Дни перемен. Часть 2 - На Земле

Деяния-1. Ночь в стиле вуду (часть первая).

Танцевальный зал бурлил трёхмерным калейдоскопом, в число стёклышек которого то и дело попадали странно размытые фигуры танцующих. Разноцветные, неторопливо плавающие в воздухе «медузы» - сферофоны в ореоле голографических щупалец, - неустанно формировали вокруг себя и танцующих особую светомузыкальную, вкусоароматическую, осязательноаурическую среду. Дополняли картину модные трюки с искривлением пространства и мягкими перекатами гравитационных волн. Последние, подобно некогда лазерным лучам, быстро стали дискотечной игрушкой, хотя об их более практическом применении пока можно было лишь мечтать.

«Первое отделение - танцы в техноцветном пространстве, - вещали афиши, - второе - стильные и консервативные "Cockroachers", и наконец, третье - таинственный и неповторимый Барон Самеди! Единственный концерт музыкального мага и чародея в Москве, проездом с Хвваруээ на загадочную планету создателей Чёрного Джо, что в туманности Конская Голова! Спешите видеть! Добро пожаловать в «Аргус», клуб контрастов!»

«Аргус» и впрямь был клубом контрастов. Едва лишь Майк появился на танцполе, к нему тут же подскочили за автографами две очаровательные молоденькие девушки. Они, конечно же, с первого взгляда узнали того самого  гениального инженера, скандально известного учёного, сказочно богатого изобретателя и просто красавца-мужчину, которого недавно показывали в новостях. «Дашка, я не могу поверить, что ему за полтос!», - шепнула, улучив мгновенье, блондинка брюнетке. Майк с ехидным злорадством предвкушал реакцию этих пташек на контрастный душ клубной программы.

Многомерный калейдоскоп потускнел, обрёл нормальную плотность воздух, и вернулось привычное тяготение. Между ставших фоном цветовых пятен зажёгся во тьме прямоугольник сцены.

- Добрый вечер! Нас зовут "Cockroachers", и сегодня мы играем для вас! - провозгласил, подойдя к старомодному микрофону, музыкант столь же старомодной внешности - полубакенбарды, кургузый вельветовый костюмчик и прямо-таки музейного вида, полированная деревянная гитара со скрипичными резонаторами, висящая на широком ремне. Ансамбль за его спиной выглядел примерно так же. Короткая дробь барабана - подумать только, настоящего барабана! - и со сцены в зал словно бы спрыгнули сотни весёлых танцующих скелетиков, призраков старого рок-н-ролла.

Завсегдатаи клуба бодро сменили стиль, увязавшиеся же за Майком девушки ошеломлённо застыли.

- Что это? Зачем это? - наконец выдавила брюнетка.

- Прекрасные музыканты. «Аргус», и ещё пара клубов в Москве устраивают такие шоу уже второе столетие. Даже в годы Потопа народ плясал. Старейшие залы, девочки, так-то.

- Боже, какая древность. Какого года эта песня? – блондиночка, в отличие от более независимой подруги, решила подлизываться к Майку и разделять его вкусы во всём.
- Не поминай Господа всуе, крошка. Эту песню их контрабасист Дениска сочинил, когда мы с ним учились в МТИ.

- Сочинил песню? Вот это сочетание нот? - не унималась брюнетка, - Я читала, что ничего нового сочинить невозможно. Поэтому песни создают для каждого концерта в процессе импровизации. И не один человек с каким-то там контрабасом, а несколько операторов. Как у него это получилось? И зачем её повторять?

- Повторяет же свои песни Барон Самеди! - парировала блондинка.

- Барон - гений! Он самый великий музыкант нашего времени! - запальчиво ответила брюнетка, - Анька, да ты посмотри: у них же гитары ДЕРЕВЯННЫЕ! И струны ЖЕЛЕЗНЫЕ!

- Дашка, ты ничего не понимаешь! Это стильно!

Вторым номером зазвучала "This Boy".

- Потанцуй со мной... - блондинка закинула голые руки Майку на плечи. Проигнорированную брюнетку словно ветром сдуло. Внутренне усмехнувшись, Майк стиснул талию девушки.

Блондинка вела себя как-то уж очень похотливо: прижималась упругим бюстом, тяжело дышала. А под конец программы, в самом тёмном углу зала, сделала своё платьице почти прозрачным, так и вовсе повесилась на Майка, обхватив его руками и ногами, и жадно впившись ему в губы. «Ой, надо же, какие мы неудержимые, - с холодным цинизмом изображая ответную бурную страсть, подумал Майк, - На пару вечерков она сгодится... Но стоит ли? Раньше я сдохну со скуки: она ведь ещё маленькая и глупая... Что играют ребята? "Twist And Shout" - значит, пора... Чёрт, если она сейчас так вцепилась в меня - что будет дальше? Чёрта с два, бэби - дальше будет только Барон Самеди. And nothing more...».

- Эй, погоди! - он ласково освободился.

- Не могу годить! - блондинка топнула ножкой, обутой в полупрозрачную модную туфельку-медузу, - Я хочу больше...

- Три минуты, - пообещал он, - Я принесу тебе коктейль, хочешь?

- Шоколадный, - потребовала блондинка, - Это возбуждает...

- Ok, - выбежав из зала, Майк перевёл дух. «Средь шумного быдла, случайно...» Не в первый раз. Обратная сторона известности - вцепится такая крошка, как клещ, а потом попытается заявить на тебя права собственности. Хорошо Барону Самеди - популярен, и в то же время анонимен за пределами сцены, словно Мистер Икс из оперетты... Чёрт, время, время!

- Слушаю Вас, - перед ним остановился оберкибер.

- Два шоколадных коктейля для блондинки по имени Анна, что в зале, - приложив к носу робота кредитку, Майк скрылся за дверью, над которой мерцало: «Посторонним вход воспрещён! Только для персонала!».

Обескураженная отсутствием кавалера блондинка забыла все тревоги, едва на сцене возник Он - Барон Самеди.

...Как случилось, что зловещее имя духа из вудуистского пантеона стало именем поп-звезды? Кто был этот хитрец с вечно скрытым голографической маской лицом? Ответа никто не знал.
 
Происки папарацци были тщетны - Самеди, казалось, жил только на сцене. Ходили слухи, что это вовсе не живой человек, а хитрая имидж-программа, подобно скафандру, одеваемая на первого попавшегося статиста - но и их так и не удалось подтвердить. Честно говоря, имидж-программу можно было придумать и получше: если вдуматься, музыка Самеди была не самой красивой на свете, а голос - далёким от оперного. Да и стихи его песен особо не баловали высоким стилем... но эти детали не представляли ничего особенного лишь по отдельности. Подобно углю и селитре, в сумме незатейливые слагаемые песенок Барона порождали гремучую смесь. Магия этих песен была незабываема, и никем, кроме него самого не воспроизводилась. Барон Самеди был одной из немногих загадок нашего прагматичного времени. И загадка эта была достойной того, чтобы оставаться нераскрытой...

Он пел под живую, словно змея в руках заклинателя, гитару о семи лазерных струнах. Шаманил с лучевым терменвоксом, вводя почтеннейшую публику в транс два часа кряду. Исполнив же последнюю песню - по обыкновению бесследно исчез, оставив лишь восторг и тихую тоску по таинственной сказочной стране, дорога куда только ему и известна...

- Да, Самеди – это фигура, - задумчиво проговорил контрабасист Денис, - Хитёр, чертяка! Как-то раз месяц кряду в одной программе с ним играли, а лица так и не видели!

- И никто не видел, - ответил Майк, самым несолидным образом поглощая попкорн из фунтика и запивая кока-колой, - Скажи честно, а не туфта ли это всё? Ты же всё-таки артист, видишь весь этот закулисный бордель... Может это фантом, виртуал?

- Если даже и виртуал, - ответил Денис, - то покажите мне его создателя! Нет, в чём я уверен, так это в том, что Самеди - живой человек, и песни все - его собственные. ТАК чужое не спеть, зуб даю...

