За счастьем. Жизнеописание махасиддхи

Глава первая. За Кудыкины горы.

Жил в Городе Мастеров йог Ваня. Город назывался Городом Мастеров, потому что жили в нем мастера разного сорта. А Ваня звался йогом, потому что учился у мастера Йоги. И был Ванечка не то чтобы уж очень хорош, но, в общем-то, вполне себе нормальный был Ваня. В смысле, как человек. Но вот как йог оказался он совсем никудышный. Мастер Йоги с Ванечкой нянькался и вошкался и свято верил в успешность этого предприятия, только ученику все было как об стенку горох.

Задумает, бывало, Ваня сотворить погоду хорошую. Ну, чтобы, например, на шашлыки выехать или на пляже повялиться. Задумает, значит, колдонет. И на следующий же день дожди зарядят, причем плотно. Не меньше, чем на неделю. К чему бы йог Ваня свою науку не прикладывал, все оказывалось откровенно и безвозвратно йогнутым.

Как-то раз приснился Ванечке сон. Гулял Ваня в том сне по холмам каменистым, синим небушком любовался. И вот выползла из-под камушка к Ванечке гадюка семибатюшная. Ваня, уж было, и булыжничек поднял, чтобы гадюке этой головешку размозжить, а гадюка к нему голосом человеческим обращаться стала.

«Не бей меня, Ванечка, по головушке моей змеиной, - говорит гадюка Ване. – Ты лучше меня поцелуй, а я тогда девицей красной обернусь. А как девицей обернусь, ты смотри не мешкай. Кожу мою змеиную в тот же момент есть начинай. Вот прямо как есть, без горчицы и без перца, хватай кожу гадюкину и кушай. Я тогда твоя буду навеки».

Ваня, ясное дело, обомлел поначалу и все еще подумывал пришибить гадину. Но любопытство взяло верх, и поцеловал Ванечка гадюку семибатюшную. А та и вправду девицей обернулась. Да такой распрекрасной! Уставился Ваня на девицу, стоит как столп соляной, не шелохнется.

«Что же ты, Ваня, - говорит девица, - кожу мою змеиную не кушаешь»? Тут уж Ваня оцепенение с себя стряхнул, наклонился за кожей гадюкиной, куснул кусочек. А кожа такой мерзкой оказалась, что у Вани все нутро в миг наружу запросилось. И не стал Ваня ту кожу кушать, а припрятал ее под рубахой. Девице же объявил, что кожа вся как есть употреблена им в пищу. Девица тогда прильнула к Ванечке, обвила ему шею руками и подтвердила, что отныне она навеки принадлежит ему и все это долгое время будут они любиться до беспамятства и к обоюдному удовольствию.

В следующий же миг оказались Ваня с девицей в некотором доме. Дом этот Ване был незнаком, но Ванечка точно знал, что дом принадлежит ему. В доме Ваня с девицей приступили к практическому осуществлению обещанного красавицей. После, покуда Ваня в сладкой дремоте восстанавливал силы, девица взялась прибрать раскиданную по дому одежку. Тряхнула она Ванькину рубаху, а оттуда кожа змеиная выпала. Схватила ту кожу девица красная и принялась ею стегать спящего Ваньку по лицу. А тот спросонок понять ничего не может, только лицо руками прикрывает. В конце концов, девица устала, присела рядом с Ваней на тахту, лицо в ладони спрятала и заплакала тихо и жалобно.

«Ну, не плачь, - взялся ее уговаривать Ванечка. – Ну, давай я эту кожу треклятую сейчас же при тебе съем. Делов-то»! Девица плакать перестала, ладони от лица отняла, смотрит на Ваню грустным и задумчивым взглядом и отвечает: «Эх, Ваня! Ваня! Поздно уж теперь кожу кушать. Люб ты мне, да глупый ты видно. И я тоже дура! Могли мы жить в счастии и любви, а будем – в разлуке и сплошном невезении. Я – потому что с милым рассталась, ты – потому что любви своей ради побрезговал змеиной кожи скушать. Не ищи меня, тебе от того только хуже выйдет». Обратилась девица паром невесомым и со сквознячком в форточку вылетела. Осталась от нее Ване только память да кожа гадюкина. Зарыдал тут Ваня в голос и от собственного плача проснулся.

Проснулся Ваня, глаза мокрые от слез. Потерял, думает, такую красоту. Потом стало до Ванечки доходить, что случившееся с ним был сон. Добрел Ваня до умывальника, водичкой холодной себе в лицо побрызгал и, глядя на свое отражение в зеркале над умывальником, сам себя спрашивает: «Это что ж за хрень-то такая была»?

Кое-как собравшись с мыслями, отправился Ваня к мастеру Йоги на очередное занятие. Вот сидит Ванечка перед мастером, а у самого сон из головы нейдет. Йоги ж глядит, ученик нынче явно не в себе: все наставления мимо валятся. Примолк мастер, а Ваня того даже и не заметил. Посидели мастер с учеником молча, каждый в свои мысли погруженные. Наконец, Йоги и говорит: «А что, Ваня (тут Ваня вздрогнул от неожиданности, потому как забыл, где он), не испить ли нам чайку»? Ваня возражать не стал. Сидят, значит, чай пьют. А Йоги опять Ваню спрашивает: что, мол, случилось, чего невеселый такой? Рассказал Ванечка мастеру про свой сон. «Что ж, - говорит Йоги, - теперь оно все понятно». А Ване как раз ничего не понятно. Тогда Йоги ему сон и объяснил. «Разделился ты, Ваня, с душою своею. А душа всякого йога – что»? А Ваня не знает: головой трясет да глазами хлопает. «Душа всякого йога – шакти. Вот ее-то ты и потерял. Не будет тебе от моей науки никакого проку, пока не вернешь свою шакти. Это твой единственный шанс». Ваня глазами хлопать перестал, смотрит на мастера и спрашивает: «И у Вас, мастер Йоги, шакти есть»? «Конечно, есть, - отвечает мастер. – Мы тут с тобой чаи распиваем, а она вот-вот домой вернется. Она нынче тещу мою, мать свою, проведать пошла». Хотел Ваня воскликнуть: «Да не уж-то»!.. но забыл. Вместо того вспомнил Ванечка спутницу своего мастера. А спутница та была – всем шактям шакти!

