Окно во двор

                "Привет Хичкоку" (эпиграф)
               
Лето. Солнце бросает чёткие тени и яростно греет различные поверхности, на которые мухи стараются не садиться, так они горячи. Баба Лена не любит жару, поэтому сидит не во дворе, а дома, в своей сумрачной комнате. Такое у неё расположение – восход из-за спины дома, полдень и остальное – вдоль, а закату достаётся совсем другой фасад. 
Сидит баба Лена, уперев мягкие, опухшие в суставах локти в подоконник, подставив под толстые щёки пухлые кулаки, водрузив своё грузное тело на венский стул. Между отполированным до древесной белизны сиденьем и бабы Лениной юбкой сплющенная до толщины войлочной стельки подушка. Слева кружка с недопитым чаем, справа, касаясь жухлыми листьями оконного откоса, страдает герань. Страдает от того, что баба Лена забывает её поливать.
Память у бабы Лены странная. Она прекрасно помнит своё деревенское детство, и кого как зовут у них во дворе. То есть, сейчас, в текущем 1960-м году.  Остальное смутно и путанно. Поэтому совершенно бесчувственно, включая пережитую войну, вдовство и переезд дочери в другой город вслед за мужем инженером. Или не инженером?
На стене, как доказательство того, что баба Лена была когда-то молодой, висит взятая в горизонтальный овал фотография-портрет, сделанный в день свадьбы или «как бы» в этот самый день. На нём девушка с картофельным носиком, еле заметными бровками и жидкими, прикрытыми белым тюлем косицами наклонила голову.  Чтобы чокнуться с другой головой. Принадлежащей чернявому парню в костюме и косоворотке. Взгляд принявшего неудобную позу Васи несколько испуган. Глаза же бабы Лены полны нежного умиления. При том, что они кажутся сияюще-прозрачными.
Красивой баба Лена не была никогда. А вот подвижной и гибко-стройной, да. Когда приехала в город и устроилась на фабрику. Теперь же она похожа на грушу. Или две груши сразу. Большую и маленькую: одна - толстозадое неловкое туловище, вторая – щекастая, повязанная платком голова со свисающим над узлом подбородком. Что поделать? Годы, неумолимый закон жизни, превращающий свежее и прекрасное в безобразное и чёрствое, имея в виду характер. 
Если ещё раз повторить слово «закон», то обязательно нужно присоединить к нему капитана милиции Соколова, служащего в районном отделении милиции и занимающегося искоренением преступности. Соколов живет за стенкой, одинок, имеет у себя в комнате телефон и любит делиться с бабой Леной милицейскими событиями. Без подробностей, фамилий, но тем не менее. Для Соколова молчаливая баба Лена нечто вроде зеркала, или в осязаемом виде тот, кого называют «внутренним собеседником». Для Соколова баба Лена - - способ разговора с самим собой, необходимого для избавления от сомнений или прояснения сложных следственных ситуаций, когда такие возникают.
Кроме капитана в квартире с бабой Леной живут Молоковы с дочкой-студенткой. За исключение выходных, бабе Лене кажется, что их в квартире вовсе нет – так они тихи и деликатны. Может быть, их тихость и неприметность обусловлена присутствием строгого капитана. Может быть, слабеющим слухом бабы Лены, о чём прекрасно знает Соколов, не боящийся быть с бабой Леной откровенным.  Именно поэтому стоящее у неё на комоде радио молчит – зачем ему работать, если ничего не понятно? Для чего, когда не разобрать, поют или передают новости?
Все новости во дворе, за которым баба Лена наблюдает практически непрерывно. Бывает, что и ночью, когда ей не спится. Двор имеет форму большого прямоугольника, сглаженного в своей идеальной геометрии закруглённой спортивной площадкой.  Осенью, летом и весной на ней играют в футбол, зимой катаются на коньках. Чтобы было удобнее играть в хоккей, да и просто скользить по льду, у входа на площадку воткнут высокий столб с прожектором. Однажды баба Лена видела, как в прожектор сынок Гусевых из тридцать шестой квартиры кинул снежок и разбил на нём стекло и лампочку. Стекло и лампочку потом менял их электрик Колька. За монтёром, и как под ним качается шаткая на утоптанном снегу лестница, баба Лена тоже внимательно смотрела. Потом Колька и дворник Васильич ставили в центре катка ёлку и вешали на ней разноцветные огоньки. И пока всё обратно не убрали, баба Лена чувствовала себя счастливой - ей было чем любоваться бессонными ночами.
