Часть Первая Побег. Глава VI

Пока остальным грезятся прекрасные девы и ужасные драконы, Персивалю снится ручей. Если бы в жизни можно было добавить говор ручейка в некий послужной список изученных тобой языков, я думаю юноша так бы и сделал, ведь память его хранит это светлое журчание до сих пор. В том сне, подсчёт лет жизни мальчугана начинался с мизинца и заканчивался большим пальцем той же ладошки, вот только эти пальцы вовсе не ждали того чтобы быть посчитанными, а прочёсывали огромное цветочное поле в поисках самых замечательных цветов.

Прохладная вода журчит омывая камни, скрашивая жаркий день, и не позволяя слову “одиночество” даже близко подобраться к сердцу мальчишки. Непримиримое солнце застыло над головой, авторитетно взирая на множество своих миниатюрных подобий, поселившихся в траве. Мягкое травяное одеяло внезапно приминается. Это идёт мама. Венок из одуванчиков поддерживает её волосы и уже очень скоро самые лучшие, отборные экземпляры радостных цветов оказываются в заботливых материнских руках. Всё для того, чтобы сцепившись с собратьями, лечь крохотным рыжим нимбом на макушку ребёнка, вызолоченную весенним светилом.

С неожиданным порывом ветра, более расторопные и изрядно поседевшие хитрецы норовят взвиться ввысь и по всему полю, на сколько хватает глаз взмывают крохотные пушинки. Мир вокруг меняется в одночасье, заполняясь новыми всплесками красок и запахов и хочется сложить эту красоту в какие-то слова, которых наверное и на свете нет и поделиться ими с матерью…

Вот вот только матери нигде нет. Сколько ни мотай головой, ни ищи среди трав, ни упрашивай мысленно ручей подсказать где следы её промокших ног — без толку. А ветер никак не унимается. Неумолимый и всё более грубый он приносит с собой неуютный холод. Тревогу. Крики. Возгласы недовольства, если не ужаса.

Десять лет минуло с тех пор. Ровно столько он не видел матери. Пытаясь разлепить заспанные веки, Персиваль вертит головой, но вокруг никого. Кровати братьев пусты, а значит он один ленился и до сих пор был не при деле. Догадку быстро подтверждают крики, доносящиеся снизу.

Расстроенный трогательным сном, Персиваль одевается, всё ещё пытаясь вытряхнуть его из глаз. Не смотря на ранний час, дверь в комнату сестры приоткрыта, он даже успевает призывно произнести её имя, прежде чем понимает, что и она проснулась раньше него. Агата не отвечает, должно быть в очередной раз хихикая над братом из своего укрытия, затевая привычную игру в прятки. Пытаясь разыскать малышку, он прочёсывает оба помещения, только лишь мебель не переворачивает, постепенно углубляясь в бывшую комнату матери, ушедшей невообразимо давно.

Второго этажа достигает новая порция криков. Возгласы перечащие пьяной ругани сотрясают дом. Ожидая худшего, Персиваль несётся вниз, застывая на верхнем пролёте лестницы, откуда наконец заметил Агату — та стоит внизу со своим старым игрушечным кроликом. Судя по клочьям набивки и отваливающемуся уху эта игрушка тоже знавала лучшие времена. Робея в нерешительности девочка осторожно наблюдала за отцом, схлестнувшимся с Алебом — её самым старшим братом. Мужчины порыкивают друг на друга и злобно шипят, аж в ушах звенит. Вот только вопреки экспрессии и накалу страстей, Персиваль знает — эти двое так ни к чему и не придут. В его юной жизни подобное случалось слишком часто. Вот если бы ещё и сестру со временем успокаивать становилось легче…

