Ватанабэ Он - Плитка цвета слоновой кости

;…………;
Нисимура Кэйкити, крайне смущенный, изучал лицо приятного и жизнерадостного посетителя, стоявшего перед ним. Нисимура Кэйкити был молодым адвокатом, который всего неделю назад открыл свой офис на четвертом этаже этого ;; здания. И этот приятный и жизнерадостный посетитель, стоявший перед ним, был его первым клиентом с момента открытия офиса.
В комнату ярко лился осенний солнечный свет. Это произошло в прекрасный солнечный день в конце сентября 1900-го года.
— Я Симидзу Сигэру, актер, — поздоровался посетитель с любезной улыбкой и манерами, свойственными этой профессии. — Я не слишком известен, так что вы, наверное, меня не знаете, но… э-э, я очень близок с господином Бодзё, так что, возможно, вы слышали от него имя Симидзу. На самом деле, я пришел сегодня по рекомендации господина Бодзё.
— О, так вы Симидзу. Мне показалось, что я где-то вас видел, ха-ха-ха.
Дело в том, что Нисимура много раз слышал о Симидзу от своего старого друга Бодзё, работающего художником-постановщиком в кинокомпании ;;, да и сам Нисимура увлекался этой сферой, поэтому часто видел лицо Симидзу, в десятки раз большее, чем в реальности, на экране, и хорошо его знал. Более того, Симидзу, который обычно играл главные роли, был далеко не таким неизвестным актером, как он скромно говорил…
— Господин Бодзё очень настойчиво рекомендовал вас… да и мое дело немного отличается от обычных, поэтому я подумал, что лучше обратиться к знакомому человеку… — сказал Симидзу и вдруг помрачнел.
— Ого, значит, это не бракоразводный процесс. Я уже так подумал…
— Боюсь, что нет. Хотя, возможно, не слишком отличается. В любом случае, это история о разрыве отношений, нет, скорее, об обрыве связей — это история об обрыве связей с этим миром. Ха-ха-ха.
— Ха-ха-ха, — Нисимура и Симидзу вместе рассмеялись.
— Значит, вы собираетесь подать иск в зале суда Энмы?
— Нет. Но это не шутка, господин Нисимура! Я хочу, чтобы вы составили для меня завещание. — Голос Симидзу был искренним.
И снова в его глазах мелькнула тень.
— Э? Что? Господин Симидзу! Завещание? Это что-то невероятное. Вы собираетесь снимать какой-то опасный боевик? Но даже в этом случае это немного странно.
— Господин Нисимура, не удивляйтесь. По правде говоря, я… — сказал Симидзу, словно первоклассный актер, раскинув руки, как клешни краба, и яростно дрожа ими, широко раскрыв глаза. — По правде говоря, я должен был умереть сегодня, и быть убитым.
— Ха-ха-ха. Я думал, вы специалист по пантомиме, но нет, вы знаете, как произносить прекрасно серьезные монологи.
— Нет. Я понимаю, что вы не верите, но, как я уже сказал, это не шутка и не игра слов.
— Верить или не верить… вы…
Нисимура собирался что-то сказать, но в этот момент впервые заметил в глазах Симидзу необычную темную тень, которая казалась вполне реальной, и вздрогнул.
— Да… пожалуй, лучше начать с этого… Господин Нисимура, вы не слышали от господина Бодзё о том, что восьмого числа на съемочной площадке оператор Наканэ случайно был застрелен?
— Я давно его не видел, поэтому у меня не было возможности услышать, но я видел это в газете. Говорили, что какая-то актриса выстрелила прямо в него во время съемок.
— Да. Это было во время съемок «Скорбящей луны». Как раз в тот момент, когда актриса — Мацусима Дзюнко — снималась крупным планом, стреляя в камеру из пистолета. Никто, ни стрелявший, ни кто-либо еще, кто находился на площадке, конечно, и я тоже, никто не мог подумать, что в пистолете окажутся боевые патроны. «Бах!» — прогремел выстрел, и он с грохотом упал навзничь, с такой силой, что мы сначала не поверили. Оказалось, что кто-то намеренно зарядил пистолет боевыми патронами. До сих пор не известно, кто это сделал, но так как выстрел был произведен с расстояния не более двух кен, шансов не было. Даже дилетант не промахнулся бы. Бедный Наканэ… он встал на моё место.
