26 Жила бы страна родная. Книга 1. Присказка

                (Предыдущая глава - http://proza.ru/2023/04/02/30)

           (Песня о тревожной молодости - https://www.youtube.com/watch?v=DtNtvLgmD9M)

            Глава переработана и дополнена.

            В который уже раз убедился: таким, как я, надо бы трудиться на колке дров – и энергия при этом расходуется исключительно в мирных целях, и результат виден сразу же, и после того намного легче лавировать в людском море разливанном большого города. Как совершенно верно и образно подметил кто-то из «душеведов», труд (в том числе, спортивная его разновидность) подобен балласту, который не даёт кораблю человеческой жизни перевернуться.
            Но при всём при том, «сколько волка ни корми», … - как необычайное послабление участи воспринял я темноту, тишину и безлюдье, окружившие меня после выхода из спортзала. Захотелось подольше и поплотнее укутаться в них, как в целительный кокон, и само собой пришло решение ехать на съёмную летнюю веранду.
            Тем более, что с утратой необходимости срочного постижения сразу двух серьёзных руководств – по системе управления базой данных и построению сложных систем, - предстояло в оставшееся до научной конференции время вплотную и безвылазно, методом мозгового штурма заняться самими знаниями, книжная пирамида из которых уже стала покрываться слоем пыли на столе в лаборатории.
            Полученную в деканате справку, узаконившую бессрочность внеурочного пребывания в институте, теперь надо было поддержать «огнём и манёвром», то бишь, бритвенными принадлежностями и достаточным количеством сменного белья. Дабы лишний раз не пугать своим внешним видом не только уборщицу, но и Тамару Павловну, которая почему-то всегда чрезвычайно трепетно реагирует на малейшие изменения моей внешности.