- А куда он сейчас делся? - поинтересовался Майк, скомкав фунтик, запихнув его в стаканчик и выкинув мусор в утилизатор посреди стола.

- Как обычно - исчез, - развёл Денис руками, - Честно тебе говорю! Ты же сам видел! Я за кулисами стою, он выходит со сцены - а в гримёрку не входит! Который раз уже такая петрушка!

- А не прощупать ли его каким приборчиком? - предложил Майк.

- Система безопасности не пропустит.

- Меня? Да я такой сварганю, она и не заметит! - загорелся Майк, - Слушай, ты меня заразил! Не успокоюсь теперь, пока не разгадаю! - краем глаза он фиксировал появление в баре растерянной и слепо усевшейся в углу блондинки с недопитым бокалом в руке, - Всё, я пошёл! Прямо сейчас засяду в лаборатории, и...

- Ты на авто? - спросил Денис.
- Нет, пешком - а что?

- Давно ты в Москве не был, приятель. Сейчас три-двадцать. С двух до пяти весь общественный транспорт здесь проходит профилактику. Кроме такси.

- Я слишком скуп для этого, - усмехнулся Майк, - Пойду пешком.

- Ты где остановился?

- В «Рассвете».

- Спятил! Другой конец города. Не боишься?

- В Нью-Йорке не трусил, в Ганновере не трусил, в Эдинбурге не трусил - не убоюсь и тут, - ответил Майк, поднимаясь из-за стола, - Короче - спасибо, что сюда пригласил, если что - звони. Пока! - он прошмыгнул мимо столика ничего не заметившей блондинки, и был таков.

Былое и думы - 1. Сказ про Стеньку-вора и Симеона-купца.

Оставляя курящиеся лесом склоны Жигулей по правому борту, купеческий караван держал путь к Самаре. Симеон, купец в первом поколении, мужик тёртый, битый и привыкший шельмовать, который раз возвращался в родной город с товаром. Жизнью научен: как в люди лез, так глотки драл всем, кто на пути стоит. До Симбирска его на законных основаниях обгонял государев караван. Однако стоянка и ужин у местного воеводы после подписания проходных сделали своё дело: подмешанное в грибочки хитрое снадобье денька три задержит начальников государева каравана в Симбирске - мающихся животами и костерящих воеводино угощение почём зря.

Так и есть: не выплыли наутро государевы струги. А мы грибочков не ели, потому - проходная писана, чего время терять? - уже в пути. Опять извернулся шельма Симеон. И ни кого поплоше, а государевых людей вокруг пальца обвёл!

Дальше - больше. Корабельный плотник цеплял на нос головного струга герб, справленный по образу гербов на государевых стругах. Герб тот до поры упрятан был промеж товаров, в холстину завёрнутый. Другая хитрость. Люди купца на палубе зашушукались:

- Молва такая: у государя со Стенькой-вором тайный уговор: царские корабли не грабить. Увидит дозор разбойников золотого орла на носу - не трогают...

- Сказывали, Стеньке от государя за это мзда вышла великая...

- Ишь, безбожник: и с государя мзду берёт, не стесняется...

- Вот штуку-то и придумали: отчалили струги купцовы, причалили струги купцовы, а плыли, как государевы...

- Государь узнает - не помилует. Как можно государя обманывать?
- Не знаю, ребяты, как государя, а Стеньку-вора нам не обмануть - колдун... Его раз в острог посадили, а он воды из ковша плеснул, лодку на стене угольком нарисовал - да и уплыл...

- Брехня. Да и нет его нынче в горах - на Дон, бают, ушёл...

- Ушёл-то ушёл, а дозоры его?

- Так на то под гербом и плывём...

- Ох, ребяты, чует сердце - раскусит нас Стенька. Поколдует, да поймёт, кто мы есть. И прямо с Дона на кошме персидской прилетит. Антихрист он, точно вам говорю...

- Прикуси язык, Матвей, да не пугай ребят, а то плетей отведаешь! - прикрикнул Симеон, - Прямо бабка базарная, тьфу на тебя... "Поколдует, да поймёт"... Слушали дурака! Ежели он понятливый такой, отчего без герба не поймёт, где царский струг, а где не царский?

- Дело говоришь! Да только, коли все под гербами плавают, обратно не понять, где царский струг, а где собака купеческая, вроде тебя! - грянуло сверху.

Все разом вздрогнули - аж корабль качнулся. Задрали головы к небу. Поглядел и Симеон. Было чему дивиться.

Саженях в трёх от верхушки мачты покачивалось в воздухе днище струга чуть меньше купеческого. Отставая от влекомого течением каравана, он потихоньку отплывал в сторону. С бортов скалились, глядя на опешивших людей на палубах купцовых кораблей, разбойничьи морды.

- Говорил я, что он колдун! - завопил Матвей. Разбойничий струг снижался, готовясь опуститься на воду - борт к борту с купцовым.

- Колдун, или не колдун - а летать умею, - усмехнулся стоявший на носу атаман, - Ох, и рассердил ты меня, купчина! Выдумал тоже... Аль в Симбирске людей нет, что расскажут, кто нынче отчалил? Семь шкур с тебя сдеру, Симеон - не меньше...

Днище летучего корабля коснулось воды. Тут только ошарашенный Симеон пригляделся к парусу разбойничьего судна: натянутый наподобие шатра, он неведомо как выгибался кверху, словно бы снизу дул в него бесовской ветер, простому крещёному люду незаметный. Вдобавок парус блестел под солнцем тысячей блёсток, словно рыбья чешуя.

"А и вправду, - поёжился Симеон, - дует из преисподней ветер, а Стенька и рад... Грабить будет, убыток будет... А пушка-то на что?".

На корме стояла пушечка - маленькая, да за большие деньги в Нижнем купленная. Пока на стенькином струге четверо разбойников орудовали с мачтой да с парусом, ставя его так, как парусу стоять и должно, Симеон шепнул приказ. Один из его людей полез на корму, забил ядрышко, насыпал пороху, запалил фитилёк, да прицелился.

Оглушительно ухнул над Волгой залп. Сорвалась переполошённая птичья стая с прибрежных камней, да пошло гулять между гор, удаляясь, эхо. Купеческий струг тряхнуло, дёрнуло, закачало на волнах. А ядро, попав в чешуйчато-сверкающий парус стенькиного струга, отскочило да бултыхнулось поодаль в воду. Симеон глазам своим не верил, а меж тем в ответ коротко тявкнула с разбойничьего струга пищаль, и бедолага пушкарь замертво повалился на тёплый ещё ствол.

- Как липку обдеру - так и знай! - показался Стенька из-за паруса. Одёжа на нём, как и парус, чешуёй блестела на солнце.

"Нет, не из преисподней ветер дует, - решил Симеон, - из-под воды. С водяными, колдун, знается, в чешуе ходит. И персиянку не топил: русалка, небось...".

Шестеро подручных атамана, перебравшись на борт, учинили на струге досмотр - что есть, да где лежит. Симеону оставалось успокоиться на том, что струг у разбойников только один - всего не забрать.

Когда грабёж подходил к концу, ещё один из симеоновых людей, укрывшись за мачтой, выхватил пистоль, и выстрелил в атаманову спину. Вспыхнув сотней блёсток, вмялась в месте удара ткань кафтана, да со скрипом впились в доски борта отскочившие дробины. Стенька обернулся, а один из его разбойников выхватил саблю - и ещё одним симеоновым человеком стало меньше.

- Вели своим, чтобы не стреляли: пустое дело, - вытащив из-за пояса пистоль, Стенька навёл дуло на Симеона, - На другие корабли со мной пойдёшь - а то не жить тебе.

Симеон подчинился, успев шепнуть одному из своих:

- Одёжа его заговоренная. В голову стреляйте, коли сможете...

На двух других симеоновых судах грабёж повторился. Вблизи Симеон разглядел атаманский кафтан: не чешуйчатый, а расшитый не то кусочками слюды, не то мушиными крылышками. Колдовской, одним словом. Ещё удивительнее был пояс атаманов, подобно цепи скреплённый из тяжёлых чугунных блях. Тяжёлый, должно быть - однако Стенька тяжести пояса словно бы не замечал вовсе. Как взошли на третий струг, рулевой, не удержавшись, брякнул:

- Вериги-то, словно у инока...

