Равновесие под властью авторитета

А вы
ноктюрн
сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?
В. Маяковский

Она сыграла ноктюрн имени себя —
она вышла.
Из роли. Из клетки.
И первые километры — по битому стеклу.


— Вы откуда? Из Парижа? — невидимый собеседник вынырнул из офисной полутьмы.

Наталья оторвалась от монитора. Где-то за тридевять земель человек с круассаном наслаждался утренним кофе, а она застыла у двери кабинета, как поднадзорная. Снова этот вопрос-укол. Всплыло в памяти интервью бывшего разведчика Жирнова на французском ТВ.

— В кино шпионы купаются в экшене и страстях. А в реальности?
— Разведка — вторая по скучности профессия, — ответил он.
— После кого же?
— После бухгалтеров.

Ирония судьбы: именно бухучёт окрылил Наталью. Она до сих пор помнила дрожь восторга на выпускном курсе, цитату Луки Пачоли: «Бухгалтер без баланса — не бухгалтер». Теперь же её собственное равновесие напоминало Эйфелеву башню во время урагана.

Мысли устремились в прошлое: Союзпроект, стажировка в МИДе на Смоленской площади, бойкие выпускники МГИМО с их амбициозными планами. А ныне — бесконечные «Вы откуда?» и взгляды, скользящие мимо.

За дверью кабинета Афанасий с Арнольдом решали судьбы контрактов.

Бухгалтер Альбина, выжидая паузу, метнулась с бумагами — поймать шефа между звонками.

Офисная жизнь била ключом, но Наталью всё чаще посещало чувство актрисы, забывшей роль на чужой сцене.

— Знаешь, Альбина, — спрашивала Наталья, глядя на стопку документов, — иногда я думаю: а что, если бы нас в детстве не "пристраивали", а помогали найти то, что нам действительно нравится? Вот ты, например, хотела быть бухгалтером?

Альбина задумалась, потом усмехнулась:

— Нет, конечно. Я хотела быть химиком. Но родители сказали: "Химик — это голодная смерть". Вот и пошла на экономический. А ты?

— Меня отправили туда, где были связи, — вздохнула Наталья. — И теперь я сижу здесь, смотрю на эти цифры и думаю: а что, если бы я занималась тем, что действительно меня интересовало? Может, и мир был бы другим.

Два десятилетия назад всё было иначе.

Вспоминалось кафе у Белорусской: молодой Афанасий колебался между стабильной IT-должностью и рисковым предложением. — Останься, — тогда сказала она. — Станешь гендиром. Он засмеялся. Но пророчество сбылось — теперь он рулил компанией, объездил полмира, а она?

Годами Наталья следовала старой мудрости:
«Делай, что должен – и будь, что будет».

Когда-то, оформляя визовые приглашения, Наталья словно открывала границы. Соединяла мосты — пути для международных связей и сотрудничества.

Каждое приглашение на въезд становилось ключом. Не просто бумагой — порталом. Она растворяла границы не чернилами. Кто-то впервые увидит Эрмитаж под снегом. Кто-то заключит контракт, изменивший рынок. А кто-то — обнимет дочь, уехавшую за мечтой.

Она думала, что это и есть зрелость — принимать всё как должное.

Болезнь два года методично подтачивала её душевные опоры. Скоро пенсия — крошечная, но свобода. Почти как безусловный базовый доход из европейских экспериментов:...

Теперь она осознала: истинная мудрость не в слепом принятии, а в осознании своих границ. Это и стало зрелостью — не сдаться пустоте, а разглядеть в ней узор. Что могу изменить я, а что существует вне моей власти.

— Я не могу изменить Афанасия и его систему. Но моё отношение к этому и мои действия — полностью в моих руках. Ведь даже маленький камушек, брошенный в воду, меняет круги на воде, — все чаще крутилось в ее голове.

Почта пестрела письмами о договорах комиссии.

Автоматически отметив выполненное, Наталья усмехнулась собственной мысли:

— Окружение, которое не даёт взлететь — не окружение, а клетка.

Здесь всё ещё играли в пещерные ритуалы: мужчины хлопали друг друга по спинам, имитируя братство волков, с женщинами  — дистанция размером в чиновную лестницу. Афанасий мастерски играл роль «непромахивающегося Акеллы», хотя внутри, чувствовала Наталья, ему претила эта маска власти.

Её идеи тонули в океане безразличия, хотя не раз спасали проекты. Парадокс: чем точнее прогнозы, тем дальше отодвигали её к роли «запасного игрока».

Энергия утекала через тысячи микротрещин — будто носила воду в решете, стараясь не расплескать дотацию самоуважения.

— Кто я? — спрашивало отражение в мониторе. — Заложник рутины или добровольный пленник?

Пора было разбить ледяной панцирь привычек. Она провела ладонью по креслу с потёртой кожей — тому самому, перекочевавшему из «Союзпроекта».  Сумка, взгляд на часы, последний обвод глазами пространства, ставшего клеткой.

Разговор о "мягком переходе" растворился в пустых обещаниях. Афанасий, верный своей привычке тянуть резину, вместе с "коллективом" свели всё к размытому "подумаем, чем тебя занять". Призрачная подработка к пенсии испарилась, как чернила с черновика.

Наталья горько ухмыльнулась: пока редакция Charlie Hebdo отстаивала право на острую сатиру в Париже, она в одиночку набрасывала свою историю здесь.."Je suis Charlie" — с поправкой на московские широты.

На столе осталась чашка с недопитым кофе — такая же неприкаянная, как брошенные проекты. Наталья достала из сумки блокнот, где все эти годы записывала свои мысли:

— Ты должен быть достаточно умен, чтобы  самостоятельно находить себе занятие, наполняющее жизнь смыслом.

Бухгалтерия не знает полутонов — тридцать восемь лет лояльности обнуляются одним росчерком пера.

Итак, Париж не манил, но мир шире офисных стен.

Как в шахматах — сделанный ход не отменить. Завтра её место опустеет, сохранив лишь призрак сомнений:

— А что, если... 

Но время, как баланс в учётной книге, не терпит отрицательных значений.

Она поправила шарф, смахнув невидимую пыльцу прошлого.

Собственная ценность = Внутренний капитал личности минус Обесценивание, —  эту формулу вывела она сама.

— Только вперёд.