Кедр

                1.

        В «мусорке» ковырялся старик, вынимая пивные банки, бил каблуком, мял их, бросая в сумку. Поодаль жила серая пятиэтажка, в ней тучная женщина, что сейчас на выгул вывела свою старенькую сучку, Гжельку.

Благообразный, приятно одетый мужчина, при чёрном портфеле, со вчерашнего времени начальник отдела, теперь уважаемый Павлов Евгений Васильевич, проходя мимо, до конца дня сохраняя доброе настроение, припуская удушливый галстук, вежливо сказал:
  — Простите, женщина! А Вы, не хотите ли бы убрать за своей собачкой!? — видя, как женщина тучей меняется в лице, тотчас подхватывается:
  — Могу Вам даже пакетик дать!
 
Любительница животных, силой выдергивает собачку на ход ноги, волочёт звериную жизнь, язвительно рычит:
  — Себе его оставьте! — удаляется, топчет обгаженную землю, бурчит:
  — Ишь, галстук напялил!.. У себя на работе командуй, учёный!

Евгений, удерживая в равновесии зыбкое настроение, неся и сохраняя его для любимой супруги, вспоминая совместный отдых за «колючей» границей, грустно подумал: «Видно, никогда! Никогда! Это уже в генах!»
               
                2.

     Осязаемо чувствовалась «благотворная» работа недалёкого мусоросжигательного завода, весело чадила толстая труба шашлычной. Это Евгений Васильевич подходил к уютненькому «базарчику», кой после снесённых гаражей, здесь образовался-расцвёл, благодаря товарищам из соседних республик, для удобства себе и людям. 

Проходя его, через витрину продуктовой палатки, помахал знакомой продавщице Вале. Через десять шагов, заглянул глазами в парикмахерскую, улыбчиво поприветствовал белокурую Клару, своего мастера. Наполучав «взаимностей», стал пересекать сквер с «бомжатником», где на отдельной лавочке часто собирались любители «БУХАреста!»

Один бухарик, заметив примелькавшуюся личность, подсвечивая тропу «фонарём» подбитого глаза, отрывается от «споенного» коллектива, прихрамывая, устремляется на перехват «надежды»:
  — Слышь, батя!.. Выручи, а!.. Нам чуток поправиться надо!.. Дай, сколько не жалко!

Производственника, от «бати», чуточку «передёрнуло». По факту жизни, он жалеет этих «угробленных» судьбой и случаем жизни, мужиков. Ибо считает: жизнь не состоит только из чёрного и белого. У неё очень много опасных оттенков. Среди «бухарестов», мелькают пару молоденьких парней, возможно отслужившие армию, разведенные, брошенные, всякие…

Один среди них выделялся. Высокий, броский, подхрамывающий, с богатой шевелюрой, запущенный красавец, с глубоким шрамом через всю щёку, под самый подбородок. Сейчас он стоял перед инженером.

Евгений Васильевич, начинающий писатель, вглядываясь в глубину синих как утреннее небо битых глаз, вынимая «пятисотку», спросил:
  — Я тебе её дам, если ты мне честно расскажешь, как ты дошёл до этой «лавочки?» — а подумал: «До дна!»

Парень, опешил, застыл. В смятении заморгал густыми «девичьими» ресницами, глянул на своих корешей, потом на бумажную денежку, подхватил «надежду» под руку, повёл к дальней лавочке.

  — Ты же красивый и крепкий парень! — Евгений Васильевич, присаживаясь, был искренен в голосе и взгляде.
 
Вихрастый, это сразу почувствовал:
  — Это долгая история, батя! Я сам не москвич… я родом из Сибири… приехал сюда подзаработать…

Евгений Васильевич, рассматривает чужие цепкие руки. Они битые от драк, явно знают тяжкий труд.
 — Надо же! И я там родился… она большая… откуда?
 — Из Красноярска!
 — О-о, и я родом оттуда! — неподдельно вспыхнул человек, искренне впадая в сердечный интерес.

Парня это совершенно не удивляет, он находится ещё в нерешительности от нештатной ситуации, от возможного подвоха. Мнёт крепкие пальцы, нервно поддёргивая шрамную щёку, смотрит куда-то в сторону строящегося очередного торгового комплекса, на краны-жирафы, застывшие шеи над ним, в своё прошлое и настоящее…
  — А с какой улицы?

                3.
               
      От кучки ожидающих «бухаристов», отделяется сухожильное тело, на тощих ногах тропит дорогу до двух отдельных жизней, их разговора:
  — Кедр! Чё, на своего знакомого налетел? — щетинистое неопохмелённое лицо, изучает обстановку, не может понять: «перепало что, или нет!?»
  — Секач, вали отсюда! Вишь, с приличным человеком разговор веду!
  — Я, что, Кедр! Мужики шипят! 