Ступая как можно тише, мальчишка спускается и уводит сестру обратно наверх, подальше от сварливых взрослых. Агата жалуется на крики, и брата, и пьяного отца, но больше всего — на страшную грозу, которая разбудила и растревожила её. Лицо девочки полнится всей тоской мира, конечно же братик сразу поддаётся увещеваниям, соглашаясь немного почитать вслух. “Сказ о сэре Персивале” — беспроигрышная классика. То был рассказ зачитанный до дыр, его с Агатой страсть, настоящая жемчужина скромной домашней библиотеки, на которую их мать нередко растрачивала финансы семьи. Потянув привычный корешок, Перси задевает соседнюю книгу, неприметную, чёрную, и та валится на пол являя своё пустое нутро — совершенно точно, кто-то использовал её в качестве хранилища. Крохотного тайника, ныне опустевшего. Мысль тревожная, странная, липкая, однако и она подождёт, ведь он пообещал сестрице сказку. Осторожно распахивая корешок, он садится рядом с кроватью и начинает читать, хотя мог бы без запинки рассказать историю по памяти. Слово в слово. История не нова и близка им обоим, но замолчать заставляет не рутинность, а целый град вопросов. Кажется, Агата попросту хотела провести с ним время. В любящих глазах сестры его жизнь не хуже сказочных приключений, даже если говорить приходится о тревогах и тратах при поступлении в академию. Время летит незаметно, солнце прокатывается мимо ока исчезая в вышине, но увлечённые болтовнёй брат и сестра не замечают этого, как если бы обрели защиту от всего окружающего мира.

***

Люди часто забывают, что поистине нас защищают не оружие или доспехи, а прочные узы. Я объяснял это своей верной спутнице Акаше множество раз, но только живая демонстрация возымела силу. Путешествие существ непохожих друг на друга ни внешне, ни внутренне но предпочитающих, сражающихся друг за друга без тени сомнения, смогло впечатлить даже такое древнее и самодовольное создание.

Напуганный голос Эльдет затрагивает меня смазанным всполохом внутри сознания. Прикосновением пёрышка, раздражающим и назойливо неуловимым. Кто-то прикасается ко мне, пытается приподнять голову, а следом, сквозь закрытые веки, мир озаряется крохотной вспышкой алого сияния, выводящего наружу из холода и темноты. Я вижу Персиваля. Его ладонь всё ещё источает то самое тепло. Убедившись, что я окончательно пришёл в сознание, рослый воитель помогает мне сесть, прежде чем подняться. Поправляя на руке щит, парень застывает между нами и группой куатоа, во главе со статным вожаком. Если бы не многочисленные тела куатоа, устилающие мокрые камни вокруг, я бы счёл произошедшее очередным демоническим видением — новый отряд рыболюдов едва ли отличался от предыдущего. Шлёпая по смеси воды и крови крохотными отросточками к ним семени Стуул, но даже его спор оказывается недостаточно, чтобы сразу разобраться в затруднённом бульканьи, исходящем из обезображенного рта почтенного вожака.

Одеяния, оружие, лица и взгляды возникших перед нами рыболюдов оказались столь же блеклыми, как и у предыдущих — пустые глаза, серые плетёные накидки и кустарные лезвия примотанные к длинным палкам создавали узнаваемый ансамбль народа куатоа. В прочем, наш собственный вид и повадки шокировали чужаков в той же степени, смущая пестротой и отсутствием какого-либо баланса. К стыду своему, я до сих пор носил на себе одну из накидок тёмных эльфов, скреплённую иглой на манер манто, сверкая оголённым прессом. Я неловко поднимаюсь с мокрого пола, расцарапывая ладони о скользкие камни в поисках опоры и находя её в лице добросердечной Эльдет. Пока дворфийка хлопочет вокруг меня, посох погибшей жрицы начинает подрагивать. Крохотные капельки воды просачиваются из треснувшего кристалла, загустевая и мигом бросаясь в сторону Аханы. Увы, я едва стою на ногах, а Эльдет боится, оставить меня без её поддержки, поэтому мы оба бессильно вздрагиваем, не в состоянии оградить темноволую девушку от неизвестного колдовства. По счастью этого и не нужно. С привеликой радостью морская эльфийка устремляется к магическому сгустку, взволнованно вытянув руки. Перетекая в подставленные ладоши, вода медленно переливается, меняет форму, постепенно концентрируясь в духа поразительно похожего на ящерицу. С восторженным упоением Ахана прижимает ящерку к себе, благодаря Истишиа за своего давнего товарища, вернувшегося из Большой Воды.