Дойдя до этого момента, он замолчал. И, наконец, из его глаз, ставших еще темнее, потекли слезы.
Нисимура был совершенно растерян. Когда он вошел, у него было такое жизнерадостное лицо, а теперь он вдруг заплакал. Этот актер, неожиданно оказавшийся на удивление эмоциональным, уже достаточно смутил его, и было неясно, что он скажет дальше.
— На моё место? Я не понимаю.
— Да… действительно, Наканэ встал на моё место. Дело в том, что в той сцене мой персонаж должен был быть застрелен из пистолета молодой женщиной, которую играла Дзюнко, из-за ревности, так что, если бы все было по сценарию, меня бы действительно застрелили. Но в тот момент Наканэ, по своей инициативе, решил вставить в сцену крупный план Дзюнко в момент выстрела. Бедный Наканэ сам нажал на курок и получил пулю прямо в лоб.
— Но… почему только из-за этого кто-то хочет лишить вас жизни? Почему вы так говорите? Может быть, это просто несчастный случай, и в пистолете случайно оказались боевые патроны?
— Нет. Ужасный случай произошел в сердце Наканэ, но у пистолета, по крайней мере, у пистолета, не было никакой возможности скрыть какой-либо злой умысел. Я сам заряжал его холостыми патронами за час до этого. Во всяком случае, в то время я, конечно, еще не думал о самоубийстве. Но еще более верным доказательством является телефонный звонок, который поступил накануне…
— Ага! Телефонный звонок?! …Хм. — сказал Нисимура, немного заинтригованный, подался вперед и заглянул в глаза собеседнику.
— Голос был незнакомым, хотя, возможно, я его и слышал, но это было очень давно. Мужской голос сказал: «Господин Симидзу! Господин Симидзу! Завтра вас настигнет Пиковый Валет». Но в то время я совершенно не понимал, что это значит. Я подумал, что это какая-то шалость, например, от какого-нибудь любителя кино, и не придал этому значения. Я не понимал, что этот звонок, предвещавший беду, как-то связан со смертью Наканэ, до прошлой ночи.
— Понятно… и точно такой же звонок поступил вам снова прошлой ночью. И вы внезапно испугались и начали нервничать…
Нисимура произнес это тоном, напоминающим Шерлока Холмса, и с важным видом засунул в рот пропитанную никотином матросскую трубку, набитую табаком.
— Вы правы. Вчера вечером, как и седьмого числа, раздался звонок тем же голосом. Как только я подумал: «Что?!», в моей голове отчетливо всплыл труп несчастного Наканэ. Пиковый Валет! Пиковый Валет! Господин Нисимура! Разве это не слово, используемое среди моряков для обозначения трупа? Внезапно темные воспоминания из моей прошлой жизни, которые я почти забыл, вернулись ко мне. На этот раз все кончено! Я уже совсем отчаялся. Теперь уже ничего не изменить… Поэтому я подумал, что сделаю все необходимые процедуры, чтобы оставить все свое имущество — хотя его и немного, все, что у меня есть, — своему брату в Америке, и пришел к вам. Ха-ха-ха.
Сказав это, Симидзу, сам того не заметив, снова превратился в жизнерадостного посетителя, и его голос стал бодрым. Но Нисимура, с трубкой во рту, нахмурился, проницательно нахмурив брови, и с болью посмотрел на него.
— Конечно, я составлю завещание, если вы так скажете, хотя это немного не моя сфера деятельности… Но все же, вы слишком легко сдаетесь… Вы, конечно, сообщили об этом в полицию.
— В полицию? Да. Я сообщил. Но полиция — это скопище ученых. Они проведут расследование и наблюдения после убийства очень тщательно, подробно и правильно. Но для живого человека, то есть человека, которого могут убить, это очень ненадежно…
— Кажется, господин Бодзё рассказывал мне, что у вас была какая-то неприятная ссора с режиссером Саямой, вернувшимся из Америки, из-за какой-то женщины… У вас нет ощущения, что вы нажили себе врага, который сильно вас ненавидит?