            Окна учебного корпуса были темны, а в коридорах тускло светились лампы дежурного освещения, когда я вернулся с тренировки. Очень неожиданным оказалось услышать слова из темноты межэтажной площадки, когда стал подниматься на второй этаж, сказанные голосом бессменного секретаря всех факультетских собраний Михаила:
      - А я всё думал, кто это ежедневно и упорно круги по стадиону нарезает. – На фоне тёмного приоткрытого окна высветился его силуэт в пальто и шапке. – Словно готовится встречать Новый год в Иерусалиме.
      - А при чём здесь Иерусалим? – поинтересовался я, здороваясь с ним за руку.
      - Так ты, оказывается, совершенно не в курсе внутриполитических и вызвавших их международных событий. – Сказал он это с деланным осуждением и констатировал. - Пора тебя принудительно образовывать путём проведения политинформаций со студентами младших курсов института.
            Конечно же, не могла не насторожить его осведомленность о произошедшей беседе со студентками, но я как можно безмятежней поинтересовался:
      - И что же такого произошло между народами, из-за чего я лично обязан бегать, как наскипидаренный?
      - Слышал ли ты про немецкий город Гамельн, ставший известным всему миру благодаря легенде о крысолове? – издалека закинул удочку Михаил.
      - Как же этот Гамельн мог стать известным всему миру, если я, неотъемлемая составная часть мира, ни о каком крысолове ни сном ни духом не ведал и не ведаю?
      - Прямо сейчас и станет известным. После того, как я тебе о нём поведаю. – И поведал.
            С его слов, согласно преданию, летом 1284 года бродячий музыкант избавил город от наводнивших его крыс, выманив их звуками флейты и утопив в реке Везер. Не получив за это условленной платы, крысолов в отместку увёл из города всех детей.
            Улица, по которой дети ушли из Гамельна, ещё в XVIII веке называлась Беззвучной улицей. На ней никогда не раздавались звуки песен или музыкальных инструментов.
            На старой городской ратуше была сделана надпись: «В году 1284 чародей-крысолов выманил из Гамельна звуками своей флейты 130 детей, и все они до одного погибли в глубине земли».
            Просветлённый услышанным, счёл я необходимым сообщить Михаилу:
      - Как перед костром святой инквизиции торжественно клянусь: в Гамельне бывать не приходилось, платных музыкальных услуг не оказываю, на флейте играть даже не пробовал. Самих детей люблю и жалею, потому выманить с целью утопления или даже подземной их погибели, никак не мог. К тому же, у меня жизненный принцип: если что плохое произошло, то я и близко возле этого не лежал, а если хорошее, буде оно произошедшим даже в двенадцатом веке, то говорите ещё про меня.
      - Неплохой принцип, - одобрил Михаил.
            И тут же обесценил свою похвалу, прочитав мне кратенькую политинформацию:
      - Ливанская война в июне-сентябре нынешнего, 1982 года или операция «Мир Галилее», как её называют в Израиле,  это военная операция на территории Ливана, формальным предлогом для проведения которой  являлось  уничтожение баз Организации освобождения Палестины (ООП). В ходе этой войны израильскими войсками была взята столица Ливана Бейрут, а формирования ООП были вынуждены покинуть страну и перебраться в Тунис. После окончания операции «Мир Галилее» израильские войска создали в Южном Ливане «зону безопасности», которую Израиль никогда не вернёт, а саму операцию ни за что не признает захватнической войной.
      - Читал в газетах, видел по телевизору и даже выражал личный свой протест в устной форме и непечатных выражениях по этому поводу. Но при чём здесь Гамильтон, крысолов и дети? – с искренним недоумением спросил я его.
      - Гамельн, - невозмутимо поправил меня Михаил. – А при том, мой дорогой товарищ, что после захватнической войны на Синайском полуострове, красиво названной в лучших израильских традициях «Миром Галилее», словно продудел крысолов в волшебную дудку, и зашевелились сыны и дочери израилевы по всему миру. В том числе и у нас, в Советском Союзе.
      - Зашевелились, как крысы или как уводимые дети? – невинно спросил я его.
            После непродолжительной паузы, словно дав мне время переварить всё услышанное, Михаил продолжил:
      - Эмиграция сына Розенблита в Израиль - часть этого начавшегося в стране шевеления-исхода евреев на свою историческую, как они считают, родину. Многие из тех, кто готовится к исходу, бегают по утрам и вечерам и иным способом всячески укрепляют своё драгоценное здоровье. У них даже есть свой клич-приветствие при встречах во время занятий-пробежек: «Happy new year in Jerusalem» (Счастливого Нового года в Иерусалиме).
      - Эка невидаль! Уже не впервые дудят евреям и сами евреи в эту дуду. Если не ошибаюсь, идёт уже шестая по счёту арабо-израильская война, в результате которой евреи что-нибудь да оттяпывают у арабов. В году этак 1969-м, когда я ещё учился в школе, во время четвёртой египетско-израильской войны, названной ими "войной на истощение", тоже бучу поднимали сыны-дочери израилевы. Это ж надо было умудриться – в то самое время, когда советские войска оказывали помощь Египту в отражении атак израильской авиации, евреи заштатного районного городишки на Украине перечислили через международный Красный крест десять тысяч рублей в пользу Израиля! Местный комитет госбезопасности тогда на ушах стоял, разыскивая зачинщика, а оказалось, что все живущие в городе евреи всего-то скинулись по рублю. Мол, всех не перевешаешь.
      - Стоят и сейчас комитеты на страже. – Михаил заговорил каким-то слишком уж серьёзным голосом. – В том числе, для защиты излишне горячих молодых коммунистов от самих себя. Которым лучше заниматься своим делом, а не агитацией за советскую власть. Как ты выразился на лекции перед студентками: «Кто делает, что может, тот уже герой».
            После этих слов его принадлежность к «комитету глубокого бурения», как народная молва называла КГБ, из смутных догадок превратилась в данность, с которой мне теперь предстояло считаться. Хотя можно было бы и раньше догадаться об этом по его срочной службе в пограничных войсках, подведомственных как раз КГБ.   
            Принадлежал он к комитету не только по службе – как выяснилось в ходе последовавшей беседы, Михаил мало, что происходил из потомственных пограничников, так ещё и во время срочной службы принимал участие в боях за остров Даманский на границе с Китаем. Там он был серьёзно ранен во время подрыва бронетранспортёра, механиком-водителем которого являлся, после чего его лицо в госпитале собирали буквально по кусочкам.
            Именно двухлетней борьбе с телесными недугами, включающей восстановление полностью утраченной памяти, он обязан своим редкостным начитанности и эрудированности.
            Исключительно благодаря своему редкостному упорству сумел он выкарабкаться после серьёзной передряги, поступил в институт, закончил его с отличием и был оставлен работать ассистентом преподавателя на кафедре.
            К сожалению, ранению он обязан и появившимся многим барометрам во всём его теле, дающим о себе знать болью при малейшем изменении погоды. Что Михаил и подтвердил, протягивая мне руку на прощание со словами:
      - Завтра будет дождь.
      - Пожалуй, уже сегодня начнётся, - предположил и я, ощущая, как привычно стягивает голову обруч боли, и нестерпимо ноют кости в местах былых переломов.

            Одевая куртку перед выходом из преподавательской, я почему-то в кои веки внимательно посмотрел на своё отражение в зеркале. Вид, прямо сказать, давно уже далёк от товарного.
            Шрам в форме звёздочки на левом надбровье после пулевого ранения, и приподнятая из-за этого вверх левая бровь. Белые прожилки шрамов в обеих бровях после рассечений на ринге и вне его. Сломанная, искривленная вправо и с продольным шрамом на ней переносица. Неоднократно ломанные на борцовском ковре и заплывшие после этого хрящи ушей. Косой шрам на верхней губе над сколотым передним зубом. В целом же, как говаривал «юморыст из калинарного техникума»: «Такая кулебяка, что никаким гарниром не прикроешь».
            Разве только ослепительно белая рубашка отвлечёт взгляд стороннего наблюдателя от изучения неблаговидных деталей моей физиономии.

