспедиции невозможны без предварительной заброски продуктов в опорные пункты. В 1825 году имел место рейд полковника Щапова с пятью сотнями казаков, который захватил в плен 128 разбойников. Все эти меры не усмирили разбой. В 1831 предпринимается рекогносцировочная вылазка полковника Генса, а в 1833 произошла демонстрация амбиций Хивы: в Оренбург прибыл хивинский зякетчи, то есть - сборщик налогов, который нагло заявил, что если русские караваны не станут, проходя через Хиву, платить зякет (дань), то будут непременно ограблены (Терентьев, 2010, 29-31).
Помимо хивинских грабителей, Степь кишела и местными киргизскими (то есть - казахскими) разбойными группировками, не желающими более мирно пасти скот. В 1836 году состоялась экспедиция по льду на полуостров Бузачи на Каспии, с целью наказать разбойников киргизского (казахского) рода Адаева. 530 уральских казаков полковника Мансурова выступил из Гурьева в декабре 1836 года. Казаки направляются по люду на санях к Ново-Александровскому укреплению28, что было основано на заливе Мёртвый Култук с 1834 года. За Прорвинскими островами сильные ветры взломали лёд, полторы сотни уральцев были оторваны и унесены в море. Но казаки не лыком были шиты: ловко связали арканами льдины с помощью втыкаемых в лёд пик, и соединили их в единый плот, который умудрились подогнать к берегу. Уральцы пополняют запасы продуктов в складе укрепления и делают рывок через залив Кайдан. Степные разбойники не ожидали в такую пору нежданных гостей никак и оказались в полной растерянности. Удальцы берут 53 из них в плен, а также множество скота и успешно возвращаются, проделав 1200 вёрст за 20 дней при средней температуре минус 20 (ibid., 2010, 37).
В 1838 году успешно прошла карательная экспедиция против мятежного разбойного гнезда киргизов (казахов) Исетая и Джуламана численностью до трёх тысяч. Местное население страдало от их террора и полностью сочувствовало русским. Было выдвинуто 450 казаков и 50 конных стрелков с двумя орудиями полковника Геке и 180 уральцев того же Мансурова, подкреплённых 500 башкирами и 150 пехотинцами при четырёх пушках. Отряды уходили в степи с провиантом на два месяца. Геке разбил наголову Исетая, потеряв лишь семерых, а Мансуров разгромил разбойный род Дюрт-Кары. Дойдя до Большого Иргиза, отряды вынуждены были повернуть назад, так как имели недостаточно тёплой одежды. Третий отряд полковника Падурова не добился ничего, лишь спугнув разбойничьи шайки. Такие рейды в бескрайние степи не могли решить проблему и, как правило, успехом не заканчивались. Нередко русские, не разобравшись с кем имеют дело, отбирали скот у первых попавшихся невинных кочевников, тогда как шайки вовремя исчезали в степях. Правительство даже запретило подобные преследования в степях. Постоянные набеги кочевых орд на русские поселения на юге Западной Сибири и за Уралом, вынудили Государя Императора Николая I приказать оренбургскому генерал-губернатору графу Перовскому предпринять ответные меры. Генерал и сам давно пытался добиться разрешения на эту экспедицию. Перовский видел главной виновницей в беспорядках Степи Хиву. Русская торговля на юге явно приходила из- за неё в упадок. Хива же подталкивала зачастую к грабежу и киргизов (казахов). Она же поддерживала морских разбойников на Каспии, которые захватывали мирных рыбаков и продавали их в неволю через Хиву. Русские рабы ценились на восточном рынке раза в два выше персов. Все хлопоты правительства по достижению возврата
28 Ново-Александровское укрепление существовало там до 1846 г. и потом было перенесено Перовским на полуостров Мангышлак, как укрепление Ново-Перовское. С 1857 укрепление переименовано в Форт Александровский, а с 1924 в Урицкий. Поскольку в укреплении провёл семь лет ссылки Тарас Шевченко, с 1939 г. городок переименован в Форт Шевченко (Википедия, 2011).
невольников путём переговоров были тщетны, или возвращались люди, пробывшие в неволе 30-40 лет, следовательно уже непригодные к тяжёлому труду, которым осталось дожить ещё пару лет. За возвращение 25 таких рабов, хивинцам были возвращены пять задержанных на Оренбургской и Сибирской линиях их торговцев с имуществом. Такие шаги, конечно же, не решали вопроса многотысячной русской неволи в Хиве (ibid., 32-38).
В 1839 году в Санкт-Петербурге появляются ложные слухи о прибытии в Хиву британской миссии с предложением военной помощи. Перовский получает, наконец, разрешение императора на экспедицию, после готовности генерала принять поход на свой страх и риск. Николай I незамедлительно отправляет оренбургского генерал- губернатора Перовского Тургайскими степями с 5325 людьми, включая более сотни офицеров, два полка, или 12 сотен уральских и три – оренбургских казаков, с порядка 10 тысячью верблюдов с киргизскими (казахскими) верблюдовожатыми и маркитантами, четырьмя станками с ракетами Конгрева и 22 пушками (в их числе и лёгкими для верблюдов) на разведку происходящего в Афганистане и устрашения Хивинского Ханства (Хопкирк, 2008, Терентьев, 2010, 58). Пехотную часть его войска составили Оренбургские линейные батальоны под общим командованием генерал-лейтенанта Толмачёва. Кавалерия, под командованием генерал-майора Циолковского, помимо уральских и оренбургских казаков, включала также иррегулярные отряды башкиров. Для переправ через реки в обозе имелось шесть холщовых понтонов, три сотни бурдюков, а для плаванья по Аральскому морю – две разборные плоскодонные лодки и четыре уральских будара на колёсах. Имелся и церковный обоз. Были взяты и 395 кожаных мешка для воды, 80 арб для перевозки больных, госпитальные кибитки, берёзовые дрова и рыболовные снасти. С Нижегородской ярмарки прихватили множество вещей в азиатском вкусе для подарков «киргизам» и трухменцам. Весьма внушительными были запасы провианта: 11653 четверти сухарей, 2267 вёдер водки, 13963 пуда сушёного мяса, 200 пудов телячьего бульона, 1000 пудов бараньего сала, 192 пуда свиного сала, 345 пудов «киргизского» сухого сыра курта, 187 ящиков сушёной капусты и огурцов, 12 пудов сушёного хрена, 40 тысяч головок чеснока, 270 вёдер уксуса и, для сбитня, 700 пудов мёда, 20 пудов перца, а также чай, корица, корень бадьян (звёздчатый анис) и прочее. Ещё с лета во временные форты Эмба и Чучкакал близ Устюрта тысячи башкирских телег доставили запасы сухарей, муки, овса и прочего провианта для солдат и лошадей, который потом перегружали в седельные мешки из кошмы и яхтаны – кожаные сундуки, приспособленные для вьюка, которые могли быть использованы и как лежанки. 2500 четвертей муки, 250 четвертей круп не успели дойти вовремя. Имелся ещё и запас листового табака. По предыдущему печальному опыту было известно, что глубина колодцев иногда такова, что позволяет в час вычерпывать лишь 10-15 вёдер, что позволяет за целые сутки напоить лишь 200-300 верблюдов и коней! Решение было найдено и взято специальное водочерпательное устройство, значительно ускоряющее процесс (Терентьев, 2010, 61, 62).
Станислав Циолковский, из бедной польской шляхты, получил немалую казённую сумму для покупки верблюдов, но предпочёл не покупать, а нанимать их. В течение всего похода генерал был ответственным за верблюдов, обменивал их и никто точно не знал истинного их количества. Не говоря о том, что вместо хорошо откормленных способным к предстоящим испытаниям животным, генерал-мошенник предпочитал тех, что подешевле. Как позже выяснилось он даже перепродал лучших из купленных животных маркитанту Зайчикову, который прославился тем, что был осуждён за чудовищное преступление, как единственный из русских, грешным делом, помогавший степнякам в приобретении православных рабов. Поскольку при Николае-«Палкине» смертная казнь была запрещена, маркитанта сослали в Сибирь, где он приобрёл паспорт некоего Деева и вернулся легко и просто назад под именем Деева, продолжив заниматься грязными делишками. Немудрено, что в таких условиях Циолковский неожиданно разбогател, а для экспедиции были отобраны не лучшие верблюды, что отчасти обрекало её на провал. Надо отметить, что сам Перовский и все офицеры имели ничем не оправдано излишнее число верблюдов для личного багажа. Не меньше отличился барон Корф, коему было поручено закупить в Сибири тёплые рукавицы, чулки и валенки. Вместо покупки, он распорядился сшить их из разного старья, которое уже не грело и легко рвалось. Сам Перовский выказывал очень много заботы о снаряжении солдат, но увы, не успевал всё контролировать на деле. Он велел, например, расставить все шинели, сделать возможным одевать под них дополнительную одежду, а также выдать личному составу холщовые шаровары поверх суконных. Но вместо того, чтобы снабдить войско простыми полушубками, был избран более экономный вариант подбивки кителей джебагой – сваленной бараньей шерстью. Мастеровые торопились и простёгивали кое-как. В последствии шерсть отпарывалась, сползала вниз, образуя валик на полах и несчастный солдат мёрз в летнем кителе под зимними буранами. Казакам велели обзавестись киргизскими малахаями –меховыми шапками с назатыльниками и наушниками. Войлоков для постелей было закуплено достаточно. Кроме того, имелись войлочные палатки – юламейки и лопаты для расчистки снега. Заготовили и волосяные наглазники из черного конского волоса от снежной слепоты – прототип солнечных очков. Как выяснилось на деле, такие очки порождали потение лба и последующее его продувание. Поэтому солдаты предпочли натирать пороховой мякотью или углём чёрные пятна вокруг глаз (ibid., 2010, 50, 59, 64).
Перовский зачитал перед войсками лаконичный приказ: «По высочайшему Государя Императора повелению я иду с частию, вверенных мне, войск на Хиву. Давно уже Хива искушала долготерпение великодушной державы и заслужила, наконец, неприязненными поступками своими грозу, которую сама на себя навлекала... Товарищи! Нас ожидают стужа и бураны, и все известные трудности дальнего степного зимнего похода; но забота обо всём необходимом по возможности предупредила крайности и недостатки, а рвение ваше, усердие и мужество довершат победу...». За речью последовал молебен и церемониальный марш (ibid., 2010, 70). С середины ноября отряд выступил из Оренбурга по частям, в течение четырёх дней. Слухи о цели предстоящей экспедиции ходили уже давно, здесь солдатам впервые сообщили о стоящей задаче. До этого им говорили, что они должны сопровождать научную экспедицию к Аральскому морю. Впрочем, с военными была и научная группа. Географ Платон Чихачёв добивается своего участия в Хивинской экспедиции Перовского. От Хивы он намеревался продолжить свой личный путь в дебри Средней Азии на свой страх и риск. Он стал известен среди солдат своим бескорыстным уходом за больными во время всего перехода. Мучительна была транспортировка больных в специальных койках, привязываемых к каждому боку верблюда. Самых тяжёлых больных размещали в лодках на колёсах, где было намного покойнее (ibid., 2010, 82). В экспедицию входили и литератор-этнограф Владимир Даль, этнограф Ханыков, географ Леман и даже художник Штернберг. Последний был, вероятно, родственником рода фон Унгерн-Штернбергов, имеющих дальнее отношение к Бородиным. Несмотря на старания Перовского, зимний поход был плохо подготовлен. По причине страшного летнего зноя в пустыне и трудностей с обеспечением водой столь большого скопления народа на протяжении почти тысячи вёрст пути, для перехода намеренно выбрали первые месяцы зимы. Снег позволял не думать о главной проблеме пустынь – нехватке воды. До февраля снег там, как правило, был неглубок и ветра не столь сильны. Меж тем, холод стал большим испытанием для людей. Зима оказалась необычно холодной. С конца ноября ударил мороз 26 градусов и задул ветер, перешедший в снежный буран. В ту ночь часовые отморозили себе носы, руки или ноги и им пришлось ампутировать часть конечностей. В декабре морозы доходили до 30. Вскоре не стало хватать топлива и Перовский разрешил пустить на согрев всё имеющееся дерево, в том числе и лодки (ibid., 2010, 71). С декабря снега выпало гораздо больше, чем могли ожидать Перовский со своим штабом. Очень трудно было передвигать артиллерию, особенно по самым неровным участкам. В становище на Эмбе пришлось позволить солдатам отдых на несколько дней, как сначала было задумано, с 19 декабря. Они могли поочерёдно два раза в день получать в землянках горячую пищу и прогреваться у печек. Животные получали здесь вдоволь сена.
Поблизости от Эмбы экспедиция Перовского была атакована хивинцами с туркменами, но их быстро отогнали. Передовое подразделение из 210 солдат и казаков под началом штабс-капитана Ерофеева, находившееся в укреплении Ак- Булак в 60 верстах от Эмбы, пересеклась с военным инженером капитаном Ковалевским и поручиком Гернгроссом, которые ехали, по просьбе эмира, с бухарским послом в Бухару для геологических исследований. Русские офицеры заметили, что их упорно выслеживают «киргизы» и скрылись ночью, проскакав за двое суток триста вёрст назад в укрепление. В Хиве уже знали о предпринятом походе, навстречу русским были высланы несколько крупных отрядов хивинских войск. Русские в Ак-Булаке подверглись нападению хивинцев. Оборону укрепления возглавили, капитаны Ерофеев с Ковалевским. Немногочисленная русская артиллерия встретила врага картечью и заставила отступить, но двадцать человек было ранено. Известие об этом столкновении испугало следовавших с отрядом Перовского проводников-киргизов (казахов). Двое из них даже попытались поднять мятеж, но были арестованы и расстреляны. В укреплении на реке Эмбе войска Перовского пробыли почти месяц. 31 декабря от посеянных хивинцами слухов, что их идёт навстречу невиданное воинство, многие проводники-лаучи бежали от русских. Прочие проводники начали открытый бунт, отказываясь идти дальше. Методом угроз и убеждений удалось бунт предотвратить. Пару зачинщиков для острастки расстреляли. Выяснилось, что Циолковский обращался с проводниками незаслуженно жестоко и был заменён на полковника Геке. Генерал-лейтенант Терентьев пишет, что Циолковский даже умышленно изнурял людей, чтобы заставить Перовского скорее повернуть назад и особенно мучил и истязал заслуженных ветеранов, имеющих крест за взятие Варшавы (ibid., 2010, 89-90).
Только к середине января 1840 года все силы русских скопились в Ак-Булаке. Здесь выяснилось, что в распоряжении экспедиции осталась лишь половина верблюдов. Суда с провиантом, направленные из Астрахани в Ново-Александровское укрепление, были затёрты льдом и разграблены непокорным «киргизским» родом. Войско Перовского прошло за два с половиной месяца лишь половину пути до Хивы, а оставшиеся верблюды и лошади могли нести не более, чем месячный запас пропитания. Даже местные «киргизы» не припоминали таких обильных снегопадов в начале зимы. Снег засыпал следы предыдущих колонн, затрудняя передвижение в этой плоской, лишенной всяких ориентиров, местности. Во время буранов мороз бывал до 20 градусов Цельсия, а при затишье, к утру, доходил до 30 и ниже. После этого сам Перовский уже усомнился в успехе и возможности продвижения вперёд. Генерал начал впадать в меланхолию, считая, что подчинённые его уже проклинают за неудачи, но вскоре услышал случайно разговор, из которого понял, что его, напротив, жалеют. Перовский понял, что в его положении нельзя впадать в отчаяние. Мнение офицеров разделилось на группу Циолковского, заявившую о необходимости срочного возвращения и группу Молостова, даже требовавшего хотя бы изучить плато Устюрт. Иначе, считал смелый офицер, возвращение станет постыдным для русского оружия. Глубокий снег и промерзшая земля создавали всё нараставшие трудности при добыче корма для верблюдов, и они стали катастрофически быстро погибать. На каждом ночлеге приходилось расчищать от снега большие площадки, чтобы расстелить войлок и поставить палатки, сооружать коновязи для верблюдов и лошадей. Щедро раздаваемая водка помогала людям мало и ненадолго. Гораздо больше толка было от сала, что следует из опыта выживания полярных народов, полярных и высокогорных экспедиций. Следовало брать больше свиного сала. Но в Николаевскую эпоху этого ещё не знали. Как сообщает официальный отчёт, «Только к 8, или 9 часам вечера солдат или казак получал возможность немного отдохнуть, и к 2, или 3 часам следующего утра он был обязан встать и вновь проходить через тот же самый круг своих тяжёлых обязанностей» (ibid., 2010, 92, Сайт казаков, 2008). Тем не менее, 5300 человек продолжали, скрипя зубами, продвигаться вперёд. В затяжные зимние бураны передвижение становилось совершенно невозможным. Скверным оказалось и обмундирование солдат- пехотинцев. Солдаты страшно мерзли, оставаясь защищёнными от стужи лишь летними мундирами и суконными шинелями, так как вся шерстяная прокладка, к этому времени, свалялась.
При подходе к Ак-Булаку, то есть в начале подъёма на Устюрт, в строю оставалось лишь 1900 человек, прочие были больны, верблюдов было 5200, но из них только 2500 были годны для дальнейшего пути. Перовский принимает решение о повороте назад с 4 февраля. Перед этим, генерал, всё же, посылает наиболее выносливых людей – 150 уральцев полковника Бизянова, старого служаки ещё суворовской закалки, со штабс-капитаном Рехенбергом для разведывания подъёма на плато и путей по нему. Проделав 120 вёрст в сторону Хивы, отряд вернулся с неутешительными известиями: снег за сто вёрст до Устюрта слишком глубок даже для лошадей, возможности находить топливо и траву нет, на самом же плато снега меньше. По нему отряд прошёл ещё 20 вёрст и повернул назад. Отважный Бизянов просил Перовского отпустить, всё же, его с двумя полками уральцев на Хиву, обещая успех, но получил отказ (Терентьев, 2010, 103). Верблюдов, особенно здоровых, катастрофически не хватало. Всё же, казаки Бизянова вскоре отличились, не успев вернуться в Оренбург. Они были посланы для наказания кочевников, укравших часть верблюдов. В начале апреля три сотни уральцев переправились через разлившуюся Эмбу и настигли, уводящих верблюдов. Оставив одну сотню для охраны отобранных животных, неутомимый Бизянов погнался за прочими кочевниками, но те сумели уйти. Отряд вернулся прямиком на Урал после успешного десятидневного рейда, в котором проходили по 70 вёрст в день и всё это - сразу вслед за изнурительной борьбой за выживание в течение всей зимы (ibid., 2010, 108)!
18 февраля отряд в бедственном состоянии подошёл к Эмбинскому укреплению. От бескормицы отряд потерял большую часть верблюдов и лошадей. Уцелело 1500 верблюдов из почти 10 тысяч. Тиф, потом и цинга, а также и снежная слепота скосили около тысячи солдат и казаков. Постоянная тяжёлая физическая работа, борьба за выживание привели к повальному изнеможению и болезням. По пути назад на Эмбе была сделана вынужденная трёхмесячная остановка, так как требовалось найти свежих верблюдов. Только 20 мая началось движение от Эмбы к Оренбургу, куда отряд вступил 2 июня, везя с собой 1200 больных и потеряв умершими 1054 человек, причём более всего солдат, а меньше всех - уральских казаков. Если оренбургских казаков умерло по одному из 30, то среди уральцев – по одному из 200 (ibid., 2010, 105)! В пехоте же, расстались с жизнью 1 из 14... Генерал- лейтенант Терентьев отмечает, что, если очередной верблюд не мог идти далее, арьергардные казаки считали его поклажу своей законной добычей и быстро растаскивали всё имущество по своим закромам в сёдлах. Это якобы особенно поддерживало казаков. Но не следует забывать и то, что другие роды войск и не были способны вести всю колонну, или замыкать её. Для этого требовалось врождённое казачье чувство степи, а также выносливость, позволяющая быть активнее других и подбирать поклаже с тех же павших верблюдов, тогда как другие думали лишь о том, как бы донести свои ноги. Именно уральцы успевали насыпать снеговые столбы, чтобы ориентироваться в голой степи. Но и в воровстве у своих же они отличились в этом походе. Вернее, в их понимании – не совсем своих... Воровали консервы, чай и сахар у неказачьих офицеров и солдат (ibid., 2010, 99).
13. События после Хивинского похода 1839 года
Поход 39-го года оказался не столь трагическим, как ряд предшествующих посягательств на захват Хивы, в том числе и вольно-казачьих, тем не менее, в историю он вошёл как «Несчастный зимний поход». Всю вину за неудачу экспедиции Василий Алексеевич Перовский принял на себя, лично изложив императору всю глубину провала, и просил его о своей отставке и отпуске за границу для лечения (Но лишь в 1842 году военный губернатор края был освобождён от должности). Впрочем, перед походом, Перовский заявил в личной беседе с императором, что он принимает «экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность». Генерал вернулся в Оренбург совершенно седым, с обострившейся болезнью лёгких. Перовский пытался искупить вину свою тем, что вызвался возглавить новую экспедицию в Хиву уже в мае, но получил твёрдый отказ из Санкт-Петербурга словами князя Меньшикова: «Для нынешнего царствования довольно и одного такого неудачного похода». Несмотря на это, Перовский всё ещё вынашивал планы о новом походе и, непременно, опять зимнем, но с 19 тысячью войска. Государь отнёсся к Перовскому после неудачи с тёплым вниманием и повелел представить к наградам всех участников экспедиции: офицеры к повышению и годовому окладу дополнительно, а низшие чины получили денежные вознаграждения. Циолковский получил Анну первой степени, но через неделю был уволен. Он вернулся в своё имение и был убит поваром из ружья. Повар признался во всём становому приставу. Оказалось, что господин нещадно драл нагайкой своего повара в течение всего похода (ibid., 2010, 48, 97, 109). Многие современники считали виновником неуспеха самого Перовского, обвиняя его в опрометчивом выборе зимнего времени для похода, хотя кто мог быть уверенным, что летняя жара не оказалась бы ещё губительнее? Другие подозревали Циолковского, как поляка, в сознательном вредительстве и даже в попытке отравить одного из своих сослуживцев. Но дело, по-видимому, заключалось в другом. Большая часть отряда совершенно не умела действовать в условиях зимней полупустыни. Пехота, в отличие от казаков, не ведала как топить кизяком и камышом, как зарезать корову или барана, как надобно с умом одеться, как повязать портянки в экстремально холодных условиях.
Возвратившись из Европы, Перовский окунулся в государственные дела. Его назначили членом Государственного Совета, затем и членом Адмиралтейства. Кабинетные занятия тяготили энергичного Василия Алексеевича, и он стал добиваться нового назначения в Оренбургский край. В 1847 году преемник Перовского на посту Оренбургского военного губернатора, генерал от инфантерии Владимир Афанасьевич Обручев основал на берегу Аральского моря, в низовьях Сырдарьи Раимское укрепление29. Место это приглянулось военным из-за ошибочного доклада капитана Шульца, принявшего молодой камыш за траву и заявившего, что в этом урочище можно накосить до миллиона пудов сена. В Петербурге было высказано сомнение в необходимости строительства укрепления, на что губернатор возразил по-военному кратко: «Если мы не займём низовья Сыра, то их могут занять англичане». Хивинцы считали северной своей границей реку Эмбу и потому занятие устья Сырдарьи сочли нарушением границ (Сайт казаков, 2008, Терентьев, 2010, 145-146). В 1851 году заболевшего Перовского, страдавшего всю жизнь после своего тяжёлого ранения в грудь, полученного в Турецкую войну, посетил Николай I. Беседуя с генералом, царь спросил его, есть ли у того какое-то желание, которое император мог бы исполнить, на что Перовский якобы ответил: «Ваше Величество! Я желал бы, чтобы меня похоронили оренбургские и уральские казаки». Так или иначе, Николаю пришлось уступить просьбе своего любимца, и генерал-адъютант Перовский получает рескрипт о назначении на должность Оренбургского и Самарского генерал-губернатора и командующего отдельным Оренбургским корпусом. При этом в молодости Василий состоял в тайном обществе «Союз благоденствия», направленном против самодержавия, за конституцию. Но Перовский был одним из многих, вложивших честь свою, всю душу и жизнь в несение службы. После участия в Бородинской битве, Перовский был предательски захвачен в плен в Москве, в котором оставался до взятия союзниками Парижа, то есть прошёл по всей Европе с французскими пленниками. В ходе отступления французов, Перовский отморозил руки и сустав одного пальца был впоследствии ампутирован. С той поры, в раздражении, он имел обыкновение постукивать по столу металлическим пальцем. Позже он носил на этом пальце золотой наперсток (Бларамберг, 1978, 220). В Турецкую войну он был тяжело ранен в грудь, командуя осадой Варны, и вынужден был отказаться от строевой службы (Сайт казаков, 2008, Анов, 1957).
Британская пресса долго злопыхала по поводу неудачи Перовского. Лорд Веллингтон, мнение которого перед Неудачным походом спросили русские генералы, пел дифирамбы мужеству Перовского. Почтенный лорд, который был очень далёк от понимания степных условий южных окраин России, посоветовал всенепременно идти зимой, повторяя постулат, что русским солдатам снег нипочём. К чему надо было спрашивать мнение столь некомпетентного в этой области
29 В 1855 Раимское укрепление было переименовано в Аральское, а через пять лет было перенесено в урочище Казалу, где впоследствии возник город Казалинск (Терентьев, 2010, 145).
человека останется неразгаданным. Человека, который сделал себе имя на славе немецкого генерала Блюхера, подоспевшего к Ватерлоо, когда Наполеон уже почти добивал англичан. Тем не менее, память о Ватерлоо в глазах потомков остаётся заслугой Англии, а если брать шире, то и вообще Наполеона одолела Британия, как и немцев в Первой Мировой. Американцам легко и просто уже присуждаются все лавры Второй Мировой. По словам весьма объективного английского историка Питера Хопкирка: «Лишь немногие в Индии и Великобритании готовы были согласиться, что предпринять такой опрометчивый поход в Хиву, Санкт-Петербург побудила, в значительной степени, паника при виде вторжения Великобритании в Афганистан... Британские путешественники, возвращавшиеся из России, утверждали, что цели царя Николая ничуть не меньше, чем мировое господство» (Хопкирк, 2008). Параллельно Хопкирк показывает мнение «нерусофобов» в английской политике того времени, которые уверяют, что Россия не настолько сильна, чтобы претендовать на мировое господство. На самом же деле был некий краткий период в истории России, когда её руководство действительно стремилось покорить весь мир, но иным методом - перманентной революцией Троцкого.
К 1846 году насчитывалось до десяти тысяч уральских казаков, состоящих на службе, что было немного, по сравнению, скажем, с оренбургскими, которых было в числе готовых встать на защиту Отечества до 23 тысяч. Объяснялось это в первую очередь несколько меньшим числом уральцев, а главное их своеобразным образом найма на службу: каждый уралец получал от военной службы средства, чтобы самому одеться, обуться, вооружиться и купить коня; уралец может оставить деньги семье, если считает нужным; уралец, имеющий своё дело, не обязан его бросать, что было выгодно экономически и создавало зажиточность казаков, но порождало тот недостаток, что состоятельные уральцы могли отказаться от службы и отвыкнуть от неё. В эти годы атаманом уральцев был деятельный и гостеприимный полковник Кожевников (Бларамберг, 1978, 208, 262). В 1849 году генерал-губернатор Обручев начал заселять казахские степи казаками. В Раим было переселено 25 семейств уральцев, в Оренбургское укрепление – 21 семейство, в Уральское укрепление – 13, в форт Карабутак – 4 и в Ново-Петровское – 15. Эта мера породила недовольство «киргизов». Многие из возникших станиц уральцев оказались очень жизнестойкими. Климат и ремесло рыбалки были для казаков родными и знакомыми. Так, возле Ново-Петровского разрослась станица Николаевская, где жило до двухсот казаков обоих полов. Увы, в 1860-е начались новые эксперименты и 44 семьи николаевских уральцев были переселены на Кубань, для укрепления Кубанского войска. Рыбаков посадили на хлебопашество. Они разорились и начали болеть от чуждого им климата. Оставшиеся в Николаевской уральцы в силу своей малочисленности не смогли противостоять натиску бродячих лихих «киргизов» и к 1870 большинство были взяты в плен, а их дома разграблены (Терентьев, 2010, 149).
Лишь в 1847 году русские войска вновь смогли достичь Аральского моря, но в этот раз – надолго. Под наблюдением генералов Обручева и Жуковского из Оренбурга
через Орск на Яксарт двинулся колоссальный караван, которому следовало доставить в отдалённый гарнизон всё, что необходимо на год семистам солдатам. Помимо этого, на башкирских телегах везли в разобранном виде шхуну, барки, с корабельщиками при них, три ветряные мельницы, известь и кирпичи для строительства. Недалеко от аральской бухты Камыслыбас возле «киргизского» захоронения Раим начали возводить укрепление. Новый форт, словно по волшебству, вырос из земли трудами полутора тысяч солдат и рабочих, включая казаков. Вскоре в посёлке Раим, позже переименованном в Аральск, на Аральском море, был построен порт и спущены на воду две парусные барки и шхуна. Первая шхуна - «Николай», под командой лейтенанта Митурича, совершила рейс по Аралу, не знавшему доселе судоходства. Тем временем, Раим отразил нападение хивинцев. Вторую шхуну - «Константин», привезли со следующим караваном. Её осматривал капитан Алексей Иванович Бутаков30, прибывший из Оренбурга в 1848. На этом судне он впервые тщательно обследовал озеро, открыл Царские острова и составил карту Арала. Бутакова прозвали Российским Колумбом. Флотилия использовала для стоянок бухты в селениях Раим и Казалинск на Сырдарье. Обручев имел далёкие планы захвата Хивы при помощи аральского флота и потому всячески его усиливал. Его же мыслью впервые стал захват крепости Ак-Мечеть. Такие его мысли одобрены в столице не были и, более того, генерал был заменён вновь Перовским. Ветеран и любимец царя поначалу был против развития системы фортов, но после занятия Ак-Мечети и сам понастроил немало укреплений вдоль по Сыру, половина из которых были лишними (Бларамберг, 1978, 286, 288, Широкорад, 2008, Анов, 1957, Терентьев, 2010, 150).
Узнав о начале похода Перовского на Хиву, британцы послали своего лучшего штабного офицера, капитана Джеймса Эббота, с предложением к Хивинскому хану, чтобы заранее начать от имени хана переговоры с наступающими русскими. Британские «игроки» предполагали, что если бы хан отпустил всех своих русских рабов, то у России больше не осталось бы официального предлога для захвата Хивы. Задачей Эббота стало убеждение хана в необходимости избавиться от рабов до того, как Перовский продвинется необратимо далеко на юг. В канун Рождества 1839 года переодетый афганцем капитан, в одиночку, устремился в Хиву, лежащую в 600 милях к северу от Кабула. В конце января 1840 года не подозревавший об отступлении Перовского Эббот уже подъезжал к Хиве. Несмотря на приближение русских войск, хан относится к представителю напрашивающихся союзников с враждебным подозрением, что, конечно же, вполне себя оправдывает в конечном счёте. Хан имел весьма смутные представления о том, кто же такие англичане на самом деле. Часто туземцы наивно полагали, что британцы — это просто
30 Бутаков (1816-1869), ставший контр-адмиралом, начинал в 1832 г. мичманом в кругосветном плавании, а с 1848 работал на Арале. Позже участвовал в осаде Ак-Мечети, плавал по Амударье. В 1860 г. был командирован в Англию для заказа пароходов на британских верфях. За описание Арала по предложению Гумбольдта, Бутаков был избран почётным членом Берлинского Географического Общества, потом получил медаль и от Лондонского.
подчиненное русским племя, или их вассальное государство. Реальной опасностью для них была Россия, хотя истинную мощь её они тоже ещё не представляли. Хивинский хан гордился своею четвертью сотни старых пушек и надеялся на них (Хопкирк, 2008, Терентьев, 2010, 116). Население Средней Азии было на редкость малоподвижным, особенно земледельцы. Средний пахарь в течение своей жизни видел мир в пределах нескольких окрестных селений, скотовод – в пределах участка степи перед горами весной и в ущелье до крутого перевала летом. Ещё хуже обстояло дело с правителями, как правило, не кажущим носа за пределы своей столицы. Малая подвижность, особенно со времён затухания Великого Шёлкового Пути в XV веке, вызвала в свою очередь чрезвычайную скудость географических и этнографических познаний (Наливкин, 2004). Согласно Владимиру Наливкину, кроме сартов31, то есть - коренного оседлого населения, в основном - нынешних таджиков и узбеков, полукочевых курама (в переводе означает сброд. «Так неблагозвучно называли метисов узбеков с казахами, или татарами» (Россия. Полное географическое, 1913, гл. 8) и кураминцев, в бывшем Ташкентском вилайете (губернии). Тогда выделяли ещё и узбеков Самаркандской области и кипчаков (к субэтносу кипчаки относили кочевых узбеков и казахов Ферганской долины), а также кочевых киргизов (нынешних казахов и каракалпаков), каракиргизов (нынешних киргизов). Некоторые авторы выделяют также карлуков и барласов (Naumkin, 1933,15). К сартам относили и эмигрировавших сюда недавно татар и, столетия назад, бухарских евреев-изолятов, живших единой общиной. О прочих народах туземцы почти ничего не слышали. Эббот предложил свои услуги, чтобы отправиться на север вместе с русскими рабами или, пусть даже с символической их
31 Так называют казахи оседлые тюркские племена, населяющие восточный и западный Туркестан и говорящие на тюркском языке, а также отюреченных таджиков. Слово «сарт» не является названием какого-либо племени, или рода. Впервые оно встречается в древней книге тюрков «Благословенное знание». Книга эта была написала около 1070 года в Кашгаре. Наливкин выделял собственно сартов, городских и сельских, давно осевших тюрков (узбеков), ведущих в средние века более кочевой образ жизни, и таджиков - издревле оседлых земледельцев, носителей своеобразных наречий персидского фарси, подвергшихся влиянию языка пришлых тюрков, а также и осевших здесь арабов, завоевавших Мавераннахр и принесших ислам, издревле туземных цыган-люлли, бухарских евреев, осартившихся татар (эти татары бежали из России от рекрутской повинности и религиозного стеснения, чтобы жить в исламском мире, либо скрываясь от правосудия) и местных персов. Сарты составляли более трети населения и держали в своих руках почти всю промышленность и торговлю (Наливкин, 2004). Существует и иная трактовка термина «сарт»: «Слово таджик означает название племени, слово же сарт —название рода деятельности, в переводе оно значит торгаш, горожанин, мещанин. Это название дано кочевниками Средней Азии людям, живущим в городах, какого бы происхождения (этнического) они ни были (узбеки ли, татары, персы, всё равно). Таким образом, название сарт, как бы противопоставляется кочевнику, а также и земледельцу. Слово сарт существует только в Хивинском ханстве... и в Кокандском..., то есть там, где первенствует элемент кочевой. В Бухарском ханстве, напротив, преобладает элемент оседлый; здесь насмешка над высшей ступенью цивилизации была бы уже неуместна, а потому и названия сарт не существует» (Костенко, 1871, 79). Слово «сарт» происходит от древнего названия реки Яксарт, так прежде называлась Сырдарья. Все племена, которые когда-либо расселялись там, получили имя - сарты. Среди узбеков сартами
называют отделившихся от казахов - озбеков, татар и каракалпаков. Племена эти дошли до Сырдарьи и смешались там с местными сартами и тюрками курама. Курама - оседлые казахские роды, в основном, кедеи (беднота). Присоединившись к сартам, они тоже занялись хлебопашеством.
группой, чтобы встретиться с русскими и попытаться договориться об обмене рабов за оставление Хивы в покое. Искушённый в восточном коварстве хан поинтересовался, а что, мол, может помешает русским завладеть рабами и продолжить свое наступление? Джеймсу пришлось признать, что полной гарантии быть не может. Тогда Эббот начал настаивать отправить его самого с несколькими рабами в Санкт-Петербург ожидая, что в обмен на всех рабов наступление будет остановлено. Не исключалось, конечно, что армия обрушится на город до того, как посланник достигнет Петербурга. Это уже явно превышало полномочия капитана. Хан потребовал у Эббота грамот, доказывающих его полномочия на ведение дела, спросил об английской цене за пленных. Денег на выкуп пленных с собой у Эббота не оказалось, за что хан счёл его наглым лгуном и посадил в яму. Англичанина неожиданно спас смелый и очень сообразительный корнет Аитов, татарин, который незадолго до этого был захвачен в плен казахами и продан хивинцам. Сначала Аитова содержали в темнице, как и Эббота, но когда хан осознал опасность России в ходе приближения войск Перовского, с пленным стали обходиться весьма почтительно. Хивинцы поняли, даже после отхода Перовского, что это не последняя попытка и что северный сосед непомерно силён. Аитов умело сумел внушить хану мысль о безграничной милости русского императора. По ходатайству Аитова, Эббот был освобождён и в марте 1840 года с хивинским эскортом уже направился к Ново- Александровскому укреплению, расположенному на берегу Каспия. Это был ближайший оплот русской экспансии в Средней Азии. Джеймса опередили сплетни, что на крепость движется десятитысячная армия англичан, после чего его не хотели даже впустить в укрепление. Разобравшись в чём дело, комендант принял капитана очень любезно и позже помог проделать путь до Оренбурга, откуда британец последовал в русскую столицу. Аитов же сумел добиться освобождения 416 русских невольников, что стало знаком мирных намерений хана, отдавшего всех своих рабов и требующего того же от своих подчинённых. Последнее требование было выполнено в минимально возможной степени, а проверить кто имеет сколько русских невольников было просто нереальной задачей. Несмотря на строгий указ хана расстаться немедля со всеми русскими рабами, чувствовалось нежелание поторопиться с выполнением указа людьми, которые немало заплатили за этих рабов. Ведь один здоровый мужчина стоил не меньше четырёх породистых верблюдов (Хопкирк, 2008, Терентьев, 2010, 116).
Ост-Индское руководство, не имевшее от Эббота никаких известий, начинает опасаться, что его уж нет в живых и отправляет туда очередного офицера. Двадцативосьмилетний лейтенант Ричмонд Шекспир, двоюродный брат, известного своим сарказмом, писателя Теккерея, с юных лет склонный к цинизму и политическим авантюрам не был настроен патриотически-религиозно, подобно своим предшественникам-англичанам, участникам Большой Игры. Он поставил себе совершенно чёткую задачу: не дать русским занять Хиву, освободив их рабов, а, главное, сделать, посредством этого блестящую карьеру. Лейтенант проделал весь путь на несколько дней быстрее Эббота. В ходе приёма Шекспир быстро смекнул, что его застенчивому предшественнику не удалось уломать упрямого хана. В тот момент, когда он прибыл к хану, все уже знали, что русские бесславно повернули назад, что лишь усложняло задачу переговоров. Но хан уже вполне отдавал себе отчёт в том, что русские непременно вернутся с ещё большими силами. От русских невольников Шекспир узнаёт, что большинство православных всё ещё тайно удерживается в рабстве. Лейтенант заявил хану, что до тех пор, пока хоть один русский будет оставаться в рабстве, у России будет оставаться предлог для нападения на Хиву. Спустя месяц ожиданий и переговоров, Шекспир дожидается, когда Аитов будет отправлен назад к своим, и двигается с освобождёнными усилиями, в первую очередь Аитова, невольниками к Ново-Александровскому укреплению. Помимо 416 освобождённых рабов, англичанина сопровождал любезно выделенный ханом вооружённый эскорт против бесчинствующих туркменских работорговцев. Более того, по совету Ричмонда, хан издал указ, запрещающий впредь захват русских рабов. Указ соблюдался недолго... Если и бежали рабы из хивинского или же кокандского плена, то сущие единицы. Слишком велика была вероятность того, что беглеца очень быстро настигнут и жестоко накажут, да и выжить, удачно скрывшись, было не по силам: нехватка воды, пески, отсутствие карт, знания местности. Кроме того, за попытку побега, часто практиковалось так называемое подрезание пяток. Кожу на пятках разрезали и под неё засыпали рубленный конский волос. После заживания ран, ступать на пятку невозможно, рабы ходят лишь на носках, далеко не убежишь. Было, правда, известно средство, выводящее из пяток конский волос за два месяца болезненного процесса – особая мазь, известная туземным старикам (Анов, 1957). Шекспир остался весьма доволен собой, якобы добившись в одиночку того, чего не смогла добиться целая русская армия. Встретив Шекспира, русские офицеры устроили в его честь большой приём, на котором пили за здоровье королевы Виктории и царя Николая. Скромный Аитов уже отбыл дальше на север. Он не бил себя в грудь, что именно он освободил 416 человек. Далее Шекспиру предоставили три судна, на которых его с освобождёнными рабами, должны были довести до побережья, ближайшего к Оренбургу. В городе Шекспир был радостно и почётно принят генералом Перовским. Вслед за тем генерал приказал немедленно освободить шестьсот хивинцев, содержавшихся в темницах Оренбурга и Астрахани. Осенью 1840 года Шекспир по пути в Лондон посетил Санкт-Петербург, где его официально принял сам Государь Император, формально поблагодаривший его за смелое деяние, вернувшее царю подданных-единоверцев из рук варваров. Как политик, Николай, конечно же, был страшно недоволен вмешательством наглого офицеришки, испортившего положение куда больше, нежели неудача Несчастного зимнего похода. По свидетельству того же Хопкирка: «Хотя ему (Шекспиру) было только чуть больше двадцати, он был произведён в рыцари и отмечен ликующей королевой Викторией, которая, несмотря на то, что ей был лишь 21 год, уже проявляла признаки русофобии» (Хопкирк, 2008, Терентьев, 2010, 118). Что же касается более скромного Эббота, проложившего дорогу деяниям Шекспира, он получает признание много позже и без шумихи. Офицера возвели в рыцари, дали генеральский чин и даже назвали в его честь гарнизонный город Эбботабад, находящийся сегодня в Северном Пакистане (Хопкирк, 2008). Примечательно то, что даже в повествовании Хопкирка, автора довольно независимого и объективного, Аитов просто не упомянут в связи с историей освобождения невольников и все лавры приписываются исключительно Шекспиру.
В Кавказской войне отличился дальний родственник рода Бородиных генерал барон Карл Врангель из Остзейского, прорусски настроенного рода, давшего Империи много способных патриотов в разных областях деятельности.
С введением, так называемого, «единоверия», когда в церквях, формально принадлежащих официальной церкви, разрешалось проведение служб протопопами из казаков по старому уставу и по старопечатным книгам, наступило затишье казацких волнений. Разгромы же староверческих скитов к середине XIX века привели к отделению части казаков к «беспоповцам», появлению на Урале «австрийской веры»32. Большая же часть казаков переходит к «единоверию», как непосредственные предки автора. Если при Николае I гонения старообрядцев ещё не коснулись непосредственно уральских казаков, то стали первым шагом в ходе ссылки Керженских и Ветлужских скитов в Заволжье (Мельников-Печёрский, 1955). Сын Государя добирается позже и до уральцев. В 1853 году произошло печальное событие внутри страны. Правительство Николая постановило ликвидировать шесть скитов старообрядцев и выселить 741 иноков и инокинь (Куропаткин, 2008). Такого не бывало уже давно. Болью отдалась сия весть в сердцах многих казаков, и, прежде всего, уральских. В правление Александра II раздавались голоса за растворение казаков в общей массе русского народа, чтобы извести бунтарей. В целом, правление Александра Николаевича было, мягко говоря, не проказацким.
ЧАСТЬ 2. Колонизация Центральной Азии и уральское казачье войско (1852-1908).
1. Раимское укрепление. Взятие Ак-Мечети, бой в урочище Кум-Суат, осада форта Перовского и Николай Бородин. Битва при укреплении Кара-Костек
32 «Австрийская вера» пришла в среду русских староверов в середине XIX в. С самого начала раскола в Русской Православной Церкви старообрядцы не оставляли мысль «залучить» к себе архиерея. Особенно остро эта проблема встала в первую половину XIX в., когда правительство издало ряд законодательных актов, запрещавших приём «беглых» попов. Было решено послать на Восток на поиски архиерея доверенных лиц – иноков. В Константинополе они познакомились с бывшим босно-сараевским митрополитом Амвросием (Поповичем). Он согласился присоединиться к древлеправославию и переехал на территорию Австрии в монастырь, расположенный близ местечка Белая Криница. С 1846 г. «вдовство» старообрядческой Церкви окончилось: митрополит был присоединён к староверию. Новое согласие получило название Белокриницкой иерархии («австрийцы»). Как только русское правительство узнало о событиях в Белой Кринице, разразился дипломатический скандал. Австрийские власти были вынуждены выслать Амвросия. Лишь спустя ещё несколько лет старообрядческие иерархи стали проникать в Россию (Белобородов, 2011,1).
России, в силу косности крепостной системы и общего экономического отставания от Западной Европы, было всё труднее бороться за рынки сбыта и источники сырья. С 1830-х годов заметно сократился вывоз холста, льняной пряжи, полотна и металлических изделий из России. Это заставляло предпринимателей с особым интересом относиться к Средней Азии, где уровень технологий был гораздо ниже, чем в России (Наливкин, 2004). С середины 1840-х началось противостояние с Кокандским ханством, ибо, приняв казахские жузы под свою власть, Россия вышла к Сырдарье – важной водно-стратегической артерии Кокандского ханства, залогом его продвижения на север и обложения данью кочевых казахов. Под предлогом защиты «своих киргизов», а также предотвращения похищений русских в кокандское рабство, началось строительство гарнизонов и крепостей от устья Сырдарьи на восток и вдоль реки Или, впадающей в Балхаш, на юго-запад. К середине XIX века три враждующих между собой государства – Хивинское ханство, Бухарский эмират и Кокандское ханство правили бескрайними пустынными землями, простирающимся от Каспийского моря до Памира. По указанию Александра II, после Крымской кампании, военное министерство изучило записку Борятинского и составило доклад «О возможности неприязненного столкновения России с Англией в Средней Азии».
С целью вящего укрепления южной границы оренбургский военный губернатор Обручев строит укрепление в устье Сырдарьи, в посёлке Раим. Весной 1848 года туркмены-йомуды совершили набег на окрестности Раимской крепости, а чуть позже «киргизо-хивинское скопище» напало на отряд прапорщика Яковлева, совершавший топографическую съёмку дельты Сырдарьи. Яковлев, увидев приближавшуюся хивинскую конницу, построил своих людей в каре, а хивинцы, зайдя с наветренной стороны, подожгли траву так, чтобы огонь пошёл на противника. Сопровождавшие Яковлева уральские казаки, в порядке вещей, тут же выжгли вокруг отряда всю траву, и огонь, шедший со стороны врага, погас. После продолжительной перестрелки нападавшие отступили. Недалеко от отряда Яковлева находились две сотни оренбургских казаков под началом старшины Иванова, которые везли грузы в Уральское укрепление на реке Иргиз. За ними следовал раимский караван с ротой пехоты и ещё двумя сотнями казаков. Узнав о произошедшей схватке, Иванов поспешил погнаться за хивинцами. По словам одного из сослуживцев, Иванов был человеком «нетрезвым, нераспорядительным, но, вместе с тем, беззаветно храбрым». Сначала Иванов с небольшой группой казаков вырвался вперёд основных сил и едва не попал в плен, но вскоре разгромил противника. Во время боя старшина «с пикой в руках врывался в ряды неприятельские и много тел положил на месте». Столкновения показали хивинцам, что русские не только прочно утвердились на Сырдарье, но и намерены защищать тех казахов, которых уже считают подданными своей державы. Через полтора года у стен Раимского укрепления, переименованного уже в Аральское, появились враждебные киргизы (казахи) с юга, которые угнали 21 тысячу баранов, необходимых для всех предстоящих экспедиций. Скот обыкновенно гнали рядом с двигающейся колонной, выступающей в степь. Баранина обеспечивала солдата сытными щами, а уж зерно для каши и муку для хлеба приходилось везти на лошадях или верблюдах. Оставлять подобное безнаказанным было нельзя. К осени 1850 года из Аральского укрепления выступил отряд, включавший сотню казаков, 150 пехотинцев, 200 союзных киргизов (казахов) и две пушки с прислугой. Пройдя около 240 вёрст, отряд легко захватил пограничную кокандскую крепость Кош- Курган на реке Караузяк. Однако выяснилось, что совершавших набег «киргизов» в крепости нет, а весь её гарнизон состоит из десяти кокандских воинов. Генерал Обручев составил на имя императора записку, в которой обосновывал необходимость захвата кокандской крепости Ак-Мечеть на Сырдарье, что значит – Белая мечеть, а в перспективе и нового похода на Хиву. Он разработал целый ряд инструкций по организации «степных походов». Так, было решено разрешить солдатам в особо жаркое время идти без мундиров, в рубахах, имея в руках только ружья, а ранцы везти в обозе. Совершенствовалась система снабжение провиантом и фуражом. В Швеции были заказаны два парохода с выдвижными килями, способные ходить как по морю, так и по рекам. В том же году была предпринята экспедиция за реку Или с целью захвата крепости Тоучубек, служившей опорным пунктом для кокандцев. Овладели крепостью лишь год спустя. В 1851 году Обручев вновь передаёт занимаемую должность и управление Оренбургским краем в руки Перовского. К 1852 году с целью сомкнуть Сибирскую линию продвигаемой колонизации с Оренбургской было решено овладеть Ак-Мечетью. Но первыми напали конандцы. Весной к Аральскому укреплению двинулось полуторатысячное кокандское войско под командованием Якуб-бека, коменданта кокандской крепости Ак-Мечеть. В войске было много «киргизов», кокандцев и хивинцы. Навстречу им выступил отряд коменданта крепости майора Энгмана численностью около ста человек, с пушкой-единорогом. Противники столкнулись в 58 верстах от Аральского, в урочище Ак-Булак, то есть – Белый Источник. Воины Якуб-бека окружили русских, но были отогнаны ружейным и артиллерийским огнём. С наступлением сумерек неприятель скрылся, бросив угнанных баранов и коней. В рапорте на имя императора Перовский настаивал на уничтожении всех кокандских и хивинских крепостей на обоих берегах Сырдарьи.
Летом 1852 года генерал отправил группу казаков и солдат под началом прапорщика Голова на разведку местности. Когда русские приблизились к Ак-Мечети, кокандцы приказали им уйти, угрожая расправой (Бларамберг, 1978, Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008, Kurpershoek, 2007, Анов, 1957, Хронос, 2008). В ответ Перовский собрал силы для большого похода. Политическая обстановка благоприятствовала этому. Постоянно тлевшая в Кокандском ханстве борьба между кочевниками- кипчаками и оседлыми сартами в 1852 году переросла в настоящую войну. События эти, естественно, никак не способствовали консолидации кокандцев, что было очень на руку русским. После завершения строительства Туркестанской пограничной линии, с постепенным продвижением от устья вглубь бассейна Сырдарьи, учащаются столкновения русских с кокандцами. Хан Коканда опирался на средней Сырдарье на ряд укрепленных пунктов, таких как Чим-курган, Кош-курган, Джулек, Кумыш-курган, и стал тревожить русские форпосты с 1850 года, отбивая и угоняя скот у «киргизов», считавшихся уже подданными России, облагая их тяжёлыми поборами. В числе кокандских укреплений наиболее мощным считалась Ак-Мечеть, построенная около 1817-1818 года ханом Омаром. Под командованием оренбургских генерал-губернаторов Обручева и Перовского уральские и оренбургские казаки последовательно берут штурмом кокандские крепости, возведённые Омаром: Кумыш-Курган, Чим-Курган, Яна-Курган. Наконец, летом Перовский посылает к Ак- Мечети новый отряд из полуроты пехоты в 125 человек, двух сотен уральских казаков, трёх орудий с прислугой, 125 верблюдов и десяти башкирских телег. Всего - 12 офицеров и 457 нижних чина, а кроме того – конгривовские ракеты и байдарка, под началом уже упоминавшегося корпусного обер-квартирмейстера полковника Ивана Федоровича Бларамберга, видного ученого-картографа и боевого офицера, имевшего опыт турецкой и Кавказской войн. Полковник был известен личным мужеством и исполнительностью, граничившей с педантизмом. Отряд взял с собой продовольствия на один месяц. За время длительного перехода по знойным летним степям и пойменным участкам с мириадами комаров солдаты были изнурены и на уже грани заболевания. Укрепления Ак-Мечети, как это часто бывает в средневековых городах, образовывали две линии: внешнюю и собственно крепость- цитадель, которая была окружена рвом с водой в две сажени шириной и имела двойные глинобитные стены (из саманного кирпича, то есть глины) высотой около девяти метров, с несколькими фланкирующими башнями, образующие параллелограмм со сторонами в сто саженей. Гарнизон насчитывал порядка полутора сотен человек. Кокандцы, узнав о движении отряда, прорвали плотину, отделявшую Сырдарью от озера Барказана, и затопили окрестности Ак-Мечети. После прорыва плотины воды стало намного больше, нежели ширины рва. Русский отряд благополучно переправился через лежащие на пути пять рукавов Сыра, причём орудия и амуниция перевозились на салах - казахских камышовых плотах, а верблюды, лошади и большая часть людей переправлялись вплавь. Пройдя через затопленную местность, отряд успешно расположился под стенами крепостцы. Не вступая в какие-либо переговоры, Бларамберг сразу же начал усердный обстрел крепости из пушек. С рассветом 20 июля, когда после усердного бомбардирования, неприятельские фальконеты прекратили стрельбу, ворота крепости были разбиты, русские пошли на штурм и, завалив ров камышовыми фашинами, быстро заняли внешнюю стену. Первым проник в пределы стены есаул Буренин с уральцами, а через 10 минут внешняя крепость была в руках русских. С обеих сторон имелись кремнёвые ружья, но у защитников даже ещё и фитильные, а их пули нередко были глиняными, что отмечает сам Бларамберг (Бларамберг, 1978, 301, 305). Кокандцы успели укрепиться в цитадели и отряд, не будучи в силах продолжить штурм в лоб, так как штурмовые лестницы оказались слишком короткими, а пушки слишком лёгкими, вынужден был оставить крепостцу и отступить к Аральскому, потеряв, по различным сведениям, 10-15 человек убитыми и 40-57 ранеными. На обратном пути отряд уничтожил три кокандские укрепления со слабыми гарнизонами и полузаброшенные: Кумыш-Курган, Чим-Курган и Кош-Курган. Бларамберг впоследствии писал в своих мемуарах: «Трудно, если не совсем невозможно, взять такую крепость, как тогдашняя Ак-Мечеть, штурмом с моим небольшим отрядом. Однако согласно полученному приказу я обязан был хотя бы попытаться». Ценой «попытки», стали 15 человеческих жизней (Бларамберг, 1978, 304-316, Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008, Kurpershoek, 2007, Анов, 1957, Хронос, 2008).
Во главе второй экспедиции к Ак-Мечети стал сам генерал-адъютант Василий Перовский. Замещал его генерал-майор Подуров. В состав экспедиции вошли три роты четвёртого Оренбургского линейного батальона, пять с половиной уральских сотен под началом Николая Бородина (прапрадед автора), прямого потомка того самого, что был в хивинском плену, две сотни оренбургских казаков войскового старшины Филатова, под общим контролем подполковника Ионея, а также три сотни конного башкиро-мещерякского войска сотника Карамышева, около 500 «киргизов», служивших разведчиками, прислуга к 25 орудиям, конгривовские ракеты, гальваническая и саперная команды подполковника Марка. Кроме того, от морского ведомства был придан железный пароход «Перовский» капитан-лейтенанта Бутакова, в сорок лошадиных сил, который должен был подвезти пушки. Первая колонна выступила из Оренбурга 25 апреля в составе 26 офицеров и 1082 нижних чинов при шести орудиях. Колонна эта соединилась в форте Карабутаке с подразделением, шедшем из Орска в составе 30 офицеров, 1029 нижних чинов и шести орудий. Перевозочные средства состояли из 2038 верблюдов, 228 волов и 494 подвод. Имелись и средства для устройства переправ. Всего готовилось к походу до трёх тысяч человек (Бларамберг, 1978, 319, книга без обложки). Для обеспечения отряда подножным кормом «киргизам» запрещено было кочевать вблизи дорог. Особая команда из 400 «киргизов» была послана вперёд для заготовки сена. К лету 1853 года в Аральское были стянуты войска из Орска, Оренбурга, Верхнеозерской станицы, составившие, так называемый, Экспедиционный отряд. В начале июня отряд прибыл в Аральское. Кузнецы перековали коней, плотники починили повозки и заменили рассохшиеся колёса орудий. Оставив в Аральском одну роту, четыре сотни и 13 орудий, отряд выступил вверх по Сырдарье четырьмя эшелонами. Мутно-бурые воды Сыра прибывали, поторапливая Перовского, ибо каждый потерянный день грозил более сложными переправами. В разгар лета интенсивно таяли ледники. Оставшиеся 410 вёрст были пройдены в 16 переходов с тремя днёвками. По дороге были заложены два укрепления на, отделявшемся от Сыра, рукаве Казалы и при урочище Кармакчи. Помимо жуткого зноя, растительность была изрядно попорчена саранчой и погорела от палов, пущенных кокандцами, или же напротив, одолевала колючими непролазными зарослями. Случалось, что небо тускнело от стай перелётной саранчи. На пал, пущенный кокандцами издалека, казаки пускали встречный небольшой пал и обезвреживали вражий. Днём слепни, а по ночам комары не давали покоя. Но песельники, шагавшие впереди колонны, не умолкали даже в самый зной. Песня взбадривала и сплачивала солдат. Даже вечернюю молитву исполняли они залихватски. Уральцы пели и на привалах, и после вечерней зари. Во время привалов офицеры часто били фазанов, обитающих в пойме в изобилии, настаивали полынную водку, а солдаты ловили огромных сомов и шипа – аральского осетра, который исчез как вид уже к 1980-м. Случались и охоты на кабанов (ibid. 1978, 320, Анов, 1957, книга без обложки).
В начале июля граф Перовский лично подъехал к Ак-Мечети и произвёл рекогносцировку. Лазутчики сообщили, что на стенах имеются лишь три медные пушки и заготовлены штурмовые бревна и комья глины для сбрасывания на штурмующих. Численность гарнизона в крепостце должна быть примерно триста человек. 5 июля прибыли остальные подразделения, подошёл пароход с грузами и встал на якорь в двух верстах от крепости. Киргизы (казахи), ненавидящие притеснителей-кокандцев, добровольно помогали отводить воду из рвов, сооружая плотины. В следующую же ночь, так как днём противник досаждал меткой стрельбой, под руководством генерал-майора Хрулёва, блестяще отличившемся вскоре при осаде Севастополя, и генералов Дандевиля и Падурова была построена первая осадная батарея, а вскоре действовало уже пять батарей из 12-фунтовой пушки, горных единорогов, мортир и одного «ракетного станка». Неприятель, за неимением чинённых ядер, стрелял кожаными шарами с порохом и вынужден был перетаскивать пушки с башни на башню. По неприятелю было выпущено около 160 пушечных и мортирных ядер и 40 ракет. Но огонь артиллерии принёс мало пользы, ядра не пробивали глинобитные стены толщиной более семи метров, а осаждённые отвечали метким ружейным огнём. Восточную башню сумели изрядно разрушить, но за ночь кокандцы заделали бреши. Перовский направил осаждённым угрожающее письмо, в котором говорилось: «По приказу Государя моего Императора Всероссийского пришёл я взять Ак-Мечеть, построенную кокандцами на русской земле для притеснения киргиз, наших подданных. Ак-Мечеть уже взята, хотя вы и сидите в ней. Вы видите, что я, не теряя моих людей, могу истребить вас всех до одного. Напрасно исправляете вы стены: в Ак-Мечеть войду я в ворота, потому что в собственную крепость через стены не лазят. Если бы стены были не мои, то я не жалел бы их: вы знаете, что я имею силу разрушить их совершено» (ibid.). Угрозы действия не возымели. Русские начали копать осадную траншею- апрош к восточному углу крепости. Перовский получил известие, что на помощь осаждённым движется войско из Ташкента. В связи с этим, он ещё 18 июля отправил отряд из 500 казаков под командованием генерал-майора Падурова навстречу предполагаемому неприятелю - к переправе через рукав Сырдарьи Бер- Казан. Очень скоро стало ясно, что слухи о походе ташкентцев ложны, и казаки вернулись. 20 июля, средь бела дня, группа осаждённых совершила вылазку, захватив двух русских солдат, и быстро вернулась в крепость. В крепости с пленных содрали кожу заживо. К концу июля, подвели сапу, то есть – сделали подкоп. Отсюда и выражение «тихою сапою». Зарядили два горна. Когда мины были взорваны, в стене образовалась брешь в сорок сажень (85 м) шириной. Пальнув в неё картечью, русские устремились на штурм, быстро овладев стенами и башнями, и открыли огонь по цитадели. Особенно отличились в атаке капитан Макшеев33 и уральцы. Участвовал в рискованном штурме и ссыльный поэт Плещеев, бывший замешанным в дело петрашевцев. Через час после взрыва мин и жаркой рубки Ак-Мечеть пала. Из состава гарнизона было взято в плен лишь 74 человек, в том числе 35 раненых, остальные были перебиты. Комендант Ак-Мечети Мухаммед-Вали погиб в схватке, всего же при штурме было убито 212 кокандцев: 206 мужчин, в основном воинов, случайно четыре женщины и два ребенка. До этого 30 защитников крепости погибли в ходе осады. Полегли все кокандцы, кроме стариков, женщин и детей. Потери русских во время штурма составили 13 человек, а за всё время осады - 17 человек. Более сотни нижних чинов было ранено. Взятие Ак-Мечети, потребовавшее значительных усилий и жертв, при ничтожных силах и средствах неприятеля, до которого ещё не дотянулась щедрая на помощь рука Британии, стало уроком для последующего продвижения на юг. Через несколько дней русские выступили назад в Оренбург, оставив в занятой крепости две пехотных роты, две с половиной сотни казаков и 17 орудий. Отряд казаков и киргизов (казахов) в 250 человек форсировал Бер-Казан на лодках и камышовых плотах, вышел к маленькой кокандской крепости Джулек и взял её без боя. По решению капитана Макшеева Джулекские укрепления были взорваны минами для тренировки перед взрывом стен Ак-Мечети (Бларамберг, 1978, 304-316, Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008, Kurpershoek, 2007, Анов, 1957).
Кокандцы не примирились с потерей Ак-Мечети, ставшей фортом Перовским, и в том же году совершили две попытки отнять крепость. В первый раз, всего через месяц, около семи тысяч человек, в их числе триста кольчужников нового ташкентского наместника Шодман-ходжи, подошло к урочищу Кум-Суат, что в 15 верстах выше Бер-Казана. Отряд в 150 казаков Николая Бородина и 120 пехотинцев, при трёх единорогах, один - четверть-пудовый и два трёхфунтовых, вышел из Ак- Мечети на рукав Сырдарьи – Бер-Казан. Утром следующего дня Бородин получил известие, что кокандцы находятся в урочище Кум-Суат и двинулся вперёд. Авангард встретил человек двести кокандцев, бросился на них, взяв в плен одного раненого. Авангард дал знать о столкновении Бородину и удержал позицию до прихода основных сил, несмотря на двукратный натиск преобладающих сил мусульман, число которых всё росло. Прибыв на позицию, Бородин занял открытое пространство на берегу Сырдарьи, имевшее версту в окружности, разместил войска цепью и поставил орудия на небольшую высоту. Магометане численностью около семи тысяч человек, среди которых было до трёхсот кольчужников, с криком, трубными звуками и барабанным боем бросились в атаку, но были встречены на самом близком расстоянии картечью, ружейным огнём и отброшены. С 11 часов утра до сумерек кокандцы обстреливали отряд из трёх пушек и беспрестанно повторяли атаки со всех сторон, а кольчужники норовили вступить в рукопашный
33 Алексей Иванович Макшеев (1822-1892) участник аральской экспедиции Бутакова, действительный член Императорского Русского Географического Общества, географ, геодезист, этнограф и археолог. Сочувствовал петрашевцам, или «русским фурьеристам». В кружке Буташевича-Петрашевского временно состоял даже Достоевский (Анов, 1957, 359).
бой. Но отряд удержал позицию, потеряв в течение дня лишь пятерых убитыми. Ранено было два офицера и девятнадцать нижних чинов. В сумерки, когда перестрелка прекратилась, Бородин стянул отряд к берегу Сырдарьи, и в течение ночи прикрыл новую позицию рвом и завалом, а в Ак-Мечеть послал за помощью троих «киргизов», нанятых за 50 рублей, и двух казаков, бросившихся через реку вплавь. Пальба возобновилась. С рассветом кокандцы отступили. Бородин послал за ними казаков и «киргизов», присоединив к себе, подошедшее к полудню, небольшое подкрепление из Ак-Мечети, отправив раненых в крепость, двинулся за врагом. На следующий день, дойдя до Сары-Чаганака, верстах в 70 от Ак-Мечети и 55 от Джулека, казаки встретили по дороге 235 телег, брошенных преследуемыми. Получив известие о том, что кокандцы, не останавливаясь в Джулеке, проследовали дальше, убедившись в полном поражении их, Бородин вернулся в Ак-Мечеть в конце августа. За дело 24 августа 1853 года сам Николай I пожаловал войсковому старшине Бородину чин подполковника, а нижним чинам - шесть знаков отличия военного ордена. Что касается офицеров, то корпусный командир вышел с особым ходатайством для отличившихся в боях (ibid.). Мог ли тот Бородин тогда вообразить, что семья его внука Сергея будет вынуждена жить в Ак-Мечети, ставшей Кизил- Ордой, без права проживания в крупных городах, загнанная в угол новым, чуждым режимом, в своей же стране?
Во второй раз, в самом конце 1853 года, кокандский хан послал на форт Перовский 12-13 тысяч человек при 17 орудиях под началом минг-баши Касым-бека. Такое крупное вторжение в глубину отторгнутых территорий оказалось следствием призывов посланцев турецкого султана, прибывших во все три среднеазиатские столицы. Кокандцы начали обстреливать крепостцу, но на штурм не решались. Думали брать измором. Русский гарнизон составлял 1055 человек, при 14 пушках и 5 мортирах. Комендант форта подполковник Огарёв отвечал на огонь, но видя, что осаждающие при своей многочисленности могут основательно обложить форт и продолжительною осадой привести гарнизон к голоду, решился сам напасть на неприятеля. Отряд в 350 человек пехоты и 190 казаков сотников Карамышева и Николая Бородина, при четырёх орудиях и «ракетном станке», под командой отважного капитана польского происхождения Шкупа, вышел из форта под покровом ночи, и с рассветом внезапно атаковал неприятельский лагерь. Кокандцы пришли в беспорядок, но скоро опомнились и окружили отряд со всех сторон. Тогда подполковник Огарёв выслал в подкрепление два других отряда по 80 человек пехоты и матросов с парохода, имевших по одной пушке в каждом. Соединившиеся отряды бросились в штыки и шашки, опрокинули неприятеля, ворвались в лагерь и овладели всей кокандской артиллерией, которую Шкуп тут же навёл на кокандцев. Противник, не думая более о сопротивлении, обратился в бегство, преследуемый казаками и башкирами Карамышева. Кокандский хан потерял до двух тысяч человек убитыми. Потери русских составили: два раненых офицеров, 18 убитых и 36 раненых нижних чина. Огарёв получает чин генерал-майора, а Шкуп - подполковника (ibid.). Николай Павлович умер вовремя, до краха Империи, хотя уже
во времена неспокойные, 18 января 1906 года. Дед автора часто вспоминал о нём, рассказывая отцу автора. Дед был любимцем прапрадеда, как младший внук.
В 1850-е годы в южных войсках ещё не было речи о скорострельных ружьях, заряжающихся с казённой части, чем русские могли особенно гордиться при завоевании Средней Азии. Лишь немногие имели нарезные капсюльные, но заряжающиеся с дула, штуцеры. Брали исключительно воинском мастерством, выучкой, смелостью. В 1839 году Военное министерство утвердило для пехотных частей гладкоствольное ружье с кремневым замком, лишь с 1844 производство кремневых ружей было прекращено, и армия стала переходить на ударно- капсюльные, при этом гладкоствольные, ружья. В 1848 году был принят на вооружение нарезной штуцер, разработанный полковником Гартунгом, но недостаток средств не позволял быстро заменить устаревшие ружья более новыми. С 1854 года начинается переход армии на нарезные ружья, но в годы Крымской войны значительная часть русской армии была ещё оснащена старыми гладкоствольными ружьями. Что уж говорить о частях, посылаемых в Среднюю Азию против отсталых цивилизаций, где ещё были частично в ходу фитильные ружья. Наибольших успехов российское военное ведомство добилось в освоении ракетного оружия. В Петербурге, в 1840-е, было учреждено специальное Ракетное заведение, которое возглавлял военный инженер Константинов. Он разработал фугасные, картечные, световые и зажигательные ракеты и усовершенствовал станок для их запуска. Дальность стрельбы ракетами значительно превосходила ствольную артиллерию, до 1860-х лишь гладкоствольную и бронзовую. Лёгкие по весу, хотя и слабые по заряду, ракеты сыграли немалую роль в среднеазиатских кампаниях (Широкорад, 2008).
Перовский в своём отчёте Николаю I о победе особо подчёркивал её политическое значение, которое заключалось в «ослаблении враждебных для нас расположений, возбуждаемых агентами турецкого и английского правительств в Бухаре и Хиве». Касаясь более или менее дружественных отношений с Бухарой, Перовский писал: «На прочность этого полагаться нельзя, если только турки действуют в Бухаре столь же ревностно, как и в Хиве. Здесь стараются они внушить доверие к англичанам, против русских же возбудить недоверие». Перовский также сообщает о методах, применяемых в турецкой пропаганде: «Между прочими средствами к возбуждению в народе религиозного фанатизма, кокандские муллы пустили в ход древнее мусульманское предание, заключавшееся в том, что в Софийской мечети в Константинополе хранится меч Али, зятя Мухаммеда, и что когда настанет время восстать всем правоверным против гяуров34, то меч этот сам должен выйти до половины из ножен. Теперь чудо это свершилось, проповедуют фанатики, обрекая проклятию всех, кто не послушается такого очевидного знака воли Божьей. Ту же
34 Гяуры - по-турецки, кяфиры - по-арабски, гебры - на фарси, означает неверный, не мусульманин, неверующий.
идею стараются распространить в Бухаре турецкие послы, подтверждая справедливость сказанного чуда ... в Хиву уже прибыли турецкие мастера, которые отлили для хана несколько пушек». После жестокого поражения кокандцы уже навсегда потеряли надежду возвратить Ак-Мечеть. Кокандская крепость на правом берегу Сырдарьи, переименованная в форт Перовский, позже, в 1867 году, стала поселением Перовском, а с 1920 городку вернули изначальное имя. Почесав затылок, к 1925 году, большевики сообразили, что «мечеть» означает «церковь» и переименовали город в Кизил-Орду, то есть «Красную Орду». Так, с 1850-х, к югу от Оренбургской, постепенно возникли Сыр-Дарьинская и Ново-Кокандская оборонительные линии, слившиеся на востоке с Ново-Сибирской. Они стали новой южной границей России от Арала до Иртыша. Форт Перовский сделался главным опорным пунктом вновь учрежденной оборонительной Сыр-Дарьинской линии, которая являлась теперь авангардом Оренбургской линии и связывалась с ней кордоном укреплений от Аральского моря до нижнего течения Урала. Между Аральским и Перовским возникли ещё три русских форта. Форт номер один дал начало городу Казалинску. Этот кордон защищал Киргизскую степь от туркмен пустыни Усть-Урт (Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008).
В 1854 году на реке Алма-Аты, или Алмаатинке, солдаты западносибирского генерал-губернатора Гасфорта возвели Заилийское укрепление35, и Заилийский край вошёл в состав России. В эти годы происходили затяжные волнения южных казахов под предводительством Исета Кутебарова и Джан-ходжи против русского вторжения. В 1856 году на Сырдарьинскую линию Россия выдвинула 11 оренбургских линейных батальонов, уральских и оренбургских казаков, а на Сибирскую линию, с востока, 12 западносибирских линейных батальонов и казаков Сибирского войска. Эти незначительные силы были разбросаны на двух громадных фронтах общим протяжением свыше трёх с половиной тысяч вёрст. В конце лета 1860 года кокандский хан, объявив газават, собрал 22-тысячное войско для того, чтобы уничтожить Заилийское укрепление, поднять на русских всю киргизскую (южно-казахскую) степь и разгромить все русские поселки Семиречья. Положение складывалось угрожающее. Сорокалетний подполковник Герасим Колпаковский двинулся из Заилийского навстречу хану с тысячью человек при восьми орудиях. В свирепом трёхдневном сражении в 56 верстах от Заилийского при укреплении Кара- Костек, что на реке Узун-Агач, 16 тысяч кокандцев были разбиты наголову тремя ротами, четырьмя сотнями сибирских казаков подполковника Шайтанова с четырьмя орудиями. В то же время западносибирская администрация направила
35 Вскоре Заилийское укрепление стало называться Верное, а с 1867 — Алмаатинское, но через полгода уже именовалось городом Верный, а с 1921 –Алма-Ата, со времени независимости Казахстана - Алматы.
отряд полковника Циммермана против кокандских укреплений Пишпек36 и Токмак, которые были успешно сравнены с землёй. В 1862 году Колпаковский взял крепость Мерке и окончательно утвердился в Пишпеке. Россия уже твёрдо обосновалась в Семиречье (Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008, Хронос, 2008).
2. Посольство в Хиву и Бухару. Тарас Шевченко. Афганистан
В 1855 году Перовский получил графский титул и награждён бриллиантовыми знаками высшего российского ордена Святого Андрея Первозванного. Граф умирает от болезни в 1857 году во время лечения в Крыму, не на милой сердцу казацкой земле. Управление Оренбургской губернией и, следовательно, все среднеазиатские дела перешли в руки генерал-лейтенанта Александра Андреевича Катенина. Это был «начальник весьма популярный в крае, любивший хорошие обеды и лихие солдатские песни», что, впрочем, не мешало Катенину быть энергичным военачальником и очень умелым администратором, что выгодно отличало его от несколько чопорного идеалиста Перовского. Например, он попытался расселить в низовьях Сырдарьи казахскую бедноту с целью приучить их к земледелию и превратить в опору русской власти. Кроме того, Катенин старался превратить Амударью в путь, приспособленный для русской торговли. В 1858 году он снарядил посольство во главе с полковником Николаем Павловичем Игнатьевым37 при участии ориенталиста Демезона и будущего генерала Черняева. Миссии надлежало посетить Хиву, а затем Бухару. Заодно, при случае следовало занять туркменский город Кунград (Конырат). После коварной Крымской войны среди русских стали появляться, в свою очередь, ярые англофобы. Одним из них стал вышеупомянутый честолюбивый, молодой военный и политик граф Николай Игнатьев. Находясь в Лондоне в качестве военного атташе, Игнатьев скупил все доступные карты британских портов и железных дорог, о чём последовал донос в высшие инстанции,
36 Город Бишкек был известен с VII в. как городище Джуль (Кузнечная крепость). В 1825 г. была основана кокандская крепость Пишпек, размещавшая крупнейший гарнизон в Чуйской долине. В ноябре 1862 крепость была разрушена, а на её месте двумя годами позже был установлен казачий пикет. В 1868 г. было основано селение Пишпек, а в 1878, в связи с переводом в Пишпек центра уезда, он получает статус города. С октября 1924 г. он становится административным центром Каракиргизской автономной области. В 1928 переименован во Фрунзе в честь уроженца города, советского военачальника. После получения независимости в 1991 город переименован в Бишкек, по имени мифического героя Бишкек-Батыра, жившего в этой местности в XVIII в., либо от созвучия слов Пишпек (первое название) и Бишкек - кухонная утварь, палка для сбивания масла (Википедия, 2009).
37 Дипломат и панславист граф Н.Игнатьев (1832-1908) стал генерал-адъютантом, военным атташе в Лондоне и Париже, послом в Бухаре, Турции в 1864-1877, министром внутренних дел в 1881-1882 гг. Прозорливый дипломат, предугадав восстание сипаев в Индии, советовал поддержать Персию в трудную для Британии минуту. Был возведён Александром II в графское достоинство. Во время командировки в Китай в 1859—1860 гг. подготовил и подписал от имени России Пекинский договор, который присоединил к России земли по правому берегу Амура от устья Уссури до океана и до границы с Кореей.
но оказалось уже поздно. Материалы были переданы куда следует. К двадцати шести годам Николай сделал головокружительную карьеру, и в 1858 году был избран Александром II для выполнения разведывательной миссии в Средней Азии. Игнатьеву предстояло выяснить масштаб проникновения британцев в Среднюю Азию, а заодно и наладить новые контакты с Хивой и Бухарой.
Никогда ещё в этих краях не появлялась столь большая миссия. Только различных специалистов при ней было 16, а также врач и иеромонах. Конвой состоял из 34 уральских и оренбургских казаков, при четырёх офицерах и четырёх урядниках, а также 30 стрелков оренбургских линейных батальонов. Кроме того, 51 казак сопровождал миссию до Куня-Ургенча, после чего конвой должен был вернуться в распоряжение Катенина. От западного побережья Аральского моря до устья Амударьи послы добрались на кораблях недавно созданной, усилиями Обручева и Перовского, Аральской флотилии под командованием Бутакова, а далее следовали по суше. Проводив посольство, отряд из парохода «Перовский», баркаса и трёх барж направился в один из рукавов Амударьи, Кичкина-Дарью, и дошёл до города Кунграда. Город, населённый туркменами-йомудами, в тот самый момент осаждали хивинские войска. При виде русского корабля хивинцы сразу же сняли осаду и ушли. Правитель города был очень благодарен русским за помощь. Черняев с явным разочарованием записал в своём дневнике: «Яумуды ничем не обнаружили и малейшего желания принять русское подданство. Народ этот, привыкший добывать себе хлеб грабежом и войной, более всего дорожит необузданной свободой и не променяет её ни на какие блага, если с ними связаны порядок и благоустройство». Утвердиться в туркменском городке не удалось. Отряд йомудов помчался вдогонку за хивинцами в надежде привезти головы врагов, за которые правители платили традиционное вознаграждение. Через день к Бутакову явился воин-йомуд, который предложил купить у него несколько голов хивинских воинов, причём корыстно намекал, что правитель Кунграда ему обычно платит по 40 рублей за голову. Разумеется, Бутаков от подобного «товара» отказался. Один из казаков стал пристально рассматривать одну из голов и установил, её принадлежность старухе. Голова несчастной жертвы корысти была выбрита «дабы походить на голову мужчины» (Хопкирк, 2008, Терентьев, 2010, 151-152). Произведя рекогносцировку дельты Амударьи, суда флотилии вернулись в Аральское море. Посольство, тем временем, добралось до Хивы, где было принято самим ханом. Миссия, фактически, была посажена под домашний арест. Хан заявил, что делается это для их же блага, чтобы защитить от ярости народа, ненавидевшего всех русских. Взаимное незнание обычаев сказывалось часто и резко. Один из членов посольства, ученый- ориенталист барон Демезон, побывавший уже в Бухаре в 1834 году, вспоминал, как возмутила хивинцев просьба русских выдать им бумагу для гигиенических нужд (Наливкин, 2004, Терентьев, 2010, 153). По обычаю правоверных мусульман бумага являлась священным предметом, ибо на ней, кроме прочего, написан Коран, а для известных целей вполне годились комки глины и камешки, полный ящик которых и доставили послам. В среднеазиатской глубинке, особенно в таджикских горах, и в начале XXI века можно встретить в общественных и частных сортирах такие ящички, как и непременные кувшины с водой, вместо которых, ныне, чаще попадаются старые пластиковые бутылки.
Игнатьев начал убеждать Хивинского хана разрешить русским судам с торговыми целями свободный проход по Амударье до Хивы и Бухары. На проход до Бухары он получил категорический отказ, однако сумел убедить открыть рынки для российских купцов, хотя бы в Хиве. Ожидаемых результатов переговоры не принесли. В Бухаре, где всё ещё царил престарелый эмир Насрулла, Николаю Игнатьеву не приходилось рассчитывать на успех. Эмир был весьма осторожен с послом России, так как вёл очередную войну с Кокандом и не хотел давать России повод объединиться со своим противником. Поэтому эмир пообещал умелому дипломату освободить всех русских, находившихся в Бухаре в рабстве, а также поощрять торговлю с Россией. Кроме того, он пообещал не принимать посланников Англии и даже договориться с афганцами вовсе не пропускать их севернее Амударьи (ibid., 2008).
За участие в создании Кирилло-Мифодиевского общества, ратовшего за за отмену крепостного права и создание славянской федерации, куда вошла бы Украина, в 1847 году Тараса Шевченко отдают в солдаты и отправляют в ссылку в Оренбургский край - в Орскую крепость. За нарушение предписанного приговором режима, а ему было воспрещено рисовать, наказание было ужесточено - его направляют в Новопетровское укрепление, в котором пробыл целых семь лет. Там ему довелось столкнуться с уральцами, к которым он проявил изрядную неприязнь и цинизм: «Так как путешествовать мне предстояло, может быть, и теперь ещё предстоит по серебряным берегам Урала, где благочестивые уральцы, а, особенно, уралки нашему брату нераскольнику воды напиться не дадут, то я и заготовил для трудного пути сей необходимый копчёный продукт. Грязнее, грубее этих закоренелых раскольников я ничего не знаю. Соседи их, степные дикари киргизы, тысячу раз общительнее этих прямых потомков Стеньки Разина... В 1848 году, после трехмесячного плавания по Аральскому морю, возвратились в устье Сырдарьи, где должны были провести зиму. У форта на острове Косарале, где занимали гарнизон уральские казаки, вышли мы на берег. Уральцы, увидев меня с широкою, как лопата, бородою, тотчас смекнули делом, что непременно мученик за веру. Донесли, тотчас же, своему командиру, есаулу Чарторогову. А тот, не будучи дурак, зазвал меня в камыш да бац передо мною на колени - Благословите, говорит, батюшка, мы, говорит, уже всё знаем. Я тоже, не будучи дурак, смекнул, в чем дело, да и хватил самым раскольничьим крестным знамением. Восхищенный есаул облобызал мою руку и вечером задал нам такую пирушку, какая нам и во сне не грезилась. Вскоре после этого казуса, уже обривши бороду, отправился я в Раим, главное тогда укрепление на берегу Сырдарьи. В Раиме встретили меня уральцы с затаённым восторгом. А отрядный начальник их, полковник Марков, тоже не будучи дурак, испросив моё благословение, предложил мне 25 рублей, от которых я неблагоразумно отказался и этим, по их понятиям, беспримерным бескорыстием подвинул благочестивую душу старика отговеться в табуне в кибитке по секрету и, если возможность позволит, приобщиться святых тайн от такого беспримерного пастыря, как я. Чтобы не нажить себе хлопот с этими седыми беспримерными дураками, я поскорее оставил укрепление и уже аккуратно, каждую неделю два раза, брею себе бороду. Случись это глупое, смешное происшествие где-нибудь на берегах Урала, где были бы женщины, я не разделался бы так легко с этими изуверами. Весь фанатизм, вся эта мерзость гнездится в их распутных дочерях и женах. В Уральске постоянно набит острог беглыми солдатами, их мнимыми пресвитерами. И, несмотря на явные улики, они благоговеют перед этими разбойниками и бродягами. И это не простые, а почётные, чиновные казачки. Непонятная закоснелость» (Сайт уральских казаков, 2009). Постарался от души поэт. Похоже, что он не видит различия между редкими крайними сектами и старообрядчеством, из которого вышла сама новая никонианская церковь, коей он якобы следовал. Если он и столкнулся с какой-то изощрённой староверческой сектой среди уральцев, то, опять же, не подобало бы распространять такое на всех казаков, придерживающихся очень строгих нравов, верных истокам. Патриарх Никон же был, в определённом смысле, западником. Всему греческому он отдавал преимущество перед вековой русской стариной. Он перенёс в русскую церковь много греческих новшеств, резко повернув к греческим формам благочестия, начал приводить русские обряды в соответствии с современными греческими. Никон даже заявлял: «Я хоть и русский и сын русского, но вера моя и убеждения - греческие» (Куропаткин, 2008). Иноземное влияние лишь привело к ненужному расколу в Русской церкви. Есть что-то отталкивающее в любом поползновении быть таким, как все, следовать новым официальным установкам, легко отворачиваться от своего прошлого, держать нос по ветру. А может быть, Тарас просто москалей всех подряд не жаловал? Или же всё объясняется тем, что Шевченко кончил свои дни в 47 лет от страшного пьянства?
Весной 1858 года российский агент и ориенталист Николай Ханыков, участник Бухарской экспедиции 1841 года был послан в Афганистан. Он пересёк весь Каспий на юг и проехал до Герата с намерением далее пробраться в Кабул. В это время Дост-Мохаммед уже заключил союз с Британией, предпочитая иметь дело с близкими и, тем самым, более реальным соседями - англичанами. Эмир не забыл и о том, как двадцать лет назад, он наивно уверовал обещаниям Виткевича о военной помощи России в тяжелую годину и чем всё это закончилось. Знал он и о проигрыше России в Крымской войне. Ханикова вежливо отослали обратно, даже не пожелав выслушать (Хопкирк, 2008). Немыслимые расстояния, проделанные Николаем с риском для жизни, оказались напрасными. Осенью 1859 года афганский эмир Дост-Мохаммед, помирившись с англичанами, потребовал от эмира Бухары передать ему город Карши. Через некоторое время, явно с подачи британцев, Афганистан предъявил Бухаре ещё более наглые требования: предоставить городу Шахрисабзу, бывшему Кешу, самостоятельность, Ура-Тюбе передать Кокандскому ханству, а Чарджоу - Афганистану, который станет управлять им под английским покровительством. Возмущенный оказанным на него давлением, Бухарский эмир Насрулла направил 12-тысячную армию к пограничному Кундузскому ханству, которое он считал вассальным. Однако, афганцы сумели захватить Кундуз раньше бухарцев. В эмирской армии начались внутренние распри, и Насрулла был вынужден признать переход Кундуза под влияние Дост-Мохаммеда (Широкорад, 2008). Туманный Альбион, как всегда, проводил свою политику ловко, с ненавязчивым изяществом.
3. Уральцы Бородины, Донсковы, Акутины, Мизиновы, Колпаковы, Чеботарёвы, Хорошхины во второй половине XIX века
Казаки отнеслись к освобождению крепостных двояко: с одной стороны они им сочувствовали, с другой зажиточные казаки и казачьи дворяне использовали труд крепостных и теряли многое, что помогало им ещё успешнее служить Отечеству (Шамбаров, 2010, 471) Крестьяне начали судачить о возможности скорого «чёрного передела». Случались и эксцессы, подобные бунту крестьян из деревни Бездна Казанской губернии, требовавших «полной воли» и немедленного предоставления земли. Пришлось вводить войска. Одни источники отмечают, что были и убитые среди крестьян (Чулков, 2005, 314), другие, что их полегло до четырёх сотен (Радзинский, 2006, 165). Чулков настроен монархически, а Радзинский – либерально, что и определяет позицию авторов. Иные мужики кричали, что воля эта «подложная» (Чулков, 2005, 314). Нигилистам же, как и положено, всего было мало, они заявляли, что царская подачка в виде отмены крепостного права ничего не стоит. Все проявления доброй монаршей воли, как повелось с той поры, оплёвывались и преподносились народу в искажённом виде.
Бородины, проживавшие к середине XIX столетия в станице Чижинской и занимавшиеся промышленным коневодством (Масянов, 1991, 4), участвовали в самых ранних и наиболее опасных вылазках в дебри Центральной Азии и после первого Хивинского похода Бековича. Прапрапрадед автора, Павел Еремеевич Бородин, внук Никифора Ефремовича, прямого потомка упомянутого Михаила, основателя ветви рода, ведущей к автору, женился на казачке Евгении Степановне Хорошхиной и у них родилось девять детей38, в числе которых был прямой предок - Николай Павлович (1829-1906), пионер колонизации Средней Азии, который служил потом и в Херсонской губернии. Дочь Павла, Елизавета, вышла замуж за некоего казака Митрясова, а второй раз – за Данила Донскова, а дочь Людмила - за Александра Колпакова, потомок коего, Вадим Викторович, в 1990 году отыскал отца автора и обменивался с ним сведениями об истории казачьих родов. Из уральских фамилий известно, что Бородины породнились с Донсковыми, среди которых ранее
38 В числе девяти детей Павла и Евгении Хорошхиной были: Людмила, Александр, Давыд, Алексей, Мария (вышла замуж за Голованова), Георгий, Евграф, Елизавета и Николай – участник покорения Ак-Мечети – прямой предок описываемой линии.
был войсковой старшина, отличившийся в зарубежных противо-наполеоновских походах, а также с Акутиными, которые тоже имели войскового старшину в период 1802-1804, сразу после Донскова, а потом и Акутина, борца за Белое дело в лихую годину.
Было родство и с Мизиновыми, известными, начиная с есаула в 1814-1817, а также и много позже, отважными казаками и подругой Антона Чехова, Лийкой (Ликой) Мизиновой. В семейном архиве сохранилась копия фотографии уральских казачек, ожидающих приезда Наследника-цесаревича Николая в Уральск в 1891 г. Николай был почётным казаком уральцев. На фотографии в середине сидит Ланская-Шипова – жена наказного атамана генерала Шипова, во втором ряду, в чёрном –её дочь, в замужестве Давыдова, оставившая записки о визите цесаревича, приводимые Масяновым. Рядом с дочерью стоит красавица Нина Донскова. В первом ряду, вторая слева, сидит бабушка атамана Толстова, сражавшегося в Гражданскую. Бородины в это время отсутствовали.
Род Колпаковых известен определённо с 1840 года. Александр Васильевич Колпаков родился именно в этот год в станице Лебяженской и на службе в Войске с 1858 года (Семейный архив Бородиных). Через год службы продвинулся до урядника. С 1860 года служит в Уральском городовом полку и вскоре послан был в форт Перовский — форпост продвижения на юг, где был произведён в хорунжии. С 1863 года он уже начальник пограничных постов уральских засек внутренней Букеевской Орды, с 1867 – начальник Кругловского форпоста, затем до 1867 года в сотне на Эмбенском посту, потом – начальник Антоновского форпоста и Сахарновской станицы. С 1870 года Александр имеет уже чин сотника. Уходит в отставку в Сахарновской и заменён на есаула Павла Колпакова. В 1886 Александр назначен атаманом Чаганской станицы и занимается коневодством. В 1891 ему пожалован орден Святого Станислава третьей степени. Умер он атаманом станицы Глининской в 1909. Жена Александра, Людмила Павловна, умерла рано в 1889 году. Старшая дочь Александра Колпакова, Елена, родилась в 1871 году и вышла замуж за уральца Чеботарёва, работавшего агрономом-лесоводом, и имела трёх детей: Людмилу, Екатерину и Виктора. В годину голода в Поволжье в 1882 году, Елена вместе с напарницей Русиновой организовали столовые в Шутиловской волости для голодающих. В 21 год, с двумя детьми на руках, она работает, не покладая рук, на благо немощных и страждущих. Позже Чеботарёвы перебираются в Петербург, и в доме мужа Елены, ставшего марксистом, собираются революционеры (знал бы этот казак, что сделает большевизм с его земляками). Елена работает секретарём у известного почвоведа Докучаева. На скромные сбережения она путешествует по стране. Она много читает и, наконец, разочаровывается в идеалах своего мужа, в революции. Она порывает с семьёй и уходит в Успенский монастырь в Старой Ладоге, став глубоко верующей. Работает сначала письмоводителем, а затем – казначеем монастыря. В 1920 пострижена инокиней Ниной. В 1925 часть монахинь выселили. Состарившаяся игуменья передала свой сан Нине. Оставшиеся 25 инокинь и послушниц пытались наладить жизнь в монастыре. Порядка 15 монахинь не могли уже работать, но их приходилось кормить активным десяти. В 1930 выселили оставшихся монахинь, и Нина поселяет немощных в маленьком доме в Старой Ладоге и кормит их своим трудом. В 1935 Нину выселили в Уфу, а затем – в Плёс, оторвав от питомиц. Она замыкается живёт отшельницей. В 1958 дочери перевозят её под Москву, где она умирает в 1967 году, в свои 93 года. Дочь её, Людмила, окончила в 1913 первый женский университет - Высшие Бестужевские курсы, историко-филологический факультет. Работала в школе, потом – библиографом. Вышла замуж за геолога Шебловинского, который был расстрелян в 1937 по доносу. Людмила ведёт замкнутый образ жизни, пишет статьи в области геологии и, по английским источникам, восстанавливает геологию района будущей Ассуанской плотины в Египте, что было использовано при строительстве новой плотины. Умерла Людмила Чеботарёва в 1970. Сестра её, Екатерина, тоже училась на Бестужевских курсах, но влюбилась в студента-юриста Молчанова, заболевшего чахоткой, и не завершила учёбу. Потом продолжила учёбу на высших женских курсах Герье под попечительством князя Голицына в области сельского хозяйства. Вышла замуж за вечного студента Георгия Дмитриева и бросила курсы. Муж после революции покончил с собой, а Екатерина преподавала в рабочей школе, затем – в детском доме в Москве, потом стала библиотекарем и переводчицей с французского. Умерла она, как и сестра, в 1970 году. Дочь её, Наталья Дмитриева, ещё ребёнком поселилась у родственницы ветви Бородиных – Зои Владимировны Прокофьевой, дочери прадеда автора. Жить было негде. Наталья умудрилась защитить диссертацию по гидрологии в 50-е годы. Вскоре она выходит замуж за рабочего механического завода Василия Пруцкого. Умирает в 1984 году от психического расстройства и инфаркта. Чеботарёв Виктор Александрович, будучи студентом, добровольно ушёл на фронт Первой Мировой и был награждён за отвагу тремя георгиевскими крестами. Поверив в идеалы отца, стал чапаевцем, а вскоре после Гражданской случайно погиб.
Уральский род Хорошхиных берёт начало от дворового крестьянина Романа из села Выполово Самарского уезда, рождённого в 1623, либо 1627 году. Сын его, Игнатий, рождённый в 1647 году, стал вольным казаком, придя в 1665 на Яик. Внук Ингатия, Иван Ларионович, уже получил чин майора. Сын Ивана, Борис, родившийся в 1770, стал майором с 1808, а в 1825, в свои 55, получил дворянство39. Сыновья Бориса имели видные казачьи чины: Степан, 1790 года рождения, стал есаулом, на два года младший Пётр был войсковым старшиной в 1810-1813 годы, Федот, рождённый в
39 В Фонде дворянского депутатского собрания Уральска имеются сведения о внесении в третью часть дворянской родословной книги майора Бориса Ивановича Хорошхина (запись 18 июля 1825 года). Там же прилагается формулярный список о службе Уральского войска казаков Хорошхиных: «Майор Борис Иванов сын Хорошхин, 55 лет, из казачьих детей. В службе писарем с 24 декабря 1782 года, сотником - с 6 июня 1792 года, войсковым есаулом – с 25 ноября 1793 года, войсковым старшиною – с 10 апреля 1799, майором – с 3 сентября 1808, советником войсковой канцелярии – с 24 апреля 1821. Российской грамоте читать и писать умеет. Женат на казачьей дочери Дарье Никифоровой, имеет сыновей: есаула Степана 35 лет, в отставке войскового старшину Петра 34 лет, сотников Федота 22 лет и Павла 20 лет».
1803, стал сотником, как и Павел, бывший младше его на два года. Павел стал героем Крымской кампании. Дочь Степана породнилась с Бородиными, а сын его Павел имел двух детей, Александра (1842-1875) и Михаила (1844-1899), которые стали довольно известными людьми, а третий сын Иван был с 1897 по 1908 год войсковым старшиной и погиб от руки социалиста. Сын Ивана Пётр служил хорунжим в Киеве, а младший – Борис (1883-1940) умер в Белой эмиграции. Внук Ивана, полковник, тоже Пётр, был расстрелян в 1921 году в Самарканде. Брат Евгении Степановны Хорошхиной, Павел, отец Ивана и дед Петра Хорошхиных, были прямыми предками Валентина Петровича, с которым дружил отец автора. Сын героя Белого движения, Валентин, прожил в Ташкенте до своей смерти в 2005 году.
Сыновья Павла Степановича Хорошхина - Александр, Михаил и Иван провели детство на Нижне-Уральской линии, воспитание получили в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, в классе азиатского отделения. Они оставили след в истории. Братья Хорошхины прекрасно овладели тюркскими наречиями, преподавание которых велось, главным образом, практически, и притом отменными учителями. Знание языков, обычаев и традиций народов Туркестанского края пригодились им во время военных и научных экспедиций. Михаил Павлович (1844-1899) служил в Городовом полку Уральского казачьего войска, где стал хорунжим, а с 1865 – сотником, затем - слушателем Николаевской академии генштаба. Он служил в Оренбургском военном округе старшим адъютантом войскового штаба. В 1870 году был переведён в Главный штаб, где проработал 18 лет, проживая в Петербурге. Служил в Главном управлении и Комитете казачьих войск. В 1886 был произведён в генерал-майоры, а с 1888 назначен военным губернатором и одновременно наказным атаманом и командующим войсками Забайкальского военного округа. В 1891 году генерал Бородин сопровождал Наследника Цесаревича Николая Александровича из его поездки в Японию от Читы до Уральска, где Наследнику был оказан пышный приём, организованный наказным атаманом Шиповым (Масянов, 1991, 13). В 1893-96 был начальником штаба Туркестанского военного округа, затем начальником 40-й пехотной дивизии и на преподавательской работе во всех военных училищах Петербурга. Печатался в «Военном сборнике» и «Русском инвалиде». Он стал соавтором «Исторического очерка деятельности военного управления в России... с 1855 по 1880 гг.» в шести томах, а также замечательной книги «Казачьи войска. Опыт военно-статистического описания» (Проскурин, 2009, 5) и автором известных мемуаров, в том числе, записок об Иканском Деле. Михаил Хорошхин умер 17 декабря 1898 года в Бобруйске, внезапно, от инфаркта. Его тело было перевезено, согласно завещанию, на родную землю и предано земле рядом с могилой матери в Никольском монастыре под Уральском (ibid., 2009, 5).
Иван Павлович Хорошхин, прадед Валентина, друга отца автора, стал генерал- майором, старшим советником хозяйственного отдела Уральского Войскового правления и так же, как и брат, автором ряда книг; например – «О размежевании земель и вод, лежащих между рр. Уралом и Эмбой, между уральскими казаками и эмбенскими промышленниками». Иван погиб от руки убийцы социалиста-анархиста в годы первой русской революции. У него было четверо детей, в отличие от бездетных, но более прославившихся братьев (Проскурин, 2009, 5).
Их брат, Александр Павлович Хорошхин, в детстве и юности писал стихи и прозу, посвящённые родному Войску. Будучи произведённым в хорунжие в Уральский первый казачий полк, где он служил шесть лет, Александр одновременно состоял и секретарём Уральской войсковой комиссии. В 1865 Хорошхин в чине есаула был отправлен по собственному желанию в Туркестан, где и занимал различные должности по военно-народному управлению, а затем принял участие в Бухарской экспедиции 1868 года, отличился при взятии городов Шаара и Китаба. Он командовал отдельной сотней афганцев, перешедших на службу России. Александру Хорошхину приходилось вести дипломатические переговоры с мятежниками Северного Афганистана. И на этом поприще он весьма преуспел. Далее он состоял в совете, учреждённом при Хивинском хане, что дало ему возможность собрать богатый этнографический и статистический материал, позволило написать обширные труды в этих областях, такие, как «Народы Средней Азии», «Шамды или Талы». Отличился Александр и при осаде Китаба в 1870 (Проскурин, 2009, 6, Хорошхин, 2009). С научными целями Александр Хорошхин объехал чуть ли не весь Туркестан. В августе 1875 года в сражении с кокандцами под Махрамом после захвата укреплённой позиции противника Александр с небольшой группой казаков бросился преследовать врага, но неожиданно очутился перед большой силой. Подполковник Хорошхин был впереди и оказался изрубленным. Тело Александра нашли в степи и похоронили в Бухаре, на православном кладбище, а, по иным сведениям, погребли в братской могиле скобелевцев, то есть – на месте боя. Многое из собранного огромного этнографического материала Александр так и не успел обработать и опубликовать.
Образованность имеет и обратную сторону. Чем большего добивались казаки на поприще учёности, тем сильнее отдалялись они от своего субэтноса, от простых казаков. Отходили и от старообрядчества. Офицеры начинали брить бороды в угоду моде, духу времени. Уралец без бороды, каким стал дед автора, Сергей, оставивший лишь усы, не мог быть уже глубоко своим для простого казака; более того - какой же казак без бороды? Тем паче – уралец, старовер, не признающий «мурло скоблённое», отрицающий послепетровский облик русских верхов самыми глубинами подсознания, остающегося от той, иной, допетровской Руси. Тут уже затрагивались религиозные чувства. «Во вертено рядиться стали», говаривали казаки о фраке и ему подобном любом одеянии западного образца. Впрочем, даже в годину наибольших притеснений старой веры уральцы сохраняли веру отцов весьма открыто, в скиты не убегали. Появлявшиеся в их же среде щепотники (крестившиеся «куриной щепотью») оставались для уральцев всё же более своими, чем неказаки. Ещё в самом начале XX века от Святейшего Синода ежегодно к
Великому Посту приезжали в Уральск миссионеры, устраивавшие диспуты в одном из храмов, стараясь перетянуть старообрядцев в никонианскую веру. Слепой старик Мирошхин на заявления миссионеров отвечал тезисами из Священного Писания. Он по памяти называл, находящемуся при нём юноше, страницу и велел читать её с такой-то строчки, что всегда имело успех в рядах старообрядцев (Масянов, 1992, 7). Некоторые Бородины уже в середине XIX века фактически порывали с казачеством, оставаясь, в душе, как правило, с предками, следуя традиции, но не более. Тем не менее, бородинская ветка деда Сергея сохраняла некоторые незыблемые устои: некурение, несквернословие или, во всяком случае, не злостное, что стало, в частности, «пережитком» былого старообрядчества. Не по причине ли повального некурения уральцы отличались особым здоровьем и выносливостью даже среди казаков? С другой стороны, столь ярая приверженность к старой вере, упрямое противостояние никонианам на благо ли страны работало? Не ослабляло ли Отчизну казацкое, мужицкое упрямство? Все эти бунты против давления реформированной церкви? Ксенофобия казаков была велика, а она не украшает общество в своём крайнем проявлении.
Николай, сын Павла Еремеевича, вошёл в историю рода, как покоритель Ак-Мечети. Сохранилась копия его фотографии в рубахе небелёного полотна, казацких пестрядинных штанах, заправленных в хорошо вычищенные юфтовые сапоги, одна нога на стуле, фуражка, словом – самый лихой вид, но уже нет бороды, что, в общем-то, негоже для уральца. Он уже придерживался новой веры, как и многие другие уральцы высоких чинов. На старости лет он всё же отрастил бороду, эта фотография сохранилась в оригинале из уральского ателье господина Полякова, так же, как и его старушки-матери.
Первым из Бородиных, вовсе отошедший от прямых функций казачьего сословия, оказался Ювеналий Осипович, брат Георгия, героя Геок-Тепе, ставший врачом. Потомок Никиты в шестом колене, Вячеслав Петрович, занялся литераторством, стал редактором «Детского чтения» в 1860-е. В седьмом колене уже немало Бородиных уходили в науку, как дети депутата Первой Думы Николая, ветви Михаила, Дмитрий, ставший энтомологом, и Василий, посвятивший себя ботанике. Из ветви Фёдора в этом поколении Николай Николаевич стал студентом-медиком. Но не доживало то поколение далее студенческих лет, перемалывала его революция, если не сразу, на фронтах, так лет на десять позже, стараниями рьяных чекистов. Двоюродный дядя Панфила, Иван Андреевич, при атамане Покатилове изрядно проворовался. В 1840 году он растратил войсковую казну, за что был разжалован и умер стариком в полной нищете. Его двоюродный брат Кондратий Васильевич тоже отнюдь не украсил своею персоной родовое древо. Он был страшным самодуром и деспотом в отношении смирной жены своей, Агафены Хохлачёвой. Выучился до военного юриста и дослужился до генерала, но в родовой памяти остался «Кондрашкой, который донёс на Иоасафа Железнова». Иоасаф Игнатьевич Железнов (1824-1863), уральский казак, исследователь быта уральских казаков и их истории. Его прямота и открытая защита попираемых интересов уральских казаков нажили ему врагов среди начальства, в том числе и Кондратия Бородина. Железнова постигла опала, выразившаяся в том, что без всяких законных оснований его назначили на службу в степь. Эта несправедливость довела Железнова до греха самоубийства. Немногие писатели пользовались такой популярностью на своей родине, как Железнов: в глазах земляков он был героем- защитником их интересов перед правительством и перед всем грамотным людом. Между тем, Кондратий Васильевич неоднократно отличился в молодости в Турецкой войне 1828 года и был за свои подвиги награждён знаком отличия Военного ордена, а также и в польских событиях 1831 года. Один из трёх сыновей Кондратия, Павел, стал войсковым старшиной и атаманом Каменной станицы, но к старости спился от стыда за донос отца. Зато другой сын, Георгий, прославил род как никто другой, в самую лихую годину.
Старики-старообрядцы и их жёны были главной консервативной силой, препятствовавшей преобразованию социальной жизни войска. Казачки являлись самыми ярыми хранительницами яицких традиций. Костяк казачьего староверия опирался на казаков-стариков и некоторых офицеров низших чинов, но особенно - урядников и их жён. Последние были, пожалуй, главными хранительницами старообрядчества на Урале. Они владели старославянской грамотой, читали старообрядческую литературу, по ней же учили грамоте казачат. Отправляясь на войну, внешнюю службу, длительные командировки, казаки всё чаще добровольно оставляли все старообрядческие привычки: ели вместе с представителями официального православия, даже курили, общались со староверами не из казаков. Находясь на внешней службе, казаки посещали «никонианские храмы», а некоторые, даже из простых, уже брили усы и бороды. Но когда наступало время возвращения на Урал, они снова отпускали бороды, а курившие и нюхавшие табак бросали трубки у границ войска. Круг чужаков для разных категорий старообрядцев отличался: нехристиане, неправославные - «нехристи», нерусские, не казаки - «музланы», «бритоусцы», не старообрядцы, старообрядцы других направлений и прочие. Борода в войсковой жизни уральских казаков была неотъемлемым внешним атрибутом, символом соборности казака-старообрядца. Внешность человека воспринималась как символический знак его сущности, а обычаи и обряды как священные устои общественного порядка. Борода была не только знаком достоинства казака, но и символом свободы и привилегий его. На территории Войска у старообрядцев мода на окладистую бороду продержалась до 1917 года (Тутов, 2009). Простой пример внешнего облика, борода и её отсутствие, свидетельствуют в истории о многом. Когда, наконец, русский дворянин вновь оброс бородою в середине XIX века, то есть повернулся лицом к истокам, он стал сразу же ближе к народу, не брившемуся при Петре и после, поскольку считалось, что мужик пусть таким и остается, всех не обреешь. Славянофильство, обращение к своей истории, истокам, критика постпетровского преклонения перед Западом возникли на фоне романтического увлечения готикой на Западе, то есть возможно стали очередным заимствованием. Опять же, готика воспринималась поздняя, во времена которой вошло в моду бриться в высших кругах. Если Николай I по-своему развил западную моду на строительство неоготических замков, но уже начал интересоваться допетровским прошлым России, то внук его уже окончательно повернулся к своим истокам, оброс бородою. Это стало шагом навстречу своему народу. Он уже не желал выражать мысль по-французски. Запад-то раньше начал воспевать своё средневековье, а мы всё стыдились его почему-то. Прерафаэлиты куда ближе западному сердцу, чем сухая неоантичность академизма и классицизма, долго господствующие во всей Европе. Не исключено, что порождённые Северной Пальмирой, онегины и печорины потому и стали «лишними», что мода и разрыв с истоками, с народом, опустошили их.
Согласно представлениям многих старообрядцев, «чай, чеснок и табак - проклятые травы, не поклонившиеся Господу, когда он облетал землю». О негативном отношении к чаю свидетельствует описание его производства, которым уральцам хотелось подтвердить непристойность этого напитка: «Китайцы, обнажённые, мокрые от пота, покрытые сыпями, лишаями и другими накожными, даже иной раз сифилитического характера, болезнями, грязными ногами, покрытыми чёрной корью, мнут зелёную мокрую массу... Между нашим народом распространен слух, будто китайцы при упаковке чая в коробья... приносят по-своему жертву и окропляют чай змеиным салом... Об этом мы в точности дознать не могли». В начале XX века они начали понемногу пить чай, но лишь из чайника, ибо «самовар не признавали, считали, что в нём есть что-то от дьявола» (Дубовиков, 2010). Имел место страх и отрицание керосиновых ламп, ибо ходили слухи, что керосин вырабатывается из жира самоубийц. Ещё раньше было то же и с картошкой – «погаными яблоками». Отношение к любой чужеземной кухне всегда было настороженным, нередко в ней пытались отыскать что-либо «бесовское». В наиболее стойких уральских старообрядческих семьях осуждалось и потребление чеснока, свинины (кроме сала), помидоров, картошки (до начала ХХ века), не говоря о конине, верблюжатине, или раках, а также чае и кофе (Даль, 1983, 10). Так, в семье Бородиных, во всяком случае в знакомой автору ветви, даже уже после пары поколений принятия никонианства, сохранилось неприятие чеснока как нечистой пищи вплоть до отца автора.
То, что многие уральцы со второй половины XIX века отступали от старой веры, ослабляло единство Войска. Ослаблялась связь более консервативных всегда низов и, больше поддающихся влиянию извне, верхов казачества. Нарушалась преемственность. Так, необдуманной политикой преследования старообрядчества, начиная с Петра I, монархия подрывала свои же устои. В переломный исторический момент все подобные противоречия лили воду на большевистскую мельницу. Даже пролетарский писатель Горький замечал в «Деле Артамоновых», что «Измена интересам сословия должна бы караться как уголовное преступление, в сущности – это государственная измена». Там же он пишет: «Революционная деятельность в России – единственное дело бездарных людей».
Казачество, как сословие, по роду своей деятельности было антигородским. Они могли осаждать города, собирать с них дань, сжигать, но продуктивно жить и работать в черте города казаки не хотели и не могли. По происхождению казаки были, в основном, из крестьян и видели в городе только источник опасного инакомыслия и всех зол. В организационном плане, особенно Запорожская Сечь, была типично организованной Ордой. В слове «орда» вовсе и не звучит каких-либо уничижительных ноток. Орда это есть некий способ взаимодействия вооруженных людей с жесткими правилами подчинения, владеющих боевыми искусствами, сельскохозяйственным трудом и отхожими промыслами, например, рыболовством. Деревня, но с ещё более упрощёнными социальными связями. Свобода, в более или менее современном её понимании, это атрибут городской жизни, за это горожанин средних веков воевал с риском для жизни. Со времён подчинения Москве для православного казака из верхов главное — это его права, для простого казака же главное — это быть внесенным в реестр и получать жалование, как для крестьянина смысл всего есть земля. У казаков не было своего смыслообразующего Города, подобного Риму, или Москве - Третьему Риму. Торговля тоже настораживала казака, а шумное Нижегородское Торжище (Нижегородская ярмарка – центр русской торговли) пугал тем, что засасывает в бездну свою даже солидных мужей (Сайт казаков, 2009).
Александр II, по настоянию своего нового военного министра Дмитрия Милютина, с 1862 года, когда отмечалось тысячелетие России, заменил суровую рекрутскую воинскую повинность обязательной службой всех, без разбора юношей, вне зависимости от сословия, достигших 21 года. Исключением были немощные, а также священники и учителя, то есть, закон стал гораздо справедливее. Если количество призывников превышало потребность армии, то бросался жребий. Кому он выпадал, шёл служить в армию, остальные зачислялись в ополчение. Общий срок службы 15 лет, в отличие от 25 прежних, делился на два срока: 6 лет в строю и 9 - в запасе. Те же 15 лет службы отводились и казакам, но помимо строевой, оставалось ещё, после 15 лет, 7 - внутренней службы. Для образованных людей срок службы сокращался и был доведён до трёх лет. В армии уменьшилась муштра и началось обучение солдат грамоте с целью воспитания сознательного отношения к долгу. Департамент военных поселений, в которых со времён Николая остались только казаки, был превращён в Управление иррегулярных войск, а позже — в Главное управление иррегулярных войск и, наконец, Главное управление казачьих войск. Совершеннолетие наступало тогда в 20 лет, а в советское время сдвинулось до 18... После 1870 года казаки стали служить с 18 до 21 года в качестве подготовки, с 21 до 33 — в строевом разряде, но на действительной службе всего четыре года, а потом — на «льготе». С 33 до 38 лет казак числился в запасе, а потом увольнялся в отставку. В те же годы было упразднено Азовское казачье войско. Половина войска была переселена на Кавказ, а половина, предпочитающая остаться на хорошо освоенных богатых землях, переходила в сословие государственных крестьян. Все потомственные, природные казаки выразили желание бросить сытую жизнь и хозяйства и переселяться на далеко не спокойные границы. Службы казаков в обще- кавалерийских дивизиях и недолгая и даже не для каждого, по задумке некоторых либералов должна была стереть особенности казачества, но этого не произошло. Добровольно казаки не желали становиться крестьянами (ibid., Радзинский, 2007, Шамбаров, 2010, 470, 478).
Окончание Кавказской войны неожиданно вызывает полную потерянность кавказских казачеств. Происходит кризис в сознании двух поколений людей, полстолетия проведших в защите родного очага от близкого и привычного врага, а некоторые и полтора века, которым вдруг выпадает жребий из кормильца и защитника семьи становиться в роли нахлебников у своих женщин и стариков. Раньше казаки получали жалование и провиант, приносили добычу из походов, теперь их уделом оставалось лишь сельское хозяйство. Пошли кривотолки о конце света и расказачивании. Последнее было небезосновательно, ибо пришедшие к власти либералы вроде военного министра Милютина, министра финансов Абазы и Лорис-Мелекова, доказывали императору, что казачества излишне патриархальны и не соответствуют современным структурам государства и армии. Набирающая вес буржуазия их поддерживала, так как надеялась урвать от казачьих земель. Царь не поддерживает политику расказачивания и в обход этого возникают постановления, позволяющие инородцам селиться на казачьих землях. Станичная община становится всесословной. Крестьяне уже хлынули потоком на казачьи земли, ставшие безопасными. Милютин ловко подменяет термин «войсковая земля» на «терскую» и так далее, в результате чего районы, где живёт большинство иногородних, получали гражданское самоуправление. Так, земли всех казачеств были расчленены. Исключение составили Донское войско, где войсковой атаман давно имел права губернатора, и Уральское, где земли были очень бедными и непривлекательными. От Оренбургского войска грубо отделили Самарскую и Уфимскую губернии и казаки, живущие на их территории, оказались на положении государственных крестьян. Таким же образом отрезали от Кубанского войска край от Новороссийска до Адлера. В 1860 году Кавказское линейное войско было разделено надвое. Часть его объединили с Черноморским и образовали Кубанское войско с центром в Екатеринодаре (Краснодаре). Другая часть его составила Терское войско с центром во Владикавказе. Таким образом кавказских казаков, наконец, разделили традиционно — по рекам (Шамбаров, 2010, 465, 474).
4. Иканское дело
Только с 60-х годов XIX века начинается покорение Средней Азии Россией как таковое. Отойдя от шока Крымской войны и затяжных неудач на Кавказе, Александр II получил возможность проведения более активной завоевательной политики в Средней Азии. Подстегнуло и то, что британское продвижение в этом регионе стало очевидным. Англия нашла общий язык с Афганистаном, а в бухарских войсках уже появились британские инструкторы, как некогда в персидских. С началом Гражданской войны в Соединённых Штатах поставки хлопка из южных штатов в Россию, как и во всю Европу, прекратились. С недавних пор русские разнюхали, что Ферганская долина вполне подходит для выращивания хлопка. Александр решил срочно захватить потенциальные хлопководческие области, чтобы его не опередили с юга англичане. До этого долго господствовало официальное мнение, что торгово- хозяйственное сотрудничество с отдельными ханствами возможно наладить заключением союзов, избегая кровопролития, военных расходов и риска вызвать протест Великобритании, но, со временем, стало ясным, что азиатские владыки чрезмерно алчны и очень ненадёжны в партнёрстве. Англофоб граф Игнатьев непременно настаивал на скорейшем завоевании. Первым шагом стало окончательное замыкание существовавших южных границ-линий, с заполнением некоей бреши протяжённостью в 600 вёрст. Летом 1864 года произошёл стремительный захват нескольких мелких присырдарьинских крепостей на севере Кокандского ханства. Утратив Чимкентский оазис и всю нижнюю Сырдарью, Кокандский хан направил в Индию посланца с просьбой военной поддержки у британцев, но получил отказ согласно возобладавшей в тот момент доктрине «умелого бездействия» (Хопкирк, 2008). Министр иностранных дел России Горчаков оправдывал аннексии земель в Средней Азии в своём очень дипломатичном документе в духе наступивших демагогических времён: «Положение России в Средней Азии одинаково с положением всех образованных государств, которые приходят в соприкосновение с народами полудикими, бродячими, без твёрдой общественной организации. В подобном случае интересы безопасности границ и торговых сношений всегда требуют, чтобы более образованное государство имело известную власть над соседями, которых дикие и буйные нравы делают весьма неудобными. Оно начинает, прежде всего, с обуздания набегов и грабительства. Дабы положить им предел, оно бывает вынуждено привести соседние народцы к более или менее близкому подчинению. По достижению этого результата, эти последние, приобретают более спокойные привычки, но, в свою очередь, они подвергаются нападениям более отдалённых племён. Государство обязано защищать их от грабительства и наказывать тех, кто их совершает. Отсюда необходимость далёких, продолжительнейших, периодических экспедиций против врага, которого общественное устройство делает неуловимым. Если государство ограничится наказанием хищников и потом удалится, то урок скоро забудется; удаление будет приписано слабости: азиатские народы, по преимуществу, уважают только видимую и осязательную силу; нравственная сила ума и интересов образования ещё нисколько не действует на них. Поэтому работа должна начинаться постоянно снова. Чтобы быстро прекратить эти беспрестанные беспорядки, устраивают среди враждебного населения несколько укреплённых пунктов; над ним проявляют власть, которая мало-помалу приводит его к более, или менее насильственному подчинению. Но за этою второю миссиею, другие, ещё более отдалённые народы скоро начинают представлять такие же опасности и вызывать те же меры обуздания. Таким образом, государство должно решиться на что-нибудь одно: или отказаться от этой непрерывной работы и обречь свои границы на постоянные неурядицы, делающие невозможным здесь благосостояние, безопасность и просвещение, или же всё более и более подвигаться в глубь диких стран, где расстояния с каждым сделанным шагом увеличивают затруднения и тягости, которым оно подвергается. Такова была участь всех государств, поставленных в те же условия. Соединённые Штаты в Америке, Франция в Африке, Голландия в своих колониях, Англия в Ост- Индии - все неизбежно увлекались на путь движения вперёд, в котором менее честолюбия, чем крайней необходимости, и где величайшая трудность состоит в умении остановиться... Вот почему российское правительство вынуждено насаждать цивилизацию там, где варварский способ правления вызывает страдания народа, и оберегать свои границы от анархии и кровопролития. Такова судьба любой страны, которая оказывалась в подобном положении... Мы будем признательны, если ведущие государства, у которых меньше нерешённых вопросов и выше организация, установят для нас, с географической точностью, пределы, на которых мы должны остановиться» (Широкорад, 2008).
Одним из самых известных эпизодов покорения Кокандского ханства стало, так называемое, героическое Иканское Дело декабря 1864 года - трёхдневное сражение сотни уральских казаков под командованием есаула Василия Серова у кишлака Икан, недалеко от города Туркестана. Дело это неблагодарно забыто потомками, как и многие другие эпизоды казацкой истории, очернённой большевиками. Сошедшие на нет устные предания, после политики расказачивания в 1920-е, были, к счастью, вовремя записаны дальним родственником Бородиных, казачьим полковником, позже генералом, Михаилом Павловичем Хорошхиным (1844-1899), который становится автором нескольких работ по истории казачьих войск. Летом 1864 года небольшой отряд казаков выступил с бывшей Сырдарьинской линии вверх по Сырдарье и вскоре вынудил кокандцев сдать город Туркестан. Потеря этого города, обладавшего важной для сынов пророка святыней, и попрание его неверными, для всего мусульманского населения региона становится значительным раздражающим фактором. Туркестан стал и первым городом, как таковым, занятым русскими войсками в Средней Азии. Несколькими днями ранее другой отряд, выступивший со стороны Семиреченского края во главе с генералом Черняевым, занял кокандскую крепость Аулие-Ата40. Затем, из обоих отрядов был составлен один и брошен к укреплённому кокандскому городу Чимкенту, или Шимкенту; казаки же произносили более как «Чемкент, или Чекмень41». Уральцы произносили, как «Шимкент». Взяв Чимкент штурмом, русские двинулись прямо к Ташкенту. На
40 Впоследствии – город, с меняющимися названиями: Мирзоян, с 1936 по 1938 г., до 1997 г. - Джамбул, ныне - Тараз.
41 Чекмень - верхняя мужская, кавказская одежда, напоминающая казакин, а также верхняя форменная долгополая одежда казачьих офицеров, называемая, также чекменик. Другое значение - старинная верхняя мужская крестьянская одежда, крестьянский кафтан, казацкий кафтан с талией. На Украине «чекмiнь» - верхняя одежда мещан, а «чекман»- татарская верхняя одежда, в Польше же czekma, сzесhmа – крестьянский кафтан, более - исподний (Википедия, 2008).
усиление этого передового отряда из форта Перовского была послана Уральская казачья сотня под начальством уральца-есаула Василия Иродионовича Серова42. Казакам были выданы драгунские нарезные ружья, заряжающиеся с дула, со штыками. В окрестностях Туркестана было неспокойно. Сообщения между Туркестаном и Чимкентом были небезопасны, по дороге выставили дружественных киргизов (казахов) для перевозки почты. Скоро пронёсся слух, что вблизи Туркестана появилась шайка в несколько сот человек в то время, как в Чимкент снаряжался транспорт. Решено было проверить, что творится в степях на деле. Позже стало ясным, что хан Алимкул, распустив слух, что уходит к себе на юг, собрал все войска, которые можно было набрать в Ташкенте и задумал, быстро пройдя мимо Чимкента, внезапно напасть на Туркестан. 4 декабря передовые части Алимкула дошли до Икана, селения, отстоящего от Туркестана верстах в 16 (Хорошхин, 2007). Комендант Туркестана полковник Жемчужников послал сотню Серова разведать, что за движение происходят в степи. В сотне было 2 обер- офицера, 5 урядников, 98 казаков, а также придано четыре пушкаря при лёгком, горном единороге, фельдшер и 3 киргиза-верблюдовожатых. Казаки имели двойной комплект патронов, а на единорог отпустили 42 заряда. Встречные киргизы (казахи) уверяли, что за Иканом много кокандцев и следует быть острожным.
Уже смеркалось, когда сотня подходила к Икану, лежащему на высоком месте. Место было ровное, покрытое кое-где саксаулом. Передвижение сотни, конечно, давно было замечено кокандцами, а уральцы, подходя к Икану, заметили огни около него. Серов остановился, послал вожака-киргиза вперёд узнать, что это за огни такие. «Киргиз» Ахмет скоро вернулся и сообщил, что «неприятеля так же много, как камыша в озере». Серов отвёл сотню несколько назад и остановился у замеченной ранее небольшой канавки. Казаки быстро спешились, развьючили верблюдов и успели оградиться завалом из мешков с провиантом и фуражом, сбатовали (стреножили) коней, поместили их в средине круга, а сами залегли за мешками. Не успели они приготовится к стрельбе, как кокандцы уже перешли в наступление. Их конные толпы двинулись от Икана прямо и несколько в обход, сначала «тихим молчанием», а затем - вскачь, с гортанными криками. Горсть уральцев дружно встретила натиск метким и частым ружейным огнем и картечью единорога. Не ожидавший такого отпора, понесший немало потерь, неприятель отошёл. Вскоре с усиленной яростью, с криками «Алла!» кокандцы вновь ринулись на казаков. Вновь дружные залпы заставили их отхлынуть. Так повторялось
42 Уралец Серов родился в Гурьеве. Окончил Неплюевский кадетский корпус в Оренбурге, из которого выпущен в 1844 г. урядником. Служил в Уральской войсковой канцелярии, затем начальником казачьих Приузенских хуторов. В составе Седьмого Уральского полка участвовал в Венгерском походе 1849 г. В 1851 г. получает первый офицерский чин хорунжего, а через 2 года назначен младшим адъютантом Гурьевской линейной команды, затем комиссаром Гурьевских и Сарайчиковых провиантских магазинов. В 1854 был назначен смотрителем войсковых судов Уральского казачьего войска, а через год произведён в сотники, в 1859 г. – в есаулы. Тогда же был назначен командиром Отдельной Уральской сотни и переведен в форт Перовский. В 1862 г. за примерную службу награждён орденом Святого Станислава третьей степени.
несколько раз. Очевидно, что потери кокандцев оказались весьма значительными, потому как их нападения прекратились, они остановились, разведя костры. Уральцам было их хорошо видно, они могли бы попробовать стрелять, но недостаток зарядов не позволял казакам тратить их с такого расстояния, то есть без гарантии попадания. Отступать же казакам было невозможно, ибо в случае утраты преимущества своего нехитрого укрытия, они бы не устояли в чистом поле против такого численного перевеса. Оставалось лишь уповать на Господа да подмогу из Туркестана, укрепляться мешками и телами убитых коней. Кокандцы открыли огонь из фальконетов – совсем лёгких пушек. Гранаты и ядра ложились близко и ранили лошадей, покуда не задевая казаков. Об отдыхе, не говоря уже о сне, и думать не приходилось. Пользуясь темнотой, пешие мусульмане старались подкрасться к отряду, чтобы броситься неожиданно с небольшого расстояния. Но степной опыт уральцев, их острые слух и зрение разгадали намерения хитрецов. Бесконечно долго тянулась эта изнуряющая зимняя ночь под орудийную и ружейную пальбу. В числе уральцев народ был тёртый, бывалый. Многие находились уже более пятнадцати лет на службе, были под Севастополем, бились ранее и с кокандцами, имели и знаки отличия. Благодаря удивительному спокойствию начальства, ободрению старослуживых, не унывали и казаки-новички. К сожалению, после восьмого выстрела колесо единорога сломалось и приходилось на своих спинах перетаскивать его с места на место. Сумрачный утренний свет принёс лишь одно облегчение - стало видно передвижение противника, исключалась внезапность нападения, но днём трудно было скрыть свою малочисленность и уберечься от вражьих пуль. Стрелять же казаки могли себе позволить лишь прицельно и выборочно, по орудийной прислуге, по расшитым халатам и чалмам высокого начальства, да по смельчакам, намеревавшимся подойти слишком близко. Подбили коня под самим ханом. Патронов оставалось критически мало. Единорог уже замолчал, так как почти не осталось припасов. Днём со стороны Туркестана донеслась пальба, и казаки начали уповать на идущее подкрепление, но вскоре всё стихло. Разочарование было велико, но духом не пали, порешив меж собою дорого продать свою жизнь. Хан прислал казакам записку, в которой предлагал сдаться и сменить веру. Записку Серов сохранил. Уральцы ответили на это дружным залпом. Тем временем, посыльный из Туркестана к Серову, направленный узнать, что происходит, вернулся, рассказав, что слышал шум боя под Иканом. Комендант оказался в затруднительном положении, имея лишь две с половиной роты солдат и население городка, которому доверять тоже не приходилось.
К полудню следующего дня из города выступило подкрепление в 152 человека пехоты и восемь казаков, с двумя лёгкими орудиями под командованием поручика Сукорко. Начальнику его приказано было помочь сотне на тех условиях, что ежели они встретят огромные силы неприятеля то, не выручая сотни, следовать обратно. Пройдя версты четыре, отряд начал встречать, всё чаще, группы всадников, а затем показались огромные полчища кокандцев. Завязалась перестрелка, которую и слышали казаки сотни Серова. Кокандцы норовили окружить и отрезать от города пеший отряд. Солдатам пришлось повернуть назад (Хорошхин, 2007). В данном случае, с позиций чисто стратегических, отбросив человеческие чувства, удержать Туркестан было важнее, чем выручить попавших в беду своих. Дело государственное возобладало над над велением сердец (ibid., 2007). К вечеру невесёлые думы стали одолевать есаула Серова. Казаки уже два дня не ели и почти не пили, не смыкали глаз, мёрзли. Патроны подходили к концу, а кокандцы надумали подобраться к ним ближе, прикрываясь арбами. Есаул решил послать гонцов в город. Андрей Борисов, Павел Мизинов и Варфоломей Коновалов вызвались на это рискованное дело. Мизинову, очень дальнему родственнику Бородиных, как более слабому здоровьем, отказали. Двое остальных, с «киргизом» Ахметом, живо снарядились, офицеры дали им свои револьверы, и, провожаемые благословениями, они тронулись верхами, сгинув во мраке. Увы, они наткнулись на пикет врага и вынуждены были вернуться. Вскоре Борисов и Ахмет с Акимом Черновым пустились в другую сторону, и на этот раз удачно просочились среди кокандцев. Уцелев, они пробрались в Туркестан и рассказали о тяжёлом положении сотни. Перед рассветом, 6 декабря, кокандцы отошли от города к Икану, а в час дня было послано подкрепление в 207 человек пехоты, десять казаков с двумя орудиями. С утренним светом казаки Серова заметили арбы с навешанными на них щитами из хвороста и камыша. Огромные связки хвороста в виде больших валов были заготовлены в разных местах. Стало очевидным, что враг задумал наступать «подкатом». Серов решил вступить в переговоры и тем самым оттянуть начало, быть может, последнего боя. Ему стали опять предлагать выгодные условия сдачи, заманивали пройти в лагерь к хану, а между тем арбы начали подкатывать всё ближе, и есаул прервал переговоры. Начался натиск, по ярости превзошедший предшествующие. Казаки, обходившиеся, до сих пор, почти без потерь, исключая раненых, поняли, что на сей раз дело худо. К часу дня все их лошади были перебиты, тридцать семь человек погибли, многие ранены, но четыре отчаянных попытки кокандцев броситься в рукопашную были отбиты. Рукопашная же, при таком численном перевесе, означала конец. Подкрепление не давало о себе знать, хотя, выйдя с раннего утра, уже бы пешком добрались.