Но и без ёлки, мальчишеского хоккея или футбола всегда есть, на что смотреть, всегда имеется объект наблюдения. Например, как с помойки (она сразу за стадионом, прямо напротив окна бабы Лены) увозят мусор.  Как люди уходят на работу и с неё возвращаются (образующие двор дома обращены подъездами внутрь). Кто и в чём одетый сидит на лавочках, кто и как долго выгуливает собак (их четыре), где собаки гадят. А потом их какашки подметает Васильич. Иногда он моет из шланга асфальт. Или как режут лишние ветки на растущих у выхода на улицу липах, как вывешивают на балконах бельё, как Света-почтальонша разносит газеты и письма, как пьяный слесарь Дмитриев добирается после завода и пивной до дома. Его дом от окна бабы Лены находится слева, четвёртый подъезд. А на третьем этаже в доме справа, в сороковой квартире живёт директор гастронома Зайцев. У него вторая жена, отдельная квартира и много денег. Жена (гордая Варька-портниха) носит шубу и шапки из каракуля. У Смирновых дочка учится на скрипке. Смирновы обитают сразу за помойкой. И тоже, как баба Лена на первом этаже. Не повезло людям жить возле мусорных баков. Иногда во двор приезжает скорая или такси. И это тоже очень интересно – догадаться, к кому, а потом узнать, что именно так и было. Первого сентября дети несут в школу букеты цветов, Восьмого марта тоже носят цветы, мимозу. В феврале проводили в армия сынка Стриженко – а давно ли был малец?
От прожитого и растворённого в прошедшем времени у бабы Лены остались только глаза. В полной неприкосновенности – они прекрасно видят без очков и всё ещё прозрачны. Правда без умиления и счастливого сияния. Умиление сменилось подозрительностью. Чувством, что всё не так просто и прекрасно, как видится. Что там, за  окнами, за вывешенным на балконах бельём происходит то, о чём никто знать не должен. Потому что оно не очень хорошее и правильное. Неладное.
Два раза – это было перед самыми майскими - баба Лена видела, как на балкон у Трубниковых выскочил покурить молодой парень. В майке, между прочим. И как раз тогда, когда Трубников был в отъезде – он машинист на поезде. Что за парень? Ладно курит, но почему раздет? Кто он? Брат жены машиниста? Не больно похож. Любовник, пока муженёк гоняет по стране составы? Тем более в то время, когда Трубникова ещё не на работе, потому что она торгует билетами в кассе кинотеатра.
Так же и с Зайцевой, второй женой директора гастронома. Провожает девку какой-то усатый.  Похож на грузина, держит её, пока идут, под ручку и что-то долго говорит-тараторит на прощанье возле подъезда. И всё озирается. А этот кто? Чего ему от Варьки надо? Ведь и слепому заметно, что надо.
Совсем недавно баба Лена созерцала, как они уезжали на юг. Денежки транжирить директорские, недовесами нажитые.  Они там, в гастрономе, все в деньгах, как в шелках. Вызвали такси, два чемодана погрузили, Варька на каблуках, в шляпе. Зайцев в белом пиджаке и тоже в шляпе, чтобы лысину не напекло. Говорят, на месяц убыли, до начала сентября.
И что же? А то, что увидела баба Лена у них в квартире свет – вот что! В одиннадцать вечера. Как раз тогда, когда у Фельцмана начинается бдение. Курчавый Фельцман живёт на пятом, слева в угловой квартире. Он конструктор, и времени ему, видать, не хватает -  сколько бы раз баба Лена на его окно не посмотрела, и когда бы это не сделала, – горит окно! В час ночи, в три, в половину шестого. Что он так старательно изобретает? Сверхурочные зарабатывает, что ли?