            В электричке, как мог противостоял накатившей и всё усиливающейся головной боли. В том числе, старался не только ни о чём не думать-не вспоминать, но и мечтал превратить свою голову в «tabula rasa» (чистую доску). Ничего не попишешь - в ноябре традиционно штормит Балтика.
            Каким же облечением стали для меня крупные капли затяжного дождя, начавшегося как раз, когда открывал ключом дверь веранды!
            «Когда болит голова, надо присесть на пчелу», - советовал кто-то из величайших эскулапов всех времён и народов. Впрочем, холод тоже неплохо помогает в таких случаях. Быстро раздевшись догола, я нырнул в ледяное чрево вкладыша спальника. После нескольких глубоких и всё замедляющихся вдохов-выдохов остатки обруча боли с головы исчезли бесследно, глазки мои сами собой закрылись, по всему телу разлилось живительное тепло, и поплыл я в объятиях бога Морфея в неведомые дали сновидений. И приплыл.

            Под впечатлением то ли разговора с Михаилом, то ли состоявшегося ранее разговора с охранником, который поминал погибшего в Афганистане племянника-десантника, оказался я в солдатской столовой времён моей срочной службы в Эстонии на побережье Балтики аккурат к началу истребления обитавшего в ней неисчислимого полчища крыс.
            Исключительно «дембельским» коллективом отдельного парашютно-десантного полка недолго посовещались, сообща выработали очень простой, но эффективный план действий: «Уничтожить полностью и бесповоротно», - и приступили к его реализации.
            Плотно закрыли все окна-двери зала столовой, рассредоточились по периметру, отогнали хвостатых тварей от стен, законопатили строительным мусором все проделанные ими дыры в полу, выстроились в шеренгу с заточенными на остриё сапёрными лопатками в руках – пошла кровавая потеха!..

            Из сырой промозглой осенней Прибалтики на крыльях Морфея я мигом перелетел в зиму Западной Африки, где с мая по октябрь длится сезон дождей и средняя температура +24-28°C.
         В сентябре только закончились непрерывные и льющиеся стеной дожди, в перерывах между ливнями земля неимоверно парила под палящим солнцем, подсыхала, и наконец-то стали проездными грунтовые дороги – единственно возможные, чтобы доставить самое необходимое в удалённые от судоходных рек и отрезанные на месяцы от любого снабжения районы.
            Как же без интернациональной помощи со стороны советских воинов, официально находившихся в Гвинее Бисау в качестве военспецов, – руководство выделило десятерых офицеров для сопровождения с местным воинством колонну с продовольствием и медикаментами в отдалённый район. Активные боевые действия не велись, бандиты тоже пока были ограничены в передвижении погодными условиями – почему бы не оказать посильную помощь братским бисайцам.
            На полпути колонну накрыл грамотный миномётный обстрел – сразу же были подбиты передняя и замыкающая машина, после чего из мангровых зарослей со стороны реки, вдоль которой шла дорога, затарахтело множество разнообразного стрелкового оружия. Саму колонну нападавшие старались не крушить, рассчитывая на богатые трофеи, и методично отстреливали личный состав. Единственное, что могло спасти – неожиданная лобовая атака на значительно превосходящего по численности противника, засевшего в развалинах разбомбленного раньше нашими МИГами бетонного форта на берегу реки.
            Уже когда каким-то чудом оставшиеся в живых из колонны очутились в развалинах, выбитые оттуда бандюганы опомнились от неожиданности и пошли на штурм.
            Как же неимоверно трудно – впервые стрелять в живого человека! От страха глаза у темнокожего воина чуть из орбит не вылезли, кожа стала пепельно-серой, а направленное в мою сторону дуло автоматической винтовки, испускающее яркие жёлто-оранжевые вспышки, ходило ходуном в его дрожащих руках. Он всё давил на спусковой крючок, метров с пятидесяти выпустив всю обойму одной неприцельной очередью.
            Даже не осознавал я тогда и вспомнить позже не мог абсолютно ничего из своих действий, после которых каждая из трёх пуль, выпущенных короткой очередью из моего автомата, нашла свою цель на так называемой «боксёрской диагонали». Каким-то непостижимым образом удалось разглядеть с расстояния в 50 метров (и словно при замедленном просмотре киноплёнки), как в области печени, солнечного сплетения и сердца одно за другим возникают отверстия диаметром 7.62 мм в ткани выцветшего на солнце зелёного френча стародавнего какого-то фасона. Африканец ощутимо вздрагивал после каждого попадания, закатил глаза и завалился на спину в мангровые заросли, оставшись лежать там недвижно.
            Неожиданный и очень болезненный удар сбоку в плечо прикладом автомата буквально сшиб меня с ног. И тут же пули застучали по бетонной стене, в оконном проёме которой я маячил застывшей живой мишенью, словно парализованный. Последовавшие затем матюки соратника окончательно вернули меня к действительности.

                Следующая глава - http://proza.ru/2025/03/26/1856