Казаки решают, что сдерживать огнём неумолимо приближающего свои укрепления противника, скоро станет невозможным, боеприпасов не хватает, что надо попытаться пробиться к городу или пасть в открытом бою. Пройти эти 16 вёрст надо успеть засветло, чтобы сдерживать натиск огнём. Когда, заклепав орудие и переломав лишние ружья, уральцы вышли из укрытия, кокандцы были смущены тем, что их столь долго удерживала эта жалкая горстка, и с улюлюканьем бросились за ними. Однако, прицельным огнём казаки вновь умудрились держать массу коканцев на почтительном расстоянии. Следует ещё раз подчеркнуть, что ружья их были нарезными, но заряжались со ствола, то есть, не были теми новейшими, очень опасными, более скорострельными, что заряжались с казённой части - но уже и не кремневыми, не старого образца. То есть, у казаков были ружья по скорострельности несколько превосходящие вражеские лишь благодаря тому, что в ствол вкладывался заранее готовый патрон с хорошо подогнанным количеством пороха, но ещё следовало забить пыж, а потом вновь заряжать с дула. Точность боя была немного повыше и дальнобойность, за счёт нарезки ствола. У воинов хана же преобладали кремнёвые и даже фитильные ружья, уходящие в прошлое. Не позаботились вовремя англичане. Неприятельские конники, сажая на крупы лошадей сарбазов43, обходили казаков впереди, ссаживали их, и, таким образом, уральцы оказались зажатыми перекрёстным огнём. Одиночные неприятельские латники и кольчужники врывались иногда в гущу казаков, успев поранить несколько казаков. Менее решительные метали в казаков с коней пики и копья. В такой момент казак Мизинов, наклонившийся, чтобы поднять упавший шомпол, оказался пригвождённым к земле пикой, пробившей его плечо. Однако, он вскочил и добежал с нею до товарищей, которые и выдернули пику у него из плеча. Это был тот самый казак, которого за сравнительно слабоватое здоровье и его не пустили в ночной рейд в Туркестан... Когда кто-либо из казаков, обессилив от потери крови, падал на землю, кокандцы с неистовыми криками, отделялись из толпы и бросались на свою беспомощную жертву, спеша отрезать голову, присвоить её, чтобы скорее представить начальству, как доказательство своей храбрости и удальства, достойных награды. Казаки же, со своей стороны, награждали кокандцев за такое усердие, и не один, из этих «героев», сложил рядом с своим трофеем и свою голову, пораженный метким выстрелом уральца. Верещагин увековечил подобные обычаи среднеазиатов на своих полотнах «После удачи», «Представляют трофеи» и «Апофеоз войны». Понятно, какое тяжёлое чувство испытывал каждый казак, видя глумливое поругание над своими павшими братьями и сознавая, что вот-вот и он будет брошен, покинут, так как нести своих раненых не было никакой возможности. Всякий шёл вперёд, покуда были силы. Казак сознавал, что, если он отделился от своих - неминуемая смерть поджидала его сейчас же. Не столь момент смерти страшен, сколько непрестанный страх его неминуемого приближения. Многие получили по две, по три раны, кого-то вели под руки, другие же придерживались за товарищей. Про голод и жажду, про усталость от бессонных ночей забыли, осталось лишь одно желание - как можно дороже продать свою жизнь. Движение всё более замедлялось, многие еле передвигали ноги. За три мучительных часа отхода казаки прошли лишь восемь вёрст. Оставалось пройти ещё столько же, а короткий зимний день подходил к концу. Наступление темноты означал конец, так как многократно превосходящие силы противника сдерживала лишь прицельная стрельба. Все были измучены, всякий видел, какая участь ждёт его, если шальная пуля поранит хотя бы и в ногу. Падал казак, оставшиеся, напрягая последние силы, ломали ружьё, чтобы и оно не досталось врагу. Кровавый след, поломанные ружья да трупы - обозначали путь уральцев. Начинало темнеть, но вдруг толпы кокандцев со стороны города отхлынули в разные стороны, и в полуверсте показались бегущие навстречу русские солдаты. Как можно выразить радость казаков?! Они крестились, обнимались и целовались. Начали считать оставшихся: из двух офицеров - один убит, другой,
43 Сарбазы - пешие стрелки, второе значение – полурегулярные войска.
сотник Абрамичев, ранен в верхнюю часть груди и контужен в голову, его тулуп был прострелен в восьми местах! Из 5 урядников полегло 4, один ранен. Из 98 казаков 50 убито, 37 ранены, 4 артиллериста ранены, фельдшер и вожак из «киргиз» – убиты. Иные имели по 5-6 ран! Не все те раненые, кого успели доставить в лазарет, выжили. Те 11 казаков, которые считались не раненными, на самом деле были очень легко ранены и не заявляли об этом. Так окончился жестокий Иканский бой. Кокандцы на следующий же день удалились. Вскоре был выслан отряд, чтобы собрать трупы павших героев, бывшие все без голов, изуродованные. 10 декабря вырыли общую могилу, накрыли холстом, отслужили панихиду и насыпали над могилою холм. Орудие, захваченное у уральцев-иканцев, впоследствии было отбито Абрамовым в бою за Ташкент (ibid., 2007).
Смелая попытка Алимкула занять Туркестан лопнула. Кокандские полчища, в которых было около 10 тысяч, наткнулись на сотню уральцев, обнаружили себя, потеряли время, дали подготовиться гарнизону Туркестана и ушли, понеся несоизмеримо большие потери. Воины хана разнесли повсюду весть о неодолимости «неверных», горсть которых сумела отстоять себя даже в открытом поле. Государь Император щедро наградил участников боя: есаул Серов стал Войсковым старшиной, а позже получил чин генерал-майора, орден Святого Георгия четвёртой степени, урядник Александр Железнов был произведён в хорунжие, казаку Павлу Мизинову был дан чин сотника и все, оставшиеся в живых, получили знаки отличия военного ордена. В 1865 году в числе уральцев, отправленных, по традиции, с красной рыбою да икрою, к Высочайшему Двору, было трое из иканцев: урядники Борисов и Чернов и казак Агафонов. Августейший Атаман всех казачьих войск пожелал видеть их, расспрашивал про Дело и остался доволен ответами. Государь Наследник Цесаревич назвал их молодцами и изъявил желание, чтобы и другие иканцы были представлены Государю Императору. Вследствие желания Его Высочества, прибывший с командою есаул Александр Хорошхин и трое нижних чинов, были представлены Государю Императору Военным министром в Зимнем дворце, в присутствии Государя Наследника и Великого Князя Владимира Александровича. Государь, поприветствовав казаков, соизволил пожаловать урядникам Борисову - серебряный темляк, Чернову - серебряную медаль для ношения на шее на Георгиевской ленте, казака Агафонова произвел в урядники и всех троих перевёл в Уральский гвардейский дивизион. Герои Икана потом служили и в других сотнях Уральского войска. Позже Серов был назначен комендантом Ташкента и начальником туземного населения Сырдарьинской области. В 1866 году он был награждён орденом Святого Владимира четвёртой степени. После отзыва Черняева и назначения на его место генерала Романовского, Серов фактически возглавил контрразведку Туркестанской области, работал с перебежчиками из Бухары и Коканда, а из афганских дезертиров создал так называемую «Афганскую роту», успешно проявившую себя в войне с Бухарой в 1868. Серов находился и в, осаждённом шахрисабцами, Самарканде. В 1874 году Серов был назначен атаманом Второго Гурьевского отдела Уральского казачьего войска. От войска он был депутатом на коронации Александра III. Затем атаман получает чин генерал-майора. (Сайт уральских казаков, 2011). К 1870 году в одной сотне находилось десять участников Дела. В ней сохранились предания об Иканском Деле, а песня, составленная бывшим командиром этой сотни, есаулом Александром Павловичем Хорошхииым, убитом в деле с кокандцами под Махрамом в 1875 году, считалась сотенною песней:
«Икан. Посвящается казачатам
В степи широкой, под Иканом, нас окружил коканец злой, и трое суток с басурманом у нас кипел кровавый бой.
Мы залегли... Свистели пули и ядра рвали нас в куски, но мы и глазом не моргнули, - стояли мы... Мы - казаки. И смерть носилась, мы редели; геройски умирал казак, про плен мы слышать не хотели и, как траву, косил нас враг.
Держались мы три дня, две ночи, две ночи долгие, как год, в крови и не смыкая очи, затем мы ринулись вперёд... Мы отступали; он за нами толпами тысячными шёл, и путь наш устилал телами, и кровь струил на снежный дол. Вокруг валились наши братья, коканец кожу с них сдирал и басурманское проклятье во след нам, с пулей, посылал... Свинцом пробитые лежали герои наши здесь и там, и снег с презрением бросали горстьми в лицо своим врагам... И обезглавленное тело рубил враг в мелкие куски... Но мы не дрогнули... мы смело все ждали смерть, как казаки. И, снявши голову героя, злодей к седлу её вязал, чтоб похвалиться после боя, как он с лежачим воевал...
Но вот, в степной дали сверкнули родные русские штыки и все отраднее вздохнули, перекрестились казаки... Потом, взглянули брат на брата, и грустно стало: многих нет... И все они у супостата, и к ним ведёт кровавый след... И следом этим наступая, враг трупы мёрзлые терзал... Но, наши головы сбирая, своих он больше насбирал... И мёртвых длинным караваном, нам после сказывали так, покончив бойню под Иканом, повёз в подарок хану враг... А мы, собрав тела героев, могилу вырыли, и в ней для мира, вечного покоя, зарыли всех богатырей... И мар насыпали над ними - пусть веки-вечные стоит, и громко с ветрами степными о нашей славе говорит. Пусть говорит, как под Иканом нас окружил коканец злой, и как мы бились с басурманом за славу Родины святой. Идём, идём, друзья, на бой и смерть врагу несём с собой, с нами сила, с нами Бог, с нами храбрый наш Серов!»
В честь двадцатилетия Иканского Дела на поле битвы, близ станции Утрабат был воздвигнут памятник казакам на добровольные пожертвования. Жестокое время и гнусность людская не пожалели этот монумент. Панихиды, по павшим в том бою, уж более не служат. Имелась в конце XIX века и иканская стипендия для родственников иканцев, учеников Уральской войсковой мужской гимназии. Одна из войсковых народных школ названа Иканскою, одна из площадей Уральска и парк на ней носили до 1920-х названия Иканская площадь и Иканский бульвар, как и улица в Ташкенте. Большевики постарались искоренить память обо всём, связанном с казачьими бравыми делами. Академиком Васильевым была написана в византийском стиле икона Святителя Николая Чудотворца Мурликийского, под покровом которого казаки отступали 6 декабря 1864 года. Помещена она была в старейшем храме войска, в Войсковом соборе во имя Михаила Архангела, в боковом приделе Святого Николая Чудотворца. Освящение Иконы было произведено в торжественное Богослужение Преосвященного Макария, Епископа Оренбургского и Уральского в мае 1893 года. На этом освящении присутствовали иканцы, живущие вблизи Уральска. К двадцатипятилетию Иканского боя Его Императорскому Высочеству, Наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу благоугодно было назначить награды оставшимся в живых участникам боя: генерал-майору Серову, отставному есаулу Мизинову и прочим казакам (Хорошхин, 2007). Иканское дело не было ещё тогда забыто. Можно, конечно, возразить: «А чем гордиться-то? Война завоевательная, колонизация с помощью более совершенного оружия, более организованной армией, стыдиться, мол, надо бы...» Но, можно посмотреть на это и под другим углом. Героизм простых солдат, посланных на чужбину, во имя и славу Отечества, по-особому величествен. Они не обороняли свой очаг, свою землю, они в данном случае отважно сражались во имя абстрактных идеалов, высоких и значимых для них. Их качества как солдат-патриотов здесь превышают оборонительный душевный подъём, наблюдаемый при защите дома своего. За величие Отчизны, за Царя-батюшку, за веру православную, за то самое триединство «Православие-Самодержавие-Народ», на котором держалась Русь до 1917 года.
Уральцы, будучи издавна своеобразной пограничной стражей, как и прочие казаки, наблюдали за кочевыми перемещениями киргизских (казахских) родов через Урал и обратно, отражали порою случавшиеся набеги кокандских и бухарских джигитов - конекрадов и просто степных разбойников. С таким опытом, а также нередко и со знанием тюркских языков, во время среднеазиатских военных походов и научных экспедиций уральские казаки были незаменимы. Вплоть до начала XX века в местах расселения уральцев существовал институт куначества, то есть дружеские, близкие, взаимовыгодные отношения между двумя семьями, казацкой и казахской. Уральские казаки оказывали большое влияние на быт казахов, заимствуя, в свою очередь, степной опыт выживания у казахского населения (Сайт уральских казаков, 2009). С другой стороны, нередкими были конфликты из-за земельных угодий, захват казаками казахских пастбищ, лошадей. Казахи отвечали на это эпизодическими набегами на казацкие поселения. В известном рассказе Даля упоминается, как уралец первой половины XIX века бросает в зимней степи киргизских (казахских) детей, обрекая их на смерть (Даль, 1983). Так что строгие устои с одобрением лишь своих, православных, далее - лишь казаков как бы отдельный народ, да и, в первую очередь старообрядцев, есть - непринятие общечеловеческих ценностей: мусульмане, уже не совсем люди... Впрочем, так же, если не жёстче, смотрели на мир в те времена и те же мусульмане. А «просвещённые мореплаватели» из Туманного Альбиона, так и вовсе превзошли диковатых россиян в своей ксенофобии, создав институт расизма. При этом они же с XIX века критикуют и поучают все окружающие страны.
5. Дело под Джулеком. Взятие Пишпека, Чимкента, Ташкента, Ходжента, Джизака
Потеряв Ак-Мечеть, кокандский хан Худояр укреплял авторитет власти с помощью ещё более жестокого угнетения подданных. В 1857 году киргизы (казахи), кочевавшие около Аулие-Ата, не выдержав поборов кокандцев, восстали. Худояр-хан решил помирится со своим боевитым братом Малля-беком, который сумел подавить мятеж, а в награду снова стал правителем Ташкента (Михайлов, 2003). Справедливости ради надо отметить, что на почве традиционного конокрадства сами «киргизы» разоряли друг друга в ходе баранты – разбойничьих набегов одного племени на другое. Лошадь да овца – единственное богатство местных степняков. Со времени вмешательства России в степи стало спокойнее и кочевники пригоняли на пограничную линию для обмена на муку, ткани, котлы и прочую утварь до 500 тысяч овец в год, что является подтверждением роста благосостояния казахов в результате частичной колонизации их земель (Бларамберг, 1978, 227). Тем временем, в Ура-Тюбе появился некий Рустам-бек, заявивший о своих претензиях на кокандский престол. Худояр-хан бросил в Ура-Тюбе своё войско, но город оказался слишком хорошо укреплённым. Во время отступления Рустам-бек неожиданно напал на кокандцев и разбил их. Смутой воспользовался эмир Бухарский, который поспешил вторгнуться в Кокандское ханство, занял Ура-Тюбе и осадил Ходжент. В борьбу за власть вступил и Малля-бек, так и не простивший Худояру былых обид. В сражении под Кокандом Малля-бек наголову разгромил старшего брата, а затем после двадцатидневной осады вступил в столицу. Худояр-хан бежит в Бухару. Новый правитель Коканда издаёт закон, обязывавший сартов вернуть кипчакам часть их земель, отобранных во время репрессий против сторонников Мусульманкула. В отличие от Худояра младщий брат проявил себя довольно здравомыслящим государственным деятелем, умевшим быть милостивым. Например, заняв в 1860 году Ура-Тюбе, он не устроил там резни и даже оставил прежнего правителя Барат- бека, назначенного Бухарским эмиром. Впрочем, проявить себя новому хану не довелось: русские нанесли удар с востока, отобрав у кокандцев крепости на киргизских землях, да и старший брат не смирился со своим поражением (Михайлов, 2003).
В связи с внутриказахскими раздорами, войска полковника Колпаковского, в будущем - семиреченского генерал-губернатора, и полковника Циммермана захватили крепости Токмак, Пишпек (нынешний Бишкек), Мерке и заняли весь Зачуйский край, то есть - земли за рекой Чу. Малля-хан послал войско, чтобы вернуть потерянные крепости, но оно было разбито отрядом Колпаковского. Соотношение потерь в этом сражении выглядит поразительным, учитывая то, что явного технического превосходства, то есть, скорострельного оружия, в тот период, у русских ещё не было. Кокандцы потеряли убитыми и ранеными около 1500 человек, а в русском отряде ранено всего 32 человека, убит лишь один. Один из офицеров Генерального штаба, Турбин, служивший в Западной Сибири, написал даже солдатскую песню, в которой имелись следующие слова:
«Как в Азии воевали, много крови проливали, только не своей! Так, при взятии Пишпека потеряли: человека и трёх лошадей...» (Хорошхин 2007).
В том же1860 году генерал от артиллерии Александр Безак, который занял должность оренбургского генерал-губернатора вместо умершего Катенина, начал готовить новые предприятия против Кокандского ханства. Он основал новое укрепление на месте, оставленного кокандцами Джулека, в сотне вёрст выше форта Перовский по течению Сырдарьи. В 1861 году из Джулека выступил отряд, состоявший из 578 русских пехотинцев с 9 орудиями, под командованием начальника Сырдарьинской линии генерал-лейтенанта Дебу и 250 дружественных казахов во главе со своим правителем Илекеем. Пройдя вверх по Сырдарье ещё около сотни вёрст, они осадили кокандскую крепость Яны-Курган. После массированного обстрела кокандцы отворили ворота. По приказу Дебу стены крепости были взорваны, а имевшееся в ней оружие увезено в Джулек. Это нападение не на шутку обеспокоило правителя Ташкента Канаата, который боялся, что ответственность за потерю крепости Малля-хан возложит на него, поскольку он был с ближайшим армейским подразделением к Яны-Кургану. Собрав немалое войско, он двинулся вниз по Сырдарье. Около 1500 воинов из Ташкента шло по левому берегу реки и около 500 - по правому. Недалеко от Джулека сотни три авангарда кокандцев натолкнулся на 11 русских солдат и 9 казаков, которые вышли из крепости для заготовки сена. Уверенные в легкой победе, кокандцы напали на фуражиров, но те, отразив несколько атак, смогли пробиться к высокому бархану и на нём окопались. К несчастью, во время рукопашной схватки 3 солдата и казак погибли. После нескольких неудачных штурмов бархана кокандцы ушли, но предварительно обезглавили тела убитых русских воинов. О «Деле под Джулеком» генерал Терентьев отозвался следующим образом: «Так кончилось это блестящее дело, дело горсти храбрых с неприятелем в 15 раз сильнейшим, дело достойное вечной славы, наряду со знаменитейшими подвигами древности». Основные силы Канаата на крупное сражение не решились, а узнав, что из форта Перовский вышла рота пехоты, и вовсе отступили. Недалеко от взорванной крепостцы Яны-Кургана кокандцы попытались заложить новую крепость, которую назвали Дин-Курган, что значит - Холм Веры. Но прежде, чем строительство было завершено, в январе 1862 года туда подошёл отряд русских в пятьсот человек пехоты, три сотни казаков с десятью пушками. После непродолжительной осады не совсем достроенная крепость сдалась и подверглась разрушению.
Взбешенный неудачами, Канаат начал стягивать в Ташкент силы для нового похода, но тут в самом Коканде происходят весьма бурные события (ibid., 2003). Малля-хан обнаружил, что его крупные чиновники погрязли в лихоимстве и казнокрадстве. Многие вельможи теряют должности и попадают в зиндан. Арестованных подвергали пыткам и в знак презрения выщипывают им бороды. Весной 1862 года кокандские беки устроили переворот и зарезали спящего Малля-хана. На трон возводят семнадцатилетнего племянника убитого. Новый хан немедленно поспешил казнить всех сподвижников своего предшественника. Не ожидая от молодого правителя ничего хорошего, Канаат вступил в союз с изгнанником Худояром, который немедленно прибыл в Ташкент, провозгласив себя ханом. Худояр-хан обратился за помощью к Бухарскому эмиру, сыну умершего около двух лет назад Насруллы. Испугавшись, юный хан Коканда бежал в горы Алатау. Худояр вновь водворился на троне Коканда. Осенью отряд полковника Колпаковского повторно захватил Пишпек, до основания разрушил его укрепления, а пушки утопил в реке Чу (ibid., 2003). В 1860-е годы в усиливающихся операциях России против Кокандского хана всё чаще принимали участие дружественно настроенные киргизы (казахи)44. В начале 1860-х годов вопрос о среднеазиатской политике постоянно вызывал разногласия в российских правительственных кругах. Как правило, за смелые действия выступали военные и местные, сибирские и оренбургские, власти, а против было Министерство финансов, оберегавшее бюджет страны. Мнения сотрудников Министерства иностранных дел на сей раз разделились. Его руководитель, Горчаков, считал, что спешка в этом деле опасна, так как может привести к конфликту с Великобританией. Директор Азиатского департамента министерства граф Игнатьев, напротив, выступал за самый решительный курс.
Весной 1863 года Александр II утвердил план детального изучения местности между передовыми укреплениями Сырдарьинской и Сибирской линий (ibid., 2003, Широкорад, 2008). Была проведена операция по отрезанию от Коканда местности к юго-западу от озера Иссык-Куль, южнее Зачуйского края. Главным опорным пунктом кокандцев там были курганы (укрепления) Куртка и Джумгал на реке Нарын. Туда был брошен отряд сибирских казаков с якобы прорусским кланом каракиргизов Есенгула, под начальством капитана Проценко. Отряд прошёл через Боамское ущелье к Иссык-Кулю, оттуда через перевал Кызарт к Джумгалу, затем мимо озера Сонг-Куль к Куртке. Оба укрепления сдались без выстрела. В действительности Есенгул вёл двойную игру и способствовал неожиданному нападению на отряд трёх тысяч каракиргизов, что произошло в урочище Икечат на обратном пути. Проценко отразил атаку и вернулся к Иссык-Кулю, но вскоре был направлен на усиление кегенского отряда, сражавшегося на границе с китайцами. Пограничные споры с Китаем были разрешены Чугучакским договором 1864 года. Вслед за этим начавшееся в Кашгарии мусульманское восстание против китайского господства распространилось и на Кульджинский край. К восставшим примкнули и каракиргизы, в том числе и те из них, которые считались уже русскими подданными.
44 Согласно академику Бартольду, причиной неудовольствия казахов против кокандской власти было: во-первых, прибытие из Ферганы в казахские степи поселенцев сартов, во-вторых, производившиеся кокандскими наместниками беспардонные поборы. Кокандцы взимали с кочевников подати трёх категорий: тюнлюк-зякет, по овце с юрты, алал-зякет, по одной голове скота, харадж с земледельцев, по три овцы с гумна (в Кашгарии с киргизов, занимавшихся земледелием, взимали харадж в размере 1/15 урожая). Кроме того, время от времени, взимали военную подать в размере одной тилли (золотой монеты), или трёх баранов с юрты (Бартольд, 2008).
Были, однако, случаи обращения каракиргизов к русским с просьбой о помощи против мусульманских повстанцев из Кашгарии. Отряд под командованием Михаила Черняева прошёл на юг до города Туркестана, затем свернул на восток к горам Каратау, взял без боя крепостцы Сузак и Чолак-Курган, после чего вернулся в Джулек. Оренбургский генерал-губернатор Крыжановский был недоволен, когда полковник Черняев своею властью разрешил перекочевать в русские пределы подавшим прошение о принятии их в русское подданство манапам «дико-каменных киргиз45 рода Турукли, Шамень, Кодан, Байтелэ и Джаманак», кочевавшим на Джумгале с тысячью кибиток и рода Богиш манапу Сарымсаку, ...кочевавшему за Карабурою с сотней кибиток». Зимой 1864 года не подчинившиеся киргизы разграбили полсотни аулов Дулатовской (казахской) волости, увели в плен женщин с детьми и спалили юрты. Манапы казались настолько ненадежными, что войсковой старшина Бутаков, посланный во главе двух сотен к Токмаку, хитростью заманил к себе, в Токмак, несколько влиятельных манапов «под благовидным предлогом» задержал и увёл с собой в Верное. Киргизы легче примирились с русским управлением, чем их северные соседи, казахи (Михайлов, 2003).
Весной 1864 года полковник Черняев с 2500-ым отрядом, включая сибирских казаков, и примерно десятью орудиями выступил от Верного вдоль Александровского (ныне – Киргизского) хребта навстречу полковнику Верёвкину46, вышедшему из Форта Перовского с отрядом в 1500 человек, в том числе и с двумя уральскими сотнями и добровольцами-казахами, при десяти пушках и шести мортирах. В это время русская армия в Средней Азии уже начала замену старой униформы на гораздо более практичную. Полная замена произошла при генерал- губернаторе фон Кауфмане. Впервые ввели полотняную косоворотку, которую разрешили носить вместе с поясной и плечевой портупеей, удобную шапку с полотняной защитой затылка и шеи от жгучего солнца. Офицеры стали носить лёгкие летние кители. Количество и ширину ремней предельно уменьшили, как и вес ранцев. Всё это способствовало началу безостановочного присоединения Туркестана к России, продлившегося ещё 31 год, до 1895 года, когда на Памире установилась последняя граница. Михаил Черняев до этого долго служил в Оренбургском крае в должности начальника штаба при генерале Безаке, а в 1864, вследствие разногласия с генералом по вопросу об управлении башкирами, вернулся в Санкт-Петербург. Посланный вскоре в Верное для выполнения важного задания по соединению линий, Черняев приступил к выполнению поручения с весьма ограниченными средствами. Пройдя Пишпек, Черняев взял штурмом крепость
45 «Собственно же киргизов называют каракиргизами, то есть - чёрными киргизами вследствие того, что манапы их (управители родов) простого происхождения, а не белой-кости, как султаны у киргиз- казаков, затем - дико-каменными, от соединения понятий дикий (свойство этого народа) и каменный (место его кочёвок в гранитных, то есть каменных горах), наконец, их называют ещё по-китайски бурутами» (Костенко, 1871, 31).
46 Николай Верёвкин (1820-1878) получил звание подполковника уже в Севастопольскую кампанию, а с 1865 года был наказным атаманом Уральского войска.
Аулие-Ата. Было налажено почтовое сообщение Аулие-Ата с Верным, хотя между Пишпеком и Токмаком имел место случай гибели подпоручика Губара, беспечно заснувшего на траве и зарезанного «дико-каменными шенчи», то есть, местными земледельцами, работавшими вблизи на пашне. Чокан Валиханов, будущий мусульманский ренегат, ставший российским дипломатом, всё ещё в чине штабс- ротмистра служил переводчиком при Черняеве, где, исполняя служебные обязанности, способствовал установлению дружественных взаимоотношений русских властей с местным населением, а также справедливому решению споров из- за пастбищ между кочевниками и прочее. Жестокая расправа над мирным населением при взятии крепостей Пишпек и Аулие-Аты настолько глубоко возмущает Валиханова, что после нескольких горячих споров с полковником, он оставляет службу и возвращается в Семиречье. Исследователь Северцов, примкнувший к экспедиции Черняева со своей научной группой, также подверг неоправданную излишне суровую расправу критике (Википедия, 2008).
Алимкуль лично повёл к Чимкенту свой отряд и собрал там восьмитысячную армию. В июле отряд Черняева подошёл к Чимкенту и разбил кокандцев в равнинном бою. Коллега Черняева, Верёвкин, тем временем, занял, с помощью траншейных работ, крепость Туркестан, в которой было немного больше защитников, чем в его отряде. Комендант Мирза-Девлет собрал наиболее преданных ему, порядка трёхсот, воинов и бежал в Ташкент. Верёвкин выслал летучий отряд для связи с Черняевым, который просил подкрепление для штурма сильно укрепленного Чимкента, считавшегося в Средней Азии неприступным, как некогда Измаил. Черняев отступил в Туркестан, где соединился с Верёвкиным. Черняев был только что произведён в генералы и взял на себя общее командование. Генерал заявил о необходимости сразу же атаковать Чимкент, но более осторожный Верёвкин считал, что решать такие вопросы «с налёта» никак нельзя. Разгорелся спор (ibid., 2009). 7 июля Черняев выступил из Аулие-Ата с отрядом в 1298 человек, при 10 орудиях, и направился к Чимкенту. Двигаясь очень быстро, его войска уже через 3 дня вышли к урочищу Яски-Чу на реке Арысь. Ценой столь стремительного движения стало прерывание коммуникаций и вытекающее отсюда скверное снабжение отряда. Один из участников похода, офицер Сярковский, вспоминал: «Транспорт не приходил, пришлось уменьшить сухарную дачу наполовину, на мясную же порцию отряд брал из реквизиционного скота сколько хотел. Оказался недостаток в соли, которой не могли найти ни в одном из аулов. Баранина без соли опротивела солдатам: они бросали её целыми тушами, только печенка, сердце и почки считались лакомым куском, которые можно было есть без соли и хлеба». Со стороны Туркестана на соединение с силами Черняева были двинуты две роты пехоты и сотня казаков с тремя пушками во главе с капитаном Мейером. Встреча должна была состояться в урочище Караспан, но Мейер, не дождавшись Черняева, вышел к урочищу Ак-Булак в 12 верстах от Чимкента. Их окружило многократно превосходящее по численности войско противника. Русские оказались на очень невыгодной позиции, на дне котловины, со склонов которой их постоянно обстреливали. В течение двух дней солдаты и казаки отражали ожесточенные нападения врага. Отряд старался окопаться, роя землю штыками и руками, создавая брустверы из убитых коней и товарищей. Мейер умудрился отправить к Черняеву связного с мольбой о помощи. На выручку срочно направились 125 казаков во главе с войсковым старшиной Катанеевым, но не дойдя пяти вёрст до Мейера, они сами столкнулись с большим войском кокандцев и залегли. В это время Мейеру удалось вступить с противником в переговоры и добиться от него обещания пропустить отряд к Туркестану. Всего в двухдневной стычке пало 13 солдат; 45 солдат и два офицера было ранено. Кокандцы только убитыми в последней атаке потеряли 500 воинов. Вскоре отряд Мейера примкнул к основным силам. Измученный отряд Мейера с ранеными и больными остался в укреплённом лагере урочища Алтын- Тюбе, а шесть рот пехоты, артиллерия и сотня казаков двинулись к Чимкенту. Едва они приблизились к стенам города, как крепостные пушки открыли огонь и одновременно кокандская конница с барабанным грохотом, гудящими трубами и зурнами пошла в атаку. Русские отступили к Аулие-Ата. Через месяц после похода к Чимкенту разведчик-киргиз (казах) сообщил Черняеву, что часть кокандских войск покинула город. Черняев вновь подошел к Чимкентской крепости. На сей раз в его распоряжении имелось 10 рот пехоты и две с половиной сотни казаков, сотня конных стрелков, 19 пушек и мортир с прислугой. В походе участвовало и до тысячи казахов. В первую ночь осаждающие возвели батарею и начали обстрел города. Через 3 дня кокандцы стали готовиться к вылазке, но в этот момент были сами атакованы пехотой во главе с подполковником Лерхе. Ударом в штыки русские солдаты опрокинули противника и, не отставая, слившись в рубке, прорвались через городские ворота. Вслед за этим Черняев лично произвёл захват внутренней цитадели. Солдаты сумели просочиться в цитадель по водопроводу, через сводчатое отверстие в стене крепости. Защитники были столь поражены внезапным появлением неприятеля внутри цитадели, что не оказывали уже почти никакого сопротивления. Русские потеряли убитыми и ранеными 47 человек. Кокандское войско бежало в Ташкент. За взятие Чимкента Черняев и Лерхе получили ордена Святого Георгия третьей и четвёртой степеней (Сайт казаков, 2008).
После взятия Чимкента началась пятнадцатилетняя служба сибирских казаков во, вновь образованной из кокандских владений, Сырдарьинской области. Семиреченское казачество, то есть, та часть сибирского, что располагалась на казахских землях, отделилось от него только с 1867 года и получило статус отдельного казачьего войска. В войске вскоре возник недостаток в русских женщинах, места были глухие и удалённые. Тогда Сенат издал указ о разрешении покупать и выменивать невест у кочевников. Их крестили и до пятнадцатилетия им выделяли хлебное и денежное довольствие (Шамбаров, 2010, 485). До этого сибирские казаки посылались в степь на два года, а затем возвращались в свои станицы на отдых. Зимой тосковали в уединённых степных крепостцах, заброшенных на южных, ещё вовсе диких, рубежах. Ещё сибирцы занимались охраной частных золотоносных приисков для предотвращения хищений рабочими и пьяных драк. В свободное время и сами казаки мыли золотишко, ещё получая от владельца прииска премии. Выгодное было дело (Сайт казаков, 2008).
Генерал Черняев решил немедленно развить своё психологическое преимущество и пошёл на Ташкент. В конце сентября отряд из восьми пехотных рот и полторы сотни казаков, с 12 пушками подошел к сильно укреплённому городу, а 1 октября штурмовали его, но были отбиты. Орудия пробили в городской стене брешь, к которой устремились две роты во главе с подполковниками Лерхе и Обухом. Русские бросились в ров перед стеной, но не смогли подняться по его крутому склону и попали под шквальный ружейный огонь противника и бросаемые гранаты. Рассыпавшись редкой цепью, отряд начал отступать в Туркестанский лагерь. Первый приступ провалился. Полегло 2 офицера и 16 солдат, что было немало для столь успешных и, как правило, малокровных действий колониальных войск. Генерал-губернатор Западной Сибири Дюгамель назвал импульсивную деятельность Черняева «непонятной и ни с чем не сообразной». Военный министр Милютин отозвался иначе: «Страх ответственности за всякое уклонение от инструкций может убивать энергию и предприимчивость. Бывают случаи, когда начальник должен брать на свою ответственность предприятие, которое в заранее составленной программе не могло быть предусмотрено». При первых же известиях о приближении русских войск ташкентцы обратились за помощью в Коканд, ибо город находился под властью кокандских ханов. Собрав ташкентскую знать и сарбазов, то есть - полурегулярные войска, хан обратился к жителям вассального города с призывом к отстаиванию ислама и своей независимости от неверных. Численность защитников Ташкента достигла 30 тысяч человек, в их числе две тысячи латников-сарбазов, «шапочников», «чернохалатников» - городской стражи, молодых индийских рабов, двух тысяч конницы и «гази» - борцов за веру, из гражданского населения. Кокандцы решили, наконец, отыграться и, собрав около 12 тысяч воинов, в декабре 1864 года предприняли попытку напасть на крепость Туркестан (Михайлов, 2003). Но в известном трёхдневном бою под Иканом кокандское воинство было остановлено сотней есаула Серова.
Весной 1865 года по Высочайшему повелению из Сырдарьинской и Новококандской линий была образована Туркестанская область под началом оренбургского генерал- губернатора, которым стал генерал-адъютант Крыжановский. В Петербург прибыл Тюряхан Зейбуханов, заявивший, что он послан пятьюдесятью высокопоставленными ташкентцами, желающими мира с Россией, и предупредил о походе на Ташкент бухарцев. Ташкентский оазис с изобильными садами, виноградниками, тучными пастбищами и населением в сто тысяч слыл тогда самым богатым городом Центральной Азии47. Своим процветанием он был обязан не только разнообразию природных ресурсов, но и предприимчивости своих торговцев, сравнительной близости к России, с которой давно существовали торговые связи. Крупнейшие торговцы города были бы даже рады сменить деспотичное кокандское правление, с его непомерными поборами, на правление российское. Но туземное духовенство, которое также обладало значительным влиянием, уже искало спасения у эмира Бухары, правителя самого священного города в исламском мире того времени. Заметив панику и полную потерянность вернувшихся воинов хана, потрёпанных под Иканом на порядок меньшим числом противника, жители Ташкента поспешили бить челом Бухарскому эмиру, который, радуясь такому кушу, бросил на помощь городу свои войска. В тот момент Санкт-Петербург ещё не созрел для присоединения Ташкента. Отчасти, это было вызвано давним и уже привычным опасением возмущения со стороны Британии, но и сомнениями, хватит ли сил у Черняева взять стотысячный город, окружённый рвом и глинобитной зубчатой стеной длиной 17 вёрст, с 12 воротами, который защищают 30 тысяч воинов при 50 пушках (ibid.).
По телеграфу приходит приказ временно воздержаться от наступления. Генерал ожидал этого. Черняев скрыл от прочих офицеров сам факт поступления приказа. Он уповал на то, что при захвате Ташкента с наименьшими потерями и затратами неповиновение будет забыто в верхах. Черняев заявляет, что вход бухарских войск в Ташкент ставит под вопрос успех соединения линий и спешит выступить. По пути он захватывает небольшую крепость Ниязбек, лежавшую в пригородах Ташкента, чем берёт под контроль реку, обеспечивающую водоснабжение города. Черняев подходит к Ташкенту и 9 мая, под самыми стенами города, разбивает свой лагерь. Утром русские были атакованы восьмитысячным кокандским войском. Погибает около 300 кокандцев и ни единого русского, вылазка быстро захлёбывается. Алимкуль был смертельно ранен, что сказалось на моральном состоянии обороняющихся в дальнейшем. Командир кокандского гарнизона Сеид-хан в ночь на 10 мая покинул город. Для предотвращения ожидаемого вторжения эмира Черняев захватывает крепость Чина на бухарской дороге, и окружает Ташкент уже с трёх сторон. Русские инженеры поворачивают русло реки Чирчик так, что теперь воды её каналов не достигают Ташкента. Дождавшись вызванного подкрепления, генерал стал располагать 1950 солдатами при 12 орудиях (ibid.). Черняев приступил к изучению системы обороны города и
47 Ташкент (предположительно означает «Каменный город») известен со II-I веков до н.э. В разные эпохи название местности менялось – Шаш-Тепа, Чач-Тепа, Чач (так назван китайским путешественником Сиянь-Узаном в VII в. Но в самых ранних, китайских источниках Ташкент фигурирует как Ши, Чжеми и Юени.), Шаш (завоёван арабами в VIII в.) и Джач. В средние века город назывался Бинкент. Как утверждает Беруни, это название было вытеснено тюркским «Ташкент» после завоевания тюрками-караханидами государства Саманидов в конце X в. Все эти названия легко могли трансформироваться в, случайно совпавшим с тюркским, «таш» (камень), хотя, по утверждению специалистов, слово «ши» означало «камень». В XVI в. впервые упоминается русскими под именем Ташкур в Книге Большого Чертежа, а в 1736 г. в Оренбург прибыл первый караван ташкентских купцов. В 1739 г. был направлен первый купеческий караван в Ташкент (Россия. Полное географическое, 1913, гл. 8).
даже вступил в контакт с теми горожанами, которые проявляли положительный интерес к русским. Он надеялся, что последние смогут убедить остальную часть населения открыть ворота. Вскоре выяснилось, что в город уже проник маленький отряд офицеров и солдат из Бухары и присоединился к его защитникам. Бухарец Искандер-бек объявил себя правителем Ташкента. Перспектива российского правления пришлась по вкусу лишь малой части жителей.
Позволить себе отступить генерал уже не мог, поскольку это стало бы дискредитацией всей колониальной политики России в Средней Азии, а сам бы он предстал перед военным трибуналом. Черняев решается на штурм, хотя сил для одоления крупного города, окруженного высокой стеной, у него было явно недостаточно. Численность обороняющихся превосходила численность осаждающих почти в 15 раз, когда по нормам военной науки подобает быть обратной пропорции. Шанс на успех был ничтожен, при всём превосходстве в дисциплине солдат и, в слабой степени – большей скорострельности оружия. Защитники Ташкента совершали всё более дерзкие вылазки. Русские старались не показать противнику, где идёт их сосредоточение, чтобы вынудить защитников города растягивать силы по стенам на всем их огромном протяжении, и разнюхали, где стены наиболее низкие.
Под покровом ночи солдаты семи рот ползком подтянулись под стены у Камелакских ворот, обернув войлоком колеса орудийных лафетов. Одновременно к Кокандским воротам на другой стороне города, в пяти верстах, подошёл небольшой отряд полковника Краевского для отвлекающего маневра с подобающим шумом. Неожиданно у Камелакских ворот подкравшиеся казаки-охотники обнаружили спящего стражника, что заставило их задуматься о возможности потайного хода в город. Взятый в плен, незадачливый язык быстро раскололся и показал хитро замаскированный лаз возле одних из ворот. Когда с дальней стороны началась канонада ложного штурма, группа казаков уже проникла в потайной ход и оказалась над воротами, а солдаты под началом штабс-капитана Абрамова48 полезли по лёгким приставленным лестницам прямо на стены. Вскоре ворота были отперты пробравшимися казаками. Полковой священник отец Малов, с одним крестом в вытянутой руке, увлекает войска за собой. Защитники города пытаются защититься, строя баррикады на улицах, но натиск русских солдат
48 Александр Константинович Абрамов (1836-1886) происходил из дворян Новгородской губернии, воспитывался в дворянском полку, участник взятия Пишпека, Аулиеата, Чимкента, Ташкента. После сражения при Ирджаре получает полковника. В то время, когда Романовский уже уехал, а Кауфман ещё не прибыл для командования туркестанскими войсками, боевых действий не происходило, однако Абрамов покорил и разрушил бухарскую крепость Яны-Курган, мотивируя это преследованием разбойников. Последовал выговор, но вслед за тем и очередное награждение полковника. В этом и заключалась политика Петребурга в отношении подобного почина полевых командиров. Вскоре Абрамов участвует во взятии Самарканда, Ургута и становится начальником нового Зеравшанского округа. Признав полезным поддержать Эмира бухарского, полковник занимает независимые города Карши, Шаар и Китаб и отдаёт их эмиру. За экспедицию к горному озеру Искандер-Куль в 1870 г., Абрамов принят в действительные члены Императорского Русского Географического Общества. В 1879 произведён в генерал-лейтенанты. Умер в Симферополе в возрасте лишь 50 лет. Его именем назван крупнейший ледник Алайского хребта.
сминает всякое сопротивление. Русский пехотный капитан с 250 солдатами пробивается вдоль стены в сторону вспомогательного отряда и пытается дать ему прорваться в город. Поначалу сопротивление было отчаянным, но очень скоро начала сказываться превосходящая огневая мощь и тактика закалённых, дисциплинированных русских, и призывы бухарских офицеров уже не находят должного отклика в сердцах защитников. Защитникам явно недоставало религиозного фанатизма кавказцев Шамиля. Через час малый отряд, отвечавший за ложный штурм, также оказался в городе, и цитадель пала. К полудню русские уже овладели половиной города. Тем временем, вне городских стен 39 казаков Черняева умудрились разгромить почти 5 тысяч вражеских всадников, многие из которых утонули, отступая через реку Чирчик. Бухарские офицеры также бежали, бросив горожан на произвол судьбы. На следующее утро, слегка приутихнувшая, битва вспыхнула с новой силой, но к вечеру городские старейшины сочли дальнейшее сопротивление бессмысленным.
Спустя 2 дня, после ночного штурма, к Черняеву явились старейшины «с изъявлением полной покорности». Генерал принял их от имени Белого царя Александра, хотя и не был на то уполномочен. Старейшины преподнесли ему прекрасно выделанный бриллиант, а за выдающееся мастерство полководца дали почётное прозвание «Лев Ташкента». Это была действительно удивительная победа. Потери русских составили 25 убитых и 89 раненых (ibid.).
Несомненно, что именно захват Ташкента окончательно упрочил положение России в Средней Азии, а, главное, создал русским репутацию непобедимых воинов. Когда Чимкент и Ташкент пали, туземцы сумели убедиться в ложности слухов о свирепости русских и, более того, понять, что в некоторых отношениях завоеватели - народ весьма добродушный. К счастью, позорные эпизоды колонизации вроде избиения в Гур-Тюбе безоружных жителей, даже немного женщин и детей, жестокость в Пишпеке, и Алие-Ате, а, в дальнейшем, и скобелевское, чрезмерно усердное устрашение туркменов, были исключением из правил. Когда русские приближались к Чимкенту и Ташкенту, среди туземцев ходили наивные слухи о том, что русские не слишком похожи на обыкновенных людей, что у них есть лишь по одному оку посередине лба, что они имеют собачьи хвосты и отличаются лютой кровожадностью, а порой едят человеческое мясо. Каждый туземец судил о русских только по тому, что случайно видел, или где-то слышал. Кто продолжал доказывать хвостатость, скрываемую одеждой, кто, отрицая это, заявлял, что при таком военном превосходстве неверные могли бы всех перерезать, но не сделали этого, из чего вытекало, что они снисходительнее бухарцев, которые приходили при Мадали-хане и жестоко вырезали часть мирных жителей. Бытовало и мнение, что резни не произошло вовсе не от добродушия, а от глупости, которой Милостивый поражает неверных. Иные возмущались крайне неприличным поведением русских начальников, которые нередко бушуют по пустякам, кричат и машут руками, топают ногами, чего, как известно, не позволит себе ни один хоть сколько-нибудь воспитанный мусульманин, а кто утверждал, что все русские испускают мерзкий рыбный запах. Казахи же считают жителей городов и всех прочих некочевых людей больными или сумасшедшими и жалеют всех тех, у кого не монгольский тип лица. По их эстетическим понятиям, монголоидная раса — это высшее проявление красоты, так как Бог, выдвинув вперед лицевые кости, сделал эту расу похожей на лошадь, а лошадь в глазах казахов - венец творения (Наливкин, 2004).
Черняев ловко сумел приобрести как доверие, так и почтение туземцев, прочувствовав их менталитет. Добился он этого не только силой русского оружия и своей личной неустрашимостью, но и некоторыми качествами, особенно ценимые азиатами в представителе власти: генерал завоевал расположение к себе лёгкой доступностью для прямых контактов с народом, отсутствием формализма, прямодушием и находчивостью. На другой день после взятия Ташкента генерал торжественно объехал город в сопровождении лишь двух казаков, а вечером отправился в туземную баню, словно пребывал среди добрых христиан. Этим он также внушил ташкенцам и уверенность в бесповоротности свершившихся перемен. Черняев постарался завоевать расположение всех ташкентцев, а особенно, религиозной верхушки. Генерал явился в дом к главе мусульман Ташкента, поклонился в знак уважения и заверил, что, вступая в город, не посягает на вмешательство в религиозную жизнь. Зная о глубоком недовольстве населения наложенными правительством Коканда налогами, он освободил всех от уплаты любых налогов в течение года - очень дипломатичный, хотя и дорогостоящий ход (ibid., 2004). Черняев, со своей мушкетерской бородкой, в одиночку разъезжает по улицам и базарам, говорит с простыми людьми на площадях, даже принимает пиалу чая от совершенно незнакомых горожан. Открытость офицеров и солдат не могли не покорить многих из тех, кто до этого представлял русских чуть ли не людоедами.
Взятие Ташкента вызвало в российских правительственных кругах бурную дискуссию о будущем города. Министерство иностранных дел заявило, что санкционировать присоединение города к Империи будет нежелательным из-за крайне болезненной реакции Великобритании. Горчаков был в своём репертуаре. Поэтому возник план создания самостоятельного ташкентсткого ханства, своего рода буферной зоны между российскими и бухарскими владениями. Против этого плана решительно выступил генерал Черняев, считавший отказ от завоеваний постыдным и оскорбительным. Было уже почти решено придать Ташкенту статус независимого ханства, но под российским покровительством, протектората. Назревал новый конфликт с англичанами. Несмотря на это, летом издается императорский указ о присоединении Ташкента к владениям Российской империи. Русские власти пытались соблюсти политическую «невинность». В сентябре, в Ташкент прибыл оренбургский генерал-губернатор Крыжановский. Его встретила толпа туземцев, просившая принять Ташкент в подданство русского царя, но Крыжановский объявил, что желание их не может быть исполнено, что город должен образовать отдельное владение под покровительством России, и предложил жителям избрать себе хана. В тот момент хан избран не был лишь в силу растерянности и взаимного недоверия туземных верхов. После отъезда Крыжановского Бухарский эмир арестовал отправленное к нему Черняевым посольство и стал собирать войска на северо-восточной границе ханства (Михайлов, 2003).
Черняев немедля готовится принять ответные меры против враждебных движений Бухарского эмира, который требовал от русских покинуть пределы Ташкентского оазиса, принадлежавшего, номинально, Бухаре. Генерал потребовал освободить своих посланников и, в доказательство силы своего требования, в январе 1866 года направил войска к бухарской приграничной крепости Джизаку. Черняев во главе 14 рот пехоты, шести сотен казаков, 16 орудий и каравана с припасами в 1200 верблюдов переправился у Чиназа через Сырдарью и двинулся по Голодной степи к Джизаку, который принадлежал тогда Бухарскому эмиру. По дороге он получил от эмира два письма с просьбой остановить боевые действия, но оба письма проигнорировал. Лишь в феврале 1866 года русские подступили к толстенным, двойным Джизаским стенам, и тут же подверглись нападению бухарского гарнизона. В течение четырёх последующих дней произошел целый ряд стычек. Черняев принял решение об отступлении. В качестве официальной причины отхода называлась нехватка фуража, но, возможно, генерала к такому шагу вынудил печальный опыт первого ташкентского штурма без необходимой подготовки. Позже писатель Всеволод Крестовский стал чиновником особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе Черняеве. Выполнившего свое предназначение, генерала Черняева в Петербурге сочли человеком импульсивным, амбициозным и недостаточно ответственным, отозвав со службы. Так, не наказанный после неудачного штурма Ташкента, Черняев за отступление из-под Джизака был весной 1866 года отправлен в отставку. На его место был поставлен генерал-майор Дмитрий Романовский, офицер Генерального штаба и редактор газеты «Русский инвалид». Последнее обстоятельство особенно оскорбило Черняева, который в кулуарах называл Романовского «заурядным редактором плохой газетки» (ibid.).
Эмир Бухарский Мозаффар-Эддин, сын Насруллы, собрал все свои силы и стал лагерем посреди урочища Ирджар на левом берегу Сырдарьи, между Чиназом и Ходжентом. 7 мая русский отряд в 2500 человек под командованием Романовского, состоящий из 14 рот пехоты капитана Абрамова, пяти сотен казаков подполковника Пистелькроса, 20 орудий и восьми ракетных станков, атаковал не менее, чем в десять раз превосходящие силы противника и наголову разбил. Сражение это известно как Ирджарская битва. Эмир с остатками войска бежал к Джизаку и Самарканду, оставив в руках победителя весь лагерь, богатую палатку эмира и артиллерию. Романовский идёт на, занятую бухарцами, кокандскую крепость Ходжент. Русские без боя заняли маленькую крепость Hay и подошли под Ходжент. В течение семи дней Романовский обстреливал город из артиллерии и вёл к нему траншеи. Кроме того, была предпринята атака на северную стену силами десанта с баркаса, подошедшего по Сырдарье. При штурме пало более 2000 защитников крепости и менее десяти русских солдат. После этого кокандский хан Худояр присылает поздравление генералу, а эмир отправляет в Оренбург посольства с мольбой о мире. Победа открыла русским путь к Ура-Тюбе и Джизаку, которые были взяты в тот же год. Под Ура-Тюбе отличился будущий известный сановник Александра III, с опытом на Кавказе, Илларион Воронцов-Дашков. Ирджарский разгром страшно возбудил бухарцев, подстрекаемых муллами против эмира- неудачника. Разгром приписывали излишне поспешному бегству эмира, в силу его недостаточного мужества, и даже обвиняли его в тайном соглашении с Россией. Эмир вынужден был уступить общему настроению продолжать войну с неверными до последней крайности, что лишь ускорило падение Бухары (Михайлов, 2003, Широкорад, 2008).
Русские врачи появились в Средней Азии в конце 1860-х годов после присоединения территории Бухарского эмирата к России. Первоначально это были военные врачи в гарнизонах и на пограничных заставах, но вслед за ними появились и первые больницы для гражданского населения. Как военным врачам, так и медикам гражданских русских лечебных учреждений, было строжайше предписано оказывать помощь всему населению, независимо от этнической принадлежности и вероисповедания, что весьма контрастировало с порядками в соседней Британской Индии. Не только расизма не знала империя-«жандарм».
Во второй половине XIX столетия вооружённые силы Российской империи пребывали в явно кризисном состоянии, назрела острая необходимость создания более эффективных структур и управленческих форм. В 1860–70-х всеобщая военная реформа была осуществлена под руководством министра Милютина. Империя была поделена на 13 военных округов в каждом из которых открываются окружные юнкерские училища. Было обращено внимание на подготовку офицерских кадров для казачьих войск и в 1867 году открыто казачье юнкерское училище в Оренбурге для Оренбургского, Уральского и Семиреченского казачьих войск, в 1869 - в Новочеркасске для Донского и Астраханского и в 1870 – в Ставрополе для Терского и Кубанского казачьих войск. Помимо них, в 1890 году Высочайшим повелением был издан приказ об «... учреждении в Николаевском кавалерийском училище казачьей сотни на 120 юнкеров, для приготовления их к службе в офицерском звании в конных казачьих частях», а несколько юнкерских училищ имели отделения для обучения казачьих юнкеров. Виленское пехотное училище имело отделение на 35 казачьих юнкеров, Варшавское пехотное училище – на 85, Иркутское юнкерское училище – на 30 пеших казачьих юнкеров и отделение на 30 конных казачьих юнкеров (Картагузов, 2011). В 1865 году атаманом всех казачьих войск стал Наследник престола Александр Александрович, а названия казачьих территорий из «Земля Войска...» стала именоваться «Область войска ...». Государь-Освободитель пытался регламентировать устройство и быт казачеств и отнюдь не воспринимался казаками «Освободителем». Немало было сделано для усиления казачеств, но образ жизни казаков от этих попыток неуклонно менялся в непривычную и потому - нежеланную сторону. Так, например, звание наказных атаманов войск соединялось со званием начальников областей и губерний, а с 1868 года иногородним дозволялось селиться на казачьих землях (Аверьянов, Воронов, 1992, No3, 142). В 1870 в казачьих войсках стал применяться дисциплинарный устав и начало вводится скорострельное оружие (Сайт казаков, 2008).
В 1868 году уральский войсковой старшина Никита Фёдорович Савичев, человек недюжинных талантов, во время поездок по войсковым землям, на хуторе у отставного казачьего офицера Иова Фокеевича Бородина встретился с казахским композитором Курмангазы Сагырбаевым. Историк-этнограф и художник Савичев оказался первым европейцем, высоко оценившим талант и исполнительское мастерство казахского композитора. Позже и Валиханов поддержал выдвижение Сагырбаева, пытался отметить его заслуги (Сайт уральских казаков, 2009). Савичев (1820-1885) родился в Уральске, окончил училище в Войсковом центре. Много и упорно читал. С детства увлекался рисованием. Через год после окончания училища начал работать в казачьей канцелярии писцом по внутреннему Войсковому управлению. По складу своего дарования Савичев был, в первую очередь, исследователем-историком и этнографом, а затем писателем и художником. С 1838 года - урядник, служит в канцелярии войскового атамана, с 1840 служит в Оренбургском крае, затем – в Уральском городовом полку. С 1852 года - хорунжий. В 1853-1862 служит в Москве. С 1859 - сотник, с 1862 – есаул. В 1865 году - командующий сотней Эмбинского гарнизона. В 1866–1870 служит в Уральской линейной страже. С 1870 – архивариус Войскового правления. Завершив свою военную карьеру, Савичев активно включился в работу по собиранию и систематизации материалов местного архива. Он принимал активное участие в культурной жизни города, в благотворительных акциях, направленных на оказание помощи бедствующим учащимся. Сотрудник и редактор газеты «Уральские войсковые ведомости». Автор более ста произведений. Опубликовывал очерки, в числе прочих и о таких крупных деятелях казахской национальной истории, как Исатай Тайманов и Махамбет Утемисов, статьи, зарисовки. Несколько его стихотворений легли в основу народных песен уральских казаков. Награждён орденом Святого Станислава (Сайт уральских казаков, 2009).
6. Покорение Ура-Тюбе, Джизака и Самарканда. Зира-Булак и падение Бухары
В конце лета 1866 года Крыжановский снова приехал в Ташкент и объявил о принятии города в подданство Белого царя. С бухарским послом не удалось договориться, и генерал-губернатор решил возобновить военные действия с эмиром. В сентябре бухарцы уже согласились на все предъявленные Романовским требования, но просили его отказаться от высокой контрибуции. Генерал этим немедленно воспользовался. Он предъявил послам совершенно невыполнимый ультиматум: выплатить в десятидневный срок 100 тысяч тилли. Русские войска вторглись в пределы Бухарского ханства. Экспедиционный отряд состоял из 20 рот пехоты, пяти сотен казаков, 28 орудий, восьми ракетных станков и обоза в 600 повозок и 800 верблюдов (Михайлов, 2003). Крепость Ура-Тюбе, что на границе Коканда с Бухарой, имела двойной ряд стен со множеством башен и глубокий ров. В пробитую брешь врываются две роты майора Николая Николаевича Назарова, прочие лезут по лестницам под градом тяжёлых предметов и горячей смолы. Цитадель пала. Потери русских составили 17 человек, а бухарцев — более 2000. Отряд Крыжановского и Романовского в составе 16 пехотных рот, 5 казачьих сотен, 20 пушек и ракетной команды пошёл к Джизаку. В крепости засели не менее 10 тысяч бухарцев и имелось 53 орудия. После неудачного похода Черняева укрепления города были значительно усилены и представляли собой уже 3 ряда стен со рвами. Пробив пару брешей, русские вновь взяли город приступом при удивительно ничтожных потерях, разгромив бухарцев полностью. После этого Романовский покинул Среднюю Азию, и командование временно принял полковник Мантейфель.
Несмотря на очевидный успех, в Петербурге действия оренбургского генерал- губернатора сочли нарушением полномочий и изъяли Туркестанский край из его подчинения. Из «новых» земель, занятых с 1847 года в киргизских степях и кокандском ханстве, специальный комитет под председательством военного министра Милютина образовал Туркестанское генерал-губернаторство, которое делилось на две области – Семиреченскую, относящуюся к крепости Верное, во главе с военным губернатором генералом Колпаковским, и Сырдарьинскую, с центром в Ташкенте, во главе с генералом Романовским. Сырдарьинская область состояла из семи уездов: Казалинского, Перовского, Чимкенского, Аулие-Атинского, Ташкентского, Ходженского и Джизакского. Основу войск генерал-губернаторства составили 9 оренбургских и 3 сибирских линейных батальона, переименованных в Туркестанские. Значительную часть их составляли оренбургские и сибирские казаки. Кроме 12 линейных батальонов, в округе размещались стрелковый Туркестанский батальон, батальоны Самарского и Каспийского полков и пеший Оренбургский казачий батальон. Вскоре эти части отозвали. Взамен, в 1868 году сформировали два губернских батальона в Ташкенте и Верном. В состав войск округа вошло также, образованное в 1867 году, Семиреченское казачье войско. Кроме того, в него направлялись также казаки Уральского, Оренбургского и Сибирского войск.
Весной 1867 года в Петербург прибыла депутация от Туркестанского генерал- губернаторства для заявления Белому царю своих верноподданнических чувств. Александр II принял мусульман в Зимнем дворце. Депутат от города Туркестана (в нынешнем Казахстане, бывший Яссы), шейх Ислам, потомок султана XII века Хазрета-Ходжи-Ахмета-Яссави, гробница которого, находящаяся в этом городе, считается мусульманской святыней, а места, связанные с его именем, раскинуты по всему краю, поднёс адрес от жителей области с выражением преданности и признательности правителю, принявшему его народ в своё подданство. Александр выслушал адрес и выразил удовольствие по поводу того, как новые подданные России довольны нынешним своим положением, при этом заявив о своей надежде на то, что со временем их положение значительно улучшится. Царь осведомился о состоянии торговли и образования в крае, о положении мусульманского духовенства и раздал депутатам ордена, медали и перстни.
Между тем, война с Бухарой разгоралась. Летом 1867 года бухарцы атаковали русский отряд полковника Абрамова под Яны-Курганом. Во главе Туркестанского генерал-губернаторства поставили генерал-адъютанта, ветерана Кавказской и Крымской войн, инженер-генерала Константина Петровича фон Кауфмана, назначив его генерал-губернатором и командующим войсками Туркестанского военного округа. В Бухаре и Самарканде, как до того было в Ташкенте, сложились две группировки. Мусульманское духовенство и военная верхушка требовали от эмира Мозаффара решительных действий против России, обвиняли его в отступничестве и пытались выдвинуть старшего сына эмира - Абдул-Малика, по прозвищу Катта- тюра. Бухарское и самаркандское купечество, напротив, было заинтересовано в торговле с Россией и требовало мирного решения. Духовенство издало указ о священной войне-газавате против русских. Генерал фон Кауфман поспешил заключить мир с Кокандским ханом, признавшим за Россией все её завоевания после отказа англичан прийти ему на выручку. Новый генерал-губернатор не утвердил мирного договора, подписанного с бухарским послом в Оренбурге, а предъявил эмиру новые условия, которые Бухара гневно и высокомерно отвергает. Эмир Бухарский пытается выгадать время и затягивает, под разными предлогами, переговоры по поводу требований России. Сразу же после завоевания края, Кауфман отдаёт приказ приводить в порядок мусульманские средневековые памятники, чтобы они не приходили в полную ветхость. Уже в 1868 году по приказу генерал- губернатора Кауфмана в древних городах Средней Азии начинается расчистка завалов и реставрация памятников средневековой туземной архитектуры (Нильсен, 1988, 15)! В 1870-е годы начали систематически фотографировать и создавать каталоги архитектурных памятников и отдельных видов орнаментов (Turkestan album, 2012).
Эмир связывается с мятежным Джура-баи в Шахрисабзе, собирая войска для священной войны. На помощь Бухаре прибыл отряд из 280 афганцев во главе с Искандер-ханом, внуком Дост-Мохаммеда. Эти афганцы недолго находились на временной службе у Бухарского эмира и были посланы в пополнение гарнизона крепости Нурата, к северо-западу от Джизака. Местный узколобый бек вздумал задерживать жалование афганцев, за что оскорблённые воины забрали два крепостных орудия и ушли к русским, разгромив по пути те бухарские отряды, которые пытались их задержать. Искандер-хан присоединился к войску фон Кауфмана и стал биться против бухарцев. Во время военных действий против эмирата афганцы, присоединившиеся к России, составляли отдельный отряд, начальство над которым принял Александр Хорошхин в 1870 году. Через четыре года часть северных афганских посёлков отпала от России. Хорошхин, посланный с небольшим конным отрядом, в короткое время восстановил там спокойствие. В дальнейшем Искандер-хан получил от русского командования чин подполковника, орден Святого Станислава второй степени и место офицера в Лейб-гвардии гусарском полку. Однажды в Петербурге, во время учений, высокомерный командир императорского конвоя ударил по лицу гордого адъютанта Искандер-хана, за что был тут же вызван на дуэль. Поскольку дуэли были давно запрещены, зачинщика посадили на гауптвахту. После этого европеизированный Искандер уехал на родину, где стал сотрудничать с англичанами.
Бухарские отряды постоянно делали набеги на уже покорённую русскими территорию и однажды совершили ночное нападение на русский лагерь в Ключевом, что под Джизаком. Последовали ответные решительные меры против Бухары, и к Джизаку было стянуто 25 рот пехоты, 7 сотен казаков и 16 орудий, всего 3500 человек. Бухарская почти 50-тысячная армия, при 150 орудиях, расположилась на высотах Чапан-Ата у Самарканда. 2 мая 1868 года, подойдя к реке Зеравшан и увидев массы бухарцев, расположившихся на горе и, по-видимому, решившихся не в шутку защищать переправу, русские послали парламентёра с заявлением, что если эмир не отведет свои войска через час, то русские возьмут позицию штурмом. На правом фланге начали собираться огромные толпы халатников, и генерал Кауфман посылает полковника Штрандмана с четырьмя сотнями казаков и четырьмя орудиями разогнать их. Невзирая на навесной орудийный огонь с высот, казаки лихо атаковали бухарцев и гнали их несколько вёрст. Парламентёр не возвращался, а бухарцы открыли ещё более ожесточённый огонь и начали стягивать войска для защиты переправы. Фон Кауфман двинул войска двумя колоннами под началом генерал-майора Головачова и полковника Абрамова. Под огнём, по грудь в воде, колонны перешли несколько рукавов Зеравшана и штыковой атакой заняли, изрытый траншеями, холм Чапан-Ата. Войско эмира обратилось в бегство, но самаркандцы закрыли ворота перед бегущими и сдались русским. Русские солдаты, перейдя реку, сразу же бежали в штыки. Сапоги солдат были полны воды, разуваться и выливать воду было некогда, но сапог, полный воды, становился тяжёлой обузой во время бега, да ещё вверх по склону. Солдаты становились на руки, а товарищи трясли их за ноги, и вода выливалась. Видя это, простодушные бухарцы решили, что разгадали секрет их непобедимости. Когда русские войска, с протяжным «ура», бросились на линии бухарцев в штыки, халатники бежали, побросав 21 орудие и массу ружей. Потери русских оказались до 40 человек убитыми и ранеными. На следующий день Самарканд официально сдался генералу Кауфману (Михайлов, 2003). Александр Македонский был, по преданию, первым завоевателем Самарканда; Александру II суждено было покорить его, вероятно, в последний раз.
Небольшой отряд майора барона фон Штемпеля захватил маленькую бухарскую крепость Челек у подножия Нуратинского хребта, а шесть рот пехоты и две сотни казаков полковника Абрамова были направлены к крепости Ургут, к югу от Самарканда. Под стенами города отряд столкнулся со много превосходящим их численно бухарским войском, которому нанёс полное поражение, а после этого Ургут был взят приступом, гарнизон его был рассеян и частично истреблен.
Вскоре русские заняли Катта-Курган, что в 60 верстах северо-западнее Самарканда. Все эти успехи очень испугали правителей города Шахрисабза. Этот крупный ремесленный и торговый центр, родина великого воителя Тамерлана, не раз пытался сбросить власть бухарских эмиров. Теперь шахрисабзские беки решили, что с властью Бухары покончено, но необходимо избавиться от русских. Для этого они поддержали сына эмира Абдул-Малика (ibid., 2003).
В конце мая 10-тысячное войско шахрисабзцев атаковало у кишлака Кара-Тюбе, недалеко от Самарканда, отряд полковника Абрамова в 8 рот и 3 сотни казаков. Но было отброшено. Оставив в Самарканде небольшой гарнизон коменданта майора Штемпеля, в четыре роты пехоты и одну сапёрную, всего - 658 штыков, считая больных и раненых, с двумя пушками и двумя мортирами, генерал Кауфман с войсками Головачова и Романовского двинулся на Бухару, до которой оставалось ещё более 300 вёрст. Вскоре русские разбили бухарцев при Катта-Кургане, а спустя месяц, добили армию эмира в жестокой рубке на Зира-Булакских высотах. Катта- Курган уже был сдан без боя. В бою при Зира-Булаке передние ряды бухарцев, подойдя на ружейный выстрел, встали на руки, а задние стали отчаянно трясти их за ноги. После такого «тайного обряда неверных» никто из них не сомневался в успехе. Против 2000 русских Бухара выставила 35 тысяч. В этой битве были испытаны игольчатые винтовки Карле49. Винтовочный огонь густо косил плотные ряды бухарцев. Эмир нещадно бросал новые и новые толпы и потерял на высотах около 10 тысяч своих воинов. Потери русских составили 63 человека (ibid., 2003). Технический разрыв стал не сопоставимым. На скорострельное нарезное оружие шла толпа, вооружённая достойно XVIII - начала XIX века. Эмир попросил прекращения избиения и заключения мира.
Фон Кауфман не смог атаковать Священный Город, столицу эмира, поскольку в тылу у русских, в день решающей битвы, началось восстание в Самарканде. С уходом
49 Перевооружение войск нарезными ударными винтовками, заряжающимися с казённой части, затянулось более, чем на 10 лет. В 1866 г. специальная комиссия приняла на вооружение капсюльную скорострельную винтовку Терри, усовершенствованную тульским оружейником Норманом. Весьма скоро стало ясным, что у неё слишком много недостатков. Новый выбор специалистов пал на игольчатую винтовку системы Карле, которая заряжалась бумажным патроном и имела небывалую скорострельность: 7–8 выстрелов в минуту, при однозарядности. После этого ещё употреблялась и винтовка Крнка. К 1867 г. русским Артиллерийским комитетом, инженерами Горловым и Гинниусом была создана малокалиберная винтовка No1, называемая тогда в США «русской винтовкой». Американец Бердан произвёл глубокую переработку винтовки Горлова, после чего её поставляли в русские вооружённые силы уже как «винтовку системы Бердана». Винтовка Бердана имела дальность выстрела 3500 шагов, более, чем в 2 раза превышая известные до сих пор расстояния, при скорострельности 9 выстрелов в минуту. Казачьи офицеры, артиллеристы и трубачи вооружались револьверами Смит-и Вессона (Шамбаров, 2010, 2010, 471). Понятно, что при таких частых переменах очень трудно было достичь единообразия вооружения крупного воинского подразделения. В удалённых от центра туркестанских войсках это сказывалось особенно заметно.
основных сил генерала Кауфмана жители Самарканда убедились в малочисленности оставленного гарнизона и легко поддались пламенным призывам мулл. Уже утром 1 июня на базаре шумела толпа, в русских полетели камни с крыш, а за городскими стенами собирались огромные скопища повстанцев. Вскоре гарнизон майора Штемпеля осадила 25 тысячная армия под началом Баба-бека, пришедшая из Шахрисабза и Китаба, к которой примкнул 15-тысячный отряд киргизов (казахов) во главе с Адилем-Дахты, а также восставшие жители Самарканда, численность которых также достигала 15 тысяч. На каждого русского солдата из 658, приходилось почти 80 противников. Не имея возможности защищать город на всей протяжённости его стен, майор фон Штемпель, обрусевший немец, отступил в цитадель, приютив множество еврейских семейств и прочих инородцев. Через день бухарцы, потрясая воздух леденящими душу криками, при звуке зурн и барабанов ворвались в город и бросились на глиняные стены цитадели, цепляясь за них железными кошками. Шахрисабзцы пытались проникнуть в цитадель через проломы в восточной стене, карабкаясь при помощи железных крючьев, которые надевались на руки и на ноги, но были повсюду встречены метким огнём. Самаркандские и Бухарские ворота цитадели подверглись стремительной атаке и были подожжены. Первый штурм был отбит благодаря мужеству майора Альбедиля и прапорщика Машина, возглавивших оборону двух ворот, двух слабых мест цитадели. Теперь все усилия неприятеля были обращены на поджигание Бухарских ворот с помощью, брошенных под них, двух мешков с порохом. Неуживчивый и заносчивый полковник Николай Назаров, оставшийся с гарнизоном по приказу Кауфмана из-за ссор с другими офицерами, подавший в отставку, но не успевший уехать, сменил у Бухарских ворот тяжело раненного Альбедиля. Назаров был типичным «туркестанцем», офицером, сделавший себя, карьеру свою, участвуя во всех походах и боях в Средней Азии. Раньше, на Кавказе, таких псов войны называли «кавказцами», теперь стали появляться «туркестанцы». Полковник установил свою кровать прямо под Бухарскими воротами, желая продемонстрировать солдатам свою удаль и улёгся было спать, но увидел, что горящие угли перебрасывало ветром уже на камышовые крыши соседних сакель и, вскочив, начал искать охотников для тушения ворот. «Нельзя было надивиться этому поистине молодецкому подвигу» -, пишет очевидец, поручик Черкасов, - «Осыпанные градом пуль, охваченные пылающим огнем, охотники успели снять ворота, бросить на землю и, таким образом, потушить их. Между тем, орудие наше, поставленное позади ворот, почти несмолкаемо действовало картечью по толпам неприятеля, бросавшегося в ворота»... под «страшный бесконечный вой: ур! ур!» За стенами проявил себя вновь и славный уральский казак герой Икана майор Серов. Начальник крепостной артиллерии, бравый капитан Михневич, всюду поспевавший, раздал всем ручные гранаты для бросания через стены в неприятельские толпы (Верещагин, 2011, 3). Не прерывавшиеся весь долгий знойный день атаки прекратились лишь с наступлением глубокой темноты. К утру шахрисабзцы, сломав обгоревшие остатки ворот, разнесли, сооружённую русскими, баррикаду и захватили одну пушку. Для уведомления генерала Кауфмана об отчаянном положении осаждённых, ночью был послан один преданный русским джигит, переодевшийся для этой цели нищим. Позже посылали ещё по человеку в день, но всех их перехватывали, люто с ними расправляясь. Лишь на седьмой день более удачливым первым посыльным был привезён от генерала ответ, за что ловкач получил премию в 300 рублей и Георгевский крест. На следующее утро штурм возобновился. К защите ворот и брешей привлечены были больные и раненые. Семь мучительных дней менее семи сотен защитников самаркандской крепости отбивали отчаянные приступы десятков тысяч повстанцев. Они отказывались сдаваться и даже решили было взорвать склад боеприпасов вместе с собой. Назаров настаивал на том, чтобы прорваться навстречу войскам Кауфмана, а фон Штемпель предпочитал обороняться до последнего или взорваться. План Назарова был отвергнут, так как нельзя было бросить на растерзание толпам раненых, а также мирных, прорусски настроенных жителей, укрывшихся с ними вместе в цитадели. Лютая расправа ожидала и персов-шиитов, и индусов, и евреев, и армянских торговцев. Те из них, кто предпочёл остаться в городе, проявляя лояльность к бухарцам, не прятаться в цитадели, были уже вырезаны местными фанатиками. Художник Верещагин был среди людей майора и сражался как рядовой. Русские вели огонь по осаждающим с полуобвалившихся стен, лишённых бойниц, что подвергало стрелявшего большой опасности. Солдаты не хотели высовываться, чтобы наблюдать передвижения противника, столь велика была возможность тут же получить пулю. Верещагин бойко вызвался посмотреть за стену, ловко вбежав на неё так, что полковник Назаров не успел остановить его. После этого, изрядно рискуя, художник выпрямился во весь рост, заметив скопление противника под стеной слева, а опешившие повстанцы не успели вовремя вскинуть ружья. Благодаря отваге Верещагина русские сумели вовремя бросить ручные гранаты куда следовало. Последующие лобовые атаки в пролом в стене сумели отбить картечными залпами. Когда осаждающим удалось проделать вторую брешь в стене и начать стрелять внутрь цитадели, Назаров попытался вовлечь молодых солдат в рукопашную, но на его призыв не нашлось охотников. Когда же Верещагин, в гражданском платье, хромая от ушибленной камнем ноги, размахивая револьвером, устремляется навстречу врагу, солдаты дружно бросаются за ним. После этого Верещагин, отчаянно рискуя очередной раз жизнью, полез на кровлю дома, над которым ворвавшиеся было повстанцы успели водрузить знамя, испещренное священными письменами. Под свист и вой пуль, издающих неприятный чавкающий звук, соприкасаясь с глиняной стеной, он сумел сорвать, позорящее честь защитников, знамя. Когда полковник пытался организовать перетаскивание трупов, загрязняющих своим зловонием воздух, многих солдат рвало и они не могли это выполнить. Верещагин лично перенёс много разлагающихся мёртвых тел. Не раз ещё сталкивался живописец в рукопашной с противником на узких улочках старого города. Помимо Верещагина, в русских рядах мужественно сражались укрывшиеся в цитадели русские купцы Хлудов, Трубчанинов, Иванов и другие. «Ай да Василий Васильевич, — говорили солдаты, — вот так старается за нас... Этот человек был храбр какой-то особенной, солдат выразился бы — «залихватскою» храбростью. Назаров вышел из заварушки целёхонек (хотя и лез в самое пекло) (Верещагин, 2011, 7-10).
7 июня от генерала фон Кауфмана было получено известие о том, что он идет на выручку форсированным маршем, что предотвратило отчаянное самоубийство гарнизона. Во время осады цитадели в Самарканде эмир Мозаффар, испугавшись, что победа шахрисабзцев поколеблет его собственную власть, разослал несколько ложных писем о том, что бухарское войско готовится к походу на Шахрисабз. Это обстоятельство, наряду с подходом сил Кауфмана, способствовало тому, что шахрисабзцы и киргизы покинули Самарканд. Показались передовые казаки, а за ними генерал Кауфман с отрядом вошёл в город и горячо благодарил храбрый гарнизон, потерявший треть своего состава, за геройскую оборону. Потери русских в ходе этой обороны составили 49 человек убитыми и 172 человека ранеными.
Поскольку жители Самарканда присягали русскому царю и, соответственно, оказались бунтовщиками, генерал-губернатор решил их «образцово наказать, провести кампанию устрашения». В самом деле, жестокости хватило и со стороны вошедших русских, разозлённых не на шутку. Верещагин свидетельствует, что порою с горяча убивали подростков и старух. Интересно, что дальнейшие события тем же Верещагиным описываются очень неровно. Советский биограф Верещагина, Дёмин описывает так: Солдаты ловили жителей, которые якобы участвовали в осаде цитадели, и вели на суд к генерал-губернатору. Как могли отличить повстанца от мирного обывателя, можно лишь гадать, поскольку все самаркандцы были одеты в одинаковые долгополые халаты. Сухой, чопорный фон Кауфман, в окружении офицеров, сидел на походном стуле и, покручивая ус да покуривая папиросу, совершенно бесстрастно гораздо чаще произносил «расстрелять», чем «отпустить с миром». Кварталы, прилегающие к самаркандской крепости, и рынок были выжжены, а город был отдан войскам на 3 дня на разграбление, что само по себе было отнюдь не цивилизованным методом ведения войны. Расправы вызвали внутренний протест у Верещагина, который так ни разу и не написал ни самого генерала, ни традиционно-помпезных батальных сцен во славу русского оружия. Дерзкий прапорщик при всех сказал фон Кауфману, что тот опрометчиво бросил небольшой гарнизон на произвол судьбы, увлекшись погоней за бухарцами. На это штабной офицер Пистолькорс посоветовал, по законам военного времени, расстрелять «распоясавшегося рисовальщика», но генерал-губернатор предпочёл не придавать этому значения (Дёмин, 1991). Последнего эпизода автор в записках самого художника не нашёл. Более того, Кауфман выдал художнику за героизм во время обороны Георгиевский крест, как и трём офицерам. Верещагин не любил наград, но этот крест ценил и частенько носил. Несмотря на возможный конфликт, усиленный в угоду советской пропаганде, сам художник тепло отзывается о Кауфмане в своих мемуарах: «...строгий на вид и на словах, (Кауфман) был в сущности, очень добр и имел страстишку поболтать» (Верещагин, 1990, 218), «...генерал Кауфман, не говоря о многих других чудных его качествах, был ещё человек высокой доброты: он не дал пальцем тронуть жителей, когда занял Самарканд, и, конечно, не мог решиться уничтожить треть города вокруг крепости и разорить столько народа, ничем ещё официально не провинившегося, — этим только и можно объяснить то, что он ушёл вперёд, не приведя крепость в тылу в состояние возможности обороняться» (Верещагин, 2011, 15). Возможно, что в последних словах художника есть доля иронии, поскольку он тоже описывает сцену, когда генерал произносил чаще «расстрелять». До возможного инцидента и о Пистолькорсе Верещагин пишет, как о бывалом, бравом офицере, бывшим долго на Кавказе (Верещагин, 2011, 1).
Мозаффар-Эддин шлёт к русскому командованию посла, и между Россией и Бухарой заключается договор о прекращении военных действий. Затем эмир написал послание, в котором уведомлял, что он намерен отречься от престола, и просил разрешить ему паломничество в Мекку. Генерал-губернатор успокоил Мозаффара, ответив, что не собирается лишать его власти. В начале июня был заключен русско- бухарский мирный договор на условиях фон Кауфмана. Бухара признала над собой протекторат России, уступала ей Самарканд и все земли до Зарабулака, то есть, Самаркандское, Катта-Курганское, Пенджекентское и Ургутское бекства, из которых первые два представляют наиболее цветущие долины. Кроме того, Бухарский эмир обязался выплатить России контрибуцию в 500 тысяч рублей. До полной выплаты военного вознаграждения Самарканд и Катта-Курган с окрестностями включались в состав русских владений в качестве нового Зеравшанского округа. Бухара, как и Коканд, предоставляли русским подданным право свободной торговли в своих владениях и обязались обеспечивать их безопасность. Пошлина с русских товаров оставалась неизменной и определялась в два с половиной процента их стоимости. С этого момента эмир беспрекословно исполнял желания русского правительства, которое, в свою очередь, оказывало ему поддержку во время смут и волнений. В том же году русские, по просьбе эмира, разбили в Каршинском бекстве войска, восставших против Бухары с целью возведения на престол старшего сына эмира Абдул-Малика, который бежал в Карши, где провозгласил себя ханом. Мозаффар немедленно двинул туда свои войска. Изгнав сына, он вернулся в Бухару, но непокорный отпрыск опять укрепился в Карши. Тогда Мозаффар обратился за помощью к Абрамову, и тот бросил под Карши свой отряд. Не дождавшись битвы, Абдул-Малик вновь бежал, теперь уже в Индию, под защиту англичан (Михайлов, 2003, Хопкирк, 2008).
Узнав о договоре с Бухарским эмиром, канцлер князь Горчаков, как обычно, запаниковал, опасаясь «праведного» гнева Британии. Уже когда Кауфман выехал из Ташкента в Петербург для личного доклада, на одной из почтовых станций его встретил фельдкурьер с категорическим предписанием царя немедленно вернуть Самарканд и Катта-Курган эмиру. Генерал-губернатор прочитал предписание, но продолжил поездку. Во время аудиенции у Александра фон Кауфман прямо заявил, что отдать Самарканд и другие завоеванные города будет означать катастрофическое падение престижа Империи и неуспех всего процесса колонизации, так как в глазах местных правителей и простого народа, пока ещё, русские непобедимы и неустрашимы. Царь понял, что выполнение требований Горчакова стало бы большой ошибкой. Вернувшись осенью в Ташкент, Кауфман заявил в сердцах: «Наша дипломатия, да и всё правительство, поддались угрозам и беснованию Англии. Выяснилось же главное - полное (их) непонимание положения России в Средней Азии... Да, это бюрократическое невежество наше поразительно... само беснование Англии должно было не пугать наше правительство, а радовать его».
Александр II изложил британскому послу свой взгляд на новости из Средней Азии: «Я убежден, что правительство Её Британского Величества верит мне, если я говорю, что не имею честолюбивых замыслов в Средней Азии. Оно должно, по собственному опыту, знать, что положение наше в этих землях в высшей степени затруднительно. Наши действия не столько зависят там от наших намерений, сколько от образа действий, принятого в отношении нас окружающими нас туземными государствами... если, к несчастью, в Средней Азии произойдут новые столкновения, то не я буду их виновником» (Хопкирк, 2008, Широкорад, 2008).
В 1868 году к господину Алисону, британскому послу в Тегеране явились два депутата от туркмен родов Теке и Джемшиди с просьбой принятия их под покровительство Англии, ввиду угрожающего продвижения русских. Посол уклонился от прямого ответа, но заверил их, что русские не посмеют перейти Амударью к югу. Министр иностранных дел Великобритании лорд Кларендон вдруг объявил, что Англия не может более считать Афганистан нейтральной зоной, поскольку эта страна не удовлетворяет требуемым для таковой зоны условиям. Британский министр предложил считать «нейтральным поясом» реку Амударью к югу от Бухары. Россию такой расклад никак не устраивал, поскольку Хивинское ханство оказалось бы тогда на нейтральной территории, что позволило бы хивинцам и туркменам безнаказанно продолжать свои грабительские набеги. Лорд Кларендон обратился к русскому послу Бруннову с предложением о срочной выработке границы «нейтрального среднеазиатского пояса». В начале 1869 года начались переговоры, которые выявили крупные разногласия сторон. Кларендон настаивал на проведении границы «по Амударье в её среднем течении с тем, чтобы на меридиане Бухары она следовала строго на запад через всю Туркмению». Русские в ответ возражали, что от такой черты Самарканд будет всего лишь в 230 верстах, тогда как расстояние от неё до «передового английского поста с лишком вдвое больше». Дело закончилось заключением некоторых деклараций, причем Россия обещала не продвигать границу Бухарского ханства на юг в направлении Афганистана. Осенью 1869 года в Гейдельберге состоялась встреча князя Горчакова с лордом Кларендоном. Англичане подчёркивали то, что на собственном печальном опыте убедились в том, сколь трудно в пограничных областях держать в узде своих же военачальников, одержимых честолюбием. Проявив понимание, Горчаков возразил, что «нейтральный пояс» вдоль Амударьи никак не может удовлетворить русское правительство, так как владения Бухары находятся по обе стороны от этой реки, а они, отныне, находятся в сфере влияния России. Кларендон возражал, что границы Афганистана недостаточно определены, что может привести к конфликтам между среднеазиатскими ханствами или даже к столкновению Англии с Россией. Наконец, было решено определить границы Афганистана, в результате чего, переговоры затянулись на добрых 3 года. Россия готовилась к походу на Хиву. Во избежание открытого неудовольствия Англии русскому правительству пришлось признать принадлежность Вахана и Бадахшана Афганскому эмиру, а также самостоятельность Афганистана во внутренних и внешних делах. В 1874 году кабинет консерватора- либерала Гладстона сменило агрессивно-консервативное правительство Дизраэли, которое решило перейти к наступательной политике во всех колониях. Бенджамин Дизраэли, большую часть сознательной жизни прокладывавшего себе нелёгкий для инородца путь к британскому премьерству, решил непременно сделать Афганистан британской колонией, попытавшись избежать открытого конфликта с Россией. Новый кабинет одобрил решение незаурядного премьер-министра. Сэр Генри Роулинсон и прочие политики «наступательной школы» пытались убедить британское правительство отказаться от политики «умелого бездействия». Сэр Лоуренс предложил совершенно определённо разделить Центральную Азию на британскую и российскую сферы влияния. Наконец, сошлись всё же на Афганистане, как нейтральной зоне. Однако, переговоры вновь зашли в тупик по причине отсутствия карт и достоверных данных по памирской части Афганистана (ibid., Моруа, 1991).
В 1868 году правительством Александра II было введено новое «Временное положение», по которому Уральское казачество стало подчиняться генерал- губернатору, становившемуся наказным атаманом вновь образованной Уральской области. Земля Уральского казачьего войска составила более семи миллионов гектаров с населением до 250 тысяч, в том числе казачьего в нём порядка 160 тысяч человек. Войско имело удлинённый срок службы - с 19 лет до 41 года. В мирное время Войску подлежало выставлять 3 конных полка (16 сотен), сотню в Лейб- гвардии Сводно-казачий полк и две команды, всего 2973 человека. В 1874 году было утверждено новое Положение об Уральском казачьем войске. В его состав вошли: Лейб-Гвардии Уральский казачий эскадрон, 9 Уральских казачьих конных полков и учебная Уральская сотня (Гордеев, т.3, 1992, 312-313, Сайт уральских казаков, 2009). В 1874 году была введена новая организационная структура Уральского Войска: казачество было разделено Высочайшим повелением на три военно- организационных раздела – Уральский, Калмыковский и Гурьевский (Бларамберг, 1978, 208).
7. Матча и Китаб. Кульджа. Иван Бородин и Фома Данилов
От Бухары отделились мелкие бекства по долине Зерашана – Матча, Фальгар, Фан, в которые пришлось послать для усмирения 550 солдат генерал-майора Абрамова и
203 - полковника Деннета. Первое военное проникновение русских на Памиро-Алай произошло в апреле 1870 года, когда самаркандский отряд Абрамова прошёл более 200 вёрст вверх по реке Зеравшан и достиг кишлака Обурдон. Туда же прибыл и второй отряд Деннета, прошедший через Туркестанский хребет от Ура-Тюбе по Аучинскому перевалу. Соединившись, экспедиции Абрамова и Деннета вышли к селению Пальдорак, резиденции матчинского бека, который, узнав об их приближении, бежал. Абрамов пошёл дальше на восток к ледникам Зеравшана, а Деннет - на север к перевалу Янги-Сабах. Пройдя перевал, отряд Деннета столкнулся с большим войском таджиков-матчинцев и киргизов, после чего вернулся на соединение с силами Абрамова. В июле русские снова двинулись на север, настигли противника и разгромили его у северного выхода с Янги-Сабах. После этого они обследовали территории по рекам Ягноб и Фан-Дарья, завершив поход у озера Искандер-куль, по названию которого вся экспедиция стала называться Искандеркульской. В том же году новые земли были включены в состав Зеравшанского округа под под странным названием «Нагорные Тюмени» (Михайлов, 2003). В 1873 году в награду за поставку верблюдов и провианта российским войскам, во время Хивинского похода, к Бухаре была присоединена полоса земли, принадлежавшая ранее Хиве.
Бухарская регулярная армия современного типа стала создаваться сразу же после российского завоевания под руководством беглого урядника Сибирского казачьего войска, оставшегося известным в бухарской истории по имени Усман. Позже, в 1870 годах, Усман был казнен «за развратный образ жизни». В Петербург стали поступать вести, что эмир Мозаффар, несмотря на оказанную ему помощь, пытается сколотить союз против России, устанавливает контакты с Афганским эмиром Шер-Али, ведет переговоры с Хивой и даже со своими недавними врагами - шахрисабзскими беками. По причине холодной и малоснежной зимы 1869–1870 годов, в ряде областей Бухарского эмирата имел место сильный неурожай и падёж скота. «Шайки голодных бедняков, - сообщал фон Кауфман, - стали бродить по «ханству», производя серьёзные беспорядки. Фанатичное же духовенство всеми мерами подстрекало эмира против нас, указывая ему в один голос на важность, утраченной в 1868 году, житницы (Самаркандского оазиса)». Для предотвращения возможных серьёзных беспорядков Кауфман летом 1870 года решил нанести превентивный удар по шахрисабзским бекам. Поводом к началу боевых действий послужило то, что в Шахрисабзе нашел убежище некий Айдар-ходжа, который со своими сторонниками совершали набеги на границы Зеравшанского округа. Генерал Абрамов потребовал выдачи виновного, но получил отказ. Вскоре из Самарканда двинулся экспедиционный отряд из 9 рот пехоты, двух с половиной сотен казаков при 12 орудиях и 8 ракетных станках. Отряд, заложив батареи, осадил город Китаб, что в Шахрисабзском оазисе. Гарнизон Китаба насчитывал 8 тысяч, его укрепления были весьма мощными. Солдаты штурмовой колонны под началом полковника Михайловского одновременно ворвались в пробитую брешь и поднялись по приставным лестницам на стены. За ними последовала резервная колонна майора Полторацкого, которая подожгла городской склад сена. В сражении пало до 600 защитников Китаба и 20 русских. При осаде отличился уральский есаул Александр Хорошхин. Желая подчеркнуть, что данный поход направлен только против мятежников, Абрамов передал управление Шахрисабзским оазисом посланцам эмира. Тем временем шахрисабзские военачальники Джура-бек и Баба-бек собрали трёхтысячное войско в Магианском бекстве. Против них выступили всего 3 роты пехоты, но беки, не решившись на битву, отступили (ibid., 2003). Шахрисабзская экспедиция, под видом помощи, сумела продемонстрировать эмиру силу и искусство русской армии.
В 1868–1872 годы российские вооружённые силы подавили очаги сопротивления в Бухарском ханстве, совершили далёкие горные походы в дебри Таджикистана и вглубь Туркменских песков. К 1876 году Бухара возвратила себе русским оружием мятежные бекства Гиссар и Куляб, а позже Дарваз и Каратегин (ibid., 2003). Горные бекства Памиро-Алая - Каратинген, Роушан, Шугнан и прочие не желали подчиняться никому, кичась своей древностью. В Каратегине, в городе Гарме, некогда возникла даже своя особая письменность. С русской колонизацией они оказались присоединёнными к эмирату.
Чтобы пересечь путь киргизам-барантачам (казахам-конкрадам), было решено построить на реке Уиле новое укрепление. Для этого из Илецкого Городка были выдвинуты две сотни уральских казаков и рота губернского батальона при двух орудиях под начальством барона фон Штемпеля, ставшего уже подполковником. Огромный обоз со строительными материалами сильно обременял продвижение отряда. Возле озёр Джетты-Куль на обоз напали кочевники, общим числом более 10 тысяч. Обоз стал вагенбургом, то есть окружил себя телегами в качестве стен, по известному принципу чешских таборитов. С наветренной стороны киргизы (казахи) пустили пал. Обычный пуск встречного пала произвести не хватало времени из-за организации вагенбурга, а потому казаки выкосили траву перед вагенбургом, а телеги прикрыли мокрой кошмой. На другой день киргизы бросились на штурм, но были успешно отбиты. Позже полковник граф Борх с 70 казаками захватил зачинщика смуты Амантая (Терентьев, 2010, 159).
Китайский или Восточный Туркестан, или Синьцзян, как называется он ныне, долго был частью Китайской империи. Однако, влияние центральных властей там всегда было слабо, а мусульманское население имело гораздо меньше общего со своими правителями-маньчжурами, чем со своими «этническими кузенами» в Бухаре, Коканде и Хиве. В начале 1860-х годов там вспыхнуло большое восстание мусульман против их буддистско-конфуцианских повелителей и лютых бюрократов. Китайские города были сожжены и разрушены до основания, а их жители почти поголовно вырезаны. Восстание, начавшись на востоке, стремительно распространилось на запад, и вскоре весь Китайский Туркестан взялся за оружие. Именно в этот момент на сцену вышел примечательный мусульманский авантюрист по имени Якуб-бек, объявивший себя прямым потомком Тамерлана. Будучи ветераном множества сражений с русскими, в которых он отличался мужеством и получил пять шрамов от русских пуль, он состоял на службе бывшего мусульманского правителя Кашгара, живущего в изгнании в Коканде. Дунганский повелитель надеялся изгнать китайцев и вернуть себе кашгарский трон. В январе 1865 года Якуб-бек и его хозяин в сопровождении немногочисленного отряда перевалили через памирские горы и вступили в Кашгар, где живо включились в грызню различных группировок, боровшихся между собой за трон, но все вместе - против китайцев. Якуб-бек стал получать помощь от англичан, которые везде старались насолить русским, и от турок, кои мечтали создать против России единый мусульманский фронт. Благодаря этому, а также за счёт ловко позаимствованной у русских европейской военной тактики Якуб-бек сумел вырвать Кашгар и Яркенд из лап Китая и туземных конкурентов. Англичане построили для Якуба несколько оружейных заводов, рассчитывая использовать дунган против России и против Китая. Фон Кауфман называл государство Якуб-бека «излюбленным детищем англичан» (Хопкирк, 2008). Всё это несколько напоминает более позднее «детище» американцев в том же регионе – талибан. Якуб-бек изгоняет своего бывшего господина и объявляет себя правителем всей Кашгарии, как стала называться захваченная им область. Оттуда он устремляется на восток. Вскоре его власть распространяется до Турфана и Гами, то есть за тысячу вёрст от Кашгара. «Освобождённое» мусульманское население начинает понимать, что изгнание Якуб- беком китайцев принесло выгоду очень немногим. По большому счёту происходит замена одного деспота другим, но - единоверцем. Каждый город и оазис подвергается грубому насилию сборщиков непомерных налогов.
С 1867 года в Санкт-Петербурге предметом обсуждения сделался путь, ведущий от реки Нарын до Кашгара. Впоследствии полковник Полторацкий сопровождал исследователя барона Остен-Сакена50 от крепости Верное до западного побережья Иссык-Куля, а оттуда, через Алатау, до озёр Сонкёль и Чатыркёль. Барон намеревался дойти до Кашгара, однако Якуб-бек не пустил его. Лишь в 1872 году барону Каульбарсу, стоявшему во главе русской миссии, удалось добраться до Кашгара (Михайлов, 2003).
Ещё один крупный успех был достигнут Россией на границе киргизских племён и Западного Китая, где вновь понюхал пороха Верещагин. В ходе восстания мусульман-дунган против китайской власти в Северо-западном Китае, британские агенты начали направлять вооружённые повстанческие банды в русское Семиречье.
50 Остен-Сакен Фёдор Романович (1832-1916) поступил на службу в Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В 1857 г. сопровождал графа Путятина в Китай и посетил русские берега Японского моря и остров Цейлон. За 1866 г. он, совместно с полковником Полторацким, совершил смелую поездку по средней Азии до южных отрогов Тянь-Шаня, посетил Нарынский край, озеро Чатыркёль и дошёл почти до Кашгара. Собрал обширный гербарий. С 1870 по 1897 гг. Остен- Сакен состоял директором департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел. Разработал этнографическую карту России.
Это стало поводом для занятия Кульджинского ханства51 летом 1871 года отрядом во главе с губернатором Семиречья Колпаковским. Мусульманская территория в долине реки Или, по которой велись стратегически важные проходы в Южную Сибирь, в ходе дунганского восстания уже освободилась от власти Китая, временно обретя независимость. Расположенная к северо-востоку от Кашгара вдоль границ владений Якуб-бека, она ещё не была им захвачена. Но именно уверенность в том, что Якуб-бек собирается её покорить, подтолкнула генерала Кауфмана приказать войскам принять все необходимые меры по предотвращению такого захвата. Геологи фон Кауфмана были уже осведомлены о богатых залежах полезных ископаемых в этой долине. Русские войска вошли в долину Или и разбили более чем вдвое превосходящие по численности силы, пытавшиеся им препятствовать. За эту операцию Колпаковский получает орден Святого Георгия третьей степени. Когда русские вступили в местную столицу Кульджу (нынешний Йининг), военным начальством было объявлено, что край захвачен раз и навсегда. Вскоре Санкт- Петербург поправил, объявив, что оккупация будет только временной (Хопкирк, 2008). Без подобных поправок Горчаков просто никак не мог. Министерство иностранных дел России уведомило китайское правительство, что захваченный кусок будет возвращён Китаю, как только китайское правительство окажется в состоянии поддерживать в ней свою власть и порядок. Россия не могла допустить распространения мусульманского освободительного движения далее на свои колонии. Оккупационные власти пытались придать русскому господству постоянный характер, но получили указание от царя «избегать всяких мер, клонящихся к упрочению нашего владычества в Илийском крае». Переход Кульджи в руки русских способствовал и дипломатическому успеху - заключению договора с правителем Кашгара Якуб-беком, воевавшем до этого с русскими, будучи кокандским полководцем. Понимая, насколько сильна Россия, Якуб-бек вообще всячески избегал конфликтов с русскими. Более того, он даже заключил с Кауфманом торговый договор.
После 30 лет британской политики «умелого бездействия» и «потакания русским», подвергнутой нападкам кабинета Дизраэли, настала пора действий. Санкт- Петербург неожиданно подтвердил, что сам Афганистан находится в пределах британской сферы влияния и вне его собственной. Русские наивно ожидали, что Британия воспрепятствует военным авантюрам афганских правителей за пределами своих северных границ или подстрекательству единоверцев к военным действиям в России. Однако, обширные рынки для европейских товаров, в которые так хотелось верить и англичанам, и русским, при дальнейшем рассмотрении, оказались иллюзией. Стало ясным, что хитрый Якуб-бек просто пытался стравить могучих соседей. Вице-королю Индии Роберту Бульвер-Литтону одному из первых приходит в голову перспективная идея использовать против «деспотического российского
51 Кульджинское ханство, Етти-шаара, или Семиградие возникло в 1820-е и стало называться Кашгарией после занятия Якуб-беком Карашара. Ещё раньше страна носила название Алты-шаара – Шестиградия. Город Кульджа ныне называется Йининг, то есть - на китайский лад (Википедия, 2009).
режима» исламский фактор. Реалист из числа британских «ястребов» Солсбери возразил «коллеге» по поводу планов активного использования центральноазиатских племён против России: «Россия может предложить афганцам грабить Индию. Мы же не можем предложить им ничего, потому что в Туркестане грабить нечего» (Леонтьев, 2008, 37).
В 1868 году русские войска, выйдя из Верного, дошли до нынешнего города Нарын, где был каракиргизский посёлок, и основали там крепость. Занятие каракиргизских земель шло сравнительно бескровно, но случалось всякое. Прапраправнук основателя рода Никиты по линии сына его – Никифора, двоюродный брат Павла, участника последнего хивинского похода, уральский казак Иван Степанович Бородин, молодой подхорунжий, был изрублен в куски киргизами в 1869. Так искупил он грех упомянутого прадеда своего, Григория, вынужденно послужившего, некогда Пугачёву. Он не хотел попадать в плен, но и не хотел становиться вероотступником и предателем своих соратников. Вспоминается повествование из дневников Достоевского о событиях в Ферганской долине во время завоевания Коканда: «В прошлом году, весною, было перепечатано во всех газетах известие, явившееся в «Русском инвалиде», о мученической смерти унтер-офицера Второго Туркестанского стрелкового батальона Фомы Данилова, захваченного в плен кипчаками (здесь, кокандцами) и варварски умерщвлённого ими, после многочисленных и утонченнейших истязаний 21 ноября 1875 года, в Маргелане, за то, что не хотел перейти к ним в службу и в магометанство. Сам хан обещал ему помилование, награду и честь, если согласится отречься от Христа. Данилов отвечал, что изменить он кресту не может и, как царский подданный, хотя и в плену, должен исполнить к царю и к христианству свою обязанность. Мучители, замучив его до смерти, удивились силе его духа и назвали его батырем (точнее – батыром), то есть, по-русски, богатырём. Тогда это известие, хотя и сообщенное всеми газетами, прошло как-то без особенного разговора в обществе, да и газеты, сообщив его в виде обыкновенного газетного entrefilet, не сочли нужным ОСОБЕННО распространиться о нем. Одним словом, с Фомой Даниловым «было тихо», как говорят на бирже. Потом, как известно, наступило славянское (славянофильское) движение, явились Черняев, сербы, Киреев, пожертвования, добровольцы, и об Фоме Замученном позабыли совсем (то есть - в газетах), и вот, недавно только, получились к прежнему известию дополнительные подробности. Сообщают опять, что самарский губернатор навел справки о семействе Данилова, происходившего из крестьян села Кирсановки Бугурусланского уезда Самарской губернии и оказалось, что у него остались в живых жена Евфросинья 27 лет и дочь Улита 6-ти лет, находившиеся в бедственном положении. Им помогли по благородному почину самарского губернатора, обратившегося к некоторым людям с просьбою помочь вдове и дочери замученного русского героя и к самарскому губернскому земскому собранию с предложением, не пожелает ли оно поместить дочь Данилова стипендиаткой в одно из учебных заведений. Затем собрали 1320 рублей и из них 600 отложили дочери до совершеннолетия, а остальную сумму выдали самой вдове на руки, а дочь Данилова приняли в учебное заведение. Кроме того, начальник Главного штаба уведомил губернатора о, всемилостивейше назначенной вдове Данилова, пожизненной пенсии из государственного казначейства, по 120 рублей в год. Затем дело, вероятно, опять будет забыто ввиду текущих тревог, политических опасений, огромных вопросов, ждущих разрешения, крахов и проч. и проч. О, я вовсе не хочу сказать, что наше общество отнеслось к этому поразительному поступку равнодушно, как к не стоящему внимания. Факт лишь тот, что немного говорили или, лучше, почти никто не говорил об этом ОСОБЕННО. Впрочем, может быть, и говорили где-нибудь про себя, у купцов, у духовных, например, но не в обществе, не в интеллигенции нашей. В народе, конечно, эта великая смерть не забудется: этот герой и есть великий русский, принявший муки за Христа. И народ это оценит и не забудет, да и никогда он таких дел не забывает. И вот я, как будто, уже слышу некоторые столь известные мне голоса: «Сила-то, конечно, сила, и мы признаём это, но ведь всё же - тёмная, проявившаяся слишком уж, так сказать, в допотопных, оказёнившихся формах, а потому - что же нам ОСОБЕННО-ТО говорить? Не нашего это мира; другое бы дело сила, проявившаяся интеллигентно, сознательно. Есть, дескать, и другие страдальцы и другие силы, есть и идеи безмерно высшие - идея общечеловечности, например...» Несмотря на эти разумные и интеллигентные голоса, мне всё же кажется позволительным и вполне извинительным сказать нечто ОСОБЕННОЕ и об Данилове; мало того, я даже думаю, что и самая интеллигенция наша вовсе бы себя не столь унизила, если б отнеслась к этому факту повнимательнее. Меня, например, прежде всего удивляет, что не обнаружилась никакого удивления; именно удивления. Я не про народ говорю: там удивления и не надо, в нём удивления и не будет; поступок Фомы ему не может казаться необыкновенным, уже по одной великой вере народа в себя и в душу свою. Он отзовется на этот подвиг лишь великим чувством и великим умилением. Но случись подобный факт в Европе, то есть подобный факт проявления великого духа, у англичан, у французов, у немцев, и они наверно прокричали бы о нём на весь мир. Нет, послушайте, господа, знаете ли, как мне представляется этот тёмный безвестный Туркестанского батальона солдат? Да ведь это, так сказать, - эмблема России, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ ее, вот той самой России, в которой циники и премудрые наши отрицают теперь великий дух и всякую возможность подъёма и проявления великой мысли и великого чувства. Послушайте, ведь вы всё же не эти циники, вы всего только люди интеллигентно-европействующие, то есть в сущности предобрейшие: ведь не отрицаете же и вы, что летом народ наш проявил местами чрезвычайную силу духа: люди покидали свои дома и детей и шли умирать за веру, за угнетённых, Бог знает куда и Бог знает с какими средствами, точь-в-точь как первые крестоносцы 9 столетий тому назад в Европе... Фома Данилов с виду, может, был одним из самых обыкновенных и неприметных экземпляров народа русского, неприметных, как сам народ русский. Может быть, в своё время, не прочь был погулять, выпить, может быть, даже не очень молился, хотя, конечно, Бога всегда помнил. И вот, вдруг, велят ему переменить веру, а не то - мученическая смерть... Но несмотря на всё, что его ожидает, этот неприметный русский человек принимает жесточайшие муки и умирает, удивив истязателей. Знаете что, господа, ведь из нас НИКТО бы этого не сделал. Пострадать на виду иногда даже и красиво, но ведь тут дело произошло в совершенной безвестности, в глухом углу; никто-то не смотрел на него; да и сам Фома не мог думать и наверно не предполагал, что его подвиг огласится по всей земле Русской. Я думаю, что иные великомученики, даже и первых веков христианских, отчасти всё же были утешены и облегчены, принимая свои муки, тем убеждением, что смерть их послужит примером для робких и колеблющихся и ещё больших привлечет к Христу. Для Фомы даже и этого великого утешения быть не могло: кто узнает, он был один среди мучителей. Был он ещё молод, там где-то у него молодая жена и дочь, никогда-то он их теперь не увидит, но пусть: «Где бы я ни был, против совести моей не поступлю я мучения приму», - подлинно уж правда для правды, а не для красы! И никакой кривды, никакого софизма с совестью: «Приму- де ислам для виду, соблазна не сделаю, никто ведь не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделаю». Ничего этого не было, честность изумительная, первоначальная, стихийная. Нет, господа, вряд ли мы так поступили бы! Но, то мы, а для народа нашего, повторю, подвиг Данилова, может быть, даже и не удивителен. В том-то и дело, что тут именно - как бы портрет, как бы всецелое изображение народа русского, тем-то всё это и дорого для меня, и для вас, разумеется. Именно народ наш любит точно так же правду для правды, а не для красы» (Достоевский, 2005). Лучше Фёдора Михайловича не скажешь.
8. Подготовка к броску и захват Хивы
Следующим этапом, по замыслу туркестанского командования, должно было стать решительное наступление на Хивинское ханство, которое по-прежнему пыталось держаться по отношению к России слишком вызывающе. Вслед за Бухарским эмиратом, в 1873 году генерал-адъютант фон Кауфман покорил Хиву, превратив ханство в протекторат, а в 1875 – Кокандское ханство, которое было превращено в Ферганскую область. Для колонизации она стала богатейшей частью Туркестана в силу условий, позволяющих выращивать хлопок. У Российского «...правительства, приблизительно в годах с 1893 по 1895-й, возникла мысль уничтожить эмира бухарского с присоединением Хивинского ханства к России» (Варенцов, 2011, 15), но до реализации мысли той дело никогда не дошло. Хива оставалась истинным осиным гнездом, сеющим разбой и работорговлю по всей Степи. Александр II заранее оговорил, что характер экспедиции в Хиву должен быть лишь «активной обороной» и цель её – только «наказание ханства», но не захват. Из предписаний Государя следовало: «По наказании Хивы, владения её должны быть немедленно очищены нашими войсками». Так ловко умела давить британская дипломатия. Времена Екатерины Великой, которая полностью пренебрегала тем, «а что скажут на Западе» прошли безвозвратно. Лишь Александр III ещё пытался вести себя совершенно независимо на закате подлинно русской истории. Отец же его регулярно подчёркивал, что ему ни в коем случае «не угодно расширение пределов Империи» и таковая воля Его Величества вменяется в неуклонное руководство при действиях против Хивы. Российские торговцы и промышленники давно настаивали на «прочном овладении» восточным побережьем Каспийского моря. В апреле 1869 года на заседании комитета Общества для содействия русской промышленности и торговле вспомнили даже мысль Петра Великого о повороте Амударьи к Каспийскому морю. Туркестанский генерал-губернатор обратился к военному министру Милютину с письмом, в котором отмечал, что отношения с Бухарой приняли желательный для России характер и возникла возможность вновь обратиться к решению «Красноводского вопроса». Желательной стала и демонстрация силы в отношении обнаглевшей Хивы. Военный министр, согласившись с доводами Кауфмана, в августе того же года предложил и кавказскому наместнику начать подготовку к военной экспедиции со стороны Кавказа (Терентьев, 2010, 215).
Осенью 1869 года небольшой отряд российских войск вышел в море из Петровска, что на кавказской стороне Каспия, и высадился в пустынном заливе на его восточном берегу. Командовал десантом, в составе 5 рот пехоты и более сотни казаков при 8 крупных пушках и 8 горных, начальник Закаспийского отряда, полковник Николай Григорьевич Столетов, сын купца третьей гильдии из новгородских, что были сосланы при Иване Грозном во Владимир, брат известного физика, доброволец Крымской кампании, в будущем – руководитель Амударьинской научной экспедиции, командир русско-болгарского ополчения в Турецкую войну, глава дипломатической миссии в Афганистане, наконец - генерал от инфантерии при этом - математик по образованию. Место это уже было известно как Красные Воды со времён экспедиции 1717 года, а позже и как Муравьёвская Бухта. Русские думали, что в прошлом именно здесь Амударья впадала в Каспий. Операция была строго засекречена, ибо британцам пронюхать о ней не подобало. Там Столетовым было вновь отстроено военное укрепление, ставшее впоследствии городом Красноводском, а занятые русскими территории, под названием Мангышлакского приставства были подчинены Кавказской администрации. Такое закрепление на каспийском берегу позволило бы создать подобающий плацдарм для захвата Хивы, а кроме того, неминуемо приближало русскую границу к Герату, стратегическому ключу к самой Индии, что весьма интересовало определённые круги военных. Высадка вызвала неудовольствие персидского шаха Насреддина, считавшего, что туркмены-йомуды, кочевавшие вдоль рек Атрек и Гурган, являются его подданными. При этом «его подданные» регулярно захватывали мирных персов и продавали их в рабство хивинцам как «полуневерных», шиитов. Петербург проигнорировал заявления персов. Отряду Столетова было строжайше предписано не ввязываться в конфликты, а только изучать возможные подступы к Хиве. Среди хивинцев уже поползли панические слухи: «Кто такой Столет? Неужели ему сто лет? Бековичем пахнет!» В Хиве даже ускоренно построили новую мощную цитадель. В то же время, фон Кауфман уже писал хану угрожающие письма, после того как его предыдущие вовсе игнорировались. Он заявил, что наведёт порядок силой, если не удаётся найти взаимопонимание. Под руководством Столетова для дальнейшего укрепления русских на закаспийских землях был сформирован Красноводский отряд, подчинявшийся кавказскому военному начальству и включавший пять рот пехоты Дагестанского пехотного полка, полторы сотни терских казаков, команду сапёров и 16 орудий с прислугой. Главным опорным пунктом для него стало Михайловское укрепление, основанное на берегу ныне обмелевшего Михайловского залива. Ещё одну крепость построили в 70 верстах вглубь пустыни, в урочище Малла-Кари, на Узбое52. Уже осенью туркмены-текинцы, подстрекаемые Хивой, совершили нападение на Михайловское укрепление, но были легко отбиты. В качестве ответной меры Столетов бросил сильный отряд до Кизыл-Арвата, но
52 Узбой - сухие русла в пустынях Средней Азии, вообще, мёртвая долина, имеющая сток иногда, при редких ливнях. Реликтовые сухие речные долины, сохранившиеся от древних, более влажных, эпох. Так, Амударья в прошлом впадала в Каспийское море по старым руслам - Узбою и Келифскому Узбою (ложе последнего использовано при строительстве Каракумского канала). Сухое палеорусло Амударьи - Узбой, начинается в Хивинских пределах, тянется с юга Устюрта на протяжении около 800 км и заканчивается у Балаханского залива Каспия. Между IV и I тысячелетиями до нашей эры по Узбою шёл сток из озера Сарыкамыш в Каспийское море. В середине I тысячелетия до Р.Х. сток прекратился. В русле есть уступы - остатки прежних порогов. Вдоль русла тянутся характерные для речной долины террасы (Википедия, 2008). Тёмно-синий цвет воды и ослепительно белая полоса солей по побережью говорят о том, что вдоль Узбоя преобладают мёртвые озера с соляной рапой, или мощными скоплениями солей. Было бы ошибкой считать, что они - остаток некогда протекавшей здесь реки. Если бы русло было лишено постоянного притока, вода бы давно бесследно испарилась. Долина сильно углублена и поэтому способна собирать грунтовые воды. Солёные озера Узбоя издавна служили «курортом» хивинцам и туркменам. Здешняя глина и соленая вода пользовались целебной славой. Русские обнаружили «кладбище одежды». После купания больные развешивали её по кустам тамариска, облачаясь в новую. Берега Узбоя были очевидцами многих исторических событий. Через него переправлялись войска царя Кира II во время похода на массагетов. Для защиты своей территории от врагов, для контроля водного и торгового пути жители Узбоя строили фортификационные сооружения. Одно из таких сооружений - построенная из камня парфянская крепость Игде Биби-кала, останки которой и сегодня можно увидеть в 180 км к северо-востоку от городка Сердар (ibid. 2008, Саранчов, 2007, Колокольцов, 2008). Узбой зародился, существовал и прекратил свой сток в доисторические времена, за последние 10 тысяч лет, когда имел место последний ледниковый период. Возможно, что сток по Узбою прерывался и возобновлялся не раз за последние 3-4 тысячи лет. По водности река значительно уступала древней Амударье, а поскольку озеро Сарыкамыш по сути - грандиозный отстойник, то Узбой не имел паводков и нёс осветлённую воду. Возможно, что последний прорыв амударьинских вод к Сарыкамышу произошел благодаря грандиозным разрушениям, произведённым в Хорезмском оазисе, при его завоевании Тимуром в 1388 г., а до этого, предпоследний, - в ходе разрушений Чингиз-ханом дамб Хорезма (Википедия, 2008). Их войска разрушали не только города, включая столицу - древний Гургенч, но и всю ирригационную систему Хорезма. Когда сток по Узбою прекратился, люди покинули его долину. В более поздние времена она привлекала их больше, как культовый символ, корнями связанный с историей некогда заселявших ее народов. В древности через Устюрт и Узбой проходили старинные караванные пути, например, дорога, соединявшая Хиву с низовьями Эмбы и Волги. Сохранилось много старинных кладбищ, одиночных могил, культовых памятников, мавзолеев - мазаров, крепостей, следов ирригационной культуры от истоков Узбоя до Каспия. К XVII в. приток воды в Сарыкамыш заметно уменьшился, уровень его стал понижаться, а вода катастрофически солонеть. Система орошения пришла в упадок и более не возобновлялась. Озеро разбилось на отдельные небольшие солёные водоёмы, поддерживаемые периодическими прорывами амударьинских вод. Последний из них случился в 1878 году. С тех пор летом большинство из озёр котловины Сарыкамыш полностью пересыхало и превращалось в солончаковую пустыню. После бурного развития хлопководства в середине XX в. в Сарыкамыш начали сбрасывать коллекторную воду, и он вновь превратился в крупное озеро.
противник не был обнаружен и отряд вернулся назад. К зиме в укреплении Столетова началась цинга, а все казачьи лошади вдруг перемёрли.
Весной 1870 года Столетов направил экспедицию во главе со штабс-ротмистром Михаилом Скобелевым, будущим героем Русско-турецкой войны, вглубь песков с тремя казаками и тремя туркменами. Ими была успешно проведена маршрутная съёмка до хивинских границ проделано более 400 вёрст. В условиях неопределённости со стороны высокого начальства, командир Красноводского отряда Столетов и его помощник Скобелев решили начать боевые действия на свой страх и риск. Узнав об их планах, в Красноводск срочно прибыл начальник штаба Кавказского военного округа генерал Свистунов. Опасаясь, что ему запретят атаковать, Столетов попытался скрыть от начальства свои намерения и не пускал Свистунова к передовым постам. Дело кончилось скандалом. Полковник Рукин, возглавлявший приставство, отправился в разведывательную поездку, во время которой был коварно заманён казахскими сопротивленцами в юрты на переговоры за чаем. Казахи предложили во имя мира оставить оружие у входа. Казаки не хотели этого делать, но Рукин настоял. Затем отряд подвергся нападению «скопища киргизов» и был перебит со всем своим конвоем из 40 казаков. Хорунжий Ливкин и пять казаков оказались в хивинском плену, лакеями у хана. Так в миниатюре повторилась история Бековича. Вслед за этим кочевники осадили Александровский форт, но были разгромлены пришедшими на судах из Петровска кавказскими войсками (Терентьев, 2010, 161-162).
Вооружённые силы на Мангышлаке возглавил полковник граф Кутайсов, прибывший с Кавказа на пароходе с линейным батальоном и 2 ротами, 2 стрелковыми ротами, 6 сотнями казаков. Через месяц он нанёс киргизам (казахам) целый ряд поражений. В боях особо проявили себя конники Дагестанского конно- иррегулярного полка, сформированного из северокавказских народов. Непокорные западные казахи сложили оружие (Михайлов, 2003, Терентьев, 2010, 165-166). Отряд подполковника Байкова с ротой стрелков и 2 сотнями казаков в июне 1870 года прошёл 500 вёрст к чинку Устюрта (обрывам плато) и отбил множество скота у разбойничавших «киргизов». Отделившийся отряд в 6 казаков и 14 донских артиллеристов53 с гладкоствольными пистолетами повёл назад 130 отбитых верблюдов под своим прикрытием. Вскоре на них напали «киргизы». Отряд уложил верблюдов кругом, связав им ноги и повёл оборону. Трое русских было убито, 15 ранено, но тут поспела помощь. Байкову сделали внушение, потребовали не ввязываться в конфликты, но он тут же отнял скот у очередных кочевников- налётчиков, а может быть, под горячую руку, и мирных. После этого Байков был разжалован и сослан на поселение. Летом 1871 года Столетов был отстранён от должности, возможно за излишнюю самоуверенность и легкомыслие, или же после
53 Известны имена трёх участников-уральцев, ведущих славную оборону в кругу верблюдов. Это Любимов, Соколов и Халимов. Все казаки-участники были награждены, или повышены в звании (Терентьев, 2010, 168).
сведения Свистуновым с ним личных счётов (Михайлов, 2003, Терентьев, 2010, 168).
Командиром отряда на Мангышлаке стал подполковник Генерального штаба Маркозов. Осенью подполковник произвел рекогносцировочную вылазку к озеру Сарыкамыш. Летом же началась более длительная экспедиция. Для обеспечения похода производились реквизиции верблюдов у туркмен. Качество верблюдов, как выяснилось в последствии, оставляло желать лучшего. Одна рота солдат была направлена к урочищу Бугдайли, известному своими водоемами, чтобы принимать верблюдов, собранных другой ротой на побережье. Мероприятие это едва не кончилось трагически. В дождливые вёсны в урочище в самом деле возникают временные озера, но к лету вода частично испаряется, а также уходит в почву, и тогда приходится копать глубокие колодцы. Русские солдаты вышли к Бугдайли лишь в августе, да ещё и весна в тот год выдалась сухой. Воды обнаружить не удалось, а с собой взяли минимум. Дело дошло до того, что солдаты пили собственную мочу. Нашлось несколько очень выносливых людей, которые дошли до колодца, а потом принесли умирающим товарищам воду и спасли их. Сумели ещё и 200 верблюдов с собой прихватить. С потерями, не выполнив поставленной задачи, рота вернулась в Чекишляр. Гораздо успешнее действовал отряд майора Мадчавариани, который добыл на Узбое более 500 верблюдов. После двенадцатидневного марша Маркозов достиг озера Топиатан в сухом русле Узбоя, где захватил караван, следовавший из Хивы на Атрек. Постепенно к Топиатану подтянулись и другие части Красноводского отряда. Маркозов начал готовится к покорению Хивы заранее и собирал верблюдов, где только мог и вряд ли, отбирая их только у разбойных орд, скорее всего страдали чаще мирные туркмены. А верблюдов требовалась не одна тысяча. Другим рьяным сборщиком верблюдов вскоре стал начальник Мангышлакского приставства полковник Ломакин (ibid.).
К началу октября 1872 на Топиатане сосредоточилось 9 рот пехоты и сотня казаков. Маркозов распорядился оставить пару сотен солдат у колодца Джамал для строительства укрепления, а сам повёл основные силы вверх по Узбою на Кизыл- Арват. Когда добрались до Кизыл-Арвата, выяснилось, что он уже оставлен туркменами и, а в некоторых посёлках туркмены оказывают отчаянное сопротивление. Маркозов направляет 5 рот под командованием полковника Клугена к колодцу Гяур и затем назад, к Джамалу «для поднятия остальных войск». Отряд Клугена достигает Джамальского укрепления и выясняется, что его осаждает около 2000 туркменских и хивинских воинов. Нападение быстро отбили. Клуген, с подкреплениями и припасами, двинулся назад к Кизил-Арвату, но по пути множество верблюдов пало, приходилось уничтожать поклажу. Соединившись, отряды Маркозова и Клугена направились через предгорную равнину Кюрендага назад к Чекишляру. Верблюды обессилели до такой степени, что русским приходилось постоянно оставлять грузы, что приводило к уменьшению довольствия. Прежний боевой опыт Маркозова был связан с Кавказом, и он не мог знать многих специфических особенностей похода через пустыню. Солдаты Маркозова навьючивали на верблюдов, зачастую слабых, вдвое больше допустимого, чем быстро доводили их до полного изнеможения. Неудивительно, что из 1600 животных, имевшихся в начале похода, к возвращению в Чекишляр осталось лишь 635. Хивинский хан расценил поход Красноводского отряда как начало большой войны и стал собирать войска (Михайлов, 2003).
Фон Кауфману с огромным трудом удалось испросить согласие Государя Императора на осуществление Хивинского похода. В тот момент Горчаков убедительно попросил Константина Петровича по дороге в Хиву ни в каком случае не трогать Кашгара, дабы не создать этим осложнений с Китаем и с Англией. На такой высоте были географические познания высокого министра. Никто ещё не имел сносной карты Средней Азии, никто не ведал в точности о чудовищности расстояний в безбрежных пустынях. Пойти на Хиву, с подачи Кауфмана, было решено с двух сторон - как из Туркестана, так и с восточного побережья Каспийского моря. Последний вариант был ближе, но осложнялся агрессивностью туркменов-теке по пути на восток. Константин Петрович медлил и не начинал войну по ряду причин. Это объяснялось недальновидной пораженческой политикой паникёра Горчакова, а также вводом русских войск в Кульджу и Восточный Туркестан. Директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел Стремоухов в своем письме к Крыжановскому заявлял, что «военная демонстрация» преждевременна. После двух предыдущих хивинских неудач в 1717 и 1839 годах Кауфман старался избежать малейшего риска провала операции. Одновременно с этими шагами генерал-губернатор фон Кауфман отправил Хивинскому хану, Сеид- Мохаммеду Рахиму II, грозное послание, в котором требовал не препятствовать русско-хивинской торговле. Кауфман также обвинял хана в подстрекательстве «киргизских племён» к неповиновению русским властям и требовал отказаться от вмешательства во внутренние дела казахских жузов. Но хан не пожелал даже ответить на это послание, поскольку антирусские волнения среди казахов усиливались, они просили у хана помощи и даже прислали богатые подарки в виде 50 соколов, 100 иноходцев, 100 верблюдов и 50 белых войлоков. Хан начал готовиться к войне с неверными-гяурами. В цитадели Хивы возвели новую башню и установили свои знаменитые 20 пушек. Кроме того, хивинцы построили дамбу на протоке Амударьи, Талдык, и развели воду по арыкам, чтобы русские суда не смогли подойти к городу из Аральского моря. Близ мыса Урга на Аральском море выстроили новую крепость Джан-Кала, а вторую начали строить в урочище Кара- Тамак. Неожиданно, некий проезжий турецкий купец заявил о себе как о посланнике владыки всего исламского мира - турецкого султана, прибывшим с предложением союза и военной помощи. Султан предлагал создать союз среднеазиатских государств в противовес России (Михайлов, 2003). Это и вовсе настроило Хивинского хана очень даже оптимистически.
Русским командованием было решено пересечь пустыню одновременно с трёх сторон: из Ташкента, из Оренбурга и со стороны Каспия. Стремление достичь непременного успеха заставило организовать несколько отрядов такой силы, чтобы каждый из них в отдельности был бы в состоянии овладеть ханством. Но ни один из отрядов, подошедших к стенам Хивы раньше, не имел права начинать осаду, не дождавшись главного, который предполагался быть в два раза более крупным. Таким образом, фон Кауфман сумел обеспечить для самого себя непременный вход в город с триумфом (Терентьев, 2010, 210-211). Ни одно из направлений пути не было ещё исследовано должным образом, то есть, не было гарантии непременного достижения конечной цели, что ещё более подстёгивало желание перестраховаться, имея 4 независимые группы. Более других был известен путь от Красноводского залива в Хиву через урочище Сарыкамыш, исследованный в 1871 году отрядом полковника Маркозова. Однако, вариант этот был столь «хорош», что в этот раз полковник Маркозов предпочел двигаться по другому пути, гораздо менее исследованному. Лишь в конце зимы 1873 года было приказано начать поход на Хиву, в котором вновь, с перерывом в 156 лет, принял участие потомок того самого Никиты Бородина, правнук упомянутого уже Григория, который попадал в плен к Пугачёву, уральский сотник Павел Ефимович Бородин54. Согласно общему плану экспедиции, русские выдвигались с двух сторон 4 отрядами: с востока должен продвигаться Туркестанский отряд, состоящий из двух колонн, Джизакской и Казалинской, а с запада - соединенные силы Оренбургского и Кавказского округов - Оренбургский, Красноводский и Мангышлакский отряды. Точнее, Оренбургский отряд шёл с севера, в отличие от двух последних, двигающихся именно с запада. Сначала в Кавказском округе предполагали ограничиться отправлением одного Красноводского отряда, но волнения казахов, возникшие в начале года на полуострове Мангышлак вследствие подстрекательства хивинцев, навели на мысль о необходимости отправки особого отряда от Мангышлакского приставства. Общее начальство над всеми силами было поручено командующему войсками Туркестанского военного округа генерал-адъютанту фон Кауфману I. При нём для управления всеми войсками был сформирован полевой штаб, начальником которого стал генерал-майор Виталий Николаевич Троцкий (Михайлов, 2003).
Из Туркестана в начале марта выступил сам фон Кауфман с шеститысячным главным Туркестанским отрядом из 12 пехотных рот, двух сотен уральских, полутора сотен оренбургских, одной сотни семиреченских казаков и одной сборной сотне, включавшей молодое Семиреченское казачье войско, при ракетном дивизионе и 18 орудиях, 14 простых полевых, 2 лёгких пушках, 4 полупудовых мортирах. Казалось бы, проще было использовать свободные казачьи сотни из Ташкента, но
54 Павел Бородин был праправнуком не упомянутого в пугачёвские времена Мартемьяна, а другого, но ровесника того самого Мартемьяна. Павел был сыном Ефима, внуком Ивана. Это ветвь Бородиных, пошедших от Никифора – сына основателя рода, Никиты и брата Михаила, давшего ветвь автора. Мартемьян, вовлечённый в пугачёвские события был сыном того же Михаила, а другой его сын, Ефрем, стал основателем ветви автора.
Кауфман негласно протежировал немцам, будучи православным, а сборной сотней командовал старшина фон Грюнвальд (Терентьев, 2010, 254). Джизакская колонна, при которой находились Его Высочество герцог Лейхтенбергский, князь Евгений Максимилианович Романовский, начальник полевого штаба генерал-майор Троцкий, начальник артиллерии генерал-майор Жаринов, глава всей пехоты генерал-майор Бардовский, начальник кавалерии подполковник Головацкий, чины полевого штаба и начальники отделов, начав выступление из Ташкента, Ура-тюбе и Ходжента в первых числах марта, сосредоточилась в Джизаке, откуда двинулась по направлению к Тамды и Буканским горам, уже именуясь Джизакской колонной, где предполагалось соединиться с Казалинской колонной, близ урочища Минг-Булак, то есть - Тысяча Ключей, или Дау-Кара. С Казалинской колонной двигался, командированный Петербургским обществом естествоиспытателей, молодой магистр зоологии Модест Богданов, воспользовавшийся представившимся случаем посетить пустыни Средней Азии и Хивинский оазис, в то время ещё почти не исследованные в научном отношении. Богданову пришлось не только в полной мере разделить тяготы экспедиции, но и принимать участие в военных действиях (Михайлов, 2003). Позже он участвовал и в среднеазиатской экспедиции генерала Столетова. Из учёных в экспедиции участвовал также аптекарь-ботаник Краузе. При Казалинской колонне находился и двадцатитрёхлетний повеса, старший сын брата Александра II, Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Константинович, который был поглощён более написанием писем своей американке-любовнице Фанни Лир, нежели делом. По крайней мере, одно из них не безынтересно мелкими деталями, мало относящимся к их любовной интриге: «Форт No 1. Казалинск, 8 марта 1873 г. Берег Сыр-Дарьи в Азии.