Ответом насмешнику была атаманская нагайка. В следующий миг шапка атамана, сбитая выстрелом, пала за борт.

- Пошто снова палили? - Стенька со странной лёгкостью отшатнулся к борту: новый выстрел, и опять - мимо. Не удержав равновесия, Стенька ухнул за борт. И случилось диво новое - вместо того, чтобы упасть в воду, атаман взлетел, и загребая по воздуху руками, взгромоздился, словно петух на насест, на мачту своего корабля:

- Хотел я добром - да видно, не быть толку. Режьте купца и холопов его, ребята! Занимайте струги!

Спрыгнул с мачты, да задел перекладину. С треском разворотилась на петлях державшая парус рама. В три плёса оторвалось днище струга разбойничьего, купеческим добром перегруженного, от воды. И взлетел струг в небо. А на симеоновых кораблях схватились мужики кто за что, навалились на оставшихся разбойников - да за борт покидали.

- Кланяйтесь персиянке, как на том свете свидитесь! - кричали. На Стенькином струге, что был уже высоко, опомнились, палить вниз начали - а пули, не долетая, в воду падали.

Один из выкинутых в воду разбойников сразу ко дну пошёл, другие до ближнего берега вплавь пустились.

На стругах купеческих долго смотрели, как летучий корабль ветром за вершины гор относит, а после взялись перевязывать раненых, считать убитых да убытки...

Из отчёта исследовательской группы "Память Предков" Кафедры Психокинетики Биотехнологического Факультета Массачусетского Технологического Института: эксперимент по пробуждению памяти предков ориентировочной глубиной 450 - 550 лет. Проба 21. Подопытный: Владислав Городайко (Факультет Информационных Технологий). Полная VM-грамма прилагается.

Деяния-2. Ночь в стиле вуду (часть вторая).

- Привет, Майк. Не разбудил?

- Не разбудил, - раздался из браслета голос Майка.

- Работаешь?

- Гуляю. Слушай, первоначально в ансамбль храма Христа-Спасителя входили храмовый мост и телебашня, увенчанная маковкой?

- Естественно, нет, - фыркнул я.

- Так я и думал. Так что там у тебя?

- Ты обработал данные по игрушкам?

- Да. Игрушки как игрушки. А установленные у тебя на даче датчики регистрируют вот что: фазы быстрого сна твоей Маринки до третьего знака совпадают с пиками электризации окрестных гор. Маловато, но...

- Ты хочешь сказать... - в принципе не исключая и ТАКОЙ возможности, я, тем не менее, до последнего момента желал - что угодно, только не ЭТО! Почему? Сам не знаю. Что-то во мне противилось самой такой возможности - и всё тут...

- Пока только предполагаю. Дело не в игрушках, а в каких-то загадочных способностях твоей дочки, - сказал, словно каменную плиту на сердце обрушил, Майк.

- Но мы же пробовали повторить эффект! - выпалил я, - Ничего не получилось!

- Видимо, когда она механически переставляла их с места на место под присмотром взрослых, у неё не возникало чувства игры. Играя, ребёнок забывается, и мысленно одушевляет игрушки. А у Маринки они, значит, ожили не в воображении, а на самом деле. После истории с "призраком в опере" я даже могу в это поверить... А что ты так испугался?

- Как - что? - я попытался взять себя в руки и сгрести расползающуюся кучу мыслей, - Это моя дочь. Я за неё боюсь! Она же ещё ребёнок. Как это скажется на её развитии?

- Плохо. Если будешь вот так над ней трястись, - сухо, в обычном своём стиле «наезда на дурака» ответствовал Майк, - Хочешь, чтобы она росла, стыдясь своих способностей?

- Советчик из тебя... - выдавил я, вложив в это имя весь имеющийся в наличии яд. Напускное спокойствие Майка меня уязвило.

Майк, однако, не обиделся:

- Влад, я понимаю, тебе нелегко. Остынь. Живая здоровая девчонка, все функции организма в полном порядке. Чего ты испугался?

- Понимаешь... - я запнулся. Ну, как тут объяснить...

- На редкость дурацкая набережная, - снова переменил тему Майк, - Кто выдумал сделать набережную реки, за которой реку не видно? И дно мрамором выложить?

- Ты где сейчас?

- На Манежной, у Неглинки.

- Не помню фамилии. Однако большой был оригинал. Кажется, он и Большое Яблоко в Нью-Йорке строил.

- Ясно. Так вот, мои предложения. Тайно разместишь в детской датчики, которые я тебе привезу на днях, а все разговоры с Маринкой на эту тему прекратишь - они будут её отвлекать. Ты меня знаешь, я тебе не враг. Не дрейфь. Всё будет ОК.

- Ты думаешь?

- У-ве-рен. Твои страхи не делают тебе чести. В детстве меня во что бы то ни стало пытались отучить держать ложку левой рукой.

- Ты левша? Не замечал, - тут я запоздало вспомнил, какой рукой Майк держал ракетку позавчера, когда мы играли в бадминтон, и мысленно устыдился.

- Правильно. Пишу я правой. Переучили. А потом пришлось бросить живопись, ибо правая рука не справлялась, а разрабатывать левую было поздно. К счастью, в МТИ уже было наплевать, какой рукой я работаю - иначе не быть мне «небесным механиком». Вот так... Ты у себя на даче?

- Ага. До конца недели.

- Не возражаешь, если завтра приеду?

- Валяй.

- Тогда - до завтра, - Майк дал отбой.

Над головой бронзового Пушкина полярным сиянием переливались в воздухе огромные цифры: 03:49. Улицы были пустынны и лишены всякого движения - лишь изредка пролетал над крышами автолёт, да совершали закольцованные согласно программе движения голографические призраки в витрине салона модной одежды. Позы, принимаемые ими, были рассчитано и неуловимо порочны. Подбор моделей для проекции отражал тот же принцип. Угловатые, но изящные в движениях. По преимуществу девушки – впрочем, наверняка совершеннолетние, а то мало ли, что. Минимум так называемой «классической» красоты, максимум шарма...

Майк на миг замер у витрины. Вот эта, третья слева...

Русые волосы, заколотые шпильками и собранные в хвост, большие, чуть раскосые серо-голубые глаза, высокий лоб, большой тонкогубый рот, бледная кожа, тонкая талия, широкие бёдра и гладкий рельеф мышц на длиннющих ногах...

Это было три года назад, вспомнил, удаляясь прочь, Майк. У кого-то в гостях. Смешная, с сумасшедшинкой и перцем девчонка, страшненькая, но дико милая - одно плечо чуть выше другого, вся кожа в веснушках... Дочка чьих-то в третьей степени знакомых. Танцы, светская болтовня, и снова танцы. Все, кроме нас в конце концов напились, и мы танцевали вдвоём. А потом... Чёрт, как же я тогда в неё втрескался! И она - в меня... И как нелепо всё оборвалось!.. Ладно, не надо об этом. Не стоит ковырять грязным ногтем старые раны... Ёлки-моталки, зачем она снялась для рекламы?

Пройдя в задумчивости площадь Маяковского и, не свернув, где следовало, он вышел не к Савёловскому, а к Белорусскому Центру Связи. Неожиданно раздавшийся за спиной цокот коготков заставил его обернуться.

За ним трусила собачонка. Коротконогая, длиннотелая - почти такса, только ушки маловаты. Майк не любил собак. Никаких. А сявка, строго сохраняя дистанцию, семенила явно за ним. Остановившись, Майк топнул ногой: «Пшшла!» Никак не отреагировав, собачка приближалась. Под левым ухом розовело лысое пятнышко. Лишай, подумал Майк, мерзость. Чёрт с ней, пусть идёт. Он двинулся через вокзальную площадь. Сявка не отставала.