— Ха-ха-ха, Саяма? Конечно, он вполне мог меня убить. Он был в ярости… Но причина не в этом. В основном, этот Саяма был ужасным бабником. Он приставал ко всем актрисам, которые появлялись на съемочной площадке, без разбора. Друзья говорят, что если ты не добьешься своего, он не успокоится. Другими словами, ни одна хорошая актриса не сможет добиться успеха, не снискав его расположения. Но была одна девушка по имени Юмико, самая молодая и самая красивая, которую взял под свое крыло директор, и она была очень проницательной и ни за что не соглашалась на условия Саямы. Саяма, неистовый и похожий на змею, все настойчивее преследовал Юмико. Я, которого всегда раздражали подлые методы Саямы, в конце концов не выдержал и просто перехватил Юмико. На самом деле, у меня никогда не было никаких мыслей насчет Юмико… И в конце концов, однажды я публично унизил Саяму… Да, когда он, наконец, не выдержал и ушел из ассоциации, он, говорят, оставил ужасное прощальное послание: «Проклятый Симидзу! Я обязательно когда-нибудь воткну ему нож в глотку!»
— Хм. Вы, конечно, сообщили о господине Саяме в полицию.
— Да. Я сообщил. Но, к сожалению, господин Нисимура. Тот, кто хочет моей смерти, определенно не Саяма. И если бы это был Саяма, я бы не стал поднимать столько шума…
— Почему вы так уверены, что злоумышленник не господин Саяма? Конечно, у вас есть какая-то причина для этого.
— В этом-то и дело. Тот факт, что разрушает представление о Саяме, одновременно доказывает, что мой враг, желающий моей смерти, неожиданно оказался ужасным человеком. Дело в том, что я только вчера осознал, что на самом деле слышал звонок «Пикового Валета» уже давно, ровно семь лет назад. И это было в Шанхае. Шанхай семь лет назад — Саяма не мог иметь к этому никакого отношения.
— Шанхай?
На мгновение выражение лица Нисимуры слегка изменилось.
— Да. Это было в Шанхае. Возможно, это было самое интригующее время в моей жизни… Пожалуйста, выслушайте…
Симидзу начал говорить, глядя вдаль грустным и рассеянным взглядом человека, который медленно разматывает старые воспоминания.
— …Это было в конце весны того года, когда закончилась долгая мировая война. Я был тенором в оперной труппе «Акэбоси», которая в то время пользовалась большой популярностью, но из-за сильного экономического спада, который пришел с окончанием войны, мы потеряли самых влиятельных спонсоров, да и количество зрителей резко сократилось, и в конце концов труппа, как и многие другие, должна была стать бесславной перелетной птицей. После нескольких гастролей, ни одна из которых не была успешной, мы решили отважиться и упасть до самого Шанхая… Но и в Шанхае с самого начала все было ужасно. В этом городе, который почти можно назвать западным, странные японцы пытались добиться популярности, ставя странные оперетты, да еще и на японском языке, что, если подумать, было слишком оптимистично. В зале было буквально несколько человек, и мы, открывшись сначала в «Зеленом театре» на улице Сымалу, не прошло и месяца, как опустились до варьете «Нового мира», а в итоге достигли трагической судьбы распада в этой чужой стране.
Тем не менее, большинство участников, как могли, выкручивались и, хотя и были почти голыми, кое-как вернулись в Японию… Но, к несчастью, только я (но, конечно, в то время я так не думал) из-за романа, который я завел с французской хозяйкой гостиницы, в которой остановился, на улице Ахиро в Шанхае, в конце концов остался в Шанхае. Она была молодой вдовой — хотя и на год старше меня — и довольно красивой женщиной со здоровым телом, поэтому она не мало захватила мое сердце (нет, я не хвастаюсь перед вами, но, как я уже сказал, это было несчастье), да и у меня не было сил, как у всех остальных, прилагать все усилия, чтобы вернуться домой…
Так что я провел в Шанхае полгода. Поскольку я не собирался заниматься никакой серьезной работой, да и у француженки — ее звали Мадлен — было много денег, я каждый день пил и играл в азартные игры и бродил по странному миру этого города. И как раз кстати (?), в то время в гостинице жил брат Мадлен, пьяница-моряк по прозвищу Шоколад, который, хотя и был ужасным пьяницей, был очень добрым и любящим человеком. Он каждый день любезно водил меня, японца, любовника своей сестры, который тоже был бандитом и плохо знал местность и плохо говорил на языке, в разные места развлечений, в винные погреба с большими игорными заведениями, в опиумные притоны и в притоны красивых куртизанок.