Стоит отдать новеньким должное — расправившись с остатками агрессивных соплеменников без намёка на сожаления они замирают поодаль, тактично созерцая наше поле брани. Подобное поведение вселяло надежду на бескровные переговоры, хотя примелькавшийся лик грузного Шуушара вызывал явное неудовольствие и у них. Ни за что не подумал бы, даже забавно видеть как наш тихий добряк умудряется вызывать так много неудовольствия одним своим существованием. Беглый, пусть и сбивчивый рассказ о злоключениях минувшей недели Персиваль ведёт в осторожной манере, исключающей лишние подробности, а я научившийся на предыдущем горьком опыте решительно ничему, щедро приправляю его замечаниями о героизме собравшихся. Высокий и статный рыболюд возглавлявший шествие оказывается архижрецом Матери Глубин и главой поселения по совместительству, его иссечённые губы выплёвывали звуки в наше ментальное пространство с явной неохотой, перевирая согласные, но кажется его звали Плупп. В их доме, Слупладопе, набирал силу религиозный раскол, докатившийся теперь и до случайных свидетелей — напавшие на нас, к примеру, происходили из еретического культа, поклоняющегося новоявленному Отцу Глубин. Преисполненный небывалого великодушия, архижрец не лишён мрачного такта жителей Подземья, с ходу обещая щедрую поддержку, если коварные жители поверхности обратят своё вероломство в его выгоду. Тот случай, когда не знаешь, гордиться тебе или лютовать. Не без гордости Плупп заявляет о неких договорённостях с местными тёмными эльфами, препятствующими перемещению через Слупладоп без соответствующего дозволения. В их селении мы будем в безопасности, а дальше сможем уйти водным путём. Выглядит даже слишком хорошо. Взамен нам всего-то и нужно было — убить его дочь, возглавляющую поклонников лже-бога. Ради участия в интригах августейшего семейства нам предлагалось под видом пленников проникнуть в безопасное жилище на территории селения и ожидать своей трагической участи в качестве примирительного подарка и жертв на закланье по совместительству. Потрясающую жизнь они ведут, эти жители Подземья. Смиренно опустив головы, дерзкие надземники утаят при себе оружие и проследовав к жертвеннику перевоплотятся из дичи в охотников. Культисты будут повержены, нас снабдят припасами и отправят в заслуженное изгнание по водам озера, а сам Архижрец укрепит власть малой кровью покрывающей не его руки, сиречь плавники. План безупречный.

Там где я не поддакиваю речам Персиваля, Тенебрис издаёт усталые вздохи. Драгоценное тело гордой кошки выглядит потрёпанным, а сознание внутри кажется окончательно уставшим — прогуливаясь из стороны в сторону, она осматривает скудное снаряжение павших и спихивая мелкие камешки с берега. Только на шестом или седьмом кругу до меня доходит смысл происходящего представления — сторонящаяся любого неблагодарного труда, чертовка картинно вздыхает и поглядывает раскиданные по земле сети с едва ли скрываемой тоской, словно погружаясь в тяжкие раздумья. Возбуждённая, как если бы в сетях уже была рыба, автоматон испытующе стреляет линзами в каждого из товарищей. Полно тебе. Сложив два и два, я плетусь к ней и начинаю наматывать на ладонь и локоть одну из громоздких штуковин, в которой ещё минуту назад рисковал трепыхаться сам. Когда-нибудь, если повезёт, я ещё и спасибо за это услышу. Но это уже нечто из разряда фантазий.