По контрасту с центром города, Бутырский вал спал, не видя снов. Никаких реклам, танцующих призраков в витринах и архитектурных излишеств. Слабосветящаяся плитка тротуара, цветочные клумбы в стиле модерн, и бульвар, разбитый по левую руку на месте некогда пролегавшего здесь железнодорожного перегона. Всё больше действуя на нервы, гнусная собачонка семенила следом. Майк прибавил шагу - она тоже. Быстрый шаг Майка был по скорости равен среднестатистическому бегу трусцой. Снова обернувшись, Майк повторно шуганул псину. С поправкой на скорость повторилась ситуация на Тверской. Не сбрасывая скорости, преследовательница летела на него.

В какой-то миг Майк сумел разглядеть, что лысое пятнышко под ухом - гладко выбритый кружок, в центре которого укреплён на иголочке-ножке серебристо блеснувший в свете уличного фонаря шарик...

В следующий момент собака прыгнула, с ненормально-холодной, какой-то акульей алчностью, разевая на лету пасть.
Майк ринулся вперёд, и тварь, промахнувшись, по-крысиному шлёпнулась на землю. На бегу Майк услышал - цокот коготков за спиной умножился. Не сбавляя хода, он оглянулся.

Преследовавших его собак было теперь штук десять, если не больше. Совершенно одинаковые, у каждой - шарик под левым ухом. Пираньи, подумал Майк, живые торпеды. Доигрался. Нет, в принципе, затевая ночную прогулку, я на это и рассчитывал... но чтобы так...

Он выжал всё, на что был способен. Свора не отставала, и лишь тут Майк понял свою ошибку. Преследуемый загонял себя сам. Электроды посылали приказ наращивать скорость вслед за объектом преследования, но ни в коем случае не сбрасывать её.

Над парком насмешливой луной мерцала реклама - белый круг, зелёная пятиконечная звезда, незавершённая снизу, и вписанная в неё четырёхконечная. Майк совсем не удивился, лишь озлился, когда по окружности рекламы вспыхнули буквы: «So what?».

Проклиная всё на свете, он вылетел на многоярусную эстакаду близ Савёловского Центра Связи. Кинул взгляд на горевшие над ним цифры часов - весь Бутырский вал он промахнул минут за десять, и до начала работы общественного транспорта было ещё далеко. Он вдруг понял, куда гнала его свора: ещё пять минут бега в таком темпе - и он влетит под своды круглосуточно открытого многокилометрового пассажа Т-АСЕ. Там ему в этот час будут очень рады...

Вызвать патруль? Волну его браслета наверняка пасут управляющие сворой. Собакам будет дан приказ отступать, и затея с ночной прогулкой, призванной форсировать события, вылетит в трубу. Значит, остаётся последнее средство...

Нашарив в кармане горсть гранул, он развернулся к преследовавшим его тварям, веером метнул в них упругие шарики, и тут же нажал на кнопку экстренного вызова.

Раздалась серия сочных хлопков. На мостовой возникли, чуть покачиваясь, несколько шаров. Сквозь прозрачную оболочку просматривались силуэты собак, пойманных в статис. Псы, не попавшие под действие гранул, как по команде, юркнули в ближайший проход между домами.

Патрульный автолёт прибыл на место происшествия через пол-минуты.

- Собаками действительно управляли по радио, кроме того, укусы их ядовиты, - произнёс инспектор Чероки, - Однако неизвестно, кем выведена эта порода, и где изготовлены импланты. Кроме того, никаких рекламных проекторов на Бутырском валу не устанавливалось. Гершезон, я вам верю. Я убеждён, что это - акт мести, однако юридических доказательств у нас нет.

- Нет - значит, нет, - рассеянно ответил Майк, для которого происки Т-АСЕ внезапно отошли на задний план. На переднем, словно призрак полуденного солнца на сетчатке глаза, настойчиво маячила голограмма из витрины. Желая отвлечься, во время разговора с инспектором он отрешённо водил пером по листу. Дав же отбой, поглядел на результат. Иногда в подобных случаях из-под его пера выходили вполне понятные образы. Так и сейчас.
Гора. Двое стремятся к вершине: Сизиф с камнем по левому склону, Христос с крестом - по правому. А на вершине рак сидит, и свистнуть собирается. «О тщете всего сущего», - усмехнувшись, подписал рисунок Майк, и только сейчас заметил, что держит перо в левой руке.

Фокусы подсознания. Забавная безделица... но гора... почему - гора? Не так всё это просто... Ах да, конечно же!

- Привет, Влад. Слушай, я только сейчас вот о чём подумал - а ведь не в одной Маринке дело. У вас в горах всякое бывает...

Былое и думы-2. Байки со склонов Жигулей.

У нас в горах действительно бывает всякое...

...За спиной скрывалось в горных кручах, заливая небо багрянцем и воспламеняя облака, заходящее солнце. Выйдя со двора, я ступил на ведущую к берегу лесенку, прорезавшую сверху вниз этот удивительный лес, где стволы деревьев поднимались под острым углом к усыпанному месивом ржаво-бурых игл и веточек склону. Лесенка! Почти галерея: ограждённая, крытая по всей длине тентом, с перилами, освещением и системой защиты от клещей, периодически наводнявших окрестные леса. Спуск был долгим, и на маленький причал, где брякал цепью дедов катерок, я вышел, когда уже сгущались сумерки. Извлёк из причальной будочки ведёрко - для грядущего улова, зачерпнул водицы, собрал удилище, проверил катушку, включил поплавок. И, наконец, закинул крючок.

Река в эту ночь была неспокойна. Шумели в белокаменных россыпях у берега волны, им вторил ветер, расчёсывавший спутанные космы сосен. На пределе различимости поблёскивали на том берегу далёкие огоньки. Со стороны Самары сперва вырастал, затем маячил перед глазами, а после долго таял во тьме, глухо гудя и грузно шлёпая по воде опахалом воздушной подушки, ховер «Степан Разин» - огромный, овальный, сверкающий тысячью огней, пятипалубный, похожий на именинный торт. Ветерок донёс до меня мелкое конфетти голосов и обрывки музыкальной мишуры с танцплощадки на верхней палубе. На смену ему выплыл из мрака, освещённый лимонной долькой полумесяца Царёв курган. Закачалась на волнах россыпь бледных бликов. Тонкой паутинкой заблестели ажурные опоры заброшенного железнодорожного моста через приток на той стороне, и разгонной эстакады далеко слева, напротив Курумоча.

В моём ведёрке плескалось уже с пяток рыбин, когда я почуял - стихли ночные шумы в лесу за спиной, почти перестала играть рыба, да и плеск волн несколько поутих. Рассеянно поглядев на поплавок, я заметил, что отчётливо горевший красным на фоне лунных бликов на волнах, он вдруг стал теряться, ибо блики незаметно приобрели багровый оттенок. Недоумённо подняв голову, я увидел ЭТО.

С той стороны, куда полчаса назад ушли огни «Разина», почти касаясь поверхности воды, к причалу угрожающе медленно приближался огненный шар диаметром метра в три.

Впрочем, «огненный» - не самое подходящее определение. Языков огня не было. Цвета шара были цветами расплавленного железа и вулканической лавы. Если это и был огонь, то по плотности равный, скажем, дрожжевому тесту. Жёлтый, оранжевый и багровый цвета, плавно перетекая один в другой, образовывали причудливые сочетания. То там, то здесь на поверхности вскипали, и величественно вспузыривались потёки и бугры. От шара исходило сильное на фоне ночной прохлады жёсткое, колючее тепло, грозившее обернуться пеклом при дальнейшем приближении. Но ещё больше, чем этот жар, и уже режущий газа свет, меня ошеломило неведомое прежде чувство, которое шар принёс с собой.

Меня пронизало предчувствие оглушающего удара током. Сверкающая тьма, словно взбаламутивший омут камень, всколыхнёт всё тело, и перемешает внутренности. Глазные яблоки, забившись в костяных темницах, панически рванутся за пределы орбит. Обожжённые этой плетью лёгкие на бесконечно долгий миг откажутся дышать. После удара я останусь жив, но спустя неделю разложусь заживо...

Очнувшись, я обнаружил, что подобно загипнотизированной кобре тянусь, покачиваясь, к приближающемуся шару. Понял, что ещё не испытав прикосновения, уже пережил все последствия в предчувствиях. И взял-таки себя в руки - выронив, правда, по дороге удочку.