И вот однажды мы — нет, я, наконец, стал членом ужасного тайного клуба. Конечно, Шоколад и привел меня туда, он и сам был членом этого клуба. Это был клуб, расположенный в подвале «Шанхайского Мулен Руж», одного из лучших винных погребов Шанхая, наряду с такими заведениями, как «Олд Карлтон», «Нью Карлтон» и «Кафе Максим». Когда я впервые вошел туда — нет, даже некоторое время после входа, я и не подозревал, что это такой ужасный клуб. Но когда я понял это, было уже слишком поздно, и моя голова, которая из-за опиума и алкоголя стала довольно спутанной и неуверенной, почему-то почувствовала странное, покалывающее облегчение — возможно, сентиментальное облегчение — от того, что я вступил в такое ужасное тайное общество. Но, хотя этот клуб и был ужасным, он ни в коем случае не замышлял ужасные вещи без разбора, а только безжалостно применял непомерно суровые санкции к тем, кто нарушал правила, установленные клубом, и все члены клуба были крайне «джентльменами, ненавидящими несправедливость». Джентльменами — да, там было много моряков, таких как Шоколад, но было и много действительно замечательных джентльменов из высшего общества, которые входили и выходили из клуба, представляя почти все страны мира.

И разве не забавно, что в этом клубе главное занятие этих "джентльменов, ненавидящих несправедливость" — азартная игра, именуемая "маджонг"? Вскоре я, без всяких приглашений от Шоколада, стал завсегдатаем этого полутемного подвала клуба, забывая о времени за маджонгом.
Итак, уже тогда черный пёс дьявола вцепился мне в спину. Дело в том, что мы играли в маджонг каждый день, сражаясь за возможность в мгновение ока стать неимоверно богатым или же потерять всё, оставив себе лишь один выход — самоубийство. И хотя с юных лет мне совершенно не везло в таких делах, что-то произошло после моего вступления в этот клуб: я почти не знал поражений, и мне необычайно везло. Благодаря этому, я, неожиданно разбогатев, наивно обрадовался и подумал, что мне наконец-то повезло, и правильно, что я не вернулся в Японию со всеми. Но внезапно случилось нечто странное… И вот теперь мне пора рассказать о той ужасной истории, что произошла со мной.
Однажды ночью — прошло уже около полугода с начала моей шанхайской жизни — однажды ночью, поздно… нет, может быть, это было ещё в начале вечера, или же на рассвете — я совершенно потерял ощущение времени. Во всяком случае, за окном была непроглядная ночь, а в подвале клуба тускло горели красивые подвесные фонари. В ту ночь я, разумеется, был увлечён маджонгом, а моим противником был смотритель клуба, китаец средних лет по имени Ху. Ху давно работал в этом клубе и был известен как жадный, но честный (?), и ужасно удачливый в азартных играх человек. Но в ту ночь даже ему не повезло, и он проиграл мне всё, оказавшись не только без гроша, но и с огромным долгом, который он не мог погасить. Он некоторое время сидел, склонив голову над столом, и тихо плакал, как маленький щенок, а затем шатаясь поднялся и вышел куда-то. Но вскоре он вернулся и тихо позвал меня в угол комнаты за ширму из палисандрового дерева. Там он, извлекая из широкого рукава своей синей шёлковой куртки великолепную слоновую кость для игры в маджонг, прошептал мне: "…Я отдам это вам. Но ни при каких обстоятельствах не показывайте её никому другому. Хорошо? Обязательно". Я не совсем понял смысл его слов, но, поскольку эта кость, казалось, стоила гораздо больше, чем я просил, я немедленно согласился.