Слышал как-то Ваня от людей историю про своего мастера. Мастер тогда еще сам учеником был, но уже жил со своею шакти. Глядели на нее люди и дивились: где он её такую выискал! А Йоги в бытность свою учеником тоже, как и Ванечка, талантами не блистал, за что подвергался частым насмешкам со стороны учеников других мастеров. Вот и не выдержала шакти и улепетнула с каким-то заезжим факиром. Йоги, конечно же, шакти вернул, и факира того нашел, и массу причудливых фокусов над ним учинил, чтобы впредь неповадно было чужих шакти уводить. Этим, собственно, и заслужил себе Йоги уважение жителей Города Мастеров и звание мастера. Но знал все это Ваня только по рассказам. И вот-те на! Теперь ему самому придется отправляться на поиски своей шакти. Прям как мастер Йоги!

На этом месте мастер Ванины фантазии прервал. «Значит, так, - произнес Йоги. – Надо тебе, Ваня, в путь-дорогу собираться»? «Куда»? – изумился Ванечка. «Как это куда? – в свою очередь удивился мастер. – Известно куда – за Кудыкины горы». Ваня тут же запротестовал: «Таких не бывает! Это все бабкины сказки! – И уже тише добавил: да и дороги туда никто не знает». На что Йоги ему резонно ответил: «Ты со мной не спорь. Для кого-то оно может и сказки, но не для тебя. Помнишь, это твой единственный шанс. А если повезет, встретишь и бабку мою, от которой эти сказки все прочие знают. А уж она-то тебе дорогу точно укажет». И принялся Йоги собирать Ванечку в дорогу.

«Дорога тебе, Ваня, предстоит дальняя, с провиантом может быть по-разному. Потому вот тебе ремешок кожаный: коль исхудаешь – подпояшешься, а совсем худо будет, можешь и скушать». И протягивает Ванечке ремешок. Ваня как тот ремешок увидел, обомлел: точь-в-точь кожа змеиная из сна. А Йоги продолжает: «Вот тебе еще стопочка раскладная. Мало ли с кем в дороге выпивать придется. Ты, смотри, из чужой посуды не пей. Подставляй стопочку раскладную и, глядишь, беда тебя стороной обойдет». Взял Ваня и стопочку. «Ну, а теперь ступай в лес. Да только по дороге не ходи, а ломись как есть через буераки в самую чащу. Помни, Ваня: найдешь шакти – будет тебе счастье, не найдешь – тебе уже ничего не поможет». На том и расстались.

Добрел Ваня до леса и ломанулся в самую чащу. Продирается Ванечка через разный сухостой-валежник и час и другой, а сам только об одном думает: как бы ни помянуть мастера Йоги недобрым словом. Ведь заслал же в этакие буераки! Нет, чтобы просто сказать, где живет та самая бабуля йогова, что дорогу до Кудыкиных гор знает. Нет! Иди, говорит, без дороги незнамо куда! Однако стерпел Ваня, не ругнулся даже и в мыслях на своего учителя. А к вечеру выбрался Ванечка на заболоченную низинку, от леса свободную. Посреди той низинки – островок сухой. На островке том домик маленький да ветхий. Пропрыгал Ваня через болотину и выбрался на сухую землю. Подошел к домику, в дверь постучал, а ему из-за двери старческий голос отвечает: «Заходи, заходи»! Ну, Ваня и зашел.

Жила в том домике старушка с котиком. Ванечку встретили приветливо, за стол усадили, ужин организовали. А котяра все у Ванькиных ног трется. Вот поел Ваня, и ставит перед ним старушка штоф и стопочку хрустальную. Только Ваня ту стопочку отодвинул, достал даренную ему мастером раскладную и уже собрался налить, как бабулька метнулась и враз оказалась рядом с Ваней на лавке. «Откуда, - спрашивает, - у тебя, мил человек, эта стопочка? Может, спер где? Ты не бойся, признавайся»! «Подарок это, - отвечает ей Ванечка. – От учителя моего, мастера Йоги». Бабушка оживилась пуще прежнего. «Неужто Йоги тебя учит? – говорит старушка и вдруг продолжает, как бы погрузившись в задумчивость: Стал, значит, учеников брать». Потом хлопнула себя ладонью по ляжке и опять на Ваню уставилась, а у самой глаза блестят. «Это, - говорит , - покойного моего мужа стопочка. Трофейная. Как прусаков-то прогнали, вернулся муженек мой жив-здоров, да еще и с подарками. Мне всяких красивостей привез, а себе, вот, стопочку эту да портсигар серебряный. Мы тогда еще в городе жили. Про Йогов тогда молва ходила по всей стране. Ученики опять же отовсюду съезжались. И была в Йогах сила не в пример теперешней». Бабулька замолчала. «А потом что»? – не утерпел Ваня.