Так вот, взглянув на окошко изобретателя, баба Лена, заметила, что и у Ивановых пока не спят. И Васильич-дворник ещё не лёг. И… И тут она заметила, что в квартире Зайцевых тоже освещено. Но не люстрой, не торшером, не лампой настольной, а вроде бегающего луча.  А потом ничего. И через пять минут кто-то из их подъезда выскользнул и быстренько на улицу. Похоже, что в плаще, из-за темноты не разобрать. Или показался? Луч света у Зайцевых.
А на следующий день, едва баба Лена устроилась на стуле, а часы показали одиннадцать, к парадной Зайцевых подкатил автомобиль. Какой марки, она не сказала бы (не разбиралась), но размера небольшого. Из машины выскочили двое.  И один из них тот усатый Варькин ухажёр. Он же был за рулём. Второй моложе, высокий, в кепке на нос. В гости? А разве они не знают, что нет у Зайцевых никого?
Да и самих чего-то долго нет. 
Потом вышли. У грузина сумка, у парня набитый рюкзак. Бросили сумку на заднее сиденье, рюкзак в багажник, и напустив из трубы дыма, уехали. А баба Лена, почувствовав «неладное», к тетрадке, где производила расчёты за электроэнергию. Записать на всякий случай номер машины - память-то у неё хороша только на имена и лица.
***
Понятно и без объяснений, что баба Лена находится в дозоре не всегда. И в магазин потихонечку ходит, и обеды не торопясь готовит, и, себя не подгоняя, кипятит-стирает. С приятельницами иногда (если не душно) словечком перекинется, то же с Васильичем. В жилконтору на счёт проводки заглянет.  Да и вздремнёт порой от души.
Поэтому в момент возвращения Зайцевых из Сочи она лежала на кровати и видела сон. Как будто она у себя в деревне и пошла в лес. А в нём ягод с грибами - коробами собирай! И ещё останется! Хороший сон, не хочется от такого сна пробуждаться.
Поэтому баба Лена пропустила ещё один момент.  Миг, когда из подъезда выскочил с перекошенным, чёрным от загара и злобы лицом директор гастронома Зайцев. Выскочил и помчался в милицию…
Обокрали, значит, Зайцевых, пока они в море плескались и денежки свои проматывали. Кто?
Кто знал, что Зайцевых нет, и что ценности у них есть?
- Кто, как ты думаешь, Николаевна? – спросил себя капитан Соколов, по привычке обращаясь к бабе Лене. Вечером, после службы, на кухне: Соколов жарил колбасу, баба Лена кипятила чайник.
- Что, говоришь?! Громче.
- Говорю, Зайцевых обчистили. Говорю, кто бы? Это всё, говорю, не случайно.
Баба Лена, кряхтя, встала с табурета, убавила под сипящим чайником газ и ушла к себе. И вернулась с тетрадкой.
- На, Сережа, номер машинный.
- Какой номер (а номер такой «75-44 ЛЕЛ»)?
- На котором воры приезжали. Проверь там у себя.
А на следующий день довольный результатом Соколов принес бабе Лене повестку. К себе же. Для протокола и опознания предложенных бабе Лене фотографий.
- Вот этот, - на ткнула пальцем в усатого Варькиного «грузина». – А второго тут нет. Второй был высокий, молодой и в кепке. Но тут его, Серёжа, нету.
***
Да и не надо. И без фотографии нашли и задержали. И грузина. А заодно и Варьку, поскольку была она грабителям сообщницей.
Их за решётку, Зайцева с инфарктом в больницу, бабе Лене коробку шоколадных конфет с медведями в лесу на крышке и флакон духов. Зачем ей духи? Но благодарный капитан Соколов, решил, что пригодятся.
Конфеты баба Лена положила в сервант. На память об истории. Потом, когда приедет навестить дочка, ей. Потому что от сладкого у бабы Лены болят зубы (вернее, то, что от них осталось). Что поделать, возраст. Все такими станем, не обольщайтесь.
В завершение два совета.
Первый. Не женитесь на молодых. Особенно вторично. Ищите верность, а не смазливость. Ищите душу, а не тело.
Второй. Прежде чем… Ну там… Всякое.
 Подумайте, а стоит ли? И не смотрит ли за вами в это время кто-нибудь в окно?


01.02. 25