Дети Её

В начале была любовь. Ни слов, ни предметов, ни звуков, ни запахов - ничего не знала она. Не видела. Не слышала. Не чувствовала. Только любила. Любила потому, что жили они на Земле и были детьми Её.

Первым был пастух. Он пришёл к Ней, оставив стадо у порога. С посохом, одетый в овечью шкуру, босой. Пастух пах песком, дорогой и сочной травой, которую срывал для своего стада. Было жарко. Раскалённый ветер приносил иссушенные зноем листья деревьев, выстилая из них шуршащий ковёр на земляном полу.

В мешке за плечами пастуха была шерсть. Поставил он мешок подле Неё, тяжело сел, помолчал и стал рассказывать. Говорил долго, медленно, вкладывая в каждое слово всю мудрость, что накопил за долгие годы трудной человеческой жизни.

Её мир был крошечным. Настолько крошечным, что помещался в кулачке младенца. Но Она могла видеть Его глазами. Слышать Его ушами. Чувствовать Его сердцем. И тогда Её мир становился настолько огромным, что в нём могли поместиться моря, океаны и народы. В такие моменты Ей казалось, что Она и есть те моря, океаны и народы. Она и есть жизнь.

Потом Ей рассказали про птицу. Она не знала, что такое птица, и потому спросила. Настолько тихо, что голос смешался с шелестом листьев за открытым окном.

Человек также тихо ответил:

- It’s can fly.

- А летать...это как? Что такое полёт? - вновь спросила Она.

- It’s about freedom, - был ей ответ.

Она понимала, что говорят на другом языке. Понимала, что именно говорят. Для Неё не было границ. Она видела что-то быстрое, могучее и свободное. Стремительное, неподвластное никаким стихиям, покорившее небо и ветер.

Потом к Ней пришла девочка:

- Ты правда всех любишь? - спросила она, внимательно разглядывая Её.

- Да.

- Я вот тоже люблю. Маму. Сестёр. Бабушку. И папу люблю. Он не с нами сейчас. Он нас защищает. Когда я в начальной школе училась, он со мной скворечник делал. Большой такой, мы даже жёрдочку приколотили, чтобы птицам удобно было сидеть. Там птицы сейчас живут. Каждую весну прилетают, - девочка потеребила пионерский галстук, криво повязанный поверх старого платья. Помолчала.

За окнами завыло, засвистело, упало и разорвалось. В сером помещении с трещинами на кирпичной кладке поднялось сырое пылевое облако. С потолка упали куски штукатурки. Здание дрогнуло. Устояло. Девочка, успевшая отбежать от заколоченного досками окна, встала, отряхнула платье, опасливо посмотрела на окно и вновь подошла к Ней:

- Но он далеко сейчас. Сможешь за ним присмотреть вместо меня?...

... - Там птица была. Большая такая. Красивая. По волнам плыла. Мы на берегу стояли. Шторм был. Мы не могли, понимаешь?! Не могли к ней подобраться. Не могли спасти. Только стоять на берегу и смотреть. Полчаса. Тридцать минут. 1800 секунд. Они показались нам вечностью...

Голос оборвался. Птица и боль. Боль и птица. Боль и свобода. Какой-то звук разрезал плотную тишину, чтобы тут же оборваться и зашить её, поставив заплатку из тихого шёпота.

- Она плыла. Такая большая и величественная. Волны накрывали её с головой. Временами нам казалось, что больше она не вынырнет. Утонет. А птица плыла. Чёрная от нефти, со слипшимися перьями. Она чистила себя клювом, глотая яд. Даже если бы мы смогли подобраться и вытащить её из тех волн - она бы погибла. Мы стояли и смотрели, как она борется за жизнь. А потом, после очередной волны, она пропала...

Вновь тишина. Она слушала, ждала, но голос больше не шептал. Она любила ту погибшую птицу. И женщину, что плакала, стоя рядом с ней. Просто любила.

- И дельфины. Их на берег выбрасывало. Больших таких. Красивых. Мы могли только смотреть. Знаешь, как это жутко?

- А дельфины могут летать? - тихо спросила Она.

- Да. Когда не было человека, они могли летать...

Стемнело. Вокруг Неё зажглись огни. Сотни огоньков окружили Её, осветили, согрели замёрзшие руки. Она устало прикрыла глаза и шёпотом сказала кому-то:

- Забери их к Себе. Тех птиц, что больше не летают. Тех рыб, что больше не плавают. Тех людей, что больше не дышат. Забери их к Себе. Забери, прошу Тебя. Я буду беречь их.

Он услышал Её и забрал тех птиц, что больше не летают; тех рыб, что больше не плавают; тех людей, что больше не дышат. И любила Она их, потому что жили они на Земле и были детьми Её.