Величественно и зловеще проплыв мимо причала, шар начал удаляться, пытаясь одновременно погрузиться в воду. Это ему не удавалось - поверхность воды, не желая расступаться, самым невероятным образом прогибалась, сохраняя между шаром отчётливо видимый в грозном багровом сиянии промежуток. Словно бы вниз на воду исходило от шара концентрированное давление.

Так продолжалось около минуты. Шар вдавился в воду примерно наполовину, и в этот миг словно бы нарушилось некое хрупкое равновесие. Рванулись вверх клубы багрово-белого пара; забурлила, вскипая, вода; и произошёл взрыв, поразивший меня не меньше. Обычно до самого нутра пронимает нечто низкочастотное. Взрыв же был трескучим, хрустяще-разламывающимся и похожим на агонию. Будто рвали на хрустящие костями, но продолжавшие отчаянно сопротивляться куски, что-то живое, огромное и страшное.

На миг из волнующихся вод вздыбилась в небо грязно-белая путаница ветвей призрачного дерева, взметнулась и опала кольцевая волна, а шар, уменьшившись раза в четыре и продолжая уменьшаться, пулей рванулся в небо, где и истаял. Остатки пара разметал вступивший в свои права ночной ветер. В центре расходящихся кругами волн упрямо держалось гладкое, порой подёргивающееся мелкой нервной рябью, пятно рваных очертаний - словно бы ожог на лениво-змеином теле Волги.

Опустошённый пережитым, я вспомнил историю о том, как Стенька-Вор однажды приказал сечь реку кнутами, отчего на закате иногда видно на воде пять рубцов. Подхватил ведёрко, выловил из воды удилище (леска зацепилась за флагшток на носу катерка). И тут по всей длине ведущей к дому лестницы вспыхнул свет.

Через пару минут, задыхаясь на бегу, на причал выскочил дед:

- Вадька, живой?

- Живой, дедушка. Что это было?

- Пошли домой. Молния это, шаровая.

- Такая огромная?
- А такие только здесь и бывают. Когда гроза над Жигулями идёт - молнии только в горы и бьют. Видал, какой громоотвод у меня на дворе?

Громоотвод у деда и впрямь был знатный: веер лазерных лучей, устремляющийся в небо из фасеточной чаши заземлённого стального зеркала.

- Горы, они словно конденсатор - электричество в них копится, а потом такими «капельками» и стекает. Вода их притягивает... Это ж одни из самых старых гор на свете, - продолжал дед, когда мы вернулись на двор, - Много они на своём веку повидали. Во время Потопа вся округа на них спасалась. А давным-давно, при динозаврах, они вовсе островом в океане были...

Из последовавших затем воспоминаний деда (нет-нет, не о динозаврах!) запомнилась мне история, куда более удивительная, нежели размеры и повадки здешних шаровых молний.

Года за два до Потопа, завершая строительство дома, дед стал свидетелем необыкновенного явления.

- Сижу как-то вечером на крыше, и вижу - появилась над во-он той вершиной, что правее Верблюд-Горы, эстакада - ажурная, опоры под Луной блестят - разогналась по ней острокрылая ракета, и в небо ушла. И всё исчезло, будто и не было такого. А через три года, уже когда все луга на том берегу затопило, начинают строить в горах космодром - точно такую же эстакаду, как та. Только не слева от Верблюд-Горы, а справа! Бывают, правда, у нас миражи, - заключил дед, - Воздух над горами электризуется, да в линзу собирается. Но ведь не может мираж будущее показывать, верно?

- Да, у нас в горах бывает всякое, - закончил я свой рассказ, - Так что нечего мешать мою дочь со всей этой чертовщиной... Хоть убей: Маринка - источник чудес?.. Тьфу, даже звучит погано...

- Правильно, погано, - ехидно ответил Майк, - Какой она к ядерной фене, источник? Она же живая. Скажи по-другому.

- Скажу: "к ядрёной фене", это во-первых. А во-вторых... Ну, чародейка...

- Согласись, уже не так погано, верно?

- Майк, ты неоригинален, - поморщился я, - Некий поп, захотев в постный день курятинки, взял курицу, окрестил её рыбой, и съел.

- Умный мужик был. Уважаю.

- Ты неисправимый фигляр! Пробы негде ставить...

- Имеешь в виду уголовную татуировку? Негде. Ибо - ни за что. Она не будет смотреться на моих мускулах, которые так нравятся девушкам в естестве своём.

- Хорош кривляться. Твоё позёрство хорошо первые три дня знакомства, потом начинает утомлять. Учти на будущее.

- Меня уже учат жить. Боги, как низко я пал. Ближе к делу. Я вылетаю, и буду у тебя через пару часов, ок?

Деяния-3. По ту сторону лета.

Лето выдалось тёплое, даже жаркое.

Редкие вечерние грозы перемежались долгими днями, а порой и неделями полыхавшего безумной лазурью неба, шелестом не способного побороть жару ветра и легионов атакующих глаз солнечных бликов на ленивых волнах. Белый песчанник на берегу раскалялся чуть ли не до шипения брызг. Волны то спасались паническим бегством от шального спортивного экранолёта; то хаотично плескались под десятком реактивных серфов, когда скайверы, утиным клином спланировав на воду с небес, затевали посреди реки акробатические гонки; то с достоинством расступались под воздушной подушкой степенного туристского экранохода трассы «Волга - Арал-Каспий».

Прибрежные заросли и предгорье усыпали грозди ослепительно белых, длинноиглых шаров чертополоха. Видимо, он выгодно отличался от северо-западных разновидностей - судя по ажиотажу туристов из Москвы и Петрограда, увозивших с собой целые букеты этой дряни. Лениво парившие над горами орлы разморено клекотали - словно скрипели у себя в небесах петлями несмазанных ржавых крыльев.

Над раскалёнными солнцем камнями дрожал и струился воздух. Тающим пудингом оплывал на том берегу Царёв курган. Тонкой паутинкой колыхались на ветру ажурные пролёты железнодорожного моста через приток Волги с аппетитным в такую жару названием Сок. Мост недавно отметил столетие в качестве памятника истории. Сплетением сухих ветвей казались арки-опоры разгонной эстакады космопорта по соседству с Верблюд-горой. Лет пять назад его законсервировали в связи с переводом сообщений "Земля - Кольцо" на орбитальные лифты и тоннельный метод.

Вечерами же горы отдавали накопленное тепло пылающим закатами небесам, нет-нет, да и рождая в вышине загадочные миражи, совершенно непохожие на пустынные.  Это была одна из последних загадок своенравной земной природы...

- Ха, этот сорт ханжества на земле моих предков неистребим, - резюмировал Майк, изучая статью "«Teen-Boop»: порнография или искусство?" Веришь ли, зачисление в МТИ с проживанием в общаге было для меня праздником. Я же сбежал из дома, ты в курсах? Бердслей - чёртова глубинка, а предки хотели, чтобы я занимался исключительно их бутиком, да не забывал ходить в синагогу... Ничего не меняется... Двести пятьдесят лет политической корректности, что ты хочешь...

- На заре данной доктрины одному эстрадному певцу, помнится, запретили помещать на афишу статуи четырёх критских мужиков, подпирающих потолок храма головами, - вспомнил я, - Четыре античных статуи - это так непристойно...

- Наверное, им просто завидовали пузатые обыватели, обожравшиеся сосисок с пивом, - кивнул, будучи явно не прочь поболтать с дороги на отвлечённую тему, Майк, - Обычная уравниловка. Выше среднего - фу, разврат! Непристойные позы? Это каким раком надо встать, чтобы поза в самом деле была непристойна? Позировали молодые модели? Но никому из них нет меньше шестнадцати, верно?
- Верно. Причём среди них - много известных ребят, - заметил я, - Смотри: мастер спорта по акробатике среди юниоров Жерар Лер, альпинист Эндрю Струзанн, звезда неоклассического балета Яна Немецкова...

- И она? Ах, ну да... - приглушённо вымолвил Майк.