В конце концов, я поставил на маджонг даже свою бесценную жизнь…
Вернувшись в гостиницу, я всё ещё чувствовал беспокойство из-за слов Ху, поэтому, заперев дверь и плотно закрыв окно, я тайком ещё раз осмотрел эту кость. И я был поражён, увидев, что она, кажется, ещё дороже, чем я предполагал. Это была старинная квадратная пластина из высококачественной слоновой кости толщиной около 1,5 см и стороной около 7 см, на поверхности которой были искусно вырезаны хризантемы, и в сердцевине каждого цветка был великолепный рубин. Яркость этих алых камней, вделанных в белую, гладкую слоновую кость, казалась жутко живой — почему-то мне так казалось — и сияла. А на обратной стороне были вырезаны какие-то иероглифы, которых я совсем не понимал. Я был в восторге от этой совершенно неожиданной находки. Как ни странно, почувствовав себя богачом, я вдруг захотел вернуться в Японию. И как только я об этом подумал, я уже не мог остановиться и решил отправиться на корабле, который отплывал ровно через неделю.
Но вот, за три дня до отъезда, вечером. Был вечер, когда шёл холодный, довольно сильный дождь. С самого утра я занимался сборами и пробыл в гостинице до позднего вечера. Моё нахождение в гостинице вечером, не выходя никуда, было действительно редким событием. Я сидел один в комнате, раскачиваясь в кресле-качалке перед ярко горящим камином. Потому что уже наступила зима, и континентальный ночной воздух был довольно холодным. И слушая шум дождя за окном — довольно сильный, но не настолько, чтобы быть неприятным — я вспоминал дорогие моему сердцу пейзажи Токио… Хотя дома уже не было, но вечер родного мне прекрасного района Хамачо-гаси… В такой дождливый вечер, наверное, всё выглядело бы как на картине, улица Нингёчо… Или вид на реку Окава в тумане, где летают белые водоплавающие птицы… И разных пожилых людей и друзей детства… Я был в довольно хорошем настроении, погрузившись в эти разные приятные воспоминания, но мои приятные размышления часто внезапно прерывались. Время от времени лаяла собака возле входа в гостиницу, недалеко от моей комнаты, и этот лай звучал остро, но с каким-то грустным оттенком. Я не часто слышал лай собак дождливыми ночами (конечно, это было связано с тем, что людей было мало) — и я немного удивился. Тем более, что дождь в ту ночь был довольно сильным, как я уже говорил. Но именно поэтому в этой комнате гостиницы, где, казалось, почти не было постояльцев, царила одинокая, глубокая тишина… И тут я вдруг прислушался. Мне показалось, что я слышу какой-то тихий звук — как будто кто-то очень тихо постучал в оконное стекло. Я встал, открыл занавеску на окне. Но, конечно, в такую тёмную, дождливую ночь не было видно никаких эксцентричных гостей, пришедших из окна, поэтому я вернулся к камину. И как только я взял новую сигарету из сигаретного ящика и сунул её в рот — Ой! Снова, на этот раз более отчётливо, я услышал звук. Я быстро обернулся к окну, которое я оставил с открытой занавеской, и — Ма! Что же это? На оконном стекле смутно виднелось лицо китайца. Это был Ху. Он был промокшим до нитки, волосы слиплись на лбу, лицо было синим, и, глядя на меня испуганными глазами, он что-то говорил или судорожно шевелил губами. От неожиданности я был настолько поражён, что некоторое время стоял в оцепенении. Но, наконец, я встал и собирался подойти туда, когда вдруг в его глазах появилось выражение сильного ужаса и ненависти, он бросил на меня злобный взгляд, и внезапно лицо исчезло. Оно исчезло во тьме с такой стремительной силой, как будто его затянуло в какую-то большую машину. Я невольно вздрогнул и сделал пару шагов назад. И когда я снова подбежал к окну и открыл стеклянную дверь, во тьме снаружи уже не было никого. Только собака, которая в это время снова начала яростно лаять, что могло показаться странным. (— Симидзу Сигэру говорил, побледнев лицом, словно его преследовал необычайный ужас.) …Что-то здесь не так. Может, это обман чувств, или я задремал в кресле-качалке и увидел сон — моя голова, изрядно помутившаяся от выпивки и опиума, вполне могла создать такой обман чувств или сон — но всё это слишком реально, чтобы так просто отмахнуться. Звук дождя и лай собаки слышались так же отчётливо, как и раньше, и это жуткое лицо Ху, полное ненависти! Нет, я не могу поверить, что это обман чувств или сон… Скорее, будет правильнее поверить в призрака… Ой-ой, может быть, я действительно схожу с ума! — в таком состоянии я был готов тут же сойти с ума. И в этот момент оглушительно зазвонил настольный телефон. Я поднял трубку и услышал незнакомый мужской голос, который звучал издалека, но отчётливо: "…Симидзу-кун. Симидзу-кун! Завтра тебя искромсает Джек Спейд". Я рассердился и закричал: "Кто это! Не к добру!", но телефон тут же отключился… Из-за череды жутких событий я ещё больше расстроился, но, конечно, можно было подумать, что этот звонок был чьей-то злой шуткой, и лицо Ху, которое я видел раньше, беспокоило меня гораздо больше, поэтому я тут же забыл об этом — и в течение семи лет я ни разу не вспомнил об этом звонке — и в ту ночь, сильно разозлившись на то, что мои приятные размышления были разрушены, и не в силах больше беспокоиться из-за жутких событий, я крепко выпил коньяк и тут же заснул.