Находится в поддельном плену оказывается куда приятнее чем ожидалось. Например, все отправляются в путь только когда мы будем готовы, благодаря чему моим лёгкие, всё ещё сипящим после качественной дозы электричества, достаётся отдых, а не очередной марш-бросок.С нескрываемым удовольствием я усаживаюсь на камень покрупнее, чтобы наконец собраться с мужеством и ощупать ноющее тело — кто знает, может быть страшная боль мне только примерещилась, верно? В прочем, подобные надежды преследовали всю шумную компанию, унаследовавшие от последних дней несколько десятков порезов, ушибов и поверхностных колотых ран. Когда нас не пытались проколоть или оставить шишку, приходилось узнавать о каком-нибудь новом, изощрённом способе страданий. Это угнетало. Из-за этого как-то особенно приятно видеть моих спутников не потерявших ни капельки чуткости, всякий раз искренне сокрушаясь при виде чьей-нибудь распухшей конечности. Зачастую — моей. Вот и сейчас Ахана жалостливо смотрит на меня этими своими огромными жёлтыми глазами, в которые невозможно смотреть без раскаяния за поступки, приводящие мою морду в состояние столь неприглядное. С каждым шагом подступая ближе, жрица Истишиа уже тянется к бинтам, собираясь помочь. Неужели всё Настолько паршиво? Привычно улыбаясь в ответ я отвлекаю девчушку разговором, обретая долгожданную возможность разобраться, что же там плещется внутри, за этим океаном сочувствия. Голоса и мысли перекликаются, сочувствие на синем лице постепенно сменяется восторгом, а когда говорить становится нечего, прохиндей Джар'Ра во всю щеголяет отрезом ткани, плотно стянувшим безбожно ноющие рёбра. Забавно даже, оказывается у жителя песков и водной жрицы может быть невыносимо много общного, стоит лишь взглянуть на вещи под верным углом. Теперь главное, чтобы это треклятое местечко не похитило человечность у всех нас, до того как мы выберемся наружу.

За подобными философскими наблюдениями мы и сидим, поглядывая в сторону отдыхающих спутников, Ахана баюкает в ладонях водяную ящерицу, прежде чем та взбирается по руке и скрывается в застывшей волне колдовского посоха, а я складываю в котомку остатки чистых тряпок, пущенных на бинты. Перекладывая вещи и шарясь в нехитрых пожитках, я внезапно натыкаюсь на подозрительный мешочек. С момента побега из аванпоста дроу у меня был набор игральных костей, но за целую неделю я не проиграл даже ломанного медяка! В нетерпении я вытягиваю мешочек и с надеждой показываю жрице — девчушка ни разу не играла в кости и сверх этого, ни один из нас не знает дроуских символов. Беспокоить вечно больного Сарита ради такой мелочи как-то неловко, поэтому мы просто договариваемся о росте чисел с повышением сложности закорючек. Вместо стаканов для игры сгодились оловянные бокалы. Чувствую себя живым.

В прочем, мы были не единственными кому азартные увеселения скрашивают досуг. Победительница предыдущего дружеского пари, собственной металлической персоной, затеяла очередной спор с Джимджаром. Предметом измышлений оказалось, ни много ни мало, убийство дочери вождя Плуппа. Хитрая возмутительница спокойствия предрекала нам неудачу и печальную участь, если мы возьмёмся за подобное задание и готова была отдать товарищу бутыль голубого ликёра, если всё пройдёт гладко. Прохиндей кивал, поддакивал и обещался, в свою очередь, вытащить нас из очередных казематов, если Тенебрис окажется права. Странное пари, но не в моей привычке жаловаться на столь невинные авантюры. Кривясь от невезучих бросков, я всё чаще поглядывал по сторонам. Механическая кошка откровенно подначивала подземного гнома — упоенное зрелище достойное отдельного рассказа или даже прилипчивой частушки, но от их обмена смелыми остротами меня в итоге отвлекает поведение куатоа.