И рассказала бабушка йогова Ване, что потом пришел к ее мужу учиться человек с золотым сердцем и двумя лицами. Что это значит, чета Йогов поняла потом, когда уже поздно было. А поначалу-то был он человек, как и прочие: лицом приветлив, в обращении мил, к учебе большой интерес проявлял. Мало того, что учился он у тогдашнего мастера Йоги, ездил этот ученик к тем, кто прежде него у мастера обучался. Имя тому человеку было Андрогин, но семейство Йогов промеж собой называли его ласково Андрюша. Становилась сила Андрюшина чем дальше, тем больше. А только стали доходить до мастера тревожные и нерадостные вести о его прежних учениках. Умирать начали йоговы ученики. Те, кто видел их незадолго до смерти, говорили, что из йогов как будто всю силу кто вынул. Осталось напоследок у мастера всего двое учеников: сын Йоги и Андрюша.

И вот как-то раз ждал Йоги своих учеников к занятию, а те не идут, опаздывают. Решил мастер, что заигрались молодые люди где-нибудь на заднем дворе. Вышел Йоги на задний двор и видит, как какая-то девица целует его сына и через поцелуй тот жизненную силу из молодого человека высасывает. Стоит сын Йоги с лицом белым, как бумага, и едва на ногах держится. Йоги разбираться не стал, выхватил ножичек каленый да прямо к девице и подскочил. Развернул её к себе лицом, чтобы со спины не нападать, и ударил ножичком в грудь. А ножичек каленый об золотое сердце клацнул и сломался. Девица же в Андрюшу превратилась. Засмеялся Андрюша нехорошим смехом и растаял в воздухе. Вот так и открылось мастеру Йоги второе лицо Андрюшино и его жестокосердие.

Сына своего Йоги выходил, к жизни вернул почти что с того света. Но мастером Йоги он уже никогда не стал. Следующим мастером стал его сын, то есть бабулькин внук и Ванечкин наставник. Муж бабкин учеников больше не брал и внуку своему наказал не передавать искусства никому за пределами семьи. Потому йогова бабушка так удивилась, узнав, что Ванечка ученик мастера Йоги.

Ваня весь рассказ бабкин выслушал, затаив дыхание, но на этом месте, видя, что старушка продолжать рассказ дальше не собирается, осторожно поинтересовался: «А с Андрюшей с этим, с Андрогином-то, что стало»? И объяснила бабушка йогова Ване, что Андрюша и по сей день жив. Золото оно ведь не стареет. Вот и живет Андрогин со своим золотым сердцем вечно, скрываясь за маской благодушия и приветливости, и пьет силу людскую. Некоторые, позарившись на посулы Андрюшины, идут к нему в холопы. Думают, он их силой наделит да бессмертием. Только Андрюша ни с кем делиться и не собирался; пользует он людей как вещи, а когда они в негодность приходят, в утиль списывает.

На том бабулька свой рассказ и закончила. А потому как время уже совсем позднее было, стали они спать укладываться: бабка на печку, Ванечка на лавочку, кот под лавочку.

Глава вторая. За Кудыкины горы (продолжение).

Время уже совсем позднее было, стали спать укладываться: бабка на печку, Ванечка на лавочку, кот под лавочку.

Наутро, чуть только светать стало, бабушка йогова Ваню разбудила. «Пойдем, - говорит, - Ваня, коня седлать. Пора тебе в путь-дорогу». Вывела бабка Ваню из дома, через огород провела и вышли они к краю болотины. А там лежат кости лошадиные, белые, мхом поросшие. «Протяни, Ванечка, ручку», - говорит бабушка. Ваня руку над костями протянул, бабка его за руку схватила, и палец ему иглой проткнула. Кровь из пальца прямо на кости закапала. Глядит Ваня, зашевелились кости, и встал перед ним скелет лошадиный. «Это, - говорит бабка, - конь верный. Он нашей семье, почитай, уже четыреста лет служит. Садись, Ванечка, на него верхом, да поясок свой заместо уздечки накинь». «А как же я дорогу-то отыщу»? – спрашивает Ваня. «Незачем тебе дорогу искать. Конь сам ее найдет. Вот тебе три лепешки хлебные. Кого в дороге встретишь, смотри, ничего от них в пищу не принимай. Лепешки мои кушай. А будут наливать, ты стопочку раскладную подставляй, которую тебе Йоги подарил. Может, беда мимо тебя пройдет. А теперь езжай. Да только не оборачивайся».

Сел Ваня на коня, ремешок как уздечку набросил, лепешки себе за пазуху сунул и поехал. И как только на болото ступил, разлились вокруг сумерки густые вечерние, а за спиной Ваниной кто-то взвыл страшным криком, потом что-то ухнуло и чьи-то холодные липкие пальцы принялись трогать Ваню за плечи. Ванечка с перепугу бабкин наказ забыл и уже собирался оглянуться, но услышал мягкий вкрадчивый голос: «Не оборачивайся, Ваня, не то нам всем худо будет». Смотрит Ваня, а перед ним на хребте лошадином кот старухин сидит и поверх черепа в сумрак глядит.

Долго ли коротко ли ехали Ваня с котом на скелете конском, как заприметили впереди огонек. «Вроде, костер горит», - говорит Ваня. «Не миновать нам того костра, - отвечает ему кот. – Как проезжать мимо того костра станем, ты, Ваня, в сторону огня не гляди. Знай себе, смотри вперед».