На следующее утро я услышал от гарсона в холле возле кассы, что сегодня утром на берегу реки Хуанпу, недалеко от гостиницы, был зверски убит китаец. И оказалось, что убитый китаец по возрасту, внешности и одежде был очень похож на Ху. Я был совершенно потрясён. Если бы там был детектив, он наверняка заподозрил бы меня по моему поведению. У меня не хватило смелости пойти и осмотреть труп. (Но это был именно Ху. Подробности были написаны в вечерней газете.) Ху был внезапно затащен и похищен преступниками — вероятно, многими — сзади, когда он стоял у окна моей комнаты и пытался что-то сказать мне. В доказательство этого я обнаружил под окном в саду, под дождём, траву и растения, испачканные грязными следами… Но тогда кто и зачем убил Ху… И с какой целью он отправился к моей комнате в страшную дождливую ночь… Что он хотел сказать мне… Когда я понял, что бледное страшное лицо китайца, которое я видел прошлой ночью, не было ни обманом чувств, ни сном, ни, конечно, призраком, оно стало для меня ещё более непонятным. И весь день я бесцельно думал об этом. Мадлен, наверное, пожалела меня, увидев, каким я подавленным, и предложила мне пойти сегодня вечером на маскарад в Нью-Карлтон. Я с радостью согласился на эту прекрасную идею. Конечно, я подумал, что это поможет мне хоть немного развеяться, но, кроме того, послезавтра мне придётся попрощаться с этим чудесным городом Шанхаем, и, что довольно печально, с Мадлен — француженкой, которая была моей доброй женой в течение шести месяцев, — и я хотел вместе с ней насладиться последними моментами. К тому же я много слышал о роскоши танцевальной площадки Нью-Карлтона, но ещё ни разу там не был, и хотел увидеть это, чтобы было что рассказать в Японии. Я плохо помню, во что была одета женщина, но я, кажется, пошёл туда в костюме самурая. И, как я уже говорил, я совсем не помнил о звонке от Джека Спейда, и даже не подозревал, что в этот день мне грозит ужасная беда, и, забыв даже о призраке Ху, я смог вдоволь натанцеваться с Мадлен, поражённый великолепием танцевальной площадки. И немного устав, мы решили уйти, хотя было ещё рано, но уже перевалило за двенадцать. И вот, возле гардеробной у лестницы, мы столкнулись с Ику, молодым джентльменом, одетым в костюм Пьеро — я, кажется, ещё не рассказывал о молодом Ику. Он был молодым богачом из этого города, с которым я особенно сблизился с тех пор, как приехал в Шанхай, и красивым юношей, который очень хорошо рисовал картины маслом — и в это время молодой Ику впервые узнал о моём возвращении на родину и очень сожалел. Я тоже почему-то почувствовал себя очень сентиментально… На самом деле молодой Ику был наивным и добрым молодым человеком, похожим на китайского богача. И там он попросил мой костюм самурая в качестве сувенира. Конечно, я с радостью отдал ему его, а кроме того, подарил ему золотые часы моей покойной матери, старинные золотые часы с рельефным узором арабески на обеих крышках, которые у меня случайно оказались с собой. Он подарил мне свой изящный костюм Пьеро — вскоре после этого мы попрощались с молодым Ику и вернулись в гостиницу на Авеню Жоффр.