...Итак, я назначен офицером генерального штаба азиатской армии, той самой, которая некогда должна будет перейти через Афганистан в английскую Индию... Мне поручено командовать авангардом и построить в 250 верстах отсюда форт для 300 солдат... Я все боюсь, чтобы наша связь не была чем-нибудь, или кем-нибудь разорвана. Надеюсь, что в мае или июне буду послан курьером в Петербург. Раз Хива будет взята, в офицерах генерального штаба уже не будет большой надобности... Жди и будь благоразумна; не ужинай с военными, не щеголяй нарядами, не обращай на себя внимания. Это скучно и трудно, но необходимо. Мы так будем счастливы, когда снова свидимся... Теперь мы заняты отбором киргизских лошадей – маленькие, неказистые, но очень выносливые... При нашем отряде находится человек 50 степных жителей-джигитов – туркмены, узбеки, каракалпаки и даже жители Хивы, Бухары и Коканда, перешедшие на нашу сторону. Все они на конях, в национальных костюмах и вооружены с ног до головы. Они служат нам шпионами. Вчера они известили, что Хивинский хан хочет сдаться без боя. Не желал бы этого... Здесь все рады идти на Хиву; этот город за его разбои ненавистен всем и, особенно, уральским казакам... Пиши почаще, целую тебя тысячу раз»
(Греческий, 2007). В отличие от своего честолюбивого и серьёзного отца55, сын всеми своими дурацкими выходками с игрой в парламент, конституцию и революцию (есть сведения, что Николай Константинович, по наивности, дал огромные средства террористке Софье Перовской, участвующей в убийстве его дяди в 1881 году (Греческий, 2007), а, главное, своей клептоманией лишь дискредитировал семью Романовых. У Константина Николаевича, увы, не нашлось времени для должного воспитания сыночка. Впрочем, и отец навредил династии своим нелепым либерализмом никак не меньше пассивной дискредитации её своим сыном. Но в ходе всей Хивинской кампании сын вёл себя очень даже достойно и отважно.
Казалинская колонна во главе с генерал-майором Головым, имела лишь 9 рот пехоты, полторы сотни оренбургских казаков, 2 картечницы, 4 простых пушки, горный и ракетный дивизионы, то есть, уступала Джизакской и имела всего 2040 человек. Выступая в марте от Казалы, то есть – из северного Казахстана, Казалинская колонна подвергалась гораздо большим опасностям, чем стартовавшая из более южного и тёплого Джизака. На севере ещё стояли морозы и случались бураны. 6 марта колонна перешла Сырдарью по льду. Головачов не имел представления о том, как следует грузить верблюдов и как ухаживать за ними. Верблюдов на обе колонны требовалось до 7300 голов. Доставлены все обещанные, как всегда, не были и ощущалась нехватка гужевого транспорта. К каждым семи верблюдам прикреплялся верблюдовожатый-лаучи. При каждой колонне следовало отделение военно-походного лазарета на 135 мест. В инженерном парке везли 4 железных парома, каждый из 2 лодок с настилкой и всего 9 лодок, а также разборный металлический понтонный мост. Помимо этого, главный отряд имел так называемые «нортоновские колодцы» - механическая система для ускоренного вычерпывания воды, присланные, с некоторым запозданием, из Риги, выполненные по заказу Великого князя Николая Николаевича старшего. Организация колонн, питания и снаряжения, строгости с потреблением скверной воды были тщательно продуманы и больных в походе оказалось неожиданно мало. В экспедиции было дозволено участвовать двум иностранцам: американцу Мак Гахану, корреспонденту «New York Times» и поручику прусской армии Штумму. Первого допустили по
55 В 28-летнем возрасте Константин Николаевич (Коко), второй сын Николая I, адмирал, участник Крымской войны, начал управлять флотом и морским ведомством на правах министра. Он провёл важные реформы. При нём парусный флот был заменён паровым. Правда, полностью заменить флот на броненосный Великий князь уже не успел, состарившись. Ранее, чем в других ведомствах, на флоте были отменены телесные наказания. К службе в морском ведомстве Великий князь привлекал интеллигенцию. Среди них были такие известные писатели, как Гончаров, Писемский, Григорович, Максимов. Константин Николаевич был деятельным помощником Александра II в освобождения крестьян. Он настойчиво отстаивал их интересы в борьбе с партией крепостников. Способствовал введению суда присяжных и отмене телесных наказаний в стране. На протяжении 16 лет он был председателем Государственного совета. Возглавлял Русское археологическое и Русское музыкальное общества. Особое покровительство оказывал Русскому Географическому Обществу. Имел побочный брак с балериной Кузнецовой, с которой завёл 5 детей, которая стала для него важнее жены (Википедия, 2009, Боханов, 2010).
причине продолжения тёплых отношений с Америкой, а пруссака по не ясным мотивам. Французам и, особенно, англичанам в участии было категорически отказано. В сохранившихся записках Штумма имеются отзывы об удивительном, на его взгляд, бескорыстии и добросердечии русского солдата (Терентьев, 2010, 257-269, 287, 317).
Оренбургский округ выставил отряд под начальством военного губернатора Уральской области и наказного атамана уральских казаков, ветерана Венгерской кампании 1849 года, Крымской войны и черняевских походов, получившего два ружейных ранения, генерал-лейтенанта Николая Александровича Верёвкина, под начальство которого поступили также и войска Кавказского округа. Оренбургский отряд состоял из 9 рот пехоты, 9 сотен оренбургских полковника Леонтьева и князя Багратиона Имеретинского и 3 сотен уральских казаков, 6 орудий казачьей конной артиллерии, 2 нарезных заряжающихся с дула, орудий пешей артиллерии, 4 полупудовых мортир и ракетной батареи с 6 станками. Численность всего отряда простиралась до 3500, включая 107 офицеров и классных чиновников. Начав движение из Оренбурга, Орска и Уральска около середины февраля, отряд этот, за исключением трёх Уральских сотен, к середине марта сосредоточился на Эмбенском посту. Там к Верёвкину примкнула сотня туземной конницы из зажиточных «киргизов» одвуконь. Употреблялась туземная конница для разъездов, разведки и боковых патрулей. Часть джигитов имела ружья, часть - револьверы Кольта, но чаще лишь пики да сабли. Служили они даром и получали за это казённый порох со свинцом. Зима, как назло, выдалась суровее и продолжительнее обычного, прямо, как в 1839, в Несчастный зимний поход Перовского. Страшные холода, до минус 25-30°C по утрам, а временами и бураны задержали продвижение несмотря на то, что заботливый генерал Крыжановский снабдил отряд тёплыми полушубками и валенками, обшитыми кожей. «Отряд генерала Верёвкина двигался через Усть-Урт» (в нынешней транскрипции – плато Устюрт) от Эмбы на Амударью. Провизия была также продумана лучше обычного. Помимо чая, сахара и спирта, взятого до летней жары, солонины, имелся также запас мяса, сушенной рыбы, 15 тысяч порций консервов, картофельная крупа Китары, сухие щи Данилевского, особые сухари Долгорукова, бульон Либиха, клюквенный экстракт Жданова, сгущённое молоко, сухой среднеазиатский сыр – курт, лук, уксусная эссенция и лавровый лист. Прихватили даже шашки и газеты с журналами для досуга и письменные принадлежности. Оренбургский отдел «Общества попечения о раненых воинах» выдал отряду госпитальное бельё, складные носилки, складные койки, вьючные кресла для больных, кибитки с железными печами для больных, троечные фургоны и крытые повозки на дрогах, подвижный лазарет на 50 человек с медикаментами и противоцинготными припасами, ромом, коньяком и хересом, а также сани на первое время. Инженерное ведомство отпустило 8 трубчатых забивных колодцев Нортона и винтовых Франка-Буксгевдена, инструмент для возведения укреплений, походную кузницу, полосовое железо, древесный уголь, шнур для трассировки укреплений и прочее. Для облегчения переправ во время движения по хивинской территории, изрезанной рукавами Амударьи и каналами, оренбургскому отряду были приданы 2 разборных моста, один на козлах, а другой частью понтонный, частью на бурдюках. Механические колодцы оказались непригодными, их трубы гнулись от твёрдого пустынного грунта и их бросили в опорном пункте Эмбе. Понтоны не взяли, ибо не хватало гужевого транспорта, а везти их в качестве обоза означало заметную задержку передвижения отряда. Вместо запрошенного количества верблюдов было поставлено гораздо меньше и, соответственно, караван не смог взять весь груз. Больше верблюдов найти не удалось. Начали с 4970 верблюдами, а к мысу Урге должны были подойти ещё 907 с месячным запасом свежих продуктов. Потом около тысячи верблюдов должны были вернуться на пост Эмбу, чтобы сделать ещё одну заброску продуктов. Несмотря на это, поход обещал быть весьма комфортным: ни один человек не начинал его пешком! Либо давали запасных лошадей на пехоту, либо она располагалась в санях. Шутили, мол, не экспедиция – пикник! На деле всё оказалось не так уж безоблачно, хотя помимо всего, киргизы (казахи), в местах населённых, поставляли по пути скот на продажу и были обязаны ставить кибитки на местах ночлегов, а также поставлять сено. За такую поддержку «киргизам» было объявлено «Царское спасибо», которое разнеслось по Степи. Вооружение впервые оказалось весьма современным. Если до последнего времени только стрелковые батальоны имели берданки, заряжаемые с казённой части, а прочие продолжали использовать шомпольные капсульные ружья, то по случаю хивинской экспедиции были доставлены игольчатые винтовки Карле, а для сапёрной роты драгунские винтовки системы Крнка56. Пехота и пешая артиллерия следовали в Эмбу через Илецкую Защиту и Ак-Тюбе, нынешний Актюбинск, добрых 495 вёрст, а 2 сотни и конная артиллерия шли другой дорогой, на полсотни вёрст длиннее, вдоль реки Хобды. Линейный батальон и 4 оренбургских казачьих сотни, находившиеся в Орске, выступили почти одновременно с оренбургскими, 4 эшелонами. Последними прибыли 3 уральские казачьи сотни, которые прошли на сотню вёрст большее расстояние. Дневные переходы назначались около 40 вёрст. Для сбережения артиллерийских лошадей, орудия, лафеты и комплект снарядов везли на санях, а упряжных лошадей вели в поводу. Лишь в конце марта отряд двинулся от Эмбы на юг (Михайлов, 2003, Саранчов, 2007, Терентьев, 2010, 292-294, 305). В отношении затяжных переходов и борьбы с холодами, а вскоре и с жарой, наибольший процент казаков из всех отрядов давал очки вперёд, хотя туркмены и хивинцы относились с гораздо большим почтением к пехоте, чем к казакам. Они говорили: «Казак богач, у него всё своё; поэтому он дорожит жизнью, ак-гемлек (то есть –«белая рубаха», как зовут они пехотинца) – байгуш (нищий), у него ничего нет, кроме ружья, да и то не собственное, а казённое; поэтому ему терять нечего и жизнью он не дорожит» (Терентьев, 2010, 285). На плато Устюрт, в местах и до сей поры очень
56 На вооружении в Оренбургском отряде находились: у всех пехотинцев линейных батальонов - винтовки системы Карле; у 2 сотен уральских казаков - «6-линейные бельгийские ружья», видимо, винтовки образца 1856 г., заказанные в Бельгии; у 6 оренбургских и одной уральской сотни - «старые 7-линейные драгунские ружья со штыками» образца 1839 г., на уровне местного оружия. Впрочем, вооружение казаков всегда было очень специфическим (Михайлов, 2003).
малонаселённых, ожидался недостаток в мясе и сене для лошадей. Для этого перехода отряд вёз небольшой запас добротной солонины, 15 тысяч порций мясных консервов и тысячу четвертей овса (Саранчов, 2007). Если в начале похода отряд страдал от холода, то уже в середине, продвигаясь вдоль берега Арала, начал мучиться от жары. Приходилось пить солёную воду, тогда ещё очень слабосолёную, но всё же она утоляла жажду плохо. Ближе к Урге наткнулись на арык с амударьинской водой, идущий к новой крепости Джаны-Кала. Людей трудно было оторвать от этой, сомнительно мутной, воды. Предполагаемое содействие отряду со стороны Аральской флотилии не состоялось. Суда не могли поднять достаточно топлива, чтобы пройти в дальний угол озера. Напрасно пускал отряд по ночам ракеты и раскладывал на берегу костры. Впрочем, 2 парохода «Перовский» и «Самарканд» сумели пройти до крепости Ак-Кала и, после долгой пушечной перестрелки, вынудили хивинцев покинуть укрепление. Суда так и не смогли найти водный проход в обход плотин. Вскоре было согнано до 2000 туземцев и их силами плотины уничтожены. Теперь флотилия могла беспрепятственно вывозить людей в Казалинск, проходя до самой Хивы (Терентьев, 2010, 307-308, 314).
Красноводский, или точнее - Чекишлярский отряд полковника Маркозова, в составе 12 рот пехоты, 4 казачьих сотен, 16 орудий, включая 7 горных, 7 ракетных станков, с небольшой сапёрной бригадой, выступил в конце марта. Четыре орудия из 16 были новейшими, то есть, заряжались с казённой части и имели нарезной ствол. Таким образом, отряд имел 1505 человек пехоты, 457 лошадей в кавалерии и 51 - в артиллерии. Запасы провизии были немалыми, но и не чрезмерными. Общества Красного Креста из столицы, Одессы и Тифлиса поставили в отряд госпитальные палатки, 100 бутылок хереса и коньяка, 100 бутылок вина, лимонную и уксусную кислоты, карболку, соду, хину, опий, чай, сахар, кофе, перевязочные средства, набрюшники, гипс, противохолерные капли Иноземцева, холст и вату. Мясо отряд должен был добывать сам, в пути, что означало зачастую, отнимать у местных жителей. Репутация Маркозова среди них была уже давно испорчена: он обещал платить за верблюдов, но никогда не делал этого. Всё было бы не так плохо, если бы опыт самого Маркозова не был узко кавказским, горным, в условии пустыни. Поход осенью 1872 оказался недостаточным для обретения должного опыта. Вскоре, награбленные, чахлые верблюды начали падать. Вьюки приходилось бросать на дороге. Так, при первом же переходе, было брошено 138 вьюков сухарей, то есть – двухнедельный запас всего отряда. Маркозов вновь недоумевал, что же происходит с этими проклятыми животными? При верблюдах не было даже погонщиков. Кроме того, русские зачастую имели твёрдую убеждённость в том, что верблюд не нуждается в достаточном питье, в отличие от лошади, не знали также, что верблюд никогда не ест в темноте. Приходя на место ночёвки, люди пили сами, поили и кормили коней, но несчастным верблюдам уделяли минимум внимания. Зачастую они не успевали получить свою порцию воды, с трудом вычерпываемую из глубокого колодца, и еду до наступления темноты, а потом не ели, что утвердило мнение, что верблюдам можно и не давать воду и пищу. На утро же, они окончательно слабели и не могли встать. Замыкающие казацкие сотни Кизляро- гребенского полка князя Чавчавадзе подбирали вьюки и, перегружая лошадей, шли сами пешком, но кормили коней сухарями. По пути отряд испытывал частые нападения туркмен. Вскоре выяснилось, что расчёт потребления воды был не верным, а кроме того, имелась утечка из бочек, и порции для животных начали урезать, что отразилось на скорости передвижения. Запас воды был взят неоправданно недостаточный. В середине апреля уже начался небывалый зной. Пехота крайне выматывалась. Кроме того, как позже выяснилось, к Маркозову не шли проводники, потому что он скудно платил. От немногих имеющихся проводников, Маркозов получил дельный совет сделать крюк к колодцу за водой, но не внял ему. Он слишком торопился, желая очутиться у стен Хивы первым. Через день головной отряд был доведён жаждой до полной потери боеспособности и потери сознания. Часть упавших людей была позже подобрана, подвезшими воду и спасена, небольшая часть погибла от солнечных ударов и жажды – менее 10 человек. Становилось очевидным, что отряд не дойдёт до Хивы. Большинством офицеров решено было поворачивать назад несмотря на то, что сам Маркозов, всё ещё, стремился прорваться к Хиве с боеспособными, доброконными казаками, что попахивало явной авантюрой. Впрочем, если бы воды и хватило отряду, его ожидала бы голодная смерть после потери стольких вьюков с продуктами. Пало две трети верблюдов и более четверти лошадей. Даже прибыв в Красноводск, больные, которых насчитывали до 200, продолжали умирать. Так, уже в Красноводске скончалось ещё 29 участников похода. Маркозов делал всё на авось и притом с лукавкой, но в результате получил благодарность за усердие от главнокомандующего по Кавказскому военному округу (Терентьев, 2010, 216-230, 352). Если переход Маркозова рассматривать как самостоятельную экспедицию, то это был очередной неудачный поход на Хиву после 1717 и 1839 года. Экспедиция Маркозова, перенесшая большие лишения, чем другие отряды, потеряв несколько солдат от перегрева и жажды по пути в Хиву, оказалась всё же не бесполезной, так как своим движением она задержала наиболее воинственное из туркменских племён - текинцев, которые могли нападать на русских с тыла во время подхода к Хиве (Михайлов, 2003).
Мангышлакский отряд полковника Ломакина, а также командующих отдельными эшелонами офицеров Генерального штаба Скобелева, Гродекова и Пожарова, собранный у Киндерлинского залива, двинулся вперёд лишь в середине апреля, поскольку изначально находился ближе других к Хиве. Начальником штаба был избран подполковник Михаил Скобелев. Это подразделение состояло из 12 кавказских рот пехоты Апшеронского полка, сапёрной команды, 6 сотен кавалерии, включая 2 сотни казаков Ракузы-Сущевского, 6 орудий и 3 ракетных станков. Скобелев командовал казаками Кизляро-Гребенского и Сунженско-Владикавказского полков. Кавказцы прошли порядка 615 вёрст, из которых 160 –песками, но сумели сохранить подтянутость и боевой дух. На оренбургцев же, с их более комфортным снаряжением, они смотрели с завистью. Табор кавказцев Мангышлакского отряда представлял собой эдакое спартанское-аскетическое место без единой палатки. Не только столов и стульев, даже вьюков видно не было. Спали прямо на кошме. Даже Ломакин не имел своей палатки. Пришедший раньше других на близкое к Хиве расстояние Верёвкин, начал вскоре разыгрывать из себя главнокомандующего, посылая предписание Ломакину остановиться у дельтовой протоки Айбугира и выслать сильные разъезды на дорогу между Кунградом и Куня-Ургенчем для связи с оренбургцами, или даже занять Куня-Ургенч и тому подобное. Ходжейли заняли Верёвкин вместе с Ломакиным. После Ходжейли у 12-й роты кончились запасы продовольствия, а предстояло пройти ещё 185 вёрст до Хивы. Растягивали на несколько дней последние сухари, положенные на день, намучились. Поступил суровый приказ: «У упавшего снимут оружие, обрежут пуговицы и оставят на дороге», но добрые солдаты делали для своих исключения (Терентьев, 2010, 308-309, 324, 336-339).
Колонны Кауфмана и Головачова выступили на месяц позже северного, Красноводский отряд – одновременно с ними, а Мангышлакский - ещё месяцем позже, вовсе в разгар весны. Кауфман очень основательно подготовился к походу. По его личным чертежам на верфи Аральской флотилии, что была на Волге, изготовили даже железные понтоны, подобные употребляемым в XX столетии, предназначавшиеся для переправы через Амударью. Один понтон состоял из четырех ящиков, свинчивающихся винтами, весом до центнера. Восемь человек без особого труда поднимали свинченный понтон и спускали на воду. На полную сборку понтона требовалось около двух часов. Паром, собранный из понтонов, подобно пустой гигантской жестяной банке, мог выдержать 2 орудия и 16 человек. Понтоны эти солдаты прозвали «кауфманками». В походе же «кауфманки» перевозились на верблюдах, но не пустые, а пользовались ими, как емкостями для запаса воды вьючным животным и скоту, предназначенному на мясо(ibid.).
Колонны Кауфмана и Головачова, перенесшие резкие морозы в марте, уже в апреле начали страдать от зноя. Погода мучила людей во время пребывания войск как в долине реки Клы, что протекает в сердце Голодной Степи, так и в отрогах Нуратинских гор, в ущельях которых ещё прятались древние кишлаки таджиков- изолятов, подобные Сентобу, полному и по сей день романтическими развалинами. Ежедневно лило и, подчас, с гор дул ледяной, порывистый ветер, сносивший, порою, палатки. Близ урочища Темир-Кобук фон Кауфман был торжественно встречен Зиаутдинским и Нуратинским беками, присланными Бухарским эмиром с приветствием от него. Они представили богатые дары и предложили генералу роскошный дастархон - традиционное угощение в заранее расставленных палатках. В числе подарков оказалось 60 верблюдов. Правители обоих ханств, Бухарского и Коканского, выказывали явно большее сочувствие к русским войскам и были бы рады поражению их старейшего врага - Хивы. Насколько расположение правительства этих ханств к России было искренне, ясности не могло быть. Лишь в случае неудачи русские бы узнали это. В урочище Хал-Ата было построено укрепление Святого Георгия, оставлены рота пехоты, полсотни казаков и две облегчённых пушки. Там оказалось, что большая часть взятых сухарей была плохо просушена и в них завелись черви. Их пустили на корм скоту, но запасы провизии становились критически малы. Пришлось послать приказчика Громова в Бухару с просьбой прислать хлеба, в выражениях якобы сухой просто надоел. Судя по запрашиваемому количеству хлеба, эмир сообразил, что речь идёт не об излишествах и, опасаясь, что в случае голода в саму Бухару может пожаловать весь отряд, поспешил выслать 3200 пудов муки, немало ячменя, риса с заявлением, что плату за этот хлеб он примет как оскорбление. Громов прикупил ещё муки и 8000 яиц с краской к приближающейся Пасхе. В день возвращения Громова, в Арстанбель-кудук прибыл и человек из Ташкента с пасхами, куличами начальству и пудами чая с сахаром для войска.
Не внушающие особого доверия сведения, собранные у туземцев, показывали, что до Амударьи оставалось около 120 вёрст и что от оазиса Адам-Крылгана до Уч- Учака и вовсе нет колодцев. Адам-Крылган, по-казахски — Кирилган, означает, по мнению Вамбери, «Гибель человека», но точнее – наоборот: «Расчищенный человеком (колодец)», или «Спасение человека». Опасаясь, чтобы колодцы Адам- Крылгана не были засыпаны неприятелем, была послана передовая колонна под руководством генерал-майора Бардовского с целью отрыть возможно большее количество колодцев и исследовать путь до Адам-Крылгана. Груз и остаток войск, из-за недостатка верблюдов, не могли пока двинуться далее, и было решено направить их в Уч-Учак после занятия переправы через Амударью. С середины апреля отряд шёл безводной пустыней, а перед Адам-Крылганом вода вовсе кончилась, люди стали болеть, и некоторые пали. Когда подошли к урочищу, с якобы мрачным названием, никто уже и не и надеялся выжить. Так, с подачи записок британского агента Вамбери, настроили себя в отношении этого спасительного места с водой офицеры. К счастью, там удалось отыскать колодцы, что спасло войско. Именно там и соединились обе колонны Туркестанского отряда. Как уверяет генерал-лейтенант Терентьев, кочевники никогда не станут портить колодцы в пустыне, даже желая навредить врагу, ибо колодезь – это святое, это жизнь. Они им самим необходимы для выживания в пустыне. Если кочевники и хотят лишить врага воды, то создают иллюзия того, что колодец засыпан, перекрывая его на глубине и присыпая сверху. Из последнего оазиса Кауфман взял до Хивы лишь часть отряда, оставив в нескольких, основанных по дороге, укреплениях большую часть людей. Фон Кауфман упорно продолжал движение к Хиве. Кауфман и Троицкий, почему-то, доверяются настоянию финского барона Аминова, который уверяет, что путь через колодец Арстанбель на 50 вёрст короче и выгоднее. Вместо того, чтобы идти по набитой караванной дороге, войска сворачивают на кочевую тропу и в результате теряют полмесяца и оказываются на грани гибели от жажды! Там Кауфман повторяет ошибку Маркозова и приказывает идти прямо, не сворачивая к колодцам, не теряя на это времени. Углубившись в пески к югу от Адам-Кирилган, русские испытывали мучительно долгие переходы до очередного колодца, сил оставалось мало. Благодаря опыту проводника-киргиза (казаха) по прозвищу Сапёр Василий, вышли к, скошенным под углом, колодцам глубиной до 18 саженей, то есть вытаскивать воду было крайне неудобно и трудно. Люди дошли до крайности и начались драки за каждый глоток воды, которой могли извлечь с такой глубины и при таком угле лишь на дне ведра. Собаки выли и бесились от жажды, кони срывались с привязи и глотали мокрый песок, а несколько верблюдовожатых, не дождавшись своей порции воды, умерли от жажды возле колодца. Всех верблюдов и лошадей было бы невозможно напоить из такого неудобного колодца даже, работая день и ночь. Было решено отправить верблюдов с пустыми бурдюками назад в Адам-Кирилган и добрать воды там. В тот нелёгкий момент камергер князь Голицын высказал генералитету: Троицкому, Полторацкому и Пистолькорсу мысль о том, что следует объявить Кауфмана невменяемым и сменить руководство. Генерал-кавказец Полторацкий подтрунивал над Голицыным в своих мемуарах.
Пришло известие, что Хивинский хан выпустил из плена 21 русского, в том числе купцов, казаков, захваченных в отряде Рукина и других. Они вышли навстречу Кауфману с сопровождающими хивинцами. Хан надеялся задобрить, неуклонно продвигающееся вперёд, войско. В середине мая главный отряд, состоящий теперь из 1480 русских с 220 лошадьми и 370 туземцев с 50 лошадьми и остатками наиболее выносливых верблюдов, вышел к Амударье и после несколько дней отдыха двинулся вниз по течению. От продолжительного похода по безводным местностям Туркестанский отряд потерял значительную часть верблюдов. Для поднятия всего груза Джизакской и Казалинской колоннам требовалось, как выяснилось, около 8800 верблюдов. Из этого числа несчастных животных, вышедших в начале перехода, до Амударьи дошли всего 1200 кораблей пустыни, из которых около 300 оказались уже непригодными. Лишь дисциплинированность и выносливость солдат, а также помощь враждебных жестоким хивинцам местных кочевников, ставших проводниками, позволила объединённому Туркестанскому отряду уцелеть и вовремя выйти к Амударье. Возле реки на колонну тут же напали хивинцы, ринувшиеся лавой с холмов с криками «Ур! Ур!», что значит: «Бей! Бей!». Прицельный винтовочный залп, а потом и пушечный выстрел заставили их бежать. Теперь войско имело достаточно воды и солдаты не преминули начать купаться и ловить рыбу. Знаменитый после Самарканда, отважный отец Малов раскинул на одном из барханов церковный намет и служил всенощные и обедни. Адъютант Кауфмана, Колокольцев, исполнял для всех ноктюрн Шуберта «Майская ночь» на кларнете. В Ташкент был отправлен джигит с текстом телеграммы для Государя об успехах экспедиции. Выживание армии Кауфмана было ещё особенно важно по той причине, что доселе русским сравнительно везло, все походы совершались беспроигрышно, но в случае малейшей неудачи мистический подход местного населения к неизбежности колонизации мог бы исчезнуть и восстания разгорелись бы во всех частях, едва покорённых, земель. Фон Кауфман сделал очень хитрый ход, послав прокламации к народу, в которых говорилось, что русские ведут войну только против хана и его правительства, а потому советует мирным жителям сидеть спокойно по домам. Если люди остаются в домах, их никто не тронет, а собственность их и жёны будут неприкосновенны, что русские будут платить деньгами за поставку фуража в лагерь и за всю вывозимую на продажу провизию. Далее следовало предупреждение, что если русским войскам придется самим ходить на фуражировку, то они будут брать всё нужное бесплатно, а дома, покинутые обитателями, будут сжигаться. Прокламации повезли, служившие русским, казахи и пленные хивинцы, многие из которых вернулись и служили дальше проводниками. Отбитые у хивинцев каюки (лодки) стали везти избыток груза для войска, идущего вдоль Амударьи (ibid., Терентьев, 2010, 237-288, 345-346, 349, 351, 354-355).
Мангышлакский же отряд шёл в пятидесятиградусный зной, неоднократно отбиваясь от нападавших отрядов хивинцев и туркмен. Сборным пунктом для сосредоточения войск отряда и дальнейшего их движения был назначен колодезь Порсу-Бурун у Киндерлинского залива. Под Мангытом, где Мангышлакский отряд соединился с Оренбургским Верёвкина, где противник уже вынуждал к столкновению. В Деле под Мангытом против Ломакина выступили туркмены- йомуды, численностью до 3000, под начальством Джануби-бая, а также и жители Мангыта. Впрочем, потери русских оказались невелики, убитыми были один обер- офицер и двое казаков, ранеными - четверо казаков. Это было наиболее сильное столкновение на пути всех отрядов к Хиве. На пути объединившихся отрядов от Мангыта к Хиве стычки продолжались каждодневно и бесконечно, помимо новых трудностей, возникших с постоянным формированием водных преград. На этом участке пути проявили себя уральская сотня Павла Бородина и оренбургская сотня есаула Пискунова. Приходилось преодолевать сопротивление встречных хивинских посёлков, а также и отражать продолжавшиеся набеги йомудов, норовивших украсть побольше верблюдов. Вскоре под Гурленем русские встретили наиболее многочисленное скопление противника на пути своём - не менее 10 тысяч человек, но в настоящую битву стычка, к радости обеих сторон, не переросла (ibid., 2010).
Трудность завоевания ханства заключалась отнюдь не в сопротивлении воинственных хивинцев, а только в продвижении русских войск сквозь бескрайние пространства, в испытании пустыней. Хива была легко захвачена первым же, достигшим её, Оренбургским отрядом. Самый долгий и трудный переход выдержал соединённый Туркестанский отряд, он же - главный, хотя Николай Верёвкин прошёл наибольшее расстояние - от самого Оренбурга. Казакам Верёвкина повезло больше с продуманностью амуниции и количеством колодцев, поскольку он ни разу не сбился с пути в силу опытности самих членов экспедиции. Наибольший процент казаков был в Оренбургском отряде, этим и объясняется более успешное выживание в пустынных условиях. Самые серьёзные столкновения с неприятелем выпали на долю объединившегося Оренбургско-мангышлакского отряда. Подойдя к укреплению Джан-кала, что на мысе Урге, Оренбургский отряд вступил в неприятельские пределы, но завершил самую трудную часть похода. По этому случаю генерал Верёвкин послал следующий отчёт в Оренбург и зачитал его войскам: «Вчерашнего числа вверенный мне отряд, достигнув укрепления Урге, выполнил с точностью Высочайшую волю, чтобы в начале мая войска Оренбургского военного округа находились на границе хивинских владений. При этом, войскам пришлось перенести немало трудов и лишений. Вслед за зимним походом из Оренбурга, Уральска и Орска к Эмбе, они должны были сделать переход около 600 вёрст от Эмбенского поста, из которых половину по дорогам, испорченным весеннею распутицей, другую же - по безводным бесплодным пустыням Усть-Урта, ещё недавно считавшимся недоступными для русских отрядов... Редко случалось русским войскам делать походы при таких неблагоприятных условиях, но, несмотря на это, поход совершён вполне благополучно: люди сохранили бодрость и силу, больных и слабых между ними очень мало, лошади оставались в хорошей форме и в течение всего похода не было ни одного случая, который обнаружил бы упадок духа либо нарушение дисциплины. Лёгкость, с которою был перенесён столь тяжкий поход, зиждилась на молодецком духе нижних чинов и заботливостью со стороны ближайших начальников. Многие части отряда вполне поддержали издавна признанную за русскою пехотой славу лучших в мире ходоков... А потому, поздравляя вверенный мне отряд с окончанием самой трудной части похода, объявляю мою душевную благодарность всем начальствующим лицам за их труды и усердное содействие в моих заботах, о наилучшем выполнении Высочайше указанной нам задачи, нижним же чинам отряда за их безукоризненное поведение, молодецкое перенесение походных лишений и трудов объявляю спасибо от всего сердца. Вполне уверен, что и дальнейший поход будет совершён с таким же успехом». Приказ этот генерал велел прочесть людям во всех частях отряда (ibid., 2010, Широкорад, 2008). Не всё и не всем давалось просто. Так, например, инженерный полковник Романов из главного отряда не вынес трудностей похода и застрелился на наиболее безводном участке. При этом, он был человек состоятельный семейный и сам просился в экспедицию, желая исследовать дельту Амударьи (Терентьев, 2010, 286).
Со всех четырёх сторон против Хивинского ханства двинулось 54 роты пехоты, 26 сотен казаков, 30 полевых нарезных пушек, 2 картечницы, 2 облегчённых пушки, 8 полупудовых мортир, 18 горных орудий и 3 ракетных батареи. Исключая Красноводский отряд, вынужденный повернуть назад, на деле против Хивы участвовало 42 роты пехоты, 22 сотни казаков, всего - около 11 тысяч человек. Часть этих сил была оставлена вместо гарнизонов во временных, построенных в степи укреплениях - для связи. В пределы ханства вошли 35 рот, 17 сотен, при 34 орудиях, всего - до 9 тысяч человек с 4 тысячами лошадей и 20 тысячью верблюдов (Михайлов, 2003, Саранчов, 2007).
Арминий Вамбери в своих лживых, по мнению генерал-лейтенанта Терентьева (Терентьев, 2010, 340), записках упоминал постоянную хивинскую армию, но согласно мнению Саранчова, таковой постоянно не существовало. В 1850 году хан, по примеру Бухары, создал регулярное войско численностью до тысячи пехотинцев,но число их, ко времени русского вторжения, уменьшилось до сотни сарбазов, которые стали телохранителями хана. К числу постоянного хивинского войска можно причислить также несколько десятков артиллеристов из афганцев и индусов, которым было придано до 40 медных, гладкоствольных пушек. В случае острой необходимости хан очень быстро мог набрать кавалерию - нукеров, что и было сделано им только что, при входе русских в Хорезмский оазис. Кавалерия состояла преимущественно из туркмен и в меньшей степени из узбеков и каракалпаков. Пехота была организована из представителей почти всех народностей ханства. Ханские офицеры набирали в неё всякого, кто только попадался под руку и мог держать в руках оружие. В силу этого, войска не имели униформы, но, как и в средневековье, носили наряд, свойственный всем жителям ханства и состоявший из высокой конусообразной шапки, одного, чаще двух халатов, кожаных брюк (чамбары) и неуклюжих сапог. С точки зрения европейца этот наряд был не слишком удобен для верховой езды, но джигитовка туркменов на их степных аргамаках была достойна восхищения. Вооружено войско было прескверно, даже кремнёвые ружья встречались далеко не у каждого пехотинца, преобладали топорики на длинных рукоятках. Многие всадники имели капсюльные двухствольные гладкоствольные тульские ружья, а зачастую даже и фитильный карамультук. Зато хивинцы использовали варварские пули, похуже всяких разрывных пуль, состоящие из толченого стекла, обёрнутого в свинцовую оболочку. Подобные пули в большом ходу у всех туркмен (Алиханов-Аварский, 2011, 88).
Имели кривую персидскую саблю и, висящий на ременном поясе, пичок (нож). Сабельные клинки были из очень скверного, кованого железа, сталь производить здесь ещё не научились. Нож, при случае, служил для отрезания головы убитого неприятеля, а висящие около ножа ремешки предназначались для привязывания голов к поясу. Если голов набиралось слишком много, то всадник складывал их в мешок, который подвязывал к седлу, в торока (Михайлов, 2003, Саранчов, 2007).
Генерал-лейтенант Верёвкин, заняв городок Ходжейли, расположил войска в 8 верстах от Хивы, не предпринимая решительных действий и выжидая известий и приказаний от начальника экспедиции фон Кауфмана, одновременно давая отдых войскам, утомлённым почти двухнедельными боями. Остановка была воспринята противником как нерешительность, нападения мелких отрядов участились. Отсутствие связи заставляло думать, что Туркестанский отряд сбился с пути, отстал, либо имеет затруднения с переправой через Амударью, наиболее полноводною перед разливами и каналами по всему Хорезмскому оазису. Вследствие подобных соображений, было решено, выждав до полудня известий от генерал-адъютанта фон Кауфмана, в полдень сняться с бивуака и, оставив тяжести, подойти к городу на дальность артиллерийского выстрела, произвести рекогносцировку и обстрелять город перекидными выстрелами, припугнув гарнизон и жителей (ibid.). Инструкция, изначально данная Оренбургскому отряду, была более сдержанной в плане возможности штурма Хивы, не дожидаясь главного отряда. Предписание гласило: «Если бы обстоятельства принудили вас действовать самостоятельно, а между тем,никаких сведений о прибытии войск туркестанских и никаких приказаний от генерал-адъютанта фон Кауфмана вами получено не было, то предоставляется вам сделать наступление к г. Хиве и, в случае надобности, занять его». Такая лазейка развязывала Верёвкину руки (Терентьев, 2010, 303-304).
Когда измученные солдаты Кауфмана переправились через могучую реку на сторону Хорезмского оазиса, генерал передал хивинцам ещё раз дружелюбные прокламации, и солдаты были мирно встречены на базаре пригородов Хазараспа - города, со второй по значению крепостью. Последние сутки солдаты вовсе уже ничего не ели, кроме горсти хивинскаго проса. О суточном посте для человека в обычном состоянии и говорить бы не стоило, но они жили уже не первый месяц впроголодь. Гонец от дяди хана доставил Кауфману послание, в котором говорилось, что оренбургцы уже заняли Кунград и Ходжейли и что Хива не хочет продолжения войны. Ожидая знака доброй воли, главнокомандующий посылает ответное письмо с просьбой прислать хлеба, ячменя и скота «в доказательство мирного расположения». Но ничего прислано не было. Фон Кауфман издал приказ, запрещающий грабить и обижать местных жителей. Виновным грозил военно- полевым судом. Когда русские окончательно переправились на хорезмский берег, хивинцы вывезли на базар целые воза муки и овощей, цыплят, овец, свежие пшеничные лепешки «с пылу, с жару» из тандыра, урюк, рис, кристаллический сахар, чай, множество белых тутовых ягод и прочей снеди, для коней же оказалось немало клевера и джугары. Туземцы подвезли свои тяжёлые телеги-арбы к самому лагерю и остановились среди толпы солдат. Некоторые казаки говорили по-татарски, уральские - по-казахски, те же, кто не ведал этих наречий, совершали сделки с помощью языка жестов. Вскоре пошёл оживленный торг с солдатами, которые за все платили, впрочем, втридорога. Откуда только русские солдаты брали деньги, приходилось удивляться, но за деньгами у них дело не стало. Хивинцы к русским относились очень дружелюбно и не только не боялись своих победителей, но беззастенчиво требовали несообразные цены за всё вывезенное на продажу. Дело в том, что для их феодального сознания было естественным, что русские станут попросту, без всякой платы, брать все, что пожелают, не исключая и их жён, что было бы совершенно в порядке вещей, представляло бы образ действий, которому они, конечно, следовали бы сами. Когда же они увидели, что бояться им нечего, то с азиатскою сметливостью стали вытягивать из пришельцев наибольшую для себя выгоду. Действиями русской армии же, под строгим наблюдением фон Кауфмана, руководила полная законность, соответствующая нормам конца XIX века. Иностранный корреспондент-свидетель хивинского похода Штумм пишет: «Русский солдат, по природе своей, не свиреп и не кровожаден, а, скорее, добр и кроток, Я не раз видал во время кампании против туркмен-йомудов примеры того, как русские солдаты добросердечно относились к туркменским детям» (Саранчов, 2006).
Во время переправы русских войск жители Питняка, Хазараспа и окрестных кишлаков были настроены весьма миролюбиво, но вскоре это «безобразие» прекратил прибывший диван-беги Мат-Ниаз, заставив силою население с их семьями и имуществом перебираться в цитадель Хазараспа. Заметив нежелательные изменения, уменьшение числа приносящих продукты туземцев, Кауфман послал очередные команды фуражиров под прикрытием отряда из двух рот, двух горных орудий и сборной сотни, под начальством подполковника Чайковского. Заметив группу жителей, переселявшихся со всем имуществом в цитадель, фуражиры двинулись за ними, но были встречены толпою неприятеля, около тысячи человек. Усилив цепь стрелков и приказав двум горным орудиям открыть огонь, подполковник Чайковский легко отбросил противника. Кауфман повёл под стены цитадели основные силы. Во время движения отряда в 9 рот и одну сотню казаков с 10 пушками к Хазараспу, верстах в 7 не доходя до города, к командующему войсками явился посланец от хивинского хана с письмом, в котором Сеид-Мухамед- Рахим-хан изъявлял желание заключить мир. Фон Кауфман послал ответ, одобряющий мирный исход назревающего столкновения, но продолжил движение к городу. Защитники Хазараспа, открыв ворота, разбежались. Не прозвучало ни единого выстрела. В казённых складах цитадели солдаты нашли порядка 1000 пудов пшеницы, 700 пудов риса, чем были очень приятно удивлены. В крепости были брошены 4 медные полевые пушки и 43 фальконета. После этого Туркестанский отряд отошёл простоял целый день биваком между Хазараспом и Шейх-Арыком в тенистых садах по причине недостатка перевозочных средств. Это была ошибка, поскольку хивинцы восприняли отход, как нерешительность, проявление слабости. Русские начали собирать с окрестных жителей арбы и прочие телеги. Отдавали их очень неохотно. В это время пришли 2 донесения от генерал-лейтенанта Верёвкина. Кауфман шлёт ему приказание идти в Ханки, то есть городок между Хивой и Хазараспом, и ждать там. Как обычно, приказаний никто и не думает выполнять. Николай Верёвкин идёт к Хиве, не собираясь останавливаться ни на минуту. Через день и Туркестанский отряд двинулся к Хиве. Кишлаки, за 40 вёрст до столицы ханства, были брошены жителями, укрывшимися в Хиве (ibid., 2006, Терентьев, 2010, 362). Оренбургский отряд быстро двигался к Хиве из Ходжейли. По пути на него временами нападали, а под городком Мангыт произошла основательная стычка. После рассеяния хивинцев, часть из них засела в домах городка и коварно обстреляла, вошедшие туда, колонны. Солдаты были взбешены и начали расправу. Тут подъехали нестроевые джигиты, лаучи и устроили грабёж. Верёвкин бросил патруль для прекращения безобразий, но уже порядка 400 человек было перебито. Причём, больше мирных горожан, чем прятавшихся в домах воинов хана. Никто из русских тогда не знал, что предки мангытцев участвовали в избиении войска Бековича в 1717 году, но туземцы были уверены, что это – месть. Жители Гурлена, Лята и Китоя прибыли с заявлением покорности (Терентьев, 2010, 361).
Нелегко давалась нарастающая жара уже немолодому, полнеющему генералу Верёвкину, всё начинало раздражать его, а главное - неопределённость. Генерал велел остановиться лишь в 6 верстах от Хивы в саду, явно возделанном для хана руками русских невольников, на что указывали имена и кресты, вырезанные на коре деревьев. Временами на отряд нападало хивинское ополчение, вооружённое в основном дрекольем, но было вскоре рассеяно. Начали было заготавливать штурмовые лестницы, туры, фашины, но ломкий тополь не позволял выполнить задуманное и Верёвкин решает идти на Хиву без особых приготовлений. 28 мая часть войск Оренбургского отряда под начальством Верёвкина подошла к Хиве и овладела завалом и батареей из 3 орудий у самой городской стены. В 250 саженях от стен русские установили мортирную батарею, открывшую отчаянный огонь по городу. К ним подошёл и Мангышлакский отряд Ломакина. Всё же, атака объединённого отряда оренбургцев и мангышлакцев без лестниц была организована неумело, майор Буравцев не разобрал толком, где стоят неприятельские пушки. Первый приступ был отбит. Поздно разнюхали о существующем проломе в стене, куда бы уже в тот же день могли бы ворваться, если бы продумали штурм основательнее. Сам Верёвкин оказался неопасно ранен в лицо и временно передал командование своему начальнику штаба, полковнику и сапёру Евграфу Семёновичу Саранчову, оставившему подробное описание всей кампании. Верёвкин посылает Ломакина на переговоры, требуя безоговорочной сдачи города, угрожая, в противном случае, повторной бомбардировкой. С ответом тянули и Саранчов велит мортирам продолжить начатое. Было выпущено 92 гранаты, произведшие 3 пожара в городе. Хан высылает парламентёров с изъявлением покорности навстречу Кауфману, но не Верёвкину.
Власть хана была уже настолько слаба, что часть защитников города продолжала готовиться дать должный отпор русским самостоятельно. Тогда хан бежит в Хазаваст к туркменам. Власть в городе переходит к старику-дяде хана, Сеид-Эмир-Ул-Омару, так как вельможи не соизволили подчиняться освобождённому брату хана, Атаджан-тюре, который до этого сидел в темнице, обвинённый матерью в желании отравить хана (ibid., 367-372).
Николай Верёвкин получает извещение, что Кауфман находится в 16 вёрстах от Хивы и что неприятель уже вступил с ним в переговоры. Фон Кауфман приказал оренбургцам прекратить огонь, если хивинцы будут держаться спокойно, а утром передвинуться к мосту Сарыкупрюк для соединения с Туркестанским отрядом. Верёвкин же потребовал у Хивы сдачи Шах-Абадских ворот добром. Хивинские начальники, зная о переговорах с Кауфманом, ежеминутно ожидавшие его вступления в город и открывшие с этой целью дальние, Хазараспские, ворота, отказались исполнить требование Николая Верёвкина. Из уст самого Верёвкина хивинцы слышали о том, что он не может принять решение о мире, но лишь фон Кауфман. Ключи от всех ворот, по уверению хивинцев, уже везли Кауфману и поэтому не могли открыть Шах-Абадские ворота Верёвкину. Отвечали, мол, Хазарапские ворота уже открыты для ярым-подшо, то есть - «полу-царя» Кауфмана. Тогда было решено взять ворота приступом. Русские попросили у защитников несколько кетменей и тут же начали возводить ими насыпь возле ворот. Устроена была брешь-батарея на 2 орудия, расстояние до стены измерено шагами, ворота пробиты гранатами, в пробоину влезли солдаты Скобелева и, вскоре 2 роты с 2 ракетными станками заняли ворота и прилегающую часть стены, чему защитники города вовсе не препятствовали. К Кауфману явился двоюродный брат хана, Инак- Иртазали, с заявлением покорности от имени хана, сдававшегося без всяких условий на милость Белого Царя, готового принять российское подданство. Фон Кауфман продолжает переговоры с парламентером хана с целью оговорить условия капитуляции и требует прибытия самого хана. Генерал любил театральные эффекты и заранее предвосхищал прибытие, ещё недавно надменного, хана и соединение всех отрядов под своим руководством. Он письменно просит также Верёвкина явиться вовремя к прибытию поверженного хана. Можно себе представить разочарование Кауфмана, когда на следующий день ни хан, ни Верёвкин к нему не явились. Хана в городе уже не было, а Верёвкин счёл для себя неудобным выполнить приказ Кауфмана совершенно дословно и, ссылаясь на обилие раненных и мелких дел, а также плохое самочувствие, остается, послав вместо себя на встречу 2 роты, 4 сотни с Ломакиным и Саранчовым. Среди защитников Хивы воцарилось мирное настроение, они сидели открыто на стенах и глазели на русских с любопытством. Русские переговаривались с ними, а казаки, владевшие туземными наречьями, предлагали сдать пушки и даже получили несколько зембуреков, спущенных на канате. Персидские невольники бежали из города гуртами и принесли смутные слухи, что русских рабов собираются вырезать поголовно. Командиры каждого из русских отрядов рвались первыми войти в Хиву. Николай Верёвкин сокрушался, что ему не удастся самому первым войти в город. В рядах приверженцев войск Оренбургского и Кавказского округов, в пику Туркестанскому, нашёлся лихой подполковник Дмитрий Скобелев, который, никого не спрашивая, повёл 2 роты солдат на штурм Хивы. Верёвкин отправил к ослушнику ординарца с приказом остановить штурм, пригрозив расстрелом за неповиновение. Скобелев послал ответ начальнику: «Идти назад страшно, стоять на месте - опасно, остается взять ханский дворец». Скобелевские молодцы стремительно взяли дворец, и только тогда в город с музыкой, беспрепятственно, вступили войска фон Кауфмана через Хазараспские ворота. Запоздало пришло распоряжение от Верёвкина, что если Скобелев не остановится перед дворцом, то будет расстрелян... От дяди хана, встретившего Туркестанский отряд в 6 верстах от города и поклонившегося Кауфману, выяснилось, что Сеид-Мохаммед-Рахим II ухитрился удрать из Хивы к туркменам-йомудам, с помощью которых хотел продолжать сопротивление. Фон Кауфман потребовал полного подчинения, открытия всех ворот и выноса всех орудий в одно место. Отряд Саранчова подошёл на встречу Кауфману. Именно в этот момент Скобелев врывается через захваченные ворота в цитадель и дворец, грохочут выстрелы и Кауфман думает, что идёт вынужденное сопротивление... Верёвкин получает от Кауфмана записку: «...К удивлению моему, я слышу с Вашей стороны выстрелы... Я полагаю, с частью отряда и с войсками от Вас войти в город и занять цитадель и ворота. Грабежа не должно быть... Нужна большая осторожность, теперь даже больше, чем прежде. Я беру Ваши роты, орудия и кавалерию, чтобы они были представителями кавказского и оренбургского округов. Поздравляю Вас с победой и с раной, дай Бог скорее выздороветь». Верёвкин ответил, что в Хиве имеются две партии: мирная и враждебная и приходится быть начеку и, что грабежи он строжайше запрещает. Он не желает признать, что взятие ворот было лишь фарсом и защитники, давшие осаждавшим кетмени, вряд ли могут быть названы враждебной партией (ibid., 2010, 373-380).
30 мая, в годовщину рождения императора Петра Великого, в войсках отслужено молебствие за здравие Государя Императора и панихида за упокой Петра I и сподвижников его, убиенных в войне с Хивою. Павел Бородин вспоминал, конечно же, своего предка в кампанию 1717. К Хиве подтянулись колонны полковника Новомлинского, подполковника Дрешнера и сотня подполковника Есипова, и, если прибавить к ним гарнизоны, оставленные в Кунграде и Джан-Кале, в ханстве стояло 9778 человек русских, не считая оставленных в тыловых укреплениях далеко по пути ещё 2470 человек. Чтобы покончить с грабежами, были повешены двое беглых персидских невольника. К победителям являлись любопытствующие депутации от туркменских племён, в том числе и от йомудов, но о беглом хане они не высказали ни малейшей осведомлённости. Не исключено, что фон Кауфман считал победу не полной без явки поверженного хана, войну не оконченной, особенно после своих прокламаций о войне не с народом, а с ханом. Мирный договор, подписанный с братом хана, мог быть ничего не стоящим в случае возвращения не отрекшегося официально самого правителя и это не давало покоя главнокомандующему. Кауфман посылает джигита-гонца в Ташкент с телеграммой Государю. Замечательно, что к прибытию гонца в Ташкент телеграфную линию только что дотянули из Верного в Ташкент. Туркестанскому генерал-губернатору было дано твёрдое предписание из Санкт-Петербурга: Хивы к российским владениям официально не присоединять. Вновь боязнь обострить дипломатические отношения с Великобританией... Сохранение номинальной власти Хивинского хана, как и эмира Бухарского, демонстрировало как бы отсутствие завоевательных целей. С другой стороны, удалённость Хивы, по крайней мере поначалу, не оправдывала тех расходов, которые бы потребовались на содержание администрации и русского войска на захваченной территории.
Фон Кауфману с большим трудом, через посланцев, удалось уговорить хана вернуться. После посланий Кауфмана хану о том, что он может продолжать правление и, что ему не будет причинено ни малейшего вреда, потерянный владыка прибыл назад с изъявлением покорности. Туркмены тоже его не слишком ждали и не обласкали. 70 сибирских казаков, сотня Оренбургских и порядка 5 сотен уральских наблюдали капитуляцию ещё одного ханства. Хан Сеид-Мохаммед-Рахим приходит к ставке Кауфмана с непокрытой головой, но, чтобы сохранить хоть тень достоинства, войдя, хан садится без приглашения. Начинается его почётный плен в ожидании возвращения престола. Наиболее заклятые враги России – советники хана – диван-беги и есаул-баши были арестованы и сосланы в Калугу. Младший брат хана попросился удалиться на паломничество в Мекку, но по дороге одумался и в Тифлисе попросился на службу в драгунский полк. Отныне хан ведал лишь судебной частью, администрация же перешла к дивану из семи лиц, четырёх от Кауфмана и трёх от хана. С русской стороны были назначены подполковники Иванов, Пожаров и уралец Александр Хорошхин, а также ташкентский сарт Абдулла-бай. Первым же постановлением нового дивана стало полное освобождение остатка персидских невольников и отмена рабства. Русские способствовали возвращению персиян на родину партиями через Красноводск на судах. Поскольку всех, почти 30 тысяч, рабов отправить не успели, часть невольников погибла в дальнейшем по пути на родину от произвола туркменов, поскольку русские войска уже покинули эти края. Награбленное богатство хана было попрятано в тайниках и не найдено, но трон хана передан в Грановитую палату Московского кремля, великолепное оружие его было конфисковано для офицеров, а имущество арестованных министров конфисковано в пользу России. Подполковник Иванов воспользовался свободным временем и, с небольшим отрядом, пошёл в кишлак Порсу, где в 1717 перерезали людей Бековича. Там он отслужил панихиду (ibid., 2010, 375-382).
Туркменская вольница продолжала беспокоить русские войска. Йомуды не прекращали вести партизанскую войну, они отказывались освобождать рабов. На туркменов продолжали работать их рабы-персияне, сами же мужчины-туркмены не желали заниматься ничем, кроме выпаса скота и грабежа. Туркмены, которых всего насчитывалось до 175 тысяч, никогда полностью не подчинялись хану и были его наёмниками по желанию. Сейчас, когда вновь остро встал вопрос продовольствия для русских войск, туркмены явно не желали поставлять продукты, а у оседлых хивинцев их уже не хватало. Туркменам, за пособничество разбою, была назначена выплата изрядного штрафа в 600 тысяч рублей. Войско нуждалось в деньгах, все их запасы иссякли. Туркменские старшины тянули с контрибуцией, за что были посажены под арест. Позже Кауфман урезал сумму в четыре раза и получил часть её. Но, до этого, к стойбищам ближайших туркменов направилась карательная экспедиция. Поторопился Кауфман! Он вспылил и отдал предписание генерал- майору Головачову, которое послужило поводом к кампании в российской либеральной и западной прессе против Кауфмана поэтому стоит его привести полностью: «Дабы ближе следить за ходом сборов с йомудов, прошу Ваше превосходительство отправиться 7-го сего июля с отрядом в Хазават, где и расположить его на удобном месте. Если Ваше превосходительство усмотрите, что йомуды не занимаются сбором денег, а собираются дать войскам отпор, а может быть, откочевать, то я предлагаю Вам тотчас же двинуться в кочевья йомудов, расположенные по хазаватскому арыку и его разветвлениям, и предать эти кочевья йомудов и семьи их полному и совершенному разорению и истреблению, а имущества их, стада и прочее — конфискованию». Получив это предписание, Головачов назначил в состав карательного отряда восемь рот пехоты, восемь казачьих сотен, десять орудий и восемь ракетных станков, всего около трёх тысяч солдат и казаков. В течение десяти дней русские войска перебили несколько тысяч туркмен-йомудов. Впоследствии Кауфман отказывался от того, что отдал такой приказ, но проникший сюда американский газетчик начал умелую кампанию «о русском варварстве достойном башибузуков». О подлинных событиях во время карательной экспедиции известно мало, но все косвенные факты свидетельствуют о явном преувеличении западной прессы, что стало давно её «доброй» традицией. Не странно ли, что если имела место расправа над женщинами и детьми туркменов, то почему они продолжали предпочитать русских хивинцам в судебных разборках? Скорее всего истина где-то в золотой середине, то есть каратели постреляли немало кочевников-мужчин. Всех вооружённых (фитильными самопалами) мужчин убивали безоговорочно. Версия о негласном приказе Кауфмана истребить целые селения поголовно официально не подтверждена. Судя по всему, усатый начальник карателей, Головачов, перестарался и даже предал огню запасы продовольствия туркменов, вместо того чтобы взять их с собой. Были в подчинении Головачова и две уральские сотни... Звучали и оправдания, приводимые в ташкентском архиве: «Если торговцы неграми поставлены вне закона всех наций, то и туркмены должны быть поставлены в такое же положение». Английские газетчики не упустили случая по сему поводу заклеймить русских «гуннами» и «варварами» в демагогическом экстазе совершенно «забывая» о куда более постоянных подобных «подвигах» в своих колониях в Азии, не говоря о «вовсе диких» Австралии и Африке, где ещё полвека назад процветала легальная европейская работорговля. В советское время ряд историков, естественно, очень отрицательно высказывался о действиях Кауфмана. Эмигрантский историк Керсновский писал: «Кауфман предпринял карательную экспедицию на туркмен-йомудов и покорил их, положив в делах 14 и 15 июня свыше 2000 человек. В этом деле было уничтожено как раз то племя, что вырезало отряд Бековича». Следует признать, что жестокие репрессии русского правительства касались только отдельных племён, промышлявших разбоем и работорговлей и до прихода русских. С сибирскими же народами было проявлено куда больше гуманности, чем в колониях западных держав по отношению к первобытным народам. Полученный на Кавказе опыт «нерегулярной войны» очень пригодился русским офицерам при организации походов в Среднюю Азию. (Саранчов, 2006, Терентьев, 2010, 368-369, 371-376, 379-394, 403).
Фон Кауфман испросил Высочайшего соизволения на присоединение к России хивинских земель правобережья Амударьи, поскольку он не мог более доверять хану и не хотел повторения столь долгой экспедиции в будущем. Нужен был свой опорный пункт гораздо ближе к Хиве. Встреча Сеида-Мохаммеда-Рахима II с туркестанским генерал-губернатором состоялась в начале июня недалеко от Хивы, в тенистом Гандемианском саду загородной резиденции хана, где поныне высится необычная башня, называемая Дворцом Ханской Дочери. В мирном договоре говорилось о том, что хан признает себя покорным слугою Императора Всероссийского, отказывается от всяких непосредственных дружеских сношений с соседними владетелями и ханами и от заключения с ними каких-либо торговых и других договоров, и без ведома и разрешения высшей русской власти в Средней Азии не предпримет никаких военных действий против них. Весь правый берег Амударьи и прилегающие к нему хивинские земли отдаются России, причём хан обязуется не противиться переуступке части этих земель эмиру Бухарскому, если последует на то воля Государя Императора. Русским пароходам и другим судам, как правительственным, так и частным, предоставляется свободное и исключительное плавание по Амударье, а суда хивинские и бухарские пользуются этим правом не иначе, как с разрешения русской высшей власти в Средней Азии. Русским дозволяется строить пристани и на левом берегу. Ханское правительство не принимает к себе разных выходцев из России, являющихся без дозволительного вида от русской власти, к какой бы национальности они не принадлежали, а укрывающихся в ханстве русских преступников задерживает и выдает русскому начальству. Все невольники освобождаются на вечные времена. Русские купцы получают право свободной торговли во всех городах и селениях ханства и иметь в нём недвижимость. За безопасность караванов и складов отвечает ханское правительство. Купцы не платят пошлин и повинностей. На Хиву налагается для покрытия расходов русской казны по ведению войны, вызванной ханом и его подданными, пеня (контрибуция) в размере двух миллионов двухсот тысяч рублей, уплата которых рассрочена на 20 лет. Ещё перед самим подписанием договора диваном было принято постановление об уничтожении «на вечные времена» рабства в пределах Хивинского ханства. До подписания в ханстве насчитывалось более 30 тысяч рабов, в основном - персов, а также сохранялось долговое рабство. Таким образом, включение в договор пункта о прекращении рабовладения имело, вне сомнения, прогрессивное общечеловеческое значение. Ханству были возвращены почти все скудные трофеи: всё стрелковое оружие и часть пушек. Считая немногих, умерших в пути, и боевые действия завоевание Хивы обошлось русским в 4 убитых офицера и 29 нижних чинов и ранеными чуть более 100. На северном берегу было возведено Петро-Александровское укрепление (Названо в память императоров Петра и Александра, ставшее городом Петроалексадровском, а с 1920 года – Турткулем), куда поместили русский гарнизон в 2 батальона и 4 сотни оренбургских казаков, в дальнейшем же, там преобладали уральцы. Всего в укреплении было оставлено 2365 человек с 8 орудиями. В следующем году полковник Иванов, оставленный комендантом Петро-Александровкого укрепления, основал ниже по течению в урочище Нукус одноимённое укрепление, где поставил одну роту, сотню казаков и орудие. Тот же Иванов обратился через хана, который жаловался на туркменов, с угрозой к ним, что, если они не прекратят грабить, он пойдет на них с новым погромом. Вскоре он переправился на левый берег начал громить туркменские селения, но, когда увидел смирение и остановился. Туркмены вернули награбленное узбекам. Своими вылазками из новых фортов русские показали, кто является истинным хозяином ханства, а также доказали хану, что он может рассчитывать на помощь в наведении порядка (Саранчов, 2006, Терентьев, 2010, 408, 411, 424).
9. Кокандское восстание. Махрамское Дело
В 1875 году, лояльного к русским, кокандского Худояр-хана свергает лига кипчака Абдурахмана и начинает открытую войну с Россией. Восставшие пытаются подойти к Ташкенту и осаждают Ходжент 16-тысячным войском. Спустя 10 дней с начала осады русские войска, во главе с самим Кауфманом, сосредоточились в Ходженте, подтянув отряд из 16 рот пехоты, 8 сотен казаков, 20 орудий и 8 ракетных станков. Абдурахман-автобачи расположился в 44 верстах от Ходжента, у крепости Махрам, что на левом берегу Сырдарьи. Спустя четыре дня фон Кауфман со своим отрядом занимает эту крепость и громит кокандцев, потерявших более 2000 убитыми. Там погибает, столкнувшись с неожиданно сильным отрядом, путешественник, автор многих краеведческих публикаций и даже рецензии на книгу Вамбери Александр Хорошхин (Проскурин, 2009, 3) – родственник уральцев-Бородиных. Ракетная батарея шла впереди правого фаса вслед за свитою Скобелева, к которой пристроился и Александр. Офицер Михайлов заметил ему, что у него нет револьвера, на что Хорошхин возразил: «Вы уже пятый, который делает мне это замечание. Для этих рыцарей довольно и шашки» (Сайт уральских казаков, 2009). Не предчувствовал он, что этот день будет для него последним. Махрам достался русским сравнительно дёшево. Ограничились 5 убитыми и 8 ранеными, а кокандцев полегло до 900, оставлено 39 орудий, много фальконетов, снарядов и запасов пороха. Сам Скобелев был ранен в ногу, бывшая под ним любимая серая лошадь тоже получила рану. Когда начали проверять людей, бывших со Скобелевым в атаке, не досчитались одного казака и подполковника Хорошхина, которого нашли изрубленным. Оставшийся с ним лежать, раненный казак рассказал, что во время атаки Хорошхин, отбившись несколько вправо от сотен, врубился в толпу отступавших кокандских сарбазов. В это время лошадь под Александром, споткнувшись в арыке, сломала себе ногу и упала. Когда Хорошхин стал пересаживаться на лошадь казака, кокандцы заметили слабость своих врагов, вернулись и, изрубив обоих, бросились бежать. Хорошхин, не имевший револьвера, не мог защищаться одной шашкой и был убит наповал, безымянный казак же получил несколько ран, и будучи не в силах двигаться, остался лежать около трупа своего командира, провалявшись 20 часов без перевязок, без воды, истекая кровью, но не выпуская ружья. Казак сей скончался вскоре. Александр Хорошхин был предан земле в братской могиле героев-скобелевцев (Проскурин, 2009, 6-7, 2009).
Аюдурахман бежит в Маргелан. В начале сентября Кауфман без единого выстрела занимает Коканд, который открывает ворота. Насир Уд-Дин-хан сдаётся в плен. Неделю спустя сдаётся Маргелан. Лишаясь одного союзника за другим, Абдурахман-автобачи поспешно отступал. В погоню за кипчаками отправился летучий отряд под командованием генерал-майора Скобелева в составе 6 казачьих сотен, 2 рот пехоты, посаженных на арбы, конной 8-орудийной батареи и ракетной команды. Ростислав Машин, командир сотни Семиреченского казачьего полка, был удостоен ордена Святого Георгия четвёртой степени «в воздаяние за отличие против коканцев в ночном деле с 4 на 5 октября 1875 года, где в голове летучего отряда внезапно наткнувшись на лагерь в числе до 4000 человек, нанёс в 40 раз сильнейшему неприятелю полное поражение, причём трофеями были: бунчук, 18 значков, вьючное орудие и много оружия» . Ещё через неделю отряд занял без боя Ош - самый восточный город ханств. Абдурахман с небольшим количеством верных соратников скрылся в горах. Так, в течение трёх недель фон Кауфман овладел всем ханством. Константин Кауфман заключил договор с Насир Уд-Дин-ханом, в силу которого хан признавал себя «покорным слугой Белого царя», обязывался уплачивать ежегодную дань в 500 тысяч рублей и уступал все земли к северу от реки Нарын, основного истока Сырдарьи, а также отказывался от непосредственных дипломатических соглашений с какой-либо державой, кроме России (Широкорад, 2008, Михайлов, 2003).
Но едва последний русский солдат покинул пределы ханства, восстание вспыхнуло с новой силой. Абдурахман-автобачи всё ещё пользовался большим авторитетом у кокандцев и, отсидевшись в Узгенте, сумел низложить Насир Уд-Дина и провозгласить ханом киргиза Пулат-бека. Центром войск нового хана стал город Андижан, в котором сосредоточилось до 70 тысяч кокандцев, не считая около 15 тысяч каракиргизов Пулат-бека, расположившихся вокруг города. В начале октября отряды генерал-майора Троицкого в составе всего лишь 5 пехотных рот, конной батареи, трёх с половиной казачьих сотен и 4 ракетных станков, всего 1400 человек, одержали несколько побед над киргизами, но не смогли взять штурмом Андижан, потерпев поражение и отступив. Вспыхнуло новое восстание в Коканде, и теперь уже Насир Уд-Дин бежал под защиту русских в Ходжент. Кокандцы захватили Наманган, и русский гарнизон, укрывшись в цитадели, с трудом сумел отбить штурм. Начальник Наманганского отдела Скобелев подавил восстание, поднятое в Тюря-Кургане, но жители Намангана, воспользовавшись его отсутствием, атаковали русский гарнизон, за что вернувшийся Скобелев подверг город бомбардировке. Затем Скобелев, с отрядом в 2800 человек из 9 рот пехоты, семи с половиной казачьих сотен, 12 орудий и ракетной батареи, двинулся на Андижан и осадил его в начале января 1876. Скобелев жестоко обстрелял город из пушек, так что около 20 тысяч человек погибли под завалами зданий. Потери русских ограничились 2 убитыми и 7 ранеными. Через 2 дня андижанцы сдались. Абдурахман бежал в Ассаке, но потом сдался и был сослан в Екатеринослав. Насир Уд-Дин вернулся в свою столицу и, ввиду шаткости своего положения, задумал привлечь на свою сторону враждебную России партию и фанатическое духовенство. Такой шаг вынудил Скобелева, спустя месяц после разгрома Андижана, занять Коканд. После бескровного захвата русские отняли у кокандцев 62 орудия и огромные запасы боеприпасов. 19 февраля имело место Высочайшее повеление о присоединении всей территории Кокандского ханства и образовании из неё Ферганской области. Военным губернатором области стал сам Скобелев. Насир Уд-Дина было велено водворить на жительство в пределах Империи, как и его отца Худояра, ещё раньше поселённого в Оренбурге. Уч-Курган был взят молодым и подающим надежды офицером Алексеем Куропаткиным, уже имевшим сахарский опыт57, который во главе небольшого отряда отважно ворвался в укрепление противника, за что был награжден орденом Святого Георгия четвёртой степени. Захваченный в горном кишлаке Уч-Курган, Пулат-бек был повешен в Маргелане. Восстание киргизов, живших на Алае, хребте замыкающем Ферганскую долину с юга, продолжалось ещё около полугода. Весной Скобелев предпринял экспедиции на Алай и вынудил предводителя киргизов Абдул-бека, спастись бегством в кашгарские владения, после чего киргизы окончательно покорились (ibid.). К 1877 году уже построен Новый Маргелан, в который из Коканда переводятся областные учреждения. Поводом для переноса административного центра стали отрицательные лабораторные анализы по запылённости Коканда, который превращается в захудалый уездный городок, в то время как его население ещё долго оставалось вторым после Ташкента в Средней Азии и составляло в конце века 82 тысячи человек. С присоединением густо заселённой Ферганской области, население Российской империи возросло на 675 тысяч человек (Нильсен, 1988, 120, 162).
В 1871 году была учреждена Туркестанская епархия с кафедрой в городе Верном, где вскоре возводится огромный пышный деревянный собор. Работу по колониальному и гражданскому устройству края Константин Петрович Кауфман начал в 1874 году. Кауфман располагал настолько широкими полномочиями, что был прозван туземцами «ярым-подшо», что означает «полуцарь» (Наливкин, 2004). Известный семитысячник Памира, ставший пиком Ленина, был назван русскими в честь Кауфмана, когда ещё не ведали о более высоком пике Коммунизма, ставшем теперь Самони. По инициативе генерал-губернатора был предпринят целый ряд мер для развития в Средней Азии русской торговли и промышленности. Он сумел основать четыре гимназии, 60 школ, публичную библиотеку, а также поручил известному библиографу Межову составление «Туркестанского сборника», в который должно было войти всё напечатанное о Средней Азии на всех языках. В Ташкенте Константин Петрович построил биржу, надеясь развить торговлю и промышленность. Особого понимания со стороны туземцев в биржевом деле он не нашёл и здание биржи превратил в театр. Предвидя большое будущее хлопка, Кауфман основал ферму с опытным полем и новейшими техническими приспособлениями. Много значения он придавал и виноградарству с шелководством. При Кауфмане началось орошение Голодной степи, но отсутствие средств не позволило тогда уже развить это дело. Кауфман пытался наладить русскую иммиграцию в Туркестан, но запутанность земельного вопроса позволяла сделать лишь робкие шаги в этом направлении. Близ Ташкента возник один русский поселок. Колониальные структуры государственного управления же были очень быстро сформированы. В верхах Империи назначался генерал-губернатор и
57 В 1874 г. Куропаткин поехал в командировку в Германию, Францию и Алжир. Находясь в Алжире, принял участие в экспедиции французских войск в Большую Сахару и за отличия был награждён кавалерским крестом ордена Почётного легиона (Википедия, 2009).
представители центральной власти на местах, а далее, вокруг военных, сформировались административные и торговые структуры. Правительство всё ещё поддерживало видимость того, что Бухарский эмир является независимым правителем, а не вассалом царя. В самом городе сохранялось незначительное российское присутствие: посол с небольшим военным эскортом и штатом сотрудников. Однако, чтобы напоминать эмиру о его истинном положении, на расстоянии всего лишь десяти вёрст, размещался российский гарнизон, как бы для защиты железной дороги. Уже в 1872 году Россию облетела крылатая фраза Кауфмана о Туркестане: «Здесь русская земля, в которой не стыдно лежать русским костям» (Брокгауз, 2006). За 10 лет Средняя Азия социально-политически кардинально изменилась, как не менялась прежде за столетия.
Большая часть, по существу, весьма миролюбивого и относительно добродушного туземного населения, быстро научилась находить, ещё в период длящихся военных действий, защиту и поддержку у военных высокого ранга от произвола нижних чинов войск. После занятия Чимкента, Ташкента, Ходжента, Ура-Тюбе, Джизака и Самарканда слово «русский» стало вселять «спасительный» страх, который впоследствии долгое время обеспечивал колонизаторам относительное спокойствие и внутри края, и на его границах. Этот страх и, вместе с ним, почтение были столь велики, что не только мужчины, но даже русские женщины могли безбоязненно путешествовать в одиночку на арбах, останавливаясь на ночлеги в очень глухих сартовских кишлаках, причем почти не было случаев не только какого-либо насилия, но даже и малейших притеснений. Велико было почтение и к русской административной власти, возникавшее вслед за тем, как умолкала стрельба. Уездный начальник в глазах народа всецело являл собой прямого заместителя бека или хакима ушедших времен (Наливкин, 2004).
Русские не знали туземного языка и не желали ему учиться, довольствуясь услугами никуда не годных, невежественных переводчиков, по большей части либо татар, либо оренбургских казахов, толком не знакомых с местными наречиями, в значительной мере разнящимися от их языков. По вине таких толмачей, не могущих понять суть написанного, суд нередко совершал грубые ошибки, осуждая невинных. Контролировать же истинное положение вещей сами русские не могли из-за незнания языка. Туземная интеллигенция, то есть, в основном, образованные в религии, могущие читать по-арабски, вовсе не интересовались сближением с русскими, надеясь, что они вскоре покинут завоёванные земли. Многие представители скрыто-антирусского большинства с нескрываемым презрением относились к меньшинству, ищущих свою выгоду подле русских, гордились тем, что языки их не осквернялись произнесением слов языка неверных. Они удивлялись слепоте неверных, находящихся в руках прохиндеев-толмачей. В течение первых десяти лет после завоевания Ташкента русские успели создать многочисленную клику, так называемых «влиятельных» или «почётных» туземцев, клику бюрократической и финансовой вновь испечённой верхушки, любящей носить всевозможные медали, беспардонно обворовывающих свой народ. Впрочем, колонизация очень положительно сказалась на развитии торговли, и уровень жизни местных начинал неуклонно возрастать. Сарты-торговцы стали выезжать в казахские степи и завоевывали совершенно новые рынки сбыта (ibid., 2008).
10. Стремительные изменения в среднеазиатском обществе
В. Наливкин, современник истоков колонизационных порядков, отмечает, что туземцы Средней Азии нередко высказывались о чрезмерном добродушии, или же просто, тупости русских пришельцев. Но не меньше противоречивых восклицаний о сартах можно было услышать и от их колонизаторов: «Все сарты фанатики; сарты весьма добродушны и гостеприимны; сарты невероятно скупы и алчны; сарты прекрасные садовники и конюхи; сарты не имеют никакого понятия об агрономии и животноводстве; сарты чрезвычайно развращенный народ; до нашего прихода сюда сарты не знали ни пьянства, ни проституции». Например, туземцев поражало, что деньги или посылки, сдаваемые им какому-либо почтовому чиновнику, не пропадают тут же в его кармане, а всегда в целости доходят по назначению. На человека, взращённого среди полного чиновничьего произвола, такое производит впечатление. Нравственная высота русского закона и совершенство общественных механизмов вызывало уважение. Русская власть была вынуждена ввести большие перемены в сфере юридической жизни туземного населения, оставив ему народный суд, или суд казиев, решающий дела по шариату у оседлого населения, и суд биев, решающий дела по адату у кочевников. Новая власть должна была значительно ограничить юрисдикцию этих судов, изъяв из их ведения значительное число уголовных, а частью и гражданских дел и предоставив этому суду карать согласно шариату и адату лишь те правонарушения, которые наказуемы и по российскому кодексу, и налагать взыскания, допущенные русским законом. То есть, побиение камнями и отсечение рук ушли в прошлое. Постепенно возрастало число туземцев, полагавших, что русские порядки во многих отношениях лучше прежних и что степень общего благосостояния коренного населения лишь возрастает под охраной русского закона. Поскольку всем людям часто свойственны крайности, возникла прослойка сартов, которые не удовлетворялись лишь спокойным отданием должного новым порядкам, а увлекались всё более русским образом жизни, превращались в слепых подражателей и отщепенцев. Они отделялись от своих, но не могли слиться с чужими. Народ тут же заклеймил их кличкой чокунды, выкресты (Наливкин, 2004).
Ещё недавно весь мусульманский мир указывал на Бухару как на образец духовности и оплот веры (Naumkin, 1933, 13). Лишь только кази-раис с тяжёлой плетью, бивший за несоблюдение уразы (рамазана, рамадана), за непосещение мечети, за пьянство, был упразднён, гедонистически настроенные люди дали волю своему вожделению. Мусульманский поэт прошлого Бидыль сказал: «Пей вино,
сжигай священные книги, сожги Каабу, живи в капище идолов, одного только не делай - не обижай человека». Молодые мужчины ломились в открываемые питейные заведения, женщины часто шли на содержание к русским, жёны бросали мужей, подобно случившемуся до того, при оккупации Кабула, дочери уходили в дома терпимости, смеясь над теми, кто ещё недавно мог наказать их побиением камнями. Мечети начали пустеть (Наливкин, 2004). Это не значило, что все они следовали совету Бидыля, особенно последней его части. Происходило повальное впадение в иную крайность, что свойственно народам, долго скованным веригами непомерного контроля за нравственностью. Ишаны, книжники-улемы, то есть - фарисеи, кляли русских за разложение общества, за увод их народа от веры истинной, за привитие ранее неведомых якобы пороков, хотя было очевидно, что и ранее они имели место, просто старательно скрывались и делался вид, будто бы разврата вовсе нет (ibid.). Здесь уместно вспомнить врача Эверсманна из русской миссии в Бухару в 1820-е, который сумел многое понаблюдать в городе, будучи переодетым мусульманским купцом. Пользуясь всеобщим возбуждением, он умудрился проскользнуть в город и подыскал себе жилье в караван-сарае. Вернувшись, он написал: «Если бы меня не сдерживал стыд, я мог бы собрать невероятные факты». По его докладу, бухарская элита не имеет понятия об «утонченных чувствах», но занята лишь половыми усладами. Не помогали и жестокие кары, настигавшие тех, кто был схвачен при удовлетворении своих «чудовищных и преступных желаний», то есть - противоестественных. Сам эмир, конечно же, отнюдь не составлял исключения. В городе, именуемым самими бухарцами самым святым и верующим в исламском мире, по сведениям Эверсманна, творились «все ужасы и мерзости Содома и Гоморры». Эмиру было недостаточно своего обширного гарема, он ещё наслаждался услугами «тридцати или сорока развращённых существ», возможно евнухов (Хопкирк, 2008). Часто в гаремы среднеазиатских монархов поставлялись смазливые юноши из Намангана, которых называли «намангонлик». по личным наблюдениям художника Верещагина в его путешествиях по Средней Азии, там имел место институт смазливого мальчика-танцора батчи, которого одевали девочкой и заставляли плясать танец базм для мужчин, которые явно похотливо взирали на юнца (Верещагин, 1990, 140-141).
Пугаемые пришествием Даджаля, аналога Антихриста, многие лишь делали временно смиренный вид, а внутренне посмеивались. Но как ни велики были отрицательные стороны улемов, следует признать их общественные заслуги: они умели воспитывать туземную толпу в сознательном представлении о совершенной необходимости общественного порядка, в законности. Благодаря им взаимные отношения сартов отличались сдержанностью и вежливостью, а многотысячная народная толпа, собиравшаяся в городах во время праздников, вела себя крайне благопристойно. Крайности улемов, были, видимо, оправданы, как и сам шариат. Не было бы ни порядка, ни государственности должной без шариата, как и без домостроя. Наряду с некоторыми крайностями нетерпимости Корана даже к своей жене и детям, или тем же многожёнством, отнюдь не упрочивающем семью ( слабо,впрочем, привившимся в народной массе), успехом пользовалась созданная суфистами, под влиянием буддизма и христианства, духовно-нравственная литература, старавшаяся влить в общественную и частную жизнь поток гуманитарных идей, отстаивающая братские, любовные отношения не только между членами семьи, но и между людьми вообще, проповедовавшая кротость, ласковость, великодушие, сострадание и всепрощение (Наливкин, 2004).
Русские зачастую вели себя недостойно, используя служебное положение. Кто-то скупал у туземцев земли по выгодным для себя ценам, кто принимал благодарности от богатых туземцев за нелегальные уступки, кто строил хлопкоочистительные заводы, куда полицейские силой доставляли хлопок, а кто взимал мзду с волостных управителей и с казиев за хлопоты по утверждению их в должностях. Народ это видел, знал и понимал, а наиболее предприимчивые представители его, ощутив себя хозяевами возникших положений, умело пользовались слабостями колонизаторов, умело дарили ковры, лошадей и экипажи, ссужали деньгами, которые часто не возвращались обратно (ibid., 2004). Помощник военного губернатора Хомутов называл Сырдарьинское областное правление помойной ямой. Так, печально прославились помощники военного губернатора. Полковник Николай Колзаков, причастный к хищениям и другим тёмным делам, суда и наказания благополучно избежал. Полковник Иван Гуюсс был предан суду за хищения и превышение власти и сослан в Сибирь, но позже был помилован и вернул себе чин, искупив вину мужеством в Японской войне. Полковник Константин Абрамов был человеком честным, но жил не по средствам, а потому кончил самоубийством. Полковник Иван Абграл имел прозвище Абкрал. Генерал-лейтенант Яков Михайловский, сподвижник Черняева, дошёл до самоубийства, погрязнув в картёжной игре (Хронос, 2008). Но таких были единицы из десятков порядочных, в числе которых с 1893 по 1896 годы был в областном правлении уральский казак, генерал-майор Михаил Павлович Хорошхин. Каждая поездка генерал-губернатора по краю оказывалась сущим мучением для народа, которого в страдную пору отрывали от полевых и других хозяйственных работ. Наливкин описывает, как одних тысячами гнали ровнять и поливать дорогу на всём пути следования начальства, других заставляли одеваться в новые халаты, запасаться провизией на несколько дней и гнали их в разные пункты по пути следования, где они должны были изображать живописные группы населения, с восторгом встречающего обожаемое начальство. Собирали деньги на порядок больше того, что действительно требовалось для устройства торжественных встреч с арками, иллюминациями, фейерверками и поднесением хлеба-соли на дорогих блюдах. Вспоминаются первомайские и ноябрьские демонстрации в Ташкенте при Брежневе... Но в колониальных верхах на это закрывали глаза, твердя: «Надо производить впечатление на полудиких азиатов», забывая, что во многих отношениях их культура стоит выше русской, например, в том же поведении толпы. Состав чиновников контрольной палаты со времени её открытия и до половины 1890-х годов почти исключительно состоял из лиц польского происхождения. Большинство из них были из числа сосланных за участие в польском восстании 1863 года (Наливкин, 2004).
Как только русские войска расположились в азиатских городах, тотчас из Центральной России и Сибири понаехали туда купцы, стали привозить разный товар из Москвы, с Макарьевской да с Ирбитской ярмарок, а вывозить шёлк да вату, которые отправляли до города Оренбурга караванами на верблюдах. Русские земледельцы ещё почти не селились в этом крае, за исключением северной части Семиреченской области, давно уже заселенной семиреченскими казаками. Сразу же, по завершению колонизации, началась правительственная кампания по стимуляции переселения в Туркестан, не прекращавшаяся до Второй Мировой, изменяя лишь свои формы. Бывало, что приезжали в родные края мужики с авантюристической жилкой, да рассказывали заманчиво о дивных тёплых тех краях: мол, побывал за Сыром-рекой, да Аму-реку повидал, а рыбы там немерено, а урожаи риса и проса, мол, сам до ста58 (Русские переселенцы..., 2009). Большинство же переселенцев сталкивались там с тяжёлой реальностью. Например, с непривычной им, необходимостью орошения земель, работой под палящим солнцем в совсем чуждых температурных условиях. Многие быстро бежали назад, не выдерживая таких испытаний. Хотя крестьянствовать и у себя было не сладко, а на чужбине оказывалось куда тяжелее. Позже для привлечения переселенцев стали предлагать льготы, например, освобождение от воинской повинности, от подушной подати, рассрочка в уплате прочих податей и тому подобные. К 1878 году казачества составляли одну сороковую населения России и одну четырнадцатую её вооружённых сил. Воинская повинность ложилась тяжёлым бременем на плечи казаков, несмотря на многие их льготы по сравнению с русским крестьянином (Аверьянов, Воронов, 1992, No3, 144). Казаки охотно служили в Туркестане.
ЧАСТЬ 3. Кульминация классической Игры от Чёрного моря до Памирского нагорья
1. Вновь Афганистан как камень преткновения. Поражение под Мейвендом — второй афганский урок англичанам
К концу 1870-х в Европе обострялись политические страсти и амбиции. «...если Россия овладеет Турцией, её силы увеличатся вдвое, и она окажется сильнее всей остальной Европы, вместе взятой. Такой оборот дела явился бы неописуемым несчастьем для дела революции. Сохранение турецкой независимости или расстройство аннексионистских планов России в случае, если Оттоманская империя всё же распадется, являются фактами величайшей политической важности. В этом вопросе интересы революционной демократии и Англии идут рука об руку. Ни та,
58 Урожай в те времена обозначается в старинных единицах измерения, то есть, количестве зёрен в урожае на одно посаженное зерно. Так, «урожай сам-тридцать» – на одно посаженное семя вырастает тридцать семян.
ни другая не могут позволить царю сделать Константинополь одной из своих столиц...» писали ещё Маркс и Энгельс. Если уж Германия была так взволнована успехами России в последней войне с Турцией, то что говорить о Великобритании. «Бисмарк — это поистине новый Бонапарт, он должен быть обуздан», - заявил премьер Дизраэли, человек большого практического ума, неутомимой находчивости, остроумия, неотразимой личной привлекательности, жёсткого честолюбия и настойчивости, предки которого, испанские евреи, бежали некогда в Англию от инквизиции. Ещё в 1860-е годы он говорил: «Возможен союз между Россией и нами для данной конкретной цели», подразумевая, например, совместные действия против Германии (Википедия, 2008). Великий князь Александр Михайлович Романов же, сказал: «...нет оправдания и русской дипломатии, которая вместо того, чтобы нейтрализовать шаг Дизраэли русско-германским союзом, стала способствовать бессмысленному, даже фатальному сближению России с Францией и Великобританией». С весны 1874 года, после падения либерального правительства Гладстона, тори вернулись к власти. Их возглавил Бенджамин Дизраэли, который истово верил в великое предназначение Британской империи и был рьяным сторонником политики внешнего вмешательства. Королева Виктория отнюдь не вступала с ним в противоречия. За два года до этого уже состарившийся, скрюченный подагрой Дизраэли стал фактическим вождём английской нации (Моруа, 1991, 153). «Никто в правительстве и даже во всей Англии не мог так четко, как Дизраэли, определить цели, а тем более достичь их... Политика Дизраэли в восточных делах, так же как и в любом другом внешнеполитическом вопросе, заключалась в том, чтобы отстаивать английские интересы, если это возможно, мирными средствами, но если это абсолютно необходимо, то и угрозой войны», как замечал английский историк, господин Ли (Широкорад, 2008). Дизраэли потребовал учреждения постоянной британской миссии в Кабуле, а «ястребы» в его окружении добивались открытия представительств даже в Герате и Кандагаре. Строго секретно Англия выкупает 40 процентов акций недавно открытого Суэцкого канала, что, несомненно, приближает Индию. Вторым крупным усовершенствованием коммуникаций с Индией стало открытие с 1870 года прямой подводной телеграфной связи. За пять лет до этого уже проложили сухопутную телеграфную линию, которая проходила через Тегеран и могла быть уничтожена в случае войны. По словам Хопкирка, «Вице-король Индии лорд Эдвард Бульвер-Литтон заявляет: «Вокруг северных границ Индии можно разлить огненное море, подстрекая ханства подняться против их российских хозяев». В устах человека, подобного Литтону, либерального экс-дипломата с богемными наклонностями, больше интересующегося поэзией, чем политикой, столь агрессивные слова могут показаться нехарактерными. Однако, подобно большинству тогдашних интеллектуалов и людей, склонных к творчеству, он с детства ненавидел «деспотичный российский режим» (Хопкирк, 2008). Уточним: был приучен ненавидеть. Дети, сами по себе, никого не начинают ненавидеть. Следовательно, Большая Игра именно таким образом поставила воспитание и образование в Англии. Александр II заметил: «России приписывают намерение покорить в будущем Индию и завладеть Константинополем. Есть ли что нелепее этих предложений? Первое из них - совершенно неосуществимо, а что касается до второго, то я снова подтверждаю самым торжественным образом, что не имею ни этого желания, ни намерения».
После Русско-Турецкой войны Англия демонстративно-угрожающе высаживает значительные военные силы в Индии. В ответ фон Кауфман посылает ветерана Хивинского похода и будущего участника Ахал-Текинской экспедиции Николая Гродекова, с небольшим отрядом, к границам Бухарского эмирата для такой же демонстрации силы. Затем Гродеков добровольно предпринимает весьма рискованный пробег верхом, в сопровождении всего лишь двух джигитов, для разведки сопредельных стран. Они проходят через Северный Афганистан и Северо- восточную Персию, проделав около 2000 вёрст. Предприятие сие Высочайше повелено считать Гродекову за поход и, кроме того, он был награждён орденом Святого Владимира третьей степени. Путешествие своё Гродеков описал в книге «Через Афганистан», выдержавшей два издания и переведённой на английский, французский и немецкий.
Шер-Али вновь пишет фон Кауфману о желательности установления политических связей с Россией. Туркестанский генерал-губернатор отвечал ему в благожелательном духе, но увы, позже никак не смог помочь. Кауфман посылает в Кабул специальную миссию во главе с уже генерал-майором Николаем Столетовым с тем, чтобы заручиться помощью афганцев. В 1878 году отважный Николай Столетов переправился через Амударью, рядом с тем местом, которому легенды приписывали разрушившийся давно мост, возведённый ещё Искандером Двурогим, то есть - Александром Македонским. Для русских уже стало очевидным, что Хайберское ущелье есть наиболее ключевое место для вторжения. В состав миссии входят полковник генерального штаба Разгонов, топограф Бендерский, врач Яворский с фельдшером и три переводчика: с персидского - подпоручик Назиров, с западноевропейских языков - титулярный советник Малевинский, с тюркских - Замаан-бек Шихалибеков, и 22 казака охраны. Кауфман поручил Столетову довести до афганцев, что российское правительство «всегда смотрело на Афганистан как на оплот против посягательств английской политики на независимость среднеазиатских владетелей и что оно расположено оказывать со своей стороны поддержку стремлениям эмира противодействовать таким посягательствам». Одновременно Константин Кауфман пригрозил Афганскому эмиру, что в случае не подписания договора о дружбе с русскими Россия поддержит племянника эмира и претендента на трон, Абдурахмана, находящегося в тот момент в Самарканде под защитой двуглавого орла. Шер-Али приходится уступить, опасаясь неведомого огромного нового северного соседа больше, чем знакомой Британии. Столетов прибыл в Кабул, и 9 августа 1878 года между Россией и Афганистаном была подписана дружественная конвенция. В её первой статье говорилось: «Российское императорское правительство считает государство Шер-Али-хана, эмира Афганистана, государством независимым и желает, как с другими независимыми государствами, иметь с ним дружественные отношения, по старой дружбе». А в последней статье содержалось: «Друг государства Шер-Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться другом императорского Российского правительства, и враг государства Шер-Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться врагом Российского правительства, равно и наоборот». Перед своим возвращением в Ташкент Столетов предостерег эмира от приёма любых британских миссий, пообещав ему, в случае острой необходимости, поддержку 30-тысячной русской армии. Столетов с половиной конвоя двинулся обратно в Ташкент. Другие члены миссии остались в Кабуле. Шёл разгар русско-английского кризиса 1878 года, вызванного Русско-турецкой войной. В начале лета в Туркестане были сформированы три войсковые группировки, которые официально именовали отрядами, общей численностью 20 тысяч человек для похода в Индию в случае дальнейшего обострения обстановки. Ещё одна ударная группировка была сосредоточена на восточном побережье Каспийского моря (Чихачёв, 1982, 189). Помощь или, по крайней мере, нейтралитет Афганского эмира были крайне важны для русских войск при таком раскладе. Английская разведка, конечно же, сообщила вице-королю Индии о прибытии Столетова в Кабул.
Лорд Литтон направляет очередную миссию в Кабул, возглавляемую старым пограничником, генералом сэром Невиллом Чемберленом, упомянутом в связи с походом в Афганистан 1863 года. Миссию сопровождает старший политический советник майор Луи Каваньяри с эскортом в 250 солдат из Корпуса разведчиков. Примечательно, что Каваньяри был сыном наполеоновского генерала. Послание вице-короля о своём намерении, с просьбой охранной грамоты от эмира, осталось без ответа. Миссия двинулась ко входу в Хайберское ущелье. Каваньяри подъехал к ближайшему афганскому посту и попросил выдать разрешение на въезд в страну. Миссия получает отказ на въезд. Возмущенный Литтон стал убеждать кабинет министров о немедленном объявлении войны. Правительство всё же решает сначала предъявить эмиру окончательный ультиматум, требующий извинений эмира за неучтивый отказ от приёма британской миссии. Российское же Министерство иностранных дел, отрицавшее поначалу всякое вмешательство в афганские дела, даёт совершенно неудовлетворительное объяснение: миссия Столетова - лишь визит вежливости (Хопкирк, 2008).
Вице-король Индии особой декларацией объявляет Афганистану войну. Десять дней спустя прибыло послание эмира, уже согласного на прибытие британской миссии, но не содержащего должных извинений, требуемых вице-королём. Шер-Али ответил, что в Афганистане имеет место траур по случаю смерти наследного принца Абдулладжана, во время которого принять британское посольство невозможно, хотя сам продолжил переговоры с русской миссией. Но лорд Литтон уже предвкушал преподать афганцам такой урок, который они не скоро забудут. Планируется быстрым маршем дойти до Кабула, взять его штурмом и на этом войну закончить, превратив Афганистан в фактическую колонию, не называя этим именем официально. Эмир Шер-Али немедленно обратился за помощью к России. Но, увы, ещё в августе русские отряды, предназначенные для действий против Индии, приказом из Петербурга были остановлены на Амударье. Эмиру ответили, что помощь во время зимы невозможна, посоветовав заключить с Англией перемирие. Фон Кауфман отправляет Столетова в Петербург с посланием к военному министру Милютину. Генерал-губернатор просил «передвинуть в округ не менее двух пехотных дивизий и четыре казачьих полка», писал, что «уклониться от этого проекта — значит отдать Афганистан не только английскому влиянию, но, может быть, и полному подчинению... Все это покажет Афганистану и Индии английскую силу и могущество и наше сравнительное бессилие. Мы сами себе закроем в этом случае среднеазиатский театр действий при разрыве с Англией, а этот театр действий, по моему убеждению, для нанесения решительного удара Англии возможен только при условии союза с Афганистаном. Едва ли мы можем быть опасны для Англии, иначе как при условии мирного пути от реки Амударьи до границ Индии. При этом условии среднеазиатский театр действий приобретает важность первостепенную. Обеспечить себе возможность действовать на этом театре нам необходимо ввиду будущего окончательного решения восточного вопроса». Под «решением восточного вопроса» фон Кауфман подразумевал установление русского контроля над Черноморскими проливами. Инициатива Кауфмана была отклонена Особым совещанием в Петербурге, на котором присутствовал сам Александр II, а Горчаков традиционно паниковал. Военному министру Милютину военные реформы были важнее интересов государства, поскольку даже маленькая война путала его планы. Кауфман продолжал сопротивляться, отправляя послания с пророческими словами: «Будь мы вовремя сильны в Средней Азии, мы могли бы достигнуть и на Балканском полуострове, и в Малой Азии всего, что нам нужно...» Военный министр возразил, что Государь и его министры признают правоту суждений генерал-губернатора, но, «тем не менее, Государь Император не изменил твёрдого своего намерения поддерживать европейский мир до последней крайности и не допустит, чтобы повод к решительному разрыву с Англией был поднят с нашей стороны. «Столкновение с этой державой в Азии было бы сигналом общей и упорной войны, при обстоятельствах и обстановке крайне для нас невыгодных». Шер-Али, доведённый до отчаяния, решил лично посетить Санкт-Петербург, чтобы обратится с просьбой о помощи к царю. Он освободил своего старшего сына Якуб-хана, которого держал под домашним арестом и, назначив регентом, поручил бороться за независимость. В ночь на 1 декабря 1878 года русская миссия бежала из Кабула, и эмир присоединяется к ней. Добравшись до границы России, Шер-Али встречается с Кауфманом, неохотно подписывает договор о дружбе, на котором настаивает генерал-губернатор. Эмир понимает, что фактически предан, падает духом, отказывается от пищи и лекарств, и в феврале 1879 года умирает в Балхе на пути назад. Это был страшный удар по чести и самоуважению генерала фон Кауфмана – дать слово и не выполнить его (Хронос, 2009, Широкорад, 2008). Британия же не слишком стремится «поддерживать европейский мир до последней крайности». Незадолго до этого англо-индийская армия численностью около 36 тысяч человек тремя колоннами вступила в пределы Афганистана.
После того, как Шер-Али неожиданно умер, и власть перешла в руки его сына Мохаммед Якуб-хана. Новый эмир находился в нерешительности, не зная, что ему предпринять, и неожиданно для англичан явился в Гандамак, изъявив желание начать мирные переговоры. Между Якуб-ханом и английским представителем майором Каваньяри был заключен договор, по которому эмир обязывается подчинить свои внешние сношения контролю Англии, допустить постоянное пребывание британского резидента в Кабуле, передать англичанам Хайберский проход. Англия за это обязывалась выплачивать эмиру ежегодную субсидию в 600 тысяч рупий (Хопкирк, 2008). Согласно договору, в Кабул на слоне прибыл британский резидент майор Каваньяри с конвоем из 25 кавалеристов и 50 пехотинцев под командованием лейтенанта Гамильтона. Миссию сопровождали сотни слуг и носильщиков. Миссию размещают в Бала-Гисаре - цитадели Кабула. Вскоре англичане ощутили себя в осаждённой крепости. Брожение среди афганских войск и кабульского населения стремительно возрастает. Необходим был лишь малейший повод, чтобы вспыхнуло восстание. Летом 1879 года солдаты, не дополучившие жалования и подстрекаемые муллами, устремляются на штурм цитадели. Англичане сдерживают их метким огнём, но невозможно долго удерживать резиденцию, окружённую другими домами такой же высоты. Афганцы подвозят пушки и берут цитадель приступом. Несколько часов лейтенант Гамильтон и те, кто ещё уцелел из 75 человек эскорта, продолжали сопротивление. Наконец, часть афганцев сумела вскарабкаться на крышу главного здания резиденции, и после бешеной рукопашной внутри Гамильтон вместе с секретарём миссии были убиты. Остаётся лишь дюжина сипаев из Корпуса разведчиков, которые продолжают отчаянное сопротивление. Афганцы предложили индусам сложить оружие и сдаться, заявив, что вся их ярость направлена лишь против англичан. Сипаи, во главе с одним из своих офицеров, бросаются в последнюю атаку и гибнут все до одного (ibid., 2008). Так, и вторая британская миссия в Кабул нехорошо кончает. Всё это мало отличается от той резни, жертвой которой, 40 лет назад, пал Александр Бёрнс. Но тогда вооружение ещё было почти на равных. Теперь же, в течение двенадцатичасовой осады погибло не менее 600 нападавших на 75 англичан...
Похоже, что надежды Кауфмана на готовность индусов к борьбе за независимость далеки от истины. Антибританские настроения в Индии были нераздельно связаны с надеждами на приход русских. Ещё в начале 1860-х в Ташкент прибыло посольство магараджи Кашмира Рамбир Сингха. Его принимает военный губернатор Черняев. Посланцы заявляют, что народ «ждёт русских». Черняев вынужден ответить, что «русское правительство не ищет завоеваний, а только распространения и утверждения торговли, выгодной для всех народов, с которыми оно желает жить в мире и согласии». Затем в Ташкент прибывает посланец от магараджи княжества Индур. Он вручает русским офицерам чистый лист бумаги. На подогретом на огне листке проступили буквы. Магараджа Индура Мухамед-Галихан обращался к русскому императору: «Услыхав о геройских подвигах ваших, я очень обрадовался, радость моя так велика, что если бы я желал всю выразить её, то не достало бы и бумаги». Послание это было написано от имени союза княжеств Индур, Хайдарабад, Биканер, Джодхпур и Джайпур. Заканчивалось оно многообещающе: «Когда начнутся у вас с англичанами военные действия, то я им буду сильно вредить и в течение одного месяца всех их выгоню из Индии». Затем прибывает новая миссия от магараджи Кашмира во главе с Баба Карам Паркаасом. Позже начальник Зеравшанского округа принимает семидесятилетнего гуру Чаран Сингха. В переплёте ведийских гимнов мудрец запрятал тонкий листок голубой бумаги. К туркестанскому генерал-губернатору обращался с призывом о помощи «верховный жрец и главный начальник племени сикхов в Индии» Баба Рам Сингх. В 1887 году магараджа Пенджаба, лишенный англичанами трона и сосланный в Лондон, писал царю, что он «уполномочен от большей части государей Индии прибыть в Россию и просить императорское правительство взять их дело в свои руки. Эти государи в совокупности располагают войском в триста тысяч человек и готовы к восстанию, как только императорское правительство приняло бы решение двинуться на Британскую империю в Индостане» (Сайт казаков, 2008).
Лорд Литтон приказывает генерал-майору Робертсу двинуться на Кабул с тремя полками британской и четырьмя туземной пехоты, сапёрной ротой, эскадроном британской кавалерии, двумя с половиной полками туземной кавалерии и тремя батареями артиллерии; всего - до 7000 человек. Эмир отправляет вице-королю депешу с глубочайшими сожалениями о случившемся и шлёт главного визиря, чтобы попросить Робертса не продвигаться дальше, обещая, что лично покарает подданных за резню. Но Робертс был убеждён, что эмир просто тянет время. Генерал-майор отвечает: «После недавнего происшествия великая британская нация не удовлетворится, если британская армия не войдёт в Кабул и там не поможет Вашему Величеству назначить такие наказания, каковые столь ужасные и трусливые действия заслуживают. Потому наступление будет продолжаться, как приказано вице-королем, чтобы гарантировать личную безопасность Вашего Величества и помочь Вашему Величеству в восстановлении мира и порядка в столице». Мохаммед Якуб-хан объявил об отречении от престола, заявив, что предпочтет быть скромным газонокосильщиком в британском лагере, чем пытаться управлять огромной страной. В конце концов, ему назначили пенсию и отправили со всем семейством в изгнание в Индию. Афганцы пытаются два раза атаковать занятые перевалы, но откатываются. 24 сентября в 12 милях от Кабула начинается сражение за обладание городом. Английская кавалерия недолго преследовала рассеявшихся афганцев. Не имевшие артиллерии, повстанцы потеряли порядка 3000, англичане лишь 5 человек (Хопкирк, 2008)! Бойни из пулемётов в истории российского завоевания Средней Азии не было ни разу, ни до того, ни позже. Можно, конечно, свалить на техническую отсталость... Генерал Робертс направился к Бала-Гиссару, занял его и затем торжественно вступил в Кабул. Начинается суровая расправа над участниками нападения на миссию Каваньяри. Не соблюдается даже видимость законности. Хватали тех, кто подвернулся. Поначалу их попросту вешали, затем кто- то вспомнил, как 20 лет назад восставших сипаев привязывали к жерлам английских пушек и разрывали на части пороховыми газами при холостом выстреле. Полковник Мак-Грегор предложил сжигать афганцев. Генерал Робертс одобрил эту мысль. Была построена огромная виселица: по кругу было расставлено попарно 40 столбов, соединенных общей перекладиной. Вместо веревок на каждом столбе крепились цепи. Вспомнили о находившихся в обозе нескольких бочках колёсной мази, в которую что-то добавили и получился вполне подходящий состав. Ачхуты - индийцы из касты неприкасаемых - обмазывали воспламеняющейся смесью одежду приговоренного. Затем палачи приковывали его к столбу и разжигали под ним костер. Зверская расправа, напоминавшая времена инквизиции и унесшая более 200 жизней, растянулась на несколько дней. Над столицей поднимались клубы зловонного дыма (Широкорад, 2008).
Эти детали сравнительно объективный господин Хопкирк всё же обходит молчанием... После казни цитадель сравняли с землёй.
Расправа над населением Кабула, произведённая с целью устрашения, привела к диаметрально противоположным результатам. Афганцы повсеместно берутся за оружие. Газни стал центром сосредоточения племён. Во главе этого союза встаёт девяностолетний Мушк-и-Али, один из наиболее почитаемых мулл, а командование войском принимает сердар Мохаммед-Джан. По всей стране начали формироваться ополчения, постепенно стягивающиеся к Кабулу. С целью парализовать это движение генерал Робертс выслал по расходящимся направлениям отряды, чтобы разогнать афганские скопища раньше, чем они успеют сосредоточиться. Отряд генерала Макферсона, направленный в Кугистан, встречает серьёзное сопротивление, терпит неудачу и, потеряв несколько орудий, уносит ноги. Отряд генерала Бекера, посланный в тыл газийскому ополчению, был окружён, но с боем пробился к своим и спасся. Робертс, не дожидаясь нападения афганцев, решился немедленно атаковать сам. Афганцы начали отступать, и Робертс приказал кавалерии преследовать и добивать отступавших. В это время афганцы внезапно переходят в контрнаступление, бросив главные силы на овладение высотой, на которой находилась английская артиллерия. Британцы, укрывшись за стенами укреплённого лагеря, не показывались из него в течение 9 дней, пока их не выручил отряд, направленный от Пешаварской колонны (Хопкирк, 2008).
В этот момент тори из-за своей позиции в афганском кризисе потерпели фиаско, и к власти, спустя шесть лет, возвращаются либералы Гладстона. Последовал отказ от наступательной политики Дизраэли (ibid., 2008, Хопкирк, 2008). В Герате, где правил Аюб-хан, кузен Абдурахмана и его конкурент в борьбе за трон, зреет очаг новых беспорядков. Кузен объявляет свой целью преследование неверных и полное изгнание их из Афганистана, а впоследствии и захват эмирского трона. В конце июня сердар Аюб в сопровождении шеститысячной армии, при 37 старинных гладкоствольных орудиях, со скверно обученной прислугой, пополняя повсюду свои ряды из сочувствующих единоверцев подкрепления, направляется к Кандагару, где стоял небольшой британский гарнизон. На выручку гарнизона поспешно брошена англо-индийская бригада генерала Джорджа Бэрроуза. Как только отряд Шер-Али столкнулся с войском Аюб-хана, в его рядах началось брожение, а вскоре весь отряд, за исключением кавалерии, которой командовал лично Шер-Али, перешел на сторону Аюб-хана. 15 июля 1880 года у посёлка Мейвенд, что в 40 милях от Кандагара, произошло весьма кровопролитное сражение. Англичане были полностью разбиты, несмотря на их несомненное превосходство в скорострельности оружия, которое имелось у каждого солдата. Соотношение сил было примерно такое же, как и в русских колониальных войнах. Имело место чуть ли не пяти или десятикратное превосходство туземных войск. Но в результате сражения появились иные цифры, совсем не такое соотношение, как в русском Туркестане: из 2446 английских солдат были убиты и ранены 1109 человек, а 338 попали в плен... Потери ополчения вали Шер-Али неизвестны. По свидетельству Бэрроуза, афганцы Аюба потеряли раза в четыре больше. Остатки английских войск бежали в Кандагар, где находился британский генерал Примроз с 3230 солдатами и 16 пушками. Аюб- хан осадил Кандагар, и артиллерия афганцев открыла огонь по укреплениям города. Во избежание измены, английский гарнизон высылает из города 12 тысяч мужчин- афганцев, способных держать оружие. Все силы гарнизона сосредотачиваются в цитадели. Через пять дней 1100 англичан под командованием генерала Брука пошли на вылазку, но потеряв 223 человека, включая самого Брука, они были вынуждены укрыться за стенами (ibid.). Не так-то просто получалось с афганцами. Терпение народа иссякло. Не обошлось и без религиозного фанатизма, вдохновляющего газис – самых ярых поборников веры.
Разгром Вечно Победоносной Армии (Ever Victorious Army) у Мейвенда вызвал шок в Индии и Англии. Британское командование стягивает большие силы против Аюб- хана. Англичане начали эвакуировать свои войска из Кабула. До слуха Аюб-хана доходит, что ужасный сэр Фредерик Робертс отправляется мстить за поражение. Аюб испугался и покинул позиции под Кандагаром. Он посылает Робертсу письмо, уверяя что под Мейвандом англичане сами вынудили их атаковать, хотя он желал мира. Робертс стремительно нападает, отбивает всю афганскую артиллерию, теснит Аюба. В сумерках битва затихает. Англичане имеют лишь 35 убитых, афганцы же, оставляют на поле битвы более 600 трупов, многих берут в плен. Абдурахман тянул с принятием английского предложения, в результате чего Кандагар захватывает его кузен. Абдурахман ведёт на Кандагар свои войска и отнимает его, как вскоре и Герат. Поход на Кандагар Абдурахману предложили из соображений, что чем меньше британцы вмешиваются в дела Афганистана, тем меньше будет враждебности. Соперник Абдурахмана бежит в Персию, где умирает спустя 30 лет. Английские войска покидали Афганистан, который уже объявлен новым британским протекторатом. В Кандагаре поначалу остался 10-тысячный английский отряд, но и он был выведен в начале 1881 года. Абдурахману англичане передали большое количество вооружения и крупную сумму денег. Новый эмир правил Афганистаном 20 лет и спокойно умер в своей постели, что было редчайшим случаем в этой стране. Имя Робертса упоминается наравне с именами адмирала Нельсона и герцога Веллингтона. Он становится баронетом, кавалером Большого креста рыцарской степени ордена Бани, был награжден двумя шпагами «за храбрость», получил кучу почетных званий и степеней. Королева Виктория награждает медалями даже коня сэра Фредерика Робертса, Вонолеля, и его пса Бобби. После 1880 года англичане надолго отказались от планов захвата Афганистана, удовольствовавшись контролем над Хайберским проходом, который открывал дорогу к Кабулу. Вскоре, в Индии побывал известный востоковед, исследователь буддизма Минаев. В своём путевом дневнике, опубликованном только через 75 лет, он записал: «Англичане так много и давно толковали о возможности русского нашествия, что индийцы поверили им» (ibid.).
2. Каракиргизы. Текинская крепость Геок-Тепе
Племена каракиргизов (нынешних киргизов) оставались не до конца покорёнными. Весной 1876 года генерал Скобелев занял Гульчу и разбил отряды каракиргизов у Янги-Арыка, а летом предпринял экспедицию в долину Большого и Малого Алая. В результате, каракиргизы были вынуждены «изъявить покорность». Для них колониальными властями было одобрено принятое у кочевников управление.
Туркменские степи огромным клином вдавались в русские среднеазиатские владения, разделяя Закаспийский край и Туркестан и пересекая все русские караванные пути, поэтому сообщение между Красноводском и Ташкентом приходилось поддерживать через Оренбург. Среди многочисленных туркменских племён наибольшую воинственность проявляли текинцы. Племя занимало оазис Ахал-Теке, представлявший собой небольшую полосу плодородной земли у подножия хребта Копетдага, где туземцы разводили великолепную породу очень выносливых лошадей. Туркмены подразделялись на часто враждующие племена йомудов, гокланов, саларов, наиболее воинственных – теке и прочих, общим числом до миллиона душ. По отношению к русским племена можно было разделить на мирных и немирных. По всему оазису тянулся ряд кишлаков, окружённых, как правило, оборонительной глиняной стеной, приспособленной к обороне. Туркмены не имели централизованного правительства. Наиболее влиятельные люди, в силу богатства, либо храбрости, проявляющейся в набегах, разбое, считались аксакалами и, временами, принимали титул ханов. Влияние их всегда было невелико, прочие знатные люди терпели их, покуда были довольны. Гораздо выше власти ханов почитались обычаи - деба. Пограничные оседлые персы Хорасана постоянно страдали от набегов боевитых северных соседей – теке, которые набирали себе рабов и наложниц к югу от хребта Копетдаг. Число добытых в набегах коней,оружия и рабов определяло степень уважения населения к мужчине-теке. Разгром Хивы произвел на текинцев сильное впечатление, и они заговорили о своём подчинении персидскому шаху. Такое заявление вынудило русское правительство в 1877 году послать экспедицию генерала Ломакина для временного занятия Кизыларвата. Текинцы отступили вглубь страны, но русский отряд, вскоре, за недостатком продовольствия, вынужден был вернуться в Красноводск. В следующем году для упрочнения спокойствия в крае русские войска под командованием Ломакина выступили из Чикишляра и заняли селение Чат, где они выстроили крепость и оставили небольшой гарнизон. Однако, текинцы не смирились и участили свои набеги. Их отряды стали появляться уже под Красноводском и вокруг Чата, и даже на полуострове Мангышлак, а затем напали на Чикишляр. Весной 1879 года было решено организовать в Чате отряд, достаточный для подчинения всех текинцев колониальной власти. Целью стал захват глухой пустынной области, которая, однако, укрепляла южный фланг от Красноводска до Мерва (Мары), называемого туземцами «Владычицей мира», и где в дальнейшем планировалось строительство железной дороги, соединяющую Бухару, Самарканд и Ташкент. В экспедиционный отряд генерал-адъютанта Лазарева из 7310 человек входили 18 казачьих сотен и 34 орудия. Позже отряд был сокращен в соответствии с грузом, который могли поднять имеющиеся 6700 верблюдов, а боеприпасы урезали до 80 патронов на винтовку и взяли лишь по половине комплекта снарядов на орудие. Ещё в 1878 году, на полпути между Каспийским морем и Мервом, текинцы приступили к строительству мощной крепости на холме Денгиль-Тепе, который русские называли Геок-Тепе. К ней и двинулись русские войска. Генерал Лазарев вдруг получает тепловой удар и умирает. Командование принимает Ломакин. Примерно половина отряда остаётся у Ходжа-кала для обеспечения коммуникаций. 28 августа 1879 года русские войска подходят к недостроенной текинской крепости Геок-Тепе и в тот же день после короткой артподготовки, произведенной из восьми полевых пушек, идут на штурм крепости. Бомбардировка огромной глинобитной крепости не заставила её сдаться. Орды плохо руководимых и не обученных кочевых туркменских племён оказывают неожиданно упорное сопротивление. Как только канонада завершается и нетерпеливое командование бросает на штурм пехоту, туркмены-текинцы, сражающиеся за свою свободу и свои семьи, отчаянно кидаются на уступающих числом русских солдат и обращают их в бегство. Русские с трудом отбиваются и отходят к Красноводску. Потери русских составили 453 человека из 3024, участвующих в битве, а текинцев, согласно донесению Ломакина, пало до 2000 человек, но скорее всего, эта цифра сильно преувеличена генералом. После поражения Ломакина престиж России в Средней Азии сильно пошатнулся. Британской прессе представился хороший повод сгладить чувство горечи за разгром под Мейвандом (Широкорад, 2008, Хопкирк, 2008).
Новый поход на Геок-Тепе был запланирован на 1880 год. Командовать всей операцией Александр II назначает тридцатисемилетнего генерал-лейтенанта Михаила Дмитриевича Скобелева - героя Плевны. Скобелев приехал в Чекишляр в начале мая и, прежде всего, приказал перебросить часть войск на Кавказ, чтобы уменьшить число ртов и ускорить накопление запасов. Генерал рьяно взялся за достойную организацию коммуникаций. Все снабжение русских войск велось только через Каспий, и Скобелев заставил Морское ведомство назначить на Каспий «начальником морской части» капитана второго ранга Степана Осиповича Макарова, будущего славного адмирала и кораблестроителя. Чин был маловат для такой должности, но это был тот самый Макаров, минные катера которого наводили ужас на турок на Чёрном море. В 1877 году Макаров впервые в мире применил самодвижущиеся торпеды против турецких броненосцев, а спустя 20 лет создал первый настоящий ледокол («Ермак», служивший до 1964 года!) Капитан привлёк к военным перевозкам не только все суда Каспийской флотилии, но и мобилизовал все пароходы формально частного, но дотированного и управляемого Морским ведомством общества «Кавказ и Меркурий». Кроме того, было зафрахтовано более сотни частных парусных шхун. Всего было доставлено два миллион пудов боезапасов, снеди и прочих необходимых вещей. По одной линии подвоза была проложена железная дорога. Предполагалось построить легкую узкоколейку, по которой тяжёлые грузы можно буксировать хоть паровозами, хоть верблюдами, и которую можно наращивать по мере продвижения войск. Однако, вскоре приняли решение строить более престижную стационарную железную дорогу. Сто вёрст стандартной железнодорожной колеи из европейской России переплавляется через Каспий. Для укладки сформирован специальный железнодорожный батальон под командованием того же Скобелева. В дальнейшем, эта дорога стала первой в мире железной дорогой, построенной в зоне подвижных песков. Изначально её сооружение предполагалось только для стратегических нужд военного ведомства Российской империи, и лишь с 1899 года дорога перешла в ведение Министерства путей сообщения.
Скобелев оказался расторопнее железнодорожных строителей и штурмовал Геок- Тепе, не дожидаясь их. Было приобретено 16 тысяч верблюдов со множеством верблюдовожатых-лаучи для перевозки грузов для 11 тысяч человек с тремя тысячами лошадей и 97 орудиями. Был налажен как электрический телеграф, так и солнечный телеграф-гелиограф. Туземцам заявили, что попытка вывода из строя телеграфных линий, как и кража патронов, «не будет наказываться иначе, как смертью». При подготовке идеальных условий похода генерал Скобелев не забыл о спорте и о маркитантках. На полях доклада санитарного врача он написал: «Полезными играми я признаю игру в мяч, причем необходимы мячи различных размеров, прочные и красивые. Кегли можно устроить почти везде на месте, и надо выписать лишь несколько деревянных, или костяных шаров... У нас солдат молодой... Вопрос о публичных женщинах является очень важным. Необходимо иметь прачек и вообще практиканток в тыловых укреплениях для солдат. А для этого нужно их достаточное количество». На вербовку «практиканток» было затрачено три тысячи рублей. Скобелев захватил Бами и начал устраивать в этом месте опорный пункт. Летом Скобелев с отрядом в 655 человек, при 10 орудиях и 8 ракетных станках, производил разведку, подходя к цитадели Геок-Денгиль-Тепе и обстреливая эту крепость, отражая нападения вражеской конницы. При этом с ним шёл оркестр и исполнял марши. Этим он произвёл подавляющее впечатление на текинцев, а, главное, поднял дух вверенных ему войск. В декабре Скобелев сосредотачивает 7100 человек, включая нестроевых, в укреплении Самурское, находящимся всего в 12 вёрстах от Геок-Денгиль-Тепе, подвозит запасы на 8000 человек до начала марта 1881 года. Не ограничившись этим, он посылает в Персию полковника Гродекова, который заготавливает 146 тысяч пудов необходимых запасов на персидской территории, всего в одном переходе от Денгиль-Тепе. Это должно было обеспечить довольством войска после взятия крепости. Для участия в экспедиции было выделено по три батальона от Ширванского, Дагестанского и Апшеронского полков. Конница состояла из двух эскадронов Тверского драгунского полка и двух сотен Таманского конного полка. В декабре к отряду Скобелева, стоящему в Красноводске, присоединился верный его соратник полковник Куропаткин, совершивший за 18 дней с небольшим отрядом в 884 человека на 900 верблюдах тяжёлый переход в 400 вёрст пустыней из Туркестанского военного округа. Скобелев говорил про Куропаткина: «С ним судьба породнила меня боевым братством со второго штурма Андижана, в траншеях Плевны и на вершинах Балканских» (Михайлов, 2003, Шамбаров, 2010, 499).
3. Путь казаков из Самарканда в Петро-Александровское. Уральцы-уходцы
В тот год зима в Туркестанском крае выдалась совершенно русская - тяжёлая для туземцев и приятная для русских солдат, во всяком случае пока они ещё сидели в Самарканде, а не пробирались по пустыне в Туркмению. С ноября 1880 в Самарканде стали частенько поговаривать о походе. Куда и когда именно никто не знал, но уже усиленно сушились сухари и заготавливался сухой фураж. Всякий солдат желал пойти в поход, потому что гарнизонная скука всем изрядно опротивела. Семейные офицеры не особенно стремились расстаться с Самаркандом, где остались их жёны, зато молодые офицеры и нижние чины ликовали. Служба в Самарканде была трудна и однообразна. В первых числах мая была получена телеграмма о том, что три сотни Сводно-казачьего полка должны идти на Амударью для усиления гарнизона Петро-Александровского укрепления. Сотням дан был для сбора семидневный срок. Дивизион с 500 лошадей получил около 200 верблюдов и должен был совершить с грузом переход до Петро-Александровского форта в 26 дней. Дивизион провожали начальник Зеравшанского округа генерал Иванов и командир полка, уральский казак, полковник Пётр Хорошхин (Гуляев, 2007), двоюродная родня наиболее знаменитых Хорошхиных – Михаила и Александра, дед друга детства отца автора, Валентина, тоже Петровича. В его составе дивизиона был пожилой войсковой старшина Георгий Осипович Бородин, двоюродный младший брат героя Ак-Мечети, Николая. Проводили до реки Зеравшан, что протекала тогда верстах в девяти от Самарканда, который теперь, разросшись, граничит уже непосредственно с рекой. Поначалу все думали, что собираются не в военный поход, а просто перемещаются. Переходы вдоль хребта Нуратау с редкими ручьями и кишлаками были просто благодатны, но вскоре начались Кизилкумы. В случае пересечения участка Бухарского эмирата, протектората России, осталось бы пройти всего сотню вёрст по чистым пескам, но от бухарцев можно было ожидать неадекватного поведения, поэтому высокое начальство поручило казакам придерживаться маршрута через урочище Хал-Ата и известный мрачным названием Адам-Кырлыган на селение Уч-Чучак, что на Амударье, то есть того пути, по которому шёл на Хиву отряд генерала фон Кауфмана в 1873 году. С того времени там не проходила ни одно воинское подразделение. Начальство Туркестанского края направило Бухарскому эмиру письмо, с просьбой Его Высокостепенству оказать содействие при передвижении казацких сотен через его владения (ibid., 2007).
Казачий офицер Гуляев живо описывает, как в песках уральцев встретили бухарские сановники. Казаки были предупреждены о торжественной встрече, поэтому дивизион был одет парадно: в новых белых гимнастёрках, офицеры в походной форме и при орденах. Вёрст за пять до колодца, где казаки собирались остановиться на ночлег, их встретила блестящая кавалькада бухарских чиновников в расшитых золотом халатах, в белоснежных кисейных чалмах: дахта (генерал, командующий пограничными войсками), удайчи (личный адъютант эмира), два пограничных бека. В свите их состояло несколько меньших по рангу чиновников: мирахуры (капитаны), караул-биги (поручики), эсаулы (вроде полицейских чиновников, имевшие палки), джигиты и разная челядь, всего - человек 70. Приветствия мусульман были долги и витиеваты. У колодца бухарцами была приготовлена роскошная ставка и весьма обильное угощение - дастархон. Не говоря уже о плове, мясе, всевозможных лепёшках, свежих плодах, тут были целые груды сахару, леденцов, изюму, фисташек и прочего. Всё это, по восточному этикету, должно было быть разобрано без остатка. Палатки и кибитки привезены для всех офицеров. Они снимались с рассветом и перевозились с очередного ночлега довольно скоро. Во всё семидневное следование бухарцев с дивизионом до урочища Хал-Ата имело место такое же обильное угощение. Как офицеры не пытались отказаться от всех этих яств, как ни уверяли посланцев эмира, что у них всё есть от казны, бухарцы твердили, что это их закон и что эмир взыщет с них, если они не исполнят того, что он велел. Навстречу дивизиону, при больших переходах, высылалась свежая вода в мехах-турсуках. Далее, на ночлегах с горькой или солёной водой, для офицеров и больных бухарцы доставали воду для чая из своих кишлаков, отстоявших от казачьего пути до сотни вёрст. Однажды привезли даже лёд, который, был нужен для больных. В целом, бухарцы помогали весьма усердно; не будь их, было бы куда тяжелее. Зато без них было бы легче для начальства, так как оно бы избавилось от «китайских» церемоний, которые имели место каждое утро и вечер. Необходимость отвечать на восточное красноречие утомляла больше самого передвижения. Начиная с Хал-Ата, бухарцы окончательно расстались с казаками, пожелав им «дороги, как по персидскому ковру, прекрасных сновидений во время столь приятного от трудов отдыха и пития, по милости Аллаха, Амударьинской воды». Жители Туркестана утверждали, что ни одна река на земле, даже Нил Мубарек (благословенный), не может сравниться в отношении вкуса с Амударьёй (ibid., 2007).
Вскоре наступило испытание песчаной бурей. Взвешенный в воздухе песок не давал свободно дышать, кони и собаки впадали в панику. Приходилось ложиться набок вокруг лошадей, заткнув стволы ружей, закрывая лицо. Благодаря предусмотрительности командиров сотен, не произошло ни одного несчастного случая, и котлы с горячей пищей сохранились невредимыми. За мрачным урочищем с «весёлым» названием Адам-Кырлыган выдачу воды пришлось резко ограничить. Бухарский дахта, при расставании с казаками уверял, что командиру Уч-Чучака дано предписание выслать нам навстречу воду, но приказание это, как выяснилось, не было исполнено. К довершению всех бед, оба проводника отказались вести казаков ночью, ссылаясь на ураган и на то, что они, будто бы, уже сбились с пути. Направив их на истинный путь хорошими ударами нагаек и пригрозив пристрелить, уральцы решились идти дальше, вполне уверенные, что проводники просто желают насладиться восточным кейфом после бухарских яств. Проводники начали впадать в противоречия при выборе направления, были приняты меры, чтобы они проверяли друг друга и не могли убежать. Чтобы нижние чины не дремали на лошадях, а верблюжий транспорт не потерял направления, приказано было трубить сигналы и петь слова сигналов. Скоро вышли к величественной, разлившийся на две версты вширь, Амударье и далее следовали вниз по течению. Переход, совершённый впервые войсками фон Кауфмана, был несоизмеримо тяжелее. В отряде 1873 года далеко не все были казаками, и этим всё объясняется. Тогда дивизион потерял с десяток и сдал лишь двух больных в госпиталь Петро-Александровского укрепления, что было возведено на месте нынешнего городка Турткуля (в переводе означает «четыре озера»). Среди казаков, хотя и было несколько ослабших человек, все они остались в строю. Впоследствии, во время похода в Ахал-Теке, выносливость уральских казаков и умение сберечь ими своих лошадей, изумляли людей мало знакомых с уральцами. Начальник Амударьинского отдела полковник Гротенгельм, после осмотра дивизиона со старшим врачом отдела, объявил, что казаки и лошади выглядели так, будто и не проходили такого расстояния (ibid., 2007).
Обитатели Петро-Александровского укрепления, затерянного в забытых Богом пустынях, наиболее удалённого от мест поселений своих единоверцев на всём пространстве российском, ожидали с нетерпением прибытия своих казаков. Половина всего гарнизона была отправлена для прикрытия научной экспедиции по исследованию палео-русла Амударьи в то время, как носились смутные толки о текинских набегах на кочующих поблизости союзных туркмен. Предстояло ещё, поочередно, по одной роте и сотне, послать в гарнизон укрепления Нукус, что лежит в 200 верстах от Петро-Александровского вниз по Дарье. В жизни петро- александровцев царила святая простота. Все жили дружно, по возможности и весело, составляя как бы одну родную семью. По свидетельству того же Гуляева, в отношениях вновь прибывших лихих казаков и местных девиц-уральских казачек наблюдалось полнейшее целомудрие и взаимоуважение. Случаев нарушения порядка службы было весьма немного, нравственность была образцовая (ibid., 2007). В целом, строгие нравы провинциальных жителей России того времени ещё больше проявлялись в местах, подобных Петро-Александровскому. Дело в том, что большую часть населения укрепления составляли уральские казаки-старообрядцы, сосланные в 1870-е годы в низовья Амударьи.