Вот уже и костер близко. Взял Ванечка стороной, да только кажется ему, что сидят у костра три девицы-красавицы и над четвертой плачут. Не удержался Ваня, обернулся на девиц глянуть. А девицы чертями обернулись, а та, над которой они плакали, – гнилым трупом. Стянули черти Ванечку с коня да рядом с собой у костра возле трупа усадили. Сами труп спичками ковыряют, плоть с костей отрывают и кушают, и Ванечке угощаться предлагают. А Ваня из-за пазухи бабкину лепешку достал. Черти как лепешку увидали, принялись чихать и морщиться, не по нраву им людская пища.

Утолил Ваня голод и спрашивает, не найдется ль у чертей, чем хлебушек запить. Черти оживились. Конечно, говорят, найдется. И вытаскивают на свет бутыль. Тут у каждого черта в руке стакан образовался, и Ване стаканчик протягивают. А Ваня вместо стакана достал свою стопочку раскладную. Огорчились черти, да делать нечего – налили в стопочку. Выпили. И принялись тут черти перед Ванечкой похваляться, какую они красу-девицу со свету сжили, чтобы она им здесь прислуживала. Бахвалятся, значит, черти, а сами Ваньке в стопку из бутылки подливают. Ваня слушает да пьет, пьет да слушает. И вот уж стала Ванечке промеж чертей девица мерещиться. Сидит, головку понурила, в лице ни кровиночки, да слезы льет. Потребовал Ваня, чтобы черти ему девицу отдали. А черти и рады. «Только, - говорят, - так просто не отдадим. Меняем на стопочку твою раскладную. К тому же она прежде наша была». Ване девица так понравилась (да и выпил Ваня много), что отдал он чертям стопочку. Черти ему – девицу. Обнял Ваня девицу и забылся.

Очнулся Ваня оттого, что ему чем-то теплым и мягким в лицо тычут. Открыл Ванечка глаза и видит: лежит он в ящике в обнимку с трупом, на краю ящика сидит кот и своею лапой Ваню по лицу охаживает, в чувства приводит. Ящик тот на дне ямы, а наверху, на краю ямы – Ванькин конь стоит.

«Ну, что, Ваня? – спрашивает Ванюшу кот. – Как тебе девица»? Ваня в ужасе от трупа отскочил и скорее из ямы выбираться. Выбрался, а кот уже тут как тут. «А ведь ты, - говорит, - эту девицу на стопочку, что тебе Йоги подарил, выменял». «Что же ты, мешок с требухой, меня не остановил, коли знал, в чем дело»? – закричал Ваня на кота. «Дурак ты, Ваня, - отвечает ему кот. – Нет, чтобы спасибо мне сказать за то, что я тебя из могилы вытащил, ты на меня поносным словом ругаешься»! Понял Ванечка, что оплошал, и стал у кота прощенья просить. Кот, конечно, Ваню простил, однако дела этим не исправишь. Сел Ваня на коня, кот впереди него на хребте лошадином устроился, и отправились они к чертям рюмочку вызволять.

Долго ли коротко ли ехали Ваня с котом, вдруг видят сквозь туман, сидят три черта на камушках и в карты играют. «Иди, Ваня, к чертям, - говорит кот,- да садись с ними в карты играть. Поставишь нашего коня на кон, а они пусть стопочку ставят. Ежели выиграешь – твое счастье, а нет – отдашь им коня. Да только смотри, ремешка-уздечки не отдавай». Сказал кот свое слово, с коня на землю спрыгнул и исчез в тумане.

Подъехал Ваня к чертям. Черти на Ваню глядят, зубы скалят: радуются, значит, тому, как они его ловко с девицей провели. Ваня с коня слез, сел промеж чертей и говорит: «Хочу у вас стопочку отыграть». «Что поставишь»? – спрашивают черти. «Коня», - отвечает Ваня. Черти согласились. Кинули жребий, кому с Ваней играть, и карты сдали.

Обыграл Ваня черта. Нечисть приуныла, а Ванька радуется, над чертями посмеивается. Забрал Ваня стопочку и уже собрался уезжать, как черти ему еще партию предлагают сыграть. «Да что у вас, чертей, кроме мертвечины-то есть»? – спрашивает Ваня. «У нас, Ваня, золото есть, - говорят черти. – Коли выиграешь, бери, сколько унести сможешь; коли проиграешь, отдашь нам и стопочку и коня». Смотрит Ваня, а позади чертей земля в стороны раздалась, и открылись клады подземные: сундуки, золота полные. Позарился Ваня на чертово золото, сел в карты играть. Обыграл черт Ваньку. Пришлось Ванечке отдавать и стопочку и коня. Но ремешок-уздечку Ваня себе оставил. Поняли черти, что ремешок им не достался, предложили Ване еще раз сыграть: выиграет Ваня – вернут ему и стопочку, и коня, и золото в придачу, сколько унесет; проиграет – отдаст чертям ремешок. Махнул Ванька рукой и опять сел с чертями в карты играть.

Проиграл Ваня чертям и ремешок. А черти как ремешком завладели, принялись им Ваньку стегать. Ваня и опомниться не успел, как оказался впряженным рядом со своим конем в чертову телегу на каменных колесиках. Черти в телеге едут, веселятся, коня да Ваню ремешком погоняют.

Вот встали черти на ночевку. Поели, попили да спать завалились. А коня и Ваню даже распрягать не стали. Так Ваня под ярмом и заснул. Вдруг чувствует, как его кто-то за уши дергает – будит. Открыл Ваня глаза, а перед ним кот стоит. Принялся, было, Ваня кота отчитывать: «Ах ты, шкура линялая! Что ж ты меня вовремя не остановил»? «Ты, Ваня, дурак, - прервал его кот. – Просрал ты, Ваня, все, что мог. И теперь ходить тебе под ярмом у чертей тридцать лет и три года. А я тебе уже больше ничем помочь не могу». Сказал так и ушел.