Евгений Васильевич протягивает пять сотен больному человеку. Тот, ухватив удачу за хвост, благодарит сердечного человека, настоящего мужика.

Не заходя к корешкам, кривит ноги до ближайшего магазина, от радости машет рукой глубокому небу, ещё яркому солнцу над головой, уже потухающей зелени клёна, нарождающейся желтизне, увядающей летней жизни…

  — На Побежимова! Мои предки-мужики все работали на судремзаводе, пока его жульё не загубило.
  — А я пятьдесят лет назад родился на Базарной улице. Это между прочем недалеко от твоей. Жили рядом с детской библиотекой имени Драгунова.

Парень тотчас изменился, в этот раз повернулся к земляку, хлопая по коленям, крикнул:
  — Земеля! Вот этот скачок судьбы! Моя мамка работала там… я любил к ней бегать… самые крутые книги читал… Люди в книжные магазины очереди занимали с ночи… а я у мамочки читал все их, запоем… после школы туда… я рос без отца… — парень, опустив голову, отрывками вываливал информацию:
  — Она термос брала… кастрюльку… я там кушал… уроки готовил… эх, мамочка, мама! Была бы ты жива! — у чувствительного парня, выкатывается одна слёзка, за ней вторая. Рывками ползут по щеке, одна застревает в рваной траншеи свежего шрама.  Но хозяин их словно не замечает, не моргающим взглядом застрял в своём прошлом, пуская по лбу, ранних морщин волну, подкусывает засохшие в кровь, разбитые губы.  Грязным рукавом смахивает солёную росу, рукой шарит по пустым карманам, ищет курево. Не находит, машет рукой, кричит:
  — Кривой! Принеси сигарету!

                4.

         Инженеру импонировало, что его собеседник совершенно обходится без матерных «вставочек», в чём кардинально отличалась знаменитая «лавочка».

Мимо приличного человека, проходит его «всё знающая» соседка, здоровается. Рассматривая его «подбитого» собеседника, с глубоким вопросом на лице удаляется. Обязательно всему подъезду, диктором — расскажет, телевизором — поведает, радио — разнесёт. У неё такое хобби, продление интригующей жизни многоквартирного дома и своей.

  — Я в восьмом классе любой сложности кроссворды, как орешки щёлкал… мне математичка пророчила… Эх, жизнь, круглая копейка… куда покатишься, куда меня выведешь… — парень обхватил голову крепкими конечностями.
  — А что с мамой случилось?
  — Рак. Эти суки лечили ей одно… а когда ей осталось жить полгода, они только поняли… не хочу об этом… я их ненавижу… 

Парень поворачивается к странному мужчине:
  — А вы помните, как изюбром «ревел» заводской гудок, извещая о начале и окончании рабочего дня, обеденного перерыва. Не поверите, я его иногда слышу ночью… словно плыву голым по Енисею… а он гудит… зовёт на работу… а народищу на набережной… а мне так стыдно вылезть на берег…
  — Нет, Алексей, мне уже не снятся родные места, забылись гудки, и, увы, уже к себе не зовут! Я давно перевёз своих… здесь и похоронил.
  — А-а… а мой батя бросил мамку, когда я был маленький… — продолжал копошиться в сундуках своей памяти такой разный человек, так контрастирующий с этой кучкой неприкаянных, никому не нужных людей.
  — Встретил на курорте борзую москвичку… она быстро его в хомут… и в стойло…
  — Выходит, ты после армии к отцу приехал?
  — Я после службы, поступил в институт… на втором курсе одному борзому сынку зажиревшего чинуши, челюсть вывернул. Собирали в больничке… мне пинка под зад! Чуть не посадили… мент, генерал отставной, ветеран войны, мне помог…
  — Интересно… а за что, так жестоко?

Парень взял паузу, сжал кулак, сделав его увесистым и злым. Показал его собеседнику:
  — Видите шрам на косточке! Это об его поганое рыло! Он, сука в пьяном угаре, на 9 мая, на спор, перед такими же богатенькими подонками хотел своей мочой затушить вечный огонь. У нашей фамилии четверо не вернулись…
  — Значит, к отцу сбежал! А что здесь не так пошло… в Москве же возможностей, что лягушек в болоте.
  — Да! Одному сладкие груши прямо в рот, а кому-то ядовитые шипы в спину!.. Отец ничего не решал… его Виолетта Григорьевна, там балом правила! Но мне на него грех теперь жаловаться. Помог устроиться на базу… на грузовик сесть… приодеться… угол снять. И всё это тайно от своей Виолетты. К нему ездил на дачу, когда его царевна не приезжала туда. Помогал ему строить баню.

