Перед электричкой

Маленькая сельская больничка по странному стечению обстоятельств располагалась недалеко от железной дороги. Возможно, рельсы проложили, когда она уже давно работала, и менять что-то представлялось бессмысленным.

Я ходила от стены к стене, бездумно рассматривая врачебные рекомендации о том, как не заразиться той или иной болезнью или как достойно страдать ею, если избежать напасти не получилось.

Пятнадцать минут тянулись, как пятнадцать часов, потому что в силу наложенного на меня проклятия – эмпатии – меня вовлекало в чувства и ощущения даже случайных прохожих, не говоря уже о близких людях.

Она не была мне близким человеком.
Проминая скрипучие некрашеные деревянные половицы, я внутри себя вздыхала от досады на то, что, желая добра, творила зло.

Зло ли?
В нашем мире так переплетены противоположности, что вряд ли узнаешь, что происходит на самом деле или на чьей ты стороне. Это тебе не детские казаки-разбойники, где пиф-паф, и ты убит. Здесь ты и убийца, и спасатель, и жертва в одном флаконе. Отказываясь от такого расклада, я перевела себя в режим наблюдателя,
Но всё равно вздыхала.

Да, она не была мне близким человеком.
На последних курсах института она странным образом напросилась в подруги, и я не отказывала ей в этом, потому что она была одна, она – приезжая, она выглядела беззащитной, а я была на целых три года старше. Вот только мудрее ли? Её хитрый взгляд вполне читался; её льстивый голос был слышен и понятен. Что тогда?

Понятия не имею.
Вполне возможно, что мне сверху назначили сыграть определённую роль в жизни человека, и я – как послушная марионетка – всё выполнила правильно.

Уже вконец истомившись вялым, но напряжённым ожиданием, я увидела, как полная заботливая нянечка вывела страдалицу из кабинета, и её лицо было цвета бумаги, на которой отпечатали висевшую на стене инструкцию по спасанию от гриппа.

Нянечка усадила её на длинную низенькую лавку, стоявшую вдоль стены с плакатами, и ушла. Её начало рвать. Нянечка вернулась.
– Ну, ладно, ладно тебе, доча, потерпи, сейчас пройдёт! – приговаривала она, обтирая её лицо своим носовым платком и одновременно ногой вытаскивая из-под лавки половую тряпку, чтобы накрыть рвоту.

Мне сказать было нечего.

Она пришла ко мне, рассказав дурацкую историю, что какой-то мужик её изнасиловал в купе.
Смешно.
Купе было в пустыне.
Её никто не слышал?

Поняв, что залетела, она стала усердно какими-то студенческими средствами избавляться от плода. Как бы не так. Время упустила, плод внутри умер. И теперь она сама балансировала на грани, потому и пришла. Ей помогла моя знакомая врач. Естественно, инкогнито и за плату. Естественно? Насчёт этого у меня сомнения до сих пор, но кто я такая, чтобы судить?

– Ты идти можешь? Электричка через пятнадцать минут. Следующая только через четыре часа.

Она промолчала, тяжело поднимаясь с лавки и поправляя юбку.
Боже!
Она смотрела мимо меня. Мне стало ясно, что теперь я – враг номер один, потому что нападать на самих себя нам запрещает инстинкт самосохранения.

А что я?
Просили – помогла.
Не просили бы – всё равно был бы результат, неважно – какой.

Скрипучая деревянная дверь больнички сказала нам своё «Пока», и мы двинулись в сторону станции. До прихода электрички оставалось десять минут.

И тут я увидела то, что спустя столько лет меня не перестаёт поражать и ужасать одновременно: она побежала…
На электричку мы успели за минуту до её отправления.

После этого инцидента общение наше быстро сошло на нет, пути разошлись, но судьба свела у альма-матер ещё раз – спустя тридцать лет.
На остановке мы встретились лицом к лицу.

Да, узнали друг друга.
– Прости меня, – тихо сказала она и заплакала.
А я подумала, что сильнее прочих цепей в тюрьме вины нас держит память.