И вот, этот день, то есть день после звонка с предупреждением, прошёл без происшествий, по крайней мере, со мной ничего не случилось — но, к сожалению, с молодым Ику произошёл действительно серьёзный инцидент. Я узнал об этом через два дня на корабле, который уже отплывал от пристани Яндзитто в Японию. Я случайно прочитал в газете, купленной на пристани, короткую статью на третьей странице, примерно следующего содержания:
Снова зверски убитый труп в реке Хуанпу.
(Утром около шести часов вчерашнего дня на берегу реки Хуанпу возле моста Уиндзор, где был зверски убит г-н Ху, был обнаружен труп зверски убитого молодого человека. Как и в случае с г-ном Ху, кожа с лица была содрана с бесстыдством, и невозможно установить личность, но, судя по возрасту около 23-24 лет и костюму самурая, можно предположить, что это был японец, посетивший маскарад где-то прошлой ночью. В кармане были найдены бумажник с несколькими сотнями юаней и старинные золотые карманные часы с рельефным узором арабески, что исключает версию о краже, и, вероятно, это дело рук человека, имеющего глубокую обиду…)
Поскольку это не такое уж редкое событие в Шанхае, оно было описано очень кратко, но этого было достаточно, чтобы предположить, что убитый молодой человек был, безусловно, молодым Ику. Бедный молодой Ику! Недаром его не было видно, хотя он говорил, что обязательно проводит меня до корабля, несмотря ни на что… (Глаза Симидзу были полны слёз.)
Высадившись в Нагасаки, я сразу же продал эту слоновую кость за три тысячи иен, хотя и подумал, что это довольно дёшево — подавленный безжалостной смертью молодого Ику, я почти каждый день запирался в каюте, и в это время я много раз тайком доставал эту кость и долго смотрел на неё. И почему-то, как ни странно, этот жуткий контраст белого и красного постепенно становился невыносимо неприятным, и в конце концов, с каждым взглядом, я чувствовал отвращение, до мурашек по коже — три тысячи иен — это определённо слишком дёшево. Это даже не десятая часть её реальной стоимости. Но у меня было около двадцати раз больше наличных — денег, заработанных в маджонг, — и, во всяком случае, я чувствовал себя преуспевающим человеком, вернувшимся в дорогой моему сердцу Токио впервые за год…'"
Симидзу, долго рассказывавший эту историю, замолчал и тяжело вздохнул.
"Итак, вы говорите, что этот китаец Ику, получив от вас костюм самурая, занял ваше место. Но тогда по какой причине и кто должен был охотиться на вас? Этот момент, самый важный момент, всё ещё неясен…" - спросил Нисимура, немного покраснев от волнения и нетерпения.
"По какой причине? Это, конечно, проклятие слоновой кости".
"Слоновая кость?…"
"Да. Поэтому я сказал вам раньше, что поставил на маджонг свою жизнь. Эта слоновая кость, если подумать сейчас, принадлежала не Ху, который дал её мне. Он украл её из клуба и отдал мне. И это, должно быть, было очень ценным предметом для клуба — например, конечно, сама кость была очень дорогой и редкой вещью, но, возможно, иероглифы, выгравированные на её обратной стороне, были каким-то важным секретным сообщением — и если это так, то клуб, несомненно, вынес мне смертный приговор за то, что я вынес её. Я слишком хорошо знаю, насколько этот клуб ужасен и насколько он силён… Вы же видите это на примере жалкой судьбы Ху".
"Нет, Симидзу-кун! Но если ты будешь связывать всё только с этими совпадениями, это ни к чему хорошему не приведёт. Это называется зарождением сомнений… Во-первых, это странно. Если верить вашим словам, почему между первым звонком "Джека Спейда" и нынешним есть такой большой промежуток времени, в семь лет?"
"Ничего странного в этом нет. Потому что… до недавнего времени они совершенно не сомневались, что убитый на балу в Нью-Карлтоне молодой Ику был мной. Поэтому я смог провести семь лет в Японии в безопасности. Но дьявол никогда не бросал меня. Дело в том, что позапрошлой весной я устроился в нынешнюю киностудию ;;. Это был настоящий конец моей удачи. Кто-то из них случайно увидел мой фильм в Нагасаки или Кобе и узнал, что я ещё жив".
"И поэтому они снова начали протягивать к вам свои чёрные руки. Хм… Понятно… "Джек Спейд" и слоновая кость… С рельефными хризантемами… Клуб из слоновой кости и хризантем…"
Нисимура, бормоча это себе под нос, смотрел на Симидзу с жалостью.