Вернулся радостный алкаш, разложившись пирушкой на лавке, откупоривая «беленькую», стали кричать:
  — Лёх! Давай, кончай базар! Иди, а то на хвост не успеешь!

Алексей, словно свалившись в транс, не замечал посторонний мир, рядом спортивную площадку, где никогда не занимаются спортом. Не реагировал на детскую, где качались-прыгали тёмненькие детки, на своём кричали их охранительницы, изредка барахтающиеся во всемирной паутине. Жил где-то там, — выливаясь ручьём, открываясь широкой дверкой перед совершенно посторонним человеком.

В один из моментов, повествовал, какое процветало воровство на базе, как умело подставляют новеньких, как ушлые и бойкие ребята, хотели на него повесить мнимый ущерб, не заплатить за рейс.

Вновь, повторение судьбы. Та же резкая реакция на несправедливость. Те же кулаки, тот же удар, отработанный ещё в секции бокса. Теперь без «слома», но сильно битый в ответ, с выбросом на улицу, на вольный ветер:

 — Я с ней познакомился, когда она только машину купила… на трассе сломалась… стали встречаться… снимали квартиру…

Алексей достал из «грудного» фотокарточку, протянул мужчине. Евгений Васильевич впился глазами в красивую девушку, и двух одинаковых миленьких мальчиков у неё на руках. Двойняшки были копия Кедра, кой сидел рядом. 

  — Какие красивые!.. Я, правда, Алексей, давно не видел, таких чувственных глаз, такой женственности! Мальчики… это калька тебя. А как их зовут?
  — Мишка и Федька! В честь моих прадедов погибших на войне назвал… — наступила нервная, качающаяся на кончике языка пауза:
  — А где они сейчас, Лёша?

                5.
 
       Крепкий и мужественный человек, в этой сбившейся маргинальной кучке, — явно не слабак, сделался слабым, беззащитным, оголённым. Опуская голову на колени, обхватывая её руками, человек зарыдал. Сквозь слёзы и сопли, было слышно:
  — В могилках!

Кедр, открыто плакал, а Евгений Васильевич, совершенно потрясённый страшной историей, уже догадывался, как сломался сирота Кедров Алексей, сразу потеряв от глубокого инфаркта родного отца, — единственного помощника в таком огромном мегаполисе, когда тот посетил его в больнице, крепко переломанного, во всём белом, как шелкопрядный кокон. Которого ни разу не посетила мачеха, к которому семь месяцев никто не ходил. 

Жестокая ловушка судьбы, стечение обстоятельств, роковой случай:
  — Я так не хотел чтобы она вела…  только дождь прошёл… она уговорила… на повороте потянуло… Юлька растерялась… выскочили под встречную фуру. Только одним мигом запомнил: У Феденьки тело чистенькое… а головки уже нету… а в ручке фломастер… он рисовал нас счастливых… — у парня ожил кадык, сглатывая предательский ком, часто заморгали пушистые ресницы:
  — Мы ехали на море… в первый наш длинный отпуск… — от бездонного горя, голубое море подбитых глаз заполнялось солёной водой.

Тикали секундные стрелки вселенских часов, провожая время и мысли в небытие:
  — На трассе встретились… на ней, навсегда и расстались. 

Алексей встал, выпрямился во весь свой крепкий рост, размазывая на лице «минуты» душевной слабости, сухо спросил:
  — Осуждаете?
  — Грех осуждать! — услышит Кедр в ответ, отваливая от странного человека, от начинающего «бумагомарателя», от лавочки, устремляясь взором к своей порции поддельного «шмурдяка», некачественной дешёвой закуске, на прощание махнув рукой, крикнув:
  — Я никогда не был слабым! Но у меня нет, батя, сил, без них жить! Я мечтаю попасть к ним!.. — Алёшка, резко развернётся, махнет в сторону лавочного застолья, уверенно скажет:
  — Это они уже танцуют в обнимку со смертью... а я вырвусь... мне бы только...

Евгению Васильевичу уже не будет слышно, как его земляк, подтягивая ногу, хлопая по ней, добавит:
  — Вот только заживёт, выпрямится, призовусь «туда», я их обязательно догоню.

Кедр сдержит слово. «Догонит» своих где-то под Бамутом, в пером своём бою, даже не поняв, куда ему попали.


                28 февраля 2025 года.