- Видал, да? Здорово танцует девчонка, а всего-то семнадцать лет. И ни одной профессиональной модели. Может, профсоюз взбеленился? Конкуренции боятся... Кстати, в Европе всё спокойно, если не считать Ватикан; Африка празднует семидесятилетие со дня окончания Последней Войны и ей не до того; Австралия считает нас отсталыми: у них так все давно ходят; ну а в Антарктиде это пока что неактуально в силу климатических условий. То есть воняет по традиции лишь...

- Ага. Так, ну а что у нас ещё? - неожиданно спросил Майк.

- Да про тебя опять...

- Что именно?

- В сеть попала история твоей ночной беготни по Бутырке, и акции T- ACE упали ещё на десяток пунктов. Корпорация судится со Службой Цензуры, ибо юридических доказательств её причастности к данным событиям нет, а непроверенная информация попала в сеть в обход Службы стараниями некого хакера...

- Влад, ты меня не выдашь?

- Шут гороховый! Тебе делать больше нечего?

- Дырявая у вас Служба Цензуры, советник. Зато теперь ты своих дармоедов будешь гонять в хвост и в гриву, я тебя знаю. Это ли не здорово?

- Здорово-то здорово: у ворот Егоровых. А у Жигулёвских Врат уж совсем иной расклад, - ответил я, - Кто-то собирался продолжать работу.

- Затем и прилетел, - согласился Майк, - Я слов на ветер не кидаю. Разместил приборы?

- Толку-то. Погоды нынче какие стоят? Маринку дома не удержишь, и уж играть дома она точно не будет. Но кое-что есть. Один твой датчик реагирует на её сны. Утром сон расскажет, я иду снимать показания, а на записи... - я вывел запись на обозрение, - смотри, какой частокол!

- Мой или твой сон этот датчик отразит, если его засунуть под подушку, но никак не на расстоянии в два метра, - заметил Майк.

- Только вот оно что: два самых мощных частокола приходятся на ночи после двух сильных гроз. Может, твой датчик ловил помехи?

- Все датчики настроены на её биополе, - отрезал Майк, - Помехи невозможны. Разузнай, наблюдались ли после гроз над горами миражи.

- Ты думаешь... Ну, конечно же!
- Влад, ты сдаёшь. Прямо на глазах. Вроде старая архивная крыса, мог бы сам додуматься. Нет, сидит, о тинейджерской моде рассуждает...

- Сам дурак.

- Оk, проехали.

- Вот наша главная аномалия, - я связался с биостанцией, - Жучок. Вернее, пока что его личинка. Но много. У нас тут и так все дачи на ультразвуковой защите - от клещей, а что это за напасть...

БИОСТАНЦИЯ ЖИГУЛИ-26 СООБЩАЕТ: ВИДОИЗМЕНЁННАЯ ЛИЧИНКА COLEOPTERA ANTRAXIA, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ЗАВЕЗЁННОГО ИЗ СИБИРИ В XVI-XVII ВВ., БЕЗОПАСНА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА И НЕ ЯВЛЯЕТСЯ РАЗНОСЧИКОМ КАКИХ-ЛИБО ЗАБОЛЕВАНИЙ. ПОИСКОМ ПРИЧИН НЫНЕШНЕГО РОСТА ПОПУЛЯЦИИ COLEOPTERA ANTRAXIA ЗАНЯТА СПЕЦИАЛЬНАЯ ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ КОМИССИЯ ПОД РУКОВОДСТВОМ ПРОФЕССОРА АЛАБИНА М.Е. СИБИРСКИЙ ПОДВИД СЧИТАЕТСЯ ЭНДЕМИЧНЫМ И НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ НАХОДИЛСЯ НА ГРАНИ ВЫМИРАНИЯ. ИНФОРМАЦИЯ СЕТИ БИОСТАНЦИЙ УРАЛ-САХА-АМУР: РОСТА ОСНОВНОЙ ПОПУЛЯЦИИ COLEOPTERA ANTRAXIA НЕ НАБЛЮДАЕТСЯ.

- В таких делах случайностей нет, - неожиданно завёлся Майк, - Всё один к одному. Что за жук такой?

Через миг нам удалось выяснить, что Coleoptera Antraxia в частности, принадлежит к той самой группе жесткокрылых, что своей способностью летать нарушает классические законы аэродинамики, причём в большей, нежели другие виды, степени.

- Кстати, как там на той планетке продвигается изучение антигравитации? - неожиданно спросил Майк.

- По-прежнему. T-AСE уверяет, что на открытие эффекта они вышли случайно, а схемки типа твоей работают только там. А у тебя как?

- И у меня - никак, - Майк вытащил из кармана ту самую схемку, - Сколько над ней не бился, а включаю, и... - он рассеянно щёлкнул тумблером. Вырвавшись из его рук, схемка, качаясь, повисла в воздухе в метре от пола.

- Ну и фигляр же ты, - вздохнул я, - Описание с собой? Могу прямо сейчас заявку зарегистрировать... Завтра - эксперты, послезавтра - патент... Э, ты чего на меня так уставился?

- Два часа назад... - выдавил наконец Майк, до того ошарашено шарахавшийся взглядом от меня к висящей в воздухе схемке и обратно, - В Москве… Во всех режимах... Не было эффекта!!! Мата на тебя не хватает... Да, Гершезон - фигляр, Гершезон - кривляка, Гершезон всех разыгрывает, а поэтому не будем ничему удивляться! Зайца тоже Гершезон придумал...

- Следи за стилем речи, - осадил я его, - А то синагога по тебе уже обрыдалась...

- Да, ты прав, - Майк остыл, - Но она же не работала!.. Слушай! Помнишь тот эксперимент с твоей наследственной памятью?

- Такое не забывается.

- Тогда жук... Кафтан, расшитый крылышками... Парус... Схемка... И всё это в горах, понимаешь? На биостанцию, к этому, как его, Алабину, срочно! Надо с ним потоковать...

- Потолковать, Майк. Токуют совы по ночам. И тетерева.

- Толковать? Это от "talk", что ли? Вроде имени Варфоломей, криво содранного с "Bartolomew"?

- Точно. Между прочим, первые библиотеки на Руси называли вивлиофеками. Это даже не ошибки транскрипции, это, по Чехову, "реникса".

- What the fuck?

- "Чепуха", прочитанная на латинский манер... Летим, - я встал из-за стола, - Пойду, девчонок предупрежу. Ты автолёт на крыше оставил, или во дворе?

- Да ну его, - отмахнулся Майк, - Биостанция далеко?

- Полчаса ходу. По ту сторону Верблюд-Горы.

- Давай пешком прогуляемся, - предложил Майк.

- С тобой пешком опасно... Шучу. Надо бы предупредить старика... Опаньки! "Живой канал" занят, причём судя по телеметрии, уже три часа. Ладно, пошли без доклада.

- Интересно, почему он занят? - пробормотал Майк.

Пещера N*2

- ...да, Сева. Собирать фольклор сейчас - дело тухлое, - бубнил, развалясь в кресле диспетчера и закинув на пульт грязные босые ноги, парень в несвежей майке с портретом Барона Самеди, драных джинсах и окружившем голову зеркальном пузыре сфероэкрана. В руках у парня помещалась семиструнка - когда-то дорогая и явно сделанная на заказ, а теперь столь же потасканная, как и он сам, - Последним эту песенку записывал ансамбль «Самара-Городок». Но цифровать запись альбома «Заветные Сказки» тогда почему-то не сочли нужным, а найденная мной лента рассыпалась после первого же прослушивания... Пишешь? Тогда я дальше... - ударив по струнам, он тут же выпал из собственного ми-минора, заголосив:

Охуе, ох, уехал мой любимый…

Перегнувшись через пульт, я решительно постучал по сфероэкрану.

- Сева, я попозже перезвякну. Тут пришли какие-то... - болтун-диспетчер отключил пузырь. У диспетчера были блеклые светло-карие глазки, спутанные пшеничные космы, такого же цвета щетина, три грандиозных прыща на лбу и один - поменьше - на носу, а также нечищеные зубы, - Салют, братишка. С чем пожаловал?