"Клуб из слоновой кости и хризантем?!…" - Симидзу изменился в лице и вскочил.
"Не может быть! - Так вы, Нисимура-сан, знаете об этом?!…"
"Да. Что-то приходит на ум… Нет, на самом деле очень многое — Симидзу-кун. Ты связался с плохой компанией… Но Симидзу-кун. Ты же продал слоновую кость в Нагасаки и сейчас её у тебя нет - и вряд ли ребята из Клуба слоновой кости и хризантем этого не знают - и ты говоришь, что тебя обманул Ху - и этот китаец уже убит… Можно сказать, что сейчас ты к этому не имеешь никакого отношения. Если они собираются отнять у тебя жизнь, зная это, то это слишком жестоко… По крайней мере, это не похоже на то, что делают "джентльмены, ненавидящие несправедливость"… Симидзу-кун, разве ты не скрываешь от меня ничего другого, за что тебя так ненавидят ребята из клуба?" спросил Нисимура в манере проницательного детектива, пытаясь разузнать что-нибудь.
"Нет", - твёрдо сказал Симидзу.
"Нет, говорите? С чего бы мне скрывать что-то от вас — я же смирился с тем, что меня убьют сегодня ночью. Зачем мне что-то скрывать?"
"Да, наверно, так оно и есть". Глаза Нисимуры наполнились глубокой жалостью. "В таком случае, к сожалению, мне всё равно придётся составить для вас завещание… Я больше ничем не могу вам помочь. Ваш враг — Клуб слоновой кости и хризантем. В любом случае, ваша жизнь не будет спасена".
"Вы тоже так думаете? Теперь уже ничего не поделаешь. Теперь я хочу пройтись по улице G и напиться до бесчувствия, чтобы закончить жизнь драматично, как этот римский аристократ Петроний. Ха-ха-ха-ха".
Симидзу засмеялся, делая вид, что ему весело.
"Нет, к сожалению, это тоже не сбудется".
"Что?! Что вы говорите?…"
"Это значит, что твоя смерть уже ближе, чем ты думаешь".
Нисимура спокойно сказал это ровным тоном.
"?…" Симидзу растерянно огляделся.
"Доказательство тому…" - говоря это, Нисимура встал, открыл ящик элегантного книжного шкафа, стоявшего в углу комнаты, некоторое время копался там и вытащил обнажённый китайский кинжал.
"Это оно…"
"Ооо!!" Симидзу застонал, увидев белую слоновую кость с вырезанной на ней хризантемой на рукояти кинжала…
Внезапно Симидзу оттолкнул стул и бросился к окну. Но Нисимура легко догнал его и схватил сзади, а затем, взрезав ему грудь одним ударом, сказал, слегка побледнев и слабо улыбаясь:
"Симидзу-кун. Ничего не поделаешь. Это справедливое вознаграждение от нашей организации "джентльменов, ненавидящих несправедливость", Клуба слоновой кости и хризантем. Конечно, за то, что ты, проиграв в маджонг и испытывая денежные трудности, обманул нашего доброго слугу Ху, заманил его в свою гостиницу, зверски убил и, украв ключ, выкрал слоновую кость из клуба. Бодзё, который ловко заманил тебя в эту комнату, конечно, является одним из членов клуба, как и я. Поэтому, конечно, он подшутил над пистолетом на съёмочной площадке. Понял? Но должен признаться, я был впечатлён тобой. Во-первых, твоей невероятной готовностью ко всему. А во-вторых, тем, что, будучи таким готовым ко всему, ты рассказываешь невероятное количество лжи — возможно, даже я вдруг подумал: "Интересно, где здесь правда, а где ложь" — и с помощью своего писательского таланта искусно выстраиваешь разные истории. Благодаря тебе я услышал очень интересную историю, но, к сожалению, твоя выдающаяся ложь сделала эту историю очень противоречивой. Особенно сейчас, когда я собираюсь убить тебя в качестве кульминации, я начинаю думать, не нарушает ли это писательские каноны в целом… Но… Симидзу-кун. Симидзу-кун! О, ты уже умер? Тогда, наверно, ничего не поделаешь…"

1926