Причиной изгнания части уральцев стало неповиновение новому «Положению о воинской службе, общественном и хозяйственном управлении Уральским казачьим войском», по которому значительно увеличивались их воинские повинности и ограничивались права на самоуправление. Когда в 1874 была введена всеобщая воинская повинность и в жизнь уральцев грубо ворвались новые регламенты службы и их самоуправления, возникла очередная смута. Уральцы, с молоком матери впитывающие недоверие к верховной власти, начали выступать, выражая резкое недовольство и несогласие. Пассивное сопротивление принимает в дальнейшем характер мученичества за веру: женщины не давали сынам и мужьям впадать во грех, давать клятвенные обещания в чём-либо, а старики не давали делать то же молодёжи, так как подписывание бумаг было грехом по убеждениям старообрядцев (Масянов, 1991, 6). К тому времени общинные казаки уже разделились на две категории. Первая состояла из профессиональных воинов, содержавших свои семьи за счёт наёмного ратного труда. Вторая жила за счёт своего растущего крестьянского хозяйства. Всеобщая воинская повинность, вводимая новым положением, оказалась невыгодна ни тем, ни другим, подрывала их благополучие. Но времена открытых бунтов канули в лету. Сыграла свою роль вера в доброго Царя-батюшку, в то, что он ничего не знает о реформе, а «воду мутят» его сановники и чиновники. Потянулись уральские депутаты к Царю-батюшке с жалобами и предложениями. Конечно, депутатами выбирались наиболее заслуженные казаки, в большинстве своем - старики, которые считались способными защитить перед царём казачьи интересы. Шли делегаты порознь и тайно, опасаясь противодействия властей на местах. Всё же большинство казачьих депутатов были арестованы ещё в дороге. Двое из них – отставные казаки Андриан Кирпичников и Василий Стягов – добрались до Ливадии, крымского императорского дворца, и вручили Царю казачье послание. Оба депутата, как «возмутители общественного спокойствия», были наказаны шпицрутенами и каждый из них был приговорён к восьми годам каторжных работ (Тутов, 2009). На колья, крючья, как во времена Пугачёва, уже не вешали, не четвертовали, ноздри не рвали, клейма не выжигали, носы-уши не отсекали, но и от порки, тем более шпицрутенами можно было умереть. Несмотря на весь свой либерализм, отмену казней, запрет на пытки ещё до него, Александр II не чувствовал достаточно свой народ, его чаяния, что впервые, со времён Алексея Тишайшего, после слабой попытки Николая, попытался сделать лишь Александр III. Войско заволновалось. Весной того же года впервые, по новому положению, должны были происходить обязательные летние учебные сборы, на которые вызывалось свыше 2500 казаков. Явилось же лишь 1403 человека, а остальные разбежались. Из Оренбурга присылают линейный батальон для прекращения неповиновения. Около 300 привели силой (Савельев, 2009). После этого произошёл раскол казачества на две партии, из которых одна, называвшая себя Старым Войском, из «упёртых» староверов, упорно стояла за старые порядки и не поддавалась ни на какие предложения и угрозы, другая же, прозванная Новым Войском, соглашалась на требования правительства, стремясь к мирной жизни и благосостоянию. Командование Уральского казачьего войска усмотрело бунт, и на его подавление были брошены отборные части. Старики первыми шли под арест, демонстративно-добровольно, грозя младшим проклятием, в случае подписывания. В сентябре 1874 первые 27 уральцев проследовали по этапу, а в ноябре – ещё 50 человек. В мае следующего года в Уральск из Саратова прибыло сразу два батальона Кутайского полка. В результате, в 1875 году имела место массовая ссылка уральцев на поселения в пустынные районы Сырдарьинской и Амударьинской областей Туркестанского края. Наказной атаман Верёвкин с тем же рвением, с каким он брал в 1873 году с уральцами Хиву, в 1874 году порол и высылал казаков-старообрядцев. Народ вязали, запихивали на телеги силой и увозили. Порядка 500 уральцев были высланы в Амударьинский край с лишением казачьего звания, а к осени сослали ещё 1145 человек (Чесноков, 1990, 34). Уральцы, конвоируемые пехотой, во время переходов схватывались неоднократно за руки и ложились на землю, отказываясь идти далее. Побои и угрозы не помогали. Казаки требовали выдать им на руки Высочайшее повеление об их выселении, не веря, что это распоряжение Царя. По дороге в Туркестан многие уральцы с парохода бросались в воду и скрывались в камышах, погибая затем в безлюдной степи от голода. За лошадьми своими они отказывались ухаживать, от денег за проданных лошадей казаки также отказались. Уральцы упорно скрывали свои фамилии, а при телесном наказании кого-либо одного все схватывались за руки и ложились на землю, требуя, чтобы били всех. Отказывались и от какой-бы то ни было работы. За всё это в разное время этапирования 88 казаков было предано военно-полевому суду и 11 из них сосланы на каторгу. Сначала увезли около 3000 казаков, а спустя полтора года выслали к ним их семьи - 7500. Всего до 1880 года было переселено к мужьям и отцам 758 семейств. Прибыв на место, жёны отказывались признавать мужей, мужья детей и жён, семьи не шли в отведённые для них дома и не желали ничего делать. Появлялись голодающие и больные. Только благодаря приманиванию детей лакомствами удалось узнать фамилии и имена родителей. Казаков пришлось связывать верёвками по рукам и ногам и при помощи солдат вносить в дома к семьям. Зимой 1875 года в Санкт-Петербург явились трое казаков уральцев и подали от имени всего Уральского Войска прошение Наследнику Цесаревичу Александру Александровичу и другое прошение Великому Князю Николаю Николаевичу с ходатайством о прощении сосланных уральцев и о возвращении старых порядков. Узнав об этой депутации, Государь Император ещё раз подтвердил, что введенное положение непоколебимо, а казаков приказал отправить этапным порядком в
Оренбург для строгого наказания (Савельев, 2009). Александр II указом 1875 года и вовсе лишил яицких поселенцев казачьих прав, навсегда исключил их из состава Войска, то есть, они были сосланы на вечное поселение в Среднюю Азию. Государству это было выгодно: возвести в дельте Амударьи и в Приаралье военизированные поселения. Им определили основные районы для жизни – посёлки Первоначальное, Чимбай, Кунград и Шурахан. Чтобы не вызывать недовольства коренного населения, казакам предложили заброшенные, залежные земли для возведения строений, при этом не обеспечили их ни скотом, ни инвентарем, ни деньгами. Казаки, естественно, наотрез отказались там селиться. Тогда власти возвели для них дома руками местных жителей и силой вселили туда «уходцев» (Масянов, 1991, 6). Многие сотни выселенных уральцев бежали с места ссылки назад, где смущали покорных казаков своими речами. Для прекращения подобного было испрошено Высочайшее соизволение на предоставление Оренбургскому генерал-губернатору права ссылать непокорных в Сибирь на поселение, а также объявить уральцам, что в случае побега они будут высланы в Сибирь (Тутов, 2009). Освободителем Александр был не для уральцев... Следует сказать, что в отличие от других казачеств, старообрядцев среди всех уральских было более половины — гораздо больше, чем среди прочих. Во время никоновских реформ Яицкое войско имело полную автономию, располагалось дальше прочих казачеств того времени от Московского царства - наравне с Гребенским (Терским). Вследствие такой удалённости, яицкие казаки сохранили веру и обряды отцов неизменными, такими, какими они были ещё в XIV-XV веках, ко времени появления их предков на берегах Яика. Изолированное от бурных перемен церкви, войско яицкое почитало за грех отступление от унаследованных веры и обрядов. Большинство бунтов и мятежей в течение XVIII и, особенно, XIX веков были непосредственно связаны с посягательствами правительства на духовную жизнь казаков. Одной из причин бунтов против выдачи беглых с Урала послужило стремление защитить своих, приверженцев старой веры, бежавших от гонений. как в верхнее Заволжье, так и на Яик (Масянов, 1991, 6).
С введением так называемого «единоверия», когда в церквях, формально принадлежащих официальной церкви, разрешили проведение служб протопопами из казаков, по старому уставу и по старопечатным книгам, наступило некоторое затишье. Разгромы староверческих скитов в Заволжье, от Нижнего до Вологды, Вятки, Великого Устюга и дальше, к середине XIX века привели к отделению определённой части казаков к «беспоповцам». Появляется на Урале и, так называемая, «австрийская вера», по расположению в Австрии, под Белой Криницей, монастыря, куда поселился бывший босно-сараевский митрополит Амвросий, согласившийся примкнуть к древлеправославию, стать архиереем русских старообрядцев. Так, в 1846 году завершилось «вдовство» старообрядческой церкви - митрополит был присоединен к староверию. Новое согласие получило название Белокриницкой иерархии, а последователи его назывались в народе «австрийцы». Большая же часть казаков, тогда уже, постепенно и окончательно стала переходить к «единоверию». Впрочем, государственные мужи продолжали уверять: «... казаки Войска Уральского все вообще, с жёнами и детьми, суть старообрядцы». Среди других казачьих частей Российской империи опять же уральцы особенно выделялись внешним видом: большинство из них не брило бород, хотя количество староверов в войске уже уменьшалось. Не брились и многие другие казаки, особенно – сибирские, забайкальские, амурские, уссурийские, но в подавляющей массе - именно уральские, поскольку до конца существования Войска, старообрядцы составляли не менее 42 процентов всей численности уральцев, а небольшую часть их составляли калмыки, татары и башкиры, бывшие чаще никонианами (Тутов, 2009). Нынешние остатки уходцев придерживаются беспоповства, то есть, не приемлют священничества. и объединены в общины вокруг молельного дома, где выборный настоятель «дедушка» проводит службы. Автор специально ездил в дельту Амударьи с целью посетить их общины.
В 1891 году, по случаю трёхсотлетия Уральского казачьего войска, наказной атаман генерал Шипов ходатайствовал перед правительством о возвращении казаков- уходцев на Урал, что стало уже девятым прошением о судьбе уходцев. Был дан положительный ответ, но лишь в случае полного раскаяния в содеянном (Масянов, 1991, 6). Император Александр III, любя казачество, оказал ссыльным уральцам Высочайшую милость, дозволив раскаявшимся из них возвратиться на Урал и снова зачислиться в казачьи сословие. Этим воспользовалась, к сожалению, лишь меньшая половина уходцев, всего 859 казаков. Остальные же с завидным упорством продолжали добиваться отмены того самого недоброй памяти Положения (Тутов, 2009). Лишь после февральской революции 1917 года атаман пригласил уходцев на Урал, и многие вернулись - с тем, чтобы вскоре полечь в пекле Гражданской войны (Масянов, 1991, 6). До этого времени в Туркестане жило порядка 2000 уходцев (Тутов, 2009). Со временем казаки-уходцы, начавшие заниматься рыболовством и охотой, присмотрелись к новому краю и даже оценили Приаралье как огромный, мало затронутый простор для близкого им «пойменного образа жизни». Язык и менталитет местных жителей, схожих с северными казахами, они освоили ещё в бытность свою на Яике.
Освоив Чимбай с Шураханом, часть казаков, с разрешения властей, перебралась и в другие места, в том числе – в Петро-Александровское и форт Нукус. Около 2000 казаков-уходцев составляли в XIX веке подавляющее большинство русского населения Приаралья. Позже уходцы проникли дальше на восток в посёлки Туркестан, Чиназ, Аулие-ата, Пенджикент и даже Ташкент. Со временем казаки, оставшиеся в дельте Амударьи, организовали там немало рыбопромысловых ледников и монополизировали рыболовство в устье реки и на всём Арале. Позже они начали вести торговлю рыбой в Самарканде, Чарджоу, Ашхабаде, Ферганской долине. Как писал зоолог Модест Богданов, рыбное богатство Амударьи очень велико, а туземцы - плохие рыболовы, не знали употребления паруса и весла и не умели заготавливать рыбу впрок. Поэтому учёный считал поселение там уральских казаков делом полезным. Богданов высказал свои соображения лично генералу Кауфману, который так и расселял казаков с пользой для развития края. Занимались уходцы также охотой, торговлей хлебом, скотом, сахаром, керосином. Кое-кто разбогател и стал владельцем хлопковых заводов. Познав навигационные особенности Амударьи и Сырдарьи, уральцы стали искусными лодочниками и перевозили на каюках всевозможные грузы и пассажиров. Они сумели наладить исключительно дружественные отношения с коренным населением. Двуязычие и многовековой опыт общения позволили им легко проникнуть в местные деловые круги. Русский писатель Крестовский, посетивший в 1890-е годы уходцев, отмечал, что «...это люди безусловно честные, в делах верные своему слову, почти поголовно трезвые, строго соблюдают посты, чтут праздники, не курят табаку, не едят мяса, если скотина не резана ими самими, не пьют из одной посуды с посторонними и ведут жизнь самую умеренную, простую, трезвую...» (ibid., 2009). В своих экспедициях в 1980-е и даже в начале XXI века автор встречал ещё остатки бородачей старообрядцев-уходцев на побережье Арала – озере Судочьем и в Нукусе – семью старообрядческого беспоповского «дедушки» и его прихожан. Постройки уходцев, плотно примыкая друг к другу, похожи на глинобитные крепости с полузакрытым двором, при котором все надворные строения образуют сплошную стену с трёх сторон, а с фасада располагают ворота и калитка. Дом- мазанка глинобитный с двускатной камышовой крышей. В таких домах сохранилась до сих пор традиционная ориентировка на юг, юго-восток. Основной отличительной особенностью в традиционном жилище уральцев-уходцев является бревно - основа двускатной крыши. Все стены обмазаны глиной, мазать назывется «гармалить». Два раза в год, перед Пасхой и осенью до Покрова, уральцы гармалят смесью глины с соломой - саманом и белят свои избы, называемые так, хотя они и не деревянные. Главное место в жилище и быту занимает русская варистая печь, необходимая в бытовой обрядности, являясь необходимым условием в приготовлении ритуальной, чаще всего – поминальной, пищи. До нашего времени бытуют два вида печей - русская варистая и полурусская печь с плитой. Печь делит избу на две стороны: левую – хозяйственную, или женскую, и правую – жилую, или мужскую. По диагонали от печи располагается передний угол с иконами – божница, слева от входа. Угол с иконами - самое почётное место в доме. На небольших полочках– божницах располагаются иконы, металлические складни, распятия, молитвенные книги и свечи, составляющие целый домашний иконостас. Прежде, чем войти и приветствовать хозяев, гость должен, перешагнув через порог, с крестным знамением совершить молитву, повернувшись к иконам. Курить в избе строго запрещено, ибо табак - один из запретных продуктов, как, впрочем, чай и чеснок. Имеются и характерные ящики для продуктов - чувалы. В домашнем обиходе преобладает деревянная посуда и различная утварь: ложки, крынки, кадушки, корыта, которые необходимы на поминальном столе, что вызвано конфессиональным запретом на металлическую посуду. Большое значение имеет у уходцев календарная обрядность. Основное место в их пище занимают зерновые культуры, которые имеют устойчивую семантику плодородия и благополучия, но также и рыба. Традиционными блюдами на будничном столе являются хлеб и хлебные изделия: лепешки, блины, пироги, каравайцы, ватрушки, валушки, булки. Из мучных блюд преобладают галушки, рванцы-лазанки и вареники. Каждодневны и каши: постные сладкие с урюком, молочные, мясные или рыбные (Калбанова, 2009). Посуду с водой всегда покрывают чем-нибудь – салфеткой или дощечкой, и не только ту, которая стоит во дворе, но и ту, которая находится в комнате, пусть бы и очень недолго - и не для того, чтобы вода не засорялась, а потому, что грешно пить воду из той посуды, которая была ничем не покрыта. Человеку малознакомому они не дозволят черпать воду из своей кадки для питья, чтоб незнакомец не опоганил воды (Фосс, 2009).
Незадолго до описываемых времён скобелевского похода имело место курьёзное обращение к Хивинскому хану из Петро-Александровского укрепления: «Туркестанский военный округ, Начальник Аму-Дарьинского отдела. Отделение судное, «4» ноября 1874 г., No420. Укрепление Петро-Александровское. Высокостепенному Хану Хивинскому. До сведения моего дошло, что в Хиве выделывается водка, и водка эта переводится контрабандно на русский правый берег. Имея в виду, что водка для подданных Ваших не нужна, я прошу Ваше Высокостепенство воспретить выделку её в Ваших владениях. Ведь и употребление, и возделывание водки магометанам воспрещено Богом. Желаю Вам здоровья». (подпись влиятельного уральского старика), (Сайт казаков, 2008).
Связь между уходцами и оставшимися казаками всегда оставалась тесной, так что дело доходило до свадеб. Будучи людьми малограмотными, тем более в медицинском отношении, при заключении браков казаки строго следили за тем, чтобы родственные линии жениха и невесты не пресекались. С годами большинство уходцев перероднились между собой и у них возникла проблема «обновления крови». Начали уходцы, обычно зимой, когда устанавливался санный путь, приезжать тайком на Урал, чаще всего в те станицы, откуда были некогда высланы. Сватовство проходило немедленно. Вековые обычаи часто опускались, и решающую роль играл авторитет семьи. Связи поддерживались и после установления советской власти. В начале 1920-х годов случалось, что некоторые уральцы, спасаясь от голода, уезжали в Туркестанский край к своим сородичам-уходцам, обзаводились там семьями, да так и оставались. Назад возвращались уже их дети, переженившиеся в Туркестане, но на Урале имевшие близкую родню (Тутов, 2009).
Поддержка раскола в Уральском Войске являлась более протестом политическим, отмежеванием от Центра. Раскол был не столько протестом против православной церкви, сколько оппозицией против правительства. Казаки пытались сохранить не столько старые традиции Церкви, сколько свои вековые привилегии и обычаи, нравы и жизненные устои, дорожа более внешними обычаями и привычками. Старообрядчество уральцев было более политическим, чем конфессиональным, далёким от религиозного экстремизма. Не приняв исправленных при патриархе Никоне богослужебных книг и обрядов, казаки не порывали окончательно и с православными архиереями, посылая к ним для посвящения своих ставленников, а священнослужители официальной церкви относились к казакам-староверам, в свою очередь, достаточно терпимо. Неуклонная ликвидация казачьей автономии усиливала привлекательность и очарование старины, порождала и закаляла в казаках нетерпимость к вводимым никоновским порядкам. Желание быть у себя в Войске полновластным и независимым хозяином делало старину и старую веру привлекательными в глазах уральцев (ibid., 2009).
Позже не обязательный, но наёмный характер службы казаков был восстановлен. О неповторимости уклада жизни уральцев удачно сказал уже упомянутый Михаил Хорошхин, подчеркнув две главные особенности - отсутствие частной собственности и наёмную воинскую службу: «Живой интерес представляет расположенная на отдаленном юго-востоке Европейской России, по нижнему течению реки Урал и его притокам, обширная многочисленная община, резко отличающаяся от других общин и известная под именем Уральского казачьего войска. Различие это бросается с первого же взгляда на карту: Уральская община занимает почти шесть с половиной миллионов десятин пространства и заключает 90 тысяч жителей. (В начале XX века население земель самого Войска составило более 100 тысяч уральских казаков, с женщинами и детьми). Все земли, все воды, леса и другие угодья находятся в общем нераздельном пользовании. На всем земном шаре нет такой многолюдной общины, владеющей миллионами десятин. Другая особенность, столь же резко отличающая её, состоит в том способе отбывания воинской повинности, которую несут казаки перед государством. На службу идёт не тот, кому досталось по очереди, а желающий служить, и за то, что он, уходя, не может пользоваться войсковыми угодьями, остальные выдают ему вознаграждение. Нигде, не только в России, но и в Европе, нет такой общины, которая была бы поставлена, хотя бы и в отношении отбывания воинской повинности, в такие оригинальные условия. Отсюда понятно, насколько общинный способ пользования войсковыми угодьями связан с порядком отбывания воинской повинности, и понятно станет, как всякий уралец дорожит сложившимися веками обычаями, вошедшими в плоть и кровь каждого; уралец крепко стоит за старину, за порядки и обычаи своих отцов и дедов и готов нести за это тяжёлый крест. Консерватизму уральцев в значительной степени содействуют ещё две причины: сильное развитие старообрядчества и обособленность войска, которое лишь в недавнее время понемногу стало сливаться с остальным населением Империи!» (Хорошхин, 2009)
Перед самой Германской войной между уходцами вдруг пошли разговоры об их переселении «в горы Гималайские», где они надеялись найти «для колонизации землю пригодную, к поселению в долине ничейной земли». Ходоки-старики уже путешествовали в дикие горы Средней Азии и высматривали новые места, но, конечно, не добираясь до самих Гималаев. К сожалению, сведений о результатах их вылазок не сохранилось. В годину великой смуты ни один уходец не пристал к революционерам, и в казачьих поселениях было тихо и покорно, в противовес брожениям прочего русского населения Туркестана из рабочих и интеллигентов, размахивавших красными флагами (Тутов, 2009). И при советской власти казаки Приаралья продолжали заниматься рыболовством и судовождением на Амударье. С приходом уральцев в Среднюю Азию там были освоены не только рыбные промыслы края, но и упорядочена сама система сезонного рыболовства, с учётом воспроизводства рыбы, сроки заготовок, что издавна было освоено казаками на Яике. К XXI веку наиболее полно культура, обрядность и говор уральских казаков сохранились не на их исторической родине, а в Каракалпакии. Следует иметь в виду, что исконная земля Войска с 1991 года относится к независимому Казахстану. Но ни в России, ни в Казахстане, на бывшей земле Войска, не уцелели устои казаков- старообрядцев так прочно, как в казахских районах близ дельты Сырдарьи и узбекских - Амударьи. Все сто с лишним лет уходцы находились в изрядной изоляции от современных русских, язык которых менялся, а точнее, засорялся советскими неологизмами. При этом уходцы, во всяком случае, часть из них, сравнительно строго блюли старообрядческие традиции, в том числе - не допущение смешения с иноверцами. Ныне уральцы-старообрядцы Каракалпакстана и низовий Сырдарьи представляют отдельную этноконфессиональную группу с характерным диалектом, то есть - субэтнос. Они считают себя отдельным народом несмотря на то, что в паспорте у них написано «русские». До сих пор частично уцелела специфика их быта, пищи, семейных, календарных и религиозных обрядов. Ещё уцелели отдельные постройки в характерном стиле, надеваемая по праздникам традиционная одежда. С 1980-х годов, с началом резкого падения уровня Аральского моря, обмелением рек и, соответственно, всё усиливающейся утратой традиционных видов деятельности, казаки начали мигрировать в Волгоградскую область – города Калач и Камышин, где природа схожа с природой низовьев Амударьи. Две схожие общины ещё уцелели в устьях Амударьи и Сырдарьи. Молодежь, увы, разъезжается, тем более в постперестроечные, экономически тяжёлые годы и быстро теряет корни. Старики берегут могилы предков и священные иконы, которые нельзя вывезти с собой, нельзя и передать их даже священникам никонианской православной церкви. Парадоксально, но факт: переезд таких людей на историческую Родину, в современную Россию, означает разрыв с традицией, которая могла сохраниться лишь в приаральской глубинке. Так уральское казачество, разгромленное со времён Гражданской войны, добивали экологическая катастрофа Приаралья и социально- экономическая – с 1990-х. Нет, не осталось места этим людям в новом и чуждом мире. Былая Русь ушла в прошлое, попытки возрождения уральского казачества - не более, чем забавы с политическим оттенком.
Оренбургский полк, стоявший круглый год в лагере, в семи верстах от Петро- Александровского укрепления, составлял как бы отдельный маленький городок. Нижним чинам служба в Петро-Александровском понравилась с самого начала. Свидание некоторых из них с своими близкими родственниками из ссыльных- уходцев, разнообразие служебных обязанностей и сознание, что они - на самой границе с Хивой, действовали вообще очень благотворно на моральное состояние дивизиона. Женщины шили и мыли бельё на дивизион, а мужчины ловили рыбу и занимались торговлей арбузами и другими овощами покупая их оптом у сартов и продавая с барышом в розницу. В это время поселенцам, кроме детей до семилетнего возраста, казённого провианта уже не отпускали. Поэтому многие семьи, а в особенности вдовы, жили очень бедно. Офицеры, по возможности, помогали им, и нередко сотенный провиант весь раздавался бедным вдовам и старикам. Часто разговаривая с уходцами, вновь прибывшие узнавали от них некоторые воззрения на свои обстоятельства, типа: «Начальство заставляет нас хлеб Шеять. А где же Жемля, которую можно бы было пахать? Да потом, ещё многие из нас и не Шручны к этой работе. Рыбу ловим только на приварок; а еЖли много ловить, то - Шбывать некуда. Да при том, ловить крючьями и вообще в большом количестве, как в ВойШке у нас (на Урале), здеЖ нельзя, рыбу всю изведёшь. Амударья и Аральское море, вовсе не так богаты рыбой, как наши - КаШпийское море да Урал, который кормит все ВойШко». Ропоту со стороны уходцев никто и не слыхал, но описывая свое положение, они всегда говорили, что имеют упование на милость Божию и Царскую (Гуляев, 2007).
4. Скобелев и уральцы в Ахал-Текинской военной экспедиции
В октябре 1880 года в форте Петро-Александровском была получена эстафета от командующего войсками округа, которой предписывалось сформировать из войск Амударьинского отдела отряд под началом полковника Куропаткина. Полковнику следовало включить в отряд три роты пехоты, две сотни казаков (одна Оренбургская, другая Уральская), при трёх ракетных станках и двух орудиях. В случае неприбытия полковника Куропаткина вовремя из Кульджи, отряд этот велено было выдвинуть к хивинскому городу Ильялы под началом Гуляева, где и ожидать прибытия Куропаткина. Начинается лихорадочная деятельность: закупаются тёплые хивинские халаты, подстилочная кошма, тёплые сапоги, шьются для пехоты меховые шапки наподобие папах. Число желавших попасть в поход, было столь велико, что командир сотни вынужден был кидать жребий. Из Петро- Александровского казакам предстоял ещё долгий путь на юг Туркмении, к самой Геок-Тепе. Уходили с неспокойным чувством в душе за бросаемых, почти одних, баб да детишек, думая, не бродят ли близ Хорезмского оазиса лютые шайки текинцев (Гуляев, 2007).
Первые два перехода действующий отряд сделал вниз по Дарье правым берегом, то есть, по российской территории. Затем казаки начали переправу на левый берег Амударьи, то есть – в хивинский протекторат. Хивинцы поставили 30 каюков, на которых и производилась переправа. Мороз в середине ноября бывал до 15 градусов Цельсия, при сильном ветре. На реке появлялись ледяные закраины. Много труда было положено при переправе верблюдов, страшно ревевших, не желавших грузиться на каюки. Дойдя до стоянки Сарыкамышского отряда генерала Глуховского, у колодца Чагыл, казаки остановились на два дня отдыха. Сюда им доставили некоторые тёплые вещи, остававшиеся ещё неготовыми при выступлении из Петро-Александровского. Здесь же казаки пополнили число своих верблюдов – залога успеха в пустыне. Перед углублением в пески на человека было взято по ведру воды и по пять вёдер на лошадь. Помимо этого, имелся неприкосновенный запас воды в ведении, особо назначенного для того, офицера. По свидетельству Гуляева, помнящие Хивинский поход в составе отряда покойного генерала Верёвкина, шедшего на поддержку бедствующего Кауфмана в 1873, отмечали, что тот поход в сравнении с нынешним можно назвать прогулкой. Тогда шли небольшими переходами в благоприятное время года, с некоторым даже комфортом, имея полный колёсный обоз. В Ахал-Текинский поход шли усиленными переходами, вёрст по 40 и более в день, глубокими песками, в холод. Сигнал подъёма давался в 3–4 часа ночи, шли полный день, не обгоняя верблюдов, а сообразуясь с их медленным движением, прибывали на ночлег иногда в 9 вечера. От темна и до темна, по сухому морозному воздуху, порою, с сильным ветром. Два раза случилось даже так, что арьергард приходил на место ночлега утром следующего дня. Пройдя с утра версты две, пехота садилась на верблюдов, люди прикрепляли себя к верблюдам и преспокойно спали. Казакам же было куда труднее: дивизион был обязан охранять отряд во время его движения. Это означало бесконечную высылку разъездов с целью предупредить неожиданное нападение на караван. Кроме того, верхом на лошади спать и запрещается, чтобы не испортить её спину, а на «корабле пустыни» дозволялось. Версты за три до ночлега пехота слезала с верблюдов, раздавалась музыка и стройно, с песнями, отряд вступал на обозначенный жалонёрами59 бивак, пройдя церемониалом мимо начальника отряда. Развьючивали, подходящих на бивак, верблюдов, ставили юламейки, войлочные шатры с деревянным остовом, защищающие от ветра, высылали пикеты и караулы к колодцам, к которым назначались рабочие для очистки их. Через 2–3 часа по приходе на ночлег, раздавалась «повестка к заре», построение. Зачитывался приказ по отряду, назначались наряды в ночную цепь и на следующий день в авангард, арьергард и патрули. Играли зарю, после чего солдаты пели «Отче наш», музыка играла «Коль славен» и «Боже Царя храни». После сигнала на «отбой» народ расходился спать под звуки играемого, вслед за отбоем, марша. Через считанные минуты после этого все, кроме часовых и дежурных офицеров, погружались в крепкий сон. В целом, недосыпали. Отряду помогли выжить в том переходе через Каракумы в широком их месте, помимо дисциплины, обильные осенние дожди, после которых на такырах, крепкокорочных солончаках, где не впитывается вода, образовывались большие лужи. При этом следует отдать полную справедливость энергии полковника Куропаткина, который сделал всё возможное для успешного достижения цели. При движении между колодцами Орта-Кую и Игды отряд находил
59 Жалонёрами называли нижние чины, носящие специальный значок, функцией которых было определять линию, по которой войску предстояло строиться.
следы полковника Маркозова, следовавшего здесь в 1873 году из Красноводска в Хиву и отступившего обратно вследствие непреодолимых естественных препятствий. Нередко встречались остовы верблюдов и лошадей, попадались разные металлические солдатские вещи, встречались пачки бумажных, тогда ещё, патронов, которые при прикосновении рассыпались в прах, оставляя лишь литые пули. Возле нескольких забытых могил русских воинов отряд отдал воинскую честь и, сняв шапки, помолился об упокоении душ этих страдальцев, погибших от жажды 7 лет назад. На подходах к кишлаку Бами, наконец, состоялось соединение с кавказцами Дагестанской роты князя Эристова. Поначалу чуть было не приняли друг друга за вражеский пикет и не обстреляли. Музыка долго не умолкала в лагере у Бами. Кавказцы сделали славный обед измученным куропаткинцам (ibid., 2007).
Вскоре казаки узнали, что как только генерал Скобелев выберет фронт атаки на крепость, начнутся решительные действия. Случившееся в те дни, лунное затмение произвело на текинцев, как показалось, деморализующее воздействие, их набеги на расположения русских войск резко прекратились. Здесь было совсем не то, что в Петро-Александровске, где телеграфа нет, а письма и газеты приходят месяца через три после их отправки. Всё было прекрасно отлажено. Переходы от Бами до Самурского укрепления были смехотворны, вёрст по 15–20 в день. На всем этом протяжении была линия русских форпостов с достаточно сильными гарнизонами. На каждой стоянке гарнизоны, по принятому обычаю, угощали прибывший отряд обедами, кубанские казаки - уральский дивизион. Надо бы заметить, что в рядах кубанских сотен был отец знаменитого борца времён Гражданской Андрея Шкуро, Григорий. Отец был в ту кампанию сильно изранен. От Самурского оставался короткий переход до Геок-Тепе, где собрались все текинцы, чтобы биться насмерть с гяурами (неверными) - победить или умереть у своего священного холма. Во время смотра вновь прибывшего отряда генерал Скобелев особенно задушевно поздоровался с уральцами: «Здорово молодцы-уральцы!» и добавил, что Бог приводит уже не в первый раз видеть ему на войне уральцев и он привык смотреть на них, как на настоящих молодцов в деле. В середине декабря казаки подошли под Геок-Тепе и были атакованы текинской конницей. Послезав с лошадей, они открыли прицельный огонь из скорострельных «магазинок», после чего турмены остановили прямой бросок напролом, а начали гарцевать в отдалении, отвечая стрельбой. Был ранен генерал Анненков, находившийся в свите командующего войсками. В пехотной цепи и в сотнях тоже не обошлось без потерь, четверо оказались ранены. Вечером казаки вернулись в лагерь. Поданы были ведомости о потерях и о расходе патронов. Начальство нашло, что патронов израсходовано слишком много, ряду офицеров был назначен выговор. От Красного Креста раздали снадобья для первой медицинской помощи (ibid., 2007).
Все назначенные на штурм войска были выставлены в стройных колоннах вне лагеря. В середине стоял аналой, а при нём - отрядный иеромонах. Командующий войсками объехал войска и поздравил с предстоявшим штурмом Янги-Калы, укрепления, что верстах в двух к югу от Геок-Тепе. Прошёл молебен о ниспослании победы на русское оружие. Взвод оренбургских казаков, бывший в авангарде дивизиона, вскоре начал перестрелку с текинской конницей, высыпавшей вновь из Геок-Тепе. Туркмены начали постепенно отходить к аулу, где засела их пехота, открывшая сильный огонь по казакам. Войсковой старшина Георгий Осипович Бородин назначен был идти с Уральской сотней в цепь, куда придана была ещё половина Оренбургской сотни. Полусотня оренбургцев, оставшаяся в резерве, залегла в одной из лощин. Пользуясь волнообразной местностью, спешенные казаки, перебегая от одного укрытия к другому, вскоре приблизились на 400 шагов к стене кишлака, глиняному дувалу, где и залегли в одной канаве. При этом людских потерь не было, но у, командовавшего цепью, Бородина и его трубача лошади были подбиты. Уральская цепь и «ракетки» вели оживленную пальбу до тех пор, пока место казаков не заняла подошедшая пехота. Артиллерия начала канонаду по Янги- Кале, пехотная цепь наступала перебежками, казачий дивизион обходил укрепление с востока. Когда был подан сигнал «бой, к атаке» и колонны пошли на штурм, то бежали и самые храбрые из защитников крепости. Янги-Кала была взята без рукопашного боя. Всю ночь продолжалась перестрелка. Через два дня полковник Куропаткин с батальоном ширванцев и полусотней уральцев занял калу (крепость), названную впоследствии «правофланговой». Расположив в захваченной кале батарею, полковник двинулся с отрядом далее, вызвав гелиограммой из лагеря остальные части казачьего дивизиона. Так заняли ещё калу, около которой были небольшие сады. Сады эти впоследствии названы «садами Петрусевича», ибо генерал на следующий день был убит в этом месте. Неожиданно возникло огромное скопище текинцев. Полковник Куропаткин приказал играть «сбор» и отступать. Дивизион живо собрался и начал отступление через линию, отстреливаясь ракетами. В этот день дивизион потерял двоих казаков убитыми, 32 были ранены (ibid. 2007, Михайлов, 2003).
Начинается подготовка к осаде самой крепости Геок-Тепе. Закладывается первая параллель. В крепости Геок-Денгиль-Тепе засело 45 тысяч человек, из которых до 25 тысяч были способны сражаться. Туркмены имели всего 5000 ружей, лишь 600 из них – современные винтовки, множество пистолетов, одно орудие и две древние вьючные чугунные пушки, по-персидски - зембуреки. Крепость представляла собой неправильный четырехугольник, обнесенный стеной со сторонами: 870, 512, 1536 и 1440 метров. Стена была саманной (глиняной) высотой более 4 метров, толщиной в основании более 10, а наверху 6-8 метров. Современная полевая пушка такую стену пробить не могла (Шамбаров, 2010, 498). Ядра вязли в толще податливой глины. Подобная конструкция, как и сам материал, глина, позволяли неплохо выдерживать орудийный обстрел, но русская артиллерия неуклонно разрушала крепость. Причем, полуторапудовые гладкие мортиры образца 1838 года действовали в таком деле куда эффективнее, чем нарезные пушки 1867 и 1877 годов. Стала слышна пушечная канонада по направлению к Правофланговой кале. Там возникло жаркое дело. Уральцев бросают на помощь кавказцам, и текинцев с трудом отбрасывают. В полночь раздался залп со всех русских батарей в честь наступившего Рождества Христова. В первый день Рождества часть дивизиона послали на фуражировку. При отряде находилось около трёхсот фурштатов, денщиков, торговцев и разных нестроевых, с вьючными и подъёмными лошадьми. Куропаткин просил быть как можно осторожнее, чтобы не было потерь. В 10 верстах от лагеря в двух кишлаках начали заготавливать фураж, а когда Гуляев дал сигнал «сбор», казаки мигом собрались, а нестроевая команда так увлеклась раскапыванием чужого добра, что сигнал, повторяемый всеми трубачами в продолжении получаса, уже не действовал, и пришлось в дело пустить нагайки. Боковые патрули дали знать, что справа из песков мчится масса неприятельской конницы, на которую они издали не обратили внимания, полагая, что это фуражирует кавказская кавалерия. Отряд растягивается, переходя один за другим три ручья с крутыми берегами. При известии о неприятеле на всю «нестроевую обузу» нападает паника, на ручьях бросают лошадей и тюки, загромоздив спуски, и бегут, кто куда. Текинцы перешли в галоп и неумолимо приближались. Войсковой старшина Бородин и сотник Греков быстро разворачивают свои сотни направо и спешивают часть людей, чтобы закрыть колонну с опасного фланга. Командир ракетного взвода штабс-капитан Волосатов запустил несколько ракет, которых лошади туркмен очень боятся. Сотник Амарцев со взводом оренбургцев был послан в авангард колонны, чтобы удержать бегущих фуражиров. Старший гелиографист дал гелиограмму о появлении неприятеля в Правофланговую калу. Видя беспорядок на переправе, текинцы бросились было на них, но в это время у них с фланга появилась бегущая на выручку фуражистам стрелковая рота. Текинцы начали заходить колонне в тыл, где затянулась перестрелка с бывшей в арьергарде Таманской сотней. «На другой день, - вспоминает Гуляев, - на всем протяжении осадных работ стояла полная тишина. Вдруг, в траншеях возникает стрельба, слышатся крики, звучат залпы, потом пушечный грохот, трещат картечницы, и вскоре всё сливается в единый гул канонады. То была первая, отчаянная вылазка текинцев. Бородин с резервом побежал на первый редут, но неприятель был уже был отражён. Командовавший здесь резервами подполковник князь Голицын сказал, что во второй параллели убито много офицеров, что четвёртый батальон апшеронцев сильно пострадал и лишился знамени. Вскоре фургоны Красного Креста начали свозить на перевязочный пункт у Ольгинской калы целые груды наших убитых и раненых» (Гуляев, 2007). Отчаянная вылазка гарнизона Геок-Тепе была отражена, при помощи резервов, на всех пунктах. В конце декабря (середине января по новому стилю) к Ольгинской кале начали стягиваться войска, назначенные служить резервом при штурме группы укреплений, находившихся саженях в 60 от главного вала крепости. Днём была открыта сильная бомбардировка крепости, а к трём часам колонны пошли на штурм на все калы разом. Бой был затяжным, но русские войска взяли все три калы, которые получили название «Великокняжеской», «Охотничей» и «Туркестанской». От дивизиона Куропаткина в тот день штурмовал траншейный караул, в котором был убит казак Уральской сотни Григорий Горшков и ранен казак Темнов. Позже от курапаткинского дивизиона было потребовано во вновь занятые калы 100 человек пеших казаков, а в случае вылазки противника велено было послать туда и остальную половину дивизиона. Начальником траншейного караула на этот день был назначен командовавший Оренбургской сотней есаул Петров, а командовать резервом - войсковой старшина Бородин. Ночью раздаётся пальба, пронзительные воинственные вопли текинцев, которые уже неслись на калу. Казачьи сотни дали залп, другой, ракеты описали свои огненные линии и осветили толпы нападавшей с тылу неприятельской конницы. Залпы траншейщиков со столь близкого расстоянии оказались для текинцев неприятной неожиданностью. Атакующие быстро умчались назад, но до самого рассвета перед калой виднелись одиночные всадники, вероятно, собиравшие трупы. Казаки поговаривали в ту ночь, что сам Господь их тогда спас. Соверши текинцы нападение немного позже, когда бы ушёл резерв, и человек 25 оставшихся едва ли могли устоять. В Ольгинской кале хранились и казённые денежные ящики, и большие запасы динамита с порохом, сотенные значки, а около самой калы был разбит дивизионный лазарет. Ошибка могла бы быть роковой. Вскоре последовал приказ для дивизиона поступить в распоряжение полковника князя Эристова на первом редуте. Кавалерийский отряд князя состоял из эскадрона драгун и четырёх сотен казаков при двух орудиях. Перед рассветом отряд этот обошёл северный фронт Геок-Тепе и вернулся обратно с целью проверить добытое откуда-то сведение, что текинцы якобы покидают крепость. Слух оказался ложным; напротив отряд заметил, как несколько шаек текинцев пробирались в крепость из пустыни. Русские опасались внезапного нападения туземцев и занимали компактные позиции, без плотного обложения всей крепости, не растягивались вдоль всех стен. Поэтому в Геок-тепе чуть ли не ежедневно проникали подкрепления и подвозилось продовольствие. Текинцы производили регулярные вылазки, преимущественно ночью и наносили немалый урон, захватив однажды даже знамя и два орудия. Поздно вечером 28 декабря около 4000 мусульман, вооружённых только холодным оружием, внезапно пошли на вылазку и захватили в траншеях 8 русских орудий. Русские подтянули свежие силы и под командованием полковника Куропаткина выбили «халатников» из траншей. Но осаждённым удалось увезти в крепость орудия с двумя зарядными ящиками и знамя Апшеронского полка. Русские потеряли убитыми 5 офицеров и 91 нижний чин, были ранены 1 офицер и 30 нижних чинов.
30 декабря текинцы напали на левый фланг, убили и ранили 150 русских и увезли ещё одну пушку. Был взят в плен бомбардир Агафон Никитин. Осаждённые требуют, чтобы он научил их обращаться с современными орудиями. Несмотря на устрашения и пытки, храбрец отказался учить врага и был зверски убит. Текинцам так и не удалось научиться пользоваться дистанционной трубкой, и стрельба из трофейных орудий оказалась малоэффективной (Михайлов, 2003). Повторяется подвиг Фомы Данилова. Но все эти герои упорно забыты, не остались в памяти неблагодарных потомков, идущих на поводу у либеральной прессы, раз и навсегда заклеймивших колониальные завоевания. Пусть не гордиться завоеваниями как таковыми, но и не забывать же простых людей - винтиков Большой Игры, особенно, таких как Данилов, Никитин, иканцы?
Главный лагерь был перенесён в тот день под самые стены крепости, на расстояние не более 900 шагов от главного вала. Каждую ночь люди должны были быть в боевой готовности отразить вылазку противника, что очень изматывало войска недосыпанием. На фасе позволялось сидеть и дремать, сжимая ружьё в руках. В траншеях не дозволялось и дремать, потому что казачьи траншейные караулы располагались уже в редутах, находившихся шагах в 80 от главного вала. Ночью там слышны были все крики и даже разговоры текинцев. Корма для лошадей почти не было, разве доставалась одна солома и по паре пригоршней овса. Кони стояли открыто, не защищённые никаким завалом, и часто гибли от текинских пуль. Множество животных было ранено. С наступлением темноты все огни в лагере велено было тушить. Вокруг лагеря закладывались секреты. C рассветом люди наскоро готовили себе чай и обед в десяточных и седельных котелках, поили лошадей и шли на смену в траншеи. Если текинцы вели себя тихо, Куропаткин, находившийся всё время осады в Великокняжеской кале, разрешал солдатам отдыхать и варить пищу за стенами калы. Зачастую траншейному караулу приходилось легче, нежели «отдыхающим» в лагере. В траншеях имелся прикрывающий от пуль земляной вал, в лагере же безопасное место отыскать было непросто. В лагере ежедневно убивали и ранили по несколько человек. Шальные и прицельные пули с визгом носились тут и там. Несколько человек было вновь ранено и даже убито в самом госпитале Красного Креста, хотя он и был закрыт небольшим траверсом (Гуляев, 2007).
По приказанию коменданта лагеря, из всех оставшихся людей куропаткинского дивизиона велено было сформировать конную сотню для конвоирования доверенного купца Громова, отправлявшегося с деньгами за персидскую границу, по надобностям войска. Набрали около сотни нижних чинов, добавили ракетчиков, драбантов, обозных и прочего люда и послали под начальством есаула Петрова. Сотня, проводив купца вёрст 15 от лагеря, возвращалась обратно, как вдруг в одном из ущелий хребта Копет-Даг, подверглась неожиданному нападению. Казаки спешились, сбатовали лошадей и начали отстреливаться. Услышав пальбу, из лагеря выслали на подмогу эскадрон драгун. Текинцы рассеялись. Ночью сотник Кунаковсков, находясь в траншейном карауле на Ширванском редуте, измерил глубину и ширину рва вокруг Геок-Тепе, причём ходил под самые стены три раза. За этот подвиг приготовили наградной лист на Кунаковскова о награждении его «Георгием по статуту». Ходившие с ним охотниками унтер-офицер Константинов и казак Уральской сотни Сафрон Тетиков получили тут же знаки военного ордена. На основании сведений, добытых казаками, в 24 саженях от главного вала крепости был вырыт минный спуск во рву сапёрного редута. Даже вовсе незнакомые офицеры Кавказских войск приходили, чтобы лично пожать руку сотнику Кунаковскову, как храброму офицеру. Через неделю в лагере состоялся парад. По окончании молебствия и окропления знамён генерал Скобелев, вызвав вперёд всех офицеров, высказал им, что ему крайне больно, чтo в последнее время имеет место некоторое малодушие в отряде. «Я уверен, господа, - говорил генерал, - что вы все понимаете причину переноски лагеря под самые стены крепости». Затем он разъяснил необходимость переноса лагеря вплотную к передовым траншеям. К вечеру началась жуткая пылевая буря, и в пяти шагах ничего не было видно. Ожидая от текинцев вылазку под пылевой завесой, войска стояли непрерывно под ружьём до глубокой ночи, когда буря стихла и конные патрули отправились в разъезды. Без сна и отдыха, стоя в ружьё на фасах, люди были возбуждены до болезненности. Малейшая промелькнувшая тень собаки или лошади были достаточной причиной для тревоги. Несколько лошадей торговцев–армян, стоявших на базарчике, сорвались с коновязей, а расположенные рядом драгуны и кубанские казаки открыли пальбу. Прочие солдаты, стоявшие на позициях, поддержали стрельбу. В хаосе перестрелки один из бывших в секрете - казак Кулагин был тяжело ранен, а спустя несколько дней скончался. Утром генерал Скобелев предложил текинцам перемирие для уборки тел, лежавших грудами перед русскими передовыми траншеями. Из бойницы Ширванского редута толмач туркмен-йомуд начал кричать текинцам, предлагая перемирие для уборки тел. «Текинцы прекратили стрельбу и понемногу начали выползать на вершины своих валов. Условились, чтобы с каждой стороны вышло для переговоров по три человека. От Геок-Тепе вышли трое каких-то батыров, со стороны траншей появились три офицера в сопровождении трёх солдат с ружьями. Но текинцы закричали со стен, чтобы солдат с ружьями вернули, что было исполнено. Текинские парламентеры остановили наших офицеров от себя в трёх шагах и начали переговоры. Туркмены наотрез отказались убирать тела, заявив, что мёртвым все равно, где лежать, а также высказали, что они считают себя подданными хивинского хана и удивляются, зачем русские пришли сюда. По их мнению, обо всех текинских делах следует вести переговоры с ханом. Переговоры продолжались около часу, и текинцы держали себя с большим достоинством, а по стене крепости ходили два текинца и предупреждали громко своих людей, что если кто из них выстрелит, то сейчас же будет повешен. По окончании переговоров эти же текинцы закричали нам, чтобы мы сходили со своих валов, потому что они сейчас будут стрелять. Вскоре пальба закипела еще ожесточённее» (ibid., 2007).
Вечером 11 января состоялся молебен и объявляется диспозиция штурма на утро. От дивизиона приказано было выделить 100 человек нижних чинов для подкрепления пехоты в колонну полковника Куропаткина и две конные полусотни для занятия Правофланговой и Ольгинской калы. Ракетный взвод, в пешем строю, назначен был идти на штурм с третьим батальоном Ширванского полка. Третья колонна подполковника Гайдарова, с сотней кубанских казаков и пятью орудиями, имела демонстративную цель. Она должна была начать свои передвижения раньше всех, и лишь в случае успеха первых двух колонн должна присоединиться к штурму. Всего Скобелев сосредоточил 4788 пехотинцев, 1043 кавалериста, 1068 артиллеристов, то есть, 6899 человек при 58 пушках, пяти картечницах и 16 мортирах. За стенами крепости всё ещё прятались не менее 20 тысяч отчаянных воинов, куда более храбрых, нежели хивинцы с кокандцами, не говоря о бухарцах. Ночная подготовка
оказалась последнею для многих. Сигналом к началу штурма должен послужить взрыв мины. Гарнизонами в разных калах и на редутах оставались три пехотные роты и две сотни казаков при 26 орудиях. Третий батальон ширванцев и рота охотников должны были идти на штурм в голове колонны, а за ними, в две линии, следовать две роты тринадцатого Туркестанского линейного батальона. Ночью Уральский дивизион Гуляева уже расположился на назначенных местах. Уральцы занимали сапёрный редут, откуда шла минная галерея, оренбургцы были на самой мине, то есть - в головной траншее. Отсюда до крепостной стены оставалось не более 15 сажен. С ночи завязалась отчаянная перестрелка, и масса чугуна со свинцом, с обеих сторон, летела над траншеями. Один осколок на излете попал в ногу сотнику Кунаковскову, но этот казак не пожелал идти на перевязочный пункт. Всё было готово для взрыва. Поступил приказ очистить траншеи и идти скорее назад к Охотничьей кале. Сотня была поставлена в самой кале, у гальванического аппарата. Среди артиллерийской канонады раздался характерный подземный утробный глухой удар, земля под ногами заколебалась, и громадные глыбы глины, поднялись к небу. Пальба орудий внезапно смолкла и зависла тишина. Раздаётся барабанный «бой к атаке», какой-то залихватский марш и ширванцы кидаются на штурм. Кругом гремит «ура», и казаки бегут вновь занимать головные траншеи, которые после взрыва стали мало узнаваемы. Уральская полусотня устремляется к стене почти вслед за ширванцами и опережает Туркестанские роты. Стоявшие в резерве, три роты ширванцев принялись обстреливать стены вправо от штурмующих войск. Текинцы метко поражали русских, вскочивших на обвал стены. На обвале пошла жестокая перестрелка. Текинцы палили из-за кибиток, охотники, ширванцы и уральцы, стоя на валу, кричали «ура» и, стреляя, разбегались вправо и влево по стене. Сапёры наскоро соорудили из принесённых туров бруствер. На самом обвале лежал простреленный навылет Кунаковсков, истекая кровью. Кругом стонало десятка два раненых, но стоны тонули в криках сражавшихся, игравшей тут же, в проломе, музыке и пальбе. Всё это происходит в какие-то десять минут. Убитых уносят с вала вниз. На валу появился полковник Куропаткин, и Гуляеву пришлось объяснять ему, как попали сюда уральцы, которым полагалось оставаться в траншеях. «Видел, но что делать - очень уж горячий народ», - ответил начальник колонны. В этот миг уральцы, спускаясь с пролома, устремляются вперёд, внутрь крепости. Гуляев побежал догонять их, и, при помощи Бородина, остановил полусотню. Таким образом, Уральская полусотня, оказалась первой внутри крепости. Прибежавшие оренбургцы, пристроились к уральцам. Неприятель уже дрогнул, и толпы туркменов устремились к холму Денгиль-Тепе. Наиболее храбрые сохраняют при этом своё достоинство и отступают, отстреливаясь. Множество женщин, с вытаращенными от ужаса глазами, страшно воют, прося пощады. Здесь Гуляев повествует, что «К чести наших войск нужно отнести, что как ни было велико озлобление, всё же не было случая, чтобы кто-либо, в пылу опьяняющего вида крови, убил женщину. После взятия крепости находили трупы женщин и детей; но это были несчастные жертвы артиллерийского и ружейного огня. Солдаты и казаки, идя между кибиток, освобождали пленных персиан, томившихся у текинцев в цепях в ямах. Некоторые из текинцев, застигнутые врасплох в кибитках, хотели разыграть роль пленных: надевали наскоро цепи и жалобно причитали, но таких хитрецов выдавала бритая голова». Казаки направились вдоль западной стены на холм Денгиль-Тепе. В это время на священном текинском холме уже играла музыка и гордо развевалось знамя третьего батальона ширванцев. На место знамени вскоре был водружён Императорский штандарт. Уже редко, где встречалось сопротивление. Женщины, теперь уверенные в своей неприкосновенности, глядели несколько спокойнее, когда русские проходили мимо них. Мужчины, не надеясь на наше великодушие, прибегали к разным хитростям, завёртываясь в кошмы и ковры, прятались в глубоких ямах, вырытых ими для защиты от наших бомбардировок. Порою самые отчаянные из них, даже в одиночку, всё ещё бросались на солдат и казаков, желая дорого продать свою жизнь. Драгуны, кубанцы, уральская конная полусотня и часть пехоты преследовали бежавших в пески текинцев 15 вёрст и порубили немало. Геок-Тепе пала (ibid., 2007).
Отец героя Гражданской войны Владимира Оскаровича Каппеля, Оскар Павлович, был награжден орденом Святого Георгия за подвиг во время взятия Геок-Денгиль- Тепе в отряде генерала Скобелева. Видимо был столь же неробкого десятка, как и знаменитый сын его. Дед Владимира Оскаровича, со стороны матери, был героем Севастополя и тоже георгиевским кавалером. Был в рядах войск Скобелева и упомянутый уже Владимир Петрович Наливкин, мелкий калужский дворянин, прадед двоюродного брата автора по материнской линии, добровольно решивший «понюхать пороху», ставший впоследствии известным знатоком народов, обычаев и языков Средней Азии. Став свидетелем жестокости генерала, Наливкин подаёт в отставку, несмотря на полученный им, в ходе кампании, чин сотника. Он был разочарован в военных способах реализации среднеазиатской политики Империи. Он удаляется со своей русской женой на шесть лет в глухой кишлак Нанай под Наманганом с целью познать «язык, земельный быт, религию и обычаи» коренного оседлого и кочевого населения «не по книжным источникам, а из самых источников народных». Владимир Наливкин издаёт многочисленные пособия, словари и хрестоматии, пишет первую в русской и европейской науке «Краткую историю Кокандского ханства», преподаёт «туземные языки» в Туркестанской учительской семинарии и русско-туземной школе в Ташкенте. Затем в течение 10 лет он был инспектором мусульманских школ края. Наливкин служил некоторое время старшим чиновником для особых поручений при туркестанском генерал- губернаторе, затем был помощником военного губернатора Ферганской области и даже замещал последнего при отъездах. Несмотря на успешную чиновную карьеру, его отношения с властями были напряжёнными. В 1907 году он был избран депутатом Второй Государственной Думы России от «нетуземной части населения» Ташкента, примыкает к фракции социал-демократов и резко критикует политику исполнительной и судебной властей Империи. После роспуска Думы отставной действительный статский советник Наливкин вернулся в Ташкент, где за свою оппозиционность был лишён государственной пенсии. Разочарованный, непонятый до революции и вовсе не воспринятый большевиками, шестидесятилетний Наливкин оканчивает жизнь трагически в 1918 году, покончив с собой на Ташкентском кладбище, близ могилы своей жены.
Начались взаимные поздравления с успехом в Геок-тепинской кампании. Вскоре всем было приказано идти к Охотничьей кале, забрав своих убитых. У Охотничьей калы к казакам подъехал генерал Скобелев, возвратившийся после окончания преследования, и горячо поблагодарил за мужество. Куропаткин, поблагодарив казаков в целом, уральцам добавил следующее: «Зная вашу храбрость и потерю до штурма, я желал поберечь вас и потому назначил вас при штурме в резерв. Но вы угодили в опасность по своей охоте. Ещё раз спасибо за храбрость, братцы-уральцы, но искренно сожалею об убитых и раненых ваших товарищах». Кроме сотника Кунаковскова, среди уральцев погибли казаки Сафрон Тетиков и Дмитрий Жагулин и ранены казаки Калинин, Повольнов, Щапов, Краснов, Курилин и Осип Соболев, вскоре умерший от ран. В ракетном взводе убито два казака и два нижних чина ранено. В Оренбургской сотне потерь не было. Всего же, по данным Гуляева, в ходе штурма выбыло из строя убитыми 4 офицера и 55 нижних чинов, ранеными 18 офицеров, из которых 5 скоро умерли, и 236 нижних чинов, контужено 10 офицеров и 75 нижних чинов. За всю осаду убитыми и ранеными выбыло из строя 1104 русских, из них — 103 уральца. Текинцев пало, по разным оценкам, от шести до восьми тысяч. В полдень внутри крепости состоялся парад. После благодарственного молебна генерал Скобелев ещё раз поблагодарил войска и пропустил церемониальным маршем. При прохождении Уральской сотни генерал сказал полковнику Куропаткину: «А уральцы успели уже нарядиться щёголями» и ещё раз выразил свою благодарность. Сотня действительно была одета очень щеголевато: в новых рубашках и новых малиновых чамбарах, даже сапоги также были новые, только что вынутые из чемоданов. Пред остальными войсками всё это бросалось в глаза. После парада Гуляев побывал у раненых и записал: «Смертельно раненые казаки Сармин, Джалдыбаков и Соболев лежали покойно, в полной памяти, не издавая даже стонов. Сармин, раненый в голову с повреждением мозга, кажется, сознавал своё положение и сказал мне: «Жаль, Ваше Высокоблагородие, мало послужил Царю». Джалдыбаков сказал, что у него в родне никого не было на службе в строю. Вот, говорил он, «мне одному Бог привёл послужить и заслужить даже Егорий». Соболев на высказанное мною сожаление об его ране отвечал: «кому- нибудь, Ваше Высокоблагородие, нужно быть и убитым, кому и раненым. Зато мы вон какую крепость взяли», и лицо его сияло от удовольствия. Возле него лежал только что выданный ему новенький георгиевский крест. Бывший тут врач сказал мне, при выходе из лазарета, что казаки наши сущие атлеты по сложению, а потому весьма жаль, сказал он, что они долго промучаются. Раны же их безусловно смертельны, добавил врач. Кругом слышен был стон. На меня в особенности произвел впечатление один молодой солдатик Дагестанского полка, раненный в чашечку колена ноги. Он кричал и плакал, как ребенок, от жгучей боли. Воздух шатров был пропитан запахом крови. Да, ужасно видеть эту изнанку войны!
Вечером мы хоронили своих убитых. Тела наших туркестанских офицеров - Грека и Кунаковскова, мы завернули в ковры, а отрядный иеромонах отец Афанасий отслужил погребение. Под звуки штурмовых маршей они были закрыты в нашей траншее, близ Великокняжеской калы. При опускании праха их в траншею, стоявшие в строю, рота и полусотня казаков сделали три залпа. Тела всех убитых нижних чинов были похоронены в той же траншее, с подобающим христианским погребением и с отданием последней воинской почести» (ibid., 2007). Давно сложившаяся и отсутствующая всегда на Западе, вера народа в Царя-батюшку очень усиливала русскую армию, особенно, с XVII века до самой Первой Мировой, в ходе которой умелая пропаганда большевиков порвала эту духовную связь. Гуляев продолжает: «К чести казаков, нужно отнести, что многие из них гнушались так называемой барантой60, мародерством, хотя это и не преследовалась. Отрадное это явление можно объяснить тем, что народ был ещё нравственно неиспорченный. Большинство казаков были впервые на службе и не заглушили в себе заветы родителей. Не то бывало раньше, когда казаки на службе были все одни и те же, «мотавшиеся из службы в службу», не имевшие «ни кола ни двора», народ отпетый. Здесь же казаки были проникнуты долгом службы, людьми нравственно развитыми. Всю жизнь протянувший лямку и отвыкший от хозяйства, служивый казак ни к чему уже не мог приложить рук. Пьянство, разврат и неуважение чужой собственности были отличительными свойствами прежних закоренелых служак. В рядах оставалось всё ещё немало таких орлов, но, когда народ ходил по крепости, ни один казак не взял ни одной вещи. При этом уральцы даже укоряли отстававших от своих частей солдат, которые шныряли по кибиткам, ища добычи. «Что разве для этого мы братцы, сражаемся», - говорили они этим мародёрам» (ibid., 2007).
Через три дня после падения Геок-Тепе Скобелев разослал воззвание к туркменам: «Объявляю всему ахал-текинскому населению, что силою войск великого моего Государя крепость ваша Геок-Тепе взята и защитники её перебиты... Войска могущественного Белого царя пришли сюда не разорять жителей Ахал-текинского оазиса, а, напротив, усмирить и водворить в них полное спокойствие с пожеланием добра и богатства». 15 января полковник Куропаткин со вновь сформированным Асхабадским отрядом в 2000 человек выступил для занятия Асхабада (Ашхабада). Уральский дивизион Гуляева с войсковым старшиною Бородиным входил в состав этого отряда. Все встречавшиеся им вдоль Капет-Дага селения были пусты. Асхабад оказался совершенно очищен жителями. Из Асхабада отряд выступил в пески в северно-западном направлении. Текинцам уже послали прокламации от Скобелева с предложением покорности, но, не пришедшие ещё в себя от нанесённого им разгрома, текинцы медлили, вероятно, не доверяя обещаниям. Когда отряд ночевал у кишлака Изгент, к нему пришли несколько десятков текинцев, отдавшихся на
60 Баранта у пограничных народов, а более, у кочевых, - самоуправная месть, по междоусобиям, а также - набег, грабеж, угон скота, разорение посёлков, захват людей. Баранта тем отличается от военных набегов, что нападающие, из опасения кровной мести, идут без холодного и огнестрельного, а берут батоги, вместо копий, обух да нагайку.
великодушие победителей. Из Асхабада часть кавалерии двинулась к Анноу, что восточнее Асхабада. В Анноу и других сёлах русских встречали с изъявлением покорности и просьбой о принятии под покровительство Белого Царя. Четыре сотни уральцев были посланы от колодца к колодцу, с целью окружить, отходящих в Мерв, не сдавшихся воинов теке. Окружая уединённые кишлаки, казаки требовали сдачи оружия, что обычно выполнялось беспрекословно. В результате двухдневного броска по пескам, казаки проделали 140 вёрст, и примерно 600 туркменских кибиток изъявили покорность, выдав заложников, сдав оружие. В конце января полковник Куропаткин с отрядом из семи рот, трёх сотен казаков, при двух орудиях выступил в пески к колодцам Малек, Алеш и далее, где тоже находились текинцы. В составе этого отряда от дивизиона было выбрано 120 нижних чинов, наиболее доброконных, под начальством войскового старшины Бородина. Остатки дивизиона Куропаткина стояли в селе Куня-Геок-Тепе. Лили дожди и было довольно холодно. Между тем, войска резерва были налегке, оставив все свои тяжести в Асхабаде. В первые два дня люди, не исключая и офицеров, ночевали на открытом воздухе. Начались болезни. Кроме того, в воздухе ощущался запах гниющих трупов. Куня-Геок-Тепе был кишлаком вдоль дороги, по которой текинцев гнали из крепости. На всем протяжении, от Геок-Тепе до стоянки, по скромным подсчётам, лежало до 2000 не зарытых трупов. Из частей резерва начали посылать рабочих закапывать убитых. Туркестанские солдаты устроили из одного текинского мавзолея в Куня-Геок-Тепе очень хорошую баню. В этой бане обмылись впоследствии и войска полковника Куропаткина, по возвращении из песков. Кое-кто их офицеров, впоследствии, подверг подобное кощунство критике (ibid., 2007).
Как и недавно Кауфман, генерал Скобелев был горько разочарован, когда план вытеснения англичан из Индии был отменён в верхах. Подполковник Чарльз Стюарт из Пятого пенджабского пехотного полка, сохраняя инкогнито, отправился на отдаленный участок северо-восточной границы Персии, откуда он собирался наблюдать за передвижениями российских войск в Туркмении. Мероприятие подполковника, скорее всего, не было одобрено в Лондоне, и он предпринял его на свой страх и риск. В конце ноября 1880 года, до атаки Геок-Тепе, Стюарт прибыл в пограничный город Махомадабад. Персидскому губернатору он представился армянином из Калькутты, который прибыл закупить в этих местах знаменитых туркменских лошадей. Неожиданно в город прибывает другой англичанин, некий Эдмунд О'Донован, специальный корреспондент «Дейли Ньюс». Первоначально он намеревался официально сопровождать отряды Скобелева, но этому воспротивился сам генерал, ссылаясь на опасность. Теперь Эдмунд желал добраться до Геок-Тепе прежде, чем русские начнут ее штурм. О'Донован опоздал попасть в крепость по причине бюрократических препон в Персии, а русские уже окружили Геок-Тепе. Впрочем, корреспондент прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть в бинокль с вершины близлежащего холма поспешное бегство, охваченных паникой, туркмен и услышать рассказы оставшихся в живых о безжалостной, мстительной резне, устроенной по приказу Скобелева. Журналист раздувает всё в своих публикациях по
знакомому принципу не замечать бревна в своём глазу, забывая о том, что творилось в британских колониях с их расистской политикой. Потом появились его сенсационные статьи о том, что победители мстили туркменам за свое предыдущее поражение. Никто якобы не щадил ни маленьких детей, ни стариков. Так, с чувством, рассказывал армянский переводчик своему британскому другу: «Я сам видел младенцев, заколотых штыками или порубленных на куски. Многих женщин перед смертью изнасиловали... Скобелев позволял своим войскам, среди которых было много пьяных, насиловать, грабить и резать» (Хопкирк, 2008). Сведений от честного вояки Чарльза Стюарта не поступало, либо о них постарались умолчать. Александр II возводит Скобелева в генералы от инфантерии и награждает Георгием Второй степени. В ответ на протест Европы по поводу резни невинных туркмен Царь вынужден был снять Скобелева с должности и отправить в Минск, где боевому генералу делать было нечего. Подобное унижение самолюбия генерала понадобилось для того, чтобы успокоить европейское общественное мнение.
5. Обратный путь уральцев. Убийство Государя. Инцидент в Пендинском оазисе и назревание войны с Англией
Начались сборы в обратный путь. Уральцы под начальством Гуляева двинулись из кишлака Куня-Геок-Тепе по направлению к Бами. Поздравив казаков с возвращением домой, генерал Скобелев, ещё не подозревавший о коварном наблюдении с персидского холма, сделанном представителем «второй древнейшей профессии», пропустил отряд церемониалом повзводно, каждую часть благодарил за службу и поручил офицерам кланяться в Туркестане и на Урале всем, «кто его помнит». Уральцы окончательно простились с товарищами - кавказцами и вновь углубились в пустыню Каракум, следуя известному пути. Как сказал им Скобелев, он «уверен, что и грозная пустыня им опять окажется по плечу». Обратный переход в Петро-Александровское оказался для отряда очень тяжким. За недостатком верблюдов вся пехота проделала обратный путь пешком, что изнуряло последние силы усталых воинов. С первых же дней казённые верблюды начали падать по 20–30 в день несмотря на то, что на них навьючивали не более 5-8 пудов. В таких критических обстоятельствах оставалось одно: бросить все тяжести, оставив самое необходимое. Через три дня Куропаткин отдал строжайший приказ, чтобы все чины отряда ограничили свой груз до минимума. На основании этого приказа юламейки, вторые пары чамбар и добротных сапог, кошмы, трофейные ковры, самовары, чайники и все лишние вещи офицеров были брошены. Оставили в песке и часть довольствия, особенно, овса. Но и налегке, они продолжали ежедневно терять верблюдов, а затем и коней, целыми десятками. Предвидя возможные трудности перехода, полковник Куропаткин, ещё из Текинского оазиса, послал в Петро- Александровское поручика Калитина с поручением просить начальника Амударьинского отдела оказать помощь при движении дивизиона по пустыне. Переодевшись текинцем, посыльный отправился с тремя проводниками из йомудов.
Беспокоясь уже об участи Калитина, полковник вызвал ещё охотника, из офицеров, ехать вперёд с той же целью, подстраховаться. Вызвался бравый подпоручик фон Насакен, который поскакал в пески в одиночку. Уральская сотня на отборных конях, с Гуляевым и Бородиным, была послана вперёд, чтобы следить за подозрительными передвижениями незнакомых всадников и оставлять предупреждения в виде записок, припрятанных в приметной кучке глины или песка, а, главное, с целью очищать колодцы для пехоты. Многие же казаки уже шли пешком. Когда до очередного колодца оставалось ещё порядка 60 вёрст, а запас воды практически истощился, разъезд Бородина заметил, идущий навстречу, транспорт с водой, в помощь возвращающимся (Гуляев, 2007).
Вскоре отряд вступил в Хорезмский оазис, и в Оренбургскую сотню было выслано от первого Оренбургского полка 70 лошадей с сёдлами. При равных условиях перехода, при вступлении в Хивинские пределы, в Оренбургской сотне около 60 казаков стали пешими, а в Уральской сотне – всего лишь два пеших казака. Не зря бытовало мнение, что «конь уральцу не только лучший друг, но и родня». «Движение по Хивинскому ханству напоминало триумфальное шествие, ибо хивинцы были рады разорению текинского разбойничьего гнезда и чествовали победителей. Сам Хивинский хан, высокий видный молодой брюнет в роскошном бархатном халате, на котором блестела Станиславская звезда, встретил отряд вёрст за 8 до Хивы. Полковник Куропаткин пропустил отряд мимо хана церемониальным маршем. Каждая часть на приветствие хана громко отвечала: «Здравия желаем Ваше Высокостепенство», - вспоминает Гуляев, - В Хиве весь отряд, включая рядовых, был расположен в одном из ханских дворцов. Громадные тульские самовары с зелёным чаем, плов, пшеничные лепёшки диаметром по полсажени, баранина всех видов были выданы в изобилии как угощение от хана для всех чинов отряда. Устроили днёвку». Куропаткин с Гуляевым и, заведовавшим ротами, майором Богаевским, были приглашены ханом в его дворец. Хан встретил их очень любезно и беседовал более часа за столом, сервированном совершенно по-европейски. Прекрасные хрустальные стаканы были на блюдечках с золотыми ложечками добротной русской работы. Возле базара какой-то фанатик выкрикивал что-то с большим воодушевлением, но был сейчас же схвачен и препровождён куда следует, по приказанию хивинского министра, сопровождавшего гостей. Знающие язык перевели, что крикун взывал к тени того хана, по приказанию которого, в Хиве был встречен, то бишь – вырезан, русский отряд князя Бековича-Черкасского в начале XVIII века. «Посмотри, о Великий хан, как оскверняют твою священную Хиву эти собаки», - доносились вопли с завыванием (ibid., 2007). Но золотые ложечки оказались для молодого хана милее памяти предков. Его политика на сегодняшний день была, впрочем, вполне объяснима: пока Хиву терпели в качестве протектората, но каково было будущее? Но и политика его предшественников, резавших гостей, оказалась тупиком. Цивилизация, оставшаяся в изоляции, отставшая от развития мира на столетия была обречена на колонизацию.
Отряд двинулся дальше и ночевал у какого-то кишлака вблизи арыка Полван-ата. На другое утро к палатке начальника отряда на взмыленной лошади примчался посыльный и передал пакет из Петро-Александровского. Отряду было приказано сейчас же выстроиться в одну густую колонну. Вышел полковник Куропаткин и дрожавшим от волнения голосом передал солдатам страшную весть о кончине возлюбленного Царя-Благодетеля, Царя-Освободителя. Солдаты брели далее с понурыми лицами. Нерадостно было и возвращение в форт. Не исключено, что уральцы, родню и друзей которых, из самых упёртых старообрядцев, всего за 5 лет до того сослали в пустыни Туркестана, и не были слишком расстроены. Но, как правило, считалось, что всё это произвол чиновников на местах, а «Государь того не ведал». Отголоски этого можно усмотреть в отговорках сторонников «жёсткой сталинской руки» после разоблачений Хрущёва. Но, главное, что и сравнивать-то этих двух правителей не гоже по отношению к памяти Царя-Освободителя. Народ же, в целом, чтил Александра как освободителя от крепостничества, а, главное, имел образ Царя-батюшки, ещё не попранный пропагандой социалистов да марксистов. Офицеры терялись в догадках о причине кончины Государя, вовсе не могли и вообразить себе, что же случилось тогда на Екатерининском канале. Полковник получил краткое телеграфическое известие из Каттакургана, что «1 марта Государь Император в бозе почил». Отслужив благодарственный молебен за благополучное прибытие и панихиду за усопшего Государя Императора и своих убитых, казаки приведены были к присяге Наследнику. Близилось лето, выдавшееся в 1881 году в Средней Азии особо знойным (ibid., 2007). В июле в Ташкенте была отмечена температура в тени выше 44 по Цельсию, а в Бухарском эмирате и в Туркмении всегда заметно жарче. Лишь в 1997 году этот известный абсолютный максимум в Ташкенте был слегка превышен.
За поход на Геок-Денгиль-Тепе уральский дивизион Куропаткина потерял 4 офицеров и 103 нижних чина убитыми, считая оставшимися из-за ранений и болезней в Ахалтекинском оазисе. За труды ратные все офицеры Туркестанского отряда впоследствии получили высокие награды от Александра III. Летом две трети дивизиона за выслугой срока службы было уволено прямо из Петро- Александровского на льготу в Уральское Войско (Гуляев, 2007). Уходцы при этом с завистью поглядывали на них, да лишь вздыхали, успокаивая себя тем, что носители веры истинной всё же не те, кто продолжает жить на Яике.
Несмотря на некоторую жестокость расправы над туркменами, русская колонизация была несопоставимо мягче западноевропейской. Известно, что расизма не было у русских и в помине, в отличие от, несомого протестантскими колонизаторами, особого отношения к колонизируемым с кожными покровами иного цвета. В колониях католических стран не было расизма как такового, но новая религия насаждалась с большим усердием, чего вовсе не было во время походов Ермака, то есть, в том же XVI веке в России. Завоевали с кровью, война есть война, но не более. Завоёванные народы Сибири, а потом и Средней Азии становились не презираемыми дикарями, а полноценными гражданами, хотя и не первосортными, но их не трогали, не сгоняли в резервации. Злонамеренно сибирских палеоазиатов не спаивали, хотя они, в результате, спились они не меньше индейцев Северной Америки. Напротив, до 1917 года имелся закон о запрете продажи водки восточнее Иркутска. Отсутствие фермента алькогольдегидрогеназы в крови всё же решило историческую участь большинства малых палеоазиатских народов со всей беспощадностью. С советских времён продажу водки не ограничивали более... Выборов в XIX веке ещё не было, о праве голоса говорить не стоит, но тот факт, что коренной сибиряк имел снисхождение по закону, известен. При совершении равнонаказуемых противозаконных действий местный абориген подвергался меньшему наказанию, чем русский сибиряк (Гумилёв, 1992). Поводом для этого считалась социальная отсталость коренного представителя, с которой специально не боролись, которая так и оставалась, но отношение всё же было несравнимо с политикой типа «хороший индеец - мёртвый индеец» и тому подобному в западноевропейских колониях. Не говоря о работорговле. Можно возразить, что русские крестьяне сами были до середины XIX века рабами, а торговля неграми прекратилась полностью уже к началу XIX века. Но жестокость африканской работорговли никак не была сопоставима с крепостническими отношениями к крестьянам России. Свои крестьяне в России, в отличие от чуждых цветных язычников колоний Западной Европы, всегда оставались людьми и единоверцами. Случаи, схожие с Салтычихой – единичны. Таким образом, существовало некоторое снисходительное отношение к менее исторически преуспевшим народам внутри России, некая чванливость: мы, мол, русские, земля это наша. «Сибирь тоже русская земля», - поётся в песне. Имело место отчуждение мусульман, ещё более неприязненное недоверие к евреям и несправедливый закон о Черте оседлости для них. Заметное ухудшение отношения к евреям началось в 1880-е, когда стала бросаться в глаза предпринимательская ушлость евреев и их революционное брожение умов. Если же представители этих народов принимали православие, они могли совершенно без затруднений достичь больших иерархических высот, как и многие немцы, прибывшие в Московию после опустошительной Тридцатилетней войны в надежде на лучшую жизнь. В силу своего трудолюбия они подчас делали головокружительные карьеры. Еврей Шафиров ещё при Петре I возвышен был немало. Ясное дело, что поздние Романовы были этнически более немцами, чем русскими, но это не составляло ни малейших трудностей в их восприятии как законных государей, ибо они ратовали за Православное дело. Государыня-Матушка Екатерина была немкой и говорила с акцентом до конца дней своих. Православность была единственным критерием «свой-чужой» и сплачивала нацию. До таких исторических эксцессов, как Первая Мировая война, когда революционные силы, в целях дискредитации Царской семьи, начали выпячивать тот факт, что Царица якобы сочувствует немцам и подыгрывает им, этнических конфликтов практически не было на территории огромной Империи. Это стало чем-то новым и чуждым, нарушало все устои, как и еврейские погромы, зачастую провоцируемые самими евреями (Куропаткин, 2008). При завоевании Средней Азии с обеих сторон был пролит лишь некий минимум крови, необходимый в случае любого покорения одной цивилизацией другую. Почему же одни народы должны вообще завоёвывать и эксплуатировать другие? Вопрос это непростой. Есть ли на него вразумительный ответ? Это тоже вопрос. Туркмены дрались с необыкновенным для Средней Азии упорством, проявляя чудеса доблести, что до той поры не было отмечено в ходе завоевания менее пассионарных оседлых народов региона. Эмир Бухары, так и вовсе счастлив был от сосуществования в форме протектората. Гордые свободолюбивые туркмены, потомки тех же знаменитых сельджуков, именуемых турками, но на самом деле бывшие туркменами, стали в средние века цветом конницы восточных владык от Египетского Султаната до Турции времён Великой Порты. Они, а не собственно турки, подвинули османов к созданию огромной империи в начале становления так же, как христианские рабы и дети рабов – янычары и спаги - составляли позже цвет турецких войск долгие годы. Войско Скобелева, малочисленное по сравнению с туркменами, увы, уже не могло гордиться своими подвигами сопоставимо со своими предшественниками из-за значительного технического превосходства. Но ведь это нисколько не умоляет личное мужество отдельно взятых солдат, которое, вне сомнений, не поддаётся подобным соотношениям и категориям. Оно остаётся вне земных оценок. Не по своему почину шли эти солдаты умирать на чужбине в расцвете лет. Они присягали Царю и Отечеству, и не должна предаваться забвению их память с подачи новых идеологий.
Вскоре выяснилось, что некий английский майор Бутлер опубликовал подробности о командировке его в Туркменские степи, с целью обучения обороне крепостей огнестрельным оружием и улучшения вооружения туркмен. Командировка сия, что вполне доказано, была произведена по инициативе Британского правительства времён Дизраэли (Широкорад, 2008). Правда, расстояния не позволили доставить достаточно самого оружия, а то бы туркмены, подобно туркам, встретили Скобелева огнём из «магазинок», едва сошедших с британского станка... В 1881 году в русской армии была введена ещё более упрощённая военная форма, удобная для походных условий. Кроме нескольких кирасирских, уланских, гусарских и казачьих полков, форму заменяют на более практичную, без блестящих мундиров с лацканами, аксельбантами и галунами, без сутанов и касок. Многие офицеры сочли нововведённый мундир мужицким и уходили со службы глубоко разочарованными (Михайлов, 2003). В 1883 году черно-жёлто-белое полотнище русского флага было заменено на бело-сине-красное.
Во многом разделяя славянофильские взгляды Черняева, Скобелев не мог сойтись с ним в силу невыдержанности и вспыльчивости своего характера. Скобелев даже публично выступал против Австро-Венгрии и Германии как врагов славянства, что вызвало международные осложнения и вынудило Александра III поспешно отозвать Скобелевева из Европы. Особенно резко Михаил Дмитриевич высказывался о Германии, о «тевтонах», порывался, как-то вызвать на дуэль самого Бисмарка и биться с ним до смерти пред своими войсками, как оно случалось во времена весьма отдалённые. Летом 1882 года Михаил Дмитриевич выехал из Минска, где он командовал корпусом, в Москву. Через день он ужинал в гостинице «Англия», затем спустился в гости к некоей девице Альтенроэ61. Ночью она прибежала к дворнику и сказала, что в её номере умер офицер. Срочно прибывший медик констатировал смерть от паралича сердца и легких. До сих пор имеются подозрения, что Скобелев стал жертвой политического убийства. Панихида собрала великое множество военных и простого люда. На венке от Академии генерального штаба красовалась витиеватая надпись: «Герою Скобелеву, Суворову равному». Крестьяне на руках несли гроб Михаила Дмитриевича 20 вёрст до Спасского, родового имения Скобелевых. Там он был похоронен в часовне рядом с отцом и матерью. В 1912 году в Москве, на Тверской площади, на народные средства был воздвигнут памятник любимому простым солдатом храброму генералу, но в 1918 по советскому декрету «О снятии памятников царей и их слуг и выработке проектов памятников Российской социалистической революции», он был снесён оболваненными потомками тех же солдат (Хронос, 2007).
Англия раздражена успехами России в Туркестане, особенно, после присоединения Мерва (Мары), как «гнезда разбоя и разрушения, тормозившее развитие чуть ли не всей Средней Азии». Генерал-майор сэр Чарльз Макгрегор, обладавший уникальными сведениями и знаниями всех аспектов Большой Игры, пишет книгу, ставшую секретной и используемую лишь в британских военных ведомствах. Он утверждал нечто новое: «... если русские и решат напасть на Индию, то скорее всего сделают это из пяти различных точек одновременно. Одна колонна пойдёт на Герат известным всем путём, другая - на Бамиан, третья - на Кабул, четвёртая - на Читрал и пятая - на Гилгит. Вследствие подобной стратегии русские могли расположить вдоль северных границ Индии до 95 тысяч регулярных войск и в нужный момент хлынуть в Индию. Индийская колониальная армия на нынешний день ни количественно, ни качественно не в состоянии противостоять такому нападению». Реальность витавшей в воздухе с наполеоновских времён угрозы, приобретала конкретные черты. Макгрегор предлагает немедленно занять Герат, остающийся ключевым пунктом, чтобы знать о любом российском передвижении. Это прозвучало после двукратных обоюдных попыток рассматривать весь Афганистан как нейтральную зону! Стало известно, что высокие чины в Российской императорской армии открыто похваляются будущим покорением Индии, вопреки заверениям своего правительства (Хопкирк, 2008). Британцы подталкивают афганцев к вторжению на спорные территории южнее Мерва, что привело к столкновению на Кушке 1885 года, единственное боевое действие с потерями, произошедшее в правление Александра III Миротворца, не считая памирских
61 В своих записках Василий Верещагин приводит анекдот про Скобелева. Некий старый слуга знакомого Тургенева вспоминал: «Захожу раз в комнату Михаила Дмитриевича..., а у него девица... Я и говорю: «Ах, Ваше Превосходительство, а ещё Геок-Тепе покорили!». «Ну и что же?»- спрашивает Тургенев. «Ничего – известно что: пошёл, говорит, вон, старый дурак!» (Верещагин, 1990, 216).
походов Ионова, в котором убитых русских не было вовсе. Горячей точкой стал отдалённый афганский оазис Панджшех, находившийся на полпути между Мервом и Гератом. Его названию суждено было стать нарицательным. Русские произносили это слово как «Пендинский оазис». Войска Абдурахман-хана, подстрекаемые англичанами, захватили стратегически важный пункт Акрабат, узел горных дорог, затем заняли пост Таш-Кепри на реке Кушке в Туркмении. Русские заявили, что оазис принадлежит России поскольку Мерв уже русский. Англичане не соглашались, потому что Панджшех занимал стратегические высоты на подходе к Герату. Россия затеяла рискованное предприятие зная, что англичане, пусть даже в несколько туманных выражениях, обязалась помогать Афганскому эмиру. Но новый Государь, ветеран последней Русско-Турецкой, был неробкого десятка. Афганцы, с британской подачи, посылают в Панджшех подкрепление. Генерал-лейтенант Комаров требует отвода афганских войск на основании того, что оазис принадлежит России. Под нажимом Лондона Санкт-Петербург даёт клятвенную гарантию, что русские войска не станут атаковать Панджшех, если афганцы не прибегнут к военным действиям. Королева Виктория телеграфировала Александру III о своем желании предотвратить «бедствие войны». Комаров решил постараться, чтобы афганцы выглядели агрессорами в глазах стороннего наблюдателя. Зная о вспыльчивости афганцев, Алиханов пишет личное письмо их командующему в чрезвычайно резких выражениях с требованиями покинуть оазис, но, в то же время, с обвинениями командующего в трусости, что само по себе уже могло вызвать ярость любого афганца. Комаров сформировал специальный Мургабский отряд численностью 1800 человек с 8 ротами пехоты, тремя сотнями казаков, сотней конных туркмен, а также сапёрной командой и 4 горными пушками. Срок ультиматума генерала Комарова истекает, но афганцы не выводят войска. Мирные увещевания оставить позиции не возымели действия, афганцы начинают всё сильнее окапываться. Генерал приказывает перейти в наступление, но первым огня не открывать. Первыми открыли огонь афганцы, ранив лошадь одного из казаков. Русские отвечают прицельным огнём по афганской коннице, идущей навстречу, и она обращается в бегство. Британские офицеры бегут в Герат. Пехота за укрытиями оказала упорное сопротивление. Пока русские постепенно овладевали позициями афганцев, почти две роты афганской пехоты полегли (Гирченко, 2009, Хопкирк, 2008, Широкорад, 2008). Потери русских составляли только 9 человек погибших и около 45 раненых и контуженных, большей частью туркмен и казаков. Афганцы оставили около 500 убитых и утонувших при переправе через реку, 400 было ранено и 24 человека взяты в плен. Цель была достигнута и Комаров запретил преследование афганцев (Гирченко, 2009).
«Британский Её Королевского Величества посол получил предписание выразить в Санкт-Петербурге резкий протест и потребовать извинений. «Мы этого не сделаем, - ответил Император Александр III и наградил генерала Комарова, начальника пограничного отряда, орденом Святого Георгия третьей степени. - Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию». Гирс врзразил Государю: «Ваше
Величество, это может вызвать вооружённое столкновение с Англией62...» «Хотя бы и так», - твёрдо ответил Император. Новая угрожающая нота пришла из Англии, где уже разрабатывается план нанесения удара по черноморским портам России. В ответ на неё Царь отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские вооружённые силы по крайней мере в 5 раз. Прошло две недели, Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента. Европа начала смотреть другими глазами в сторону Гатчины. Молодой русский монарх оказался лицом, с которым приходилось серьёзно считаться Европе» (Романов, 2010, 34). Последним русским правителем, который не боялся западного «общественного мнения», была Екатерина II, именно поэтому при ней Россия усилилась, в военном отношении, как никогда до и после. Когда Государыне доложили, что французский посол спрашивает, на каком основании были введены русские войска в Варшаву, она велела спросить посла, а на каком основании он ей задает такие вопросы? Впоследствии русское правительство действовало лишь с оглядкой на Запад. Советы 1920-х, в угаре лозунгов Перманентной революции, ещё могли себе позволить что-то во внешней политике, но сил не хватало. Царь Александр не только не извинился, но и демонстративно наградил полковника Комарова Георгиевским крестом. В адрес британского правительства Царь как-то сказал в своём кругу, что события на Кушке «ещё раз доказывают, что мы имеем дело с величайшими нахалами» (Мультатули, 2013, 141).
В дальнейшем, в оазисе русскими возводится укрепление Кушка. Южнее Россия уже никогда не расширялась. Британским Министерством иностранных дел подготавливаются официальные заявления относительно начала военных действий. Королевский флот переведен в состояние боевой готовности и получает инструкции наблюдать за передвижениями всех российских военных кораблей. На Дальнем Востоке приказано занять Порт Гамильтон в Корее с тем, чтобы его использовать как плацдарм для проведения операций против крупной российской военно-морской базы во Владивостоке. Рассматривается возможность нанесения удара по русским на Кавказе, предпочтительнее при поддержке Турции. Британский посол в Санкт- Петербурге получает инструкции предупредить министра иностранных дел Николая Гирса, что любое дальнейшее продвижение на Герат будет однозначно подразумевать войну. Все газеты мира кричат, что две крупнейшие державы вот-вот сцепятся из-за крошечного нищего среднеазиатского селения. Гирса беспокоила мысль, что британцы с одобрения эмира займут Герат. Значительное британское военное присутствие в Герате угрожало бы новым центральноазиатским владениям
62 При всякой личной встрече с Государем, и тем более в печати, публицист Катков постоянно обвинял министра иностранных дел Гирса в западничестве и чрезмерной уступчивости перед нажимом западных держав и говорил, что благодаря усилиям Гирса существует не русское Министерство иностранных дел, а «Министерство иностранных дел в России». Эта остроумная фраза была подхвачена и тиражирована даже сторонниками Гирса (Википедия, 2011). По сравнению же с коллегой времён Александра II, Горчаковым, Гирс был и вовсе безобиден, так как мало влиял на реальную политику, оставаясь в тени мудрого Александра III.
России, как и русское продвижения на юг – Индии. Ни одна сторона не была заинтересована в начале войны из-за Панджшеха, хотя с Гератом дело обстояло иначе. Наконец, стороны остановились на том, что Панджшех останется нейтральным до тех пор, пока его будущее не будет решено тремя заинтересованными странами. Пока российские войска отошли на небольшое расстояние от селения. Было договорено, что Россия сохраняет за собой Панджшех, его «разменяли» с эмиром Абдурахманом, уступив афганской стороне стратегический перевал, который ему и его британским советникам уж очень хотелось взять под свой контроль. Туземное население Британской Индии, достигшее 270 миллионов душ, сдерживается в повиновении жалкой горстью англичан. Для России же, в новых демографических условиях, стало бы опасно и невыгодно подчинять себе какую-либо часть английских владений в Азии, но станет вовсе нежелательным, если британцы будут вытеснены, и индийцы получат независимость. Это бы лишь ослабило положение России в Средней Азии, поскольку во владениях англичан очень много мусульман, готовых помочь северным соседям в случае свободы их воли и действий. Поэтому России стало даже выгодно поддерживать господство англичан в Индии. Старый и уже бессмысленный миф о готовящемся походе русских на Индию должен замениться сознанием общности интересов России и Англии в Азии. Увы, многие военачальники с обеих сторон предпочитают раздувать миф угрозы во имя своей карьеры. «Захваченные врасплох быстротою и неожиданностью наших последних успехов в Туране, авторы... оказываются слишком односторонними в своих суждениях... К первой категории относятся суждения, исходящие из-под пера западно-европейских публицистов, которые в поступательном движении русских и их среднеазиатской политике усматривают страшный кошмар, не дающий покоя Европе. В расширении русских пределов им чудится исполинское развитие русской мощи и силы, которая со временем сокрушит существование запада. Способ наших действий в Средней Азии и вообще нашу азиатскую политику они считают образцом макиавеллиевской тактики и верхом дьявольского умения и хитрости. Ко второй категории принадлежат суждения публицистов русских (и отчасти немецких), приписывающих нашей азиатской политике и завоеванию Турана отсутствие всякого разумного стремления, полное непонимание своих выгод и расчётов, бесцельность и бестактность. Стремление вперёд объясняется своекорыстной целью военачальников, а в последующих результатах нашего поступательного движения предсказывается... ослабление России, вследствие... непроизводительных расходов, которые приносит за собою освоение Турана» (Костенко, 1871, 2). Россия делает большую уступку Англии одобрением её протектората над Афганистаном, поскольку, по договорённости 1873 года, Афганистан - зона нейтральная. Новая русско-афганская граница прошла почти по первоначальной линии, согласованной ещё в 1873 году. Но на Памире границу ещё предстояло устанавливать (Широкорад, 2008, Боханов, 2009, 396-402). Военный министр генерал Ванновский был за немедленную войну с Англией, министр финансов Бунге и морской министр адмирал Шестаков - решительно против; мнения дипломатов во главе с Гирсом разделились. Бунге «высказал мнение, что даже самая успешная война не может не быть гибельной для нас, потому что даже уничтожение английского в Индии владычества повело бы к созданию враждебного нам мусульманского государства и во всяком случае споспешествовало бы интересам Германии, начинающей соперничать с Англиею на морях и в колониях». Бунге представил пространный и весьма интересный очерк гибельности финансовых последствий для России последних выдержанных ею войн (Брюханов, 2012, 37).
Через несколько месяцев после Кушкинской операции солдаты Комарова стали жаловаться на язвы на теле. Случалось до 15 болезненных язв у одного человека. Из 1372 солдат заболело 1204 и отряд стал небоеспособным. В Ташкент полетели тревожные телеграммы. Так русские узнали о некоей пендинской язве. Врачи Величкин, Гейденрейх и Боровский начинают изучать проблему язвы, чтобы предупредить дальнейшее её распространение. Лишь к 1901 году Боровский сумел успешно бороться с болезнью (Михайлов, 1982, 57-71). В 1887 году из Петербурга на Амударью в разобранном виде доставлены два больших парохода - «Царь» и «Царица», и вскоре они начинают навигацию. На рубеже столетий к ним прибавляются ещё 4 парохода, 2 паровых катера и 9 барж. Все пароходы Туркестанской флотилии работали на нефти с самого начала. Сам адмирал Макаров, тот самый, который будучи «в слишком низком чине» успешно перевозил снаряжение для Геок-Тепинской кампании через Каспий, занимался разработкой проекта мелководных судов для плавания по Аральскому морю и рекам Амударья и Сырдарья. Талантливый корабельный инженер и стратег придавал большое значение укреплению всех южных границ (Широкорад, 2008). В 1889 году начинают перевод Святого Писания на среднеазиатские тюркские языки (Наливикин, 2004). В эти годы начинаются экспедиции орнитолога Николая Зарудного, преподавателя Оренбургского юнкерского казачьего училища, сначала по Оренбургскому краю, затем и по Бухарскому эмирату, Закаспийскому краю, наконец – до Персии и Белуджистана. Зарудный получает премию Пржевальского и остаётся работать в Средней Азии, поселившись в Ташкенте (Википедия, 2009).
6. Жизнь Туркестана к началу XX века
С присоединением Памира завершается, так называемое, завоевание Туркестана. К 1890-м жизнь края переходит в полностью мирное русло. В 1892 году в Ташкенте, в ходе эпидемии холеры, колониальная администрация решила, из гигиенических соображений, произвести осмотр тел умерших и закрыть двенадцать старых кладбищ, что вызвало резкий протест и беспорядки верующих, воспринявших всё это как страшное кощунство. Беспорядки привели к гибели около сотни человек. 60 предстали пред военным судом генерала-губернатора Вревского, 25 бунтовщиков оправданы, но восьмерых, приговорив к повешению, помиловали (Волос, 2012). Русские врачи появились в Туркестанском крае уже в конце 1860-х годов.
Первоначально это были военные врачи в гарнизонах и на пограничных заставах, но вскоре появились и первые больницы для гражданского населения. Как военным врачам, так и медикам гражданских русских лечебных учреждений строжайше предписывалось оказывать помощь всему населению, независимо от этнической принадлежности и вероисповедания: русская медицина не знала апартеида, что очень удивляло англичан в соседней Британской Индии. В 1899 году в глухом кишлаке Анзобе, лежащем на южном склоне Гиссарского хребта, началась какая-то непонятная и очень тяжёлая болезнь. Бухарские власти спохватились, когда болезнь начала «косить» жителей десятками и сотнями. Для выяснения из Самарканда был направлен врач Афрамович. Когда он вернулся в город со своими наблюдениями, консилиум самаркандских врачей приходит к выводу, что в горах свирепствует бубонная чума. Русские власти предприняли экстренные меры по изоляции зоны эпидемии и перевал Анзоб закрыли. В различные районы были посланы противочумные отряды врачей. Благодаря своевременным усилиям русских властей, очаг страшной эпидемии был быстро уничтожен. Для профилактики на местах были организованы специальные врачебно-наблюдательные пункты и «летучие» медицинские отряды. В них обязательно включались медики-женщины, проводившие лечение представительниц местного слабого пола. Совершая порою очень трудные и опасные в зимнее время конные и пешие переходы по заснеженным перевалам, отряд доктора Пальцева с фельдшером Юровской прибыл в Душанбе и обследовал окрестные кишлаки, давали рекомендации по части гигиены и оказывали помощь больным. Большинство отважных русских врачей, спасших тысячи жизней, остались безвестны. История сохранила имена других врачей - учёных-бактериологов, разработавших вакцину, которой были спасены от чумы жители Таджикистана. Это чудодейственное по тем временам лекарство было разработано за тысячи километров от Анзоба, в маленьком форте «Александр I», затерянном на островке Финского залива. Позже крепость эту прозвали «Чумной», так как в ней расположилась противочумная станция. В конце XIX века начальником станции Владиславом Турчиновичем-Вышникевичем была разработана вакцина Хавкина, до начала анзобской эпидемии успешно испытанная в Индии. Сам доктор Турчинович-Вышникович, как и его коллега Шрайбер, погибли от чумы в «Чумном форте» зимой 1900 года, заразившись при экспериментах по неосторожности. Сыворотку, созданную в форте «Александр I», применяли не только в Средней Азии, но и в Индии, Китае, Африке, в Южной Америке. Строительство первой больницы в Бухарском эмирате решено было произвести на пожертвования населения России. В 1912 году был заложен первый камень. Всё медицинское оборудование завозили по горным тропам на ослах из Термеза. Первая Мировая война помешала открытию этой больницы. Дело затянулось до 1925 года. Жители Душанбе называли больницу просто «Русский дом» (Михайлов, 1976, Википедия, 2008).
Во время управления Туркестанским краем Кауфманом в развитые земледельческие районы переселенцам прибывать было запрещено. Они могли заселять лишь свободные земли степных районов Семиреченской области. Генерал-губернатор запретил покупку земель у туземного населения европейцами, в том числе и русскими. Поэтому за первые два десятилетия русского управления Туркестаном официально поселилась лишь пара тысяч переселенцев-крестьян. В дальнейшем местная администрация пыталась сдержать поток крестьян, но не могла его остановить без поддержки центра. По причине голода 1891 года большая волна самовольных переселенцев хлынула в край. Из 15 тысяч прибывших туркестанской администрации удалось разместить лишь 2000 крестьян на отчужденных у туземцев землях. Прочие русские переселенцы находились в совершенно нищенском состоянии, что не придавало уважения к русским со стороны коренных жителей, чего не бывало в Британской Индии, а случалось лишь в незаселённой Австралии, где каторжников высаживали на бесплодных землях на выживание. Отчуждение земель, при наплыве переселенцев, вызывало естественный протест туземцев. Опасаясь сокращения производства хлопка в Туркестане, Витте выступил против русского переселения в край и добился принятия правительством решения, запрещающего переселение в Семиреченскую область. Через год туркестанский генерал-губернатор Вревский, не дожидаясь правительственного решения, своим циркуляром запретил переселение и в остальные области края. Тем не менее, продолжалось самовольное переселение крестьян центральных губерний, беднеющих, в условиях бурно развивающегося капитализма и удорожания земли. Первые переселенческие сёла в Туркестане были основаны в 1880-е годы, а по переписи 1897 года некоренное население Туркестана составило уже около 700 тысяч человек из восьми миллионов общего населения, причём более половины русских проживало в Семиреченской и Сырдарьинской областях (Наливкин, 2004). Переселенцы не имели права селиться на, освоенных местными, землях, но только на пустующих, неорошаемых, во избежание недовольства туземцев (Брусина, 2001, 20-21). В начале XX века проводилась крупная переселенческая кампания в Сибирь и Туркестан. Петербургская администрация, несмотря на сопротивление туркестанской, настаивала на продолжении крестьянской колонизации. Сам Государь разделял мнение центра, поэтому Сырдарьинская и Семиреченская области были объявлены переселенческими районами. Голод в центральной России пригнал в 1905-1906 годах в Туркестанский край несколько десятков тысяч переселенцев, и чиновники Переселенческого управления начали упорно выискивать излишки земли у сартов (Наливкин, 2004). В основном, конечно, хотели переселиться наиболее бедные крестьяне, а также люди в чём-то провинившиеся, а также беглые сектанты, в основном – баптисты, молокане и хлысты. Кроме русских и украинцев, в числе переселенцев попадалось немало татар, немцев, мордвы, мари и прочих народов Поволжья и Урала. Селится народ предпочитал согласно религиозным и этническим привязанностям (Брусина, 2001, 27-28). Не имея опыта сельскохозяйственного труда в климатических условиях новых земель, переселенцы не могли тягаться с сартами- хлопководами и виноградарями. Многие не выдерживают и возвращаются в центральные губернии, даже если там надо начинать с начала, при отсутствии своей земли. Земли в Средней Азии для переселенцев хватает, даже с избытком, но характер работ слишком уж непривычен, необходимость орошать, копать каналы либо сооружать водоподающие механизмы вроде чигирей63 — всё это чуждо и непонятно русским крестьянам. Нередко от полной растерянности переселенцы опускаются и начинают пить. Многие из них были уже оторваны от земли в силу бедности, давно превратились в бродяг, ищущих страны с молочными реками ещё внутри России. Военный губернатор Семиреченской области в 1907 году жаловался, что «свыше 20 тысяч самовольных переселенцев ... преимущественно бродяг ждут наделения землей. Переселенческая партия собирается наделить их орошённой, лучшей киргизской (казахской) землей с усадьбами и пашнями. Результатом таких действий будет переход киргизов из нынешнего панического состояния к бунту» (Куропаткин, 2008). К 1916 году переселенцы уже составили до четверти населения Семиреченской области. Более половины некоренных были заняты земледелием, четверть - административной работой, десятая часть – в промышленности. Царская администрация считала, что плодами русской колонизации Средней Азии должны воспользоваться, в первую очередь, православные русские люди. Туркестан был закрыт для иностранного, еврейского и татарского капиталов. Но это не избавило русского купца и промышленника от конкуренции местных мусульман и бухарских евреев, имевших право приобретать недвижимость. Они очень быстро установили связь с промышленниками метрополии и сумели победить в конкурентной борьбе русских купцов, пользующихся протекционистской поддержкой со стороны администрации, доказывает Владимир Наливкин. Туркестан не стал для России источником обогащения подобно Индии, озолотившей англичан, что разочаровало правительство. В нём появились сторонники открытия Средней Азии для капитала иностранного и «инородческого». Одним из сторонников стал Сергей Витте, но после его отставки вновь был возвращён лозунг в духе Александра III - «Туркестан для русских». Проникновение татарского капитала в Среднюю Азию было поддержано председателем Совета министров Петром Столыпиным (Наливкин, 2004). Быстро избавившись от панического страха, вселявшегося в их души ранее одним лишь словом «русский», сарты начали проявлять к русским очень бесцеремонное отношение, поскольку понимали, что многие стороны местной экономической жизни находятся исключительно в их руках. Для них стало очевидным, что русские чиновники, стремясь к скорой и крупной наживе, в силу мещанского желания не отстать от других, тратящие не по средствам, могут быть легко ими куплены. Туземцы накапливали долго и бережливо, как правило, не страдая подобной тщеславной расточительностью.
С середины 1880-ых годов в Туркестане началось регулярное нашествие саранчи. Уничтожение саранчи производилось натуральной повинностью, нарядом рабочих. Туземная администрация обкрадывала народ, манипулируя деньгами, отпущенными на саранчу, а русская делала вид, что ничего не происходит. Позже, русские чиновники стали собирать с населения налог на приобретение аппаратов Вермореля
63 Чигирь - колесо с черпаками для забора воды в Туркестане, простейший механизм для подъёма воды при орошении небольших участков.
по ловле саранчи. Народ стал открыто говорить, что его поедает не саранча, а те господа, которые, от нечего делать, забавляются её истреблением (Наливкин, 2004).
Бывшие до колонизации исключительно малоподвижными, среднеазиаты начинают всё чаще предпринимать торговые поездки не только внутри Туркестанского края, но и во внутренние губернии России. Там они видят, что во внутренней России взятки берут совершенно так же, как и в Туркестане. Возвращаясь, такие путешественники делились впечатлениями с земляками, и все приходили ко мнению, что нет причин так уж увлекаться русской жизнью и умиляться русскими порядками. Рассказы об убогой жизни «урус муджук», то есть – русских мужиков, производили впечатление, принижающее репутацию величайшей державы. Позже, побывав и в Западной Европе, среднеазиатские купцы привозили рассказы о том, насколько богаче и культурнее жизнь простого народа там по сравнению с Россией (ibid., 2004). Наиболее состоятельные туркестанцы повадились отдыхать в России. Так, последний Эмир бухарский каждый год ездил, гружённый подарками для Царской семьи, в Санкт-Петербург, а затем отправлялся на лучшие курорты Крыма или Кавказа (Naumkin, 1993, 16).
В туземном социуме продолжалось брожение умов и отход от ценностей шариата оседлых земледельцев, с одной стороны, и попытка поставить на путь истинный местных кочевников, далёких от шариата и безразличных к религии в целом, с другой. Казахи допускали незначительное влияние шариата, но гораздо чаще руководствовались адатом, народным, из поколения в поколение устно передававшимся обычаем, возникшем, когда тюрко-монголы были ещё язычниками. Это очень раздражало сартовских книжников, которые издавна делали попытки просветить, непокорных, склонных к разбою казахов и киргизов, обратить их в истых мусульман. Миссионерские попытки книжников, по большой части, успеха не имели, поскольку в менталитете кочевников доисламские родовые традиции явно преобладали. Исключениями становились кочевнические селения, близко соседствующие с землями населёнными сартами, а особенно, при установлении брачного родства народов. Значительная часть населения Туркестана постепенно утратила прежнюю духовную потребность в религии уже к XX веку, стала относиться к ней критически. Религия постепенно обращалась в пережиток, в формальность, требующуюся лишь кодексом общественных приличий. Пьянство среди туземного населения Туркестана стало принимать небывалые размеры. По праздникам города наводнялись пьяными туземцами, развалившимися в извозчичьих экипажах, с громкими и не всегда пристойными песнями в подражание русским пьяным мастеровым и солдатам. Возмущаются уже не только книжники, но и большинство русских. Повсеместно возрастает воровство, обман при торговле, проституция и общая распущенность.
Ходжи, то есть - богомольцы, возвращаясь из Мекки, привозили святыни, порою торгуя ими, а также рассказы о Святых местах и о самой Турции. Последние вызывали несомненно больший интерес – рассказы о халифах да турках. В Стамбуле таких паломников встречали с исключительным вниманием и дозволяли им лицезреть самого халифа. Право на халифат, то есть - духовное предводительство всеми мусульманами-суннитами, было присвоено султанами Османами с XVI века. В 1774 году по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору Россия признала право правителей Турции на халифат, но через девять лет Екатерина II аннулировала эту статью соглашения. Однако, все последующие русские государи вновь признавали халифат. Окончательно халифат был упразднен лишь в 1924. Рост контактов российского мусульманства в Стамбуле вызывал серьезную обеспокоенность в правящих верхах Санкт-Петербурга. Столыпин считал, что «всякое влияние на наших подданных мусульман со стороны политических деятелей культурно враждебного нам государства, каким является Турция, должно быть пресечено в корне». Стало очевидным, что ислам, раньше бывший только домостроем, контролирующим частную и общественную жизнь в качестве религиозно- юридического кодекса, к XX столетию начал превращаться в знамя общемусульманского пробуждения и объединения. В образованных мусульманских кругах начиналась скрытая, упорная работа, направленная к пробуждению и объединению мусульманства всей земли с целью оградить ислам от нежелательного влияния, всё более доминирующей, христианской цивилизации, а заимствовать от европейцев лишь то, что может впоследствии пригодиться мусульманскому миру для успешной борьбы с христианской культурой. В Турции, Египте и мусульманской Индии начинают издавать много журналов панисламистского64 и пантюркистского направления. Понять защитную реакцию панисламитов очень даже можно (Наливкин, 2004).
Варенцов, путешествуя, писал, что ещё в 1892 году: «...вся жизнь бухарцев была патриархальна и самобытна, цивилизация ещё не успела коснуться жителей своими дурными сторонами. Дети были в большом повиновении у своих родителей, хотя уже у них были свои взрослые дети. Соблюдение обрядностей, предписанных Кораном, исполнялось в точности со всеми омовениями, молитвами и постами... Мне пришлось быть в Бухаре через несколько лет после моего первого приезда туда, а потом ещё несколько раз с более или менее продолжительными промежутками (в начале XX века), и каждый раз замечал, что обычаи бухарцев сильно меняются и нравы их с каждым разом ухудшаются. Народ, несомненно, богател, торговля на базарах увеличивалась и расширялась, чайханы были переполнены народом, и количество их значительно увеличилось. В чайханах мало спрашивали чай, а
64 Как политический феномен, панисламизм возник на волне антибританских и прогерманских настроений среди мусульман Ближнего и Среднего Востока, Средней и Южной Азии. Именно поэтому панисламизм первых 2-х декад XX в. зачастую рассматривался Германией и Советской Россией как союзник. Панисламизм наряду с социал-демократией, большевизмом и другими доктринами выступает как феномен современной политики, возникший в конце XIX в. в связи с ослаблением Османской империи, олицетворявшей халифат. Поэтому панисламизм следует рассматривать, как продукт глобализации и западного влияния, а не сугубо религиозное движение (Абдуллаев, 2009).
больше пиво, плов, пироги и тому подобное, а в последний мой приезд в 1925 году уже преимущественно спрашивали коньяк и вино. На базарах много встречалось пьяных бухарцев, даже валяющихся на земле. Некоторые молодые и даже старики, не стесняясь народа, обнимали проституток, и другое тому подобное. Игорные дома имели в Бухаре большой успех, всегда были переполнены играющими. Зато город освещался электричеством и существовала гостиница, приспособленная из дома бывшего богатого еврея» (Варенцов, 2011). При всём этом, картине без сомнений печальной, не следует забывать то, что до колонизации пороки существовали не меньшие, но даже куда более осуждаемые официальным исламом, правда скрытые и не в таких масштабах, и преимущественно в верхах. (О впечатлениях ранних русских путешественников о педерастии было уже упомянуто. Гаремы некоторых правителей, известной своей святостью, Бухары имели скрытое отделение для юношей, а смазливые мальчики-танцоры были нормой среди знатной верхушки).
Несбыточные надежды администрации на постепенную русификацию коренного населения выразились в попытках создания во всех областях края особых начальных русско-туземных школ с двумя учителями - русским и местным. Наливкин приводит следующий пример: «Генерал-губернатор поручает городской полиции привлекать детей в такую школу, понимая, что по доброй воле никто из туземцев детей туда не отдаст. Полиция привлекает поначалу туземное купечество, всегда зависимое от неё, трусливое и податливое. Где уговорами, где угрозами, а где обещаниями невероятных благ, ожидаемых от обучения в новой школе, полиции удалось ко дню открытия школы набрать 41 мальчика в среде состоятельного купечества. Из школьной обстановки, кроме классной доски, русских азбук и тетрадей, было исключено всё русское, чтобы совсем не отпугнуть. Дети, а с ними и русский учитель, сидели на полу, на кошмах, то есть, как полагалось. Родителям было объявлено, что они могут во всякое время посещать школу и даже присутствовать на уроках. Родители деланно улыбались, кланялись, говорили, что не знают, как благодарить правительство и местную власть за непрестанные заботы, не веря чиновникам. Некоторые высказывали предположение, что детей в школах будут готовить в солдаты, другие полагали, что это не более, как праздная выдумка». В сёлах всё складывалось совсем иначе. Здесь население рассматривало подростков как рабочую силу, средство для выживания семьи, и не видело никакой необходимости в освоении ими не только русской, но и своей грамоты. Родители наотрез отказывалось отдавать своих детей в такие школы. «Часть детей полиция сумела набрать угрозами, другую часть «наняли» у беднейшего населения, обещая давать каждому мальчику полное туземное обмундирование и уплачивать родителям за каждого от 20 до 30 рублей в год. Деньги, требовавшиеся для найма учеников, были в виде особого негласного налога собраны волостным управителем и сельскими старшинами со всех домов селения в размере, во много раз превышающем действительную потребность. Петербургские газеты вещали, что население чуть не ломится в эти школы, что если будут даны денежные средства, то весь Туркестан будет покрыт целой сетью сих необходимейших учреждений. На деле, из нескольких тысяч туземных мальчиков, прошедших обучение, часть разбежалась, не кончив курса и не вынеся никаких знаний. Другая часть, усвоив кое- что помимо русской речи, быстро забывает всё, так как почти не соприкасается с русскими. Малая часть использует усвоенные знания русского и арифметики в мелкой торговле. Туземные юноши, которым удавалось получить сколько-нибудь солидное развитие и образование в таких учебных заведениях, почти поголовно становились либо панисламистами, либо деятельными сторонниками пробуждения и автономии неавтономных ныне мусульманских обществ. Книжники также становятся деятелями новых политических направлений» (Наливкин, 2004).
Ввоз более продуктивного американского хлопчатника и его успешное возделывание на ранее неиспользуемых весьма скудных почвах начал приносить значительный заработок местному населению. Хлопчатник вытесняет прочие традиционные культуры, такие, как марену, успешно заменённую красителями из России, но также и пищевые культуры – пшеницу, ячмень, джугару (сорго). Новая статья доходов, сделавшая среднего туземца явно богаче не только по сравнению, со своим недавним прошлым, но и по сравнению с центральными русскими губерниями65, неожиданно отразилась на их духовно-нравственном развитии. Многочисленные традиционные мусульманские высшие школы – мадраса (медресе) обладали обширными, мало используемыми, землями. Они успешно начали сдавать их в аренду под хлопок, что позволило до пяти раз увеличить стипендии обучающихся мулл. Это приводит к тому, что в мадраса Ферганской долины начинают съезжаться учащиеся со всего края. Такого количества желающих учиться мадраса не видели даже в былые времена расцвета религиозности Средней Азии. Это даёт возможность учителям мадраса обратить свой взор назад, к истокам, подумать о возрождении веры - как раз в струе проникающего панисламизма и пантюркизма. Так в 1890-е годы незаметно наступила реакция на распущенность, взращённую колонизацией. Тот, кто ещё недавно ликовал по поводу свободы употребления спиртного, покуражившись, пребывал в состоянии недовольства самим собой, при котором достаточно было одного умелого окрика, чтобы направить его куда следует. Сказывалось и влияние столь близкого Бухарского эмирата, в котором внешне ещё сохранялись все признаки показного благочестия, до побиения камнями за грехи включительно. Всё чаще звучали призывы, вроде: «Опомнитесь и осмотритесь! В тех самых урдах, в которых при ханах жили именитые беки и хакимы, управлявшие народом, опираясь на уставы ислама, теперь водворились волостные управители, чуть не наполовину ничтожества, вытащенные из грязи руками неверных - пьяницы и мошенники, служившие прежде поварами и
65 Характерным для Российской Империи стало то, что «... самым нищим стал центр страны, а любая окраина, кроме Белоруссии, была и богаче, и культурнее. На «великорусском империализме» великороссы выиграли меньше всех остальных народов России» (Солоневич, 2010, 39). Это сказано, может быть, и слишком сильно, но во всяком случае, в культурных центрах национальных окраин, со времён Николая II, уровень жизни стал выше, чем в центре собственно России, исключая Петербург с Москвой. Так продолжается и в советское время, а такие окраины Империи как Польша и Финляндия жили всегда богаче.
конюхами у русских, воровавшие у них пятаки и двугривенные, теперь они ограбляют народ на тысячи и десятки тысяч рублей» (ibid., 2004).
Население Ферганской долины годами накапливало недовольство переселенческой политикой колонизаторов, массовым приездом мигрантов из центральной России, получавшими иногда в надел лучшие земли. Это породило Андижанское восстание - попытку восстановить независимость Кокандского ханства. В мае 1898 года более 1500 андижанцев напали на русский военный гарнизон. Во главе бунтовщиков стоял мусульманский Дукчи-ишан, или Магомед-Али, или Халиф-Мохаммед-Сабыр-Оглы, которого для краткости звали также Мадали. Провозглашён джихад против русских. Восстание стремительно охватило все уезды Ферганской области. Подавлено оно было менее, чем за неделю. 17 руководителей мятежа во главе с Мадали-ишаном были казнены, сотня признанных зачинщиками - сосланы в Сибирь. Кишлаки, поддержавшие восстание, были разрушены, а земли отданы новым переселенцам (ibid. 2004, Михайлов, 2003). После подавления в русской печати заговорили о косности туземцев, о мусульманском фанатизме, о происках Англии и Турции, о неблагодарности туземцев, якобы облагодетельствованных Россией, о чрезмерном, увеличении благосостояния, дающего возможность туземцам заниматься не общеполезными делами, а глупостями, о необходимости держать туземное население в ежовых рукавицах. Договорились даже и до необходимости время от времени проходить по туземным селениям с огнём и мечом, дабы производить на полудиких азиатов должное впечатление. Продажные писаки изощрялись. Истинных причин, в коих повинны, в основном, сами колонизаторы края, не усмотрел никто из борзописцев, их вскрыл в своём труде Владимир Наливкин. После временных строгостей, к 1900 году, было снято запрещение с хаджа, паломничества в Мекку. Около 10 тысяч одних только ферганских паломников с заграничными паспортами, а частью и без них, ринулись в Мекку, чтобы утешить внутреннюю опустошённость. Некоторые из них везли с собой тысячи и даже десятки тысяч рублей, часть рискнули отправиться в путь с явно недостаточными средствами. В числе последних было немало стариков, часть которых на обратном пути умирали на пароходах и в поездах от истощения сил. Многие возвращались разочарованные и в хадже. В святых местах же арабы обирали паломников так же, как русских ушлая местная публика обирает в Иерусалиме.
В декабре 1902 года туркестанцы были очередной раз потрясены ужасами Андижанского землетрясения. Десятки тысяч зданий, разрушенных и поврежденных в городе и прилегающих селениях, тысячи задавленных и искалеченных людей и домашних животных, отсутствие убежищ от холода. Мощные сотрясения, сопровождавшиеся сильным подземным гулом, производили подавляющее впечатление. Не успевшее вытащить своих покойников и раненых из- под груд развалин, население Андижана сгонялось администрацией для расчистки тех улиц, по которым должен был проехать генерал-губернатор, спешивший на место катастрофы. Позже то же население узнаёт, что добровольные пожертвования,отовсюду стекавшиеся в пользу пострадавших от землетрясения, не полностью доходят до него, оседают в бездонных мошнах алчных чиновников. Пантюркистская оппозиция поднимает голову пуще прежнего и усердно обличает грехи, склонного к покаянию, народа (Наливкин, 2004, Запромётов, 1975). В ходе послаблений в СССР 1980-х годов, подобная же оппозиция возникает в каждой из мусульманских республик и повторяет примерно тоже самое, с небольшой поправкой на современность.
7. Война с Японией, экспедиции Маннергейма, Корнилова
Одним из ярких проявлений Большой Игры, хотя и не классическом её виде, стала Русско-Японская война. Япония не смогла бы вести столь изнурительную войну, не опираясь на финансовую поддержку английского и американского капитала. Английские банки задолго до войны финансировали военную подготовку Страны Восходящего солнца. До начала войны Америка отказывалась доверять Японии свои деньги или выдвигала ростовщические требования - уплату огромного процента. Но, с началом войны, американский банкир и миллиардер Яков Шиф (в некоторых источниках – Джэкоб Шифф) и крупный банкирский дом «Кун, Леб и компания» вместе с синдикатом английских банков предоставили Японии заём на 50 миллионов долларов. Вслед за первым последовали ещё два займа из тех же источников на 60 и 150 миллионов. В размещении четвёртого займа, в 150 миллионов, приняли участие и германские банки (Куропаткин, 2008). Американский банкир Шиф отказывает в займе России, мотивируя это еврейскими погромами, которые якобы были санкционированы сверху. Подобные санкции категорически опровергают Солженицын и ряд других авторов (Солженицын, 2006, Кожинов, 2008). «До сих пор остается неизвестным, действительно ли Якоб Шиф «финансировал» революцию 1917 года и если да, то кому он давал деньги. Но если он их и давал, то... для того, чтобы на тучной почве русской революции вырастить Адольфа Гитлера. Так что деньги если и были вложены, были вложены не совсем туда, куда следовало. Несколько умнее поступили другие евреи. В числе прочих факторов, способствовавших разгрому революции 1905 года, был заем в 800 миллионов рублей, который дом Ротшильда устроил для России. Еврейская революционная и шовинистическая пресса — есть ведь и еврейский шовинизм, как есть русский и другие — предала дом Ротшильда анафеме, что не помешало ему существовать и до сих пор» (Солоневич, 2011, 10)
Первыми казачьими подразделениями, столкнувшимися с японцами, оказались уссурийцы, амурцы и забайкальцы. У них не хватало офицеров, но многие кадровые офицеры, как бароны Врангель и Унгерн фон Штернберг, оба имеющие дальние родственные связи с Бородиными, стремились на фронт добровольцами и становились во главе забайкальцев. Масянов ещё описывает случай, когда 60 уральцев, отрезанные превосходящими силами, умудрились захватить в плен 250 японцев, не ожидавших столь нахального нападения в деревне (Масянов, 1991, 35-36). Георгий Бородин, сын Кондрашки, ставший, в отличие от отца, одним из самых достославных представителей рода, отличился мужеством в Русско- японскую, а впоследствии много больше в Германскую. В память об этой недолгой, но кровавой войне остался посёлок Порт-Артур в приуральской степи.
Вскоре после подписания Портсмутского мирного договора, Генеральный Штаб в лице генерала Палицына посылает экспедицию на Дальний Восток. Экспедиция организовывалась как географическая с целью ознакомления с политической и социально-экономической обстановкой в приграничных регионах Северного Китая и сбора статистических сведений, проверки существующих карт и составления новых. Конечной целью экспедиции должен был стать Пекин. Китай неотвратимо становился силой, с которой приходилось считаться, и разведка его потенциала стала секретной задачей для руководителя экспедиции. Будущий регент и президент Финляндии Карл Густав Маннергейм закончил Японскую войну в звании майора, а начале марта 1906 года уже дослужился до полковника и получил от Генштаба поручение руководить экспедицией и выяснить результаты политики реформ, проводившейся в Китае после разгрома Боксёрского восстания, её влияние на, граничившие с Россией, области. Помимо того, предстояло начертить карты дорог, по которым отряд будет продвигаться, изучить их возможное военное значение. Военная рекогносцировка и шпионская деятельность камуфлировались под научную работу. Маннергейм провёл огромную подготовительную работу по анализу имеющихся архивных материалов. В состав снаряжения вошли 2000 стеклянных фотопластинок с химическими реактивами для их обработки. В июне 1906 года Маннергейм начал свой путь из столицы через Москву в Нижний Новгород и далее пароходом до Астрахани - Баку – Красноводска. Оттуда экспедиция проехала поездом через Самарканд до Ташкента. Генерал Владимир Николаевич Бородин встретил почётного гостя в Самарканде. Там же Маннергейм встретился с полковником Лавром Георгиевичем Корниловым, выходцем из сибирских казаков, знатоком тюркских языков, который предложил Маннергейму взять с собой двух очень опытных в туземных делах уральских казаков – Игнатия Юсупова и Шакира Рахимьянова (Рахимджанова). Последний остался магометанином, хотя и признавался уральским казаком. Закончив Николаевскую военную академию с отличием, Корнилов выбрал для службы Туркестан. Ставший капитаном при штабе Туркестанского Военного округа, в 1889—1904 годах, Корнилов успел совершить немало вылазок, подобных экспедиции Маннергейма. К сожалению, о них имеется мало конкретной информации, кроме значительных трудов о научных результатах, изложенных самим Корниловым. 18 месяцев путешествует он по Кашгарии и Тянь- Шаню, Алаю, Семиречью вплоть до Кашмира и Тибета. За эту экспедицию молодой офицер получает Святого Станислава третьей степени. Он описывает наблюдения и издаёт монографию. Вслед за тем, его отправляют в Восточную Персию, где он первым из европейцев, вместе со своим казачьим отрядом, пересекает пустыню Степь Отчаяния, бывшую доселе на всех европейских картах белым пятном.
Побывал он и в городах Британской Индии, где наблюдал порядки колониальной службы, а также в Западной Монголии, откуда вёл наблюдения за китайскими войсками, расположенными вдоль российских границ. Стал военным атташе в Пекине, где изучал китайский язык, быт и традиции Поднебесной (Семёнова, 2011, т.1, 343-344). Такой человек как Корнилов мог дать немало Маннергейму немало полезных советов. Почти через два года, успешно добравшись до Пекина, Маннергейм вновь встретился там с Лавром Корниловым, в то время работавшем в Китае военным атташе. Довольно быстро составив описательную часть отчёта, Маннергейм приступил к выводам, а Корнилов отредактировал заключительный раздел и помог с составлением военно-политического обзора. Законченный отчёт одобрил российский посланник Иван Коростовец, к тому времени вернувшийся из Петербурга. Доклад о результатах экспедиции полковник делал лично царю. В награду он получает чин генерал-майора и принят в почётные члены Русского Географического Общества.
ЧАСТЬ 4. Уральцы и ташкенцы
1. Багренье. Казак - ихтиолог
Прапрадед автора Николай Павлович Бородин (1829-1906), женился на казачке Марии Сергеевне Донсковой, сестре упомянутого Данила, и у них родился прадед автора, Владимир. На Яике фамилия Донсковых означала, что род этот пришёл некогда с Дона, как и прочие подобные фамилии с географической привязанностью. Следует отметить, что Бородины породнились с Донсковыми не единожды. Сын брата Павла, дяди Николая, войсковой старшина Георгий, герой Геок-Тепе, несколько позже женился на Глафире Донсковой, дочери казацкого протоиерея Иакова. Третий сын Георгия, Николай, стал военным инженером, необходимым специалистом в Первую Мировую. Родственниками Донсковых и Бородиных были казаки рода Мизиновых. Сын Марии Сергеевны, Николай Николаевич, женился на Людмиле Георгиевне Мизиновой. Мария Сергеевна хорошо знала отца подруги сердца Антона Павловича Чехова Лики (Лийки) Мизиновой, Стахея, сына его Давыда и дочь Марию. Лика, известная красавица с пепельными волосами и синими очами, желала полностью завладеть сердцем Чехова, подчинить его, но что-то этому мешало. Впрочем, имело место обоюдное влечение, но обе стороны, после серии испытаний и по здравом размышлении, «забраковали» своего партнёра66 По- уральски звали её не Лика, а Лидя – от «Лидия». Чехову «Лидя» показалось не благозвучным. (Сестра тоже красавца Давыда Стахеевича, Мария Мизинова, дочь Марии Сергеевны, стала матерью прадеда автора Владимира Николаевича
66 Чехов писал Мизиновой: «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и в сущности я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне покрепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею».
Бородина. Зоя Владимировна Прокофьева, дочь его, которую помнит автор, вспоминала, что её сокурсница по Бестужевскому училищу, Лидия Семёновна, поправляла её в адрес Лики Мизиновой: «Не тётя Лида, а тётя Лидя»). Николай Павлович Бородин был похоронен на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга. Это уже был период перемещения семейства с Урала в столицу, звёздный и краткий, за которым последовало страшное падение и фактический разгром семьи. У Николая было ещё два сына: младший, Георгий, отморозивший в жестокой переделке на кабаньей охоте кисти рук, и живший смолоду с двумя культями. Эта веточка древа оказалась тупиковой.
Прадед автора Владимир (1855-1914 – умер в Самарканде 18.01, похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище рядом с любовью юности – женой доктора Селезнёва) женился на Елизавете Евграфовне Акутиной (1862-1936), родственной казачьим родам Марковых и Ливкиных, и служил в начале карьеры сотником, затем войсковым старшиной в Варшаве. Уцелели их фотографии. Особенно лихой вид имеет Владимир в Варшаве, в длинной шинели и огромной папахе, с мощной бородой на фотографии-картонке из ателье Яна Мицковского. Из того же периода есть фотография его жены от ателье Пуша, улица Миодова номер 1, «Фотография театров в Варшаве». Живое симпатичное лицо, хитроумное платье. На фотографии из самаркандского ателье «Художественная фотография Литвинцева и Лентовского, негативы сохраняются» прадед снят при генеральских эполетах, уже облысевший, но ещё с весьма моложавым лицом. У них родились сыновья Аркадий, Сергей — дед автора и дочь Зоя. Преподобный Сергий Радонежский считался покровителем рода Бородиных. Поэтому имя Сергий было в чести в Бородинском роду. Владимир Николаевич, в чине генерала, находился долгое время в Самарканде. Ровесник Владимира, его «многоюродный» брат Иван, сын Вонифация, войскового старшины из ветви фёдоровой, от ствола никитиного, стал известен тем, что по нелепой случайности погиб при багрении от невовремя взорвавшейся пушечной бомбы. Багренье для уральского казака было делом святым.
Основными занятиями яицких казаков было, в первую очередь, рыболовство, а также добыча соли, охота. Другим важнейшим занятием было коневодство на степных хуторах. Род Бородиных занимался преимущественно коневодством. Воспитание лошадей у коннозаводчиков было особенным, дававшим столь выносливых жеребцов. Летом кони всегда были в степи, а зимой их держали в помещениях, но сено во время кормёжки разбрасывали снаружи на чистом снегу. Лошадей не поили и, вместе с сеном, они хватали губами и снег. В начале зимы им сено и вовсе не давали, а вынуждали тебеневать, то есть разрывая копытом снег, находить пропитание. Объезжать коней начинали только с четырёх лет. Требовалось много знаний, терпения, ловкости и храбрости, чтобы приучить такого коня к строю. Уральцы никогда не служили на кобылицах (Масянов, 1991, 8). Земледелие же было развито весьма слабо, в отличие от Дона. Рыболовство во все времена обеспечивало войску изрядный достаток. Богатая осетровыми река, Яикушка-Золотое донышко,давала во всей России главный «урожай» черной икры и красной рыбы. «Владенна грамота на реку и рыбьи угодья», которую царь Михаил пожаловал яицким казакам, давно сгорела. Восстановить её было невозможно, так как неясно было, каким приказом она была выдана. Астраханские рыбопромышленники ухватились за сей юридический вакуум и стали оспаривать права казаков на реку Яик и её рыбные запасы. Купец Михаил Гурьев даже захватил устье реки, чтобы единолично распоряжаться рыбными богатствами. В 1640 году он с помощью работников, нанятых в Астрахани, самовольно перегородил устье Яика, соорудив частокол из кольев, или учуг, поставленный поперёк течения реки. В период нереста крупная рыба, преимущественно красная, ищет пресную и тёплую воду, чтобы отложить икру. Идя из моря в реку, рыба скапливалась перед учугом, где и вылавливалась рыбаками Гурьева. В ответ на самоуправство браконьера-купца, казаки разгромили возведённый учуг. Предприимчивый купец Гурьев добивается у московских властей разрешения построить в устье Яика деревянный острог, чтобы защитить учуг от нападения со стороны Яицкого Городка и с моря. Быстро возведённая крепостца неожиданно возникает в устье, и казаки, лишённые главного источника существования, разрушают острог и учуг. После очередной жалобы купчины верховные власти отдают все учуги в устье реки в полное его распоряжение. В качестве платы он обязался вместо деревянного острога возвести каменный городок (будущий Гурьев, который сначала назывался Каменный Городок). Тогда казаки на 12 стругах нагрянули в городок, заявив, что и впредь будут «Яик-реку очищать, учуги вырубать, а станы выжигать». К казакам примкнули все стрельцы гарнизона Гурьева, часть работных людей и приказчиков. Астраханский воевода бросает подкрепление к гарнизону. Казаки во главе с атаманом Касимовым в 1677 году поднимают бунт уже против московского правительства, обрекающего их на полуголодное существование. На них брошены стрельцы, которые одолевают казаков. Оставшиеся 200 с лишним казаков уходят морем в Каспий, высаживаются на Жилом острове близ Гурьева. Когда у казаков-робинзонов кончается запас пресной воды, 30 из них посланы к юго-западному побережью Каспия. Попав в шторм, их суда были разбиты близ Баку. Добравшись вплавь до берега, они попали в плен к воинам шаха и вынуждены были принять ислам, чтобы избежать лютой казни. Не всем дано быть Фомою Даниловым и не всегда это и на пользу, тем более что все 30 надеялись ещё вырваться из плена и послужить православному делу. Настоящий казак и воспринимал себя, как Воина Христова. Остальные казаки временно терпели несправедливость властей, пытались найти общий язык с купцом. В XVIII веке выше Уральска казаками был построен учуг, поначалу из вбиваемых в дно деревянных свай, а позднее - из железных прутьев, не позволяющее крупной рыбе подняться выше по реке. Пространство перед учугом охранялось караулом, вооружённым вплоть до пушек (Сайт уральских казаков, 2007).