Много ли мало ли времени прошло с тех пор, как черти Ванюшку под ярмо поставили, а только пригнали они свою телегу к вратам адовым. У входа в пекло стража стоит, чертей в ад не пускает, велит прежде Ваню на свободу отпустить. Как не жаль чертям, да видно вышел срок, отпущенный им на Ваньке кататься. Смотрит Ваня, а чертям его отпускать не хочется. И предложил он чертям еще раз в карты сыграть. Черти смеются: что же он на кон поставит? А Ванька им: то, чего вам, чертям, до полного счастья не хватает. «Ну, что ж, - отвечают ему черти, - проиграешь, мы возьмем то, чего нам до полного счастья не хватает; выиграешь – вернем тебе и стопочку, и ремешок-уздечку, и коня и здесь, у врат адовых, распрощаемся». А Ваня им: согласен, мол. Сели играть. Ванька продулся. Черти радуются: «А ты и вправду дурак! Знаешь ли ты, что проиграл? Ты нам душу свою продул в вечное рабство». Смеются черти, а Ваня их спрашивает: «А знаете ли вы, черти, кто я»? «Знаем, - отвечают. – Дурак»! «Я, - говорит Ваня, - йог. А что есть душа йога»? Черти глазами хлопают, недоумевают. «Душа всякого йога – шакти. Я свою шакти потерял. Отправился ее искать, да вас, чертей, повстречал. Если хотите душу мою получить, придется вам меня на Кудыкины горы вести. Там душа моя».

Отогнали черти тележку от входа в пекло, сидят - горюют. И вот один из чертей говорит Ване: «Дурак ты, дурак! Кудыкины горы по ту сторону ада. А живет в тех горах Андрогин, которого даже мы, черти, боимся. Того, что берет себе Андрогин, никто требовать не вправе. Если же мы тебя сейчас отпустим, это нам западло. Вот и получается, что пойти к Андрогину и требовать душу твою себе мы не можем, потому что нам страшно. И тебя отпустить не можем: над нами все пекло потешаться станет, нам житья не будет. Лучше было бы нам, чертям, с тобой и вовсе не встречаться».

«А вы найдите способ меня, дурака, через ад на Кудыкины горы провести, - отвечает им Ваня. – Я свою душу у Андрогина сам просить-требовать стану. Глядишь, вернем мою душу, тогда я с вами и расквитаюсь».

Достал один из чертей ремешок-уздечку, встряхнул; кожа змеиная, из которой ремешок был сделан, и расправилась. «Полезай, - говорит черт Ване, - внутрь кожи. Тебе в ней пекло не таким жарким покажется. Как в коже змеиной очутишься, ползи вдоль стены огненной, что ад окружает, подальше от врат, чтобы стража тебя не увидела. Тогда уже сквозь стену иди смело. Жарко тебе будет, но кожа гадова тебя сбережет».

Влез Ваня в кожу змеиную и гадом обернулся. Отполз подальше от врат адовых и сквозь стену огненную прошел. Жар его палил, да так и не спалил. Уберегла Ваню кожа змеиная. А в пекле его уже черти ждут. Сидят на телеге с каменными колесиками, скелет лошадиный под ярмом. Ваня как сквозь стену прошел, стал обликом с человеком сходен, только весь кожей змеиной покрыт. Сел Ваня к чертям в телегу и погнали они через пекло.

В пекле жар стоит невыносимый. Черти по пеклу носятся как угорелые, души грешные истязают. Едет Ваня в телеге с бесами, телега каменными колесиками грохочет. А черти Ване рассказывают: вот здесь воры да обманщики маются, вот здесь – предатели и клятвопреступники, здесь – убийцы-насильники, там – мздоимцы, а вон там – мужья и жены неверные. И много еще разных греховодников Ваня в аду повидал. Оттого черти так и носятся по пеклу, что работы у них через край: кого в котле варить, кого щипцами раскаленными жечь, с кого шкуру сдирать, - всего и не перечесть.

А конь чудесный несет телегу через пекло без остановки. Так и доехали они до подножия гор Кудыкиных. Из-за гор из-за Кудыкиных ослепительное сияние разливается. Чертям на него даже смотреть невыносимо: глаза руками прикрывают, морщатся да куда-нибудь в тень спрятаться норовят. «Дальше, - говорят они Ване, - мы идти не можем. Нестерпима для нас сила этого света. А ты, коли не боишься, выпрягай коня своего чудесного из телеги да езжай верхом прямо к месту, откуда свет исходит. Там как раз дворец Андрогинов. И возьми еще свою стопочку раскладную: коли станут тебя во дворце потчевать, ты кушанья в левую руку бери, а в правой держи стопочку – из нее только и пей, что ни нальют. А уж если воротишься, вернешь нам все, что должен».

Взял Ваня стопочку, коня из телеги выпряг, сел верхом да поехал в горы Кудыкины ко дворцу Андрогинову.

Доехал Ваня до того дворца, а дворец из чистого золота, сапфирами и бриллиантами изукрашен. Ваня коня у крыльца оставил, сам внутрь пошел. Ступает Ванечка по дворцу: что ни шаг – из-под ног Ваниных брызги золотые да сияние неземное во все стороны расходятся. Обошел Ваня весь дворец, сколько ни есть в нем комнат, никого не встретил. Вернулся на крыльцо, глядь, а на коне его расчудесном сидит бабкин кот. «Далеко, - говорит, - ты, Ваня, забрался. Видно, не такой уж ты и дурак. А коль хочешь Андрогина встретить, скидавай кожу змеиную и иди во дворец обратно. Но помни, что без кожи змеиной тебя от чар Андрогиновых только сердце твое живое убережет». Скинул Ваня кожу, она в ремешок свернулась. Накинул Ваня ремешок коню как уздечку, а сам во дворец вернулся.