В течение всего привала рыболюды продолжали двигаться неустанно, хотя и весьма хаотично. Ни на миг не смыкая своих мутноватых, лишённых век очей, они сновали из стороны в сторону, никак не реагируя на препятствия и даже столкновения с другими соплеменниками. Выросший на дурных байках и городских легендах я слыхал о сомнамбулизме, но видеть его помноженным на целый народ было дико. Особенно путешествуя бок о бок с безмятежным Шуушаром, способным часов пять находиться в недвижимом состоянии. Дольше ему пока просто никто не позволял. За исключением чудаковатой манеры отдыхать это были довольно приятные ребята — с расспросами не лезли, проблем не доставляли и общались по большей части между собой. Особи помоложе, с гладкой блестящей чешуёй и явным запасом нерастраченной энергии проявляли любопытство, но пялились не больше моего. Один из наиболее суетливых даже устроил с Персивалем чуть ли не ритуальный обмен — едва завидев щедрую порцию грибов, которой юноша собирался подкрепиться, куатоа подбирается поближе, протягивая довольно крупную рыбку. Навряд ли рыжеволосый воитель имел далекоидущие планы, но результат сей бартерной сделки на краткие мгновения делает его самым лучшим другом и любимым спутником в глазах Тенебрис. Вслух она этого не сказала, зато раз десять произнесла имя Персиваля, словно ребёнок аккуратно вымогая хотя бы кусочек его добычи. Смех да и только. Безукоризненный в своём великодушии, юноша возвращается к тому с чего начал — порции грибов на обед, полученной от своей главной на целые пять минут полонницы. Заполучив желаемое, та удалилась в самую дальнюю и тёмную часть пещеры, напоминая о себе только похрустыванием добытого "образца прекрасной белковой пищи". К моменту её возвращения я успеваю проиграть Ахане ещё две партии, усомниться в словах девушки об отсутствии опыта азартных игр и начинаю всерьёз рассматривать перспективу поклонения Истишиа ради столь же фантастической удачливости. Нет, нам определённо пора отправляться в путь.

Баппидо был скверным старикашкой, вредным и ворчливым. Седоволосый дерро, бороде которого позавидовал бы любой безумный учёный, практически ничего не делал, а когда брался за что-либо неустанно ворчал, словно это мы, неразумные, вынудили его двигать старческими костями. Тем важнее будет отметить — брюзга обладал моим безграничным уважением за то как старательно ограждал нас от элементарных ошибок, способных стоить жизни в неприветливых кулуарах Подземья. Подобные же впечатления во мне вызывал конвой, транспортировавший лже-узников через прибрежные отмели и каменистые осыпи, ведь с появлением этих не особенно приятных глазу гуманоидов путешествовать стало значительно легче. Куатоа курсировали по камням надёжно скрытым за сантиметрами тёмных вод, обнаруживали мелководье пролегающее между толщами коварных глубин и находили путь в ответвлениях, издалека казавшихся тупиковыми, следи, да поспевай за их шлёпающей поступью. Очень скоро к монотонному миру камня и воды присоединяются бедненькие на вид строения, соединённые хлипкими мостками за внушительной стеной, напоминающей ловчую сесть. Всё такое поскрипывающее, хиленькое и ненадёжное, достаточно было малейшего дуновения озёрного ветерка и постройки приходили в движение, подражая водным растениям, встречавшимся вокруг.

Добавляя правдоподобности образу, перед входом нас укрывают массивными сетями. Плетёное рубище зеленовато-серого цвета маскировало фигуру, создавая неподражаемо страдальческий вид, надежно скрывая при этом нашу скромную поклажу и оружие. Немногие краски в картине непроходящего уныния казались незапланированными, порождаемые редкими стекляшками, отблеском хитиновых панцирей и пёстрыми досками, пухнущими от влаги там, где для постройки не хватило зархвуда. Путешествуя с рыбным народцем некоторое время я чего-то подобного и ожидал, но к чему мы оказались решительно не готовы, так это к изрядному количеству мусора, ровным слоем устилающего улочки.