Все правила рыбной ловли на Урале, Большом и Малом Узене, а также на севере Каспия и в заливе Мёртвый култук отныне были расписаны до мельчайших подробностей. Существовали зимние, весенние и летние сезоны ловли, периоды покоя, когда во время нереста запрещался даже колокольный звон в церквях, не то что появление на реке в бударке (лодке), или на санях по льду реки! За такое бы не поздоровилось. Ловили также не где попало, а лишь на определённых участках реки, называемых дистанциями. Понимая, что благополучие войска полностью зависит от количества рыбы, казаки строго соблюдали правила, способствующие воспроизводству осетровых. Участвовать в лове осетров могли лишь казаки, приписанные к Яицкому войску. «Сверхкоштные» казаки, сакмарские, то есть - несущие внутреннюю службу, а также проживающий на Яике народ не казачьего звания участвовать в лове рыбы не имел права. Ловить рыбу на Яике было заведено четыре раза в год, в четыре путины согласно временам года. Первый, декабрьский- январский - самый главный лов, багренье, или белужий лов. Багор представляет собой тонкий длинный шест в 2-6 саженей, нижний конец которого снабжён железным крюком, коим быстро вытаскивают рыбу из проруби. Всего сезонных выловов, не только основных на реке, было больше: рыболовства морские: 1.весенний курхай, со вскрытием льда в Каспии; 2.Осенний курхай («жаркое»); 3.Аханное (зимнее, подлёдное), речные: 1.севрюжья плавня (будар), или плавня весенняя; 2.Осенняя плавня; 3.Багренье (зимнее); 4.Зимнее неводное гурьевское «зимние невода». Второстепенные рыболовства: 1. Производящиеся под наблюдением атаманов: 1.Узенское (осеннее и зимнее); 2.Челкарское (зимнее). Свободные рыболовства: 1.Лов по старицам во время весенней плавни и вообще весенний лов в чёрных водах (неводами и сетями); 2. Зимний лов в запорных старицах (неводами); 3. Вольный лов (зимою) по чёрным водам, не запертым (неводами); 4. Лов сижами и режаками по Уралу (зимою); 5. Багорчиковое рыболовство (зимою с Каленовского форпоста вниз по Уралу) (Тутов, 2009).
Багрили рыбу от Уральска вёрст на 200 вниз, но не далее, ибо там производится осенняя ловля. Сигналом к началу лова был выстрел из пушки. Перед ним протекали минуты томительного ожидания и всеобщей готовности бежать к берегу. По пушечному выстрелу казаки стремились занять наилучшее место на льду, под которым, по мнению занявшего, находилась ятовь - углубление, в котором скапливалась на зимовку рыба. Затем, по ружейному выстрелу, казаки начинали долбить круглую лунку ломами, а баграми ловко выдёргивали рыбу из проруби и бросали её на лёд. Рядом устанавливался полевой алтарь, у которого читал молитву священник, прося ниспослать богатый улов, а женщины истово крестились, слёзно моля заступника Николу Угодника даровать больше рыбы (Бларамберг, 1978, 263, 264, 265). «Презентное», или «первый кус» (первого дня) багренье, должно было поставлять рыбу к Императорскому столу. «Троечная икра», то есть – самая отборная, сразу же после посола, поставлялась в столицу на тройках, как и после белужьего лова. Царское багренье повелось со времён, когда яицкие казаки явились к Михаилу Фёдоровичу Романову «с рыбным подарком и поклоном с просьбой принять их под высокую руку» (Масянов, 1991, 11). К началу XX века пуд осетрины стоил порядка 5 рублей, в то время как средняя корова – 10, а лошадь - 50 (Тутов, 2009). То есть, осетрина не была дешёвой рыбой и тогда. К XX веку, когда уловы, несмотря на все правила, стали заметно сокращаться, собрать казаков на царский лов становилось всё труднее. Обычай Царского багренья существовал до 1917 года, но стал уже обязанностью, которой тяготились. Можно себе представить чувства казака, который вылавливал икряного осетра и сдавал Войску, выделяющему деньги на поставку в Петербург, когда казак получал 15 рублей за осетра, в то время как настоящая цена такого осетра была от 120 до 200 рублёв. После первого Царского багренья, казак мог уже и вовсе не поймать следующего осетра для себя... «В 1865 году к Высочайшему Двору было отправлено посольство с яицкой рыбкой да икоркой. Станицу (отряд) возглавил есаул Павел Степанович Хорошхин, и три героя-иканца, которых принял Государь Император» (Проскурин, 2009, 1). Перед самой Германской войной был случай, когда разбили три ятови, но рыбы там не оказалось, приказали разбивать следующие, но казаки отказались, несмотря на угрозы наказного атамана Шипова. Было арестовано до 60 человек, а несколько сослано в Сибирь (Масянов, 1991, 11). Малое багренье в течение 5 дней и большое, спустя 10 дней после малого, в течение 8 дней, производились для самих казаков. Второй лов – майский, севрюжий, или будар. Севрюгу ловили сетями с остроносых лодок-бударов. Это был целенаправленный лов, ибо все прочие виды рыб, попавших в сеть, выпускались обратно в воду. Осетров и белуг по положению должно было бросать назад в воду, они тогда ещё малы и слишком дёшевы. За выполнением этого правила строжайше следили наказной атаман и старшины войска. При нарушении условий лова у виновных отнимали всю выловленную рыбу. Окончание лова возвещалось, как и начало, пушечным выстрелом. Третий лов - плавня, проходил в октябре. Во главе лова ставился плавенный атаман. По знаку плавенного атамана стреляла пушка, и казаки с яра с бударами и снастями мчались к воде. Этот лов проводили неводом длиной более ста саженей с частыми ячейками, способными удержать чёрную рыбу небольших размеров. Кроме белуги и осетра, имелись ещё стерлядь и белорыбица, которых казаки также относили к красным сортам рыбы. Сазан, сом, лещ, щука, судак и прочие относились к чёрным сортам рыб. Невод тянулся по обоим берегам казачьей артелью без остановки в течение двух суток с небольшим перерывом. После ночного отдыха рыба выбиралась из сети и производился делёж и засолка. Последний, четвертый лов в году, проходил в ноябре. Каждый ловил мелкую рыбу своей сетью. Рыба предназначалась для своих потребностей, то есть, не на продажу для войсковой казны. Вопросы рыболовства на нижнем Яике были улажены, когда в 40-е годы XVIII века на пост губернатора Астраханской губернии заступил граф Татищев, большой дипломат и умник. С этих пор лов на Яике по тщательности подготовки больше напоминал боевой манёвр. В подготовке к очередному лову участвовала вся войсковая канцелярия во главе с наказным атаманом, а сама ловля называлась «ударом». Академик Паллас, наблюдавший этот процесс, писал: «Главный промысел и упражнение яицких казаков состоит в рыбной ловле, которая нигде в России столь хорошо не распоряжена и законами не ограничена, как в здешнем месте» (ibid. 1991, Сайт уральских казаков, 2007). Там и погиб Иван Вонифациевич, от случайно разорвавшегося ядра сигнальной пушки. Александр Павлович Бакалкин из станицы Круглоозерновской в первые годы XX века был избран в состав делегации, сопровождающей к Императорскому Двору ежегодный багрённый «презент». То было огромной честью не только для самого казака и его семьи, но и для всех его земляков-станичников. В Петербурге члены делегации обычно принимались лично императором, и каждый из казаков получал именной царский подарок. Такие подарки столетиями передавались из поколения в поколение в уральских семьях. Вот и Бакалкин привёз из Питера серебряные часы с благодарственной гравированной надписью от Николая II. Впоследствии часы сыграли роковую роль в судьбе Александра. В конце 1920-х, в начале 1930-х его, как политически неблагонадежного казака, отмеченного царскими наградами, вместе с семьёй сослали на один из островов Аральского моря. Впрочем, тогда могли запросто и убить. Не желая покидать брата в тяжёлую минуту, вслед за ним в добровольную вечную ссылку со своей семьёй отправился его брат, Михаил Павлович. Их дети смогли вернуться в Уральск только в 1950-е годы, с началом хрущёвской «оттепели» (Тутов, 2009).
Не только воинов поставляла уральско-казачья община России. Годовой оборот средств общины перед Германской войной выражался суммой 29 миллионов весомых, дореволюционных рублей! Причём, вывоз значительно преобладал над ввозом. За период с 1902 по 1911 годы вывоз достигал в среднем за год: по продуктам скотоводства 12 миллионов, по продуктам хлебным полтора миллиона, по рыбным – 6 миллионов рублей. Главную свою добычу - красную рыбу, да чёрную икру -казак, чаще всего, вёз в Центральную Россию сам. В среднем, ежегодно вывозилось 65-80 тысяч пудов красной рыбы, полмиллиона пудов рыбы других сортов, так называемой «чёрной рыбы», 7-10 тысяч пудов белорыбицы, 8-10 тысяч пудов осетровой икры. Местное потребление рыбы не учитывалось, но строгий учёт вывоза определялся существованием пошлины, за счёт которой пополнялась войсковая казна. К осенним ярмаркам и зимой, после багренья, тянулись целые обозы с рыбой в Россию. Отвезёт казак воз рыбы и возвращается с целым возом мануфактуры, сахарных голов, пряников-жамков, «лампасею» (монпансье), а то и граммофон прихватит (ibid., 2009). Припасали снеди и пышно встречали Рождество Христово, разморозив осетрину с икрою из бочек, звеном белуги вставным, ухой стерляжей, да телесами ершовыми в студне, да калачами хомутиными, да пирогами долгими, да кашей Гурьевской сладкою, конечно же и каравайцами, ватрушками, валушками, галушками, рванцами да варениками, да гусём лапчатым чинёным, с водкою белой, да померанцевой, да рябиновой, да анисовой, иль сахарной, иль мятной (Засосов, Пызин, 1991).
Низовые гурьевские казаки-аханщики промышляют рыбу в Северном Каспии с немалым риском. Они уходят по льду в море с лошадьми и санями на много дней и ставят сети (аханы) подо льдом. Иногда начинается откалывание огромных площадей льда под действием ветров, или температурных контрастов, и казаков сносит в открытое море на многие версты к югу, но они не унывают, так как обычно эти льдины возвращаются назад и, при морозной затишье, припаиваются к прибрежному льду. Случалось, что лёд разрывало прямо под кашаром (стойбищем казаков-аханьщиков на льду) среди ночи, что в ряде случаев плохо заканчивалось. Трагически для нескольких казаков и большего числа крестьян с киргизами окончился рыбный промысел в оттепель в феврале 1843 года. Ещё большая опасность подстерегала казаков в ходе «лома», когда льдины начинали напирать одна на другую, сокрушая всё, превращая ровную поверхность в хаос ледяных бугров. В конце зимнего аханного рыболовства, начинавшегося перед Рождеством, многие казаки-аханщики отправляются на побочный промысел - бить тюленя. В феврале месяце тюлени щенятся и выползают из воды на лёд огромными стадами. Даже в 1980-е годы автор, собирая материал для диссертации, видел своими глазами ещё немалые их стада на Северном Каспии. Используется небольшая палка- чакушка, в конце коей налит свинец. Казак подкрадывается к тюленям осторожно и против ветра. Удар чакушкою тюленю в лоб, либо по носу смертелен. В случае везения двое или трое казаков набивают в сутки до ста и более тюленей. Промышленники привозят добычу на санях рекою Уралом в Гурьев, где уплачивают таможенной заставе акцизную пошлину по 30 копеек с пуда тюленя и продают его иногородним торговцам и торговым казакам, которые увозят тюленя в Астрахань и в Уральск. Для предохранения от порчи тюленей в Гурьеве солят. Казакам запрещалось употреблять особые хитроумные средства, нарочно придуманные для лова тюленя, а также - бить молодняк (Фосс, 2009).
Правила уральской рыбной ловли в последний раз систематизировались Николаем Андреевичем Бородиным, уральским казаком и ихтиологом, выпускником Петербургского университета, пионером искусственного разведения осетровых на Каспии. Правнук уже упомянутого Никифора, деда Павла, бывший, по родственному рангу, непрямым дядей Владимира, но оказавшийся младше него, Николай Андреевич стал одним из наиболее известных членов рода. Этот человек родился в Уральске в 1861 году в семье сотника, а впоследствии – есаула и станичного атамана. После окончания Уральской войсковой гимназии с золотой медалью в 1879 году, он поступает в Петербургский университет на математическое отделение, а позже переводится на естественное. Уже в студенческие годы началась его активная общественная деятельность. В своих мемуарах он вспоминал: «Заняться чистой наукой, забыв о служении народу, среди нас считалось совершенно недопустимым аристократизмом, и, лишь имея в виду приложение добытых в университете знаний к жизни с пользой для народа, - можно было ещё со спокойной совестью сидеть в лаборатории над изучением строения того или иного животного или растения. Почему я возымел особый интерес к прикладной ихтиологии и рыболовству, ставшими моей специальностью? Да несомненно потому, что я заранее предвидел и стремился работать в своем родном крае, в котором рыболовство имело первостепенное значение, захватывало всех и вся». Николай участвовал в студенческих сходках 1882 года и вошел в студенческое землячество «Яик», составив программу «Товарищества объединенных землячеств»,главной целью которого стала подготовка общественно-политических деятелей, которые после окончания университета будут работать на местах. В конце 1883 он примыкает к группе Благоева, издающей газету «Рабочий», а после высылки лидера назад в Болгарию имел связь с заграницей, принимал участие в организационной работе по созданию оппозиционных кружков. Николай стал членом «Петербургской группы партии русских социал-демократов» и сам организовал «Негласную библиотеку», состоявшую из работ Маркса, Энгельса и Плеханова. Окончив университет в 1885 году, Николай вернулся в Уральск, прихватив с собой «Негласную библиотеку», и открывает там так называемую «Пушкинскую библиотеку». Вскоре Николай арестован и привлечён по делу благоевцев. Он содержится месяц под стражей, но освобождён под особый надзор полиции по ходатайству наказного атамана Уральского казачьего войска Шипова и депутата от Уральского войска при Главном управлении казачьих войск Мартынова, очень дальнего родственника Бородиных, через Хорошхиных (Сайт уральских казаков, 2008).
Ещё будучи студентом, Николай заинтересовался проблемами практического рыболовства. Имея поддержку Шипова, он занялся организацией ихтиологических исследований на реке Урал. В 1884 году Бородин сумел провести искусственное оплодотворение икры севрюги - первый в России удачный опыт по оплодотворению икры осетровых. На следующий год он опубликовал «Статистический атлас Уральского казачьего войска», а на Первой Всероссийской Рыбопромышленной выставке 1889 года в Петербурге выступил в роли гида во время посещения её Александром III. В 1891 году вышел фундаментальный двухтомный труд Бородина «Уральское казачье войско. Статистическое описание», приуроченный к трёхсотлетнему юбилею Уральского войска. Вывод автора оригинален: уральская казачья община есть очень своеобразный и обособленный общественно- экономический организм. Позднее Императорское Русское Географическое Общество за этот труд присудило автору золотую медаль по отделению этнографии и статистики. В тот же год, по решению атамана Уральского войска, Николай Андреевич направляется в двухлетнюю поездку по странам Европы и Северной Америки для изучения работы зарубежных ихтиологических станций. С этого времени он занимает, специально для него созданную, должность «войскового техника Уральского рыболовства». С 1896 года он ежегодно проводит на Урале эксперименты по искусственному оплодотворению икры осетра и севрюги, выращиванию молоди севрюги, а также проводит сравнительную оценку методов инкубации икры и гибридизации рыб. Одним из первых в России, да и в мире, учёный выступил за утилизацию рыбных отходов, ценных по своему химическому составу, ратовал за бережное использование даров моря и рек, доказал возможность искусственного разведения осетровых рыб, сформулировал основные параметры рационального ведения рыбного хозяйства. В Уральске Бородин основал бесплатную читальню, комиссию народных чтений, общество начального образования, уральский отдел общества рыболовства, был председателем уральского общества садоводства, три раза председателем съезда выборных от станичных обществ, заведовал переписью и экономическим исследованием Уральского казачьего войска. В 1897 году, после окончания третьего курса Московского университета, будущий известный ихтиолог, студент Лев Берг, в качестве летней практики был направлен от Московского общества акклиматизации на Урал, где Бородин уже пытался разводить севрюгу. Через год Берг публикует свои «Опыты искусственного разведения севрюги на Урале» (Афанасьев, 1990).
В 1899 году Бородин перебрался в Петербург, где стал служить старшим специалистом по рыболовству в Департаменте Земледелия. В 1902 он был избран генеральным секретарем Международного конгресса по рыболовству и рыбоводству, проходившего в Петербурге. Политические взгляды Бородина всё левеют. На выборах в Первую Государственную Думу он голосовал за кадетский список67. Он стал членом Думы от Уральского Казачьего войска. Он гневно обличает в Думе использование казачьих частей в карательных целях. Бородин подписал Выборгское воззвание68, за что отбыл краткое тюремное заключение в «Крестах». В 1907 он вступает в партию кадетов69. Знал бы он, что за всем этим стоит и вскоре последует, что станет с его любимым субэтносом, милым сердцу Уральским войском. Параллельно он продолжает вести научную работу. Попробовал бы кто-либо, вступивший в оппозицию грядущему режиму, обрушившемуся, ровно через 10 лет, на несчастную страну, ещё при этом продолжать издавать свои научные труды... С 1908 года Бородин участвовал в работе Комитета по холодильному делу и начал впервые использовать искусственной лёд для хранения и транспортировки рыбы. Спустя два года Николай Бородин вновь служил в Департаменте Земледелия, а также читал лекции по рыбоводству на Петербургских сельскохозяйственных
67 «Новый выборный закон дал Первую Государственную Думу гораздо более левую, чем ожидали. Думу эту, кажется, прозвали Думою «народного возмездия». Мне кажется, было бы правильнее её прозвать «Думою общественного увлечения и государственной неопытности». В сущности в Думе главнейшая партия была кадетов и, если бы кадеты обладали хотя малою долею государственного благоразумия и понимания действительности, и партия эта решилась бы отрезать от себя «революционный хвост», то Первая Дума просуществовала бы долго и вероятно имела бы за собою историческую честь введения и воплощения русской конституции» (Витте, 2009, т.2, 1).
68 Воззвание 10 июля 1906 г. «Народу от народных представителей» составленное в городе Выборг и подписанное значительной группой депутатов Государственной Первой Думы, через 2 дня после её роспуска указом Николая II. Воззвание крайне непатриотично призывало к пассивному сопротивлению властям - не платить царскому правительству подати, не ходить на военную службу и так далее. Уже 16 июля против подписавших воззвание депутатов было возбуждено уголовное дело. После следствия почти все они были осуждены на 3 месяца тюремного заключения и лишены избирательных прав. Они лишались права заниматься в дальнейшем политической деятельностью и не могли стать депутатами Государственной Думы (Витте, 2009, т.2, 8).
69 Партия КД, или кадетов, то есть – конституционных демократов, не имела никаких корней в русской истории и строилась на примере английской монархии. Партия «земцев», то есть, представителей земских собраний, имела глубокие корни в русском быту. К сожалению, под влиянием ускорившихся революционных событий земцы, всё более, начали перенимать политическую платформу кадетов, вооружаясь идеями не бытового, а политического характера (Гордеев, 1992, т.3, 334).
курсах, принимал участие в работах Императорского Общества Рыбоводства, читал лекции на курсах рыбоводства и рыболовства. Он издаёт ряд статей в периодических изданиях, а также в 82-томном «Энциклопедическом словаре» Брокгауза-Эфрона и «Полной энциклопедии русского сельского хозяйства» издания Девриена (ibid., 1990). В 1915 году Бородин ездил в Северо-Американские Соединённые Штаты для обмена научным опытом. Во время Германской войны, правительство использовало его в качестве специалиста по применению искусственного холода для хранения скоропортящихся продуктов для фронта. Николай Андреевич успевал работать и в отделе Всероссийского союза городов, который организовывал материальную помощь российским военнопленным в Германии и Австро-Венгрии. После Февральской революции Бородин принимал участие в пропагандистской деятельности кадетов в Петрограде и издавал вместе в Милюковым, Кареевым и Лосским газету «Свободный народ», а также работал с Вернадским в партийной литературной комиссии по изданию политической литературы. Второй раз съездил в Америку в составе чрезвычайной миссии Бахметьева при Временном правительстве, в задачи которой входило получить заём и обеспечить рациональное и планомерное выполнение заказов на военную и сельскохозяйственную технику.
В 1917 был избран членом Учредительного собрания от Уральского войска. Одобряет сибирский сепаратизм казака-путешественника Потанина. После разгона собрания покинул Петроград и через Уральск перебрался в Омск, где в 1918-19 годах служил в министерстве земледелия и был представителем Уральского войска при правительстве Колчака, а параллельно преподавал в Омском сельскохозяйственном институте. В апреле 1919 министерство земледелия при Колчаке направляет Бородина в Америку для закупки сельскохозяйственной техники и оборудования для сельскохозяйственных учебных заведений Сибири, что свидетельствовало об уверенности Верховного Правителя в своих силах до лета 1919. Узнав о внезапном разгроме армии Колчака, Бородин остаётся за океаном. Он не был склонен к самопожертвованию в борьбе с большевизмом, в отличие от многих других из его рода, предпочёл не идти на заклание, хотя немало белых ещё оказывали сопротивление, которое, начиная с Забайкалья, тянулось и агонизировало до Великого Океана ещё года два. Николай Бородин предпочёл остаться полезным международной науке и читал лекции в Русском Народном университете в Новом Йорке... В 1920 он опубликовал лекции в виде учебного пособия «Экономические основы сельского хозяйства». В 1926-27 годах он работал в качестве ассистента- куратора Бруклинского музея «Искусство и науки», а затем стал ассистентом американского Музея Естественных Наук и куратором Музея Сравнительной Зоологии. С 1928 года Бородин работал в Гарвардском университете. Венцом научной карьеры Бородина стал 1931 год, когда ему присудили звание профессора Гарвардского университета. В 1930 году Бородин издаёт свои мемуары «Идеалы и действительность». В 1937 году Николай Андреевич умер (ibid., 1990).
Абсурдность и издёвка истории в том, что Николай Андреевич - коллега автора. При этом автор, глубоко специализируясь в узкой области очень близкой ихтиологии, в той же самой стране, ни разу и слыхом не слыхивал о своём предке как учёном, тогда как сделал тот для прикладной науки немало. Принадлежность к казачеству, то есть, клеймо врага, плюс иммиграция, оказались факторами, затмившими, содеянное им в науке. Политическое благополучие всегда и везде было первостепенно.
2. Запромётовы, Моисеевы: Урал – Средняя Азия. Быт ташкенцев 1880-90-х
Предки по линии матери автора, которые пересеклись с древом Бородиных много позже, поселились в Средней Азии до Бородиных, предков его по отцовской, хотя последние эпизодически появлялись в Кизилкумах, начиная с 1717 года. Предок по матери, Запромётов, имя которого утрачено, прибыл из Яицкого Городка и поступил рабочим на Миусский медеплавильный Воскресенский завод в Уфимской губернии. То есть, не исключено, что основатель рода был выходцем с земли Уральского войска. Фамилия Запромётов происходит от рыбацкого словца «запрометать» - закидывать сети, закидушки. Видимо, изначально род происходил от вольных рыбаков, а к рыбной ловле и автор был тоже причастен в силу выбранной профессии, подобно предку Бородину - ихтиологу. Возможно, что этот предок, Запромётов, покинул Яицкий Городок по причине конкуренции с настоящими казаками в рыбном промысле, а сам он, не будучи казаком, был ограничен в правах на вылов красной рыбы. Опять же, Урал – и река и город Уральск (Яицкий Городок) и горы Уральские - Уфимская губерния70, которые, как и Средняя Азия, Ташкент с Самаркандом, и Москва с Петербургом, неразрывно связаны с историей предков. Также связаны с семьёй и рыбный промысел с коневодством. Судя по всему, род Запромётовых не был казацким, ибо настоящим казакам не пристало на завод ни с того ни с сего наниматься. Завод сей в первой половине XIX века принадлежал помещику Пашкову, владельцу знаменитого московского Дома Пашкова, что рядом со зданием бывшей «Ленинской» библиотеки. По данным Александра Запромётова, написавшего обзор истории семьи, изданный самиздатом (Запромётов, 1976), предок-Запромётов женился на работнице завода, крепостной помещика Пашкова, и по закону сам стал крепостным. Его потомок - Ефим Запромётов, по прихоти помещика, стал товарищем помещичьих детей и получил не только среднее, но и высшее медицинское образование. Тяжело переживая унизительное положение крепостного, Ефим бежал в Америку, но был пойман и подвергнут порке, а затем насильно обвенчан с неграмотной крестьянской девушкой, тоже крепостной Пашкова. Ефима определили в служители по врачебной части Воскресенского завода. Его старший сын Григорий Ефимович перенял от отца медицинские навыки, был послан в Петербург на краткосрочные фельдшерские курсы, и в дальнейшем
70 С Уфой связана и молодость жены старшего сына автора - Ольги Клепцовой.
работал фельдшером завода. Его брат Иван Ефимович дослужился уже до звания медного мастера. Третий брат - Сергей работал на заводе по хозяйственной части. Григорий женился на работнице Воскресенского завода Авдотье (Евдокии) Васильевне Мякишевой. Их первый сын Александр родился в 1858 году ещё у крепостного отца. Второй сын Егор (Георгий) Григорьевич, прадед автора, появляется на свет 22 апреля 1861 года уже у вольноотпущенного крестьянина, как и записано в метрическом свидетельстве местной Воскресенской церкви. Третьим ребенком была дочь Евгения, родившаяся в 1865 году. В 1866 году рождается третий сын - Пётр Григорьевич, а ещё позже – младший сын Владимир. Материальное положение семьи было нелёгким, и, дав начальное образование двум старшим сыновьям, были вынуждены сразу устроить их на работу. Вскоре Григорий Ефимович устраивается фельдшером винокуренного завода при имении Шотта, расположенном на почтовом тракте между Оренбургом и селом Мелеуз, в 70 верстах от последнего. Мелеуз лежит в Башкирии между Стерлитамаком на севере и Оренбургом на юге. Через некоторое время Григорий перебирается в Мелеуз и начинает заниматься частной практикой - диагностирует, лечит и сам приготовляет лекарства, обслуживая окрестные деревни. Александр был отправлен в Оренбург, где его пристроили в конторе одного из торговых предприятий учеником, а десятилетнего Егора (Георгия) отправляют за 2000 вёрст от родного дома, в едва покорённый Туркестанский край (ibid., 1976).
В 1871 году хорошая знакомая Авдотьи Васильевны, некая Аксинья Ивановна Ракитина, по вызову мужа, фельдфебеля войск Туркестанского военного округа, выехала в Ташкент, где, вышедший в отставку, фельдфебель решил остаться жить до конца своих дней. Он приобрёл в Зачуйлинской части Ташкента участок земли и собирался там построить дом. Маленького Егочку (Егора) отправляют в Ташкент под опекой и присмотром Аксиньи Ивановны. На такое решение родителей повлияли слухи о баснословной дешевизне продуктов питания и большом спросе на всякого рода работников в Туркестане. К тому же, жена фельдфебеля имела право на бесплатный проезд со всем семейством за казённый счет до самого Ташкента и легко могла захватить с собой десятилетнего мальчика в качестве сына или родственника, поскольку своих детей в то время у неё не было. Решающим в этой авантюре стало письмо Авдея Николаевича Макарова, бывшего учителя Егочки из сельской школы в Мелеузе, который был выслан, как политически неблагонадежный народник, в тот же Туркестан по распоряжению властей. Макаров написал знакомым о том, какая благодать в Ташкенте. Ранним утром 12 мая 1871 года почтовый возок, запряжённый парой коней, тронулся из Мелеуза, что лежит близ Стерлитамака71, в Оренбург. Миновав чувашскую деревню Уралку и башкирское селение Ямангулово, где лошадей сменили, к вечеру добрались до имения Шотта с его великолепной берёзовой аллеей. На почтовой станции Ракитина заказала лошадей и кипящий
71 Стерлитамак по-башкирски означает «впадение (реки) Стерли». Этот чистый уездный центр был построен на слиянии Стерли и Белой. Город располагается примерно между Самарой и Магнитогорском.
самовар на утро, погуляла с Егорушкой по помещичьему парку, полюбовавшись издали барским домом, мельницей. Закусив, взятыми из дома, запасами, они уснули в возке на свежем сухом сене, переложив часть багажа под тарантас. Утром их разбудил ямщик, приведший лошадей, и уже через полчаса возок покатил к большому татарскому селу Аскарово. Затем, лесами да полями, до русской деревни Дедово и татарской - Каргала на берегу реки Сакмары, через которую перебрались на пароме. Последний участок пути был степным и пыльным. Все 150 вёрст от Мелеуза до Оренбурга Ракитина с мальчиком ехали на почтовых. В городе их встретил Саша - старший брат гимназист и отвёз в, снимаемую им, небольшую комнатку. На младшего же город произвёл впечатление, как на любого жителя села, впервые оказавшегося в людском муравейнике. Егор передал брату посылочку от родителей с любимыми кокурками, мёдом и запасом белья. Саша, в это время, уже подрабатывал в конторе оренбургского купца Захо, владельца мануфактурного и галантерейного предприятия. Он искренне завидовал братцу, отбывающему в дальние края. Гимназист снабдил Егора почтовой бумагой, конвертами, марками, чернилами, пером и просил писать по дороге, обещая пересылать письма родителям. Анисья Ивановна же, как большинство простых женщин, была неграмотной. На следующий день они осматривали город, отдыхали, мылись в бане. На другое утро они присоединились к обозу воинского отряда, отправляющегося в Ташкент. Это увеличивало время путешествия почти вдвое, но зато делало его вполне безопасным от нападения разбойничьих шаек и удобным, благодаря питанию из солдатского котла. (ibid., 1976).
Ещё свежи были в памяти события 1869 года, когда имели место случаи нападения киргизов (казахов) на русских, следующих по почтовому тракту, - ограбления, убийства, угон в рабство, а также варварское разорение почтовых станций, представляющих собой сырцового кирпича домики, разделённые сквозным коридором, убийство смотрителей и ямщиков, угон почтовых лошадей.
Почтовый тракт Оренбург - Ташкент составлял 1912 вёрст, имел 75 почтовых станций, или 76 перегонов по 15-43 версты. После Оренбурга следовал бедный уездный городишка Орск, в котором казачки неизменно предлагали пуховые изделия, за ним шло укрепление Карабутак, где, забытый Богом, гарнизон дурел от тоски, потом - уездный городок Иргиз, или Уральское Укрепление. Далее шёл форт Казала, или Казалинск, с его солончаками и отсутствием строительного материала, даже приличной глины, потом Перовск (Кизил-Орда), или бывшая Ак-Мечеть, где сражался Бородин - прапрадед будущего родственника Егора, мужа его внучки, после которой появлялся Джулек, с утратившим своё значение русским фортом, наконец - Туркестан, с огромным куполом мусульманской святыни Азрет-Ата, Чимкент и на горизонте возникал Ташкент. Верещагин путешествовал из Оренбурга в Ташкент в 1867 году и назвал эту поездку «сущее мученье». Сначала, до Орска, шёл предгорный район с тянущимися отрогами Урала, перевал через Мугоджарскую гряду - около 265 вёрст. Затем, до Иргиза, простиралась ковыльная степь на добрых 374 версты, далее следовал пустыно-песчаный участок в 355 вёрст, ведущий мимо Аральского моря с Раимским Укреплением72, и начинался береговой отрезок, вдоль Сырдарьи – ещё добрых 315 вёрст, с тугайными галерейными лесами, мириадами кровососов. В тугаях обитали фазаны, стрепеты, дрофы, кабаны, бухарские олени, камышовые коты, рыси и джулбарсы, то есть - тигры. Иногда с гор спускались снежные барсы. Местами здесь встречались руины древних городищ. От Туркестана начинался частично орошаемый кусок в 273 версты. В среднем, пешим порядком маршрут занимал два с половиной месяца (ibid., 1976), а при самой скорой конной езде, почти без сна - не менее десяти суток. Но с 1899 года от Санкт-Петербурга до Ташкента требуется всего четверо с половиной суток по железной дороге (Россия. Полное географическое, 1913, гл. 8). В очерке из московского журнала «Родина» за 1880 год (Неизвестный автор, 2006) говорится: «В 1875 году, в первой половине мая, я ехал из Петербурга в Туркестанский край... дальше (от Самары) приходилось уже путешествовать на перекладных. Кому случалось проезжать самарские и оренбургские степи летом, когда они покрыты густой зелёной травой, тот долго их не забудет... Но, горько ошибётся тот, кто по этим степям станет составлять себе понятие о степях туркестанских. Стоит проехать Оренбург, перебраться чрез Губерлинские горы, проехать уральскую степь – и природа совершенно меняется. Вместо зелёных равнин, везде, куда только глаз хватает, видны лишь сыпучие пески, кой-где покрытые бурой высохшей колючкой, придающей пустыне какой-то серый вид; местами же, как грязный весенний снег, расстилаются беловатые пространства от выступившей на поверхность земли соли. Жара удушливая, лошади еле двигаются, колеса почтовой телеги тонут в сыпучем песке. На душе тяжело: знаешь, что долго ещё придётся ехать такой дорогой, что почти до самого города Казалинска не увидишь зелёного деревца. Две станции оставалось мне сделать по этой степи до залива Аральского моря, называемого Ак-Джулпас, там, как рассказывали ямщики, дорога пойдёт полегче, пески более бугристые, не так сыпучи».
Далее следовал рассказ русского крестьянина-переселенца, приведённый тем же неизвестным автором: «Прошли Орск, зелёные степи кончились, пошли пески да солончаки, дошли до города Иргиза. Мёртво и безлюдно в этом городе. На базаре только одних «киргизов» и видишь, продают коровёнок, да чахлых таких, у нас годовая телка рослее, правда, и цена не велика, поторгуешься, так и за пять рублей отдаст. Переночевали в Иргизе, на рассвете дальше пошли, а что дальше, то хуже: жара и пыль одолевают. Потянулись бугры песчаные, перевалы сыпучие. Запасные волы в ход пошли, да и те чуть не все перепорчены. Ни кустика, ни травинки не видно, так что бабы и ребятишки начали по сторонам дороги сухой помёт собирать, чтобы было чем на привале огонь развести. Жарко так, что не под силу. Глаза горят и чешутся от пыли, а волы, то и дело, чихают... а откуда воды возьмешь, кроме колодезной и в помине нет, говорили, что до самого Сыра другой реки и не будет, а колодцы далеко один от другого, не во всяком колодце и вода хороша, есть такая
72 В те времена Приаральскими Кара-Кумами (Чёрный песок), называли сухие степи, начиная от Иргиза на юг. Позже, наоборот, все пески между Сырдарьёй и Амударьёй стали Кизил-Кум (Красный песок), а к югу от Амударьи, в Туркмении – Кара-Кум.
солёная и вонючая, что и скотина пить не станет. Падать начала скотина, кормить нечем, штук восемь по дороге бросили... Здесь (в Казалинске), говорят, можете строиться, а как тут будешь строиться: лесу нет, на базаре за жердь, в руку толщиной рубль просят... Стали земли осматривать. Отвели земли под пахоту от реки версты за четыре, или пять, мерой не скупились, правда, было бы только засеять чем, а земля сухая, твёрдая, суглинок с солонцом, песком пересыпана. Как, думали, эту землю пахать будем? Ни сохой, ни плугом её не проберешь, авось, дождём, может, размочит. Какие, говорят, здесь дожди, дожди зимой бывают, а весной если и пойдет дождик, то разве только сверху смочит. Нужно тут поливать землю, воду на неё провести, а как провести, «киргизы», мол, покажут... Сильно загрустили переселенцы, новые пахотные земли, щедрою рукою отмеренные, не пришлись по сердцу. На родине леса одолели, деваться было некуда, земли не хватало, здесь земли сколько хочешь, да лесу на постройку неоткуда достать, земля без воды не родит, а провести её не дешево стоит, да и труд непривычный, не скоро ещё приноровишься. Сходку собрали. Больше половины переселенцев порешили перезимовать тут, а затем и назад отправиться, пока ещё карман не совсем опустел. Если прежних земель и не получить, то все-таки где-нибудь поблизости от старого жилья поселиться можно. Другие решились остаться. Авось, мол, уживёмся... не много таких мест в Туркестанском крае, где бы русский человек мог найти... удобства жизни и чувствовать себя как дома. Почти все такие места уже заняты... Нет там ни лесов, ни сенокосов, ни яровой, ни озимый посев без поливки поля урожая не даёт. ...туземное, оседлое население не нуждается в дожде для получения больших урожаев со своих пашен. Воду на поля они проводят из рек или горных ручьёв, леса не составляют для них необходимой потребности, живут они в саклях, которые строят просто из глиняных катышков. Много труда потрачено на проведение воды. ...Зато и дорожат они водой... Если у сарта спросить, к какой он принадлежит волости, то он, может быть, и не ответит, потому что названия волостей придуманы уже русским начальством, но на вопрос, на какой воде он сидит, он ответит, не запинаясь».
В Ташкенте, проехав улицу Шейхантаурскую, будущую Навои, всю Урду, или бывшую Кокандскую цитадель, откуда начинал расти «Русский город»73, Ракитина с Егорушкой попали в казармы Первого Туркестанского стрелкового батальона. Поблизости располагалась Первая Слободка, где жили семьи нижних чинов этого батальона, где фельдфебель Ракитин временно снимал комнатку в кое-как слепленном из глины, под глиняно-камышёвой крышей доме, но, в отличие от туземных жилищ, с русской печью. У Ракитиных была небольшая комнатка с глиняным полом и общей передней с хозяином, с небольшим двориком со служебными постройками, арыком и несколькими грядками огорода. Шёл шестой
73 Новая часть города была основана после взятия города русскими войсками в 1865 г. Она отделялась от Старого города каналом Анхор. Канал Бозсу разветвлялся, при впадении в северную часть города, на Анхор, или Кайхауз, и малую ветвь, позднее – Бурджар, которые вновь сливались южнее, при выходе из города.
год занятия Ташкента русскими. В городе стояло 6000 регулярных войск и проживало 3000 русских, из которых четверть составляли отставные и бессрочно- отпускные нижние чины, осевшие подобно Ракитину. Более четверти составляли потомственные дворяне-чиновники и отставные офицеры, совсем немного было мещан, приехавших из России торговцев, ремесленников, рабочих. Часть населения русской части города составляло туземное население - мелкие лавочники, извозчики, домашняя прислуга-малайки, носильщики-тащишки, охраняющие коней на «стоянке» - держишки, всего семь процентов составляли купцы, почётные граждане, иностранные подданные и христианское духовенство. Вскоре, с помощью ссыльного Авдея Николаевича Макарова, Егор был принят «мальчиком для подсобных услуг» как грамотный и хорошего поведения в винно-гастрономический магазин виноторговца купца Дмитрия Филатова74, находившийся в доме Пупышева напротив Иосифо-Георгиевской церкви, на Соборной улице, ставшей вскоре Кауфманской, затем - Саларской, в советское время - Карла Маркса, а с 1990-х – Пахлавон Махмуд. Заведовал магазином Турков. Оклад мальчику положили по пять рублей в месяц, при квартире и столе в магазине и с перспективой стать опытным торговым работником. В обязанности Егора входила уборка магазина, функции мальчика на побегушках, а также и ознакомление с работой экспедитора. Живой, общительный и любознательный мальчик, вскоре ставший именовать себя Георгием, упорно работал над своим самообразованием, а помогал ему в этом Макаров. Приохотил он мальчика к чтению книг и газет. Через три месяца мальчику повысили оклад до десяти рублей, а пять лет спустя его перевели из магазина в контору, при главном отделении фирмы Филатова, с окладом 60 рублей, а потом назначили помощником заведующего магазином (Запромётов, 1976). С 1873 года в Ташкенте уже строили обсерваторию, а к 1909 году была завершена сейсмостанция (Нильсен, 1988, 80). Город привлекал всё больше людей науки. Развивалось библиотечное дело и у Егора появляется возможность больше читать в ходе недолгого досуга. К 1881 году Георгий становится заведующим с окладом 100 рублей в месяц, что было уже солидным в те времена75 и дало ему возможность выписать к себе младших братьев. Петру было всего 13 лет, и он только что закончил уездное училище в Оренбурге с помощью брата Александра. Владимиру было девять лет, он окончил лишь сельскую школу. Прибыли братья в Ташкент в начале 1881. Петя в течение месяца подготовился с, нанятым Георгием, преподавателем и был летом принят в
74 Дмитрий Львович Филатов, подобно купцам Иванову, Захо и Лахтину, прибыл в Среднюю Азию сразу же после завоевания Чимкента, с караваном, гружённым винным спиртом, к Черняеву, в качестве маркитанта, на средства откупщика Поклевского-Козелл. Когда Черняев занял Ташкент, Филатов открыл там торговлю «питиями и закусками» и нажил состояние, а затем уже создал собственную винокурню, после чего начал разводить европейские сорта винограда. Впоследствии он открывает сеть магазинов по всем городам Средней Азии (Запромётов, 1976). В середине Константиновской площади (Сквере Революции) Филатову принадлежал Цветочный павильон в восточном стиле, который остался после кустарно-промышленной выставки 1900 г. (Нильсен, 1988, 60). Филатов имел павильоны и на первой туркестанской выставке 1890 и 1900 гг. (Turkestan Album, 2012).
75 Приличная лошадь стоила порядка 30-40 рублей.
подготовительный класс прогимназии. На втором году обучения ему уже присуждают, недавно учреждённую, Стипендию Александра II, в размере 300 рублей в год, и он получает её в течение всей своей учебы в гимназии! Из-за малых размеров комнатёнки Георгия при магазине на Соборной улице, братьям пришлось разделиться. Петя жил с братом при магазине, а Володю разместили у заведующего отделением фирмы, старого холостяка Ильина, предложившего одну из двух больших комнат на Константиновской площади76 (Запромётов, 1976).
Георгий Григорьевич уже имел широкие знакомства, стал известен среди торгово- промышленных кругов, был компанейским человеком, занимательным собеседником, хорошим собутыльником, что было в интересах фирмы Филатова. Он увлёкся картёжными играми, порою выходя за грань благоразумия, хотя, в целом, в картах ему везло. Нередко проводил он ночи в тайном игорном доме Ариф-Ходжи, поскольку азартные игры в Ташкенте были запрещены. Считался он уже и завидным женихом. В 1887 году, когда в Ташкенте впервые начали освещать улицы и установили сотню фонарей77, он знакомится с семейством Моисеевых, прибывшим в Ташкент из Оренбурга за год до встречи. Герасим Петрович Моисеев, воспитанник военных поселений, организованных Аракчеевым, ставший сельским учителем, оказался не у дел по прибытию в Ташкент. Жена Герасима постоянно пропадала по святым местам паломничества, а потому главную роль в семье стал играть старший его сын Дмитрий Герасимович, квалифицированный мастер-маляр, который и содержал всю семью. Второй сын Антон ни умом, ни энергией не отличался, и его жена Мария Михайловна верховодила мужем. Оба брата прибыли в Ташкент уже женатыми. Жену Дмитрия звали Аполлинария Никитична. У них было две дочери, одна из которых, Екатерина, стала прабабушкой автора. По прибытию в Ташкент ей было пять лет, а её сестре Марии не было и годика. Сначала братья Герасимовичи все жили одним домом, а их жёны подрабатывали шитьём белья для военного ведомства и вместе строили дом на Чимкентской улице. Дмитрий начал брать господряды и стал много зарабатывать, после чего заставил отца переписать себя из мещанского звания в купеческое. Он купил к 1887 году сто десятин не орошённой земли в 20 верстах от города на левом берегу канала Бозсу, вблизи селения Кибрай. Дмитрий Герасимович прорыл арык, выведя воду из Захарыка, расположенного по правому берегу Бозсу, соорудив жёлоб поверх канала, поскольку он был в глубокой долине внизу. Он начал сажать хлопок, что в 80-е годы стало выгодным делом (ibid., 1976). В 1890-е годы успех хлопководства в России уже вызвал у американцев опасение, что Россия перестанет покупать хлопок в Америке. Чтобы уничтожить таковой успех хлопководства в России янки прибегли к испытанному средству -
76 Константиновская площадь, существует с 1882 г. Через год на её месте разбили парк, а с 1913 г. она стала называться Кауфмановским Сквером (Нильсен, 1988, 60), потом – Сквером Революции, а с независимостью – Площадью Амира Тимура.
77 К 1909 г. в Ташкенте было установлено ещё 57 керосиновых калильных фонарей (Нильсен, 1988, 21).
понижению цены на свой товар и удержании их в течение продолжительного времени, пока конкурент окончательно не будет обессилен (Варенцов, 2011, 12). В таких случаях большинство конкурентов разорялось. Но то было позже... На противоположных концах поля Дмитрий построил два хутора с фруктовыми садами, разместил табуны лошадей, рогатый скот и птичники. Когда у Антона пошли дети78, стало тесно, и братья решили разделиться, построив ещё один дом на Константиновском шоссе, недалеко от первого. Новый дом получился велик, поэтому часть комнат сдали в аренду полицейскому управлению русской части города. Хутор поделили тоже по-братски. Старшая дочь Дмитрия отлично училась в четвёртом классе гимназии, но вдруг получила переэкзаменовку по географии. Отец счёл это несправедливостью по причине корысти учителя и, возмутившись, забрал дочь из школы - тем более, что мать считала её уже вполне достаточно проучившейся для замужества. У Дмитрия появились на свет ещё сыновья Николай, Василий, Виктор и дочь Анна79. Георгий Григорьевич впервые увидел Екатерину Дмитриевну, когда мать зашла с ней в магазин Филатова. Кате было 17 лет, и она произвела большое впечатление на молодого человека, который стал искать повод к знакомству. Нашлись общие знакомые. Так, в один из семейных праздников он получил приглашение и стал частым посетителем семьи Моисеевых. Родители благосклонно относились к его визитам, а двухлетний Коля был в восторге от его подарков. Сама же Катя и не думала о замужестве, тем более что мысли её были заняты скорее уж другом детства гимназистом Сеней Тезиковым, сыном купца и владельца кожевенного производства, владельца крупной дачи80. Катя заявила, что она ещё молода и не желает замуж, но отец хитро сыграл, зная характер Кати, спросив долго ли она будет сидеть на его шее, где уже стало тесно другим наследникам, а отцу уже тяжело. Самолюбивая Катя вспыхнула и заявила, что не допустит такого, тем паче, что жених становится ей всё более приятным. Вопрос решился ко всеобщему удовольствию, и свадьбу назначили на январь 1888 года. После приезда в ссылку Великого князя, для постройки его дворца и парка, были снесены некоторые здания, в том числе и дом Пупышева с Филатовской конторой и магазином. Запромётовы переехали в дом Смирнова на Романовской81. Это было массивное, одноэтажное здание на повороте к Константиновской площади, ставшее, в советское время, почтовым отделением, снесённое в разгул неприятия «наследия
78 У Антона Герасимовича Моисеева было 4 дочери: Клавдия, Капитолина, Зинаида и Александра и сын Георгий. Капитолина вышла замуж за сына купца Дмитриева, Иакима Николаевича.
79 А позже ещё и Владимир, Константин, Фёдор. Всего у Дмитрия Моисеева было 9 детей: Екатерина (1870), Мария, Николай, Анна, Василий, Константин (1885), Фёдор (1888), Виктор (1890), Владимир (1892, умер рано), а у Георгия Запромётова – 10: Екатерина (1888, умерла рано), Пётр (1890), Александр (1892), Николай (1896), Сергей (1897), Евгений (1897), Георгий (1898, умер сразу), Борис (1900), Владимир (1900, дед автора) и Надежда (1903, умерла рано).
80 Место, где была дача Тезикова, позже стало известной городской барахолкой, исчезнувшей лишь в начале XXI в. Ташкенцы называли её Тезиковкой.
81 Романовская, изначально – Базарная, затем - Большой Проспект, была переименована так в честь военачальника, а не династии. В советское время стала улицей Ленина.
колониализма», в начале XXI века. Рядом имелся двухэтажный дом, в котором на первом этаже были размещены склады, а второй этаж стал временной квартирой заведующего - Георгия Григорьевича. Обстановка квартиры была приданым невесты. Устраивающие «уютное гнездышко» женщины, под руководством жены Антона, Марии, были шокированы поведением жениха, когда вместо полагающегося чинного осмотра, он стал с хохотом в восторге кататься по пышным кроватям. Бракосочетание состоялось в Иосифо-Георгиевской церкви, которая стояла возле Константиновской площади. Пир был в новом доме Моисеевых. Играл военный духовой оркестр. Невеста был необычайно хороша в платье с фатой, осыпанной бриллиантовой пудрой. В этом же году Георгий решает строить собственный дом на Ульяновской улице. Средства у него появились от удачной карточной игры и частично - от приданого Кати. В сентябре рождается первый ребенок, назвали Екатериной. Это была светленькая девочка с голубыми глазками, похожая на деда своего Герасима Петровича, притом, что отец её был почти брюнет, поджарый бородач, а мать – округлая шатенка. Новый дом был выстроен за два года (Запромётов, 1976).
В конце мая 1890 года в Ташкент приехали старики Запромётовы – Григорий Ефимович и Авдотья Васильевна. На почтовых лошадях они ехали два дня от Мелеуза до Оренбурга и ещё две недели - до Ташкента. С Чимкентского тракта по Ниязбекской дороге выехали на Лагерное шоссе, позже — проспект, будущую Пушкинскую, теперь — Мустакиллик, свернули вправо у развилки с Ульяновской. После собственной баньки, за самоваром с обильным угощением, приготовленным поваром Мирзой, состоялось знакомство с женой и дочкой и второго сына, отправленного почти 20 лет назад пробивать себе дорогу. Собрались их сыновья. С одним они не виделись 19 лет, с двумя другими - 8 лет! Встретилась Авдотья Васильевна и с подругой Ракитиной. Обе были в чёрных платьях и чёрных же платках, невольно напоминавших монашеское одеяние. Дома платки снимались, и белые чепцы скрывали поседевшие волосы. Григорий Ефимович, оставив подружек поболтать, пошёл один знакомиться с Ташкентом. По Ульяновской улице он вышел
на Лагерное шоссе, затем - к Константиновской площади82. С 1887 года на площади был вырыт колодец с навесом, для снабжения прогуливающихся обывателей питьевой водой, аллеи посыпаны песком и расставлены незамысловатые скамейки. За пять лет до этого площадь была засажена чинарами, дубами, орехами и вязами. Далее, по Соборной, что проходила между женской и мужской гимназиями, так называемому «Бродвею» 1990-х, где имелась деревянная будка, задрапированная красным кумачом, в которой торговали прохладным лимонадом, хлебным квасом и кислыми щами, он прошёл до Романовской, бывшей Базарной, ставшей Большим Проспектом. Затем ему предстояло пересечь Константиновскую площадь, на которой стоял полицейский пост с дежурным городовым, откуда через Александровский парк, ставший позже «Кафанчиком», по названию Старогоспитальной улицы, переименованной в Кафанова, и зайдя в магазин Филатова, уже с сыном, вернулся на извозчике к полуденному обеду домой (ibid., 1976, Нильсен, 1988, 191-193). В конце XIX века в Ташкенте проживало около 200 тысяч жителей и имелось немало учебных заведений, была и мужская гимназия, и реальное училище, и женская гимназия, и Мариинское четырёхклассное женское училище, и частная женская прогимназия, и два городских четырёхклассных мужских училища, ремесленное и техническое железнодорожное училища и
82 В центре Константиновской площади, заложенной в 1882 г. перед зданием штаба Туркестанского военного округа по предложению Черняева, должен был быть воздвигнут монумент в честь завоевания Ташкента, но этому не суждено было претвориться в жизнь. В 1913, в уже Кауфманском Сквере, был установлен памятник фон Кауфману, сменённый в 1917 на пушки на пустом монументе, затем — на конструктивистские серп и молот Сквера Революции, а в 1927 — на колонну с куполом в честь юбилея революции с надписью «Октябрь - маяк мировой революции. 1917-1927». Но так как надпись по-узбекски была выполнена арабской вязью, то в 1929 г. колонну по идеологическим соображениям пришлось убрать. Весной 1930 г. на её месте находился нелепый агитационный комплекс с бюстом Ленина и призывом «Пятилетку в 4 года!», а потом долго вновь полупустой старый пьедестал занимали пушки. После войны был установлен памятник Сталину, а с 1961 г. постамент использовали для памятной стелы со словами из новой Программы КПСС на двух языках. Стела в народе получила название «Русско-узбекский словарь». В 1968 установили каменную «пламенеющую» голову Маркса, а после независимости был установлен Тамерлан на коне. В конце 2009 г. президент Каримов, уставший от жизни патриарх, разрешил вырубить все 130-летние чинары Сквера в угоду ли лучшего обзора памятника кровавому Тимуру и вновь возведённого правительственного дворца, или в угоду знакомым мебельщикам, нажившимся на добротной древесине якобы заболевших, старых деревьев.
приходские школы. В конце 1914 года в Ташкенте было организовано ещё и Ташкентское военное училище (ibid.)83.
Мирза приготовил, на этот раз, зелёные щи из щавеля с яйцами и сметаной. На столе были также превосходная смирновская водка из заветного графина с синим петушком внутри, свежий осетровый балык и зернистая икра, доставленные с Чиназской переправы на Сырдарье (тогда в Сырдарье ещё водились осетровые, а именно - шип), белый пшеничный хлеб с верхней мучной корочкой из пекарни Долотказина и чёрный, но не ржаной, так как ржи в Средней Азии не было. Свежие редиска и огурчики, жареные в сухарях цыплята с хрустящим картофелем и зеленым горошком сменили первое блюдо. На сладкое появились клубника с молоком и сахарной пудрой, кофе, сваренный прямо за столом самим хозяином на подвесном спиртовом кофейнике, и душистый китайский чай из самовара, заваренный хозяйкой. Вечером пришли Пётр и Владимир Григорьевичи. На ужин был ташкентский плов. Петя уже почти заканчивал гимназию и через год с золотой медалью поступил на математический факультет Петербургского университета, скопив немного денег от гимназической стипендии и репетиторства. Ещё помогли ему братья Александр и Георгий. Весной 1892 года он уехал почтовыми до Самарканда, а потом - железной дорогой, и пересёк Каспий на пароходе. В воскресенье все отправились на обед к Моисеевым. Шли пешком берегом канала Салар, мимо хлопкоочистительного завода Кудрина, работавшего на энергии водяных колес. Густая тень от карагачей смягчала жару. Много позже эти деревья начали болеть, и в настоящее время их почти не осталось в Ташкенте. За полчаса поднялись из низины на шоссе, перешли Лагерную у самого моста. Дом Дмитрия Герасимовича стоял на холме, окружённом фруктовым садом. Собрались дед Герасим Петрович, Маня, пятнадцатилетняя гимназистка 5 класса, третьеклассник Коля, семилетний Вася, пятилетний Костя и младенец Фёдор, ставший отцом Валерии, которую автор помнил, как врача Пятнадцатой поликлиники. Сначала посидели в гостиной, слушая пение Мани, обладательницы приятного меццо-
83 В Ташкенте в начале XX в. имелись следующие значительные постройки: Спасо-Преображенский военный собор с гробницами Кауфмана и второго генерал-губернатора Иванова, протоирея Малова, участника штурма Ташкента, а в церковной ограде - могила подполковника Обуха и поручика Рейхарда; Сергиевская церковь; Благовещенская железно-дорожная церковь (Всего Православных церквей было 12, старейшая- Иосифо-Георгиевская 1868 года. Православный епископ Туркестана имел резиденцию в Верном); Армянско-григорианская церковь; Римско-католический костёл; Лютеранская кирха; 205 мечетей и 9 медресе (до колонизации здесь было 255 мечетей и 8 медресе. На месте одной из развалившихся мечетей была построена новая по велению Александра III. Её прозвали Царской); Туркестанская публичная библиотека, основанная Кауфманом, имела до 40 тысяч томов на европейских языках, включая «Туркестанский сборник» из 412 томов и 500 на арабских и персидских; Астрономическая обсерватория; Магнитная обсерватория; Метеорологическая станция; Два театра – летний и зимний; Дворец Великого князя Николая; Реальное училище; Военное собрание; Кадетский корпус; 5 женских и мужских гимназий; Учительская семинария; 10 типографий и литографий; 5 банков; Гипсовый памятник русскому солдату, который водружает знамя на разрушенной стене, выполненный Вилькинсоном по рисунку Микеши; Братская могила 64 русских солдат, павших при штурме Ташкента, с часовней построенной на добровольные пожертвования у бывших Камеланских ворот рядом с кладбищем Ходжа-Аламдар-Баба (Россия. Полное географическое, 1913).
сопрано, под аккомпанемент фисгармонии, а потом перешли в столовую, где громоздилось множество закусок, салатов, винегретов, паштетов, имелось вино, наливки, ликеры. Правда, гости с Урала заметили, что репного винца, да водки на берёзовой серьге с весенним соком здесь не отведаешь, в краю басурманском. Потом, незаметно, возникли горячие пироги трёх видов – с мясом, осетриной, зелёным луком с яйцами и наваристый бульон. Жареный молодой гусь, начинённый яблоками с картофельным пюре и тушёной капустой с малосольными огурчиками, сменил третий заход. На сладкое появились охлаждённый варенец и клубничный кисель. Чай пили на террасе в тени деревьев и вьющихся растений, с лимоном, ватрушками, слоёными пирожками с вишней, хворостом и клюквенным экстрактом. Домой вернулись на двух извозчиках (Запромётов, 1976). Таких застолий уж не было и быть не могло в ташкентской позднесоветской молодости автора - чтобы паштеты, да ещё пироги с осетриной, да гусь молодой... Это уже отдаёт царскими застольями XVII века. Такое мог позволить себе средний класс конца XIX века... Так была ли в стране, к 1905 году, революционная ситуация? Или за следующий десяток лет что-то не так вышло? Просто с жиру стал беситься тот же средний класс, да играть в либерализм. Светлого будущего захотелось.
В конце 1890 года у Георгия Григорьевича родился второй ребенок – Пётр. Крестным отцом, как и в случае последующих появлений на свет, стал его дядя Владимир Запромётов. Ребенку наняли няню, очень религиозную девушку-сироту Александру. Вскоре началась очередная вспышка дифтерита, продолжающаяся уж пятый год, затихая и вспыхивая. Заболела и Катюша, сестра Пети. Похоронили её за Саларом, на кладбище Зачаулийской части русского города. Старики уехали назад в Мелеуз в середине апреля 1892 года по настоянию Григория Ефимовича, заскучавшего без работы. За их домом на Урале, всё это время, присматривала дочь Евгения, будущая мать профессора медицины Михаила Черноруцкого84 из Петербурга, автора известного учебника по внутренним болезням. После отъезда родителей возникли первые случаи холеры в Ташкенте. Летом уже имелось 1417 больных, из которых умерло 1329. Войсковой контингент в эти «цифры» включён не был. Вторая половина 1892 года была тяжёлым временем в жизни Ташкента. В то лето, в доме на Ульяновской родился второй сын Георгия - Александр, тот самый Запромётов, который описал всё это в мемуарах, вышедших самиздатом в 1976 году, старичок-холостяк, математик дядя Шура, каким его помнил автор (Запромётов, 1976).
84 Отец Михаила Черноруцкого, Василий Михайлович, был сослан в Уфимскую губернию за участие в Польском восстании 1861 г. Сын родился в 1884 г. в Мелеузе. В 1895 г. Василий умер от разрыва сердца во время служебной поездки. Александр Григорьевич Запромётов берёт с собой мальчика Черноруцкого в Ташкент, где он продолжает обучение в гимназии. О его размещении заботится Владимир Запромётов, а о питании – Георгий. Миша кончает гимназию с золотой медалью и в 1902 г. отправляется в питерскую Военно-медицинскую Академию.
Со следующего года Георгий Григорьевич становится заведующим Ташкентского отделения Филатовской фирмы, после чего он приезжал домой лишь поздно вечером. Екатерине Дмитриевне стало одиноко с двумя маленькими сынишками в столь большом доме, и поэтому решили сдать дом в аренду, удержав для себя только огородный участок для летнего времяпровождения, и переехали в главное отделение фирмы, где заведующему полагалась бесплатная квартира с отоплением и электрическим освещением. Квартира была менее просторная, но зато гораздо ближе к месту работы Георгия. Фирма крепчала. Главные производственные предприятия торгового дома Филатова находились в Самарканде – винодельный, спиртоочистительный и коньячный заводы, а также собственные виноградники с европейскими сортами. Значительная масса винограда скупалась и у туземцев. Уже с 1890-х годов вина Филатова пользовались известностью в России и за границей и неоднократно были отмечены золотыми медалями выставок. Сам Александр III выразил одобрение филатовскому сухому белому вину «Султани», которое ему поставил генерал-губернатор Розенбах. Кроме того, фирма вела крупную торговлю гастрономическими, бакалейными и колониальными, то есть промышленными товарами из центра, имея два магазина в Ташкенте и два – в Самарканде, по одному в Каттакургане, Коканде, Маргилане, Андижане, Намангане и Оше. Фирма стала представителем по оптовой торговле свечами, глицерином и мылом российской фирмы «Братья Крестовниковы» и по торговле керосином – фирмы «Братья Нобель». Поставка товаров шла как караванами верблюдов, так и на телегах и арбах, запряжённых лошадьми. При главном управлении имелась папиросная фабрика. Только главное управление покрыли зелёной крышей из кровельного железа, прочие же постройки фирмы, имели традиционные здесь глиняные плоские крыши, которые весной становились красно-зелёно-голубыми из-за обилия маков и колокольчиков, а осенью чистились и покрывались новой глиной, приготовляемой заранее в смеси с саманом (глина, солома, песок и немного навоза), имевшем при квашении очень характерный запах. В это время начал работать разъездным ревизором на фирме Филатова и младший брат Владимир Григорьевич, оставив прежнюю службу в Среднеазиатском коммерческом банке. Позднее он получил квартиру на одном этаже с Георгием.
В это время пошатнулись дела у Моисеевых: хлопок не дал урожая, разведение американских сортов не было освоено, а сбивание цен американцами дало свои плоды. Решено было разводить скот, птицу, сеять пшеницу и клевер. За дело взялся Антон Герасимович, не отличавшийся деловой хваткой, и погряз в мелочах, едва сводя концы с концами. Его жена Мария во всех неудачах обвинила Дмитрия Герасимовича. Начались семейные ссоры. Потерпев большие убытки, переживая семейные склоки и неприятности, Дмитрий Герасимович стал выпивать. В пьяном виде он становился безответственным добряком и подписывал подсунутые документы. Материальные потери начали расти, как снежный ком. Но их дети подрастали. Дочь Дмитрия, Мария, заканчивавшая гимназию, при пении на благотворительном концерте в доме генерал-губернатора имела успех, отмеченный в газетах Туркестанского края, и уже мечтала о Петербургской консерватории. Дмитрий Герасимович же считал необходимым дать высшее образование старшему сыну Николаю, а дочерям, по его мнению, следовало просто выходить замуж и не более. Мать же, Аполлинария Никитична, вообще считала профессию певицы чем- то позорным и неприличным, словно в феодальные времена. И только Екатерина Дмитриевна, старшая сестра Марии, понимала и поддерживала стремления сестрёнки. В декабре 1896 года у Георгия Григорьевича и Екатерины Дмитриевны родился, преждевременно, третий сын - Николай. Его завёртывали в вату и грели бутылками с горячей водой. Вопреки ожиданиям, он выжил, и для ухода за ним наняли пожилую няню - «Бабушку–хохлушку», поскольку Няня-Саша, жившая в доме с 1892, осуществила свою мечту - постриглась в монахини и ушла во вновь построенный монастырь - Никольскую женскую иноческую обитель, лежащий в шести верстах от города по Куйлюкскому шоссе. Обитель была организована по инициативе жителей Ташкента – жён известного «памирца» полковника Ионова, чиновника Сахарова и купца Смирнова. Перед постригом Саша просила Георгия Запромётова поддержать её брата Никиту, дать ему возможность получить ремесленное образование. После долгих сомнений Мария Дмитриевна Моисеева принимает предложение и выходит замуж за Павла Алексеевича Богданова, сына заведующего хозяйством при генерал-губернаторе Черняеве. При фон Кауфмане. отец Павла был отстранён от должности и занялся торговлей – открыл колбасную рядом с магазином Филатова. При Вревском85 его снова пригласили на прежнюю должность. Павел Богданов был единственным наследником и считался очень богатым. Но отец к этому времени стал стар, колбасная прогорела, а два его дома в центре Ташкента были описаны за долги и проданы. Так что Павлу не только не пришлось попользоваться накопленным, но и следовало помогать отцу из своего скудного чиновничьего жалования. По распоряжению генерал-губернатора, отца за прежние заслуги приняли в пансион для престарелых, где он скоро и умер (ibid., 1976). В 1894 году возникает Ташкентское общество велосипедистов-любителей, лозунгом которого стало: «Велосипед как удобное и приятное средство передвижения». В том же году Ташкент посетил известный шведский путешественник и исследователь Средней Азии – Свен Гедин, ставший позже любимцем нацистов, как исследователь заветного Тибета.
Летом Запромётовы жили на «даче», то есть, в огороженном саде с огородом на Ульяновской, где они выстроили из чии и глины барак из четырёх комнат с кухней и помещением для повара Мирзы и няни – «Бабушки-хохлушки». Приехал Пётр Григорьевич, закончивший Санкт-Петербургский университет и направленный преподавателем математики в, недавно открывшееся, реальное училище. В сентябре у Георгия родился четвёртый сын – Сергей, крупный и спокойный, которого хорошо помнил автор, как жившего с Дядей Шурой в одном доме, коренастого лысого
85 Злоязычный Сергей Витте писал: «Во время нашей поездки, генерал-губернатором Туркестана был барон Вревский, человек очень недурной, но совершенно ничтожный» (Витте, 2009).
старика, владевшего английским. Моисеевы, по настоянию жены Антона Герасимовича, разделились, а дом на Чимкентской продали, поделив деньги поровну. Жена на свою половину денег открыла на углу Ирджарской и Петербургской улиц «русскую булочную Моисеева», прососуществовавшую совсем недолго. Сам Антон постоянно жил на хуторе, который тоже был поделён пополам, и считал снесённые курами яйца. В шестом номере газеты «Туркестанские ведомости» за 1896 год имеется заметка: «Запромётов Пётр пяти лет, проживающий в доме Филатова на Константиновской площади, заболел дифтеритом, передав болезнь брату Шурику, трёх с половиной лет». К счастью, тогда уже была противодифтеритная сыворотка. Мальчиков изолировали на квартире их дяди, Владимира Григорьевича. Остальным братцам смазывали горло керосином. В августе из Оренбурга на тарантасе приехал Александр Григорьевич с женой Татьяной Петровной Тучковой и племянником Мишей Черноруцким. Как выяснилось гораздо позже, молодая жена начала впадать в периодические запои, за что её родители разругались с ней. Александру предложили место управляющим конторой торгового дома Захо, брата купца, у которого он служил в Оренбурге. Пожив немного у брата Владимира, вновь прибывшие сняли квартиру с верандой на Воронцовском проспекте по правому берегу канала Чаули. Мишу Черноруцкого поселили у Владимира Григорьевича, а кормление и заботу о нём взяли на себя Георгий Григорьевич и Екатерина Дмитриевна, снабжение же одеждой обеспечили Александр Григорьевич и Татьяна. Вносить плату за обучение Миши обязался Пётр Григорьевич, проработавший преподавателем всего год – из-за конфликта с директором училища он был вынужден перейти на службу в государственный контроль по постройке железной дороги. Неприятности в училище получились оттого, что Пётр отказался совершать обряд говения и исповеди наравне с учениками и коллегами. Вскоре ему пришлось переехать в Самарканд, где размещалось управление по контролю. В конце 1897 года родился пятый сын Георгия - Евгений. Запромётовы решают продать дом на Ульяновской за восемь тысяч рублей генералу Кривоблатскому, чтобы расплатиться с карточным долгом Георгия в две тысячи... В марте 1898 года преждевременно родился седьмой ребенок Георгий, который несмотря на пристальный уход, прожил после своего крещения лишь три дня и был похоронен рядом с Катюшей. Летом Запромётовы приняли предложение Моисеевых перебраться на период жары на Лагерный проспект, раскинув в саду юрту. Мальчики Георгия с удовольствием играли со своими дядями – ровесниками. Вскоре к ним присоединились и молодые Богдановы. Компания получилась большая. Павел Алексеевич Богданов с женой Марией Дмитриевной и двухлетней дочерью Софьей поселились в у Дмитрия Герасимовича в двух комнатах, куда на лето приехал и старший сын Николай Дмитриевич – студент физико-математического факультета Петербургского Университета. Таким образом, все дети Дмитрия Герасимовича и Аполлинарии Никитичны собрались дома. У Антона, после четырёх дочек, наконец-то родился сын Георгий, а старшая дочь, Клавдия, вышла замуж за младшего чиновника Государственного банка Немцова. Александр Григорьевич Запромётов приобрёл участок земли на углу Кладбищенской
улицы и дороги на Дегресс (винодельческое хозяйство купца Иванова), засадил фруктовыми деревьями и развёл бахчу. Вода поступала из большого Турк-арыка. На первую клубнику приглашено было всё семейство брата Георгия (ibid., 1976).
Бабушка Екатерины Дмитриевны с отцовской, Моисеевской, стороны была вечной странницей по святым местам и посетила даже Иерусалим86. В доме своего мужа и детей она появлялась лишь эпизодически. Путешествовала она пешком, беря с собой только посох, одну смену одежды, да котомку с едой. Муж её, Герасим Петрович, мирился со своей участью, сам выхаживал и воспитывал детей. Он снабжал жену деньгами и припасами на дорогу, но эта бессребреница раздавала всё беднякам, довольствуясь малым, лишь крайне необходимым. Георгий Григорьевич с 1894 четыре года состоял гласным Ташкентской Городской Думы, а также стал заведующим главной ташкентской филатовской конторы, начальником над экспедитором, служебным персоналом двух магазинов и контор, рабочими папиросной и чаеразвесочной мастерских, помимо которых ещё имелись истопник, осветитель, ночной сторож, кучер, конюх и старик Латипа, приходящий временами чистить самовары, чайники, котлы и подсвечники. В начале 1897 года на деньги, оставшиеся после уплаты долгов от продажи дома, он приобрёл десятину земли по левую сторону Салара за Казачьим лагерем, что по Кладбищенской дороге, напротив советского завода Таш-сельмаш. Там протекал арык Челдык –Туран, вдоль которого Запромётовы разбили фруктовый сад и посеяли клевер. В саду, как и в любом из, тогда ещё чистых, арыков города всё лето раздавалось пение лягушек, называемых «ташкентскими соловьями». В 1896 году Филатов закрыл чайно-развесочную мастерскую, но чайный склад, находившийся рядом с квартирой Запромётовых, с выходом к Константиновской площади, сохранился. На складе ещё долго лежали, завораживающие детское воображение, да и не только детское, китайские ящички для чая с изображением сценок китайской жизни на крышках и с накладными ватными фигурками. Под квартирой доверенного находился консервно- гастрономический подвал Филатова, полный громадных кругов швейцарского и круглых головок голландского сыра, флаконы с рижским бальзамом, дубовые бочки со сливочным и топлёным маслом, бутыли с растительными маслами, банки с маринадами, ящики с металлическими банками мясных и рыбных консервов.
Дни рождения отца и матери семейства Запромётовых отмечались бурно. Семья со всеми гостями выезжала в увеселительную поездку за город, набрав с собой
86 Бердяев писал в 1916 г.: «Россия - страна безграничной свободы духа»... И эту «органическую, религиозную свободу» русский народ «никогда не уступит ни за какие блага мира», не предпочтет «внутренней несвободе западных народов, их порабощённости внешним. В русском народе поистине есть свобода духа, которая даётся лишь тому, кто не слишком поглощён жаждой земной прибыли и земного благоустройства». «Россия - страна бытовой свободы, неведомой... народам Запада, закрепощённым мещанскими нормами. Только в России нет давящей власти буржуазных условностей... Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник - самый свободный человек на земле... Россия - страна бесконечной свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей» (Кожинов, 2008).
закусок, вин и сладостей, а также и целого барана для приготовления узбекских блюд - шурпы и плова, вместе с туземным поваром. Для всего этого груза нанималась специальная арба с извозчиком. Это делалось весной, в день Георгия, а осенью отмечали День рождения Екатерины с шампанским, мороженым и обильным ужином. Играли в карты, танцевали под аккомпанемент нанимаемых скрипача и гармониста. Весёлое празднование Рождества и Нового Года устраивали для ребят, обильный стол и на масленицу, и на Пасху. На Рождество, по утрам, приходили в дом славильщики, которые начинали бойко петь: «Рождество Твое Христово, Боже наш, воссия мирови свет разума... Дева днесь пресущего рождает, и земля вертеп непреступному приносит». Они поздравляли хозяев с праздником и, получив по серебряному пятачку каждый, удалялись. Так, одна партия славильщиков сменяла другую, и за день проходило до 60 человек. Однажды, в рождественское утро, ребята Запромётовы сами пошли к своим дядям поздравлять. Каждый дядя попросил ребят пославить, то есть, исполнить пение во славу Рождения Христова, за что получили по серебряному рублю, то есть, во много раз больше «профессиональных славильщиков». К ужину Запромётовы пригласили на ёлку, организуемую дядями, детей Моисеевых. Во время ёлки слушали аристон – прапатефон с пружинным заводом, мехами, продувающими сжатый воздух, рождающий звук, сквозь перфорацию пластинок из фанеры, картона, или металла. В предновогодний вечер, как правило, все Запромётовы собирались в большой комнате. Мужчины играли в преферанс, а женщины гадали, наливая расплавленный воск в холодную воду, или сжигая листы бумаги на тарелке, при чём получались причудливые фигуры. Дети оживлённо наблюдали за теми и другими. В течение шестой предпасхальной седмицы Екатерина Дмитриевна говела, ежедневно посещая церковь, исповедовалась и причащалась, а ближе к Пасхе водила принять святое причастие старших сыновей и, вместе с тем, вела предпраздничную уборку квартиры. В Великий четверг87 она молилась особенно усердно. В пасхальную ночь родители ходили в церковь со старшими детьми, когда пушечный выстрел из крепости возвещал начало службы и хоры запевали: «Христос воскресе из мёртвых... Распят и воскресе, смертию смерть поправ...» Как-то на Пасху заехала к Запромётовым Няня-Саша в чёрном монашеском одеянии и вручила каждому члену семьи просфору: от самой крупной – отцу семейства, до самой маленькой - Евгению. Не забыла и братца своего Никиту, пристроенного при семье. Помимо непременных пасхальных куличей, сырной пасхи и крашеных яиц, на столе появлялись окорока, копчённые гуси в тесте, жареные индейки, двинская сёмга и казалинские балыки (копчённая рыба из Сырдарьи). Краска для яиц продавалась в очень приятных пакетиках с рисунками гномов, красящих при помощи стремянки яйцо, превышающее их по размеру, зайцев, катящих огромное яйцо, петушков, стоящих возле крашеных яиц. На обратной стороне пакетиков - наставления, как красить, от московской фирмы «Келлер и К». На мусульманские праздники
87 Великий четверг – день смерти Христа на кресте, Великая пятница – день Его погребения, Великая суббота – Воскресения.
сотрудники конторы задаривали детей восточными яствами: баурсаками и занзой – шмотками, жареного в масле, сдобного теста, мешалдой – из взбитых белков с мукой и сахаром, кусками кристаллического бурого сахара-канда, бакмасой – фруктовой патокой, кишмишем с джидой и жареным горохом-нутом, мучнистыми белыми конфетами парвардо и халвой на бараньем сале. У каждого из запромётовских детей имелся личный столовый прибор из ножа, вилки и ложки с ручками, украшенными выгравированными видами Москвы и Петербурга, серебряного стаканчика или молочного рожка, подписанных их именами. Старший из братьев – Петя любил в то время играть, воображая себя священником; особенно – кадить, напевая молитву баском и раздавая причастие из своего стаканчика. Нередко в филатовскую контору заглядывал одноногий старик-шарманщик с шарманкой на кожаной перевязи, перекинутой через плечо, и с клеткой, в которой сидел щегол. Под клеткой были выдвижные ящички со свёртками разноцветной бумаги, на которой были предсказания судьбы за гривенник. Хорошо обученный щегол вытягивал листочки клювом и вручал покупателю. Иногда вместе с шарманщиком заходил барабанщик с полумеханизированным барабаном и тарелками, а также арфистка. Мальчики Запромётовы много играли в пойме Салара, близ Лагерного моста. В одном месте там было настоящее заболоченное озеро, поросшее тростником, в котором водились сазаны, а на крутом берегу пред поймой били чистые ключи с питьевой водой (ibid., 1976). Трудно себе представить такое поколению ташкенцев 1960-х, которые не без брезгливого чувства вспоминают эту зловонную канаву – Салар, превращённую после войны в городскую клоаку. Впрочем, ещё в 90-е годы XX века, если Салар, забранный в бетон, долго не чистили от зарастания тростником, в зарослях пели лягушки, а в 1960-е воздух Ташкента ещё бывал напоён запахом цветущих сирени и белых акаций.
В 1897 году в городском саду демонстрировался полёт на воздушном шаре. В первый день случилась неудача: при наполнении горячим воздухом шар повалился на бок и полёт не состоялся. В последующие два дня полёты прошли благополучно. Огромнейший шар с аэронавтом, предпринимателем Шинделькевичем, который раскланивался из корзины с публикой, полетел и опустился за городом. Разрушительное землетрясение в Андижане отдалось и в Ташкенте, да так, что жители выбегали из домов. В 1898 году открылась железная дорога Ташкент- Самарканд и прибыл первый рабочий поезд с министром путей сообщений князем Хилковым. До начала укладки этого отрезка многие жители представляли себе железную дорогу как простую колею, покрытую кровельным листовым железом. Через год было открыто регулярное пассажирское сообщение, но у ташкентцев ещё раньше стало модным совершать увеселительные поездки на вокзал, где был открыт буфет (ibid., 1976). Вокзал находился на, так называемом, Военном Поле, отделённым тогда ещё от города Саларом (Россия. Полное географическое, 1913, гл. 8). В том же году в городском саду публика имела удовольствие наблюдать движение экипажа - прототипа будущего автомобиля, двухместного шарабана без оглобли, с выхлопным отверстием сзади, откуда вылетали густые облака дыма. Это чудо показывали за плату на круговой площадке возле фейерверковой башни, имевшей отдалённое сходство с Эйфелевой. По всей стране отмечалось столетие рождения Пушкина, и Лагерный проспект в Ташкенте переименовали в улицу Пушкина. В летнем театре городского сада состоялся спектакль «Сказка о рыбаке и рыбке», исполняли «марш Черномора» и играли сцены на Литовской границе с Гришкой Отрепьевым и в Чудовом монастыре с летописцем Пименом из драмы «Борис Годунов». Также было организовано «Пушкинское общество народных чтений» в павильоне Ярославской мануфактуры, подаренной городу после выставки 1890 года. Павильон находился на углу Куйлюкской и Николаевской улиц, у Городского сада, чтение сопровождалось картинками волшебного фонаря. Вмещалось до 50 человек, платили от 20 до 4 копеек. Ещё была открыта в Ташкенте бесплатная лечебница для бедных, в русской части города. Афиши Городского сада извещали, что за отдельную плату можно посмотреть в стереоскоп всемирную панораму со сценами Англо-бурской войны, послушать музыку из фонографа Эдисона, увидеть говорящего паука, выиграть в лотерею лошадь с тележкой, пострелять в тире из монте-кристо, вытащить самому приз из бочки с опилками, получить новые сапоги, удачно влезая на смазанный салом столб, покататься на карусели, полюбоваться фейерверком, насладиться игрой духовой и туземной музыки, попялиться на кукольное представление с Петрушкой, с элементом наивного антисемитизма. Петрушка приглашает на сцену других кукол, представляющих жителей основных провинций Туркестана, а бухарского еврея при этом награждает тумаками. Потом появляется чёрт, Петрушка выбивает ему зуб. В центре Городского сада находился памятник русскому солдату, водружающему знамя на развалинах туземной крепости. На пьедестале золотыми буквами написаны даты крупных боев и занятий наиболее значительных населённых пунктов (Запромётов, 1976). К началу нового века площадь широко раскинувшегося Ташкента, включая сады и поля, что часто лежали между полосами застройки, составила 176 квадратных вёрст, что превышало Петербург и Москву вместе взятые. Население города было, при этом, гораздо меньше: в 1897 году- 155 тысяч, а в 1910 – 201 тысяча (Россия. Полное географическое, 1913, гл. 8), по другим данным – в 1904 было 172 тысячи (Нильсен, 1988, 162).
В начале 1900 года к Александру Григорьевичу приехали тесть с тёщей, и на Воронцовской стало тесно. Пришлось снять три комнаты у бухарского еврея под глиняно-саманной крышей на Наманганском проспекте, напротив Крючковского (позже - Жуковского) переулка, в котором, в новом доме, родился, спустя 60 лет, автор. В июле, во время сильнейшей ночной грозы, родились близнецы: Борис, появившийся на полчаса раньше, и Владимир, дед автора, которых уложили рядышком на большое фамильное серое кресло. Мать хотела назвать близнецов Борисом и Глебом, но старшие сыновья запротестовали против имени, слишком похожего на слово «хлеб». В сентябре состоялась свадьба младшего из братьев Григорьевичей - Владимира. Невестой была восемнадцатилетняя Мария Алексеевна Семенникова, дочь хорошего знакомого Георгия Григорьевича, заведующего хозяйством и казначея Ташкентского отделения Большой Ярославской мануфактуры. У Марии были сестра Зинаида и брат Михаил. Их мать умерла рано и отец женился вторично на двадцатилетней Ольге Васильевой. У них в гостиной стоял монопан – музыкальный инструмент имевший вид ломберного стола, запомнившийся Александру Запромётову, автору мемуаров о семье. Монопан действовал по принципу аристона, но вместо перфорированного круга последнего, у монопана была лента, движущаяся от одного края столика к другому. Ленты складывались гармошкой и хранились в папках. Частым клиентом Филатовского торгового дома в самом начале века стал Великий князь, присылающий своего толстого дворецкого Лутина для закупок вин, сыров и прочей снеди (ibid., 1976).
В январе 1901 года, на 74 году жизни, скончался Герасим Петрович Моисеев, а в феврале был сильнейший гололёд, Александр Григорьевич упал и три месяца ходил на костылях. Младший брат Екатерины Дмитриевны, Володя Моисеев, катаясь на коньках по Дархан-Арыку, упал и, от сотрясения мозга, умер. После зимы Запромётовы впервые совершили поездку на первой линии «конной железной дороге», или просто - конке, соединившей центр, базар Старого города, с вокзалом. Она только что была пущена Бельгийским Анонимным обществом «Ташкентский трамвай» На конечных пунктах построены двускатные навесы со скамьями. Ближайшая к Филатовскому дому остановка называлась «Куриный базар» и находилась на перекрестке улиц Московской, Махрамской, Кокандской и Духовской. Небольшие вагончики конки двигались по одному узкоколейному рельсовому пути по середине улицы и были открыты с боков. Вагон имел семь скамеек по четыре человека на каждой, а на передней и задней площадках ехали стоя. На конечной станции лошади перепрягались, кучер с тормозом пересаживался, и передняя площадка становилась задней, а спинки средних скамеек переворачивались вокруг оси. Кучер и кондуктор были одеты в серые куртки с большими золочеными пуговицами и фуражку с зелёным околышем. Контролёр же был в фуражке из синего бархата с тремя золотыми кантами. Приезжал военный министр генерал Куропаткин, для приветствия которого гимназистов выстроили на углу Московской. Чисто случайно он подошёл к Шурику Запромётову и, погладив его по голове, расспросил, где тот живёт, где работает отец. Министром был положительно решён вопрос о постройке железной дороги Оренбург-Ташкент (ibid., 1976). В этом же году, инженерами Ольшевским и Янушковским был сооружён металлический мост с 25 тридцатисаженными фермами через Амударью, а из Самарканда в Термез проложен почтовый тракт в 338 вёрст. Общая длина Амударьинского моста составила 1680 метров, и он стал одним из крупнейших в мире в то время. Вскоре был построен подобный мост через Сырдарью (Нильсен, 1988, 169). Железная дорога должна была обогнуть Ташкентский Кадетский корпус - бывший Казачий лагерь и нынешний Ташкентский Медицинский институт и при этом пересечь дачный участок Георгия Григорьевича. Она отняла под полосу отчуждения почти половину земли дачи. В подряде земляных работ решил принять участие Дмитрий Герасимович Моисеев, несмотря на протесты жены, которая опасалась разорения, зная его характер и пристрастие к спиртному в последнее время (Запромётов, 1976).
В это же время, у Георгия Григорьевича впервые появились признаки затруднения при глотании. Было решено ехать в Москву для операции и лечения, так как ташкентские врачи не решались на это. Филатов обещал отпуск с сохранением содержания. С окончанием отчётности по строительству Средне-Азиатской железной дороги, Пётр Григорьевич Запромётов назначается контролёром на строительство железных дорог Причерноморья и переезжает в Феодосию. Он прислал к Пасхе посылку с подарками всем семерым племянникам, в том числе волшебный фонарь с сильной керосиновой лампой и набором прозрачных картинок Северо-Американской природы и китайской жизни. Несколько было и подвижных. Особенно любимым стал китайский барабанщик. Прислал он и книгу «Белый витязь» про генерала Скобелева, которую зачитывали до дыр, и рассказ эльзасского священника об ужасах Франко-прусской войны – «Под громом пушек». В конце мая Георгий Григорьевич выехал в Москву с Мишей Черноруцким, который собирался поступать в Военно-Медицинскую Академию, после окончания гимназии с золотой медалью. За год до этого, во время торжественного акта, посвящённого результатам истекшего гимназического года, в присутствии туркестанского генерал-губернатора Духовского, Миша получил похвальный лист и томик Лермонтова в изящном переплёте. Ехали они через Каспий на пароходе, а потом заглянули и в Мелеуз повидать родителей после долгой разлуки. На лето Екатерина Дмитриевна со всеми сыновьями выехала на моисеевскую хлопковую плантацию - на дальний хутор дяди Антона. Там они жили в юрте вместе с няней близнецов. Там же, в отдельной палатке, поселилась Мария Алексеевна, жена Владимира Григорьевича. На хуторе хозяйствовала старшая дочь Антона Герасимовича - Клавдия Немцова88, ибо сам Антон был уже длительное время болен психически. Плантация была столь велика, что для работы нанимались туземные работники, собирающие хлопок, и очищающие его при помощи специальных станков. Для ухода за детьми на хуторе имелась няня и кухарка. Каждое воскресенье Павел Андреевич Немцов приезжал к жене на хутор. Екатерина Дмитриевна еженедельно писала мужу, а письма пересылал Павел Андреевич Немцов. У него был приятный тенор и часто субботними вечерами он пел романсы и арии, развлекая родичей под аккомпанемент пианино. Ещё увлекался он фотографией, приобщая к этому старших мальчиков. Шурик начал снимать плёночным аппаратом и печатать вместе с Немцовым свои первые фотографии. Позднее, Павел Немцов начал огульно спускать всё состояние по своей прихоти, от чего имел постоянные ссоры с женой, пытавшейся сберечь его для детей. В августе вернулся, после операции, Георгий Григорьевич, бледный и исхудавший. На вскрытие грудной клетки врачи не решились и только прорезали отверстие в желудке, введя трубку, через которую он теперь питался. Время от времени ему следовало расширять отверстие для трубки, что было мучительно
88 У Клавдии было трое детей – Игорь, Святослав и Ольга.
больно. Судя по всему, то был рак пищевода. Через год врачи рекомендовали приехать снова. Георгий приступил к своей работе вновь.
У Запромётовых все любили читать и выписывали множество журналов: «Нива», «Вокруг света», «Родина», «Новый журнал иностранной литературы», «Малютка», «Всходы». За многие годы были собраны приложения к журналам - русские классики, поэзия Козлова, Кольцова, Полежаева, Ломоносова, Екатерины II, Данилевского, репродукции Эрмитажа и других музеев, 30 книг Майн-Рида, 28 – Жюля Верна, 14 – Гюго, 12- Гюстава Эмара, 8 – Дюма, а также Загоскина, Сервантеса с рисунками Гюстава Доре, Даниэля Дефо, Купера, Марка Твена, заполнившие книжный шкап, возле кторого находился маленький столик с бронзовым бюстом императора Алексадра-Освободителя. От очередного запоя заболела и умерла жена Александра Григорьевича, после чего он переехал в небольшую комнату при конторе купца Захо, передав Георгию свою обстановку. Закончилось строительство и реконструкция Филатовского торгового дома, и теперь у Георгия Григорьевича стало четыре большие комнаты. Весной Георгий и Екатерина уехали в двухместном купе в Москву, оставив дом и детей на попечение обоих дядей, Александра и Владимира, и знакомой женщины. В это время вступила в строй вторая линия конки от пересечения Романовской и Петербургской, огибая Константиновскую площадь, на Пушкинскую и до бани Метрикова, что близ Дархана. В Москве врачи ничего не смогли сделать, кроме расширения отверстия для питания, и они поехали в Петербург. Там их встретили брат Екатерины Дмитриевны - Николай и Миша Черноруцкий, оба студенты Военно-медицинской Академии, устроили консультацию у известных светил, но все оказалось бесполезно. По настоянию Екатерины Дмитриевны посещают знаменитого Отца Иоанна Кронштадтского, но муж её мало религиозен, он даже не хотел ехать. По желанию Георгия Григорьевича едут к его родителям в Мелеуз. Там встретились и с сестрой Евгенией, с которой не виделись 32 года! Георгий Григорьевич, предчувствуя близкую кончину, заторопился в Ташкент, хотел успеть увидеть детей своих. Назад плыли на речном пароходе от Самары до Астрахани по Волге, а затем - на морском, через Каспий до Красноводска, основанного не столь давно Столетовым. По прибытии в порт, 25 июня 1903 года Георгий Запромётов, в свои 42 года, вдруг умирает в каюте. Его хоронят на Красноводском кладбище (ibid., 1976).
Уже одна ехала Екатерина Дмитриевна в поезде. В Асхабаде её встретила сестра Мария, муж которой, Богданов, находился там в длительной командировке. Сёстры долго проплакали на вокзале. По возвращении домой, первыми пришли на помощь Екатерине трое братьев, каждый из которых выделял в помощь жене и детям умершего по 25 рублей ежемесячно, а только на 25 в месяц человеку можно было вполне сносно существовать. Филатов назначил вдове пенсию 50 рублей в месяц за безупречную 30-летнюю службу мужа. Пенсия должна была выплачиваться до совершеннолетия старшего сына. По страховке общества «Россия» Запромётова- Моисеева получила 1000 рублей, и за отчужденный участок дачи под железную дорогу – ещё 2000. Филатов разрешил принять участие в делах фирмы из расчета 10 процентов годовых, что дало дополнительно 25 рублей в месяц. На такую поддержку нынешних нуворишей - аналогов Филатова вряд ли кому-либо можно надеяться: не те нравственно-религиозные нормы стали в новой, морально кастрированной, после 70 лет торжества атеизма, России. С трудом нашли Екатерине Дмитриевне квартиру в Гостеприимном переулке, который соединял Петербургскую, позже – Узбекистанскую, улицу с Конвойной, короткой улице, ведущей к нынешней площади Мустакиллик (Независимости). Всех отпугивало такое количество мальчиков... Дом был глинобитный, 50-летней давности, без внутренних дверей. Между тремя комнатами, передней и кухней имелся небольшой, общий с хозяйкой, дворик, совершенно лишённый растительности. Пол был деревянный, некрашеный, а в кухне - кирпичный. Плата за жильё - 35 рублей из 75 в месяц, которыми располагало семейство. Приходилось жить экономно. В ноябре 1903 года у Екатерины Дмитриевны родился последний ребёнок - девочка Надежда, ставшая любимицей всех братьев. Все сыновья были освобождены от платы за гимназию, так как учились старательно. Смерть отца изменила их отношение к учёбе на более серьёзное. Из всех журналов сохранили подписку только на «Ниву», средства поджимали. Фирма Филатова снабжала семью по льготным ценам керосином и топливом. Александр Григорьевич, до своей повторной женитьбы, давал им по 25 ежемесячно. На Рождество, всё же, была поставлена маленькая ёлка и куплены на Воскресенском базаре подарки по дешёвке. Ребята также были на ёлке фирмы, которую устраивала жена Владимира Григорьевича, получили там подарки и подружились с детьми Сорокина, занявшего место их отца на фирме. В начале следующего, недоброго в истории державы, года нашлась более удобная и дешёвая квартира в доме ломового извозчика Ситкова с парадным выходом на Пушкинскую улицу и довольно большим садом, выходящим на Дархан. Теперь на заутреню ходили в Сергеевскую церковь, купались в Дархане, куда выходила маленькая калитка и был устроен деревянный помост. После обеда, почти ежедневно, мальчики ходили к Моисеевым, где можно было плавать в Саларе, посещали дачу Александра Григорьевича, принося домой фрукты и ягоды. К этому времени, Дмитрий Герасимович Моисеев вынужден был продать два своих дома и половину плантации, чтобы расплатиться с долгами из-за неудачных подрядных операций по постройке Оренбурго-Ташкентской железной дороги... Аполлинария Никитична съездила в Петербург, чтобы забрать двухлетнюю внебрачную дочь своего сына Николая, студента последнего курса Военно-медицинской Академии, и, тем самым, позволить ему продолжить учёбу. Мать девочки, квартирная хозяйка Николая, которую звали Евгенией, умерла от родовой горячки. Окончив учёбу, Николай получил назначение хирургом в лазарет Верного (Алма-Аты). На оставшиеся, после продаж и выплат, деньги был куплен дом на имя Аполлинарии, недалеко от прежнего, на высоком берегу Салара. Осенью вернулись из Асхабада Богдановы и стали жить там же (ibid., 1976).
В период Русско-Японской, в Туркестане было сосредоточено 45 с половиной батальонов пехоты, 45 казачьих сотен, 19 батарей, 35 специальных команд, что в общем составляло 63 тысячи человек, расположенных в крупных городах края. Ни одна часть не была переброшена к театру военных действий, хотя обстановка этого и требовала. Слишком напряжена была революционная обстановка в самом крае. Слишком много агентов эсеров проникало во все углы необозримой Империи. Находясь в стороне от путей войны, туркестанцы черпали сведения не от очевидцев, а исключительно из газет и журналов, выходящих под цензурой. Ташкент был наводнен плакатами и лубочными картинками национал-шовинистического содержания: «Как русский матрос отрубил японцу нос», «Как наш Скрыдлов командир надел штурмовой мундир, а их Того-адмирал всё погоды поджидал». В начале 1905 года Николай Дмитриевич Моисеев, взявший по просьбе матери с собой младшего брата Виктора, который болтался без занятий и учёбы, выехал в Верный на почтовых лошадях. Путь занимал от 5 до 10 дней. Второй сын Дмитрия Моисеева, Василий, окончив Учительскую семинарию, выехал по распределению в Петро-Александровское, оставив в Ташкенте невесту, скромную девушку, которая понравилась всем родителям. Вскоре, однако, Василий89 женился на другой уже в Петро-Александровском. Жена его, Юлиания Гавриловна, никому не понравилась своей грубой внешностью, жеманством и дешёвыми сценами. В семье остались двое сыновей – семиклассник-гимназист Костя и шестиклассник Федя. У Николая, прибывшего в Ташкент лишь незадолго до этого, на рождественские святки, уже осталась невеста, занимавшаяся в Ташкенте шитьем дамских нарядов. После Кровавого воскресенья в Ташкенте состоялась открытая политическая демонстрация. В честь годовщины открытия Московского Университета, на Татьянин день, проводился ежегодный банкет с выступлением либеральных говорунов. В течение 1905-1906 годов в Туркестане непрерывно продолжались митинги, демонстрации, начались волнения в некоторых воинских частях из-за недовольства недоброкачественной пищей и грубостью командного состава. Заметно стало усиление полицейского персонала и появление на улицах казачьих разъездов. Ослабло внимание к общественной безопасности, чем сейчас же воспользовались уголовники, анархисты и бандиты. Так, Александра Георгиевича остановили трое громил прямо возле Константиновской площади в 9 вечера и вывернули все карманы. Ходить по Ташкенту стало небезопасно. В апреле 1905 года вдруг бесследно исчез Дмитрий Герасимович Моисеев, без всякого предупреждения. Искали его долго и безрезультатно. Решили, что он решил порвать с семьей, не желая огорчать всех своими запоями, от которых уже не мог удержаться.
Весной, неожиданно, из Оренбурга прибыл племянник Аполлинарии Никитичны, Копылов Иван Константинович - «Ванечка», как он сам отрекомендовался. Это был верзила с чёрными всклокоченными волосами, несколько странный и казавшийся порой придурковатым. Не ожидая приглашения, принёс вещи и заявил, что хочет
89 Василий умер рано после травмы от падения в подвал.
устроиться на работу. В Оренбурге он был подручным слесаря железнодорожного депо, где его старший брат был машинистом пассажирского поезда. Когда Мария Алексеевна Богданова, его двоюродная сестра, дочь Аполлинарии, спросила, читал ли он лермонтовского «Демона», Ванечка ответил, что про демонов не читал, а про дьяволов на печке слыхал. На просьбу прочесть любимое стихотворение пропел: «Россия, Россия, эх, жаль мне тебя. Казёнки закрыты и выпить нельзя!» Гуляя с ребятами Богдановыми и Запромётовыми, усиленно угощал их мороженым, лимонадом, туземными сладостями. Через две недели он признался, что денег у него больше нет. Бабушка купила ему билет в четвёртый класс и дала денег на дорогу, чтоб только избавиться от незваного гостя. В конце мая ветреный Николай Дмитриевич известил, что он женится на дочери работника почтового ведомства, выпускнице Верненской гимназии, Лолии Николаевне Люкевич, и просил мать приехать на свадьбу. Аполлинария Никитична поехала на вольных лошадях с внебрачной дочкой Николая, Женей, своим сыном Федей, решившим перевестись в верненскую гимназию, и внуком Николаем Георгиевичем. Прихватить с собой первую дочь Николая оказалось большой ошибкой, ибо само присутствие ребёнка стало неумолимо, всё более, раздражать гордый польский нрав Лолии, привело к полному разладу со свекровью и попытке молодой жены покончить с собой посредством изрядной дозы опиума. К началу учебного года внука Колю прислали домой на телеге со знакомым возчиком. Вскоре в Ташкент вернулась и Аполлинария с дочкой Николая, Женей. Виктора образумить Николаю не удалось, подготовиться к поступлению в гимназию мальчик не смог, и решено было отдать его в открывшуюся Самаркандскую низшую школу садоводства и виноградарства. Устроить его туда и в интернат поручили Владимиру Григорьевичу. Несколько лет спустя Лолия умерла от какой-то эпидемической напасти, оставив Николаю двух дочерей, Катю и Элю. Александр же вдруг сделал предложение Екатерине заменить её детям отца и ей мужа. Но новое замужество страшило её, она устала быть «родильной машиной» и ответила, что, мол, пусть он женится на другой и, если нужно, прекратит свою помощь ей и детям - она начнёт постепенно расходовать капитал, вложенный в предприятия Филатова. Через два месяца Александр Григорьевич уже познакомил родичей с невестой, Екатериной Евграфовной Крестьяниновой, старой девой, учительницей, дочерью торгового служащего купца Иванова (ibid., 1976).
3. Бородины, Райковы и Богословские. Дружинины и Балдины
Семья Райковых была дружна с Бородиными долгие годы, а много позже породнилась с ними не прямым путём, а через родственников жены внука генерала Владимира Бородина, Евгения Сергеевича. В семье Райковых издавна сложилась сильная женская доминанта, поэтому вся обозримая, с порога XXI века, семейная история строится вокруг достойной матроны Надежды Карловны Дзестрём- Райковой, прожившей до 93 лет. Карл Дзестрём, швед по происхождению, начавший службу в 1860-е годы в крепости Свеаборг был откомандирован в Санкт-Петербург для артиллерийского мастерства одного из морских учебных заведений. Там он женился и у них родились две девочки: Надежда – в 1871 и Раиса в 1873 году. Мать девочек была украинкой, рассказов о ней не сохранилось, она умерла при родах сына Ивана в 1875 году. Младенец тоже умер. Когда Надежде исполнилось 9 лет, отец умер от холеры во время повальной эпидемии. Девочки по счастливой случайности остались живы во время эпидемии холеры в Петербурге в 1876 году, скорее всего, они были где-то на даче, а остальные члены семьи умерли. Хотя семья и была дворянская, доходы она имела более чем скромные. Отцу принадлежала мыза Шлосс Трикотен в Эстляндии. В морском корпусе отец работал под руководством одного из представителей знатного рода Мордвиновых. Обе семьи связывали хорошие отношения, поскольку незамужняя сестра Мордвиновых стала крестной матерью Раисы и Надежды при их крещении в православие. После смерти обоих родителей графиня Надежда Николаевна Мордвинова, незамужняя сестра многочисленных графов Мордвиновых, жившая в Петербурге, взяла к себе на воспитание осиротевших девочек. Родовой дом Мордвиновых стоял рядом с Мариинским театром и Консерваторией, в глубине сквера. Современница автора, имеющая отношение к роду Дзестрём и Райковых, Надежда Коблова, помнит с начала 1960-х, что когда её старенькая прабабушка Надежда Карловна приезжала в Ленинград, то каждый раз просила свозить её к этому дому. На месте, где был дом, старушка кланялась и молилась за свою благодетельницу несмотря на то, что с тех пор пролетело лет 80. К тому времени, как девочки Дзестрём оказались на попечении графини, Мордвинова была уже очень стара. Графиня была известна в Петербурге своей благотворительностью, и, в основном, брала на себя заботы об осиротевших детях морских офицеров, служивших под командованием её братьев, занимавших видные посты в российском флоте. В советское время всё то доброе, что было содеяно правящими классами, было, конечно же, надёжно забыто. У прабабушки Надежды Карловны, в честь которой, а также и её тёзки графини назвали и старшую дочь Кобловых, сохранилось детское воспоминание о том, что графиня Мордвинова держала попугая в большой напольной клетке. На старости лет графиня часто засыпала в кресле средь бела дня, а попугай громким шёпотом кричал: «Тише, графиня спит» и будил её, за что его клетку закрывали тёмной клетчатой шалью. Девочки недолго прожили в доме Мордвиновых и были определены в Институт благородных девиц в Смольном. Уже будучи барышней, Надежда Карловна частенько бывала в доме Мордвиновых во время каникул. Как-то раз там гостил молодой Илья Репин и его друг скульптор Антокольский. Увидев изящные руки девушки, художники предложили ей позировать; так появилась вылепленная рука и рисунок кисти руки. В доме сохранилась белая лайковая бальная перчатка Надежды Карловны, почему-то без пары. В юности Надежда Коблова не раз с грустью выкладывала её себе на ладонь и вздыхала, потому что перчатка занимала ровно половину её ладошки, при том, что Надя занималась тоже отнюдь не тяжёлым физическим трудом. Она сохранила воспоминание об этих тонких длинных пальцах Бабуленьки, как в доме Райковых называли прабабушку,пусть уже покрытых старческими пятнами, но всё таких же изящных и проворных. Надежда Карловна была замечательная мастерица шить и вязать кружева. В своих рассказах внучкам и правнучкам Бабуленька упоминала о Смольном институте, даже подробно описывала парадную лестницу, с которой однажды упала и сильно расшибла голову, после чего всю жизнь страдала мигренью. Сохранились документы о том, что и она, и Раиса Карловна сдали экзамены на звание домашней учительницы по окончании курса обучения в учительском классе Института благородных девиц принца Ольденбургского. Здание это расположено на Петроградской стороне, на Каменноостровском проспекте Санкт-Петербурга. В то же время Раиса, как отличница при выпуске, получила так называемый «шифр» от императрицы Марии Федоровны. Эта драгоценность, вензель императрицы, украшенный бриллиантами, хранилась у её дочери и впоследствии помогла ей получить высшее образование на Бестужевских курсах90. Для девиц Дзестрём это было очень важно, поскольку они были почти бесприданницы, а их крёстная графиня, к окончанию ими заведения, умерла.
Девушки закончили обучение в 1888 году, и, видимо, рассчитывать на блестящую партию не приходилось, а возможно, это была государственная политика, но - так или иначе - девиц представили выпускникам Духовной Академии, будущим священникам. Молодые люди, на которых они остановили свой выбор, были в дальнем родстве между собой через брачные узы сестры и брата. Оба они - выходцы из Новгородской губернии; один – Григорий Александрович Богословский – восьмой ребенок в семье приходского священника из села Максатиха, второй – Алексей Семёнович Райков – семнадцатый ребенок в семье приходского священника из Боровичей. Алексей Райков происходил из старинной духовной семьи из Новгородской области, Боровичского уезда. Его отец, Семён Райков, закончил в 1846 году Новгородскую духовную семинарию и получил звание священника. У Семёна Райкова и его супруги было 17 человек детей. Алексей - один из младших, если не самый младший. Семьи были крепкие, многочисленные, детей – сколько Бог дал и сколько выжили. Впрочем, в обеих семьях до взрослого возраста дожили практически все. Впоследствии же, в суровые годы, многие сгинули совсем молодыми. В семье Богословских лишь два сына пошли по стопам отца. Один унаследовал приход отца, а второй, Григорий Александрович, продолжил образование в Духовной Академии, поскольку был человеком способным; иной же возможности получить высшее образование для него не существовало. Сын священника мог получить высшее образование «на казённый кошт» лишь только в Духовной Академии. Алексей Семёнович и его братья тоже были людьми способными, шестеро из них получили высшее духовное образование, давшее сан и назначение, преимущественно в армию, в качестве полковых священников. Один из них позднее, в 1915 году, погиб под Верденом в русском экспедиционном корпусе,
90 Уже после революции это позволило ей какое-то время после смерти мужа работать учителем французского и немецкого языка в школе. Надежда Карловна прожила до 93 лет и скончалась в Ташкенте 9 января 1963 г.второй был духовным наставником в русской армии, воевавшей в Маньчжурии, и умер в 1911 году Самарканде. Мать дочки Алексея Семёновича, Иларии Райковой, умерла ещё раньше, в 1907 году и дочка осталась сиротой. Её приняли в свою семью Бородины, поскольку отец её служил полковым священником в полку генерала Бородина. Опекунство над Иларией Алексеевной взяли на себя также Надежда Карловна и семья Тихомировых.
В Средней Азии находился корпус генерала Скобелева. Именно туда и получает назначение молодой священник Алексей Райков. Туркестан уже официально присоединен к Российской империи, необходимо обеспечить духовное попечение о людях, представляющих интересы Империи. Григорий Богословский тоже назначается в крепость Аулие-Ата поблизости от города Верного, где ему поручено построить храм и сформировать приход. Перед отъездом к месту будущей службы молодым священникам подобает обзавестись семьями. К счастью, официально устроенное знакомство с выпускницами Института благородных девиц привело к созданию двух крепких и дружных семей, просуществовать которым, увы, суждено было недолго. Свадьбы сыграли одну за другой, сёстры и друзья были свидетелями друг у друга, о чём сохранились церковные записи. Причём, в основном сохранились документы семьи Райковых, бережно хранимые единственной дочерью в память о родителях. В семье Богословских, чтобы не навлекать неприятности на детей в суровые времена, сама Надежда Карловна многое уничтожила. К 50-м годам XX столетия в семье сохранились только три старинных нательных крестика, одно Евангелие и одна икона, которой благословляли прабабушку и прадедушку Надежды Кобловой в день венчания, да и ту прабабушка завещала положить ей в гроб под голову, что и было сделано. Свадьбы сыграны, молодые священники получили «подъёмные» и паспорта, куда были вписаны их жёны, так как отдельных паспортов женщинам не полагалось. Барышни Дзестрём получили своё небольшое приданое - часть суммы от продажи мызы и немного денег, оставленных графиней-крёстной, закупили всё необходимое, распрощались с Санкт-Петербургом и отправились в далёкий и неведомый Туркестан. Богословские прибыли в Аулие-Ата в 1889 году, а в 1890 у них уже родилась дочь Сонечка. Райковы дольше добирались до места назначения – крепости Ура-Тюбе, что в нынешнем Таджикистане, где поселились в маленьком доме священника при православном храме.
В 1980-е годы там была создана прекрасная курортная зона, а храм и домик священника сохранились. В годы советской власти в храме сначала был банк, а потом открыли музей, а в домике священника расположилась музейная администрация. Недалеко от Ура-Тюбе, на холмах, археологи раскопали стоянку Александра Македонского, а позже и Дария, которые доходили до этих мест. В быту жителей Ура-Тюбе и к XXI веку мало что изменилось: русская часть города всё так же живёт отдельно от таджикской; правда, её население разъезжается - кто куда. В ней сохранилась строго правильная регулярная колониальная планировка улиц, а дальше царит хаотичная азиатская застройка с плоскими крышами, на которых сохнет кишмиш. По зажиточным дворикам гуляют павлины, которых почему-то немало в этом городке. Какой-то набоб, из местных, любил отдыхать здесь и завёз этих птиц в Дом отдыха. В советское время русские работали только по обслуживанию крупного водохранилища и санаториев. Но прошло ещё совсем немного лет, прокатилась гражданская война начала 1990-х по Таджикистану, и от прекрасного курортного места не осталось и следа, а народ ныне независимой страны стал жить куда беднее. С 1890 года история семей Дзестрём-Богословских- Райковых оказалась тесно связанной, на несколько поколений, со Средней Азией. Русская община была особенно велика в Ташкенте и Самарканде, как и осталось до сих пор. В Аулие-Ата русское население становилось настолько многочисленным, что там были построены православный собор и три церкви. Одним из этих приходов руководил начинающий священник Григорий Богословский. Семья Богословских с каждым годом росла, всего у отца Григория Александровича и матушки Надежды Карловны родилось 11 детей, но, увы, до взрослого возраста дожили лишь пятеро. Дети нередко умирали и в младенчестве, и от инфекционных болезней, и от несчастных случаев, как это случилось с маленькой пятилетней Наденькой, умершей от тяжёлого сотрясения мозга. Она упала, поскользнувшись с разбега на яблочной шкурке. Всю жизнь её, ставшие взрослыми, сестры вспоминали о ней91. Автор помнит Веру Григорьевну, жившую в Ташкенте. Любовь Григорьевна всю жизнь прожила в Ленинграде и умерла в возрасте 96 лет в 1998 году. Отец автора знал её очень хорошо и неоднократно гостил в Сестрорецке на её даче ещё в те времена, когда был аспирантом Иларии Алексеевны Райковой. Выжили ещё, Софья Григорьевна, которая со своей семьей погибла в Гражданскую войну, Григорий Григорьевич, который жил и работал в Ленинграде и был генеральным конструктором завода «Электросила», а в годы войны, в блокаду - директором «Металлического завода». Многие дети Богословских умерли в младенчестве, как это часто бывало в те времена.
Алексей Райков с семьей – женой Раисой, или Розочкой, по-домашнему, и дочерью Иларией, родившейся в 1896 году, недолго прожил в Ура-Тюбе, и уже в 1898 служил в Самарканде в Военном соборе, что на Абрамовском бульваре, рядом с нынешним университетом. Райковы выбрали редкое имя для своей дочери, имеющее древнегреческий корень, означающий «солнечная» – helarios. Девочка родилась 17 сентября по старому стилю, что по новому стилю совпало с 30 сентября, то есть, днём святых великомучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии - так сложился их общесемейный праздник, отмечаемый и поныне в семье Райковых- Кобловых, поскольку они продолжили семейную традицию имён: в последующих поколениях есть Любовь, Надежда и Илария. Друг полковника Карла Густава Маннергейма, генерал Тизенгаузен, стал крёстным отцом Иларии Алексеевны. Видимо, за работу в далёких краях правительство неплохо платило, поскольку всего
91 У Богословских выросли: старшая Сонечка (1890), Григорий (1897), Любочка (1902), Верочка (1904) и Раечка (1906).
через несколько лет у обеих семей были собственные двухэтажные дома, что в то время уже говорило об определённом уровне благосостояния. У Райковых был собственный выезд и три скаковые лошади. Старший брат Алексея Семёновича Райкова – Филарет был сначала священником, а потом и настоятелем Исаакиевского собора в Петербурге. Он имел дачу в Дудергофе под Питером, близ того места, где сын генерала Владимира Бородина, Сергей, в начале XX века занимался бобслеем. Алексей Райков с дочерью Иларией каждый год, начиная с 1910, выезжал туда в отпуск по новой Каганской ветке железной дороги. Перед самой Первой Мировой народ, в целом, надеялся на лучшее, уровень жизни неуклонно возрастал. Прирост населения был тоже высок как никогда в России. В 1906 году из Санкт-Петербурга в Ташкент прибыл Маннергейм, направленный со специальной миссией в Китай, как позже стало известно – разведывательной. Священник Райков отслужил соответствующий молебен при отъезде важной миссии из Ташкента.
В Аули-Ата же, на улице Обсерваторской в доме номер 5, в 1880 году родился отец бабушки автора Запромётовой-Дружининой, Фортунат Андреевич Дружинин. Отец его, Андрей Дружинин, умер рано. Жена его переехала в Ташкент и прославилась там тяжелым нравом, получив прозвище из Островского - Кабаниха. Прадед Андрей с прапрадедом Степаном, жили сначала в Семипалатинске, а потом перебрались в Аулиату. Прапрадед автора по женской линии Балдиных, Ермолай, был родом из Сибири, а праправнука в просторы этой страны всегда так тянуло. Прабабушка Юлия (Иулиания ) Ермолаевна Балдина родилась в 1886, а умерла в 1931 году. Она славилась красотой. Вторая дочь Ермолая, Антонина, вышла замуж за сына самого вице-губернатора Самарканда Михаила Вирского, вышедшего в отставку и поселившегося в Ташкенте в двухэтажном особняке с балконами на Соборной (будущей Карла Маркса, затем – Хамзы Хакимхаде). Михаил Вирский имел кухарку, несколько горничных, свой конный выезд с кучером и, временами, красовался в нём по городу с подобающей торжественностью. Отдыхать они ездили непременно в Гобсаль (Хаапсалу, Эстония) и в Гельсингфорс (Хельсинки). Был Михаил большим самодуром. Если к ним приходил несимпатичный ему гость, то он каждый раз торжественно проходил по гостиной в ночной рубашке и колпаке с ночным горшком. Михаил долго жил в Самарканде одиноко. Он часто ездил по делам в Оренбург и останавливался там на ночлег в одном доме. Там он присмотрел себе будущую жену и мать Мефодия, Гликерию, родом из совершенно простой семьи. Став женой губернатора, она быстро освоила аристократические повадки, изменила полностью манеры речи, одевалась с большим вкусом. До старости оставалась подтянутой, передвигалась с горделивой осанкой. Сын их, Мефодий, родившийся в Самарканде в 1881 году, маленький, рыжевато-невзрачный, близорукий, безвольный и вялый человек стал полной противоположностью своего отца, человека с жёстким характером, почти тирана в семье. Сын говорил со всеми извиняющимся тоном, работал тихим неприметным бухгалтером «УзКирпич треста», потом кассиром в конторе. Видная Антонина невольно сравнивала своего Мефо, как его звала мать Гликерия, а с её подачи и жена, с мужем сестры Фортунатом, что было не в пользу первого. Она так любила мужа, что постаралась изменить отчества детей на Михайловичей. Сразу после революции особняк отобрали, вещи конфисковали, самих Вирских не сажали, но Михаил вскоре умер от горя. Сёстры Балдины имели двоюродного брата Владимира Двуреченского в Семипалатинске. Есть предположение, что Двуреченские происходили из семиреченских казаков. В советское время о таком факте предпочитали умалчивать.
4. Уральская Его Величества и Царская сотни. Молодые годы Сергея Владимировича до Первой Мировой
В 1907-1912 годы произошла замена русской военной униформы и введена гимнастёрка защитного цвета, в том числе и для казаков. В те же годы либеральные круги возбуждают дискуссию о том, что казачьи хозяйства отсталые непродуктивные и хищнически истощают земли. В 1910 году Россия направляет казаков для наведения порядка в Персии, где пророссийски настроенного шаха свергли, и эмиссары Турции подняли мятеж в северном Иране, персы нарушали русские границы, угоняли скот. Усмирили казаки бунт быстро, но правительство решило оставить 24 сотни кубанцев для временной службы в северном Иране (Шамбаров, 2010, 524, 525-526).
Дед и бабка автора по отцовской линии принадлежали к «выбитому поколению», тем несчастливцам, которых угораздило родиться ещё при Александре III, а также и при раннем Николае, с 1880-х по 1900 годы, тем, кто попал в мясорубку Германской, во мрак Красного террора и Гражданской, сталинских коллективизации и репрессий и, наконец, в горнило Великой Отечественной. Мало кто уцелел, а если и выжил, то был травмирован психически или же еле жив от болезней. Были и такие, конечно, кто успешно карабкался вверх по служебной лестнице и в условиях массового террора, не оглядываясь при этом. Но в роду Бородиных таковые автору не известны. Если кто и проявил себя чрезмерно верноподданнически-рьяно, то были это казаки, подобные Мартимьяну, при Пугачёве, но не при власти, уничтожившей казачество. Дед автора, Сергей Владимирович Бородин, родился, подобно Владимиру Ильичу, 22 апреля, но на 13 лет позже этого «благодетеля народа», в 1883 году, в Уральске, а не в Симбирске. По рассказам Зои, младшей из детей Владимира, брат Сергей увозил её, совсем ещё маленькую, на лодке по Уралу, высаживал в заросли камыша и объявлял, что он вовсе не брат Серёжа, а вождь индейцев и сожжёт её на костре, но она может спастись, поцеловав ему ногу. Она это делала с «упоением от счастья, что останется живой и не будет брошена в камышах». Ей было тогда лет 8, а Серёжа, как и большинство детей офицерского состава, уже учился в Оренбургском Кадетском корпусе. Дед много рассказывал отцу автора о системе воспитания и здоровом режиме, но отец запомнил только о старом учителе младших классов, чертившем мелом на лбах неуспевающих учеников крест, говоря при этом «ракалья» и что-то назидательное, а также об учителе фехтования, итальянце, приговаривавшем, размахивая рапирой –«Ля, коли мне живота, ля!».
Беззаботное детство на Урале за излюбленными романами про индейцев и мушкетеров, некоторые из которых чудом сумел сохранить отец автора, сменили офицерское юнкерское Николаевское кавалерийское военное училище в Санкт- Петербурге. Впоследствии дед был приписан к Первой Уральской Его Величества сотне92 лейб-гвардии Сводно-казачьего полка, которая была набрана по велению Павла I, посредством набора на месте генерал-майором Донсковым, родственником Бородиных. Обычно сотню называли лейб-гвардии Уральской казачьей Его Величества сотнею, или совсем кратко — Уральская Его Величества (УЕВ). Старейшей лейб-гвардейской сотней, из ныне существующих казачеств, была уральская (1798), а потому ей принадлежало право именоваться Первой. Шефом полка, существующего с 1906 года, был сам Николай II, а полку дарованы права Старой гвардии. Было в Сводно-казачьем полку в разные годы немало уральцев – начальников, таких как Жигалин, Хорошхин, Железнов, в начале Германской войны – Богаевский, а последним командиром с 1915 по 1918 год стал Николай Николаевич Бородин, потомок ветви от Мартемьяна. Громкая слава Царской сотни часто привлекала в казачьи ряды и людей, не родившихся казаками. Многие известные военные деятели окончили это знаменитое Училище. Окончив эскадрон Николаевского училища, в Сибирский казачий полк вышел Борис Анненков, ставший в Гражданскую войну в Семиречьи известным атаманом. Сотню прошли один из Герцогов Лейхтенбергских и князь Трубецкой (Марков, 2007). Служба казачьего офицера в корне отличалась от службы офицера регулярной армии частой
92 В 1796 г. из полка чугуевских казаков для службы при дворе была выделена команда, которая вместе с донской, составили Лейб-гвардии Казачий полк Павла I (Шамбаров, 2010, 332). В 1798 г. в Гатчину из Уральского войска прибыла, командированная туда Высочайшим рескриптом Павла I, казачья сотня, названная Лейб-уральской сотнею, с повелением состоять особо. В 1846 г. Сотня переформирована в эскадрон. В 1847 г. эскадрон переформирован и назван Лейб-гвардии уральским казачьим Дивизионом. В 1864 Александр II соизволил зачислить себя в список дивизиона. В 1868 г. дивизион переформирован в Лейб-гвардии уральский казачий эскадрон. В 1883, в ознаменование особого монаршего благоволения, эскадрону пожалованы права и преимущества Старой гвардии, и с 1891 г. эскадрон назван Лейб-гвардии уральскою казачьею сотнею, и кавалерийские чины и звания заменены казачьими. В 1899 г. Николай II всемилостивейше соизволил принять звание шефа Сотни, которой повелено именоваться впредь - Лейб-гвардии Уральской казачьей Его Величества сотнею. В 1906 г., в знак благодарности за подавление волнений и беспорядков 1905 года, был создан Лейб- гвардии Сводно-Казачий полк. На формирование Первой его сотни была использована Лейб-гвардии Уральская казачья Его Величества сотня. «1906 года, мая 27. Повелено сформировать Лейб-гвардии Сводно-казачий полк, взяв по одной сотне от Уральского и Оренбургского казачьих войск, по полусотне от Сибирского и Забайкальского и по взводу от Астраханского, Семиреченского, Амурского и Уссурийского казачьих войск». 14 июля 1906 г. в составе полка образованы Вторая Оренбургская, Третья Сибирская полусотня, Семиреченский и Астраханский взводы и Четвёртая Забайкальская полусотня, Амурский и Уссурийский взводы. 9 августа 1906 г. Первая сотня была названа Первой Уральской Его Величества Сотней Лейб-гвардии Сводно-Уральского полка, а шефом полка стал Николай II. Сводно-Казачий полк старались укомплектовывать рослыми брюнетами с небольшими усами, а четвёртую сотню - бородатыми. Масти коней различались по сотням: 1-я сотня - гнедые, 2-я сотня - серые, 3-я сотня - гнедые, 4-я сотня - наполовину гнедые, наполовину серые (Сайт казаков, 2009).
ротацией, то есть казаки имели возможность, прослужив несколько лет в одном из полков, после льготы быть направленными в другой. В свою очередь, и Уральское войсковое начальство старалось назначать офицера в разные полки, чтобы тот мог пройти хорошую офицерскую школу в разных регионах, различных условиях. Наиболее достойные офицеры, а также выходцы из старинных казачьих родов Войска назначались в лейб-гвардии Уральскую сотню, но тоже только после испытательного срока в один год и с согласия офицерского собрания полка (Картагузов, 2011). Лейб-казаков простые называли не иначе как «гвардейцами», лейб-гвардии атаманцев – просто атаманцами, а прочих – армейцами (Краснов, 1991, 9, 44).
Будущий герой Гражданской, оренбургец Александр Дутов, в 1897 году был зачислен юнкером в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища и отправился учиться в столицу на 12 лет раньше деда автора. По воспоминаниям Дутова, «В училище принимали выпускников кадетских корпусов и гражданских учебных заведений, на училищном жаргоне - «прибывших с вокзала», не моложе 16 лет. Николаевское кавалерийское училище было основано в 1823 году как Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Санкт-Петербурге. Спустя три года, при школе был сформирован эскадрон юнкеров, и она стала именоваться Школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (в ней учился Михаил Лермонтов). С 1843 года Школа перешла в ведение главного начальника военно-учебных заведений.
В 1859 году Школа была переименована в Николаевское училище гвардейских юнкеров, а с 1864 - в Николаевское кавалерийское училище. По штату в единственном эскадроне училища было положено иметь 200 юнкеров. В 1890 году в составе училища была учреждена казачья сотня (120 юнкеров) для подготовки казачьих офицеров. Девизом училища стали слова: «И были дружною семьёю солдат, корнет и генерал!» Казачья Сотня Николаевского кавалерийского училища, неофициально именовавшаяся «Царской сотней», была мечтой любого казака, стремившегося к офицерским погонам и блестящей карьере. Само училище, или «Славная школа», как его называли выпускники, было открыто в 1823 году и в 1898 торжественно отмечало свое 75-летие. Казачья сотня, как отделение для казаков, появилась при училище лишь в 1890 и была рассчитана на 120 юнкеров93. Юнкера «Царской сотни» проходили в Училище великолепное строевое обучение и «были известны в Петербурге как исключительная строевая часть по своей лихости и удали». В юнкерской среде поддерживались различные неформальные традиции, имевшие целью развитие лихости и, как они говорили, «отчётливости», а также любви юнкеров к славному прошлому. Отличительной чертой учебного процесса в Славной школе был и знаменитый «цук» - неуставные взаимоотношения между юнкерами старшего и младшего курсов, которые, вопреки ожидаемому, по свидетельствам мемуаристов, даже нравились младшим, поскольку приучали их к будущей офицерской службе и нисколько не унижали. Старшие юнкера не имели права с неуважением даже дотронуться до младших, не говоря уже о, немыслимых в училище, побоях. В случае драки все её участники непременно исключались из училища. Младшекурсники именовались «сугубыми зверями», юнкера старшего курса казачьей сотни - «хорунжими», эскадрона - «корнетами». «Господа хорунжие» пытались привить своим младшим товарищам любовь к прошлому казачества и лихость. Чтобы стать портупей-юнкером, вновь прибывшему, как говорили на училищном жаргоне, из оренбургского «болота», то есть - из Кадетского корпуса, пришлось очень постараться и стать, используя тот же жаргон, «отчётливым сугубцем» (Сайт казаков, 2009). Ранее существовавшие при военном училище общие классы отделили и превратили в военные гимназии, а специальные собрали в несколько вновь основанных военных училищ. Эта реформа отвечала настроению интеллигенции той эпохи. В образованных кругах боялись, что в кадетских корпусах молодежь насильственно направляется на военную службу, быть может, не имея к ней призвания, боялись и вреда от соединения в одно заведение детей 10 лет и
93 В 1883 г. на Дону, в Новочеркасске, был открыт Кадетский Императора Александра III корпус. Ко времени первого выпуска из этого корпуса подлежало решить, где, выпускаемые из него, кадеты должны были получить специальное военное образование. Вопрос этот был изучен в особой комиссии, и летом 1890 г. состоялось Высочайшее повеление, приказом по Военному ведомству об «учреждении в Николаевском кавалерийском училище казачьей сотни на 120 юнкеров, для приготовления их к службе в офицерском звании в конных казачьих частях». В Сотню было постановлено переводить кадетов, принадлежавших к «казачьему сословию», окончивших курс в Донском кадетском казачьем корпусе Александра III, или в других кадетских корпусах, а не занятые ими вакансии предоставлять молодым людям казачьего сословия, удовлетворяющим общим условиям приёма в военные училища. Сотня подчинялась начальнику Николаевского кавалерийского училища. Царская сотня готовила офицеров для всех казачьих войск Империи. Быть зачисленным в неё могли лишь избранные. В действительности, большую часть Сотни составляли донские казаки, главным образом, воспитанники Донского казачьего кадетского корпуса. В начале XX в. командиром Сотни был назначен, по личному выбору Царя, известный есаул Плешков, прославившийся тем, что приехал на своей строевой лошади из Сибири в Петербург верхом. При учреждении Сотни офицеры и юнкера носили форму своих войск и полков, но с 1907 г. получили парадную форму гвардейских казаков. Обыкновенной формой Сотни стал китель с серебряным прибором и синие казачьи шаровары с красными лампасами и белым гвардейским снаряжением, то есть, поясом и портупеей. Вооружение состояло из казачьего карабина без штыка, а также пики и шашки донского казачьего образца. Лагерное помещение под Красным Селом, с учреждением при Николаевском Кавалерийском училище Казачьей сотни, пришлось расширить, для чего были построены 3 новых барака. В Петербурге же, Царская сотня была помещена во вновь выстроенном третьем этаже здания Училища, в котором, кроме того, построили манеж и казачьи конюшни. Помимо Царской Сотни, в личном конвое Николая II были 2 кубанские и 2 терские сотни (Сайт казаков, 2009).
юношей за 18. Некоторым представлялось, что суровый режим кадетских корпусов уже не отвечает современным взглядам на воспитание детей. Преподавание многих общих предметов выиграло при открытии военных гимназий, но воспитанники их приобрели слишком «штатский вид» и «штатские взгляды», отличные от кадетских корпусов (Марков, 2008). «В старых суровых кадетских корпусах крепко держалось товарищество, каждая измена этому товариществу вызывала суровый самосуд. Выдать товарища признавалось позорным, стоически переносили розги, карцер, снятие погон, но не выдавали. В конце 60-х и в начале 70-х годов XIX века розги были в порядке вещей, и многие доблестные начальники без горечи вспоминали, что и их секли. Они оживлялись, говоря о суровых требованиях товарищества в кадетских корпусах. Сама обстановка в кадетских корпусах была суровая, готовившая к военной службе в большей мере, чем в военных гимназиях. В начале 1890-х годов кадетские корпуса были восстановлены, кроме специальных классов, которые остались в военных училищах. Значительное снижение в офицерском составе дворянского элемента к XX веку не способствовало сплочённости корпуса офицеров и поддержанию в нём высокого корпоративного духа. Этот корпоративный дух был необходим, так как он ограждал корпус офицеров от проникновения в него нежелательных элементов по воспитанию, привычкам и образу мыслей. Закончив училище, молодой офицер должен был прослужить три года на действительной службе (Куропаткин, 2008).