Опять обошел Ваня весь дворец, никого не встретил. Только в самой дальней комнате нашел птичку райскую в золотой клетке. И так сладко пела эта птичка, что позабыл Ваня про все на свете; стоит – слушает. Вдруг чувствует, что ему в мягкое место, которое пониже спины будет, как будто кто иглами колет. Очнулся Ванечка, обернулся, а там кот, лапой своей когтистой Ваню по заду хлопает. «Не зевай, Ваня, - говорит ему кот. – Это все чары Андрогиновы». Глядит Ваня – птичка исчезла. А ноги-то у Вани до колен золотыми стали. Ну, да это еще ничего! Идти-то можно. Пошел Ваня по дворцу дальше. И вот в одной из комнат стоит купель. Раньше Ваня ее и не приметил. Купель золотая, а вода в ней – чистый хрусталь. Стал Ваня в ту воду глядеть. И о чем ни подумает Ваня, все в той воде видимую форму принимает. И так легко вода Ваниным чаяниям отвечала, что увлекся он этой игрой и уже почти совсем о себе позабыл: утонул в грезах. Только вдруг чувствует, кто-то его за ухо кусает. Очнулся Ваня, а на плече у него кот сидит. «Не зевай, Ваня, - говорит кот. – Ты уже почитай совсем пропал». И то, правда, стал Ваня снизу до самого пояса золотой. «Помни, что я тебе про сердце говорил», - и исчез кот.

Не смог Ваня дальше идти, упал на пол и пополз на одних руках. Только недалеко уполз. Засмотрелся Ванечка на свое отражение в полу. А отражался Ваня весь как есть из золота. «Экий я золотой человек! - подумал Ваня. – Другого такого во всем свете не сыщешь».

Любуется Ваня на себя, глаз оторвать не может. Вдруг слышит тихий голос как будто издалека: «Эх, Ваня! Ваня»! И вспомнил Ваня про свое сердце живое. В груди у Вани кольнуло, в висках застучало, а пол под Ваней вдребезги разлетелся. Очнулся Ваня в комнате, в которой еще не бывал, хотя до того весь дворец обошел. Посреди комнаты стол с яствами и напитками. За столом сидит девица красоты неописуемой, Ваню за стол приглашает. Ванька за стол сел. Еда сама ему в тарелку наваливается. Ваня, не спеша, левой рукой кушанья берет. Вино само в кубки золотые льется. Но Ваня кубков не касается. Знай себе, держит в правой руке стопочку раскладную. Не обидели гостя, стало вино в стопочку наливаться. Тут капля вина мимо стопочки упала да на Ванин мизинец попала. Мизинец враз золотым стал. Ваня вина из стопочки на мизинец капнул - золото растворилось, и ожил пальчик.

Девица ж из-за стола встает и к Ване подходит. Ласковые слова ему говорит, в глаза заглядывает, руками по волосам да плечам Ваню нежно гладит. «Разве не люба я тебе, Ваня»? – спрашивает. «Ох, люба! – отвечает ей Ваня. – Так люба, что хотел бы я с тобою сочетаться на веки вечные. Заключить, так сказать, союз сердечный. Открой мне сердце свое, девица красная». А сам грудь нараспашку. И бьется в груди Ванькиной сердце живое. Заблестели глаза у девицы при виде сердца Ваниного. Обнажила она грудь, а в груди у нее вместо сердца медальон золотой. Ванька на тот медальон из стопочки своей раскладной вина и плеснул. Какой тут вой поднялся! Дворец золотой вверх дном встал. Горы Кудыкины с вместилищем адовым и со всеми его узниками и чертями на воздух взвились, да в солнечную пыль обратились. А Ванька от таких превращений совсем чувств лишился.

Очнулся Ваня от того, что ему кто-то в лицо водичкой брызжет. Открыл глаза, а перед ним мастер Йоги. Смотрит на Ваню и три пальца показывает. «Сколько, - спрашивает, - пальцев»? А Ваня ему отвечает: три, мол. «Вот и славно, - говорит Йоги. – Здоров ли ты, Ваня? Я уж думал, отделилась душа твоя от тела». «Теперь, мастер, - улыбается ему в ответ Ваня, - мою душу из тела никакой силой не выбьешь».

Глава третья. Чертовы долги.

После того сна фантастического стало у Ванечки с наукой йоговой налаживаться. Появились у Вани, какие никакие, но силы расчудесные, а через то – респект и уважение от окружающих. Да только Ваня не рад. Ни похвалы мастера, ни почести и уважение горожан, - ничего этого вдруг Ване стало ненадобно. Даже обременительно стало все это Ванечке. Стал он тих и задумчив. Полюбил прогулки одинокие. Бродит Ванечка в одного по городу или по лесу, внутрь себя неотрывно смотрит и кажется ему, что внутри него чернота расползается, будто червь в дереве сердцевину точит.
Вот во время одной из таких прогулок все и приключилось.

Возвращался Ваня домой поздним вечером. Вечер был осенний, морозный. Лужицы льдом прихватились. Ступил Ванечка по неосторожности на ледок, ножка скользнула и грянулся Ваня головушкой прямо оземь. Только что и успел подумать "твою мать!.." - и свет в глазах Ваниных померк.