- Инспекция, - неожиданно для самого себя официальным тоном произнёс я. Ничего не могу поделать в подобных ситуациях - чиновник прёт со страшной силой, - Советник Мирового Архива, старший инспектор информационных центров Владислав Городайко, - завизировав на пультовом определителе личный знак, я широко улыбнулся, - Ну, как у нас дела?

Отведя бедолаге - диспетчеру несколько секунд мучительных сожалений на тему "почему-я-не-умею-растворяться-в-воздухе", я сжалился:

- Вольно, приятель. На первый раз - условное взыскание. Но с занесением. В случае повторения эффекта... сам знаешь, что. Так что старайся не допустить. Где профессор Алабин?

- Ох... уе... уехал, - пролепетал диспетчер, - в Самару. Молекулярный анализ крыльев колеоптера-антраксия. Будет вечером. Просил не беспокоить.

- Ясно. Только если уж ты занял «живой канал», не забывай оперативно сбрасывать эти сведения на сайт. А то ещё кто-нибудь припрётся, и жалобу на тебя накатает...

- Бородатый... - с нескрываемым отвращением процедил Майк, едва мы покинули станцию, - Тварь. Терпеть не могу...

- Здрасте, - несколько опешил я, - Приехали... А моя борода тебя тоже напрягает? Почему я раньше не знал?

- Ты не понял, - улыбнулся Майк, - Ты - просто бородатый, а он - Бородатый, понял? Из идейных соображений.

- Ёлки-палки, я и не заметил. Сектант?

- Ага. Инфантильный паразит, одна штука. Никогда не доверяй таким в серьёзном деле. Подведут - и плевать, что подвели.

- Я с Бородатыми не общаюсь.

- Сколько таких красавцев просиживает штаны в Архиве и на таких станциях, жуя варежку и лениво контролируя автоматику, под твоим началом?

- Много... - я вспомнил, скольких лентяев пришлось уволить мне лично, и прикинул процент Бородатых, - Но они всё-таки работают...

- Всё-таки? Классная характеристика... - Майк карикатурно похлопал в ладошки, и чертыхнулся, споткнувшись о торчавший поперёк тропинки корень, - Работают - каждым жестом показывая, что выбираются для совершения работы из самосозерцания лишь ради богоугодной любви к убогим мирским недочеловекам. Самое обидное - личных амбиций не имеют. Только вот тем, кто амбиции имеет, не стоит заручаться в каком-либо деле поддержкой Бородатого - завалит. И виновато извинится с грустной улыбкой. По деревням ходит! Матерные частушки собирает! Фольклорист! Спец! А отметил ли он на карте вашего региона, к примеру, вон ту тропку - ещё вопрос...
Указанная тропка уходила круто вверх - уступами, и терялась среди сосен. Строго говоря, это была даже не тропка - скорее следы когда-то и кем-то протоптанной ложбинки, покрытые теперь, как и весь горный склон, травой и опавшими сосновыми иглами. Честно говоря, я чуть ли не впервые обратил на неё внимание: такая же примелькавшаяся деталь пейзажа, как криво вознёсшаяся над крутым участком берега кривая сосенка чуть ниже дороги, или валун из белого песчаника, поры коего кишели муравьями, чуть позади...

- Никогда бы туда не полез, - промолвил я, - Шею свернуть можно...

- Что и требовалось доказать. Вот никто и не лазит. Причём, судя по всему - уже давно. Особенно твои Бородатые, - фыркнул Майк. – Ибо шансы на то, что  вершина горы поросла коноплёй, для них минимальны. Но ведь кто-то и когда-то эту тропку протоптал! И шею по дороге не свернул. А может, там форт заброшенный? Самого Стеньки-Вора? И сокровища зарытые?

- Так запросто? - усмехнулся я, - Тропа от дороги?

- А полезли! - вдруг завёлся Майк.

- А давай! - я вошёл в раж. А вдруг... А не вдруг - так хотя бы остынет малость... - Полезли! Легко!

Сойдя с дороги, мы двинулись вверх по ложбине - что неожиданно оказалось легче, чем я предполагал. В какой-то момент, оглянувшись назад и вниз, я не увидел ни берега, ни дороги, ни даже реки - по мере подъёма сплетенье ветвей скрыло от нас всё. Впереди - такая же непроглядность. Клещей не было, таинственные Coleoptera Antraxia встретились нам лишь пару раз - серенький жучок вдвое меньше майского. Такими темпами, подумал я, переводя дух, мы через полчаса доберёмся до вершины. Однако подъём неожиданно закончился, и почва под ногами вновь стала горизонтальной.

Мы оказались на небольшой полянке - уступчике. До заросшей сосняком вершины оставалось метров тридцать. Вплотную к краям поляны подступал лес - раскинувшиеся над нами ветви почти закрывали небо, а значит, обнаружить уступ сверху было невозможно. Разве что лазерным дальномером со спутника - и то, лишь в случае полного сканирования горы. Трава, несколько замшелых камней, ворохи ржавых сосновых игл... А из склона горы на нас слепо глядел двухметровый зев пещеры.

- Ну что? - победно оглядел меня и полянку Майк, - Есть эта норка на картах, или как? Насколько мне известно, тропы ко всем пещерам отмечают соответствующими указателями, так что...

- О, чёрт, - я кинул взгляд на браслет. Ни пещера, ни ведущая к ней тропа на выданной мне карте не значились.

- Ну, и где были твои следопыты? - завёл старую шарманку Майк, - Гони всех Бородатых в шею!

- К дьяволу Бородатых, Майк. Нет, нам с тобой определённо везёт на приключения. Сколько здесь ходил...
- На ловца и зверь бежит, - ухмыльнулся Майк, - Это не везение, а закономерность. Болезнь Пиноккио. Люблю совать нос куда попало... Кстати, если мысленно исключить почвенные наслоения и траву, получится правильный квадратик тех же размеров, что и...

- Вход в пещеру на искусственной планете! - выдохнул я, - Чёрный Джо... А значит...
- Нет.

- Что – «нет»?

- Да, пещеры похожи. Но в байки про инопланетян-пестунов, которые запустили процесс мутации обезьяны в человека, а сами сидят здесь, и наблюдают, я не верю. Слишком просто. Мы знаем три цивилизации: одна счастливо варилась до недавних пор в собственном соку, вторая по мелочам воровала у третьей, а третья - мы. И ни одна не стала бы заниматься подобной ерундой.

- Однако стечение обстоятельств...

- ...Ещё круче, чем ты думаешь. Шухер! - метнув взгляд в синевшее меж сосен небо, Майк схватил меня за руку. Через миг, ничего не успев понять, я вместе с ним сидел на траве, укрывшись за белыми валунами на краю поляны.

Над нашими головами раздались треск и шорох. Сверху посыпались хвоя и сучки. Продравшись через сплетение ветвей, на полянку селя ярко-жёлтая «Мицуха». Из кабины выбрался усатый здоровяк. Вскинул на спину рюкзак, опустил на глаза спец-очки, и скрылся в глубине пещеры.

Фонарь автолёта утратил зеркальность под рассеянным светом - кабина была пуста. Достав из кармана две пары спец-очков, Майк протянул одну из них мне и коротко бросил:

- За ним.

Деяния-4. Поединок на втором уровне.

Впереди гулко и тяжело топал подозрительный «спелеолог». Он не боялся обвала, не считал нужным соблюдать тишину, и судя по всему, шёл сюда не впервые.

Изгиб коридора, насколько я заметил, повторял очертания пещеры на искусственной планете. Следовательно, впереди...

Так и есть - мы вышли в круглый зал. Здесь сходство с инопланетными катакомбами кончалось ввиду втрое большего, числа коридоров, ведущих в разные стороны. Три были пронумерованы - на своде над ними холодно мерцали нанесённые святящейся краской цифры «1», «2» и «3». Тяжёлые шаги усатого, затихая, доносились из четвёртого прохода. А над нашими головами сияло «Exit».

- Исследует, - прошептал я, - Втихую. Это противозаконно - тайное изучение не отмеченных на карте пещер... Что будем делать?