Верховая езда как наиболее важный раздел строевого образования кавалериста и как самый трудный предмет для усвоения должна была производиться ежедневно, не менее часа, во всех классах. С самого начала обучения употреблялись английские сёдла, ибо после езды на солдатских сёдлах, переход к езде на английских очень труден. Слабые в езде должны были ездить поначалу со стременами, а вовсе не учившиеся до поступления в училище - на вольте94 с хордой. Те же, кто сравнительно освоился с лошадью и не падают, обязаны были ездить без стремян. Езду без стремян практиковали до тех пор, пока обучающийся не окреп в посадке настолько, что был полностью уверен в своих движениях. Для большинства это состояние наступало через полгода усердной практики. Преодоление препятствий начиналось ещё при езде без стремян и продолжалось в течение всего курса езды. Езду старались проводить на воздухе, вначале на плацах, а в заключение на местности более или менее пересечённой. По возможности, практиковали юнкеров в охоте по искусственному следу, а если обстоятельства дозволяют, то и в охоте с борзыми. Юнкерам второго специального класса поручалась «доездка» молодых лошадей и исправление «дурноезжих». В программу регулярных занятий гимнастикой входили следующие упражнения без снарядов: приседания, прыжки с места и с разбега, прыжки в длину и в высоту, прыжки вниз, прыжки с ружьями, прыжки через ров, прыжки вперёд и в стороны, прыжки вперёд из положения сидя на корточках, прыжки вниз из висячего положения, подскакивание с места,
94 Вольтом называется движение лошади по кругу диаметром 4-6 саженей.
балансирование на одной ноге, борьба, борьба цепью, переноска раненого на руках и на крестце, бег, мерный бег, ускоренный бег, обегание вокруг шеренги, бег с препятствиями, бег на выносливость, вбегание на склон, бег на пятках, бег на месте, бег с выбрасыванием ног вперёд, бег с откидыванием пяток, бег на носках не сгибая колен, бег во рву, бег зигзагами, бег змейкой, бег паутиной, бег колесом, бег сомкнутыми частями. Во время гимнастических занятий использовались и различные снаряды. Были известны упражнения: вбегание на наклонную доску и сбегание с неё с ружьем и без, ползание по бревну, борьба на бревне, разойтись двум встретившимся на бревне, балансирование на доске, прыжки на лошадь на седло с крупа, впрыгивание на седло на носки, впрыгивание в седло на рыси, соскакивание с лошади с переносом ноги через гриву и через круп, впрыгивание на лошадь в темпе и с бегом около лошади, те же прыжки на галопе, прыжки на рыси и на галопе на лошади под строевым седлом без оружия и в походной форме с оружием, поднимание на скаку предметов с земли, обмен на скаку лошадьми, перескакивая с одного коня на другого, влезание и слезание по лестнице, лазанье по лестнице на одних руках, перелезание через стенку с разбегом, лазанье по шесту, перелезание с шеста на шест, лазанье по канату с помощью ног и без помощи ног. В качестве спортивных игр практиковали: вытягивание каната, немецкие жмурки, чехарду. В казачьих юнкерских училищах обучение джигитовке проводилось по строевому уставу. Высшим мастерством была скачка стоя в седле, прыгание, стоя же, через рвы и барьеры, рассёдлывание коня на скаку. Одним из главных профессиональных качеств казачьих офицеров являлось умелое владение холодным оружием, особенно - шашкой, так называемая «рубка»95, также входившая в число дисциплин, изучавшихся в казачьих юнкерских училищах в зимнее время. В программу занятий по этой дисциплине входили рубка предметов пешком и с деревянной лошади, уколы штыком, рубка предметов верхом с лошади. Обязательным было и плавание, в том числе и с полной амуницией, и вместе с конём. Важной статьёй была стрельба, в том числе и на скаку по всем направлениям, а также распластывание на скаку в седле так, чтобы укрыться от пули противника, а также укладывание лошади, чтобы стрелять из-за неё, как из-за бруствера (Козлов, 2009).
Сохранились четыре фотографии деда автора, который, объезжая на питерском манеже лейб-гвардейского коня Бека, проделывал скачок через препятствие. Дед любил животных, особенно собак и лошадей, часто занимался выездом необъезженных коней в манеже Петербурга. В суровые поздние годы своей жизни, он применил свое знание лошадей на конезаводе. Нередко курсанты Училища
95 «Рубка шашкой и обращение с пикой граничили с чудом. Помню, как на одном из конных праздников в Школе всех присутствующих поразил юнкер, чисто срубивший все лозы и, под конец, рубанувший глиняную пирамиду с таким усердием, что не только разнёс её надвое, но и отрубил от толстой дубовой стойки, на которой она стояла, целый угол, для чего требовалась поистине медвежья сила. Тогда же есаул Тургиев, сменный офицер сотни, уже в пешем строю, четырьмя ударами шашки разрубил глиняную пирамиду с такой чистотой, что она не сдвинулась ни на миллиметр, а затем слева направо разрубил её опять на три части, после чего она продолжала по-прежнему стоять. Девятым ударом он заставил взвиться в воздух все разрубленные части» (Марков, 2007).
бывали в царском дворце, в карауле. В один из первых выходов в караул, дед, от волнения, забыл винтовку и вышел на пост внутри дворца без неё. Мимо проходит Великий князь из стариков, все берут «на караул», князь поправляет у юнкеров ремни, а отсутствия винтовки не заметил! Только кто-то из младшего офицерского персонала пристыдил: «Царя ведь пришли охранять! Эх, вы!». Так, в конце XIX и начале XX века уральские казаки Бородины входят в Лейб-гвардию Его Императорского Величества Николая II и живут в Петербурге. Сергей становится подъесаулом Первой Уральской Его Величества сотни Лейб-гвардии Сводно- казачьего полка. Службу начал в звании подъесаула, затем достиг есаула, но продвинутся выше не дали исторические обстоятельства.
Однажды родственник по бабушке, Густав, показал отцу автора копию страницы из французского альманаха, где перечислены фамилии офицеров, в том числе назван «подъесаул Императорской гвардии Бородин», его адрес в Петербурге (Манежная площадь, дом 4, квартира 6) и указано «член БК (ВС)», то есть - Бобслей-клуба. Любил дед Сергей поразвлечься и на катках на самой Неве или же на ледяных горках на Исакиевской площади, освещённых электрическими фонарями, да ещё и с духовым оркестром по выходным. При яхт-клубах на островах устраивали катки с гор для саней. Катки на Фонтанке и Мойке частные лица огораживали столбиками с натянутой парусиной, чтобы зеваки не пялились. Любил дед Сергей также коньки, лыжи, но больше всего – бобслей. Катание с гор на управляемых санях с виражами на большой скорости завораживало русскую душу, как известно, любящую быструю езду. Сергей стал членом комитета БК швейцарского городка Давос, а в Петербурге имелся его филиал. В Финляндии же катались в местечке под названием тоже Давос. В середине XVIII века швейцарский Давос, из, забытой Богом, деревушки, превратился в курорт на водах, ставший особенно популярным среди знатных британских семейств, которые вскоре составили половину его населения, возвели там свою церковь, издавали газету на английском. Посёлок лежит в живописной долине между заснеженными вершинами и очаровывает жителей плоского промышленного британского юга. В следующем столетии к нему проложили железную дорогу и комфорт посёлка стал не ниже, чем в самом Лондоне, но и цены также. Если швейцарский Давос и был не по карману деду, то финский и, тем более, Петербургский, не стали «недоступными твердынями».
Дед часто рассказывал отцу автора о лейб-гвардии, Сводно-казачьем полке, но осторожно, без эмоций - времена были опасные. Сохранилось предание, что императрица Александра Фёдоровна, однажды, после парадного смотра войск, незадолго до Пасхи, дала поцеловать руку и лично преподнесла фарфоровое яичко деду автора - Сергею Бородину. При несении караула на Пасху, Императрица или, чаще, Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна (вдова Александра III) нередко дарили брелоки - каменные яички; посчастливилось получить такое от Марии Фёдоровны и деду. Безделица сия и поныне хранится в семье рядом с прочими реликвиями. Бабушка рассказывала об этом отцу в 1930-е шёпотом. Когда шёл пасхальный смотр войск, Николай обращался к гвардейцам: «Христос воскресе!» и они отвечали дружно: «Воистину воскресе, Ваше Императорское Величество!». Однажды сам Царь похристосовался с дедом Сергеем. Как-то Сергей Владимирович ехал на велосипеде мимо Летнего сада и, увидев гуляющих наследниц, как полагалось, отдел им честь, но что-то попало под колесо, он угодил в мутную с жижей лужу, был жутко смущён, но Великие княгини не стали хихикать, а подошли и излишне участливо расспрашивали, не ушибся ли. В тот момент ему казалось, что уж лучше бы посмеялись и ушли поскорей восвояси. Полк участвовал в парадах, подавалась команда: «сабли, палаши, шашки наголо!» Дед постоянно видел издали Императора, Императрицу Александру Фёдоровну, Вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну, наследников Великих князей. Казачья сотня всегда сопровождала Царя в поездках в Царское Село. Офицеры питались в Офицерском Собрании, где каждый имел свой столовый серебряный прибор. Сохранились вилки, ложка и кольцо для салфетки с гравировкой «УЕВ», что означает «Уральский Его Величества». Проживали казаки в Казачьих казармах на Атаманской улице, что за парком, возле Александро-Невской лавры, вдоль набережной Обводного канала. Посещали казаки полковую церковь Святого Евтихия - Патриарха Цареградского, покровителя полка. Церковь помещалась на втором этаже двухэтажного здания Первой Уральской Его Величества сотни, находящегося на углу Манежной площади и Караванной улицы. На Крещение (6 января по старому стилю) на Неве, напротив Зимнего дворца, прямо на льду, строили деревянную часовню в виде пышно украшенного павильона, называемую Иорданью, подчёркивая преемственность от крещения в реке Иордан. От парадного Иорданского подъезда Зимнего к невскому льду сооружали сходни, украшенные ленточками, и вдоль них выстраивали гвардейские части. Военные, по традиции, были без шинелей и без перчаток. Затем всё высшее столичное духовенство выходило на молебен с водосвятием. После этого на лёд спускалась Царская семья и епископ опускал крест в воду. Тут в Петропавловской крепости начиналась орудийная пальба, 101 выстрел (с этого момента вода в Неве считалась святой, и люди начинали пить её). Затем Государь принимал парад войск, стоящих поблизости. После событий 1905 года Николай навсегда покидает Зимний и живёт только в Царском Селе, или в Крыму. Как-то дед с друзьями ездил в Гатчину, за Красное Село, посмотреть на аэропланы.
Там в чистом городке, населённом отставными военными, возле лагерей синих кирасиров, открылась первая авиационная школа. Создателем русской военной авиации стал всё тот же прозорливый Великий князь Александр Михайлович, который пытался усилить флот перед Японской войной. «У меня ещё оставались два миллиона рублей, которые были в свое время собраны по всенародной подписке на постройку минных крейсеров после гибели нашего флота в Русско-японскую войну. Я запросил редакции крупнейших русских газет, не будут ли жертвователи иметь что-либо против того, чтобы остающиеся деньги были бы израсходованы не на постройку минных крейсеров, а на покупку аэропланов? Чрез неделю я начал получать тысячи ответов, содержавших единодушное одобрение моему плану. Государь также одобрил его». Французские производители обязались поставить России аэропланы (при этом, первый русский самолёт стал первым в мире и испытан Можайским в 1880-е. Но так раскачивается Россия...) и инструкторов, Великий князь же должен был организовать аэродром, подыскать кадры учеников, оказывать им во всем содействие и снабжать их денежными средствами. «К концу осени 1908 года мой первый аэродром и ангары были готовы. Весною 1909 года мои офицеры окончили школу Блерио (лётную школу во Франции). Ранним летом в Петербурге была установлена первая авиационная неделя. Многочисленная публика — свидетели первых русских полётов — была в восторге и кричала ура. Сухомлинов (военный министр) нашёл это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы. Три месяца спустя, осенью 1909 года, я приобрёл значительный участок земли к западу от Севастополя и заложил первую русскую авиационную школу, которая во время Великой войны снабжала нашу армию лётчиками и наблюдателями» (Романов, 2010, 114, 115).
В 1907 году, дед автора поехал с товарищем в старшем чине в Париж не только попутешествовать, но и к невесте друга. Кто она и что, увы, не известно, хотя сохранилась даже фотография друга. Судя по отметкам в дедовском атласе 1896 года, дед проехал Линденхофен, Вейсберг, углубился в немецкие тогда ещё Эльзас и Лотарингию (Бельфор, Эпиналь, Люневилль, Тул, Мец), а потом через Верден, Седан, Витри и Суассон в столицу. По пути в Париж, или назад друзья заехали в милый средневековый городок Вертхайм на Майне, что близ Франкфурта. Там друзей пригласили в семейство Кибер, которое были тесно связано с Ревелем и всей Прибалтикой. Дед стремительно, с первого взгляда, влюбляется в бабушку автора, Зою Евгеньевну, дочку Эужена Кибера и баронессы Валери Жирар-де-Сюкантон. Настоящее имя Зои Евгеньевны Бородиной было Клаудиа-Франциска-Мария-Элена- Зоэ Кибер. Зоя родилась 2 августа 1887 года в Бильерингхофе. Сохранилось письмо от бабушки деду, написанное, видимо, когда он уехал в Россию, а она оставалась в Германии. На нём нет даты и стоит печать со словом «Wertheim», а далее приписано от руки: «Открытое письмо», как полагалось в те времена именовать открытку. Затем следует: «Russland, Санктъ-Петербургъ, Манежная Площадь, д. 4, подъесаулу С.В. Бородину, Первый Уральской Его Величества сотни Лейб-гвардии Сводно- казачьего полка». Видно было, что бабушка уже тогда довольно прилично владела русским, который заставляли учить в Эстонии со времён Александра III и балтийских немцев. Ниже шёл текст самого письма: «Поздравляю Васъ съ светлымъ праздникомъ Рождества Христова и желаю весело провести. Благодарю за открытку. Думала в январе (с ятью, конечно), прiехать в Петербургъ. Ирмгард Евгеньевна шлётъ приветъ. До свидания, всего хорошего. З. Кибер». Позже состоялось знакомство родителей влюблённых молодых людей, а 13 августа 1913 года - свадьба. Совпадение - двойная чёртова дюжина... Венчание прошло в православной церкви Святой Елисаветы под Висбаденом, которая известна как «Греческая капелла», возведенная в 1855 году в неовизантийском стиле на холме Нероберг. В отличие от известных эклектических «а-ля сакрекёр» монументальных зданий соборов, вроде такового в Лизьё (Нормандия), эта церковь - утончённо-возвышенное, устремлённое ввысь строение с ребристыми золотыми куполами, выгодно подчёркнутая тёмным фоном лесистого холма. Тогда остзейские знатные и богатые немцы считали не зазорным породниться с профессиональным военным русским, столь престижно было имя русского офицера. Для подобного союза бабушке подобало принять православие, хотя в душе она всегда оставалась лютеранкой и держала при себе молитвенник и Библию на немецком. Что стало с русским офицером после Второй Мировой? Так, впервые в роду казаков Бородиных появилась невеста вовсе со стороны, не то, что не казачка, даже не русская.
Далее началась их совместная жизнь в Петербурге по адресу: Манежная площадь дом 4 квартира 6. Бабушка Зоя тоже любила ездить верхом и бобслей. Матери автора Зоя Евгеньевна часто говорила: «Лорочка, я плохо танцевала и не любила танцы, но обожала вальсировать на лошади... Так хорошо кататься бобслеем, но страшновато и кружится голова». Перед самой войной, уже в 1914 году, Бородины купили на Урале хутор родственников Донсковых, где-то в районе станиц Ташлинской и Иртицкой. Хутор так и назывался - Донсков. Там 26 января 1915 года родился брат отца автора, дядя Сергей. День его рождения, по старому стилю, совпадает с таковым, по- новому, младшего брата его, Евгения. В это же время, из Вертхейма в Петербург, а затем на хутор, были перевезены уникальная фамильная мебель и картины рода Жирар-де-Сюкантон. Семья Кибер была весьма состоятельна, и Зоя, младшая сестра, получила большую часть наследства. Остатки этого наследства ныне - семейные реликвии: картины с видами Швейцарии, немецкий стул в стиле ампир с деталями из красного дерева, с оригинальной кожей, с немецким орлом, французская и немецкая посуда XVIII-XIX веков - серебряные ложки с гербами и вензелями, вилки, некоторая фарфоровая посуда, как характерный сервиз времён Бонапарта из Вертхейма, Библия на немецком, да порядка семи сотен оловянных солдатиков середины XIX века, радовавших не одно поколение детей. Часть мебели, в тяжёлую годину, была продана в Государственный ташкентский музей искусств - национализированную коллекцию Великого князя Константина, где и стоит до сих пор, если не вся продана «налево» со времён хаоса смены XX - XXI столетий96. Всё остальное съел торгсин. Кое-что своровали подселённые при «расширении» дома Бородиных в Ташкенте. Всё не так становится после первой роковой, Японской, войны и последующих событий 1905 года, что-то надламывается в самых глубинах Руси. Брат упомянутого Ивана, из ветви фёдоровой от ствола никитинского, погибшего при багрении, Николай Вонифациевич, был есаулом с 1900 года, затем – гвардии полковником, а уже в летах становится атаманом в Самарканде, где он прослужил под руководством прапрадеда генерала Владимира Николаевича. Со смертью Владимира ушло в небытие благословенное время рода, выслужившегося до уровня генерала, дававшее детям уже более высокое образование, вне казачьих
96 Посетив музей в 2009 г., автор уже не нашёл большую часть предметов бородинской мебели. Там были, как минимум, два ломберных столика с бисерными покрытиями, бюро из карельской берёзы, второй такой же стул в стиле ампир с орлом и, кажется, ещё один стол.
станиц. Само по себе, это не могло быть здоровым явлением, так как способствовало расслоению и территориальному разъединению уральского казачества.
5. Роды Жирар де Сюкантон и Кибер. «Drang nach Osten»
О предках и, видимо, ещё живущих на Западе дальних родственниках, автор слышал порою от отца, в молодость которого ещё шла переписка с ними, но папа не помнил, кто из них был родственник, а кто - знакомый. В 1920-е годы, сразу после Гражданской войны, такая переписка была ещё возможной. Никто тогда не представлял, что эта переписка сыграет роковую роль в истории семьи Бородиных. Благодаря тому, что родственник бабушки Густав Жирар де Сюкантон (Girard de Soucanton, произносится «ЖирАр», без «д»), из Федеративной Республики Германии, сумел найти отца по почте в 1980-е, «потеплевшие, годы», выяснилось много новых подробностей о западной и старейшей ветви рода. Неясно уже, как сумел Густав найти адрес отца, но где-то на заре горбачёвских времён отец неожиданно получил письмо от забытого немецкого родственника и был чрезвычайно взволнован. Тогда уже можно было «спокойно волноваться», без оглядки.
Если совсем уж довериться изысканиям географически остзейского (балтийского) немца по происхождению, дядюшки Густава, то непрямых, но побочных предков автора следовало прослеживать от родни Карла Великого (Charles Le Man), хотя глубже в века, чем до XV, не уходила ни одна, из достоверно известных Густаву, родственных линий. Родня Шарля, который Ле Мань, или Карл Великий якобы основала род баронов де Сюкантон. Но это - лишь родовое предание, не более, греющее душу Густава. На бумаге подтверждения тому Густав дать не сумел. Впервые, упомянутые в манускриптах, Сюкантоны породнились, вроде как, с ветвью семей Генриха Льва, родственника самого Фридриха I Барбароссы, участника и одного из руководителей Третьего крестового похода. На то Густав имел некоторые косвенные документальные подтверждения, которые, однако, автору никогда не доводилось держать в руках. В различных энциклопедиях значится следующее об этом человеке: Генрих Лев (Heinrich der L;we) (1129-95), сын герцога Генриха Гордого из рода Вельфов, герцог Саксонии в 1142-1180 годах и Баварии в 1156-1180 годах. Отличался особой жестокостью и коварством. Принял участие в «движении на Восток». То есть, «Drang nach Osten» - выражение Генриха или кого- то из его окружения, подхваченное известными деятелями середины XX века. Ходил в крестовые походы отнимать земли полабских славян (ободритов, поморян, лютичей). Вместе с Альбертом, по прозвищу дер Бэр, то есть – Альбертом Медведем возглавил крестовый поход против западных славян в 1147, году основания Москвы, окончившийся неудачей. В результате последующих походов с 1160 года захватил почти всю территорию бодричей (славян ободритов) и стал владельцем огромной территории к Востоку от Эльбы. Истребляя, по принципу «не католики — не люди», и оттесняя славян к востоку, Генрих Лев переселял на захваченные земли немецких колонистов. В 1170 году основал новое немецкое княжество – герцогство Мекленбургское (в нижнем течении Эльбы). Захватил славянское Поморье (между Одером и Вислой), где возникло немецкое княжество Померания (от славянского слова «поморье»). По могуществу Лев уже соперничал с самим императором Фридрихом I Барбароссой, претендовал на имперскую корону. Усиление Генриха Льва вызвало резкий конфликт между ним и императором Фридрихом. Последний, используя отказ Генриха от участия в походе императора на Италию, организовал судебный процесс над ним (1180) как против вассала, нарушающего порядок. Генрих Лев был лишён большинства владений (в его руках остались только Брауншвейг и Люнебург).
Такие ссылки, особенно, об исключительном коварстве, не слишком радовали. К тому же убивал славян, тех к кому по странной случайности, если это действительно так, относится ряд отдалённых побочных потомков Генриха. Натиск на Восток - ещё до того, как в этих краях начал усердствовать Ливонский орден. Что же, бывают предки и похуже. Когда-то, в молодости, такое вдохновляло: иметь отношение к настоящему рыцарю, да ещё герцогу – лихо. Впрочем, было б чем гордиться... Если задуматься: кто стал высшим слоем общества, тем более, до Карла Великого? Ясно, что тот, у кого палица была тяжелее, нрав круче, стремление к власти сильнее. Честолюбие с тщеславием. Сопоставимы были средние века с пещерными предками, где вождём выбирали за физические, в первую очередь, достоинства. Тогда ещё власть брал тот, кто мог её отнять силой, а не только хитростью и связями, как в более поздние времена. Так что к оговорке «коварство» следовало бы относиться помягче, не то, что в наш изощрённый век. Даже коварство было открытее и честнее, если так можно выразиться о нём. Но не без улыбки воспринимается о Карле Великом, о Барбароссе: мелочь, а приятно. Впрочем, особого доверия ко всему этому нет: уж слишком дядюшке Густаву этого хотелось. Как автор, в ходе написания своей диссертации по планктонологии, страстно желал неимоверного поголовья мелких жгутиковых водорослей, такого, чтоб и бактерий числом своим затмили. В результате, первая статья на эту тему оказалась до неприличия переполненной раздутыми цифрами. Вся родня, что имелась до XV века, вовсе не доказана, не документирована. Уж больно подмывало дядюшку докопаться до столь давней и столь именитой родни; особенно - до Шарля Ле Маня и Генриха Льва, словно мало ему было гарантированных «графьёв» с XVI века и даже доказанного дальнего родства со шведским королевским домом, не имеющего уже отношения к Бородиным, а лишь к Густаву, по линии его матери. Хотя ничего нет противоестественного в том, что «всего лишь» барон копает глубже. Записки дядюшки Густава, не владевшего никакими языками, кроме немецкого и немного эстонского, настрочены корявым мелким почерком на немецком, пусть даже хох- дойч, но всё же разбирать такое весьма непросто. Тем паче, тем, кто давно забыл немецкий, вытесненный из мозгов изучением излишне схожего голландского. Да и нет их всех, увы, под руками, не дали воспользоваться потомки покойного Густава сомнительному русскому родственнику, зажали.
Есть мнение, что род баронов Жирард де Сукантон происходит от Гийома Жирара, бывшего сенешалем Тальмона в 1201 году. Бабушка автора давно что-то рассказывала о замке Кюбург якобы владении поздних родственников де Сюкантон, но она считала Жираров выходцами из Гаскони. Густав же опроверг это документально. А ещё дядя Густав показывал слайды 1983 года своего производства с грудой камней, являющихся руинами родового гнезда де Сюкантон в Лангедоке Авиньона и Нима (Nimes). К северу лежит Але (Ales). В семи километрах к западу от городка Але, в пойме притока Роны, Гар-о-Гардон (Gard-ou-Gardon), у Понт-дю- Гар, под деревушками Сен-Жан дю Гар (Saint-Jean-du-Gard) и Сен-Жан де Пэн (Saint-Jean-de-Pinu) находятся развалины замка de Soucanton. Не разрушен ли замок столь рьяно католиками в отместку, в желании стереть память о еретиках? Франции в целом не свойственно столь скверное состояние памятников зодчества. Под Греноблем, в Дофине лежат руины замка Girard второго параллельного рода - основателя фамилии Girard de Soucanton – Жирар. Не исключено, что Сюкантоны некогда были катарами, то бишь, во времена альбигойской ереси, так как территориально были близки к графству Тулузскому. Тенденция оппозиции католичеству очевидна: позже род принимает протестантизм. Ещё не ведая об этом, автор, в начале 1980-х, воспылал жгучим романтическим интересом к истории альбигойской ереси. Осокина начитался. Сидел до закрытия Государственной Ленинской Библиотеки в Москве много дней и в выходные, в ущерб учёбе. Ясно, что предки Жирары бежали из Франции в Германию в ходе религиозных войн, скорее всего, конца XVI века, либо в ходе гонений гугенотов97 Людовиком XVII. Америка не привлекала их, как многих менее родовитых гугенотов.
В XVI столетии род де Сюкантон повторно, если верны изыскания Густава о периоде XII-XIII веков, сливается с ветвью Гогенштауфенов - родней императорской фамилии, что также явно не документировано, как и более раннее их слияние. Густаву не удалось доказать родство с Генрихом Львом, но линия жены Фридриха I Барбароссы, то есть, кровь Гогенштауфенов, прослеживается слегка, влившись в род Жирар-де Сюкантонов в XVI веке. Шведы же, Стенбок - род, давший шведских фельдмаршалов, влился, по мужской линии, в род матери Густава, то есть, не имеет отношение к предкам автора. В XVII веке Стенбок женится на шведской же графине Стуре, имевшей предков из рода немецких герцогов фон Брауншвайг. Герцогиня Беата фон Брауншвайг в конце XV столетия стала женой шведа Гилленстирна, которые затем породнились с предками Густава. Имело место завязывание родства Дамес, рода матери Густава, и с известным шведским родом графов Брахе и Толль, впоследствии и с Вазе. Род де ла Гарди по женской линии тоже привнёс занятные связи. В XVI веке де ла Гарди женился на принцессе Гилленхильм. Их потомки
97 Понятие «гугено(т)» во французском возникло с 1560-х от немецкого слова «Eidgenoss».
вливались в род де Сюкантон, находящийся с XVII века в Германии. Позже у Дамес возникает родство со старым родом шотландских эрлов (графов) Дуглас (Даглас), которые в XVII веке стали шведскими фельдмаршалами. В этот же период в де Сюкантонов вливаются и родственники старейшего датско-шведского рода баронов Врангель, давших десятки шведских фельдмаршалов, а потом и на русской имперской службе семь, но куда больше - генералов и семь адмиралов, в их числе и знаменитого Петра - героя Гражданской. Совершенно точное отношение к Сюкантонам имел и род немецких баронов фон Унгерн-Штернберг, восходящий к крестоносцам на уровне пересечения линий в отдалённом прошлом. Таким образом, второй Чёрный Барон Гражданской - Роман Унгерн, не слишком доброй памяти, но – последовательный борец с большевизмом, имел предков, влившихся в де Сюкантонов в XVII веке. Прославился он, пожалуй, не менее, хрестоматийно известного, Петра Врангеля тем, что, будучи разбит большевиками, отступил и создал своё микрогосударство в Монголии, захватив ненадолго Ургу (Улан-Батор), и установил контроль над всей Монголией. Славился необузданностью и жестокостью. По терминологии Льва Гумилёва и, утрированно развившего его мысль, Александра Дугина, барон резко становится оголтелым евразийцем и стремится к восстановлению сначала монголо-китайских монархий, а затем, с их помощью, и российской. В XVII столетии Дамес, предки матери Густава, отдалённо роднятся со шведским королевским домом по женской линии. Стенбок женится на представительнице рода Лейонхофвуд, предками которой был король Карл Кнутссон, живший в XV веке, и, как основатель рода, король Швеции Иоанн III (1568-1592). Имели де Сюкантоны родство и с богатыми купеческими родами из Швеции: Стайнрук и Буденброк, а также –Хуэк из Любека, рода ещё ганзейского. Вероятно, что Томас Манн писал о потомках тех самых Буденброков.
Постепенно, уже по не совсем ясным причинам, в отличие от бегства из Франции, Жирар-де-Сюкантоны переместились к смене XVII-XVIII столетий из Германии до Балтийских стран. Возможно, в силу того, что они повсюду ощущали себя чужаками. Помнятся автору разговоры самой бабушки, что западные, а особенно, южные, немцы у их семьи симпатий никогда не вызывали. «Они совсем иные, чем балтийские немцы, они сухие и резкие», - говорила бабушка. Спустя лет 20, примерно то же самое поведала автору и сестра Густава, баронесса Жирар-де- Сюкантон. Со времени оседания в Прибалтике о семействе известно немало, а главное - достоверно. Прибыв в Ревель (Таллин), после посещения его Петром Великим, де Сюкантоны некоторое время, чисто случайно, жили в ревельском домике Петра, что возле городской ратуши. Они тогда впервые оказались в Ревеле, вели успешную торговлю с Россией и, разбогатев, поселились в усадьбе Эве между Нарвой и Раквере, ставшей их родовым поместьем. Феодализм уже затухал, купеческая кровь, влившаяся в дворянскую, давала о себе знать. Кое-кто из семьи, вдохновившись успехом торговли с Россией, переселился в Москву в XIX столетии. В Ревельской ратуше есть сведения, что Жирар де Сюкантоны были бургомистрами города одно время. Под Ревелем позже они имели богатую усадьбу Лехола близ Рок-эль-маре. В XVIII веке они породнились со знатной немецкой семьей фон Таубе. Таким образом, если ранние де Сюкантоны и Жирары были явными французами, да ещё и южными, то поздние совсем онемечились и воспринимали себя, как остзейских баронов. И неподходящее звучание фамилии их ничуть не смущало. Предки матери Густава в XVIII веке породнились также с русскими Барановыми, имевшими татарскую кровь. Наиболее чистая ветвь рода Жирар имеется до настоящего времени в Нидерландах, но с изменённым именем - Mилэ (Milet). Милэ они именовались до XV века. Жирары произошли от более старого рода Милэ. Густав рассказывал, что посещал голландских Милэ в их родовом замке в начале 1980-х, когда особенно усердно собирал материалы по истории семейства. На стене у них висело родовое древо, но только касающееся их, без де Сюкантонов. Так же он вышел и на Бородиных, уже в горбачёвское время, ибо понимал, что до этого мог бы навредить своим отдалённым советским родственникам, памятуя сталинский контроль. Переписка с тётушкой из Германии стоила старшему брату отца автора в 1930-е свободы, а в конечном счёте и жизни.
Со временем всё выстроилось в следующую схему по поздним, более известным, де Сюкантонам. Иоханн Карл барон Жирард де Сюкантон был главой фирмы «Томас Клайхиллс и сын» и, одновременно, вице-консулом и затем - консулом. Родился он в Ревеле (тогда - Россия) в 1785 году, умер в 1868 там же. В 1862 году ему было даровано русское дворянство самим Александром II. В семейном архиве имеется копия дарования ему дворянства с подписью самого Александра. Иоханн Карл был женат на Элеоноре Кристине Иоанне фон Шернманн (родилась в Ниско, Эстляндия, в 1785, умерла в 1861 в Ревеле). Их свадьба состоялась в 1810 году в Ревеле. В 18 в. Жирары недолго проживали в Ревеле в известном, уцелевшем, домике Петра Первого. Они имели девятерых детей: Карл-Эдмунд (1810), прадед Густава, Теодольф, Артур, дед бабушки Зои, Лидия, Херда-Доротеа, Анна-Шарлотта, Женни- Элеонора, Аугуста и Иоханн-Карл (родился в 1826). Женни родилась в Ревеле в 1818 году и почила там же в 1895. Она вышла замуж в 1861 за австрийского офицера фон Шрутека, художника-пейзажиста, который слишком много пил вместе с Эдмундом Жираром. Картины его до сих пор украшают, как минимум, известные автору, стены трёх домов: двух в Голландии и дом двоюродного брата в Тамбове. До XXI века эти полотна находились гораздо ближе друг другу. Они висели в двух домах Ташкента. Преобладают на них альпийские ландшафты Швейцарии и Австрии. В начале XXI века автор наткнулся в Интернете на объявление некоего анонима, интересующегося историей поздних де Сюкантонов, особенно, Карлом, которому было пожаловано дворянство от Александра II98. К сожалению, этот аноним не ответил на запрос автора.
От Густава Бородины получили фотокопию грамоты Государя Императора Александра II о присуждении Иоханну Карлу Жирарду де Сюкантон в апреле 1865 года звания барона и дворянского герба. То есть, ему было пожаловано русское дворянство. Изображение части герба имеется на золотом перстне с сердоликом, которое более половины жизни проносила мать автора (Таким перстнем запечатывались письма). Он сохранился, как и единицы, уцелевшей в смутное время после 1917 года, серебренная посуда с вензелями «Жирард» и прочее. Текст царской грамоты: «Именным Высочайшим указом, от 22 декабря 1862 года, потомственный дворянин Иоганн-Карл Иоганнович-Карлович Жирард де-Сукантон возведен, с нисходящим его потомством, в баронское достоинство Российской Империи. Определением Правительствующего Сената, от 6 ноября 1863 года, сопричислены к этому роду сыновья барона Иоганна-Карла Иоганновича-Карловича Жирард-де- Сукантон: 1) Карл-Эдмунд, с сыном Иоганном-Карлом-Морицом; 2) гвардии полковник Теодольф, с сыном Иоганном-Теодольфом-Лео; 3) Артур, с сыновьями: Иоганном-Карлом-Этьеном и Клавдием-Антоном-Гастоном и 4) Иоганн-Карл с сыновьями: Жаном-Вильгельмом-Евгением и Алексеем-Геншелем-Оливье».
Линия Густава идёт от старшего сына Эдмунда, женившегося на Генриэтте-Паулине (их сын – Иоанн-Карл), тогда как бабушки автора - от Артура. Артур Жирард де Сюкантон (1813- 1884) родился и жил в Ревеле, умер там же. Был бургомейстером и шефом той же фирмы99. Артур женат на Марии-Луизе Берг и имеет детей: Элеонора-Каролина-Валери, Иоанн-Карл-Этьен, Клод-Антуан-Гастон, Мария-Луиза, Юлия-Гентиэтта, Катерина-Хелена-Клаудина. Дочь Артура и Марии-Луизы Берг, Элеонора-Каролина-Валери, становится матерью бабушки автора, Зои. О муже Валери, прадеде автора, Эужене Кибере, ничего не известно, есть только фотография. Он был каким-то крупным чиновником и состоятельным человеком. Пятой дочерью Валери де Сюкантон и Эужена Кибера стала Клаудиа-Франциска- Мария-Элена-Зоэ Кибер, бабушка автора, которую сыновья её прозвали
98 В Интернете был указан следующий вопрос: «I would be grateful to anyone who is able supply me with a genealogy of the Girard de Soucanton family or direct me to a reliable published source. Johann Karl Girard de Soucanton was ennobled by Tsar Alexander II on 22 December 1862. I am chiefly interested in his descendants and those members of the family who held consular positions in Estonia and Latvia prior to the Russian Revolution. I cannot find a Charles Girard de Soucanton who was alive in 1951. The nearest I can find is John Karl Girard de Soucanton. He was born as Selgs on 15/3/1894. He married Eileen Girard at Reval on 4/6/1924. John Karl died at Hildesheim on 30/12/1949, leaving two daughters». Именно так и написано: раза – «Джон»...
99 Женат на Марии-Луизе Берг (данных нет). Свадьба состоялась в 1841 г. Их дочь Валери родилась в 1842 в Риге, умерла в 1910 г. в Вертхайме на Майне. Её свадьба с Эуженом Кибером состоялась в Риге в 1865. Их детьми стали: Валери (родилась в 1866 г. в Дрездене, умерла в 1895 в Риге), Стефани (в 1867 в Пальтема, умерла в 1940 г. в Дмаэшингене), третья дочь Клаудина (родилась в 1869 и умерла в 1887 г. в Гиндеркингскафе, под Ригой), четвертая дочь - Ирмгард (родилась в 1876 в Риге и умерла в 1950 в Фрейбурге), пятая — бабушка автора, Зоя.
Фораменифера, а позже младший сын - Тупики, с ударением на «у», как производное от птицы тупика. Смерть сестры бабушки, Клаудины, оказалась трагичной. Сестра бабушки болела, и ухаживающая за ней девица разбила градусник. Ртуть попала в питьё больной. Испугавшись, служанка ничего не сказала, питье не заменила, может, и не ведала о действии ртути. Двоюродная бабка скончалась в мучениях, горничную же к ответу не привлекли. Месть была им чужда. Дочь Валери, Стефани, имела двух сыновей. Старший сын, Оскар (1898 - 1940), ставший адвокатом, отравился газом в 1940 году. Женат не был. Что-то странное было во всём этом. Не добровольно ли он ушел из жизни, в такой-то примечательный год? Второй сын Вольфганг, ставший медиком, пропал на войне. Не исключено, что и на восточном фронте и даже по ничтожной случайности, что от шальной пули, посланной отцом автора, или двумя его братьями.
В одно и то же время с учёбой деда автора, Сергея Бородина, в Николаевском училище, в Петербурге служил блестящий пятидесятилетний бригадный генерал- майор Лев Фёдорович барон Жирард де Сюкантон, состоявший в царской свите. До этого он был командиром гвардейских Синих кирасир (1905-1907). Его генеральша была светской и красивой дамой, как и его хорошенькая дочка (Трубецкой, 2012, 15). Они жили в Гатчине, и Зоя Евгеньевна Бородина звала его Дядя Тоби (от Тобиас). В начале ХХ века его брат, или ближний родственник, владел богатыми асбестовыми заводами на Урале. Был разорён революцией. О нём известно мало.
Двоюродная бабка Ирмгард, четвёртая дочь Эужена Кибера и Валери де Сюкантон, была лишь немного старше Тупиков, но выглядела гораздо старше и всегда опекала сестру. Уже после войны она искала Бородиных, писала в Москву Зое Владимировне Бородиной (Прокофьевой), дочери генерала Бородина, спрашивала о любимой младшей сестрёнке. Но в те годы отвечать из коммунистического рая никому, мягко говоря, не хотелось. Можно было, не успев получить ответ из Германии, сменить свой адрес на более восточный. «Бережёного - Бог бережёт, небережёного - конвой стережёт». Полбеды было ещё лишь получить такое письмо. После захвата Эстонии в 1940 все остзейские немцы, по договору с Германией, могли выехать на исконно немецкие земли. Так, Ирмгард вновь оказалась на западе Германии. На старости лет Ирмгард жила в каком-то доме для престарелых, а свою родовую виллу в Вертхайме сдала на попечение некоему пастору Ригеру, что, как оказалось много позже, было не лучшим выбором.
Густав был троюродным племянником бабушки, урождённой Зои Кибер, ставшей женой уральского казака Сергея Бородина, ныне покоящейся на христианском кладбище города Ташкента, бывшей территории Советского Союза. Таким образом, в троюродном дяде Густаве были капли русской и татарской кровей от рода Барановых, а также шведской и шотландской по матери, с преобладанием немецкой и французской, как и в авторе по отцу - доля кровей густавских, то есть - бабкиных: немецкой, французской и капли шведской (Преобладает же кровь уральских казаков, дедовская, русских крестьян и купечества по линии матери). В жилы сыновей автора влилось ещё и немного польской крови от бабушки Лидии по линии Хлюстовых. Увы, похоже, что официально род баронов Жирар де Сюкантон угас, ибо сын Густава, психически травмированный войной, бездетен, а по женской линии титул не передается. Жирары имели титул баронов ещё во Франции, до XVIII века.
Есть что-то мистическое в том, что, дорвавшись впервые до Прибалтики в 1974 году, автор с родителями были в полном восторге от поездки, глубоко прониклись впервые встреченным западным средневековьем, произведшим на автора огромное впечатление, запавшим в душу на всю жизнь и, возможно, повлиявшим на его судьбу. По рассказу Густава, в стихах дальней родственницы, ЖенИ Жирар, написанных давно на чужом автору языке, никогда им не читанных, изданных в сборнике города Ревеля в 1851 году, все башни средневекового Ревеля являются действующими лицами, владеющими даром речи. В отроческих рифмах автора, башни Таллина выступают в близкой роли: «Отстояла Маргарита (башня «Толстая Маргарита») и ливонцев и шведОв, славою она покрыта от прошедших всех боёв» и тому подобное. Наивно, в неведении, что ливонцы её и строили, а шведы не осаждали, но с любовью к башням и той эпохе, с чувством. К мистике же автор склонен не был, вернее - не стал.
5. В преддверии тревожных лет в Ташкенте
К лету 1906 года Екатерина Дмитриевна Запромётова стала всё чаще плохо себя чувствовать, и на семейном совете было решено отправить её отдохнуть в Мелеуз к родителям. Она взяла с собой маленькую Надю, а два старших брата, Пётр и Александр, поехали сопровождать мать. Для братьев это было первое путешествие далеко поездом, не считая краткой поездки Петра в Самарканд. Всё вокруг приводило их в восторг. Миновали руины средневекового глиняного Туркестана, после чего начались пойменные разливы Сырдарьи, и мириады комаров охладили пыл юных путешественников. В Мелеузе они были радушно встречены старшими Запромётовыми – Авдотьей Васильевной и Григорием Ефимовичем, а также сестрой Петра и Александра, Евгенией Черноруцкой. Свежий воздух, добротное питание и прогулки в сторону Уфы до впадения Мелеузки в Белую, где всего через 12 лет будут идти кровавые бои красных с каппелевцами и прочими колчаковцами, позволили Екатерине вновь воспрять духом. Когда они ехали тем же поездом назад, на станции между Челкаром и Аральском она вдруг увидела своего исчезнувшего отца, сидящего на скамейке, плачущего и совершенно пьяного. С трудом втащила она с сыновьями его в вагон. Оказалось, что случайный попутчик его подпоил, украл билет и деньги. Денег на билет отцу у них уже не оставалось, но их выручил любезный попутчик – отставной полковник. Однако, проспавшись, Дмитрий Моисеев наотрез отказался ехать в Ташкент, заявив, что живёт теперь в Туркестане, где у него есть угол и даже работа, и сошёл там. Вскоре в Ташкент пришло известие о смерти Дмитрия Герасимовича. Аполлинария Никитична сразу же выехала в Туркестан. Оказалось, что муж её высоко ценился там не только как маляр, но и приглашался для участия в художественной росписи новой церкви. Умер он, как показало вскрытие, от отравления, но почему, ясности не было. Буквально вслед за братом умирает в психиатрической больнице и Антон Герасимович.
Этим же летом в Ташкенте были выступления, поддавшихся эсеровской пропаганде, воинских частей. Была перестрелка. Уголовщина полезла из-за всех углов и стало неспокойно. На Серёжу Запромётова всё это подействовало так, что он начал будить всех каждую ночь, вскакивая от ночных кошмаров. На следующий год умерла от менингита маленькая Надя Запромётова, не достигнув и пяти лет. Горячие молитвы матери не помогли, и с той поры вера её пошатнулась. Александр Запромётов, будущий автор истории их семьи, оставаясь гимназистом, начал зарабатывать, давая уроки отстающим ученикам. Года через три его репетиторство пошло в гору, и даже директор школы Вознесенский предлагает ему натаскать своего сына, а позже и, доверенный в делах фирмы Первушина, Садырин, и врач Юргелис. На выручку он методично пополнял свою библиотеку. В том же году ташкентцы впервые увидели летящий аэроплан, сделавший пару кругов над ипподромом, что на Куйлюкском шоссе. То был итальянский лётчик – граф Кампо Сципио. Екатерина Дмитриевна приняла на работу по хозяйству узбечку. Случай был из ряда вон выходящий, поскольку туземные женщины не имели права на такое самовольство, не говоря о демонстрации чужакам своего лица. Но её муж спился, не зарабатывал почти ничего, лишь потому она решилась на такой шаг. Он лишь от случая к случаю торговал цветами на улице, выкрикивая на ломаном русском: «Ой, аромат-аромат, букет ароматичный, продавец симпатичный!» Когда муж узнал о подобном безобразии, он явился в дом Запромётовых и устроил скандал, требуя передать ему все доходы жены, но получил твёрдый отказ. Тогда он начал орать, что подаст в суд за нарушение женою законов Шариата и что он запрещает ей работать, после чего Запромётовым пришлось отказаться от услуг домработницы. Бабушка Аполлинария продала свой дом и, на вырученные деньги, послала сына Костю Моисеева в Казанский университет на историко-филологический факультет, а ленивого Витю – в Самару, где тот должен был сам найти дорогу в жизни. Спустив все деньги в Самаре, он вернулся понурый, понимая, что пора браться за ум и поступил в Учительскую семинарию. Вскоре брат его Константин, прерывает свою учёбу на историческом и поступает в юнкерское училище. Однако он бросает и эту учёбу и едет вольноопределяющимся отбывать военную службу в Петро-Александровском, чтобы вернуть казённые расходы военного министерства. Екатерина Дмитриевна сменила квартиру и наняла помощника по хозяйству – Ахмета, скромного, лет 25 человека, прекрасно владеющего русским, рассказывающего детям массу сказок в духе Ходжи Насреддина. Позже выяснилось, что настоящее его имя Каунуш, что он – араб, предки которого были захвачены в рабство туркменами-текинцами и проданы в Бухаре. Он любил русские отчества и велел ребятам величать себя Каунушем Михайловичем. Из-за того, что Каунуш без конца опаздывал и всё делал страшно медленно, пришлось его сменить на косоватую девушку-мордовку, Пелагею. Она только что прибыла из российской глубинки, и следовало её обучить многому. Как-то Запромётовы были в гостях, и в это время их квартиру взломали и умыкнули всё столовое серебро. Пелагея, находящаяся на кухне, ничего не слышала (Запромётов, 1976).
В 1908 году Пётр Георгиевич закончил гимназию с серебряной медалью и поступил в Московский университет на юридический. Поселился он у своего дяди Пети, который был послан строить московскую кольцевую железную дорогу. На следующий год от сильнейшего воспаления лёгких умирает Александр Григорьевич Запромётов, пережив Георгия на шесть лет. Фёдор Дмитриевич отправляется учиться в Санкт-Петербург на Экономическое отделение Политехнического института, получив средства от брата Николая. В 1910 году Александр Запромётов оканчивает гимназию с серебряной медалью и едет в Москву поступать на Механическое отделение Московского Высшего Технического училища. Он тщательно готовился к экзаменам всё лето, но, по прибытии в Москву, выяснилось, что срок экзамена перенесли на три дня вперёд и он должен сдавать на следующий день после трёх с половиной суток в поезде, где он к тому же простудился. Он не прошёл по среднему баллу и решил попытаться поступить на физико- математический в следующем году. По возвращении в Ташкент, дочь директора гимназии, Наталья Вознесенская, приглашает Александра в литературно- художественный кружок. Со временем их дружба перерастает в более серьёзные чувства, но даже говорить с ней об этом он не решался, не встав на ноги. Он накопил репетиторством сумму достаточную для трёхгодичной учёбы в Москве и вновь попытал счастье на Механическом отделении. На сей раз он успешно прошёл все экзамены, а Вознесенская, через год, отправилась поступать в Петербургский Медицинский институт. В этот же год Николай Запромётов пытается поступить в Московский Сельскохозяйственный, но после неудачи проходит в Петербургский Университет на Естественное отделение. На зимние каникулы Александр ездил в гости к Николаю посмотреть столицу России. Его поразила чистота и ухоженность идеально прямых проспектов, грандиозность сооружений, обилие и щегольство полицейских, но и частота кровавых пятен от плевков чахоточных больных на снегу. Студенческая столовая оказалась намного дешевле московской, но менее вкусна (ibid., 1976).
Времена наступают вновь неспокойные, после, казалось бы, наступившего затишья. Даже в застывшем, по впечатлению со стороны, «Недвижимом» Китае, в 1911 году вспыхивает Синьхайская революция100. Утешало то, что в Китае имели место, не свойственные России, противоречия между династией этического меньшинства, маньчжуров и ханьским большинством. В 1911 году в, уже 200-тысячном, Ташкенте101 конку 1901 года заменили настоящим трамваем. В июле 1912 в Туркестанском Военном округе происходит восстание солдат сапёрных батальонов в Троицких лагерях, близ Ташкента, подготовленное, уже существовавшей в ряде гарнизонов округа, Ташкентской межпартийной военной организацией социал- демократов и эсеров. После короткой схватки три офицера были убиты, восставшие вооружились и, во главе с оркестром, исполнявшими «Марсельезу», двинулись к соседнему лагерю стрелковых полков. Сапёров встретил огонь солдат учебно- пулемётных команд, затем их окружили четыре полка. Участники восстания были преданы суду, 14 человек казнили, 220 отправили на каторгу и в дисциплинарные роты. Сурово расправились, по-столыпински, не как в более мягкие времена, до 1905. То были отголоски первой, не утихшей бури в преддверии следующей.
Несмотря на то, что после грандиозного покушения на жизнь Столыпина премьер переехал с семьёй в Зимний дворец, охраняемый более других мест, рука убийцы добирается до реформатора. В одном из покушений на Столыпина участвовал, промытый соответствующей пропагандой, предок второго мужа тёти автора, Виктора Фёдоровича Андронова, рядовой Алексей Иванович Ильин. Он был пойман по доносу провокатора и сослан в Вятскую губернию, в село Сезенёво. Там Ильин сблизился с дочерью сельского священника, местной школьной учительницей Верой Никаноровной, к которой он вернулся с фронта после Германской войны. Позже Ильин становится рабочим и солдатским депутатом, осваивает математику, работает профессиональным фотографом и портным.
Вернувшись на каникулы 1912 года в Ташкент, Александр Запромётов встречается с дядей-ровесником Виктором Моисеевым, и они решают съездить на велосипедах за 70 вёрст в горы, в курортное место Чимган, где отдыхали Вознесенские. Колёсная дорога вела до Ходжикента через село Никольское и Троицкое (Нынешний город Чирчик) вдоль Чирчика к головам арыков Бозсу, Зах и Искандер. Далее следовал посёлок Искандер, основанный Великим князем, и за ним – посёлок Сайлык. Близ села Ново-Николаевское Зах-арык, построенный легендарным царём Залом, отцом
100 Синьхайская антиманьчжурская революция 1911 г. была почти бескровной и обошлась на редкость гуманно с, чуждой этническому большинству, династией Цин. В обмен на отречение богдыхана, военный лидер Юань Шикай обнародовал 3 документа: «Льготные условия для Цинского двора», «Условия отношения к лицам Цинского императорского рода» и «Условия отношения к маньчжурам, монголам, хуэйцзу и тибетцам». За Пуи сохранялся «почётный» титул императора, ежегодный доход в 4 млн лянов серебра, дворцовый комплекс Запретного города и летний дворец Ихэюань, весь их обслуживающий персонал и неприкосновенность имущества. Романовым бы так! В знак освобождения от ига маньчжуров республиканцы срезали свои косы (Хронос, 2011).
101 В период завоевания Россией, в Ташкенте проживало около 80 тыс. человек. В Самарканде к 1910 г. было 80 тыс. жителей, из которых 11 тыс. – русские, в Новом Маргилане или Скобелеве – 7 тыс. только русских, в Верном – 35 тыс. из которых 26 тыс. - русские (Запромётов, 1976).
персидского поэта Рустема, образует Красный водопад. Далее дорога ведёт в Чимган через Ходжакент. Там стоял огромный чинар 20 аршин в окружности – знаменитость Ходжакента, который к ХХ веку уже погиб, превратившись в пень с отростками. 90 вёрст от Ташкента до Чимгана на извозчике обходились в 25 рублей, а на арбе – всего в 6 (Россия. Полное географическое, 1913). В горах молодые люди совершали прогулки по тропкам на Двенадцать Ключей, Песочный и Меловой перевалы, столь хорошо знакомые автору, исхоженные им в конце XX века, купались в студёной Чимганке. Три дня пролетели незаметно, и велосипедисты вернулись в Ташкент. Прибывший на каникулы брат Запромётовых, Николай, одновременно проходил в Средней Азии студенческую практику в качестве исследователя болезней растений на Энтомологической станции, совершая по окрестностям города экскурсии с большим казённым фотоаппаратом. Николай Дмитриевич Моисеев отправляется по служебной командировке для усовершенствования хирургов при Военно- медицинской Академии из Верного в Питер с обеими дочерями, в сопровождении матери покойной Лолии. В Ташкенте он прихватил с собой старшую незаконнорожденную дочь и мать, которая начала страдать старческим слабоумием. Кроме всей этой команды, он приглашает в снимаемую квартиру ещё и младшего брата Фёдора, поступившего на экономическое отделение Политехнического института, а также двоюродного брата умершей жены и племянника Николая Георгиевича, который учится на естественном отделении Петербургского Университета. После окончания двухлетней командировки Николай возвращается в Ташкент и временно живёт у своей сестры Екатерины на даче. Аполлинария Никитична умерла уже в Ташкенте. В конце 1914 года Николая, как квалифицированного хирурга, направляют на Кавказский фронт заведовать госпиталем. Дочерей он оставляет на попечении подруги детства Ольги Ворониной, а воспитание их поручает, выписанной из Питера, гувернантке Анжелике Александровне. Летом 1914 Александр Запромётов заканчивает обучение и приезжает на гидрометрическую практику в Голодную степь, где изучает скорость течения, расход воды и размывание берегов Романовского канала и всей оросительной сети (ibid., 1976).
Уж миновал век символизма, выродившись к 1910 году, сменившись на футуризм и акмеизм. Одни стали ратовать за туманное будущее, другие же – вдаваться в иные крайности. 21 февраля 1913 года пушечный выстрел в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге возвестил о начале всероссийского празднования трёхсотлетия царствования Дома Романовых. С колоколен всех храмов обширной Империи зазвучала царственная мелодия целодневного благовеста, были совершены торжественные литургии и благодарственные молебны, крёстные ходы, а в армии и казачестве - парады войск. Первый молебен был проведён в Казанском соборе Санкт-Петербурга. «В Мариинском театре шла опера «Жизнь за царя» (в советском варианте называлась «Иван Сусанин») с обычным энтузиазмом, проявляемом в подобных случаях» (Вырубова, 1990, 143). В тот воистину Великодень России были особенно благолепны города и веси (Проскурин, 2009, 1). Министры изощряли свою изобретательность в том, как ярче отметить Трёхсотлетие Дома Романовых. Участились приезды разных владетельных особ, и жизнь столицы принимала всё более праздничный характер, а думские прения отходили на задний план. К самому празднованию Северную Пальмиру прибывали высокие гости, представители городских и сельских депутаций, принявших живое участие в августейшем церемониале столицы. Встреча и сопровождение высоких особ лежали на лейб- гвардии Сводного казачьего полка. Основу полка составляла Первая лейб-гвардии Уральская Его Величества казачья сотня. Находился там в тот год и дед автора Сергей Бородин. Вечером многие казаки были на народном спектакле в Мариинском театре, на опере Глинки, в Высочайшем присутствии. В Зимнем дворце был устроен обед волостным правителям. Особый чиновник ознакомил депутацию со всем достопримечательным в столице. Запомнился всем и прощальный вечер праздника, высочайшее застолье, где рядом с Царём и его Августейшей семьей сидели именитые гости: Патриарх Антиохийский Григорий, Хивинский хан, Бухарский эмир, митрополит Петербургский и Ладожский Владимир, а также 16 архиепископов, епископов и протопресвитеров придворного, военного и морского духовенства. Перед этим Митрополит Киевский Флавий отслужил панихиду по всем царским предкам. Казаки, правда, за праздничным столом сидели отдельно. Ходила круговая дружеская чарка, пили за каждое войско и казачество в целом. Героем вечера стал 75-летний уральский казак Георгиевский кавалер Евстифий Синицын, участник известного Иканского дела 1864 года. Почётный гость приосанился и молодецки запел походную песню Александра Хорошхина, подхваченную товарищами:
«В степи широкой, под Иканом,
Нас окружил коканец злой,
И трое суток с басурманом
У нас кипел кровавый бой».
«Любовь Хорошхина к правде и добру были беззаветны. Он возбуждал искреннюю привязанность и горячую симпатию к себе», - поминали земляка пожилые уральцы в то высочайшее застолье (ibid., 2009, 1). Когда Императорская фамилия отправилась вскоре на Волгу, в Кострому конечно же – в Ипатьевский монастырь, откуда взошёл на трон первый Романов, в Ярославль. Встречающее их население было настолько искренне радостно, что «народ входил в воду по пояс, желая приблизиться к царскому пароходу» (Вырубова, 1990, 144). Всеобщий подъём духа не мог не внушить Царю мысль, что всё прекрасно и мрачные события после Японской войны канули в лету. Мог ли кто тогда подумать, что всего через 4 года, казавшаяся незыблемой, династия рассыплется в прах? Разве что столь большие умы, как человек злой воли, Александр Парвус, вдохновитель Ленина, предвкушал падение ещё тогда и тщательно всё подготавливал для этого. Великий План Парвуса предусматривал Вторую русскую революцию уже 9 января (памятная дата...) 1916 года. Но Ленин тогда его не поддержал (Солженицын, Октябрь 1916, 2010, гл. 49). Иные настроения, чем у сидевших за столом казаков были в городских образованных слоях, поражённых идеями либерализма, о которых писал Василий
Розанов в 1912 году: «У француза – «Друг Франция», у англичан – «Старая Англия», у немцев – «Наш старый Фриц». Только у, прошедшего русскую гимназию и университет, – «Проклятая Россия». Как же удивляться, что всякий русский с 16 лет пристает к «партии ниспровержения» государственного строя...» (Розанов, 2007). Со времён Герцена хорошим тоном в интеллигентских слоях стало хаять державу, восторгаться западной демократичностью. При Петре Великом хотя бы восторгались только техническими достижениями, не оплёвывая при этом все свои устои.
ЧАСТЬ 5. Суровые годы. Терновый путь
1. Уральцы в Великой войне
Уцелело очень немного документов об участии уральцев в Германской войне, большая часть сгинула в пожарищах Гражданской. Уральское войско имело уже давно удлинённый срок службы - с 19 лет до 41 года. В мирное время выставляло оно три конных полка, или 16 сотен, сотню в Лейб-гвардии Сводно-казачий полк и две команды, всего 2973 человек102. Хотя военная служба считалась всё ещё престижной, тем не менее, к 1914 году увеличился контингент казачьей молодежи, желающей получить образование в учебных заведениях гражданского ведомства Империи. Общее число учащихся Войска перед войной составляло 5847 молодых казаков, из которых в военно-учебных заведениях обучалось всего 111 человек войскового сословия, что составляло всего лишь два процента от общего количества получающих образование! Несмотря на успех военной реформы 40-летней давности, перед войной в Уральском Войске не хватало 30 офицеров (Картагузов, 2011). Такая тенденция, поддерживаемая стараниями российских либералов, грозила беснасильственным расказачиванием державы в течение полувека.
Было в Сводно-казачьем полку в разные годы немало уральцев – начальников, таких как Жигалин, Хорошхин, Железнов, в начале Германской войны – Богаевский, а последним командиром с 1915 по 1918 год стал Михаил Никанорович Бородин,
102 В мирное и военное время все казачьи области, в зависимости от количества населения, выставляли соответствующее количество и войсковых соединений. Наиболее многочисленное из них, Войско Донское, выставляло в мирное время 17 армейских казачьих полков, 2 гвардейских, 7 армейских и 1 гвардейскую батарею, 16 отдельных сотен и 6 сотен особого назначения; Кубанское Войско – 11 полков, 5 пластунских батальонов, 5 батарей, две сотни конвоя Его Величества и сотню при Наместнике Кавказа; Оренбургское – 6 конных полков; Терское, Забайкальское – по 4 конных полка; Сибирское – 3 полка и остальные Войска, численно менее значительные, выставляли не более полка и несколько сотен. Всего казаками выставлялось в полки до 23 000 человек, или порядка 12 процентов от мужского населения, начиная с 21-летнего возраста. Казачьи полки формировались по строго территориальному признаку. В Великую войну казачьими войсками было выставлено 164 конных полка и 161 отдельная сотня. Одиннадцать казачьих войск и два полка России выставили на фронт более трёхсот тысяч воинов. Из них, более многочисленный, Дон послал более 100 тысяч своих сынов (Гордеев, 1992, 7, 12).
участвовавший потом в Гражданской войне. Михаил Бородин родился в 1868году в Уральске в семье потомственных дворян. Его отец, сотник Никанор Иванович, занимал должность казначея Уральского Войскового хозяйственного правления. Мать, Аполлинария Павловна, была из известнейшего уральского дворянского рода Акутиных. Михаил был старшим ребенком в семье - надежда и продолжатель рода. Он оканчивает Оренбургский Неплюевский кадетский корпус в 1887 году. Бородин поступает в одно из самых строгих и серьёзных того времени военно-учебных заведений - Первое военное Павловское училище. После двухгодичного курса училища, он оканчивает его по I разряду и в 1889 году производится в хорунжие. Имея право, благодаря отличной учебе, выбирать по своему желанию полк, в котором он хотел бы служить, молодой офицер останавливает свой выбор на лучшем полку Уральского Войска - Первом Уральском казачьем, где и начинает с февраля 1890 года свой долгий офицерский путь. Летом 1891 года Бородина временно командируют в Уральск, где, в составе Четвёртого льготного полка, он участвует в праздновании знаменательного уральского юбилея – 300-летия служения Уральского казачьего Войска. Осенью Бородин, как примерный во всех отношениях офицер, командируется в Санкт-Петербург, в лейб-гвардии Уральскую казачью сотню. Служба в самой привилегированной уральской казачьей части, находящейся всё время при дворе, требовала от офицера хорошего знания службы, отличных аттестаций и немалого капитала, чтобы не ударить лицом в грязь перед изысканной столичной публикой и другими гвардейскими офицерами. Поэтому, доступ в гвардейскую часть был закрыт для большинства простых уральских офицеров, а служили там исключительно выходцы из богатых и знатных уральских фамилий – Мартыновы, Аничхины, Хорошхины и другие. Для проверки соответствия, представляемого на перевод в гвардию, офицера всем, вышеперечисленным, требованиям, кандидат подвергался длительному испытанию – сможет ли он нести службу при дворе и приспособиться к столичной жизни. Михаил успешно прошёл это испытание и в июле 1892 года был окончательно переведён на службу в гвардейскую сотню. Здесь он сразу зарекомендовал себя отличным стрелком, получив второй Императорский приз за стрельбу из винтовки. В августе 1893 года Бородин произведен в сотники, а в 1895 году командируется с командой от гвардейских казачьих частей для охраны Охтенских пороховых заводов. В такую же командировку он был отправлен и в следующем году, исполняя при этом обязанности адъютанта лейб-гвардии Уральской казачьей сотни. Весной 1897 года Михаил Никанорович выигрывает второй Императорский приз за фехтование, а летом того же года награждается австрийским орденом Императора Франца Иосифа кавалерского креста. Кто знал, что вскоре кавалер этой почетной австрийской награды будем воевать с австрийцами на театре Великой войны? Во время службы в столице Империи, Михаил Никанорович обустраивает свою личную жизнь. В конце XIX века он женится на уроженке Санкт-Петербургской губернии, дочери действительного статского советника и доктора медицины - Лидии Владимировне Роменской. От этого брака родились трое сыновей: Георгий, Михаил и Григорий. Продолжая службу в гвардии, Бородин повышается в чинах и награждается своими первыми орденами. В 1903 году он получает чин подъесаула и орден Святого Станислава третьей степени, в 1907 году, за усердную службу, он получает орден Святой Анны третьей степени, а в 1912 году производится в есаулы. Ещё с 1906 года лейб-гвардии Уральская казачья сотня вошла первой сотней в состав, вновь образованного, лейб-гвардии Сводно-Казачьего полка. Помимо уральцев, в состав полка входили оренбургские, астраханские, сибирские казаки, а также казаки так называемых Дальневосточных войск (забайкальцы, амурцы, уссурийцы). Вхождение уральской сотни в состав гвардейского полка расширяло круг должностей, на которые назначались офицеры-уральцы. Это произошло и с Бородиным. После недолгого командования в марте-июле 1912 года лейб-гварди Первой Уральской сотней полка, он стал с лета исполняющим помощника командира лейб-гвардии Сводно-Казачьего полка по строевой части. Вместе с полком он участвовал в праздновании 100-летней годовщины Бородинского сражения и прямо на Бородинском поле и был произведён в полковники, а с осени утверждён в должности помощника командира полка. Вскоре началась Германская война и Бородин вышел на фронт в составе своего полка, находясь в прежней должности. Лейб-гвардии Сводно-Казачий полк вошёл в состав Третьей гвардейской кавалерийской дивизии и уже в августе-сентябре 1914 года участвовал в Восточно- Прусской операции (Дубровин, 2012). В ходе войны Бородин получил чин генерал- майора и стал георгиевским кавалером за беспримерную атаку немецких позиций. Эмигрировал вместе с Врангелем из Крыма в числе последних. Жил в Югославии до 1930 года и писал воспоминания (семейный архив).
Первый Уральский казачий полк (1 УКП), который входил в состав Девятой кавалерийской дивизии, командиром которой был генерал Бегильдеев, дислоцировался перед войной в Киевском военном округе, в городе Кременец, командовал полком полковник Георгий Кондратьевич Бородин, сын того самого Кодрашки – паршивой овцы в стаде. Георгий своей жизнью и своим подвигом с лихвой искупил грехи отца по отношению к Иоасафу Железнову. Этот высокий плотный командир с седою окладистой раздвоенной бородой не расставался с позолоченной шашкой, рукоять и кольца для ремней которой были усыпаны бирюзой. По всему верху ножен было выгранено: «Яицкого Войска Нашему полковнику Бородину. Елисавет». То был дар Елизаветы Петровны предку его (Масянов, 1991, 2009, семейный архив Бородиных). Дивизия вошла в образованный Юго-Западный фронт (ЮЗФ). В 5 часов утра 17 июля в 1 УКП началось проведение мероприятий согласно мобилизационной записке и дневникам. Первая запись в полевой книжке No 1 командира полка гласит: «По мобилизации. Сотнику Акутину (родственнику Бородиных). 1914 год, 19 июля, 12 часов ночи. Запись No 1. Предписываю немедленно отправиться в Фаезов, сдать совершенно секретные пакеты командиру 1 бригады 9 Кавалерийской дивизии и экстренно вернуться в полк в город Кременец. Бородин». 21 июля полк был извещен об объявлении войны Германии, а к вечеру 22 июля сосредоточился в окрестностях города Кременец. Дивизия должна была прикрывать сосредоточение русских пехотных частей, не переходя государственной границы. 26 июля, после объявления войны Австро- Венгрии, Георгий Бородин сделал последнюю мирную запись в своей полевой книжке: «Генералу Бегельдееву. 1914 год, 26. 07, 11 час. 56 мин. утра. Запись No 23. Раковец. Благополучно дошёл до м. Раковец, которое противником не занято. Иду дальше в указанном мне направлении. Сведений о противнике не имеется. Бородин» (Картагузов, 2009). На следующий день, полк, в составе дивизии, перешёл границу у местечка Ново-Алексинец и сразу вступил в бой с австро-венгерскими частями у местечка Заложне совместно с переброшенной с Тираспольского направления 10-й кавалерийской дивизией, с командующим славным генералом Фёдором Келлером103. В эту войну имелось немало военачальников уральских подразделений неказачьего происхождения. Уральскую казачью дивизию возглавлял генерал-лейтенант Алексей Михайлович Кауфман-Туркестанский – сын покорителя Туркестана, участник похода в Китай и Русско-японской войны, кавалер высших военных наград – Золотого оружия «За храбрость» и ордена Святого Георгия. На должность младшего офицера во Второй Уральский казачий полк был прикомандирован правнук императрицы Марии-Луизы, жены Наполеона I, подъесаул граф Альфред Сигизмундович Велепольский, а к Пятому Уральскому казачьему полку - полковник барон Борис Борисович Кене– офицер, прошедший Русско-японскую войну и побывавший в японском плену. Ординарцем начальника Уральской казачьей дивизии был назначен хорунжий барон Христофор Иванович Дерфельден. Его супруга - княгиня Пистолькорс «прославилась» соучастием в убийстве Распутина. Почти всю войну в должности командира Первой бригады Уральской казачьей дивизии прошёл генерал-майор граф Петр Михайлович Стенбок. Шведский род Стенбоков влился два раза с XVI века в древо матери дядюшки автора Густава, Дамес. Героической личностью был гусарский штаб-ротмистр барон Дмитрий Владимирович Фельдман, возглавлявший партизанский отряд Уральской казачьей дивизии. В годы Гражданской войны Фельдман стал начальником штаба Пятой дивизии Уральской отдельной армии. Подобно Фельдману, после окончания войны, некоторые офицеры-неуральцы продолжили свою службу в Уральской отдельной армии. Таковы полковник Владимир Иванович Моторный, уроженец города Гурьева Иван Абросимович Медведев, уроженец города Уральска артиллерист Николай Алексеевич Околович. Во время войны в комплекте полков Уральского казачьего войска состоял один подданный иностранного государства – Лев Рафаилович Гулион (Leon de Huillona), закончивший войну во Франции в составе Первой Особой пехотной бригады («Русский корпус»). Гулион пронёс через всю жизнь любовь к уральцам и, согласно завещанию, был похоронен в форме есаула (Картагузов, 2011). Георгий Бородин, своими стараниями, воскресил уральскую батарею, обратившись к Государю, попросил снять опалу Екатерины II, запрещающую уральцам иметь
103 Верный престолу граф Фёдор Артурович Келлер (1865-1918) кавалерист двухметрового роста был племянником знаменитого кавалергарда генерал-лейтенанта Келлера – героя Русско-японской и павшего в ней, начавшего карьеру добровольцем у Черняева в Сербско-турецкой и отличившегося на Шипке. Как дядя, так и племянник отличались верностью долгу, мужеством и добротой к подчинённым (Хронос, 2010).
пушки. Николай снял опалу. Так, возникла новая батарея из трофейных австрийских орудий (Масянов, 1991, 2009, семейный архив Бородиных). Под Равва-Русской, благодаря инициативе Бородина, началось возрождение уральской казачьей артиллерии, когда разъезды, высланные впереди наступающих войск, захватили в сентябре 1914 у деревни Липовец 4 вражеских орудия, оставленные противником, при поспешном отступлении. Впоследствии из трофейных орудий был сначала сформирован артиллерийский взвод, затем Первая Уральская казачья батарея, а к концу войны - артиллерийский дивизион (Картагузов, 2009). Георгий Бородин родился в 1860 году, то есть в Германскую войну имел уже весьма солидный возраст – далеко за пятьдесят. Он был участником Японской войны в качестве есаула Второго конного полка, в чине которого пребывал с 1897 по 1913. За свою лихость и стремительность прозван среди казаков Бураном. В Германскую, командуя 1-м Уральским казачьим полком, вместе с полком отличился при взятии Перемышля, стал его первым военным комендантом и генерал-майором. Женат на Любови Клементьевне Ереминой – представительнице славного уральского рода, дочери полковника, имел дочерей Софью (1890) и Екатерину (1892). Его сестра Екатерина – жена Константина Акутина из Первого Киевского полка. Разные ветви Бородиных роднились с уральскими дворянами Акутиными. Оставил о себе память в виде красивого дома в Уральске, с вензелями ГКБ на решётке балкона. Уже генерал- майором вернулся Георгий Бородин в начале 1918 года в свой добротный каменный дом в Уральске. Он был весьма богатым человеком в Войске, особенно если сравнивать его с другими уральскими офицерами, жившими на одно жалование. Согласно послужному списку Георгия Кондратьевича, он имел два благоприобретенных (то есть купленных) дома. Семья была у него большая – одни дочери, наследник так и не родился. После пленения в форте Александровском, Георгий Кондратьевич был расстрелян большевиками под Архангельском в 1921 году (семейный архив Бородиных).
В середине затянувшейся войны от Уральского войска потребовалось очередное перенапряжение, как и от других казачеств. Было призвано пополнение. Слишком уж заметной становилась убыль. За всё время Германской войны Уральское Войско выставило 9 конных полков (50 сотен), артиллерийскую батарею, гвардейскую сотню, 10 особых и запасных сотен, 2 команды. Всего же, на 1917 - свыше 13 тысяч человек, из них более 710 генералов и офицеров. Лишь 66 из них имело боевой опыт в предшествующих войнах. Для немногочисленного Уральского казачества это очень значительное количество, отнятых от труда, кормильцев, сильно затрудняющее успешное ведение хозяйства на Урале. За доблесть и отвагу 5378 уральских казаков и офицеров были награждены Георгиевскими крестами и медалями (Сайт казаков, 2011). На южном крыле фронта две русские армии начали Галич-Львовскую операцию. Третья армия генерала Рузского, будущего предателя своего Государя, совместно с Восьмой армией генерала Брусилова, действуют на Львовском направлении. 1 УКП, в составе Третьей армии, принимает участие практически во всех операциях. С 22 августа по 9 сентября уральский полк, в составе корпуса, участвовал в Городокском сражении, решившем участь Галицийской операции, где наиболее кровопролитные бои проходили под Равва- Русской. «30 августа 1914 года подъесаул 1 УКП Сергей Гурьевич Курин, любимый ученик Георгия Бородина, командуя сборной полусотней и, находясь с разъездом силой в 12 коней у села Высокое под городом Рава-Русская, уничтожил неприятельский разъезд силой в 15 коней, взял в плен 1 офицера и 8 нижних чинов». Приказом командующего Юго-Западного фронта, подъесаул Курин, за этот подвиг, был награжден орденом Святого Георгия четвёртой степени и стал одним из первых кавалеров этого высокого ордена среди уральцев за Первую Мировую войну. Этим же приказом «За отличия, оказанные в делах против неприятеля» награждены орденом Святой Анны второй степени с мечами - подъесаул Иван Пономарёв, орденом Святого Станислава второй степени с мечами - есаул Александр Хохлачёв, подъесаулы Василий Смирнов и Александр Аничхин, сотник Михаил Толстов, орденом Святой Анны второй степени « За отличную усердную службу и труды, понесённые во время военных действий» - делопроизводитель по хозяйственной части титулярный советник Алексей Лазоренко. Приказом No 162 от 16 октября 1914 года «За отличие в боях» произведены в прапорщики - зауряд- прапорщик Варфоломей Гаганов, подхорунжие Иван Землянушнов, Дмитрий Павлов, вахмистр Павел Бошенятов, старшие урядники Григорий Фролов и Николай Албин. Бошенятов и Албин, в скором времени, прославив себя и родное Уральское войско, станут Георгиевскими кавалерами (Картагузов, 2009). На плечи 1 УКП было возложено обеспечение пехотных дивизий, которым были приданы казачьи сотни, разведывательными данными о противнике и местности и обеспечение связи посредством летучей почты между взаимодействующими частями. Под деревней Остров, что восточнее Львова, хорунжий Торбин с разъездом в 15 человек нападает на, превосходящий его, разъезд, частью уничтожает его, а частью берёт в плен, доставив начальству офицера и 12 нижних чинов. Через 5 дней, возвращаясь из разведки с разъездом в 10 человек, Торбин перебил австрийский разъезд из 12 человек, взял в плен 1 офицера и 5 нижних чинов. За эти подвиги хорунжий был награждён золотым Георгиевским оружием. Ставший полным георгиевским кавалером уже за Русско-японскую войну, подхорунжий уралец Осип Гурьянович Голованов, в самом начале Великой войны, отличился при атаке с полусотней на неприятеля. Казаки взяли в плен 60 человек, захватив немало военного имущества, освободив 16 раненных, пленных русских солдат. Погиб Голованов, прикрывая артиллерийскую батарею, и, уже посмертно, получил звание прапорщика. Ещё один знаменитый уралец – сотник Ротнов Виктор Владимирович, после тяжёлого ранения, потерял ногу, но по собственному желанию остался на строевой службе в составе специального авиационного отряда для воздушной обороны Императорской резиденции в должности лётчика-пулеметчика (Картагузов, 2011). В период боев на Висле отличился также подъесаул Второй сотни Седьмого Уральского казачьего полка уралец Мизинов, родственник Бородиных. В бою 11 октября 1914 года он, с 35 казаками, бросился в атаку на неприятельскую пехоту у Августова, промчался через неприятельскую батарею и окопы и захватил 15 пленных и 1 пулемёт.
Дрогнувшая перед этим русская пехота, ободренная молодецким делом горстки уральских казаков, бросилась в штыки и выбила неприятеля из окопов (Насыров- Толстов, 2011). От казачьих разъездов требовалось идти впереди наступающих частей и, рискуя жизнью, добывать необходимые сведения. Казацкие разъезды тоже совершали глубокие рейды, до четырёх суток, вглубь Восточной Пруссии. Вдоль границы, в это же время, для постоянного наблюдения были выставлены цепи сторожевых постов, связь между которыми поддерживали разъезды численностью до 10 человек. Русские разведывательные части переходили через границу на всем протяжении от Зольдау до Тильзита и разрушали железные дороги, чем пытались помешать развертыванию германских сил. (Тогда и произошло известное столкновение донского разъезда Третьего полка имени Ермака Тимофеевича, состоящего из 5 казаков, со взводом немецких драгун из 27 человек. Согласно официальной телеграмме донец Кузьма Фирсович Крючков в этой схватке убил 11 немцев, а сам был ранен 16 раз пикой, при этом его конь - жеребец по кличке Костяк получил 11 ран. Крючков становится национальным героем России. Выходили открытки и папиросы с его изображением, патриотические плакаты. Был даже снят агитационный немой фильм «Подвиг донского казака Кузьмы Крючкова», и не без перегибов, который прокручивали уходящим на фронт войскам. Через год подобная же схватка, с участием Кузьмы повторится, правда 10 казаков против 22 неприятелей, но результат будет прежний, а Крючков получит три опасные раны. Так что, донской казак Крючков стал первым полным Георгиевским кавалером Первой Мировой войны заслуженно. Заслуженно он стал и героем-символом Всевеликого войска Донского и всей крестьянско-казачьей России).
Во всех боях проявили себя казачьи части, но уже не так лихо, как в прежние войны. Сутью новой войны, увы, стали не дерзкие рейды и красивые атаки казачьей лавы, а мощь пушек и число пулемётов. Поэтому казачьи полки и не могли выделиться, как в былые времена. «Хотя вся сухопутная армия наша отличалась всегда удивительным героизмом, но казаки подобно их древним предкам сумели и в XX веке выделить себя как особенно лихую, беззаветно удалую единицу, воюющую с легендарным одушевлением приёмами отдалённых веков. Недаром имя казаков на всём свете окружено ореолом отваги и непобедимости, недаром одно это имя наводит трепет на врагов», - писал тогда публицист Меньшиков, - «Казаки и при современных чудовищных пушках, пулемётах и аэропланах, всё-таки являются ничем не заменимым средством наносить неожиданные удары, захватывать, окружать, гнать и добивать врага» (Сайт казаков, 2008).
В первые же месяцы боевых действий в Восточной Пруссии, успех стал переменчив. Через полмесяца после начала войны имел место и разгром немецкого корпуса под Шталлупененом и другие операции. Армия Ренненкампфа в три корпуса и пять с половиной кавалерийских дивизий, включивших всю гвардейскую кавалерию - цвет петербургской аристократии под командованием генерала Хана Нахичеванского, по стратегическому русскому плану самого решительного сражения не должна была давать, но лишь служить для Восточно-прусской армии притягивающим магнитом, наступать же, им в спину, должен был Самсонов. Кавалерия Хана получила приказ: идти по немецким тылам и рвать коммуникации. Но едва он двинулся, как сбоку показалась одна немецкая второстепенная ландверная бригада в пять батальонов. И вместо того, чтобы мимо неё, заслоняясь, спешить по глубоким немецким тылам, Хан Нахичеванский104 под Каушеном ввязался в бой. Генерал собрал на шестивёрстном фронте четыре кавалерийских дивизии, и не охватывал бригады с флангов, но спешил кавалерию и погнал её в лоб на пушки — и понёс ужасающие потери, одних офицеров больше сорока, — сам же просидел бой в удалённом штабе, а к вечеру и всю конницу отвёл далеко назад. Но этот шальной генерал хотя бы проявил себя преданным престолу и в момент всеобщей измены генералитета в феврале 1917... В рядах конницы Хана Нахичеванского впервые отличился молодой ротмистр барон Пётр Врангель, имевший отношение к роду де Сюкантон, а соответственно, и к Бородиным, прославившийся в Гражданскую войну. Врангель предпринял отчаянную атаку немецкой батареи, не дающий возможности развернуться русским войскам под Каушеном. Его эскадрон нёсся прямо в лоб на укрепления, а сам он впереди всех, на вороном коне, вдохновляя их собственным примером бесстрашия. Они сумели неожиданно и молниеносно подскакать к батарее, порубить пулемётчиков, после чего ротмистр совершает значительный скачок в своей карьере и Высочайшим приказом от 12 декабря 1914 года произведён в полковники.
29 октября русские войска второй раз осадили крепость Перемышль. Вплоть до падения крепости 9 марта 1915 года, когда её 120-тысячный гарнизон капитулировал, уральский полк охранял фланги пехотных частей. Гарнизон крепости довольно часто производил вылазки с целью выявления слабых мест в осаде. Особенно упорные столкновения были в конце декабря 1914 года - начале 1915 года. В эти дни отличилась Пятая сотня уральского полка под командованием есаула Аничхина, которая получила задачу охранять левый фланг западного участка блокады генерала Гандурина и обеспечивать от охватов и обходов. Сотня, находясь в непосредственном соприкосновении с противником, под постоянным перекрёстным артиллеристским огнём, 15 дней, без смены удерживала за собой участок по фронту более версты. Незаурядную храбрость и жертвенность во имя выполнения задачи, присущие уральцам, проявляли нижние чины полка. В промозглую февральскую ночь казачьи разведчики полка подползают к неприятельскому караулу, находящемуся в 200 шагах от форта крепости Перемышль у села Даровица. Караул, в 12 человек, застигнутый врасплох, укрывается в землянке и готовится отразить нападение. Старший урядник Платон Сладков бросается первым в землянку, сбивает с ног часового и получает две пули в грудь и руку. Остальные казаки врываются в
104 Справедливости ради следует отметить, что в Японскую войну за кавалерийскую атаку позиций японцев у деревни Ландунгоу Гусейн Хан Нахичеванский был удостоен ордена Святого Георгия четвёртой степени, наиболее уважаемой награды в офицерской среде, которую вручали исключительно за личное мужество в бою.
землянку и захватывают весь караул в плен. За этот подвиг старший урядник Сладков был награжден Георгиевским крестом второй степени. Осадой руководил генерал Селиванов и по праву получил лавры победы. После падения крепости, уральский полк, вошёл в состав Перемышльского гарнизона, неся службу охраны в городе и поддерживая в нём порядок. Комендантом города был назначен командир полка Георгий Бородин. Это назначение было не случайным, в городе, где творился хаос поражения, оставался 120 тысячный гарнизон противника, который необходимо было разоружить и эвакуировать, случались грабёж и мародёрство. Только уральцы, со своей природной честностью, исполнительностью, сноровкой, нетерпимостью к несправедливости могли выполнить эту задачу достойно. О результатах их работы красноречиво свидетельствует приказ войскам крепости от 26 марта 1915 года, когда полк, выполнив задачу, покидал гарнизон: «Сегодня выходит из состава гарнизона крепости Перемышль славный Первый Уральский казачий полк. Австро- венгерская твердыня сдалась на волю победителя. Орлами налетели молодцы-уральцы, во главе со своим лихим командиром полковником Бородиным, на ещё дымящиеся развалины, стремясь сохранить от огня и оградить от расхищения и гибели то, что ещё не успел погубить враг. Полковник Бородин, имея под рукой всего лишь две сотни своего полка, стал водворять порядок в городе, в котором огромный гарнизон ещё не успел сложить оружие и был для меня незаменимым помощником и исполнителем распоряжений в должности первого коменданта крепости Перемышль. Мудро и решительно принялся он за дело водворения порядка в городе и, благодаря его стараниям, этот порядок в городе был создан прочным и нерушимым. Молодцы-уральцы своей сноровистостью сразу обезоружили всех пытавшихся ещё продолжать дело разрушения. С быстротой ветра, переносясь из конца в конец города, они всюду были вовремя, чтобы предотвратить беспорядок. Ныне этот полк выступает в поход добывать новой славы родному Уральскому казачеству. Пожелаем ему, во главе с лихим его отцом- командиром боевых успехов, новой славы, новых трофеев. Счастливый путь, молодцы. Подписал комендант крепости, генерал от инфантерии Артамонов» (Картагузов, 2009).
В конце апреля 1915 года, дивизия отважного Келлера, в которой был и уральский полк, перебрасывается в район деревни Залещики, где противник, перейдя в наступление, прорывает оборону русского армейского корпуса. Полку было приказано атаковать населённый пункт Снятин. Георгий Бородин скрытно, оврагом, вывел полк к окопам противника и, выстроив в лаву105 три сотни, приказал атаковать. Две сотни, под командой есаула Толстухина бросаются, в конном строю, на позицию австрийцев с проволочными заграждениями. Противник, не выдержав казацкого напора, побежал и, при преследовании, в основной массе своей, был изрублен, а около ста человек оказалось взятыми в плен. Снятин был освобождён от противника, а сотни, ворвавшись в него на плечах отступающих, с налёта захватили
105 Лава – казацкая боевая линия построения для атаки в конном строю.
и мост через реку Прут, который враг не успел уничтожить. Уральский полк перешёл к местечку Заблотов с задачей контроля противника по линии реки Прут. Подхорунжий Поберухин, будучи старшим в партии охотников (разведчиков), во время рекогносцировки позиций противника на реке был выслан исследовать брод реки возле деревни Тройца. Невзирая на сильнейший ружейно-пулемётный огонь «австрияков», Поберухин нашёл брод, первым перешёл реку, чем увлёк за собой товарищей, сумел подойти к самым проволочным заграждениям противника несмотря на то, что тот зажёг костры и освещал местность прожекторами. Выполнив задачу, подхорунжий вернулся в сотню, вынеся с собой двух погибших и двух раненых товарищей. Подвиг уральца был отмечен Георгиевским крестом первой степени (Картагузов, 2009). Кавалерия проявляла большую самоотверженность и, несмотря на ураганный огонь частей Макензана, вела конные атаки, облегчая положение пехоты и поднимая её боевое настроение. К, отступающим частям, Третьей армии на линии реки Вислицы подошёл конный корпус хана Нахичеванского и на глазах пехотных частей под ураганным огнём германской артиллерии, пулемётов и ружей двинулся в атаку. Вид несущейся конницы поднял дух не только в пехоте, но даже раненые поднимались и готовы были бежать вслед за кавалеристами на противника.
Молодой дед автора, Сергей Владимирович Бородин, попадает на фронт есаулом части его родного гвардейско-казачьего полка, присоединенной к другому подразделению. За неимением сведений, можно лишь предположить, что есаул Бородин был повсюду вместе со Сводно-Казачьим полком, то есть принимал участие: в 1914 - в Варшавско-Иваргородской и Лодзинской операциях, в 1915 - в Праснышненской операции и в боевых действиях в районе города Холм, в августе- октябре 1915 полк состоял в конвое Верховного Главнокомандующего, в 1916 полк принимал участие в Ковельской операции и в боях на реке Стоход, 13 апреля 1916 полк был причислен к Сводной гвардейской кавалерийской дивизии, в 1917 полк вёл боевые действия в районе Стохода, в августе полк находился на позициях у реки Порынь. В 1915 году дед Сергей был легко ранен и жена ездила к нему на фронт, тогда это было возможно. Она купила для мужа иконку с преподобным Сергием Радонежским за 18 рублёв золотом. О ранении деда напечатано было в газете. В семейном архиве бережно хранится вырезка из газеты тех времён, всего лишь пожелтевший клочок бумаги, но красноречивый источник: «ранены: ...» далее идет перечень чинов и имён через точку с запятой, среди которых – «есаулъ Бородинъ (ост. въ стр.) Сергей Владимiровичъ», то есть – «остался в строю». Этот клочок бумаги - более ценная семейная реликвия, чем самая дорогая серебренная посуда. В 1916 году у Зои Евгеньевны и Сергея Владимировича родился второй сын - Владимир (дядя автора по прозвищу Вуд). В более поздний исторический период дату рождения Вуда удалось неофициально заменить на 1918 год от греха подальше, спокойнее так чувствовали. То есть, сын как бы был рождён в начале «Новой Великой Эры», а не «проклятой ушедшей», и по возрасту не столь скоро подлежит забриванию в армию. Бабушка Елизавета Евграфовна, с двумя маленькими внуками,
в те мрачные годы, жила на хуторе Донсковых. Сестра Сергея Владимировича, Зоя, продолжала учиться в институте благородных девиц в Петрограде.
6 октября 1915 года вступает в должность новый командир Уральского полка – уже упомянутый усатый гвардейский полковник Бородин Михаил Никанорович, более близкий по родству к ветви автора, а полковник в летах – уже упомянутый Бородин Георгий Кондратьевич, его дальний родственник, получивший за свою горячность прозвище Буран, командовавший 1 УКП с октября 1908 года, за отличия в боях был повышен в должности и назначен командиром бригады Оренбургской казачьей дивизии. Один был минус, в глазах всех уральцев в суровом, мужественном облике Михаила Никаноровича – отсутствие бороды. Но должность гвардейского полковника обязывала брить её. В конце 1915 года уральский полк был сменён на позиции стрелковыми Финлядскими полками и отошёл на отдых за реку Серет. Находясь в резерве до 19 мая 1916 года, полк трижды переходил из одного населенного пункта в другой. Последним местом его дислокации в резерве было село Левада, откуда казаки, совершив переход в 50 вёрст на передовые позиции, остановились в деревне Петликовце (ibid., 2009).
В русском экспедиционном корпусе под Верденом находился брат, упомянутого ранее, друга прадеда автора, Алексея Райкова. Он был полковым священником и погиб под снарядами немецкой тяжёлой артиллерии. В «Битве на Сомме» англичане испытали первый в мире танк Mark I в бою. Русская экспедиционная бригада принимала серьёзное участие в операции на Сомме и зарекомендовала себя блестяще. Русские особо отличились в штыковых боях, разведывательных акциях, захвате языков, обезвреживании неприятельских часовых. Везде, где требовались выносливость, терпение и смекалка, русским равных не было. Бригаду отвели в тыл в октябре, потери составили 35 процентов личного состава, из которых не менее пяти процентов были безвозвратными. Большую часть военнослужащих наградили. Осенью 1915 года Антанта открыла ещё один фронт — на Балканах. Французы планировали отправить на него Первую русскую бригаду, но Ставка настояла на том, чтобы не менять первоначальные планы, а на Балканы послать Вторую особую бригаду генерала Михаила Дитерихса, прибывшую морем во Францию через Архангельск. С июля 1916 года Россия приступила к формированию Третьей особой бригады, командиром которой стал генерал Марушевский. На пароходы в Архангельске бригада грузилась в конце августа, а через месяц она прибыла в Нант и в октябре сменила на позициях франко-германского фронта Первую особую бригаду. В середине сентября на Македонский фронт из Архангельска отправилась и Четвертая бригада под командованием генерала Леонтьева. После этого численность Русского экспедиционного корпуса за рубежом составила уже 40–45 тысяч военнослужащих. Кроме того, русские эмигранты, сотнями слонявшиеся по тыловой Европе, также поступали на службу в особые бригады. Эта разношёрстная братия, в которой были и крайние монархисты, и, притаившиеся до поры до времени, социал-демократы, и прочие «революционеры» и оппозиционеры существующему строю, надев шинели, хлынула в солдатские массы, смущая умы. Как и на Востоке, здесь, на Западе, они вносили своей агитацией разброд в умы и души военных. Экспедиционный корпус до 1917 года не имел своих врачей и госпиталей. Граф Игнатьев пишет о том, с какими трудностями ему пришлось столкнуться, решая вопрос о приёме раненых русских солдат госпиталями Франции.
В ходе Брусиловского прорыва, второй армейский корпус отбросил австро- венгерские войска за реку Стрыпа, затем Шестнадцатый корпус опрокинул «австрияков», после чего, Двадцать второй полностью разбил австро-венгерский корпус фельдмаршал-лейтенанта фон Гофмана. В этом разгроме принимал участие и 1 УКП. Уральцы понесли в этих боях огромные потери, самые большие за всю войну, но и покрыли себя поистине неувядаемой славой. 27 мая 1916 года полк получил приказ от командира дивизии генерал-майора Мошнина приказание атаковать пехоту в окопах у деревень Порхово и Зубжец. Уральцы, выстроившись в колонну по три, в составе пяти сотен и пулемётной команды, пройдя узкое лесное дефиле по свежевырубленной площади, под ураганным огнём противника, неся большие потери, бросились в отчаянную атаку на пехоту. Под лобовым и фланговым огнём, казаки выбили противника из трёх линий окопов, большую часть порубили, а остальных взяли в плен. Взвод второй сотни, пройдя реку Зубжанку, атаковал вражескую артиллерийскую батарею, порубив прислугу и прикрытие, но огонь со стороны реки Борышки не дал возможности вывести орудия. Наступившая темнота и непроходимость реки Борышки, не позволили развить дальнейший успех. В этом бою полк потерял убитыми двух офицеров и ранеными - пятерых, контуженными - одного, нижних чинов было убито 24, ранено - 85, контужено - двое, пропало без вести 9 человек. Казаки взяли в плен 9 офицеров и 457 нижних чинов (Картагузов, 2009, Дубровин, 2012). В этом бою сам командир уральского полка Михаил Бородин участия не принимал, так как не успел к началу наступления вернуться из отпуска. 2 июня 1916 уральский полк, в составе сводной бригады Девятой кавалерийской дивизии под командованием генерал-майора Савельева, отличился вновь под деревней Гниловоды, поддержав атаку Башкадыкларского и Карского пехотных.
Вот как описал этот бой в журнале боевых действий командир 1 УКП полковник Михаил Никанорович Бородин: «2 июня в 17 часов 50 минут я получил от генерал- майора Савельева приказание поддержать двумя сотнями атаку пехоты, готовую перейти в наступление. Пятая и Шестая сотня лавами атаковали противника у высоты 360. Видя, по обстановке, что двух сотен мало для атаки, я рассыпал в лаву Третью и Четвёртую сотни, приказав резерву - Первой и Второй сотням, под командованием полковника Акутина, двигаться за боевой линией, которой я командовал лично, находясь впереди второй линии лавы. Как только пехота поднялась и повела атаку в направлении высоты 383 к деревне Гниловоды, боевая линия лавы, а за ней и резерв, под ураганным огнём артиллерии, пулемётов и ружей противника, карьером понеслись на неприятельские окопы. ... Передовая часть пехоты залегла в 15-20 шагах от неприятеля, но, увидя мчавшихся казаков, бросилась в штыки на передовые окопы неприятеля. Казаки и пехота рубкой и уколами быстро справились с первой линией и дальше на вторую, третью и четвёртую линии окопов казаки мчались уже впереди пехоты, сокрушая всех, не сдававшихся в плен. Упорное сопротивление оказали немцы и большинство из них было изрублено. Удары шашек и уколы пиками, в большинстве случаев, были смертельны. Атака казаков навела панику на немцев и австрийцев, и они сдавались в плен целыми сотнями, причем, для конвоирования партий примерно в сто человек, наряжались по одному, или два казака. 8-10 человек, с прапорщиками Карнауховым и Фроловым бросились на венгерскую батарею, стоявшую у самой окраины деревни Гниловоды. Было приказано полковнику Акутину с Первой и Второй сотнями атаковать батарею. Батарея стреляла шрапнелью. При атаке, прапорщик Фролов был убит, а прапорщик Карнаухов, доскакав до батареи, взял замок орудия, но был тяжело ранен и остался на батарее. В это время, подоспел полковник Акутин, который бросился на прикрытие батареи, где были захвачены пулемёты. Казаки привязали к захваченным трём орудиям верёвки и, под сильным огнём, увезли их на бивак. Подошедшая пехота заняла Гниловоды. Трофеи полка: 3 орудия, 4 панорамы (орудийные), 2 пулемёта, 2 исправных телефонных аппарата с батареями и бумаги на венгерском языке. Пленных сдано под расписку: 22 офицера, два кадета, 1396 нижних чинов (20 егерского резервного германского батальона, 221 и 219 германских полков и 56 и 39 австрийских дивизий). По словам пленных, после атаки уральских казаков, 20- й егерский резервный батальон перестал существовать. Потери (уральского) полка: 1 офицер и 9 нижних чинов убиты, ранены - 26, контужен 1» (Картагузов, 2009). То была беспримерная лобовая конная атака уральцев в романовских чёрных длинных полушубках и чёрных папахах, прорвавшая четыре линии окопов (!), принесшая Михаилу Никаноровичу, бывшему в первых рядах, славу, возможно большую, чем прочим казакам рода Бородиных. О ней шумели все русские газеты. Бородин получил повышение, а вместо него поставлен был Загребин (Масянов, 1991, 2009). При таком риске, в столь тяжёлых условиях, успех был блестящ, а потери неизмеримо малы. Вскоре командир 1 УКП получил телеграмму от Наказного атамана из родного Уральска, восхищённого подвигами казаков: «Я и Войско гордимся подвигами нашего Первого Уральского полка, горячо молим Бога сохранить Вас и Ваш полк на дальнейшие боевые подвиги». Все уральцы узнали о беспримерном подвиге казаков из телеграммы командира кавалерийской дивизии генерал-майора Мошнина, которая была напечатана в газете «Уральские войсковые ведомости»: «2 июня Уральский полк под командой полковника Бородина, под жестоким огнём, атаковал в конном строю пехоту противника, засевшую в четырёх рядах окопов за проволочным заграждением. Стремительным ударом уральцы опрокинули противника, порубили, закололи многих, захватили 3 полевых орудия, 2 пулемёта, 16 офицеров, около 1600 солдат, из них 400 германских егерей, остальные - австрийцы. Счастлив сообщить о выдающейся доблести его сынов, земной поклон Уралу» (ibid.). За эту атаку Михаил Никанорович Бородин был отмечен орденом Святого Георгия четвёртой степени, впоследствии (в январе 1917 года) получил генерал-майора, а основная масса казаков награждена боевыми наградами. Так уральцы внесли свою лепту в знаменитый Брусиловский прорыв. 3 июня 1916 года потрёпанный уральский полк, в составе бригады, был отведен в дивизионный резерв, а 7 июня занял позицию от деревни Сьцянка до реки Днестр. Почти два месяца полки Девятой кавалерийской дивизии: Первый Уральский казачий, Девятый драгунский Казанский, Девятый уланский Бугский и Девятый гусарский Киевский, поочерёдно сменяя друг друга, занимали оборону у Днестра. То не было обычным сидением в окопах. Постоянные стычки, орудийные обстрелы, вылазки на вражескую территорию, уносили жизни солдат и казаков, о чём свидетельствуют выдержки из приказов и журналов военных действий. Как сказано в приказе по полку: из 14 раненых, пятеро осталось в строю. Как правило, уральцы дрались до последних сил. Будучи ранеными, казаки оставались в строю до тех пор, пока находили в себе силы держать винтовку, или рубить шашкой. Так проявил себя в ту войну и дед Сергей. Не прятались за подчинённых и Бородины Михаил Никанорович с Георгием Кондратьевичем и Михаил Николаевич, прославившийся больше в Гражданскую тем, что разгромил Чапаева. Веками выработанное казацкое чувство локтя, взаимовыручки не раз спасало уральцам жизнь и приносило успех их ратному делу. Казаки привыкли драться малыми силами, и каждый из них чувствовал в бою свою долю ответственности за общее дело и считал себя виноватым, если раньше срока оставит своих товарищей, даже честно погибая от рук врага, старался не падать раньше времени, но дрался отчаяннее из последних сил. Уральцы сохранили эту, рождённую во времена вольницы, традицию и в годы Германской войны. Часто встречаются в боевых документах записи о том, что после боя раненые казаки, отказывались от госпитализации, оставаясь в строю. «Так, в приказе о награждении младшего военного фельдшера Думчева Трофима Алексеевича Георгиевским крестом четвёртой степени говорится: «В конной атаке 27 мая 1916 года, у деревни Порхово, на пехоту противника, за убылью офицера, принял командование взводом и, ведя его в атаку, был ранен. После сделанной перевязки, опять участвовал в бою до потери сознания», а «старший урядник Лопанов Ераст Григорьевич награждён Георгиевским крестом первой степени за то, что, командуя взводом в конной атаке 27 мая 1916 года ... под сильным огнём, первым врубился в ряды противника, своим примером увлекая казаков, будучи тяжело раненым». Части армии генерала Щербачёва, в составе которой был 1 УКП, в ходе общего наступления, прорвали позиции Южной армии на Галицком направлении. Разведывательная партия в 15 казаков, под командованием прапорщика Агуреева, спешившись, атаковала роту противника с пулемётом, в штыки. Австрийцы, не выдержав дерзости удара, бежали. Казаки взяли в плен 61 солдата. Ранено было лишь 3 казака (Картагузов, 2009, Дубровин, 2012). Это были не единичные случаи проявления ловкости и удальства и уралец Картагузов описал лишь самые известные, но и их все не вместить в рамки этой книги. Увы, это был не 1812 год и даже не 1877 и не личная доблесть, а техническое превосходство определяло успех армий.
Во время одного из жестоких августовских боев пал уралец Федот Иванович Верин. Вот что было отмечено в приказе Михаила Никаноровича Бородина: «22 августа 1916 года пал геройской смертью вверенного мне полка приказный Федот Верин, пал сражённый неприятельской пулей в 15 шагах от вражеской заставы. По отзывам начальствующих и прочих чинов полка это был беззаветно-храбрый воин, всегда впереди во всех опасных предприятиях. Царство небесное и вечная память. Привожу письмо, полученное мною от его отца казака Гурьевской станицы Ивана Ларионовича Верина: «Счастливы, что единственный сын наш приказный, вверенного Вам полка Пятой сотни, Федот Верин пал на поле брани за Царя и Отечество. Сам я беден, стар, предпринять что-либо не могу. Вся надежда к существованию у нас была на единственного сына нашего Федота, жить и кормить нас ему, сложившему свою голову за Веру, Царя и Отечество, не пришлось, но, мы повторяем, счастливы услышать, что сын наш Федот пал смертью славных, поддержав славу Уральцев из коих он сам». Жив ещё дух казачий и будет жить, имея заручкой на Урале таких, сильных духом, стариков-казаков, а молодым вот мой приказ: «Держи им в затылок». Понятно, что тяжело было старику писать это письмо, но оно было адресовано не только командиру полка, а всем казакам- уральцам, проливающим свою кровь на поле брани за святое дело - защиту Отечества, всем отцам, матерям, родным и близким, кто ждёт своих кормильцев, это письмо стало поддержкой всем тем, кто уже не дождется славных сынов Урала. Этот немощный телом, но сильный духом старик выразил то, что не могли произнести вслух многие уральцы. Не даром старики издавна пользовались особым авторитетом среди казаков, а мнение их, в первую очередь, учитывалось, при принятии важных решений (Картагузов, 2009). «Вестимо, жалко, да что ж поделаешь. Надо держать державу», так отзывается крестьянин на известие о гибели сына, согласно репортёру Меньшикову. «Кладбище – нива Божия» (Меньшиков, 2007). Не так стало к концу войны, когда даже казачество затронул тлетворный дух разложения, посеянный большевистской пропагандой и известным приказом Временного правительства. Всё рухнуло с отречением Царя.
2. И в Туркестане неспокойно. Ташкент объят тревогой
В 1914 году в Ташкенте было закончено сооружение двух новых трамвайных линий от Константиновского сквера, по Московской, до тюрьмы и от сквера по Саларскому проспекту до Кадетского корпуса и кладбища. Бельгийское общество построило дизельную электростанцию на Куропаткинской возле Куриного базара. Сергей Запромётов кончает гимназию с золотой медалью и, без экзаменов, поступает на Механическое отделение Московского Высшего Технического училища. Он уезжает вместе с Александром, и они снимают комнату недалеко от училища. Братья живут дружно, часто посещают театр оперы Зимина на большой Дмитровке, где особенно хорошо были поставлены «Корневильские колокола» Планкетта. В это время, к Александру Запромётову явился околоточный надзиратель и, осведомившись, видит ли он стерлитамакского мещанина Запромётова Александра Георгиевича пред собою, торжественно заявил: «Что это, Вы, батенька, уклоняетесь от военной службы и своевременно не являетесь на призывной пункт?» Пришлось объяснять, что согласно существующим законоположениям, он, как уроженец Туркестанского края, от воинской службы освобождается, на что, у него имеется соответствующий документ. Александру, всё же, пришлось явиться к судье, долго ждать, после чего, судья сверил все документы, выслушал обвиняемого и, наконец, провозгласил: «По указу Его Императоргского Величества, прошу всех встать, стерлитамакский мещанин Запромётов, на основании существующих законоположений, считается по суду оправданным от предъявленных ему объявлений». Когда прозвучало его «всем встать», сам судья и подсудимый стояли во весь рост. Больше никого в помещении не было. Сергею не понравилась постановка учебного процесса Технического училища, и он уехал в Ташкент, решив там подзаработать деньжат и, в следующем году, поступить в Петербургский Политехнический институт, специализироваться по орошению и осушению земель. Александр, оставшись один, сменил квартиру на более дешёвую и удобную в новом многоэтажном доме. Там он впервые увидел и оценил водяные, обогревающие батареи и лифт. Он нашёл себе опять репетиторство за 25 рублей в месяц. Преподавал троим детям владельца железнодорожных гостиниц. Помимо заработка, он получал бесплатный обед из трёх блюд и сдавал своё бельё в стирку гостиничной прачке. На зимние каникулы Александр съездил в Ташкент, где повидался с Наташей Вознесенской, которая была увлечена футуризмом и декадентством. Наташа читала наизусть с вдохновением и восторгом стихи Игоря Северянина, но, когда Александр приехал в Ташкент очередным летом, оказалось, что Наташа вышла замуж за студента Петербургского Политехнического Данильченко. Александр предвидел такой исход, но переживал сие известие долго и мучительно (Запромётов, 1976). Слишком уж сух был преподаватель математики в коричневом берете после Игоря Северянина...
Екатерина Дмитриевна, в это время, решила пойти работать и прошла краткосрочные акушерские курсы, но сын Пётр, уже окончивший юридический, начал самостоятельно вести судебные дела, хорошо зарабатывать, и не разрешил зарабатывать матери таким путём несмотря на то, что пенсия от купца Филатова прекратилась, поскольку старший сын достиг совершеннолетия. Екатерина Дмитриевна принимает в семью ещё и племянницу Соню Богданову, дочь сестры Марии из Радома, которая прислана с целью получения аттестата зрелости в Ташкентской гимназии. В середине декабря 1914 года стояла весенняя погода, на Соборной гуляли без пальто и продавали фиалки. Николай Георгиевич уже становится на ноги, хорошо зарабатывая в регулярных экспедициях по защите растений в Средней Азии. В 1915 году заканчивает гимназию пятый сын, Евгений, и решает поступать на естественный факультет Петроградского Университета, чтобы специализироваться по геологии. Пётр обещает его материально поддержать. Брат Сергей, на каникулах, зарабатывает себе на учёбу репетиторством. В Самарканде скончался купец Филатов, имущество которого было оценено в два с половиной миллиона рублей. Перед смертью он впал в маразм и, когда ему сообщили результаты инвентаризации имущества, он залез на крышу и истошно кричал: «Караул! Грабят!» Его дети Борис, Дмитрий и Елизавета решили продолжить дело отца, а главным управляющим фирмы был назначен Владимир Григорьевич, после чего, ему пришлось переехать в Самарканд.
К лету 1916 года последовало Высочайшее повеление, вылившееся в «Приказ по Туркестанскому краю. Гор. Ташкент, 8 июля 1916 г. No170» - указ правительства о мобилизации мужского населения Туркестана и инородцев вообще в возрасте от 19 до 43 лет «для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии». «В ближайшую очередь подлежат призыву туземцы от 19 до 31 года. Все призываемые будут работать за оплату и довольствоваться казной. Преподав соответственные по этому поводу указания господам военным губернаторам и начальнику Закаспийской области, я выражаю уверенность, что туземное население края, не несшее до сих пор тягостей Великой Отечественной войны и ныне призываемое Высочайшей волею к труду в тылу армии, с полной готовностью явится на призыв, а затем будет работать в тыловом районе действий победоносной русской армии, предводимой Верховным вождём ея Государем Императором. Подлинное подписал Вр. И. д. Генерала Губернатора от Инфантерии Ерофеев» (Липко, 1980, 79-98). Из Туркестанского края призвали 250 тысяч человек и из Степного края, нынешнего Казахстана - 230 тысяч. До этого туземное население для службы в армии никогда не привлекалось. Накопившееся возмущение, вызванное нараставшим отбором земель под хутора казаков и переселенцев, резко возросшее обнищание, от закупки лошадей, скота для нужд фронта, при нараставшей инфляции, породили в Средней Азии весьма накалённую обстановку. Приказ вызвал бурный протест у туземного населения: матери и жёны традиционно завыли, а мужчины готовы были уже точить ножи. Такую реакцию было бы невозможно представить себе во времена Второй Мировой, когда тех же туземцев уже призывали на передовую, а не для тыловых работ и не оправдывались при этом, как в приказе Ерофеева. Во времена «Тюрьмы Народов» на передовую бросали преимущественно лишь этнос «колонизаторов». В британских и французских колониях дело обстояло совершенно противоположным образом: первыми бросали на прорыв, в качестве пушечного мяса, полки колониальных войск, которых набирали в Индии, или Северной Африке, как нечто само собой разумеющееся. Были сняты с должностей генерал-губернатор и четыре из пяти военных губернаторов. 22 июля Высочайшей волею на пост начальника Туркестанского края был назначен генерал Куропаткин – знаток Востока106. Правительство было чрезвычайно напугано бурной реакцией туземцев на попытку мобилизации юношей на фронт для тыловых работ, даже не под пули, и отсрочило призыв. Генерал-губернатору Куропаткину следовало навести порядок на юге. В
106 Генералу Куропаткину более бы подошло заниматься административными вопросами и даже внутренней политикой в целом, нежели командовать фронтами. Будучи слишком нерешительным полководцем, во всяком случае в Японскую, он оставил очень мудрые и пророческие политические наблюдения, напечатанные в 1906 г. Алексей Николаевич неуклонно продвигался по службе по инерции, заложенной среднеазиатскими походами.
Ташкенте стало очень неспокойно. Ловкие местные управляющие умудрялись нелегально собирать «реквизиции» под видом «добровольных пожертвований» фронту. В Ходженте, в июле случился расстрел манифестации, требующей уничтожения списков мобилизованных. Расправа стала поводом к восстанию, охватившему Самаркандскую, Сырдарьинскую, Ферганскую, Закаспийскую, Акмолинскую, Семипалатинскую, Семиреченскую, Тургайскую и даже Уральскую области с более, чем десятимиллионным населением! Наиболее организованный характер приобрело восстание в Тургайской области под руководством казахских вождей Амангельды Иманова и Алиби Джангильдина. Мятеж постепенно приобрёл отчётливый антирусский характер. Восставшие жгли хутора, убивали семьи переселенцев, казаков, рабочих. Кое-где возникал и конфессиональный окрас, когда погромами инородцев руководили экзальтированные дервиши, взывавшие к газавату. Между Ташкентом, Верным и центром России прекратилась телеграфная связь. Ответные действия, особенно со стороны казаков, под руководством полковника Иванова-Ринова, из сибирских казаков-дворян, недавно отличившегося в карпатских боях, становились всё более жёсткими. Часто, взятых в плен, восставших расстреливали на месте либо убивали при конвоировании, что можно было оправдать военным положением в стране. Правительство было вынуждено направить в Среднюю Азию регулярные войска и, к весне 1917, восстание смогли подавить. Восставшие тургайцы, во главе с Имановым, ушли вглубь пустыни, а в 1918 году, в полном составе, примкнули к красным. Количество погибших с обеих сторон, в ходе восстания, оценивается во много десятков тысяч! Около полумиллиона человек бежали в Восточный Туркестан (Западный Китай). Вместо запланированных 480 тысяч, призвать удалось лишь немногим более 100 тысяч мусульман. Куропаткин провёл расследование причин восстания и, в отчёте Царю, в качестве главной причины указал опрометчивую конфискацию земель у туземцев. Переселенческое управление продолжило изымать земли по-прежнему.
После Брусиловского прорыва на Закарпатском фронте, в Ташкент массово прибывают военнопленные, преимущественно австрийцы. Из них комплектуют спецотряды и, под руководством пленных же инженеров, строится Ташкентское военное училище, реконструируется фасад Зимнего театра. Из пленных организуется симфонический оркестр, который выступает в Городском саду и в Военном собрании. В Самарканде, в Филатовской фирме, пленный австриец Вослерс строит электростанцию и холодильные установки на двигателях внутреннего сгорания. Пётр Георгиевич, пройдя положенный стаж помощника, получает звание присяжного поверенного и снимает обширную квартиру на улице Долинской из пяти комнат. Пётр учился в ташкентской гимназии в одном классе вместе с главой Временного правительства Керенским и отзывался о нём лишь с иронией, как о зануде. Пётр стал впоследствии юристом и государственным арбитром. Николай оканчивает, с отличием, университет и поступает на работу в Министерство земледелия, возглавив работу по изучению грибковых заболеваний растений в Туркестанском крае. Дела Запромётовых, в тяжёлую годину войны, вновь идут в гору (ibid.).
Очень болезненно было воспринято отречение Государя семьёй Бородиных. Дед Сергей был полностью потерян, погружён, казалось, в нескончаемую скорбь. Идеалы рухнули в одночасье. Именно само отречение, даже не октябрьский большевистский переворот, стали для деда переломным моментом его жизни. Отчаянные молитвы родовому покровителю Сергию Радонежскому над почерневшей казачьей иконой, сохранившийся и поныне, не помогали. Особо сильна была растерянность, когда ещё не было сформировано Белое движение, фронт стал неуправляем, солдаты перестали подчинятся, оставалось следовать естественному желанию – домой, вернее, к семье.
Пришёл Февраль 1917, когда в правительстве Туркестанского края сели Председатель Туркестанского Комитета Временного правительства, родственник этнографа, а также и жены дяди автора, сухонький остробородый господин Наливкин, который был, по совместительству, и редактором «Туркестанских ведомостей», и командующий округом генерал Черкес. Правой рукой Наливкина стал граф Доррер. Они сумели ловко арестовать ташкентский ревком и вели непреклонно политику Временного правительства в Крае. Большевистко-эсерский Совет боролся за возвращение ревкому свободы. Керенский высылает по железной дороге подкрепление для Наливкина. В Доме Свободы, где заседал Совет, главный ташкентский большевик Шумилов, в школе имени которого учился автор, ломает голову как освободить соратников до прибытия карательной экспедиции генерала Коровиченко из центра. Вступив на землю Ташкента, Коровиченко заявил: «Никаких комитетов, никаких председателей! Всю власть единолично беру в свои руки!» (Липко, 1980, 265). Высадку пензенских частей генерала в Ташкенте предупредили агенты большевиков, встретив их умелой пропагандой, что предрешило отсутствие дальнейшего успеха. Армия стала уже не той. Народ не доверял некоему новому, да ещё и «Временному» правительству взамен привычного царя-батюшки. Всё встало с ног на голову. Примечательно, что в эпоху Французской революции понятие «патриот» отождествлялось с «революционером», а в русскую революцию дело обстояло диаметрально противоположным образом: «патриотами» себя именовали контрреволюционеры.
Из-за событий в Москве после февральской революции, разрухи и недостатка продуктов на прилавках, Александр Георгиевич Запромётов возвращается, решив, что дипломную работу выполнит в Ташкенте, где и подготовится к выпускным экзаменам. Николай женится на Элеоноре Виккентьевне Субоч (польских кровей), с которой обращается властно, что проявлялось в его жёстком характере и раньше, снимает квартиру на Гоголевской. Со своей стороны, жена донимала Николая своей подозрительностью, являясь на лекции мужа под прикрытием паранджи, несправедливо обвиняя его в заигрывании со студентками. Элеонора часто и безапелляционно заявляла, что Фортунат Андреевич происходит из цыган, что немало раздражало многих родственников. Незадолго до Октябрьского переворота, Константин Моисеев, как бывший юнкер, был направлен в Ташкентское училище, для подготовки на офицера, где он имел несчастный случай с ручной гранатой и долго лежал в госпитале, благодаря чему, избежал последующих столкновений в Ташкенте. В рядах, сражающихся за Временное правительство в Петрограде, был сын Антона Герасимовича Моисеева, Георгий, который учился в военном училище. Позже он скрывался от большевиков в Ташкенте. Прадед автора, Фортунат, рассказывал, что часто видел опального Великого князя, проезжавшего по Ташкенту на тройке серых в яблоках коней в ярко-красной рубахе, машущему фуражкой, приветствующим его жителей города. Князь приветствовал Февральский переворот...
Осенью 1917 в Ташкенте уже шли бои отрядов из юнкеров и оренбургских казаков генерального комиссара Коровиченко против рабочих железнодорожных мастерских и солдат сибирского полка, возглавляемых большевиками. Ташкентская репетиция Октября... Сначала правительственные войска окружили Дом Свободы, бывшее здание Общественного собрания на углу Гоголя и Садовой, а впоследствии - театр оперетты, где шло заседание исполкома Ташсовета, и арестовали четырёх руководящих большевиков и 59 их соратников, остальные же укрылись в железно- дорожных мастерских, ставших большевисткой крепостью, вмещая до 3000 вооруженных бойцов. После суток упорной перестрелки, рабочие окружают казаков и вынуждают разоружиться. Царя, которому присягали казаки уже не было, они были потеряны и недостаточно воодушевлены для упорного сопротивления. Внезапно, от Временного правительства приходит приказ о прекращении сопротивления. По приказу Керенского казаки оставили Ташкент и ушли во Врестскую крепость. Юнкера Коровиченко продолжают обстреливать баррикады из орудий. В это время, вмешалось около 700 демобилизованных семиреченских казаков, только что вернувшихся с фронта и распалённых большевистской пропагандой. Они забирают оружие у разоружённых оренбургцев и обращают штыки против юнкеров. Из Самарканда идёт поезд с отрядом пробольшевистски настроенных солдат из Кушки в 500 человек, а поезд с правительственными войсками в помощь Коровиченко не может прорваться из Оренбурга по причине забастовок железнодорожников. Комиссар слагает оружие и переходит под домашний арест, юнкера разоружаются. После этого, Коровиченко скрытно шлёт телеграмму атаману Дутову в Оренбург, с просьбой выслать срочно казаков, для наведения порядка. В Ташкентской крепости вновь организуется сопротивление юнкеров, но советы ведут решительную атаку на крепость и юнкера сдаются, отказавшись повиноваться Коровиченко. В Ташкенте открывается Третий съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, который декларирует установление советской власти в Туркестанском Крае. Примечательно, что коренные жители не входят в новое большевистско-эсеровское правительство. Явная антирелигиозность новой власти сразу же усиливает мусульманское басмаческое движение, которое возникло с момента мобилизации туземцев для тыловых работ ещё в 1916 году. Интересно было наблюдать за поведением некоторых ташкенцев в эти жаркие деньки. Некий чиновник, в доме, что стоял напротив Александра Георгиевича, по нескольку раз в день, менял свою полную чиновничью униформу с кокардой на фуражке на штатский рабочий наряд с кепкой и – назад. Через несколько дней открылся Третий краевой съезд Советов Туркестанского края, на котором большевики и левые эсеры настояли на объявлении края Автономной Советской Социалистической республикой, главой которой был избран большевик Колесов, как председатель Совнаркома. Жена Антона, Мария, с двумя младшими дочерями, Зинаидой - работницей канцелярии и Александрой - акушеркой, проработавшей на фронте, решает отсидеться в более тихой Аулие-Ате, где следы их теряются (Запромётов, 1976).
КНИГА 2. ПЕРИОД 1917 – 1960
ЧАСТЬ 1. ИСТОРИЯ СЕМЕЙ БОРОДИНЫХ И ЗАПРОМЁТОВЫХ В ПЕРИОД ОТ ГРАЖДАНСКОЙ ДО ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
1.И Туркестан охвачен пламенем. Запромётовы
Георгий Богданов, сын упомянутых выше Павла Богданова и Марии Богдановой- Моисеевой, сестры матери семи братьев-Запромётовых, сражался в рядах деникинцев и, после эвакуации из Крыма, попал в Египет. Больше о нём ничего не известно. Подобно и второму, упомянутому уже, Георгию, сыну Антона Моисеева, который сражался с большевиками в Ташкенте, Богданов остался верным присяге и вере отцов. Возможно, сказалось влияние паломницы-странницы - жены старейшего из Моисеевых, Герасима. Большевизм начинает успешно расползаться по ещё недавно глубоко феодальному Туркестанскому краю. Уже в ноябре 1917 Советская власть была установлена в Ташкенте, в декабре– в Асхабаде, а к весне 1918 - почти повсюду в Средней Азии. Старший брат-Запромётов, Пётр, после спада накала борьбы в Ташкенте в декабре 1917, женится на Елене Михайловне Садыриной, дочери поверенного купцов Первушиных. Невеста обладала прекрасной фигурой и манерами, а также большим самомнением, но имела очень некрасивое лицо. Братья Запромётовы стараются быть вне политики и скромно трудятся на благо семьи и страны. В то же время, новые порядки после октябрьского переворота, явно уменьшили доходы юридической практики Петра. Населению Ташкента объявлено о переходе власти в руки Советов. В течение первого дня вооружённые отряды победителей прошли по всем домам города, производя облавы и предлагая гражданам сдать оружие. Введены продовольственные карточки и образованы квартальные комитеты для наблюдения за порядком распределения жилой площади и выдачи продовольствия. Константин Моисеев, зализав раны, женился на даме
немецко-польского происхождения Эмилии Алексеевне Эм и, в дальнейшем имел детей Людмилу и Юзефа. Младший Моисеев, Виктор, женится на сельской учительнице Анфисе Павловне и работает, вместе с ней, в школе, заводит детей.
В семье Запромётовых становилось вновь туговато с деньгами. Александра Запромётова пригласил помогать заготавливать сушёные фрукты для Красной армии дядя братьев Владимир, пока ещё неплохо сидящий на филатовском деле в Самарканде. Фирмой Филатова, после смерти отца, руководил его сын Борис Филатов, предусмотрительно использующий теперь фамилию своей матери, Вараксиной. Выбора у Александра не было, с работой по специальности стало туго. Правда, вскоре стало ясным, что место инженера-чертёжника, предполагаемое для Александра, не удастся оплачивать из-за, так называемой «Дутовской пробки», когда атаман Дутов начал контролировать все поезда из Оренбурга в Ташкент, но не был поддержан ожидаемым антибольшевистским восстанием в Туркестане из-за предательства планов восстания и не смог развить своё продвижение на юг. Большевиками были обезоружены рабочие среднеазиатских мастерских, которые уже успели в них разочароваться, а также кадры резервной милиции, которые должны были стать ударной силой выступления в Ташкенте. Разгромлены были склады оружия, а часть сторонников Временного Правительства и Учредительного Собрания арестована. Александру предложили место учителя математики в новой ташкентской школе, и он переехал назад. Евгений Георгиевич Запромётов, несмотря на мольбы матери и советы старшего брата, Петра, уехал в, ставший небезопасным, Петроград, для продолжения учёбы.
После распада фронта, Николай Дмитриевич Моисеев возвращается с Кавказа в Ташкент с молодой подругою сестрой милосердия грузинского происхождения Серафимой Александровной, разошедшейся с казачьим офицером. Вскоре оказалось, что она совершенно не склонна ужиться с тремя дочками Николая и, наконец, он заявляет, что они должны расстаться. Николай уже подумывает сойтись с давней подругой детства Дмитриевой. Но, тут Николай становится отцом четвёртой дочери, Татьяны. Сестра Екатерина настаивает на сохранении семьи с Серафимой. Николай Моисеев успешно лечит своего племянника и тёзку, слегшего от сыпного тифа. Как только племянник едва выздоровел, начальство, под угрозой увольнения, заставило его выйти на работу, что привело к развитию у, слабого здоровьем от преждевременного рождения, Николая Георгиевича эпилепсии, коей он страдал до конца дней. Мягкость с женщинами не позволила Моисееву избавиться от очередной пассии столь просто, и она вытягивает его в родную Грузию, а дочерям предоставляется определиться самим, где они предпочитают жить и с кем. Старшая дочь, которой уже стукнуло 18, решительно отказалась ехать за такой мачехой, но две младшие отправились с отцом. Старшая довольно скоро вышла замуж за курсанта военно-политической школы Костюкевича, который позже был убит басмачами107. Позже, уже будучи в Ахалцихе, двух средних дочек Николай Моисеев определил в ленинградское высшее учебное заведение, при помощи Михаила Черноруцкого, с которым его связывало родство, служебные и дружеские отношения. Они жили в квартире Черноруцкого. В 1948 году Николай Дмитриевич Моисеев семидесятилетним умирает в Грузии. В 1918 году Фёдор Дмитриевич Моисеев работал в Главхлопке в Ташкенте и женился на Варваре Антоновне.
Близнецы Борис и Владимир Запромётовы уже закончили школу и получили советский диплом. Юридическая практика Петра свелась на нет, он продал свой дом и переселился к тестю с, вновь родившимся, сыном Юрием. Тесть его, купец, подвергся репрессиям, был обвинён в укрывательстве золотой валюты, драгоценностей, посажен в тюрьму, где умер от стресса, видимо, при допросах, возможно, с пристрастием. В этом же мрачном году, в Ташкенте открывается Народный Университет, в котором продолжают обучение Сергей и Евгений Запромётовы, а также начинают обучение Борис – на химическом и Владимир – на агрономическом. В 1920 университет стал называться Средне-Азиатским Государственным - САГУ, а позже – Ташкентским Государственным – Таш ГУ. В январе 1919 года в Ташкенте началось восстание под руководством Осипова - военного комиссара республики, ставшего против большевиков. В восстании приняли участие некоторые ученики школы Мушкетова, поэтому её расформировали и Александр снова оказался без работы. Ему пришлось уехать в Аральск для работы на рыбных промыслах с устройством ледников. Екатерина Дмитриевна приезжала на 6 дней навестить сына в Аральск, несмотря на тревожное время – из Оренбурга двигался отряд контрреволюционеров – дутовцев. В 1922 году Александр Георгиевич побывал по делам учёбы в Москве и вспоминал об ужасной обстановке на Красной площади, заваленной мусором и заставленной примитивными общественными сортирами. Впечатление было удручающее (Запромётов, 1976).
В Аули-ате, как уже упоминалось, родился отец бабушки автора, Фортунат Андреевич Дружинин. Андрей Дружинин умер рано. До Ташкента прадед автора, Фортунат Андреевич, жил в Аули-ате по соседством с семейством Фрунзе. Жена Андрея Дружинина переехала в Ташкент и прославилась там тяжёлым нравом, получив прозвище из Островского – Кабаниха. Сын Кабанихи, Фортунат, служил в Императорской армии прапорщиком, позже работал военным топографом, а уже, женившись на красавице Иулиании Ермолаевне Балдиной, уроженке Семипалатинска, окончил техническое училище, стал инженером и получил офицерский чин. Потом семью офицера, с уже тремя маленькими детьми, направили
107 В дальнейшем, старшая Евгения вышла повторно замуж за Николая Мазурова, который увёз её в Свердловск, где, впоследствии, стал профессором Политехнического института, а Евгения преподавала в школе. Её сын от первого брака, Игорь, стал лётчиком-испытателем, а дочь от второго брака, Елена, в дальнейшем поддерживала связь с ташкентскими родственниками, приезжая с дочерями Евгенией, Никой и мужем в 1970-е.
в Канск, в Сибирь. Пребывание в Канске совпало с войной и с революцией, после которой, как бы освободившийся от присяги, Дружинин, решает возвращаться в Ташкент, поскольку такие холода им не нравятся.
2. Де Сюкантоны в период с Первой до Второй Мировой войны
Упоминаемый ниже, троюродный дядя автора Густав с его старшей сестрой Элизабет Жирар де Сюкантон, а также и ещё одна их сестра, Розмари, незнакомая автору, родились и жили до Первой Мировой войны в Эстонии близ, основанного родом де Сюкантон, поместья Рок-Эль-Маре, в усадьбе Лехола. После начала войны роды Кибер и Жирар де Сюкантон вынуждены был сместиться западнее. Некоторое время они жили в Германии в Вертхайме на Майне. Когда в Эстонии установилась буржуазная республика, после Первой Мировой, они переехали назад, в милый сердцу Ревель, так как недолюбливали юго-западных немцев. Когда родня Густава осела, в конце концов, на западе Германии, то именовала себя не иначе, как Балтийскими немцами, несмотря на свою, на французский лад звучащую, фамилию. Важны эмоциональные корни. Тётя Густава, что жила в Санкт-Петербурге, была замужем за русским моряком и жила в здании Адмиралтейства. В 1917-м тётя с моряком резко рванули в Константинополь, а затем - в Париж. Тётя владела четырьмя языками и обладала весьма привлекательной внешностью, в отличие от невзрачной сестры Густава, Элизабет, которая стала регулярно ездить к ней в Париж, а затем нередко и купаться в Канн ещё до Второй Мировой. Русский дядя- моряк любил исполнять при Элизабет русские песни, имел приятный баритон. Вторая тётя Элизабет была также замужем за русским и приняла Православие.
Отец Густава, Эдмонд, был арестован в собственном доме и сослан в Красноярск в 1917-м, откуда, впрочем, вскоре вернулся. Времена были ещё не такие лютые. Красная армия заняла Нарву и начала продвижение вглубь Эстонии с октября 1918 года. В Нарве образована Эстляндская трудовая коммуна. Весьма успешное наступление Красной Армии в Прибалтике продолжалось до января 1919-го. При поддержке РСФСР, были установлены эфемерные советские режимы в Эстонии, Латвии и Литве. Потом Густав с сёстрами жили под Гобсалью (по-эстонски- Хаапсалу), в доме родственников, ставшим позже домом для детей- инвалидов. Когда большевицки настроенные русские матросы ворвались в Эстонию, де Сюкантоны зимой, на санях, бежали в Берлин108. Попробуйте в наше время на санях, в столь южные края.