Пришел Ваня в себя от шума: скрипа противного и стука глухого, будто кто молотом по земле бьет. Открыл Ваня глаза и видит, что стоит он на склоне кургана, по кургану тому везде камни разбросаны; какие совсем уж почти в землю вросли, на каких еще надписи разобрать можно. Стало быть кладбище. Да только ни этого кладбища, ни самого кургана Ваня доселе не видывал. А под тем курганом дорога лежит, курган в основании огибает, и по дороге той на тележке три черта едут. Посреди тележки рычаг, черти его туда-сюда тянут, отчего скрип получается, а тележке движение сообщается. Колеса у тележки квадратные да каменные, вот они-то по земле и грохочут.

Остановили черти тележку под тем местом, где Ваня стоял. Ваня смотрит на них, глазам своим не верит. "Неужто это сон"? – думает Ваня. А черти тем временем морды от пота и пыли отерли и к Ване обращаются: "Здорово, Ваня! Как жизнь"? Ваня им честно и отвечает: "Хреново". "А чего ж ты хотел-то? – черти ему говорят. – Это оно правильно, что хреново. По-другому и быть не могло. Ну, - черти опять за рычаг ухватились, - нам теперь некогда. В другой раз договорим". И укатили.

Тут курган под ногами у Ванечки ходуном заходил, а в глаза нестерпимо яркий свет ударил. Хотел Ваня глаза рукой прикрыть, да не смог: рука будто прикованной оказалась. Курган исчез, шум пропал, и сквозь прикрытые веки стал Ваня различать белое, ярко освещенное помещение; увидел над собой людей в белых одеждах, которые промеж собой о чем-то переговаривались, - и провалился в беспамятство.

Очнулся Ваня от уже знакомого шума: скрипа и грохота. Огляделся - стоит он на том же самом кургане, а под курганом по дороге катят черти на в своей тележке. Проезжая мимо Вани, черти остановились. "Здорово, Ваня! – говорят и пот и пыль по мордам размазывают. – Как твое ничего"? А Ваня им: сами, мол, знаете. "Конечно, - отвечают черти, - знаем. Долги-то, они душу разъедают. Ну, бывай здоров! Еще увидимся". И укатили. Тут земля под ногами Ваниными раздалась и стал он падать в кромешную тьму, и падал до бесконечности долго, пока не обнаружил себя лежащим на рыхлой земле. Открыл Ваня глаза и показалось ему, что где-то далеко над ним брезжит тусклый свет. Стал Ванечка к свету карабкаться и в конце концов выбрался на склон того же кургана. А то место, из которого он выкарабкался, оказалось ямой могильной.

Слышит тут Ваня знакомый скрип и грохот. "Эй, Ваня! Чего не здороваешься? Или не рад нам"? – кричат ему черти снизу. "Издеваются они что ли? - думает Ваня. - Не стану им отвечать. Коли захотят долг с меня получить, так это им еще придется за мной побегать". А черти ему опять снизу кричат, как-будто мысли его прочитали: "То, Ваня, не наша забота. Твой долг – с тебя и спрос. А нам некогда". И укатили. Остался Ваня один.

"Это что же, мне теперь самому за ними бегать"? – озадачился Ваня. Сел он на пятую точку, спиной к камушку привалился, обхватил коленки руками, а головушку на руки уложил. Сидит, горюет. Не заметил, как заснул. И сниться Ване лошадка гнедая, красивая, статная. Подходит к этой лошадке темный человек и, - вжик! – ножиком ей горло перерезывает. Лошадка замертво падает, а из раны вылетает птичка-голубка белая. Выпорхнула и в небо синее взмыла. Тут темный человек скидывает с плеча лук тугой, на тетивочку накладывает стрелку острую. Сорвалась стрела с тетивы, устремилась ввысь да птице-голубке насквозь грудь пробила. Рухнула голубка на землю, лежит, трепыхается. А темный человек поднял ее с земли и шейку нежную пташке свернул. Тут Ваня вскрикнул и проснулся. И нет уже ни чертей, ни кургана, а только яркий свет сквозь прикрытые веки пробивается. Видит Ваня, как человек, одетый во все белое, наклонился, пытаясь ему, Ванечке, в глаза заглянуть. Но теперь уже свет стал совершенно нестерпимо ярким, и Ваня вновь лишился чувств.

Очнулся Ваня в темноте и видит, что стоит он на вершине кургана. Земля у ног Ваниных разверзлась, и открылась ему лестница, ведущая вниз. Пошел Ваня по этой лестнице.

Спустился Ваня на самое дно мира. Смотрит, стоит он у основания высоченной горы, на дороге, а навстречу ему со скрипом и грохотом катят на своей тележке черти. Остановили черти тележку рядом с Ваней. "Здорово, черти"! – говорит им Ваня. "Здорово, Ваня"! – отвечают ему черти. "Пришел я вам долг вернуть", - продолжает Ваня. "А чем возвращать станешь, ведь теперь душа твоя мертвая? Нам дохлятина не нужна". Вспомнил Ваня сон свой про темного человека, лошадь и птицу-голубку, и спрашивает у чертей: "Не видали ли вы где темного человека"? "Здесь, Ваня, - отвечают ему черти, - кругом все темное. Ты, видать, когда душу свою забирал, только о себе об одном и думал. А как забрал ты себе свою душу да Андрогина упобедюкал, не стало у нас никакого света. Вот мы на тележке теперь мир объезжаем кругом, мир от этого вращается, о небесные сферы трется и получается маломальское свечение. Тем и держится наш мир". "Возьмите меня на свою тележку, - попросился Ваня. – Раз вы всюду ездите, может, где встретится нам темный человек". "Садись", - говорят ему черти. Сел Ваня к чертям в тележку, вместе с ними на рычаг навалился, и покатили.