- Ждать, конечно, - ответил Майк, - Не лезть же за ним, верно? Можно даже со вкусом... - с этими словами он неожиданно превратился в чёрта с рогами, копытами и хвостом, - Как насчёт психической атаки?
Я в непонимании воздел брови.

- Обманка, - пояснил Майк, принимая нормальный облик, и протягивая мне ярко-красную пульку, - У меня их несколько штук. Бери.

Уставший от шуток Майка, я нехотя перевоплотился в скелет в одежде казака XVII века.

- Сойдёт?

Вполне!

Ждать пришлось недолго. Звук шагов «исследователя», усиливаясь, слышался из коридора номер шесть. Очевидно, уж неизвестно ради чего, там была устроена петля. Минуту спустя усатый, сам несколько этим обескураженный, вышел в зал. И уже направившись ко входу в промежуточный, пятый тоннель, вдруг заметил две застывшие возле выхода фигуры.

- Оставьте этот балаган, или вы – трупы, - ни единым мускулом не дрогнув, произнёс усатый, наводя на нас парал, словно бы по волшебству возникший в его только что безобидно пустой ладони.

Мы отключили обманки. Согласно законам жанра на несколько мгновений в пещере должна была воцариться тревожная немая сцена, когда противники застывают друг напротив друга, не зная - на что решиться. И если решаются, то, как правило, на какую-нибудь очевидную глупость.

Совершив такое нехитрое умозаключение, Майк, стоявший ближе к усатому, очевидно, смекнул, что из идиотской ситуации надо выпутываться по-идиотски. И, вооружившись этим знанием, решил обратить неустойчивость ситуации в нашу пользу. То есть нарушил шаткое равновесие первым.

- Ничего так пушка, - заинтересованно произнёс он, - Почём брал?

Пока смысл сей фразы, менее всего ожидаемой в этот миг, доходил до усатого, Майк, как бы невзначай шуганув его состряпанной из пальцев правой руки «козой», с ловкостью фокусника выхватил оружие левой. Пятнами проступившее на физиономии здоровяка изумление быстро покрывалось грубыми штрихами ярости. Впрочем, ещё быстрее Майк ухитрился раскурочить парал, и раздавить каблуком извлечённую из него энергорошину.

- Э, урод, ты чо делаешь? – выдавил, наконец, усатый. И, очевидно, тут же пожалел о содеянном. Вместо приличного случаю угрожающего рыка его глотка издала какое-то неубедительное блеяние.

- Привет, Эрнест, - кивнул Майк усатому, - Мы так неожиданно расстались во время радиообмена любезностями на той планетке, не правда ли? Жаль, весьма жаль. – Его голос был возмутительно сладок, - Вот, значит, какой ты… Красавец, ничего не скажешь. Но до нас тебе всё равно далеко. Узнал голос дяди Эрнеста? – обернулся он ко мне.

Наконец Эрнеста, ошалевшего от слов Майка, прорвало:

- …! Ты чо, в натуре? Ты, …, с кем, я не понял, говоришь? – героическим усилием вернувшись в рабочий режим, амбал ждал теперь малейшего колебания, испуга, резкого движения с нашей стороны – готовый ринуться в драку и заранее уверенный в том, что сотрёт нас обоих в порошок. Майк, однако, блистательно продолжал «давить глухого кадра», как говорят у нас на Безымянке и в окрестностях пивзавода:

- С кем? Да вроде с тобой, коли не глючит, - он вновь обратился ко мне, - Слышь, это: я с ним болтаю, или как?

- С ним, с ним, - поддержал я, как мог, странно затянувшуюся клоунаду.

- А больше тут никого?

- Никого…

- Ну что, всё сошлось, - широко улыбнулся Эрнесту Майк, - А то сам думаю: в чём прикол-то? Остальные все снаружи. Сходил бы туда, что ли, с ними потрепался, а? Выход во-он там, приятель – не промахнись…

- Так, да? Ты, значит, так? – Эрнест свирепо напряг мышцы, отчего пуговицы на рукавах его рубашки, с треском отлетели, цокнув по каменным стенам. Руки у Эрнеста были волосатые и татуированные, - Ну, падла, ты нарвался… - побагровев, прохрипел он и пошёл на Майка.

Я кинулся было к ним, но натолкнулся на явственно загоревшийся в глазах Майка сигнал: «Не мешай!» Миг спустя я впервые в жизни увидел Майка в драке. Что ж, старый друг ухитрился преподнести мне очередной сюрприз.

Пудовые кулаки Эрнеста ни разу не достигли цели. С таким же успехом он мог отбиваться от наседавшего на него со всех сторон роя диких пчёл. Майк, в бешеном, постоянно меняющемся ритме ускользая от ударов, по-змеиному извиваясь и раскачиваясь, буквально отанцовывал, – другого слова просто не подобрать, – своего противника. Атака же его состояла из бесконечного потока сыпавшихся на Эрнеста щелчков, щипков, «сливок» и «крапивок». Кулаки Майк не использовал вовсе, предпочитая деморализовывать соперника без нанесения увечий.

С самого начала Эрнест оказался растерян и шокирован неожиданным направлением, которое приняла драка – а потому был не в силах теперь справиться с наседавшим на него оскорбителем. Майк меж тем забавлялся, что было силы. Неведомо как, но в процессе поединка ему удалось наполовину выщипать противнику левый ус. Пытаясь отогнать его пальцы от лица, противник, в конечном счёте, расквасил себе же нос.

- Э-э-э-й, ты чо?! – заорал он, наконец, дурным голосом, - Не ба…а…луй!!! – в продолжение сей недлинной фразы пальцы Майка успели пару раз стиснуть его губы. Эрнест удесятерил скорость избиения воздуха – но вскоре до него дошло, что усилия его тщетны, что сам он задыхается, а ввергнувший его в эту кретиническую ситуацию мерзавец даже не вспотел.

Давясь кашлем, Эрнест рухнул на пол, где с ним приключился истерический припадок. Огромный сорокалетний мачо, он царапал, ломая ногти, каменный пол, шипел змеёй, и ревел белухой. Его вера в значимость и непогрешимость собственных кулаков рухнула в считанные минуты. Налицо была экзистенциальная драма.

- Сопляк, - подытожил, переводя дух и перешагивая через поверженного противника, Майк. Взревев, побеждённый сделал отчаянную попытку схватить победителя за ногу – но, поймав лишь горсть воздуха, истерически забился оземь с новой силой.

- Тряпка, - продолжил своё жестокое резюме Майк, - Животное. Дебил…

Эрнест вскочил на ноги – не снесший оскорблений, готовый вновь ринуться в бой, но… С недоброй усмешкой Майк элегантным балетным па развернулся ему навстречу. Осознав, чем это для него может кончиться, Эрнест упёрся лбом в стену, и, закусив до крови руку, стонуще замычал.

- Наружу, - коротко приказал Майк.

Выведя Эрнеста на поляну, мы сняли очки. Здесь всё так же желтела «Мицуха».

- Господа ради, отпустите! – тут же взмолился её хозяин, - Улечу и больше никогда на глаза вам не…

- Ёлки-палки, какой стиль, - восхитился Майк, - Влад, будь добр – проверь его машину…

Я шагнул к автолёту. Вконец потерявший рассудок Эрнест рванулся, было, следом, но тут же был остановлен новой серией оплеух. Майк успокаивающе кивнул мне: иди мол, я его держу.

В салоне машины я обнаружил три парала: в бардачке и карманах сидений. В багажнике помещался мощный лазерный резак. На опухшей роже Эрнеста было весьма ярко, хотя и в абстрактных тонах, изображено всё то, что он намеревался сделать с нами, лишь только получив «христианское прощение».

- Да, нехило, - кивнул Майк, - Вызывай патруль…

- А пещера? – задал я нелепый вопрос.

- Без нас не начнут, - терпеливо ответил Майк, - Как-никак, ты член Совета и старожил этих мест…

Вспоров ветви, над поляной зависла серебристая капля патрульного автолёта с Верблюд-Горы.