108 Когда Густав прибыл поездом в Ташкент в гости к отцу автора в 1992 г., он проводил параллели с историей рода, будучи под впечатлением от проводника поезда, который начал клянчить хотя бы двадцать марок, мол жизнь тяжёлая, а кончил тем, что украл кошелёк Густава к счастью, не единственный. Как те большевики, в Гражданскую. Густав рассказал про свою недавнюю поездку в Эстонию, для изучения документов своего рода, в надежде найти, что-либо. Оказалось, что с 1990-х их усадьба была отреставрирована после долгого служения в качестве главного здания колхоза.
Упрямое семейство вернулось в Прибалтику, как только красные её покинули и установилась Буржуазная Республика. Поселились де Жирар-де- Сюкантоны опять в домике Петра Великого, подобно первым де Сюкантонам в Прибалтике. Затем, отец Густава купил добротный дом напротив русского собора в Ревеле. Густав стал учиться в церковно-приходской школе, что находилась рядом- в красном доме с балконом. В это время, в стране началась насильственная «эстонизация» немцев. Уже боялись говорить по-немецки на улицах. Раньше, все балтийские немцы, были в фаворе при русском дворе, со времён Петра. Александр III повелел им изучать русский в обязательном порядке. В былой Российской Империи национальным меньшинствам жилось гораздо лучше.
В 1930-е годы молодой Густав совершил в одиночку очень продолжительное путешествие на велосипеде по всей Германии. Второе бегство де Сюкантонов и Кибер имело место во Вторую Мировую! В 1939 они окончательно покидают Эстонию, спасаясь от захвата советами. Бегут сначала в Познань. Не так-то просто было уже пересекать границы, не то, что до установления жёстких режимов - сел себе в саночки... В 1944 году у Густава родился сын Кристоф, который имел тяжёлое детство в Польше. После входа в неё советской армии, они бежали в Германию, бросив большую часть своего имущества навсегда. Почти всё из старых фамильных вещей, что было ещё в доме Густава до смерти, было от второй его жены Ирмгард. Густав развёлся с первой женой в 1956 году. Сын Густава имеет психическую травму от всего перенесённого в раннем детстве и не способен работать, находится в коллективе, живёт по сей день (этот сей день имеется в виду ещё до 2000 года...) уединённо в Касселе, занят мелкой торговлей. Впрочем, по словам сестры Элизабет, сам Густав тоже не без травмы психики, так как не мог переносить никакие советы и делал всё лишь по-своему, говоря на всё помногу раз «найн, найн, найн!» (нет, нет, нет). Странновата была и их старшая сестра – толстуха Розмари... Долго жили они под Ганновером, в Пфальце, затем- под Кёльном, после чего Элизабет нашла место школьной учительницы в Детмольде, а Густав – приход в Бломберге (провинция Липпе, к востоку от Рура), где они осели до конца дней своих.
3. Бородины, Акутины, Хорошхины, Донсковы, Мизиновы, Мартыновы и Колпаковы в Гражданской войне
Многие из уральских родов Бородиных, Акутиных, Хорошхиных, Донсковых, Мизиновых, Мартыновых и Колпаковых, связанных родством между собой, защищали земли своего Войска, или даже стремились спасти от большевизма всю Россию. Многие поплатились жизнью за святое дело защиты веры отцов и давних традиций. Ниже упомянуты известные из них автору, кроме тех, о дальнейшей судьбе которых уже говорилось ранее (таких, как ихтиолог Бородин и прочих). К концу июня 1918 года фронт приближается к самому Уральску. Казаки сильно уступают противнику по численности. «Уральская школа прапорщиков» была сформирована в августе 1918 для подготовки лиц с правами вольноопределяющихся, то есть нанявшихся в армию добровольно. Срок обучения в 8 месяцев выдержан не был, ибо большую часть времени юнкера провели в боях. Начальниками школы были полковники Исаев и Донсков (родственник Бородиных). Казаки непризывных возрастов из станицы Кругло-Озерновской произвели самомобилизацию под руководством старика-полковника Мизинова, возмутившись тем, что «фронтовики» не хотят браться за оружие. Вооружились, чем попало - от пик и шашек времён Турецкой, до цепей с вилами и ринулись в конную атаку на наступающих, с броневиками, красных. Несмотря на большие потери, казаки- старики смяли противника, посеяв панику. Получив тяжёлое ранение, Мизинов передал командование своим отрядом генерал - майору Михаилу Никаноровичу Бородину. Мизинов сложил голову на старости лет. Большевики побежали, а тут подоспел, уже ставший генералом, дальний родственник, через Хорошхиных, ветеран Японской и Германской, Матвей Филаретович Мартынов, с отрядом из рейда на Иващенский военный завод, добывший оружие, и ударил в тыл красным. Казаки, с поддерживавшими их крестьянами, преследовали красных до границы Уральского войска, а на некоторых направлениях, продолжали гнать непрошеных гостей и за пределами войсковой земли, то есть вопреки своему лозунгу: «За грань не пойдём» (Масянов, 1991). В целом, Войсковое правительство было против широкомасштабного участия уральских казаков в войне за пределами Войсковой области. В качестве исключения 2 конных полка сражались на стороне КомУча и соседей-оренбургцев при овладении Илецкой Защитой и Оренбургом. Это было очень наивно и недальновидно со стороны казачьего правительства. До середины августа большевики опасались совершать попытки наступления на уральцев. Уральский Войсковой Съезд занял глубоко ошибочную позицию: «пока большевики нас не трогают, и мы их не трогаем». В конце концов, красные оправились и нанесли одновременный удар и по уральскому, и по гурьевскому направлению. Под Гурьевым красным содействовала Волжско-Каспийская красная флотилия, высаживавшая в тылу казаков десанты и обстреливавшая их позиции орудийным огнем. Кроме того, большевики бросили против уральцев части иностранных наёмников, поддержанные большим количеством бронетехники и авиации (Балмасов, 2009). Измотав красных оборонительными боями, уральцы вновь выгнали их из своих пределов, но были надломлены.
Во второй половине 1918 и начале 1919 года в состав Юго-Западной Белой армии входила и Уральская группа под командованием генерала Константина Акутина109. Елизавета Ефимовна Акутина, сестра генерала, была женой прадеда автора, упомянутого ранее, покойного с 1914 года генерала Владимира Николаевича Бородина. Акутины, как и Бородины, Мартыновы, Хорошхины и Аничховы - представители старых уральско-казачьих дворянских родов. К ним примыкают также и уральские роды Мизиновых, Донсковых, Марковых, Ливкиных и Колпаковых. Акутин Василий Иванович110 и три его сына - Константин, Иван и Владимир, пройдя дорогами Первой мировой войны, с достоинством воевали и в Гражданскую. В одном бою в начале войны, в мае 1918 года, погибли братья Иван и Владимир. В этом тяжёлом бою казаки даже не смогли вынести с поля боя их тела. Отец, Василий Иванович, умер от тифа, а чудом выжившего, израненного и эвакуированного Константина машина репрессий добила в 1938 году в Киеве.
Помимо Бузулукской и Ташкентской групп, в состав, условно называемой, «Юго- Западной армии уральцев и оренбургца Дутова», входила и Уральская группа. Задачей армии было сдерживать наступление красных на бузулукском направлении. Уральская группа должна была обороняться на саратовском направлении и прикрывать Уральскую область, а также войти в связь с Астраханским казачьим войском и кубанскими войсками полковника Бичерахова, действовавшими на
109 Акутин Константин Васильевич (1890-1938). Уроженец Уральска. Отец его, Акутин В.И., - бывший войсковой старшина, воевал в армии Толстова, умер в 1919 г. Константин был младшим офицером 1-го Уральского казачьего полка. Позже - есаул. В Гражданскую воевал в армии Толстова. После развала фронта с группой в 200 офицеров с членами семей Константин переехал в Баку, где вскоре был захвачен частями РККА. Всех отправили на остров Нарген, откуда после окончания следствия в ЧК отпустили на свободу. Обучался на ускоренных курсах 1-ой очереди и после 23 июня 1921 г. якобы служил в Красной армии (точно неизвестно). Проживал в Киеве. Работал бухгалтером Уксусного завода. Был арестован в 1938 г., как бывший белый офицер, а потому «подозревавшийся в антисоветской агитации и принадлежности к военно-фашистской организации» (это стандартная формулировка). Расстрелян 10 мая 1938 г. с конфискацией имущества. Среди прочего, были конфискованы серебреный сервиз из малого ведерка, 6 стопок и разлейной ложки). Из ближайших родственников (живых в 1938 г.): жена Екатерина Георгиевна, 44 лет, фельдшер бельевой фабрики, сын Георгий 23 лет - рабочий, родная сестра - Лидия Жигулёвцева, проживала в Сталино (ныне Донецк), упомянут и её муж (офицер или вольноопределяющийся) умер в 1919 г. Кроме того, указаны родственники, находящиеся в эмиграции: двоюродные братья Акутин Семён Владимирович (в Париже) и Акутин Пётр Владимирович (в Югославии). В 1956 г. в Киеве проживали его вдова и сын. В 1990 г. в Киеве был жив его сын Георгий.
110 Акутин Владимир Иванович родился в 1861 г. в семье потомственных дворян Уральской станицы Уральского казачьего войска. Окончил Оренбургскую военную прогимназию, Оренбургское казачье юнкерское училище, Офицерскую кавалерийскую школу. Генерал-майор с 1915 г., а с 1916-го – командир 1-й бригады Уральской казачьей дивизии. В декабре 1917 г. вернулся с фронта в Уральск. В 1918 г. командующий войсками Уральского казачьего Войска и Уральской области, с сентября по ноябрь 1918 г. командующий Уральской армией. Смещён решением Войскового Съезда. «За длительную и усиленную работу на пользу Войска» произведён в генерал-лейтенанты с назначением членом Военного совета и с объявлением благодарности. После падения Уральска в январе 1919 г. уехал в Калмыков, где проживал без должности до июня. Назначен командиром 2-го Илецкого казачьего конного корпуса. Взят в плен красными киргизами (казахами) в декабре 1919 со всем штабом в районе посёлка Кизил-Кута, близ Гурьева. 5 января 1919 г. был расстрелян в Москве.
западном берегу Каспийского моря. Полковник Махин был назначен командующим войсками Ташкентской группы и Оренбургской казачьей пластунской дивизией. Командование войсками Бузулукской группы принял начальник Сызранской стрелковой дивизии полковник Бакич. Ташкентская группа Махина должна была перейти в решительное наступление, взять Актюбинск, приготовившись «к безостановочному продвижению на Ташкент». Однако боевое счастье изменило Дутову. Основу нового формирования, после отступления Дутова из Оренбурга на Южный Урал и рассеивания сопротивляющихся большевикам казаков по станицам в начале 1918 года, составили партизанские отряды войсковых старшин Енборисова, Мамаева, оренбургского подъесаула Василия Аристарховича Бородина (1883-1952)111 и Михайлова. Партизанский отряд подъесаула Енборисова состоял исключительно из рядовых казаков (Пешков, 2009).
Упомянутый ранее, уральский генерал-майор Михаил Никанорович Бородин (1868-1930) был сыном казначея Уральского Войскового хозяйственного правления. Мать его, Аполлинария Павловна, была представительницей одного из известнейших уральских дворянских родов Акутиных. Образование Михаил получил в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, а затем окончил Павловское военное училище по I разряду. Как примерный офицер он был командирован в Санкт-Петербург, в лейб-гвардии Уральскую казачью Его Величества сотню, а в 1892 году окончательно переведён на службу в штат сотни. С 1906 года лейб-гвардии Уральская казачья сотня вошла в состав сформированного Лейб-Гвардии Сводно-казачьего полка. С 1912 года Бородин занимал должность командира лейб-гвардии 1-й Уральской сотни Сводно-Казачьего полка, затем являлся исполняющим должность помощника командира лейб-гвардии. Михаил Никанорович был полковником в Германскую, сменив Георгия Кондратьевича. Он прославился беспримерной лобовой атакой немцких укреплений и стал георгиевским кавалером. Сражался в рядах врангелевцев и эмигрировал в Югославию, где писал мемуары.
Уральский полковник Михаил Николаевич Бородин112 (1872-1919) - известный дворянин и командир лейб-гвардии Сводно-Уральского полка был убит в битве с Чапаевым под станицей Лбищенской в ходе разгрома чапаевцев полком уральца Сладкова. Успех дела обеспечил именно прорыв Бородина.
111 В белых войсках Восточного фронта в начале 1918 г. Василий Бородин, участник Германской войны, командир Третьего отряда Оренбургского казачьего войска в Верхнеуральске, в марте - командир партизанского отряда, с 1919 - командир Второго Оренбургского казачьего полка, в Дальневосточной армии - командир Отдельного Оренбургского казачьего полка, с мая 1921 - командир Отдельной Оренбургской казачьей бригады, начальник гарнизона Владивостока, с сентября 1921 - командир Сводно-казачьего корпуса, весной 1922 г. - командир Первого казачьего корпуса, член Приамурского Земского Собора, а с августа 1922 - командир Сибирской группы. Генерал-майор. Эмигрировал в Китай. Член правления Казачьего союза в Шанхае. Умер до 1952 г. (сайт Уральских казаков, 2009).
112 Уралец Николай Николаевич Бородин, старший брат его, полковник тоже временно командовал Сводно-казачьим полком в ходе Германской войны
Уже упомянутый пожилой генерал, ещё могучий Георгий Кондратьевич Бородин (1860-1920), герой Японской и Германской войн, создавший батарею трофейных орудий в своём лейб-гвардии Сводно-казачьем полку, получивший за лихость и стремительность прозвище Буран, конфликтовал с, вновь избранным, атаманом Толстовым113 по поводу дальнейших действий в преддверии полного разгрома уральцев. Уцелевший, после страшного зимнего отступления остатков Уральского войска, пожилой генерал Георгий Кондратьевич был захвачен красными в Форту- Александровском, увезён в Москву, а затем расстрелян под Архангельском в 1921 году.
Бородин Лука Николаевич из ветви потомков известного во времена Пугачёва Мартемьяна Бородина родился в 1867 или 1868 году. Окончил Александровское кавалерийское училище. До 1890 года служил в Польше, с 1902 — в Бессарабии, в 1914 - в Елизаветпольской губернии. В Германской войне - старший адъютант Штаба кавказской дивизии в Плоцке в чине полковника, позднее командир эскадрона, а с 1917 года помощник командира пограничного полка на Кавказе. С 1918 - помощник начальника хозчасти в Дагестанской бело-конной дивизии. После ухода белых остался в Петровске. 7 апреля 1920 года арестован «за службу у белых». 2 июня доставлен в Москву и заключён в Бутырскую тюрьму. Далее его судьба неизвестна.
Бородин Николай Николаевич из близкой Луке ветви от Мартемьяна родился в 1870 году в Уральске, дворянин. Получил незаконченное высшее образование. До революции казачий офицер в чине полковника, а с 1918 года служил в Красной армии до окончания Гражданской войны. Казалось бы странным, что уже в начале войны почтенный полковник переметнулся к красным. Что за этим стоит? Это было очень несвойственно, особенно уральцам, да ещё из знатных родов. Верна ли эта информация? Может он пошёл к красным много позже, когда уральцы проиграли и готовились к ледяному отступлению на Каспий? Но не нам судить о побуждениях людей того жуткого времени. После демобилизации преподавал в военно-учебных институтах, с 1923 года работал в Госзнаке и состоял старшим научным сотрудником Центрального географического музея Ленинграда. В марте 1935 года выслан в Астрахань на 5 лет, в августе 1936 года просил ходатайства Помполита о переводе его в Горький, в октябре находился там же. 14 октября 1937 года арестован «за антисоветскую агитацию». 8 декабря освобожден из-под стражи по старости.
113 Толстов Владимир Сергеевич родился в 1884 году. Из дворян Уральского казачьего войска, сын генерала. Окончил Оренбургский Неплюевский кадетской корпус и Николаевское кавалерийское училище. Войсковой старшина, а с 1917 года полковник. В марте 1918 года привёл отряд уральских казаков с фронта на Урал с оружием и захваченными у большевиков по пути орудиями, за что произведён Уральским Войсковым съездом в генерал-майоры и избран атаманом Гурьевской дружины. В марте 1919 года избран Войсковым атаманом Уральского Войска. 20 декабря 1919 года сложил с себя обязанности Войскового атамана и передал власть Комитету спасения Войска, оставаясь командующим армией. 5 апреля 1920 года возглавил отряд в 214 человек, вышедший из форта Александровска, и после тяжёлого перехода пересёк границу Персии. С 1921 года член Русского совета генерала Врангеля, генерал-лейтенант. С 1922 года председатель правления казачьих войск и помощник правителя Приамурского земского края по казачьим войскам. С 1923 года жил в Австралии, работал чернорабочим на сахарном заводе. Скончался 29 апреля 1956 года в Брисбене.
Артиллерист и георгиевский кавалер генерал-майор Борис Иванович Хорошхин (1883-1940) участвовал в Русско-Японской и Германской войнах. В Гражданскую он встал в ряды Уральской армии, позднее был направлен представителем от Войска в ставку Колчака. Во Временном правительстве в Омске он состоял помощником военного министра по делам казачьих войск. В 1920 году эмигрировал в Харбин. Закончил свои дни Борис Иванович в эмиграции во Франции, где он был председателем «Союза чинов Сибирского казачьего войска», заместителем атамана Уральского казачьего войска в Париже.
Сын старшего брата Бориса, Пётр Петрович Хорошхин, служил полковником в армии белых уральцев. Выявлен и расстрелян в Самарканде уже в 1931 году. Этот факт знали жена Петра Петровича, урождённая уральская казачка Мартынова, а также и братья-Бородины, дети Сергея Владимировича, но скрывали от сына Петра, Валентина Хорошхина (1927-2005), почти всю жизнь. Лишь в начале 1990-х, когда Валентин Петрович, настроенный просоветски, бывший заведующий литературным управлением в Ташкенте, отчаянно защищал советскую власть, отец автора, будучи уже стариком, поведал старому другу Валентину о кончине его отца.
Легендарной личностью был Матвей Филаретович Мартынов, сын богатого коннозаводчика. Несмотря на окончание им пехотного училища, его служба прошла в Уральском казачьем войске. Даже после обучения в Академии Генерального штаба он остался в строевой части. Неказистый с виду, но человек широкой натуры, он вселял в своих земляков веру в победу. Его отчаянная храбрость вызывала уважение бывалых казаков. Став в годы войны кавалером ордена Святого Георгия 4-й ст. и Георгиевского оружия – высших офицерских наград, генерал-майор Мартынов сложил свою голову в родных степях в годы Гражданской войны. Генштабист Алексей Евгеньевич Мартынов, получив инженерное образование, служил в казачьих полках. Во время войны он был переведён на штабную работу в пехотную часть. В конце войны Алексей Мартынов возглавил штаб отряда кубанского генерала Лазаря Бичерахова, который в то время, когда уже разгоралась Гражданская война, боролся с советской властью в Дербенте, Баку и других городах Кавказского региона.
В 1916 году Леонид Гаврилович Мартынов преподавал в Оренбургском казачьем юнкерском училище. Добровольно ушёл на фронт, возглавив казачью сотню 1-го Уральского казачьего полка. В Гражданскую войну он сражался на Уральском фронте. Вернувшись в своё воинское училище, с юнкерами, защищал Оренбург, участвовал в Сибирском ледяном походе (отступлении колчаковцев). В 1920 году генерал-майор Мартынов состоял штаб-офицером для поручений при штабе главнокомандующего всеми вооружёнными силами восточной окраины России. В 1922 году эмигрировал из Приморья в Китай, проживал в Харбине, где служил охранником Ситибанка. Умер в Харбине в 1937 году.
Мартынов Василий Патрикеевич, сын генерала, окончил 2-ю Санкт-Петербургскую военную гимназию и 1-е Павловское военное училище. С 1916 года генерал-майор,
атаман 1-го Уральского военного отдела Войска. С 1917 года занимал пост Войскового атамана, который был быстро упразднён, и он занимал должность временно командующего войсками Уральской области. С апреля 1919 года заместитель Войскового атамана по гражданской части и член Войскового правительства. В январе 1920 года, во время отступления остатков Уральской армии к Форту Александровску, взят красными в плен и расстрелян в поселке Прорва. Сергей Васильевич Мартынов, окончив Петроградский политехнический институт, был мобилизован в 6-й Уральский казачий полк. В начале 1915 года был произведён в прапорщики, а позднее сдал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище. Находясь в рядах Уральской отдельной армии, попал в плен. В 1921 году был расстрелян в Архангельской области вместе со своими земляками-офицерами.
Десять будущих фронтовиков-уральцев в разное время преподавали в военно- учебных заведениях: Николаевское кавалерийское училище – 5 человек (Гордеев Г. Г., Колпаков Н. А., Логинов А. М., Мартынов Н. Н., Толстов А. С.); Пажеский корпус – 1 человек (Коловертнов В. В.); Гатчинская авиационная школа – 1 человек (Горшков Г. Г.); Оренбургский Неплюевский кадетский корпус – 1 человек (Кокорев Л. А., позднее в 1-й Тифлисской школе подготовки прапорщиков пехоты); Оренбургское казачье юнкерское училище – 2 чел. (упомянутый Мартынов Л. Г., Раннев П. П.); Томское военное училище – 1 человек (Толкачёв Ф. Д.).
Таким образом, весьма раскидистое дубо-баобабоподобное древо рода Бородиных- Акутиных-Донсковых-Мизиновых-Хорошхиных-Мартыновых с 1918-1920 годов оказывается очень резко подрезанным словно оголтелым полоумным садовником... Взрослые мужчины погибают, детей у них становится меньше. Вспоминается рассказ голландского знакомого о казачьей семье, которую он встретил в 1990-х в Сьерра-Леоне: приятный человек в летах - прямой потомок казака-эмигранта в Гражданскую войну имеет свою лавку в Западной Африке...
Ташкентский знакомый автора, Михаил Хохлов, имел деда, который был мальчиком, когда его родителей, оренбургских казаков, после разгрома Дутова сослали в Ташкент. Их высадили из поезда и сказали, что в Шумиловском городке, на узкой полосе пустыря, они могут строить дома и там жить.
Чёрный барон Пётр Николаевич Врангель был очень дальним родственником Бородиных по линии бабушки автора, жены есаула Сергея Бородина, Зои Кибер-де Сюкантон. Говорить здесь о столь известной личности как Пётр Врангель, который стал главнокомандующим Южного фронта, излишне. Но можно упомянуть сведения из архива Густава, что род Врангелей получил баронство от королевы Швеции Кристины в XVI столетии и назывался фон Люденгоф- фон Врангель, а веком позже их род породнился с родом де Сюкантонов. Сын барона Юргена фон Врангеля (1662-1734) и Элизабет фон Стейнберг, Юрген Ганс Врангель (1727-1774), стал
майором при Петре Великом, женился на Анне Сталь фон Голштейн и называл себя Георгием. Его сын – русский подданный Карл Герман фон Врангель (1769-1821) женился на Анне фон Мандерштерн и имел наследником Ганса Юргена Германа, ставшего Егором Ермолаевичем (1803-1868). Егор не сочувствовал декабристам и был героем Турецкой войны 1828 года. Егор был женат на Дарье Рауш фон Трауберг, родственнице Ганнибала – предка Пушкина. Сын Егора, Николай Врангель, был отцом Петра – героя первой Мировой и Гражданской. Матерью его была Мария Дементьева-Майкова. Младшим братом Петра был искусствовед и литературный критик Николай, умерший от желтухи во время Германской войны. В столь же отдалённом родстве к роду де Сюкантон состоял печально известный барон Унгерн фон Штернберг, род которого пересёкся с предками де Сюкантон в весьма отдаленные времена (Семейный архив рода де Сюкантон).
Жена, Зоя Евгеньевна, приезжала на Германский фронт к мужу, Сергею Владимировичу. Дед автора – упомянутый есаул Сергей Владимирович Бородин с семьёй – женой Зоей Евгеньевной и малолетним сыном Сергеем114, родившемся в 1915 году, после фронта сразу поехал из революционного Петрограда на свой хутор, приобретенный перед войной. На этом хуторе Донскове между Ташлинской и Иртицкой станицами, на отшибе земель Уральского войска в 1916 году родился второй сын Бородиных, Владимир, а первенец, Сергей – в Ревеле, поскольку Зою Евгеньевну увозили в Эстонию, а рожать она ездила в близлежащий Ревель (Таллин), потому что именно он упомянут в документах. Позже было решено изменить дату рождения Владимира с 1916 на 1918 год в целях проявления большего пиетета в адрес новой страшной власти. При тогдашнем уровне качества документов это оказалось несложным. На хутор и в Питер были перевезены многие роскошные вещи - посуда, картины и мебель богатой семьи Кибер из Вертхайма. Кое-что уцелело... Но вскоре семье пришлось бежать с хутора по причине начинающихся угроз со стороны обслуги. Они ещё не осознали, насколько в годину развала государственности возросла преступность и опрометчиво везли много своего добра не вооружившись, без помощников. По дороге их ограбили и они потеряли много ценностей, в частности целую телегу с фамильной серебряной посудой, а весь ценный скарб занял целый обоз. Ехала с ними и сестра Зои, Ирмгард. Судя по всему, «отдохнув» таким образом после фронта, дед Сергей решил примкнуть к сопротивлению своих уральцев на земле Войска.
В истории семьи именно в тот период начинается ряд «белых пятен». На подводах и в кибитках добралась семья в Гурьев. Уральцы отчаянно сражались, но довольно быстро большевистский натиск стал неодолимо мощным. В Уральске долго шли споры с политикой атамана Толстова об отступлении и произошло разделение
114 Сергей Сергеевич был рождён 26 января 1915 года – ровно день в день на 9 лет раньше своего брата - отца автора. Бородины считали покровителем своего рода преподобного Сергия Радонежского. Поэтому имя Сергий часто давалось детям. В доме сохранилась старинная казачья икона преподобного Сергия.
мнений. Неизбежное отступление войска атамана Толстова шло от Гурьева до Форта Александровского, что на Каспии, по пустыне в морозы до минус 30. Шли группами: кто через аулы, а кто по незаселённой пустыне. Нередко на них нападали киргизы (казахи), убивали, грабили. Из более 13 тысяч человек, вышедших в поход, до форта дошла только одна четвертая часть. Казацкий ледяной поход... (Более известны два других «ледяных похода» – бросок Корнилова к Екатеринодару и отступление колчаковцев вдоль полотна сибирской железной дороги). Атаман Толстов избрал более длинный и, как выяснилось, опасный путь, после заверения англичан, что они встретят беглецов в Форте Александровском с судами и перевезут на Кавказ. Англичане там их не встретили... Деникинцы успели перевезти на судах к себе на Кавказ лишь больных, обмороженных и раненых, а остаток здоровых начал грузить на другое судно вещи и казну, но тут подошли корабли красных из Астрахани и захватили в плен половину уцелевших после перехода! Лишь небольшой отряд в две сотни во главе с Толстовым сумел убежать по суше дальше и дошёл до Персии.
В Гурьеве, между тем, уже начались репрессии красных. Незадолго перед отступлением бабушка автора, Зоя Евгеньевна, заболела сыпным тифом, вылечил её какой-то перс, обкуривая травами. Сергей Владимирович, дед автора, понимал, что дело проиграно и думал лишь о спасении семьи. Поэтому он избрал не путь Толстова через пески и более долгий – около 700 вёрст, а переход группы оренбургских казаков более 400 вёрст к дельте Амударьи, где жили уральцы-уходцы, изгнанные туда за бунт. Он знал, как и все уральцы, что в Туркестане живёт не менее 6000 уральцев-старообрядцев, уходцев (точных цифр не имелось, поскольку уральцы всегда уклонялись от переписи населения). Лишь бы преодолеть заснеженные пески до дельты Амударьи, а там помогут уходцы. Решение добраться до Самарканда было обусловлено тем, что там жила мать (Бородина-Акутина), в милом сердцу отчем доме (вскоре дом отобрали большевики). Добирались туда есаул Сергей с женой, её сестрой Ирмгард и двумя младенцами трёх и четырёх лет в жутких условиях! Очень мало сведений сохранилось о том страшном времени из семейных устных преданий по причине страха советских репрессий. Так было вплоть до 1953 года весьма остро, но и потом умалчивалось, и постепенно забывалось до 1985 года. Возможно, Бородины даже свернули к Аралу сразу, чтобы получилось короче, но скорее всего, когда стало уже теплее, ушли по сухому руслу
Узбоя на Хиву и оказались среди казаков на Амударье. Казаки-уходцы115 не могли не помочь семье Сергея, поскольку они были очень консервативны и не принимали Советы, учинив Чимбайское восстание против большевизации. Осенью 1919 года, когда Бородины видимо проходили через район дельты Амударьи, восстание казаков-уходцев было ещё в самом разгаре. Бородины слышали, что Самарканд был отнят у большевиков (ненадолго) полковником Иваном Зайцевым (оренбургским казаком) с семью сотнями, набранными из уходцев. Это могло вселить надежду в Сергея Владимировича, что Советы не удержаться и в Самарканде. Но есаул не мог себе позволить примкнуть к восставшим уральцам, так как, в первую очередь, должен был спасти семью. На этот счёт имеются лишь предположения. Дети Сергея и Зои так и не узнали всей жуткой правды о том исходе с земли Войска. Родители решили не рассказывать им, а прочитать об этом до 1990-х было практически невозможно. Предки не могли всего поведать автору уже в спокойные горбачёвские времена, потому как были слишком малы тогда, в 1919-ом. Точнее говоря, одного из детей Сергея, Сергея Сергеевича, уже не было в живых после Второй Мировой, а отец автора ещё не родился в то время... Зою Евгеньевну же, автор помнит лишь в детстве-отрочестве.
В 1922 году, когда Анастаса Микояна поставили секретарём Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б), он возглавил Северо-Кавказский краевой комитет РКП(б). Остатки недобитых казаков и оппозиционно настроенных горцев всё ещё скрывались в горах Кавказа, а также монахи. Микоян стремился сделать казачество опорой Советской власти и старался вести политику сближения с ним. Он разрешил казакам и горцам носить оружие и сохранил станичное самоуправление, призывал не трогать казачьи церкви и мечети горцев. К сожалению, в верхах к нему тогда не прислушались.
4. Бородины, Райковы, Хорошхины, Попугаевы в Туркестане в 1920-30-е годы АРКАДИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ БОРОДИН
115 В первые годы советской власти уходцев пытались «прибрать к рукам», национализировать рыбные промыслы, упразднить религиозные ценности и праздники на что казачество ответило резким протестом. В начале, казаки, вместе с красными, дали отпор, разбойничавшим, хивинцам Джунаид-хана в 1918 г. Казаки стали вооружаться, влились в регулярную казачью сотню, дислоцировавшуюся в Петро-Александровске (Турткуль). К ним присоединились влиятельные, вооруженные каракалпакские кланы. К весне 1919 г. большевики очень быстро довели Закаспийский край до голода. Особенно пострадало русское население. После неоднократных вооружённых выступлений с захватом населённых пунктов, сопровождавшихся значительными человеческими жертвами среди приверженцев советской власти, казаки провозгласили Чимбайскую республику со своим правительством. Новой республике стал оказывать поддержку Колчак. Видимо лишь моральную. Восставших поддержал и Джунаид-хан. Внутри Закаспийского фронта возник грозный очаг напряженности, возглавляемый уходцами. И только прибегнув к умелым дипломатическим шагам, Советам удалось потушить дальнейшее нарастание восстания и уходцы сложили оружие. По сути, большевики обманули казаков.
Как уже было упомянуто, прадед автора, Владимир Николаевич Бородин, был полковником казачьего войска, стоящего в Самарканде (позже он стал генералом). Там жила его семья, жена и дети до окончания школы: дед автора, Сергей, его брат Аркадий Владимирович, их сестра Зоя Владимировна – воспитанница института благородных девиц. В 1907 дед Сергей ездил в Париж и в Вертхайм близ Франкфурта, где встретил будущую жену и писал оттуда письма в Самарканд брату Аркадию. Бородины знали, что в Самарканде у них дом, в котором живёт мать Сергея Владимировича (прабабушка автора). Все эти связи с Самаркандом и лучшие воспоминания могли вдохновить деда Сергея на отчаянный бросок по пустыням до устья Амударьи после страшного исхода с земли Войска. Аркадий Владимирович, как и его младший брат, Сергей, начинал офицером и, по некоторым сведениям, дослужился до подполковника в 1917 году. Об участии Аркадия в Первой Мировой никаких сведений не найдено. Но вряд ли бы он дослужился в его годы до подполковника совсем без участия в ней. Ниже приводится иное мнение, которое могло быть обусловлено особыми обстоятельствами. К началу 1909-го Аркадий был поручиком лейб-гвардейской Первой артиллерийской бригады. В 1913 году служил в Военно-прокурорском надзоре в чине капитана. Учился в Военно-юридической академии. Увлекался историей, которая позже стала его профессией в Петроградском университете и Академии истории материальной культуры: история русского права, военная история, социально-экономическая история России, история Древней Руси, библиография, архивное дело. Его первой любовью была очень красивая женщина, москвичка, с которой он расстался по неизвестной причине. После 1917 года Аркадий Владимирович стал историком и жил в Петрограде. Он стал членом Союза работников просвещения и участвовал в церковном движении сразу после революции. Был в составе одной из делегаций к патриарху Тихону. Женился же он на караимке (крымской еврейке), которую Бородины не признавали. Согласно позднему письму его сестры (Зои Владимировны), их отец больше любил младшего сына, Сергея, чем своенравного старшего. Он встретил свою избранницу в ходе поездки в Грузию. Познакомился с ней в Тбилиси, где одно время жил. Затем вернулся с ней в Питер. До 1918 года устроился приват-доцентом историко- филологического факультета, который позже был преобразован в Факультет общественных наук (ФОН).
Когда его, как бывшего офицера, призвали в ряды Красной армии и хотели послать на фронт, где он мог оказаться по воли провидения противником своего брата, ему повезло. Отдел Высших Учебных Заведений Наркомпроса специально оговаривал, что освобождение бывших офицеров от военной службы возможно лишь «в исключительных случаях ... по соглашению ... Комиссара по Просвещению с Председателем Революционного Военного Совета или их заместителей». Такая необходимость в специалисте должна была быть «достаточно аргументирована», или «установлена полная его (офицера) незаменимость для научных и учебных занятий». Петроградский университет ходатайствовал об освобождении Бородина от призыва в РККА на основании того, что он «за продолжительною и тяжёлою болезнью профессора Дьяконова, является незаменимым специалистом на факультете Общественных Наук по истории Общественного и Государственного строя древней Руси». Как явствует из его анкеты, Бородин хоть и был подполковником, но в боевых действиях участия никогда не принимал, являясь «кадровым нестроевым офицером». Звание он получил, находясь на службе в Военно-судебном ведомстве Военного министерства. В ходатайстве отдельно указывалось, что «привлечение Бородина в ряды войск неизбежно должно повлечь за собой остановку в преподавании весьма важного в цикле общественных наук предмета, истории государственных учреждений России», что, вероятно, и стало решающим фактором оставления Бородина в университете. Что весьма характерно для академической среды, ходатайство было поддержано непременным секретарём Российской Академии Наук С.Ф. Ольденбургом (Академия отправила в Наркомпрос собственное ходатайство, указывая на необходимость отвода Бородина от мобилизации. В результате он избежал призыва в Красную Армию и продолжал преподавать в университете. Впоследствии Аркадий Бородин получил должность в Военно-Юридической академии и был допущен к преподаванию по кафедре истории русского права Юридического факультета Петроградского университета. В октябре 1925 года он был уволен в связи с реорганизацией ФОНа. После «чистки» был уволен из университета как потомственный дворянин. С 1925 по 1929 год был заведующим алфавитным каталогом Академической библиотеки и научным сотрудником по разряду русской археологии. В эти годы Аркадий стал сотрудником Белорусской Академии наук и хотел переехать в Минск, где было меньше «чисток», но жена-караимка не пожелала покинуть Ленинград... Основными работами Аркадия Владимировича стали: «Иноземцы-ратные люди на службе в Московском государстве», 1916 год, «На заре русской заводской промышленности. Русская железная и чугунолитейная промышленность в XVII веке», 1927 год, «Человек с историко-колонизационной точки зрения», 1923 год.
В 1929 году начали фабриковаться дела в отношении историков дореволюционной школы и Академии наук. Формальным поводом для «Академического дела» стало обнаружение в библиотеке Академии наук подлинников отречения от престола императора Николая II и его брата Михаила. Было сфальсифицировано дело о появлении контрреволюционной монархической организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», где руководителем указывался С. Ф. Платонов, а А. В. Бородин якобы входил в состав военной группы «Союза». Припомнили и его происхождение – из казаков, службу офицером до революции. Началось обвинение по «Платоновскому делу», причем протоколов допросов Бородина в деле не оказалось. При реабилитации в 1959 году прокурор указал, что «Бородин А. В. по предъявленному ему обвинению допрошен не был». В начале 1930 года Аркадий Владимирович был арестован по групповому «академическому делу историков» и 2 февраля 1931 года приговорён к расстрелу с конфискацией имущества, который 10 мая 1931 года был заменен на 10 лет лагерей. Аркадий Владимирович был отправлен в Соловецкий лагерь, где участвовал в научной работе, организованной силами заключенных и как профессор по истории права читал лекции о состоянии преступности в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения). Затем он был переведён на строительство Беломорканала в Медвежьегорск, где 29 апреля 1932 года умер в бараке в возрасте 48 лет. Его младший брат скончался в тот же день, но в 1944 году и тоже от болезней, приобретённых в ГУЛАГе.
«Арест произошел внезапно и неожиданно», - пишет в книге воспоминаний «Без права на жизнь» внучка Аркадия Владимировича, Наталья Николаевна Азаренко. «18 июля 1930 года ночью в дверь позвонили. В сопровождении дворника Ивана Нилова вошли два молодых чекиста: один был в военной форме, другой - в гражданской. Они предъявили постановление о производстве обыска и задержании подозреваемого по делу 1803, в котором указывалось: «арестовать гражданина Бородина и произвести обыск в квартире 18 дома 1/8 по Б. Пушкарской ул116.». А жили Бородины в квартире 19, а не 18... Если бы их при аресте не сопровождал дворник Нилов, то пришли бы в другую квартиру... Сгребли всё с письменного стола. Дали дубликат квитанции изъятых ценностей – небрежно, непонятно, несколько каракуль...» Дочь Бородина, Лиза, «громко заплакала и эмоционально убеждала пришедших не арестовывать её отца, что её папа ни в чем не виноват и его не надо арестовывать и уводить... Бабушка, пытаясь успокоить рыдающую дочь, сказала: «Они, арестовывающие, тоже ни в чём не виноваты – их прислали». Обыск проводился поверхностно и небрежно. Когда были вдвоём, делали вид, что обыскивают, по отдельности – ничего не искали. Выгребли из письменного стола бумаги и фотографии для отправки в ГПУ... Аркадия увезли, в квартире наступила мучительная пустота...» 18 июля 1930 года из этого дома увели навсегда историка- правоведа, профессора Аркадия Владимировича Бородина, ученика академика С. Ф. Платонова. 25 июля 2015 года на доме по Большой Пушкарской появилась табличка «Последнего адреса».
Счастливее оказался сын Аркадия, Дмитрий, который успел, сразу после Гражданской, сбежать в США, где стал видным биологом. Его книги есть в бывшей Ленинской Библиотеке в Москве. В 1921 году, упомянутый уже, Сергей Георгиевич Запромётов побывал в США, где выступил на Международном конгрессе по сельскому хозяйству, познакомился с работой Бюро растениеводства в Вашингтоне и работой Колумбийской лаборатории Моргана, организовавшего филиал Отдела прикладной ботаники и селекции в Вашингтоне во главе с Дмитрием Аркадиевичем Бородиным. Именно тогда, а не с момента замужества Ларисы Владимировны в
116 Дом 1/8 по Большой Пушкарской улице Санкт-Петербурга (угол Большой Пушкарской и Съезжинской улиц) был построен в 1908-1909 гг. архитектором С.Г. Гингером для Георгия Федоровича Ульянова, производителя работ в Санкт-Петербургском порту. В оформлении фасада и парадной шестиэтажного доходного дома сочетаются черты модерна с чертами столько любимого Гингером петербургского необарокко. С 1909 по 1913 г. в доме жил знаменитый русский гигиенист и общественный деятель Дмитрий Петрович Никольский.
1959, произошел случайный первый контакт Запромётовых с Бородиными... Бородин за два последующих года сумел закупить семена, книги, оборудование для нового отдела. О поддержке связи между братьями и сестрой Бородиными в советский период не известно, писем не сохранилось. Вероятно, что Зоя Владимировна, сестра Аркадия, имела с ним переписку.
РАЙКОВЫ
Упомянутый ранее отец Иларии Алексеевны Райковой, ставшей крупным учёным- ботаником, был полковым священником у прадеда автора, полковника Владимира. Прабабушка Елизавета Ефимовна, урождённая Акутина, дружила с отцом Иларии Алексеевны Райковой - добродушным и образованным батюшкой. Мать Иларии Райковой умерла в Самарканде в 1908 году, а отец - в 1910-м от саркомы горла. В 9 лет Илария Алексеевна осталась круглой сиротой, и прадед Владимир взял её к себе в дом. Как уже упоминалось, опекунство над Иларией Алексеевной взяли на себя также Надежда Карловна Богословская-Дзестрём и семья Тихомировых. В 1914 году Илария закончила Первую Самаркандскую женскую гимназию и переехала к двоюродной сестре со стороны отца - Фаине Филаретовне Александровой-Райковой, дочери Филарета Семёновича Райкова, в Петербург. Там Илария Райкова экстерном сдала экзамены по математике и латыни при мужской гимназии в Петербурге. С 1914 по 1920 годы Илария Алексеевна прожила в Петербурге-Петрограде и старательно училась все эти тяжёлые годы, полностью посвятив себя науке. Сначала она закончила Бестужевские курсы (университет, куда принимались женщины), то есть курс высшего образования по биолого-почвенному факультету в 1918 году, и была оставлена при кафедре для продолжения научной работы в качестве приват доцента. В Ташкент она добровольно отправилась в составе советских преподавателей с «Поездом науки» из Москвы и Петрограда для повышения научного потенциала САГУ уже после окончания университета и аспирантуры117.
ДЕД ЕДЕТ В ТАШКЕНТ
Достоверно известно, что семья Сергея Владимировича перебралась в конце 1919 года в уже советский Самарканд, уповая, что гвардейское прошлое Сергея Владимировича никогда не будет раскрыто. Владимир Николаевич Бородин и Елизавета Ефимовна много лет жили в Самарканде, где имели собственный дом (по адресу Решетникова дача). Но после установления советской власти в Самарканде дом отобрали, и Сергей Владимирович обнаружил свою мать и сестру в Самарканде в полной растерянности. Мать жила с дочерью, а старший сын её, Аркадий, находился в Петрограде. Почти сразу же дед Сергей уехал в Ташкент. К этому вынуждало желание дать детям лучшее образование. В 1920 году в Самарканде родилась Татьяна Борисовна – дочь Зои Владимировны Бородиной-Прокофьевой. В 1922 году все Бородины переехали в Ташкент и жили на ул Куропаткинской (потом
117 Возможно, что отъезд в Туркестан спас Райкову от репрессий, ибо известно, что случилось позже с последователями Вавилова, а она была его непосредственной ученицей и участницей его экспедиций.
Первомайской) справа от Пушкинской в доме, где жила и, вернувшаяся, Илария Алексеевна. Ещё на Куропаткинскую были присланы из Петрограда (уже Ленинграда) каким-то знакомым и глубоко порядочным человеком, Мезенцевым, бородинские вещи - уникальная мебель и картины. Просто чудом удалось получить всё по тем временам – середине 1920-х!
ЗОЯ ВЛАДИМИРОВНА БОРОДИНА-ПРОКОФЬЕВА
Двоюродная бабушка автора, Зоя Владимировна, уехала в этот год в Голутвин, а затем в Москву. Муж её, московский инженер Прокофьев Борис Михайлович, был болен туберкулезом лёгких118. Зоя Владимировна стала большой интеллектуалкой и могла на память читать массу стихов из Серебряного века. Этим она поразила мать автора, встретившую её своём в свадебном путешествии в 1959 году, впервые. Тогда этих стихов было не найти – целая эпоха русской поэзии умалчивалась советской доктриной. Если в Москве ещё можно было раздобыть самиздат, то в Ташкенте и этого не хватало. Она обладала большим чувством юмора и такта, при некоторой язвительности. Она всю жизнь враждовала со своей взрослой дочерью и обе друг на друга жаловались маме автора, которую одинаково гостеприимно встречали. Дочь её позже страшно конфликтовала и со своими детьми поочерёдно. Возможно, что у обеих проблема была в отсутствии преждевременно умерших мужей. С приёмным сыном Зои, Сергеем, Татьяна тоже ругалась. Несмотря на тяжёлое материальное положение, Зоя Владимировна приняла в семью, воспитала и дала образование мальчику-дальнему родственнику, сироте, которого отец автора прозвал Маэстро Пастрини. Он окончил филфак и работал в издательстве. Во время войны был на фронте, а потом и в Кизил-Орде у Бородиных. Он же прекрасно относился к приёмной матери. Когда сын женился, он поселился в своей квартире вместо коммуналки и этого Татьяна ему простить не могла и он стал приезжать к матери только когда сестры нет дома. «Тяжёлая» семейка...
РОЖДЕНИЕ ЕВГЕНИЯ СЕРГЕЕВИЧА
Позже Бородины перебрались в коллективный дом на той же ташкентской улице Нослева (Куропаткинской, согласно самому Е.С.Бородину, которая стала Первомайской)- между Пушкинской (или по самому Е.С.Бородину- ул.Толстого) и
118 Зоя Владимировна, в девичестве – Бородина, родная сестра деда автора, похоронила мужа рано. Они имели одну дочь, Татьяну Борисовну. Татьяна вышла замуж за историка Михаила Метелькова, который тоже заболел туберкулезом. Они имели двух детей – Надежду (1940 года рождения) и Бориса (1945). Зоя Владимировна зарабатывала после смерти мужа печатанием на машинке с латинским шрифтом для библиотеки Московского университета, а также Ленинской карточки, каталоги и прочее. Дочь Зои Владимировны, Татьяна Борисовна, работала сначала дежурной, а потом помощником коменданта общежития Московского университета. Потом долго работает продавщицей в журнальном киоске. Много позже Надежда, дочь Татьяны, закончила топографический техникум, но по специальности никогда не работала, занималась шитьём, изготовлением мягкой игрушки, вела кружок для детей, занималась мелкими перепродажами и работала продавщицей в журнальном киоске. Была всегда связана с очень антисоветскими знакомыми. Имела дочь Юлию. Позже Надежда вышла за финна и эмигрировала. Брат её, Борис, добрейший человек, занимался всяким техническим ремонтом и много пил.
Московской влево (потом улица Московская стала Энгельса, а теперь - Амира Тимура). Там и родился отец автора, Евгений Сергеевич, 26 января 1924 года. Илария Райкова была его крёстной матерью. В это же время басмачи Джунаид-хана (на тот период – соратника уходцев) взяли город Хазарасп и осадили Хиву и Новый Ургенч, но были разгромлены красным ополчением Хорезмской Народной республики. По этому случаю, в Ташкенте XII съезд Советов Туркестана констатировал, что «басмачество уничтожено совершенно как политическая сила». Впрочем, утверждение это оказалось весьма преждевременным: в сентябре 1926 года произошло вторжение басмачей под начальством Эрсари и Сархара из Афганистана. Они обстреляли товарный поезд на перегоне Байрам Али - Анненково под Мервом, разграбили станцию Равнина, угнали свыше сотни верблюдов. 30 басмачей Эрсари налетели на кишлаки Меджиур и Юсуп-Хан, разорили кишлак Ходжа-Назар. 70 басмачей банды Сардара разгромили советскую топографическую партию у колодца Шелава. В октябре случилось нападение афганской басмаческой банды Ирави и Туйли на кишлак Чепек-Яба севернее Байрам-Али и на кишлак Ляльми. Так продолжалось до 1930-х годов.
ПРЕДКИ АЛЛЫ ЕВГЕНЬЕВНЫ
Иван Александрович Попугаев был дедом по материнской линии будущей дочери Евгения Сергеевича Бородина, Аллы. Он - волжанин. Учился в Оренбурге и стал фельдшером. Потом с другом уехал на работу в Кизил-Орду перед 1914 годом. Жили Попугаевы в 1920-е в Кизил-Орде, в казахской глубинке. Дед ассистировал, будучи фельдшером, в серьёзных операциях и ему прочили карьеру хирурга, посылали учиться в мединститут, но как кормилец семьи, он должен был очень рано начать работать. Фельдшер в глуши почитался не менее врача и хорошо зарабатывал. Дед был старше бабушки лет на 10-11. Бабушка вышла замуж в 18 лет. Дед работал в аптеке, в больнице, в поликлинике, на скорой помощи (уже на пенсии). Он работал иногда и в нескольких местах. Работу свою любил фанатически. Очень любил трудиться и в саду. Дом в Кизил-Орде они построили сами. До этого жили в небольшой комнате около вокзала. Бабушка рассказывала, что особенно в 1920-е, по прибытии поезда, каждый раз закрывали все окна и двери, ибо с поезда соскакивали беспризорники и лезли во дворы, сметая всё съестное. Домашнюю птицу живьём забирали. Могли стащить любую утварь в надежде продать. Набеги делали группами. Однажды к Попугаевым в дом пришли басмачи и заявили: «Пойдём, наш курбаши заболел». Забрали его, завязали глаза, долго куда-то везли, пока, наконец, не оказались в сокрытом басмаческом стойбище. Встретил деда Аллы очень культурный, образованный, хорошо воспитанный, говорящий на многих языках человек. У него пострадала рука. Дедушка ему оказал квалифицированную помощь. Деда накормили, поблагодарили, хорошо заплатили, дали очень много продуктов и таким же образом отвезли домой. Значительно грубее и бесцеремоннее вели себя представители законной власти того времени... Бабушка Аллы по материнской линии, Наумович Ольга Никифоровна, родилась под Ровно в городке Лунинец в 1898 году. Она – белоруска по отцу и украинка по матери. В её роду была
молитвенница подобная упомянутой в роду Моисеевых, странница по святым местам - её бабушка, или тетя (забыто). Кажется, её звали Варвара. Она вместе с паломниками ходила пешком по святым местам вокруг и до Киева. Рассказывала внучке, как шла по лесам и ночевала в лесах, привозила и раздавала иконки всем. Бабушка Ольга пела в детстве в церковном хоре. Она обладала очень красивым голосом до глубокой старости. Наумовичи переехали из Белоруссии в Кизил-Орду из-за Германской войны, и жили там безвылазно. Отец бабушки, Никифор, был машинист, мать - домохозяйка. Бабушка рассказывала, как до революции было сытно и спокойно. Даже в ходе войны до 1917 года! Уральцы и казахи продавали дёшево рыбу и в изобилии, был свой огородик, небольшой дом, на базаре покупали за две копейки сахарные и шоколадные «головы». Хлеб пекли сами. Как многодетной семье им помогали одеждой, обувью в железнодорожной школе, где учились все дети машинистов. Не голодали и не были раздеты. Друг прадеду предлагал уехать в Америку, где хорошо устроился, но прадед побоялся рисковать семьей. Как только пришли Советы, начались голод, разруха. У бабушки было 9 человек детей в семье, а бабушка-старшая имела трёх братьев. Мужчинам дали образование, и они прожили до глубокой старости. Одна сестра пропала в блокаду в Ленинграде, другая, Настя, умерла от туберкулёза. Сестра Люба объявилась неожиданно в 1980-е. Писала, но потом исчезла. У неё муж был англичанин и поэтому её фамилия Осборн.
БОРОДИНЫ ПЕРЕЕХАЛИ ИЗ ЦЕНТРА ЗА БУЗБАЗАР
В 1927 году Бородины купили дом и земельный участок на Бузбазаре по Никольскому шоссе (позже - Луначарскому, теперь - Буюк Ипак Йули) у Савицкого, по-видимому поляка, ибо в том районе поляки проживали компактно. Дом на Никольской был куплен с помощью ещё старых золотых денег. Дед автора работал в кооперации «Узбекберляшу» по закупке скота. Он хорошо разбирался в лошадях. Но зарплаты хватало только на пропитание. Спасал, открытый в начале 1930-х годов, «торгсин», что означало «торговля с иностранцами», куда сдавали вещички и золото в обмен на продукты и вещи первой необходимости. Сохранили на чёрный день еще бриллианты Зои Евгеньевны. Позже спасали переводы и посылки от родных и знакомых, а также сад, огород, хозяйство. Там Бородины прожили до начала октября 1941 года.
До 1931 года отец автора жил в некоем ещё старом патриархальном мире в том доме на Луначарском шоссе. У них имелись две лошади, экипаж, осёл с тележкой, своя корова, телёнок, бараны, свиньи, куры, утки, индюшки, собаки, кошки. После 1931 началась ликвидация «избытка» скота...Собаки детства отца: Бобка, рыжий Жулик, Мишка, а позже мудрый пёс Сигизмунд, который спал в ногах читающего Евгения. Будил утром летом петух Клюклинька и лез на руки, а под одеяло лезли кошки Государь, Мамочка и реже – Офелия.
В доме до 1931 года не было электричества и быт был совершенно патриархальным на уровне XIX века, но имелось много скота, керосиновых ламп – чудо и линейные,чугунная печь, свечи, ночники, фонари летучая мышь. В 1931 году отец впервые узнал о детекторном радиоприёмнике, увидел граммофон, но ещё не услышал. В 1933-ем, в поезде, впервые увидел и услышал патефон, а немое летнее кино - в 1929-ом («Пат и Паташон»). До 1930-х кино в Ташкенте было лишь летнее и в него ходили пару раз в году. Ездили на тележке на осле в кино на «Пата и Паташона». Ездили и на лошадях. Таковой быт, за исключением уничтожения избытка скота, а также появления электричества с патефоном в доме, существовал до 1937 года. В городе ездило уже больше автомобилей. Но на проезжающий по шоссе автомобиль еще выбегали смотреть, как на диковинку. От кольца трамвая жили далеко. Оно стало близ нынешнего метро Пушкинская, а оттуда транспорта никакого не существовало. Бузбазар был порядочно далеко оттуда, а дом - за чайхоной «Салом».
В детстве дом очень часто бывал полон гостей – знакомых и родственников. Интересны были семья Крапухиных и учитель словесности Богарников, фрау Фигнер, Конради, врач-гомеопат, немцы... Часто прятался от гостей младший сын Сергея, отец автора. У старших братьев бывало много своих гостей-сверстников. Гостями бывали киргизы.
Летом 1929 года к ним приезжала в гости Зоя Владимировна с дочкой Татьяной, которая влюбилась в среднего брата, Владимира Сергеевича (дядю автора по прозвищу Вуд). Он тоже был неравнодушен к ней, но с отъездом Прокофьевых роман закончился. Татьяна Борисовна всегда особенно хохотала, говоря о Владимире, а когда бабушка автора по материнской линии как-то заметила, что Евгений Сергеевич красивее Владимира, Татьяна расхохоталась и заявила, что это не так. Владимир рос большим драчуном. В драках детей с соседями дед автора пытался поддержать обиженного. Ранние воспоминания конца 1920-х отца автора: завязанная голова старшего брата, доски и стружки, ремонт дома. Журналы «Вокруг Света», «Мурзилка», оловянные солдатики, ёлка, ломберный столик с бисерным покрытием, на котором отец катал ребёнком шарик (как и многое прочее из мебели два таких столика были сданы в Ташкентский музей искусств в голодные годы. На них можно было полюбоваться там в молодость автора, а в 1990-е они: бородинское бюро карельской березы и стул с орлом в стиле ампир с деталями из красного дерева исчезли, как и ряд картин, поскольку были нелегально проданы служителями музея, скорее всего, иностранным дипломатам).
ИНТЕРЬЕР ДОМА
В гостиной стоял большой квадратный раздвижной стол с самоваром, или медным чайником, постоянно лежали яблоки, а вдоль стены диван красного дерева, обитый зелёным штофом и сильно потёртый. Справа от дивана висела картина всадника в уланской шапочке, которая была у дяди Вуда в доме в молодость автора. Над диваном висела картина Шрутека Альпы и деревянный домик (теперь она у Демида, сына автора). В сад вела из гостиной двойная дверь с узкими стеклянными окнами. На зиму её завешивали ковром в нижней части. Рядом стоял также высокий шкаф с массой ящиков, с секретами добротного дерева, с кожей, бронзой (заборчики поверх и «копытца» на гнутых ножках) и с канделябрами по полметра над уступом в виде столика с зелёным сукном. Видимо времен ампира? Он сохранился у дяди Вуда позже, но лишь нижняя его часть. (Тайники было очень непросто заметить и НКВД при обыски их не открывало). Лежало большое восточное мраморное блюдо с арабскими письменами. Над шкафом висела картина пейзаж Альп, которая оказалась у дяди Вуда потом. Освещение – 10-линейная лампа на многогранной деревянной табакерке и огромная лампа «чудо». Света было несколько мало. На полу 2-3 ящика с недоделанными электроприёмниками от батарей. Дядя Вуд постоянно начинал мастерить новые приёмники, но не завершал. Сын его стал потом больше разбираться в этом деле. У дивана находился детекторный радиоприёмник. Желающие могли слушать в наушниках передачи из Ташкента. На коленях у сидящих на кушетке спал кот Васька-император Василиск 1, или Офелия и Мимочка – его дочки. В углу круглый газетный столик, вышитый бисером (теперь он в музее искусств Ташкента, если не продан налево в 90-е). Вышивала бабушка Жирард. Над ним овальная небольшая картина яхта в бурю. Её украли потом, в ходе перевозок, при бегстве в Кизил-Орду. Ещё там висела картина масляная небольшая (река, тростник, лодки, дерево), которая сохранена автором. Были крупные часы с боем, стоящие на полу и достающие почти потолка. Раньше, в специальном окошечке, они показывали часы дату и месяц, потом оно сломалось. Бой был слышен во всем доме. В 1938 часы сданы в музей... Было и большое зеркало и, стоящий позже в музее, столик из карельской березы с массой ящичков. Был и чайный буфет с бронзовыми украшениями. Ещё были тумбочка с мраморным верхом, диван. В музей попал и один из стульев ампир с орлом. На кухне был светлый шкаф со стеклянными дверцами. Стекло матовое с рисунками. Кроме того, крупный шкаф с мукой, сахаром итп. Стол с керосинками и вёдра с колодезной водой.
ОТЕЦ ВЕНИАМИН
Зоя Евгеньевна приобщила Евгения Сергеевича к вере с детства, ознакомила его с Новым и Ветхим Заветом. В доме было много икон, но, во время разгрома семьи с 1938 и бегства из Ташкента в 1941, исчезли все крупные. Уцелели лишь 4, спрятанные, маленькие. Отец автора вспоминал, как его маленького водили в церковную общину, устроенную в частном доме на Никольском шоссе, рядом с бородинским домом. Водила его чаще мать, которая оставалась лютеранкой, но выстаивала и полные православные службы. Служил отец Вениамин Троицкий - молодой красивый, деятельный, образованный священник, живший в вольной ссылке вместе с монахинями, то есть это была обитель – община на Никольском шоссе. По воскресным и праздничным дням имела место служба. Это было близко к дому. В доме Бородиных отец Вениамин был частым гостем. Сохранилась книга с дарственной надписью отца Вениамина («История крестовых походов» Мишо), которую он преподнёс Сергею Сергеевичу. Надпись гласила: «Юному молитвеннику милому и славному Сергею Бородину на доброе воспоминание от «батюшки
Вениамина» в день рождения, 1927 год». Книгу с такой подписью следовало хранить в укромном месте... В доме, до начала арестов деда, висело много икон, и Евгений Сергеевич рос весьма набожным ребёнком, что позже всегда скрывал. Лишь уже в 1990-е переписывался с дочерью, обсуждая вопросы веры, а с автором на религиозные темы говорил очень мало. Позже одну из уцелевших икон отец автора передал дочери. Пастор с женой часто бывал в гостях у Бородиных. Тогда ещё начало казаться, что им возможно будет ужиться с новой властью... Но, в 1929 году отца Вениамина сослали в глубинку. Позже он возвращался в Ташкент и был вновь выслан в 1937 году. Потом Зоя Евгеньевна водила сына Евгения и на лютеранские службы в ташкентскую кирху. Постепенно пересажали всех знакомых священников и пастора из ташкентской немецкой кирхи. В 1937 году кирху закрыли и создали там лабораторию, а к 1970-м годам отреставрировали и сделали концертный зал. В конце 1980-х там уже разрешили проводить воскресные службы, но орган исчез. Позже кирху отдали полностью в пользование по исконному назначению. Когда отец автора, во времена Перестройки, начал регулярно заходить в православный храм, что на кладбище, он лишь подавал за упокой и за здравие, но не оставался на службы, так как плохо слышал. Он испытывал в помещении храма глубокие эмоции и не мог сдержать слёз.
Сохранилось письмо Владимиру Сергеевичу Бородину от Ольги Кибер (сведений об Ольге Кибер не найдены. Она – сестра отца Зои Евгеньевны) из Дрездена: «Туркестанская республика, Ташкентъ, Луначарское шоссе, г-ну Бородину В». Само письмо на русском: «Мой дорогой Володя, я сердечно благодарю тебя за поздравление с днём рождения. Твоя Grootante Olga (двоюродная бабушка)». За такое письмо могли и привлечь... Брат Сергей поплатился позже за то, что отвечал на письма. Имелось письмо и от дяди Тео из Германии с поздравлениями Евгению Сергеевичу, который ещё не умел читать.
САД И ДВОР
Сад был, по нынешним временам, огромный. Возможно, вместе с домом и двором, до 3000 кв м! Он отстоял на 20 метров от Никольского шоссе (потом переименовали в Луначарское) и был отделён от него арыком. Слово «шоссе» применяется с XIX века и вовсе не означает нечто большое, как в наше время. От крупного арыка шло ответвление в сад Бородиных, которое сначала наполняло небольшой пруд- купальню, а потом тянулось в виде маленького арыка через весь сад вдоль, а протяжённость удлинённого сада, вместе со скотным двором, была почти 100 метров. В пруд спускались мостки и можно было даже купаться с деревянного мостка. Дно было илистое. Глубина более метра. Наполняли из магистрального арыка, питающего и арык сада. Весной отвод из большого арыка перекрывали и чистили дно пруда. Жило там много головастиков, жуки-плавунцы, клопы-гладыши, водомерки, водяные скорпионы, стрекозы даже пескари. Купающиеся могли загораживать себя от двора занавесками, а от улицы их ограждал высокий дувал. Над прудом росли огромный белый тутовник (шелковица), вишни и белая урючина.
С 1934 года тутовник этот принудительно обрубали для фабрики на корм шелкопряда. Дети пускали в пруду кораблики.
Дальше, вдоль забора, выходящего к шоссе, располагался скотный двор и подсобные помещения: «гальюн» с глиняной крышей, называемый «ватер-клозет», навес для сена и прочего, «сырой сарай» для хлама, куда сажали иной раз за провинности братьев, собачьи будки, ещё сараи с жёлтой и красной дверями и коровник, где были и лошади. Там же стоял «экипаж» (осёл с тележкой) для выезда неподалеку. Был навес для овец, позже - свиней. Далее – мастерская, собачьи будки, сарай для угля и керосина и курятник с индюшатником. Рядом был дом с железной крышей и полом, где временно жил казак один. Из-за уплотнения превратили этот дом позже в полноценный, но без пола и потолка. Большая балахона со стеклом и глиняным полом над сараем имела кровельную крышу и была сухой и комфортной, что позволяло там лежать и читать. Там ночевали гости-казахи в тёплую погоду. Там же хранили сухофрукты, сено, отруби. Позже была разрушена частично. Большая часть двора с балахной над коровником были проданы в 1938 от нужды... Вдоль арыка во дворе стояли крупные орешины, колодец и навес над подвалом. От ворот с тополями, что вели на улицу, во двор проходила кирпичная дорожка. Посреди двора –навозная куча сухого коровье-конского. Из коровьего делали кизяки для топки. Их лепешки приклеивали на стены сараев для сушки. Также был подвал - прямоугольная яма под навесом- куполообразной земляной крышей на деревянном каркасе для кадок с квашеной капустой, яблоками, грушами, овощами, молочными продуктами. Отец бродил по крыше подвала, играя в крепость. За это ругали, так как он мог продавить крышу. Рядом недолго был крольчатник брата Владимира. Был и классический колодец. Вдоль стены дома порядка 10 метров длинной росли белая черешня и урюк. Позже все чуланы разрушили и превратили в курятники за изгородью, чтобы не страдать от коммунистического уплотнения. Калитку в дувале, ведущую из двора в сад на ночь запирали на замок, хотя перелезть можно было всюду. Но кража скота, таким образом, затруднялась. А случалась она регулярно. Ворота в переулок и на шоссе тоже запирались на замок, конечно. Но только на ночь. Позже и двор засадили малиной и огородом. Но полив затруднён стал.
Отдельно располагалась ванная в виде пристройки. В доме имелось четыре крупные комнаты: спальня родителей, детская, гостиная и для подрастающих детей. Были 3 печки. Имелись 3 двери и сени в основной. Ванная особняком. За домом у кирпичного крыльца, обращённого к саду, была уютная большая виноградная беседка. К ней со стороны двора примыкали заросли душистого жасмина, вьющихся роз (в марте 1930, когда ударил мороз -19, эти розы погибли). Беседка и цветник были равны по размеру нашему старому дому 1960-80х! В цветнике росли ирисы, огненные лилии, имелась клумба с розами, гиацинтами, мальвой, розы чайные, астры, ноготки, ночная красавица, георгины, канны, гладиолусы! Вдоль дувала росли фиалки. Сама беседка была примерно два на два метра самое меньшее, но скорее, куда просторнее и была она густо увита виноградом. Под пологом её стояли деревянная кровать (на ней спали летом до конца сентября. Комаров не было!), белый и чёрный крупные круглые мраморные столы, два топчана в виде рамы с натянутыми верёвками (на них отец автора провёл немало времени за книгами), скамья, а далее шли клумбы. Беседка примыкала со стороны соседей (или улицы, точнее – пустыря?) к дувалу (глиняной стене-забору, типичному для Средней Азии). Несущие верхние балки беседки упирались со стороны дома в вырубленные, в глиняной стене его, ниши. Столы и топчаны стояли прикрытые пологом виноградника, как крышей. В тени беседки росли ландыши. До появления листьев винограда в углу беседки у дома сажали редис (с весны). За беседкой в сторону сада шли клумбы с ночными красавицами и душистым табаком, обсаженные туями, дававшими в жару хвойный аромат. Под окном стояла вторая скамья. Летом на мраморных столах играли в оловянных солдатиков. По вечерам сидели за самоваром, или медным чайником, вокруг которых лежали конфеты, варенье, фрукты, печенье, молоко в молочнике. Сидели при свете семилинейной керосиновой лампы. Пламя колебалось при ветре. Далее, за мостиком через арык, тянулся сад, по которому проходила центральная аллея, обсаженная в начале туями и шиповником. Арык тек в сад из-под дувала со двора, тянулся в другую сторону и проходил вдоль забора, а вдоль противоположного забора проходило его ответвление, затопляемое не постоянно. При входе арыка со двора в сад имелось купальное расширение для детей. От тупика-переулка беседку огораживал дувал (глиняная стена), тянувшийся вдоль всего сада со стороны дома. Только небольшой участок с противоположной стороны, граничащий с добрыми соседями, был в виде нехитрой изгороди (плетёнка, зарастающая хмелем). Дом соседей был крыт соломой. Но в конце сада дувал был полуразрушен и имелся пролом, используемый позже, как выход в школу. Со стороны шоссе и до дома был деревянный забор.
Сад делился аллеей на 2 половины вдоль неё. Началом аллеи была, огромная в обхвате, урючина. В начале аллеи, среди ирисов, на Пасху 1928 и 29 родители прятали крашенные яйца. За аллеей росли розы и дальше шёл огород с обилием муравейников с крупными чёрными медлительными муравьями, быстрыми чёрными, чёрно-рыжими и рыжими. В детстве автор ещё помнит такие муравейники вдоль сухих арыков в своём переулке, но к концу 1970-х они вовсе исчезли в центре города. Двор от сада отделялся дувалом с туями. Вдоль забора, в виде изгороди из хвороста, обращённого к соседскому участку, рос густой хмель. За огородом рос чёрный тутовник и персики, а дальше, через весь сад, проходил уступ, образующий резкое понижение. От него тянулся новый дувал, построенный в 1932 году. По дальнюю сторону от дома под уступом росли черешни, по ближнюю – заросли смородины, выше которых над уступом росли фиалки и яблони (кандиль синап и бельфлёр). Вдоль постоянного арыка росли ландыши и вьюны, а за арыком, вдоль забора, посадили виноградники, а в конце сада - вишни. Из арыка поливали все лейками и отводящими протоками. Ниже уступа вдоль аллеи росла огромная груша под именем Аптекарька (плоды якобы пахли аптекой), на которую любил лазить отец автора и играть. Далее были груши-бергамот, ниже - сливы, вишни, персики, симиренко, а за аллеей стояла яблоня бельфлер, белый налив и много черешен, за которыми дети строили вигвамы, «трамвайный городок и кирпичный завод» из глины и прутиков брата Владимира. В 1939 городок превратился в навес для дров и гальюн без крыши. В конце сада вдоль забора росли вишни, а вдоль самой задней части шёл полуразрушенный дувал, вдоль которого произрастала айва и была чаща топинамбура – сущие дебри. В конце аллеи стояла скамья, росла лещина, а по другую сторону – малинник (туда маленьких детей часто водили какать), тутовники и стояла вышка более для баловства. Возле скамьи стояло дерево под названием Зелёнка Вуда (зеленкаут – раскидистая яблоня). В дальнем углу росла акация, увитая виноградом. У дувала в конце росли 2 молодых тополя, где брат Владимир сделал турник, который врос потом в растущие стволы. Свободные солнечные места поросли клевером (люцерной) для скота, но позже его стало меньше – пятнами. Отец автора часто лежал на одеяле прямо среди сада и читал, иной раз так и спал. Использовал и гамак. В ногах его спал пёс Сигизмунд (вторая половина 1930-х), а утром их клевал петух Клюклишка и кричал. Под одеяло норовили залезть кот Государь, или кошки Милочка и Афелия. Отец с любовью вспоминал свой сад и часто рассказывал о нём автору, рисовал схемы.
ПРИТЕСНЕНИЯ НАЧАЛИСЬ. ПЕРВЫЕ ДВА АРЕСТА.
В марте 1930 неожиданно ударил мороз -19 и вьющиеся розы, которые открыли, погибли, а также высокие персиковые деревья. Был сильнейший неурожай фруктов. В тот год у Бородиных долго жили друзья Магазины. Тучи сгущались... Раскулачили Бородиных на скот и птицу, а часть животных сами сбыли заранее и дёшево. В Туркестане было лишь до поры до времени спокойнее. Летом у, упомянутого в предыдущих главах, Валентина Хорошхина, дальнего родственника по прозвищу Петрович (1927 года рождения, на 3 года младше отца), который жил часто у Бородиных, случилась дизентерия и он был при смерти. Первый диагноз туберкулеза оказался ошибочным.
5 декабря 1930-го состоялся первый арест деда автора. Отец вспоминал, как он, шестилетний мальчик, проснулся от шума. Горели все лампы. У книжного шкафа рылся какой-то чужой человек. Все были в комнате. Рядом сидела тётя Ирмгард, успокаивая маленького Евгения. Сергея Владимировича и Елизавету Ефимовну увели. Освободили быстро: в январе, до Рождества, деда и в феврале прабабушку. Тогда ещё даже взрослым казалось, что всё обойдётся. Но кто-то злонамеренно выявил, что дед был казаком. Говорили, что донос состряпал сосед НКВД-шник. Этот тип хотел потом отобрать дом семьи Бородиных. Сергей Владимирович Бородин участвовал в Первой Мировой, был ранен, но остался в строю, о чем свидетельствует пожелтевшая вырезка из сводки тех времён, одна из семейных реликвий. Трудно себе представить, что позже такие вырезки, как и фото импозантных предков в царской униформе высоких чинов, до 1953 года могли стать основанием для ссылки, заключения в трудовой лагерь, или расстрела, в зависимости от случайного стечения обстоятельств. Тем не менее, кое-что из
подобных материалов было спрятано и уцелело, увы, по ним непросто восстановить прошлое, как и по отрывочным рассказам отца и его брата.
Отец автора читает «Пиноккио», «Робинзона Крузо», «Дона Кихота» и журнал «Мурзилка», переносит ветрянку. Братья Владимир, по прозвищу Вуд (от слова Вурдалак), и Серёжа, по прозвищу Зупа, частенько участвовали в уличных драках, особенно Вуд. Прозвищем отца автора стало Курун (имеется в виду петух). Мать же звала среднего сына Крапа, а младшего - особенно ласково – Мулик, Мики, Ми. Старший был для всех Зупа. Мать звали они все Фораминифера, а позже сын Евгений стал звать Топики, или Тупики.Всё чаще слышатся разговоры о закрывании церквей и магазинов, ссылках их владельцев-нэпманов, толком не понимая о чём речь. В 1931 году в феврале были особенно суровые морозы. С кормами туго - последствия коллективизации. Кроме коровы, которая умерла, продали почти всю живность и дешево, поскольку впопыхах. Пришлось избавиться ещё и потому, что иначе бы отобрали вовсе даром. Отец автора вспоминал, что в начале марта 1931 года стоял сильный мороз. Деда привезли прямо с работы и учинили обыск. Последовал второй арест. Весной дед автора был временно сослан в Оренбург, но находился там на свободе. В апреле-мае у Бородиных жили Зданские, а когда уехали в Оренбург, взяли с собой Серёжу, старшего брата отца. В июне Зоя Евгеньевна поехала в Оренбург, куда весной перевели мужа. Семилетний отец автора остаётся с тётей. Из Оренбурга мать его возвратилась примерно через месяц, ничего не добившись. Её там даже держали несколько дней в тюрьме! Ещё раньше арестовали Магазина. Уезжая из Ташкента, Магазины советовали, что будет разумнее, если и Сергей Владимирович уедет...
КНИГИ В ДОМЕ
По примеру среднего брата маленький Женя пытался составить список своей библиотеки и вместо слова «автор» писал «автодор». В то время появились лотерейные билеты «автодор» и это было на слуху. Детских книг имелось мало: нравоучительные немецкие с картинками и 1920-х о медведе в Петрограде, который вошел в ресторан, увидел там чучело медведя и начал всё громить. Вызвали милицию и посадили его в зоосад. И было грустно от такого конца. Имелся Чуковский, а бабушка привезла Мурзилку и про эльфов. Читал отец часто в гамаке, на глиняной крыше навеса. Летом 1932 часть книг, из которых отец вырос продали... Год голодный, отец арестован и вернулся лишь в конце лета. Вуд продавал барахло, игрушки, старую подшивку «Вокруг Света». Брат Владимир разбазарил часть своих книг и книг из, хорошо подобранной, библиотеки старшего брата, который уехал во Владивосток. Пропал и, любимый Женей, «Робин Гуд», которого не удавалось восстановить долго. Мать была в Оренбурге у сосланного мужа, а отец и Вуд остались с тётей Ирмгард. Сергей вернулся и устроил скандал братцу за книги. Постепенно книги перекочевали от братьев к отцу. От родных матери братьев приходили переводы денег в виде торгсиновых рублей с копейками., а позже – чековыми книжками. Мать давала по рублю сыновьям и это позволяло маленькому Жене обменивать далее рубль на книги братьев. В это же время, когда вернулся Сергей Сергеевич, к Бородиным переехал Валентин Хорошхин с матерью. В начале лета у Бородиных стали жить Мартыновы: Неонила Артамоновна и мать Петровича, Ольга Евгеньевна. Играли много с Петровичем в оловянных солдатиков, сделанных в Германии в середине XIX века, и стреляли из ружья монте-кристо. Средний брат, Владимир, прострелил себе ногу... В июле-августе семилетний Евгений болел дизентерией и чуть не отправился на тот свет! Его выхаживала мама по прозвищу Тупики. Лечить могли лишь рисовым отваром. Долго болел и сидел за книгами на балахоне (под открытым навесом над плоской крышей).
ОЧЕРЕДНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ. ПИСЬМА СЕРГЕЯ ВЛАДИМИРОВИЧА
В сентябре вернулся дед автора. Во время вынужденного отсутствия, до отправки на север, дед имел право писать письма и писал семье часто. Сохранилась часть писем. Дед упорно пишет на адрес «Никольское шоссе, дом 70», хотя с 1921 года его переименовали в Луначарское шоссе, а также в старой орфографии – с ятями. В письмах множество мелких бытовых советов, типа не забудьте то, или иное сделать, а также сентенции старшим детям, чтобы не обижали младшего. Владимиру так и пишет: «не дразни Мики!», а Сергею: «Дорогой Зупа, помогай побольше маме! Поливал ли ты сад? Привить бы арабчик (персик). Дички персиков в саду найдутся. Не забудь вокруг яблонь, ближе к стволу, где вскопана земля, посадить кормовую свёклу, особо у кандиль-синоба. Надо вовремя купить семена кормовой свёклы! Сходи в магазин для радиолюбителей и установи приёмник». В 1929-м дед писал: «поздравьте маленького Ми с пятилетием! Успехов ему в рисовании!» В 1930 году дед писал жене из командировки в качестве выездного консультанта по коневодству в довольно официальном тоне, зная о перлюстрации: «Многоуважаемая Зоя Евгеньевна, будь добра узнай адрес Николая Андреевича и Дмитрия Николаевича Бородиных. Мне надо одному из них написать деловое письмо. У нас плохо с кормом». Если под Николаем Андреевичем подразумевается известный дальний родственник Бородин-ихтиолог, о котором упоминалось выше, то в это время он уже уехал в Америку. Он и не жил на советской территории, а лишь на колчаковском востоке. У Николая были сыновья Дмитрий, энтомолог, и Василий, ботаник. Скорее всего и они были в Америке. Не хотел ли дед с ними связаться? Это было рискованно, тем паче в его положении. И ещё: «Многоуважаемая Зоя Евгеньевна! Пишу из Бек-Буди. Это за Бухарой. Пробуду здесь дней десять. Дров, наверное, нигде не достанешь. Так надо хоть кривые из-под виноградника. Холодно очень. Кормов всё равно не хватает. Теперь, наверное, лошади установились в цене. Муж любящий твой, Сергей». Очень официально (для контролирующих или для хохмы?) было написано и сыновьям: «Уважаемые Сергей Сергеевич и Владимир Сергеевич, зайдите немедленно к Гольдену и возьмите у него посылку!» В начале 1930-х дед писал сыну Сергею из командировки в Самарканд: «Зупа, не забудь хорошо полоть клевер! Надо его полить очень хорошо! Посадил ли на цепь всех собак? Здесь в магазинах пусто, как и в Ташкенте». Или из Алма-Аты: «Надо купить хорошего
сена, а то корова перестанет давать молоко! Обуви здесь нет. Дела скоро вышлю. Очень рад, что у нас уже есть фрукты. Здесь очень мало и безумно дорого. Очень надеюсь, что в первых числах августа удастся два дня побывать в Ташкенте. Я очень соскучился». Или: «Рубашку я тебе купил. Скоро привезу. Сварил ли ты засахаренные сливы и персики? Надо сварить, а то скоро будет поздно. Если ты, или Крапа зайдёте в «Узбекберляшу» (улица Ирдусарская напротив Воскресенского базара, где был магазин Узбекторга, рядом с Пролетарской) и найдёте Ивана Ваниловича Хладова, передайте ему квитанцию на заём индустриализации. Она в конверте. Их надо менять на настоящие!» От 6 сентября 1930-го: «Дорогой Зупа, попроси Карасёва привить персики. Дички есть в саду. Надо тоже поговорить с Аркадием Ивановичем на счёт виноградных рам – зимой будет ему потеплее». И ещё: «Советовать что-то продать непросто. Надо вместе подумать. Будь очень осторожен в городе, так как много больных и по приходе домой мой руки с мылом!» Письма дед часто писал на открытках и посылал в открытом виде. Открытки бывали с репродукциями разных картин XIX века – Перова, Репина, а также с маленькими голландцами, либо фотографиями городов Туркестана. Сохранилась дореволюционная книга деда по коневодству. Сохранилась и пара писем от тёти Зои из Москвы Муленьке.
ИГРЫ
До 1930 года отец играл с девочкой Олей по прозвищу Квочка и Панькой, отец которой был пьяница и они жили с мачехой. Частыми были игры отца автора с друзьями - Вовкой, Аришой. Петрович, Бобка и Рыжий – лучшие друзья отца по играм. Занимались строительством вигвама и играми в индейцев. Шла вынужденная сдача вещей в «утиль-сырьё». Приезжала тётя отца, Зоя. Всю зиму долгие игры с Петровичем, чтение журналов «Вокруг света», ёлка, называемая теперь не рождественской, а новогодней... В основном скот пришлось ликвидировать, чтобы не раскулачили, но в целом, до 1936 года образ жизни сохранился, часто бывали гости, казалось, что ежедневно. Часто проживала Ираида Степановна, бывшая монахиня. Трамвай тогда доходил от центра до места, где позже был памятник Пушкину у моста через Салар, делал там кольцо. За этим местом начинались пригороды вплоть до дома Бородиных. Дальше от трамвая ехали на арбе.
РАСПРАВЫ
В 1931 году был казнён отец Валентина Петровича, что от сына скрыли. 29 апреля 1932 года умер брат Сергея Владимировича и двоюродный дед автора, Аркадий, в ссылке на Соловках.
КНИГИ, МАРКИ, ТУВА
С 1932 года отец автора поступает в школу на улице Паркентской. Евгений Сергеевич начал собирать марки, что стало его любимым занятием до конца дней, наряду с собиранием и чтением книг. У братьев появились марки с горными лесами республики Тувы и возникла мечта бежать в Туву, что якобы там и природа дикая, и
свободы больше. Уже и души детские чувствовали, что воли не хватает. Детская мечта надолго запала в душу отца автора. Дело ещё в том, что Тува какое-то время пыталась стать независимой от Советов... Командировки деда автора, работающего на конезаводах. Отец с Петровичем взахлёб читали «Граф Монте Кристо». Петровича увезла мать за город на всё лето (отец его, как упомянуто уже, был расстрелян в 1931 году, что от сына скрыли почти до конца дней его). Долго в доме жил Рыжий – новый друг отца. Отец читал «Капитанскую дочку». Была возможность брать книги у Фингеров. У них купили собрание Жюля Верна. Больше автомобилей в городе, звуковое кино. В исполкоме начали вывешивать списки граждан лишенных прав - лишенцев, отец автора не мог понять о чём речь, за что. Часто носят сдавать добро в торгсин... Отец начал собирать обёртки от конфет и спичечные этикетки. Братья Володя и Серёжа тоже собирали, но уже марки. Младший хотел с ними меняться, но они не горели желанием... В 1933 году выдалась очень холодная зима. Отец читает «Питер Мариц» Нимана, «Сорви- голова» Буссенара, «Человек огня» Сальгари, «Робин Гуд» Грина, «Айвенго» Скотта (всё это он помнил до 1990-х: когда появлялись его книги детства, ибо книг не хватало – почти всё было утрачено в ходе бегства из Питера в Прибалтику, затем оттуда в Гурьев, затем - при исходе на юг). Братья делают снежные горки и крепости. Весной строят помост на урючине.
ИРМГАРД
Тётя Ирмгард уехала в Эстонию. Сумела добиться, чтобы её отпустили. Её «выхлопотал» родственник - дядя Влади, работавший в немецком посольстве в Эстонии и тётя уехала в Таллин. Потом переехала в Германию, в Вертхайм, в ту же виллу Валери.
ПУТЬ В ШКОЛУ. МОСКВА. МУЗЫКА И ТЕАТР. ПАТЕФОН
Путь отца в школу: через забор сада и по задам – через огороды на грунтовку к озеру-яме от кирпичного завода, где брали глину, далее – «сквозь дерьмо» - удобренное поле, через сад со сгоревшим домом. После школы часто купались в яме-омуте, ловили рыбу. Случались драки. Летом отца впервые повезли в Москву поездом на боковых, по детскому билету, то есть - без места. Впервые так далеко - неизгладимое впечатление: ходили по театрам, в цирк, возникла любовь к опере. В вагоне видел игру патефона впервые. Тумбочка с пластинками. Осенью ходили на канал Кара-Су за городом и на охоту ещё дальше. Ходили в театр на «Лебединое озеро». Большое впечатление. Отец болел, тошнило. Марки, чтение «Острова сокровищ», «Белого вождя» Майн-Рида, «Маленьких дикарей» Сетона-Томпсона, создание своего кукольного театра марионеток... Дома появляется патефон. Старший брат, Сергей, стал модником. Он считал себя красавцем и стал очень заносчивым. Он готов был поменять свои марки и книги на карманные деньги братьев, выдаваемые отцом, и тратил их на одежду и одеколон.
СМЕРТЬ ПРАБАБУШКИ АВТОРА
Прабабушка автора Елизавета Ефимовна жила поочередно у всех детей и, последние годы, на Никольской. Она умерла 28 апреля 1934 года и похоронена на Боткинском кладбище Ташкента.
УПЛОТНЕНИЕ
В 1934 году братья Бородины делали вигвам и кукольный театр с восковыми фигурками – спектакль по «Бармалею». В 1934 в доме был снова обыск, а дед в это время был в командировке. Начинается уплотнение – подселяют чужих... Впечатления о периоде жизни до 1937, что буквально ежедневно в доме бывали чужие люди, которые часто жили неделями и более, а отец прятался от них, стеснялся. В 1930, чтобы не «уплотнили» у них намеренно жили свои – Литвины, Мартыновы и Хорошхины. А чтобы не подселили в кошт, во двор, строения там разрушили, а до этого там жили казак Дементий с женой Анютой. В 1931 жила мать с двумя детьми и отец автора играл с Сеней и Аркашей. Потом был мальчик Вова по прозвищу Рыжий. Их пустили добровольно, как бедствующих. Аркадий погиб в начале войны, лётчиком. Потом в ванную вселили семейство мента с «мадам- полисмен» и чадом. Они сломали трубу в ванной, но, к счастью, быстро нашли жилье и уехали.
ИГРЫ
Отец автора с мальчиком Маклаем на балахоне часто играл в бандитов и полицию по романам Кервуда. Но чаще отец играл сам, воображая героев книг. Часто в Робинзона, Остров сокровищ, Сорви-Голову, Питера Марица, Человека Огня, Шульца, Сетона-Томпсона, Купера, Майн-Рида, Робина Гуда, Айвенго, Мушкетеров (без «Ё»). Иногда играл с Петровичем по книгам и девочкой Ритой (Бебкой). Весной в яме у топинамбуров они жарили на костре сало и строили вигвамы. Оловянных солдатиков отцу дали слишком рано, и он многих сломал... А в 1938 украли самых красивых знаменосцев и необычных убитых, раненых... Позже, когда ехали в Кизил- Орду, чуть не пропали все прочие оловянные, так как вагон случайно ушел в Алма- Ату, но вещи были найдены, благодаря знакомому-железнодорожнику! В солдатиков отец чаще играл с Петровичем. Отец предпочитал строить крепости, а Петрович - штурмовать. Кроме оловянных солдат, имелся еще оловянный скотный двор с домиками из баббита и набор из олова «Робинзон Крузо» с индейцами и оленями, пальмы из которого сохранились до детства автора. Для игр использовался сохранившийся швейцарский деревянный домик. Имелись хорошие немецкие, деревянные кубики. Пластилина не было и фигурки делали из воска – пиратов, рыцарей, мушкетеров. Брат Сергей сплёл из прутьев вигвам для младших, накрыл его брезентом и корой, а Вуд сделал просто из шестов и намотал ткань. Летом приятно было читать в вигваме, а весной отсиживаться в дождь и варить суп в чугунке, жарить сало, ветчину. В 1935 году отец автора переходит в 4 класс в школу на Буз-базаре (близ позднего магазина «Светлана» за Горького). Друзья отца – Маклай, Квочка, Панька, Рыжий и Бобка. Уехал казак Дементий, что жил с семьей. Отец играл с Бейкой, псом Бобкой и умнейшим псом Сигизмундом. Братьям
куплено воздушное ружьё, прозванное мушкетом. С 5 класса у отца появилась воздушка и он стал стрелять диких голубей и жарить. В 1936 году сделали вигвам под брезентом, в котором даже ночевали, жарили на палочке сало и пекли топинамбур. Делают штаны с перьями и индейский головной убор с перьями по рекомендациям из книги «Маленькие дикари». Отец читает «Аэлита». Друг его лучший - пёс Тюльпан. Школьный приятель отца Маклай.
ЖИЗНЬ
«В ноябре 1935 года в Москве завершило работу «Первое Всесоюзное совещание рабочих и работниц-стахановцев», открывшееся 14 ноября. В его работе приняли участие 3000 стахановцев, руководители партии и правительства. Опытом своей работы поделились А. Г. Стаханов, А. Х. Бусыгин, П. Ф. Кривонос, Н. А. Изотов, М. И. и Е. В. Виноградовы и многие другие передовики. С речами на совещании выступили В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, Г. К. Орджоникидзе, Л. М. Каганович, А. И. Микоян, А. А. Жданов, Н. С. Хрущев, Н. М. Шверник. Подвел итоги И. В. Сталин, который сказал: «Жить стало лучше, жить стало веселей».
АРЕСТ ДЕДА НАДОЛГО. ЛАГЕРЬ
5 декабря 1936 года (день сталинской Конституции) деда автора без суда и допросов
(оно и к лучшему – без пыток) сажают в лагерь «Каропог-лаг» на севере европейской части, в селе Ерцево, что под Архангельском. Было сказано, что на 10 лет! В январе (после вынесения приговора) все три сына с матерью провожали товарные вагоны, набитые арестантами, но отца своего не увидели – слишком много людей было... Сергей Сергеевич, уже довольно взрослый, начал опрометчиво всё более открыто ругать власть и даже проклинать, понимая уже, что она отняла у семьи всё, что только можно. Его мать очень переживала из-за этого и считала, что он уже на учёте в НКВД, ждала и его ареста. Она умоляла сына прекратить переписку с зарубежными родственниками, не отвечать больше на их письма, но он не слушался. Он мечтал об эмиграции и более достойной жизни.
КНИГИ, УЧЕБА, ОХОТА, ИГРЫ
31 января 1937 года брат Вуд принёс из школьной библиотеки и дал братцу Куруну почитать детиздатовские «Три мушкетера», которых младший брат проглотил запоем за вечер и ночь - почти всё! Читал с 2-х часов дня до 4-х ночи при свете 7- линейной керосиновой лампы. Учился он во вторую смену. Утром уроки был делать не в состоянии, а потом сидел в школе, как в тумане. В голове носились образы персонажей Дюма. Вернувшись в тот хмурый день домой, тут же дочитал остатки книги. Вуд учился после школы в техникуме, работал, а потом поступил вновь в школу, чтобы, после 10 класса, пойти в ВУЗ. Вуд увлекался радиолюбительством, мастерил радиоприёмники, но ни один не доделал до конца, хватался за новый. До войны он поступил в технический институт, но был призван. После войны уже окончил техникум и работал инженером-электриком. Он увлекался охотой и ездой на мотоцикле. После аварии, сотрясения мозга и частичной потери одного глаза, с
мотоциклами было покончено. Но страсть к охоте очень пригодилась в голодные времена в степях под Кизил-Ордой. Шестой класс школы отца автора был уже на Луначарском (второй перевод). Привезли Петровича. Ходили на охоту на реку Чирчик за границей города и отец автора очень удачно настрелял зайцев. Успешнее, чем более старшие, чем очень гордился. Читает «Последний из могикан» Купера. Каждый брат собирает свою личную библиотеку. Летом бои на большом столе с оловянными солдатиками шли неделями. Пушки отливали сами. Несколько раз Евгений Сергеевич перечитывал свою книгу «Робинзон Крузо» и сразу заболевал. Однажды поставил эксперимент и, прочитав очередной раз, слёг основательно. После этого уже не взял книгу с собой в Кизил-Орду, и она пропала. Мистика!
ЛАГЕРЬ. НОВЫЕ АРЕСТЫ БАБУШКИ И ДЯДИ СЕРЁЖИ
Бабушка автора ездит к деду в лагерь в конце лета. Разрешено свидание имеет, поскольку лагерь не из самых строгих. В чёрном 1938 году заключение деда продолжается и похоже надолго. Дом сдаётся жильцам – жить не на что. Продаётся всё, что можно. Уже 8 февраля арестовали бабушку автора и дядю автора, Сергея. Евгения Сергеевича разбудил стук в окно и крик мамы: «Дети к нам стучат!» Было около четырёх утра – в лучших сталинских традициях. Слышны голоса: «Если будут сопротивляться - стрелять!» Последовал вопрос: «Здесь живут Бородины Зоя Евгеньевна и Сергей Сергеевич?» Отец зарылся с головой в байковое одеяло и натянул ворот бумазейной пижамы на глаза. Отроку казалось, что так можно схорониться от, морозящей кожу, действительности. Потом последовал обыск с грубым выкидыванием вещей. Маму и брата увели. Брат Курун долго прятался на чердаке с братом Вудом от страха, сидели голодными днями, а потом оба мытарствовали по соседям и знакомым. Старшего брата зверски избил следователь из «тройки», докапывающихся до Бородиных, и заставил подписать какие-то бумаги, сочинённые ими. Сергей был отправлен на 10 лет в Сибирь на лесоповал. К счастью, с 1939 года начали бить отбой: НКВД перевыполнило во много раз план и лагеря перегружены... Брата отца автора освободили уже летом 1940 года без права проживания в Ташкенте. Зою Евгеньевну сравнительно быстро отпустили – в феврале 1939 (сидела месяц) Осенью она ездила на север к мужу в лагерь. Всё пережитое и заставило отца потом всю жизнь бояться советской власти, перлюстрации писем и прочего. Ещё и факт, что вся «тройка» состояла из евреев сделал его умеренным антисемитом. В этот мрачный год на еду не хватало и пришлось продавать много мебели и книг в музей. В апреле 1938 пришлось продать половину участка Вархотовым. Сами ютились уже в половине своего дома... Тогда продали, скрепя сердце и прекрасную книгу деда-есаула о русской армии с цветными иллюстрациями и фото на французском и старинную подшивку журнала «Вокруг Света». Работники музея искусств охотно купили всё по дешёвке. На Владимира Сергеевича напала паника: всё срочно продать и раздать. Винить его грех, он был молод, а окружающие давали советы... Но, в числе прочего, пропала уникальная книга на французском о русской гвардии с массой фотографий и рисунков. Владимир продал её директору музея искусств в 1938. Сны Евгения Сергеевича в этот период мрачны: огненные руки из открытого платяного шкафа, таинственные металлические сосуды на своей балахоне, вселяющие страх, ловля очень красивой птицы в своем саду, поедание щей с сахаром и тошнота.
КИЗИЛ-ОРДА
Летом отец автора ездил с бабушкой и Петровичем в Кизил-Орду. Целью поездки стала разведка: не переехать ли в Кизил-Орду, в глушь, где спокойнее от НКВД? В 1925 году столицей Казахстана стал город Кизил-Орда, носивший ранее имена Ак- Мечеть, форт-Перовский и Перовск. Ниже было упомянуто, что Ак-Мечеть некогда осаждали отряды прапрадеда автора, Николая Павловича Бородина. Выбор пал на Ак-Мечеть потому, что она была крупным по тем временам промышленным и культурным центром и располагалась в почти центре мест проживания основной массы казахского населения. Работы там хватало.
ЕРЦЕВО
В августе Владимир Сергеевич и отец автора поехали в Москву, а оттуда - в Ерцево, в лагерь своего отца. Вернулся пятнадцатилетний Евгений Сергеевич один и в сентябре приступил к учёбе в 7 классе. У Владимира Сергеевича были свои дела, а мать их надеялась повлиять на участь мужа жалобами. Из Ерцево можно было делать денежные переводы и ездить родным на встречу с заключённым отцом и мужем, что означало, что это – лагерь не строго режима. Сохранились трогательные квитанции о переводах Сергея Владимировича своим три раза по 50 рублей от лагерных заработков! На обратной стороне талона он писал скупые письма в несколько строк: «Ерцево Архангельской области, абонентный ящик 233-14 в Ташкент, УзССР». На обратной стороне отрывного талона – письмо: «Дорогой Мики, я здоров. Адрес тот же. Твой отец (подпись), 19.02.1941». Второе: «Дорогой Мики, уже давно не получал от тебя писем. Надеюсь, это временно. Напиши, как провёл каникулы, когда начинаются экзамены? Здесь снег таять и не начинал. Любящий отец, 2.04.1941»
Отец автора в тот год запоем читал Чехова.
ЭКЗАМЕНЫ, КИЗИЛ-ОРДА
В 1940 году в июне у отца автора были выпускные экзамены. Потом он ездил в Кизил-Орду с Петровичем, дядей автора Владимиром Сергеевичем и Монстровым на полмесяца. Назад в Ташкент отец вернулся с приятелем дяди Вуда и долго жил один с бабушкой автора. Осенью вновь состоялась поездка Зои Евгеньевны к деду в лагерь. Зоя Евгеньевна в основном носила платье из куска мешковины, в котором были проделаны дырки для головы и рук, как средневековая монашенка. В конце сентября 1941 состоялся окончательный переезд в Кизил-Орду. В ноябре забрали главное из вещей с собой.
Детство-отрочество Евгения Сергеевича было очень коротко -1924-1936 годы. «Это первый период жизни (до 13 лет), из которого львиная доля падает на тот возраст, который сохраняется в памяти только в виде коротких эпизодов, да и то сомнительных, в смысле их воспроизведения. А 1937-1948 стал периодом, который можно справедливо назвать «из жизни гонимых без всякого повода» - это разгром семьи, потеря дома и всего того, что окружало и казалось незыблемым и постоянным. Воспоминания детства стали терять ту остроту и эмоциональную окраску, какая бывала раньше, когда ветерок, цвет неба, запах воздуха могли вызвать яркие картины прошлого и, особенно, детства в доме на Буз-базаре» - писал отец в своих воспоминаниях.
5. Запромётовы, Дружинины, Балдины, Моисеевы, Вирские в Туркестане в 1920-30- е годы
Семья Фортуната Андреевича Дружинина после 1917 года живёт временно на улице Обсерваторской в Ташкенте, снимая полдома. Прадед автора работает военным топографом вместе с родственником Александром Васильевым, о котором будет упомянуто ниже, сын которого остался дружен с дочерями Фортуната. Автора в 1968 году возили к чете художников Климашевских на их дачу под Москвой. Брат Фортуната учиться не желал и работал машинистом Среднеазиатской железной дороги. Как-то Фортунат с несколькими офицерами ехал в поезде брата, вдруг оказалось, что дорога уже захвачена большевиками и идёт обыск каждого вагона. Узнав, что брат-офицер арестован, брат-машинист вмешался, заявив, что он свой, из простых, сочувствует якобы новым властям, Фортуната отпустили, а его сослуживцев расстреляли... Оба сына дочери Кабанихи, став военными топографами, связались с большевиками и погибли от басмачей. Однажды, во время съёмки, басмачи поймали незадачливых молодых парней, пытали, потом поставили под струи водопада связанными. Дело было зимой, и подошедшие красные нашли две обледенелые статуи возле сгоревшего аэроплана.
Бабушка автора, Вера Фортунатовна Дружинина родилась в начале века в Ташкенте, где родители Веры поначалу снимали дом. Вскоре родители построили свой дом в колониальной части Ташкента, называемой Центром, в отличие от старого национального ядра города, именуемого Старым Городом. Добротный дом с высоченными потолками был построен в 1921 году в Крючковском переулке, ставшим Первым Коларовким (в честь болгарского революционера Коларова), а уже после войны стал Первым Жуковским.
Отец двоюродной сестры бабушки матери автора по линии Балдиных, Михаил Голик, произвёл на Дружининых-Балдиных, в своё время, неотразимое впечатление. Он работал ветеринаром, не пользуясь никакими верёвками, опутывающими его пациентов, чтоб не лягались, намордниками, чтоб не кусались. Он обладал даром заговора подопечных животных. Он без малейшей осторожности осматривал и трогал больные места свирепых быков, собак, уверяя, что надо смотреть животному прямо в глаза, и оно поймёт, что речь идёт только о помощи, а не издевательстве. Он мог и заговаривать зубную, или головную боль у людей, поглаживанием рукой. Он обладал способностью определять характер с малейшими подробностями и даже внешность человека по почерку. Бабушка Вера рассказывала автору, что, когда, в Гражданскую, прадед Фортунат сильно задержался в Северном Казахстане, а на вокзале никто не мог ответить причине задержки поезда, так как связи не было, Михаил Голик предложил его Фортуната, Иулиании, свои услуги. Иулиания с матерью сидели в гостиной на грани нервного срыва, когда он усадил в кресло свою жену и проделал круговые движения рук над её головой, долго смотрел ей в глаза и она уснула. Тогда, он начал спокойно, но повелительно требовать, чтобы она нашла Фортуната. Она стала отвечать слабым, прерывающимся голосом: «снег... холод...много снега...пути, какая-то станция» Михаил потребовал прочесть название станции. Последовал ответ: «Аули-ата... в четвёртом вагоне, Фортунат сидит в купе, курит, играет в карты. Они говорят, что пути занесло снегом, их чистят... не могу больше, устала». Она приоткрыла глаза и Голик поволок её, обессилившую, в другую комнату. Проснулась она поздно и ничего не могла вспомнить о странном вечере. Утром же приехал прадед и рассказал, что поезд, действительно, застрял из- за заносов в Аули-ате, что они долго сидели, покуривая и коротая время за покером. Фортунат очень волновался, что близкие переживают и курил больше обычного, закатывая сушёные листья ясеня с небольшим количеством табака, который стоил дорого. Пальцы его правой руки были несмываемо-жёлтыми. Михаил Голик умер неожиданно ещё до войны. У него была дочь Зоя, которая вышла замуж за Михаила Гущина, и они жили на Среднем Урале в селе Вишневогорск. Автор с мамой был в гостях у них летом 1971 года.
Иулиания Ермолаевна, которую дома звали просто Юлей, в советское время вынуждена была работать продавщицей дамских шляпок в Ташкенте. Фортунат много читал, хорошо рисовал и в зрелые годы, до старости трудился строителем- прорабом в Ташкенте вместе с архитектором Сваричевским. Ахмед появился неожиданно, и никто толком не знал откуда. Он мог писаться и как «Ахмет». Окончание не имело значения. Маленького роста худой с тёмным морщинистым лицом и седой козлиной бородкой. Он работал с Фортунатом на всех стройках, а когда надо, выполнял функции переводчика, отлично знал русский. Почему-то он был вовсе одиноким, что странновато для узбека. Прадед пригласил его к себе. Ахмет поселился в доме напротив и помогал прадеду в строительстве нового дома в Крючковском переулке. Переулок не был тогда асфальтирован, а утрамбован булыжниками, тротуар же - мощён кирпичом. Было это в году, эдак, двадцать четвёртом. Старый более просторный дом с большим садом и верандой, стоявший прямо напротив, был продан. На выручку достроили новый и купили корову. Первый дом был уж слишком добротным и боялись, что его национализируют, превратят в коллективный, что случилось с домом отца автора. Ход оказался очень мудрым. Прежний дом вскоре и стал «коллективным». Строительство нового пришлось свернуть из-за инфляции и веранду пристроить тогда не успели. Соорудили два сарая, летнюю кухню, колодец. Участок был немалый. Позже кусок его продали новым соседям-армянам. Дом был, конечно же, из сырцового кирпича (саманный), что лишало его особого долголетия в условиях климата близкого к предгорьям, но толстенные стены давали прохладу знойным летом неведомую несчастным жителям позднесоветских многоэтажек. Ахмету предложили поселиться в прихожей для запасного выхода, но он категорически отказался и стал жить низком сарае с земляными полом, крышей и с крошечным окошечком - застеклённой дыркой. Весной крыша сарая покрывалась алыми маками. Мать автора любила играть на ней, когда Ахмета уже не стало. Пол у Ахмеда был застелен старым паласом, а в середине помещения стоял сандал, сомнительно обогревающий в холодные зимы. Ближе ко входу висел красивый, старой работы ковёр. В дальнем конце громоздились цветастые курпачи, то есть традиционные узбекские ватные одеяла, служащие и матрасами. В углу смутно виднелась деревянная подставка под книгу, а на ней старая затёртая книга в кожаном переплёте, очевидно – Коран. Вот и всё, что могла мама с детским любопытством там разглядеть, боясь войти. В его комнату разрешалось входить только деду. Готовил Ахмет пищу себе сам. Постоянно пил кок-чой (зелёный чай) из заклёпанной, то есть битой и чиненной, пиалы с чайником с отбитым носиком. Зимой и летом Ахмед ходил в полосатом чепане (ватном халате), подвязанным жёлтым расшитым платком, в хлопчатобумажных штанах в полоску, в остроносых калошах на босу ногу. Бритую голову повязывал чалмой из лоскута полосатой материи, свисавшей на плечо. Просыпался он рано и подметал двор, начерпывал воду из колодца в несколько вёдер. Любил подрезать виноград и поливать сад и огород. В дом приходил только по праздникам, да и то после того, как маму автора присылали его уламывать дважды, или же прадед заходил сам. Иногда прадед сидел под луной в саду, беседуя о чём-то с ним. Была у Ахмеда какая-то своя тайна. Никто никогда не узнает. Может он был когда-то рядовым басмачом, а то и курбаши? Очевидно одно, что ненависти к русским, в целом, он не питал. Умер он в своей глинобитной коморке где-то в 1934 или 35-м году.
Ещё был у деда Фортуната приятель-узбек Турсун-бобо. Он иногда брал маму автора к Бобо в гости. Ехали на извозчике «на край города». Друг имел огромный сад на берегу канала Бозсу, тенистые орешины и длинную террасу с крашенными опорами, увитую виноградом. Место было просто райское. Пол, устланный кошмой, а поверх неё курпачами для гостей, вокруг низенького столика, за которым сидят на полу. В туземном быту тогда столов со стульями ещё не существовало. Огромный арбуз охлаждался в плетённой сумке, подвешенной с ветви дерева в текущие воды. Низенький столик покрывался, как по мановению волшебной палочки, местными сладостями – парвардой, пашмаком, квадратиками кунжута в сахаре, варёного кристаллического сахара навота кусками, сушёными фруктами. Для взрослых появлялся кальян, украшенный красными шерстяными кистями и «золотыми» пластинками. Начинался ритуал курения.
Как только в 1918 году рухнула сила, упомянутого ранее, рода Вирских, Мефодий Михайлович остался без крыши и не мог ничего изменить. Из особняка в центре Ташкента их выселили в Аули-ату. Позже им удалось перебраться поближе к Ташкенту – в Янгиюль. Потом они снимали комнатёнку на Сапёрной в Ташкенте, чтобы дать образование дочерям. У Вирских была какая-то тётя, уехавшая сразу после революции в Америку. Она долго писала им письма, но отвечать они боялись, перлюстрация была делом само собой разумеющимся. Старший ребёнок Фортуната, Михаил, умер рано от холеры, после чего Иулиания потеряла веру, заявив, что добрый Господь бы не допустил такого, прибрать невинного мальчика. Веяние времени, расшатывание устоев... Времена были уже не те и идеи атеизма витали в воздухе. Она перестала посещать церковь, соблюдая православные праздники. Прабабушка Иулиания держала корову, которую бабушка автора, Вера Фортунатовна, гоняла прутиком к винному заводу, где пастух собирал стадо, а вечером Вера должна была забирать корову назад. Мать автора не помнит её, ибо Иулиания умерла рано от рака лёгкого (в 1931 году, похоронена на Боткинском кладбище), а деда помнит всегда подтянутым, стройным, любившим посмеяться, не выпускавшим папиросу изо рта, особенно, когда он умело выпиливал лобзиком всякие полочки для домашних нужд. Мама автора в более поздние времена больше общалась с Антониной Ермолаевной, Тётей Тоней, которая её баловала, угощала самыми вкусными вещами, водила на первый цветной советский фильм «Соловей- соловушка», на который попасть было совершенно невозможно, билеты распределялись по учреждениям. Водила не своих дочек, а шестилетнюю племянницу.
В 1921 году произошёл постепенный переход от политики военного коммунизма, то есть простому отниманию продукта у производителя, к новой экономической политике (НЭП), что позволило воспрять частному сектору и завалить рынок продуктами в короткий срок. Это дало возможность опять заняться прибыльной юридической практикой Петру Запромётову, хотя и ненадолго. В 1922 году, после долгих мытарств, упомянутые Мария Дмитриевна и Павел Алексеевич Богдановы, с дочерями Софией и Марией, вернулись в Ташкент. В самый разгар Гражданской они были на юге России, в Радоме. Их старший сын Георгий был мобилизован в Добровольческую Армию и, после Крымского разгрома, эвакуирован в Египет. Женился там на дочери бывшего российского посла и осел в Каире, а младший – Александр, умер от холеры в голодный год. Благодаря помощи Петра Георгиевича Павел получил место инкассатора в тресте «Турквино». Позже старшая дочь Богдановых получила хорошую работу в Намангане, как медик, куда переехала вся семья. К 1925 году, после национального размежевания, столица Узбекской республики была перенесена временно в Самарканд.
В начале следующего года Александр Георгиевич Запромётов, поработав учителем в школе и репетитором, накопил денег на продолжение учёбы в Москве (что было обещано народу вождём мирового пролетариата), но тут НЭП отменили и был взят курс на социалистическую индустриализацию страны, в связи с чем началось заполнение столичных Высших учебных заведений, подготовленными на рабфаках кадрами и не было уже быть и речи о восстановлении дореволюционных студентов, либо о переводе из провинциальных ВУЗов. Тогда Запромётов подаёт заявление на технический факультет САГУ и поступает на пятый курс, окончив едет на практику в Андижан. Но позже он вынужден был вновь учительствовать, так как израсходовал все средства. Постепенно он бросает техническую деятельность и остаётся школьным учителем математики. Он живёт вместе с матерью и братьями Сергеем, Борисом и Владимиром и каждый из братьев зарабатывает по мере возможностей, чтобы содержать себя и мать. Наиболее «платёжеспособным» оказался Сергей, который даже достроил ещё одну комнату в доме. Он работал по орошению Дальверзинской степи. Борис прирабатывал в ходе учёбы в САГУ в химической лаборатории Почвенного института, а Владимир – на селекционной хлопководческой станции. Упоминаемой ранее прабабушке автора, Екатерине Дмитриевне Запромётовой-Моисеевой, помогала по хозяйству дочь её брата Василия, Серафима, приехавшая из Петро-Александровска. Василий уже имел шестерых детей. Брат Евгений женился на племяннице своего научного руководителя, профессора геологии Гориздро-Кульчицкого, Зое Николаевне Ищенко. У них родился сын Дмитрий. В 1928 году в Самарканде умирает дядя братьев, Владимир Григорьевич Запромётов, на 58 году жизни. Его вдова вынуждена поступить на бывший филатовский винный завод мойщицей бутылок. Ирония судьбы, ведь муж её был недавно ещё главой конторы Филатова... Фёдор Дмитриевич Моисеев, в этот период, наверное, процветал более других родственников, работая экономистом, имея прекрасную квартиру в Самарканде.
Осенью 1920 года Каганович был направлен в Туркестанскую комиссию ВЦИК и СНК, членом «мусульманского бюро ЦК РКП(б), а одновременно и наркомом рабоче-крестьянской инспекции Туркестана. В начале 1920-х на улицах Ташкента можно было встретить голого мужика с плакатом на груди: «Долой стыдливость!»
Сергей Георгиевич ездил в командировку в Москву, где познакомился с Маргаритой Самуиловной Богданович и вскоре женился на ней. Маргарита Самуиловна была родом из Прибалтики и являлась потомком древнейшего литовско-татарского рода. Литовские князья призвали на помощь сотню из Орды. Её потомки составили очень обособленную национальную группу, которая даже в ХХ веке сохраняла свою национальную специфику. Именно из этой группы и была родом Тётушка Марго, как звали её в семье автора. Её мать была из немцев и звали её Берта Фердинандовна. Родители Маргариты жили в Петербурге. После окончания орошения Дальверзинской степи за хорошую работу группа Колпаковой, в том числе и Сергей Запромётов, получает командировку от ЦИКа и Совнаркома в
Соединённые Штаты для изучения опыта хлопководства и ирригации на один год. Английский он доучивал уже в дороге... Одна дама была послана по знакомству в Америку вместе с Сергеем Георгиевичем в качестве фиктивной жены. Использовалась возможность послать своего человека – лишнего - в прямом смысле, специалиста. Как уже говорилось, Сергей Запромётов познакомился с работой Бюро растениеводства в Вашингтоне и работой Колумбийской лаборатории Моргана, организовавшего филиал Отдела прикладной ботаники и селекции в Вашингтоне во главе с Дмитрием Аркадиевичем Бородиным (сыном репрессированного из казачьего рода, брата деда автора). То был первый контакт Запромётовых с Бородиными... На обратном пути через Европу Запромётов посетил лабораторию де Фриза – голландского основоположника генетики. По возвращению в 1930 году, Сергей Георгиевич назначается ответственным техническим руководителем на важном участке Вахшского ирригационного строительства. Сергей привозит много впечатлений и американский автомобиль, купленный на свои кровные. Однако, прибыв в Ташкент, Сергей успел лишь раз прокатиться по городу и автомобиль был изъят «для надобностей учреждения». Владелец получил компенсацию шесть тысяч рублей, но то были уже не дореволюционные шесть тысяч... Николая Георгиевича, несмотря на имевшееся у него разрешение иметь лишнюю жилплощадь, как учёному, уплотняют жильцами и жизнь становится не в радость (Запромётов, 1976).
В это время уже упомянутый дед автора, Владимир Георгиевич Запромётов, оставаясь ещё студентом сельскохозяйственного факультета, и выполняя дипломную по культуре богарного хлопка, одновременно работал на заводе «Турквино», бывшем купца Первушина. Запромётов умел дегустировать вино, его часто просили оценивать вина, но штатным дегустатором он не работал. Он любил развивать модные современные направления науки, впоследствии часто менял место работы, но зарабатывал немало и часто водил в кафе и кинотеатры девиц, забывая вовремя давать деньги на семейные нужды. После окончания агрономического факультета Среднеазиатского Государственного Университета САГУ, ставшего позже ТашГУ, он стал работать инженером-технологом на Винзаводе. Однажды он увидел зеленоглазую «пастушку» с коровой возле Винзавода. Познакомились они в театре «Колизей» на «Кармен». Билеты случайно оказались рядом. Позже Владимир Георгиевич шутил, что он «присмотрел себе невесту с коровой, а когда женился, коровы уже не оказалось». Достопамятная корова была продана из-за ужесточения налоговой системы и наступивших трудностей с кормами. Однажды Вера чуть было навсегда не рассорилась с Владимиром. Она увидела, как он едет на извозчике с молодой дамой и окликнула его, а он посмотрел на неё и вроде бы не узнал... Оказалось, что это был его близнец – Борис. Они были действительно копия один другого. Даже в школе пришлось Владимира оставить на второй год в третьем классе, поскольку он не любил точные науки и менялся местом с братом, когда приходило время вызывать его к доске. Так, на время, он стал фиктивным отличником. В конце 1929 года Владимир Георгиевич женился на «пастушке»-Вере Фортунатовне Дружининой, бабушке автора. Летом молодожёны съездили в
свадебное путешествие по Волге на пароходе, а осенью он, став молодым агрономом, уезжает с женой в Ашхабад, но уже через год возвращается в Ташкент и поселяется у тестя Фортуната в доме. 22 августа 1930 года у них рождается первая дочь, Лариса, мать автора.
Брат-близнец Владимира, Борис, после окончания химфака, остаётся аспирантом при САГУ и специализируется по коллоидной химии, ездит в командировки в научные центры России. Евгений Георгиевич уезжает в Ленинград, устраивается в Институт Геологии и отправляется в экспедицию на Сахалин, а жена его живёт с сыном на даче Екатерины Дмитриевны. Впрочем, уже в 1931 году запромётовская дача попала под отчуждение, попросту была отнята «для культурно-бытовых нужд рабочих и служащих строящегося завода ТашСельМаш». Екатерина Дмитриевна была поставлена перед фактом и должна была прибыть с документами, подтверждающими право на владение участком и получить компенсацию 6735 рублей, что уже было тогда совсем немного. Как минимум на порядок была занижена истинная стоимость построек и участка. «В случае же неявки за получением денег и за уклонение от оформление отчуждения», администрация завода грозила «внести деньги в депозит в ближайшие дни», а в отношении помещений «принять меры к их освобождению через государственные органы». При этом завод вовсе не заботился о предоставлении новой жилплощади проживающим на участке, они могли бы остаться на улице... С трудом удалось получить ещё около тысячи компенсации за посадки фруктовых деревьев на участке. Александр Георгиевич нашёл подходящий дом в центре Ташкента с большим трудом. Когда Запромётовы уже выложили все имеющиеся деньги за новый дом, далеко уступающий по качеству и площади отнятому, директор завода наотрез отрёкся от обещания выплатить компенсацию за фруктовые деревья, предлагая действовать через суд... Брат-юрист сказал, что это безнадёжно. После первого взноса, Запромётовы должны были выложить ещё две тысячи, которые наскрести было непросто. Выручил брат Сергей, пожертвовав остатками от американского автомобиля. В новом доме Запромётовы делили жилплощадь с немецкой семьёй Цицер, имея общую кухню, но всё решалось мирно. Через полгода немецкое семейство уехало во Владикавказ, освободив дом в распоряжение Запромётовых. Жить там становилось всё уютнее, Александр использовал американский патефон брата и начал собирать коллекцию пластинок, покупая их преимущественно на толчке (Запромётов, 1976). Молодожёны Владимир и Вера недолго пожили в переполненном Дружининском доме, а после уехали в совхоз Джун нынешнего Янгиюльского района, где дед автора стал главным агрономом и отпустил усы. Он усердно купал годовалую дочку в реке до самых холодов. Вере Фортунатовне в совхозе не слишком нравилось и через два года семья вернулась в Ташкент. Дед стал работать в наркомземе, как главный специалист. По утрам его забирала казённая одноколка с понурой серой лошадью. С четырёх лет он стал завозить дочку по пути в детский сад. В саду ей очень нравилось.
Летом 1932 года брат Борис предложил Александру Запромётову съездить с ним в горы Бостанлыкского района. Они добрались по рекам Чирчик и Пскем до глухого кишлака Пскем на среднем Пскеме. Железная дорога в Чирчик ещё лишь начиналась строиться, автомобилей почти не было. За первые три дня они добрались лишь до Ходжикента, почти – нынешнего Чарвака, за четвёртый день – до Сиджака, на пятый – до Наная, откуда ещё два дня шли по ослиной тропе к посёлку Пскем (в 1970-80-е можно было за полдня оказаться в Нанае, но с 90-х стало вновь хуже с транспортом). Возвращались через Чимган, где Александр был ещё до революции. Через год они повторили поход по Угаму. В 1934 году Борис женится на своей ученице, аспирантке химфака Елене Ивановне Смолыгиной, и горные походы начинают откладываться. Аспирантка оказывается впоследствии вздорной особой с тяжёлым характером. Отношения с матерью мужа у Елены не складывались, а жить приходилось под одной крышей – извечный «квартирный вопрос». У Бориса, женатого на Елене Смолыгиной, детей не было. В конце лета, всё же, Александр Георгиевич вырвался в новый горный поход с сыном брата Петра, Юрой, и бывшим учеником Александра. Преподаватели Углицкие поведали им о пскемских озёрах на притоках Урунгач и Ихнач, рассказали, как к ним пройти, побывав там до революции. Они снабдили Александра рекомендательным письмом к аксакалу из кишлака Пскем. Новый поход предстоял не только по долине Пскема, но и с заходом на эти озёра. Железная дорога на завод азотистых удобрений в Чирчике уже действовала, что сократило время подъездов. Старинные туземные мосты через большие горные реки уже заменили на, висячие на тросах, более широкие. Путешественники были в восторге от Урунгачских озёр, остановившись у гостеприимного пасечника на Урунгаче. В посёлке Пскем поиски аксакала ни к чему не привели, а лишь насторожили местных. Вероятно, что тот человек был связан с басмачами и давно сгинул. Жители кишлака отсоветовали им идти на Ихначские озёра, заявив, что это трудно и опасно. По опыту автора, проделавшему все подобные походы в 1980-90-е, эти озёра, действительно, достигаются не столь просто, как Урунгачские, но – отнюдь не опасны. Путешественники-Запромётовы решили, всё же, на свой страх и риск попытаться достичь заветных озёр. Настоящей карты у них не было. Они прошли до впадения в Пскем Анаульгена, заночевали на нём, не подозревая, что Ихнач впадает напротив, по другую сторону долины. Весь следующий день они шли уже почти без явной тропы, заметной лишь временами, там, где теперь проходит грунтовая дорога, почти до Каранги-Тугая. Притоков на этом участке не было, а до Пскема было очень глубоко вниз и круто. Никаких озёр не было и в помине. Начались проблемы с водой, а продукты были уже на исходе, запах цветущих ферул дурманил и вызывал ночной бред. Решено было повернуть назад (ibid.).
Старшая сестра Веры, Елена Фортунатовна Дружинина, в 1926 году вышла замуж за Бориса Павловича Осипова, который обожал маленькую маму автора, родившуюся в 1930-м, и всё детство её баловал, будучи с остальными очень строгим и несколько чопорным человеком. Окончив шесть классов женской гимназии, Елена Фортунатовна, называемая во времена автора Тёть-Лена, работала секретарём- машинисткой в «Узбекберляшу». Муж потребовал, чтобы она не работала больше там, а сидела дома. Их сын Миша умер в три года от кори, осложнённой воспалением лёгких. Достать лекарства тогда было задачей не для простых смертных. Борис Павлович был назначен главным инженером завода ташкентской сельскохозяйственной техники – «ТашСельМаш», важнейшего предприятия «Красного Узбекистана» (большевики любили хлопок...) и ему было в тот миг не до депрессий. Близорукий, он носил пенсне с чёрным снурком, лицо длинное сухое, весь поджарый, имел облик типичного педанта. Требователен, обязателен, всегда выдержан. Не выносил беспорядка и признавал только безукоризненно подходящие к цвету рубашки запонки на манжетах, но, ни в коем случае, не пуговицы. За столом священнодействовал, требуя чистую скатерть, нарезая тонкие одинаковые ломтики хлеба, а варёное яйцо, не в коем случае не колупал, а, ловким движением ножа, срезал верхушку, клал сверху крошечный кусочек сливочного масла, посыпал чёрным перцем, после чего торжественно съедал маленькой ложечкой. Яйцо должно было быть не иначе, как «в мешочке», то есть - белок уже твёрдый. По выходным (тогда отменили названия дней недели, чтобы запутать народ и не дать вычислять привычные душе религиозные праздники, разбили семидневную былую неделю на один выходной через каждые пять дней - иезуитский трюк) дядя Боря не ленился рано вставать, идти в сад и вешать для мамы автора на листья громадного хрена, который сам выращивал, шоколадную конфетку с тягучей белой приторной начинкой в виде раковины в фольге, размером с розетку для варенья. По тем временам такое было доступно не менее, чем инженеру. Нэпманы заполнили пустоты рынка всяческой продукцией очень быстро, деревня ещё не была разгромлена окончательно коллективизацией, но цены на рынке и в частных ларьках кусались. Инерционной силы российского дооктябрьского сельского хозяйства хватило ещё и почти до войны, пока развал не сказался повсюду, а не только в отдельных разорённых зверским ограблением и изгнанием, уничтожением лучших крестьян, губерниях. В Средней Азии всегда было сытнее в силу климатических особенностей и удалённости от свирепствующего Кремля. (В годину первого голода в Поволжье в Туркестан тянулись уцелевшие из голодающих. «Ташкент- город хлебный» - говорили в голодные двадцатые на Руси). Накануне дня, когда в саду появлялось на листьях что-то необычное, за ужином, все серьёзно обсуждали вопрос: была ли трёхлетняя девочка Лора (мама автора) за прошедшую неделю Мальвиной, или Тортилой. Девочка очень волновалась, так как в зависимости от вынесенного решения, утром на листьях могли появиться не шоколадные раковинки, а корочка чёрного хлеба, или маленькая луковка. Родители матери автора всегда вспоминали сколько вкусностей было в Ташкенте до войны, сокрушаясь, что потом всё это никогда уже не восстанавливалось. Упоминались какие-то полуисчезнувшие названия в Ташкенте тех времён, некое кафе у цирка (который на том месте был только в туманных глубинах детской памяти автора, а после землетрясения 1966 года всё слишком изменилось) по улице Самаркандской, каковой уже не существовало, где имелась в керамических стаканчиках «мацона» – нечто вроде густого кислого молока с пончиками, обсыпанными сахарной пудрой с нежнейшим жёлтым тестяным брюшком и яблочным повидлом внутри. С восторгом вспоминались «заливные орехи», крупные грецкие в жёлто-коричневой полупрозрачной оболочке, «микадо» - треугольные вафли с марципановой, или шоколадной прослойкой, величиной с тарелку. С 1933 по 35 годы в Ташкенте существовал торгсин (от «торговля с иностранцами»), куда, имевшие драгоценности, могли их сдать и получить дефицитные товары потребления. Драгоценностей родители мамы не имели, но как-то, перекупив «боны», то бишь талоны для покупок в торгсине, приобрели там польские патефонные пластинки с румбой, «Маленькой Манон» и Энрико Карузо. В 1933 году на востоке Украины полегло от голода, вызванного коллективизацией, порядка 4 миллионов, а в том же «счастливом государстве рабочих и крестьян», в Ташкенте, народ и не подозревал, что такое возможно и думал, как бы отовариться в торгсине. В 1935 году Ташкент вдруг завалили копчёнными зайцами, языками, сёмгой, бочками с зернистой икрой, языковой колбасой, соусами тминным, соевым, кетчупами, кексами, шоколадом, марципаном, помадками. Появились впервые, забытые с царских времён, детские игрушки, посуда, вазы - роскошь, которой были лишены магазины с семнадцатого года! О таком изобилии частенько вспоминали в очень скудные годы в конце семидесятых, удивляясь: «мол, в космос летаем...». Владимир Георгиевич работал в садсовхозтресте, получал приличную зарплату и привозил из частых командировок необыкновенные по размерам и вкусу персики, сливы и гранаты, а зимой - сушёные фрукты. В 1936-м Борису Павловичу дали прекрасный по тем временам «коттедж» рядом с заводом, когда до этого они ютились в одной комнате отчего дома жены. В начале 1937-го Елена Фортунатовна прибежала в слезах - мужа арестовали. Дед автора перевёз её вещи обратно, а «коттедж» тут же отобрали. Вскоре, после закрытого суда, новоиспечённый «враг народа», вложивший столько энергии в завод, был сослан «в исправительно-трудовые лагеря на строительство Беломор- балтийского канала без права переписки», как значилось в извещении о решении суда родственникам. Первую половину срока он работал землекопом, а потом - в конструкторском отделе, но ночевал в прежнем бараке и вкушал ту же баланду. В начале войны Бориса освободили, но без права проживания в столицах, и он уехал в Турткуль, а Елена почему-то к нему не поехала. Потом выяснилось, что он завёл себе там вторую жену.
Позже Елена Фортунатовна нашла себе некого седовласого, но жизнерадостного, с холёными руками инженера Александра Красовского (1898 года рождения) из города Салаганска Иркутской губернии - полную противоположность предыдущему мужу. Любил джокер, покер, компании, танго и крюшон. Красовский имел один недостаток, он не любил работать, при стремлении красиво жить. У него был совсем взрослый сын Игорь, не очень-то уважающий отца. Красовский старший часто играл в преферанс у заядлого преферансиста, соседа Николая Александровича Кантора, который имел немалые деньги. Николай Александрович Кантор происходил из крещённых евреев, которые были набраны в русскую армию.