Перебравшись за охранный барьер мы шествовали под конвоем местной гвардии, вооружённой зловещими зубастыми ухватами на длинных стержнях, изготовленными из добротного чернёного металла. Заметив вопросительный взгляд Персиваля, наш тёмный эльф списал наличие столь качественного снаряжение на торговлю с дуэргарами, дальними и весьма нежеланными родственниками дварфов, держащими кузницы по ту сторону озера. Так было и с прочими привлекающими взгляд вещами — если их не выменяли, то уж точно отобрали у прежних обладателей. Непродолжительное знакомство с местными нравами и поселением заканчивается на первом этаже довольно просторного жилища, здорово походящего на склад. Едва мы успеваем разместиться на тюках разбросанных по комнате, нас посещает очередная процессия — серая как сушёная рыба старушка и двое молодцев, пытающихся не расплескать целый чан пахучего серого варева, отдалённо напоминающего уху. По крайней мере, я надеюсь, что это была она, ведь сколько Ахана ни читала над ней свои целительные заклинания, аппетитнее рыбная масса никак не становилась.

Иссушённая временем куатоа, бледная и тощая, назвалась Бальбулькой. Приносительницу щедрых кушаний приставили к нам ради в качестве посредника между двумя мирами, малопохожими и, скорее всего, несовместимыми. Пока мы совещались и посматривали на чан комковатой жижи, эта хитрая старуха с поразительной зоркостью стреляла глазками по нашим лицам и пожиткам, отвлекаясь только на увлажнение своей прозрачно-тонкой кожи при помощи мокрой губки. Покопавшись в карманах и сумках ,наш отряд приглядывается к немногим малополезным вещам из аванпоста дроу, за которые мы надеялись выменять дополнительный запас походного провианта, а так же жемчужину достойную творения чар. О последнем, Тенебрис напоминала с вежливостью Тенебрис на каждом привале или ночлеге. Выслушивая наши измышления Бальбулька то и дело кивала, охотно соглашаясь, а после пришлось объяснить наши пожелания ей лично, когда одобрительные кивки оказались старческим тремором, коего небыло ещё десять минут назад. Моё очарование на неё тоже не подействовало, грымза только прикидывалась божьим одуванчиком, помяните моё слово.

Вместо знакомства с содержимым пахучей бадьи, нас выводят из хибары на прогулку и увы, разница между этими двумя вариантами чисто наносная. Чем дальше мы углубляемся в кривые узкие улочки, тем больше они оказываются завалены разнообразным сором. Количество мусора и бедность построек навевают на меня неизбежные воспоминания о детстве, проведённом на задворках столицы. В ту пору, оказываясь на чистеньких мостовых богатых кварталов лишь для того чтобы стянуть что-нибудь подороже или повкуснее, я и не думал как ощутимо ощущение упадка и запустения будет давить на меня в будущем. Размяк старик Джар'Ра. Толстопузые воротилы тогда приговаривали малышне в назидание — "жадный змей катится, а не ползёт", что можно вольно трактовать как "сытая жизнь делает тебя слабее", хотя их собственная мудрость не мешала выкупать драгоценности у беспризорников за сущие гроши и по обменному курсу это всё ещё было выгоднее травли и побоев. Я отвлёкся, но мысль в следующем — многие годы спустя я на собственной шкуре ощутил как процветание снаружи, позволяет взрастить нечто хорошее уже внутри человека. И это нечто мне отчаянно хочется защитить.

За покровом воспоминаний я не сразу замечаю как отряд выходит к замысловатой статуе. Можно подумать, что я стал неосмотрительным, но следить за дорогой пока под ногами то и дело чавкает и хрустит решительно не хотелось. Всегда начинайте сборы в путешествие с хорошей обуви ребята. Пришельцы из далёких пределов имели честь наблюдать площадь селения с величественным монументом. В контексте Слупладопа — квадрат более широкого пространства среди нагромождения лачуг и гротескное изваяние в центре. Высотой в три человеческих роста, изготовленная из дерева или зархвуда, гуманоидная женщина, призывно возносила руки вверх. Конечности её были слеплены из частей краба и уже на них местные щедро растянули гирлянды водорослей и потрохов. Неопределяемые кишки свисают вниз, пахучая зеленоватая субстанция редкими каплями стекает вниз, окропляя основание монумента. Но не пачкая, в привычном смысле, поскольку там же мусорной горой возвышались... назовём это подношениями. При ближайшем рассмотрении, статуя "Величайшего Святилищая Матери Глубин", как её охарактеризовала Бальбулька, оказывается фонтаном. Восторг.