Много ли мало ли колесил Ваня с чертями по миру, но повстречал-таки темного человека. Прямо на ходу с тележки спрыгнул и идет к тому. "Верни мне птицу-голубку, темный человек", - просит Ваня. "А на что тебе эта мертвечина"? – спрашивает тот. "Это душа моя", - отвечает Ваня.

Отдал ему темный человек голубку. А черти тележку недалеко остановили и теперь Ване руками машут: мол, пора, задерживаешь нас. Ваня голубку взял и обратно к чертям в тележку заскочил. Разогнали тележку, и пока она катится, стали решать, что делать. "Есть, - говорят черти, - океан-море, что плещется на краю мира. Если кто живой войдет в то море-океан, обратно уже никогда не вернется. Потому про океан-море это никто, почитай, не знает. Но те, кто еще помнит, рассказывают, что, ежели жизни своей не пожалеть и внести кого мертвого в воды того океана, то мертвец оживает и возвращается жив-здоров, как и до смерти был". "Везите, - отвечает им Ваня, - меня к тому океану-морю". "Одумайся, Ваня! - принялись увещевать его черти. – Зачем тебе это? Похороним твою голубку, и ступай на все четыре стороны. У нас и без тебя работы хватает". "Нет, - говорит им Ваня. – Так жить, все равно, что не жить. Везите".

Докатились они до океана-моря. Дно мира там заканчивалось, и об край его бились тяжелые темные волны. Взял Ваня птицу-голубку на руки и пошел к воде. Черти ему вслед смотрят, вздыхают: "Эх, Ваня! Ваня! Как жил дураком, так дураком, видать, и помрешь".

Ваня меж тем уже по пояс в океан-море углубился. Положил осторожно голубку на поверхность морскую, и, как только вода перышек коснулась, птичка ожила, встрепенулась и взмыла в небо. Превратилась голубка в небе в солнце ясное. Разлился по миру свет долгожданный. Повылазила на свет белый всякая нечисть. От света яркого морщится, почесывается. И потихоньку все нечистоты с себя сбрасывает. Обернулась нечисть кто зверушкой, кто птичкой, кто человеком. А черти ангелами стали. Посмотрел на эти дела темный человек, усмехнулся и растаял, как дымка. И за всем этим праздником никто не заметил, как поглотила Ванюшу пучина морская.

Долго носило Ванечку в темно-зеленой мгле. Так долго, что даже время состарилось. Спит Ваня и во сне видит только муть зеленую, сам себя уже от нее отличить не может. Забыл и про солнышко светлое, и про людей, и про весь мир, что под небом расстелился. Только тьма, холодная да мокрая, - вот и все, что помнил Ваня в своем сне.

А мир меж тем упивался жизнью. Черти на свою новую ангельскую должность радуются, не нарадуются. Но про Ванечку не забывают. Вот собрались они как-то вечерять. Стол накрыли под дубом зеленым. Посреди стола братина, у каждого черта-ангела по чарке. На каждом хитон нарядный, у двоих небесно-голубые, а у третьего багряно-красный. Поднял тот, что в багряном, свою чарку: "Вздрогнем, - говорит, - други, да помянем Ванечку. Чистой души человек был. Спасибо ему". Только опрокинули ангелы по одной, слетела к ним с неба вечернего птица-голубка. Опустилась говорившему на плечо и такую речь заводит: "Чем попусту по Ванечке горевать, не лучше ли Ванечку из небытия вызволять". Ангелы от удивления рты пооткрывали: да разве ж такое возможно, чтобы кто из небытия возвращался? А голубка им: "Не бывает такого, чтобы сущее в ничто обращалось или чтобы из ничего нечто происходило. Потому что тогда или сущее не существует, или несуществования не бывает. Ведомо мне, где наш Ваня, и участь его незавидна. Летите за мной".

Вот плавает Ваня в воде холодной и видит, как из темноты к нему луч света протянулся. По тому лучу спускаются к Ванечке три фигуры в золотом свечении. Берут Ваню за руки за ноги и из воды студеной к небу на свет ясный несут. Кладут Ваню бездыханного на вершину самой высокой горы, к солнцу поближе. Начинает солнце Ваню греть, и от Ванькиного тела начинает пар исходить. Муть и тьма испаряются и в небе в облака собираются. Испарился Ваня весь как есть до последней капельки, только от сердца маленький хрусталик остался. Облака пролились дождем над горным ущельем и побежал вниз по камням ручеек. А в хрусталике, что от сердца остался, луч солнечный преломился радугой семицветной. Лежит на вершине горы хрусталик, а над горой радужное сияние разливается. Всяк живой на то сияние любуется. Некоторые даже пытались добраться до радуги, но не преуспели, потому что мало кто знает, что подлинное бытие не в радуге, а в маленьком кусочке горного хрусталя.

История с Ваней много шума наделала в Городе Мастеров. Как ушибся, значит, Ваня головушкой, то попал в городскую больницу, где и пролежал в беспамятстве девять дней. А на десятый день во время утреннего обхода выяснилось, что Ванина койка пуста. Сколько ни искали Ваню по всей больнице, не нашли ничего. Исчез Ваня, как и не было вовсе. Только под кроватью его обнаружили больничную тапочку. Почему-то одну, без пары.

декабрь 2013 - ноябрь 2014