Ближайшие предки его служили всю жизнь в армии. Кантор был высокий, подтянутый, самоуверенный, богатый делец и страстный преферансист. Капитал был, в основном, сделан во время НЭПа, на кондитерском деле. Кантор тогда стал совладельцем, а затем, и хозяином, лучшей кондитерской Эсслера на улице Пушкина в Ташкенте. Его жена, Елена Васильевна Черкасова, ровесница по годам Елене Фортунатовне (её все звали исключительно Леночкой), была хорошенькая и веселая. За всю жизнь она не прочла ни одной книги, но у нее были большущие карие глаза и вьющиеся каштановые волосы. Всегда оживленная и смеющаяся. Фигурка её приземистая, правда, подкачала. Старшая сестра Елены Черкасовой, Наталья, высокая и худая с поджатыми губами жила долго эдаким синим чулком, а на старости лет вдруг завела себе корейца Пака, чем повергла всех в ужас. Отец сестёр, покойный до войны Василий Черкасов, ходил в непременной чёрной крылатке, то бишь, суконным пальто без рукавов и высокой фетровой шляпе, с тростью и часами на длинной цепочке. Работал мелким служащим. На работе его держали исключительно как тестя Кантора. Он пил нещадно. Возвращаясь с работы каждую субботу (тогда, правда не было суббот, а был последний рабочий день шестидневки и шестой день был выходным) в фетровой шляпе с крылаткой, а шляпы вошли в обиход лишь после войны, не по тротуару, как обычно, а по дороге, стуча громко тростью по булыжникам, и пел: «Шёл солдат с похода, зашёл солдат в кабак. Сел солдат на бочку, давай курить табак. Мне да всё равно, а мне да всё равно, деньги есть, иль денег нет!» и при этом кидал, прыгавшим вокруг него мальчишкам переулочным, медяки, вытаскивая их медленно и важно из кармана. Мальчишки всегда его ожидали, сидя у арыка. Дойдя до дружининской калитки (ворот тогда ещё не было и весь забор был из штакетника, прозрачный), он опускался на колени и начинал беседу с импозантным Добсом - старым большим рыжим псом, передвигающимся на цепи, скользящей по проволоке, от калитки до крыльца. Сосед уверял пса, в частности, что никто вокруг, кроме благородного четвероногого не может понять его душу. Беседа длилась обычно до появления жены Веры Александровны, которая конвоировала под руку упирающегося добсова приятеля домой. Был Василий запойным пьянчугой, но выражался всегда изыскано и был подчёркнуто вежлив со всеми. Кантор в 1930-м купил дом через двор от дружининского, и ещё выстроил там домик для тёщи и сестры жены, Натальи. Вера Александровна Черкасова, мать Леночки, была женщиной незаурядной, много читавшей, обладающей чувством юмора, доброй и общительной. У Канторов детей не было, и Вера Александровна очень любила маленькую маму автора и делала ей подарочки, давала читать книги, а когда мама окончила школу, подарила золотой кулон с эмалевой ласточкой и датой. Автор помнил хорошо этого Кантора уже в шестидесятые, когда тот продолжал отчаянно играть на деньги и не малые по тем временам. Кантор дружил с лучшим педиатром Ташкента Александрой Петровной Васильевой, которая имела частную практику. Жизнерадостная и гостеприимная она купила свой дом из пяти комнат с верандой с белыми колоннами и ласточкиным гнездом под крышей и гостиной с медвежатами Шишкина на обоях по Виноградному переулку, что рядом с винным заводом. В то время обоев ни у кого ещё не было. Завела ванную и телефон, что было просто поразительно по тем временам в Ташкенте. Она обладала живым умом и остроумием и говорила бабушке автора: «Верочка, Вам идет всякая шляпка и платочек, а вот я покупаю всегда только ту шляпку, которая мне понравиться без примерки, иначе купить её мне не захочется». Она не отличалась привлекательной внешностью. В её ухоженный сад, со множеством роз, часто приходила играть маленькая Лора (Лариса Владимировна). Года через полтора, плача и прося прощения у тёти Лены, Красовский перебрался жить к соседке Александре Петровне, но тоже ненадолго и быстро тихо исчез, неведомо куда. Тётя Лена и после этого продолжала дружить с Васильевой. Нередко Вера и Владимир Запромётовы, их ближайшие соседи Самоуковы и скрипач Кутитомский собирались у Васильевой отметить праздники, дни рождений. Владимир Георгиевич всегда называл Красовского не иначе, как альфонсом, даже в лицо, и утешал Елену тем, что она ещё дешево отделалась от бездельника, не платя отступного. Что именно скрывалось за тем «отступным», было не совсем ясно. Впрочем, на этом привлекательная в молодости бабка-тётка автора не угомонилась.
Она отшила, приходившего мириться лет через пять, Бориса Осипова и вскоре появился третий муж Тёти Лены - мрачный белорус, инженер геологического управления Евгений Евстафьевич Ивановский (1896 года рождения), который всем домочадцам так «понравился», что дед автора замуровал дверь, соединяющую смежную часть дома. Сын Ивановского Петька, просверлил дырочку в той двери и совал маме автора записки. Евгений Евстафьевич был занудой и, по-видимому, довольно скупым. Продержались они вместе недолго, он был выписан из домовой книги в июне 1940 года. Петька плакал, когда уезжал. Потом Тёть-Лена мучила постоянного поклонника с тёплой фамилией Могильников, частенько наезжавшего из Москвы. Опять же инженер, приличного вида, но якобы зануда. «Могила» делал каждый раз предложение, что длилось около двадцати лет... Борис вскоре умер. Была ещё в переулке соседка по прозвищу Лимонная Королева, которая всегда рядилась во всё жёлтое с жёлтым же веером. Надеялась привлечь к себе внимание. Будучи очень некрасивой, мнила себя первой красавицей.
Мать автора встречала ещё до школы в году 1935 или 36-м знаменитого хирурга и православного подвижника Луку Войно-Ясенецкого. Мама сильно разбила коленку, и Тётя Лена повела её к хирургу в больницу, которая располагалась около винзавода в старом здании бывшей правительственной поликлиники. Они сидели в ожидании приёма врача и вдруг все забегали и засуетились. По коридору, в сопровождении двух врачей-мужчин и нескольких женщин, шёл очень высокий человек с тёмной бородой и в тёмной развивающейся свободной одежде с большим серебряным крестом на груди. Шёл большими шагами, не глядя по сторонам. Пронесся шепот: «Он идёт оперировать!» Лука Войно-Ясенецкий был причислен к лику святых. Он был архиепископом и хирургом высокого уровня. Написал труды по гнойной хирургии. Прошёл лагеря.
Мама автора, уже в горбачёвское время, вспоминала, что её дед Фортунат любил исторические романы, интересовался политикой, жадно проглатывал газеты, внимательно слушал радио и нещадно поносил Сталина, но только в кругу близких, ибо он умер своей смертью. Переживал смерти Орджоникидзе и Горького, считал, что обоих порешили по приказу сверху. Он первым дал матери автора урок двойной морали. Заметив, что ребёнок прислушивается к его приглушённым речам, он усадил маму на колени и сказал, что она уже не маленькая и должна понимать, что все люди думают по-разному и она никогда не должна рассказывать о том, что слышит дома посторонним даже друзьям. Затем он потребовал обещания и клятвы о нераспространении, иначе всем будут большие неприятности. Родители же матери никогда не вели разговоры о политике при ней до смерти Сталина, да и после избегали. Мама хорошо помнила Марию Иосифовну Балдину – свою прабабушку, вдову Ермолая, её пушистую снежную причёску и добрый взгляд зелёных глаз. Бабушку она не помнила. Прабабушка всегда носила чёрный кружевной платок на голове, траур до конца дней. В её закутке даже не комнатке, в доме детства матери, огороженном участке коридора, без окон, всегда стоял сундук с жестяным узором, на крышке которого было налеплено много старых открыток и переводных картинок. Из недр сундука шёл завораживающий непостижимый запах. Позже сундук стоял и в прихожей родительского дома автора. Пару раз в неделю к прабабушке обязательно приходила подруга Клара Густавовна - из поволжских немцев. Она носила неизменные строгое тёмное платье с кружевной мантильей, часы с медальоном, чёрную шляпку и говорила с сильным акцентом: «О кофЭ – это так вкЮсно», или – «Лёрочка – такой красивий девучка», доставая из чёрного, расшитого стеклярусом ридикюля, старинный веер, шёлковый кружевной платок, или лорнет на шнурке. Когда прапрабабушку автора, Марию, повезли на кладбище, детское воображение Лоры поразило, что при опускании гроба, помощник священника приговаривал, размахивая кадилом, запевшему в последний раз коллеге: «Веселей, Отец Михаил, веселей!». Шёл 1934 год, но Дружинины-Балдины могли себе позволить отпеть не скрытно, поскольку партийных среди них, как и среди Запромётовых, не было.
С 1936 года появились вновь разрешенные ёлки, правда теперь уже не «рождественские», а «новогодние». Маленькая мама автора каждый раз получала приглашение на ёлку в Совет Министров, где Елена Фортунатовна тогда работала машинисткой. Ёлки увешивались подарками для детей, а вокруг, среди зимнего сада с папоротниками, пальмами и мраморными статуями, царил таинственный полумрак. Этого хватало, чтобы вызвать полный восторг у детей того времени. Много и не надо. Излишество эффектов, декоративности лишь глушит детскую фантазию, что становится одной из проблем общества, обременённого электронными «чудесами» («Виртуальная реальность - самая реальная реальность», одним словом, прогресс на марше). В 1935 году, как только ёлки появились в продаже, маме принесли огромную, под самый потолок такую, что люстру пришлось снять. Но игрушек елочных в продаже вовсе не было, не капитализм же там какой-то. Игрушки делали сами. Клеили цепи из цветной бумаги, заворачивали в фольгу грецкие орехи, вешали просто конфеты в наивных кетках-фантиках, вырезали ажурные корзиночки из папиросной бумаги, силуэты животных из картона, выливая содержимое яйца из двух дырочек, рисовали матрёшку на скорлупе, приделывали ей колпачок, на нитку навешивали флажки из бумаги. Даже конфетти вырезали сами, ножницами по кружочкам из цветной бумаги и фольги. Взрослые зачастую радовались не меньше детей. Во время войны ёлок опять не стало и наряжали большую финиковую пальму. На второй год войны вдруг появились ёлочные игрушки в продаже и маме купили трогательный голубой стеклянный шарик с «золотой» вязью, который очень любил в детстве и автор, хотя, казалось бы, тот шарик мерк рядом с мишурной яркостью нового поколения игрушек с конца шестидесятых. В конце 1930-х все младшие классы маминой школы были приглашены «на ёлку» в здание Центрального Комитета партии (на месте будущей Академии наук на улице Гоголя) с оказией, где ожидалась грандиозная ёлка. Все дети были ошарашены щедростью первого секретаря Усмана Юсупова, который вскоре ушёл с работы. Позже мама училась с его младшим сыном Владленом (имя - производное от Владимир Ленин, но звали его просто Владиком) в одном классе. Был у него ранец из оленьей шкуры. Владик всегда хорошо учился, хотя после ухода отца его не жаловали. Потом он окончил исторический факультет Московского университета и стал доцентом Ташкентского и лектором по международному положению. Усмана Юсупова сменил Ниязов, который жил по соседству, во втором Коларовском переулке. Его сын, Атхан, ровесник мамы, учился плохо. В 1936 же, ёлка проводилась на работе у отца мамы, в Институте Сельского хозяйства, где вместо выдачи подарков, организовали лотерею. Все дети выигрывали резиновые, или мягкие игрушки, а маме досталась автоматическая ручка, весьма ценная и редкая новинка по тем временам, но пятилетний ребёнок расплакался от обиды. Посылали детей на ёлку в совнарком, в том числе и из-за подарков. Там давали яблоки, печенье, орехи и прочие деликатесы. В круг друзей и подруг мамы входили одноклассники и соседи: Люда Гуламова, Атхан, Юра Мичурин и второй Юра, Валя Петренко. Другом детства Ларисы был и хулиган Суслов, который всегда запрещал всем при девочках употреблять плохие слова. Лариса их никогда и не слышала... Не были они в обиходе в смешанных компаниях до 1980-х. Позже Суслов даже отсидел и стал таксистом.
В 1935 году Фортунат Андреевич, с согласия дочерей, женился повторно на Елизавете Владимировне (1895-1973), с которой его познакомили соседи Черкасовы: мать – смешливая старушка, да две её дочери. Елизавета, новая жена Фортуната Андреича из Двинска Витебской области, сухопарая мелкая крашенная блондинка со сбитыми кудельками сходу, лихо установила лютый матриархат. При посторонних она была всегда очень оживлённой, неестественно и невпопад смеялась, поигрывая часами-браслетом, что было диковинкой по тем временам, с заткнутым за них носовым платочком с кружевами. Прадеда она называла Фора и любила заставлять исполнять что-либо при гостях, как то без конца, то «Фора, принеси платок, стало прохладно», то - «Фора, открой окно, душно, ну скорее же!». Готовила «ризотто» - просто-напросто рис с мясом кусочками и «шарлотку» - булку резала и макала в яйцо, запекала в чуде с яблоками и сахаром. Все должны были выражать восторг по поводу её кулинарного искусства. Прадед автора хотел скромно поселиться с ней в одной маленькой комнатке, чтобы не стеснять дочерей с их мужами, но всех настолько ужаснула перспектива слышать каждодневно жеманно- сладкий голосок с железными нотками, что народ поспешил выделить прадеду две комнаты с отдельным выходом и, к этому ещё и часть прилегающего двора, то есть ощутимый кусок дома, чтоб их изолировать... Владимир Георгиевич пользовался тем, что двор ещё не был перегорожен и посылал пятилетнюю маму автора в темноте обойти вокруг дома, не закричав и не заплакав, воспитывая, тем самым, смелость за кусок чего-нибудь вкусненького в награду. А как было страшно брести в темноте без фонаря! Хуже всего, что Елизавете, как в «Сказке о золотой рыбке», и двух комнат показалось мало и она начала плести интриги, постоянно ссоря Фортуната с дочерями и их мужьями. Прадед срывался на своих, устраивал бессмысленные скандалы, потом каялся, чем отдавал себя на растерзание маленькой блондинке с кудельками.
Маме же, в том возрасте, очень нравилось заходить к деду в таинственную комнату с оскалившейся волчьей шкурой, внушавшей немалое почтение, как и большие, чугунные, чёрные часы в виде орла с приятным, густым боем на столе. За стеклом массивного шкафа виднелись заманчивые корешки многотомной Истории наполеоновских войн с прекрасными гравюрами. Мама могла часами рассматривать картинки в томах, воображая Жозефиной, или самим Бонапартом. Обычно, они занимались этим вместе с мальчиком Германом, что был на пару лет старше неё. Мальчик был начитан, с большим воображением, хорошо учился, занимался музыкой. Герман был сыном какой-то дальней родственницы со стороны Дружининых. Мать отказалась от младенца и его усыновил троюродный брат бабушки автора Александр Васильев, учившийся в кадетском корпусе, бывший военным топографом. Александр был жизнерадостным и подвижным до самой своей смерти. Любил танцевать, лихо наигрывал на фортепьяно, распевал из репертуара Лещенко. Его жена, Александра Михайловна, была на 14 лет старше его и имела вид несоизмеримо более солидный рядом с мальчишеской фигурой мужа. Когда он привёз невесту для знакомства со своей матерью, та долго плакала в тот день и заявила: «Неужели не мог выбрать что-то получше?!» Сын же, похоже, обожал жену, находился под её влиянием, хотя у них не было даже детей. Васильевы жили в дружининском переулке напротив, в тесной комнате с прямым выходом на улицу, а позже получили квартиру около Паркентского базара. Казалось, что очень далеко. Потому они и усыновили Германа. Владимир Георгиевич называл Александра Сербом, уверяя, что он и есть серб. Александру прозвали Крошкой. Германа дома звали Гермуся, а на улице – Гермалай. Мальчишки кричали ему вслед: «Внимание, внимание, на нас идёт Германия!», хотя войной тогда ещё и не пахло. Позже Германа послали учиться в морское училище на Каспии, а потом его перевели на Дальний Восток. Там он служил моряком. Герман женился на ташкентской девице, оказавшейся алкоголичкой. Постепенно начали пить оба. Александр Васильев ездил за ним во Владивосток, чтоб забрать, спасти от такой подруги, начал лечить в Ташкенте, но тут она приехала к Герману и началось вновь. Александр скончался от горя, а через пару лет и Герман, затем – его жена, а вскоре и Крошка...
В 1936 году Евгений Запромётов вынужден был вернуться из Ленинграда в Ташкент из-за начавшихся гонений на дореволюционных специалистов. Он привёз с собой своего старшего сослуживца Бесперчего с женой, чтобы дать им схорониться в провинциальной тиши. Из Намангана вернулся Богданов с дочерями, похоронив свою жену, сестру Екатерины Дмитриевны, умершую от туберкулёза кишечника. Весной 1937 года Екатерина Дмитриевна едет на Вахшское строительство, чтобы навестить сына Сергея с женой. Оказалось, что как раз в это время, начинается чистка руководящих кадров и Сергея, без всяких веских оснований, сажают. Привезённый Сергеем Георгиевичем американский опыт и знания не спасли его от обвинения в шпионаже и заключения на 12 лет! Он был сослан куда-то в Сибирь, где было машиностроительное производство. Маргарита Самуиловна попыталась ходатайствовать за него, но в результате сама оказалась высланной и освободилась из ссылки на полгода позже мужа! Молодая жена, будучи простосердечным человеком, хлопотала об освобождении мужа и допекала следователя Афанасьева бесконечными доказательствами невиновности, после чего он решил посадить её саму и отправил в лагерь на станции Янгиюль, бывшую Кауфманскую. Сергей был освобождён спустя два года с извинениями властей и даже денежной компенсацией в 16 тысяч (случай редкий). Сильно сдавший нравственно и физически, он начинает хлопотать об освобождении жены, которая продолжает сидеть в заключении на скверных харчах, от которых она лишилась зубов. У неё развилась цынга и пеллагра. В результате Маргарита просидела дольше мужа и остаток дней своих страдала от авитаминозов, болезни суставов и лечилась постоянно гомеопатией. В конце концов они воссоединились, но уже были упущены годы, и семья осталась бездетной. Екатерина Дмитриевна заболевает от волнений, и врачи обнаруживают у неё пеллагру от плохого питания. На проданные последние драгоценности она едет в Ленинград под наблюдение родственника Михаила Черноруцкого, сына ссыльного поляка, ставшего профессором медицины.
В 1937 году у Запромётовых-Дружининых родилась младшая сестра матери автора, Ирина Владимировна - Тёть-Ира. Владимир Георгиевич предсказывал, согласно теории Менделя, сына и был разочарован. Маленькая Тёть-Ира позже любила пушистого пса Артошеса, или Артошку, у которого имелся, по её словам, «хвост, как солнце». Фортунат Андреевич принял, тяжело живущих, Вирских в свой дом в 1938 году, несмотря на то что и дела его шли туго в то время. Вирским отдали большую комнату (во времена автора эта комната была столовой). Фортунат Андреевич жил в большой комнате, ставшей, после его смерти, временно отделившейся от дома,
Елена Фортунатовна с мужьями обитала в диаметрально противоположной среднего размера, а Вера Фортунатовна с мужем - в крупной напротив. После ухода Вирских пристроили будущую ванную и веранду). Антонина Ермолаевна (сестра Иулиании и жена Мефодия) тоже была вынуждена работать и подрядилась на телеграфе, где выросла до начальницы смены. Антонина и Мефодий имели трёх детей и все ещё невзрачнее отца, как на подбор. Сын Леонид был вовсе чудной, не желал учиться вовсе. В первые годы войны был призван и пропал без вести в 1942-м. Упомянутая Гликерия, мать Мефодия и вдова царского сановника, страшно переживала нужду, не могла смириться с новой жизнью. Она до последнего мазала пятки сажей, чтобы на чулках не было заметно штопки. Она особенно страдала от голода, заглядывала в чужие кастрюли и могла не выдержать и съесть запромётовскую пайку хлеба, когда все были на работе. Однажды, году в 1943, она перестирала, перечинила все вещи и пошла на Салар. К вечеру её тело обнаружили зацепившемся платьем на излучине возле Первушки. Гордое сердце не могло далее мириться с такой жизнью.
Старшая дочь Антонины, Галина, прекрасно училась, закончила химический факультет САГУ и стала доцентом кафедры коллоидной химии, организованной профессором Борисом Запромётовым, братом отца матери автора. Галина долго и тихо жила одна и лишь в 1954 году познакомилась во время лечения в стационаре с инженером Станиславом Кожевниковым. Вскоре он переехал к Галине, то есть, в большой дружининский дом. В отличие от Галины, называемой Владимиром Георгиевичем «Серой Мышью», «Стасик» оказался шумным весельчаком. Он всё время отсиживался дома на бюллетенях, которые умел ловко добывать, что было в те времена опасным делом. Он сидел на больничном листе, а Галина смотрела на него влюблёнными глазами и пекла вкусные блюда. Неожиданно Стасик скончался от сердечного приступа. Напрасно народ посмеивался над «бюллетенчиками Стасика». Мать Галины его недолюбливала и называла не иначе, как «сожитель». Младшая дочь Антонины, Людмила, окончила энергетический факультет Ташкентского Индустриального Института и тоже преуспела в карьере. Она вышла замуж за горбатого Петра Павловича Зимакова, который тоже работал энергетиком, преподавал в Политехническом. Они вместе учились, а потом работали на Кувасайской ГЭС под Ташкентом, со дня её постройки. Дети их родились там же. Сын Николай тоже преуспел в точных науках и стал математиком. Дочь Татьяна стала архитектором, болела полиомиелитом осталась хромой, одинокой, а сын женился на дочери советского финна и, уже после Перестройки, уехал с женой и дочерью в Хельсинки, где умудрился стать преподавателем математики. Их сын остался в Москве.
Мама автора вспоминала о родственниках Двуреченских со стороны Балдиных. Двоюродный брат её бабушки, Иулиании, Владимир Двуреченский, упоминаемый выше, приехал в Туркестан из Семипалатинска и осел в Чиназе - ленивом селении, что в 70 верстах от Ташкента, на реке Сырдарье, вяло несущей к Аралу мутные воды. Владимир стал рыбаком, построил дом прямо на берегу реки. Рыбы в то время в ней хватало, как и пойменных лесов-тугаёв (галерейные по-местному - тугайные (тугай), леса). До Великой Отечественной войны на Сырдарье, совсем близко от Ташкента, стреляли зайцев (что успешно сделал однажды Евгений Сергеевич Бородин) и даже кабанов. В низовьях Амударьи и Сырдарьи до смерти Иосифа Виссарионовича встречались ещё туранские тигры... В 1930-е поездка из Ташкента в Чиназ была целым событием, да и автомобильных дорог почти не было. С конца 60- х можно было за полдня съездить в Чиназ и вернуться на рейсовом автобусе. Уклад в хозяйстве Двуреченских был хуторской. Мама помнит огромный фруктовый сад Двуреченских, и самого старика-рыбаля, бородача Владимира жену его, добрую русскую крестьянку и трёх дочерей. Им было легче уцелеть в лихолетье 1920-30-х на колониальной земле, чем в метрополии. Там бы уж непременно объявили чуждым элементом, уж больно сытное имели хозяйство, стали бы раскулачивать. В Средней Азии было немного поспокойнее. Мать автора почти уверена, что Двуреченские из семиреченских казаков, но только тогда предпочитали умалчивать о таком факте. Владимир лихо заламывал свою старую потёртую фуражку с красным околышем на казацкий лад и вместе с бородой-лопатой был чистого вида казак. Был у него и Георгиевский крест! Бабушка Двуреченских была родом из Орска - уездного городка в 250 верстах от Оренбурга на восток. Всё же, потомков этого домовитого семейства разметало. После войны дети дочерей Владимира уехали в Россию, кто – в Болгарию. Средняя дочь старого рыбака, воспитывалась у своей тётки Александры Фёдоровны Харитоновой в Ашхабаде, а какое-то время жила в ташкентском доме Запромётовых в Ташкенте, когда училась в индустриальном техникуме. Автор встречал в детстве тётушку из Ашхабада, прозванную Череп, и дочку – Надежду Владимировну Двуреченскую. После мощного ашхабадского землетрясения 1948 года, они обе укрылись в Ташкенте и снимали жильё возле памятного ташкентского пенитенциарного заведения, что возле ботанического сада, в который кое-кто из заключённых время от времени бежал и скрывался надолго в райских кущах сада, в коем немного позже начал работать отец автора. Временно Надежда была прописана и в Дружининском доме. Позже они вернулись в родимый Ашхабад. Дочери просили Владимира переехать к ним в Ташкент, но он упорно отказывался от городской жизни. Старшая дочь Двуреченский, Мария, имела позже сына и дочь, которая вышла замуж за болгарина и уехала к нему и забрала мать. Младшая дочь, Зоя, вышла замуж за некоего Вышегородцева. Мама автора рассказывала, как дядя Володя Двурек, как его прозвали среди родни, брал её на ночную ловлю на Сырдарье в конце 1930-х. Он имел две вёсельные и одну моторную лодку. На заборе висели неводы и сети. Небо, усыпанное звёздами, ставные сети. Вдруг, среди сазаньего да чехоньего плебса вытаскивают с трудом за хвост огромного осетра. Лодка ходит ходуном от извивания могучего тела и маме жутко. Потом холодно. Утро, светает. Когда, до войны, все Двуреки приезжали в Ташкент в гости, кроме жены дяди Володи, которая боялась города, было много шума и чёрной икры, осетрины. Сейчас трудно себе представить, что в оскудевшей, маловодной Дарье до 1970-х водились такие монстры. В бытность работы гидробиологом в экспедиции на Дарье, в том числе и в том же Чиназе, в 80-е, автор не припоминал и сомов уже, не то, что осетров... Аральский осётр канул в прошлое после пересыхания Арала, а не только от перелова, как и туранский тигр — от сведения тугаёв, а не от одной охоты, а последнее время, видимо, и туркменский гепард, каспийская гиена истреблены полностью. Судьба самых крупных... В 1980-е в Чиназе и на Арале ещё можно было встретить казаков-бородачей.
До 1938 года в Дружининском доме имелся граммофон позднего образца, то есть – без трубы, а в виде весьма громоздкого шкафчика с отделением для пластинок внизу. Сверху поднималась тяжёлая крышка и появлялась массивная металлическая головка, а рядом лежала ручка завода, которую вставляли в бок шкафчика. Имелась и коробочка с иголками. Звук выходил через распахнутые дверцы. Потом приобрели патефон в виде увесистого, голубого чемодана. Звучали неаполитанские песни в исполнении Карузо, Лемешев, Хромченко, арии гостей из «Садко», арии из «Кармен». В 1939 году Владимир Георгиевич вдруг собрался переехать в Бердянск (Осипенко), что на самом берегу Азова. Он побывал в командировке в Крыму, где ему очень понравилось, затем на Азовском море, которое ему не меньше приглянулось. Пока шли переговоры о работе там и споры с женой, которая не желала туда переезжать, в воздухе запахло войной. В 1940 году женятся уже внуки Екатерины Запромётовой-Моисеевой: жизнерадостный Михаил Николаевич – на дочери профессора физики САГУ немца Циммермена, Ингрид Рихардовне, а мрачноватый Юрий – на дочке партработника Смирнова, комсомолке Нине Сергеевне Смирновой. Первая пара молодожёнов сразу же едет в Москву для завершения учёбы в университете, а Юрий вступает в комсомол. Перед самой войной в школах пели: «Колумб Америку открыл, потом хотел открыть другую. Дурак! Он лучше бы открыл на нашей улице пивную!»
В эти годы частым гостем дома Запромётовых был некий скрипач Кутитомский, именуемый за глаза не иначе, как Кутя. Фигура весьма колоритная – длинный и тощий с длинными, тёмными, волнистыми волосами и летающей походкой, возможно, стилизующийся под Шопена. Одет был непременно в чёрный бархатный костюм и с бабочкой. Жил в одиночестве и к себе не приглашал. Являясь в гости, начинал долго настраивать скрипку, и играл «Перпетум Мобиле» Штрауса, в качестве постоянного репертуара, но всегда разнообразил чем-либо новым. Он требовал полнейшего внимания. Если во время исполнения он слышал шёпот, или хмыканье, то оскорблялся и убегал в другую комнату, но не покидал дом. Требовалось пойти и упрашивать доиграть, на что он сетовал, что они, артисты, очень ранимы, души их не защищены, нервы тонки и не выносят такого отношения. Наконец, давал себя уговорить, а после исполнения, непременно заворачивал скрипку в шёлковую ткань, добротно вышитую фиалками, якобы подарок поклонницы. Кутитомского все знали лишь по фамилии, имя, как-то и не осталось в памяти. Он, вроде бы, нигде не работал и на какие средства жил – не понятно. Он любил говаривать, что настоящий артист должен быть свободен и независим.
Состояние бархатного костюма, с годами, становилось плачевным. Протёртые манжеты он подкрашивал чернилами, или тушью. Умер он внезапно в полном одиночестве. Не имел ни родственников, ни друзей. Когда соседи взломали дверь с участковым милиционером, оказалось, что его комнатка совершенно пуста, даже простыней он не имел, спал одетым. В доме была одна скрипка и более ни-че-го. В том числе и никакой провизии. Похоронили соседи, скинувшись.
В доме напротив, пристроенному позже к бывшему, добротному запромётовскому, который пришлось в период национализации сменить на более скромный, поселились сначала Самоуковы, а во время войны, к ним подселили эвакуированных евреев, которые оставались там до последнего времени. Самоуковы имели всего лишь одну комнату с острым углом и общую прихожую с соседями по коллективному двору, Кулаковыми. Тихий и скромный, бесцветный Валерий Фёдорович Самоуков работал помощником кассира и был добрейшим человеком. Автор помнит его стариком, как друга бабушек, составляющего им компанию в игре в карты. Если через два дома, у Канторов, шла большая игра и на деньги, то тут играли для забавы. Жена Валерия, Ольга Илларионовна Парадизова, была дочерью некогда богатого коммерсанта из Коканда, держалась и одевалась постоянно вызывающе, была жгучей, «цыганистой» брюнеткой. Она ломала тонкие, унизанные кольцами, пальцы и, время от времени, странновато подхохатывала. Она неплохо играла на рояле, занимающем полкомнаты, и пела приятным контральто душещипательные романсы типа «Дышала ночь восторгом сладострастия». Рояль, да пара добротных колец были остатками кокандской роскоши. Несколько раз она сбегала с очередным любовником, но, каждый раз, быстро возвращалась и Валерий принимал свою Лёлечку без сцен и упрёков. Всё было на виду, а особенно на слуху в коллективных дворах, так что осведомлённость соседей не вызывала сомнений. Однажды 11-летнюю маму автора отпустили с Лёлечкой к её родственникам, которые жили в предгорьях под Ташкентом. Глинобитный домик среди мощных орешин, старые талы и красные водоросли на камнях быстро текущей реки. Но на следующий день в посёлке по радио объявили о наступлении войны и Ольга, причитая, сразу же увезла маму в Ташкент.
ЧАСТЬ 2. ИСТОРИЯ СЕМЕЙ БОРОДИНЫХ И ЗАПРОМЁТОВЫХ СО ВРЕМЕНИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
1. Бородины в период с 1941 по 1960 годы
НАЧАЛО ВОЙНЫ и БЕГСТВО БОРОДИНЫХ в КИЗИЛ-ОРДУ. ЗНАКОМСТВА с БУДУЩИМИ ЖЁНАМИ
Весной 1941 года жильцы Вархотовы, наконец, ушли в построенный ими дом, к Бородиным приехали Мушкетовы, а потом временно жила жена бывшего владельца дома, Савицкого (сам он умер). 22 июня отец автора пошёл в центр в букинистический магазин на Пушкинской, купил ещё пластинку Штрауса, а к вечеру услышал крик соседа Филимона: «Война»! На всякий случай сожгли все красивые журналы на немецком, полученные Сергеем в подарок из Швейцарии. Страх новых репрессий явно возобладал над прочими чувствами. Растерянность и тревога... В сентябре отец автора пошёл в 10-й класс. Никто не понимал, почему мы терпим неудачи и были не готовы к войне? Ещё Финская война вызвала настороженность, а готова ли армия? В октябре состоялась поездка в КЗД, Ке-зе-дэ, как прозвали Кизил-Орду. Оттуда отец с приятелем Вуда вернулся в Ташкент за вещами, а в ноябре происходило бегство Бородиных в Кизил-Орду, теряя всё: дом, сад. Это был уже четвёртый исход после весьма поспешного оставления Питера, затем хутора на земле Уральского войска. Был нанесён самый ощутимый из всех ударов по библиотеке Евгения Сергеевича. Немало книг пропало в тот переезд. Но молодость и чувство беды всей страны в войну притупляли личные эмоции от безвозвратной утраты отчего дома с имуществом, садом. Школа отца автора уже теперь в Кизил-Орде. Позже брату Сергею удалось привезти из Ташкента ещё немного Чехова и Гоголя. Попытка отца поступить в Московский институт механизации сельского хозяйства не увенчалась успехом. Не всё так просто, если ты – «сын врага народа». Через Клавдию Павловну Монстрову (возлюбленную брата Сергея) он получал книги из библиотеки Пединститута и это скрашивало жизнь, уносило в мир фантазий. Книголюбие возобладало над страстью к сбору марок. Брат Владимир Сергеевич женился на матери его будущей дочери, Ольги, которая родилась перед самой войной. Состоялось и знакомство Евгения Сергеевича с будущей женой, Лидией Ивановной Попугаевой. В те годы Евгению Сергеевичу часто снилось ограбление дома, свои полёты по воздуху-левитация, как он похищает оружие на военном складе, закапывает в саду, а НКВД его ищет (подсознательный позыв к восстанию?).
С апреля 1942 года отец автора работает на электростанции маслёнщиком, потом - помощником механика. Семье не хватает средств... В июне отец закончил среднюю школу. В августе начальство электростанции официально просит не посылать товарища Бородина на уборку хлеба в колхоз и его оставляют на ремонтах. Брата Владимира отправили на фронт в августе. 1 октября отец автора поступил в эвакуированный московский Институт Механизации и электрификации сельского хозяйства, а уже 20 октября 1942 его берут в армию на подготовку во Вревскую крепость (будущий Янгиюль). Там он проходил общевойсковую подготовку до апреля 1943-го. Брат отца, Сергей, в то же время ещё не был призван, хотя и был самым старшим. Он вынужден был работать в колхозе. Недолго оставалось ему прожить... Имеется сохранившаяся доверенность от 13 октября 1942 года: «Я, Бородин С.С., доверяю получить матери моей, Бородиной З.Е., причитающуюся мне, заработанную шалу от скошенной мною площади в 0,36 га в к-зе «Казрис» Сырдарьинского района К-ординской области, во 2-й бригаде указанного колхоза. Присвоенный мне номер 2 по бригаде был 18. При этом сдаю взятый мной серп (урак)». Подпись. На всякий случай он перевёл слово «серп» на узбекский... Эту
шалу ещё предстояло с огромным трудом очищать, чтобы иметь съедобный рис! Такой стала жизнь уральского дворянского рода внуков генерала, отец которых служил в лейб-гвардии в Петербурге и Царском Селе!
ОТЕЦ ОТПРАВЛЕН на ПОДГОТОВКУ и на ФРОНТ
Сначала отца из Вревской направили в Мерв (Мары), в училище, но прогнали, как неблагонадежного и в марте 1943 направили в Самарканд, где готовили пехотинцев, откуда перевели в Сталинабад (Душанбе) и обратно, а затем - в Мерв, в училище и в Самарканд. Как только сына призвали, семья получила некоторые льготы. Отец вспоминал, как однажды, сопровождая двух «отставших от воинского эшелона» (дезертиров), он зашёл в старый отчий дом, где случайно нашёл книги - «Похищенного» и «Катриону» Стивенсона, без некоторых страниц и «Синопу» Шульца, взял их с собой и читал во Вревской. С этими же книгами ездил в Мары и Самарканд. Там вынужден был продать «Похищенного» на базаре, а «Синопу» подарил солдатику, которого по болезни отпустили домой. В огромном дворе Самаркандских казарм был «пропускник», где отец жил два дня и ему попал в руки третий том «Графа Монте Кристо». 16 апреля их отправили на фронт: через Уральск (разгромленный, расказаченный), Саратов, Лиски (Дон) до Валуйска, откуда пешком до района Лисичанска-Рубенная (в Кременной) на Северский Донец. Отцу автора дали звание ефрейтора, поскольку он имел приличное, по тем временам, образование. Стрелять толком, так и не научили, а сразу погнали, то есть - готовое мясо для пушек. Был отец призван не сразу же, как стукнуло 18, видимо потому, что жили они тогда в такой дыре, хоронясь там от ташкентских чисток. Но с 19 лет до него добрались и вскоре он оказался на Северском Донце в окопах. В станице Рубенной в каком-то домишке оказались книги: «Письма Пушкина» прозой, «Айболит» и рассказы Леонида Андреева, которого отец читал в лесу, не на самой передовой, но в зоне постоянных артобстрелов. Это было потрясающе, особенно – «Красный смех». Под настроение! Пушкина же, читал в блиндаже сидя, в нише, вырытой в уступе поймы Северского Донца. Блиндаж был покрыт дощечками от ящиков, присыпанных землей... Читал под периодичные миномётные обстрелы, когда от воя мин дух захватывало. Андреев, с бесконечным рядом убитых, в видениях буквально подавил... (А ведь привирал Андреев. Не было настолько мрачно при мудром Александре III и быть не могло. Но пророчески предвидел Андреев такого правителя, как Ленин...). С мая 1943 года отец автора начал писать дневник, который утрачен. В середине 1943 года бывал отец в госпитале в посёлке Кабанье, куда ходил по делам службы. Оттуда забросили опять на берег Северского Донца ближе к Луганску (с 2014 года там опять воюют и долго...) и на фронт через Нижний Айдар и Кременную на рубеж Старобельск-Россоши. Запомнился детскому уму автора рассказ отца, что немецкие самолёты пикировали, решеча брустверы из пулемётов столь низко, что можно было разглядеть усатые физиономии в очках и кожаных шлемах. Отец вяло постреливал из своей винтовки, поскольку это было бесполезно, если ты не снайпер.
РАНЕНИЕ ОТЦА, ПРИЗЫВ ДЯДИ СЕРЁЖИ, ПЕРЕПИСКА
Около года, помаявшись в жару и холод по степям, в декабре отец был ранен осколком гранаты в левую руку, в предплечье и контужен в левое ухо. К счастью, кости задеты были слабо. Но диагноз прозвучал настораживающе: «Сержант Бородин Е.С., 61-я гвардейская стрелковая дивизия (рост 174 см, вес 65 кг, окружность груди 89 см: Сквозное осколочное (от снаряда) ранение левого плеча с повреждением кости. Лёгкая контузия. Жалобы: боли раненной руки». В ППГ (подвижный прифронтовой госпиталь) готовились уже отнять руку левую по плечо, но пожилая женщина-хирург пожалела такого «молоденького и красивого солдатика, которого жаль искалечить» (так и сказала медсестре) и ограничилась чисткой раны и повязками, вопреки существующим рекомендациям суровой военной медицины «ампутация во избежание гнойных осложнений во время эвакуации в тыл». 20 или 22 декабря 1943 года отец был демобилизован по ранению. Раненного отца везли через Старобельск до Россоши и оттуда он был госпитализирован в Чарджоу (Туркмения). 18 декабря 1943 года Евгению Сергеевичу была выдана справка, которая сохранилась: «Применяемые лечебные мероприятия: глухая гипсовая повязка циркулярная, лечебная физкультура, физиолечение. Левая верхняя конечность диффузно атрофирована. Два рубца 6х3 см, спаянные с подлежащими тканями. Пальпируется костная мозоль. Движение локтевого сустава ограничено Кисть утоньшена и ослаблена. Сросшийся огнестрельный перелом левого плеча с контрактурой локтевого сустава и остаточные явления пореза срединного нерва. На основании 2-в графы 1 расписания болезней Приказа НКО СССР 1942 г. No366 врачебно-медицинской комиссией признан негодным к военной службе с переосвидетельствованием через 6 месяцев». Подписано начальником эвакгоспиталя, военврачом второго ранга Болотовым.
16 января 1944 года был призван в РККА на фронт брат отца, Серёжа, который до того усердно писал заботливо-трогательные письма, сложенные треугольником без конверта, брату Жене о том, что он должен постоянно разрабатывать свою руку, иначе она усохнет. Чудом его до сих пор не призвали. Он оказался в режимной роте, видимо штрафбатовской, как политически неблагонадёжный. Таких бросали на передовую. Дед автора тоже писал сыну Жене из лагеря в Ерцево. Сохранилось письмо от 10 ноября 1943-го: «Дорогой Микки! Из открытки, полученной от мамы, я узнал твой адрес, что ты находишься сейчас в Чарджоу в госпитале на излечении от ранения. С большой горечью она писала о том, что ты опять проехал мимо КЗД и опять не удалось повидаться. По моим подсчётам теперь уже больше года вы живёте в разлуке и не виделись. То будет радостей, когда приедешь в КЗД! Мама, конечно, уже писала тебе, что 8 октября я, наконец, получил разрешение на выезд в КЗД, но по некоторым обстоятельствам придётся остаться здесь на некоторое время, поработать, чтобы найти заместителя на мою должность и, чтобы он привык к работе. Но, во всяком случае, рассчитываю в двадцатых числах декабря непременно быть в КЗД. Очень и очень надеюсь, что ты тоже к тому времени будешь дома. Когда ты ехал на фронт через КЗД и тебе не удалось повидаться с мамой, она была в истинном отчаянии; теперь, конечно, дело другое, она надеется и живёт, видимо, той мыслью, что ты получишь отпуск и приедешь домой, когда закончишь лечение от ранения. Напиши мне, что с твоей рукой. Вот ведь какова судьба: два раза ранен и в ту же руку! Очень надеюсь, что лечение будет удачным и, что ты будешь... (неразборчиво). Можешь ли ты теперь без посторонней помощи писать? Мама писала, что получила твои письма, написанные под диктовку сестрой. В Чарджоу мне когда-то приходилось бывать, вернее проезжать мимо. Там сейчас, наверное, много дынь, славящихся на весь Союз. Удаётся ли тебе их дегустировать? От тёти Зои тоже имею письма. О твоём ранении она уже знает. Пишет, что от своего Сергея (Пастриния) часто имеет известия. Он получил орден, но какой она не пишет. Как твоё представление к награде после первого ранения? Мне писала об этом мама, что ты за разведку, в которой был ранен, представлен к боевой награде. Если ещё не получил, по моему мнению, надо написать в часть и запросить каково положение? Раз ты её заслужил, надо напомнить. Под лежачий камень вода не течёт. Напиши обстоятельно заявление, укажи при каких обстоятельствах и когда ты был в разведке, за что и кем был предоставлен к награде, с кем был в разведке, словом, изложи всё подробно. Я уверен, что получишь ответ и будешь вознаграждён по заслуге. Это очень важно и не следует откладывать, так как чем дальше, тем труднее будет восстанавливать все обстоятельства дела. Наверное, у вас в Чарджоу стоит ещё хорошая летняя погода, ведь это значительно южнее Ташкента. Здесь начинается зима, но до праздников стояла удивительно тёплая погода. Вообще говорят, что такого тёплого лета и тёплой продолжительной осени ещё не было. Конечно, по сравнению с югом это всё относительно. Уже думают, что в компенсацию за тёплое лето и осень будет очень холодная зима, надо от неё уезжать поскорее. Очень уж надоели холода, хочется тепла. (неразборчиво)... Приехав в КЗД, буду всеми силами, какие у меня ещё остались, стараться приобрести корову. Я считаю это совершенно необходимым. В КЗД, полагаю, кормом запастись для неё очень легко, во всяком случае гораздо легче, чем в Ташкенте. А имея корову, будет жизнь гораздо легче. Это большое дело. Конечно, сейчас приобрести корову очень трудно, но надо все трудности превозмочь (неразборчиво)... То же думаю насчёт огорода. Надеюсь, что землю достать для него будет можно. Я уже написал маме, чтобы она в этом отношении начала принимать некоторые меры, хотя бы в части семян (неразборчиво)... Сейчас я живу надеждой, что скоро съедемся в КЗД и, хотя бы некоторое время, побудем вместе. Желаю тебе самого лучшего, поправляйся и набирайся сил. Очень приятно, что при госпитале есть хорошая библиотека, иначе было бы очень тоскливо. Я горжусь твоими боевыми делами и уверен, что ту боевую награду, к которой был предоставлен, ты получишь. Адрес мой ты знаешь, мама сообщила, конечно. Непременно пиши «Отдел сбыта», тогда дойдёт скорее. Целую, любящий твой отец». О Боге отставной есаул и заикнуться не смел, но и в угоду власти письмо не приукрасил.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЕДА, ОТЦА. ГИБЕЛЬ ДЯДИ СЕРЕЖИ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЯДИ ВОЛОДИ
До Нового 1944 года деду автора так и не удалось приехать к своим. Он ещё написал позже сестре Зое, что надеется успеть уехать из Ерцево 28 января, что всё затягивается. Что он живёт одними обещаниями, что он проработал здесь уже шесть лет. Писал и о том, что всем им следует примириться и приспособиться... Что в ближайшие дни он поедет в районный центр Коношу, чтобы оформить отъезд. Ему обещали «железно», что поезд будет транзитом через Москву и он надеялся по пути заглянуть к Прокофьевым (то есть к сестре Зое). Не ясно удалось ли. В январе же, дед автора вырвался больным из ссылки. Освободили, вернее, как говорилось, «списали» с помощью его начальника, как больного и негодного для работы. В феврале он приехал в Кизил-Орду. В общем-то, по сравнению со многими, дед отделался ещё не худшим вариантом репрессий. За то, что он служил в лейб-гвардии Государя Императора ему могли дать умеренный лагерный срок, но он ещё был причастен к сопротивлению уральцев во время Гражданской, а за такое карали высшей мерой, либо бессрочным заключением в лагеря строгого режима. Видимо дед сумел утаить участие в сопротивлении от НКВД-шников. Узнать о службе в Петербурге было не так сложно – имелось множество документов, а в годину Гражданской документов становилось всё меньше.
В 1944 году отец автора всё ещё лежал в госпитале в тылу, в Туркмении. Рука его быстро восстанавливалась. Сказывалась молодость. В результате, пробитая в предплечье осколком, рука стала полноценно работать, но казавшаяся поначалу слабой контузия, сказалась на всю жизнь: отец так и не смог полноценно слышать левым ухом. От вынужденного безделья в госпитале отец записался на курсы счетоводов в Чарджоу, но ему стало от них до того тошно, что решил занятия бросить, а тут и подошёл срок лечения. Отец был признан негодным к строевой службе и демобилизован по ранению, как инвалид первой группы. Из Чарджоу отец вернулся в КЗД в октябре 1944 и сразу же устроился в пединститут на работу и учёбу. Работал старшим лаборантом военной кафедры при химическом кабинете. Рука его ещё была в лубке. Неожиданно, отец получил свидетельство об окончании курса счетоводов со сдачей экзаменов, которые он никогда не сдавал...
Однажды, отец автора перебирал одежду в шкафу, ища там что-то своё, и увидел брюки брата Сергея. Как будто извне, пришла отцу странная мысль: «Теперь они ему больше не понадобятся...» Вскоре пришла весть гибели дяди автора, Серёжи. Никто из родных быстро не узнал, что 10 марта 1944 года в госпитале Кривого Рога от ран, полученных на фронте, скончался Сергей Сергеевич в свои 29 лет. Он пробыл в госпитале всего три дня. В апреле 1944-го пришло извещение о смерти сына и брата от ран в госпитале Кривого Рога и сообщено, что он похоронен на гвардейском кладбище. В последнем письме Cергей называет себя санитаром, но ходит в бой. Санитаров не хватало. Любовь его, Клавдия, ждала его в КЗД. Он ей адресовал свои помыслы в письмах с фронта, постоянно спрашивает о ней мать...
Воодушевлённые критикой сталинизма в Перестройку, уцелевшие средний и младший братья Бородины написали запрос в Архив министерства обороны СССР, а потом и в Главный архив Советской армии в 1990 году. Они писали, что клочок бумаги, на котором было краткое извещение о смерти их брата утрачен и они просят подтвердить смерть и сообщить точное место захоронения, а также указать часть, в которой он воевал и номер госпиталя. На воинских кладбищах Кривого Рога имени его они не нашли! Лишь через полгода после последнего запроса пришёл ответ из Центрального ордена Красной звезды архива минобороны СССР от 15 февраля 1990 года: «Рядовой 138 гвардейского спецполка 48 гв. сп. дивизии Бородин С.С., 1915 г. рождения, уроженец ЭстССР, г. Таллина, находясь на фронте ВОВ умер от ран 10.03.1944 г. 54 ОМСБ. Похоронен: гор. кл-ще г. Кривой Рог. Основание: ЦАМО 19892с-44г. Нач. отд. Абрамов. исп. Иванова К.А., ф-114б». Полностью просьба братьев-ветеранов удовлетворена не была. Справка была отправлена не им, а начальнику военно-медицинского музея минобороны в Ленинграде и лишь копия в Ташкент братьям. Само содержание было тоже не таким, как они просили. На повторный запрос об уточнении места на кладбище ответ так и не пришёл.
В сентябре у отца автора подозревали туберкулёз и его направили в Чимган в лечебницу, но диагноз не подтвердился. Компания пединститута и прочие праздновала Новый 1945 год в доме у Монстровых в Кизил-Орде. Было человек десять. Хозяин сказал что-то о слишком большой цене побед, о людских жизнях, которые руководство страны и военачальники не жалели, об излишней экономии боеприпасов. Через два дня отца вызвали в отдел внутренних дел, и следователь стал выпытывать кто присутствовал, кто говорил крамольные речи, взывая к долгу советского человека, патриота, частника войны донести. Папа же, наученный опытом обысков и допросов у себя в доме, сообразил сказать, что был пьян и ничего не помнит. Его вызывали ещё дважды, но он стоял на своём. Всё обошлось и осталось только гадать, кто же из гостей оказался доносчиком... Монстрова, кажется, арестовали. Уж их семья точно не могла быть в числе доносчиков.
В 1945 году вернулся раненый в ногу, хромой Владимир Сергеевич. Его любимая жена заявила, что с инвалидом жить не собирается и ушла от него... В архиве семьи имеется выписка из «Наградного листа номер 247»: «с 29 апреля 1943 по 25 августа 1943 года В.С. Бородин на должности командира отделения дивизионной разведки от 73-й стрелковой дивизии юго-западного фронта. В Красной армии с 24 октября 1942 по 16 декабря 1942 года. Представляется к ордену Красной звезды. Во время выполнения боевого задания 25 мая 1943 года был легко ранен. Вторично, во время разведки боем, 25 августа 1943 года был тяжело ранен. В данное время является инвалидом 2 группы. Удостоен правительственной награды орденом Красной звезды».
СМЕРТЬ ДЕДА СЕРГЕЯ. ТЯЖЕЛЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ
Будущая жена Евгения Сергеевича рассказывала их дочери Алле, что один раз в 1945 году она видела дедушку Серёжу с седой бородой, пожилого и рядом молодую девушку, с которой он приехал с места жительства где-то рядом с Кизил-Ордой в местечке, где жили уральцы после лагерей. Бабушка Зоя издали смотрела на него с улыбкой, склонив голову набок при этом. Дедушка привёз семье сырдарьинскую рыбу. После возвращения, дед опасался жить вместе с семьей, навлечь вновь репрессии на своих. Отец предпочитал не говорить с невестой о деде. Только сказал, что это был его отец. Он боялся очень говорить о своём детстве и о репрессиях, ведь тогда статус врагов народа ещё действовал и деда не реабилитировали, а только отпустили из лагерей. Они жили вместе втроем в маленькой квартирке: папа, бабушка Зоя и дядя Вуд. До конца войны отец несколько раз ездил в Ташкент и назад, помимо раза на курорт в горы Чимган по путёвке, для имевшего ранение. Так прошёл и 1945 год.
1946-й стал годом борьбы за существование: плохо с продуктами и деньгами. По сохранившейся затёртой, мягкой бумажке, написанной от руки, дед автора был командирован зимой 1946 года в КЗД и мог повидаться со своими: «Выписка из приказа номер 2 от 16 января 1946 года по Терень-Узякскому мясо-совхозу, параграф 2: Для составления годового отчёта по распоряжению треста совхозов, исполняющий обязанности главного бухгалтера, Бородин С.В. командируется в г. К- Орду. Срок командировки установлен до 15 февраля. Директор совхоза Сашко (печать, заверенная подписью секретаря)». Как должно быть унижало такое отношение, не говоря о работе в таком месте, бывшего гордого есаула лейб-гвардии, ветерана Первой Мировой, который с раной остался в строю, готовый пасть за Царя и Отечество! 29 апреля 1946 - день смерти, совершенно больного сердцем, дедушки Сергея Владимировича от сердечного приступа. Дед умер в мясо-совхозе на железно-дорожной станции Терень-Узяк близ КЗД. Папа узнал об этом со стороны. День его смерти точно совпадает с днём смерти его брата Аркадия, но на 14 лет позже. День рождения его сына Сергея полностью совпадает с таковым Евгения, но на 9 лет раньше... Сергей Владимирович был похоронен в Кизил-Орде. Сохранились копии телеграмм: «Кизил-Орда ул Карла Маркса электростанция Бородину (без инициалов) Немедленно выезжайте Бородин при смерти» и затем: «Ваш отец сегодня умер в Т-Узяке Выезжайте похороны Сашко». Обе телеграммы опоздали. В 1990 году отцу автора пришло письмо из Прокуратуры УзССР No13р п37231, в котором значилось: «Справка о реабилитации. В соответствии со ст.1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в 1930-40-х и начале 50-х годов», внесудебное решение тройки при НКВД УзССР от 9 декабря 1937 г. в отношении Бородина С.В., 1883 года рождения, работавшего ответственным исполнителем управления мясохладпромышленности в Ташкенте, отменено и он реабилитирован. Ст. помощник прокурора УзССР, Т.В. Дерень».
Держали Бородины кота Батюшку и, в праздник революции, его наряжали, повязывали бант и поздравляли, называя Батюшкой в честь Сталина-отца народов. Были на грани голода. Ели кашу, в основном. Бабушка долго носила платье из мешковины серого цвета. И после войны отец продолжал носить потёртую военную гимнастёрку. После разрушения семьи, смерти двух ближайших людей одну за другой, она уже не имела интереса к жизни. Только нежная любовь к младшему сыну и его ответная поддерживали её. Они оба любили, сидя на кровати и прижавшись друг к другу, слушать игру папы на расчёске, как на губной гармошке. Бабушка младшего сына любила больше ершистого среднего и называла ласково детским прозвищем Мулик (варианты – Мики и Ми) до конца дней. Будущая жена отца автора рассказывала дочери Алле, что часто, когда она приходила к папе в гости, бабушка Зоя раскладывала пасьянс. У бабушки Аллы, Оли, и дедушки Вани, Бородиным было веселей. У родителей невесты Евгения Сергеевича был крепкий частный дом к тому времени, и бабушка Оля готовила на всех. Евгений Сергеевич стал очень худым. Они недоедали с Зоей Евгеньевной. Досталось им скорбей немало. В эти годы Евгению Сергеевичу часто снилось что-то гнетущее со страхом неизбежной смерти. Бабушка автора, Зоя, по секрету рассказала бабушке Аллы, Оле, что состоит в дальнем родстве с бароном Врангелем. Позже она обмолвилась об этом и второй жене отца, матери автора. Автор помнит по 1960-70-м, что бабушка говорила по-русски отлично, но с лёгким акцентом, в отличие от всех прочих родственников. Молилась же она, только по-немецки. В отличие от западных великокняжеских жён её не заставляли принимать православие.
ПЕРВАЯ ЖЕНИТЬБА ОТЦА. ВТОРАЯ ЖЕНИТЬБА ДЯДИ ВОЛОДИ
В 1947 -1948 годах отец автора стал преподавателем Кизил-Ординского Педагогического училища и был по делам аспирантуры два раза в Москве и один раз в Мичуринске (Козлове). Стремился устроиться в аспирантуру. Книги – особая страсть отца, всегда мешала его карьере. Слишком трудно было оторваться от чтения. В 1947 году отец уволился с работы, сосредоточился на учёбе и в июне 1948-го получил диплом. После женитьбы на Лидии Ивановне, отец работал учителем географии в средней железнодорожной школе вместе с молодой женой. Он вёл биологию. Уроки были очень интересные, но папа не умел поддерживать дисциплину и был слишком лоялен с учениками. Жили они тогда на территории электростанции, где работал дядя автора, Володя, в двух маленьких комнатах. Они ходили в кино, в парк гулять втроем: молодожёны и бабушка Зоя. Бабушка Оля отказывалась от прогулок по причине занятости в своём идеальном хозяйстве, которое всегда требует прорву времени. Жили родители Лидии Ивановны на улице Журбы. Дом имел три жилые комнаты и печное отопление. Сад, огород, куры. Бабушка и дедушка Аллы вели хозяйство, ставшее подспорьем, чтобы молодые работали и были счастливы. Потом молодожёны решили поехать учиться в аспирантуру в Ташкент. Инициатором стала Лидия Ивановна. Отец не хотел, хотя жена его всегда признавала, что он был очень умным и способнее её в науках. Он рано как-то устал после перенесённого и душа его желала покоя. Житие и было бы спокойнее, если бы не поехали в Ташкент учиться в аспирантуре. Может быть, и не было бы развода. Период своей жизни с 1937 по 1948 годы отец автора справедливо называл «из жизни гонимых». Период 1951-54 – постепенный сбор семьи вновь в Ташкенте и некоторое восстановление желания жить дальше, но отравленный разводом.
В 1949 году Владимир Сергеевич, дядя автора, женился на Надежде Владимировне Наливкиной, внучке известного этнографа Туркестана Владимира Наливкина (1852-1918), автора ряда интересных работ, созданных ещё до революции (эти труды автор использовал в ходе описания жизни Туркестана в конце XIX века). У них родился сын Сергей. С Надеждой Владимировной Владимир Сергеевич был знаком ещё до переезда в КЗД. Они поселились в добротном доме Наливкиных. В том же доме, но особняком, с отдельной дверью в общий сад, жила сестра Надежды Владимировны – странная, замкнутая, длинная и тощая особа. Она красила волосы в смоляной цвет и никогда не отвечала на приветствия родителей автора. Никогда не бывала среди гостей за соседней дверью. Она не выносила мужа сестры. Но и вторая жена Вуда была занудна и все время жаловалась, ворчала. Прозвали ее Тетя Уксус. Поджимала губы и рассказывала постоянно, как к ней пристают мужчины всюду. Всегда закручивала волосы бигуди. Вуд был чрезмерно строг к сыну и порол его регулярно. Создавалось впечатление, что сын больше был привязан к дядюшке Жене (Яюшке).
АСПИРАНТУРА ОТЦА. АЛЛА ЕВГЕНЬЕВНА
В 1950 году Илария Алексеевна Райкова пишет отцу автора: «Дорогой Женя! Я думаю, что ты зря подразвёл кислоту в письме ко мне. Я совершенно уверена в твоих силах, и очень хотела бы, чтобы ты приехал держать экзамены в САГУ на кафедру дарвинизма. Нам дано три аспирантских места, никто из моих студентов настоящего года окончания не претендует, со стороны же, кроме тебя, подходящего народа нет, поэтому у тебя шансов немало...(далее следует обширный список литературы по дарвинизму)... Работать будет очень интересно. Только, чтоб волевая зарядка была! Тему выберем в течение года к лету. Хлопок - интересно и очень поощряется. Но это не обязательно. Например, и по рису очень интересные, важные селекционные работы и нам предлагают научно-исследовательскую базу на станции... Привет и поцелуй самый тёплый и искренний Зое Евгеньевне и её малышу. Привет молодым Бородиным и Вашему старшему поколению». («Малыш» - двоюродный брат автора, Сергей, родившийся в 1949 году, а «молодые» - дядя Володя и его супруга).
1 января 1951 года Евгений Сергеевич получил письмо об официальном освобождении «от занимаемой должности преподавателя географии в железнодорожной школе номер 7 города К-л-Орда в связи с поступлением на учёбу в аспирантуру в г. Ташкент на очное отделение». С 1951 года отец автора стал аспирантом в Ташкентском университете, проучившись до 1954 года. Для будущего это было хорошо, но условия жизни и болезнь туберкулезом лёгких сделали своё дело в отношении между супругами. В Ташкенте молодожёны поселились на квартире в полуподвале, где в стене имелась трещина и был виден кусок неба, а в окнах - ноги прохожих... Окно часто с улицы заляпывалось грязью. Кровать была маленькая и подставляли стул. Но не голодали. Евгений Сергеевич работал в министерстве, куда его устроила Илария Алексеевна Райкова. Родители Лидии Ивановны посылали им регулярно посылки с добротной едой. Молодые аспиранты даже съездили в Москву, откуда папа привез кучу книг и марок. Он любил их смотреть и раскладывать каждый вечер после работы, сидя на кровати и поджав ноги по-турецки. Они ездили в экспедиции, где приходилось спать и на камнях. Папа не очень любил свой хлопок – тему диссертации: недостаточно романтично. Лидия Ивановна занималась вредителями-совками, хотя мечтала всю жизнь о лекарственных травах, но при Сталине это не одобрялось. Став студентом-биологом, автор тоже стремился к выбору наиболее романтичной области, поступив на кафедру гидробиологии... Райкова помогла Евгению найти и вторую квартиру, которая была чуть лучше, но тоже в полуподвале. Топили углём, который нужно было доставать и не так просто. Но вторая квартира оказалась с хозяйкой рядом, и хозяйка их изживала, как всякая базарная баба, которая не любит интеллигенцию и кичится тем, что умеет солить огурцы. Папа описывает квартиру, которую он нашёл в Ташкенте по улице Жуковской, которая уже лучше, чем те, что были у них с Лидией Ивановной до сих пор: «Это большая комната в три окна, в ней живет старая женщина. Она отгораживает шкафами половину и сдаёт. У неё жила студентка и платила 100 рублей. С нас возьмёт, наверное, больше – 125».
В 1952 году в Кизил-Орде родилась единокровная сестра автора, Алла Евгеньевна, и жена отца из-за неё брала академический отпуск в аспирантуре, которую закончила на год позже папы. Бабушка Зоя жила уже в Ташкенте у дяди Володи. Как он перебрался в Ташкент неизвестно. В Ташкенте молодым аспирантам по-прежнему негде было жить и это сыграло роковую роль в их отношениях, а возвращаться в КЗД отец уже не хотел, как перед этим и не хотел оттуда уезжать. Смерть вождя народа в марте 1953-го вселила в отца несколько больше оптимизма. Радовали перемены. Отношение к отцу с недоверием, как к гражданину, уходило в прошлое. Отец писал своей жене о работе в аспирантуре: «Сегодня Па снилось, как будто мы ходили на «Травиату». Здесь сейчас гастролирует артист из Грузии... Погода стоит очень жаркая. В поле днём трудно работать. Температура на поверхности почвы до 46-48 градусов! Только сегодня уехал в Ташкент. Всё ковырял хлопок. С хлопком отвратительно. Всходит скверно, сплошная тля, гоммоз, совки... Не знаю, что делать. В общем-то - провал, если подходить объективно. Придется мухлевать. У Па уже есть план». «Па», так папа называл себя, и рисовал себя в виде зайчика в конце писем к жене часто. Из писем к жене складывается впечатление, что он был очень ласковым, романтичным, домашним. В каком-то из писем папа пишет до чего ему надоел хлопок и как он не любит им заниматься, что занимается им исключительно, чтобы достичь цели для будущего - стать кандидатом наук... Папа признавался много позже взрослой дочери, как ему не хочется на работу в ботанический сад и насколько приятнее быть дома. От сына он утаивал подобные мысли ради карьеры сына. Отец желал жить в своём нереальном романтичном мире, мире книг и марок, о чём свидетельствует его тяга к приключенческой литературе, сохранившаяся до старости.
В апреле 1954 года отец автора защитил диссертацию и написал об этом своей матери с опытного участка следующее: «Дорогие Тупики-Галупики, 12 февраля я защитил диссертацию. Говорил хорошо, ответил на вопросы. Голосовали за присуждение степени сто процентов учёного совета. Оба отзыва официальных оппонентов были положительными. Были присланы отзывы Тер-Аванесяном и П.А. Барановым – оба положительные... (неразборчиво). На защите выступал Мауэр (все маститые биологи). Хвалили за работу. Народу было много – человек 150-200. В зале было тихо, когда я говорил. Говорят, прошло хорошо. Затем начались поздравления с блестящей защитой. В общем, подробно расскажу, когда приеду. От кафедры подарили прекрасный портфель с письмом от членов кафедры. Приеду, как оформлю все дела и получу деньги за проведение... (неразборчиво). Завтра устрою торжество. Будут приглашены сотрудники кафедры. В подарок получил ещё конфеты, печенье, две бутылки шампанского... ... (неразборчиво). Привет всем. Крепко целую, любящий тебя... (неразборчиво), теперь – кандидат биологических наук. Телеграмму послал сразу же».
Отец автора заболел туберкулёзом лёгких раньше и поправился, а жена его защищала диссертацию с температурой, потом уехала к родителям и, если бы не лечение и присмотр родителей, это бы печально закончилось. Дочери их, Алле, был год с небольшим, и она жила с дедом и бабушкой. Лидия Ивановна уехала к Алле в Кизил-Орду, и там единокровная сестра автора прожила до третьего класса, а потом они переехали, благодаря стараниям Лидии Ивановны, в Тирасполь (1961), который показался раем после КЗД - города ссыльных. Ташкент был и тогда прекрасен по сравнению с Кизил-Ордой.
В 1954 году в Австрии всё ещё находились советские армейские подразделения в 46 тысяч, но Хрущов с Булганиным решили пойти на уступку Западу и вывести их. Молотов был против.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АЛЛЫ ЕВГЕНЬЕВНЫ
Из воспоминаний Аллы о её ранних годах в Кизил-Орде (вторая половина 1950-х) следовало, что, благодаря дедушкиной работе, они никогда не голодали. Дедушка работал фельдшером на бойне, на сахарном заводе, на хлебном заводе. Семью он прекрасно обеспечивал. Его ценили, как высококвалифицированного диагноста, и даже врачи часто просили осмотреть больного, даже корейцы и китайцы (их было много в КЗД), которые были очень хорошими врачами, не в пример казахам. В доме был большой сад, клумбы с цветами, арыки и маленький огородик. Много больших плодовых деревьев. Бахчёвые не прижились. Держали кур. Пережили там и карточную систему не раз в сталинские годы. Дедушка был человек смелый до отчаянности. Если в саду ночью было слышно посторонних, он брал вилы и один шёл выяснять ситуацию. Когда появился доберман Артос – вместе с псом, без вил. А воровство в садах было постоянным. Чеченцы и, однажды, приезжие русские, одетые в военную форму, на машинах ограбили всю улицу Журбы. По их улице часто ходили казахи с верблюдами, ездили на ишаках ещё в конце 50-х. Детские воспоминания Аллы о Кизил-Орде связаны с чеченцами, которые почти все были заняты в криминальных структурах и их все боялись. По улицам было опасно ходить. Как-то Алла гуляла со своей собачкой Тобиком - красивой дворняжкой рядом с домом. Ей было лет пять. Чеченцы застрелили Тобика почти у ног Аллы! Люди выскочили и возмущались, что могли попасть в ребёнка, а Алла была в шоке и не понимала, что случилось. Такой был произвол в КЗД. Свет в доме провели, когда Алла уже умела читать. Асфальт на улице впервые положили в 1958 году.
ЖИЗНЬ ОТЦА В ТАШКЕНТЕ ПОСЛЕ ЗАЩИТЫ. ВТОРОЙ БРАК ОТЦА
С 1955 года, после аспирантуры, отец автора работал в Институте педагогических наук Министерства просвещения, который располагался на углу Пушкинской и Первомайской, где сейчас банк. Там же работала Надежда Владимировна Наливкина и подруга матери автора (будущей жены отца), Людмила Гуламова. Папа был заведующим сектором, членом учебно-методического Совета при министерстве образования УзССР. Он много ездил по областям с инспекциями работы школ, писал школьные учебники вместе со старшим братом Людмилы Гуламовой, Марс- Каримом, получая за это гонорары. Летом 1955 и 1956 года отец был командирован на ВДНХ в Москву, в феврале 1956-го - на Украину - в Киев и Харьков по обмену опытом. Потом - на Карпаты и, в том числе, в Ужгород, где осмотрел романтичные руины замка. Была там и Райкова. Ехал назад через Москву. В 1956-м же, побывал и в Алма-Ате. Много поездил по Узбекистану - в Фергану, Наманган, Хиву и прочие. В 1956 году настал неумолимый день развода... В марте 1957 отец развелся с 1-й женой, Лидией Попугаевой. В 1957 году папа побывал три раза в Москве. Летом был в отпуске у своей тёти Зои в Москве и походил вдоволь по букинистическим. Тогда там можно было ещё купить немало антикварных и недорогих книг.
В марте 1958 года отец перешёл на работу в Ботанический сад Академии наук УзССР старшим научным сотрудником лаборатории высокогорной растительности и летом 1958 года ездил в экспедицию на Памир через Ош, где посмотрел на семитысячные пики. Но, в отличие от сына, он не был любителем гор и путешествий вообще, а домоседом. Как писала, уже в XXI веке, автору Надежда Коблова, внучатая племянница Иларии Алексеевны: «Евгений Сергеевич не только учился у Райковой, но и поверял ей свои многочисленные сердечные тайны: он, несмотря на то что был, как говорят нынешние дети «ботаник» (в прямом и переносном смыслах), обладал замечательной внешностью. Его внешность иной раз играла с ним злую шутку: женщины видели в нём красавца-мужчину и ждали соответствующего поведения героя грёз, а оно не было ему свойственно. Но глаза у него, время от времени, загорались, и он увлекался очередной женщиной. Это происходило раза три. Просто был период, когда твой отец пользовался сумасшедшим успехом у женщин, я этот момент застала. Думаю, и моя детская ревность к нему, когда он приезжал к Иларии Алексеевне на дачу, тоже была вызвана во многом и этим фактором». Борис Запромётов, муж Надежды Кобловой, любил передразнивать слова Веры Григорьевны (племянницы Иларии Райковой): «Ах, Женя так божественно красив! Но Вы, Боренька, тоже похожи на Гафта...» Наконец, в октябре 1958 года отец встречается с матерью автора, с которой его знакомит Гуламова. Мама пришла в Ботанический сад, «...потрясающе щёлкая бусами, в жёлтой кофте и жёлтыми туфлях и другими деталями...», запавшими отцу в душу.
В 1959 году состоялась скромная свадьба родителей автора и свадебное путешествие Москва - Гагры - Сочи - Москва с визитом к Прокофьевым. Зимой у отца была командировка в Москву, которой он, как всегда, был очень рад в надежде раздобыть редкие книги и марки. Жила по соседству в переулке некая бабушка Борухман, которая заявила бабушке автора, когда свадьба состоялась и Евгений Сергеевич стал часто появляться в переулке: «Всё будет у Вашей дочки хорошо. Евреи – хорошие мужья». На недоумённый взгляд бабушки добавила: «Но как же, он же таки еврей?» «Да вовсе нет...» «А почему же он-таки такой красивый?» В 1960 году родители отдыхали в Обирахмате на реке Чаткал, в горах под Ташкентом. Там они нашли живописный корешок, назвав его Чаткальчиком, который хранится автором до сих пор. А в сентябре родился автор. С 1963 года отец автора начал работать учёным секретарём Ботанического сада и так проработал более 30 лет до пенсии – по январь 1989-го. В 60-е он ещё преподавал по часам генетику в Сельхоз институте и университете. В 1964 г стал старшим научным сотрудником при Ботаническом саде и получал хорошую зарплату. В 1993 году среди ночи отец автора понял, что ему обязательно следует описать мытарства семьи Бородиных, пока он всё помнит, но пришлось ещё откладывать, а болезнь его с потерей памяти прогрессировала... Увы, остались лишь наброски, а у сына его, в те непростые материально годы, не было времени расспросить и записать...
Интересно, что вдова репрессированного есаула, Зоя Евгеньевна, которая сама вкусила вполне сталинизм, на смене 60-70-х, оправдывала Ленина, говоря, что, если бы он жил сейчас, ужаснулся бы, мол. То есть, в её глазах, Сталин был хуже Ленина, разрушившего, милую сердцу её, былую Россию, о которой она сама вспоминала как о сказочном сне (о бобслее в пригородах Питера, офицерском собрании и прочем). С кровавым ленинизмом непосредственно она тогда не столкнулась. В её глазах, ужас Гражданской войны был чем-то иным. Но сатрапы Сталина арестовали её мужа совершенно очевидно. Лишили её мужа по сути. Наши предки были просто ошарашены наглой пропагандой советов, как и мы, противоположной ей, в Перестройку. Верили тогда, что мы похороним коммунистические идеи, станем дружны с Западом и процветать, как он. Предкам же, не хватило времени разобраться в исторической правде.
2. Райковы и Богословские в 1920-50-е годы
Упоминаемый ранее, Григорий Александрович Богословский умер от холеры (так всегда говорили в семье) в 1920 году. Но, по странному стечению обстоятельств, это произошло одновременно с гибелью семьи его старшей дочери Софии, муж которой был белый офицер и комендант какой-то Туркестанской крепости. Здесь могут возникнуть некоторые сомнения о причинах его смерти. Жена Григория, упомянутая Надежда Карловна, их дочери Вера, Любовь и Раиса в эти годы жили в Аулие-Ата (позже – Джамбул, потом – Тараз). Сразу после смерти отца Раису отправили в Петроград к старшему брату Григория. Раиса училась в балетной школе. Любовь поступила в Ташкентский медицинский институт и жила с двоюродной сестрой, Иларией Алексеевной Райковой. Вера очень рано вышла замуж за молодого прокурора из Петрограда, который занимался расследованиями наркотрафика через афганскую границу. Уже в 1925 году Вера и Любовь, к тому времени вышедшая замуж за петроградского инженера, перебрались в Петроград (Любочка - навсегда, а Верочка до 1942 года, когда её, с ранением, вывезли из блокадного Ленинграда по ладожской Дороге жизни). Надежда Карловна также жила некоторое время в семье сына (Григория Григорьевича), но потом переехала сначала в Самарканд, а затем в Ташкент (в 1936 году) к Иларии Алексеевне - своей племяннице. Григорий Григорьевич был главным инженером завода «Электросила» в Ленинграде, а в годы войны - директором «Металлического завода», который в блокаду выпускал снаряды. Надежда Карловна в Ташкенте, в основном, занималась воспитанием матери Надежды Кобловой - Любови Николаевны, которая родилась у её дочери, Раисы Григорьевны, и её первого мужа - Николая Николаевича Филатьева в 1927 году. Брак распался, и Раиса Григорьевна вышла замуж вторично. Вторым её мужем оказался немец из поволжских, верой и правдой служивший отечественному сельскому хозяйству. В 1933 году он стал начальником одного из главков Минсельхоза Узбекистана, что это стоило ему в 1937 году жизни. Он был расстрелян по обвинению в шпионаже, а Раиса отправилась на 25 лет в Гиждуван, где должна была каждый день первые 5 лет, а потом раз в неделю отмечаться в местном отделении милиции. Она никуда не выезжала до 1956 года! Илария Алексеевна Райкова удочерила дочку своей двоюродной сестры для того, чтобы спасти её от ссылки. Поэтому Любовь Николаевна стала тоже Райковой. Только в 1961 году Раиса Николаевна получила реабилитацию и разрешение воссоединиться с семьей. К этому времени она уже вышла замуж ещё раз за Григория Антоновича Лычковского - землеустроителя из Белоруссии, который тоже работал в Бухарских степях. Автор смутно помнит из детства, так называемого деда Гришулю, как его звали в семье Райковых. Он имел большую окладистую бороду. Раиса Григорьевна и Лычковский оба умерли один за другим в 1974 и 1976 годы. Последние три года
войны Любовь Григорьевна заведовала ателье военпошива. Они шили обмундирование для армии, а после войны - наряды для офицерских жён, которые перешивали немецкие красивые ночные рубашки на вечерние платья и носили их с чернобурками на разные торжественные приёмы. Но и по этому поводу выпускницы Института благородных девиц только добродушно посмеивались: разве можно было винить женщин, выросших чаще всего в глуши, и не видевших в жизни ничего хорошего, в том, что они не разбирались в тонкостях моды... Интересно, что Григорий Григорьевич, Любочка и Верочка с мужьями долгое время изучали эсперанто для того, чтобы выехать за рубеж. И это при том, что в институтах и в кадетском корпусе они учили французский и немецкий. Это был забавный эпизод в их жизни, о котором они все со смехом любили рассказывать.
Вера Григорьевна была невероятно азартной и даже авантюрной особой. В начале своей взрослой жизни, а первый раз она вышла замуж в 17 лет, она жила с мужем, районным прокурором, в городке Ханки Хорезмского оазиса. Её как-то украли басмачи в отместку мужу, который раскрыл их способ перевозки опиума в бидонах с двойным дном (1921-22). А Верочкин муж был назначен прокурором уже советской властью, хотя и проработал в этой должности недолго - года три. Образование он получил ещё в Петербургском Императорском университете на юридическом факультете. Сохранилась его булавка для галстука со скипетром и надписью «законъ», переделанная позже в кольцо. Мужу-прокурору было всего 22 года, и он был членом партии эсеров, очень приветствовал Февральскую революцию. Он считал, что он участвует в строительстве новой, более прогрессивной жизни в своей стране и на что-то надеялся даже после разгрома эсеров, о котором толком не знал. В 1924 году его расстреляли. Позднее, в Петрограде, в конце 20-х годов Вера Григорьевна пела в цыганском хоре Соколова. Уже в 30-х годах была наездницей на ипподроме и участвовала в скачках и рысистых бегах, за что имела наградные знаки за 1932 и 1933 годы! Значительно позже, после войны, она превратилась в строгого начальника отдела кадров в Академии Наук, а до этого её жизнь была полна вполне невероятных событий, романов и страстей, о которых Илария Алексеевна и понятия не имела. Просто и Вера Григорьевна, и Илария Алексеевна занимали очень активную жизненную позицию, умели брать на себя ответственность за то, что, в той или иной мере, зависело от них. Веру Григорьевну нельзя назвать большой интеллектуалкой, но она как-то умела находить общий язык с молодыми, все друзья Надежды Кобловой с удовольствием и интересом общались с ней. Она всегда была в курсе новых тенденций, мыслей. Это было какое-то внутреннее чутье времени. По несколько раз выходили замуж Вера и Раиса Григорьевны не от легкомыслия, а потому, что мужей «смывала» история: сначала Гражданская, а после убийства Кирова в 1934 году расстреляли всех, ещё остававшихся уже на советской службе, бывших белых офицеров. Потом, в блокаду, уже умерли третьи мужья и Веры и Любови Григорьевны. Один был замечательный художник и специалист по понтонным мостам (фирма ЭПРОН) из старого татарского рода князей Ванчаков, а второй - из семьи очень известного в своё время в Петрограде фотохудожника
Георгия Левицкого. Сам тоже очень хороший фотограф и инженер. Оба умерли от голода зимой 1942 года в 16-комнатной квартире на улице Маяковского, которую Любочка, Верочка и Григорий Григорьевич купили в годы НЭПа в самом центре Ленинграда. А после войны в этой, некогда их собственной, квартире Любочке оставили 9-метровую комнатку для прислуги, за Григорием Григорьевичем сохранилось две комнаты, поскольку с ним жили ещё жена, сын119 и двое приёмных детей с Украины - дети погибшего товарища...
Вера Григорьевна после тифа и тяжёлого ранения, по льду Ладожского озера, была эвакуирована в Ташкент к родным. После почти трёх месяцев пути в Ташкент её приняла в свою семью Илария Алексеевна, которая жила тогда со своей тётей - Надеждой Карловной - матерью Веры и остальных Григорьевен (Надежда Карловна прожила 93 года и умерла в 1963 году). Мать Надежды Кобловой, Любовь Николаевна, в то время числилась дочерью Иларии Алексеевны, поскольку та её удочерила после ареста и ссылки её родной матери - Раисы Григорьевны.
Любовь Николаевна стала студенткой Ленинградского института авиационного приборостроения, эвакуированного в Ташкент. В 1944 году институт вернулся назад в Ленинград, куда уехали и молодожёны – будущие родители Надежды Кобловой. Отец её на тот момент являлся сыном врага народа и сумел поступить в этот институт только потому, что жил в семье своей тети в Ташкенте, муж которой был вторым секретарем ЦК Компартии Узбекистана. Илария Алексеевна была серьёзнее своих двоюродных сестёр и жила высокой идеей накормить все высокогорье Памира. С этой целью она много лет занималась интродукцией зерновых и картофеля в условиях Памирской биостанции. Как-то Любовь Григорьевна, в ответ на какие-то очередные жалобы Надежды Кобловой на трудности жизни, в шутку сказала: «Знаешь, дорогая, после двух мировых войн, трёх революций, гибели двух мужей, НЭПа, индустриализации, коллективизации и восстановления народного хозяйства все твои проблемы мне кажутся просто смешными...»
3. Запромётовы в период с 1941 по 1960 годы
Гимн Узбекской ССР:
«Ассалом, рус халки, Буюк агамиз (Здравствуй, братский русский народ). Ассалом, дохимиз Ста-а-лин (здравствуйте, товарищ Сталин), Джона джон, джона джон (наш родной). Озодлик йуллини Сиз курсаденгиз (Вы путь к свободе проложили нам), Советлар юртида узбек топди шон! (и прославлен узбек Советской страной)
и так далее... ».
119 Сын Григория 3 раза сидел в тюрьме по идеологической статье за так называемую «музыку на ребрах». Он был талантливый радиоинженер, сам создавал звукозаписывающие устройства и выпускал джазовую музыку подпольно, дома, на пластинах от рентгеновских снимков, что считалось антисоветской пропагандой и подрывом устоев. В общей сложности он получил 12 лет тюрьмы в 3 захода.
ТРУДОВАЯ ДИСЦИПЛИНА УЖЕСТОЧАЕТСЯ. БОРИС ЗАПРОМЁТОВ
ПОЛУЧАЕТ ТРАВМУ
С началом Великой Отечественной войны, трудовая дисциплина ужесточается и Александр Георгиевич, однажды опоздавший на работу на 20 минут, из-за того, что он спутал день недели, был привлечён суду и лишён половины зарплаты в течение трёх месяцев! Впрочем, тогда важнее были не деньги, а хлебный паёк... Брат его, Владимир, был мобилизован на работу в один из совхозов под Самаркандом, но отказался туда ехать, хотя уже получил подъёмные, за что был предан суду и отправлен на принудительные работы на 3 месяца. Борис же, случайно выглянув в окно поезда, получил горячий уголёк в глаз и стал плохо видеть боковым зрением, из-за чего был сбит мотоциклом в Ташкенте и получил трещину в черепе. Его спасло переливание крови. Донорами стали братья Александр и Владимир. Евгений Георгиевич, оказавшись в ленинградской блокаде умер от голода вместе с сыном Дмитрием. У матери братьев Запромётовых от нового ухудшения питания обострилась пеллагра. Помогал ей, в основном, сын Александр, не имеющий своей семьи.
СЕМЬЯ МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА ЗАПРОМЁТОВА
В 1941 году сын Николая Георгиевича, Михаил отправлен на фронт, а жена его Ингрид, как немка, ссылается по подозрению в потенциальном шпионаже в Самаркандскую область, вместе с родителями и братом, в очень экстремальные условия в горной глуши Майбулак, где вынуждена жить с новорожденной дочкой Кити (Христиной120). Кити болела, но горные воздух и вода укрепили её. Похлопотали, чтобы перебраться в более обетованный райцентр Хатырчи, что затерялся среди хлопковых и рисовых полей... Но там Кити стала болеть больше, схватила малярию и была при смерти, как и её мать. Уже после войны родилась её сестра Ольга121. Дед Христины – Рихард Циммерман – немец, а бабушка – Элеонора Викентьевна Суботич – литовка. Дед, географ, участвовал в организации Ташкентского университета (тогда – Среднеазиатского – САГУ). Ингрид училась в этом университете с сыном фитопатолога Николая Запромётова, Михаилом, ставшем биохимиком. После войны муж Ингрид (Инги) получил назначение в артиллерийский арсенал под Тулой, а потом - в Москву. В 1942 году в Москве
120 Христина Михайловна Запромётова (1941-2006) стала большой подвижницей на поприще православия (сначала была под влиянием протестантизма). Таких людей становится всё меньше, и они хоть как-то поддерживают саму суть русской цивилизации и культуры. Она очень радовалась уже в 1980-е, обнаружив духовную связь с отцом Иоанном Кронштадтским, молитвами которого была продлена жизнь её прадеда Г. Г. Запромётова. Также и связи духовной с отцом Лукой Войно- Ясенецким, до высылки которого, дети его учились в одной школе с родителями Христины. Отец Лука оперировал и спас жизнь матери Христины, которая, к её сожалению, пятидесятница.
121 Ольга Запромётова, как и её мать - Ингрид Запромётова-Циммерман, стала пятидесятницей.
умирает Пётр Григорьевич Запромётов122 – последний представитель старшего поколения братьев-Запромётовых, родившихся в Уфимской губернии. В 1944 году, по ходатайству Ингрид Циммерман, ей разрешают уехать в Сибирь, где её брат Рихард заканчивает школу и поступает на угольную шахту рабочим.
ПРИЗЫВ ВЛАДИМИРА ГЕОРГИЕВИЧА. СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ ДМИТРИЕВНЫ ЗАПРОМЁТОВОЙ-МОИСЕЕВОЙ. БРАТ ЕЁ КОНСТАНТИН
В 1942 году Владимира Георгиевича призвали в пехотное училище в Андижане. За два дня до призыва цыганка попросила у Веры Фортунатовны хлеба, и та дала ей. За это цыганка предложила погадать по руке и сказала: «Твой близкий человек придёт и сразу уйдёт». Вера отмахнулась от подобного вздора. Вскоре, на Новый Год, играли в карты с Самоуковым, и он погадал, что Владимир Георгиевич почти на пороге. Часа в два новогодней ночи, как только все легли, раздался стук в окно, потом – в дверь. Дед автора буквально вбежал, заявив, что их направили на фронт раньше, чем закончился срок обучения, что он отпросился забежать пока меняют состав. Через 5 минут, поцеловав всех, дед убежал назад на вокзал. Владимира отправили на фронт в качестве химика. В 1943 году умирает мать братьев- Запромётовых младшего поколения, Екатерина Дмитриевна. Незадолго до смерти Екатерины Дмитриевны, к ней приехала из Ленинграда вдова её сына, Евгения, с оставшимся сыном, Мишей, и они успели вместе поплакать. Хоронили её Александр с Сергеем Георгиевичем в одной могиле с её дочкой Катюшей, умершей 52 года назад. Гроб сколотили они сами из разобранного забора, могилу вырыли сами же. Внук умершей, Юрий, с помощью сына её, Петра, сумели заказать через СовМин грузовик для перевозки тела бабушки и матери. Младший брат Екатерины Дмитриевны, Константин, бывший юнкером, а потом изучивший историю, стал паршивой овцой в стаде. Во время войны, он бросает свою семью, переходит с работы на работу, не гнушаясь получать командировочные и исчезать с ними в другой город, за что был судим. Сын его Ювик (Ювеналий) погибает под поездом, а жена его умирает от туберкулёза в эти тяжёлые годы. Дочь его Людмила встаёт на ноги сама, работая медсестрой на фронте. Наконец, Константин оседает в Ташкенте, куда после войны, приехала его дочь и жила в его квартире.
СМЕРТЬ ПРАДЕДА ФОРТУНАТА. ПАШЮРА
Эвакуированная в 1941 из Ленинграда в Ташкент, Анна Ахматова, лежала здесь долго с тифом, а потом прожила ещё три года. В Ташкент же был эвакуирован и «красный граф» Алексей Толстой. Дед Фортунат умер в январе 1943 года от воспаления лёгких. В этот день маму автора с сестрёнкой послали на ёлку. Маленькая сестрёнка её, Ира, могла там радоваться жизни, но мама была достаточно велика и переживала смерть деда. Через пару лет вдова Фортуната, Елизавета, привела в свою часть дома Павла Артемьича Хизниченко из Карса (1892 года
122 Пётр Григорьевич, ставший до революции статским советником и заведующим контролем при постройке Тюмень-Омской железной дороги, был награждён орденами Святого Станислава и Святой Анны 3-й степени, а также медалью в память трёхсотлетия Дома Романовых.
рождения), личность весьма странную. Пашюра, как называла его Елизавета, начал с отчаянной решимостью захламлять дом и двор. Он тащил буквально любой хлам с улицы. Особенно неравнодушен он был к крупным изделиям из ржавого железа. Немалую часть дворика торжественно заняла широкая ржавая труба, поставленная на попа, забор оплёлся проволоками и армировался толстенным кровельным железом. Пашюра был либо романтиком и играл на старости лет в крепость, либо страдал манией ограбления. Чудак, зачем-то засыпал старый глубокий колодец с вкусной грунтовой водой. Может он уже тогда понял, что грядёт такая степень загрязнения растущего города, что пить её нельзя будет? Владимир Геогриевич был на фронте и Пашюра начинал уже посягать на захламление, не принадлежащих непосредственно ему, территорий. Елизавета говорила, что Пашюра работает инженером-рационализатором. Пашюра постоянно учинял замыкание электричества, проводя эксперименты, умудрился продырявить крышу, устанавливая радиоантенну. Большую часть времени оба проводили на крыльце, защищённом мощным кровельным железом, как на бастионе, бессмысленно пялясь на прохожих, за что были прозваны соседями «петрушками», так как с улицы было видно лишь их головы (это помнит и автор с 1960-х). После того, как умерла, впавшая в маразм Елизавета, уже к семидесятым, мама просила Пашюру продать им их же часть дома и переехать к сыну. Пашюра отказался и подал в суд, на всякий случай. Суд постановил, что Пашюра и не может претендовать на дом вовсе. Ему подобало освободить жильё. Но он умудрился вытянуть немалые отступные измором, замыкаясь в свою армированную крепость от всего света. Мама просила продать памятные чугунные часы и «Историю наполеоновских войн». Оказалось, что их давно и след простыл. От Пашюры, вернее от деда Фортуната, Запромётовым осталась лишь сувенир из мрамора в виде коробки спичек и резная шкатулочка.
СМЕРТЬ ДОЧЕРИ ПЕТРА ЗАПРОМЁТОВА. КОМАНДИРОВКА АЛЕКСАНДРА. ОШИБКА ЕЛЕНЫ ФОРТУНАТОВНЫ
В 1944 году девятнадцатилетняя дочь Петра Георгиевича Запромётова, Татьяна, поступившая в эвакуированную из Ленинграда консерваторию, решила возвращаться в город на Неве вместе с консерваторией. Мать её, Елена Михайловна Запромётова-Садырина, была категорически против такой авантюры, но дочь, всё же, уехала. По дороге она случайно попадает в должным образом не очищенный вагон, в котором, незадолго до этого, перевозили ядовитые химические препараты, и мучительно умирает, как и другие студенты с её курса в том же вагоне.
В это же время уже 52-летнего Александра Запромётова посылают от школы, как учителя, помочь процессу обучения в колхозе под Ташкентом. По прибытию, выяснилось, что колхоз нуждается не в учителях, а в сборщиках овощей и фруктов для фронта. Изнурительная работа на жаре изматывала, а по ночам хотелось пить, когда чай уже кончался. Запромётов выпил из канала, после чего слёг с кишечными болями, ослабел и попросил председателя колхоза отпустить его в город, но тот сказал, что медпомощь можно получить гораздо ближе. На разъезде врач отказал Александру в приёме, мотивируя свой отказ тем, что колхоз не выделил медпункту средств. Тогда председатель отпускает больного в Ташкент, где его упекают в тифозную больницу на почти месяц. Брюшного тифа не обнаружили, но за столь долгое отсутствие Александр временно лишился работы.
В годы войны Елена Фортунатовна работала машинисткой при Совете Министров. Там часто бывали известные ночные вызовы, когда требовалось печатать срочный материал. Однажды, за ней прислали машину вечером. Справившись с работой, она легла очень поздно спать, а в четыре утра её разбудили вновь и повезли на той же машине на работу. Вернулась она вечером, пешком. На ней не было лица, а руки дрожали. Печатая в полусонном состоянии, она пропустила одну букву в одном слове, но - каком! В словосочетании «главнокомандующий товарищ Сталин», в слове «главнокомандующий» была пропущена буква «л»... Вполне серьёзно обсуждался вопрос, отделается ли она арестом, или будет приговорена к высшей мере! При том, что в то самое, как бы получившееся слово, пишется через «о». Но не это было важно... Обсуждался вопрос на работе и дома. Тётя Лена покорно ждала своей участи. Спас её председатель Совмина некий Абдурахманов, неожиданно приостановив дело. Он просто-напросто разорвал папку с делом, заявив, что, печатая в ночи, ошибиться может каждый. Елена даже смогла остаться на прежней работе. Это было немаловажной поддержкой всего семейства, так как раз в месяц там давали продуктовый паёк, бывали премии. Кроме того, ей удалось достать для сестры Веры дефицитный пенициллин, без которого та бы погибла от прорыва аппендицита. Детям же, то есть Ларисе и Ирине, на её работе было раздолье во время концертов и «ёлок». Там крутили и знаменитые «трофейные фильмы», проходили концерты Вертинского и прочих.
БЫТ ТАШКЕНЦЕВ ВО ВРЕМЯ ВОВ: ХОЛОД, ВОРОВСТВО, ПАЙКИ, УПЛОТНЕНИЕ. МАЛЯРИЯ. ВЛАДИМИР ПОСЛЕ ФРОНТА
В годы войны в доме Запромётовых, в единственной комнате, где жили с детьми дед с бабушкой автора, стояла чугунная четырёх-конфорочная плита, служившая кухней, а зимой и печкой. Старую печь-голландку не использовали, так как не хватало дров. Зимы тогда были не то, что слякотные с восьмидесятых годов, а вполне резко континентальные, как им и подобает быть – с «зимней чиллёй». Так, - 20 по Цельсию бывали, в разгар зимы, не редко. Дров и угля было не достать, поэтому топить плиту просто ради тепла было не позволительно. Ночью накрывались всем, чем придётся, а поверх, всех имеющихся одеял, добавляли пальто. Голову перед сном повязывали платком. Утрами всё в комнате было дико холодным. Окна сплошь зарастали узорами. Изо рта шёл пар. На подоконниках лежали тряпки для сбора воды, начинающей капать от таяния инея после прогревания плитой, или лучами солнца. Обед зимой варили тут же, в комнате, перегороженной шифоньером на спальню и едальню. Чаще всего готовили затируху – жидкое серое пойло из тёмной муки, или шавлю (слово, вообще-то, узбекское), то бишь подобие её, представляющее собой жидкую рисовую похлёбку, сдобренную постным маслом. Самым вкусным были куски варёной сахарной свёклы, особенно будучи размятыми с мукой и поджаренные на сухой сковородке. Делали и лепёшечки из картофельной кожуры, вполне диетические, соответствующие восточной медицине, с некоторой долей иронии.
Воровство в городе процветало. Однажды мама автора ехала в трамвае с Тёть-Леной и вдруг ощутила боль в руке – текла кровь: кто-то разрезал бритвой её сумку, а заодно порезал руку... Летом обед варили на «мангалке», изготовленной из перевёрнутого ведра с квадратным отверстием сбоку, обложенном кирпичами. Мангалки стояли на крыльце любого дома до вечера, но на ночь прятались в дом, чтоб не «спёрли». Однажды родители мамы автора варили снаружи суп из капусты с репой и даже с картошкой. Лук при этом поджарили в масле, что было большой роскошью. Народ уже собирался за столом, предвкушая ужин, когда оказалось, что кастрюля вместе с кипящим супом и мангалкой исчезли. Двор тогда уже не был огорожен. С начала войны соседи растащили деревянный забор на дрова. Остатки забора родители поспешили «заначить» себе в виде дров. Соседи по переулку постепенно стали ходить прямо через сад, растоптав все клумбы с цветами. Проложил «новую тропу», конечно же, малосимпатичный партийный работник «дед Сечкарёв» (Он - дед друга детства автора по кличке Животное, отец его матери и дяди. Автор ещё помнит этого, добродушного на вид, старика - рыбака и охотника), который работал секретарём парторганизации железной дороги и был освобождён от воинской службы. Сечкарёв любил бить себя в грудь, что он служил в армии Котовского. Мама хорошо помнит, как он со свойственной таким типам деловитой бесцеремонностью, первым посягнул проделать кратчайшую тропинку через клумбы с цветами. С его «лёгкой ноги» были очень быстро, и с чувством, вытоптаны все цветы. Вечерами за столом собирались все вместе и зажигалась «коптилка-мюзигалка» - маленький пузырек с фитилём из кручёных ниток с ватой, плавающем в масле. Фитиль продёргивался в коротенькую трубочку из жести, укреплённую на кружке. Когда обычного хлопкового масла не было, заправляли скипидаром, рыбьим жиром, или касторкой, от которых начиналась малоприятная вонь. Все теснились за столом со своими занятиями: Владимир Георгиевич читал, Вера Фортунатовна штопала носки, Лора учила уроки, а Ира играла в крошечных медвежат, сделанных Тёть-Леной из куска старого бархата. Таких медвежат порой удавалось выменять на базаре на миску постного масла, или кулёк крупы. Тёть- Лена, вместе с со старшей племянницей, продавали порой на рынке медвежат. Лариса ими играла и этим привлекала детей, требовавших им тоже купить. Но бархат быстро закончился... Ходили слухи, что на базаре под видом баранины торгуют собачатиной и даже человечиной. Поговаривали, что кто-то объелся конских каштанов, то ли жаренных желудей, с голодухи, и помер. Интересно, что в годину особого дефицита мяса, с конца 70-х, слухи времён войны с удивительной точностью повторялись. О желудёвом кофе тоже трепались, мол, добавляют в настоящий желудёвый порошок. А подсыпать да подливать в добротный продукт всякой дряни любили как в магазинах, так и в харчевнях. Зато всё было дёшево. Как-то Тёть-Лене сильно повезло: на работе выдали целых два с половиной метра крепдешина и было решено его продать на Тезиковой Даче - крупнейшем развале Ташкента. Продано было с чувством и «дорого», но дома оказалось, что все 3 пачки денег – куклы... Вера Фортунатовна поступила в артель при универмаге, за что ей выдали хлебную карточку, то есть теперь не 300 граммов хлеба, а 500. Но все вечера занимала вышивка белоснежных и поросячье-розовых дамских комбинаций. Вышивали цветочки, веточки и мама автора помогала. Из-за холода шили в перчатках с отрезанными верхними концами для пальцев. Света от коптилки не хватало. Возникал вопрос и кому это были необходимо такое тонкое бельё в ту годину? Жён партийных работников хватало...
Летом ходили купаться на канал Салар, что тёк в конце переулка, именуемый рекою. Тогда он был ещё не столь грязен, как во времена автора, глубок - можно было нырять. Дед водил маму автора купаться каждый день. «Дед Сечкарёв» раздражал всех тем, что демонстративно мыл своих собак там, где, на единственной мелкой отмели, купались маленькие дети. Собаки его выглядели тоже на редкость холёными. Мальчишки ныряли с моста и плавали вниз по течению до Первушки, а потом бежали назад. Остальные норовили пробраться через заросли на «лужок», то есть участок плоского берега за забором дома инженера Громова, где позже жила внучка Горького Дарья, а затем, место заняла Православная епархия. Зимой с саларской горки катались на санках, выруливая ногами в коллективный двор, чтоб не попасть в обрыв к Салару, где, однажды, утонули двое детей вместе с санями. Этот факт долго приводился в пример автору, который там тоже начал кататься, но лет на 20 позже. Катались и на коньках, но их надо было верёвками привязывать к валенкам, что сводило катание к одной борьбе с обмёрзшими верёвками и наверчиванием огрызков карандашей между верёвками с целью их «затужить». В парке Окружного Дома офицеров заливали каток и можно было кататься под музыку, исполняемую, дрожащими от холода, жалкими трубачами. Катались немногие, а за штакетником пялилиась целая толпа зевак, у которых не было коньков, или денег за катание, или же умения вертеться на льду. Лыжи были лишь у одного ровесника мамы Юрки Мичурина123, который привез их из России и очень гордился. Его семья была эвакуирована из Москвы. Он жил с двумя тётушками- художницами по прозвищу «шалые».
Владимир Георгиевич был призван на фронт в чине лейтенанта и, поэтому, ему не полагалось «аттестата», то есть зарплаты, как старшему командному составу, и денег он прислать не мог. С 1942-го всех начали «уплотнять», то есть подселять эвакуированных с запада страны, а чаще всего - евреев. В часть дома, где жили Вирские и мамин дед Фортунат, подселили одесситов с очень выразительным акцентом и страшно разговорчивых. Бруху Шмерковну и Фишеля Борисовича
123 Мичурин был долго влюблён в маму автора, но потом уехал в Москву и стал офицером. Он приезжал в Ташкент ещё в молодость автора, заходил в Запромётовский дом. Позже приглашал автора к себе в Москве.
поселили в передней, отгороженной шкафом с выходом на крыльцо Виноградной улицы, где позже жил Пашюра. Тёть-Лене, в единственную её комнату, подселили двух сестёр-москвичек, которые работали на авиационном заводе, эвакуированном в Ташкент из России, ставшем крупнейшим в стране и самым значительным предприятием Узбекистана. После значительного отступления немцев от Москвы, сёстры вернулись к себе, а Запромётовы решили сдавать комнату Тёть-Лены, так как нуждались изрядно. Кроме того, надеялись, что тогда не станут уплотнять. Впрочем, Деда Сечкарёва и так никогда не уплотняли, он был важной для страны личностью и должен был хорошо высыпаться и есть сытно... Сдали комнату старшему преподавателю сельскохозяйственного института, эвакуированному из Киева, Василию Кирилловичу Хоменко, который не только платил исправно, но ещё и делился своими «говяжьими костями», регулярно получаемыми преподавателями. Варить, правда, их надо было очень долго. Хоменко удивлялся что вывески в Узбекистане на русском и говорил, что узбеки - не патриоты. Видимо он был из украинских националистов. Тёть-Лена спала теперь в передней, отгороженной занавеской. Пока отец Лоры был на фронте, его учреждение выдавало детям по порции обеда. Лариса ходила каждый день с кастрюльками в сумках к двум часам дня в трест. Чаще всего это были жидковатые щи, или компот, реже – макаронный суп с томатной подливкой, печённые яблоки. В школе, на большой перемене, каждому ученику по списку выдавали, жаренные в тёмном хлопковом масле, пончики – катышки с кулак с жалкой «запятой» из повидла внутри. Это был большой деликатес и радость. Если его, иногда, неожиданно, не выдавали, дети дружно грустили.
Население ослабло от скверного питания и недостатка витаминов. Зимой все ощущали хронически полуголодное состояние и мёрзли больше обычного, а летом половина Ташкента загибалось от малярии. Мама автора тоже слегла в одно из военных лет и часто еле доносила ноги до дома, если на улице случался очередной приступ малярии. Во время полубредового состояния с высокой температурой, ей обычно мерещился над печкой-голландкой лысоватый квартальный уполномоченный Фокин, который каждый месяц ставил всем печать на хлебную карточку. Здесь он улыбался недоброй, а очень гаденькой улыбочкой, смотрел поверх черепаховых очков и скалил редкие зубы с зажатой в них ручкой. С ручки капали чернила. Этот кошмар посещал маму каждый раз, всенепременно тот же, а приступы повторялись через два дня на третий после полудня. Хинин и акрихин достать было невозможно. Спекулянты продавали на базаре горькие порошки подобающего цвета и дорого, но они совершенно не помогали. Наконец, Тёть-Лена достала пару таблеток акрихина через своих знакомых уровня машинистки при Совмине и маме полегчало.
На фронте дед автора, Владимир, пробыл недолго и его, как специалиста, в 1943 году перевели в Белоруссию под городок Новогрудок начхимзащиты полка. После возвращения Владимира Георгиевича с фронта в 1944-м, поскольку служба химзащиты, где он состоял, стала не нужна, он продолжал работу в Садсовхозтресте. Эта работа очень помогла пережить самые голодные в жизни матери автора годы. Позже деда пригласили читать лекции о переработке пищевых продуктов в Ташкентский Сельхоз институт. После этого он перешёл на педагогическую работу, став доцентом, не имея научной степени. Одновременно он работал в министерстве торговли экспертом. Владимир Георгиевич купил на Тезиковой Даче цыплёнка, которого прозвали Хохлатик. Все надеялись, что скоро пойдут свежие яйца на завтрак. В один прекрасный день Хохлатик запел не своим голосом - заорал петухом. Стало ясным, что яиц не предвидится и вскоре он пошёл в суп, который Лора с сестрёнкой есть отказались, они же играли с птичкой... Сразу после войны маме автора впервые в жизни купили новое голубое сатиновое платье в цветочек. До этого всё перешивалось из подачек от жены старшего брата отца, работающего юристом. Платьице первый раз постирали и опрометчиво повесили сушиться возле дома ещё без восстановленного забора. Увели тут же, средь бела дня. В конце 1945-го, благодаря работе Владимира Георгиевича, стало вдоволь шалы – неочищенного риса, который надо было доводить до ума самим: долго тереть слой риса, зажатый между двух досок, дробя шелуху и каждый, потом, должен был набрать себе полную пиалу риса на завтрашний каше-суп. Но отбирать рис стало уже веселее, плиту могли топить целый день, руки не мёрзли. Маме были подарены толстые, потрёпанные, с рисунками «Три толстяка» и «Оливер Твист» с Тезиковки, и она зачитывалась ими по вечерам. Дед автора отстроил заново забор вокруг сада, посадил виноградник, вишни, розы и ромашки. Следующим летом 1946 года семья уже чаёвничала за столом в своём саду. Дали вновь электричество и под лампочками закружили зелёные золотоглазки и бражники-мёртвые головы. Заводили патефон, или читали вслух. Из парка Тельмана доносились звуки летнего духового оркестра. Чаще всего исполняли марш «Прощание славянки», или вальс «Амурские волны». В эти годы дед постепенно пристроил ванную и веранду. Много позже, в конце 1950-х, дед автора приобрёл на той же Тезиковке кутёнка, как объяснил «за очень умный собачий взгляд». Назвали его Тезик, раз с Дачи купца Тезикова. Надеялись, что вырастит небольшой пёсик, но вымахал дюжий кобель с внешностью почти что немецкой овчарки. Молодой пёс Буян встретил кутенка милостиво и оба жили до старости душа в душу. Автор застал обоих псов и хорошо их помнит.
РЕДУКЦИЯ РОДА в СОВЕТСКИЕ ВРЕМЕНА. ЦИММЕРМАНЫ. ТРЕТИЙ ПОХОД ЗАПРОМЁТОВЫХ в ГОРЫ. КАРЬЕРЫ БРАТЬЕВ-ЗАПРОМЁТОВЫХ- ГЕОРГИЕВИЧЕЙ и ИХ ДЕТЕЙ
Поредели ряды Запромётовых за годы войны. У брата Петра остался один сын, Юрий. У холостяка Александра детей не было, как и у Сергея. Если у Александра их не оказалось по причине его характера (из-за несчастной любви), то у Сергея от изнурения его жены, Тётушки Марго, в советской зоне. У брата Николая был сын Михаил, вернувшийся с фронта, и две, упомянутые, внучки (от Инги). От брата Евгения остался один сын, Михаил, поступивший в 1954 году в Ташкентский политехнический, а затем пошедший по стопам отца, поступив на геологическое отделение. В дальнейшем он работал много лет в Таджикской геологии и женился на геологе же, Валентине Носовой124. Евгений со старшим сыном умерли от голода, как было сказано немного выше. Близнецы Борис и Владимир имели на двоих по одному ребёнку, то есть у Бориса детей вовсе не было, а у Владимира – две дочери (Лариса и Ирина). Это уже означает тенденцию к затуханию рода. Поросль от семерых представителей семьи оказалась не такой многочисленной, какой могла бы быть. Лишь до революции имели по десятку детей – позволяли и условия, и душевный настрой... Только тот факт, что Георгий произвёл на свет семерых сыновей, позволил роду Запромётовых не затухнуть сразу же в тяжёлые, ранне- советские времена.
После войны Ингрид Циммерман имела право вернуться в Ташкент, куда прибыл с фронта и её муж. Прочие члены семейства остались в Сибири. Михаил увозит жену с дочерью в Серпухов и быстро защищает диссертацию по биохимии. Его отец Николай становится известным профессором в Ташкентском Сельскохозяйственном. Ингрид начинает преподавать географию. Много позже возвращаются из Сибири прочие Циммерманы. Они поселяются в Новомосковске, где брат Ингрид становится инженером по угольной промышленности.
Борис Георгиевич защитил докторскую по химии и приехал из Москвы в Ташкент на отпуск, а Сергей Петрович Запромётов, сын брата Георгия Григорьевича Запромётова, работал в Москве в «Интурист». Борис с Александром решили тряхнуть стариной и отправились в поход на Урунгач, где встретились с, знакомым уже, пасечником. На сей раз к двум братьям присоединился и Владимир, который объелся мёда так, что по пути назад ему стало плохо. Брат Сергей готовит, и вскоре защищает, диссертацию на звание кандидата технических наук, а Владимир работает преподавателем в Сельскохозяйственном институте Ташкента. Сергей умудрился собрать большой урожай кукурузы, на, подвернувшемся ему случайно, участке и обеспечил всю родню кукурузой, как базовым продуктом в 1946-47-м, когда с хлебом всё ещё было очень напряжённо. К 1951 году Борис Георгиевич, заведующий кафедрой коллоидной химии, профессор, удостаивается звания заслуженного деятеля науки и техники Узбекистана. Но уже через год он умирает, получив осложнение от гриппа, от воспаления мозга в результате гайморита. В том же году старший брат его, Пётр Георгиевич, скоропостижно умирает, подобно отцу своему, от рака пищевода. Александр с Сергеем Георгиевичем и его женой живут остаток дней своих под одной кровлей при том, что Маргарита Самойловна не терпит собак, пригреваемых Александром Георгиевичем, и на этой почве у них складываются тяжёлые отношения. Квартирный вопрос...
124 У них было две дочери – Екатерина и Евгения. В 1990-е, когда в Душанбе началась гражданская война, Михаил повёз семью в Подмосковье, где работал сторожем в совхозе. Автор встречал Михаила-геолога в детстве.
Из числа всех Запромётовых единственным членом партии, идущим упорно по партийной линии, становится молодой Юрий Петрович. Он учился в институте в предвоенное время, как и многие Запромётовы на химика. Запромётовы были связаны с технологией производства вин, а позже с сельским хозяйством, коллоидной химией. Юрий Петрович специализировался по отравляющим веществам перед войной. Он стал хорошим профессионалом-химиком, поэтому даже в годы войны сначала его отправили было на фронт, но потом откомандировали в Самарканд в соответствующую военную школу, где велась подготовка профильных специалистов. Там он преподавал все военные годы. Но, всю оставшуюся жизнь, он проработал в качестве государственного чиновника разного уровня в системе сначала Совнархоза - с 1944-го, а потом - Совета Министров Узбекистана. Почти 10 лет он работал в сталинской системе, а это немало... На этом карьерном фоне и взрослели его сыновья: Вадим (1941), Борис (1945) и Александр (1946). После того, как он попал в аппарат Совета министров, ему пришлось принять все условия игры, существовавшие в то время. Сначала это были полуночные бдения с постоянным страхом из-за не слишком пролетарского происхождения. Потом ещё и его мама, в последние годы жизни страдавшая умственным расстройством, подливала масла в огонь, постоянно сочиняя какие-то жалобы на сына в партийную организацию. Спасло его то, что он сам был секретарем этой совминовской партийной организации, что обеспечивало ему определенное влияние, но и ставило в большую зависимость от государственной машины. В 1960-е годы характер страхов изменился, но возникли внутренние несостыковки между тем, что говорится, и тем, что делается. Атмосфера двойных стандартов ломает человека, если он способен думать, но ничего не может предпринять, и вынужден мириться с этим125. Пиком его служебной карьеры стала должность заведующего Приёмной заместителя Председателя Совмина, а попутно он был ещё и секретарем партийной организации Совмина, что делало его довольно влиятельной фигурой в Ташкенте.
Мать Нины Сергеевны Смирновой, жены Юрия Петровича Запромётова – Анна Семёновна Шишмарёва имела три сестры: Дину Семёновну, Полину Семёновну и Ольгу Семёновну). Сын Дины Семёновны, Георгий Сальников, стал оперным певцом, пел в Государственном Большом академическом театре оперы и балета имени Навои в Ташкенте, а позднее из-за болезни лёгких стал звукооператором на ташкентском радио, но рано умер от туберкулеза. Его жена Нина, которую знал автор, работала редактором вестника Академии Наук УзССР. Дочь Полины Семёновны, Людмила Степановна Шапошникова, стала известным в Москве
125 В 1980-е годы, когда Юрия Петровича затаскали по «хлопковому делу о приписках», ему грозила решётка. Ведь через него, через приёмную Совмина, которой он заведовал шли все документы, связанные с формированием и распределением ответственности по выполнению дутых планов по сбору хлопка. Он всё это знал изнутри. Отбиться ему удалось тогда с трудом и, во многом благодаря тому, что его непосредственный начальник, которому было уже нечего терять, всё взял на себя и не оговорил своих сотрудников, а то ведь последствия могли быть самыми трагическими.
адвокатом. По её стопам пошёл сын Людмилы, Андрей, а дочь работала, кажется, в журналистике. Дочь Ольги Семёновны была замужем за известным актёром и режиссёром театра имени Вахтангова, ректором Вахтанговского училища Шлезингером. Другая дочь - Людмила Николаевна - была врачом, главным эпидемиологом Москвы, просто умницей и красавицей, но рак унес её очень рано, в возрасте около 40 лет. Она была замужем за Нинелем Даниловичем Троцем, конструктором и строителем. В силу семейных связей с театром Вахтангова, семья Запромётовых всегда была в курсе всех театральных новинок, а во время ташкентских гастролей театра не только сам родственник, но и половина труппы (Яковлев, Лановой, Ульянов, Этуш и другие) бывали в большом и гостеприимном доме Юрия Петровича в начале и середине 1970-х.
МАТЬ АВТОРА ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Лору послали как-то, вместо очень занятого её отца, в совхоз под Янгиюлем на сбор персиков. Ей очень нравилось: вставали с восходом солнца и работали в тенистом саду с ароматом персиков. Мама была намного моложе всех и народ опекал её. Бухгалтер Калашников каждое утро будил её пением: «А Лора-Аврора давно уже проснулась!» Трудодни маме записывали полные, а персики были очень вкусные. То был период наибольшего душевного подъёма народа в советской истории: вдохновение Победой и успехами послевоенного экономического строительства.
Окончив школу с золотой медалью в 1948 году, мама тянула до последнего с поступлением в ВУЗ, хотя такая медаль давала право поступить в любой ВУЗ СССР без экзаменов. Она всё не могла решиться пойти ли на филологический САГУ, или в искусствоведческий Театрального института. Но отец Ларисы настаивал на чём-то более серьёзном и уговорил пойти в медицинский с условием, если ей там не понравится – уйти с после первого курса. До поступления отец повёл её к заведующему кафедрой микробиологии ТашМИ, профессору Самсонову и тот убедил дочь что, если не по душе лечебная работа всегда найдётся возможность работать на теоретических кафедрах. Сначала мама решила стать хирургом и посещала кружок, сделала доклад по анестезии, ассистировала во время операций. Но во время сложной операции с профессором Максумовым по удалению желудка, когда мама была уже вторым ассистентом, ей стало плохо. Операция длилась три часа в духоте, при жаре от горящих ламп и мама упала в обморок. Хорошо ещё, что операция была почти закончена. После этого маму консультировал терапевт Фёдорова и с хирургией пришлось распрощаться. Мама решила стать терапевтом и пошла в соответствующий кружок (система кружков была для студентов общего потока до 3 курса, чтобы лучше определиться с выбором), а также на дежурства в клинику, где было много тяжёлых сердечных больных. Вдруг мама начала себя чувствовать плохо, стало ныть всё чаще сердце, которое у неё было с рождения слабое. Появилась даже одышка. Казалось, что это от мнительности, глядя на больных, что ей и стали доказывать мать с тёткой. На самом деле началось обострение её скрытого эндокардита, который проявлялся и в детстве, после острого ревматического заболевания, когда мама лежала два с половиной месяца в больнице. Когда у мамы началась уже субфебрильная температура, она попала в ту же клинику, куда ходила на курсах. Через несколько дней туда же положили её подругу и соседку Людмилу Гуламову с тем же диагнозом. Возможно, сказывалось плохое питание во время войны и нездоровое изобилие углеводов после. Пролежали они там полтора месяца и маму выписали с диагнозом «порок сердца, недостаточность митрального (сердечного) клапана». Её даже освободили от занятий по физкультуре и сельхозработ. У Гуламовой диагноз был ещё хуже: «Комбинированный митральный порок». После этого мама перестала записываться в кружки, хотя её доклад «Идеи Ухтомского и Введенского в терапевтической клинике» занял первое место. Она стала просто учиться без увлечения чем-то определённым. Окончательно определиться с выбором узкой специальности следовало только к 5 курсу, а 6 курс уже фактически субардинатура по избранной специальности. В результате, пропусков учёбы навалилось как никогда. К тому же, мама была старостой и это съедало лишнее время. Её изводил придирками ассистент кафедры фармакологии, и она обозвала его дураком. Он подал жалобу в деканат. Хорошо, что деканом был профессор именно этой кафедры, Компанцев, отличающийся строгостью и оригинальностью. Он вызвал маму и с глазу на глаз сказал: «Честно говоря я согласен, что этот товарищ далеко не умён, но что будет, если все студенты станут высказывать громко своё мнение о преподавателях? Хотя я и согласен с Вами, но должен наказать. А как? Предлагают исключить из института, снять со старосты...» Тут мама перебила его, мол, снимите, пожалуйста. Всё кончилось тем, что её лишили стипендии на месяц. Пришлось остаться старостой, хотя она и не любила никогда руководить, было легче сделать самой, чем заставлять других, а выбирали её часто. В школе вынуждена была быть комсоргом и членом комитета комсомола. Позже от такого спасало, что она не была членом партии. Когда мама стала завом лаборатории, много позже, её уговаривали вступить в партию, а особенно, когда стала замдиректора, то даже министр давил, мол, пора в партию, но мама устояла, поскольку не в традиции рода было примыкать к коммунистам. На 6 курсе мама попробовала оториноларингологию, но её тошнило от соплей и дело не пошло. К этому времени она вышла замуж.
Первым мужем мамы стал Вячеслав Артемьевич Туниянц, который был на год старше и учился уже на 6 курсе ТашМИ. Его отец был армянин, майор НКВД, а мать русская, Евдокия Тихоновна Кирсанова – судья областного суда. Жили они в Андижане. Сына звали Славка и на армянина он был мало похожим: высоким и видным. Был весьма начитан и с юмором. В дружининском доме стало сразу тесновато, поскольку там с 1938 года жили Вирские, которые по замыслу были приглашены ненадолго, чтобы подыскать себе достойное жильё... Тёть-Лену переселили за шкаф в общей комнате, а молодожёны заняли её комнату. Вирским предложили ускорить поиски жилья, но в ответ получили, мол, молодожёны должны снимать комнату. Это показалось странной реакцией: то есть студенты могут платить за квартиру, а доцент химфака и инженер со стажем нет... Пока решили, что Славик будет ждать окончания молодой жены, поступив в аспирантуру. У него был диплом с отличием и рекомендации в аспирантуру, но место было лишь на кафедре гигиены профзаболеваний, а ему это не нравилось. Он нервничал и оказалось, что у него слабая нервная система – назревал срыв. Он ещё боялся высоты и не решался залезать даже на лестницу. Занавески на окна вешала мама... Весной 1954-го у него началась бессонница. Приехала его мать (по прозвищу Евдоха) и, после консультаций, Славку положили на лечение в невро-отделение психиатрической клиники. Евдоха устроила беседу мамы с профессором Детенгофом, который уверил, что это не психоз, а невропатический срыв и бояться не стоит. По наследству такое, мол, не передаётся. Что такое обуславливается просчётами в воспитании – подавлением всех членов семьи властным отцом. Мол, ничего особенного и другие члены семьи под его наблюдением: мать Юрия Петровича и жена Бориса Георгиевича, дяди мамы... Молодой жене жить легче от таких уверений не стало. Ей было жалко мужа, но после посещения его в больнице и созерцании психически больных вокруг так давило на маму, что стало началом крушения отношений. Летом 1954 года мама закончила институт ТашМи по специальности «лечебное дело», получила диплом с отличием и рекомендацию учёного совета в аспирантуру. Муж выписался, и они решили поехать в Андижан, где не хватало акушер-гинекологов и мама могла там легко найти работу. Когда мама пришла к директору ТашМИ и заявила, что не будет поступать в аспирантуру, а хочет ехать в Андижан, он потащил её в МинЗдрав, не давая сказать и слова и представил министру, мол, вот какие у него сознательные ученики – хотят на периферию. Тут же вызвали зава кафедры и оформили направление в андижанский облздрав. В Андижане, не без помощи матери Славки, он стал сразу врачом-ординатором инфекционной больницы, а мама – ординатором гинекологического отделения. Жили они в коллективном доме старой постройки с высокими потолками, красивыми печами с белым кафелем и просторной верандой. Уборкой занималась домработница Дуся, ещё нянчившая Славку. Работа шла хорошо, но в доме маме становилось всё тоскливее и что-то пролегло между ними. Раздражал очень его отец-самодур. Недалёкий, но с амбициями. Приезжала Вера Фортунатовна на две недели. Говорила с дочерью о перспективах брака. Та жаловалась, что всё идёт не так. Но никаких советов они с отцом решили не давать в таком деле. Следующие полгода мама думала, что делать. Ей выдали благодарность за самостоятельное проведение операции в случае редкой патологии – прилежании плаценты и спасение жизни, истекающей кровью, роженицы. Мама, по всем правилам, позвонила хирургу-акушеру, но та приехала, когда мама уже накладывала швы. В сельской больнице под Андижаном даже не было рефлектора для освещения. Нянька держала всё это время настольную лампу, взгромоздившись на стул, и ахала. Но к первому трудовому отпуску мама решила, что уедет. Она открыто во всём призналась мужу и его матери. Евдоха попросила пока в Андижане никому не говорить и не забирать паспорт, а подумать и вернуться. То есть – не увольняться. Год мама прожила в Ташкенте без паспорта и без работы. После нескольких переговоров по телефону с Андижаном, мама получила назад документы и свидетельство о разводе. Решив начать новую жизнь, мама устроилась работать на, вновь созданную, санэпидем- станцию, в вирусологическую лабораторию. Сразу же получила четырёхмесячную стажировку в Институте вакцин и сывороток. В 1956 году была на курсах усовершенствования врачей в Москве и жила в общежитии на Хорошевском шоссе. В 1957 году ездила по путёвке в Чехословакию и была в восторге от Праги и замка Карлштейн. Как-то их экскурсовод вдруг раскричался на улице: «Позор! Позор!» и смотрел всё больше на маму и ей стало не по себе. Оказывается, по-чешски это означает «внимание».
ВТОРОЙ БРАК МАТЕРИ АВТОРА
В сентябре 1958 года во время прогулки в ботаническом саду Лариса Владимировна познакомилась с Евгением Сергеевичем Бородиным. Проникла мама в ботсад нелегально через «вагановский» проём в ограде. Так этот пролом потом называл отец автора, поскольку маму привели его коллеги по институту педнаук - Гуламова и Ваганов. Потом отца послали на хлопок. В декабре он приходил в гости к маме вместе с Гуламовой и пригласил справлять Новый Год на Национальной в наливкинском доме. В апреле 1959-го папа сделал маме предложение. Сразу пожениться они не могли, поскольку дед автора, Владимир Георгиевич тяжело болел и умер в июле от рака желудка. 1 сентября родители автора зарегистрировали брак и пригласили на обед всех Бородиных и Нину Сергеевну с Юрием Петровичем. Уже вечером они отправились в свадебное путешествие и были на вокзале. Шесть дней они пробыли у Прокофьевых в Москве. Там тогда ещё жил Пастрини (Пастриний) с Зоей Владимировной и Татьяна Борисовна. Потом поехали на Кавказ в Гагры и Сочи. Вернувшись, они поселились в комнате дружининского дома, где раньше жили родители мамы с обеими дочерями. Вирские уже не жили больше в доме, поскольку, перед смертью, дед автора купил им домик на Виноградной, что совсем рядом. Почему Вирские не покупали сами не понятно... Ещё дед пристроил в своём доме ванную и довел до ума кухню. В 1961 году в Ташкенте открылся Институт эпидемиологии, вирусологии и инфекционных заболеваний в здании интерната возле Института русского языка и литературы, что за Кукчой, то есть – у чёрта на куличиках. Мама устроилась туда и вскоре стала заведовать лабораторией. По работе она часто ездила в Андижан, но с первым мужем не встречалась там никогда, хотя бывала в больнице, где он работал. Встретились ещё лишь раз в жизни на конференции в Ташкенте и просто поздоровались и немного поговорили.
В 1960-е Евгению Сергеевичу не раз снится ядерная атака Ташкента, а также и десант бесчисленных китайцев. В 1970-е он отметил, что книжные магазины утратили свой былой, неповторимый запах книг... В 1960-е Михаил Зимаков женился на ташкентке финского происхождения Елене Мейке, которая лечила от рака Солженицына.
Награды Евгения Сергеевича Бородина: Орден ВОВ 1 степени
медали в советский период:
За отвагу (уважаемая военными медаль) За победу над Германией
20 лет Победы
30 лет Победы
40 лет Победы
50 лет Победы
50 лет Вооружённых сил СССР
60 лет Вооружённых сил СССР
70 лет Вооружённых сил СССР Жасорат (в независимом Узбекистане) Трудовые награды:
За трудовую доблесть
Ветеран труда
100-летие со дня рождения Ленина
4.Краткая информация по истории рода до начала XXI века
В 1949 году у Владимира Сергеевича Бородина и Надежды Владимировны Наливкиной родился сын Сергей. У него в 1970-е родилась дочь, потом он развелся и во втором браке детей не имел. Его вторая жена, Ольга, умерла от болезни в 2013 году.
В 1952 году у Евгения Сергеевича Бородина и Лидии Ивановны Попугаевой родилась дочь Алла. Вскоре они развелись. В 1960 году у Евгения Сергеевича Бородина и Ларисы Владимировны Запромётовой родился сын Владимир (автор).
В 1981 году он женился на Вере Константиновне Хлюстовой и у них родились: в 1982 - Сын Демид и в 1990 - Сын Всеволод. К 1990 году в семье уже разлад отношений и родители лишь пробуют сохранить семью ради детей. К 1994 году полный разлад и развод, ибо продолжение видимости отношений невозможно. В 2000 году Владимир Бородин женится на Элле де Фоохд из Голландии. Переезжает в Голландию с 2001 года, надеясь там заработать, а позже купить дом в России. Но заработать так и не удалось...
Линия Хлюстовых:
Вера Константиновна Бородина, родилась в Самарканде, в 1959 году. Девичья фамилия Хлюстова.
Отец её - Хлюстов Константин Иванович (1919 -1996). Родился в Царицыне. В 1941 году, после окончания 2-го курса мединститута, был послан на фронт. Прошёл всю войну с двумя тяжёлыми ранениями, закончил войну майором медслужбы. Был демобилизован в 1946 году, после продолжительного лечения в госпитале Ташкента. После этого доучился в мединституте, врач-рентгенолог.
Жена Константина Ивановича - Хлюстова Лидия Францевна, девичья фамилия Доминиковская (1921-2014). Родилась в Краснодаре.
Старшая сестра её – Нина Алексеевна– сводная, 1901 года рождения. Она была репрессирована, как «врач-вредитель» и пропала без вести. В лагере у неё умер ребёнок. После этого вся семья старалась схорониться. Нина сидела 10 лет и потом отбывала в ссылках. У Лидии Францевны было 2 родных сестры - Маргарита и Вероника. Лидия – младшая. Все дочери Франца Доминиковского, кроме Лидии, крещены по католическому обряду. Лидия – по православному. Много переездов семьи в детстве: Польша, Украина, Краснодар, осели в Армавире. Жили они, в основном, в Армавире. Приёмный сын Маргариты умер. Дочь Вероники – Маргарита живёт в Краснодарском крае. Внучка Вероники родилась больной и они ходили паломницами.
Отец Константина Ивановича Хлюстова (отца Веры Константиновны), Иван Иванович (1868-1924), родился в городке Добринка. Жил в селе Царицыне под городом Царицын (Сталинград, Волгорад), где служил наездником и организатором конезавода, которого его лишили во время раскулачивания. Иван Иванович после этого долго болел, и не смог пережить потери дела всей его жизни.
Сестра Ивана Ивановича - Валентина Ивановна. Одного из их братьев сажали при Ленине, или уже Сталине.
Жена Ивана Ивановича - Анна Афиногеновна Хлюстова (1870 – 1962). Их дети: Михаил, Александр, Николай... (всего - 6) и Константин Иванович – младший. Константин Хлюстов был отправлен ребёнком в Самарскую область с младшей сестрой Валентиной. На фронтах ВОВ братья 2 раза случайно встречались. 4 из них погибли, 5-й ранен и умер в госпитале. Михаил женат на грузинке. Дочь – Нателла. Семью он прислал в Самарканд.
Отец Лидии Францевны - Доминиковский Франц–Карл (187? – 1926). Родился в Австрии, польско-австрийского происхождения. Тётя по отцу пела в Венской и Краковской опере. Его жена - Александра Николаевна Доминиковская (1883 – 1969). Она - из днепровских казаков.
Фамилия Хлюстов пошла от конской рыси и аллюра - хлюст. Другие значения слова: 1.Хлюст (просторечье) - ловкий, пронырливый и нахальный человек.
2.Хлюст (старинное просторечье) - в картёжных играх: сдача, в которой все карты одной масти.
3.Хлюст - тряпочка для протирки оружия.
4.Хлюст - то же, что «клюз» - круглая дыра в борту, в носу судна для прохода якорного каната.
Демид Владимирович Бородин переезжает в Голландию с 2003 году и Всеволод – с 2005 года. В 2005 году Демид встретил Ольгу Клепцову и у них родились: в 2013 году дочь Екатерина и в 2015 году дочь Анна. В 2021 году автор попросил Ольгу Клепцову дать сведения о её предках, чтобы дополнить эту книгу, довести до логического завершения. О просьбе, как водится, было забыто...
Использовались источники семейной информации (помимо многочисленных монографий, как книга П. Хопкирка о Большой Игре; записки ряда свидетелей о завоевании Туркестана, труд В. Наливкина и прочего, как Шамбаров В. Казачество: спасители России//М., 2010; Масянов Л. Гибель Уральского казачьего войска //Нью- Йорк, Всеславянское издательство, 1968, - в Альманах Казачий Круг: Русское Слово, М.,1991; Балмасов С. 1.Антибольшевицкое движение в Уральском войске. Краткий исторический очерк (Альманах «Белая гвардия», No8. Казачество России в Белом движении. М., «Посев», стр. 149-152); 2.Конные атаки уральских казаков против большевистских бронеавтомобилей в 1918 году; Пешков В. 1.Уральский казак Матвей Филаретович Мартынов //Сайт уральских казаков, 2009; 2.Илецкий бой 13 марта 1918 года // Сайт уральских казаков, 2009):
1. Запромётов Александр Георгиевич «История семьи Запромётовых», рукопись
2. Семейный архив Густава Жирара де Сюкантон
3. Записки Ларисы Владимировны Запромётовой
4. Устные рассказы отца автора, дяди Вуда, Густава, письма предков (Сергея Владимировича Бородина, Сергея Сергеевича и прочие), письма автору по истории рода Райковых от Надежды Кобловой и о роде Попугаевых от единокровной сестры автора, Аллы.
Большая игра и участие в ней уральско-казачьих сем
© Copyright: Владимир Бородин 3, 2025
Свидетельство о публикации №225022801254
Свидетельство о публикации №225022801254
Рецензии