Оказавшись под воздействием пленительной омерзительности происходящего, сложно отвести взгляд и словно зачарованные Персиваль и я взираем на одиозную конструкцию, даже не пытаясь проявлять интерес к окружающей действительности, а ведь она требовала нашего пристального внимания. Грохот и плеск застигают нас беззащитными, шум отвратительного прибоя в миниатюре окатывает нашу парочку потоком грязной вонючей водицы, в то время как остальные спутники благоразумно держатся в стороне. Оголтело вращая головами, мы двое готовимся к драке, но вместо страшного катаклизма или встречи с недругами приходится слишком близко познакомиться с подробностями местного ритуализма. Так, жрец справляющий службу у постамента пихал в свою пухлую водоросли, рыбу и какие-то обрезки щупалец, глотая их не жуя. Проходясь вдоль водоёма он читал короткую молитву, булькающие звуки клокотали из набухшего брюха, здорово напоминая бурление котелка с клейстером, пока куатоа совершал круг, останавливаясь перед ликом богини. Завершая обход, он каждый раз исторгал содержимое желудка в канаву подле монумента, а значит случившуюся с нами неурядицу можно было считать благословенным омовением, состоящим по большей части из продуктов пищеварения священнослужителя. Порой жизнь одаривает тебя чрезмерным количеством подробностей... окатывает?

Отбрасывая назад липнующие волосы, утирая лицо грубым вервием в которое нас вырядили, я надеюсь поскорее забыть произошедшее, желательно вместе с пахучим тряпьём от которого тело начинало назойливо чесаться. Последнее можно списать на нервы. Отчаянно хочется двинуться дальше, лишь бы ничего не говорить и не смотреть на несчастную физиономию зеленеющего лицом Персиваля, детальное отражение моего собственного самоощущения. Мы даже успеваем сделать пару шагов, прежде чем к статуе Матери Глубин подводят двух пленниц, удерживая при помощи тех самых ухватов. Дуэргарка сыпала ругательствами и брыкалась, путы на её теле перетирали конечности, а она продолжала рваться, дёргая своих конвоиров, являя полную противоположность человеческой женщине со спокойным лицом и восково-белой кожей, подталкиваемой следом. Необоримый ступор местных обычаев снова нагоняет меня, вынуждая созерцать ужасающую картину двух женщин, подвешенных на брусьях лицом вниз. Без своих привычных молитв и расхаживаний, жрец берёт кустарного вида кинжал, приближается к дуэргарке и вспарывает живот одним невыносимо долгим, рваным движением. Клокочущее отвращение мешается во мне с животным гневом, пылающим в жилах так, что слабые отблески читаются испугом на лице рыболюдского жреца. Его лицо поразительно, дискомфортно близко, а я не до конца ещё понимаю зачем подскочил к нему и почему поглядываю на лезвие подрагивающее в плавнике. Голос Акаши струится в сознании. Подталкивает к действию, восхваляя за решительность и благодаря именно этому потворствующему рокоту души я одёргиваю себя, прошу у жреца прощения, потупив взгляд отхожу от него. Привычная роль, помноженная на природное красноречие умаляют гнев куатоа, помогая заговорить ему зубы. Я настаиваю, что оставшаяся девушка должна быть жертвой на крупной церемонии завтра, вместе со всеми нами и этого оказывается достаточно для её спасения. По крайней мере временного. Передёргивая плечами я наконец отступаю от фонтана, поспешив догнать Бальбульку.

С каждым мерзопакостным аспектом местной жизни, я всё больше радуюсь молчаливости обычных, нормальных рыб, предпочитающих держать в секрете будоражащие детали подводной жизни. Окружающим куатоа стоило поучиться у меньших собратьев. В сердце селения их сомнамбулические повадки бросались в глаза всё явственнее, намекая на обыденность происходящего — рыбаки стоят с удочками, протаскивая крючки по сухой поверхности берега обнажённого отливом, уборщики поодаль созерцают пустоту мутновато-белёсыми полусферами глаз, а случайные прохожие в своих прогулках искали разницы между движением по улице или в стену собственного жилища. Даже стражники в большинстве своём поддерживали иллюзию работы, словно массовка на огромном батальном полотне, которую усталый художник обделил вниманием. Не так мы представляли обещанную экскурсию, уж можете поверить. По крайней мере следующая процессия привлекала внимание обилием ярких красок, вспыхнувших на фоне промозглого уныния царившего в Слупладопе.

Женщина куатоа с розовой кожей и ярко-красными плавниками застыла у очередного алтаря, поменьше предыдущего, оказывающегося при ближайшем рассмотрении грубой шкурой, натянутой между четырьмя резными кольями. Забитый скат и плотная скрутка мёртвых осьминогов истекали обильным, неестественным количеством крови. Скатываясь вниз по наклонному полотну, багровая жидкость медленно наполняла ритуальную чашу, капая в такт словам рыболюдки. Фанатичка проповедуовала об Отце Глубин, горячо и яростно подбивая соплеменников на решительные действия. Наша потенциальная жертва, как мы понимаем, получает овации и одобрение от собравшихся бездельников, явно довольная собой. Ей на смену приходит прислужник, постоянно держащийся рядом. Более рослый, крепкий и яркий, чем все виданные нами куатоа (пестроту окраса культисты сами называют в проповеди благословением Отца), он шептал проповеди не повышая голоса, вот только слова его резонировали в густом туманном воздухе хлёстко и отчётливо, словно рождались прямо в наших головах. Эффектный трюк, жаль только текст не отличается от воззваний любых сектантов, способных подстеречь вас на улице. Назойливая чушь. К тому же, всем моим вниманием к тому моменту уже владел причал, расположившийся в десятках метров от алтаря — доски слабо покачиваются на воде, дерево стонет в объятиях отлива, а на привязи рядом или у самого берега виднеются лодки. Выдолбленные из цельных шляпок гигантских грибов, по видимому всё того же зархвуда, многочисленные кругляши вызывали странную приподнятость духа, уже давно рифмуясь в сознании со свободой.

Заканчивается наша развлекательная программа неподалёку от своеобразных купален, расположившихся ближе к окраине. Сразу несколько рукотворных оврагов приветствовали утомившихся путников зеркальными водами из Тёмного Озера, потрясающе чистыми безвкусными. Некоторым из присутствующих было особенно приятно избавиться от забористых запахов, излишне роднящих их с местными. Беднягу Персиваля, кажется мутило до сих пор. Прохладная влага, сколь бы она ни отличалась от хрустальных ручьёв поверхности, оказывает эффект благодушный, живительный. В закромах сущности обнаруживаются новые силы, мы начинаем переговариваться и обращать внимание друг друга на разнообразные примечательные вещицы, обнаруживая в том числе и небольшой торговый развальчик. Тут уже барахло принадлежавшее дроу окончательно покидает сумки. Утлые полочки ломились от разного рода инструментов пресечения жизни и нанесения страданий. Следы крови на железках намекают, на отнюдь не бартерный способ расширения ассортимента, но разве можно заинтересовать голодных детей блестящими игрушками, когда они слышат заветное слово “еда”? Большая часть сомнительных сокровищ группы сменяется ворохом свёртков с прессованными грибами и плотными водорослями — ноша, которую приятно нести. А когда нас возвращают в просторное складское помещение к неприглядным тюкам и довольно броскому чану густой питательной жижи, на месте нас уже поджидает безучастная девушка, спасённая из лап кровожадного жреца. Её зовут Аяна и она... говорит, что хорошо знает нас.